Затворницы. Миф о великих княгинях

Смертельная схватка у престола

Весной 1467 года по сложившейся традиции великий князь Иван Васильевич отправился в Коломну для проверки окских рубежей и подготовки к обороне, ведь лето было любимым временем для разбойничьих набегов степняков. Вдруг из Москвы прискакал гонец и сообщил, что его жена, великая княгиня Мария Борисовна, скоропостижно скончалась.

Это известие показалось великому князю очень странным: до отъезда жена выглядела вполне здоровой, цветущей молодой женщиной (ей было только двадцать пять лет). Прибыв в столицу, он обнаружил, что тело умершей невероятно распухло и не помещается в гробу. Даже свисавший поначалу покров не закрывал его.

Спешно похоронив жену в Вознесенском монастыре, Иван Васильевич приступил к расследованию. Оказалось, что незадолго до смерти Мария Борисовна попросила прислужницу Наталью Полуехтову отнести свой пояс к ворожее. Вероятно, молодую княгиню беспокоило, что после рождения сына в 1458 году у нее больше нет детей. С помощью колдуньи она хотела вернуть себе «дар чадородия». Но ворожба дала обратный результат: надев завороженный пояс, княгиня упала в обморок и вскоре скончалась.

Возможно, колдунья была подкуплена недругами Марии Борисовны или оказалась неискусна в своем деле. Сейчас даже трудно предположить, какое ядовитое вещество использовали, но, несомненно, очень сильное, поскольку пояс надевался на платье и с телом не соприкасался.

Иван Васильевич страшно разгневался и приказал прогнать всех Полуехтовых со двора. Ворожею, похоже, не нашли. Она исчезла в неизвестном направлении, узнав о смерти великой княгини.

Таким образом, в двадцать семь лет великий князь Иван III стал вдовцом, имея на руках девятилетнего сына Ивана, прозванного Молодым для отличия от отца.

Больше года вдовец оставался неутешен — с Марией он был обручен с детства и прожил в счастливом браке пятнадцать лет. Но потом по совету митрополита и бояр стал подумывать о новой женитьбе.

В феврале 1469 года в Москву прибыло посольство из Рима. Это было достаточно необычным явлением, поскольку тесных связей с католическими странами русские князья не поддерживали. Во время приема грек Юрий Траханиот передал Ивану III письмо от кардинала Виссариона. Великому князю предлагалось жениться на византийской царевне Зое Палеолог, племяннице двух последних императоров и дочери морейского деспота (правителя) Фомы.

Решив заинтересовать великого князя, хитрый кардинал отметил, что царевна уже отказала двум женихам, французскому королю и миланскому герцогу, из-за нежелания менять православную веру на католическую.

На деле, как полагали современники, возможные претенденты на руку Зои отказались от нее сами, узнав о ее непомерной толщине и отсутствии приданого. Но разве это могло стать препятствием для Ивана III? Тучность женщины на Руси всегда считалась признаком красоты, а приданым в великокняжеской среде обычно были небольшие подарки жениху (пояс и т. д.) и личные вещи невесты. Ценились лишь знатность и обширные родственные связи будущей жены.

В этом же отношении Зоя Фоминична Палеолог была исключительно подходящей кандидатурой для Ивана Васильевича, желавшего стать государем всея Руси и навсегда свергнуть золотоордынское иго. Своей знатностью она поднимала престиж мужа, а родственными связями могла способствовать установлению контактов со многими европейскими державами, потенциальными союзниками в борьбе с Ордой.

После визита Юрия Траханиота Иван III созвал совет, на который пригласил митрополита Филиппа, мать — Марию Ярославну, видных бояр. Сообща решили, что византийская царевна может претендовать на роль новой великой княгини. Дело со сватовством откладывать не стали и вскоре отправили в Рим посольство во главе с Иваном Фрязином, итальянцем, приглашенным в Москву для организации монетного дела. На родине его звали Джан Баттист Деллавольпе.

Миссия русского посольства оказалась успешной. Иван Фрязин был принят Римским папой и кардиналом Виссарионом, с которым довольно быстро договорился об условиях предполагаемого брака. Католики надеялись, что женитьба на Зое убедит

Ивана III присоединиться к Флорентийской унии и тем самым подчинит православное духовенство Римскому папе.

Русский посол был представлен Зое, получил ее портрет и «опасные» грамоты, позволяющие проезжать без всяких препятствий через католические страны.

