Застывшая тень

Октав Бельяр ТАИНСТВЕННЫЙ ОСТРОВ

Это было в ночь с 15-го на 16-ое марта прошлого года, во время моего путешествия с научной целью во французские колонии Индийского океана. Наше судно «Фултон», которое совершало рейсы между Маге и Коморскими островами, когда-то, может быть, было предметом гордости наших предков, но, постепенно состарившись, дошло до того, что предназначено было лишь для небольших, не имеющих торгового значения рейсов.

Смешное это было судно, с его высокой старомодной трубой и куцыми мачтами, установленными, вероятно, на случай поломки машины, хотя те крохотные паруса, которые можно было бы натянуть на них, едва ли могли бы дотащить эту тяжелую калошу до ближайшего порта.

При первом натиске циклона, который застиг нас в эту памятную ночь, наши бесполезные мачты, конечно, разлетелись в щепы. Наше положение было отчаянным. Мы даже не могли бороться и были вполне во власти бури, которая уносила нас в своем вращательном движении. Всю ночь мы были игрушкой волн и ветра, то взлетая на высокие гребни волн, то стремительно низвергаясь в пропасть при громких стонах и криках экипажа, треске судна и реве бури.

Каждый из нас знал, что его последний час настал, ни на минуту не сомневался в этом. Но хуже всего было это ужасное ожидание смерти, когда каждая минута кажется вечностью.

Мы носились по какой-то бесконечной спирали, все приближаясь к центру урагана, в котором вихрь подымал к облакам колоссальный столб воды, казавшийся гигантской колонной, поддерживающей обрушивающийся небесный свод. Еще два-три оборота, и судно ударится об этот гигантский столб, превосходящий по крепости порфир и бронзу, и разобьется, как разбивается брошенная о камень яичная скорлупа.

И вдруг, по какому-то непонятному капризу, ветер, нисколько не ослабевая, переменил свое направление и стал нас швырять в противоположную сторону. Судно страшно качало, как будто оно не хотело сразу подчиниться этому новому капризу, но затем, повернувшись на другой галс, оно стремительно стало удаляться от страшного столба. А гигантский столб воды продолжал крутиться и вертеться, как катушка, и, наконец, исчез, утопая в море брызг.

Мы перестали кружиться и нас понесло по прямой линии, как будто и ветер, и мы втягивались в глотку какого-то невидимого чудовища.

Капитан, сделав рупор из своих ладоней, стараясь перекричать рев бури, кричал нам, что никогда не приходилось ему видеть ничего подобного ни в одном океане. Но не успели мы отдать себе отчета в том, какая таинственная, могучая сила переменила направление циклона, как вдруг показалась земля.

Вначале это было лишь каким-то черным пятном на горизонте. Потом пятно это росло и росло, облегло все море и встало перед нами острым скалистым пиком, на который нас несла какая-то неведомая сила. Это была Сцилла после Харибды. Судно наше, несшееся со скоростью метеорита, неизбежно должно было удариться об эту базальтовую стену.

Бледный свет зари, которая точно затуманилась, чтобы не видеть этого ужасного зрелища, дал нам возможность разглядеть в возвышавшейся перед нами скале огромную черную дыру, которая с жадностью вдыхала в себя ветер и грозила поглотить и вас вместе с несшим нас вихрем. Мы несемся прямо в эту открытую дверь и неминуемо будем проглочены этой огромной зияющей пастью.

Раздался тревожный звон сигнального колокола, заглушивший наши вопли…

Наш сигнал был услышан… Послышался громкий колокольный звон, и вдруг страшный толчок подбросил меня в воздух, как живую бомбу.

Я пришел в себя в воде. Я упал в море посреди обломков парохода, разлетевшегося в мелкие щепы. Кругом был неописуемый хаос. Обломки железа, дерева покрывали скалы. Многочисленные трупы уносились отливом. Ветер стих. Тишина нарушалась лишь мерным дыханием моря.

Я был весь разбит и в крови и, не попади я на мелкое место, у меня едва ли хватило бы сил доплыть до суши. Я выполз на песок и, обессиленный, измученный, опустился на него.

Осмотревшись кругом, я увидел, что огромная разверстая пасть скалы, грозившая поглотить нас, исчезла. На ее месте была кованая железная стена, о которую разбилось наше судно. Очевидно, этот трап опустился как раз вовремя, чтобы закрыть перед нами вход в пропасть и чтобы разбить в щепы судно.

