Зарубежный детектив - 87

ЛАЙОШ ГРАНДПЬЕР
ЯДОВИТЫЕ ПЛОДЫ

© Lajos Grandpierre, 1979

Авторизованный перевод

с венгерского Г. Лейбутина

Раннее утро. Солнце еще только заглянуло в окна большого особняка Колечанского на улице Арпад, 17. Кечкешне спокойно, неторопливо, в хорошем расположении духа, как любой здоровый, выспавшийся человек, направлялась в конец коридора убирать комнату хозяина дома. По дороге она несколько раз останавливалась у окон — глянуть в сад на молодую, только распускавшуюся зелень крыжовника. Листочки были свежие, курчавые, даже не развернувшиеся еще во всю ширину. И вдруг под окном, напротив двери в спальню-кабинет, она увидела рюкзак хозяина дома. Увидела и очень этому удивилась.

«Проспал?!» — мелькнуло в ее голове. Хозяин, Леринц Колечанский, на рыбалку всегда уезжал чуть свет. «Ну ничего, опоздал на первый поезд — уедет со следующим», — успокоила себя Кечкешне, быстро поворачиваясь к двери. Но прежде чем она закончила этот маневр, взгляд ее упал на стену, и она похолодела от страха и омерзения. Даже ключ от комнаты из руки выронила. Крик ужаса пронесся по длинному коридору, напугав сидевшего на кухне и вертевшего ручку кофемолки Кечкеша. «Пали! Пали!» — звала жена.

Заслышав крик, Кечкеш сначала поднял голову, потом грузно и неторопливо поднялся сам. Но, услышав новый, исполненный ужаса крик жены, он убавил огонь горелки на газовой плите, одолел пять ступенек лестницы и заковылял дальше по коридору.

— Ну что, что тут случилось? — спросил обеспокоенно Кечкеш.

— Там… там!.. Ползут! — бормотала его жена, испуганно показывая рукой в сторону стены.

Кечкеш посмотрел на стену. По ней вверх, к потолку, неторопливо ползли три пиявки. Одна из них была по меньшей мере раза в два толще двух других, вместе взятых. Они ползли не спеша, уверенно, в избранном ими направлении.

— Ну и что? Ползут себе и ползут!

В поведении пиявок старый Кечкеш ничего особенного не отметил. Скорее всего они искали воды в этой пустынной и совершенно безнадежной с их точки зрения местности. Одна из пиявок уже успела добраться до верхнего косяка двери. Кечкеш улыбнулся. Оп-то уж знал, как боялась его жена любого червяка, даже самого безобидного. Ни за какие сокровища не согласилась бы взять его в руку. А тут — пиявки!

— Пиявки! — успокаивая жену, пояснил Кечкеш. — Как-то, вишь, сами выползли вот из банки. Да ты не шуми, я их мигом соберу.

— Господин Леринц, видно, спит? Вот и рюкзак его…

— Разве хозяин не уехал? — удивился теперь уже и старый Кечкеш. — Он же собирался на зорьке порыбачить!

Жена не ответила ему, потому что обнаружила на стене, под окном, выходившим во двор, еще несколько пиявок. Одна из них как раз свалилась на пол и как ни в чем не бывало преспокойно поползла в сторону Кечкешне. Та в страхе попятилась назад.

Кечкеш удержал ее руку, собиравшуюся нещадно истребить противного червяка. Затем, подойдя к двери Колечанского, он принялся стучать, сперва тихо, потом посильнее. Но в ответ ни звука, ни шороха.

— Спит, — предположил Кечкеш.

— Ты все же разбуди его! — посоветовала жена. — А то ведь опоздает и на последнюю утреннюю электричку.

Кечкеш нажал на скобку ручки, но дверь, как видно, была заперта изнутри. Тогда Кечкеш постучал еще энергичнее, а затем уж и вовсе забарабанил в дверь изо всех сил кулаком и стал громко звать хозяина:

— Господин Леринц, вставайте, уже поздно! Опоздаете на рыбалку!

Но поскольку из комнаты все равно не последовало никакого ответа, Кечкеш заглянул в замочную скважину. «Ключ в скважине замка, значит, никуда не ушел!» — отметил он для себя.

— Стучи еще! — велела жена.

Кечкеш стукнул по двери еще раза два кулаком, потом повернулся спиной и принялся дубасить уже каблуком, в промежутках между ударами прислушиваясь: может, кто отзовется?

— Али женщина у него там? — задумчиво пробормотал он в конце концов.

— Давно бы отозвался, — возразила Кечкешне.

— Чего же он тогда молчит? — нетерпеливо бросил Кечкещ.

— Может, заболел? — пролепетала его благоверная.

Не зная, что им делать дальше, старики переглянулись.

Пиявки продолжали расползаться по стене. С улицы в окно был слышен говор диких голубей.

— Загляни-ка в окошко! Мало ли что с ним случилось, — подумала вслух Кечкешне. — А я здесь побуду. Глядишь, он тем временем и выйдет. — Она отвернулась от рюкзака, не желая больше видеть этих противных ползучих тварей.

Кечкеш, прихрамывая, послушно отправился по коридору. Обошел дом и остановился прямо перед окном в сад, на дорожке, посыпанной желтым речным гравием. На широкой грядке дружно зеленели ранние тюльпаны. Но лишь некоторые из них были увенчаны остроконечными шапочками — бутонами будущих цветков. Земля была аккуратно, гладко причесана граблями, и на ней не было даже кошачьих следов. Кечкеш постоял напротив окна, забранного решеткой, затем после недолгого раздумья пошел к нему напрямик, перешагнув через грядку. Три шага, и он уже у стены. Но Кечкеш был мужчиной невысокого роста и потому мог достать лишь до нижнего края решетки. Ухватившись за нее руками, он подтянулся, встал одной ногой на выступ кирпичного цоколя и только тогда смог заглянуть в комнату.

В комнате горел свет, окно было открыто, и сквозь раскачивающуюся на ветру занавеску он увидел хозяина дома. Тот сидел за столом, уронив голову на его крышку. Спал? Более детально осмотреть комнату Кечкеш не сумел, потому что нога начала сползать с узкого выступа. Но все же успел дважды крикнуть через открытое окно:

— Господин Леринц, проснитесь!

Ответа не последовало и на этот его зов. Кечкеш передохнул с минуту, затем поднатужился и снова вскарабкался. Теперь он постарался разглядеть комнату получше.

Голова Колечанского покоилась на листе упаковочной бумаги, расстеленной на крышке стола. Сама же бумага была в нескольких местах прорвана и залита кровью. Правая рука хозяина недвижно свисала вдоль стула вниз. На столе, в ярком свете лампы, поблескивало донышко разбитого хрустального стакана.

— Господин Леринц, что случилось?! — крикнул старый Кечкеш снова. Подождал ответа. Но руки уже устали, и он опять сполз на землю.

— Окно открыто… Хозяин лежит. Головой на столе. Весь в кровище… Я покричал ему, а он и не шевелится… — доложил Кечкеш, возвратившись к жене в коридор.

— Как в крови?! — в испуге вскричала женщина. — Убили?!

— Знать, кто-то выстрелил в него. Через окно… — высказал догадку старик, а жена его тут же запричитала испуганно:

— Нам-то что теперь делать? А? Что мы-то с тобой теперь делать будем?

Затем после нескольких минут раздумья она перестала причитать и совсем спокойно продолжала:

— Надо в милицию позвонить…

И пошла к телефонному аппарату, который стоял тут же, в коридоре, на маленьком столике.

— Посмотри, будь добр, какой там номер в нашем отделении?

Муж суетливо захромал за ней следом, потому что жена его ни читать, ни писать не умела.

— А ты покамест собери эту мерзость, — добавила Кечкешне.

Пока Кечкеш был занят этим делом, жена дозвонилась наконец в милицию.

— Милиция? Вам это из дома господина Колечанского звонят. Улица Арпад, 17… Как меня-то зовут? А как — Кечкешне меня зовут. У нас в доме-то страшно сказать, что приключилось… Что-что?! Убийство — вот что! А мы только сейчас его открыли… Господин наш убитый лежит в своем кабинете. Голова на столе и вся в крови! Фамилия? Чья? Убитого-то? Господин Леринц Колечанский. Не можем мы никак войти в комнату. Кричали, звали, а он и не шевелится. Через окно кричали. Вот…

Она положила трубку и, обращаясь к мужу, пояснила:

— Сейчас, сказали, приедут.

— Милиция?

— Ну кто же еще? Они самые.

— В этот дом из милиции еще никогда не приезжали, — отметил вслух Кечкеш. Наклонившись к рюкзаку, он как человек, любящий во всем порядок, запихал банку с пиявками обратно в рюкзак и добавил: — Значит, сегодня нам с тобой рыбы на ужин не будет…

Но его хозяйку занимали в это время совсем иные мысли.

— Рыба рыбой! Ты вот скажи, что мы с тобой теперь вообще есть будем? Что с нами-то теперь будет? Вдруг он совсем помер? Куда пойдем-то? Что делать станем?.. — вслух размышляла она. — Ладно, старый, пошли-ка лучше на кухню…

И они уже направились было на кухню, но не успели сделать и несколько шагов, как зазвонил телефон.

Звонили из милиции. Дежурный. Хотел проверить правильность заявления. Кечкешне повторила в трубку еще раз все только что сказанное ею.

— Велели в дом никого не пускать, — сообщила она мужу. — А они сейчас приедут, сказали. Так что давай-ка мы пока позавтракаем. — И они пошли на кухню.

Кечкеш сел за стол напротив жены.

— А ведь выходит, что он и не ложился спать-то. А? Видать, всю ночь так за столом просидел, — пробормотал Кечкеш себе под нос, а затем по-стариковски, не спеша, вытащил из кармана пачку сигарет «Мункаш» и закурил. — Знать, удар с ним приключился…

— Какой удар? Что ты говоришь? Убили его! Кровь-то ты же сам видел! И окно было открыто… Теперь выселят нас отсюда, раз умер наш барин. И что теперь с нами-то будет? — снова огорченно завздыхала старушка.

— А ведь поболе, чем пятьдесят годков, прожили мы с тобой здесь, — добавил старик.

И оба замолчали. Старуха погрузилась в раздумье, а старик выкурил свою первую в этот день сигарету.

Не прошло и десяти минут, как у входа позвонили. Старики Кечкеши почти одновременно вскочили из-за стола.

— Сиди, я сама пойду открою, — сказала Кечкешне и засеменила к парадной двери.

— Доброе утро! — поздоровался один из мужчин, стоявших за дверью. — Я — майор Геленчер, — представился он и показал удостоверение. — Это дом Колечанского?

— Да.

— Вы Кечкешне?

— Я и есть.

— Это вы нам звонили?

— Я.

— А где сам Колечанский?

— В кабинете. Вечером, как обыкновенно, заперся у себя. А утром не выходит и не выходит. Тогда муж мой пойди да и загляни в окно. А он, барин то есть, голову уронил на стол и лежит. Ничком. И кровищи под ним на столе — лужа целая.

— Проводите нас, пожалуйста, в его кабинет.

Кечкешне повела представителей власти по коридору. Возле двери хозяйского кабинета она остановилась.

— Вот это и есть его кабинет. И значит, спальня. Изнутри на ключ заперта. Как уж мы ни стучали, ни барабанили — не отвечает. Тогда-то муженек мой и пошел в окно посмотреть…

— Где это окно?

— А оно, значит, с той стороны дома будет. Железной решеткой загорожено.

Геленчер кивнул одному из сопровождавших его сотрудников.

— Деметер, осмотрите, пожалуйста, дверь.

Пока майор Геленчер отдавал распоряжение следователю Беле Сабо пригласить двух жильцов из соседнего дома в понятые, — Деметер заглянул в замочную скважину массивной дубовой двери.

— Ключ в замке торчит, — доложил он, доставая из сумки свои инструменты. — Придется вам пару минуток потерпеть.

— Вы все же поторопитесь. Вдруг еще удастся спасти ему жизнь?!

Сам же Геленчер достал из кармана протокол, составленный на основании заявления Кечкешей, пробежал его и снова сунул в карман.

— Когда вы в последний раз видели Леринца Колечанского? — спросил он, обращаясь к Кечкешне.

— Вечером вчера.

— А что вы можете еще рассказать нам? Начиная со вчерашнего вечера до сегодняшнего утра?

— Вчера вечером господин Колечанский сказал, что утром поедет на рыбалку с первым поездом. А нам с мужем велел приготовиться варить на ужин уху. Утром сегодня в шесть часов я, значит, поставила на газ кофейник, а сама пошла комнаты проветрить. Вдруг вижу, — с отвращением передернув плечами, пояснила Кечкешне, — по стене эти самые пиявки ползают.

— Какие еще пиявки? — удивился Геленчер.

— Вот именно какие! Вот такие! — Она показала, что пиявки были с палец толщиной.

— Да, правильно жена говорит, пиявки! — подтвердил Кечкеш, присоединившийся к собравшимся в коридоре. — Они из стеклянной банки вылезли. А потом расползлись по всей стене. Ну, жена моя, она, понятно, перепугалась. Как закричит!..

— Страх, как боюсь я их! — призналась старушка.

— Да откуда пиявки-то взялись?

— Откуда?! Из рюкзака, ясное дело. Господин Леринц сегодня на рыбалку собирались. Пиявки у него вместо червяков. На них карп клюет. Вот он, рюкзак-то его, — показал Кечкеш. — Он всегда рюкзак сюда пристраивал. Потому как тут похолоднее, чем в комнате.

— Вы в комнату к нему забирались через окно?

— Никак нет. Невозможно это: окно решеткой железной забрано.

— Чем занимался ваш господин Колечанский?

— Как он всегда говорил: «Человек свободной профессии», — поспешила упредить своего мужа старушка. — А что это значит, я и не знаю.

— На какие средства он жил?

— На проценты. От капитала. У него знаете сколько сберегательных книжек? Он-то ведь давно уж нигде не работает. Много лет, поди.

— Сколько же точно?

— Да уж лет семь будет. А то, может быть, и все восемь. Дом этот весь — его собственный. Не казенный.

— Хозяин женат?

— Вдовый.

— А вы у него в услужении?

— Нет.

— Так кто же вы? Жильцы?

— Да, живем мы здесь. Уж лет пятьдесят.

— Платите ему квартплату?

— Ничего мы ему не платим. Убираемся. Сад в порядке содержим. Я вот еще и готовлю. Ему то есть стряпаю. Обед, ужин.

— Выходит, что все же служите вы у него? — настаивал Геленчер.

— Да нет же, говорю. Прежде — это верно. Было дело, служили. Муж мой в рабочих был. В магазине у господина Колечанского. А вот уж больше как двадцать лет не служим мы. Так нам и господин Колечанский объяснил. Только что живем у него здесь.

Геленчер оглядел с головы до ног худощавую, лет шестидесяти с небольшим женщину. Потом перевел взгляд на ее мужа, который ростом был лишь немного выше своей маленькой жены, но зато казался гораздо старше.

— Все ясно. Не служите у хозяина, но дом его в порядке содержите. И сад тоже. А вы, тетушка Кечкешне, еще и готовите на хозяина. И что же, он вам платит за все это?

— Иногда подарком каким одарит.

— Ой, как хотелось бы мне побеседовать с этим господином Колечанским! — помрачнев, пробормотал Геленчер. В голосе его зазвучали угрожающие потки.

— Замок я отомкнул. Но дверь изнутри еще и на цепочку заперта. А через щель ее не снимешь, — доложил шефу Деметер.

— Да обрежьте вы эту цепочку! Только побыстрее!

Деметер и его помощник тотчас же принялись пилить дверную цепочку, а Геленчер продолжал расспрашивать старушку Кечкешне:

— Как ваше полное имя?

— Кечкеш Палне. Но господин Колечанский звал меня просто тетушкой Мари.

— Можно, я тоже буду вас так звать? — спросил разрешения Геленчер и подал руку старушке.

— Конечно, пожалуйста.

— Тетушка Мари, а скажите вы нам: вчера вечером или сегодня рано утром вы не слышали каких-нибудь голосов в комнате?

— Мы спать в девять часов ложимся. Так что ничегошеньки я не слышала. Да и далеко от нас эта его комната.

— А кто-нибудь приходил сюда вчера вечером?

— Нет, никто не приходил.

— А скажите, чем занимался господин Колечанский, пока он еще работал? Если вообще когда-нибудь работал…

— Ну поначалу он торговлей кожами занимался. Потом мастерскую держал по ремонту автомобилей. Ну и ее он тоже вскоре закрыл.

— Сколько же лет было господину Колечанскому?

— А пятьдесят два года было ему, — не задумываясь ответила Кечкешне. — Когда меня сюда в услужение взяли, ему как раз два годика миновало.

— Так с тех пор вы здесь и живете? Ну, тогда вы хорошо должны знать погибшего.

— Да уж на этом свете лучше меня никто не может его знать…

Тем временем цепочка, перекрывавшая вход в комнату, была перерезана. Деметер быстрым взглядом окинул представшую перед ним картину: за письменным столом, стоявшим посередине комнаты, неподвижно сидел мужчина в белой, запачканной кровью рубашке. Он не просто склонился над столом — голова его безжизненно лежала на полированной поверхности, а лицо тоже было в крови, уже начинавшей чернеть.

— Господин Леринц! — взвизгнула Кечкешне.

— Убийство! — констатировал Деметер и распахнул вторую створку двери.

— Никому не входить! — повысив голос, скомандовал Геленчер. — Вы тоже, тетушка Мари, не входите, пока мы не закончим осмотр. Манеки! Как обычно! — Он дал знак фотографу приступить к своим обязанностям.

Началась быстрая, но очень тщательная работа. Деметер то невооруженным глазом, то при помощи лупы искал во всех наиболее вероятных местах отпечатки пальцев. Фотограф по указанию врача сделал несколько снимков убитого. Сам Геленчер, стоя в дверях, набрасывал схему комнаты, обозначая на ней местонахождение предметов. В ходе осмотра места преступления он для себя сразу отметил, что умерший был, по-видимому, очень богатым человеком.

Но вот фотографирование закончена, и к телу убитого подошел врач. Геленчер воспользовался этим, чтобы расспросить Кечкешне, есть ли у покойного родственники.

Для записи показаний он включил магнитофон.

— А как же?! Трое. Две сестры и братец. Господин Янош и госпожи Адель и Эдит. Ну и опять же молодой барич. Балинт.

— Это кто?

— Сын госпожи Адель.

— Одним словом, племянник умершего?

— Да.

— Есть и другие родственники?

— У господина Яноша тоже есть детки. Сын и дочка. Возвратился Сабо с двумя понятыми. Геленчер прервал опрос Кечкешне и разъяснил понятым их права и обязанности, а затем попросил их встать в дверях и наблюдать за осмотром комнаты.

Наконец врач закончил обследование тела убитого.

— Смерть наступила около десяти часов тому назад, — объявил он. — Самоубийство, мне кажется, исключается.

— Понимаю, — кивнул Геленчер. Выслушав краткую аргументацию врача, он достал из кармана протокол опроса Кечкешей и, прижав его к гладкой поверхности двери, записал: «В связи с серьезными подозрениями на совершение убийства гражданина Колечанского неизвестными лицами постановляю: возбудить по данному факту уголовное дело и начать следствие». — Продолжайте, — кивнул он врачу. — Хотя нет, постойте. — Он подошел к телефону, набрал номер дежурной части и приказал немедленно выслать на место происшествия следственную группу, непременно включив в ее состав эксперта по оружию. Назвав адрес Колечанского, он распорядился также прислать санитарную машину за телом убитого.

— Обрати внимание, Геленчер! — подчеркнул врач. — Очень уж необычно выглядят нанесенные повреждения. Лицо, нос, лоб, шея и грудь — буквально все покрыто какими-то мелкими ранками. И ни одного пулевого ранения. Мне кажется, что рядом с жертвой что-то взорвалось. Произведен так называемый «холодный взрыв». Холодный! — повторил он. — Потому как нигде на теле я не нахожу ни следов копоти, ни ожогов. Взрывом также вдребезги разбит хрустальный стакан, стоявший на столе. От него уцелело только донышко. Необычный, странный, если хотите, единственный в своем роде случай… Так вот, осколки стекла нанесли проникающее ранение в сердце. Этим, вероятнее всего, и вызвана смерть. Более точный ответ на вопрос о ее причине дадут, конечно, результаты вскрытия. Пострадавший скончался приблизительно между девятнадцатью и двадцатью двумя часами. Во всяком случае, никак не позже двадцати двух… Как я уже отметил, он умер скорее всего от руки другого человека. — Врач сделал знак Геленчеру выключить магнитофон. — Смерть последовала через несколько секунд после взрыва, потому что осколки проникли не только в сердце, но через глаз также и в мозг. А вот что именно взорвалось — понятия не имею…

— Ну, это установят эксперты. Единственно, о чем прошу вас, — поторопитесь со вскрытием.

— Сделаем.

Труп увезли. Уехал и врач. Сам Геленчер, узнав, что следственная группа прибыла, тоже хотел было покинуть комнату. Но его вдруг задержала старушка Кечкешне.

— А мне-то как быть? Здесь оставаться? Мне ведь еще завтрак надо готовить.

— А вы ступайте, тетушка Мари. Достаточно, если ваш супруг поприсутствует, пока комиссия будет работать. — И, повернувшись к остальным, распорядился: — В комнату никому не входить!

Следственная группа уже осматривала грядку с тюльпанами, когда Геленчер подошел к сотрудникам.

— Обстановка такова: имеется серьезное подозрение, что совершено обстоятельно подготовленное убийство — одним или несколькими лицами. Установлено, что в комнату, поскольку пострадавший закрыл дверь изнутри, проникнуть никто не мог. Из коридора навесить и вставить в гнездо дверную цепочку невозможно. Окно загорожено решеткой. Между ее прутьями не пролезть даже младенцу. Следовательно, средство убийства либо забросили в комнату, либо произвели выстрел через открытое окно. Пострадавший, по заявлению свидетелей, был человеком богатым и жил на имевшийся у него капитал. Зовут пострадавшего Леринц Колечанский. Вдовый, бездетный. Родился в Будапеште, прожил всю жизнь в этом самом доме. Вначале занимался торговлей кожами, затем ремонтом автомобилей. Нужно установить обстоятельства и образ его жизни, выявить всех родственников, друзей, врагов или хотя бы недоброжелателей, посетителей, знакомых женщин и расспросить их о его привычках и пристрастиях, об источниках доходов. Прежде всего я имею в виду нелегальные денежные аферы… — Повернувшись к одному из коллег, Геленчер добавил: — Зеленка, ты поговори с супругами Кечкешами. Это старики, которые проживают в доме. Они живут здесь уже пятьдесят лет и могут знать много об убитом. Их комната налево от входа…. Сейчас полвосьмого. В одиннадцать встретимся здесь же. До тех пор, я полагаю, мы закончим осмотр места происшествия.

Коротко обсудив план действий, сотрудники следственной группы разошлись.

Вернувшись в дом, Геленчер объяснил эксперту по оружию его задачу, и тот сразу приступил к работе. Вскоре явились с докладом Деметер и Манеки.

По окончании доклада Геленчер продиктовал на магнитофон наиболее важные его положения, а потом еще раз тщательно осмотрел комнату. Начал со стола. На залитой кровью упаковочной бумаге вокруг донца хрустального стакана он увидел россыпь ярко сверкающих осколков. Внимание Геленчера привлек также и поплавок для удочки. На конце поплавка он заметил кусочек хрусталя, похожего на те, что сверкали на бумаге. Инструменты и всякие приспособления — напильник, раскрытый карманный нож, наждачная бумага, тюбик быстросохнущего клея, кусок черного бальзового дерева — свидетельствовали о том, что в последние минуты своей жизни их владелец мастерил поплавок. Геленчер предположил, что Колечанский хотел вставить кусочек хрусталя в углубление на округлом конце своей поделки. Он осторожно приподнял готовый поплавок и повертел его в руке, отчего тот заиграл всеми цветами радуги. На мгновение Геленчер даже залюбовался снастью. Положив поплавок снова на стол, он сказал Деметеру:

— Обеспечьте сохранность всех предметов. А осколки стекла, все до единого, соберите. Отовсюду, где только ни найдете.

И Деметер с напарником принялись за дело.

Геленчер прошелся взглядом по картинам, украшавшим стены комнаты. Затем он взглянул на курительный столик, стоявший в левом дальнем углу в окружении кресел, на изысканный торшер, на широкую, приготовленную для сна кушетку. И лишь после этого направился к сейфу, занимавшему передний угол комнаты. Сейф оказался запертым. Проследовав к двери, Геленчер поднял и прислонил к стене чехол с удилищами. Делая все это, он диктовал в микрофон подробный протокол осмотра:

— …В бельевом шкафу имеются комплекты разноцветного постельного белья: черного, красного, белого, синего и зеленого. На самой верхней полке — печенье к чаю и различные, уже початые, бутылки с ликерами. На самой нижней полке — еще не распечатанные бутылки водки, ликера и красного вина. В платяном шкафу, рядом с мужскими костюмами, висят четыре халата, изготовленные из дорогих тканей… — Геленчер сделал еще один шаг. — В холодильнике — белые десертные вина и мясная кулинария. Рядом с диваном, на мягком кресле, аккуратно сложенные спортивные брюки и пиджак… — Майор возвратился к столу. Присев на корточки, посмотрел в окно. — Стол, где нашли убитого, хорошо виден через зарешеченное окно с забора и с одного из растущих на улице пирамидальных тополей. Занавески на окне не повреждены…

По знаку Геленчера помощник техника проверил карманы пиджака убитого. Геленчер продиктовал на магнитофон перечень обнаруженных предметов.

— …В левом боковом кармане найдены два ключа…

— Один от прихожей, другой от входной калитки, — вмешался старик Кечкеш.

Геленчер молча кивнул и, закончив перечень, принялся один за другим выдвигать ящики стола.

— Никаких писем, заметок и иных рукописных материалов в ящиках стола и шкафов не обнаружено. Только чистые блокноты и пачки сигарет…

Понаблюдав некоторое время за работой оперативных техников, которые терпеливо собирали пинцетом мельчайшие осколки хрусталя и опускали их в плотно закрывающиеся флаконы, бросив взгляд на стоявших в дверях понятых, Геленчер перешел к книжному шкафу напротив окна и открыл его дверцы. На верхних полках красовались коричневые корешки старинного издания Йокаи, пониже — серые переплеты томов Амбруша и зеленые — Виктора Ракоши. Две последние полки занимали послевоенные издания.

Внимательно перелистывая страницу за страницей, Геленчер начал просмотр книг с верхней полки, это не дало никаких результатов: ни из одной не выпало ни закладки, ни какой-либо записки. Тогда он громко, так, чтобы слышали понятые, сообщил о результатах на магнитофон.

Конец его фразы подхватил Деметер:

— …Со стола, стульев, кресел, кушетки и ковра собрано всего 147 осколков. Приобщено к вещественным доказательствам также и донышко хрустального стакана. Часть осколков запачкана кровью. На глаз можно определить, что осколки по происхождению относятся к двум различным стеклянным предметам. Осколки стекла обнаружены также у стены, на расстоянии ста двенадцати сантиметров от стола. На стене видны небольшие повреждения обоев…

— Все это зафиксировано на фотографиях, — вставил Манеки.

— …Составлен также план места происшествия в масштабе 1:25, — продолжал диктовать в микрофон Геленчер. — Прошу понятых проверить все перечисленное мною и засвидетельствовать своими подписями.

Что и было сделано.

Наконец Геленчер выключил магнитофон, заметив:

— Ящики и шкафы не заперты. Но хотелось бы знать, где же ключ от сейфа?

— У моей жены, — отозвался старый Кечкеш.

— У вашей жены?! — удивился Геленчер.

— Барин всегда отдавал ключ ей на хранение.

— Ну что ж, тогда попросим ее, пожалуй, принести ключ.

Кухня, куда отправился Зеленка, была непривычно велика. Кечкешне как раз накрывала стол к завтраку. Она подняла на гостя глаза, и Зеленка прочел в них испуг. Надо сказать, он проникся какой-то особенной симпатией к этой маленькой и, как видно, энергичной старушке с умным, приветливым взглядом.

— Я — капитан Михай Зеленка, — представился следователь, показывая служебное удостоверение сотрудника уголовного розыска.

— А меня зовут Палне Кечкеш, — протягивая ему руку, отвечала старушка.

— А в девичестве?

— Мария Кочиш. Вы проходите, садитесь, пожалуйста.

Зеленка принял приглашение хозяйки.

— Судя по всему, господина Колечанского убили, — сказал Зеленка. — Хотелось бы, чтобы вы, тетушка Кечкеш, помогли нам найти убийцу.

— Чем могу — пожалуйста.

— Спасибо, тетушка Кечкеш. Да вы сами-то тоже присаживайтесь.

Хозяйка подвинула пепельницу поближе к гостю, но к столу не села.

— Не привыкшие мы сидя с господами разговаривать.

— А я не привык, чтобы передо мною женщина стояла, когда я сижу. Вы разрешите называть вас тетушкой Мари?

Наконец она уселась.

— Отчего ж не разрешить? Меня все так и зовут. Так что же вы от меня узнать желали бы, господин капитан?

— Давно вы живете в этом доме?

— А с 1922-го. Как старый барин взял меня к своим ребятишкам нянькой, с тех пор вот и живу здесь. И сам барин и я — молодыми мы тогда еще были. Четверых детей ему вынянчила. Ой, сколько же работать мне приходилось! Но ничего, силы были, управлялась с любой работой.

— А учиться довелось?

— А как же?! Два класса кончила. Но читать плохо умею. Дома-то тоже за меньшими братишками ходить надо было.

— С супругом своим где, когда познакомились?

— А где? Здесь в доме и познакомились. Он мальчиком рассыльным в магазине у барина служил. Ну и по дому что надо делал. Разнорабочий, как теперь называют. Но приходилось ему опять же и потяжелее работу справлять. Зимой снег убирать, летом сад весь лопатой вскапывать. Словом, когда что. А мы в двадцать шестом с ним поженились. Тогда барин нам и комнату выделил. Пали, муженек мой, прихрамывает на одну ногу. В малолетстве еще телега колесом задела. Ну, таким бездольным, как я, хоть и увечный муж — находка. Пускай будет хоть косой, хоть хромой. Но мой-то муженек, он не калека. Чуток только припадает на левую ногу — и все! И человек он добрый, смирный.

— Стало быть, всю жизнь здесь живете?

— Тут и живем.

— Пятьдесят лет?

— Так. Сначала нянькой, потом в горничных. А уж во время войны поварихой меня сделали. Ну а после войны — служанкой-экономкой. Дети бариновы выросли, поженились да замуж повыходили, по своим домам-квартирам разъехались. А мы с мужем здесь вот остались. Как барин заведение свое закрыл, мы оба по дому у него работать стали.

— Какое же «заведение» было у господина Колечанского?

— Торговля кожами. От отца в наследство досталось. Потом автомашинами занимался, ремонтировал. Чипил, значит. В этом он тоже толк знал. Но и это занятие бросил. С капитала стал жить.

— Женат был?

— Был. Но жена давненько уж как померла. С той поры вдовствовал. Как раз снова жениться собирался.

— А когда он оставил ремонтное свое дело?

— Ремонтное-то? А лет шесть тому будет.

— И с чего, говорите, жил? — решил повторить свой вопрос Зеленка.

— У него же книжки сберегательные. Вот на проценты с капитала и жил.

— Где его книжки хранились?

— В шкафу в несгораемом. Богатый человек был хозяин-то наш. Ой какой богатый!

— Дети у него есть?

— Они с супружницей только три года и прожили. Не обзавелись детишками, не успели.

— Брат и сестры живы?

— Все трое.

— Родители?

— Оба родителя погибли. При бомбежке.

— Значит, сестрам и брату наследство причитается? Завещание ваш хозяин оставил?

— Мне о том барин ничего не говорил. Как я знаю, не делал он никакого завещания.

— А каков человек был господин Колечанский?

— Одно скажу: хороший был человек. Жаль нам беднягу.

— Может, недруги у него были?

— Так ведь они у каждого богатого человека имеются…

— Вы кого-нибудь знаете?

— Да как вам сказать. Вот хотя бы взять Михая Галамбоша. Здесь живет. Неподалеку. Много раз говорил он и мне и самому барину, что ежели б мог — удушил бы.

— За что же он так зол был на него?

Старушка заколебалась, не зная, как лучше ответить.

— Теперь уж господину Колечанскому вы все равно никакого вреда не сделаете, если и скажете правду… — подбодрил ее Зеленка.

— Дочка Михаева сюда ходила. К барину. Потом она на Запад сбежала. А там на себя руки наложила. Галамбош уверяет — не знаю так или нет, — будто из-за господина Леринца.

— Ну да?

— Говорю: не знаю, так ли оно.

— Ну а еще были у него недоброжелатели?

— Господин Силади, учитель, не очень жаловал покойного. Потому… — Старушка Кечкешне вдруг умолкла.

— Да не бойтесь вы, тетушка Мари. Если это к Колечанскому отношения не имеет, то так и останется все между нами.

— С месяц будет, как они поссорились. Господин Леринц даже из дома прогнал господина учителя. Чтобы, сказал, ноги твоей тут не было.

— Отчего так?

— А барин тогда с Гизушкой обручился.

— С Гизушкой? Кто такая?

— Гизела Литваи. Ну я ее просто Гизушкой зову. Прежде-то за ней господин Силади ухаживал.

— Как звать господина учителя по имени?

— Мартон.

— А до ссоры они дружили?

— Вот-вот, дружили. Вместе рыбачили.

— Еще кого можете назвать?

— Больше никого, пожалуй.

— А сестер и брата вы знаете, тетушка Мари?

— Как же их не знать. На моих руках выросли.

— Они чем занимаются?

— А чем? Брат старший, господин Янош, председателем в кооперативе. Сын ихний — инженер. Дочка — в университете учится. Красивая барышня. А жена еще до замужества на мебельной фабрике работала, так и по сей день там. Все очень славные люди.

— Сюда наведываются?

— Не-е, никогда. Я сама к ним хожу изредка.

— А сестры? Те где?

— Барышня Адель в сороковом замуж вышла. За офицера одного, господина Радачи. Его на войне убили. Уже в Будапеште. Остались они вдвоем с сыном, с Балинтом. Он здесь, в этом доме рос. А как женился осенью, съехал отсюда. Сама-то Адель в горсовете работает. Сынок же ее шофером заделался. Сейчас в отпуску. На отдыхе.

— Давно?

— В среду вечером заходил сюда. Сказал, что в четверг уезжают с женой. Другая сестра баринова, барышня Эдит, вышла замуж за Арпада Паланкаи. Он чиновником служил в городской ратуше, но в конце войны сбежал на Запад. Бросил тут жену с двумя малыми детишками. Молодая барыня Эдит — та учительницей в гимназии стала работать. Теперь уж скоро на пенсию ей. Бегут годы-то, для всех бегут, милый человек…

— А эти родственники часто навещали господина Колечанского?

— Барышня Адель заглядывала сюда как-то на Новый год. А Эдитку — что-то и не припомню.

С каждым новым ответом тетушки Кечкешне капитан Зеленка все больше приходил к убеждению, что знает она, по-видимому, куда больше, чем рассказывает. Он обдумывал, как бы повернуть их разговор в нужное русло, как вдруг, громко хлопнув дверью, на пороге появился старик Кечкеш.

— Мари, неси скорее ключи от несгораемого. Господам из милиции ключи надобны. Я им сказал, что барин всегда у тебя ключи свои сберегал…

— Несу! — поднимаясь со стула, ответила ему жена.

— Неси и сама побудь там с господами. А то я устал. Да и поесть хочется.

— Завтрак-то вот он, на столе, — проговорила Кечкешие и пошла к себе в комнату за ключами.

— Если позволите, я тут у вас побуду, — попросил разрешения Зеленка, когда Кечкеш начал наливать себе чай.

— Конечно, господин капитан. Может быть, заодно и позавтракаете со мной?

— За приглашение спасибо, — сказал, улыбнувшись, Зеленка, — только я уже. Завтракайте сами, дядюшка Кечкеш. А я, если разрешите, покурю пока.

— А чего ж, давайте. Я и сам ой какой заядлый курильщик.

Старик сел к столу и принялся за трапезу.

— Одним словом, — продолжал разговор следователь, — судя по всему, хозяина вашего кто-то убил. Так что нужно теперь убийцу искать и под суд отдавать. Вы сами-то ни на кого не думаете, дядюшка Кечкеш?

— Я? Не-е.

— Вы ведь давно служите у господ Колечанских?

— Еще в двадцатом сюда поступил.

— Словом, пятьдесят два года. А сколько вам сейчас лет, дядюшка Пали?

— Шестьдесят восемь мне. С мальчика на побегушках в хозяиновой лавке начинал. Потом помогал ему в лавке и по дому… опять же.

— На хозяев не обижались?

— А чего ж обижаться?

— Как они с вами обращались?

— Ну как? Мальчонкой частенько и подзатыльники получать доводилось. Потом — пореже. Но зато кормили. Жилье давали.

— Подзатыльники и покойный господин Леринц вам, случалось, давал?

— Он-то нет, а вот папаша его — тот не скупился.

— А хозяйка?

— Не, она нет. Рано умерла, молодой еще. В сорок девятом. Али в пятидесятом? Уж и не помню точно.

— У господина Колечанского бывали тут в доме женщины?

— Как же не бывать, когда такое-то богатство. Да и время он вдосталь имел. Многие наведывались. Такие красотки, ай да ну. Которые один раз всего появлялись, а какие и дня два-три кряду приходили.

— Ну а все же, как вы считаете, кто мог убить хозяина вашего?

— Не могу знать. Чего не знаю, того не знаю.

— Может, кто из близких? Брат, сестра?

— Побойтесь бога, господин капитан! — вскричал Кечкеш. — Барышни — они ж и мухи не обидят. А господин Янош? Если и есть один добрый человек во всем городе, так это он.

— Ну а как с племянничками? Может, из них кто?

— Не думаю. Барич Балинт — порядочный человек. Другого-то племянника я, правда, не знаю. Нет, это кто-то чужой утворил, точно вам говорю.