В конце того же 1469 года Иван Фрязин вернулся в Москву. Портрет византийской царевны произвел на всех большое впечатление, ведь до этого никто не видел изображения людей в реальном облике. Летописцы даже назвали его иконой.

Внешность невесты, скорее всего, понравилась великому князю: огромные карие глаза, черные брови, нос с горбинкой, полный рот. Взгляд спокойный и твердый. Именно так выглядит византийская царевна на скульптурном портрете, воссозданном по ее останкам экспертом-криминалистом С. А. Никитиным. Правда, это изображение дает представление о женщине пятидесяти с лишним лет.

Исследование скелета показало, что рост Зои не превышал 160 сантиметров и что она страдала некоторыми гормональными нарушениями. Они выразились в том, что под конец жизни Зоя очень располнела, черты лица стали более грубыми, появились небольшие усики и волоски на подбородке. Вызвать их могли стрессовая ситуация в детстве и резкая смена климата после переезда из Рима в Москву.

Привезенный великому князю портрет царевны не сохранился. Нет и других достаточно достоверных описаний ее внешности. Из исторической литературы известно лишь о том, что Зоя была изображена на фресках собора Сан-Спирито, посвященных жизни папы Сикста IV. На одной из них она на коленях получала от папы свадебный подарок —- кошелек с 6000 дукатов, на другой — царевна среди знати во время благословения ее братьев Сикстом IV. Но, по мнению исследователей, эти фрески были поздними и вряд ли передавали реальный облик Зои. Кроме того, в настоящее время они в плохом состоянии.

Некоторое представление о внешности византийской принцессы могут дать воспоминания о ней очевидцев-современников. Патрицианка Клариса Орсини, встречавшаяся с ней в Риме, в своих записках назвала Зою красивой. Итальянские хронисты описывали ее так: невысокого роста, с удивительно красивыми большими глазами и кожей несравненной белизны.

Многие отмечали ее благонравие, ласковое обхождение с гостями и способности к рукоделию.

Некоторые исследователи полагают, что Зоя изображена на пелене Елены Волошанки 1498 года. Хотя на ней действительно показана реальная картинка крестного хода в Вербное воскресенье, но вряд ли пелену можно считать коллективным портретом великокняжеской семьи. Дело в том, что все фигуры на ней весьма схематичны. Кроме того, среди ученых идут споры относительно того, где находится великая княгиня: в верхнем ряду в короне или в нижнем — с золотым таблоном, знаком царского достоинства, на покрывале. В целом большой интерес представляют наряды изображенных лиц, поскольку в настоящее время нет точных данных о том, как одевались женщины великокняжеского рода.

Несмотря на то что портрет Зои всем понравился, переговоры о браке были приостановлены. Во-первых, из-за сообщения Ивана Фрязина о далеко идущих планах Римского папы. Великий князь и русское духовенство не желали присоединяться к Флорентийской унии и попадать в зависимость от высших католических иерархов. Во-вторых, Иван III не считал нужным в угоду Риму портить отношения ни с Турцией, ни с Крымом — его союзниками по борьбе с Золотой Ордой и великим княжеством Литовским. В-третьих, жениху пока было не до свадьбы — новгородское боярство усиленно стремилось отделиться от Москвы и следовало его поскорее усмирить.

Отсутствие известий из Русского государства обеспокоило папу Павла II, и в 1471 году он поручил венецианскому послу, направлявшемуся в Крым, заехать к Ивану Васильевичу и вручить ему повторную грамоту с предложением руки своей подопечной. Католическое духовенство стремилось побыстрее сбыть византийскую царевну с рук и потому проявляло настойчивость. На этот раз в папском послании девушку назвали более понятным для православных людей именем Софья, а ее отца на славянский манер — Ветхословом, а не Палеологом.

Вновь Иван III, занятый борьбой с Новгородской республикой, задержался с ответом, что, конечно, не могло не обеспокоить Софью. Ведь два потенциальных жениха ей уже отказали, а один — итальянский князь Карраччиоло — до свадьбы не дожил. Других претендентов на ее руку не находилось; один язвительный современник отметил в своих записках, что после встречи с принцессой ему всю ночь снились «сало, масло и прочая жирная снедь». Значит, впереди Софью ждали пострижение в монахини и безрадостная жизнь в тиши кельи. Такая участь постигла ее сестру, бывшую королеву Венгрии, оставшуюся без престола. Поэтому, когда пришло известие о скором приезде в Рим нового русского посольства, царевна воспряла духом.

