Затмение

1. Беспокойная ночь

Боль в голове. Тупая, ноющая боль, сопровождающая пробуждение.

Тяжесть в мышцах, как будто в вены накачали чего-то нехорошего. Не пошевелить и пальцем. Мизинцем левой ноги, к примеру.

«Стоп… Я думаю. Значит, я жива. Где я?..»

Открыть глаза. Неимоверное усилие. Борьба мышц век с прессом гравитации.

Полумрак в помещении. Высокий ровный потолок сероватого цвета с кружками встроенных ламп, горящих одна через три.

Где она находится?

«Ещё раз стоп. Гравитация. Под тяжестью и усталостью — странная лёгкость. И потолок — возможно, из прессованного… реголита. Ну конечно. Я, капитан специальной разведки Зелма Видевская, захвачена в плен. И нахожусь я на базе мятежников, в сотне тысяч километров от деревни. И ровным счётом ничего не могу сделать. Вот и внедрилась, называется».

Новая попытка пошевелиться. Пальцы с горем пополам, но слушаются. А вот поднять руку, ногу, голову — никак.

«Отлично. Я ещё и пристёгнута к койке. Ну конечно, как же без этого. Перестраховщики, чтоб их… И шлем от комбеза спёрли, гады. Глядишь, и себе таких же понаделают… Если только мы с ними не разберёмся. Хотя… кто — „мы“? Что там произошло, на Сталкерре? Помню только…»

В сознании промелькнули картины свежих воспоминаний, ожили знакомые ощущения. Бомбёжка базы Федерации — вид через ультраоптику шлема. Гул истребителей в небе. Бег к деревьям. Взрыв. Удар. Потом — пустота.

Вспышка паники. Глаза распахнулись от внезапного прилива сил, вызванного непроизвольным выбросом в кровь порции адреналина. Тяжесть в мышцах осталась, но уже не чувствовалась как нечто абсолютное. И ясно теперь ощущалась более низкая, чем на Сталкерре, гравитация.

Там притяжение было равно 0,93 земного. Здесь — намного ниже. Раз в пять-шесть.

И снова стоп. Если это луна Сталкерры, то по расчётам, здесь должно быть 0,1–0,12 g. Никак не больше.

«Ладно, с этим разберусь позднее… Так всё же — что произошло? Разбомбили базу — а дальше? Лагерь… А деревня? Что со сталками? Надеюсь, они выжили… Ведь восстание и нападение — это, несомненно, звенья одной цепи. Не для того же истребители пролетали, чтобы уничтожить тех, кому мятежники… содействовали… Подполковник Миронов однозначно выжил. Уж я-то знаю. Его так просто не убить. Даже внезапным налётом из космоса. Уверена, он сможет организовать защиту.

Так что же дальше-то?.. Двинуться не получается, мыслями ничего не добиться. Остаётся ждать, пока что-нибудь произойдёт».

А что-нибудь да произойдёт. Не для того же её здесь держат, чтобы потом просто убить. Значит, кто-то должен прийти. И довольно скоро.

Ведь в ремнях, которые держали конечности и шею разведчицы, с большой вероятностью имеются датчики, которые точно должны были зафиксировать её пробуждение.

И кто-то явно должен был за этим следить. А значит, скоро следует ждать визита. И приготовиться ко всему, что может за этим последовать.

«Что ж, я хотя бы одета, если мои нервные окончания не врут. Но — чёрт, как же хочется в туалет… А на самый крайний случай у меня в нижнем левом зубе мудрости капсула с ядом. Хм, а кстати, сколько сейчас времени?.. Наверное, ещё ночь, и на планете все спят. Одна я тут бодрствую бесцельно…»

Вдруг — тихий звук откуда-то со стороны ног. Дверь открылась. Кто-то пришёл.

Топ. Топ. И тишина…

Остановился визитёр у кровати, или стола, или на чём там лежала она, Зелма. Ждёт. Не верит, что она очнулась. Или, наоборот, прикидывает, какую бы пытку применить сначала.

Ну что ж, сейчас и узнаем.

— Эй… — вырвался хрип из пересохшего горла, перешедший в кашель, который стоило поскорее унять.

Задавив в глотке стремящийся рваными порциями наружу воздух, Зелма повторила попытку:

— Эй, кто там?.. Ну, что встал? Над чем ты там размышляешь? Или не понимаешь языка русского?..

— Успокойтесь, Зелма Арсеньевна, всё я прекрасно понимаю, — раздался негромкий приятный баритон.

Разведчица пожалела, что один из ремней держит её шею у самой гортани, так что ни голову поднять, ни посмотреть на обладателя того голоса.

Между тем неизвестный продолжал:

— Вы, должно быть, думаете, зачем вы здесь находитесь и что нам от вас нужно. Не волнуйтесь, пока что, принимая во внимание ваше состояние, мы не будем ничего с вами делать. Но потом мы, конечно же, возьмёмся за вас всерьёз, так что не обольщайтесь. Ремни — это мера безопасности, чтобы вы не смогли осуществить ваше главное сиюминутное желание — сбежать отсюда. Действие введённых вам препаратов скоро пройдёт, поэтому отдыхайте.

— В туалет можно?.. — прохрипела Зелма. — И умыться…

— Чуть позже, если позволите. А сейчас взгляните на потолок. Я вам кое-что покажу.

«А куда мне ещё смотреть?..» — подумала Зелма, но в этот момент лампы на потолке погасли. Помещение погрузилось в мрак.

В следующую секунду наверху протаяла голограмма — чёрная бездна космоса, с одной стороны оттеняемая рыжими лучами звезды. В центре тёмного пространства находились два небольших шарика, один в несколько раз больше другого. «Схематичное изображение Сталкерры с луной, — поняла разведчица. — Интересно, зачем мне это показывают?»

Внезапно от одного шарика — «луны» — в сторону «планеты» будто выстрелили россыпью блёсток. Крошечные белые точки разом появились на голоэкране, который, несомненно, создавался теми самыми «лампами», и беспорядочным роем начали движение к другому, сине-зелёному шарику.

И Зелма с ужасом осознала, что же это всё означает.

— Вам одного раза было мало?.. — прошептала она, невидящим взором уставившись в потолок, где уже исчезла голограмма и вновь включились люминесцентные лампы. — Значит, кто-то при первом налёте точно выжил… И теперь вы хотите их уничтожить… А я тогда вам зачем?

— Вы сейчас являетесь гарантом нашей безопасности. Пока вы здесь, мы можем диктовать там, на планете, любые условия. Подполковник Миронов пойдёт на всё, чтобы вас спасти. Даже отдаст собственную жизнь и жизни уцелевших сталков.

— Выходит, деревня не уничтожена… Хотя вы и пытались… Постойте, откуда вы знаете Миронова?!

— О, поверьте, мы — а точнее, я — знаем гораздо больше, чем вы можете себе представить, — рассмеялся обладатель приятного баритона. — И можем гораздо больше. Например, как вы расцените тот факт (подчёркиваю, факт!), что наша организация существует уже более тридцати пяти лет и за это время провела более пятидесяти тщательно спланированных операций по подрыву конституционного строя и внутренней безопасности Федерации?

— Не очень-то и удивлена… Значит, катастрофа «Би-202» — ваших рук дело…

— И не только это. — Снова короткий смешок. — Но там, в остальной Галактике, о нашем существовании даже не догадываются. Операции проводятся в самых разных формах и сферах деятельности, часто оставаясь не замеченными широкими массами и не упомянутыми в медиа. А виновники каждый раз оказывались разными и никак друг с другом не связанными. И среди них за все эти тридцать пять лет не было ни одного нашего агента. А если бы кто-то и должен был попасться, то исчез бы в неизвестном направлении за несколько часов до этого. И больше нигде и никогда бы не всплыл.

— Зачем передо мной хвастаться? Я ведь для вас — так, разменная монета, пешка в борьбе с остатками сталков и военных на планете…

— Это сейчас. Скоро мы покончим со свидетелями нашей последней акции на планете, и тогда всё изменится. Мы получим в наше распоряжение всю планету. Можно будет расширить наш космофлот, построить новые базы, увеличить сеть агентов… и вы, Зелма Арсеньевна, войдёте в их число. Разумеется, с изменённой памятью и новой личностью. И тогда конец Федерации станет ещё чуть ближе.

— Тридцать пять лет… Судя по голосу, вам столько же, но явно не больше. Не могли же вы управлять всей этой машиной с рождения…

— А это, госпожа Видевская, уже совсем другая история. — Собеседник снова рассмеялся. — И я её вам поведаю позднее. Если только вы не будете чудить. Вы, кажется, хотели сходить кое-куда? Сейчас организуем — в качестве аванса за будущее содействие.

А пока неизвестный отдавал по коммуникатору необходимые распоряжения, Зелма подумала: «Похоже, крепко я влипла. И помощи ждать неоткуда. Эх, Александр Васильевич, куда же вы смотрите?.. Лишь бы всё поскорее закончилось, прошло, как страшный сон…»

Тем временем по полу отчётливо протопали две пары обуви — скорее всего, магнитоступов, используемых в условиях низкой гравитации. Чьи-то сильные руки опустились на плечи Зелмы и придавили её к ровному жёсткому ложу, пока другой отстёгивал ремни, не дававшие разведчице пошевелиться.

Наконец, её освободили из этого плена, и она сразу попала в другой — сильных и цепких рук боевиков-мятежников.

Когда её буквально потащили в сторону двери её «персональной камеры», Зелма увидела в полумраке того, кто с ней разговаривал. Абсолютно не запоминающееся лицо, короткая стрижка, чёрный костюм. Такие обычно никогда не участвуют в операциях и не исполняют ничьи приказы — только отдают их.

Но Зелме почему-то показалось, что этот человек не таков. Что он сам способен взять бластер и раз за разом нажимать на кнопку, если возникнет необходимость. И может быть, при этом он будет смеяться.

Затем разведчицу выволокли в коридор и направились вместе с ней куда-то. Но перед глазами у неё всё ещё стоял тот тип в костюме.

«Кто он такой? И почему так уверен в себе? И зачем было тянуть тридцать лет, прежде чем уничтожить деревню?» — думала Зелма не до конца отошедшим от всякой химии мозгом, но ответы на вопросы не желали находиться.

Данных хватало разве что для предположительного первоначального анализа. И Зелма решила, что в самое ближайшее время этим она и займётся.

Над спящим селением стояли непроницаемая тьма и тревожная тишь.

В не сгоревших после вчерашнего нападения домах беспокойно дрыхли выжившие сталки и два отделения бойцов, которые охраняли деревню вечером и в начале ночи. Ещё двадцать солдат стояли по периметру остатков посёлка и были готовы отразить атаку извне на поверхности планеты, или же услышать гул истребителей, или увидеть огоньки — вестники высадки десанта. А ещё десять военнослужащих выстроились внутри Сталочной цепью — от края до края пепелища, чтобы, если что-либо случится, задавать направление и координировать процесс экстренной эвакуации.

Не спали во всей деревне лишь два человека.

Одним из них был подполковник Миронов.

Погрузив экологов в фармакологическую кому, он принялся исследовать их вещи.

Проверил коммуникаторы; на всякий случай нажимал на дисплеи — реальный и голографический — пальцами самих же пленных, а когда выстреливал тоненький лучик лазера для сканирования сетчатки, подполковник приоткрывал пальцами глаза экологов, и затем мигал зелёный огонек уведомления об успешной идентификации.

Плодами трудов стали несколько кодов для связи: пять — явно всей бывшей команды «зелёных»; ещё два принадлежали, как понял Миронов, экологическим органам — скорее всего, штабу на Миракле и кому-то из Управления; один код подполковник определить не смог. Наверное, именно по этому номеру Джордж, Рауль и Мики связывались со своим другим начальством, которое находилось на местной луне, но прикрывалось явно с территории Федерации.

Вызванный для сверки Нурс подтвердил, что связывался со своим куратором из мятежников именно по этому номеру. Но ни имени, ни должности этого человека велк не знал: конспирация в организации соблюдалась почти как в разведке.

«Даже, наверное, получше, — подумал тогда Миронов. — Ведь об истинной деятельности Зелмы было известно чуть не половине деревни, себя я раскрыл только Зелме, Зарубину и Корнееву… а агентов мы установили только в последние пару дней! М-да, распустились мы…»

Далее он проверил бластеры экологов-«предателей», но ничего необычного не обнаружил — оружие оказалось самым обычным, без «наворотов».

Наконец, подполковник надел шлем и включил в нём секретную функцию рентгеновского зрения, чтобы, так сказать, «просветить» пленных на наличие имплантов. В визоре были чётко видны светлые точки в головах экологов, свидетельствующие о вмешательстве мятежников в организмы агентов.

«Вот, значит, что помогало им так долго — почти полтора часа! — скрываться от моих бойцов в лесу, — отметил Миронов. — Жаль, что нет возможности хирургически вырезать эти импланты, а когда вся эта катавасия кончится, отправить их на экспертизу… Но у меня есть принципы. И пока что экологи должны остаться живы. Об их дальнейшей судьбе придётся договариваться».

Закончив с исследованиями, начальник уничтоженной базы вышел из домика, где в забытьи без снов остались лежать на полу в позе эмбриона пленники, и в сопровождении двоих охранников прошёл к постройке, выделенной как временное жильё лично ему. И те два солдата, что встали снаружи уже у другой двери, стали частью внутренней цепи охраны.

И лёжа на жёсткой, ничем не покрытой лавке в беспокойной полудрёме (с полчаса назад пришлось проснуться, чтобы сходить по нужде), Миронов краем сознания, который ещё связывал его с явью, анализировал полученные данные.

Но, к сожалению, их было слишком мало, чтобы вывести из них что-то новое, помимо того, что подполковнику уже было известно.

Зато Миронов мог строить догадки о том, кто же такой влиятельный покрывает мятежников, что их существование раскрылось только этой зимой.

«Может быть, это тот самый генерал, который отказал мне в предоставлении военной помощи, — думал глава разведки галактического сектора. — Генерал Тедди Фокс, чтоб его… А что, весьма удобно… Других кандидатур у меня пока нет; но в принципе это может быть кто угодно влиятельный — хоть глава Экокорпуса, к примеру…»

Перед тем как пойти спать, Миронов рассчитал время повторного нападения.

Нурс знал, что оно начнётся незадолго до рассвета, когда караул уже устанет, а все остальные будут досматривать предпоследний сон.

На этот раз солнце должно было встать в девятом часу утра по федеральному времени. Подполковник не считал руководителей мятежников глупцами, поэтому предполагал, что десант будет произведён часов в шесть, и объявил общий подъём в пять, чтобы быстро собраться и уйти в лес, а детей и подростков вместе с Зором переправить на другой берег, где они будут под охраной запасных отрядов.

Но всё-таки он немного недооценил мятежников.

Во всяком случае, в вопросе оперативности реагирования.

Вторым, кто не спал в полпятого утра, был Омель.

Проснулся он от того, что захотел пить. Этой возможности вечером, когда происходили все те страшные события, он был лишён; перед сном Иша дала ему сделать несколько глотков из кадки, на всякий случай стоявшей в углу бани, но больше не разрешила, сказав, что вода и так холодная, а сам Омель ещё и простыл, поэтому больше — ни-ни.

И теперь подросток собирался воспользоваться шансом.