И вдруг меня кто-то окликнул. Капитан, единственный, кроме меня, из всего экипажа спасшийся от крушения, весь в лохмотьях, исцарапанный, истерзанный, с трудом приближался ко мне.

— Судьба выкинула нас на уголок земного шара, куда ни одна живая душа не заглянет, — сказал он. — Нет сомнения, что это остров Бурь, вулканического происхождения, весьма недавнего образования, положение которого в Индийском океане указано лишь на очень немногих картах.

— Господь с вами, капитан! Уж не поражен ли ваш рассудок приключившимся с нами несчастьем? Ведь вы говорите невероятные вещи! Неизвестный остров — в этой части океана, по которой так и шмыгают вдоль и поперек суда! Ведь это вещь невероятная!

— Однако, это так. Когда этот остров только появился из-под воды в виде бесплодного вулканического утеса, к нему легко можно было пристать. Но уж много лет, как он каким-то таинственным образом защищается от людского любопытства. Легенда ли это или правда — не знаю — но только моряки рассказывают, что всякий приближающийся к этому острову отталкивается от него каким-то внезапным ураганом, напоминающим дыхание бури. Отсюда и название: остров Бурь.

Мой взгляд упал на железный трап, закрывавший огромное отверстие.

— Буря выходила, вероятно, отсюда, потому что сюда она и скрылась, — заметил я. — Во всяком случае, эта кованая железная дверь с очевидностью указывает на присутствие здесь людей, и людей цивилизованных, на опытных инженеров…

— Это было бы большим счастьем зля нас! — вздохнул капитан.

Не успел он кончить этих слов, как я прервал его криком радости: маленькая лодочка появилась за выступом и направилась прямо к нам. На лодке не видно было ни весел, ни парусов. Она приводилась в движение какой-то невидимой силой.

Сидевший в лодке человек делал нам успокоительные знаки. Он был довольно изысканно, хотя и несколько старомодно, одет. Приблизившись к берегу, он выскочил из лодки и побежал к нам.

— Верьте, господа, — сказал он, — что мы очень огорчены причиненным вам несчастьем и сделали все возможное, чтобы устранить его. Но мы не можем позволить судам проникнуть в Пещеру Ветров. Единственное, что нам осталось, чтобы предоставить вам хоть какой-нибудь шанс к спасению, это спустить трап. Но, увы! — прибавил он, бросив взгляд на плывшие кругом трупы, — я вижу, немногим из вас посчастливилось. Теперь вам ничего не остается, как последовать за мной в порт. Ваши товарищи будут достойно погребены, а из обломков корабля будет собрано все, что еще может пригодиться.

Мы были так слабы, что лишь едва внятно поблагодарили его за любезность. Наш спаситель помог нам добраться до лодки, усадил нас и мы с поразительной быстротой поплыли.

Мы рассказали ему о том, что с нами приключилось и о том, как поражены мы были внезапной переменой в направлении бури и таинственной силой, бросившей нас к острову.

— Вы должны быть готовы и к другим поразительным явлениям. Мы тут почти все изобретатели, которых бедствия и недоверие людей заставили бежать от света. Задумывались ли вы когда-нибудь над тем, что испытывают все те многочисленные гениальные изобретатели, которым не удается провести в жизнь свои изобретения и открытия? Считали ли вы тех, кто умирает с голоду, владея неиспользованными привилегиями? Многие из них нашли здесь приют и теперь смеются над глупцами, которые считали их гениальные изобретения химерами. Мы, добровольные изгнанники, мы создали на этой голой скале промышленность и жизнь. Мы — властители природы! Мы намеренно избрали для своего жилья этот остров, находящийся на пути великих катаклизмов; ураганы в плену у нас, как птички у птицелова. Они служат нам в наших домах, в наших мастерских. Вы совершению верно заметили, что какое-то внезапное дыхание изменило в эту ночь направление циклона. Это мы пополняли наши погреба запасами ветра. Ветер — это наш сжатый воздух, который нам ничего не стоит и который прекрасно служит нам.

Пока этот удивительный человек, повелитель ветров и моря, говорил, лодка остановилась у плотины в гавани, полной оживления.

Плотина, к которой мы причалили, сама по себе достойна была удивления. Спуск ее был сделан не из каменных плит, а из листового железа, подвижно установленного на ступице и точно на пружине качавшегося при всяком ударе волн.