25 мая глава посольства Иван Фрязин был принят новым Римским папой Сикстом IV. Павел к тому времени умер, и забота о сироте перешла к его преемнику. На торжественном приеме присутствовали и братья царевны, Андрей и Мануил. Обменявшись подарками, обе стороны вскоре обо всем договорились. Отныне Зоя-Софья становилась невестой великого князя Ивана III.

Вскоре в Ватиканском саду в торжественной обстановке состоялся обряд обручения. Софья отдала Ивану Фрязину, заменявшему жениха, свой перстень и нательный крест, а взамен получила перстень и крест Ивана Васильевича. После этого ей было велено готовиться к отъезду.

Источники, довольно подробно описывающие обстоятельства заключения брака Софьи Палеолог и Ивана III, почти ничего не сообщают о намерениях самой невесты: хотела ли она стать женой вдовца, уже имевшего наследника престола, и ехать в далекую и малоизвестную северную страну, где у нее не было ни друзей, ни знакомых?

Все переговоры о браке происходили за спиной невесты. Никто не удосужился хотя бы описать ей внешность московского князя, особенности его характера и т. д. Обошлись лишь несколькими фразами о том, что он «князь великий, и земля его в православной вере христианской». Окружавшие царевну лица, видимо, полагали, что ей, как бесприданнице и сироте, выбирать не приходилось. Возможно, ей даже не сказали, что, став женой улусника Золотой Орды, она уронит свое царское достоинство.

Одним словом, для Софьи брак с московским князем был отнюдь не выгодной партией, а единственной возможностью избавиться от назойливой опеки католического духовенства и избежать пострижения.

Зоя-Софья Палеолог, несмотря на исключительную знатность, не была избаловала жизнью. Она родилась между 1443 — 1449 годами в семье правителя Морей (западная часть Пелопоннеса) Фомы, родного брата византийского императора Константина XL Мать, Екатерина, по одним данным, была дочерью морейского князя Захария, по другим — дочерью герцога Феррары.

Детство Зои, сравнительно безоблачное, прошло в столице Морей — городе Мистре. Отец, человек достаточно богатый и почитаемый, смог выдать старшую дочь Елену за венгерского короля. Правда, после вторжения турок она овдовела и была вынуждена закончить жизнь монахиней Леокадийского монастыря. Кроме Зои, в семье подрастали два старших брата, один из которых при бездетном императоре мог рассчитывать на его престол. Но нашествие турок на Константинополь в 1453 году смешало все планы Палеологов. В конце 50-х годов им пришлось навсегда покинуть родину и стать бездомными изгнанниками.

Сначала местом пристанища семейства Фомы стал остров Корфу. Потом по приглашению Павла II оно переехало в Рим. Благосклонность папы объяснялась тем, что Фома передал в дар католической церкви спасенную им святыню — голову апостола Андрея.

Годы скитаний не прошли даром для родителей Зои. В 1462 году умерла мать, через три года — отец. Свой последний приют он обрел в госпитале Сан-Спирито, явно недостойном его высокого сана. Таким образом, царевна, которой не было и двадцати лет, осталась сиротой на попечении Римского папы и никейского митрополита Виссариона, принявшего на себя сан константинопольского патриарха.

Вполне вероятно, что жизнь в Риме была для Зои безрадостной. Она знала, что покровители любым путем стремятся сбыть ее с рук, то есть поскорее выдать замуж чуть ли не «за первого встречного». Никто не желал считаться с интересами этой девушки, ставшей бессловесной игрушкой в руках католиков-политиканов. Видимо, их интриги настолько надоели царевне, что она была готова ехать куда угодно, лишь бы подальше от Рима.

Софья до конца выдержала роль покорной и за все благодарной сироты. При расставании она преклонила перед Сикстом колени, получила его благословение и уже упоминавшийся кошелек с 6000 дукатов. Они и стали ее приданым. Кроме того, она взяла с собой старинные греческие книги, реликвии дома Палеологов, свой не слишком богатый гардероб и все, что требовалось для рукоделия. Долгими безрадостными днями она скрашивала досуг вышиванием, которому с детства научилась от мастериц, изготавливавших чудесные покровы, пелены для украшения храмов. Это искусство издревле развивалось в Византии и заимствовалось многими странами.