Прислушавшись, он уловил тихое сопение жены велка Нурса и понял, что та спит. Тихо поднялся, прокрался в угол и жадно припал к кадке. При этом у него в голове пульсировала одна мысль: «Только бы Иша не услышала… Только бы… Я же от неё в целой сагни…»

Тут в мозгу Омеля что-то как будто щёлкнуло. Подросток вспомнил, что после пробуждения вообще не смотрел, где находится его «сиделка»: ему хватило лишь звука её спокойного дыхания.

«Тогда откуда я знаю, где она лежит?!»

Во рту снова пересохло. Сделав ещё несколько глотков, Омель убедился, что жажда отступила, хоть горло и напомнило о своём существовании ощущением болезненной напряжённости, — и обернулся.

Иша лежала на дощатом полу, свернувшись клубком, ровно в том месте, где он её и представил.

«Что это такое?» — недоумённо подумал подросток и поднялся с пола. Легонько закружилась голова, в затылке стрельнуло болью; Омель зажмурился и опёрся рукой о стену.

Вскоре отпустило. Омель открыл глаза и перевёл дыхание.

Мелькнула мысль: «Не надо было мне с Линой тогда соглашаться и на восстание это факнутое идти… И голова тогда бы не болела, и не простыл бы…» Подумав об этом, подросток с трудом подавил новую волну кашля, которую могла услышать Иша, от этого проснуться и запалить его.

Но пока глаза были закрыты, в сознании Омеля чётко, с точностью до вреха обозначалось её местонахождение.

«Что со мной? Раньше я такого за собой что-то не припомню… — подумал он и так же бесшумно прокрался на своё прежнее место. Опустился на пол и привалился спиной к стене. — Неужели это после того удара?.. Да ну, вечером такого не было… хотя я не проверял… Это что ж получается, и у меня сверхспособность проявилась?! Круто… Надо проверить, а не почудилось ли мне всё это…»

Омель закрыл глаза и сосредоточился.

Сначала он не видел и не ощущал ничего, потом где-то рядом в ментальном пространстве протаяла фигура Иши. Вернее, осознание, что она рядом есть.

Омель зажмурился сильнее и представил себе деревню.

Помогло. Образы строений позволяли ассоциировать их с людьми, которые находились внутри и снаружи. И подросток уже не сильно удивился, когда понял, что знает, где все: и каждый из пятидесяти солдат, и их этот главный, про которого рассказал Нурс, другие выжившие — сам Нурс, Плющ, Ксюня, Лас, Зор и те дети…

Поднапрягшись, Омель бросил «взгляд» через реку. На другом берегу Сталки, не более чем в сотне сагней отсюда, расположились лагерем ещё тридцать или сорок бойцов — точнее с такого расстояния было не определить.

«Получается… — подумал подросток. — У меня получается! Значит, сверхспособности не выдумка… хоть я до последнего в них как-то не очень верил. И я могу видеть — мысленно, естественно, — кто где и на каком расстоянии находится. Обалдеть… Хм, а если ещё и вверх так же взглянуть?..»

Омель запрокинул голову и обратился мыслями наверх, сквозь крышу прохладной бани, в черноту пустого беззвёздного неба, сквозь густую пелену облаков, наплывших после захода солнца…

И замер с приоткрытым то ли от растерянности, то ли от изумления ртом.

Он ощутил присутствие где-то там, в вышине, не менее сотни людей. Они находились там кучками по двадцать — двадцать пять человек, которые постепенно разделялись и опускались вниз, к деревне. Но не все…

Прикинув в уме направление и расстояние, Омель догадался, что пара тех больших «кучек» спускается на другой берег Сталки, причём одна из них — достаточно далеко от селения.

«Это те же, что и тогда… — подумал подросток, вспомнив рассказ Нурса. — И их много, намного больше, чем вечером… Значит, „зачистка“ не придумана велком. И у нас есть совсем немного времени, чтобы уйти отсюда».

Омель подполз к Ише и потряс её за плечо. Затем опять — более настойчиво.

— Чего тебе, Омель?.. — спросонья пробормотала женщина. — Голова болит? Горло?

— У меня, похоже, проявилась сверхспособность. И если верить ей, то нам всем надо срочно уматывать отсюда.

— Что? — Иша поморгала, прогоняя из глаз «песок», и села на полу лицом к подростку. — Объясни внятней…

— Нет времени! Надо всем сказать, пока не поздно…

— Тревога!!! — раздались вдруг снаружи крики солдат охранного кольца. — Эвакуация!!!

Бойцы кричали по-русски, так что их слова были непонятны Омелю и Ише, успевшим выучить (подросток — у велка Ыйима, женщина — у своего мужа) на «великом и могучем» лишь несколько самых основных фраз. На языке сталков «тревога» звучало как «тжваг», а своего аналога понятия «эвакуация» не было вовсе.

Тем не менее, общий смысл был понятен.

— Вот и сказали всем, а может быть, уже и поздно… — пробормотал Омель и, не дожидаясь реакции Иши, выбежал наружу.

Там была форменная суматоха. Из домов выскакивали солдаты, в спешке натягивали экипировку с плазменным ружьём в одной руке, выстраивались в колонны, бежали куда-то, то и дело поглядывая наверх… А в вышине для тех, у кого было хорошее зрение, протаивали россыпи тех самых зловещих огоньков.

Один из солдат заметил Омеля и махнул рукой в сторону леса: мол, беги, пока не убили! Подросток на всякий случай кивнул, посмотрел вслед бойцу и рванул к дому Ласа, откуда сейчас, как он знал по открывшемуся внутреннему чутью, только что выбежали Нурс, Лас, Плющ и Ксюня.

Лину Омель нашёл «взглядом» где-то на севере деревни; девочка словно бы в панике металась туда-сюда между спешащими на открытое место солдатами. Подросток даже притормозил, решая, к кому спешить: к подруге или ко всей честной компании?

«С Линой у меня меньше вероятность спастись, — подумал он. — И к тому же, она меня сильно подставила…»

Один из вариантов отпал сам собой. Остался лишь один, который Омелю в данный момент нравился немного больше.

— Омель, к нам! — донёсся до ушей крик Ласа. — Быстрее!

Подросток увидел машущего рукой молодого сталкера и прибавил скорости.

Вскоре он уже стоял на восточной окраине рядом с теми, кто не бросил его в тот раз — и кого он сам не собирался бросать сейчас.

Рядом тёрлись трое бойцов — наверное, отряд сопровождения. Но не торопили: похоже, и они кого-то ждали.

— Где Иша? — спросил Нурс.

— Здесь я, — раздался сзади голос жены велка, а сама она только что остановилась рядом со всеми. — Ну, Омель, и здоров же ты бегать…

— Кого ждём? — спросил подросток.

— Меня, — ответил оказавшийся рядом ещё один человек в чёрной боевой экипировке. И по его голосу, по той власти, что прозвучала в одном-единственном слове (причём на языке сталков, вот что удивительно!), Омель понял, что это тот самый Миронов, о котором ему рассказали вечером. — Вы готовы?

— Эй, меня подождите! — послышался неподалёку крик Лины, и Омель своим новым «шестым чувством» уловил её стремительное приближение.

Несколько секунд — и сталочка уже рядом со всеми, тяжело дышит после недолгого бега.

— Все собрались? — спросил Миронов уже по-русски; Нурс моментально перевёл для остальных. — Ну и отлично. За мной!

И, махнув всем рукой и беря плазмер на изготовку, побежал на северо-восток — туда же, где спасались Плющ и все остальные при прошлом нападении.

Вся компания последовала за подполковником. Двое солдат из сопровождения пристроились к ним по бокам, ещё один — сзади.

— Велк Нурс, а откуда он знает, как говорить по-нашему? — спросил на бегу Лас у держащегося рядом фактического главы уцелевших сталков.

— Я ему вчера сказал пару фраз, чтобы сборы не слишком затягивать переводом. Всё, теперь молчим, пока не окажемся на безопасном расстоянии…

В это же время велк Зор вёл цепочку детей по раздвижному мостику у лагеря экологов на другой берег Сталки. Их всех охраняли ещё несколько бойцов, стоящие по разным сторонам переправы с направленными вверх стволами плазмеров.

А на южной окраине Сталочной стояли четыре отделения солдат, которые стреляли в небо сгустками ионизированного газа. Сверху в ответ палили тем же самым, но расстояние было ещё велико, поэтому плазма успевала остыть и рассеяться в воздухе.

Но это спускался только основной отряд десанта, хотя и самый многочисленный. Ещё один держал курс на лес в километре к северу — ловить тех, кто побежал из деревни в этом направлении. Ещё два взвода опускались на другой берег — также в километре и в семи на юг от реки, чтобы покончить там с остатками военных.

Новое нападение начиналось. И тем, кто находился внизу, требовалось срочно организовать свою оборону…

2. Стрельба и манёвры

Плазменные сгустки стали настигать свои цели, когда вертикальное расстояние между отрядами сократилось до полусотни метров. Конечно, ветер сдувал часть газа, так что поражение живой силы было рассеянным и не критичным. Плазма оплавляла верхний слой брони, но обтекала на высокой скорости фигуры бойцов, заставляла испаряться снег под ногами защитников деревни и сливалась с пламенем реактивных ранцев вражеского десанта, который неуклонно спускался вниз, к остаткам Сталочной.

Но если раньше огоньки виднелись в небе близко расположенной кучкой, то теперь стало видно, что они рассредотачиваются в воздухе, опускаясь уже не прямо на берег, где встретили такой «горячий» приём, а по всей территории деревни. Солдаты это заметили и тоже стали понемногу растекаться по поляне с горсткой уцелевших домишек в середине; при этом стрельба не прекращалась ни на миг.

Боевики мятежников преодолевали уже предпоследний десяток метров над поверхностью, когда от их выстрелов внизу стали загораться крыши оставшихся строений. Ненадолго сверху палить перестали: в конце концов, те, за кем отчасти мятежники прилетели, могли находиться и в Сталочной. Видно было, как огоньки меняют свою траекторию, выписывают затейливые кривые в пространстве, — то боевики маневрировали с помощью ранцев, уходя от рыжих плазменных трасс.

Вскоре нападавшие приземлились, и перестрелка обрела более привычный характер.

Десяток боевиков закрепился на берегу и поливал сверхгорячим газом солдат Федерации, образовавших что-то вроде линии обороны с южной стороны деревни. Остальные враги окружили северную половину селения и старались проникнуть внутрь, но их останавливали пускаемые защитниками в промежутки между домов струи плазмы. Те же, кто намеревался опуститься в центр селения, были расстреляны ещё в воздухе.

Но если какой-то сгусток газа случайно задевал бревенчатую стену, тот, кто от него уклонялся, протягивал руку в бронеперчатке и сбивал огонь на корню, не давая разгореться ещё одному очагу пожара.

На стороне нападавших был небольшой численный перевес, но солдаты Федерации были подготовлены не хуже, поэтому прорыва в первые секунды стычки не получилось. В напряжённой перестрелке прошло десять секунд. Затем двадцать. Полминуты.

Однообразные боевые действия затягивались и грозили продлиться долго, сопровождаемые жертвами с обеих сторон и в итоге не приводящие ни к чьей победе. Но у солдат был приказ задержать врага как можно дольше и только при невозможности дальнейшего удержания Сталочной отступать в лес. А боевики имели две чёткие установки: уничтожить всех, кто попадётся им на планете, и спасти агентов-экологов, специально для которых на берег Сталки должен был сесть один из модулей, из которых мятежники и выпрыгнули заблаговременно на реактивных ранцах.

И вот эти интересы как раз и столкнулись на десятке гектар покрытой снегом земли, где достаивала свои последние часы, а может быть, и минуты деревня, история которой насчитывала примерно четыреста тридцать лет.

Вдруг с берега раздался голос одного из боевиков, многократно усиленный динамиком шлема:

— Давайте ненадолго прекратим стрельбу! В деревне могут находиться люди, которых мы должны живыми доставить к нам на базу! Если это так, то давайте приостановим огонь, чтобы модуль мог приземлиться и улететь уже с ними!

— А на кой? — так же ответил кто-то из защитников Сталочной. — Потом всё равно бой продолжится! И кого вы там собрались спасать? Этих экологов-предателей? Нет, вам придётся потрудиться!..

И перестрелка возобновилась с новой силой.

И никто не мог сказать, сколько она ещё продлится и какими будут её итоги.

— Вам придётся вести себя тихо.

Шёпот велка Зора звучал особенно убедительно. Хотя сам велк и подозревал, что здесь, на другом берегу Сталки, из-за более низкого радиационного фона его сверхспособность на воздействие на людей голосом будет слабее, дети, которые полукругом стояли перед ним, сидящим на снегу, жадно ловили слова велка. И, по всей видимости, безгранично верили ему.

— Ни одного лишнего звука. Иначе вы уже не сможете отпраздновать свой следующий день рождения. Иначе будет плохо всем — и мне в том числе.

Их группу охраняло несколько солдат, кольцом выстроившихся вокруг детей и Зора с оружием наперевес. Остальные бойцы под руководством командиров отделений, в темпе сворачивали свой временный лагерь.

— Не надо жаловаться. Вы не поможете ни себе, ни мне, ни солдатам, только навредите. Научитесь терпению, и в будущем, я уверен, всё с вами будет хорошо. Запомните, это очень важно…

— Велк Зор, мне в кустики надо… — так же тихо сказала какая-то девочка лет шести.

— И мне…

— И мне…

— Только быстро. И под моим присмотром, — вздохнул велк.

Всё-таки иногда с детьми бывает сложновато. Именно тогда, когда это может оказаться фатальным для них всех.

Зор вышел из кольца охраны и цепочкой повёл малышню следом за собой, к особенно густому скоплению торчащих прямо из снега голых веток, которые летом, наверное, были красивыми и пышными зелёными кустами.

— Приготовьтесь к тому, что вам придётся убегать, прятаться, мёрзнуть на этом холоде — без всякой возможности сделать свои дела или поесть, чтобы вас при этом не заметили, — не упустил шанса продолжить лекцию велк, на всякий случай деликатно отвернувшись. — Закончится еда, попить негде — разве что снег есть… Не бойтесь. Страх вам будет только мешать. Я буду рядом. Столько, сколько смогу. Всё, заканчивайте. У нас мало времени…

Зор заметил, как засуетились солдаты, строясь в ровные шеренги, и понял, что лагерь окончательно свёрнут. А значит, пора отправляться в неизвестном направлении, прежде чем их всех настигнут те, кто приземлился в лес по эту сторону реки.

Командир взвода что-то сказал бойцам, те что-то хором ответили — велк не понимал, что именно. Одно отделение вмиг окружило сталков, другое отправилось против течения Сталки, ещё одно — в глубь леса под острым углом к течению реки. Остальные рассредотачивались вдоль берега — вероятно, именно их должны будут обнаружить враги, придя на место резервного лагеря.

Один из бойцов тронул Зора за плечо и показал рукой вдоль Сталки против течения.

— Да понял я… Пошли, — бросил велк своим маленьким спутникам и, взяв ближайшего к себе за руку, небыстрым бегом направился вместе с солдатами охраны туда, куда перед этим ушло одно из отделений, чтобы проверить путь, по которому должны были следовать уцелевшие местные жители.

Дети все взялись за руки, образовали одну длинную цепочку, которая оказалась свёрнута внутри охранного кольца в три параллельные линии, и старательно засеменили вслед за Зором.

При этом на их лицах не было видно и капли страха. Они верили, что велк сделает всё, чтобы их уберечь. Больше даже, чем окружавшие их солдаты.