— Кого-нибудь подозреваете?

— Слово не воробей, вылетит — трудно споймать.

— Насчет воробья не знаю. А вот как с голубем дело обстоит? О каком-то Галамбоше[3] мне говорили.

— Галамбош? А что, неплохой человек Галамбош. На барина у него, конечно, была обида. Из-за дочки, Той еще и восемнадцати не было, а уже сюда хаживала.

— Спасибо. Ну а насчет господина Силади, учителя, каково ваше мнение?

— О, это совсем другой человек. Этакий, ну как бы это сказать? Волк, что ли? И смотрит зло, и сердце у него волосатое, и слово жестокое. Мне иной раз даже разговаривать с ним не хочется. Вот от него всякое можно ожидать. Верно вам говорю. Он-то мог в господина Леринца стрельнуть с одного из тополей. Не удивлюсь я, если так оно потом и окажется.

— И что ж, были на то причины?

— Влюблен он был в Гизелу. А господин Леринц взял да и перебежал ему дорогу. Обручился с ней. Только… — Кечкеш замолк, потом, вдруг резко наклонившись вперед, поспешил поправиться: — Только я вам, дорогой начальник, ничего этого не говорил. Само как-то с языка сорвалось. Не видел я его здесь давно. Уже много недель не видел.:.

— Да вы успокойтесь, никакой беды не случилось, дядя Пали. Мы же только так, разговариваем. Это же не допрос, а простой разговор. Как говорится, слово за слово, только и всего. Поговорили и забыли. А когда молодой барич Балинт был здесь в последний раз?

— Ах, барич? Да на этой неделе был! Как-то вечером. Он и к нам со старухой сюда заглянул. Перекинулись словом-другим. Потому как господина Леринца как раз дома не было. Но барич, он только так, навестить заходил. В хорошем настроении был. Сказал, что они с женой отдыхать едут. Недели на три…

— В какой день это было, не припомните?

— А сразу после дождя. Так что выходит — в среду вечером. Он в сад пошел, посмотрел цветы, рассаду высаженную. А уж позднее вернулся и сам барин. Господин Леринц. И барич к нему пошел. Но недолго у него оставался. Говорю: проститься с дядей хотел. Перед отъездом на отдых.

— И уехал?

— Как мне известно, уехал.

— А вчера вечером вы случайно не слышали в доме какого-нибудь шума?

— Нет, не слышал.

— Чем вы сейчас в доме Колечанского занимаетесь? А, дядя Пали?

— Порядок в саду держу. И по дому одно-другое делаю.

— Видел я ваш цветник перед домом. Должен сказать — очень красивый. И хорошо ухожен.

— Надо думать! Сил не жалею.

— И что же, платил вам за эту работу господин Колечанский?

— Нет, платить не платил. Жили ведь мы со старухой здесь. За комнату ни гроша ему не отдавали. Ну а какие фрукты в саду оставались, тоже нам шли. Их мы опять же не без выгоды продавали. Вот и получалось: капля по капле, смотришь, и ведро натечет. Ну и насчет питания у нас тоже забот не было.

Зеленка задумался над рассказом старика, над его жизнью. В работниках начинали они с женой, в работниках и пробыли все полвека. За эти годы все вокруг переменилось. Но для них время будто стороной прошло. И Зеленке было жаль стариков.

Под книжным шкафом Деметер нашел сплющенную пулю и вместе с экспертом по оружию принялся ее обследовать.

— Стреляли из карабина, — сказал он. — На пуле имеются следы стекла и ваты, а также заметны царапины, возникшие, как мне кажется, после выстрела. Я сказал бы даже, что на ней видны отпечатки пальцев.

— Верно, — согласился с ним эксперт по оружию. — Проведем анализы в лаборатории.

— Заметьте, это было единственное место в комнате, — Геленчер кивком головы показал на участок пола под книжным шкафом, — где обнаружена пыль. Видно, не сумела Кечкешне добраться туда ни веником, ни пылесосом. Только этим и можно объяснить, что пуля сохранилась, — констатировал он и продиктовал на пленку информацию об интересной находке.

— Господин майор, вот ключ, возьмите, — сказала вошедшая в комнату Кечкешне.

— Спасибо. Прошу подойти к сейфу, — пригласил Геленчер понятых. — Не исключено, что мы обнаружим здесь какие-нибудь ценности.

Два нижних отделения сейфа занимала коллекция почтовых марок: огромный старинный альбом и несколько пухлых современных кляссеров. Геленчер вынул всю коллекцию. Альбом отличался богатой позолоченной обложкой с графским гербом посередине и, судя по дате, был изготовлен еще в прошлом веке. Листы его, разграфленные на клеточки, были все без исключения заполнены почтовыми знаками. Кроме одной или двух, марки альбома относились к прошлому столетию. В современных же кляссерах помещались марки последних лет.

Хотя Геленчеру довелось в жизни лишь один-единственный раз заниматься марками — в связи с делом о краже, — он тем не менее с одного взгляда понял, что перед ним была коллекция, по ценности не имевшая себе равных.

В верхнем отделении сейфа, сбоку, отдельной внушительной стопкой лежали сберегательные книжки. Геленчер полистал одну и присвистнул. Открыв следующую, он уже не удержался от возгласа:

— Ого! — И включил магнитофон. — Я и присутствующие при вскрытии сейфа лица обнаружили в нем весьма ценную коллекцию почтовых марок, которая почти целиком заполняла два нижних отделения. В верхнем отделении найдено двенадцать сберегательных книжек на предъявителя. — Геленчер проверил все и продиктовал на магнитофон размер каждого вклада. — Всего на сумму три миллиона восемьсот тысяч форинтов, — подвел он итог.

Затем перечислил клейма и другие приметы шести драгоценных украшений из золота, а также различные официальные документы, заключив осмотр объявлением суммы денежной наличности, обнаруженной в сейфе, в четыре тысячи шестьсот форинтов.

Закончив диктовать, Геленчер запер сейф в присутствии понятых и Кечкешне и опечатал его.

— Ну вот, будем считать, что с этим покончили, — подвел он итог.

— Я тоже готов, — захлопнул свою папку эксперт по оружию.

— Тогда будем считать, что осмотр в этой комнате завершен, — подытожил Геленчер.

И они все вышли в коридор. Дверь кабинета убитого опечатали, а оба ключа убрал к себе в карман Геленчер.

Дом Колечанского со всех сторон был окружен садом. Вдоль стен тянулись широкие грядки с тюльпанами. Кое-где головки цветов уже набухли и готовились распуститься. Земля на грядках была заботливо разрыхлена.

— Вот комната господина Леринца, — сказал Кечкеш и остановился у окна, забранного решеткой.

Геленчер — теперь уже в третий раз — осмотрел решетку.

— Что, господин Колечанский боялся кого-нибудь? — спросил он, кивнув на это, единственное защищенное решеткой окно.

— После войны был такой случай. Воры сюда влезли. Хозяин в тот день в Будапеште находился. Но сейф они открыть не сумели, — объяснил Кечкеш. — Вот хозяин и велел сделать решетку.

— Кто же это побывал здесь? — спросил вдруг Зеленка, показывая на следы под самым окном.

— Я сам и побывал. Это когда я сегодня утром в окно заглядывал…

— А когда вы грядки граблями обрабатывали?

— В четверг утром. Сразу после дождя.

— Грабли куда положили?

— Убрал в дровяной сарай.

— Идемте дальше, — сказал Геленчер.

Они обошли дом вокруг, не отметив больше никаких подозрительных следов. Следующий круг они сделали уже по гравийной дорожке, которая пересекала сад посередине. Но и этот круг не принес никаких результатов. Тогда они обошли дом по третьему разу, по дорожке, обсаженной кустами сирени и жасмина. И вот тут-то, напротив окна кабинета, под одним из кустов жасмина, Геленчер неожиданно обнаружил чей-то удивительно четкий след правой ноги. Достав папку, он тотчас же сделал зарисовку, а Манеки тем временем сфотографировал след в разных ракурсах. Другой, тоже правый, отпечаток нашел Деметер на расстоянии в один метр от первого, уже по другую сторону дорожки, ближе к дому. Здесь отпечаталась только половина подошвы чьего-то ботинка.

Закончив рисовать на схеме осмотра и этот след, Геленчер продолжил поиски, и в шестидесяти двух сантиметрах от первого отпечатка обнаружил валявшийся на земле железнодорожный билет. Деметер подцепил его пинцетом и поместил в склянку, потом, не дожидаясь дополнительных указаний, вместе с техником, помогавшим ему, принялся изготавливать с обоих следов гипсовые слепки.

— Кто же мог здесь ходить? — спросил Геленчер, обращаясь к Кечкешу.

— Я не знаю, — испуганно отвечал Кечкеш. — Да это я сейчас, мигом разровняю землю-то. Вот только грабли принесу.

— Ни в коем случае! — остановил его Геленчер. — И скажите, дядя Пали, есть у вас какая-нибудь негодная, посудина? Ну например, старенький цветочный горшок?

— Есть, конечно, и не один.

— Вот и принесите сюда парочку.

Кечкеш ушел. Остальные участники осмотра терпеливо ждали его возвращения, наблюдая, как техники заливают жидким гипсом обнаруженные следы.

Вернулся Кечкеш.

— Как только вынете отливки, накройте следы горшками, — приказал Геленчер Деметеру. — И смотрите, чтобы к этим горшкам никто не прикасался. Поняли? — предупредил он и Кечкеша.

— Понял.

С наружной стороны изгороди, на углу улицы Лехеля, напротив окна с решеткой, рос пирамидальный тополь. Осмотрев его, следователи, сами того не ожидая, обнаружили, что несколько нижних сучков совсем недавно — самое большее дня два назад — кем-то обломаны и валяются внизу, у подножия дерева. В траве же, растущей по краю тротуара, они нашли стреляную гильзу. И в довершение этой серии неожиданностей Деметер приметил возле бетонного столба, к которому крепилась проволочная изгородь, клочок светло-коричневой материи, висящий на шипе колючей проволоки, натянутой поверх изгороди. Маленький такой клочочек — около двух с половиной квадратных сантиметров!

Манеки, как и положено, сфотографировал места всех трех находок, а Деметер осторожно поместил в стеклянные баночки гильзу и лоскуток, что и засвидетельствовали понятые.

Когда они все возвратились в сад, гипсовые слепки застыли, и их можно было уже вынуть из земли. На этом осмотр места происшествия, собственно, и закончился. Геленчер поблагодарил понятых за помощь и попросил их заглянуть в два часа дня в милицию, чтобы прочитать отпечатанный протокол и сделать свои замечания, если таковые будут.

— Манеки, — обратился он к фотографу, — постарайся отпечатать как можно скорее фотографии. Словом, к двум часам я жду.

— Тогда я побежал, — заторопился Манеки и умчался.

Удалились и понятые.

Взглянув на часы, Геленчер лихорадочно перебрал в уме все неотложные дела. Получилось много: провести совещание с сотрудниками, чтобы дать указания, кому и как вести следствие, успеть до двух часов дня отпечатать протокол и отослать в прокуратуру постановление о начале следствия, доложить начальнику управления о проделанном, наметить план следствия и, что, наверное, самое главное, оценить собранные улики.

Совещание состоялось здесь же, в доме убитого, в одиннадцать. Зеленка рассказал о своих предварительных беседах с Кечкешами и судебно-медицинском заключении.

Затем слово взял Геленчер:

— Я хочу поставить вопросы, на которые нам обязательно нужно получить ответ в результате следствия. Во-первых, как было совершено само убийство? Есть несколько вероятных версий: преступник каким-то образом выстрелил в жертву стеклянным шариком, в результате чего и наступила смерть…

— Исключается! — воскликнул Деметер. — Я считаю, что смерть действительно наступила от взрыва стеклянного шарика, диаметр которого миллиметров 20–25, но выстрелить шариком такого размера из винтовки немыслимо. Стекло рассыплется уже внутри ствола оружия.

— Тогда мы должны взвесить предположение, что кто-то вбросил стеклянный шарик, начиненный взрывчаткой, в окно. Возможно также, что взорвалось вещество, помещенное в хрустальный стакан, стоявший на столе убитого. Здесь наши догадки проверит экспертиза. Итак, суммируя все, можно сказать, что пока мы не имеем ответа на вопрос, каким образом было совершено преступление. Правильный же ответ, по-видимому, позволит нам определить и кто убийца? Другой вопрос, на который мы должны ответить в ходе следствия: почему был убит Колечанский? Раньше других само собой напрашивается предположение: с целью завладения его имуществом. Однако это предположение мы должны принять с осторожностью, потому что, как бы ни велико было богатство, само по себе это еще не является мотивом для убийства. Хотя нередко бывает, что люди из жадности идут на преступление. Если Леринц Колечанский не оставил завещания, тогда, как нам на данный момент известно, после его смерти осталось три прямых законных наследника — его две сестры и брат. Следующими претендентами на наследство могут быть его два племянника и одна племянница. Всех их нужно опросить и изучить их образ жизни, как это принято в таких случаях. Замечу, что Колечанский владел очень большими вкладами — свыше трех миллионов форинтов — и жил на проценты с этого капитала.

— Вот это да!

— Ну и ну!

— Тогда все понятно.

— Неужели и такие у нас имеются еще?

Заговорили сотрудники все сразу, пораженные сообщением.

— Я уже предупреждал вас, что к этой версии нужно подходить с большой осторожностью, несмотря на действительно огромные размеры состояния. И наконец, мы не можем также пренебрегать и еще одним предположением, а именно, что Колечанского убили из мести. Тут в первую очередь я имею в виду Галамбоша. Но убитый мог иметь и других врагов… Наконец, напрашивается и третья версия: убийство из ревности. Колечанский собирался жениться. Как утверждают Кечкеши, у его невесты был ухажер, и с ним убитый серьезно накануне поссорился. Нужно будет изучить их отношения. Это только один из возможных вариантов в данной версии. Мне показалось весьма любопытным, что в шкафу Колечанского висят четыре дамских халата, весьма дорогих, заметьте. Можно безошибочно предположить, что Колечанского регулярно посещали особы женского пола. К сожалению, — покачал головой Геленчер, — мы вынуждены вмешиваться и в личную жизнь граждан. И наконец, возможно, это пока мое последнее предположение, что Колечанского убил некто, у кого с ним были деловые связи и что этому «некто» покойный однажды причинил какой-то ущерб, обиду.

Геленчер взял сигарету и продолжил:

— Полагаю, что стоящие перед нами задачи вам ясны. Теперь о ваших действиях: товарищ Зеленка, ты продолжай свои беседы со стариками Кечкеш. По моему мнению, они знают гораздо больше, чем рассказали до сих пор. Выяви также, где Леринц Колечанский хранил свою корреспонденцию. Официально мы допросим Кечкешей позднее. А пока беседуй с ними непринужденно, свободно, завоюй их доверие, особенно старушки. Она намного умнее своего мужа. Вы, товарищи Пастор, Сабо и Коложи, продолжайте опрос соседей. Узнайте, может быть, кто-то слышал выстрел? Когда? Или кто-то заметил что-нибудь подозрительное возле дома. Расспросите о связях Леринца Колечанского. Ты, Зеленка, предупреди Кечкешей, чтобы калитку они держали по-прежнему закрытой и в дом никого не пускали. Сегодня в пятнадцать часов мы снова встречаемся. Обсудим окончательно план следствия. В общем, я так думаю: дело это не из легких и причинит оно нам ой как много головной боли. Какое-то уж очень странное орудие убийства. Странно также выглядят и следы. Да, по-видимому, сам способ убийства необычен. Словом, преступник действовал продуманно и с большими предосторожностями.

— А по-моему, это дело очень даже легко раскрывается, — возразил Зеленка. — На основании полученных уже сведений, имеются десять лиц, которых можно взять под подозрение: родственники, Силади, Галамбош.

— Давайте не будем слишком легкомысленными, — остановил его Геленчер. — На основании имеющихся у нас фактов ясно одно: преступник — умнейший человек, который подготовил и совершил преступление очень обстоятельно. В общем, желаю вам успехов.

На этом совещание закончилось.

Проводив всех, Зеленка запер комнату и с ключом отправился к Кечкешам. По пути он выглянул в окно. Увидев в саду старого Кечкеша, который был занят окучиванием крыжовника, Зеленка обрадовался: значит, тетушка Кечкеш сейчас одна. А именно с ней-то он и хотел первым делом поговорить. Он уже давно убедился, что Геленчер очень хорошо разбирается в людях и стоит прислушаться к его рекомендации.

— Ведь кто бы мог только подумать?! — встретила его Кечкешне. — Вчера еще такой веселый был, на рыбалку готовился, поплавками занимался…

— В самом деле? — полюбопытствовал Зеленка.

— Вы же знаете, какой-то поплавок он там полировал. Да я и сама видела, когда вечером принесла ему термос с кофе. Он ведь день свой всегда с кофе начинал, особливо когда собирался на рыбалку.

— И вы не приметили ничего такого, странного, что ли, в поведении господина Колечанского?

— А почему? Разве те, кого должны убить, они как-то по-особенному себя ведут?

Зеленка улыбнулся про себя. Вот это да! Язычок у бабули ехидный!

— Господин Колечанский, видно, очень вам доверял?

— Да. Очень. Он вообще милый был человек. Любил меня. Ведь он, почитай, у меня на руках и вырос-то.

— Да, конечно. Даже вон ключ от сейфа у вас хранил, — согласился следователь.

— Хранил. А знаете почему? Лет эдак десять тому назад он на рыбалке потерял один ключ, и сейф этот никак открыть не могли. Пришлось аж замок высверливать. С тех пор он, как на рыбалку, бывало, едет, ключ завсегда мне отдает.

— Много денег было в сейфе?

— Может быть, и много. Я же никогда в него-то не заглядывала.

— Сколько, говорите, лет вам было, когда вас сюда работать взяли, тетушка Мари?

— А как раз четырнадцать мне исполнилось.

— И какую пенсию вы теперь получаете?

— Никакую.

— Как же так?

— Потому как мы не были в профсоюзе зарегистрированы, как работающие.

— И супруг ваш тоже?

— И он не был.

— Как же это вышло, что вы не были в профсоюзе? — возмутился Зеленка. — А что делать будете, если заболеете?

— До сих пор здоровы были. Господин Колечанский, бывало, говаривал: заболеете — идите к доктору, я ваше лечение сам оплачу…

— Но ведь теперь вам уж и пенсия полагалась бы…

Старушка закручинилась.

— Большое упущение допустил господин Колечанский, — продолжал Зеленка. — Лишил он вас, получается, пенсии-то.

Старушка окончательно помрачнела.

— Что ж, может статься. До сих-то пор у нас никаких забот с этим не было. За квартиру мы не платили. Питание тоже имели бесплатное. Опять же часть урожая с сада продавали…

— Но вы же, тетушка Мари, тоже работали на него: готовили ему обед, стирали, в комнатах убирали, дом в порядке содержали. А взамен что получали? Только фрукты, в саду оставшиеся?

— Почему только? Подарки еще…

— Что именно, сколько подарков, какие?

— Деньги он нам давал. Когда, бывало, и триста форинтов даст, а когда пятьсот…

— Понимаю. Словом, получали вы не зарплату, а подарки. Чтобы помалкивали, если спросят!

— Да нет, господин капитан, вы не подумайте про него чего плохого, — сказала Кечкешне.

— А много вам работать приходилось, тетушка Мари?

— Много! — подтвердила старушка. — Что верно, то верно. Много. Когда меня еще только взяли сюда, мне сразу за четырьмя детишками ухаживать пришлось. Не знала я с ними ни дня, ни ночи. Ну и потом тоже. Словом, всегда я работала. Каждый день. От зари и до зари.

— Понимаю… Прожили вы здесь с супругом почти всю свою жизнь… Ну а кто-нибудь из господ когда-нибудь с вами разговаривал? Так просто, не по делам, а о жизни вашей? Довольны ли жизнью? Чего вам хочется?

— Молодой барич Янош, когда он еще здесь жил, вот он говаривал с нами. Только и он уж давно сюда не приходит. Рассорились они с господином Леринцем.

— А другие?

— Ну и молодой барич Балинт. Он тоже нет-нет да и заглянет к нам сюда. Сигаретку выкурить. Аль просто так. Он меня иной раз бабулечкой назовет. Его я тоже ведь растила. Начиная с шестилетнего возраста. А другие — нет, из других никто к нам не заглядывал.

— Сестры Колечанские не заходили?

— Нет, что-то и не припоминаю, когда барышни заходили сюда в последний раз.

— А вы, тетушка Мари, вы сами не навещаете их?

— Редко.

— Н-да, состарились. Одни остались. Грустная жизнь, — вслух размышлял Зеленка. Он сделал паузу и вдруг задал вопрос, простой, негромкий, но тяжелый, как камень: — А детки-то у вас свои есть?

— И деток у нас нет, — вздрогнула Кечкешне.

— Что, не хотели? — снова спросил Зеленка все так же негромко, доверительно.

— Как же не хотеть?! Хотели. Да только не разрешили нам. Не разрешили! — не сказала старушка, почти выкрикнула, с болью.

— Да кто же мог вам не разрешить? Леринц Колечанский?

— Нет, не он. Родители его. Они нам с мужем условие поставили, как мы еще только поженились. Чтобы детей, сказали, у нас не было. А если будут дети, то они сразу же нас, значит, и увольняют. Ну а что нам было делать? Куда нам было податься с мужем? Назад в деревню, в ту нору земляную, откуда я сбежала? К матери на шею? Или на улицу? — Голос ее сорвался, она умолкла, а из глаз ее градом покатились слезы.

Но прошла минута, и Кечкешне вдруг подняла голову, утерла слезы и очень твердым взглядом посмотрела на Зеленку.

— Ладно, господин капитан, спрашивайте. Спрашивайте все, что вы от меня узнать хотите.

— Я? — удивился Зеленка. — Даже уж и не соображу, о чем спросить.

— Ну я-то думаю, что вы не просто поговорить со мной зашли? И не сердитесь, что горе мое на меня так вдруг нахлынуло. Спрашивайте все, что нужно. На все вопросы ответ дам.

— Где хранил господин Колечанский свою переписку? — сказал Зеленка.

— Где хранил? А в ящиках стола хранил. И в шкафу несгораемом, что для денег. Только сжег он все. Недели две тому. В саду. Сам сложил в кучку все бумаги и сжег. И дождался, пока они все в пепел превратятся. А потом даже пепел приказал моему муженьку в землю зарыть.

— Почему?

— Чтобы, значит, спрятать прошлое свое. От Гизелы, невесты своей нареченной…

— Вот как? Ну что ж, за рассказ спасибо…

— А денег у хозяина было, что он и сам не знал сколько, — продолжала Кечкешне.

— Вы мне вот что скажите, что за человек был Колечанский?

— Который? Старик или сын его, хозяин наш покойный?

— Ну, наверное, сначала о старом Колечанском…

— О старом? Ладно. Словом, пока жив он был, в доме никто пикнуть не смел. Такой же был, как и его отец. Будто кремень. Никого никогда не слушал. Дочерям своим сам выбрал мужей. Кого выбрал, за тех им и идти надобно было. Сына Яноша он отдал обучаться в кожевники, потому что собирался открыть свою кожевенную фабрику. Супружницу, ту иной раз он и поколачивал.

— Когда пьян был?

— Не пил он никогда. А если и пил, то по нему, бывало, все равно ничего не заметишь. Зато на жене синяки заметны были. И дочек он тоже колошматил. Не щадил никого — ни бога, ни человека! Вот какой он был! И я от него иной раз пощечины получала. Ой, да еще сколько! Ну а барыня сама тоже любила порой руки распускать.

— Как старик скопил такое-то богатство?

— О том я не ведаю. Было у меня других забот много, чтобы об их богатстве думать. Только вижу я, что земельки у него все больше становится. То здесь пять гектаров прикупит, то там двадцать. Жадный он был. И скупой. И беспощадный. Одно слово — барин!

— А вы мне вот что скажите: родственники господина Колечанского любили его? — допытывался Зеленка.

— Богатых людей завсегда ненавидят. Но угодничают перед ними.

— Ну хорошо, а что здесь происходило в последние дни жизни господина Колечанского?

— А ничего не происходило.

— Но ведь были же у него какие-то посетители?

— Да как вам сказать?.. Вот в среду вечером барин молодой, Балинт, здесь был. Проститься приходил. Они с женушкой в четверг на отдых уезжали. Только господина Леринца, как назло, дома не было. Барич подождал, подождал. К нам заглянул. Выкурил сигаретку, потом с мужем моим они пошли сад посмотрели, дом вокруг обошли…

— И вместе назад в дом вернулись?

— Нет. Муж мой раньше пришел. Потому что к тому времени уже и сам господин Леринц возвернулся. А немного погодя и молодой барич пришел. Он ходил еще по саду, смотрел, как сирень цвет набирает. Потом они с господином Леринцем кофе попили. И господин Леринц его до калитки проводил. Очень ему понравилось, что молодой барич пришел с ним проститься.

— Проститься, говорите, приходил? Скажите, а где он работает?

— Он — шофер на металлургическом заводе.

— А чего ж он сейчас, в апреле, поехал отдыхать?

— Да видите ли, он директора завода возит. А директор его заболел. Вот и дали молодому баричу путевку в дом отдыха. Так что они прямо в четверг и уехали.

— Вы уверены, что уехали?

— Так он сказал.

— Ну тогда другое дело. А скажите, ничего сюда с собой не приносил молодой барич?

— С портфелем приходил. А было в нем что — не знаю. Говорит, купил в дорогу то, другое. В общем приезжал он не на машине, как обычно, а пешком пришел. И время уже было, этак часов около шести. Под вечер, одним словом.

— Господин Колечанский приветливо принял его?

— Приветлив был.

— Ну а еще кто-нибудь не заглядывал сюда на днях?

— В тот день — нет. А на неделе два раза заходила Гизика. Невеста господина Колечанского. И во вторник была, и в четверг. Господи, как она-то, бедняжка, перенесет такое горе?

— Сколько барышне лет?

— Да уж под сорок. В общем, вполне подходили они друг другу.

— Вчера вечером ее здесь не было?

— Нет. Сегодня она должна была прийти к нему в гости. На уху.

— А кто же был здесь вчера?

— Никого. Когда господин Колечанский на рыбалку собирается, он накануне никого не принимает. Готовится. Хлопотное дело это — рыбалка. Опять же поплавки. Ну в общем сами знаете, как это все!

Зеленка сам не знал. Он мог только предполагать, сколько всего связано с подготовкой к рыбной ловле. Потому что сам он уже с детских лет не рыбачил.

— Я прочитал, товарищи, ваши протоколы. Вот только справка Деметера куда-то запропастилась. — Геленчер покосился в его сторону и многозначительно замолчал.

— Никуда она не запропастилась. Просто не успел я еще ее написать, — встрепенулся Деметер. — Проторчал в лаборатории, работал. Даже пообедать не успел. Между прочим, интересные дела выявляются, — продолжал он, нимало не смутившись. — Исследовал осколки стекла. Совершенно точно, что среди них — стекло двух разных сортов: от разбитого хрустального стакана и от литого стеклянного шарика. Все осколки я передал в лабораторию химикам. Перед ними поставлены мною два вопроса: имеются ли на осколках стекла хотя бы следы каких-то химических веществ? И во-вторых: отчего разбились эти предметы? Эксперт по оружию, нарисовав схему места происшествия и определив величину угла между подоконником и поверхностью стола, категорически заявил о невозможности траектории, по которой вброшенный в окно стеклянный шарик мог бы долететь до стола и удариться прямо перед Колечанским. Он сказал также, что исследовал пулю, найденную под книжным шкафом. По степени окисления ее поверхности он сделал вывод, что пуля уже давно валялась под шкафом или в другом месте. — Деметер криво усмехнулся. — Прошу извинения, я цитирую эксперта слово в слово. То же самое он сказал и о найденной на улице гильзе. Но на гильзе были обнаружены отпечатки пальцев. Идентифицировать личность по ним не удалось, но зато есть подозрение, что на землю, где мы нашли ее, гильза выпала не из казенника ружья, а из чьей-то руки.

Исследовали мы также и клочок найденной ткани. Насколько это возможно за столь короткое время. Установили, что это шерсть, смешанная с искусственным волокном. Словом, ткань, обычно применяемая для пошива мужских костюмов. Совершенно точно можно сказать, что с одной стороны клочок очень ровно отрезан ножницами. Считаю, что нужно получить квалифицированное заключение не специалиста по тканям, а химика. В частности, нужно выяснить, следы каких веществ имеются на этом кусочке, после чего следует определить, откуда он был отрезан.

— Спасибо, — поблагодарил Геленчер. — Итак, мы имеем очень важную информацию. Во-первых: взорвавшийся стеклянный шарик был монолитный, а не полый внутри. Второе: пулей стреляли достаточно давно. Третье: на гильзе обнаружены следы чьих-то пальцев. Четвертое: по крайней мере одна сторона кусочка ткани ровно отрезана. Заключение экспертизы я прошу дать мне утром в понедельник.

— Ясно, — буркнул Деметер.

— Я уже получил протокол патологоанатомического вскрытия, — продолжал Геленчер. — Эксперты считают причиной смерти проникновение в сердце осколков стекла. Смерть наступила, по их мнению, вчера вечером между 18 и 22 часами, через несколько секунд после ранения. Иными словами, мнение экспертов и нашего врача совпадают… Я изучил ваши доклады и протоколы. Ничего нового я в них не нашел. Они, по сути, только подкрепляют наши первоначальные версии и гипотезы. Преступление могло быть совершено из ревности, из мести — это нельзя тоже отбрасывать, — из желания завладеть имуществом, в частности, чтобы завладеть коллекцией марок. Такова, на мой взгляд, последовательность вероятных версий. При отсутствии завещания имущество убитого наследуют законные наследники. Между тем завещания среди документов убитого в сейфе мы не нашли…

— Я поинтересовался и у нотариуса. Завещания у него тоже нет, — отозвался Сабо. — Законные же наследники следующие: Янош Колечанский, Палне Ра дачи, Арпадне Паланкаи, то есть брат и сестры убитого. Ну и их дети: Янош Колечанский-младший, его сестра Эстер и двоюродный брат — Балинт Радачи. В принципе, каждый из них мог совершить преступление: из ревности, мести и, наконец, с целью завладения коллекцией марок. Не исключено, кстати, что преступление совершил даже и не один человек, а несколько.

— Словом, имеем богатый выбор, — отозвался Зеленка. В его голосе прозвучали иронические нотки. — Как в смысле мотивов, так и способа совершения. Каждый может выбирать себе в соответствии со своим вкусом и фантазией. Однако по тем фактам, что собраны до сих пор, я «имею виды» только на одного кандидата на роль преступника.

— На кого же? — посерьезнев, спросил Геленчер. Он был беспощадным врагом необоснованных гипотез и догадок.

— Балинта Радачи.

— Вот как? — ухмыльнулся Пастор. — И на чем же основаны твои подозрения?

— Из всех родственников убитого он единственный был на этой неделе в доме Колечанского. Это произошло в среду вечером, значит, после дождя. Пришел осмотреться в саду. Так сказать, провел рекогносцировку местности. Радачи хорошо знает дом и привычки своего дяди. Относится к числу наследников… Молодой.

— Ну это все довольно поверхностная аргументация, — возразил Пастор.

— У Радачи есть, кстати, алиби, — заметил Геленчер.

— Это алиби мы еще не проверяли, — отпарировал тотчас же Зеленка. — Если это алиби как следует копнуть, сразу выявится, что он не сможет отчитаться за этот вечер с точностью до минуты. А подозрение мое породил его визит в дом дядюшки накануне. Старушка Кечкеш говорит, что Радачи приходил проститься со своим дядей. Если у них были хорошие отношения, то зачем ему нужен какой-то специальный повод, чтобы зайти в гости к дяде. Да и вообще, молодые люди нынче не имеют обыкновения приходить прощаться со своими дядюшками, уезжая ненадолго. Отдыхать, например…

— Ну, если он действительно отдыхает на Балатоне, — перебил Геленчер, — то его, как ты выразился, «кандидатура на роль преступника» отпадает. И вообще, давайте отложим на время наши гадания. Первым делом нам нужно установить, что же все-таки было орудием убийства.

В комнату вошел начальник управления. Кивнув присутствующим, он молча сел к столу на свободный стул.

— А теперь перейдем к плану следствия, — продолжал, быстро найдясь, Геленчер. — Первостепенная задача: нужно установить, где находились в пятницу вечером родственники Леринца Колечанского. Затем следует выявить личное отношение каждого из них к убитому, что думают о возможной причине насильственной смерти, у кого есть охотничье оружье. Зеленка, это твоя задача. Далее, спроси Силади Мартона и Михая Галамбоша, где они были и чем занимались в пятницу. Докладную от тебя жду во вторник в восемь утра. Есть у кого-нибудь замечания? Нет. Продолжаю. Коложи и Сабо наводят справки об источниках богатства клана Колечанских, и в первую очередь — материальное положение убитого, его деловые — законные и спекулятивные — «гешефты», а также выявляют материальное положение наследников и условия, в каких они живут, их образ жизни и т. д. Сроков пока не устанавливаю. Молнар, вам надлежит выявить связи убитого с женщинами.

Попросил слово Зеленка.

— Предлагаю поручить это дело Пастору. Молод, хорош собой, нравится женщинам.

— Что за намеки? — возмутился Пастор.

— Какие намеки? Констатация факта! У тебя лучше получится работа с молодыми женщинами, чем у Молнара.

— С каких это пор мы подбираем сотрудников по красоте? — спросил начальник управления. Он улыбнулся, и все засмеялись.

— Просто считаю, что в силу определенных деловых качеств Пастор выполнит это задание с большим успехом, — отстаивал свою точку зрения Зеленка.

— Ну хорошо, я не возражаю, — кивнул головой Геленчер и, немного подумав, добавил: — Принимаем предложение Зеленки. Это задание возлагается на Пастора. Еще есть замечания? Замечаний нет.

— У меня есть, — возразил начальник управления. — Из документов дела можно сделать вывод, что само преступление не вызвало среди соседей какого-то особого удивления. Большинство считают, что Колечанский сам уготовил себе такую участь. Однако это не должно никоим образом влиять на наши действия: свершилось преступление, значит, мы должны его раскрыть в самые короткие сроки и предать виновного суду.

— Совершенно верно, — согласился Геленчер.

Начальник управления окинул взглядом собравшихся и задал вопрос Геленчеру:

— Кому поручаешь руководить следственной бригадой?

— Зеленке, — без колебаний ответил тот.

— Как я понимаю, вы были со своим младшим братом не в лучших отношениях? — заметил Зеленка после того, как председатель кооператива «Кожизделия» Янош Колечанский снова сел напротив него.

— Да мы с ним не общались уже лет двадцать. А когда произошло убийство и каким образом? Вот ведь дела! О смерти родного брата от милиции узнаю…

— Его нашли мертвым утром в субботу. В собственном кабинете. Самоубийство исключается.

— Ну, скажу я вам, он не из тех, кто захотел бы наложить на себя руки. Н-да.

— Но хоть кого-то вы подозреваете в убийстве?

— Нет. Мне вообще мало был известен его образ жизни. Мы с ним в последний раз говорили в 1948 году. С тех пор… — Колечанский пожал плечами. — Иногда встречались случайно на улице. Но, повторяю, мы не общались…

— А что вы о нем можете сказать?

— Он, хоть и братом мне доводился, но был для меня более чужим, чем любой сотрудник из моего кооператива. Мировоззрение у нас с ним было диаметрально противоположное. Так что, кроме родства по крови, нас с ним ничего не связывало. Надо признать, был он человеком ловким, изворотливым. Умел завоевать расположение других и умел приспосабливаться. Но я убежден, что никогда какой-либо полезной для общества работой он не занимался. И тем не менее доходы у него были большие…

— Говорят, что он обобрал вас и сестер. Так ли это?

— Ну что ж, не без основания говорят. Во время войны я в плен угодил. Жена с детишками одна осталась. Так что ей ой как трудно пришлось. Как всем честным людям в такое время. Вот тогда-то ее и навестил мой младший братец. Несколько раз денег в долг давал. А потом в один прекрасный день расплакался, сказал, что теперь ему и самому позарез нужны деньги, перекупил у моей жены за гроши земельный участок, который мне от отца по наследству достался. Заплатил бумажками, которые в то время падали в цене не по дням, а по часам. Жена моя, глупенькая, еще и благодарила его, что он все формальности «взял на себя». через несколько недель деньги эти бумажные уже не стоили и сотой, даже тысячной доли того, сколько он ей заплатил. Участок же земельный остался за ним. Ладно, черт с ним, с участком. Мне он все равно был бы ни к чему… Младший братец мой всегда был любимчиком у отца. Потому что подчинялся ему беспрекословно. А я своевольничал. В сорок втором, например, взял да и женился на девушке из рабочей семьи. Этого отец мне до смерти не мог простить. Ведь у него уже была подобрана для меня богатая невеста… Так что брата моего он от армии освободил. А меня сразу на фронт замели. Ну что ж, я тогда по любви женился, а теперь выходит — по расчету. Женился, вошел в круг друзей, родственников своей жены. А это все были пролетарии. Но они, надо сказать, мне были больше по душе, чем окружение братца. Там ведь все господа офицеры да высшие чиновники. А если на это его окружение поближе взглянуть, то картина совсем другая рисуется: муж одной из моих сестричек — развратник, у другой муженек промотал до нитки все ее приданое. Потом забрал все, что оставалось в наличности, — деньги и драгоценности, да и махнул на Запад. А в общем я так думаю: не затем вы сюда приехали, чтобы о династии Колечанских беседовать. А? Прошу, — предложил он, показывая на дымящиеся чашки кофе на его столе.

— Благодарю.

— Так какую же информацию вы желали бы от меня получить?

— Я хотел спросить у вас, чем вы занимались в пятницу вечером? — поинтересовался Зеленка.

— Ага, понял, — улыбнулся Колечанский. — Проверяете алиби родственников?

— Наследников, — уточнил Зеленка.