Наконец после не слишком долгих сборов кортеж с невестой двинулся в путь. Это важное событие произошло 24 июня 1472 года. Сопровождать Софью вызвался папский легат (посол) Антонио Бонумбре, который хотел показать всей Европе, что невестой московского государя стала папская воспитанница. Обычно он ехал впереди процессии с католическим распятием в руке.

Маршрут Софьи проходил по городам Священной Римской империи к Балтийскому морю. Жители немецких городков приветствовали царевну и желали счастливого пути. Во время остановок отводили ей просторные дома для ночлега, снабжали продовольствием и даже дарили подарки. Эти дни запомнились бедной сироте на всю жизнь.

Наконец 1 сентября путешественники достигли Любека. Здесь задержались на восемь дней, поскольку необходимо было пересесть на корабль и дальше плыть по морю до Таллина. Трудности начались, когда пришлось до корабля добираться на небольших лодках. Софья очень боялась упасть в холодную воду и утонуть. Но этот этап прошел без происшествий. А вот плаванье по осенней бушующей Балтике оказалось очень опасным. В итоге море «носило их 11 дней». Возможно, в это время царевна не раз прощалась с жизнью. Однако судьба была к ней милостива.

21 сентября измученные путешественники наконец-то увидели берег. В Таллине, который раньше назывался Колыванем, они провели десять дней. Необходимо было прийти в себя и подготовиться к дальнейшему пути: нанять повозки, закупить продовольствие.

Первую большую остановку сделали в Тарту (Юрьеве), следующую — на русской территории в Пскове. Там уже готовились к встрече великокняжеской невесты.

1 октября в Псков прискакал из Москвы гонец и объявил на вече: «Царевна переехала море и едет в Москву. Она дочь Фомы, князя морейского, племянница императора Константина, царя царегородского, внука Иоанна Палеолога, который был зятем великого князя Василия Дмитриевича».

Дочь Василия Дмитриевича и Софьи Витовтовны Анна вышла замуж за византийского императора, но умерла бездетной во время эпидемии. Поэтому по крови Зоя не была родственницей Ивана III.

Далее гонец сообщил, что будущую великую княгиню зовут Софьей Палеолог и что ее следует встретить с большим почетом.

Псковичи были не прочь принять у себя заморскую царевну, будущую государыню. Они тут же начали варить меды, закупать продукты для богатого пира в ее честь. Посадники со знатными горожанами отправились в Изборск, чтобы там приветствовать невесту Ивана III. Однако новый гонец сообщил им, что торжественная встреча должна состояться на ливонском берегу реки Омовжи (Эмбаха).

Софья с нетерпением вглядывалась в противоположный берег. Вскоре из осеннего тумана показались большие лодки, в которых сидели одетые в дорогие меховые шубы и шапки бородатые люди. Прибывшие посадники и бояре с поклоном преподнесли Софье и ее спутникам золоченые чаши с вином и медом. Принцесса с радостью приняла дары и в ответ сказала, что считает их знаком любви и почтения будущих подданных. Вкусные напитки приободрили и согрели продрогших путешественников. На дворе стояла уже холодная и сырая осень, к которой южные жители не привыкли.

Софья заметила, что желает поскорее двинуться дальше, к дому жениха. Псковичи не стали затягивать церемонию встречи, быстро перенесли поклажу царевны и ее спутников на свои суда и вместе с гостями отплыли к русскому берегу. Там царевна с трепетом вступила на землю страны, в которой ей предстояло жить и править.

Перед Псковом путешественникам устроили новую торжественную встречу. Здесь их ждали местные жители с различными дарами, в воротах города стоял настоятель местного собора с крестом, а рядом посадник с челобитием всех псковичей.

Софья, согласно православному обычаю, приняла от священника благословение, поцеловала крест, потом взяла челобитие. После этого ее повели в Троицкий собор, где она поклонилась местным святыням и приняла участие в литургии.

Один из спутников царевны неприятно поразил местное духовенство. Это был папский легат, одетый во все красное, в перчатках, которые он никогда не снимал. Перед ним несли литое католическое распятие, которым он благословлял псковичей, встречавших Софью. В храме легат не крестился и даже не подходил к чудотворным иконам. Видимо, он старался всячески подчеркнуть, что не уважает православные святыни и что великокняжеская невеста находится под его покровительством.