А Зор бежал вперёд, и в глазах его была обречённость.

Он тревожился не за себя — в конце концов, он уже пожил сорок с лишним лет, — а за детей. И постоянно возвращался к мысли о том, что в карманах его куртки было всего девять небольших сладких батончиков — всё, что он успел взять с собой из найденных в деревне запасов.

По одному для него самого и каждого ребёнка. Еда максимум на полдня. Потом надо будет что-то придумывать.

Если, конечно, он будет ещё в силах что-либо придумать.

В низу пологого склона невысокой горы, на вершине которой до прошлого вечера стояла федеральная база, царило сонное оцепенение и спокойствие.

На разложенных поверх снега сорванных ветках безмолвно лежали те, кто был ранен во время обстрела этой части леса.

Им не угрожал холод. В боевой экипировке была функция обогрева, которая, правда, съедала много энергии из аккумуляторов, поэтому раненые специально включили мощность ниже оптимальной — от двадцати до сорока процентов, в зависимости от состояния.

Им не угрожали голод и жажда. В особых карманах в броне имелись батончики концентратов — те самые небольшие запасы, о которых Миронов говорил сталкам. А бронеперчатки, если включить обогрев посильнее и направить тепло в нужные энергоканалы, вполне могли растапливать снег, а при достаточных затратах времени — нагревать полученную воду примерно до температуры тела.

Им не очень уж угрожали ранения. Медики оперативно обработали повреждения, вкололи необходимые лекарства и заставили включить режим лечения в полевых условиях в компьютерах комбинезонов. Теперь за состоянием пациентов должна была следить внутренняя автоматика бронекостюмов.

Им могло угрожать только открытое нападение.

Вокруг лёжки расхаживали уцелевшие при обстреле бойцы и военспецы, причём последние временно позаимствовали плазмеры у раненых, оставив тем для самозащиты лишь личные бластеры. Привалившись к дереву, дремал старлей, который вечером несколько часов безуспешно пытался связаться с Федерацией.

Именно с ним ближе к полуночи и говорил Миронов по поводу ожидающегося поздно ночью или рано утром нападения десанта мятежников. Конкретных цифр не называлось; подполковник просто сказал приготовиться к отражению новой атаки. Но по его тону старший лейтенант понял, что ничего хорошего не ожидается и их весьма условно боеспособная группа может столкнуться с превосходящим по численности отрядом противника.

Ещё подполковник тогда сказал, что назначает бывшего штабного дежурного командиром группы и перекладывает на него часть своей ответственности за судьбу раненых и специалистов.

И то, и другое было вполне логично. Во-первых, старлей был среди них старшим по званию, во-вторых, как и все, под контролем заведующего личной боевой подготовкой военнослужащих базы (в те страшные вечерние минуты буквально разорванного прямым попаданием снаряда) определённое количество часов в неделю проходил тренировки с реальными бойцами и голограммами, а значит, не был задохликом и знал, как обращаться с плазменным ружьём. Бывшее место в штабе должно было позволить ему использовать навыки по координации действий солдат. А раз его назначали главным на этом участке леса, то к нему автоматически переходила и доля ответственности за судьбу вверенных ему людей.

На всякий случай Миронов прислал несколько солдат на подмогу, но всё равно охрана «госпиталя под открытым небом» выглядела как-то несолидно, принимая во внимание потенциальную опасность. Но это было хоть что-то…

Сонное оцепенение было нарушено зуммером оперативного канала связи, прозвучавшим из внутренних динамиков шлема, который спящий старлей держал в руках.

Тихий, почти неслышный из-под чёрной бронированной полусферы звук заставил бывшего дежурного встрепенуться, затем, приходя в себя от короткого беспокойного сна, надеть шлем и голосовой командой подключиться к каналу.

— Старший лейтенант Красин слушает…

— Это Миронов, — прозвучал запыхавшийся, словно от бега, голос командующего. — Будьте готовы к отражению внезапной атаки. Мятежники высадились на планету большим составом, равным или превышающим наши силы. Возможно, целью одного из их отрядов будете вы, поэтому удвойте бдительность и отслеживайте любое подозрительное движение. И включите энергомаскировку.

Подполковник имел в виду особый режим системы терморегуляции бронекомбов, при котором внутренний контур, как и всегда, обеспечивал бесперебойный обогрев тела, а внешний искусственно охлаждался до температуры окружающей среды, что существенно снижало риск обнаружения при помощи тепловизоров. Минус этого режима заключался в большом расходе энергии аккумуляторов, из-за чего его нежелательно было использовать даже несколько часов.

Но Красин посчитал, что сейчас рискнуть можно.

— Вас понял. Ещё указания?..

— Нет. В ближайшее время придётся действовать автономно. На свой страх и оправданный риск. Помните: у них цель — уничтожить вас, а у вас — спастись. Не жалейте плазмы. Случится что-то с ранеными или со спецами — отдам под трибунал. Всё, до связи.

Канал отключился.

Старший лейтенант тут же переключился на общее квантовое соединение всей своей группы и кратко изложил слова Миронова остальным, при этом вставая и подхватывая с земли одолженную у кого-то плазменную винтовку.

Возражений не последовало.

Через двадцать секунд раненые уже были окружены плотным охранным кольцом, из входивших в которое каждый прислонился к своему дереву с оружием наизготовку, и те из «пациентов», кого разбудило сообщение Красина, заворочались, извлекая из специальных карманов бластеры.

А ещё все, кто мог, активировали энергомаскировку и тут же практически слились с холодными стволами деревьев или снегом, кое-как прикрытым ветками.

Они были готовы защищаться.

От деревни бежали долго и быстро, как показалось Ксюне, Лине, Омелю и Ише, по физической форме всё же заметно отстававшим от сталкеров, а тем более от военных. Миронов всего один раз чуть сбавил темп — наверное, разговаривал с кем-то по квантовой связи, — но потом вновь вернул прежнюю скорость.

Никто из сталков не издавал ничего, кроме тяжёлого дыхания. Хотя мысли роились у всех, а кое-кто даже считал, что должен как можно скорее всё всем рассказать.

Этим «кое-кем» был Омель. По пути он пробовал играться со своей способностью, ощущал мысленно копошение множества людей в деревне, чувствовал какие-то тени в лесу чуть к северу и на полврести к западу — но не знал, как рассказать обо всём этом Миронову. Не знал, поверит ли тот, не решался обратиться, а в придачу ещё и не мог: требовалось поддерживать хорошую скорость отдаления от Сталочной, а рассказывать что-то на бегу было несподручно. К тому же, ощущения были не такими отчётливыми, как раньше, но причины этого подросток осознавал очень смутно — и надеялся позднее узнать ответ на свой пока не высказанный вопрос.

У Ксюни также возникали мысли по поводу её нового умения. Во многом это было связано с тем, что этой ночью она снова видела необычный сон. В нём женщина, в которой сталочка с удивлением опознала Зелму, лежала пристёгнутой ремнями к койке посреди комнаты с металлическим покрытием стен. Разведчица с кем-то разговаривала, но о чём, Ксюня не слышала. Затем свет ненадолго погас, а когда загорелся вновь, на лице Зелмы было выражение неверия и ужаса. Она ещё недолго поговорила с кем-то невидимым, после чего к ней подошли двое в чёрной броне, отстегнули ремни, взяли под руки и куда-то поволокли. Прежде чем видение исчезло, Ксюня мельком увидела того, с кем разговаривала разведчица, но запомнила только чёрные штаны и какую-то странную чёрную накидку…

Сталочка догадывалась, почему у неё во второй раз за последние дни проявилась новая сверхспособность. Во время пожара радиационный фон в деревне существенно повысился, а следовательно, возросла и вероятность пробуждения умения. По крайней мере, та была выше, чем здесь, в лесу, в той его части, где, возможно, успели похозяйничать экологи со своим дезактивирующим суставом — и где большая часть радиоактивных частиц находилась под снегом.

Но Ксюня не знала, имеет ли смысл рассказывать об этом сейчас. Возможно, позже, когда обстановка станет менее напряжённой и можно будет подумать о спасении не только самих себя, но и Зелмы.

Нет, за разведчицу все — и Ксюня, и другие сталки, и Миронов — беспокоились и сейчас, просто в данный момент не имели ровно никакой возможности её вытащить с базы мятежников. На планете находилось гораздо больше людей, которых тоже надо было спасти.

И в этом вопросе приоритет был отдан местным жителям.

«Они пострадали сильнее, чем мы, — думал Миронов, прокладывая по лесу путь для их небольшого отряда. — Нашей задачей, задачей армии, было защищать их. В результате пришлось защищаться всем. Нас стало меньше на четверть, их — в разы! Конечно, душа у меня, как командира, болит и за тех, кого я оставил в деревне и на другом берегу сражаться с десантом, но… Хоть так я могу искупить вину перед выжившими сталками — сделать так, чтобы не исчезли и они».

Лас, Плющ и Нурс думали — каждый по-своему — о том, как они со своими мачетами и самопалом смогут помочь военным в борьбе с врагами, вооружёнными если не по последнему, то хотя бы близкому к этому слову техники.

А Иша и Лина сосредоточились на одном: только бы не отстать от остальных.

…Вдруг Миронов остановился, и его примеру последовали все остальные. Повинуясь прозвучавшей у каждого внутри шлема команде, солдаты сопровождения выстроились с одной стороны от остальных — с той, откуда могли нагрянуть боевики мятежников.

Подполковник повернулся к сталкам, которые в недоумении стояли кучкой на снегу, глядя на него, и включил внешний динамик шлема.

— Ну вот, — сказал он, и Нурс уже привычно начал переводить. — Мы ненадолго оторвались. Высадившийся к северу от деревни десант не знает, в какую сторону мы пошли, так что какое-то время будет прочёсывать лес там. И у нас есть минут пятнадцать на то, чтобы немного отдохнуть и поразмыслить над ситуацией, прежде чем нас обнаружат те враги, которых пошлют за нами в этом направлении. Максимум двадцать…

— Или больше, — вырвалось у Омеля.

Все в то же мгновение посмотрели на него.

И подросток понял, что момент для рассказа об открывшемся даре настал.

— Что он сказал? — спросил Миронов у Нурса. — Не расслышал…

Всё-таки даже русскому было трудно угадывать значение местных слов по их звучанию. Вот подполковник и не понял, что значит то «ыль бше», сказанное Омелем и означающее «или больше».

Велк объяснил.

— Почему ты так думаешь? — обратился Миронов уже непосредственно к подростку.

— Да, нам тоже хотелось бы это узнать… — пробормотал Плющ.

Омель глубоко вздохнул и заговорил.

О том, как проснулся и почувствовал присутствие Иши. Как мысленно распознал местонахождение всех в деревне. Как ощутил снижение отрядов противника. Как старательно отслеживает передвижения боевиков к западу от группы.

— Там их человек двадцать или тридцать, не больше. Они разделились на три отряда. Один закрывает путь из деревни с северо-запада, другой — с севера, оставшийся идёт в нашу сторону — прямо на восток. Но их всего несколько человек, и движутся они в полусотне сагней по сторонам друг от друга, вытянувшись рядом к северу чуть не на вресть. Если мы отойдём к реке, то они пройдут мимо и нас не заметят! Я надеюсь…

— На этой планете меня больше ничто не сможет удивить… — после недолгого раздумья, когда закончился перевод, сказал Миронов. — Мысль в принципе понятна. Только они ведь могут и повернуть к нам, вот в чём дело. А если они пройдут мимо, то мы можем оказаться зажатыми с запада и северо-востока, а значит, при прорыве к северу нас могут заметить с любой стороны… Ладно, пошли к реке. Если что, перебежим по льду и растворимся в лесах на другом берегу. А ты, — палец подполковника нацелился на Омеля, — отслеживай противника. Блин, какая-то психотронная война, ей-космосу…

С этими словами он повернулся и зашагал к реке. Все последовали за ним.

Пока была такая возможность, следовало уклоняться от боя. Не из трусости — из прагматичного расчёта.

Перестрелка продолжалась.

Уже полыхала половина строений, оставшихся целыми после вечернего нападения. Солдаты Федерации были окружены в центре деревни; занимаемая ими площадь существенно сократилась. Враги овладели периферией остатков селения и проверили все отбитые дома, но ни в одном из них экологов не обнаружили.

Однако из-за оговорки какого-то солдата в начале боя силам мятежников стало известно, что искомые люди — здесь, в Сталочной. А значит, в одном из центральных строений, которые удерживала противоборствующая сторона.

Несколько минут назад на берег реки опустились два модуля, из которых и десантировались боевики. Отделение, находившееся к югу от деревни, усилило плотность огня, охраняя аппараты словно зеницу ока, из-за чего линии бойцов Федерации пришлось отступить к остальным силам, где они также фактически были зажаты.

Обстановка складывалась критическая.

— Что будем делать? — по общему каналу связи поинтересовался у взводного один из солдат и, высунувшись из-за угла постройки, выпустил струю плазмы в противников, тут же укрывшихся за горящим вовсю домом Ласа.

— Деревню не удержим, — скрипнул зубами командир и выстрелил сам — уже из-за дома Лины. — Валить надо… Так, слушайте мой приказ…

Через полминуты план взводного был одобрен и сразу же принят к исполнению.

Неожиданно для вражеских боевиков фигуры в чёрной броне выскочили из-за домов и, паля во все стороны, двумя колоннами понеслись на запад, к лесу.

Мятежники попытались остановить их, но удар был внезапным и точечным, и окружение было прорвано.

Тридцать пять человек (несколько уже успело погибнуть) в считанные секунды промчались через западную окраину и исчезли за частоколом леса.

А плазменные трассы, пущенные солдатам вслед, лишь подожгли первый от селения ряд вперемежку голых и зелёных деревьев.

Один взвод мятежников тут же бросился за федералами, а другой проник в почти полностью разрушенную деревню и обыскал центральные уцелевшие дома.

Через минуту на берег Сталки были вынесены три тела: Джорджа, Рауля и Мики, которую не успели похоронить военные. У мужчин пульс прощупывался, но очень слабый; на попытки привести их в себя экологи не реагировали.

На всякий случай пять боевиков затащили все три тела в один из модулей и стартовали, увозя агентов на станцию мятежников.

А остальные быстро посовещались и решили разделиться. Десяток направился вслед за убежавшими солдатами, а другие подожгли из плазмеров последние целые дома и, предупредив высадившийся севернее отряд, выдвинулись на помощь в поисках скрывшихся в лесу с той стороны сталков и военных.

А на поляне на берегу Сталки вовсю горела деревня, которая практически перестала существовать.

И то, чтобы она не исчезла окончательно, обеспечивали жизни проживавших в ней до этого дня местных жителей.

3. Стрельба, переправа и передышка

Врагов караульные заметили за двести пятьдесят метров.

Выведя увеличение в ультраоптике шлема на максимум (пусть и поменьше, чем у Зелмы), солдаты напряжённо всматривались с включёнными тепловизорами в темноту холодного леса, когда с северо-запада на визирах появились яркие зелёно-голубые пятнышки, которые при приближении становились жёлто-зелёными.

Заметившие это бойцы доложили обо всём Красину, который вместе с другими стоял за деревом, но — с восточной стороны периметра «лагеря». Старлей ответил:

— Всем приготовиться. Подпустить их поближе, затем стрельнуть пару раз поверх голов, посмотреть на реакцию, включив сразу все наши каналы связи. Если не услышите их, разрешаю стрелять непосредственно по ним. А пока — режим молчания.