— Вы видите, — сказал наш спутник, — мы умеем использовать даже движение волн морских. Каждый удар волны об эти железные плиты заставляет делать один оборот зубчатое колесо, находящееся в помещении под этой плотиной. Движение это через вал передается системе сцеплений, передающей это движение ткацким станкам прекрасных фабрик, которые вы видите вдоль берега. Море — это великий работник, который изготовляет наше платье, наше белье, холст, предохраняющий от непогоды наши растения.

Мы вышли на берег и вошли в город. Наш спутник толкнул какую-то дверь.

— Вот что делает море! — сказал он.

Мы увидели длинную галерею, в которой солнце весело играло на мириадах нитей, протянутых между вращающимися колесами, мы увидели целую сеть ременных приводов. Женщины, весело смеясь, залитые лучами яркого солнца, легко складывали куски материи, то легкой и прозрачной, как батист, то тяжелой и теплой.

— Нам удалось укротить, сделать послушным это капризное море, поглотившее столько человеческих жертв.

— Ну, а когда оно злится? — спросил капитан.

— Когда оно злится и волнуется, оно только быстрее производить свою работу, вот и все. Мы только выгадываем от его гнева.

— Ну, а прилив и отлив? Когда наступает отлив…

— Да, волна работает не больше девяти часов в день. Что же? Вы находите недостаточным девятичасовой рабочий день?

Пережитые волнения и мучительные, хотя и неопасные раны приковывали меня в первые дни моего пребывания на острове Бурь к постели. Из окон моей большой комфортабельной комнаты я мог видеть улицу.

Инженеры наилучшим образом умели использовать этот вулканический клочок земли. Черные, но не мрачные дома, построенные из вулканического шлака, отличались оригинальной формой и производили причудливое впечатление под жгучими лучами тропического солнца. Расстояния тут были все недалекие, поэтому экипажей, за исключением электрических экипажей для промышленных целей, на улицах не видно было. Малочисленное население города не оживляло улиц праздным шатанием: все были заняты, все работали.

Меня поразило, до какой степени они тут утилизировали естественные силы природы, обыкновенно бесполезно теряющиеся.

Как мало у нас в Европе умеем мы использовать эту даровую рабочую силу! Мы ограничиваемся в этом отношении утилизацией энергии ветра для наших ветряных мельниц и еще немного работой воды, стекающей с высоких гор. В общем, мы предпочитаем дорогостоящие устройства, приводимые в движение, главным образом, сжиганием каменного угля, которого здесь, на острове Бурь, совсем нет. Добровольные изгнанники должны были найти какой-нибудь другой источник энергии. Ветер, молния, дождь, океан, даже огонь страшного кратера вулкана — все это сделалось их деятельными и послушными помощниками.

Трудно представить себе, какую огромную и разнообразную пользу можно извлечь из ветра. Признаться, я немало был удивлен, ознакомившись с их системой сгущения циклонов, если можно так выразиться.

Подземный огонь избороздил всю подпочвенную часть острова большим количеством пещер, довольно правильно закругленных и сгруппированных, как отверстия в губке; каждая из этих пещер сообщалась с центральной обширной пещерой, находившейся поблизости вулкана. Долго и терпеливо отшлифовывали люди стенки этих пещер. Обращенные таким образом в гигантские цилиндры насосов, галереи снабжены были фантастическими поршнями, про-ходившими вдоль всей их длины. Рычаги поршней, как лучи металлического солнца, сходились в большой центральной пещере. Тут неистощимый вулканический огонь дает необходимую дли их движения силу при посредстве страшных рычагов и маховиков в сто футов высоты.

Как только делается известным приближение циклона — что в этих краях явление довольно частое — клапаны вулкана открываются, и машина приводится в действие. Колоссальные шатуны движутся с зловещим грохотом, отзывающимся грозным эхо во чреве горы; выпускные трубы извергают огонь; опускают трапы, закрывающие выходящие на море пещеры; поршни подымаются, всасывают бурю, которая с ревом устремляется в пустые пещеры, заполняя подземные погреба.

Остров имеет запас воздуха, которому при обратном движении поршней сообщается давление, необходимое для промышленных целей.