Софья, несомненно, сразу заметила возмущение русского духовенства и псковичей, а потому приказала Антонио Бонумбре подойти к иконе Богоматери и поклониться ей. Царевна не хотела, чтобы будущие подданные заподозрили в ней иноверку.

После службы гостей отвели на княжеский двор, где уже были накрыты столы для пира. Местная знать стала радушно потчевать Софью и ее спутников сладкими винами, крепкими медами и самыми разнообразными кушаньями. Блюда были простыми, но сытными: жареное мясо, дичь, рыба, пироги, засахаренные плоды. Гостеприимные псковичи не оставили без внимания ни слуг, ни конюхов, ни лошадей прибывших. Все были накормлены и удобно размещены для ночлега.

Софья пробыла в Пскове несколько дней, на протяжении которых в ее честь постоянно устраивались званые обеды. На прощальном торжестве посадники, бояре и купцы преподнесли гостье множество даров, а от жителей всего города — 50 рублей, что по тем временам было значительной суммой.

В ответ царевна очень учтиво поблагодарила всех и сказала: «Теперь хочу ехать к моему и вашему государю в Москву, а за ваш почетный прием, за ваш хлеб, вино и мед кланяюсь. Когда, Бог даст, буду в Москве и когда вам будет какая нужда, то буду усердно вам помогать». Не исключено, что все это было сказано по-русски, пока шли долгие переговоры о браке, Софья вполне могла выучить язык жениха.

Ответ гостьи так воодушевил псковичей, что они бросились ее провожать до самого новгородского рубежа, устраивая на привалах новые пиры с вином, медами и яствами. Следует отметить, что Софья не забыла о своем обещании и, став великой княгиней, всегда покровительствовала псковичам, приезжавшим в столицу.

В Новгороде, уже окончательно присоединенном к владениям Ивана III, заморскую гостью ждала не менее торжественная и теплая встреча. Пиры оказались еще более роскошными и многолюдными, дары — обильнее и ценнее.

После недельной остановки путешественники вновь отправились в дорогу. На этот раз — прямо к Москве. Стояла поздняя осень. Деревья роняли последнюю разноцветную листву, лужи покрывались первым ледком. Софье и ее спутникам прислали из столицы новые теплые повозки и красивые шубы из дорогих мехов. Они вызвали восхищение у дам, поскольку в Европе такие меха ценились очень высоко. Одна шуба Софьи была подбита горностаями и покрыта алым бархатом, вторая — соболями с парчовым верхом. Женщины из ее окружения получили шубы из лисиц и белок с суконным верхом. В итоге первые впечатления от Руси у всех сложились самые благоприятные и даже радостные.

Москва также жила ожиданием встречи с великокняжеской невестой. Для пиров со всей округи свозились туши коров, баранов, свиней. Охотники были отправлены за дичью. Слуги готовили помещения для Софьи и ее спутников. Горожане доставали из сундуков самые красивые и нарядные одежды.

Не радовался приезду царевны только митрополит Филипп. От псковского духовенства он узнал, что впереди кортежа едет папский легат с католическим распятием и именно им освящает путь и благословляет русских людей. Поэтому митрополит прямо заявил Ивану III, что если «крыж» — так Филипп назвал католический крест — внесут в Кремль, то из других ворот он выедет из него и навсегда покинет столицу.

Иван Васильевич понял, что назревает скандал, который может испортить все торжество. Поэтому он отправил навстречу гостям своего боярина Федора Давыдовича Хромого, чтобы тот уговорил папского посла на время спрятать распятие. Однако католик, твердо помня наказ папы, оказался крайне несговорчивым и распятие убрать отказался. Тогда боярин, для которого приказ государя был руководством к действию, попросту вырвал распятие из рук легата и отдал своим слугам, чтобы те увезли его куда-нибудь подальше.

От такой наглости Антонио Бонумбре буквально онемел, а с ним и все присутствующие. Только Иван Фрязин попытался заступиться за католика и выразить возмущение поступком русского боярина. Но за это слуги последнего избили его и отобрали имущество.