Сто пятьдесят метров… сто… семьдесят пять…

Неизвестные шли рассредоточенно, метрах в тридцати друг от друга по фронту, этакой разрежённой стеной надвигаясь на «лагерь запаса». При этом про них никто ничего не говорил по армейским квантовым каналам, и уверенность Красина в том, что это враги, увеличилась.

«Ну вот и проверим», — подумал старлей и, когда «гостей» от периметра охраны на северо-западе отделяло уже пятьдесят метров, тихо скомандовал замешкавшимся, по его мнению, бойцам:

— Предупредительный выстрел.

Три струи плазмы ударили под углом вверх, сметая верхнюю часть стволов и ветки деревьев, попавших под удар, и поджигая верхушки соседних.

Неопознанные человеческие объекты вмиг распластались на снегу и открыли огонь в направлении, откуда были сделаны выстрелы. Солдатам пришлось срочно менять позиции, а раненым — отползать с линии огня, ведь все знали, что одно попадание плазменного сгустка могло вывести из строя внешний энергоконтур брони и демаскировать их.

Никакой ощутимой реакции по квантовой связи не последовало, и Красин понял, что догадка была верна.

— Ну а теперь — огонь на поражение, — сказал он, голосовой командой отключил всю связь, кроме как со своим отрядом, и снялся с места, чтобы лично принять участие в уничтожении вражеских боевиков.

Он считал, что тоже должен внести свой вклад в достижении победы на Сталкерре. Верил, что сможет приблизить конец разворачивающегося ада.

И надеялся, что заряда аккумуляторов хватит на поддержание энергомаскировки ещё хотя бы на полчаса, пока преимущество «невидимости» на их стороне.

До берега оставалось не более двадцати метров, когда Миронов остановился и приказал:

— Всем лечь. Включить маскировку или присыпаться снегом. Так менее вероятно, что нас заметят тепловизорами. Ну!

Сталки и бойцы сопровождения выполнили распоряжение, а сам подполковник, плюхнувшись в снег рядом с остальными, стал через оптику и ИК-сканер своего шлема следить за передвижением боевиков.

Омель что-то прошептал, и Нурс передал его слова Миронову:

— В сотне сагней к северу. То есть метрах в двухстах…

Подполковник уже и сам это понял. На визире слева направо плыли зелёные пятна обнаруженных противников с голубоватыми и жёлтыми оттенками — их фронт двигался мимо группы на восток.

Вдруг, когда боевики находились почти точно к северу от отряда выживших, продвижение ближайших из них (дальних просто не было видно) замедлилось, а зелёненький цвет стал постепенно сменяться жёлтым, а потом и оранжевым.

«Всё-таки решили проверить берег», — подумал Миронов и через внешний динамик шёпотом сказал:

— Перебираемся на другую сторону. По одному, ползком до кромки льда — затем перебегаем реку как можно быстрее. Сталки — вперёд. Пошли.

Он не видел лиц сталков, которых по-настоящему ужаснула необходимость бежать по ещё не наросшему после потепления достаточной толщины льду. Лишь Нурс с Линой и более-менее Лас с Плющом смогли остаться внешне спокойными, один — передавая новость, другие — её восприняв.

Но делать было нечего: враги приближались. Это и заставило сталков парами резво поползти в сторону реки: впереди Нурс и Иша, за ними Омель и Лина, далее Лас и Ксюня. Замыкали группу военные, готовые в любой момент начать отстреливаться от мятежников.

Вскоре деревья кончились, открыв взору невысокий, не больше метра, но крутой спуск к затянутой льдом Сталке. Нурс с женой замерли у его края; остальные обогнули их слева и справа и также начали смотреть во тьму, на почти неразличимые замёрзшую гладь и лес на другом берегу.

— Кто… пойдёт первым? — негромко спросила Лина.

Она вечером уже преодолевала реку таким способом, но даже осознание этого не могло полностью погасить всколыхнувшиеся внутри неё тонкие и противные щупальца страха.

— Чего застыли?! — раздался сзади гневный шёпот подползшего следом Миронова. — Враги на хвосте, вот-вот нас заметят!

— Ну, пошли тогда? — сказал велк жене, та кивнула, и они, взявшись за руки, скатились со склона, тут же вскочили на ноги и побежали по тонкой ледяной корке.

При этом был слышен лёгкий удаляющийся треск проламываемого в некоторых местах льда.

— Теперь давай мы, — сказал Лас Ксюне, и они точно так же помчались вперёд, навстречу неизвестности.

Если Ксюня бежала легко и ледок её выдерживал, то Лас то и дело поскальзывался, заставлял твёрдую корку трещать под его весом. Но и они смогли благополучно преодолеть десятиметровую речку, а потом запрыгнуть на невысокий противоположный берег, оказавшись под защитой деревьев вместе с Нурсом и Ишей.

Лина оставалась на месте и глядела им всем вслед. Осознание приближения врагов не подстегнуло её решимость, а наоборот, сковало страхом. «Меня хотят забрать… — думала сталочка. — На кой я им сдалась?.. Мне… мне страшно…»

— Ну, чего застыли?! — нетерпеливо прошептал сзади Миронов. — Быстро, быстро! Они уже на подходе! Чёрт, заметили!..

Обернувшись, Лина с ужасом заметила вспышки плазмы, летящие туда-сюда по лесу, сметающие и поджигающие ни в чём не повинные деревья.

В этот момент к руке сталочки прикоснулась чья-то тёплая ладонь. Лина повернулась обратно и поняла, что это Омель — держит её за руку и смотрит на подругу взглядом, внушающим надежду.

— Давай, Лина. Пойдём. Мы сможем, — сказал он, и Лине сразу как-то полегчало.

Кивнув и крепко сжав ладонь подростка, сталочка вместе с ним спрыгнула на лёд и побежала к другому берегу. В эти мгновения она жалела, что у неё на ногах нет «скользунов», на которых она так любила кататься по замёрзшей Сталке.

Когда до берега оставалось не больше трёх метров, рука Омеля вдруг дёрнула Лину назад и вниз. Тут же раздались громкий треск ломающегося льда и испуганный вскрик подростка.

Рывок заставил сталочку упасть на колени. Она обернулась — и пришла в ужас от увиденного в отсветах недалёких плазменных трасс. Омель, чью руку она предусмотрительно не выпустила, оказался в самой середине внезапно образовавшейся полыньи и по грудь погрузился в ледяную воду. Одной рукой он держался за Лину, которая под его весом всё сильнее наклонялась к полынье, другой лихорадочно шарил по сторонам, стремясь зацепиться за лёд и выбраться.

«Он, наверное, там провалился, где другие только что пробежали!» — с ужасом подумала сталочка, обеими руками схватила запястье подростка и изо всех сил потянула на себя.

— Ли… на… — выдавил Омель, дыша широко открытым ртом: зимой вода обжигала как кипяток, только воздействовала по-другому.

— Держись, Омель… — прошептала Лина и снова попыталась вытянуть парня из воды, но снова безрезультатно.

«Одна я не справлюсь», — поняла она и крикнула в сторону обманчиво близкого южного берега:

— Лас, Плющ, велк Нурс! Помогите! Омель под лёд провалился!

— Лина, ляг на лёд ногами к нам! — раздался с суши голос велка. — Мы вас обоих сейчас вытянем!

— Держись, Омель… — повторила Лина барахтающемуся и стонущему от жгучего холода воды подростку и выполнила распоряжение.

Тут же она почувствовала, что кто-то её тащит за ноги, и сама вскрикнула от неожиданности, едва не выпустив руку Омеля.

Тем временем подросток схватился, наконец, свободной рукой за кромку льда и вслед за Линой стал выползать из полыньи в направлении берега.

Мимо пронеслась струя плазмы, и Лина невольно вжала голову в плечи, вновь впадая в полупаническое состояние. «Нет, только не сейчас…» — подумала она, уже чувствуя ногами присыпанный снегом подъём на берег.

Вдруг она всем телом ощутила сначала еле заметную, но быстро усиливающуюся вибрацию льда и, пока её затаскивали на берег с волочащимся следом Омелем, подняла голову, чтобы посмотреть, что происходит.

Мимо них, преследуемые огненными лентами, пробежали и запрыгнули на южный берег бойцы сопровождения во главе с Мироновым.

— Сказал же — быстрее! — прорычал на бегу подполковник.

Не снижая скорости, он наклонился, схватил руку Омеля и буквально закинул его на сушу — вместе с Линой, которой передалась часть энергии от этого броска.

— Уходим! — крикнул подполковник, пару раз выстрелил из плазмера по врагам, только подбегающим к месту незапланированной переправы, и махнул рукой сталкам, приказывая не терять времени.

Другие бойцы в это время стояли по бокам от собравшейся группы и держали под прицелом противоположный берег.

— Лас, хватай его — и побежали! — сказал Нурс, взял Лину за руку и потащил за собой, в глубь леса, где их всех дожидалась Иша.

Молодой сталкер так же схватил Омеля и вместе с ним направился вслед за велком.

Подросток бежал на заплетающихся ногах и то и дело спотыкался. «Эх, как бы не отмёрзло у него всё!..» — с беспокойством подумал Лас, но времени решать эту проблему не было, и юноша решил, что какое-то время это потерпит. Но — весьма недолгое.

Группа стала прокладывать себе путь прочь от деревни и так некстати обнаруженной погони. На десятерых у них имелись четыре плазмера, семь бластеров (три раньше принадлежали экологам; бластер Мики попал к Миронову поздно вечером, переданный солдатом, который подобрал оружие в лесу), три мачета, один самопал и сильное желание выжить.

Всё это — против мощи армии мятежников и готовности последних уничтожить всех, до кого можно было дотянуться.

А приказ был — дотянуться до всех, кто выжил.

Другая группа местных вместе с военными двигалась на восток по южному берегу Сталки.

Пять бойцов шли впереди, проверяя путь, ещё пятёрка (взводный через пару минут после начала движения переставил их из авангарда) охраняла группу справа от возможного нападения. Третья пятёрка, в том числе и командир, была в арьергарде и мониторила пространство сзади, а остальные окружали Зора с детьми, которых надо было спасти во что бы то ни стало.

Детям, конечно, приходилось трудно. Ноги утопали в сугробах по колено — а надо было идти как можно быстрее. В результате Зору пришлось тащить их за собой, а солдатам из кольца охраны — подталкивать сзади. Но те и сами всё понимали и поэтому старались не отставать; впрочем, им бы и не дали.

Вдруг где-то за деревьями со стороны реки замелькали какие-то рыжие всполохи. «Стреляют! — подумал взводный. — Но, похоже, не по нам… Но в кого?»

— Всем ускориться! — приказал он солдатам, и в этот миг ожил один из каналов связи.

И голос, услышанный командиром, принадлежал подполковнику Миронову.

— Лейтенант, — начал тот без предисловий, — где вы сейчас находитесь?

Взводный оценил расстояние и направление по фрагменту карты с отметками в углу голоэкрана на внутренней стороне щитка шлема и сообщил свои координаты.

— Тогда мы в полусотне метров от вас. Если видите огни выстрелов, то мы там. За нами погоня. Поэтому приказываю выделить на минуту нескольких бойцов, чтобы помочь нам справиться с вражеским отрядом. Местных уводите вперёд! Ясно?

— Так точно!

Лейтенант отдал приказания отряду.

Несколько бойцов осталось со сталками, которые продолжили идти вперёд и даже, похоже, ничего не заметили. Остальные присоединились к командиру и образовали что-то вроде линии обороны, выстроившись параллельно реке.

Взводный видел в режиме тепловизора приближающиеся жёлто-оранжевые пятна, обозначающие людей, но пока ничего не предпринимал. Если Миронов и его группа местных не под контролем боевиков (что вообще и представить почти нереально), то внезапной атаки не предвидится. Можно будет пропустить сталков вслед за ушедшими вперёд, а подполковника и бойцов сопровождения встроить в линию обороны и расстрелять врагов, если те, конечно, решатся вступить в бой.

— Серый, Капля — шаг назад и в сторону!

В цепочке солдат ненадолго образовалась «дыра», через которую по одному проскочили шестеро местных и по жесту взводного направились вслед за остальными. А названные бойцы, пропустив всех, вернулись на свои места в строю.

Сбоку к шеренге примкнули ещё четыре силуэта. Это, как определил лейтенант, были Миронов и его «эскорт». «Вовремя», — вздохнул взводный.

— К бою!

Солдаты опустились на одно колено и нацелили плазмеры в сторону тех, кто в погоне за подполковником и сталками поспешил перебежать на этот берег и только теперь, взглянув через тепловизоры, начал осознавать свою ошибку.

Но лейтенант не собирался дать им уйти.

— Огонь!

Четырнадцать горячих газовых сгустков вырвались из стволов и устремились к целям, которых было почти вдвое меньше; точность прицела обеспечивалась высветившимся на визире шлемов перекрестьем.

И опять.

И снова…

Через несколько секунд авангард отряда погони перестал существовать. Как и пара десятков деревьев, снесённых залпами и теперь валявшихся на снегу горящими брёвнами и поленьями.

— Отличная работа, лейтенант, — сказал Миронов из внутреннего динамика шлема. — Но их было всего восемь. Ещё полтора десятка в пределах километра на том берегу, следуют за нами.

В эту секунду кто-то хлопнул взводного по плечу, и тот с изумлением понял, что подполковник уже вышел из строя и успел пройти мимо него, лейтенанта стрелковых войск Федерации. Наверное, Миронов на самом деле спешил догнать отпущенных вперёд сталков.

Поняв это, командир взвода не стал тянуть и сразу отдал приказ нагонять остальной отряд.

«Сколько-то времени у нас ещё есть, пока враги нас не догонят, — подумал он, вместе с подчинёнными и командующим устремляясь по дорожке из следов в толстом покрывале снега. — Кто знает, сколько именно?»

— Как же… ззззззз… х-х-холодно… — бормотал Омель, которого била настолько крупная дрожь, что её было заметно даже при беге.

— Ничего-ничего, не бойся… — приговаривал Лас, таща подростка за собой вслед за другими сталками, которые немного убежали от них вперёд.

Вдруг юноша остановился и стал расстёгивать куртку.

— Т-т-ты чего? — спросил Омель, тут же обхватив себя руками, чтобы хоть чуть-чуть согреться.

— Снимай куртку: поменяемся одеждой. Я гляжу, ты уж почти с меня, так что моё тебе не сильно велико будет…

— И ш-штаны тоже? И с-сап-поги?

Омель накинул протянутую ему сухую куртку и шумно, с облегчением выдохнул от накатившего ощущения тепла. При этом ноги подростка продолжали подрагивать.

— М-да, проблемка… — проговорил Лас, быстро отжал мех от части впитавшейся воды и со вздохом надел куртку Омеля на себя.

— Эй, вы там скоро? — спросил Нурс, подходя к стоящей на месте парочке.

— Велк, понимаете…

— А, точно… Поменяться решили? Ну-ну. Что хоть успел отдать, Лас?

— Куртку…

— Тогда и штаны ему свои отдай. А я обувкой поделюсь — тебе, Омель, как раз впору будет…

— С-сп-пасибо…

— Только быстрее, а то Зор за целую вресть успеет уйти…

— Эй, что тут у вас такое происходит?