— Ясно… — Колечанский задумался. — Ну что ж, после него остался отличный дом.

— Не только дом, но и деньги тоже. Свыше трех миллионов форинтов, — добавил следователь.

— Ого! Вот, значит, какое богатство ухитрился собрать мой братец! Ну что ж, тогда все понятно. Итак, что я делал в пятницу? В каком часу?

— Ну, скажем, после полудня. И вечером.

Колечанский повеселел.

— А ведь совершенно случайно у меня имеется очень хорошее алиби. В пятницу у нас в кооперативе был праздник. Отмечали премию и присвоение звания передового кооператива. Ну, как водится, после торжественной части — ужин. Так что домой мы с женой отправились уже после полуночи. Этого достаточно?

— Думаю, что да. И скажите, товарищ Колечанский, вы охотник?

— Есть у меня такое развлечение.

— Охотитесь на крупного зверя или на мелкую дичь?

— И на крупного тоже.

— А на прошлой неделе вы не ездили в Веспрем?

— Нет.

— У вас в числе прочей одежды имеется светло-коричневый пиджак?

— Нет.

— Спасибо за информацию. Возможно, что кто-то из наших сотрудников или даже я сам еще навестим вас.

— Милости просим. В любое время. Преступление есть преступление…

«Вопреки своим 53 годам она еще весьма привлекательная женщина», — подумал Зеленка, когда Радачине поднялась и пошла ему навстречу.

— Я хотел бы с вами поговорить с глазу на глаз, буквально несколько минут, — пояснил Зеленка, предъявляя свое служебное удостоверение. — Если нет другого места, давайте постоим в коридоре.

Радачине внимательно окинула проницательным взглядом стоявшего перед ней мужчину, отметив про себя гладко выбритый подбородок, стройную фигуру, сшитый на заказ костюм. После этого она пристально заглянула в его темно-карие глаза.

— Ну, — улыбнулась она Зеленке, — вряд ли мы тут найдем что-нибудь подходящее. Тесновато у нас. Ладно, пойдемте! — кивнула она капитану и сама пошла вперед.

По тону и голосу Зеленка почувствовал, что произвел хорошее впечатление на эту даму, и, довольный, последовал за Радачине. Они нашли место в конце коридора, в пустой в этот час приемной для посетителей.

— Итак, слушаю вас. Чем могу быть полезной? — спросила Радачине Зеленку. Капитан чуточку пристальнее, чем нужно, посмотрел на нее. Мужчины обычно разглядывают так хорошеньких женщин.

— Да тут такое дело… Брата вашего, Леринца, в субботу утром нашли мертвым в его кабинете.

— Знаю. Убили его. Мне уже рассказала Кечкешне.

— Кто же это мог сделать?

— Наверное, поклонник одной из его любовниц.

— Но кто именно?

— Поименно не знаю я ни одной. Мой младший брат был интересный мужчина. Женщин у него было — сколько пожелает.

— Словом, никого конкретно вы не подозреваете?

— Нет.

— А сами вы где находились в пятницу вечером?

— Дома. Сделала генеральную уборку, поужинала, почитала немного и завалилась спать. Так что, если на меня думаете, напрасно. Хотя я с удовольствием задушила бы его собственными руками.

— Чем же это прогневил вас братец?

— Да так уж получилось. После войны я была в полном отчаянии, не знала, что и делать. Осталась во вдовах, малое дитя на руках. За душой ничего, кроме половины дома на Мельничьей улице. Вот тут-то братец и подкатился ко мне, подсунул эдак ловко денежек взаймы, а потом ни за понюшку табака заграбастал причитающуюся мне половину дома. По глупости умудрилась я продать ему дом-то. В самый разгар инфляции — за бумажки.

— Кто-нибудь у вас был в гостях в пятницу?

— К сожалению, никого. Да и какие там гости!

Зеленка вовремя спохватился, прикусил язык, чтобы не отпустить озорную шутку, которая уже вертелась у него на кончике языка.

— Ну, скажем, ваш сын, — сказал он.

— О, сын уже давно не заглядывает ко мне. Как-то отошел он от меня. Стал совсем чужим. Да я и понимаю его. Ведь с шести лет он в доме моего младшего брата жил.

— И тот воспитал его?

— Я же сказала: жил у него. Он взял его к себе, когда предстояла национализация больших частных домов. Не исключено было, что дом на улице Арпад тоже могли национализировать. Вот братец и взял к себе моего мальчишку, а еще две комнаты записал на Кечкешей.

— Кечкеши знают об этом?

— Не думаю. Но мне его предложение взять к себе Балинта пришлось очень кстати. Представляете, в такой норе жить вдвоем с ребенком? Я даже в гости к себе пригласить не могла никого.

— Понимаю, — пробормотал Зеленка. Он окинул Радачине взглядом, а про себя подумал: «Еще бы, конечно, «весьма кстати». Тогда дамочке было не больше тридцати. Ребенок, конечно, мешал…»

— А что касается воспитания… то уж тут мой братец постарался. Воспитал парня по своему образу и подобию. Таким же жадиной и стяжателем.

— Зачем же вы разрешали ему именно так воспитывать вашего сына?

Вместо ответа Радачине пожала плечами.

— Вы не любите своего сына?

— За что мне его любить? Вечное напоминание о моем позоре?! — с горечью ответила она.

— Вы общаетесь с ним?

— Очень редко.

— А невестку свою знаете?

— Ну разумеется. Была у них на свадьбе. Милая, красивая женщина.

— А что вы думаете о вашем старшем брате?

— О Яноше? А ничего! Что я могу о нем думать? Вижу его редко. Мы перестали общаться, когда он вернулся из плена и я узнала, что он коммунист. Мое воспитание не позволяло мне все это так перенести. А в общем я считаю его вполне порядочным человеком. Он живет своей жизнью, я — своей. Иногда навещаю его.

— Когда вы были последний раз у своего младшего брата?

— Месяцев шесть или семь назад. В прошлом году осенью.

— Ну что ж, тогда опять вспомним пятницу. Можете вы мне назвать кого-нибудь, кто видел, как вы пришли домой?

— Нет. Может, вы не верите мне? — с вызовом спросила Радачине.

— Просто я думаю, что вы готовы нам помочь найти преступника.

— О да, это мой гражданский долг, — вскинула она голову. — Но, увы, я ничего больше не знаю. Вернулась домой и провела вечер как обычно. Меня никто не навещал. Я тоже ни к кому не ходила. Если с вас этого достаточно, то все в порядке. Если же нет, то спросите соседей, которые охотно посплетничают на мой счет. Кажется, у вас больше нет ко мне вопросов, тогда я пошла. Потому что не могу надолго оставлять службу. Если, наконец, вы считаете, что я чем-то могу дополнить сказанное, заходите ко мне домой. Я после работы всегда дома.

— Спасибо.

— Приятно было познакомиться с вами. — Радачине встала и направилась в глубь коридора.

«В общем, ее тоже не слишком-то тронула смерть брата, — рассуждал Зеленка. — Даже не спросила, когда похороны. Правда, пожаловалась на плохие жилищные условия. Но, по-видимому, не так уж плохо она живет, как хочет изобразить. Жизнелюбка. Однокомнатная отдельная квартира на двоих. Молодая, красивая вдова, маленький тогда еще сын. Наверняка сама упросила брата: уж если не мне, так хотя бы сыну моему помоги; пропиши его в своей большой квартире. Да она и сейчас еще привлекательна. И горда. А двадцать лет тому назад! Наверное, заметная была женщина. Ну что ж, теперь встретимся с мадам Эдит?»

— Госпожа Паланкаине уже скоро выйдет на пенсию, — сказал Себени, директор средней школы имени Миклоша Зрини, принимая Зеленку в своем кабинете. — Если бы у нас не было такой острой нужды в преподавателях, мы бы, вероятно, давно уволили ее. Она слишком опустилась. К тому же иные ее взгляды нам не очень-то подходят. Правда, свои обязанности она выполняет. Но главная беда в том, что она пьет. Однако нехватка преподавателей у нас острая. Иначе бы мы… — Он многозначительно дернул плечом.

— Она по образованию педагог?

— После войны работала и одновременно училась. Получила диплом. Впрочем, педагог она неплохой. Но после 56-го года как-то надломилась. Оба ее сына ведь сбежали на Запад. Коллеги считают, что с того времени она и начала пить. Но разрешите теперь полюбопытствовать, по какому вопросу вы хотели с ней поговорить?

— По делу об убийстве, — коротко ответил капитан Зеленка.

— Вот как? Неужели она замешана в уголовном деле? Такого уж я никак не мог о ней предположить. По-моему, она, кроме как себе самой, никому вреда и при-чинить-то не может. Но если вам нужна развернутая характеристика…

— Нет, спасибо. Я просто собирался побеседовать с ней.

— У нее сейчас урок, но через пять минут будет перемена, — сообщил Себени, взглянув на часы. — Знаете что? Подождите ее здесь. Тут и поговорите спокойно. А я пока в учительскую пойду.

— Спасибо. Только не предупреждайте ее, по какому делу я пришел, — сказал Зеленка, протягивая директору на прощание руку.

Зеленка прошелся по кабинету, осматривая его и прикидывая, где бы лучше расположиться. Обойдя небольшой журнальный столик, он сел спиной к окну, лицом к двери. Ждать ему пришлось недолго. Он думал, что сейчас войдет интересная, уверенная в себе женщина. И ошибся. Учительница Паланкаине, одетая в серый костюмчик, была невзрачная, маленького роста, с сединой в волосах. Нездоровый цвет кожи на бледном с коричневатыми пятнами лице свидетельствовал о том, что у нее не все в порядке с печенью. И что она слишком мало времени проводит на свежем воздухе. Она даже казалась намного старше своей старшей сестры. Лицо покрывали глубокие морщины, видимо, следы многих огорчений и разочарований в жизни.

Учительница беспокойным шагом подошла к Зеленке.

— Меня зовут Арпадне Паланкаине. Что вам угодно?

— Я — капитан Михай Зеленка. Следователь уголовного розыска.

Паланкаине скользнула взглядом по удостоверению, и Зеленка снова убрал его в карман.

— Давайте присядем. Мне нужно получить от вас некоторую информацию.

— Пожалуйста, — согласилась учительница, присев к столику.

— Я полагаю, вы слышали о смерти вашего брата Леринца Колечанского?

— Как, он умер? Когда?

— Утром в субботу.

— Если бог карает, то не палкой ударяет! — пробормотала женщина.

— Есть подозрения, что он умер не своей смертью.

— Неужели отравили?! Что ж, Леринц вполне заслужил свою участь. Всю жизнь был жадиной. Все себе в нору тащил. Будто хомяк. Любого, кто только ему на. пути попадался, обманывал. Ну вот и дообманывался… — Паланкаине, пошарив у себя в сумке, вытащила сигарету. Зеленка протянул ей зажженную зажигалку.

— Словом, мнения о своем младшем брате вы невысокого?

— Хуже некуда.

В этот момент прозвучал звонок. Зеленка встрепенулся.

— Сидите, — успокоила его Паланкаине, — у меня сейчас «окно». Успеем.

— И за что же вы так сердиты на него?

— Во время голода и инфляции он нас всех обобрал. У него подвалы ломились от кож. Ему инфляция была на руку. Скупил у нас земельные участки за гроши. Но что было делать? Продала я ему свою землю за ничего не стоившие бумажки, потому что я с детишками голодала. Нищенствовала. Я и все свои драгоценности тогда распродала.

— Вы навещали друг друга?

— Я? Никогда. Он тоже ко мне не ходил.

— Ас сестрой вашей, госпожой Радачи, вы общаетесь?

— Нет. Она живет своей жизнью. У нее свое общество. Все больше мужчины.

— Ладно. Давайте вот мы что уточним: где вы были в пятницу вечером?

Паланкаине на мгновение задумалась, вынула новую сигарету, закурила, затянулась дымом.

— После работы пошла домой. Проверила ученические тетради, поужинала и, как обычно, улеглась спать.

— Квартира у вас какая?

— Две комнаты, кухня.

— А когда вас покинули ваши сыновья?

— В пятьдесят шестом. Во время событий. Они к моему мужу… к своему отцу уехали. В Канаду.

— Говорят, будто ваш муж, когда бежал на Запад, прихватил с собой все деньги, что лежали на вашем общем счету.

— Правду говорят.

— Считаете, он имел на это право?

— А вот это никого не касается! — вспылила Паланкаине.

— Вы знаете, что ваш младший брат был богатым человеком?

— Добра у него было много, это я знаю.

— Теперь часть этого богатства вы наследуете.

— А что мне от этого? Если бы сыновья мои были здесь, тогда бы… Но они давно уж ничего мне не пишут… — видно было, что она борется со слезами. — Когда похороны?

— Не знаю, поинтересуйтесь у вашего брата.

— У Яноша? С ним я редко вижусь.

— Ну теперь вам придется почаще видеться. Вы все вместе наследуете имущество умершего. А вообще о дне похорон будут знать также и Кечкеши…

— Я почему спрашиваю, надо же и мне на похороны пойти. Полагается. В конце концов, брат мой младший. Хотя и обобрал он нас самым мерзким образом. Надеюсь, платить расходы по похоронам мне не придется?

— Нет, — успокоил ее Зеленка. — На похороны с лихвой хватит того, что он оставил после себя.

— Сыновья мои, конечно, обрадовались бы наследству!

Зеленка торопливо попрощался. Обойдя стол, направился к двери. С порога оглянулся. Паланкаине сидела, низко склонившись к столу, вся во власти горестных воспоминаний.

«Нет, Паланкаине не совершала преступления, — думал Зеленка, возвращаясь в управление. — Она безвольная, обманутая в своих лучших надеждах женщина. С нашим новым строем она не примирилась. Стала пить. Но у нее нет ни сил, ни смекалки для того, чтобы совершить такое хорошо продуманное заранее преступление. Ее можно вычеркнуть из списка подозреваемых. А как быть с госпожой Радачи? Да, вот именно! Впрочем, она тоже не похожа на убийцу».

По дороге в гимназию Ференца Ракоци капитан Зеленка решил, что сначала, как и в случае с Паланкаине, он обратится к директору. Но это ему не удалось. Директор находился на совещании, Зеленка нашел только завуча. Та внимательно изучила его служебное удостоверение и поинтересовалась:

— Чем могу помочь?

— Тут у нас одно дело уголовное. По показаниям некоторых свидетелей, преподаватель вашей гимназии Мартин Силади хорошо знал убитого…

Завуч задумалась.

— Вам повезло, у него как раз «окно». До следующего урока еще двадцать минут остается.

— За двадцать минут мы успеем.

— Очень прошу вас. Заменить его некем. У нас нет других преподавателей химии, — пояснила завуч и нажала кнопку звонка. — Посмотрите, пожалуйста, в учительской, там ли коллега Силади, — дала она распоряжение вошедшей секретарше.

— А пока разрешите задать несколько вопросов вам. Какое мнение у вас о Силади? — сказал Зеленка.

— Хороший специалист. Разумеется, насколько я могу судить о предмете. Его уроки дети любят, особенно опыты. Но манера преподавания у него довольно суховата.

— Я имел в виду человеческие качества, — пояснил Зеленка.

— Он весьма замкнут. Дети не очень тянутся к нему. Да и в отношениях с коллегами не приходится говорить о взаимопонимании.

Заглянула секретарша, сообщила:

— Силади в учительской.

— Спасибо.

— В каких отношениях он с Гизелой Литваи?

— Рассказывают всякое. Специально я этим не интересовалась. Говорят, одно время они были в близких отношениях, потом расстались.

— Литваи что за человек?

— Она разведенная. А женщина интересная — высокая, красивая, смуглая. Глаза большие, черные, взгляд добрый. Преподает у нас венгерский язык и литературу. Ученики ее любят. Благодаря ей у них и к литературе интерес особый. Если память мне не изменяет, Гизела развелась с мужем полгода тому назад. Он где-то работал главным бухгалтером. Ну и как положительный момент, добавила бы еще, что всякие сложности, связанные с разводом, никак не отразились на ее работе. В общем, натура сильная, целеустремленная… — Завуч посмотрела на часы. — У вас еще пятнадцать минут. Разрешите, я провожу вас в учительскую?

Силади был в учительской один.

— Садитесь, господин капитан, — сказал он после того, как они представились друг другу. — Я думаю, вы ко мне по делу Колечанского?

— Угадали. А вам кто рассказал?

— Кто-то из моих учеников. Прежде чем продолжить разговор, разрешите уточнить: это допрос или как?

— Нет, просто беседа. Для информации. Нам стало известно, что вы, господин учитель, дружили с погибшим.

— Дружил? Преувеличение. Люди любят поговорить. Иногда больше, чем нужно. Мы, правда, одно время ездили вместе на рыбалку. Познакомились в поезде. Оказалось, мы на одно и то же место ездим рыбачить. Вот рыбалка нас и сблизила. Обменивались крючками, приманкой, поплавками. Иногда выручали друг друга то тем, то этим…

— И долго вы так вместе рыбачили?

— Года полтора.

— Значит, вы хорошо знали Колечанского?

— Ну так, как один рыбак знает другого.

— А что вам известно о его частной жизни?

— Ничего. Мы говорили исключительно о рыбалке.

— Враги у него были?

— Не знаю.

— Вы бывали у него дома?

— Да. Однажды Колечанский пригласил меня посмотреть, как он готовит приманку на карпа. Это очень меня интересовало. А уже дома он предложил заглянуть в его мастерскую. И скажу вам: мастерская у него была отлично оборудована…

— Говорят, что в этом году в марте вы поссорились?

— Повторяю, люди много всякого болтают.

— И насколько этот слух соответствует действительности?

— Разрешите мне об этом не говорить?

— Словом, частное дело?

— Считайте так.

— Ладно, приму к сведению. Однако замечу, что, если нам придется допросить вас в качестве свидетеля, тогда вы будете обязаны отвечать на все вопросы. — Зеленка выжидательно замолчал, но Силади, судя по всему, обиделся. Впрочем, это не смутило Зеленку, и он упорно продолжал свои расспросы.

— Что за человек был Колечанский, как вы считаете?

— Не знаю, на какие средства он жил, но мог много времени и денег тратить на свои рыбацкие снасти. Он сам делал поплавки, и в общем-то они оказывались лучше тех, что продаются в магазинах.

Зеленка заметил, что голос Силади потеплел.

— В самом деле? — с интересом спросил он, как бы подбадривая собеседника.

— Был у него один поплавок, так тот радугой сверкал на солнце! Особенно, когда рыба снасть трогала. А вы знаете, что при ярком солнце очень трудно следить за поплавком? Так вот, его поплавок был виден при любом освещении! Я попробовал сделать себе такой, но не нашел подходящего стекла. Попросил у него, а он только посмеялся надо мной. Сказал, что у него самого только один такой поплавок и что подобного стекла ни мне, ни ему больше не найти.

— А где же он сам приобрел такое стеклышко?

— Так и не открыл. Хотя мне очень нравился тот его поплавок… — Силади произнес эти слова мечтательно, задумчиво. — А вообще Колечанский был вежливый, умелый и находчивый человек. Поэтому я, между прочим, и сошелся с ним так легко. Жил он щедро, на широкую ногу, в полном комфорте. Женщины его любили. Вот, пожалуй, и все, что я могу о нем сказать.

— Коллекцию марок его не видели?

— Еще бы! Он всем ее показывал и хвастался. Но марки меня ведь не очень интересуют.

— Спасибо. Где вы находились в пятницу вечером?

— Нужно доказать алиби? — помрачнел Силади. — Но у меня к этому времени не было уже никакой связи с Колечанским. Я в последний раз и разговаривал-то с ним где-то зимой.

— Извините, но произошло убийство. Мы должны опросить всех, кто имел хоть какие-то отношения с убитым.

— Значит, вы и меня тоже подозреваете?

— Не больше, чем любого из других знакомых Колечанского.

— Понятно. Одним словом, что я делал в пятницу вечером? — Он на мгновение задумался. — У меня это был очень утомительный день. До половины шестого я был здесь. Занимался обычными делами. Домой пришел без десяти шесть. Поел, просмотрел газету. В четверть седьмого поставил варить на плиту кукурузу. Вымылся, надел чистую рубаху. Убавил огонь в горелке, пошел гулять. Гулял с семи до восьми. Потом вернулся домой. Погасил газ совсем, поужинал и вскоре после девяти лег спать.

— Вы помните так точно весь свой вечер?

— Объяснить очень просто. Кукурузу я варю полтора часа. За два дня перед тем, как идти на рыбалку.

— Говорите, гуляли? Где?

— Вот этого я уже не помню.

— Как же так? Помните все до минуты, что делали, а маршрут прогулки не удержали в голове?

— Я, когда гуляю, думаю. И не очень примечаю, что вижу по пути.

— Вы охотитесь?

— Нет.

— Недавно вы не ездили в Веспрем?

— А это откуда вам известно? — изумился Силади.

— Свои источники информации мы обычно не раскрываем. Итак, что можете сказать по этому поводу?

— Ездил неделю тому назад. В понедельник. Отправился утренним поездом, вечерним вернулся.

Зеленке не понравилась противоположность ответов Силади. То этот химик мог с точностью до минуты расписать, как он провел свой вечер в пятницу, а вот о поездке в Веспрем говорит бегло, ничего не уточняет. Однако он подавил в себе искушение проверить память господина учителя химии: зачем усиливать его подозрительность? Выяснение деталей он решил оставить до поры, когда придется этого химика допрашивать официально.

— У вас есть светло-коричневый костюм? — все же спросил он.

— Нет.

Раздался звонок, и в учительскую стали подходить преподаватели. Капитан Зеленка попрощался с Силади и направился к выходу.

В коридоре Зеленка столкнулся с Гизелой Литваи, которую сразу же узнал по описанию завуча.

Зеленка представился, показал удостоверение.

— Извините, если я буду говорить на тему, которая, может быть, причинит вам боль. Но моя обязанность… От кого вам стало известно о смерти Колечанского?

— От тетушки Мари. Кечкешне заходила ко мне вечером. Она и рассказала. Как это все произошло?

— Мы подозреваем, что это было убийство.

— Он долго мучился?

— Врач говорит, что смерть наступила в течение нескольких секунд. А вот кто это мог сделать?

— Не знаю, на кого и думать… Если бы я только могла вам помочь… Так что уж извините. Когда похороны?

— Поинтересуйтесь у брата или сестер Колечанского.

Литваи в раздумье проговорила:

— Да, конечно, он был не беден. И он обещал, что в день нашей свадьбы передаст в банк свое завещание, в котором я буду названа его основной наследницей. Но меня это как-то не очень интересовало. Мне был нужен он сам. Я просто хотела быть с ним вместе…

— Его вклады составляют больше трех миллионов форинтов.

— Так много? Этого я не знала.

— Теперь я еще раз повторю свой вопрос: можете ли вы кого-либо подозревать в его смерти?

— Нет, нет!

— Когда вы в последний раз встречались с господином Колечанским?

— В четверг. Вечером.

— В каком он был настроении?

— Весел, полон надежд. Как всегда…

— Ясно. Он никогда не говорил о своих врагах?

— Никогда.

— А кто вас с ним познакомил?

— Мой коллега Мартон Силади.

— Какого мнения вы о Силади?

— Он ухаживал одно время за мной. Но он мне не нравился, — немногословно отвечала Литваи.

— А о Кечкешах?

— Опа очень милая, умная женщина…

И прежде чем Зеленка смог продолжить разговор, зазвенел звонок.

— Вы извините меня, — Литваи сразу подтянулась. — У меня урок.

— И я прошу прощения, что лишил вас отдыха в перерыв.

— Пустяки, — ответила она, протянула руку и, кивнув головой, покинула Зеленку.

— Чем я могу вам помочь, товарищ Зеленка? — спросил Янош Колечанский-младший, после того как Зеленка представился и показал документ. — К сожалению, кофе не могу вам предложить. Я на заводе не отношусь к тем, кому полагается представительский кофе.

— Спасибо. Сегодня я и так выпил слишком много кофе. Вы слышали уже о смерти вашего дядюшки?

— Нет. А что, он умер? Но какое отношение к этому имеет милиция? И я?

— Он умер насильственной смертью.

— Иными словами, кто-то убил его? Интересно.

— А меня интересует, товарищ Колечанский, где вы находились в пятницу вечером?

Колечанский задумался, и Зеленка понял, что перед ним человек, который говорит всегда обдуманно, не спешит с ответом.

— Вечером в пятницу мы были с женой в кино. Кинотеатр «Звезда». На восьмичасовом сеансе. До десяти. Домой мы вернулись в половине одиннадцатого. После этого из дома больше не выходили.

— В каких отношениях вы были с дядей?

— А ни в каких. Мы мало знали друг друга и почти не встречались. Я уж и не помню, когда в последний раз и разговаривали-то о нем…

— Вам известно, что ваш дядя был очень богатым человеком?

Молодой человек рассмеялся.

— Богатым? Я думаю, это слово уже вышло из употребления в нашем повседневном языке.

— Не совсем так.

— Словом, он был богатым человеком? — повторил задумчиво Колечанский. — Ну а я-то какое отношение к этому имею? Я не могу, как говорится, отвечать за поступки моего дяди. Или вы, товарищ Зеленка, относите меня к числу заинтересованных в смерти своего дяди?

— Примерно так. То есть теоретически вы могли бы быть заинтересованы в том, чтобы убрать его с дороги. Ведь речь идет об очень большом состоянии.

— Что ж, я готов оценить вашу откровенность, — сверкнул глазами Колечанский. — Но и я буду откровенен. Я не стану вас уверять, что меня не интересуют несколько тысяч форинтов. Но и острой нужды у меня в таких суммах нет. Сейчас мы с женой живем у моих родителей. Осенью переезжаем в собственную квартиру. В основном мы уже приобрели всю обстановку. Ведь мы с женой оба работаем. Материальных трудностей не испытываем. Правда, машины у нас нет. Но я совсем не уверен, что стал бы ее покупать, если бы даже у меня были на это деньги. Конечно, для меня как для инженера это было бы престижно. Но разве я, не имея автомобиля, совсем пропащий человек? Наоборот, пожалуй! Вместо того чтобы быть слугой людей, я стал бы слугой вещей. Содержать машину — это же огромная потеря времени! Мой отец мог бы иметь машину, но и ему жалко тратить на это время. — Он улыбнулся. — А в общем суть дела в том, что я не убивал своего дядю. И меня не интересовал ни он сам, ни его богатство. И дома у нас нечасто говорили о нем. Круг наших интересов выходит за рамки обычных семейных дел. И может быть, за рамки сегодняшнего дня и страны в целом.

— Понятно, — кивнул Зеленка. — Ас вашим двоюродным братом вы в каких отношениях?

— Ну как вам сказать? — пожал плечами молодой инженер. — Родственники. Я знал, что у меня и с отцовской и с материнской стороны есть двоюродные братья. Но и в детстве не очень-то тянулся к ним. Вот с Радачи мы дружим через жен. Жены наши вместе в школе учились. В одном классе. Вместе сдавали экзамен на аттестат зрелости, вместе в университет поступили. Но я не знаю, относится это к делу?

— Да, да. Продолжайте!

— В общем, с Радачи мы дружим семьями. К тому же у нас стало традицией ездить вместе за город грибы собирать. И родители мои к нам присоединились. Одним словом, время проводим весело и не без пользы. Грибы собираем. Последний вот раз шампиньонов много набрали.

— Вы, конечно, знаете, что Радачи сейчас на отдыхе?

— Они говорили что-то такое. Но я это как-то мимо ушей пропустил.

— Значит, они не заезжали к вам проститься?

— К нам? Нет. А зачем?

— Что за человек этот Радачи?

— Мне думается, что у него голова больше, чем следовало бы, занята машинами. Впрочем, это и понятно. Он же шофер. Я в том смысле, что он спит и видит себя владельцем собственного автомобиля. Он вообще хотел бы жить на широкую ногу. Так что работой своей он недоволен.

— Когда в последний раз Радачи были у вас?

— В прошлое воскресенье. Когда мы ездили шампиньоны собирать. А во вторник они тоже заскочили к нам на минутку. Вот тогда они, наверное, и сказали жене, что едут отдыхать.

— А в Веспреме вы в последний раз когда были?

— Неделю назад. Ездил в командировку. Но в тот же день вернулся домой.

— У вас есть светло-коричневый костюм?

— Есть. Я в нем как раз за город езжу. Купил в прошлом году готовый.

— На нем есть какие-нибудь дырки, повреждения?

— Вы-то откуда про это знаете? — изумился молодой инженер.

— Так есть или нет?

— Есть. За что-то зацепился, вырвал кусочек материи. Из отворота.

— Не можете сказать точно, когда это было?

— Нет, точно я не знаю. Это мама заметила. На прошлой педеле.

— Вы охотитесь?

— Какая уж тут охота! Я же недавно женился. Рад, когда вместе с женой удается пойти куда-либо.

— Рыбачите?

— Нет.

— Собираете марки? Или что-нибудь еще в этом роде?

— Словом, вы интересуетесь моим хобби? Сейчас это модно, чтобы у человека обязательно было хобби. Есть у нас один инженер уже в годах. Под пятьдесят. Узнал, что в нашем кругу каждый имеет какое-нибудь хобби. И ему сразу стало стыдно, что у него нет увлечения…

«Интересно, что в ходе разговора он все время отвлекается от основной темы, — отметил для себя Зеленка. — Сознательно он делает это? Или уж такой образ мышления?»

— Вы не ответили на мой вопрос, — сухо заметил капитан.

— Нет, я никогда не собирал марок. Даже в детстве. Насекомых, было дело, собирал. Насекомые — это целый мир! Вы даже представить себе не можете, какое множество разновидностей насекомых имеется. И насколько они совершенны! Вы знаете, товарищ Зеленка, если бы, к примеру, на земле не было пчел, самый великий гений не смог бы их изобрести. Разнообразие жизни бесконечно! Пусть звучит тривиально, но это так. Я некоторое время покупал так называемые научно-фантастические книги. Но сейчас мне их попросту скучно читать, потому что они жалки. В них ни жизни, ни науки. Ни фантазии. Да и литературой их тоже не назовешь…

Зеленка рассмеялся. Потом, поймав вопросительный взгляд инженера, извиняющимся голосом пояснил:

— Вас, я смотрю, столько всего занимает.

— Извините, я опять увлекся, — покраснел инженер. — Давайте вернемся к нашим баранам. К сожалению, более точное алиби я в данный момент не могу вам представить. Но что в кино мы с женой были, это факт. И, вернувшись домой, мы тоже думали не о богатстве моего дяди. Своих проблем ведь тоже хватает.

— Ваша супруга кто по профессии?

— Она научный сотрудник. Биолог.

Зеленка задумался, а собеседник его тотчас воспользовался паузой:

— Вы с отцом говорили?

— Говорил.

— Вот это похоже на него. Даже не позвонил мне! Товарищ Зеленка, я бы на вашем месте мою мать и сестру не опрашивал. Молодые девушки, те вообще не имеют обыкновения интересоваться материальной стороной. А уж убивать из-за денег? Предумышленно? Да еще из охотничьего ружья!

— А насчет охотничьего ружья вам от кого стало известно?

— От вас. Такой вывод сделать очень даже легко. Вы спросили, хожу ли я на охоту? Значит, для убийства было использовано охотничье ружье. Богатство — это великолепный мотив для совершения преступления, если вы предполагаете, что преступление было заранее подготовлено, продумано. А по расстановке акцентов в ваших вопросах я понял, что здесь имеет значение охота, а рыбалка — не очень. Не правда ли? А вот филателия мне уж просто подозрительна: может, исчезла его коллекция марок? Что же касается клочка ткани, вырванного из моего пиджака… Если помните, на прошлой неделе был сильный ветер. Почти ураган. Так что этот кусочек могло, скажем, занести ветром на участок моего дяди. Или в сад…

Капитан Зеленка пристально посмотрел на молодого инженера.

— Вам бы в милиции работать… — проговорил он задумчиво.

— Спасибо за комплимент, — рассмеялся инженер. — Но вашим предложением не смогу воспользоваться. Меня моя нынешняя работа вполне устраивает…

Разговор с Галамбошем капитан Зеленка решил отложить до вечера. Потому что не хотел ехать к нему на работу. Но время, остававшееся до встречи, он постарался провести с пользой. Сначала на металлургическом заводе поинтересовался Балинтом Радачи. Затем отправился к нему домой. Дома он застал только жену хозяина Балинтовой квартиры. Но она неохотно отвечала на вопросы. И все же Зеленка быстро выяснил, почему хозяйка недовольна своим квартирантом: он задолжал ей плату уже за два месяца.

Зеленка успел также, несмотря на просьбу Колечанского-младшего, встретиться и поговорить с его матерью и сестрой Эстер. С девушкой разговор получился непосредственный и дружелюбный. Она как-то сразу приглянулась Зеленке, и он жалел теперь, что познакомился с ней лишь по делу службы.

Дом Галамбошей Зеленка разыскал в самом конце улицы Лехеля. Вечернее солнце уже собиралось спрятаться за горизонтом, и его лучи горизонтально стелились над землею, над шпалерами виноградных лоз в саду. Зеленка постучал в калитку. Его услышал мужчина, окучивавший лозы. Отложив в сторону мотыгу, он пошел навстречу гостю к проволочной сетке, отгораживавшей двор от сада.

— Вы ко мне?

— Мне нужен Михай Галамбош.

— Это я.

Зеленка показал ему удостоверение. Галамбош внимательно посмотрел на фотографию, сравнил ее с лицом гостя.

— Слушаю вас, товарищ Зеленка. Может быть, лучше, если мы в комнату пройдем? В ногах правды нет, ну и потом… — Он покосился на соседний двор. — Там уж никто к нашим разговорам прислушиваться не будет.

Расположившись в большой жилой комнате, одну стену которой занимали книжные полки, он продолжал:

— Разрешите предложить вам хорошего винца? С собственного виноградника.

— Нет, спасибо, — отказался Зеленка. — При исполнении.

— Ну что ж, оно и верно, — согласился Галамбош. — Слушаю вас!

— Скажите, товарищ Галамбош, вам знакомо имя Леринца Колечанского?

— Того, что жил на углу? Сожалею, знакомо. Хотя лучше бы не знать мне его никогда. Слышал, убили его в пятницу. Нехорошо так говорить, но что поделаешь: узнав о его смерти, я обрадовался, не то что посожалел. Получил, негодяй, то, что заслужил.

— Отчего же вы так озлоблены на него?

— Потому что это он был злым человеком.

— У вас были какие-то личные причины сердиться на него?

— Были. И еще какие! Дочь мою своей любовницей сделал. А ведь ей тогда не было еще и семнадцати. Уж и не знаю, как он с ней познакомился.

— А вы уверены в этом, товарищ Галамбош?

— Совершенно точно. Сначала заметил, что дочь моя стала поздненько домой возвращаться. Стал следить за ней, хотя унизительно это было — и для нее, и для меня. Но только так и установил, что ходит она к Колечанскому. А потом жена мне сказала, что у дочки нашей ребенок будет. Так вот и узнал я о своем горе. Но в то время еще не было такого закона, чтобы к ответу негодяя привлечь. Но жена настояла, чтобы дочь сама обратилась к Колечанскому, попросила бы помочь ей как-то. А путь был один — противозаконный. И тогда этот подонок заявил ей, что он к незаконным методам прибегать не собирается, что он, видите ли, законы уважать привык! А разве законно то, что он с ней, моей дочерью, сотворил? И помочь ей мы не могли ничем. Я тогда на вагоностроительном работал. Зарабатывал только на хлеб насущный. Где уж нам было денег на врача собрать. Ну а там «венгерские события». Октябрь 1956 года. Дочь моя уверовала, что на Западе с этим делом все в порядке будет. Сбежала. Потом получаю известие, что покончила с собой. Там, на этом «счастливом Западе», и похоронили ее. Не знаю даже, где и могилка-то. А вы еще хотите, чтобы я зла на него не имел?!

Зеленка ничего не ответил.

А Галамбош, немного помолчав, продолжал:

— Подлым подонком он был всегда. Таким до смерти своей и остался. Ведь что значили для него несколько сотен форинтов, чтобы выручить дочку мою из беды. Наверняка были у него и знакомые врачи. Мог он бы спасти мою дочь, да не захотел сделать этого. Отсюда моя ненависть к нему. Это он обрек ее на погибель. А у меня отобрал самое дорогое, что у нас с женушкой было. В жизни нашей. Лишил нас и дочери и внуков, которых теперь у нас уж никогда не будет. Лишил радости стать дедом. Так вот из-за него, подлеца, и поселились с нами под одной крышей горе да печаль…

— Ну за смерть вашей дочери он не в ответе, — возразил Зеленка.

— Как это не он? А кто же еще? Кто довел ее до самоубийства? Да я уверен, что это он и на Запад-то ей бежать помог. Деньги на это дал. Иначе где же могла дочка взять денег на дорогу? Она же во всем и слушалась только его, а не нас с матерью.

— Ну а в остальном какое ваше мнение о Колечанском?

— Негодяй он был. Подлец до глубины души. Одно слово — стяжатель. Всех обирал, кто только к нему в руки попадал. Скажу вам всего один пример. В сорок шестом году я, помню, до ручки дошел, ботинки с ног сваливаются. А знал, что Колечанский втихаря кожами спекулирует. Обратился к нему, дайте, говорю, сосед, кожи на пару подметок. А он мне: что, говорит, вы мне взамен дадите? Дам, говорю, деньги. Сколько запросите. А он как заржет, негодяй. Вы что же, говорит, решили, что я идиот? За какие-то жалкие бумажки дорогую кожу вам на подметки отдать? Нет у меня ни золота, ни долларов, отвечаю я ему, а он: «Зато есть руки. Сад можете мне вскопать». И вот вдвоем с Кечкешем мы ему весь садовый участок вскопали. А там соток тридцать. Три дня с рассвета до темноты спины не разгибая работали. Так он мне, правда, за это пару подметок дал. Но даже куска хлеба не добавил. Хотя у самого еды было тогда невпроворот… Так что за сорок часов тяжелого физического труда пару подметок и заплатил мне.