Случившееся неприятно поразило принцессу. Она увидела, что нравы при дворе ее жениха крайне грубы, а люди бесцеремонны. Никакого уважения к иностранным подданным нет, как нет и понятия о правилах приличия и нормах поведения. Кроме того, она сразу же поняла, что любые символы католической веры вызывают у всех резкое неприятие, возмущение и раздражение. Поэтому заводить разговор о присоединении к унии даже не стоило, а о далеко идущих планах Римского папы следовало просто забыть.

Вскоре Софье пришлось пережить еще более неприятное событие — свою свадьбу. А произошло вот что. После инцидента с «крыжем» митрополит Филипп продолжал портить всем подготовку к торжественной встрече царевны. Он заявил великому князю, что отказывается венчать его с Софьей, поскольку сомневается в истинности ее православной веры. Аргументы митрополит приводил такие: греки заключили с католиками унию, а сама царевна долго жила под покровительством Римского папы.

Упрямство и подозрительность митрополита создавали препятствие для брака, к которому уже давно все было готово. Чтобы обойти его, великий князь поступил не менее решительно, чем в случае с распятием. Он приказал спешно доставить в столицу коломенского протопопа и, когда тот прибыл, велел ему готовиться к свадебному обряду. Филиппа в свои планы великий князь не посвятил.

Итак, 12 ноября 1472 года Софья Палеолог торжественно въехала в Москву. На всем пути ее радостно приветствовали нарядно одетые горожане. В воротах Кремля с крестами и дарами встретили духовенство и бояре. По обычаю ее радушно приняла будущая свекровь, Мария Ярославна. Далее предстояло посетить Успенский собор. Там ее ждал великий князь Иван Васильевич с коломенским протопопом, дружками и иными участниками церемонии. После богослужения тут же совершили обряд венчания.

Царевна, не знакомая с обычаями новой страны, была вынуждена принять все как должное. Единственное, что поразило ее, так это скромные размеры и убранство главного храма столицы и низкий сан венчавшего их священника. В то время новый каменный Успенский собор еще не был построен, а старый уже разобрали. Богослужение проходило во временном небольшом деревянном храме.

Скромность и даже камерность обряда венчания резко контрастировала с роскошным пиром, который продолжался несколько дней. Так, едва въехав в Москву, цареградская царевна тут же превратилась в великую княгиню Московскую и Владимирскую и жену Ивана III.

Спешка, с которой прошла свадебная церемония, вызывает большое удивление. Обычно она готовилась и длилась несколько дней. Причина, видимо, заключалась не только в конфликте с митрополитом Филиппом. Русская знать не представляла, какие почести следует оказывать очень знатной гостье. Поэтому было решено сразу же понизить ее статус, обвенчав с великим князем.

Однако Софья Фоминична никогда не забывала о своем царственном происхождении и по возможности подчеркивала его.

Софья Палеолог не вела дневников, поэтому нам точно не известны ее первые впечатления от России, Москвы и жениха. Но о них можно догадаться по запискам греков и итальянцев, которые в то время также впервые оказались в Московии.

Вот что написал венецианец Контарини: «Город Московия расположен на небольшом холме. Он весь деревянный, как в замке, так и около него. Через город протекает река, на которой много мостов. По ним можно переходить с одной стороны реки на другую». Значит, в конце XV века Москва выходила уже далеко за пределы Кремля и располагалась на обоих берегах Москвы-реки. Но каменных построек почти не было. Для Софьи, привыкшей жить в каменных домах, это казалось необычным. С удивлением она могла взирать на великокняжеский дворец, представлявший собой не что иное, как несколько бревенчатых домов, соединенных крытыми переходами. Избы, где располагались покои, были маленькими и тесными, с небольшими подслеповатыми окошками. Внутреннее убранство очень скромное: стены и потолок обиты красным тесом, на полах сукна, около стен — лавки с вышитыми подушками, в спальне — только деревянная кровать. Побогаче выглядела лишь горница великого князя, где он принимал послов и заседал с боярами. Там стены были расписаны «бытийным письмом», то есть жанровыми картинами на библейские сюжеты.

Казалось бы, дворец великого князя говорил о его бедности. Однако вскоре Софья обнаружила, что это не так. Иван III владел обширным и богатым краем. Об этом свидетельствовал рынок, который в зимнее время устраивался прямо на льду Москвы-реки. На нем очень дешево продавалось огромное количество говядины и свинины. Ободранные туши выкладывали на лед длинными рядами. Да и других продуктов было множество. Сотню кур или сорок уток отдавали за один дукат, крупных и жирных гусей поштучно — за мелкие монеты, дичь — целыми связками, зерно — возами. Здесь же можно было купить сено, дрова и т. д.