Окрик командира взвода застал троицу как раз в процессе обмена нижними предметами одежды и обувью.

Лас и Омель смутились под взглядами подошедших военных, однако Нурс сделал молодым людям жест: мол, быстрее заканчивайте, — а сам, надевая кое-как отжатые от воды сапоги Омеля, вкратце описал ситуацию.

— Так, дайте-ка подумать… — пробормотала голосом Миронова одна из чёрных теней, выходя из толпы военных.

Подполковник присел на снег рядом со сталками, достал из-за спины аптечку и немного в ней порылся. Подсветив нашлемным фонариком, набрал в инъектор капельку какой-то прозрачной жидкости и сказал Омелю:

— Это согревающее. Поможет унять дрожь и не чувствовать холода. Вам тоже сделаю небольшой укол, — сказал Миронов Ласу с Нурсом под перевод последнего. — Чтобы и вы случайно не замёрзли — в мокром-то…

— Товарищ подполковник, время, — заметил лейтенант, стоящий чуть поодаль.

— Да знаю я, — ответил Миронов, поднёс инъектор к вене на ступне Омеля, которую тот ещё не успел всунуть в сапог Нурса, и легонько надавил на поршень. — Ну вот, с тобой всё, сейчас другими займусь…

Он быстро вколол препарат Ласу и Нурсу, пока их всех кольцом окружили бойцы сопровождения, ожидающие конца заминки.

— Всё, пошли! — крикнул Миронов взводному, и отряд бегом стал догонять уже две ушедшие вперёд группы.

«Чёрт, столько времени потеряли… — с досадой думал подполковник, двигаясь внутри периметра охраны рядом с Нурсом. — Чую, скоро придётся новое нападение отражать…»

Он предупредил убежавшее вперёд отделение о догоняющих сталках, а затем голосовой командой активировал канал связи с «лагерем запаса» и вызвал Красина. Но ответа не получил.

Легонько сжалось сердце: «Что у них там случилось?..»

«Спокойно, — сказал себе Миронов и стал вызывать на связь других бойцов, оставшихся в восьми километрах к югу. — Не может же, чтобы они все так быстро сдались…»

— …Ты как, в порядке? — спрочил тем временем Лас у Омеля.

— Да, всё хорошо, — ответил тот, глубоко дыша морозным воздухом, который теперь не ускорял утомление от бега, а, казалось, только бодрил.

У Омеля всё и в самом деле было хорошо. Даже кашель, то и дело напрашивавшийся после выпитой холодной воды, отступил куда-то на дно лёгких.

И снег уже не казался таким непролазно-глубоким, как раньше.

— Что они там так долго?.. — пробормотала Иша и споткнулась о корягу, которой не было видно под толстым слоем снега да ещё и в непроглядной тьме.

— Не волнуйся, мам, — ответил Плющ, помогая ей не упасть. — Я в отца верю: с ним ничего без его согласия не может случиться… Наверное, они там с Ласом из-за Омеля задержались…

— Что? Надо срочно вернуться к ним! В конце концов, провалиться под лёд — это не шутка!..

— Мам. — Плющ притормозил и положил руки Ише на плечи. Прижался щекой к её лицу. — С Омелем остались отец, Лас и ещё с десяток военных. Они точно что-нибудь придумают. Просто поверь в них, хорошо?

— Ты прав, Плющ, — выдохнула женщина между тяжёлыми глубокими вдохами. — Ты прав…

— Стойте! — вдруг раздался откуда-то перед бегущими сталками чей-то приказ на русском.

— Кажется, догнали… — с облегчением сказал Плющ и остановился, упёршись ладонями в колени и стараясь отдышаться после «марш-броска».

Мать юноши и две сталочки также затормозили, причём едва не налетели на солдат, которые сейчас могли охранять только…

— Иша, Плющ? Ксюня, Лина? — послышался из-за «линии обороны» голос «первого сталкера на планете», безошибочно определившего, кто именно пожаловал. — Хвала Первосталку, с вами всё хорошо… Если что, я всё слышал. Подождём ещё немного, и остальные нас обязательно нагонят. У нас тут небольшой отдых: дети устали…

Пока он говорил, солдаты переместились за спину вновь пришедшим и образовали новую линию уже там, чтобы встретить остальных, которые себя не заставили долго ждать.

— А вот и мы, — сказал Лас, вместе с Нурсом и Омелем просачиваясь через ряд бойцов. — Что остановились? А вдруг на нас нападут, пока мы тут отдыхать будем?..

— А лучше было бы, если бы напали, когда мы выдохлись и не могли бы даже мачет метнуть? — ответил Зор. — Не забывай, что с нами идут восемь тех, кто метнуть мачет вообще не сможет! — Он показал обеими руками на детей, жавшихся к нему. — Эх, если бы знать, где враги находятся…

— Омель? — повернулся к подростку Плющ.

Будь вокруг чуть посветлее (если бы облака не заволакивали полностью ночное фиолетовое небо), молодой сталкер увидел бы, что Омель стоит с зажмуренными глазами, прижав пальцы к вискам и стараясь сосредоточиться.

— Отсюда плохо чувствую, — немного погодя ответил тот. — Кажется, остальные из того отряда ещё на том берегу, сагнях в полутораста-двухстах и… рассеяны как-то… то ли стоят, то ли идут… Больше ничего не чувствую, но на полврести вокруг, кроме тех двух десятков или около того, никого больше нет. Ну, кроме, естественно, нас…

— Я чего-то не знаю? — осведомился Зор.

Дети, столпившиеся вокруг «первого сталкера», не видели в темноте самого Омеля, но смотрели на то место, откуда доносился голос подростка, с распахнутыми глазами, поражённые услышанным — теми возможностями, которых у них самих в данный момент нет.

«И не будет», — подумал Нурс, представив себе всё это, но вслух ничего не сказал.

Омель снова сбивчиво, но почти без подробностей рассказал Зору о своей открывшейся способности.

Как только он закончил, «первый сталкер» тут же достал вредомер, до этого предусмотрительно не включённый, и вывел молоточек из застопорённого положения. Прибор стукнул один раз, затем ещё пару и примерно с такой же амплитудой продолжил отсчитывать радиационный фон на этом участке леса.

Нурс попросил одного из солдат, которые к тому времени окружили их всех (в том числе и Миронова, стоявшего в стороне от сталков, но также внутри охранного периметра), включить нашлемный фонарь. Боец возразил было, но, услышав по оперативной связи команду от начальника, находящегося в трёх метрах от него, просьбу исполнил.

В свете одинокой лампочки, поставленной на самую малую мощность, от чего сталки всё равно поспешили заслонить глаза, стали видны показания прибора, который показывал около четверти вреда — или, как определил Миронов, вспомнив рассказ Зелмы о местных единицах измерения, примерно двадцать микрорентген в час. Нормальный фон, который был в этом месте и до Звездопада. Может быть, самую малость выше.

— Вот же Первосталк! — воскликнул Зор. — Получается, если мы отдалимся от деревни с её радиацией настолько, что туда ничего долетать не будет, то и все способности наши там пропадут! Лас, а что с твоим «дальновидением»?.. Тьфу ты, ведь не видно же вообще ничего…

— Даже если и было бы видно, велк, — послышался вздох Ласа, — то всё равно я ничего сделать бы не смог. У меня вообще ничего не выходит…

— Всё, наговорились? — раздался внезапно голос Миронова откуда-то рядом со всеми. Нурс тут же опомнился и перевёл вопрос для несведущих сталков. — А теперь послушайте. Вы ведёте себя так, словно не понимаете, что нам всем грозит опасность — господа велки, вас двоих я не имел в виду. Если ваши сверхспособности без радиации станут фикцией, то на нас могут напасть в любой момент. Поэтому два совета: заткнитесь и шевелите ногами.

— Враги на севере приближаются, — сказал Омель звенящим от напряжения голосом. — Сагнях в ста уже… И как-то странно рассеиваются — выстроиться стеной хотят, что ли… чтобы либо так на нас попереть, либо окружить… И их, кстати, больше, чем военных вокруг нас.

— Так, всем быстро — отход на юго-восток! — рявкнул Миронов, как только перевод закончился. — Если успеем, то отыграем часть потерянного времени…

— Товарищ подполковник, — раздался в канале связи голос взводного, когда отряд в максимально возможном темпе выдвинулся в указанном направлении, — мы никого не заметили, хотя наши тепловизоры вроде бы рассчитаны на такое расстояние работы. Если у них такая же броня, как у нас, это значит, что и у них есть режим энергомаскировки.

Миронов пробурчал что-то в ответ и снова переключился на связь с «лагерем запаса», пробуя коды вызова теперь уже всех тамошних бойцов без разбору — в том числе и раненых.

И, как ни странно, на этот раз ответ он получил. И настроение, которое и без того было препротивным, испортилось окончательно, заставив скрипнуть зубами и тихо взвыть от досады.

Затем он связался с другими взводами и отделениями, и сквозь стиснутые зубы вырвался вздох, показавший, что напряжение немного спало.

Две десятки, курсировавшие по южному берегу, врага пока не обнаружили. А взвод, которому пришлось всё-таки оставить деревню, ушёл от преследования, перебив половину гнавшихся за солдатами боевиков, также перебрался через Сталку и уже направился в сторону командующего и спасённых местных жителей.

«Хоть что-то внушает надежду на счастливый исход, — криво усмехнулся Миронов, держа постоянную скорость бега и благодаря особым режимам оптики шлема видя в полной темноте деревья и торчащие из земли под снегом корни. — Но как там Зелма? Она-то хоть жива?.. Впрочем, в этом я уверен: она найдёт способ выжить. Обязательно».

4. Тайные планы

Старший лейтенант Красин лежал на снегу лицом вверх и невидящим взглядом смотрел в чёрное небо, в котором только теперь начали проглядывать обычные для этой планеты ночью фиолетовые оттенки.

Глаза отказывались фокусироваться на этом большом тёмном пространстве, но даже если на небе что-то и было — например, луна, которую не было видно по двум объективным причинам, — то старлей всё равно не смог бы задержать на этом объекте свой взор.

Потому что старлей Красин умирал.

И он, как никто другой, понимал это. Раз взаимодействовать с внешним миром даже при помощи органов чувств он не мог, оставалось лишь ворочать в голове невесёлые мысли — разумеется, пока на это ещё были силы.

Шлема на нём не было: сняли, чтобы Красин не мог связаться с Мироновым. И двинуться старший лейтенант тоже не мог: все его конечности были сожжены выстрелами из плазмеров. Только система герметизации, без всяких зазоров сжавшая стыки на плечах и бёдрах, а также медицинский раздел прошивки микрокомпьютера комбинезона, заставивший встроенные инъекторы впрыснуть в кровь Красина максимально возможное количество анальгетиков, чтобы отключить в его мозгу центр боли до того, как болевой шок гарантированно отправит старлея на тот свет, ещё удерживали его от перехода в качественно иное состояние.

Но Красин понимал, что всё напрасно. Никакие обезболивающие не спасут его от заражения крови и сухой плазмогенной гангрены. А также от нового выстрела — на этот раз в голову, что позволит, наконец, старлею больше не думать заплетающимися синапсами о своей кончине.

Красин с трудом вздохнул и прокрутил в памяти последние десять минут, чтобы понять, что он сделал не так в течение этого короткого, но оказавшегося фатальным для него самого и большей части вверенных ему солдат боя.

…Он и ещё несколько караульных с включённой энергомаскировкой начали стрелять по ясно видимым через тепловизоры противникам. Бойцы использовали высветившееся на визире шлема перекрестье прицела и систему автоматической корректировки огня микрокомпов плазмеров, которая изменяла вектор движения заряда ионизированного газа внутри ствола в нужном направлении. Солдаты постоянно меняли своё местонахождение, так что каждый новый выстрел производился с новой позиции.

Враги сначала тупо плюхнулись на снег, так что часть газовых струй прошла над ними, потом также начали маневрировать — перекатываться туда-сюда, паля во все стороны, где мог находиться противник. Теперь уже и у федералов появился риск нарваться на шальной плазменный сгусток, если корректировка огня у врагов сработает как надо, а кто-то из солдат не успеет увернуться.

А потом…

Красин скривился, вспомнив об этом моменте, который и определил всё дальнейшее развитие боя.

…боевики исчезли.

«Они тоже включили маскировку!» — подумал он и выключил голосовой командой ставший бесполезным тепловизор.

С этого мгновения противника можно было обнаружить только визуально, что в данном случае представлялось практически невозможным. Датчик движения, имевшийся среди квантроники шлема, показывал лишь смазанные силуэты, которые пропадали быстрее, чем Красин успевал хотя бы приблизительно прицелиться.

А эхолота, в отличие от подполковника специальной разведки Миронова с его особым шлемом, у старлея не было.

В результате бой пришлось продолжать почти вслепую. А такой практики Красин не имел совсем.

Впрочем, у него появилась идея распознавать противника по отблеску на броне от вспышек плазмы при выстрелах… но старлей подумал, что может попасть в своих.

«Да всё равно никто потом не разберётся в том, что тут творилось», — решил он и начал стрелять.

Раз, другой, третий… Огненные сгустки, летящие в никуда и попадающие разве что в деревья.

Тут он заметил краем глаза что-то в противоположной, южной части лагеря, и обернулся.

Взору Красина предстали десятки плазменных струй и вспышек бластеров, напоминающие какой-то причудливый фейерверк.

Но в тот миг старлею было плевать на сравнения.

Глаза Красина расширились от нахлынувшего на него ужаса, и назначенный считанные часы назад командир «взвода запаса» на короткое мгновение замер, забыв обо всём. В голове вспыхнуло ощущение, что он совершил ужасную, непоправимую ошибку.

А в следующие доли секунды, прежде чем в канале связи раздались крики предсмертной боли, страха и ярости, где-то рядом трижды высветились яркие, рыжие, приближающиеся огненные ленты.

Одна из них попала Красину в ноги и заставила осознание существования его тела ниже пояса сгореть, испариться в жгучем, резком, но почти сразу прекратившемся импульсе.

Две другие попали в руки, сжимавшие плазменное ружьё, и окончательно вывели из строя внешний энергетический контур опалённой, а кое-где оплавленной брони.

Приоткрыв рот от неожиданности и изумления, Красин выронил оружие и без звука повалился на снег.

Возможно, на несколько секунд он действительно вырубился, но автоматика комбинезона быстро среагировала и поступила согласно заложенной программе. Так что вскоре старлей осознал себя всё ещё живым и лежащим на спине без возможности пошевелиться.

И без шлема, что заставило бы Красина взвыть или зарычать от досады… если бы он только мог.

Краем уха он слышал стоны и крики своих соратников, которых так же, как и его, ранили или убивали, скорее угадывал, чем видел всполохи плазмы. И ощущал сильный неприятный запах сожжённой плоти из-под своей брони.

Это был полный разгром, доказавший с полной ясностью одно: штабной офицер, пусть даже очень ответственный и проходивший в общем порядке специальные курсы, — неподходящая кандидатура на место командира боевой группы.

Не стоит заниматься в трудный момент тем, в чём пока не достиг совершенства.

«Возможно, дело просто во мне как в конкретном человеке, — думал Красин постепенно затухающим мозгом. — Кто-нибудь (да, к примеру, тот же подполковник Миронов), наверное, и мог бы совместить такие вот работы — допустим, должность начальника разведки сектора Галактики, пост начальника базы и ещё командование истребительной эскадрильей… но не я… координацию битв из штаба и реальное участие в бою…»

Старлей не знал об основном роде деятельности Миронова. Мысль про разведку была лишь предположением, которое, однако, попало прямо в точку.