Этот сжатый воздух распределяется всюду посредством канализации, подобной той, какую у нас применяют для распределения электрической энергии. Он обслуживает мукомольные жернова, токарные станки, гончарные круги, сукновальные жомы… Да разве возможно перечислить всю работу ветра на этом чудном острове! Ночью струя воздуха подметала улицы лучше, чем это мог бы сделать какой-либо метельщик или механический аппарат. В очагах струя воздуха раздувала огонь. Лежа в своей комнате, усталый и разбитый, я нажимал лишь одну кнопку у моей постели, и вмиг тропическая жара смягчалась прохладной свежей струей воздуха.

Меня часто навещал наш спаситель, уважаемый Эспри Деклер, который был весьма видным деятелем на острове: ему поручено было управление ветрами. И я скоро имел возможность убедиться, что это далеко не было лишь синекурой. Как только я оправился, я навестил его в его лаборатория. Деклер жил посреди сфабрикованных им же самим всевозможных инструментов — анемометров, гигрометров, манометров, соединенных с подземными резервуарами. Он неотступно должен был следить за атмосферными течениями, предугадывать изменения в направлении ветров, их неожиданные порывы. Он же следил и за распределением сжатого воздуха по колонии. Когда его сложные аппараты уведомляли его об отдаленных ураганах, он немедленно отдавал по телефону приказание открыть перегородки в пещерах, очистить всасывающие каналы, пустить в ход поршни. И, нажав электрическую кнопку, он подымал тяжелый трап, чтобы поймать бурю.

Но я видел, как часто страдал Деклер от людской зависти: его обвиняли в недобросовестности, даже в хищничестве; говорили, что он безумно расточает запасы воздуха для своих личных целей, распределяя их с мелочной бережливостью между другими жителями острова.

И по правде сказать, Деклер не был безупречен. У него была одна маленькая слабость: он до безумия любил музыку. Это была его тайна, которую он доверил мне и капитану, когда мы позже подружились с ним, и мы, конечно, свято хранили ее.

Часто, когда мы собирались в его кабинете, выходившем окнами на море, перед чашками чудной настойки, он открывал кран, скрытый в счетчике, и в течение целых часов мы наслаждались прекрасной музыкой Вагнера, исполняемой струей воздуха, проходящей через тысячи эоловых труб.

В обязанности Деклера входила и защита острова от любопытства посторонних, которые могли бы посягнуть на независимость жителей его. Когда вдали на горизонте появлялось какое-нибудь судно, уже не принималась в расчет экономия; открывались все шлюзы, опустошались все запасные хранилища воздуха. Судно, подхваченное страшным порывом, исходившим от этих скал, отбрасывалось в противоположную сторону, и тайна острова оставалась нераскрытой.

— Я думаю, — сказал я однажды нашему другу, — что и электрическую энергию вы получаете при посредстве ветряной мельницы?

Были сумерки. Воздух был душный, тяжелый. Мы сидели на террасе, с которой видны были и море, и город, и пили прохладительный напиток.

— Конечно, это было бы вполне возможно, — ответил Деклер. — Ветер может для всего служить нам. Но если мы всю потребную нам энергию станем извлекать из ветра, запасов его, может быть, и не хватило бы нам. Вы видели, как под управлением моего друга Элизе Рефлюкса прилив и отлив морской ткет нам одежду? Управление молнией поручено немецкому физику, г. Пильсеку, на обязанности которого лежит извлечение электричества из облаков. В этих краях, где буря почти всегда сопровождается грозой, где гром гремит почти каждый вечер при заходе солнца, нельзя было не подумать об этом. Да вот, смотрите, облака сгущаются, и г. Пильсек уже, наверное, на своем посту!

Глухие раскаты грома предвещали наступление вечерней грозы. Деклер указал мне на тучу бумажных змей, со всех сторон города подымавшихся к небу и скоро совсем закрывших его.

— Нам не пришлось много трудиться над усовершенствованием опыта Франклина! — заметил Деклер.

— Эти игрушки…

— Покрыты тонкими пластинками олова, — перебил меня Деклер, — а нитки, на которых они держатся, пропитаны подкисленной водой… Они собирают весь разряд атмосферы. Это, в сущности, простые громоотводы, с той только разницей, что проводят они электричество к колоссальным батареям аккумуляторов вместо того, чтобы проводить его в землю и таким образом бесполезно терять огромные количества электрической энергии. Кроме того, мы получаем электричество и при посредстве пара.