Мясные продукты не иссякали всю долгую зиму и позволяли москвичам питаться весьма сытно.

Правда, овощей продавалось очень мало, а фруктов не было совсем — только лесные кислые яблоки и орехи. Южанке, привыкшей к обилию южных плодов, пришлось поменять рацион, что, конечно, не могло не сказаться на ее здоровье.

Вряд ли Софье понравились и сильные холода зимой. Почти девять месяцев она проводила в тереме, поскольку на улице быстро замерзала. Однако вскоре она узнала, что русские люди предпочитают путешествовать в зимнее время по рекам, покрытым льдом. Весной и осенью все дороги превращаются в непролазную грязь, а летом в лесах много всевозможных кровососов-насекомых, которые одолевают и путников, и лошадей.

Зимой русские люди устраивали всякие увеселения: катание на санях с гор, конские бега на льду рек, потешные бои. Морозов никто не боялся, одежду шили из теплых мехов. Богатые носили лисьи и песцовые шубы, простолюдины — тулупы из овчины. Осенью и весной переходили на более легкие меха: соболя, горностая, белку. Знать щеголяла в одежде из заморских тканей: сукна, шелка, парчи. Те, кто победнее, летом ходили в платьях и рубахах изо льна, который ткали дома.

В целом русские люди показались Софье и ее спутникам очень красивыми: голубоглазые, светловолосые, румяные, но в поведении — грубоватыми. Многие горожане занимались торговлей и с утра до полудня стояли на базарах. Потом отправлялись в таверны (корчмы), где пили и ели, а затем шли домой отдыхать. Во второй половине дня работать было не принято, видимо, из-за раннего наступления темноты осенью и зимой.

Окружавшие царевну греки заметили, что многие русские склонны к пьянству, правда, почти единственным распространенным хмельным напитком был мед, настоянный на листьях хмеля. Кроме того, великий князь запрещал своим подданным бесконтрольно готовить и постоянно употреблять этот напиток.

Несмотря на странную встречу и скомканный свадебный обряд, великий князь понравился греческой царевне. Он был еще достаточно молод, тридцати с небольшим лет, высок, худощав, с красивым благородным лицом. Два его младших брата по случаю свадьбы приехали в Москву из своих уделов. Мать, вдова Василия II, жила в Кремле. С Марией Ярославной, очень доброжелательной, спокойной и исключительно богомольной женщиной, у Софьи сложились хорошие отношения. А вот пасынок сразу воспринял «грекиню» в штыки. Иван Молодой, видимо, полагал, что отцу не следовало жениться второй раз, тем более на знатной иностранке со своими обычаями и правилами поведения. При случае он грубил Софье и не оказывал необходимого почтения. Постоянные конфликты привели к тому, что Иван III поспешил женить сына и отдалить его от своего двора.

Хорошо знакомая со строгим византийским церемониалом, Софья с удивлением обнаружила, что великий князь весьма прост в обращении с подданными. Вместе с ними пирует и развлекается тем, что заставляет гостей много пить. С боярами и воеводами часто ездит на охоту, при дворе содержит большие своры и нередко лично интересуется состоянием собак и их дрессировкой.

Постепенно молодая жена выяснила, что ее супруг весьма могущественен, имеет обширные земельные владения и хорошие доходы. Ежегодно он мог класть в казну больше миллиона золотых дукатов. Одни его провинции платили дань шкурками соболей, горностаев и иными мехами, другие поставляли полотно, мясо, мед, зерно, сено, дрова — словом, все необходимое для жизни двора. Страна, с ее хорошими пастбищами, изобиловала крупным и мелким скотом, не было недостатка и в зерне. В некоторых местах, удаленных от торговых путей, скапливались огромные запасы пшеницы, ржи, гречихи, проса, пшена, гороха. Но особенно понравились Софье икра и замечательная рыба: осетры, белуги, стерляди, жирные сельди. Их всегда в изобилии поставляли к великокняжескому столу. В ее стране все это было редкими и очень дорогими деликатесами.