«Он ошибся, — подумал Красин. — Понадеялся, что мы сможем защититься своими силами, а бой, если вообще нам придётся сражаться, будет протекать в обычном режиме. И что я смогу как-то на всё повлиять… Но у каждого своё поле деятельности. И он забыл, что не все такие, как он… вездесущие…

Да и я тоже ошибся. Не предугадал хитрость с маскировкой… А ведь враги были почти не отличимы от нас. Только своих мы могли различать с помощью особых инфометок на комбинезонах, а чужих — нет, лишь визуально в отсветах плазмы… Вдобавок на их стороне в итоге оказался элемент неожиданности: та, первая, группа была приманкой, отвлекающим фактором… Черт, у меня не было времени всё это продумать!.. Впрочем, уже не важно…

Так что в результате? Мы все оказались пешками в игре Миронова против мятежников… хотя нет, я всё же сыграл роль офицера… которого сначала загнали в ограниченное пространство, а затем „съели“ одной из вражеских пешек… Ради чего? Неужели сталки — фигуры более значимые, чем мы, солдаты, раз к деревне стянулись основные силы? Судя по всему, подполковник считает именно так… Правда, он как король лишился своего ферзя — наблюдателя Видевской, да и наверняка смог спасти лишь часть фигур…

Чего он хочет? Выжить — раз, спасти сталков — два, победить мятежников — три… Ставки — существование всех выживших и права на эту планету. Слишком высокие, чтобы трястись над каждой пешкой и бояться жертвовать фигурами… особенно когда психологический барьер уже пройден после потери первых из них.

А когда на кон поставлено всё, малейшая ошибка может изменить весь ход игры. И в этом случае лучше вообще от игры воздержаться… если только, конечно, это возможно».

На губах Красина на секунду мелькнула тень невесёлой усмешки, которую никто больше видеть не мог.

Мысли стали на какое-то время чёткими и ясными. Различив во тьме над собой расчистившийся от туч тёмно-фиолетовый участок, старлей впился в него взглядом, словно уцепился за якорь, который мог ещё немного удержать его в мире живых и закончить конечное обдумывание ситуации на планете.

«Мы сами сделали себя обязанными играть, считая, что сможем навязывать наши правила. И были очень удивлены, когда новые правила стали обязательными для нас самих. Мы не могли предугадать всего, но могли хотя бы попытаться. Но мы этого не сделали, пока не появилась необходимость. А это значило, что уже слишком поздно что-либо просчитывать — и остаётся только начинать игру первыми. А войны, как известно, начинают неудачники.

Хотя… неудачник ли Миронов? Сложно сказать. Мы понадеялись на поддержку извне — и проиграли, потому что, во-первых, поддержка не пришла, а во-вторых, отрубилась межзвёздная связь, позволяющая попросить ещё. Но пока корабли поддержки двигались бы через всё своё поле игры к нашему, здесь всё успело бы сто раз закончиться. Миронов, не предугадавший в полном объёме действий противника, по стечению обстоятельств лишился всего, что могло обеспечить ему полную победу. Значит, в данной конкретной ситуации он неудачник.

Лучше было бы с самого начала обследовать систему и задавить предстоящее нападение задолго до его предполагаемого срока. Или в противном случае, когда появились лишь предвестники опасности, — вывезти всех сталков на корабле, например, на Миракль и адаптировать к федеральной жизни там. А здесь разместить не одну-единственную базу, а хотя бы корпус, превратить планету в наш форпост в этом секторе Галактики…

Но этого не произошло. То ли Миронов протупил и не стал об этом просить, то ли кто-то „наверху“ специально прикрыл этот вопрос. Тогда всё становится на свои места…

А мятежникам лучше было бы не трогать сталков и дальше планировать уничтожение Федерации, не обращая внимания на местных. В этом случае нам вообще не следовало сюда прилетать. Мы не вправе вмешиваться туда, где по нашей вине начнётся заваруха… ведь это мы первые отправили истребители в ближайший космос для подавления угрозы… В этом вся Федерация: если что видим, не можем пройти мимо. Хотя должны…

Именно поэтому мы проигрываем сейчас. Думаем, что справиться так просто, когда технический арсенал такой большой… Только мы не учли, что фактически будем сражаться с такими же, как мы, людьми, которым просто позволено немного больше. Мы не можем выиграть по чужим правилам. Остается лишь пытаться вновь и вновь навязывать свои.

Не подведи, подполковник. Теперь только от тебя зависит, как окончится для нас всех эта партия. А моё участие в ней подошло к концу. Свой бой я проиграл окончательно и бесповоротно».

Старший лейтенант Красин смотрел в небо Сталкерры, которая стала его личным Аустерлицем, и видел в этом мраке суть разворачивающейся на планете грандиозной игры, в которой для него уже не было места.

Если цивилизация куда-то приходит, то это навсегда. И остаётся либо подчинять то, что было там раньше, впитывать это в себя для общего усиления в случае угрозы, либо погибать вместе с найденным и больше никогда в том месте не появляться.

И сейчас выбор был между этими двумя путями. И какой из них возобладает, должно было определиться в ближайшие часы.

Глаза старшего лейтенанта Красина стали понемногу закрываться.

Он не знал, что в эти же минуты командир отряда мятежников, уничтожившего группу Красина, стоял чуть в отдалении от поля недавней битвы, по которому ходили боевики, проверяя, кто там труп, а кто нет. Коммуникатор командира был настроен на частоту квантовых колебаний, которая в этой звёздной системе была свойственна только одному устройству. А то устройство могло принадлежать лишь одному человеку.

И именно с этим человеком командир сейчас говорил.

— …В ходе короткого боя нам удалось нейтрализовать южную группу противника, — докладывал боевик. — Так случилось, что пара солдат и один офицер Федерации ещё живы. Разрешите уточнить: убивать их, или же они могут нам пригодиться?

— Хм… — Собеседник явно заинтересовался. — Тогда можете пока оставить их в живых — но не более того. Посмотрим, чего стоят жизни этих федералов… Если кто-то из них всё-таки окочурится, не страшно: в конце концов, это уже не будет иметь значения…

— Есть, — откликнулся командир и отключил связь со станцией.

Ну что ж, оставить так оставить. Ведь основная часть работы отрядом боевиков таки выполнена.

Внутри Миронова закипала холодная ярость.

Только что он выслушал по оперативной связи сбивчивый, местами даже истеричный доклад пары военспецов, которые, пользуясь режимом максировки, включённом в надетой на них броне, и возникшей в «лагере запаса» неразберихой, убежали с поля боя.

Убежали. Когда противник безнаказанно отстреливал караульных, а потом добивал раненых. Когда из ослабевших рук валились заряженные плазмеры и бластеры. Когда оперативный канал связи был заполнен криками.

Из трёх десятков человек спаслись двое. Хотя, по идее противника, не должен был спастись никто.

И теперь внутри подполковника боролись два желания. Одно — по окончании всего этого беспредела отдать обоих под трибунал, другое — выдохнуть с облегчением и сказать им поскорее оттуда убираться.

Миронов решил пойти на компромисс.

— На сколько у вас ещё хватит аккумуляторов? — шумно дыша от бега, спросил он у выживших. — В смысле, для поддержания маскировки?

— Часа три…

— Если весь заряд потратить, то до пяти…

— Что вы уцелели, это, конечно, приятно. Но свою трусость, которая заставила вас сбежать, вы должны срочно искупить. Я приказываю вам вновь подобраться к месту столкновения и в режиме маскировки следить за действиями боевиков. Доклад — каждые пять минут; если случится что-то необычное, — немедленно. Как поняли?

— Есть, товарищ подполковник…

В голосе специалистов звучал еле скрываемый страх.

Миронов подумал о том, что, не служи он в разведке, где ценится умение скрывать эмоции, он сейчас позволил бы себе злобную усмешку.

Засиделись, понимаете ли, в своей тёплой лаборатории на охраняемой базе… Теперь нет ни базы, ни лаборатории. Есть только морозный и опасный лес Сталкерры.

Если рядом враг, то мужество бороться с ним должно быть у всех, кто в этом заинтересован. А трусость, желание уклониться от боя из страха при стремлении к бесконечности дают пределом измену.

Миронов не боялся мятежников. Он просто хотел уберечь оставшихся сталков. Его уклонение от открытого столкновения, по собственному мнению подполковника, было оправданным. И он не собирался предавать никого из тех, кто был рядом, чтобы защитить.

Потому что понимал, что никого этим не спасёт, а только погубит. Потому что на этот счёт у него не было никаких иллюзий.

И сейчас он, удаляясь на юго-восток от реки, которую наверняка уже пересекли преследователи, отсрочивал на минуты неотвратимо надвигающуюся схватку, в которой могли погибнуть те, ради кого он старался.

В это время взвод, спасшийся из окружения в деревне, стремительно сокращал расстояние от «основного» отряда. Но чтобы не привести за собой боевиков к сталкам, солдаты должны были разделиться. Пара отделений отправится вслед за Мироновым, чтобы неожиданно появиться к началу или во время боя с мятежниками, а остальные объединятся с оставленным на берегу точно к югу от деревни десятком и в таком составе встретятся с теми, кто пока что безуспешно их догонял.

Отряд, посланный к югу, доложил об успешно проведённой короткой огневой стычке с боевиками. Короткий марш-бросок, обнаружение, режим маскировки, кинжальный удар по обороне врага, стремительное отступление.

Миронов позволил себе лёгкую усмешку.

Ну хоть что-то вселяло оптимизм.

Кроме того, что они всё ещё живы и пока даже не вступают в огневой контакт.

— Они рядом… — вдруг пробормотал Омель, споткнулся, и только Лас, державший его за руку, не дал сильно сбавить скорость и столкнуться с бегущим сзади бойцом охранного периметра.

Нурс тут же передал эти слова Миронову.

Тот чертыхнулся и стал через внешний динамик отдавать команды.

— Всем стоп! Боевой порядок! Периметр — полная готовность! Местные — то же самое! Детей в самый центр! Уточнить, где именно противник!

— С севера, — ответил Нурс, выслушав запинающегося от волнения Омеля. — Заходят по двум направлениям, будто окружают…

— Лейтенант, несколько бойцов в ряд с обеих сторон периметра!

— Есть!

— Мы не можем позволить им нас окружить… — проговорил Миронов уже по инерции, выключил динамик и взвесил на руках свой плазмер.

Достал из секретных карманов брони три бластера, которые принадлежали экологам-«предателям», и передал их сталкам. Без всяких сомнений вручил два Зору и Нурсу, которых чётко отличал от других местных с помощью тепловизора, а с третьим немного замешкался. Но после недолгих колебаний нашёл решение и дал бластер безоружной до этого Ише.

Пояснил:

— Это на всякий случай. Но, если что, не жалейте зарядов, — а сам, проверив наличие собственного бластера, встал в один строй с солдатами.

Правда, ценность своей жизни подполковник также осознавал, поэтому встал не в самое опасное место — в охранный периметр вокруг сталков с юго-восточной стороны. Хотя и туда, если что, мог долететь пущенный кем-нибудь из врагов сгусток плазмы.

Командир взвода занял своё место на юго-западе и приготовился защищать своё направление.

Отряд был готов к битве.

Было лишь немного обидно, что подкрепление ещё в пути, но Миронов успел рассчитать в уме, что прибытие дополнительных сил — дело нескольких минут. А уж столько времени они продержатся…

Должны продержаться.

Иначе всё, что Миронов сделал на этой планете, не имело никакого смысла. Иначе сталков с тем же успехом можно было бы и не спасать.

Иначе вообще не стоило жить и прилетать в этот сектор Галактики.

— Огонь, — шёпотом приказал подполковник, когда, по его оценкам, противник приблизился к их заслону на расстояние в пару десятков метров.

Уже привычно замелькали в воздухе с характерным «огненным» шумом плазменные струи, сшибая деревья, ломая ветки и высвечивая чёрные силуэты действительно близко подобравшихся боевиков. А те лишь на мгновение замешкались, прежде чем открыть стрельбу в ответ.

— Ложитесь! — крикнул Нурс и присел за спинами солдат, которые для удобства стрельбы опустились на одно колено. — Детей закрывайте!

Зор и прочие сталки попробовали это выполнить. Малышню повалили на снег в самом центре обороняемой площади, а сами на корточках или лёжа пластом окружили детей и выставили перед собой какое-то оружие. У взрослых теперь были бластеры, Лас и Плющ остались со своими мачетами, Ксюня и Омель сжимали в руках мачеты велков, а ещё к сталочкам на время перешли опять-таки велковские самопалы.

Но все местные понимали, что всё их оружие будет бессильно перед летящим точно в тело сгустком сверхгорячего газа.

Тем временем боевики, которым не удалось незаметно замкнуть кольцо окружения, решили сделать это открыто. Стреляя на бегу, обогнули «заслон» из присевших и постоянно меняющих на два-три метра своё расположение солдат и начали палить по периметру охраны и с южной стороны.

— Засыпьтесь снегом! — через внешний динамик крикнул Миронов сталкам, на секунду распластался на снегу, пропустив над собой заряд плазмы, который подпалил шапку Нурса, по отсветам вычислил местоположение боевика, выстрелил и тут же перекатился вбок.

За считанные секунды подполковник и лейтенант перестроили тактику защиты. Теперь бойцы образовали два периметра по семь человек (взводный находился во внешнем, Миронов — во внутреннем), и каждое из этих «колец» состояло из двух частей, разделённых промежутками, чтобы непосредственно между военнослужащими не было больших зазоров. И эти «разорванные кольца» постоянно перемещались относительно друг друга: приближались к сжавшимся на снегу сталкам или делали пару шагов вперёд, к врагу, перебегали то против, то по часовой стрелке. Но они старались ни на секунду не оставлять сквозную брешь в обороне.

А если и получалась щель, которая в следующий момент всё равно должна была закрыться, оттуда вылетал зелёный луч бластера. Нурс, Зор и Иша чётко выполняли распоряжение Миронова не жалеть боезапаса.

И никто не знал, сколько продлится эта битва непонятно за что и чья сторона возьмёт в ней верх.

5. Карты раскрыты

Зелма не удивилась, услышав тихий звук автоматически открывшейся двери и лёгкий стук магнитоступов по полу.

«Значит, от меня уже что-то нужно», — подумала она и попыталась двинуться на своём ложе, чтобы размять начинающее затекать тело. Нет — ремни держали её крепко, так что получилось потянуться лишь на пару миллиметров. Впрочем, разведчице этого пока было достаточно.

— Что у вас? — спросила она и пару раз кашлянула от сухости в горле.

Когда Зелму водили «по делам», она успела выпить немного воды из-под крана, чтобы унять дикую жажду. Немного, потому что её «сопровождающие», по-видимому, не отличались терпением: почти сразу оттащили её от раковины и поволокли обратно в её «камеру».

«Пока хотя бы не пытают», — тогда мысленно усмехнулась Зелма.

А теперь она начинала подозревать, что допросы с пристрастием и изменение личности уже не за горами.

Тем не менее, разведчица сохранила невозмутимое выражение лица и, прокашлявшись, спросила:

— От меня уже что-то требуется?

— Да, — сказал знакомый баритон. — Мне нужен контакт вашего начальника. Срочно.