— Скажите, пожалуйста, товарищ Галамбош, в пятницу вечером вы где были?

— Как и каждый вечер, я и в пятницу у себя в саду работал до темноты. Потом поужинали, спать легли.

— Может это кто-нибудь еще подтвердить?

— Конечно. Соседи ко мне заглядывают. Обычно разговариваем с ними. Если хотите, позову их сейчас сюда.

— Нет, зачем же, — отмахнулся Зеленка. — Но вот говорят, что вы якобы угрожали Колечанскому.

— Уж не меня ли подозреваете в убийстве?

— Не больше, чем любого. Как вы считаете, были у Колечанского враги?

— У богатых людей всегда есть враги. Обычно в их собственном кругу. Мы — рабочие люди, в нас, если закипит гнев, ну смажем обидчику пару раз по морде. Но мы никого не убиваем. Даже если бы заставляли. А господа, это у них всегда было главное занятие — убийство! Так учит история. И я, как человек уже пожилой, могу дать вам совет, товарищ Зеленка?

— Давайте. С удовольствием выслушаю.

— Если действительно хотите найти убийцу, ищите среди богатых! Среди их сынков ищите. Потому что богатство — оно такое дерево, на котором только ядовитые плоды растут. Словом, ищите среди так называемых господ. Убить — явно или тайно, — заставлять до смерти работать, меньше платить или морить голодом, или организовать войну, или повести людей на эту войну — это главное занятие господ. Сколько существует жизнь на земле. Среди них ищите преступников! Вот вам мой совет…

Во вторник утром следственная бригада собралась на короткое оперативное совещание.

Геленчер во главе стола разложил перед собой докладные записки, протоколы.

— Капитан Зеленка, а твой доклад где?

— Не успел перепечатать. Поздно вернулся домой.

— Товарищи, прошу вас докладывать конкретно, без лишних слов. Только то, что относится к делу, — попросил Геленчер.

— Да докладывать-то пока еще нечего, — первым взял слово Коложи. — Известно только, что Леринц Колечанский не выигрывал крупных сумм ни в лотерею, ни на тотализаторе. Один из своих земельных участков в городе он продал частями в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году. Два других вместе с находившимися на них домами передал государству. За пятьсот тысяч форинтов, которые ему выплатил в виде компенсации наш городской совет. Полученные деньги он использовал для всяких подпольных афер, в частности, для спекуляции автомобилями. Вторую же половину денег он истратил на открытие собственной мастерской по ремонту автомобилей. Более подробно об этих фактах я пока не могу доложить.

— Поэтому я и не назначал вам конкретного срока для окончательных выводов, — заметил Геленчер. — Сабо?

— Янош Колечанский-старший, Радачине и Паланкаине, сестры и брат убитого, живут в нормальных материальных условиях. Долгов у них нет. В моем письменном докладе подробно сказано об источниках их доходов. Выявить какие-то нелегальные аферы не удалось. Но даже за это короткое время было установлено, что никаких кредиторов, срочно требующих оплаты, у них тоже нет. О сыне Яноша Колечанского у руководства предприятия, где он работает, и у коллег мнение хорошее.

— А вы интересовались на работе относительно Балинта Радачи?

— Нет.

— Пастор?

— Нашей задачей было установить связи Леринца Колечанского с женщинами. Мы пока выявили только несколько имен. Они перечислены в нашем докладе. С некоторыми женщинами я уже разговаривал. Как и следовало ожидать, все они отрицали интимную связь с убитым. Я понимаю, что мои результаты ничтожны, по прошу принять во внимание, что у нас на это расследование был всего только день.

Геленчер утвердительно кивнул головой.

— В протоколе допроса супругов Кечкешей фигурирует несколько имен, которые могут вам пригодиться. В остальном Кечкеши повторили то же самое, что они уже рассказывали в субботу.

— Зеленка, твой черед, докладывай.

— У меня тоже в распоряжении имелся всего один день. Я должен был проверить алиби у потенциальных наследников. Я поговорил со всеми шестерыми. Поинтересовался на работе у Балинта Радачи, заходил на квартиру, где он живет. Выяснил, что у Колечанского-старшего совершенно неуязвимое алиби. Но Колечанский — охотник. У него есть охотничье ружье. Сотрудниками по охране характеризуется как честный, откровенный человек. Председатель кооператива с первого дня его основания. Был партизаном во время войны…

— Кавалер ордена «За социалистическое отечество» и других наград, — добавил Геленчер. Немного подумав, посоветовал: — И все-таки его охотничье ружье тщательно осмотрите.

— Есть алиби и у Михая Галамбоша, — продолжал Зеленка. Вечером в пятницу он работал в своем саду до темноты, то есть до восьми часов вечера. Оснований сомневаться в его словах нет. Соседи положительно высказывались о нем. Между прочим, совершенно необязательно, чтобы Галамбош мстил Колечанскому за смерть своей дочери. Пятнадцать-то лет спустя?! Я убежден, что преступление совершил не Галамбош. Алиби двух сестер убитого подтвердить нельзя. Нет алиби и у Мартона Силади, который ухаживал за Литваи, невестой убитого. Силади утверждает, что в пятницу вечером гулял по городу. В прошлом месяце у него была ссора с Леринцем Колечанским. Однако причину этой ссоры он назвать отказался. Грубоватый, сухой, замкнутый человек. С покойным Колечанским они познакомились полтора года назад во время рыбалки. В понедельник Силади ездил в Веспрем… В Веспрем в тот же день ездил в служебную командировку и Янош Колечанский-младший. Это старательный молодой человек, любит свою работу. Недавно, женился, живет в доме своих родителей, но осенью получает от горсовета квартиру. О богатстве дядюшки не знал. Не охотится, марок не собирает. Утверждает, что вечером в пятницу они с женой были в кино. Но доказать этого не может. У него есть прогулочный костюм светло-коричневого цвета, из отворота которого вырван клок материи…

— Итак, можно сделать вывод, — подвел итог Геленчер, — что за исключением Яноша Колечанского и Михая Галамбоша, мы пока никого не можем вычеркнуть из списка подозреваемых. Даже сестер убитого. Продолжай, Зеленка!

— Убийство Колечанского по всем признакам совершено мужчиной, — сказал Зеленка. — И скорее всего это сделал Балинт Радачи. Есть много оснований думать так. Сначала перечислю возможные материальные мотивы данного преступления. Со смертью Леринца Колечанского Балинт Радачи стал бы одним из возможных наследников большого богатства убитого. Поскольку он вырос в доме покойного, он наверняка рассчитывал, что после смерти бездетного богача он наследует все имущество. Или хотя бы часть его. В марте, однако, ему стало известно, что дядя собирается жениться и завещать имущество своей будущей супруге. Так что Радачи пришлось бы смириться со страшной для него перспективой остаться по гроб жизни простым шофером. И тогда он решил не упускать богатства и убил своего дядю до того, как тот успел составить завещание. Это материальный мотив. Но, пожалуй, не менее важны и мотивы психологические. Мы знаем, какой образ жизни вел Леринц Колечанский: не работая, жил в полном довольстве, имел все, что пожелает. Мать Балинта Радачи сама говорит, что благодаря стараниям дяди ее сын сделался таким же жадным до денег, как он сам. И свидетели это подтверждают — ловкач, работать не любит, мечтает о собственной автомашине и богатой беззаботной жизни.

— Ну, такой жизни многие хотят, — усмехнулся Пастор. — Это еще не преступление.

Но Зеленка, бросив на него возмущенный взгляд, продолжал свое:

— Возникает вопрос, почему Радачи переселился из дома своего дяди, хотя там с женой они могли бы жить, имея не только бесплатную квартиру, но и полное обеспечение. Можно почти наверняка сказать, учитывая замашки Леринца Колечанского, что богатый дядюшка попытался склонить молодую Радачи к интимным отношениям, может, даже не без успеха. В результате Радачи сбежал из дома своего дяди. Но, и переехав, продолжал навещать богатого родственника в расчете на его имущество. В целом же я таким образом аргументирую все мною сказанное: Балинт Радачи легкомысленный малый, обременен долгами, даже за квартиру нечем платить. Для совершения убийства он возможности имел. Из всех членов клана Колечанских он один знал привычки своего дяди, поскольку более двадцати лет прожил в его доме. Мне кажется примечательной деталью, что Радачи перед отъездом на отдых заехал проститься только с дядей. Не с матерью! Далее следует учесть, что из всей семьи он один знал о намерении дяди жениться, равно как мог знать, что тот собирается переписать все имущество на свою новую жену. А какое алиби он себе подготовил!

— Это уж точно! Алиби что надо! Комар носа не подточит, — вмешался Геленчер. — В пятницу вечером в доме отдыха металлургов на Балатоне проводили вечер знакомства вновь прибывших отдыхающих. Это точно в то самое время, когда совершилось убийство. По меньшей мере двадцать человек помнят, что Радачи был на этом вечере.

Все недоуменно переглянулись.

— Так что, — нахмурился Геленчер, — не мог же он в одно и то же время находиться и в доме отдыха, и в другом городе, вблизи особняка убитого? Так не бывает. И потому мне кажется, что Радачи нужно вычеркнуть из списка подозреваемых. — Геленчер неодобрительно посмотрел на Зеленку. — Мой тебе совет, Зеленка: хватит подкреплять свои версии неподтвержденными «фактами». Так мы будем только время попусту терять… Ну ладно, продолжим совещание. Деметер, у тебя есть о чем доложить?

— Мы еще не получили заключение наших экспертов. И вообще срок нам назначен — 28-го.

— К пятнице сделай, пожалуйста, следующее, — сказал Геленчер, — у Яноша Колечанского-старшего есть охотничье ружье. Как принято в таких случаях, вызови владельца для проверки и вместе с экспертом по оружию проведите пробную стрельбу. И еще последний вопрос к тебе, капитан Зеленка: кто из имеющихся у нас в списке лиц потерял железнодорожный билет?

— Уже установил. Мартон Силади. А Янош Колечанский-младший, который тоже ездил в Веспрем, свой билет должен был приложить к отчету по командировке.

— Ты спрашивал его об этом?

— Нет.

— Проверь!

— Понял, — произнес удрученный Зеленка.

— У меня ничего нового нет, — сказал Зеленка на оперативном совещании утром в пятницу. — Но вот Деметер хочет сообщить о нескольких важных моментах.

— О трех моментах, — уточнил Деметер. — Скажу также, что заключение по экспертизе осколков стекла и химический анализ еще не готовы. Однако трассолог и эксперт по оружию свое мнение уже высказали. Так вот, во-первых, экспертиза считает, что оба отпечатка ноги слишком, как бы это сказать, совершенны, что ли, для обычных следов. Нет на них размытых краев, как это бывает обычно. Особенно на первом следе. Фотографии не оставляют сомнения, что края обоих следов неправдоподобно четкие. Поэтому прежде, чем сделать окончательный вывод, мы решили провести следственный эксперимент с целью установить, каким образом мог возникнуть такой «идеальный» след.

— Интересно, — пробормотал Геленчер. — Ну что ж, считаю ваш план верным.

— Другой важный момент связан с пулей, найденной под книжным шкафом. Баллистик настаивает на том, что пуля эта попала под шкаф не в результате выстрела из оружия. Однако выяснилось, что за несколько недель до совершения убийства один из соседей и чета старых Кечкешей слышали в доме какой-то выстрел вскоре после наступления темноты. К сожалению, они не могут точно вспомнить день.

— Мы ожидаем от вас фактов. Точных и недвусмысленных выводов, однозначных утверждений, а не догадок, основанных на богатом воображении, — заметил Геленчер.

— Далее я хочу доложить, что получено заключение экспертизы охотничьего ружья Яноша Колечанского. — Деметер сделал паузу. — Пуля, найденная под книжным шкафом, была в свое время выпущена именно из этого ружья. И стреляная гильза, которую нашли возле изгороди, тоже подходит к этому же ружью. Тут уж все сомнения исключаются!

Присутствующие были поражены. И больше всех Зеленка, а Пастор от удивления даже присвистнул.

— У нас имеются фотографии пули и гильзы. Вот ознакомьтесь, — предложил Деметер.

Собравшиеся просмотрели фотоснимки, сравнили их. Нет, эксперт по оружию не ошибался.

— На ружье, — добавил Деметер, — мы нашли отпечатки пальцев только Яноша Колечанского.

— Тогда необходимо взять для исследования охотничьи ботинки Яноша Колечанского и светло-коричневый костюм его сына, — распорядился Геленчер, окинув взглядом коллег. — Деметер, Сабо, выполняйте. Разумеется, соблюдая положенные формальности.

— Вот уж чего не думал, так не думал! — протянул Зеленка.

Миновали два праздничных дня. Третьего мая следственную группу порадовали сообщением, что на очередное совещание приедет начальник управления.

Совещание открыл Геленчер:

— Итак, было установлено, что пулей, найденной на месте преступления, стреляли из ружья, принадлежащего Яношу Колечанскому-старшему. Эксперты осмотрели также охотничьи ботинки Колечанского. Деметер, доложите по этому вопросу.

— Результаты экспертизы весьма интересны, — сказал Деметер, — так, например, резиновая набойка на правом ботинке, помимо обычных гвоздиков, грубо прибита еще и одним большим гвоздем. Отпечаток этого гвоздя виден и на следе. Кроме того, на подошве заметны два перпендикулярных друг другу пореза. По-видимому, ботинком наступили на осколок бутылки. Мы идентифицировали порезы на ботинке и похожие отпечатки на следе. Нет сомнения, что след, обнаруженный нами в саду, оставлен именно ботинком Яноша Колечанского, что мы и зафиксировали в протоколе в присутствии понятых.

— След от ботинка Яноша Колечанского?

— Да, след был оставлен его ботинком. Но не самим Колечанским…

— Теперь я уже ничего не понимаю, — покачал головой начальник. И кажется, он выразил мнение остальных.

— Объясню. Когда ботинки взяли на экспертизу, они оказались тщательно вычищенными. Но как мы все прекрасно знаем, хоть одна песчинка, да найдется. Так вот, на ботинках обнаружены остатки болотистой почвы, а признаков садовой земли на них и в помине нет. — Деметер сделал паузу, чтобы дать собравшимся возможность осмыслить этот факт. — Поэтому мы серьезно подозреваем, что след в саду был сделан не самим ботинком, а гипсовым слепком, который сняли с другого следа, оставленного этим ботинком совсем в другом месте. Это наше подозрение подтверждается и тем фактом, что в саду обнаружены только два следа, причем оба — правой ноги. Естественно, изготовить одну гипсовую отливку легче, чем две…

— Это уж точно! — проговорил задумчиво Коложи. — По-видимому, мы имеем дело с весьма сообразительным и ловким преступником.

— Тот, кто сфабриковал эти следы, явно хотел все подозрения направить на председателя кооператива Колечанского, — добавил Зеленка.

— Ну что ж, — проговорил начальник управления. — Вот вам и косвенные улики!

— Председатель и сам мог изготовить отливки. Это ему труда бы не составило. Конечно, для того, чтобы запутать следствие и подозрения от себя отвести, — насмешливо заметил Зеленка.

— Ну ладно, нам не до шуток, — помрачнел начальник.

Зеленка потупил голову, чтобы избежать осуждающих взглядов товарищей. А ему на помощь уже поспешил Деметер.

— Поступило также заключение эксперта по текстилю, исследовавшего кусочек ткани, висевший на заборе, — докладывал дальше Деметер. — На основании этого заключения мы составили предположительную версию происхождения этой ткани. Клок вырван из отворота пиджака, принадлежащего Яношу Колечанскому-младшему. Отворот имеет ширину около пяти сантиметров. Эксперт по текстилю определил, что материал пиджака и найденного клочка идентичны и по размерам клочок полностью соответствует дырке, обнаруженной нами на пиджаке. Каким образом преступник мог вырвать этот клочок? По нашему мнению, он сначала продырявил пиджак, воткнув в отворот карандаш. Причем сделал он это с внутренней стороны отворота, чтобы дырка не сразу бросилась в глаза. Потом складным ножом из хромированной стали, именно ножом, а не ножницами, он вырезал из ткани отворота треугольник. И в удобное для него время повесил вырезанный клочок материи на шип колючей проволоки, покрытой цинком. Я подчеркиваю: повесил. Это подтверждает и тот факт, что дырка посередине клочка очень аккуратная, кругленькая. Если бы этот клочок был вырван случайно, он в результате физического усилия обязательно изменил бы свою форму, а не был бы таким аккуратно вырезанным.

— Значит, мы можем признать, что подозревали Колечанского-младшего безосновательно? — уточнил Геленчер.

— Совершенно верно, — подтвердил Деметер.

— Преступник — изобретательный человек. И он наперед предугадал многие из наших следственных версий. Однако я уверен, что он тем не менее предвидел заранее не все и потому неизбежно оставил после себя какие-то следы. Просто мы этих следов пока еще не обнаружили…

— Или считаем, что не обнаружили их, — заметил Зеленка негромко.

— Когда вы в последний раз были в доме убитого? Или хотя бы на участке его дома? В саду?

— В 1948 году, когда возвратился из плена. Тогда я дважды заходил к брату.

— Следовательно, вы утверждаете, что в самое недавнее время вы не были ни в его доме, ни на участке? — Геленчер достал из шкафа ботинок. — Скажите, а это ваш ботинок?

Колечанский бросил на ботинок быстрый взгляд.

— Мой.

— Осмотрите его повнимательней, — Геленчер протянул ботинок его владельцу. — На подошве видны два свежих пореза. В каблуке торчит согнутый гвоздь с широкой шляпкой. — Узнаете?

— Как же не узнать. Сам забивал. Каблук вдруг начал отставать от подошвы.

— А теперь взгляните вот на этот снимок следа, оставленного ботинком на почве. Снимок сделан 22 апреля в саду возле дома Леринца Колечанского…

Янош Колечанский явно обеспокоенно и в то же время очень внимательно изучил фотографию, после чего молча возвратил ее.

— Осмотрите и гипсовый слепок со следа, который мы сделали в тот же день в присутствии понятых. След был обнаружен в саду убитого.

— Но это невозможно! Я же не ходил там! — возразил Колечанский.

— То есть, несмотря на предъявленные вам уликовые материалы, вы продолжаете утверждать, что в недавнем прошлом вы на приусадебном участке убитого не появлялись?

— Решительно заявляю об этом.

— И следовательно, вы утверждаете, что ни 22 апреля, ни до того в саду возле дома вашего брата вы не были?

— Ну да! — воскликнул Колечанский с явным облегчением. — Могу одно сказать, если бы я преднамеренно выпалил этой пулей из ружья, то нашли бы вы ее не под книжным шкафом, а в голове моего братца. Я, между прочим, на войне снайпером служил. Да и после войны стрелять не разучился. Могу, если пожелаете, продемонстрировать…

— Где вы обычно храните свое ружье? — спросил Геленчер.

— У себя на квартире. В шкафу. Патроны, те в ящике письменного стола. Ящик закрываю на ключ. Ключ всегда держу при себе.

— И сейчас тоже?

Колечанский достал из кармана ключ.

— Кто, кроме вас, мог иметь доступ к вашему ружью и патронам? И когда?

— К патронам — никто. А к шкафу, где хранится ружье, — все члены семьи в любое время.

— А посторонние?

— Маловероятно.

— Ну а если бы кто-нибудь на какое-то время вынес ружье из вашего дома, вы бы заметили?

— Не знаю. Последний раз я ездил на охоту в феврале. После охоты я почистил ружье и больше в руки не брал.

— Давайте вернемся к вопросу о ваших охотничьих ботинках. Кто мог иметь к ним доступ?

— Любой, кто искал что-нибудь в шкафу. Они лежат там вместе с ружьем.

— Когда вы надевали ботинки в последний раз?

Колечанский задумался.

— В воскресенье 16 апреля. Мы ходили по грибы в лес «Большое болото».

— Что за почва там? Попадались, например, участки сырые, болотистые?

— Конечно. Но я, признаться, на почву внимания как-то не обращал. Грибы ведь искали!

— Ну и все-таки на болото забредали?

— Не исключено.

— А после этого выхода за грибами вы свои ботинки не надевали? Например, для работы в саду?

— У меня нет сада. Так что ботинки я хорошо вычистил и поставил на место.

— Сами чистили?

— Жене такую работу не поручаю.

— Мог их взять из шкафа кто-то другой? Пожалуйста, ответ свой обдумайте получше. Поскольку мы нашли следы этих ботинок в саду вашего брата, значит, кто-то их брал без вас? Не так ли?

— Естественно.

— Кого бы вы могли подозревать в этом?

— Пока никого. Нужно вспомнить, кто бывал у нас в доме между 16 и 22 апреля.

— Хорошо. Если вспомните, немедленно сообщите мне или моим сотрудникам.

— Обязательно сделаю это.

Геленчер приветливо улыбнулся и вытряс из конверта небольшой клочок материи. Протянул клочок Колечанскому.

— Скажите, не напоминает вам что-нибудь сей кусочек материи?

— Можно посмотреть? — вместо ответа спросил Колечанский.

— Пожалуйста.

Колечанский несколько минут пристально разглядывал материю.

— Я не очень разбираюсь в тканях, но мне кажется, что эта похожа на материал одного из костюмов моего сына. По крайней мере цветом. Мне помнится, жена еще говорила, что сын где-то пиджак разорвал. А где вы нашли этот лоскуток?

— Вот нашли, — улыбнувшись, уклонился от ответа Геленчер и, немного подумав, продолжал: — Ваше ружье и ботинок мы оставим пока у себя. Думаю, они нам еще понадобятся.

— Пожалуйста.

— Ну что ж, тогда будем считать допрос оконченным, — объявил Геленчер, поднимаясь. Он кивнул Положи, и тот выключил магнитофон.

— Поскольку официальный допрос окончен, можно теперь и мне задать вам один вопрос? — спросил Колечанский, продолжая сидеть.

— Пожалуйста, — Геленчер снова сел за стол.

— Вот вы допросили меня в качестве свидетеля. Благожелательное ваше отношение ко мне в ходе допроса я тоже почувствовал. А между тем, как я вижу, у вас куча фактов, говорящих против меня. И под стражу вы меня не берете. Как прикажете все это понимать?

Геленчер улыбнулся.

— А вот это уже служебная тайна, — сказал он.

Полчаса спустя в кабинет Геленчера прибыл и Колечанский-младший.

— Из вашего пиджака когда-то был вырван вот такой лоскуток, — сказал ему Геленчер. — Можете сами в этом убедиться. Объясните, пожалуйста, когда и где вы могли повредить ваш пиджак?

— Понятия не имею.

— А вы подумайте. Не спешите, — остановил его Геленчер. И стал терпеливо дожидаться ответа.

— Может быть, шестнадцатого апреля, в воскресенье?

Мы грибы ходили в лес собирать, и я помню, тогда пиджаком зацепился за куст шиповника. Пиджак-то я отцепил, а вот насчет злополучной дырки не подумал. Надо было посмотреть. Словом, это могло случиться именно там…

— Вы сами-то когда обнаружили, что пиджак порван?

— Сам я не обнаружил. Мама заметила. Да и то только на следующей неделе. Сказала мне. Она, помню, еще очень сокрушалась, что самого клочка не осталось, иначе она зашила бы дырку так, что и не заметишь.

— Итак, вы говорите, что шестнадцатого апреля вы собирали грибы? «Вы» — это кто?

— Ну кто? Родители мои и мы. Младшая сестра дома оставалась. Да супруги Радачи еще были с нами…

— Продолжайте.

— Ну, все были в хорошем настроении. Шутили. Затеяли даже соревнование, кто больше грибов наберет. Потом жарили на прутиках сало. Над костром. Кто же тут будет приглядываться, на какие-то там пустяки внимание обращать?

— Вы все еще о пиджаке? Кстати, вы считаете пустяком, что порвали один из своих костюмов?

Ну какой это костюм?! Так, дешевенькая одежонка для загородных прогулок. Я его в прошлом году специально для этих целей и купил. Так что дырку эту я сразу не заметил, потом же, к полудню, как слегка пригрело, я пиджак вообще с себя сбросил… А вы этот лоскут где нашли? — спросил он, кивнув на обрывок материи.

Геленчер промолчал.

— Ах, вон в чем дело! — воскликнул Колечанский. — Значит, специально обыскали весь лес?

— Какой размер ботинок вы носите?

— Сорок третий.

— А отцовские охотничьи ботинки вы иногда надеваете?

— Нет. А зачем? Кстати, у него и нога на два размера больше моей.

— Ну, когда больше — это делу не помеха. Вот, когда меньше, тогда — да! А охотничьим ружьем отца вы пользуетесь?

— Несколько раз доводилось стрелять из него. Раза три. По осени. Когда, разумеется, отец сам предлагал. Ну в стрельбе я ему, конечно, в подметки не гожусь.

— И где же вы стреляли? В лесу?

— Да, в лесу. Ставили пустые бутылки на бугорок и стреляли.

«Ага! Вот откуда следы стекла на пуле, — подумал про себя Геленчер. И сам удивился. — Неужели преступник еще прошлой осенью подобрал пулю и гильзу и хранил их до нужного ему часа? Выходит, он уже тогда готовился совершить преступление».

— Вы говорите: мы стреляли. Кто — «мы»?

— Ну все члены семьи, кто ходил по грибы.

— Осенью вы тоже ходили за грибами?

— А что? Мы грибы в любое время любим собирать. Только в тот раз не за шампиньонами ходили, а по грузди. Вы не находите странным, товарищ Геленчер, что человечество до сих пор не задумывалось над тем, чтобы начать разводить грибы в огородах, садах. А вот некоторые муравьи, например, опередили нас, людей. Полагаю, что, разводя грибы, люди могли бы производить куда больше питательного белка, чем с помощью самого интенсивного животноводства. С гектара поля можно, например, собирать по многу десятков тонн отличного, питательного и вкусного белка…

— Когда вы ездили в Веспрем?

— На другой день после того похода за грибами.

— Где ваш железнодорожный билет?

— К сожалению, потерял.

— Когда?

— Значит, так, в понедельник я был в Веспреме. Во вторник, помню, билет у меня еще был. А в среду, когда я хотел отчитаться по авансу, я уже билета не нашел. Но бухгалтер наш не очень строг и согласился принять с моим отчетом вместо двух билетов один.

— А не могли вы его потерять в саду вашего покойного дяди?

— Там я никогда и не был, значит, и потерять не мог.

— Не были? Но тогда как же вы объясните, что вот этот клок материи, который, как вы сами признали, вырван из отворота вашего пиджака, оказался на проволочной изгороди в саду вашего дяди?

— Вот как? Там, говорите, его нашли?! Но я в саду действительно не был! Между прочим, как известно, не одна пегая собака бегает по белу свету. Костюм я купил в магазине. Можете спросить у продавцов, сколько они таких за день продают? Так что всех, кто ходит в таких пиджаках, можно тоже взять под подозрение, как и меня.

— Вы забыли, что это не просто клочок, а часть именно вашего пиджака. Цвет, фактура, размер клочка — все сходится.

— А вы правы, — смущенно улыбнулся Колечанский-младший и покраснел. — Это уж вовсе маловероятно, чтобы могли порваться совершенно одинаково пусть даже похожие пиджаки.

— Вот и мы тоже так думаем. Однако есть еще и другие улики… — сказал Геленчер и достал из шкафа гипсовый слепок. — Вот взгляните. Мы сделали гипсовый слепок со следа, обнаруженного в лесу, на болотистой почве. Такой же след мы нашли и в саду вашего дяди. Рядом с изгородью, на которой висел этот кусочек материи. Товарищ Колечанский, ваш отец признал, что этот след от его охотничьего ботинка. Но и он отрицает, что был в названном саду…

— Отец признал, что след был действительно оставлен его ботинком?

— А что ему еще оставалось делать? Вы сами можете сравнить, — Геленчер приставил гипсовый слепок к повернутому вверх подметкой ботинку.

Молодой Колечанский внимательно посмотрел на слепок, затем на ботинок.

— М-да, я тоже признаю: след оставлен этим ботинком. Но отец действительно там не ходил, если он так говорит…

— Тогда остается одно: ходили там вы…

— Чтобы бросить тень подозрения на отца? — взорвался Колечанский-младший.

— А какой еще вывод могли мы сделать? — с невинным видом спросил Геленчер.

— Вы ошибаетесь! Такой вывод неправилен и не соответствует действительности! — возмутился Колечанский-младший. Потом, немного успокоившись, начал доказывать: — Конечно, теоретически я мог надеть эти ботинки, пойти в них в сад своего дяди, а затем убить его. Но я не делал этого!

— А я с полным основанием могу сомневаться в этом вашем рассуждении, — возразил Геленчер. Ему пришлось собрать все силы, чтобы удержаться от улыбки. — Ботинки принадлежат вашему отцу, вы живете с ним вместе, значит, теоретически вы тоже могли надеть эти ботинки. И билет железнодорожный вы потеряли. Напрашивается предположение, что в саду вашего дяди нашли именно вами потерянный билет.

— Неправда!

— Почему же? Билет обнаружен в саду в присутствии понятых.

Колечанский-младший задумался, посмотрел и сказал:

— Ну все понятно. Понятно, почему вы меня подозреваете. После смерти моего дяди отец наследует одну треть его имущества. Так что на меня тоже могло перепасть по крайней мере полмиллиона. Логично? Теперь улики. Они тоже есть. И тоже против меня. Клочок материи, вырванный из моего пиджака. Нашли его в саду моего убитого дяди. В Веспрем я действительно ездил, но билет потерял. И обнаружили его там же. В том же саду обнаружили отпечаток ботинка моего отца. Дядя мой был убит в пятницу вечером. В тот самый час, на который у меня нет доказуемого алиби. Итак?..

— Вы совершенно точно суммировали все доводы. Пожалуй, я и сам не смог бы сделать это лучше, — констатировал Геленчер. Он внимательно слушал, пока говорил инженер. От его внимания не ускользнуло и то, что в голосе Колечанского-младшего звучал иронический вызов. И сам инженер был при этом абсолютно спокоен: не волновался и, видимо, не испытывал ни капельки страха.

— После всего этого вы меня арестуете? — спросил вдруг Колечанский все так же спокойно, почти даже весело.

— Позвольте мне теперь сформулировать нашу точку зрения, — возразил Геленчер. — Передо мной молодой инженер, любящий свою работу, отличник труда, получивший за это совсем недавно правительственную награду. Женат. Жена тоже работает. Супруги на две зарплаты вполне могут жить без всяких забот. Долгов у них нет. Ведут безупречный образ жизни. Если понадобится, мы всегда можем найти молодого главу семейства. Так зачем же мне вас задерживать, арестовывать?

— Спасибо за добрые слова. Но знаете, почему вы меня не арестовываете? Совсем не поэтому. Просто у вас нет прямых улик против меня! А нет их потому, что их не может быть! И никогда вы их не найдете, так как я не совершал этого преступления. И этот факт, кстати, вы тоже можете хорошо использовать для дальнейшего следствия. Одним подозреваемым меньше! Более того, вы можете рассчитывать на мою помощь. В свободное время, разумеется. И я сделаю все для того, чтобы напасть на след негодяя, который так усердно пытался впутать меня в эту грязную историю. Меня и моего отца!

— Не думаю, что вы могли бы оказать нам серьезную помощь. Время сыщиков-любителей прошло.

— Понимаю. Ныне даже хорошо подготовленный специалист, не говоря уже о любителе-дилетанте, не может состязаться с мощным, оснащенным современной техникой аппаратом сыска. Однако не забывайте, что, с точки зрения сторонников высшего образования, Фарадей и Эдисон были тоже всего лишь любителями-дилетантами.

Геленчер согласился с его доводом.

— Что ж, если вы тоже подумаете над этим делом, мы будем вам весьма признательны. Только сообщите и нам о результатах своих размышлений. А чтобы облегчить задачу, я скажу вам несколько вопросов, на которые мы сами пока еще тщетно ищем ответ. Во-первых, кто имел доступ к вашей одежде? Второе: кто мог взять — даже на самое короткое время — ботинки вашего отца? И третье: кто мог стрелять из его охотничьего ружья? Ну и наконец: кто же все-таки убил вашего дядю?

— Думаю, что, помимо меня и моего отца, вы уже проверили и всех остальных членов семьи. Не так ли?

— Да, всех членов. Но вы, кажется, имеете в виду еще кого-то?

— Нет. Только ведь в семье могут быть и такие члены, о существовании которых мало кто знает. У моего отца, например, был дядя, который сам умер в 38-м году, но у него были жена и дочка. Во время войны их угнали в какой-то концентрационный лагерь в Германии. Как мне известно, они погибли в Освенциме. Но они могли и уцелеть. И с тех пор у моей этой двоюродной или троюродной, как ее там, сестры могли быть уже взрослые дети. Повторяю, если она уцелела, конечно. Кроме того, и у моего убитого дяди могли быть внебрачные дети. В этом городе. Или где-то в другом месте…

— Как, есть еще и такие дети? — переспросил Геленчер удивленно.

— Я не знаю наверное, но они могут быть. И если есть, то ведь и они тоже являются наследниками. Вот вам еще одна возможность…

Геленчер задумался.

Зеленка трижды просмотрел протокол осмотра места преступления с приложенными к нему фотографиями. Еще раз перелистал докладные записки и отчеты сотрудников. Бросив взгляд на стол, на пакеты с уликовыми материалами — в запечатанных флаконах, пробирках и в целлофановых мешочках, Зеленка задумался, пытаясь представить себе последние часы жизни Леринца Колечанского.

Итак, накануне происшествия Леринц Колечанский все приготовил к предстоящей рыбалке. Где-то наловил пиявок, накопал червей. После обеда прилег поспать, затем долго варил кукурузу на приманку. Только вечером, уже после ужина, сел к столу, чтобы приладить на удочку новый сверкающий на солнце поплавок. Когда Кедкешне принесла ему кофе, он уже сидел у стола и был занят поплавком.

Это был последний раз, когда его видели в живых. Исключая, естественно, убийцу, который мог наблюдать за ним снаружи из сада, через тонкую занавеску. Но занавеска не повреждена — значит, преступник в окно не стрелял и в комнату ничего не вбрасывал? Это тоже факт, констатировал Зеленка и снова задумался. Затем, взглянув на фотографии, он разложил перед собой те из предметов, что были найдены на столе убитого в утро, когда осматривали место преступления: уцелевшее дно хрустального стакана, напильник, почти готовый поплавок и кусок бальзового дерева, над которым покойный работал перед смертью, раскрытый складной нож и высыпанные из пробирки на лист бумаги мелкие осколки стекла и хрусталя.

Солнечный луч падал прямо на стол, и осколки хрусталя всякий раз, как только следователь даже слегка дотрагивался до листа бумаги, вспыхивали яркими огоньками.

«А они действительно здорово сверкают на солнце!» — отметил он про себя. Он попытался реконструировать последние минуты жизни убитого. При первичном осмотре стола на нем не было обнаружено ни опилок, ни стружек. Значит, углубление в поплавке, куда Леринц Колечанский собирался поместить хрусталик, он высверлил раньше, в своей «мастерской». Там у него имелись все необходимые для этого инструменты. А то, что произошло потом, было просто взрывом. Но взрывом чего?

Нет, не продвинулся он в разгадке этого загадочного явления ни на шаг вперед. Или, может быть, все-таки?..

И вдруг в голове Зеленки мелькнула неожиданная мысль. Он достал протокол патологоанатомического вскрытия. Быстро пробежал страницу, вторую и здесь, как он и предполагал, нашел нужную фразу: «На большом и указательном пальцах левой руки множественные ранения. Ткани на концах пальцев совершенно размозжены». Еще раз просмотрел фотографии. Концы двух пальцев руки действительно были измочалены в лохмотья. Что это? Может быть, Колечанский поднял руку в момент взрыва? Или стеклянный шарик взорвался у него прямо в руке? Ну конечно! Так оно и есть! В руке…

Члены семьи Яноша Колечанского обычно возвращались с работы почти одновременно — около пяти-шести вечера. Но после допроса сын и отец вернулись домой раньше других.

— Поговорить хотел бы с тобой, — сказал Колечанский-младший, встречая отца у порога.

— Пока мы одни?

— Да. Придут остальные — помешают…

— Знаешь что? Пойдем лучше на нашу с матерью половину, — пригласил Колечанский сына к себе. Здесь они сели к письменному столу.

— Скажи, тебя сегодня тоже допрашивали? — поинтересовался сын.

— Да. Майор Геленчер.

— А ты и не сказал мне, что с тобой уже беседовал капитан Зеленка! Почему ты не позвонил мне сразу же после допроса у майора Геленчера? — спросил с упреком Колечанский-младший.

— Послушай, сынок. Не сказал я тебе ничего, потому что знал: и без моей помощи ты сумеешь защитить себя, какие бы отягчающие улики тебе ни предъявили. Ну и еще потому, чтобы у следователя не родилось подозрения, будто мы с тобой за его спиной сговариваемся.

— Понятно. Может, ты и прав, так лучше.

— Между прочим, у Геленчера есть довольно веские улики. Думаю, что он и тебе тоже говорил о них.

— Угадал.

— Иначе он и не стал бы нас с тобой допрашивать. Ведь я же практически ничего не знаю, что там случилось с моим братом, а твоим дядей. Знаю только то, что услышал от самого майора Геленчера. А он, видишь ли, считает, что у меня могли быть какие-то мотивы для совершения этого преступления. Ведь теперь я тоже один из наследников!

Колечанский-младший молчал. Он не хотел говорить о том, в чем не был уверен.

— Ну а потом… — начал Колечанский-старший, но тут же оборвал фразу, потому что в комнату вошла жена. Эстер поздоровалась, поцеловав сначала мужа, потом сына.

— О чем это у вас тут секретное совещание? — спросила она.

— Я тебе потом расскажу.

— Мы расскажем, — поправил отца сын.

Колечанская понимающе улыбнулась им.

— Ладно, тогда я пойду ужин готовить.

И удалилась на кухню.

— Между прочим, мама еще ни о чем не знает. Не хотелось ее понапрасну тревожить, — сказал Колечанский-старший.

— Пока не стоит. Ну так что же было потом? — напомнил сын о прерванной фразе.