— Пара? — удивился я.

Деклер повернулся к центру острова и указал на вулкан, окрашенный заходящими лучами солнца в восхитительный розовый цвет, в то время как все вокруг него было уже покрыто мраком ночи.

— Вот наш паровой котел! — сказал он.

Да! вулкан был великим чудом этого полного чудес острова! Никогда еще у человека не было такого страшного и вместе с тем такого покорного раба. Над вершиной его никогда не видно было дымка. Можно было подумать, что он угас. Отважные инженеры отвели пламя его в каналы, открывающиеся у подножия горы многочисленными кратерами, и огонь направляется через эти новые выходы к заделанной и замазанной центральной дымовой трубе. Главный кратер, таким образом, обращен был в гигантский котел, наполненный водой и подогреваемый со всех сторон пламенем. Огромный металлический колпак, покрывающий все устройство, может, по желанию, открываться или герметически закрывать котел посредством нажимного винта. Беспрерывное кипение этой огромной массы воды дает пар в достаточном количестве и для подземных насосов, и для кузниц, расположенных внизу. Целый день можно было слышать шум паровых молотов, ударяющих о железо на наковальнях в мастерских, окружавших основание вулкана.

Из вулкана добывали металлы и из него же брали энергию для обработки их.

Я осмотрел вместе с капитаном мастерские. Мы отправились на осмотр на заре. Два часа ходили мы по оливковым плантациям, которые приспособились к скалистой почве и покрывали склоны своей серебристой листвой, пока, наконец, не услышали шум молотов. Невольно пришли мне на память мои классические познания. Я переживал с Одиссеем его путешествие, я переживал все сказания мифологии. Вот она, пещера Эола, тут близко, под землей! Вот тут урны с дремлющими ветрами, Зефиром и Бореем, Эрусом и Нотусом. Сейчас мы увидим циклопов…

Перед нами возвышался вулкан, покрытый огромным медным колпаком, на котором время от времени открывались клапаны, чтобы выпустить тонкую струю пара. На некоторой высоте гора приобретала шероховатый неровный вид, была совершенно обнажена и покрыта старым пеплом. Казалось, будто она плавает в тумане, образовавшемся от испарений, поднимавшихся с подножия ее. Она вся была изрезана туннелями, через которые спускались потоки раскаленной лавы. Черные, по пояс обнаженные люди низвергали эти потоки металлических богатств, отделяли шлаки, сгущали эту блестящую массу в огромных плавильных печах. Ее отвозили в пламенные печи в тележках; огонь в печах раздувался ветром. В кузницах были свои жернова, свои песты, наковальни, огромные сводчатые гроты, полные невообразимого шума. Раскаленный металл помещался на бронзовые столы. Со свода несся страшный свист, и оттуда ритмически спускалась огромная масса железа в несколько тонн весом. Брызги искр летели во все стороны. Раскаленный металл расплющивался, как мягкое тесто, превращаясь в массивные колеса, в длинные ленты… Изготовленные предметы медленно начинали чернеть и затем поступали в бассейны с холодной водой.

При закате солнца мы направились в город. Мелькавшие между оливками искорки показывали, что светлячки уж открыли свой бал и пируют меж ветвей. Вдали виднелись огоньки на террасах домов.

Капитан был задумчив.

— Не находите ли вы, — спросил он меня, — что жители этого города злоупотребляют благосклонностью природы? Что, если она захочет отомстить им?

Но как может сделать это она, укрощенная, задавленная? Где может она найти выход для своего законного гнева?

Трудно указать, до чего изобретательны были жители острова Бурь! Наиболее заботь уделяли они земледелию. Те, кто имел возможность видеть роскошные виноградники на склонах Везувия, знают, что вулканические наносы весьма пригодны для роста растений. Кроме оливковых деревьев, на острове были виноградники, обширные хлебные поля, прекрасные сады, постоянно полные цветов и плодов.

Возделываемая область больше походила на огромную оранжерею. Все тут было рассчитано, все регулировалось. Растения были предохранены как от обильных тропических дождей, так и от засух. Несмотря на то, что ночи здесь нередко бывают довольно холодные, температура в садах поддерживалась равномерная. Таким образом, здесь искусственно создавалась вечная весна, и во всякое время года тут можно было иметь весенние цветы и осенние плоды.