— Вы же сняли с меня комм. — Зелма кое-как повернула голову и скосила глаза на своё левое запястье, где лишь чуть более короткий, чем обычно, рукав комбинезона да след на коже говорили о том, что там был браслет, встроенный в одежду. — Там есть все контакты, в том числе и подполковника… Что вам стоит взломать с десяток паролей и биометрическую систему идентификации!

Последнюю фразу разведчица произнесла с долей сарказма в голосе и еле удержалась от смешка.

«Нервы уже ни к чёрту, — подумала она. — Как выберусь, сразу ухожу „по собственному“ из армии. Ничего хорошего в такой службе нет: за все труды награда — плен у террористов».

— Как скажете. Только учтите: пока мы будем ломать защиту вашего браслета (а это займёт ещё несколько часов, если всё сделать гладко), наши силы уничтожат всех, кто выжил после вчерашнего налёта. В том числе и вашего ненаглядного Миронова. — Сухой, неприятный смешок. — Мы уже захватили и почти полностью истребили тех, кто остался неподалёку от разрушенной базы; я думаю, в основном это были раненые, военспецы, штабисты. И одного моего слова будет достаточно, чтобы мои бойцы застрелили тех, кто по стечению обстоятельств ещё жив. Решайте, Зелма Арсеньевна. Если вы откажетесь сотрудничать, вся зачистка Сталкерры будет на вашей совести. Мы-то подкорректируем вашу память, и вы об этом не будете помнить, а вот в учебники истории вы в таком случае войдёте как величайший предатель века. Ну, что скажете?

«Спокойно, спокойно… — в это время говорила себе Зелма, делая особую дыхательную гимнастику, чтобы подавить заворочавшийся в душе ужас. — Он просто хочет меня запугать… Но что же выбрать? Не сказать код Миронова — этот псих убьёт всех военных и сталков. Сказать — и он всё равно это сделает. Но если есть возможность хотя бы отсрочить их гибель, то её надо использовать. Да и вообще я смогу отмазаться тем, что, мол, они взломали мой браслет, пока я была в отрубе… надо будет потом как-нибудь это сымитировать…»

— Хорошо, — деревянным голосом проговорила Зелма. — Запоминайте номер…

Бой был в самом разгаре.

Двойной периметр федеральных военных окружили поваленные и подожжённые плазменными зарядами деревья. В охранном кольце появились первые прорехи: в кого-то из бойцов всё-таки попал огненный сгусток, поэтому периметры пришлось ещё немного сузить. Но на поле битвы лежали и тела врагов: солдаты отстреливались не менее яростно, чем нападающие.

Теперь Нурс, Зор или Иша почаще палили из бластеров через кратковременные бреши в защите. Лас, Плющ, Ксюня, Лина и Омель сидели или лежали на снегу как на иголках, прикрывая от возможного попадания сгрудившихся вместе и тихо хнычущих детей. Впрочем, взрослые и молодые сталкеры понимали, что их защита — это фикция: один успешный выстрел из плазмера — и с местным населением будет покончено.

Прошло три минуты с начала сражения, и бойцы ещё не сильно вымотались; долгий бег по лесу стал чем-то вроде кросса в условиях, приближенных к боевым. Но Миронов, вместе с остальными постоянно перемещаясь по кругу, думал о том, что в таком ритме бой продлится не больше получаса: подутомятся и враги, и солдаты. Затем будет позиционная перестрелка, в которой, возможно, найдётся применение и сталкам с бластерами.

Ружьё выплюнуло сгусток газа, хранившегося в резервуаре в сжатом виде и разогретого в стволе до температуры ионизации. Рыжая лента устремилась вдаль… и внезапно Миронов понял, что враги больше не стреляют.

Озадаченный, он проговорил по общей связи:

— Стоп! Не стрелять!

И переключился на внешний динамик шлема:

— Эй, кто там! Что вам от нас нужно? Почему прекратили огонь?

Из темноты ответа не последовало. Даже силуэтов было не видать: наверное, отступили за пределы освещения от горящей древесины.

И в наступившей тишине (даже дети изумлённо замолкли, не веря, что всё прекратилось) особенно чётко прозвучал вибровызов на браслете Миронова, означавший, что ему звонит кто-то «извне».

Враги всё ещё не стреляли, поэтому подполковник, продолжая напряжённо обшаривать глазами местность, взял плазмер в одну руку, а другую медленно поднёс к запястью с коммом, скользнул глазами по высветившемуся коду и нажал сенсорную кнопку ответа.

— Александр Васильевич? — раздался в наушниках шлема незнакомый мужской голос. Или знакомый?.. Миронов напряг память, перебирая все возможные варианты, но на ум не приходил ни один хотя бы чуть-чуть вероятный. — Вы там, надеюсь, ещё живы? Если нет, то можете не отвечать…

— Кто вы и что вам от меня нужно? — спросил подполковник, прежде чем собеседник успел хохотнуть по поводу своей, как тот, по мнению Миронова, считал, очень удачной шутки.

— Что мне в вас нравится, так это решимость сразу перейти к делу. — Миронов стиснул зубы, когда неуместный в данный момент смешок всё-таки прозвучал. — Ну что ж, к делу так к делу. Вам уже известно о судьбе тех, кого вы так неосмотрительно оставили неподалёку от уничтоженной нами базы?

— Да, — процедил подполковник. — Там много живых?

— Несколько человек. Парочка раненных вчерашним вечером, парочка солдат и военспецов… Я вам предлагаю обмен: их жизни на жизнь одного человека из тех, кого вы так тщательно оберегаете. Одного из местных, если говорить прямо. Вы уже можете догадаться, о ком идёт речь. И мне бы хотелось забрать ещё кое-кого из сталков. Об этом вы тоже, наверное, догадываетесь. Ну так что, решим проблему бескровно? Вы отдаёте нам этих двоих, а мы, в свою очередь, оставляем в покое тех несчастных около базы и даже даём вам скрыться, прежде чем возобновить преследование. Впрочем, рано или поздно мы всё равно вас нейтрализуем. Вы станете последним и величайшим героем Галактики, который так долго смог сопротивляться нашим силам… Итак, ваше решение? Учтите, пока я говорил, у вас было предостаточно времени, чтобы подумать.

— А кое-что не треснет?

Миронов сам подавил усмешку, вслушиваясь в воцарившуюся по ту сторону канала связи тишину.

Он сразу понял нехитрую манипуляцию, которую попытался применить вождь мятежников; личность собеседника разгадать было так же нетрудно. Сыграть на нервах командующего, для которого жизни бойцов — это святое! Ха! Какой изящный, какой изощрённый план! А главное, как правдоподобно излагается информация!

«Хорошо, что те двое „трусишек“ уже успели мне доложиться, — подумал Миронов. — Иначе я бы не знал, что живых там всего трое, да и те долго не протянут».

Перед началом скоротечного боя подполковник скинул тем двум бойцам на компьютеры бронекостюмов личную программу, которая позволяла в дополнение к считыванию инфометок «свой» на расстоянии получать данные с автоматики о физическом состоянии солдат: здоров, ранен, труп.

И в последнюю минуту они доложили, что им удалось узнать при помощи этой программки.

А сопоставив полученные сведения с тем, что сообщил только что противник, несложно было догадаться, что тот просто-напросто разводит Миронова на заведомо невыгодное решение.

Ведь подполковник хорошо понимал, что слова про «бескровное» решение вопроса — это умелая ложь, призванная склонить его к выбору «нужного» варианта.

Но он не собирался доставлять главарю мятежников, кем бы он ни был, знакомым или нет, такой радости.

— Опасно так говорить с тем, на чьей стороне сила, — вздохнул из динамика собеседник. — Ведь там же живые люди. Или вы, товарищ подполковник, уже не дорожите жизнями ваших подчинённых?

— Не пытайся меня запугать. Ведь тебе, как и мне, прекрасно известно, что ту мою группу ты практически уничтожил. И после того, как я дал бы согласие, ты бы приказал своим боевикам пристрелить тех, кто ещё не умер сам от полученных ранений. Я смогу их спасти только в том случае, если прямо сейчас там, над лесом, из ниоткуда появится хотя бы десантный модуль с медицинским оборудованием на борту, оттуда выскочат солдаты Федерации и перестреляют твоих людей, а врачи окажут выжившим необходимую помощь и срочно увезут в госпиталь на Миракле. А вероятность этого, увы, исчезающе мала.

Миронов говорил с горечью в голосе: всё-таки потерять за считанные минуты тридцать человек, которым не оставили ни единого шанса, — это несчастье. Но и рефлексировать насчёт того, что он всё равно никак не может изменить, подполковник не любил.

А забывать о погибших он в любом случае не собирался.

Но и сам вновь открывать огонь Миронов пока не хотел. Ведь у того, с кем он говорил, в заложниках находилась Зелма, которую подполковник терять не планировал.

А главное, у него теперь был козырь, о котором противник ещё не догадывался.

— …Думаешь, ты меня окружил, и я сразу выполню всё, что ты просишь? Не дождёшься. Ведь ты же не знаешь, что минуту назад твоих бойцов, которые вроде как окружили меня и сталков, взяли на прицел мои солдаты из подкрепления. Одно моё слово — и они уничтожат твой отряд подчистую. Решай, стоит ли оно того.

— Вы блефуете.

По тому, как оппонент вмиг растерял свой снисходительный тон и уверенность, Миронов понял, что удар достиг цели.

Впрочем, замешательство собеседника продлилось всего секунду. Затем он хмыкнул и ответил — уже не так высокомерно:

— Тогда мне придётся вплотную заняться вашей подчинённой. И транслировать вам то, что я буду с ней делать, в реальном времени. До тех пор, пока вы не согласитесь на мои условия.

Миронов чертыхнулся. Надо было предвидеть то, что противник начнёт давить ещё и на эту мозоль в душе.

Нужно срочно ему что-нибудь противопоставить. Что-то столь же убойное и действенное.

И, кажется, Миронов знал, что он может сказать в ответ на угрозу.

— Нет, это ты будешь вынужден согласиться на мои условия. Или твои экологи никогда больше не придут в сознание.

Снова тишина на другом конце канала. Две, четыре, шесть секунд.

Подполковник хотел бы улыбнуться, пока всё равно никто не видит, но не мог. Хотя в принципе основания были.

У врага больше нет козырей, которые он мог использовать против Миронова. Единственное, что можно было ещё сказать для устрашения, — это пригрозить выслать на Сталкерру истребители, но противник не был так глуп, чтобы на это пойти. Ведь жизни его верных агентов-экологов имеют для него, наверное, такую же ценность, как для Миронова — жизнь капитана Видевской.

А на самой планете рычаги влияния закончились.

— Вы что-то им вкололи? — осведомился собеседник, который теперь, судя по голосу, казался обеспокоенным. — Какой-то яд? Или они впали в кому после многочасового допроса под «сывороткой правды»?

— Я не буду раскрывать подробностей. Скажу только, что противоядие в этом секторе Галактики есть у одного меня. И в твоих же интересах, чтобы ни со мной, ни с кем-либо из сталков ничего не случилось. В противном случае твои верные слуги в зелёном придут в себя, когда рак свистнет на горе в четверг после дождя; а раков, как мне известно, на Сталкерре нет. Как по-твоему, справедливый обмен — жизни твоих агентов и боевиков в обмен на неприкосновенность сталков и Зелмы. Учти: узнаю, что твои бойцы стреляют в моих, — раздавлю ампулу с антидотом. Последствия можешь представить сам.

Было слышно, как главарь мятежников шумно выдохнул сквозь зубы.

— Ваши условия? — процедил он после недолгого раздумья.

— Боевики, что окружают меня и сталков, выключают режим маскировки и добровольно сдают оружие. Мои солдаты из подкрепления контролируют исполнение этого условия. Взамен противоядия я требую получасовой доступ и код подключения к твоему ретранслятору. Не отрицай, я знаю, что у тебя он есть. Отправишь код сообщением мне на комм. Я вызову помощь из Федерации и только после этого оставлю ампулу — на льду вплотную к южному берегу реки, вместе со светодиодом, чтобы твои бойцы смогли найти место. Мой отряд выжидает полчаса, потом один из твоих боевиков в сопровождении троих солдат идёт туда, затем они возвращаются к остальным, и солдаты конвоируют весь твой отряд к Сталочной, где он загружается в десантный модуль и стартует с планеты к чёртовой матери. В это время я, мои бойцы и местные исчезаем из-под твоего контроля. Изменишь код доступа или сделаешь что-нибудь до того, как я оставлю антидот, — не получишь ни ампулу, ни двадцать твоих боевиков. Итак?

— Я согласен, — немедленно ответил собеседник.

«Ещё б ты не был согласен, — подумал Миронов. — Здесь, сейчас и исключительно на словах. Ведь как только получишь противоядие, сразу же нарушишь всё, что наобещал».

Вслух же подполковник сказал другое:

— Вот и договорились. Жду действий. — И, пока главарь мятежников не успел отключить связь, задал не дающий в последние минуты покоя вопрос: — И напоследок: можно узнать, как тебя зовут?

— Айвен Фокс. Или Иван Лисичкин, как хотите.

И он отключился, прежде чем Миронов вставил бы ещё хоть слово.

А через тридцать секунд на экране-щитке шлема подполковника высветились два десятка ярких пятен на фоне черноты окружающего леса — фигуры боевиков, которых только что вынудили сдаться.

Миронов подумал, что они могут десантироваться опять: либо почти сразу после старта модуля, оставив в нём пару человек или даже просто вожделенную ампулу, либо через пару часов, когда уже долетят до своей «станции», оставят там противоядие, подзарядят аккумуляторы и отправятся обратно. Но к тому времени сам подполковник и выжившие местные снова успеют уйти в неизвестном направлении на какое-то расстояние. А значит, всё начнётся фактически заново.

Главное — продержаться достаточно долго, чтобы прибыло подкрепление из Федерации, которое Миронов собрался на этот раз вытребовать, несмотря ни на что, в обход несговорчивого генерала Фокса…

«Постойте-ка. А случайно ли у предводителя мятежников одна из фамилий такая же, как и у командующего войсками сектора?» — пришло на ум подполковнику. Лично он в такие совпадения не верил.

Он отдал так вовремя подоспевшему взводу необходимые приказания, а сам направился к сталкам, которые за время его беседы сбились в кучки и что-то на своём языке обсуждали.

Надо было успокоить их и поскорее свалить с ними отсюда.

«Прости, Красин, — с горечью подумал Миронов. — Я на самом деле ничего не мог для тебя сделать».

— Неужели — всё?.. — пробормотал растерянный Лас, когда вдруг вновь стало темно: перестала мелькать яркая плазма.

— Похоже на то… — так же ответил Плющ, медленно поднимаясь на ноги.

Вообще все сталки, которые во время боя сидели, зажмурившись, или лежали с оружием в руках на снегу, после наступления тишины стали вставать примерно с тем же выражением на лице, которое было или могло у них быть при начале затмения. Было — у Нурса, Зора, Плюща, Ласа и Ксюни; могло быть — у Иши, Омеля, Лины и восьмёрки детей, которые по разным причинам затмения не видели.

Поняв, что опасность отступила, Иша сразу бросилась к малышне:

— С вами ничего не случилось? Всё хорошо? Вас не задело?..