— Потом… Кто-то, сказал мне следователь, стрелял в Леринца из моего ружья.

— Это точно?!

— Точно. Сам убедился. Видел пулю и гильзы. Внимательно изучил фотографии, сделанные с них. Эксперты произвели несколько пробных выстрелов. Ну и еще: оказалось, что в саду нашли след от моего ботинка.

— Это я уже знаю.

— И последнее. Геленчер спросил, ходил ли я на днях где-нибудь по болотистой почве…

— Так ведь это когда мы были в лесу «Большое болото».

— Вот, в общем, и получается, что у меня-то как раз и нет никакого алиби.

— И у тебя нет? — удивился Колечанский-сын.

— Да вот так. Нет.

Несмотря на эту грустную констатацию, они обменялись довольно веселыми взглядами.

— Я-то вначале считал, что у меня уж такое алиби, что только позавидовать можно, — пояснил Колечанский-старший. — Но вскоре меня разубедили: ведь поначалу я забыл, что в пятницу после работы заходил за мамой, чтобы взять ее на наш праздник. Получается, что, пока я ходил домой, я мог, так сказать, «по дороге» пристрелить Леринца!

— Ну а я с Илдико в кино были в это время. И доказать это тоже, увы, не могу.

— Выходит, мы оба с тобой сели в лужу.

— По самую шею!

— Ну а какие у них еще есть улики против тебя?

— Геленчер предъявил мне клочок материи, вырванный из моего пиджака. Его нашли где-то на изгороди в саду дяди Леринца. Ну а мой билет в Веспрем валялся возле отпечатка твоего ботинка.

— Твой билет?!

— Ну и что? Это вполне возможно! Я ведь свой билет действительно потерял.

— Вот-вот. Словом, мы с тобой порядком запутались в чьих-то хитроумных сетях, — подвел итог Колечанский-старший.

— А ведь улики еще всякие могут быть… — вслух подумал молодой Колечанский. — Хотя уже и эти, о которых мы с тобой знаем, достаточно тяжелые. На языке юристов, вероятно, можно было бы выразить это так: улики дают основание для серьезного подозрения. Давай-ка, отец, исследуем положение дел с нашей точки зрения. Мы не убивали. Значит, существует настоящий убийца. Какие же из этого можно сделать выводы? Во-первых, что преступник побывал у нас в доме, надел твои ботинки, взял твое ружье, пошел в сад дяди Леринца и оттуда произвел смертельный выстрел. Затем для того, чтобы подозрение пало не на него, а на нас, он вырвал клок материи из моего пиджака и украсил им изгородь сада дяди Леринца. Украл мой железнодорожный билет и заботливо положил его вблизи следа от твоего ботинка. Потом он водворил на место ружье и ботинки, предварительно стерев свои отпечатки пальцев. Причем ботинки он тщательнейшим образом вычистил, чтобы не было заметно, что ими кто-то пользовался. А теперь вот сидит себе спокойненько и смеется над нами. И надо сказать, с полным основанием. Что-что, а бросить на нас тень подозрения ему удалось.

— Вот тебе и вся сказка! Только очень уж часто в твоих предположениях все получается «случайно». Самая первая случайность, что кто-то дважды смог «случайно» побывать у нас в квартире. Именно в те часы, когда она была пуста. «Случайно» он увидел твой пиджак и вырвал из него клочок. И опять-таки «случайно» ни с кем не встретился в саду Леринца.

— Значит, такое предположение вряд ли приемлемо. Очевидно другое — есть кто-то, кто очень сильно нас с тобой ненавидит. Или ненавидел дядю…

— Это тоже не исключено, — задумался отец. — Например, человек, который хотел отомстить ему из ревности.

— Или очень сильно хотел заполучить его богатство. Все признаки говорят за то, что преступника надо искать среди наших родственников.

— Ты имеешь в виду твоих теток? Но учти, что такое преступление не смогла бы совершить женщина. Женщины, когда хотят кого-то убить, редко пользуются охотничьим ружьем.

— Да нет, на них я и не думаю. Но у дяди Леринца может оказаться один, а то и несколько внебрачных детей. Это очень даже возможно. Насколько я знаю, он был рабом двух страстей — богатства и женщин. Он всегда хотел иметь деньги и всех женщин, которые попадались ему на глаза. Так что у него вполне могут быть внебрачные дети.

— Ну это пока одно только предположение. А на предположении, сам понимаешь, далеко не уехать. Номы все равно не можем сидеть сложа руки. Какой-то подлец здорово впутал нас с тобой в это дело. Так что нам самим и нужно очищаться от подозрений. А то пойдут слухи, и наша репутация пострадать может. А я не хочу, чтобы в родном городе на нас искоса поглядывали, избегали, будто прокаженных.

— Согласен с тобой, надо действовать, — поддержал отца Колечанский-младший. — После допроса я записал для себя несколько вопросов, на которые мы должны обязательно сами найти ответ.

— Ну что ж, давай, читай их вслух.

— Вопрос первый: что мы на данный момент знаем о преступнике? Знаем, что он взял твое охотничье ружье, а в пятницу вечером застрелил дядю Леринца. Утром в субботу ружье снова было в шкафу.

— Чего не знаю — того не знаю.

— Хорошо. Продолжаю. Убийца взял ружье, пострелял немного, а потом принес его обратно. Равно как и твои охотничьи ботинки. Затем он вырвал клок из моего пиджака и повесил его на изгородь в саду дяди Леринца. Безусловно, он знал, что я ездил в Веспрем и, украв потом мой железнодорожный билет, положил его рядом с отпечатком твоего ботинка. Из всего этого можно сделать вывод: он хорошо знает всех нас, у него есть ключ или отмычка от нашей квартиры, ему даже было известно, что в пятницу вечером нас не будет дома, и он воспользовался этим.

— Откуда же он мог знать, дома мы или нет?

— Ну ответ на этот вопрос нужно еще поискать. И второй вопрос: кто же все-таки убил дядю Леринца и почему?

— Ответ нечего искать. Он очень прост: или из мести, или для того, чтобы завладеть его богатством.

— Во втором случае убийце надо еще быть и наследником. Значит, мы все ближе подбираемся к личности преступника?! А если получим ответ на третий вопрос, тогда будем совсем рядом: почему в интересах убийцы — бросить тень на нас? Возможны два ответа: во-первых, чтобы получить наследство вместо нас.

— То есть, чтобы исключить нас из числа наследников?! — вставил отец.

— Совершенно верно. И это возможно. Но есть и вторая вероятность. Этот человек нас ненавидит. И очень сильно!

— Еще как!

— И наконец, последний вопрос: почему нас с тобой до сих пор не арестовали? При таких-то обличающих нас уликах?

— Этот вопрос я уже задавал Геленчеру. И как ты думаешь, что он мне ответил? А вот что: говорит, это служебная тайна! Ха-ха-ха!

— Я тоже его спросил об этом. Он и мне не ответил. Уклонился от прямого ответа, — сказал, улыбнувшись, Колечанский-младший. — Словом, у милиции просто имеются доказательства, подтверждающие нашу непричастность к делу. И потому они нас не арестовали. А может быть, потому, что они могут это сделать в любой момент?

— Ну что ж, в этом есть что-то. Ну какие еще вопросы ты надумал?

— Все, пожалуй.

— Выходит, не много же мы с тобой знаем. Как, к примеру, убили твоего дядю?

— Убили как? Застрелили. И для этого убийце понадобилось твое ружье. Убийство было осуществлено в пятницу вечером, между семью и одиннадцатью часами вечера.

— А это ты откуда взял?

— Вы вдвоем были на празднике кооператива. Домой возвратились после полуночи. А мы в семь часов вышли из дома, потому что перед кино хотели посидеть в кафе. Домой вернулись в десять тридцать. Сестренка Эстер с приятельницей были на премьере в театре, мы уже спали, когда она пришла. Следовательно, вечером от семи до половины одиннадцатого в доме у нас не было никого. За это время преступник дважды мог побывать у нас в квартире. Сначала взять твои ботинки и ружье, а потом принести их обратно. А вот как он сумел раздобыть мой железнодорожный билет? Этого я не знаю…

— Может быть, он тоже ездил в Веспрем.

— Ну, такое предположение можно сразу отбросить. Просто будем считать, что билет действительно мой. Но вот как он его смог заполучить? У меня в конторе? Если действительно там, то число подозреваемых сильно возрастает… хотя я другое думаю…

Но тут Колечанскому-младшему пришлось, как говорится, прервать свое выступление: в комнате одна за другой появились сразу три женщины — его жена, мать и младшая сестра.

— Нет, так не пойдет! Неужели вам не стыдно? — напустилась на мужа Илдико. — Даже вечером вы оставляете нас одних!

— Ну и о чем вы здесь секретничаете? — спросила Эстер-младшая, целуя отца. Ему это очень нравилось. Он любил свою дочь.

Колечанский-старший поднялся и предложил:

— Давайте, дети, выйдем в столовую и поговорим. В конце концов, это ко всем имеет отношение.

В столовой все впятером они расположились вокруг стола.

— Так, спрашиваете, о чем мы с Япошкой секретничали? — начал Колечанский-старший с вопроса дочери. — А о том, что теперь делать, чтобы нас с Яношем не упекли в тюрьму на долгое время…

— А то и на виселицу! — дополнил сын. — За предумышленное убийство!

— Ты это серьезно? — испуганно всплеснула руками Илдико.

— Вполне.

— Уж не вас ли обвиняют в убийстве дяди Леринца?! — вскричала Эстер-младшая.

— Пока еще не обвиняют. Но подозревать подозревают. Если бы обвиняли, нас бы уже здесь не было. А сидели бы мы сейчас и хлебали изысканный тюремный супец, — добавил Янош-младший, бросив взгляд на жену.

— Да вы шутите?! Или всерьез? — взорвалась Эстер-старшая, мать.

— Какие уж тут шутки. Лучше послушайте нас.

И Колечанский-старший рассказал им о разговоре с сыном и двух допросах в милиции.

— Невероятно! — возмущенно проговорила Эстер-младшая.

— Вот и я то же самое говорю, — улыбнулся отец.

Мать Яноша, вся бледная, молчала, до боли сжав руку мужа. Взглянув на нее, Янош-младший рассмеялся.

— Ну, вижу, мы вас порядком перепугали. Не бойтесь, дело не такое уж страшное, как сначала кажется. Конечно, косвенные улики, говорящие против нас, достаточно веские. Однако наверняка милиции известно кое-что такое, что говорит в нашу пользу. Только бы знать, что именно?

— А это-то как раз и является служебной тайной! — весело подхватил отец.

— У нас ко всем вам просьба, — продолжал Янош, — подумайте хорошенько и дайте мне ответ.

— Классический случай: убийство в запертой комнате! — заметила Эстер-младшая. — Излюбленный прием авторов детективных романов. Его изобрел еще Эдгар По наряду с другими подобными приемчиками.

— Но убийцы из-за угла тоже имеют обыкновение в окна стрелять, — добавила Илдико.

— Верно! — ответил с улыбкой Янош-младший. — И кто же в данном случае «убийца из-за угла»?

— Честно говоря, я подозреваю Балинта, — проговорила Эстер-старшая. — Не скрою: не люблю я его. Есть в нем что-то отталкивающее. Звериное. У меня в голове не укладывается, как это Жужа могла пойти за него замуж?

— Ну, любить я его тоже не люблю. Однако это еще не основание подозревать, что он убийца, — решительно возразила Илдико.

— Да он и не мог этого сделать хотя бы потому, что у него стопроцентное алиби, — отозвался Колечанский-старший — В четверг он уехал и отдыхает теперь в Балатонугроце.

— Значит, убийцу надо где-то в другом месте искать? — задумчиво проговорила Илдико. — А где?

— В том-то и вся хитрость. Где? — заметила Эстер-младшая.

Брат ее рассмеялся.

— Какое счастье, что мы не одиноки и нас бережет наша милиция.

— По-моему, мы на ложном пути! — заявил Деметер. Однако в голосе его не было и нотки разочарования.

— Что?! — возмутился Коложи.

— Так что же все-таки могло взорваться? — задал свой очередной вопрос оживившийся Зеленка.

— Заключение экспертов прояснило кое-какие ранее не уточненные пункты.

— Да? А ну давай читай сочинения твоих экспертов поскорее!

Деметер окинул взглядом следователей. С загадочной улыбкой он извлек из портфеля заключение экспертизы и положил его рядом с чистым листом для возможных заметок.

— Ну так вот, экспертизой установлено, что осколки стекла относятся к двум различным предметам — хрустальному стакану и литому стеклянному шарику, так называемой «батавской капле». Это величиной с горошину литое стекло получают путем резкого охлаждения в воде капли расплавленного стекла. Причем поверхность капли остывает и затвердевает быстрее, чем ее сердце-вина. В результате внутри капли создается большое напряжение материала. Поверхность же ее так прочна, что по ней можно даже бить молотком — не раскрошится. Зато, если слегка поскрести или отломить хвостик, капля взрывается. Причем с необычайной силой, поскольку вступает в действие созданное быстрым охлаждением расплава внутреннее напряжение. Такая капля стекла величиной с горошину, если ее повредить, когда она находится в стакане с жидкостью, может разнести стакан вдребезги…

Другой наш вопрос к экспертам был такой: если осколки являются частицами предмета из более толстого стекла, то что стало причиной разрушения? Ответ на этот вопрос вам уже известен. Капля была либо чем-то повреждена, либо у нее сам по себе отломился хвостик. У меня все.

— Поскольку в комнате Леринца Колечанского в момент смертельного ранения никого не было, ясно, что смерть его вызвана взрывом, — подвел итог Геленчер. — И тогда можно высказать гипотезу, что убитый случайно или намеренно сам вызвал взрыв. Если мы примем эту гипотезу, — а на основании заключения эксперта ее можно принять, — следствие можно прекратить.

Все дружно запротестовали.

— Но ведь совершено преступление!

— Преднамеренное убийство!

Зеленка задумался. Он представил себе упавшего на стол Колечанского с разможженными пальцами, залитый кровью стол, поблескивавшие мелкие-мелкие осколки стекла и сверкающий на солнце поплавок. Оказывается, Леринцу Колечанскому нужно было сделать всего лишь одно движение — царапнуть находившийся у него в руке стеклянный шарик, чтобы он взорвался. Геленчер прав, Колечанский, ничего не подозревая, сам вызвал смертельный взрыв. А вот вручил ему стеклянную горошину человек, который знал эту ее особенность! И вручил с явным желанием, чтобы горошина, взорвавшись, убила Колечанского. Значит, этот человек сознательно вызвал его смерть. И потому повинен в смерти Колечанского. Это как если бы он дал своей жертве быстродействующий яд в пище или в стакане вина. Да здесь еще был даже соблазн, приманка! Красивый поплавок.

— Зеленка, ты же не слушаешь?! — напустился на него Геленчер.

— Неправда. Я слушаю, — встряхнулся от своих раздумий Зеленка.

Геленчер, пожав плечами, продолжал.

— …Мы, однако, не вправе отбросить и другое предположение: кто-то подкинул в окно опасную для жизни «батавскую каплю». Она стукнулась о стол или о напильник и взорвалась. Эту версию подтверждают обнаруженные в саду под окном следы. Какая из двух гипотез правильная — ответ на этот вопрос мы, к сожалению, не находим и в заключении экспертов.

— Я принимаю заключение экспертов, — нарушил молчание начальник управления. — И мне не остается ничего другого, как признать, что Колечанский скорее всего случайно отломил хвостик «капли». В момент взрыва в руке у него находился напильник. Я не могу одобрить такой тенденции в деятельности следователя, когда он обязательно хочет найти преступника. Если мы не убеждены твердо, что совершено преступление, нам никто не приказывает, никто не заставляет тратить время на поиски несуществующего убийцы. В данном случае наши сомнения вполне обоснованны. Конечно, могло быть и так, что кто-то вбросил в окно эту странную «каплю». Но теперь я пришел к выводу, что просить разрешения продолжать следствие на основании вскрытых нами до сих пор фактов бессмысленно…

— Да, но возникли новые обстоятельства и новые факты… — нарушая дисциплину, перебил начальника Пастор. Поймав на себе строгий, осуждающий взгляд начальника, он испуганно замолчал.

— Ну что ты умолк? Давай, давай! — сказал начальник, хотя он был явно недоволен тем, что его перебили.

— У Леринца Колечанского есть еще и внебрачный сын, — сказал Пастор. — Парень двадцати лет. Покойный Колечанский все эти двадцать лет по суду платил на его содержание алименты. У меня еще не было времени переговорить с матерью ребенка. Звать молодого человека Леринц Фодор.

— Значит, все-таки есть генеральный наследник?! — вскричал Геленчер.

— Или главный подозреваемый?! — добавил, оживившись, Зеленка.

— Сегодня после обеда я отправлюсь к матери этого молодого человека. А если удастся, поговорю и с ним самим, — сказал Пастор.

— Коложи, а как велико наследство, оставшееся после смерти Колечанского? — поинтересовался Геленчер.

— Официальная опись имущества уже начата, но еще не закончена. Стоимость дома, обстановки, участка в тридцать соток, по предварительной оценке, составляет около полутора миллионов форинтов. Сумма вкладов в сберкассе известна. Специалисты по филателии еще не оценили коллекцию марок. Потому что коллекция эта большая и очень ценная, стоит больше миллиона форинтов.

— Словом, общая сумма приближается к семи миллионам форинтов? — уточнил Геленчер.

— Да, примерно.

— Теперь выслушайте новое задание: нужно выявить, кто из специалистов по стеклу мог изготовить «батавскую каплю». Поручаю это Коложи и Сабо. Зеленка, через несколько дней возвращается домой твой дорогой подозреваемый, переменил тон Геленчер. — Им ты и займешься.

— Балинтом Радачи?

— Угадал, — подтвердил Геленчер.

— Но о других делах, находящихся в производстве, тоже не забывайте, — предупредил начальник. — Повторяю: через две недели вы либо докладываете о результатах, либо мы закрываем дело. Поскольку я больше разрешения на продолжение следст ия просить не буду. Есть еще интересные факты о Леринце Колечанском?

— Пастор, твое мнение? — спросил Геленчер.

Пастор разложил перед собой на столе заметки и, поразмыслив немного, сказал:

— Убитому Леринцу Колечанскому в начале войны было двадцать лет. Его отцу удалось освободить сыночка от призыва в армию. Пока жив был отец, он следил за сыном строгим отцовским взглядом. Заставлял работать. По показаниям многих свидетелей, Леринц много лет водил машину отца, изучил во всех тонкостях автомобиль. Это ему впоследствии очень пригодилось. В кругу знакомых отца, довольно-таки широком, они нелегально скупали сырые необработанные кожи. Отец отдавал их выделывать на кожевенные заводы своих знакомых. Часть продукции он продавал по спекулятивным ценам, а большую половину кож спрятал в подвале и замуровал гладкой кирпичной стеной. Раз в неделю молодой человек имел выходной. В сорок четвертом году родители Колечанского находились в бомбоубежище, когда туда попала бомба. После их гибели Леринц Колечанский наследовал коммерческое предприятие отца, дом, коллекцию марок и спрятанные в подвале кожи. А поскольку он и раньше вел дела отца и распоряжался землей всей семьи, то, по существу, он и стал полномочным хозяином всего имущества клана. Старший брат его, Янош, еще до смерти отца попал в плен, и вся работа по коммерческому руководству фирмой теперь легла на плечи Леринца Колечанского. Впрочем, работы было немного, и он ее поручил своему помощнику. А сам Колечанский, освободившись теперь из-под родительской опеки, пьянствовал и гулял с офицерами и такими же богатыми молодыми людьми, как он сам, которые наводняли в то время его дом. Молодой богатый мужчина. Беспрерывные бомбежки, приближающийся фронт, неопределенность судьбы — все это способствовало тому, что он проводил свой дни и главным образом ночи в оргиях и гулянках. Как рассказывают Кечкеши, покойный Колечанский в последние месяцы сорок четвертого года, перед тем, как в город вошли советские войска, дома-то и ночевал всего одну-две ночи.

— Немножко пространный доклад, — заметил начальник.

— Попробую сформулировать покороче, — согласился Пастор. — После освобождения города Колечанский притих, залег в берлогу. В 46-м он женился. Взял в жены дочь одного из самых крупных богатеев в городе. Невеста в приданое получила от отца большой городской доходный дом в шестнадцать квартир. Привыкшая к развлечениям, она, выйдя замуж, все равно, как и прежде, продолжала веселиться. Когда не было дома мужа — с другими. Одной ей было скучно. Остальное можете себе представить. Развлекалась где могла: в «Белой лошади», дома, в постели — когда было с кем.

Ну а тут произошел переворот во внутренней политике страны. Политическая деятельность Леринца Колечанского закончилась. Подвалы опустели, а вскоре национализировали и его фирмы — по торговле кожами, аптеку, дом на Мельничной улице, доходный дом его супруги о шестнадцати квартирах. Словом, закончились гулянки до утра на улице Арпад. Колечанский пришел к выводу, что жена больше не помощница ему, а скорее обуза. Но молодая супруга не могла, да и не хотела порывать с прошлыми своими развлечениями. Тогда Колечанский решил развестись с ней. Что же делает крупный буржуа в такой ситуации? Систематически не приходит домой по ночам. Не возражает, что и жена приводит домой своих дружков и любовников. Но однажды поздно ночью, в нужный момент, он заявился домой, где и застал жену с любовником. Проводил молодца за ворота, потом сложил в чемодан женины вещички и все, что осталось из ее драгоценностей, да и выставил ее за ворота. В два часа ночи. На мороз. И очутилась она среди ночи на улице. А утром на рассвете узнали, что их хозяйка бросилась под трамвай. Где-то в подворотне и чемодан ее нашли…

…И стал Колечанский снова холостяком. А было ему тогда двадцать восемь. Выправил себе патент на открытие авторемонтной мастерской. Приспособился к новым условиям жизни в нашем обществе. Ну, конечно, мужчине в таком возрасте нужна женщина. У Леринца Колечанского после смерти жены были связи со многими женщинами. Но это все были непродолжительные романы…

…Я начал опрос с двух весьма интересных женщин, которые еще помнили Колечанского. Обе признались: знали его, ну и что? О себе тоже не распространялись. После долгих уговоров назвали еще несколько имен, но с явным удовольствием обозвали их шлюхами и другими подобными эпитетами. Навестил этих. С тем же результатом. То есть без результата, — повторил Пастор задумчиво. — Все они свое близкое знакомство с Колечанским отрицали. В общей сложности мне удалось выявить около четырнадцати женских связей убитого. Все женщины удивились его смерти и явно сожалели, что теперь их связь с Колечанским прервалась окончательно.

Хочу спросить: может быть, нам допросить нескольких из них официально?

— Нет, давайте не будем беспокоиться без надобности, — быстро возразил начальник управления.

Через два дня после допроса обоих Колечанскпх Эстер-младшая позвонила капитану Зеленке и пригласила его к ним в дом на чашечку кофе, сказав, что родители хотят поближе познакомиться с капитаном в неофициальной обстановке. Зеленка обрадовался приглашению; девушка нравилась ему.

Но когда он явился в дом Колечанских, Эстер огорошила его не очень разумным предложением отыскать следы от ботинок Колечанского-старшего в лесу.

Сначала следователь хотел решительно отказаться от этой фантастической затеи и про себя уже повторял возражения, которые он сейчас выскажет. Во-первых, с тех пор, когда Колечанские собирали в лесу грибы, прошло больше трех недель. За это время несколько раз шел дождь, были сильные ветры, начала подниматься молодая трава и зазеленели деревья, поэтому почти невозможно отыскать в лесу такие давние следы. Но по мере того, как он в уме перебирал все свои доводы, он должен был признать, что в рассуждениях Эстер Колечанской была известная логика. Ведь на ботинках обнаружены остатки болотистой почвы. Это уже какая-то определенность. Так почему же не попробовать? Тем более что для самого Зеленки это была редчайшая возможность поближе познакомиться с семьей девушки. Да и сделать это не составляло труда: капитан в этот день был свободен от службы.

Пока у них шел разговор с Эстер, пришла с работы хозяйка дома и пригласила Зеленку отужинать вместе со всеми. Зеленка принял и это приглашение. Словом, засиделся он у Колечанских. На сей раз до позднего вечера. Лишь часов в одиннадцать спохватился, подпрыгнул как ужаленный на стуле и, извинившись за столь долгий визит, поспешил откланяться.

— Здесь у нас как раз был бивак. Сало жарили на палочках, — объяснил Колечанский-старший на следующее утро, когда они прибыли в лес под названием «Большое болото».

Зеленка осмотрелся вокруг. Кромка леса тянулась перед ними в дюжине метров, отороченная кустами шиповника. Вдоль опушки пролегала проселочная дорога. По другую сторону проселка, далеко, насколько видел глаз, тянулось едва зеленеющее кукурузное поле.

— Ну и как мы пойдем дальше? — спросил он.

— Давайте развернемся в цепочку…

— Вот сюда я и вышел из лесу в прошлый раз! — вдруг обрадованно воскликнул Колечанский-старший. Все поспешили к нему. Здесь поле острым клином врезалось в край леса. От опушки из кустов шиповника лес отделяло небольшое, в несколько метров, болотце.

— Помню я и это болото. Я его тогда по краю обошел. Только оно, помнится, в то время побольше было. А мне не хотелось еще раз возвращаться в глухой лес, и я стал забирать левее, — объяснил он.

Колечанские и с ними Зеленка перебрались через болото по узенькому перешейку, на котором теперь курчавилась молодая кукуруза, а дальше им все же пришлось идти по невспаханной, хлюпающей под ногами, покрытой редкой травой луговине. Тут-то они и наткнулись на следы ботинок Яноша Колечанского, глубоко впечатавшихся в черную зыбкую болотистую землю! Они внимательно осмотрели вмятины в земле.

— Отец! Вот он, твой след! Смотри! — позвал отца Янош-младший.

Все сразу сгрудились вокруг него. Зеленка и Колечанский-старший принялись разглядывать след.

— Что ж, похоже, что это он и есть, — несколько неопределенно протянул Зеленка.

— Ясное дело, мой след, — подтвердил Колечанский. — Оттуда я шел, — кивнул он головой назад. — Но кукурузы я, конечно, не припоминаю. Ее, видно, позднее посеяли. А дальше я во: туда поддел…

Они шли, придерживаясь следов, по кромке поля.

Державшиеся впереди Зеленка и Янош-младший одновременно заметили на земле след, забрызганный чем-то белым и уже наполовину укрытый сочными молодыми листьями одуванчиков.

— Вот это-то нам как раз и надо! — обрадованно вскричал теперь уже Колечанский-младший. Зеленка же молча наклонился к следу, осторожно взял двумя пальцами немного белых крошек, смешанных с землей, и стал внимательно разглядывать их.

— Гипс! — определил он и улыбнулся остальным. — Ну знаете, скажи мне кто — ни за что бы не поверил! Это же какой счастливый случай, что след сохранился в таком виде больше трех недель. Прямо как в сказке. — Он наклонился и нагреб в целлофановый мешочек с пригоршню земли и рассыпанного вокруг следа гипса. — Ну что ж, это все мы теперь очень внимательно изучим!

— А вы не верили, что мы что-то найдем? — спросила Эстер.

— Честно говоря, нет, — подтвердил Зеленка, взглянув на девушку. Попросив у Илдико ее фотоаппарат, он сделал несколько снимков следа в разных ракурсах.

После столь счастливой находки можно было вернуться к исходному пункту и, как три недели назад, разбить бивак.

Весело запылал костер, но пока участники прогулки еще не принялись жарить над огнем сало на прутиках, Зеленка решил задать кое-кому несколько уточняющих вопросов. Начал он с Колечанского-старшего.

— Вспомните, во время вашей прошлой прогулки никого чужого поблизости не было?

— Был, помню, какой-то человек, у него еще шляпа приметная — зеленая с фазаньим пером. Мы его несколько раз видели, — сказал Колечанский-старший.

— Нам даже странным показалось — чего он все возле нас трется? Лес-то большой! — добавила Илдико.

Зеленка покивал головой. Потом он снова вернулся взглянуть на болотце, находившееся на расстоянии пятидесяти метров от них, за поворотом проселочной дороги.

— И молодые Радачи все время с вами были? Они не отставали, когда все пошли в лес?

Молодой Колечанский сразу же понял, куда клонит Зеленка.

— У Балинта не было при себе никакого гипса. Это совершенно точно. Мы же со станции с ним вместе отправлялись.

Зеленка закончил свои расспросы. Каждый подыскивал себе подходящий прутик, чтобы жарить над огнем кусочки сала. Пламя вспыхнуло ярче, и все расселись вокруг костра, предвкушая вкусную и веселую трапезу.

Как следует отдохнув и отведав пахнущего дымом аппетитного кушанья, все дружно встали, убрали за собой мусор, а остатки пищи сложили в сумки. Потом затоптали костер и закопали в землю тлеющие угли.

— Ну что, теперь пошли собирать ландыши? — предложила Илдико. И, сопровождаемая мужем, двинулась в сторону леса.

— Пойдем и мы. Пособираем цветов, — сказала, не смея обратиться прямо к Зеленке, Эстер. Тот с готовностью вскочил, и они скрылись за высокими зарослями шиповника.

У кострища остались только муж и жена Колечанские-старшие. «Чего мешать молодым?» — подумал отец и с удовольствием растянулся на траве. Через полчаса молодежь вернулась из леса — сразу всей гурьбой, веселые, с букетами цветов в руках, красивые, раскрасневшиеся.

Колечанский залюбовался детьми.

А во вторник утром, на оперативке, Геленчер предоставил первое слово Пастору. Тот доложил:

— Леринц Фодор, внебрачный сын покойного Леринца Колечанского, родился в 1952 году, в школе учился хорошо, затем окончил строительный техникум, после чего полтора года работал в Будапеште. Прописан в квартире матери, навещал ее два раза в месяц. Тридцать первого марта также ехал домой на три дня праздника, по до дома не доехал. Выпал с площадки вагона отправляющегося поезда и угодил под колеса. Смерть наступила мгновенно…

Леринц Фодор являлся сыном ныне покойного Леринца Колечанского, что подтверждается решением суда, согласно которому отец признавал мальчика своим ребенком и платил ему алименты до совершеннолетия. Поскольку Леринц Колечанский не оставил после себя завещания, Леринц Фодор после смерти отца являлся бы единственным прямым наследником.

В субботу после полудня я навестил Каталину Фодор, мать внебрачного сына Леринца Колечанского. В понедельник же, в Будапеште, в отделении железнодорожной милиции, я изучил дело Фодора. Что касается Каталины Фодор, то она одинока, живет в однокомнатной квартире. На вид она женщина симпатичная, ей под пятьдесят, всю жизнь была простой рабочей. Вот послушайте запись нашего с ней разговора… — Пастор включил магнитофон.

«— …О моем сыне? — зазвучал приятный женский голос. — Да вот его фотография… Тридцатого апреля он попал под поезд. Нет у меня больше сыночка, солнышка моего ясного… — нежные слова прервались горькими рыданиями.

— Это был несчастный случай?

— В Будапеште в милиции сказали, мол, есть свидетели, которые могут подтвердить, что при посадке на поезд была толчея и сына моего кто-то нечаянно столкнул с подножки, когда поезд уже тронулся.

— Может быть, он был выпивши?

— Нет, такого не могло быть. Сын мой никогда не пил. Уж поверьте мне, я вам правду говорю.

— И дома не пил?

— Да что вы! — Голос женщины сорвался на крик. — Не любил он спиртного! Хороший, добрый мальчик был. Работящий, послушный. Надежда моя единственная. Опора моя.

— Согласно книге актов гражданского состояния отцом его значится Леринц Колечанский?

— Да. — В голосе женщины зазвучали нотки легкой горечи. — Он платил мне все годы алименты, пока сын не вырос. Да, собственно говоря, Колечанский и не мог бы отрицать, что это его сын. Так он на него походил. Как вылитый. За алиментами мне, правда, пришлось обращаться в суд. Но платил он потом, после решения суда, всегда аккуратно и точно в срок. А вот сына своего он и видеть не желал. До суда. А уже когда решение суда состоялось, он сразу переменился. Начал снова ходить к нам. Иногда и я его навещала.

— Пожениться он вам предлагал?

— Нет. Об этом мы с ним никогда и не говорили. Да и не хотела я быть его женой. Вот так-то! Не по мне была такая жизнь барская. У них в доме знаете как — обслуга, прислуга. А я не люблю, когда мне прислуживают. Была я уже взрослая, знала, на что иду. Ну это вы сами должны понять. Увлеклась Колечанским. Он был нежен, мил. Видный мужчина был. Красавец. Я же сама хотела от него ребенка. Да, хотела. Мечтала о ребенке. А вот насчет того, была бы я счастлива с ним, с отцом моего ребенка, если бы переехала жить к нему, не уверена. Было в Леринце что-то очень жестокое. Беспощадное. Не знаю, как это и назвать.

— Ваш сын работал в Будапеште?

— Да. Но часто ко мне приезжал. Погостить. А как ждала я его домой и на эти праздники! Праздничный ужин приготовила. Вышла встречать на вокзал. Да вот и не дождалась. А после праздников приходит письмо из будапештской милиции. Сообщают: так мол, и так, сын ваш попал под поезд и погиб…

— Когда же это случилось? Тридцать первого марта?

— Да, тридцать первого марта. — Голос женщины был печальным. — Я на второй день отгул взяла, поехала в Будапешт. А в милиции мне говорят, дескать, есть свидетели, что мальчик мой в тот день выпил. Но я им не верю. И никогда не поверю никому…»

Пастор выключил магнитофон. Все задумчиво молчали.

— Ну, что скажете? — спросил он. — Замечу от себя: эта женщина говорила так искренне, что я, например, ей поверил. И поехал в Будапешт…

Следственная группа Будапештского управления внутренних дел проделала скрупулезную работу. Допросили всех свидетелей, которых только удалось найти. И все — за исключением двоих — показали: молодой человек был пьян, и, когда вагон качнуло, он слетел с площадки тамбура прямо под поезд. Но двое очевидцев, отец и сын, продолжают настаивать, что они хорошо видели, как какой-то молодой парень выпихнул этого несчастного с площадки вагона. Следственная группа будапештской милиции, сравнив эти противоречивые свидетельские показания, остановилась все же на версии, что Фодора действительно вытолкнули из поезда. И сделал это какой-то молодой парень…

— Чем они занимаются, эти ваши свидетели? — спросил Геленчер.

— Старший, отец, — бригадир в сельскохозяйственом кооперативе «Прогресс» села Каплонь.

— Возраст?

— Сорок пять. Второй — его сын, студент художественного института. Двадцать два года. С погибшим они оба не были знакомы. Так что можно быть уверенными, что мнение их не предвзятое.

— Что ж, обоих и в самом деле можно считать хорошими, объективными свидетелями, — вслух подумал Геленчер. — Отцу, как бригадиру, вообще положено хорошо разбираться в людях. У сына тоже должны быть отличные наблюдательные способности. Художник! Но у нас все еще пока нет подозреваемого. Так что нам просто некого предъявить им для опознания.

— Леринц Фодор — единственный прямой наследник убитого Колечанского. Вполне вероятно, что кто-то умышленно выпихнул его из поезда, замаскировав преднамеренное убийство под несчастный случай. Это моя точка зрения.

— Ты что же, утверждаешь, что дело Леринца Фодора связано с делом об убийстве Колечанского? — уточнил Геленчер.

— Пока я утверждаю только, что за три недели до насильственной смерти Леринца Колечанского кто-то убил его законного наследника. И предполагаю, что совершило оба эти преступления одно и то же лицо…

— Итак, на сегодня мы имеем троих наследников убитого: двух родных сестер и брата, — подвел итог сообщению Пастора Геленчер. — Возвратимся к ним… — Он надолго задумался, обводя взглядом коллег. — Я согласен с версией Пастора, что оба дела связаны между собой, и потому давайте вынесем постановление: материалы этих двух дел объединить и следствие по делу об убийстве Леринца Колечанского распространить на выяснение обстоятельств, связанных с убийством Леринца Фодора. Нам предстоит также установить, кто из семейства Колечанских, Радачи или Паланкаи 31 марта этого года находился в Будапеште. Лучше всего справиться об этом по месту работы каждого. Пастор, Зеленка, поручаю это дело вам.

После наступившего продолжительного молчания заговорил Зеленка:

— У меня есть предложение, чтобы кто-то из управления поехал в Будапешт в центральный архив и запросил там информацию, не возвратился ли кто-нибудь из Паланкаи — отец или сыновья — в Венгрию из-за границы.

— Согласен, — одобрил Геленчер. — Есть основания предположить, что один из Паланкаи потенциально мог быть убийцей. Кстати, мы еще не знаем, что за «человек в зеленой шляпе с фазаньим пером» находился, как выяснилось, в лесу, не знаем также и то, кто все же был в действительности убийцей Леринца Колечанского. Необходимые распоряжения в связи с твоим предложением, Зеленка, я сделаю.

— У меня вопрос, — снова подал голос Зеленка.

— Давай вопрос.

— В протоколе осмотра места происшествия записано, что занавески на окне не были повреждены. Значит, через окно никто не проникал в комнату?

Геленчер одобрительно посмотрел на него.

— Но между занавесками имелась щель сантиметров в тридцать-сорок. Так что преступнику вполне можно было именно в эту щель и вбросить стеклянный шарик, — почти про себя отметил Зеленка.

— Спасибо. Надеюсь, новых убийств в этом деле мы не обнаружим, — рассудил Геленчер.

Но он заблуждался.

— И закончим мы сообщением Коложи. Пожалуйста!

Когда Коложи услышал, что Геленчер предоставляет слово ему, он как-то сразу помрачнел.

— Мне поручалось выяснить происхождение богатства Колечанского, проследить его аферы, выявить его врагов, обиженных им людей, установить имена тех, кого он, попросту говоря, обобрал. Докладываю: многих фактов я пока не нашел, однако о самом наследстве уже сейчас могу сказать следующее. В начале века тогдашний глава Колечанских, дед убитого, держал собственную торговлю кожами н$ улице Арпад и имел в этой отрасли солидную репутацию…

— Это как раз нам известно, — заметил Геленчер.