Но это еще далеко не все. Один гасконский физик открыл, что за окрашенным спектром, даже за ультрафиолетовыми лучами темного спектра, химические свойства которых давно известны, находятся лучи, способные увеличивать интенсивность жизненных явлений в чрезвычайной степени.

Этот новый Прометей стал собирать солнечные лучи огромной чечевицей и затем рассеивать их в своем фруктовом саду. Результаты получились блестящие. Проект его устройства не лишен был красоты. Над садами, на вершине высокой башни, на оси, вращался гигантский выпуклый диск из прозрачного хрусталя. Движением часового механизма он поворачивался на направлению движения солнца, концентрируя лучи солнца на ослепительно сверкавшем очаге. Блестящий пучок световых лучей собирался в призме и распространял в центре сада все цвета радуги. Для красоты тут расположили бьющие фонтаны, отливавшие цветами радуги и охлаждавшие вместе с тем воздух.

Растения, между которыми равномерно распределяются жизнетворные лучи светила, растут здесь так, как ни в одном уголке мира. Стволы апельсинных деревьев достигают семи-восьми метров в окружности; золотистые апельсины на них равняются по величине арбузам; виноградники гнутся под тяжестью роскошных желтых и черных кистей огромного, величиной со средний апельсин, винограда. Даже на папоротники распространялась эта живительная сила, и они величественно помахивали своими огромными листьями.

Возбуждался даже вопрос о том, чтобы весь остров покрыть растительностью и обратить его в земной рай. Но увы! Судьба предназначила мне быть свидетелем страшной катастрофы, которая разрушила все труды человеческого гения.

Однажды, склонившись на подоконник и с наслаждением вдыхая аромат, доносившийся из моего сада, я был поражен, увидев, что вулкан вдруг как бы окутался облаками дыма. Казалось, будто пар, перейдя за предельное давление, поднял огромную крышку котла. Воздух становился душным, жарким. Остров точно потонул в густом тумане, скрывшем от него свет солнца. На улицах шныряла беспокойная толпа. Слышен был ропот, крики. Вдруг почва заколебалась, загрохотала, как будто страшный дракон вдруг пробудился от долгого сна и распрямил свою спину. По направлению от мастерских показалась толпа испачканных, черных рабочих, громко выкрикивавшая что-то.

Я поспешил сойти и присоединиться к толпе.

— Извержение! Извержение! — доносилось со всех сторон.

Страшная новость быстро распространилась. Рассказывали, что вдруг центральный огонь разросся, хлынул в мастерские и разметал рабочих. Там много обуглившихся трупов. Обволакивавшее вулкан облако — это пар из большого парового котла, вернее, из большого кипящего озера, которое моментально обратилось в пар.

Вдруг раздался страшный гул. Тумань осветился красным заревом. Начал падать дождь пепла. Тучи камней падали на дома и в море с оглушительным треском.

Страшный гул, толчок, безумное бегство. Поток лавы хлынул на город, погребая под собой людей. Почва колебалась под ногами… То тут, то там появлялись вдруг огромные трещины. Под землей беспрерывно раздавались глухие взрывы. Пещера Ветров, открывшаяся со всех сторон, выпустила на волю скрытую в ней бурю. Море шумело, пенилось, кружилось под порывами циклона.

Вдали показалась огромная волна. Это была какая-то колоссальная стена, надвигавшаяся прямо на нас. Куда бежать? Мои ноги подкашивались. Я слышал вокруг стоны и крики, видел мечущихся в безумии людей… Где мы? Где капитан? Я никого не узнавал… Я думаю, я тоже кричал, но я не слышал своего голоса.

Остров как будто погружался в океан. Уже мы по лодыжку были в воде… мы в океане… Огромная волна приближается… Рельеф земли все больше и больше погружается, как будто остров старается скрыться от надвигающегося на него грозного врага…

И вдруг покрытый пеной гребень склонился… Огромная водная стена упала… Я закрыл глаза… В ушах стоял оглушительный шум моря…

Смерть и на этот раз пощадила меня. Случаю угодно было, чтобы я уцепился за какой-то обломок. Долго носился я с ним по бурному океану, пока меня, полуживого, не подобрал пароход, застигнутый бурей по пути из Плимута в Гонг-Конг.

Море, поглотившее этот таинственный, чудесный остров со всеми его обитателями, оставило лишь меня одного, как воспоминание о нем.