— Разумеется, нет, — проворчал Нурс, который стоял спиной к суетящейся жене, но слышал каждое её слово. — Если бы выстрелили по ним, то обязательно попали бы сначала в кого-нибудь из солдат, а затем в одного из нас, кто оказался бы на линии огня. Так что мы бы в любом случае это заметили…

— Отец, выключи хоть ненадолго свой рационализм, — сказал Плющ, пряча в ножны клинок. — Если бы на самом деле в кого-то попали (не дай Первосталк, конечно), а нам вдруг пришлось бы отступать, ты бы так же спокойно говорил, что нужно бросить раненого или труп, так как он стал бы для нас обузой…

— Не говори глупостей, — бросил Нурс. — Во-первых, ни в кого из нас не попали. Во-вторых, я не был бы так спокоен. В-третьих, я поступил бы сообразно ситуации…

Плющ молча сделал то, что на одном из федеральных языков называлось «фейспалм».

— Мы победили? — спросила непонятно у кого Ксюня, вертя в одной руке мачет велка Зора, а в другой — его же самопал.

— Похоже на то… — ответил Лас и обнял одной рукой подругу. Та прижалась к нему и осторожно обняла: всё-таки в её руках были довольно смертоносные игрушки.

— Я бы не был столь уверен, — возразил Нурс, всё ещё не поворачиваясь к остальным, — но мы хотя бы не проиграли. Вернее, они не проиграли, — указал он подбородком на окружавших их двойным кольцом военных, пусть этого жеста в темноте и не было видно. — Сами мы не делали практически ничего. Выстрелы через временные бреши в защите — не в счёт. Иша, убери, пожалуйста, бластер, а то детей перестреляешь…

— Думай, что говоришь, Нурс! — для виду возмутилась жена, но оружие всё же сунула в карман куртки.

— И на предохранитель поставь.

— А как?

— Сейчас покажу…

В это время Ксюня спрашивала шёпотом у Ласа, уткнувшись лицом в чуть припорошённый снегом мех его куртки:

— Лас, когда уже всё это закончится? Я устала бояться, убегать, сражаться… За что нам такие беды?..

— Потерпи, милая, — отвечал ей парень. — Если повезёт (а я очень надеюсь, что так и будет), то осталось недолго. Надо просто победить всех оставшихся врагов, и мы сможем, наконец, жить так, как захотим…

— И как ты собираешься всех победить? — раздался рядом голос незаметно подошедшего Плюща. — Отберёшь у кого-нибудь из солдат плазмер и пойдёшь во главе отряда? Да и на кого? Все ж попрятались, наверное, или разбежались уже… Лас, надо признать, что мы сами ничего не можем сделать в этой войне. Нас мало, наше собственное оружие ничего не стоит… И вообще эта война их не с нами, а за нас. За то, чтобы нас всех уничтожить. А защищают нас почему-то федеральные войска…

— Плющ, тебе не кажется, что ты сейчас говоришь в точности как твой отец? — поинтересовалась Ксюня. — Сам же указывал на…

— Это другое! Здесь речь идёт не о наших жизнях, а только о нашей роли в этом конфликте. Мы не одна из противоборствующих сторон и даже не часть отряда Миронова. Мы, скорее, что-то вроде приложения к планете, если рассматривать её в качестве добычи. Не субъект, а объект конфликта. И это печально. Ведь, получается, сами по себе мы ничего не стоим по сравнению с федералами, наши мачеты и самопалы — с их оружием. Единственное, что у нас есть своё, особенное, неповторимое, — это сверхспособности. Да и те пропадают без воздействия радиации… Мне кажется, действительно было бы лучше, если бы нашу планету вообще никогда заново не открыли.

— Плющ, у нас есть мы сами, — сказал Лас. — Военные и те, с кем они борются, отличаются намного меньше, чем мы и кто-либо из них. Они все жестоки, потому что их мир жесток, но не так, как мы и наш мир: у них эта жестокость обязательно связана с оружием и необходимостью угрожать кому-то, убивать, запугивать, врать… А у нас мир не подл по определению, не построен на ненависти. Если мы учимся жить, преодолевая трудности своей волей, то они привыкли преодолевать их с помощью оружия. Не спорю, среди них есть и хорошие люди — та же Зелма, например, — но в целом тот мир, в котором живут они, действительно нам не подходит, и я с тобой, Плющ, в этом согласен. Но мы на то и сталки, чтобы преодолевать трудности, а не просто говорить о том, как всё плохо. Мы не менее сообразительны, чем они, а главное — умеем любить и испытывать другие чувства. Они — не думаю.

— Лас, а как дальше жить? — спросила Ксюня. — Деревню-то они наверняка уничтожили… Получается, «так, как захотим» не выйдет…

— Нам помогут. Заново обустроиться, восстановить дома и всё, что необходимо… Еды дадут с запасом, снова проведут электричество… А к лету всё наладится — пусть и не так, как раньше, но хотя бы будет привычнее, чем сейчас. Вот увидишь: зависимость от Федерации проявляется только тогда, когда в нашу жизнь вмешиваются. А если предоставить нас самим себе (не прямо-таки сразу, а то выжить мы сейчас отдельно от них вряд ли сможем), то мы снова научимся жить сами.

— Ну, дай Первосталк… — прошептала Ксюня, привстала на цыпочки и поцеловала Ласа.

Плющ этого не заметил. Он прислушивался к другому разговору, который доносился с расстояния не более сагни, но звучал гораздо тише диалога Ласа и Ксюни.

— Омель, ты ведь не считаешь меня виноватой во всём, что произошло? — шёпотом спросила Лина, придвинувшись к подростку так близко, как могла себе сейчас позволить, чтобы тот не захотел отстраниться.

— Нет, Лина, — ровным голосом негромко ответил Омель, сидевший на снегу, обхватив руками колени. — Не во всём. Кое за что я даже считаю нужным тебя поблагодарить.

— Это за что же?..

— Если бы я не пошёл на задуманное тобой восстание, то меня не ударили бы по голове, и я бы не обрёл свою способность… хоть и временно, потому что вдали от Сталочной я, как и все сталки, не могу почти ничего. А вернёмся ли мы туда, я не знаю.

— Омель… ты же помнишь, как нам было хорошо вместе? Всё, что между нами было?..

— Да, это было приятно. Но дальше так продолжаться уже не может. Я понял, что внутри, Лина, ты не такая, какой я тебя считал. Ты… слабая. Тебе обязательно кто-то нужен, чтобы чувствовать себя защищённой. Но на самом деле ты боишься того, на что не можешь повлиять.

В голосе подростка прорезалась недетская твёрдость, он понимал, что должен сказать Лине всё, что о ней в последнее время понял.

— Поэтому ты и не пошла вместе со всеми на лагерь экологов: ты побоялась, что там с тобой что-то случится или вы проиграете, и предпочла посмотреть на это издали, при этом для виду чуть подсобив своим огнём.

— Омель, ты чего?.. Если я что-то лично тебе сделала, то прости! Я сделаю всё, чтобы вернуть всё, как было!..

— Нет, Лина. Ничего уже не будет как раньше. Я больше не хочу таких отношений. Я понял, что однажды ты можешь случайно сделать так, что опять плохо будет и мне, и тебе, и всем остальным. Уж прости, но я с тобой больше не буду.

— Ты… ты меня бросаешь? Но как же… Ты меня использовал! Я к тебе со всей душой, а ты!..

— Где твоя душа, Лина? Где она была, когда ты поднимала сталков на бунт против Федерации? Где она была, когда ты доносила велкам на Ксюню и Ласа? Где она сейчас, когда ты меня обвиняешь в том, что сама не осознаёшь? С меня хватит, Лина. Я не позволю тебе использовать меня. Больше никогда и ни за что. А теперь, если разрешишь, я бы хотел посидеть один и поразмышлять.

Лина заткнулась, не зная, что ответить на выпад теперь уже бывшего друга. А Омель отвернулся от неё, отсел на сагнь и погрузился в свои мысли.

В этот момент и застал всю компанию Миронов, войдя внутрь двойного кольца охраны: Нурс и Иша возились с кучкой детей, Зор стоя наблюдал за этим, Ксюня с Ласом целовались, Плющ, Лина и Омель сидели порознь, о чём-то думая.

— Так, внимание всем! — громко сказал подполковник, и Нурс уже привычно вмиг переключился на роль переводчика. — Сейчас мы пойдём дальше на восток, затем завернём к реке. Там я кое-что оставлю и выберу направление, в котором мы уйдём от врагов. Если сможем удалиться хотя бы на пару километров, то снова немного отдохнём — думаю, пару часов… Одна минута на подготовку, потом отправляемся!

Иша тут же засуетилась вокруг малышни, поправляя им одежду и отряхивая от снега, на вопрос одного мальчика: «А когда мы поедим?» — ответила:

— Скоро. Вот только ещё немного прогуляемся по лесу…

— Мне страшно. Тут темно и жутко…

— Не бойся: нас же тут много, а значит, с нами больше ничего не случится…

— Правда?

— Правда-правда…

Остальные же просто поднялись на ноги и стали ожидать времени отхода. Большинство стояло поодиночке, и только Ксюня с Ласом ждали, когда же можно будет пойти дальше, парой.

Ровно через минуту Миронов скомандовал через внешний динамик:

— Идём!

Солдаты внутреннего кольца охраны двинулись вперёд, и сталкам ничего не оставалось, кроме как пойти вместе с ними с такой же скоростью.

Внешнее кольцо было за эту минуту подполковником расформировано. Теперь двое бойцов шли впереди отряда, по одному — по бокам, ещё двое (взводного Миронов отпустил) — сзади.

Сам командующий, как обычно, шёл внутри периметра. Он понимал, что это не признак смелости… но и не признак глупости. Свою жизнь Миронов ценил так же, как и жизни других. Разве что — в силу своего опыта и возможностей — чуточку выше. Самую чуточку, так что почти и незаметно.

Комм мигнул, сигнализируя о полученном сообщении. Подполковник парой движений пальцами по дисплею браслета вывел текст на экран-щиток шлема и удовлетворённо хмыкнул.

Код доступа. Пятьдесят строчек цифр, латинских, русских, греческих букв и разных символов. Миронов пробежал глазами этот странный текст и прикинул, что даже со своей памятью разведчика запомнил бы его минуты за три, не меньше.

«Ну вот и проверим, чего стоит слово этого Фокса-Лисичкина», — подумал подполковник, голосовой командой скопировал код и ввёл в высветившееся окно в меню подключений.

Появилась надпись: «Сеть найдена». Миронов тут же голосом набрал номер, который, кроме него самого, не был известен никому на десятки парсек отсюда.

Когда на вызов ответили, он заговорил:

— Это я. У меня проблемы. На целую планетную систему…

Через две минуты он отключил связь.

На душе стало немного спокойнее. Душу грело осознание того, что он, наконец, смог сделать что-то, что реально могло им всем помочь. Правда, не сейчас, а через пару дней. Но это был гарантированный шанс на победу, и до того как помощь прибудет, надо было просто продержаться.

Пятьдесят-семьдесят часов. Два или три у них уже есть, насчёт оставшихся что-нибудь придумают. Мятежников они потрепали и кое-где даже превзошли психологически, что гораздо важнее. Дай космос, чтобы так продолжалось и дальше.

Почему раньше подполковник не позвонил на этот номер: пока не началось нападение, пока не уничтожили их ретранслятор?.. Но тогда ситуация не была такой серьёзной. А этот контакт был последней, но решающей возможностью. Главное, чтобы был доступный ретранслятор для звонка…

Тем не менее, совесть грыз маленький червячок сомнения: может, правильнее было бы ещё тогда плюнуть на все формальные ограничения и вызвать экстренную эскадру при разведуправлении Генштаба федеральной армии? Миронов не желал в этом себе признаваться, но ответ напрашивался только один: он побоялся.

Побоялся последствий, ущерба своей карьере… Впрочем, и подполковник специальной разведки — тоже человек, а не робот. И его могла бы утешить мысль, что так сложились обстоятельства и подобной ошибки он больше не допустит…

Хотя не допустил бы и совершив «должностное преступление». В этом случае у него больше никогда бы не было возможности ошибиться. Как и решать вопросы существования какого-нибудь крохотного этноса, и командовать какими бы то ни было воинскими силами.

Через двадцать минут Миронов вышел из-за периметра охраны и, присев на корточки, положил на лёд Сталки маленькую ампулу с прозрачной жидкостью, а рядом — работающий светодиод с полуторачасовой батарейкой. Встал и снова попробовал подключиться к Сети через ретранслятор мятежников.

Ничего. Ни намёка на то, что в сотне мегаметров отсюда есть устройство, которое позволяет говорить с теми, кто находится на другом конце обитаемой Галактики.

Чего, впрочем, Миронов и ожидал.

Но Фокс уже ничего не сможет отменить. Механизм запущен, и осталось только ждать, когда его обороты достигнут этой далёкой планетки. А не сегодня-завтра…

Подполковник прогнал непрошеные мечты, повернулся к замершему поблизости отряду и скомандовал отойти на восток ещё на полсотни метров, а затем перебираться через реку.

Человек в чёрном костюме сидел за столом в своём полутёмном кабинете, обхватив руками голову.

Пару минут назад закончилась прямая трансляция звонка Миронова на микроимпланты-наушники, и из-за того, что человек в чёрном услышал, мысли его были самыми безрадостными.

«Он вызвал помощь. Снова. В обход своего военного начальства. И отказа не было. Выходит, он всерьёз рассчитывает на то, что сюда прибудет федеральный космофлот. Код, на который он звонил, мне неизвестен, значит, нет возможности помешать отправке кораблей. — Мозг человека в чёрном вдруг пронзила догадка. — А вот прибытию…»

Он провёл ладонью по гладкой поверхности стола, включая максимальную квантовую инфозащиту кабинета, дал лазерному лучу с браслета просканировать его сетчатку и в высветившемся на голодисплее окне особо защищённых контактов выбрал один — и единственный.

Комм был напрямую связан с локальным ретранслятором, поэтому код доступа вводить не было нужды. Этого не происходило даже автоматически: так высок был приоритет. Единственным подтверждением полномочий связи являлся биометрический экспресс-анализ, который подделать было настолько трудно, что никто бы никогда за это не взялся. А если и произошло бы «чудо» и кто-то всерьёз этим озаботился, то потратил бы на это долгие недели и месяцы.

Поэтому человек в чёрном, не боясь того, что кто-нибудь другой может воспользоваться его каналом, нажал сенсорную кнопку вызова, откинулся на спинку кресла и принялся ждать соединения и ответа.

Когда ожидание завершилось, он зашептал в бусинку импланта-микрофона:

— Здравствуй, это я. У меня проблемы. На целую планетную систему…

Двух минут хватило, чтобы изложить суть ситуации.

Ответ собеседника был лаконичен:

— Я понял. Сделаю всё возможное, чтобы тебя выручить. Но учти: ещё один такой прокол — и я даже пальцем ради тебя не пошевелю.

— Этого больше не повторится. В крайнем случае можно будет подумать о переносе станции.

Последняя фраза повисла в воздухе: собеседник отключился.

Человек в костюме вздохнул, перевёл защиту кабинета с максимального на обычный уровень и включил в наушниках релакс-программу.

Надо успокоиться, чтобы потом с новыми силами принять бой. Если повезёт, — крайний. Не последний в жизни, но крайний в этом безумном противостоянии. Чтобы отвадить федералов от этой планеты на время, необходимое для переноса станции куда-нибудь на другую окраину Галактики.