— Ну что ж, — обрадовался Коложи. — Тогда не буду повторяться, а попрошу написанную мною подробную справку приобщить к делу. На словах же замечу: преступник, стремясь заполучить все богатство, наверное, не остановится на этих первых двух жертвах и предпримет дальнейшие попытки убийств. И я хотел бы обратить на эту опасность ваше внимание.

На следующий день, утром, перед тем как передать Геленчеру папку с документами, Зеленка внимательно просмотрел заключение экспертов о том, что обнаруженная на ботинке Колечанского почва идентична пробе, взятой в лесу «Большое болото». Дело со следами в саду убитого прояснилось. Преступник выследил Яноша Колечанского, приметил, где тот оставил на почве следы поотчетливей и на другой или третий день съездил в лес еще раз и изготовил по ним гипсовую отливку.

Довольный своими результатами, Зеленка наведался к Колечанским. К своему немалому удивлению, здесь он случайно выяснил, что Колечанский-младший в конце марта ездил в Будапешт получать награду. Домой же он возвращался не на машине и не вместе с начальником, а один, и тем самым поездом, с которым в свою последнюю поездку отправился Леринц Фодор.

— Почему вы поехали домой поездом? — спросил Зеленка инженера.

— Начальник остался в городе у своего брата и собирался возвратиться только утром. Он и мне предложил переночевать у них, но я спешил домой. Дома жена ждала…

— А когда поезд отходил, на вокзале не произошло ничего необыкновенного?

— Как же! Несчастный случай произошел. Какой-то молодой парень выпал из вагона и угодил под колеса, по-езд-то как раз отправился. Прямо на месте скончался, бедняга. Из-за этого мы тогда еще здорово опоздали.

— Кого-нибудь из знакомых встретили на Западном вокзале?

— Нет.

— Балинта Радачи не видели там?

— Нет. Если бы встретились, дальше вместе поехали бы.

— А такой Леринц Фодор вам известен?

— Нет. Кто это?

— Строитель. Это как раз он и выпал из вагона.

— Я не знал его.

— Благодарю.

После обеда Пастор доложил Зеленке, что Балинт Радачи выходит на работу завтра утром.

— Знаю. Он сегодня должен был вернуться из дома отдыха на Балатоне.

По указанию Геленчера допрос Паланкаине провели в служебном кабинете Зеленки на следующий день утром. Протокол поручено было вести Пастору.

Паланкаине явилась точно ко времени. По ее неуклюжим, вялым движениям Зеленка понял, что мадам уже с утра порядком «набралась». Он объяснил приглашенной, что ее допрашивают в качестве свидетельницы и что в соответствии с законом она обязана говорить полную правду. Зеленка помнил, как странно возмущалась Паланкаине в прошлый раз. На этот раз она выслушала объяснение Зеленки очень спокойно, без всяких эмоций.

— Знаете ли вы Леринца Фодора? Он внебрачный сын вашего младшего брата Леринца Колечанского.

— Я никогда не обращала внимания на шлюх и на их ублюдков. Хотя был у меня когда-то ученик с таким именем.

— Хорошо. По каким делам вы ездите регулярно в Будапешт?

Вопрос впервые вывел женщину из ее непоколебимого равновесия. Но только на миг. Мгновение спустя она снова обрела спокойствие.

— По личным.

— Прошу уточнить. Еще раз напоминаю вам, что вы обязаны говорить правду и отвечать на все наши вопросы.

— Ну, словом… Муж после войны меня бросил. Бежал на Запад… — Она вызывающе вскинула голову. — И я встречаюсь сейчас с одним мужчиной…

Зеленка не поверил своим ушам. У него вполне обоснованно зародилось подозрение, что сидящая перед ним женщина хочет скрыть истинную цель своих поеьдок и свидания с мужчиной — это всего лишь отговорка.

— Только поэтому?

— Да. Только.

И все же Зеленка ощутил в ее голосе неуверенность, и поэтому следующий вопрос он поставил еще более остро:

— Зачем вы ездили в Будапешт 31 марта?

— 31-го? — переспросила Паланкаине. — Не помню.

— Да, 31-го, накануне пасхи. На страстную пятницу. И в тот же день вернулись обратно. Никакой встречи с мужчиной у вас не было.

— На страстную, говорите? Теперь я припоминаю. Мой муж переслал из Канады через одного своего приятеля небольшой сувенир для меня. Ездила за ним.

Немного поколебавшись, Зеленка решил не расспрашивать ее более подробно о сувенире. И лишь позднее понял, что здесь он как раз и допустил ошибку.

— Вы долго беседовали с приятелем своего мужа?

— Нет. Только взяла посылочку. Я торопилась. На другой день у меня были намечены всякие дела.

— Хорошо. Допрос окончен, — холодно сказал Зеленка.

— Вы что, арестуете меня?

— Нет. Идите.

— Значит, из милиции? — улыбнулась, подняв взгляд на Зеленку, молодая Радачине после того, как внимательно изучила удостоверение Зеленки. — Надеюсь, я ничего незаконного не совершила?

Она была очень привлекательна, стройна, вся в струнку, просто, но со вкусом одета.

— Нет, мне кажется, не совершали, — сказал Зеленка, с трудом удерживаясь от улыбки.

— Проходите, садитесь, — вежливо пригласила молодая женщина, предлагая стул в небольшой, тихой комнатке.

Зеленка сел рядом с заваленным корректурами столом.

— Как вам, вероятно, уже известно, недавно был убит Леринц Колечанский…

— Да, я слышала об этом… Когда мы отдыхали на Балатоне… Мне очень жаль его, это был милый человек…

— Да, вы должны были хорошо его знать. Вы же полгода жили у него в доме.

— Семь месяцев. И столовались у него.

— А сколько вы за это платили?

— Нисколько. Дядя Леринц говорил, что он хочет помочь нам избежать нужды в самом начале нашей семейной жизни…

— И помог?

— Нет, мы так ничего и не скопили за это время.

— А почему вы уехали от него? Стали снимать комнату у чужих…

— Я-то была довольна. Но муж мой настаивал на переезде на другую квартиру.

— Почему?

Радачине поколебалась, не зная, как лучше ответить.

— Можете смело говорить. Все, о чем вы здесь скажете, является для нас служебной тайной.

— Ну, словом, муж ревновать начал.

— У него были на это основания?

— Вы знали Колечанского при жизни?

— Нет, но я вот вижу перед собою вас.

— Ясно, — рассмеялась молодая Радачине. — А мой муж знал еще и своего дядю… И очень хорошо знал.

— Что, Колечанский делал вам какие то неприличные предложения?

— Нет, он был достаточно утонченным человеком. Ну, ухаживал… Словом, вы понимаете, о чем я говорю… Да у него и не было такой необходимости. Две дамы постоянно к нему в дом наведывались. Так что куда уж мне.

— Вы их знали? И кто мог убить Колечанского? Были у него враги?

— На эти вопросы я не смогу ответить.

— Но все же кого-то вы подозреваете?

— Я просто думаю, что это мог быть друг какой-то из его любовниц…

— Из ревности?

— Да. Мужчины… отдельные мужчины еще не избавились от средневековых взглядов на мораль. Все еще думают, что живут где-то в лесу. И не могут привыкнуть, что женщины тоже люди, а не беззащитные оленихи, которые без всякого сопротивления покоряются победителю в поединке самцов.

— Что ж, хорошее сравнение! — с улыбкой отметил Зеленка. — Кто вы по профессии?

— Я корректор. Вычитываю тексты на венгерском, английском, русском языках.

— Довольны своей работой?

— Нет, — посерьезнев, отвечала молодая женщина. — Я хотела бы заниматься художественным переводом. Несколько рассказов я уже перевела, их опубликовали. А сейчас перевожу роман. Но имени у меня пока нет. Вот добьюсь успехов в переводе и работу корректора оставлю.

— Ну что ж, желаю успеха.

— Спасибо!

— Однако вернемся к делу об убийстве. Значит, никого из знакомых вам лиц вы не подозреваете?

— Нет.

— Все признаки говорят за то, что Леринца Колечанского убили из-за его богатства.

— Из-за богатства?! — удивилась Радачине.

— Да. С этой позиции вы можете кого-нибудь подозревать в преступлении?

— Нет. Я просто об этом никогда не думала. Кто же мог быть таким зверем?

— Хотел бы и я знать…

— К сожалению, ничем не смогу вам помочь. Поверьте, если бы я подозревала в убийстве даже собственного брата, я бы не стала от вас скрывать. Верите мне? — посмотрела она прямо в упор на Зеленку.

— А госпожу Паланкаине вы знаете? — спросил Зеленка после краткого молчания.

— Разумеется. Тетя моего мужа. Она же была на нашей свадьбе. Все жужжала, замечания делала: и это не так, и то не этак. Почему не в церкви венчаемся? Ну и все такое! Ей-то, спрашивается, какое дело?

— У вас с ней хорошие отношения?

— Я, к примеру, с тех пор как вышла замуж, только раз была у нее. А муж частенько к ней наведывается. Он хотел бы, чтобы мы переехали к тете Эдит жить. Ну, словом, к Паланкаине. Квартира у нее подходящая, да вот сама она — нет. Не люблю ее.

— За что же?

— Злая, подлая особа. Того и гляди лопнет от злости. Да я ее видеть не хочу, не то чтобы переселяться к ней!

— А супруг ваш ее любит?

— Ну в гости ходит…

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Не знаю, как и ответить. Факт, что мой муж хотел бы заполучить ее квартиру.

— Вы недовольны вашей нынешней квартирой?

— Чем же быть довольной? Коммуналка, она и есть коммуналка. Да к тому же не наша.

— Когда вы возвратились с Балатона?

— Позавчера уехали из санатория. Ночевали в Будапеште у одной моей родственницы. Муж должен был перегнать директорскую машину домой. Вчера на этой машине мы и приехали.

— А в Будапеште вы все время с мужем вместе были?

— Утром муж ушел за машиной. В полдесятого выехали домой. Один час отсутствовал.

— А сегодня утром он опять в Будапешт уехал?

— Да, еще вчера ему велели в пять утра подать машину к дому директора.

— И когда он вернется, сегодня?

— Не знаю, на ночь они остаются там, в Будапеште. Это уж точно.

— Спасибо. Попрошу вас, если вспомните что-то, связанное, на ваш взгляд, с убийством, известите меня.

— Конечно, конечно. Буду иметь в виду. До свидания.

В пятницу утром первым доклад делал Коложи:

— У нас в городе проживают четверо мастеров-стеклодувов. Все молодые, меньше тридцати. Трое работают на фабрике учебных пособий, а четвертый — в кооперативе кустарей. Он как раз был знаком с Колечанским, остальные даже фамилии такой не слышали. О «батавской капле» тоже не знают. Считают, что такую «каплю» изготовить невозможно. Но заинтересовались и после нашего разговора решили попробовать. Я был у них на фабрике, сам видел. Им удалось сделать несколько «капель», но взрыва не получилось, капли просто рассыпались на мелкие осколки. Короче говоря, после этих опытов мастера утвердились в мнении, что взрывающихся стеклянных капель не существует.

— Но не мог же эксперт по стеклу ошибиться?! — воскликнул Деметер. — Ведь и судебные медики, подписавшие протокол вскрытия, совершенно определенно указывают, что смерть вызвана осколками от взрыва стеклянного предмета. С ними уж не поспоришь. К тому же при экспертизе никаких следов взрывчатки обнаружено не было.

— Однако стеклодувы считают, что «батавская капля» — это просто абсурд, — упрямо повторил Коложи.

— А может быть, они недостаточно хорошо знают свое дело? — не сдавался Деметер.

— Правил без исключений не бывает, — заметил Геленчер: — А что, кроме этих четырех, больше нет в городе мастеров-стеклодувов?

— Нет.

— А любителей-умельцев?

— Есть один. Мартон Силади. Он порой для забавы делает разные висюльки на новогоднюю елку.

— А нет ли, скажем, ремесленников, ушедших на пенсию?

— Таких нет.

— Ты предлагаешь допросить кого-нибудь из специалистов по стеклу?

— Нет.

Геленчер решил проинформировать своих коллег о проделанной им самим работе.

— А вот я вчера допросил Мартона Силади насчет его алиби, об отношениях с Колечанским и, кстати, о способе изготовления «батавской капли». К сожалению, поговорив с ним, я умнее не стал. Силади доводилось читать о так называемой «батавской капле». Но сам он никогда не пробовал ее изготовить. Хотя бы одну. Сказал, что у него нет необходимого для этого оборудования. Да и дело это его мало интересует. Мое впечатление, что он смирился с потерей Гизелы Литваи. Насчет Леринца Колечанского ничего нового не сказал.

В субботу в пять часов утра Зеленка и Пастор отправились в путь. Они рассчитывали застать бригадира сельхозкооператива Зайку еще на центральной усадьбе. Но опоздали. К этому времени Зайка уже уехал в поле. Порасспросив подробнее, где можно найти бригадира, они отправились на поиски. Но поиски оказались напрасными. Полдня пропало даром.

Зайка появился в конторе около часа дня.

— На Западном вокзале из вагона поезда выпал молодой человек по имени Леринц Фодор, — начал разговор Зеленка.

— Не выпал, а выпихнули! — тотчас же перебил его Зайка. — Могу рассказать то, что сам видел. Народу в вагон набилось, как сельдей в бочку. Мы с сыном стояли недалеко от двери. А когда поезд уже тронулся, какой-то парень вспрыгнул на подножку и давай всех расталкивать. В конце концов пробрался все же в тамбур. А тот бедняга — Фодор, говорите, — как раз у самого края площадки стоял. Так вот парень этот вдруг взял да и выпихнул его… прямо под колеса.

— Как так «выпихнул»?

— Ну как выпихивают? Очень просто. Уперся ему руками в грудь и толкнул.

— Может быть, Фодор пьяный был? Пошатнулся и упал на него? А тот его просто оттолкнул от себя?

— Да не был он пьян!

— А молодого человека, который толкнул Фодора… тогда, в Будапеште, в милиции, вы даже утверждали, что могли бы узнать его.

— Конечно, узнал бы.

— И все же я никак не могу свести концы с концами в этом эпизоде. Все происходящее вы видели лишь одно мгновение. Между прочим, лампочки на площадке вагона не горели. Свет падал только от фонарей с перрона вокзала. На площадке была толкучка. И все же в этой полутьме и толкучке вы, товарищ Зайка, разглядели этого молодого человека?

— Да, представьте, разглядел, — улыбнулся Зайка. — Тут, конечно, мои позиции не очень сильны. Но все-таки было как я говорю. Вы только покажите мне этого парня, хулигана этого, и я вам сразу скажу: он! Я, кстати, в Будапеште тогда так же говорил, когда меня в милиции на вокзале допрашивали.

— Что ж, попробуем. Вот у меня здесь несколько фотографий молодых людей. Среди них есть и те, кто ехал с этим поездом. Кого-нибудь из них вы узнаете?

Зеленка разложил на столе перед Зайкой шесть фотографий молодых ребят приблизительно одного возраста. Зайка долго вглядывался в фотографии, потом отобрал две и протянул Зеленке.

— Вот эти двое могли быть, — задумчиво проговорил он. — Но точно сказать, который из них был тот хулиган, не смогу.

Зеленка увидел, что Зайка выбрал фотографии Яноша Колечанского-младшего и Балинта Радачи.

— Только на этих фотографиях лица слишком уж какие-то каменные. Там, в вагоне, я видел всего человека, во весь рост, живьем. А здесь одно только лицо. Да, вот он, тот хулиган! Теперь я даже знаю, почему он мне запомнился. Он, когда протискивался в вагон, очень уж ненавистно смотрел на того, кого потом выпихнул. Ну прямо как зверь! Как убийца, который на свою жертву ножом замахивается! Но лучше, если вы их мне в натуре предъявите для опознания. Тогда конечно… Если один из этих действительно там был.

Зеленка, убрав фотографии, разложил на столе перед Зайкой шесть новых, женских. В том числе и фотографию Паланкаине.

— Посмотрите теперь на эти фотографии. Одна из женщин тоже могла быть на площадке вагона. Кого-нибудь узнаете?

Зайка провел взглядом по фотографиям.

— Нет, ни одна мне не знакома, — ответил он. — Скажу только, что вот эта, видать, порядочная злюка, — показал он на фотографию Паланкаине. — Но чтобы видеть ее? Не припоминаю. Не видел.

— Вы не дождались бы, пока мы перепечатаем протокол? — спросил Зеленка.

— Дорогой товарищ следователь, у меня еще столько дел на работе. Так что дожидаться я не смогу. Я лучше потом подпишу. Приеду в город и подпишу. Специально зайду к вам в милицию.

— Только, пожалуйста, поскорее приезжайте! — попросил Зеленка.

— Ну вот мы и приехали. Рабочий день окончен, — сказал Пастор. — Сегодня я на службу больше не пойду. Голоден как волк.

— Да. Длинный получился у нас рабочий денек, — поддакнул водитель.

— Хорошо, высадим тебя возле того дома, а я все же еще загляну в отдел, — сказал Зеленка.

Возле управления милиции он вышел, перебросился несколькими словами с дежурным, просмотрел свежие оперсводки. Было уже больше половины восьмого, когда он отправился домой. Есть хотелось страшно, казалось, что он даже во рту ощущал вкус несъеденных обеда и ужина. Однако не успел он пройти и полсотни шагов, как ему встретилась Эстер. Девушка еще издали заулыбалась ему, протянула руку, и после традиционных вежливых вопросов и ответов Зеленка пригласил ее в близлежащую кондитерскую, на кофе. И она с явным удовольствием приняла предложение.

— А знаете, — сказала Эстер, когда они расположились за столиком в кондитерской, — я ведь сбежала из дому! А точнее, от тетушки Эдит. Боюсь я ее. До чего же это злая женщина!

Слова Эстер заставили Зеленку призадуматься. Сегодня он уже во второй раз слышал такую характеристику госпожи Паланкаине. Заказав кофе, Зеленка спросил Эстер, не хочется ли ей чего-нибудь сладкого? Девушка выразила желание съесть пирожное. И Зеленка заказал сразу три: ведь он и сам был голоден, как целая стая волков.

— А я уже поужинала, — сообщила Эстер.

— Так рано?

— Мы рано ужинаем. Встаем-то в пять часов утра!

И это Зеленка отметил для себя.

В одно мгновение проглотив два пирожных, он заказал еще два.

— Любите сладкое? — улыбнувшись, спросила Эстер.

— Да нет, мы сегодня ездили на периферию. И я с самого утра еще не ел.

— Почему?

— Не было времени. Если по чести, то я должен бы пригласить вас на хороший ужин.

— Я все равно не приняла бы такого приглашения, — со смехом возразила Эстер.

Разговор оживился. Слова, улыбки, острые реплики так и порхали над столиком. Настроение было великолепным. Зеленка первым спохватился, взглянул на часы и с ужасом увидел, что уже десять вечера. С тех пор как он встретил Эстер, сейчас он впервые подумал, что их знакомству никогда бы не состояться, если бы не это преступление. И в его голове опять замелькали мысли об убийце, который уже погасил две жизни и может пока и дальше заниматься своим страшным ремеслом.

— Я прошу вас, очень прошу, — сразу посерьезнев, сказал он девушке, — если хоть что-то покажется вам подозрительным или даже просто странным — с любым из вас, — сразу же звоните мне! Звоните в любое время дня и ночи. В милицию или ко мне на квартиру. Обещаете?

— А почему? — нахмурилась Эстер. — Что, собственно, может с нами случиться? Ведь у нас-то нет врагов.

— Вы заблуждаетесь! Теперь вы — наследники!

— О, конечно. Я как-то даже забыла об этом. А вы кого-нибудь конкретно подозреваете?

— На этот вопрос я пока еще не могу ответить. Условимся, что вы удовлетворитесь тем, что я сказал. Но я боюсь, очень боюсь за всех вас.

Эстер испытующе-задумчиво посмотрела на Зеленку. Она поняла вдруг, как серьезно он говорит, взвешивая каждое слово.

— Ну, так вы обещаете?

— Да, конечно. Обещаю, — подтвердила девушка Зеленка написал на вырванном из записной книжки листке два телефонных номера.

— Вот, пожалуйста. По какому-нибудь из них вы обязательно меня найдете. Звоните в любое время. Днем и ночью.

Уже далеко за десять они простились у входа в дом Колечанских. Эстер показалось, что Зеленка слишком уж долго удерживал ее руку в своей.

Дома Зеленку ждал оставленный на столе ужин. Он сразу же отправился мыть руки, но в это время зазвонил телефон. Зеленка взял трубку и совершенно механически взглянул на часы. Часы показывали 22.50.

— Слушаю! — унылым голосом сказал он в трубку, совершенно уверенный в том, что звонят с работы.

— Зеленка, это вы? — спросили в трубке. Он узнал голос Эстер.

— Да, я. Слушаю…

— Вернулась домой, а квартира полна газа. Маму и папу только что увезли на «скорой».

Зеленка даже подскочил. Сонливость как рукой смахнуло.

— Что вы говорите?! — закричал он в трубку.

— Они ведь спали все, — продолжала Эстер.

— Так надо было сразу же мне звонить!

— Сначала вас, как видно, не было. Вы еще домой не успели вернуться. А потом уж и у меня не было времени звонить.

— Я бегу! В каком они состоянии? В тяжелом?

— К счастью, нет… По крайней мере врачи так говорят… Словом, вовремя я домой вернулась. Ну, я вас жду…

Зеленка бегом бросился вниз по лестнице. К дому Колечанских он примчался как раз, когда дворник уже запирал подъезд на ключ. В квартире Колечанских были настежь распахнуты все окна. Зеленка, стоя на галерее перед кухонным окном, втянул воздух носом. Газом не пахло. Не пришлось ему и звонить. Дверь уже распахивала Эстер.

— Как все это получилось? — сердито, недовольно спросил Зеленка, прежде чем Эстер усадила его в столовой.

— Я как вошла, сразу почувствовала, что вся квартира пропахла газом. Помчалась по комнатам, распахнула все окна, двери, затем перекрыла краны на газовой плите. Они все до одного-единого были открыты, причем до упора. Кинулась к родителям, а они уже без памяти… Насилу в чувство привела. Сначала вызвала «скорую». Потом вам позвонила. Словом, хорошо, что вовремя домой вернулась. О, господи, ну почему я раньше не пришла?! — спрашивала она скорее себя, чем Зеленку.

— Как чувствует себя ваш брат и его жена? — спросил Зеленка.

— Комната брата в конце коридора. Там я вообще не почувствовала запаха газа. Думаю, это потому, что они всегда спят с открытыми окнами.

— Случайно газовые краны сами по себе открыться не могли, — мрачно заметил Зеленка.

— Да уж, конечно, нет! — решительно подтвердила Эстер. — Ведь они были открыты на всех горелках. Даже в духовке. Значит, кто-то намеренно открыл их!

«И я так считаю, — подумал Зеленка. — Один кран еще мог остаться открытым. По забывчивости, случайно. А уж два или тем более все!»

— Но неужели никто из семьи не почувствовал запах газа?!

— Может быть, спали, когда кто-то краны отворачивал. А может быть, потому не чувствовали, что много выпили…

— Так кто же был у вас вечером?

— Я уже говорила: тетушка Эдит, от нее-то я и сбежала. Потом супружеская пара молодых Радачи, тетушка Адель и мы.

— Это что же, была встреча всех членов большого семейства?

— Да, отец пригласил всех родственников, чтобы объявить им, что он отказывается от своей доли наследства.

— Он же мог это сделать и без них?!

— Да, но он хотел спросить мнение всех. Возможно, кто-нибудь пожелал бы что-то оставить за собой. Как я поняла, отец намеревался одной из своих сестер отдать дом Колечанского, другой — большую часть денег, а коллекцию марок, собственную долю отца, передать в дар городу. Словом, как-то так. Ну вот, отец со своей стороны и сделал первый шаг. Очередь была за сестрами.

— И что они ответили? Какой вариант выбрали?

— Ничего не выбрали. Балинт первым заявил, что дядя мог бы, например, передать коллекцию и ему, поскольку, если бы дядя Леринц успел написать завещание, он наверняка завещал бы ему коллекцию. Обе тетушки начали претендовать на его дом на улице Арпад. И на деньги тоже. Каждая требовала себе все наследство. Разве не смешно?! Зато все совершенно единодушны были в том, что отец не имеет права отказываться от своей доли в пользу города. Это имущество, мол, принадлежит семейству Колечанских в целом и потому внутри клана и должно остаться. И тут началась отвратительнейшая схватка этих жадных людей. Потому я и убежала. И случайно встретила вас.

— Понятно, — пробормотал Зеленка.

— И ради этого проклятого наследства кто-то хотел убить моих родителей?! — вскричала, плача, Эстер.

— И не только их. И вашего брата, и наверняка вас в придачу. Но вот кто открыл краны?

— Не знаю, — задумчиво пролепетала Эстер. — Тетя Адель ушла вместе со мной. Она сказала, что дома еще ждут дела.

Девушка вздрогнула под набежавшим порывом ночного воздуха. Зеленка догадался, что ей холодно, и предложил:

— Давайте закроем окна и двери. Теперь уже можно.

Закрыв окна в столовой и передней, он снова сел к столу.

«Так как же все-таки осуществлялась эта попытка нескольких новых убийств? — раздумывал он. — Убийца мог открыть краны, только когда вся компания уходила. В другом случае он сам рисковал отравиться газом. Да и остальные обратили бы внимание на запах. А под каким предлогом он вышел на кухню? Ушел, а затем вернулся в квартиру уже после ухода остальных? Остался последним? Точно! Наверняка краны открыл тот, кто уходил последним! Или кто-нибудь под каким-то предлогом действительно возвратился в квартиру?!»

— Мне сейчас обязательно нужно переговорить с вашим братом, — сказал Зеленка. — Разбудите его.

— Может, не надо? Брат очень устал. Вчера он всю ночь разъезжал по области. Проверял насосы, откачивающие грунтовые воды. Домой вернулся на рассвете. И Илдико тоже не спала. Ждала его. Да и вечером поддали как следует, — возразила Эстер. Зеленка одним движением руки отмахнулся от всех ее возражений.

— Разбудите, пожалуйста! — повторил он настойчиво. — Впрочем, подождите! Сначала сварите кофе. Для вашего брата. Ну и для нас с вами тоже.

Эстер с готовностью поднялась. Ее ничуть не обидел почти приказной тон Зеленки.

Чтобы дело шло быстрей, Зеленка сам принялся помогать ей готовить кофе, исподволь наблюдая за быстрыми, почти грациозными движениями девушки. Она несомненно нравилась ему!

С большим трудом, правда, но Эстер все же удалось разбудить брата. Сначала вернулась в столовую она, за нею заспанный Янош Колечанский-младший.

Вскоре Эстер принесла кофе. По половине чашечки они выпили молча.

— Я хотел бы, — сказал Зеленка, — чтобы вы подробно описали, что происходило здесь сегодня вечером?

— Ну да, моя сестричка мало чего, естественно, знает. Она блистательно исчезла, — с улыбкой взглянув на Эстер, сказал он. — Я тоже с удовольствием последовал бы ее примеру, но вынужден был остаться здесь. Отец попросил меня. А он созвал нас всех, весь наш клан, так сказать, чтобы обсудить, как лучше разделить наследство. Ну а во-вторых, потому, что хотел открыто заявить, что от своей доли в наследстве он отказывается. В пользу города. Ну тут на него и накинулись! Все! Закричали, загорланили, что, мол, богатству рода Колечанских положено всегда оставаться внутри клана. Закипел спор, со всякими упреками, выпадами, оскорблениями друг друга. Отцу разъяснили, что ежели он намерен отказаться от своей доли в наследстве, то пусть, мол, отказывается. Но в их пользу! Дом на улице Арпад обе тетушки стали каждая себе требовать. Словом, переругались все. Особенно тетя Эдит и кузен Балинт. Эти были непреклонны. Тетушка Адель, та, правда, сразу после ужина ушла. Но спор и без нее продолжался. В конце концов спор закончил отец. Сказал, что мы привыкли рано ложиться спать, и дал всем понять, что решение свое он никому в угоду менять не станет, тут уж все начали прощаться, расходиться.

— Последним кто уходил?

— Сначала тетя Адель с моей младшей сестрой. Остальные после. Молодых Радачи я проводил до калитки.

— А Паланкаине? Тоже ушла?

— Да, но она еще вернулась. Попросила у отца взаймы сто форинтов. Ну, он без разговоров достал деньги из бумажника и дал ей.

Янош-младший отправился спать. Эстер вынесла на кухню посуду.

Оставшись на несколько минут в одиночестве, Зеленка принялся обдумывать только что услышанное. Паланкаине? Неужели она? Как Зайка сказал, взглянув на ее фотографию? Злая женщина? Так оно и есть. Ненавидит и брата, и сестру, и всю семью брата. Хотела бы завладеть всем наследством. Получив наследство, она, конечно, сразу же укатит в Канаду. К мужу, сыновьям. Из всех Колечанских, наверное, она одна знала о существовании Фодора, поскольку он был ее учеником. Могла она знать и о том, что покойный брат собирался жениться. Ведь она учительница, а там, в узком кругу, такие слухи быстро распространяются. Алиби у нее нет. Что она в эти дни делала, где была? Словом, она вполне имела возможность совершить оба преступления. А сегодня? Из всех одна она возвращалась в квартиру. Нет, ее надо брать под стражу. Пока не поздно!

— Вы знаете адрес Паланкаине? — спросил он у возвратившейся Эстер.

— Конечно. Она живет на улице Галамбош. Номер дома не помню. Вы что, неужели на нее подумали?

— В данный момент — да.

— Как же так?! Мы ее в гости пригласили, а она… — возмущенно проговорила Эстер.

— Бывает и такое. Скорее всего именно она и открыла газовые краны. У нее была для этого возможность, — сказал Зеленка, набирая номер телефона. Отдав распоряжение дежурному немедленно отыскать через справочное бюро адрес Паланкаине и назвав место, где находится сам, распорядился прислать за ним как можно быстрее машину, двух дежурных техников и двух детективов.

— В квартире Радачи есть газ? — спросил он, поворачиваясь к Эстер.

— Они же снимают только комнату! Газа у них нет. Печка-«буржуйка» стоит в комнате.

— Ну тогда не станем их беспокоить, — с облегчением проговорил Зеленка.

— Тетю Эдит арестуют?

— Вполне возможно.

— А вы куда едете?

— К ней. Посмотрим, что она сейчас д; лас. Сначала наш техник осмотрит газовые кран! Давайте выйдем вместе, откройте мне парадное. Незачем лишний раз тревожить дворника.

Перед входом в дом уже стояла машина. Минуту спустя Зеленка, пригласив с собой двух детективов и Деметера, снова вернулся в квартиру Колечанских.

— Попробуйте отыскать и взять отпечатки пальцев с газовых кранов, — приказал Зеленка Деметеру. Пока Деметер занимался своим делом, Зеленка в гостиной информировал коллег о происшедшем.

— Нашли на одном кране отпечатки пальцев только одного человека, — доложил немного погодя Деметер.

— Мои, — тотчас же сказала Эстер. — Я сейчас кофе варила.

— Можно взглянуть? — попросил показать пальцы Деметер. И вскоре подтвердил: отпечатки действительно те же самые, что и дактилоскопический рисунок пальцев Эстер.

— Значит, преступник, открыв краны, заботливо вытер их тряпочкой, — констатировал Зеленка. — Еще одно доказательство, что и это был не случай, а попытка умышленного убийства! Адрес Паланкаине есть?

— Есть.

— Поехали!

К сожалению, Зеленка опоздал. Паланкаине они нашли в бессознательном состоянии. На столе, рядом со стопкой ученических тетрадей, обнаружили записку.

«Дорогой!

У меня большая новость! Я стала наследницей! Наследство огромное, может быть, больше миллиона. Все расскажу при встрече. Теперь нам уже не нужно будет считать гроши. Как только уладим формальности, я тотчас же отправлюсь к тебе! Теперь мы сможем чаще встречаться. Подыщи более удобную комнату. Получше. Где мы могли бы без помех бывать вместе. Я оплачу. Я так давно тебя не видела…»

«Значит, она действительно ездила к какому-то мужчине?» — про себя констатировал Зеленка, продолжая осмотр места происшествия.

На покрытом плюшевой скатертью обеденном столе стояла початая бутылка абрикосовой водки, недопитая бутылка виски и несколько опрокинутых бокалов. Зеленка уловил характерный запах, который нцвел его на одну догадку.

— Есть подозрение, — сказал он прибывшему врачу «скорой», что эта женщина отравилась метиловым спиртом. Сейчас она без памяти…

— Когда это было?

— Не знаю. Но нам известно, что сегодня вечером она была в гостях и оттуда ушла самостоятельно. Как говорится, на своих ногах.

Врач «Скорой помощи» внимательно осмотрел Паланкаине.

— А остальные где? — спросил он, подходя вплотную к кровати.

— Остальные? Кто? — удивился Зеленка.

— Те, с кем она вместе пила.

И вдруг Зеленке стало не по себе. Как это он сразу не подумал об Эстер и ее семье, увидев, в каком состоянии находится Паланкаине?!

«Ну конечно! Что, если они все вместе пили отравленное метиловым спиртом вино! Но ведь врач в больнице обследовал их? Он же не мог не заметить симптомы отравления, если они были». — Эта мысль немного успокоила Зеленку. Работники «Скорой помощи» увезли с собой Паланкаине. Прощаясь, врач сказал Зеленке:

— Ваше предположение правильное, жизнь этой женщины в большой опасности. Но все, что от нас зависит, мы сделаем…

А Деметер во время осмотра места происшествия сделал, пожалуй, самое важное открытие. Обследовав бутылку с виски, он торжествующе воскликнул:

— На бутылке с виски отпечатки пальцев одного-единственного человека. Госпожи Паланкаине. Только ее отпечатки! Значит, бутылку очень тщательно обтерли, прежде чем передать в руки Паланкаине. Потому что человек обычно обхватывает бутылку всеми пальцами руки. Никто, ставя бутылку обратно на стол, ее не вытирает. Но этим еще не все сказано. Ведь бутылка проходит через многие руки, прежде чем кто-то купит ее в магазине и принесет домой. Человек восемь-десять по меньшей мере оставляют свои отпечатки пальцев на каждой. Вот посмотрите хотя бы на эту. — Деметер поднял бутылку с абрикосовой водкой. — На ней вы действительно увидите отпечатки восьми, а может быть, двенадцати лиц. А на этой, с остатками виски, отпечатались пальцы только одного-единственного лица — Паланкаине. Все остальное кто-то заботливо и предусмотрительно стер. Значит, госпожу Паланкаине кто-то отравил? И яд еще должен находиться в этой посудине. Это можно утверждать даже без всякого лабораторного исследования. Я уверен…

— И все же передай остатки виски в лабораторию. Попроси, чтобы завтра утром нам уже прислали результаты анализа, — распорядился Зеленка, а сам занялся осмотром места происшествия — квартиры Паланкаине.

На книжной полке, рядом с детективными романами, лежало много религиозных книг и журналов. Тщательно перелистав их, он, однако, не нашел между их листами ни заложенной бумажки, ни открытки. И вообще во всей квартире Паланкаине не было обнаружено никаких следов ее возможной переписки с заграницей. Зато в кладовке на пыльных, а то и вовсе грязных полках красовалось множество пустых бутылок из-под виски и пустых банок из-под растворимого кофе. На кухне же Зеленка обнаружил обуглившиеся остатки сожженной бумаги.

Было уже около пяти, когда Зеленка, возвратившись домой, позвонил в городскую больницу и попросил пригласить к телефону больного Колечанского. Он долго ждал, пока наконец Колечанский подошел к телефону.

— Я — Зеленка. Как вы себя чувствуете?

— Чтобы справиться об этом, вы будите меня в пять часов утра? — с возмущением проворчал Колечанский.

— Извините, но я интересуюсь вашим здоровьем не из любопытства, а по обязанности, — смущенно возразил Зеленка.

— Что-нибудь случилось? — Судя по голосу Колечанского, он уже окончательно проснулся.

— Потому и спрашиваю: как вы себя чувствуете?

— Я? Уже лучше…

— Тогда пойдите взгляните, пожалуйста, и на вашу супругу! — В голосе Зеленки прозвучал почти приказ. Во всяком случае, нечто большее, чем обычная просьба. Думая о Паланкаине, Зеленка добавил: — Что вы пили вечером? Водку? Виски?

— Только вино.

— Все же поговорите с ней.

Немного погодя Колечанский вернулся к телефону.

— Жена чувствует себя хорошо, — сообщил он. — Думаю, что завтра утром мы уже сможем возвратиться домой.

— Ну что ж, я рад, — с облегчением проговорил Зеленка. — Товарищ Колечанский, я очень вас прошу, чтобы никто в вашей семье — вы поняли меня, никто — не должен пить никаких напитков. Даже безалкогольных. До тех пор, пока я не скажу: можно! В общем, я все вам потом объясню.

Помолчав немного, Колечанский, кажется, не очень охотно подтвердил свое согласие.

— Хорошо. Будет сделано.

Зеленка положил трубку на рычаг и тут же вновь снял и набрал номер областной больницы. Представившись дежурному врачу, спросил:

— Как себя чувствует Паланкаине?

— Она умерла. Тяжелейшее отравление метиловым спиртом.

— Значит, все-таки метилом?

— Да. Она уже ослепла, когда ее привезли к нам. Как и следовало ожидать, печенка — вдребезги. Бедняга выпила почти триста граммов метилового спирта. Спасти ее практически уже было невозможно…

Зеленка положил трубку. Сел к письменному столу, достал блокнот. До восьми часов утра он работал, потом позвонил Геленчеру и доложил ему о случившемся:

— Вчера после ужина у Яноша Колечанского его сестра Паланкаине вернулась домой и выпила виски. Позднее выяснилось, что к виски был подмешан метиловый спирт. Отведав этого «коктейля», она отравилась и была отправлена в больницу, где вскоре скончалась…

В кабинете Геленчера собрались все, кто был задействован в следствии по делу Колечанского.

— Зеленка, а ведь твое рабочее время кончилось еще вчера вечером. Каким же образом ты оказался «замешан» в новом деле? — не без иронии полюбопытствовал Гелепчер.

— А таким образом, что мы только в шесть часов вечера вернулись в город: Зайку удалось допросить лишь после обеда. Потом я еще заехал к дежурному и на улице случайно встретил дочь Яноша Колечанского, Эстер. Зашли в кафе, выпили по чашечке кофе.

— Поговорили…

— Поговорили, конечно.

— И до какого же это часа вы говорили?

— Простились перед их домом где-то после десяти.

Все заулыбались. Зеленка, и не глядя на них, знал, как они сейчас все расплылись в улыбках.

— Потом пошел домой, — продолжал он после небольшой паузы. — Не успел руки помыть — звонит Эстер. Говорит: у нас полна квартира газа.

— И ты, конечно, немедленно помчался туда?.. — Геленчер легким движением руки выразил свое отношение ко всему этому. — Ну а что, была действительно какая-нибудь причина? Почему ты вообще-то велел ей к тебе на квартиру звонить?

— Была причина! — решительно сказал Зеленка. — Мне кажется, что дело Колечанского еще далеко не закончено.

— Вы смотрите, какое совпадение взглядов?! И начальник управления тоже так считает. Поскольку преступника мы еще не посадили на скамью подсудимых… Ну, в этом мы все с тобой согласны. Но вот почему все-таки ты просил девушку звонить тебе домой? Разве были для этого какие-то причины? Не считая, конечно, личных?..

— Во-первых, я предвидел, что можно ждать нового преступления. Нового убийства. Вступление наследников в наследство еще не завершено. А преступник, оставаясь на свободе, тем временем совершил новых два убийства. Значит, он может совершить и третье, и четвертое… Может быть, уже и совершил…

— Кого же ты подозреваешь теперь?

— Все известные нам в этом деле преступления, я убежден, совершил один человек. У них есть одна, бросающаяся в глаза, общая черта: все убийства или попытки убийства замаскированы под несчастный случай.

— А если это действительно были несчастные случаи? — возразил Сабо. — Зачем нам предполагать преступления там, где их нет?

— И если преднамеренное убийство? То какие мотивы?

— Мотив один: завладение имуществом семейства Колечанских. Замечу, что серия преступлений началась только после того, как владелец богатства обручился с Гизелой Литваи. То есть, когда число возможных кандидатов в наследники увеличилось еще на одного человека — в случае, если бы брак состоялся. По-моему, это намерение Леринца Колечанского составить окончательное завещание и напугало преступника. Испугался, что останется без своей доли в наследстве, это и явилось толчком к совершению серии убийств.

— Между прочим, осталось всего два прямых наследника. Ну и их потомки, — заметил Геленчер. — Теперь коротко подведу итоги. Нельзя окончательно отбрасывать версию о несчастном случае. Стеклянная «капля» могла взорваться в руках самого Колечанского. Паланкаине, будучи алкоголичкой, могла купить фальсифицированный виски у какого-то незнакомого иностранца, торгующего из-под полы. Но вот кто столкнул Фодора с площадки вагона идущего поезда на виду у двух свидетелей? Это еще подлежит выяснению… И газ, наполнивший квартиру Яноша Колечанского, тоже не объяснить тем, что кто-то по рассеянности открыл краны.

Другую версию нам предлагает Зеленка: один мотив — один преступник. Если продумать до конца это предположение, можно прийти к выводу, что в данном случае мы имеем дело с таким отпетым негодяем, какого свет еще не видывал. Предполагаемый злодей, по данной версии, решил обдуманно, ради завладения богатством клана Колечанских, уничтожить всю их семью.

И наконец, версия, что преступником является один из Паланкаи. Впрочем, это предположение в чем-то перекликается с теорией Зеленки «один преступник — один мотив». Ну что ж, необходимые профилактические меры на этот случай я принял. Специальная следственная группа министерства внутренних дел занимается этим вопросом. Но пока нам известно, что никто из троих Паланкаи легально границу не пересекал и визы на возвращение на родину не запрашивал. Паланкаине за границу не ездила. Она обращалась с заявлением о выдаче ей заграничного паспорта только в шестьдесят шестом году для поездки в ФРГ. Но тогда паспорта ей не дали. Так в чем же состоит наша задача теперь? Во-первых, я распорядился следствие по убийству Леринца Колечанского продолжать, распространив его на выявление обстоятельств смерти Паланкаине. Нам нужно расследовать, кто открыл газовые краны на кухне в квартире Яноша Колечанского. Ответственный за выполнение этого задания — капитан Зеленка. Во-вторых, нужно установить, где госпожа Паланкаине приобретала или получила в подарок виски. Исполнитель — капитан Зеленка. В-третьих: нужно выявить личные связи Паланкаине и установить существование одного или нескольких ее любовников. Ответственный за это — старший лейтенант Пастор.

— Любовников? — возмущенно вскричал Пастор. — Это невозможно!

— Во время осмотра места происшествия мы нашли только одно любовное письмо, — заметил Зеленка.

— Так повторите же осмотр еще раз. Ордер на обыск вы получите. Четвертая задача: нужно допросить Балинта Радачи об обстоятельствах жизни Леринца Колечанского, уточнить, находился ли Радачи 31 марта в Будапеште и как он возвратился на Балатон? Составьте на него справку по делу. Я сам его допрошу. Завтра же утром вручите ему повестку и препроводите его сюда. И еще одно замечание. Есть у всех преступлений в этом деле еще одна общая особенность. — Геленчер повысил голос. — Все они совершены в конце недели. Так что до конца текущей недели нужно обязательно выяснить, кто же преступник, и изобличить его. Если же это нам не удастся, нужно хотя бы предупредить совершение следующего преступления. Когда, где и против кого оно может совершиться? На эти вопросы я вам дать ответ пока не могу.

Но допросить Балинта Радачи Геленчеру не удалось: он на машине увез на международную конференцию в Краков, в Польшу, своего директора.

А Пастору пришлось посетить старых Кечкешей.

Непринужденно беседуя за кофе, супруги еще раз по просьбе следователя рассказали о жизни Леринца Колечанского после того, как умерла его жена. И тут старушка Кечкеш вдруг вспомнила, что у нее сохранились письма, которые писал ей Колечанский, когда уезжал отдыхать. Очень быстро она разыскала их в одном из ящиков шкафа.

— Где бы он ни отдыхал, он всегда писал нам, — пояснила старушка.

Письма Колечанского в основном содержали указания, что в его отсутствие старикам надлежало сделать по саду и дому. Ничего нужного следствию Пастор в письмах убитого не обнаружил.

Пастор приветливо улыбнулся старикам.

Получалось, что этот Колечанский за двадцать лет объехал все самые лучшие и самые красивые рыболовные места Венгрии. Сколько чудных уголков страны он посетил! От озера Балатон до Верхней Тисы. Даже зимой не сидел дома: Будапешт, Балатон-Лелле, Тисафюред, Токай, Домрад.

«Ну что ж, придется и нам объехать эти города и веси», — подумал Пастор и отправился в управление — выписывать командировку.

Следователям не удалось решить и другую задачу; от кого Паланкаине регулярно, раз в месяц, получала из Будапешта посылки? Зеленке на почте передали девять квитанций на такие посылки. Все они были заполнены от руки, печатными буквами. Эксперты установили, что их заполняли три разных лица. На квитанциях были указаны восемь различных адресов и фамилий отправителей. В общей сложности работники уголовного розыска просмотрели более десяти тысяч квитанций на отправленные посылки.

— Любовник был у Паланкаине? — спросил Геленчер на очередной летучке.

— Судя по письму, найденному на столе, и по ее собственному утверждению, был. Однако мы не нашли никаких данных, указывающих на его личность. На квартиру к ней, кроме племянника, мужчины не приходили. Сама Паланкаине в Будапеште в гостинице не останавливалась. Когда она ездила в столицу, оставалась там только один день. Словом, собрать какие-то сведения о Паланкаине не удалось… — сообщил Пастор.

— Значит, здесь следствие тоже потерпело поражение, — констатировал Геленчер. — Могу продолжить список наших неудач. Не удалось, например, допросить Балинта Радачи, потому что он на машине увез директора в начале недели в Польшу. Вчера, правда, он уже вернулся. Вечером или ночью. Я допрошу его в понедельник.

— Сегодня надо было бы его допросить. Тепленького, — посоветовал Зеленка.

— Сегодня, к сожалению, не смогу. Есть еще и другие дела…

— Конец педели! — со зловещими нотками в голосе воскликнул Зеленка. — Преступник здесь, в городе. Залег в засаде…

Совершенно верно! — подхватил Геленчер. — И какие меры ты принял, чтобы воспрепятствовать новому преступлению?

— Предупредил Колечанских, чтобы они не пили никаких напитков, пока я не разрешу. Даже кока-колы.

— Вот тебе на! — удивленно проговорил Геленчер. Лицо его медленно наливалось краской. — Почему ты самовольничаешь? Что за черт! Кто уполномочил тебя объявлять гражданам страны запреты и предписывать, что им пить и что не пить?

Зеленка оглянулся. За исключением Геленчера все откровенно улыбались.

— Для меня важно помешать совершению нового преступления. В том числе и отравления. Кстати, Колечанские нормально отнеслись к моему предупреждению. К сожалению, я не могу никому запретить не покидать в эти замечательные майские дни своих квартир. Приставить же к каждому из них персональную охрану мы тоже не в состоянии. Потому что не знаем, кого охранять…

— Сидение в запертой квартире тоже не дает никаких гарантий, — заметил скромно Сабо. — Леринца Колечанского убили в закрытой комнате. Паланкаине тоже убита в комнате. Семью Яноша Колечанского пытались отравить также при запертых дверях.

— Зеленка, — неожиданно проговорил Геленчер, — а что, Янош Колечанский отказался официально от наследства?

— Нет. Еще не успел. Ему поручили поприсутствовать от парткома на партийных собраниях в двух цеховых организациях. Но на будущей неделе он это собирается сделать первым делом.

— Я бы спал спокойно, если бы он как можно скорее покончил с этим.

— Я тоже.

Наконец Зеленке удалось застать Балинта Радачи дома. Следователь представился, протянул ему свое служебное удостоверение. Радачи долго и внимательно рассматривал его — не просрочено ли. Потом предложил:

— Садитесь, пожалуйста. А я только вернулся из Польши. Так что у меня отгул. На минутку утром заглянул на завод — и домой.

— Как мы и подозревали, — сказал Зеленка, — вашего дядю, Леринца Колечанского, убили. Мы уже допросили членов семьи Колечанских и всех, кто мог дать какую-нибудь информацию относительно образа жизни вашего дяди… Вас и вашу супругу до сих пор мы не беспокоили. Не хотели мешать вашему отдыху.

— Спасибо.

— Потом вы находились в Будапеште, потом уехали в Польшу… Словом, мы хотели просить вас, чтобы вы помогли нам прояснить несколько туманных аспектов.

— Пожалуйста.

— Когда вы узнали о смерти вашего дяди?

— Когда мы возвратились из Балатонугроца. Я пришел навестить его. А Кечкешне говорит, что его уже похоронили. Они-то мне и рассказали о подробностях этой трагической смерти.

— Вы никого не подозреваете, кто мог его убить?

— Какой-нибудь мошенник, из тех, что были злы на него. От них все можно ожидать. А может быть, Мартон Силади. Или другой мой дядя — Янош Колечанский.

— Вы могли бы чем-то обосновать свои предположения?

— Нет, — осторожно отвечал Радачи. — Я только перечислил, когда вы спросили: кто мог бы?

— Вот говорят, что к дяде ходило много женщин.

— Это верно. Женщин он любил, что правда, то правда. Да больше ему и нечем было заниматься. Денег много, трать — не хочу. Так что старик был великим знатоком в этом вопросе. Глаз имел меткий.

— Ага! — сказал Зеленка понимающе. — Помните кого-нибудь из его поклонниц?

— Нет.

— А почему вы вдруг переселились из его дома?

Радачи ответил не сразу. Подумал.

— Мы с женой хотели пожить самостоятельной жизнью. А у дяди мы всегда были под его постоянной опекой.

— Только поэтому?

— Да.

— Неужели вам казалось лучше снимать где-то комнату у чужих, чем, как вы говорите, «жить под опекой дяди»? — удивился Зеленка и обвел рукой комнату, которую трудно было назвать уютной.

— Ну тогда мы этого еще не знали.

«Отлично вывернулся!» — подумал Зеленка.

— А после того, как вы уехали от дяди, вы с ним продолжали общаться?

— Конечно.

— И, отправляясь на отдых, вы простились с ним?

— Да. Я думал, что ему это будет приятно.

— А к матери своей вы заходили проститься?

— Мы с ней не очень ладим. Редко встречаемся. Она постоянно занята своими собственными делами.

— Зато тетушку Паланкаине вы часто навещаете?

— Часто? Ну, это преувеличение. Скажем так: время от времени. Но она меня, правда, более приветливо принимает, чем моя родная мать. Иногда и я оказывал ей небольшие знаки внимания.

— Например?

— Ну, букетик цветов.

— А еще что?

— Понимаю. Она любит крепкие напитки. Так что иногда приносил в подарок одну-две бутылочки…

— И по почте посылали?

— Зачем же мне по почте посылать? В одном городе со мной живет.

— Жила, — поправил Зеленка. — Больше не живет. Умерла.

— Умерла?! — вскричал Радачи.

Зеленка заметил, что в его порывистом движении все же было, пожалуй, больше притворства, чем искреннего изумления.

— И даже уже похоронили ее. Пока вы в Польше были.

— Бедная тетя Эдит! — пробормотал Радачи.

Зеленка вежливо помолчал немного.

— Дядя одобрял вашу женитьбу?

— Принял к сведению. Подарок на свадьбу сделал.

— Не сочтите за назойливость: что именно подарил?

— Акции… Как говорится, пустышку с дыркой. Акции на не существующее уже давно предприятие, — насмешливо проговорил Радачи.

— Когда вам стало известно, что ваш дядя собирается жениться?

— В апреле. А может, в марте.

— От него самого?

— Нет. Если не ошибаюсь, от Кечкешей…

— А когда вы в последний раз виделись с Лерипцем Фодором?

— С Леринцем Фодором? — повторил, будто переспросил, Радачи задумчиво.

— Ну да, с вашим двоюродным братом.

— Моим двоюродным братом?!

Зеленка улыбнулся.

— Простите. Ошибся. Одним словом, когда вы в последний раз с ним виделись?

— Ага, теперь я знаю, о ком вы говорите. Когда я этого Фодора в последний раз видел? Точно не могу сказать. Может быть, осенью прошлого года.

— Где?

— Дома, на улице Арпад. Я пришел к дяде, а его дома нет. Сказали, что он на рыбалку уехал. Смотрю, этот Фодор в саду ходит…

— И вы поговорили друг с другом?

— Нет.

— А своей работой вы довольны?

— Ну, относительно, — с явным облегчением протянул Радачи. — В этом году получил путевку на три недели в заводской дом отдыха. Погода была, правда, немного прохладная. Летом было бы лучше, конечно. Но начальство так решило. Зато путевка не на две недели, а на три.

— А когда вы выехали домой?

— Девятого. Я должен был свою машину забрать в Будапеште и пригнать домой. Она там находилась на ремонте. Ночевали у родичей моей жены. На другой день, уже под вечер, приехали домой.

— Когда вы отдавали машину на ремонт?

— А это когда мой начальник в больницу угодил. В конце марта.

— Не помните, какой это был день?

— В самый канун пасхи, на страстную пятницу.

— Ив тот же день вернулись обратно?

— В тот же день. С вечерним поездом.

— Один ехали?

— Нет, — отвечал Радачи не раздумывая. — Встретил несколько человек своих знакомых. Толкучка страшная была. Но мы еще до отправления с Западного вокзала сразу сели в вагон-ресторан и спокойненько доехали до дому.

— Не можете сказать, с кем вы были?

— Почему же не могу? — с готовностью отозвался Радачи и перечислил несколько имен.

— Чем-нибудь запомнилась вам эта поездка? Ну скажем, какой-нибудь примечательный случай на вокзале?

— Да, случилась там какая-то неувязка, когда поезд тронулся.

— Неувязка? Что вы имеете в виду?

— Ну, словом, поезд сначала вроде бы тронулся, а потом вдруг опять остановился. Но мне это было как-то без разницы. Я так устал после дороги. Лень было вставать, смотреть: что там, почему?

— У вас и сейчас усталый вид, — сказал Зеленка, поднимаясь со стула. — Ну, прошу извинить за беспокойство. Постарайтесь получше выспаться.

Зато в воскресенье вечером Зеленка была счастлив. Вместе с Эстер Колечанской он смотрел в кинотеатре «Звезда» фильм, хотя, по правде сказать, не очень внимательно следил за событиями на экране. Ему доставляло удовольствие просто сидеть рядом с такой замечательной девушкой.

Пока вернулся домой, родители уже спали. Зеленка разделся и пошел искать на полке какую-нибудь книгу, чтобы почитать на сон грядущий. В это время и зазвонил телефон. Зеленка подбежал, поднял трубку и сразу же узнал голос Эстер.

— Приезжайте немедленно, — тяжело дыша, как после бега, проговорила в трубку девушка. — Опять случилось что-то ужасное!

— Что именно?

— Отец… Мама… Янош… Приезжайте скорее. — И Эстер захлебнулась в рыданиях.

— Ну что? Что произошло? Опять газ?

— У нас «Скорая помощь»… Вот их уже увозят… Приезжайте скорее! Мне страшно!

В трубке послышались частые гудки. Зеленка, бросив трубку, быстро повторил в уме слова Эстер:, «Скорая помочь»… приезжайте… мне страшно…»

Что же еще могло с ними случиться? Опять газ? Едва ли! Уж теперь-то они были настороже. Тогда что же? Какая-то новая попытка убить их? Досадуя на себя и полный решимости любой ценой положить конец этой жуткой и мерзкой истории, он надел пиджак и быстро сбежал вниз, завязывая на ходу галстук. Почти весь путь до самого дома Колечанских он проделал бегом. Взглянул на часы, когда окончательно выдохся. Ведь всего тридцать пять минут тому назад он расстался с девушкой!

На звонок Зеленки дверь распахнула Эстер и вцепилась пальцами в его рукав.

— Увезли их всех! — закричала она.

— Газ? — снова спросил Зеленка, хотя и понимал, что вопрос его излишен.

— Грибы!

Зеленка закрыл за собой дверь и, успокаивая, обнял девушку, провел ее в столовую и усадил в кресло. Сам сел рядом.

— Ну что случилось? — спросил он.

Эстер сидела согбенная, убитая горем и ответила только после долгого молчания.

— Кто бы мог подумать?! Спать собиралась. Вдруг телефон. Позвонил доктор Палфаи. Спрашивает, как мы себя чувствуем? Я еще удивилась: чего это он? Попросил позвать к телефону отца. Побежала к нему в комнату, а тот уже корчится от боли, и рвет его. Маме тоже плохо. Я опять к телефону. Сказала доктору, как и что. Он потребовал осмотреть и остальных. Янчи тоже пожаловался, что его тошнит и слабит. Доктор тогда уже строже со мной заговорил. Спрашивает: ели ядовитые грибы? Мы действительно грибы ели. Только не ядовитые, а хорошие! А он говорит: высылаю карету «Скорой помощи». И выслал. Приехала «скорая» и увезла их…

— А откуда же врач-то о грибах узнал? — подпрыгнул Зеленка.

— Не знаю. Сказал, что жизнь всех, кто ел, в опасности, и велел приготовить их к отправке. Ну, насчет себя я успокоилась. Я-то ведь грибов не ела.

— В очень плохом состоянии их увезли?

— Да.

— И все-таки, откуда он узнал?

— Не знаю я, — беспомощно развела руками Эстер. Зеленка снял трубку, набрал номер.

— Говорит капитан Зеленка, из милиции. Позовите, пожалуйста, доктора Палфаи. Да, немедленно. Жду. Здравствуйте, доктор, говорит капитан Зеленка. Господин доктор, откуда вы узнали, что Колечанские наелись ядовитых грибов? Да? И как они? Спасибо.

Зеленка положил трубку на аппарат.

— Рассердился, что звоню. Говорит, что у него и без меня много срочных дел. Некогда. Радачи тоже в больнице. От них он и узнал. Они сами явились в больницу, как только почувствовали себя плохо. И рассказали, что ужинали у вас. Ели грибы. А грибы, выходит, были ядовитые. Но бывает же и в несчастье счастье?!

Эстер изумленно уставилась на Зеленку.

— Счастье!

— Ну, конечно. Счастье, что Радачи своевременно пришли в больницу и рассказали. Что за грибы вы ели?

— Шампиньоны.

— А вы не ели?

— Нет. Хотя я очень люблю грибы. Но в прошлом году один раз я съела слишком много грибов, так что мне даже стало плохо. И я после этого перестала их есть.

— Палфаи утверждает, что среди съеденных вашей семьей грибов были бледные поганки.

— Не может быть! Отец очень хорошо разбирается в грибах, — возразила убежденно Эстер.

Зеленка помрачнел. Он вернулся к столу, сел рядом с Эстер. Теперь уже и он был убежден, что отравление грибами — новая попытка убить Колечанских.

— Доктор успокоил меня, что ничего серьезного нету. Завтра-послезавтра их уже отпустят домой.

Дело обстояло совсем не так, но Зеленка считал, что в данном случае он не только имеет право, но даже обязан говорить неправду.

— Расскажите, как все это происходило?

Эстер испытывающе посмотрела на него и вместо ответа спросила:

— Вы уверены, что им ничего не грозит?

— Доктор так сказал. Ну докладывайте все по порядку.

— А что «докладывать»? Вчера вечером у нас здесь были Радачи. Балинт рассказывал о своей поездке в Краков.

— Вы что, приглашали их?

— Нет. Балинт полагал, что нас заинтересует его рассказ. Мы ведь сами тоже собирались в Польшу. И нас действительно его рассказ заинтересовал. Потом мы просто сидели, разговаривали. А отец без всякой задней мысли возьми вдруг и скажи: после дождей в лесу на «Большом болоте», наверное, грибов много. Погода обещала быть хорошей. Ну мы посудили-порядили да и решили на другой день утром отправиться по грибы. Даже мамочка. Одна я осталась дома. У меня экзамен на носу. Папа попросил меня купить к обеду два литра вина. Я купила. К полпервому они вернулись. Грибов набрали много. Ну, как водится, почистили, помыли, приготовили. Мама жарила их. К грибам выпили вина. Только я ела на обед яичницу. Чувствовали себя все хорошо. Около четырех Радачи ушли. Потом? И потом ничего, собственно. Обычное воскресное настроение. Телевизор, газета, книги. Поужинали. Ну а остальное вы уже знаете…

— Когда вы вернулись домой, родители еще не спали?

— Нет. Я уже говорила. Сначала погрешили на вино. Сказали, что я взяла не такое вино, как обычно.

— Все четверо почувствовали себя плохо?

— Все четверо. Но на грибы никто из нас и не подумал. Отец, уже когда его в «скорую» усаживали, все доказывал, что грибы не могли быть ядовитыми. Но распоряжениям доктора все подчинились. В машину сели без посторонней помощи, на своих ногах пришли. Сразу две машины пришли за ними…

— И Радачи ели грибы? Много?

— Как все. Особенно Жужа.

— Остатки грибов у вас есть?

— Нет. Отец у меня очень осторожен с пищей и всегда требует, чтобы остатки выбрасывали. Даже если еда была очень вкусная. Он говорит: грибы быстро разлагаются, и оставлять их на второй день нельзя.

— А что вы сделали с пищевыми отходами? Ну, скажем, с очистками грибов?

— Выбросили в мусор и очистки, и остатки пищи.

— Где у вас собирают мусор?

— В мусорном ящике. У входа в дом стоит.

— Я пойду взгляну.

За десять минут Зеленка разыскал в мусоре очистки грибов: корешки, обрезки, обломки. И остатки пищи. Все это он упаковал в целлофановый мешочек, потом долго отмывал руки стиральным порошком, «Гигиеной», щеткой.

— В каком часу вы обедали?

— В половине второго.

Зеленка прикинул в уме: яд бледной поганки всасывается часов через шесть-восемь — не раньше. Если они почувствовали себя плохо вечером в половине десятого, все сходится. И он помчался в больницу.

Колечанский, утомленный промываниями желудка, инъекциями, уже спал. Зато не спал доктор Палфаи. Отвечая на вопросы Зеленкй, он рассказал, что вечером, около девяти, к нему в больницу явились супруги Радачи и попросили осмотреть их, потому что они плохо чувствуют себя и подозревают, что съели ядовитый гриб.

— Симптомы весьма типичные, — объяснял доктор Палфаи. — Тошнота, частый стул, прощупывается печень и сильные боли в желудке и кишечнике. Мы приняли супругов Радачи в больницу, назначили им соответствующее лечение. Меня интересовал главным образом вопрос: кто еще ел эти грибы? Когда я узнал это от супруги Радачи, я тотчас же распорядился относительно доставки в больницу остальных участников печальной трапезы. Надеюсь, своевременно. При отравлений грибами никогда не знаешь, сколько яда уже всосалось в организм. Особенно при отравлении бледной поганкой.

— Это точно, что в пищу попала бледная поганка?

— Ну так я считаю. Могу и ошибаться, конечно.

— И как они себя чувствуют?

— Пока спят. Тяжелее всех состояние молодой Радачи. Хотя лечение мы начали как раз с нее.

— А сам Радачи?

— Чуточку полегче. Отравления грибами у разных людей протекают по-разному.

Зеленка заметил, что врач часто поглядывает на часы, и поспешил закончить разговор.

— Мы сделаем все от нас зависящее, — осторожно пообещал врач, прощаясь.

Кто же подложил в пищу бледную поганку?! Обстоятельства совершения преступления очень напоминают те, когда неделю назад в- квартире Колечанских неизвестный злоумышленник открыл все газовые краны. Подозревай кого хочешь. А это значит — никого. Можно было бы подумать на Радачи, но теперь вот его собственная жена отравилась тяжелее всех! Конечно, возможно и такое, что Радачи, подбросив бледную поганку в кастрюлю со съедобными грибами, сам ел потом мало, но изобразил, что якобы тяжело отравился. Хотя ведь это же он с женой спас жизнь Колечанским! Ведь если бы они намеревались убить их, они должны были бы промолчать о грибах. И тогда Колечанских уже не удалось бы спасти!

Помня слова Эстер, что отец ее знает толк в грибах, Зеленка все же решил проверить это и позвонил специалисту: приготовьтесь, поедем сейчас по грибы.

Эксперт поворчал, что это дело можно бы и отложить, но в конце концов согласился.

— Вы можете с уверенностью сказать, что перед вами бледная поганка? — спросил Зеленка, когда они сели в машину.

Эксперт рассмеялся.

— Тот, кто поганку знает, он ни с каким другим грибом ее не спутает.

По дороге Зеленка рассказал «грибоведу», чего он хочет от него. Они вместе будут собирать все грибы подряд: шампиньоны, лисички, бледные поганки. А после возвращения исследуют заодно остатки грибов и пищи с кухни Колечанских. И он протянул эксперту целлофановый мешочек с очистками грибов.

— М-да. А бывают ли в эту пору вообще бледные поганки?! — задумчиво произнес эксперт. — Ведь обычно они появляются только в июне. Но кто знает? Все возможно…

Шагая по росистой траве, они быстро набрали целую кучу луговых шампиньонов. И эксперт с блеском, безошибочно определял изредка попадавшиеся им поганки — по их изящному воротничку, по пластинкам под шапочкой. Зеленка ловил на лету и старался запомнить каждое слово грибника.

После похода за грибами он попросил водителя довезти его до больницы. Но попал он туда неудачно — в самый разгар уборки. Поняв, что в коридоре ему поговорить с Колечанским не удастся, Зеленка пригласил его в одну из комнат для персонала. Здесь, расстелив на полу газету, он высыпал из сумки все собранные грибы — штук около тридцати — и попросил Колечанского:

— Выберите, пожалуйста, из этих грибов все ядовитые.

Колечанский в течение одной минуты отложил шампиньоны в одну сторону, поганки — в другую. Зеленка внимательно следил за каждым его движением, по опытный грибник ни разу не поколебался.

— Вот это — шампиньоны, — твердо заявил Колечанский. — А вот эти — бледные поганки.

— Ну что ж, — констатировал Зеленка, — вы не ошиблись. А вчера вы так же тщательно просмотрели все собранные грибы?

— Конечно. Ведь собирал их не я один. Поэтому, перед тем как возвращаться, я отобрал и выбросил все ядовитые. И даже старые шампиньоны. В корзинку, домой мы положили только хорошие грибы.

— А по каким признакам отличаете бледную ногайку от съедобных? — спросил Зеленка, складывая грибы в мешочек.

Колечанский почти в точности повторил слова эксперта, как отличить ядовитую бледную поганку от шампиньона.

— По дороге домой никто больше новых грибов не клал в корзинку?

— Нет.

— Спасибо. Желаю вам скорейшего выздоровления.

Прямо из больницы Зеленка позвонил Геленчеру.

— Вчера около полудня четверо из семьи Коленчанских и супружеская пара молодых Радачи аппетитно закусили бледной поганкой. Сейчас все они находятся в больнице на излечении. Состояние Радачине-младшей критическое. Я думаю, что это новая попытка убить одновременно всю семью.

— Значит, убийца продолжает действовать? И кого вы теперь подозреваете?

— Никого, — почти простонал Зеленка.

— Ну так вот, я сейчас как раз ванну принимаю. Через минуту оденусь и еду на работу. Поговорим в управлении, — сказал Геленчер и положил трубку.

Через полчаса Геленчер и Зеленка были оба в управлении.

— Докладывай! — коротко приказал Геленчер, входя в кабинет капитана, и бросился в кресло. Зеленка доложил все о событиях вчерашнего вечера — от заключения врача до показаний Колечанского-старшего.

— Можешь быть уверен: нас за это не похвалят, — с явным огорчением проговорил Геленчер. Доклад он выслушал без единого замечания. — Кстати, из всего случившегося иного вывода и не сделаешь: это была попытка убийства сразу нескольких человек.

— Колечанский сам помогал женщинам чистить грибы. Если бы он заметил среди них бледную поганку, он обязательно бы выбросил ее, — рассудил Зеленка.

— И все же каким-то образом бледная поганка попала в пищу? — едко спросил Геленчер. — В закрытую кастрюлю. А все, кто ел, принимали участие в приготовлении пищи?

— Чистили все вместе. Колечанская готовила петрушку и лук, остальные чистили и мыли грибы.

— И все потом ели приготовленную пищу?

— За исключением Эстер, младшей дочери Колечанских, — все.

— Может быть, она и есть человек, подбросивший поганку?

— Это невозможно! — вскричал Зеленка. — Где бы она, сидя дома, нашла бледную поганку?!.

— Да, действительно, маловероятно…

— Так что приходится исключить ее из списка подозреваемых.

— А всем остальным стало плохо? Если я правильно понял, раньше и сильнее других заболела жена Радачи? И они же спасли жизнь остальным. Так на кого же ты теперь думаешь, кого подозреваешь?

— Да не знаю я ничего.

— Ты не крути. Говори напрямик!

— Все факты за то, что подозревать можно исключительно дочь Колечанских. Правда, в лесу она не была, грибов не собирала и не ела, но все же…

— Вполне согласен с тобой. Брать ее под подозрение нельзя. Но ты еще мало думал над этим делом. А я тоже пока не могу составить собственного мнения. Доложу все начальнику управления, а ты пока посиди, пошевели извилинами. — Геленчер встал, направился к выходу. Но, сделав несколько шагов, он повернулся. — Ты что, опять не спал?

— При такой обстановке до сна ли? Нет, конечно.

— Одним словом, всю ночь работал?

Геленчер вернулся в кабинет Зеленки десять минут спустя.

— Начальник рвет и мечет, — сообщил он. — И я его понимаю. В полдевятого соберемся на совещание, обсудим все происшедшее и наши дальнейшие шаги. Совещание будет вести он. Я докладываю. Я, кажется, правильно все записал. Самое важное. А ты вот что: вноси свои предложения. И хорошо, если бы ты подготовил план дальнейшего ведения следствия. Давай действуй, а я пойду переговорю по телефону с доктором Палфаи.

Доклад Геленчера произвел на участников совещания удручающее впечатление.

— Вы слышали? — мрачно спросил в заключение начальник областного управления внутренних дел. — У вас под носом совершается попытка убийства шести человек, и только счастливое стечение обстоятельств помешало преступнику довести свое черное дело до конца. Но это — стечение обстоятельств! А не ваши оперативные действия! Вы знали, что все предыдущие преступления совершались тоже в конце недели. Вам следовало предвидеть, что преступник может повторить свою попытку. Вы знали также, что на этой неделе заканчиваются все формальности по передаче наследства и что с разделом имущества убитого Колечанского меняется дальнейший порядок наследования. Но вы не были настороже и не предотвратили этого нового преступления. Так как я могу это расценивать? Как безответственность? Или леность мысли? Или неспособность выполнять свои служебные обязанности? А сейчас Колечанским угрожает еще большая опасность. Выпустив из больницы ослабевших людей, мы снова подвергнем их угрозе, и, может быть, на этот раз преступник с большим успехом отправит их на тот свет. Такое положение терпеть дальше невозможно! — взорвался он в конце.

— Не вижу я что-то, как мы могли предотвратить его попытки, — обиженно пробубнил себе под нос Геленчер.

— Как? Изобличить и арестовать! — с гневом и издевкой вскричал начальник управления. И, резко переменив тон, добавил: — Ну, пожалуйста, скажите, чем я могу вам помочь, если вам нужна моя помощь?

Все облегченно вздохнули.

— Я знаю, кто преступник… — буркнул вдруг Зеленка. Но в глубокой тишине, наступившей после слов начальника, его голос был тем не менее отчетливо услышан всеми. Начальник управления посмотрел на него, нахмурив лоб, не веря своим ушам.

— Я знаю, кто преступник, — повторил Зеленка громче, видя, что взгляды всех обращены к нему.

— Тогда давай же его сюда! Кто он?

— У меня еще нет достаточных, прямых улик.

— Для начала можно и косвенные!

— И их нет, — отрешенно махнул рукой Зеленка. — Но я обещаю их добыть, — продолжал он и, поскольку в голове у него блеснула еще одна, новая мысль, твердо повторил: — Добуду завтра же утром.

— Ну наконец-то! — просветлел начальник.

— Полагаю, что у тебя есть основания для такого заявления? — предостерегающе переспросил Геленчер.

— Есть, — ответил Зеленка. — Все основания есть…

Надо сказать, начальник управления тоже очень удивился услышанному.

— И какие же?

— Логические, — еще более загадочно отвечал Зеленка.

— И ты утверждаешь, что завтра утром предъявишь нам преступника? — уточнил Геленчер. Зеленка вовсе не утверждал. Это хорошо знал и сам Геленчер. Но все же свой вопрос он поставил именно так.

Зеленка на мгновение задумался, отлично понимая, какую большую ответственность он на себя берет.

— Да! — в конце концов твердо заявил он.

— Вместе с доказательствами? — поинтересовался начальник управления.

— Да, вместе! — повторил Зеленка, хотя уже с меньшей уверенностью.

— Ну ничего, ты не бойся, мы поможем тебе всеми силами, — подбодрил его Геленчер.

— Очень хорошо. Помощь мне обязательно потребуется.

— Если нужно, бросим силы всего управления, — добавил начальник.

Зеленка, идя на все, уверенно заявил:

— Прошу предоставить в мое распоряжение все связанные с этим делом документы.

— Получишь.

— Ордера на проведение нескольких обысков. Адреса я передам в письменной форме.

— Запросим в прокуратуре.

— Машину завтра утром в половине шестого. Мне нужно поехать на периферию.

— Распоряжусь. Машину подадут, куда скажешь. Еще что?

— Больше ничего.

— Очень хорошо, — подытожил начальник управления. — Верю в тебя. Пока о плане расследования я не спрашиваю. Завтра, в восемь часов утра, доложишь.

— У меня на утро еще назначены кое-какие дела. В девять можно?

— Ты так уверен? — уже совсем весело спросил начальник управления. — Хорошо, пусть будет в полдевятого, — решил он. Встал, кивнул собравшимся и вышел.

— Ты знаешь, — сказал Геленчер, когда они остались одни, — не хотел бы я теперь оказаться в твоей шкуре.

Точно в назначенное время сотрудники явились на совещание.

— Я вот тут задания распределил между вами, — с улыбкой сказал Зеленка. — Сабо, составь телеграмму Ласло Зайке. Мы приедем за ним на машине. Также отправь телеграмму его сыну Беле Зайке в Будапешт. Адреса их ты получишь. Пастор, ты лично знаешь Ласло Зайку. Завтра утром в половине шестого отправляйся за ним в село на машине и привези его сюда. Нам нужно будет провести очную ставку его с подозреваемым. Если случайно там же окажется сын Зайки, захвати их обоих. Сабо и Деметер, — продолжал он. — Получите у майора Геленчера постановление и произведите обыск в комнате, которую снимает Радачи.

— А что искать?

— Не знаю. Все, что может свидетельствовать о каком-нибудь преступном деянии. После этого произведите обыск также в комнате Колечанского-младшего. Там в первую очередь ищите метиловый спирт.

— Если найдем спирт, наложить арест?

— Разумеется. Но только спирт! Будьте вежливы. Даже более, чем обычно.

— Понял.

— Коложи, Молпар, вам нужно у вдовы Радачине выяснить следующее: почему она ушла раньше других с семейной встречи у Колечанских. А я переговорю с доктором Палфаи о состоянии больных. О трагическом обеде у Колечанских поговорите с их дочерью Эстер. С Гизелой Литваи — о завещании. С учителем Силади — о «батавской капле». И наконец, мне нужно просмотреть весь материал следствия. Приготовьте мне все протоколы. В половине пятого встречаемся здесь. Я заслушаю ваши доклады о результатах. Тогда увидим, что нам еще понадобится для завершения следствия по делу.

— Кажется, ты уже знаешь, кто преступник? — спросил Пастор.

— Знаю.

— Можешь и нам сказать?

— Пока еще нет. Нет у меня доказательств. Никаких.

— Ну хотя бы намекнул нам, кто он.

— Уговариваешь? — Зеленка сверкнул глазами. — Ну тогда слушайте. Преступник принялся уничтожать наследников одного за другим. Если мы не выявим, кто он, и не докажем его виновность, он может уничтожить их всех. Скорее всего это человек, тоже имеющий право на наследство.

— Мы знаем только одного такого человека, — сказал Сабо.

— Кто же это? — с любопытством спросил Зеленка.

— Эстер Колечанская. Только она имела возможность открыть газовые краны. А в воскресенье утром она могла отправиться за бледными поганками. Она — филолог, они там у себя на факультете всякую муть читают. Могла она прочитать и насчет «батавской капли»…

— Совершенно верно! — подхватил иронически Ко-ложи. — Теперь надо ей задать вопрос: где она была тридцать первого марта?

— Говорит — в университете, — отвечал Пастор. — Но никто не проверил это. И у нее нет доказуемого алиби на время семейного ужина. Так что именно она и могла открыть газовые краны. И она — единственная из всей семьи не ела ядовитых грибов. Обратите внимание, что ни в одном из этих случаев с ней ничего не случилось! Мы, мужчины, — с притворным пафосом провозгласил он, — склонны о женщинах всегда думать только хорошо! Особенно, если хорошенькая и молодая девочка бросит на нас ласковый взгляд. А между тем они, женщины, у-у какие! За их ангельским взглядом сколько раз скрывалась сатанинская вредность!..

Зеленка хотел тут же отпарировать, но, прежде чем он собрался с мыслями, заговорил Коложи. Тоже решил поточить свое остроумие на Зеленке.

— А я, между прочим, думаю, что убийцей является Янош Колечанский-младший. Жена у него биолог по профессии. Так что он легко может достать метиловый спирт. Когда открывали газовые краны, он тоже дома был. Вместе со всеми собирал грибы и мог прихватить по дороге и пару бледных поганок. А потом незаметно положил их в общую кастрюлю с грибами. Ведь он тоже помогал женщинам на кухне?

— Но он и ел эти грибы вместе со всеми! — возразил Сабо.

— Ну, мог съесть немного. А потом изобразил тяжелейшие симптомы отравления. Помираю, мол! И мы даже не знаем, действительно ли он спал, когда газ с кухни растекался по всей их квартире?!

— Ну вот видите? Подозреваемых опять целая куча! — высказал свое мнение Пастор. — Что же, теперь будем их всех арестовывать?

— Хватит дурачиться, ребята! — возмутился Зеленка.

— Нет, Зеленка, тебе не позавидуешь, — покачал головой Пастор. — Но вот если завтра ты не доставишь начальнику преступника живьем, тогда…

— Я должен был обязаться представить его. Мы просто обязаны немедленно разоблачить преступника!

— Но поверь нам, мы же делаем все, что от нас зависит! А может, даже больше!

Главный врач, доктор Палфаи, с явной неохотой принял Зеленку.

— Вы уж извините, господин доктор, что мы в четвертый раз беспокоим вас. Но нам необходимо знать, в каком состоянии больные.

— Всех, за исключением Радачине, завтра утром выпишем и отправим домой.

— В каком часу?

— После девяти. К этому времени уже будут готовы документы на выписку.

— Прошу, если их не будут обследовать, Колечанского-младшего и Балинта Радачи отпустить пораньше. В половине восьмого нам нужно их срочно допросить. Мы пришлем за ними машину.

— Может быть, и получится. А вы вот что скажите мне: это было преднамеренное отравление?

— Да.

За обедом Зеленка вспомнил: ему же нужно поговорить с Эстер! Он застал ее дома.

— У меня три вопроса, — сказал он. — Был ли у вас, кроме Радачи, еще кто-нибудь?

— Нет.

— Когда готовили обед, вы не заметили ничего подозрительного?

— Да я уж думала об этом… Вроде бы нет…

— Как жили супруги Радачи? Дружно?

— Илдико лучше могла бы ответить на этот вопрос. Скажу только, что Балинт Радачи лично мне не очень нравится.

— Почему?

— Не знаю. Может быть, потому, что он слишком уж «материалист». Или потому, что выпить любит… Как жили? Ну, в общем, себе я такой жизни не пожелала бы.

— А какую вы пожелали бы? — подхватил Зеленка, мигом сменив официальный тон на приятельский. Его очень интересовал ответ Эстер.

Девушка ответила. Потом он высказал свое мнение. За разговором забыли о быстротекущем времени. Только взглянув на часы, Зеленка похолодел: было уже три часа пополудни.

— Опаздываете? — поняла по его лицу Эстер.

— Не очень, — уклончиво отвечал Зеленка, но, явно противореча своим собственным словам, поспешно поднялся. Уходя, он предупредил девушку, что скоро, возможно, придут делать обыск в комнате ее брата.

— Почему? — неприятно изумилась девушка.

— Тот, кто украл у вас охотничье ружье, мог притащить сюда и метиловый спирт.

— Понятно.

Перед домом Зеленку ожидала машина. Отсюда следователь направился прямо в гимназию. Гизелу Литваи он отыскал быстро.

— Ответьте, пожалуйста, на два моих вопроса. Когда вы договорились с Леринцем Колечанским зарегистрировать брак?

— В середине марта.

— Кто мог знать о намерении Колечанского в день вашего бракосочетания составить на ваше имя завещание?

— Я об этом никому не говорила, разумеется.

— Спасибо.

— Ну а преступника вы нашли?

— Нет еще.

Колечанского-младшего Зеленка встретил в коридоре больницы. Они как раз стояли с Радачи и разговаривали. Капитан отозвал Колечанского в сторону.

— Я забыл задать вам один важный вопрос: в тот день, когда у вас на кухне выпустили газ, вы, вернувшись домой, не отметили в квартире еще чего-нибудь странного? Например, какой-нибудь странный запах в комнатах? Вы же вошли в квартиру с улицы, со свежего воздуха…

— Дверь в передней была закрыта. Я, правда, что-то такое почувствовал. Это уж точно. Но не сразу сообразил. А в это время меня позвала жена…

— Вчера во время обеда вам всем понравились грибы?

— За исключением моей сестры — всем.

— Ну а может быть, кто-то особенно хвалил грибы? Говорил: «какие вкусные»?

— На этот вопрос я не смогу вам ответить.

— Хочу вам напомнить, что семнадцатого апреля вы ездили в Веспрем, а потом, когда стали искать для финансового отчета железнодорожный билет, не нашли его. Когда вы в последний раз держали этот билет в руках?

— Если память не изменяет — во вторник вечером. Да, совершенно точно. Тогда он еще был. Потому что я в тот вечер заполнял бланк командировки. На следующее утро я собирался отчитаться по авансу, потому что мы снова уезжали на периферию.

— Где вы заполняли бланк командировки?

— Дома.

— Вы были один?

— Нет. Заходили Радачи.

— Ну, до свидания. Желаю вам быстрейшего выздоровления.

Половина пятого!

Зеленка опаздывал на несколько минут.

Когда он вошел в кабинет, все члены следственной бригады уже собрались.

— Рассказывай, что тебе удалось? — подскочил Пастор.

— Все в порядке. А ты? Что ты успел сделать?

— Кечкеши знали покойного Леринца Фодора. И знают его мать…

— Я разговаривал с директором металлургического завода, — начал свой доклад Молнар. — Он доволен Радачи как шофером. Водит, сказал, машину хорошо и надежно. Работает у них уже девять лет. За все это время никаких нареканий или претензий к Радачи они не имели.

— Давай и ты, Сабо.

— Мы с Деметером произвели обыск в комнате, которую снимают молодые Радачи. Хозяева квартиры недовольны ими, потому что квартиранты задолжали квартплату за два месяца. У жены Радачи много русских и английских книг. Она работает дома. Переводит. Семейный гардероб супружеской пары довольно бедный. Никаких предметов, которые могли нас заинтересовать, мы не обнаружили. Единственно, что представляет интерес, это пачка старых акций и выписок из поземельного кадастра. Лежали в чемодане на шкафу. Протокол обыска я представлю завтра, как только перепечатаю на машинке… У Яноша Колечанского-младшего в комнате мы обнаружили восемьдесят граммов крепкого спиртового напитка. Переслали в лабораторию для анализа.

Зеленка, подводя итог, сказал:

— В общем-то мы собрали информацию, какую нам было нужно. Попрошу теперь минутку терпения. Я сейчас вернусь. — Он возвратился тотчас же. С какой-то бумагой в руках. Передав ее Сабо, он распорядился: — Завтра утром проведите обыск в доме Леринца Колечанского. Времени мало, поэтому обыщите хотя бы столовую, рабочий кабинет убитого и особенно тщательно — бывшую комнату Радачи. Он много раз ночевал там и после переселения из дома своего дядюшки. Должна же быть какая-то тому причина? О понятых позаботьтесь еще сегодня. К половине восьмого вы должны уже закончить обыск. Телеграммы отослал?

— Да.

— Пастор, к восьми будьте вместе с Зайкой здесь. Скажите Мапекп, чтобы завтра утром в восемь он был готов к проведению очной ставки. Нужно будет сделать несколько снимков и магнитофонных записей. Таких, которые имели бы доказательную силу. Я рассчитываю на него. Мне нужны не просто снимки. Коложи, ты завтра в полвосьмого отправляйся с милиционером в форме в областную больницу. Там вручите повестку Яношу Колечанскому-младшему и Радачи и доставьте их сюда. В комнату для проведения очной ставки введи их за несколько минут до половины восьмого. Молнар, завтра до восьми часов утра усади пять-шесть мужчин в возрасте около двадцати восьми лет в комнату для проведения опознания.

— В половине девятого начальник управления ждет нас с докладом, — напомнил Сабо.

Зеленка пропустил напоминание мимо ушей.

— Чуть не забыл! Деметер, завтра утром ты с магнитофоном тоже будь в комнате опознаний.

— Понял.

— Есть какие-нибудь замечания?

— Есть, — сказал Пастор. — Очень уж ты нагнетаешь события на столь короткий отрезок времени.

— Ничего не могу сделать. Начальник сам назначил это время.

Пастор улыбнулся.

— Примите мои соболезнования.

Загромыхали за окном трамваи, загремели мусорными ящиками дворники, завизжали пылесосы. Начался обычный утренний шум в здании. А Зеленка все сидел за машинкой и печатал. Вынув из машинки наконец последние страницы, он взглянул на часы. Семь. Он закурил, разложил по порядку страницы напечатанного доклада, второй и третий экземпляр убрал к себе в ящик стола, а первый, положив перед собой, начал читать.

А в это время Геленчер вышел как раз из ванной. Спал он в эту ночь мало, потому что взял с собой материалы следствия и дома еще раз внимательно перечитал их. Но во всем толстенном томе он не нашел ничего такого, на основании чего можно было хоть кого-то подозревать в совершении убийства. Поверил же он Зеленке потому, что знал, как тот осторожен п справедлив и не назовет невиновного виновным. Ценил тщательность Зеленки, с какой он оберегал достоинство человека, на которого пало всего лишь подозрение; ценил его юмор и такт, когда нужно было обратить внимание сотрудников на их ошибки. Ценил, но и болел теперь за него. Геленчер боялся, что Зеленка не сможет осуществить свое намерение, не сумеет защитить людей, подвергающихся опасности, от новых покушений опасного убийцы и к назначенному времени не успеет задержать преступника и представить его начальнику управления.

Геленчер наспех, ни на минуту не сумев освободиться от этой мысли, позавтракал и поспешил в управление. Зеленка был у себя в кабинете. Пристально посмотрев на Зеленку, который тотчас же вскочил, Геленчер строго спросил:

— Что, опять всю ночь не спал?

— Опять, — признался Зеленка.

— Это по лицу твоему видно. Подозреваю, что это уже третья бессонная ночь подряд, — осуждающе сказал Геленчер, присаживаясь к столу. — Но об этом позже. Как дела?

— Могли быть и лучше.

— Значит, работа движется?

— Говорю, могла бы идти и лучше.

— Преступник?

— По пути сюда, — сказал Зеленка, взглянув на часы.

Геленчер облегченно откинулся на стуле.

— Улики?

— Улики будут.

— Как? Значит, их все еще пет? — остолбенел Геленчер.

— Я же сказал: будут! — повторил Зеленка.

— Ну знаешь ли, начальник управления тебе этого не простит. Да и я тоже!

— Доклад я уже написал, — уклонился от ответа Зеленка. — В нем все, что надо, есть.

— Дай сюда. До половины девятого я успею прочесть.

— Только кончил печатать. Могут быть опечатки.

— Ладно, тогда пробеги сначала сам, потом занеси ко мне, — приказал Геленчер и встал.

В это время лейтенант Коложи вежливо усаживал в машину Яноша Колечанского-младшего и Балинта Радачи. Первый поудобнее разместился на сиденье, полон ожиданий, второй был раздражен: вчера он звонил на завод и обещал утром выйти на работу. И вот на тебе!

— Чего вы от меня хотите? И сколько вы меня там продержите?

— Больше, чем нужно, ни на минуту, — отвечал Коложи.

В это же самое время Пастор и оба Зайки — отец и сын — вышли из автомобиля и принялись толкать загородившую им путь конную повозку, доверху груженную навозом…

И в это же время лейтенант Сабо у калитки дома на улице Арпад сердечно пожимал руку старушке Кечкешне.

— Спасибо за помощь, — говорил он. — И не сердитесь, что я чуть свет вас разбудил.

— Мы сами очень вам благодарны. Может быть, кофе все-таки выпьете? Уже готово, — пригласила Кечкешне, кивая в сторону кухни.

— Нет, спасибо! Некогда! — с сожалением проговорил Сабо. — Ждут нас. Приглядывай за своей сумкой! — сказал он сидевшему сзади Деметеру, который, заняв место между двумя понятыми, теснился на заднем сиденье.

— Как зеницу ока будем беречь! — заверил довольный Деметер.

В милиции Сабо, попросив понятых подождать немножко, отправился с Деметером к Зеленке — доложить о результатах обыска, проведенного в доме убитого Колечанского.

Зеленка был не один. У стола сидели еще трое. Они изучали какой-то рисунок, сличая его с фотографией. Рисунок сделал Зайка-младший. На нем был изображен человек, который, по его мнению, на Западном вокзале выпихнул из поезда Леринца Федора.

— Не мешай, — фыкнул на Сабо недовольный Зеленка, но тут же спохватился, поправился. — Извини, давай позднее. Ладно?

Сабо закрыл за собой дверь и, переглянувшись с Деметером, сказал:

— Пошли к Геленчеру!

Майор внимательно и с удовлетворением выслушал их доклад.

— Проведем следственный эксперимент? — спросил Деметер. — Мы привезли с собой понятых. Но мы не можем их задерживать до бесконечности. А Зеленка сейчас занят.

— Давайте! И побыстрее! — воскликнул, согласившись, Геленчер. — Время идет. Уже семь часов сорок минут!

— Спасибо, товарищ Зайка, очень пригодился ваш рисунок, — пожимая руку молодому художнику, приговаривал Зеленка. Две минуты спустя он был уже у Геленчера. Протянув ему рисунок, он приложил к нему первый экземпляр доклада. — Рисунок, бесспорно, похож.

— На кого похож?

— Ответ на этот вопрос найдете в моем докладе, — с нескрываемой гордостью сказал Зеленка.

Геленчер взревел:

— Знаешь, куда бы ты пошел?!

— Вас понял, — сказал, улыбаясь, Зеленка. — Иду!

Семь пятьдесят. Ну вот теперь Сабо и Деметер исчезли!

— Где же они могут быть? — вслух подумал Зеленка и побежал на первый этаж.

В это время Коложи с Колечанским и Радачи вошли в комнату для опознаний.

— Садитесь на свободные места.

Едва прозвучали эти слова, как с места вскочил один молодой человек и, бросившись к Радачи, воскликнул:

— Балинт, давно я тебя не видел! Где же ты работаешь, все на заводе?

— Здорово, — неприветливо отвечал Радачи.

— Вы что, знаете друг друга? — спросил Коложи.

— Еще бы! — отвечал молодой человек, усаживая Радачи рядом с собой. — Мы же вместе учились в техникуме. На отделении стекла.

Коложи пулей вылетел за дверь.

А Зеленка, не найдя Деметера, заглянул в его кабинет.

— Четверть девятого. Товарищи, пойдемте в комнату для опознаний… — Он пропустил вперед себя Ласло Зайку и его сына, а сам с Пастором последовал за ними.

В это время на лестнице их нагнал Деметер.

— Где ты бродишь?! — зарычал на него Зеленка.

— Проводили следственный эксперимент. Удачно! — радостно сообщил Деметер.

— Посмотри! — показал на часы Зеленка. — Видишь, сколько времени?! Быстро в комнату для опознании. С магнитофоном!

— Магнитофон уже там.

— Ну тогда быстрее и сам туда!

— А эксперимент?

Зеленка весь посинел от злости.

— Теперь уже нет ни секунды. Доложите об эксперименте на совещании.

В этот момент к Зеленке подскочил Коложи. Он запыхался.

— Посмотри, что я тебе покажу!..

— Теперь уже я не успеваю, — огрызнулся Зеленка и помчался вслед за Пастором и Зайкой. Сотрудники удивленно уставились ему вслед.

Перед тем как войти в комнату для проведения опознания, Зеленка сказал Зайке-младшему:

— Если узнаете того человека, который ехал в вагоне, во всеуслышанье, громко заявите об этом. Я вхожу первым. Вы, товарищ Зайка, пойдете после вашего сына. Пастор, ты будешь проводить опознание.

Зеленка оставил их и вошел в комнату. В комнате для опознания он встал рядом с Манеки. Окинув взглядом сидевших на скамейках девятерых мужчин, он сделал знак Деметеру, стоявшему возле магнитофона: приготовиться.

— Все в порядке! — шепнул Зеленка на ухо Манеки.

— Попрошу всех, — раздался громкий голос Пастора, — встать! — Ожидавшие девять молодых мужчин поднялись. — Внимательно посмотрите на присутствующих, — продолжал Зеленка, обращаясь к Зайко-младшему, — и скажите, кого из них вы знаете и где вы с этим человеком встречались.

После слов Пастора наступила тишина. Молодой Зайка прошел к стоявшим в ряд мужчинам. Он остановился возле пятого с краю.

— Вот этого человека я видел…

— Где?

— На Западном вокзале в Будапеште. В поезде.

— Когда?

— На страстную пятницу. Вечером тридцать первого марта.

— Спасибо, — сказал Пастор и вывел его из комнаты через дверь напротив. — Я вас прошу подождать несколько минут здесь, — и закрыл за молодым человеком дверь. Затем он повернулся, вышел в коридор, ввел Зайку-старшего. Тот стал неторопливо разглядывать стоявших. Когда он дошел до конца шеренги, он повернулся и остановился тоже возле пятого с краю.

— Это был он. Он убийца! — неожиданно закричал Зайка громко. — Убийца!

— Нет, нет! Я не выталкивал его! — сорвался Радачи. Лицо его исказилось от гнева, смешанного со страхом. — Не я это был!

Детективы переглянулись.

— Вот вы и выдали себя, — спокойно сказал Пастор.

Скромно стоявший рядом с Манеки Зеленка сделал шаг вперед.

— Балинт Радачи, ведь я вас предупреждал… — начал он, но не смог продолжить, потому что Радачи бросился на него и яростно схватил за горло.

— Хитрый змей, я тебя все равно убью! Задушу!

Милиционер, стоявший у скамейки, и Пастор высвободили Зеленку из рук преступника. Так что вместо Зеленки пришлось Пастору произносить положенные при аресте слова.

На Радачи надели наручники. И увели.

Часы показывали восемь двадцать пять.

А в половине девятого в зал вошел начальник УВД. За ним — Геленчер. Они опоздали, потому что по дороге майор давал указания Пастору немедленно допросить Радачи по делу Леринца Фодора.

— И только по делу Фодора! — подчеркнул он.

Геленчер обвел взглядом собравшихся. Тут были все, кто из состава сотрудников областного управления внутренних дел принимал участие в следственном эксперименте. За исключением Пастора и Зеленки.

— А где же Зеленка? — спросил начальник.

— Его срочно вызвали к телефону, — ответил Коложи.

— Давайте подождем его несколько минут, — снисходительно предложил начальник управления. Он. как все присутствующие, уже знал о результатах опознания.

Вскоре вернулся Зеленка.

— Извините… Опоздал… — сказал он, садясь рядом с Коложи. — Звонил эксперт по грибам.

— И что он сказал? — поинтересовался начальник управления.

— В ночь на понедельник я наложил арест на остатки пищи, выброшенные Колечанскими в мусорный ящик. В том числе я предъявил экспертизе и очистки грибов. Так вот, в остатках пищи обнаружен яд бледной поганки. А в очистках от грибов, из которых готовилась пища, бледной поганки нет. Это означает, что бледную поганку подбросили уже в чистые грибы, в общую кастрюлю. — В ходе доклада Зеленка несколько раз откашлялся, голос у него был хриплый. Это не ускользнуло от Геленчера.

— Я предлагаю, — сказал Геленчер, — сначала заслушать доклад лейтенанта Сабо. А Зеленке предоставим маленькую передышку. Он, бедняга, видно, надсадил голос. Давайте, Сабо.

— Сегодня утром в присутствии двух понятых, товарищей Кечкешей, мы согласно постановлению на обыск в доме Леринца Колечанского неплохо поработали в особняке на улице Арпад. И вот на что хочу обратить ваше внимание. Балинт Радачи жил в этом доме с детства и лишь осенью прошлого года переселился оттуда. Скорее всего потому, что дядя его намеревался установить любовную связь с его женой. При осмотре бывшей комнаты Радачи наше внимание привлекла широкая кушетка. В этой-то кушетке, в уголке у изголовья, мы нашли две тщательно завернутые в вату так называемые «батавские капли». Вот, посмотрите, один такой «стеклянный шарик с хвостиком» передо мной. Аналогичный шарик девятнадцатого апреля Балинт оставил у старушки Кечкешне — с просьбой передать дяде. Однако некоторое время спустя Радачи забрал шарик назад и передал дяде сам, потому что Леринц Колечанский тем временем вернулся домой. Поскольку, по нашему предположению, взрыв именно такого шарика и стал причиной смерти Колечанского, то после окончания обыска специалист по стеклу Иожеф Крещак в присутствии понятых провел у себя в лаборатории следственный эксперимент. Соблюдая все меры предосторожности, у шарика отломили «хвостик», и стекло взорвалось с такой силой, что осколки пробили лист тонкой фанеры и пластмассу толщиной шестьдесят сотых миллиметра. Тем самым удалось доказать, что взрыв «батавской капли» может быть смертельным для человека.

Относительно двух ключей, также найденных в бывшей комнате Балинта Радачи, удалось установить, что один из них подходит к замку на чердачной двери. Мы обыскали чердак и нашли пятьдесят бутылочек с различными веществами. Все склянки, за исключением двух, были покрыты давнишней пылью. Анализ содержимого «непыльных» бутылочек показал, что в одной — сто граммов никотиновой кислоты, а в другой — около трехсот граммов метилового спирта. На поверхности обеих склянок обнаружены одинаковые отпечатки пальцев, которые необходимо идентифицировать…

— Немедленно отправьте карточку в картотеку, а у Радачи снимите отпечатки пальцев, — распорядился Геленчер, обращаясь к оперативному технику. — Продолжайте, Сабо.

— Нужно отметить, что, по словам супругов Кечкешей, сам Леринц Колечанский на чердак никогда не ходил. Куда подходит другой ключ, определить не удалось… У меня все.

Попросил слово Коложи.

— Давай, — сказал Геленчер, — только покороче.

— В двух словах: Балинт Радачи до того, как он стал шофером, имел специальность техника по стеклу.

— Мне следовало это знать! — вздохнул Зеленка.

— Ну вот и послушаем тебя.

— Прежде всего подчеркиваю, что разоблачение преступника произошло благодаря слаженной работе всего коллектива. Были выяснены источники богатства Колечанских, обстоятельства прошлой жизни Леринца Колечанского, его женитьбы, связи его бывших любовниц — их поклонников и мужей, — наличие ребенка, прижитого вне брака, а также исследования по стеклу. Надо всем этим, повторяю, работала вся наша бригада. Работала результативно, хотя, конечно, и не без ошибок. Для простоты и краткости я буду рассказывать о расследуемых преступлениях в той последовательности, в какой они становились нам известны. 22 апреля утром работница в доме гражданина Колечанского, гражданка Кечкешне, заявила в милицию, что ее муж обнаружил Колечанского, хозяина дома, лежащим ничком на столе. Прибыв на место происшествия, мы при осмотре его констатировали, что Леринц Колечанский умер насильственной смертью, которая наступила накануне вечером. Убитый после себя оставил очень большое наследство. В протоколе вскрытия врачи зафиксировали, что непосредственная причина смерти — проникающее ранение в сердце. В ходе следствия было далее установлено, что смерть вызвал осколок стекла, пробивший грудную клетку после взрыва так называемой «батавской капли», которая каким-то образом очутилась в комнате убитого. Далее было установлено, что у Колечанского имелся внебрачный сын, Леринц Фодор, который был убит еще раньше, 31 марта сего года, на Западном вокзале в Будапеште. Фодора вытолкнули из вагона. Убитый Леринц Фодор являлся прямым наследником имущества Колечанского, если бы он был в живых к моменту смерти своего отца, Леринца Колечанского, и если бы сам Колечанский умер, не оставив после себя завещания. 13 мая сего года возвратившаяся к себе домой гражданка Эстер Колечанская обнаружила, что их квартира полна газа, а родители ее лежат без чувств. Опоздай девушка на минуту домой, родители отравились бы газом смертельно, потому что все краны газовой плиты на кухне были кем-то открыты. Поскольку вечером этого дня на квартире Яноша Колечанского проходила встреча родственников и последней из удалившейся с этой встречи была гражданка Паланкаине. мы стали подозревать, что газовые краны на кухне открыла она. Мы поспешили на квартиру Паланкаине. Но ее мы застали уже без сознания. Отравившись метиловым спиртом, она была уже на грани жизни и смерти. Ночью того же дня она скончалась.

— В то время мы еще считали, что все три раза, включая и открытые газовые краны, имели место несчастные случаи, — заметил Геленчер.

— Следов, которые помогли бы нам установить, что имело место умышленное преступление, или личность преступника, мы ни в одном из случаев не обнаружили… — продолжал Зеленка. — Через неделю после случая с газовыми кранами, в воскресенье, четыре члена семьи Колечанских и молодые супруги Радачи съели на обед блюдо, приготовленное из собранных накануне грибов. Среди них оказался один ядовитый, каким-то путем попавший в съедобные. Нам удалось на этот раз точно установить, что ядовитый гриб случайно не мог попасть в приготовленную пищу. Из этого мы сделали вывод, что бледная поганка была уже в очищенном виде принесена и положена в кастрюлю, в которой тушились грибы. По делу о смерти Леринца Колечанского мы начали следствие сразу же после обнаружения его трупа. Были разработаны три следственные версии: убийство ради завладения имуществом, из ревности и из мести. Все три версии поддаются обоснованию: имущество было большим, у погибшего Колечанского было много связей с женщинами. Мстить ему могли за отца, который был, как, впрочем, и сам убитый, довольно беспринципным и наглым стяжателем. Следствием было разрешено множество сложных задач, например, выявлены все женские связи убитого. Но потом мы вообще отказались от версии об убийстве из ревности, так же как отклонили версию убийства из мести, поскольку не обнаружили указывающих на такую вероятность фактов. Оставался, таким образом, один мотив преступления: убийство с целью завладения имуществом. Необходимо было установить число всех вероятных претендентов на наследство и их материальное положение. А также идентифицировать обнаруженные в саду убитого следы и другие уликовые материалы. Убедившись в непричастности к убийству непосредственных наследников, мы расширили поиск на всю территорию страны, разыскивая возможных внебрачных детей убитого. Однако таковых, кроме убитого к тому моменту Леринца Фодора, обнаружить не удалось. Казалось, следствие зашло в тупик, но к тому времени мы уже многое знали о преступнике. В своем докладе я изложил, каким требованиям должен был удовлетворять еще не обнаруженный нами преступник. Таких требований было десять.

Но удовлетворявший всем этим условиям человек был нам неизвестен. Впрочем, девять из этих десяти подходили к Балинту Радачи. И вот только что нам стало известно, что и десятый пункт условий ему подходит: он был специалистом по стеклу. Почему мы не установили этот факт раньше? Но мы тоже люди и можем ошибаться. Иногда ускользают из поля зрения самые простые факты. Кроме того, у Радачи имелось алиби: 21 апреля, в день убийства, он отдыхал в Балатонугроце, а это триста километров отсюда. Следовательно, Радачи никак не мог вбросить в комнату своего дяди стеклянный шарик, чтобы тот взорвался и причинил Колечанскому смерть. Мы не могли его подозревать и в том, что он открыл газовые краны, потому что он оставил квартиру Колечанских не самым последним. Мы не могли подозревать его в убийстве Паланкаине, потому что бутылка, в которой содержался метиловый спирт, была отправлена из Будапешта 10 марта, а он в тот день, утром вместе с женой уехал из Будапешта. И наконец, он был вне всяких подозрений и потому, что в ночь на понедельник он вместе с женой отравился грибами и находился в больнице…

— Сегодня утром мне звонили из областной больницы и сказали, что Радачине-младшая, жена Балинта Радачи, умерла, — добавил Геленчер. — Она была четвертой жертвой в этой длинной серии убийств.

— Суть в том, что мы искали преступника, — закончил доклад Зеленка, — не имея законченной, принятой всеми версии и явных улик. Нас повергал в смущение этот проклятый шестой пункт нашей версии — алиби Радачи, когда в день убийства он находился на Балатоне. Кстати, это алиби до сих пор остается неопровергнутым. И тем не менее я предположил, что преступником все же является Балинт Радачи. Проанализировав все события до конца, я пришел к выводу, что он и никто другой совершил эти преступления. И тогда я понял, в каком направлении нам нужно продолжать следствие, чтобы изобличить преступника: нужно провести очную ставку и опознание. И действительно, на опознании Радачи был не только опознан, но и проговорился и тем самым выдал себя. Однако из тактических соображений я свои предположения ни с кем не обсуждал. Не смел. Я знал — и весь ход следствия подтвердил это, — что имею дело с ловким, умным, быстро думающим противником, — улыбнулся Зеленка. — Знал, что мои сотрудники не актеры и могут совершенно случайно проговориться. Да я и самому себе-то не доверял! Например, вчера даже не решился разговаривать с Радачи. Боялся чем-нибудь выдать себя…

В этот момент возвратился Деметер.

— Можно доложить?

— Да, давай.

— Бутылки с никотиновой кислотой и метиловым спиртом обследованы, и на них обнаружены следы пальцев Балинта Радачи.

— Ну вот! Понемногу нужные улики накапливаются, — повеселел Зеленка. — Эти последние данные тоже подтверждают, что Радачи очень обстоятельно готовился к совершению преступлений. Рассмотрим эти преступления именно с такой точки зрения…

Радачи с женой отправился отдыхать. Якобы для того, чтобы попрощаться перед отъездом, он посетил своего дядю. Хотя истинная цель визита была — вручить ему взрывающийся поплавок. Дяди дома он не застал и, оставив «батавскую каплю» Кечкешам, пошел со стариком садовником «погулять в саду», там он ловко избавился от сопровождающего и разместил в нужных местах ложные улики: след ботинка, железнодорожный билет, кусочек ткани, вырванный из пиджака брата, и патронную гильзу. Наверное, тогда же он закатил под книжный шкаф и пулю. Все эти предметы должны были однозначно указывать на то, что Яноши Колечанские — отец и сын — в день покушения находились в саду. Вы спросите: где Радачи мог достать пулю и патронную гильзу? Отвечаю: осенью прошлого года, когда во время похода за грибами они стреляли в лесу в цель. Значит, уже в то время он готовился совершить преступление? Год назад? На этот вопрос теперь уже можно ответить утвердительно. А взрывающиеся стеклянные шарики он хранил еще дольше — целых девять лет! При подготовке преступления ему помогали и «благоприятные случайности». Так, у Яноша Колечанского и Мартона Силади, например, не оказалось спасительного алиби… И еще один невыясненный момент: как произошел взрыв «батавской капли»? Отвечаю: в тот момент, когда сам Леринц Колечанский подгонял стеклянный шарик к поплавку, подпиливая хвостик, «капля» взорвалась у него в руке, о чем свидетельствуют изуродованные взрывом пальцы Колечанского. Радачи все правильно рассчитал: за три недели, пока он будет отдыхать, дядя обязательно в какой-то день поедет на рыбалку и, подготавливая перед этим снасти к рыбалке, погибнет от «несчастного случая»… Перейдем к эпизоду с убийством Леринца Фодора. Радачи и Фодор случайно встретились на Западном вокзале в Будапеште. И Радачи с большой находчивостью использовал создавшуюся ситуацию: толчею на площадке вагона, плохое ‘освещение, открытые двери вагона, неосторожность Фодора…

Мы задали себе и такой вопрос: что дало Радачи толчок приступить к совершению серии убийств — к истреблению всех потенциальных претендентов на наследство? Ответ был таков: в середине марта этого года Колечанский обручился с Гизелой Литваи. Разумеется, Балинт Радачи тоже узнал об этом событии. А ведь до сих пор он был уверен, что наследует богатство дядя один. Для того он и поддерживал дружеские отношения с дядей и после отъезда из дядиного дома, хотя перед этим пережил от него массу унижений. И вдруг дядина помолвка, перечеркнувшая все его планы и надежды! Помолвка, женитьба, а там родится и ребенок. И тогда наследства ему уже не видать как своих ушей. Он лишается всего: богатства, надежд на роскошную жизнь. И Радачи принимает решение: убить дядю еще до того, как тот женится.

Хотя и тогда на его пути остается еще один законный наследник — Фодор. Но и тут Радачи использует благоприятный случай и выталкивает Леринца Фодора из вагона под колеса встречного поезда. А затем спешит к дяде, передает для него стеклянный шарик, который он хранил уже в течение девяти лет. Умирает и дядя. После смерти Леринца Колечанского его имущество должно перейти по наследству к его сестрам и брату. Теперь после удавшихся двух убийств в преступнике укрепляется решимость заполучить все наследство целиком. То есть он продолжает уже начатое им преступное дело. Находясь в Будапеште, Балинт Радачи отправляет посылку на адрес своей тетушки — ядовитый спиртной напиток, а затем использует встречу всех членов клала для того, чтобы, подпоив хозяев, улучить момент и открыть газовые краны на кухне. Правда, здесь преступника постигает первая неудача. Впрочем, здесь и я, — продолжал Зеленка надломившимся голосом, — совершил ошибку. В субботу я тщетно ожидал телефонного звонка, а тем временем Колечанские и Радачи условились о воскресной прогулке за город. Предполагай я это, вполне мог бы присоединиться к ним. Но я не сделал этого. Итак, в ночь под субботу Радачи приезжает домой. Он не хочет упустить ни на миг из поля зрения намеченную им очередную жертву. Вечером он посещает Колечанских. Придуманный им повод вполне приемлем: он хочет рассказать о своей поездке в Польшу. Во время разговора с Колечанскими «возникает» идея — отправиться в лес, за грибами. Договариваются сделать это на следующий же день и утром отправляются по грибы. Но не все из них знают грибы. Поэтому перед возвращением домой Янош Колечанский-старший выбирает из съедобных грибов случайно попавшие ядовитые. Радачи, воспользовавшись случаем, незаметно подбирает выброшенные дядей ядовитые грибы, чистит их, а затем тайком подкладывает в готовящееся грибное кушанье. И все едят грибы. Теперь уже съедобные вместе с ядовитыми. Балинту Радачи, чтобы не вызвать у других подозрения, приходится есть грибы вместе со всеми. Но он ест их очень мало. Вечером же он, почувствовав себя плохо, пугается. Потому что он трус. Он мчится в больницу. Но там не он, а его жена рассказывает врачам, где они могли отравиться грибами. К сожалению, бедную женщину спасти не удалось. А было ей всего двадцать четыре года. Но зато она спасла жизнь двух супружеских пар Колечанских. После массового отравления грибами в ночь на понедельник во мне окрепло убеждение, что преступник не успокоится до тех пор, пока не уберет с дороги всех остальных членов семьи Колечанских. Тогда еще никто из нас и не догадывался, кто преступник. И все же мы правильно оценили события. Теперь мы уже знаем это…

Зеленка, закончив доклад, вопросительно, с ожиданием, посмотрел на начальника управления.

— Спасибо. Хотя осталось еще несколько невыясненных моментов. Дальнейшая ваша задача: на допросе выявить последние доказательства совершения Балинтом Радачи преступлений и сопоставить их. — Ои помолчал. — А за проделанную работу капитану Зеленке и его следственной бригаде я от имени руководства объявляю благодарность, — закончил он торжественно.

Зеленка только что уселся за письменный стол в своем рабочем кабинете, как к нему вошел Геленчер.

— Ну что ж, поработал ты отлично, — сказал он, подходя к столу и беря в руки экземпляр доклада. — Этот я возьму себе. Потому что начальник забрал у меня первый экземпляр. А ты сейчас же отправляйся домой и выспись как следует.

Подумав, он добавил:

— И не беспокойся, я доведу следствие до конца.

Зеленка поблагодарил его взглядом, потянулся к телефону, набрал номер. Трубку сняла Эстер.

— Ну привезли их? Как они? — спросил он.

— Все в порядке.

— А мы арестовали убийцу.

— Я уже знаю. Брат только что мне рассказал.

Зеленка, подождав немного, добавил:

— Так что запрет на потребление любых напитков я отменяю.

Эстер ответила не сразу, помолчала секунду:

— Вот с вами-то я как раз и хотела бы выпить шампанского. После снятия запрета. Когда приедете? Жду!