Таким образом, византийская царевна оказалась в богатой и обширной стране с совершенно непривычными климатом, растительностью, дарами земли, а значит, и пищей. Ее окружали люди, говорящие на другом языке, с иными нравами и обычаями. Не успев вступить на московскую землю, она превратилась в жену незнакомого и совсем чужого ей человека и отныне должна была выполнять его волю и жить по законам его державы. Для молодой женщины трудное испытание.

Кроме того, хотя Софья стала государыней для тысячи подданных, но у Ивана III она была второй женой и знала, что у великокняжеского престола уже есть наследник, а ее будущим детям уготованы лишь вторые роли удельных князей. Все это заставляло ее быть не столько супругой и матерью, сколько хитрым и дальновидным политиком.

Женившись на Софье Палеолог, Иван III также оказался в сложном положении. Прежде всего он постарался уладить конфликт с митрополитом Филиппом — предложил иерарху устроить публичный диспут с католиком и постараться его посрамить.

Филипп с радостью принял предложение великого князя, зная, что у папского легата довольно мало церковных книг. Сам он взял с собой на диспут известного своей ученостью книжника Николая Поповича. В итоге католик был посрамлен. Ни на один каверзный вопрос он не сумел дать ответа и лишь повторял: «Нет книг со мной».

Православное духовенство осталось очень довольно прениями, а папскому представителю пришлось забыть о планах объединения церквей. Софья Фоминична предпочла ни во что не вмешиваться, зная о стойкой нелюбви русских людей к католикам.

Только в начале января следующего года посольство, доставившее невесту, отправилось в обратный путь. С собой оно везло подарки и письма новой великой княгини родным и знакомым. В них она просила прислать в Москву самых разных специалистов, чтобы превратить Кремль в кусочек столь любезной ее сердцу Италии.

Пока же тоску по родине скрашивали привезенные в больших сундуках многочисленные книги —-остатки библиотеки византийских императоров, спасенные отцом Софьи.

Среди бесценных книг были труды древнегреческих философов Платона, Аристотеля, Цицерона, сочинения Аристофана и Вергилия, исторические трактаты и многие другие фолианты на греческом, латыни и еврейском языках. Правда, на Руси их могли читать очень немногие, поскольку иностранные языки знали лишь те, кто занимался международными делами.

По приказу великого князя для имущества Софьи Фоминичны отвели подвалы церкви Иоанна Предтечи у Боровицких ворот — в деревянных хоромах из-за частых пожаров хранить что-либо было опасно.

Иван Васильевич вскоре понял, что старый терем его первой жены не слишком подходит для высокородной византийской принцессы. А потому приказал к спальным помещениям пристроить повалушу, большую горницу с красиво расписанными стенами и довольно богатым убранством — коврами, бархатными подушками, массивными подсвечниками. В них она стала принимать посольства из Италии и своих соотечественников-греков. Кроме того, по просьбе Софьи к ее покоям пристроили на высоком подклете светлицу — просторное помещение со множеством окон. Там под ее руководством трудились девушки-мастерицы: ткачихи, вышивальщицы, швеи. Она обучила их особому лицевому шитью, развитому в Византии. Вскоре из-под рук вышивальщиц начали выходить замечательные изделия, похожие на яркие и красочные картины, или портреты святых.

В остальных помещениях великокняжеского терема окна делали маленькими, щелевидными, их закрывали железными ставнями от искр, которые разлетались во время частых пожаров.

Вскоре и самому великому князю потребовалась большая повалуша для приема многочисленных иностранцев, хлынувших на Русь по приглашению Софьи Фоминичны. Затем появилась средняя горница, к которой позже пристроили набережные горницу и сенник — летнее помещение без отопления и земляной присыпки на потолке, столовую-гридню. Все они были деревянными отдельно стоящими сооружениями, соединенными крытыми переходами. Над некоторыми из них возвели крытые галереи-чердаки и высокие крыши с башенками, придававшие всему комплексу весьма причудливый вид.

Но бывшая византийская принцесса мечтала совсем о другом дворце — каменном, в итальянском стиле.

Иван III вскоре понял, что следует не держать жену в подчинении, а самому прислушиваться к ее советам.

Еще в апреле 1472 года начали перестройку главного храма столицы — Успенского собора. Однако уже возведенное здание внезапно рухнуло. Софья Фоминична посоветовала пригласить из Италии опытного архитектора и разобраться в причинах неудачи русских мастеров. В 1475 году в Москву прибыл известный итальянский зодчий Аристотель Фиораванти. Он обнаружил, что собор развалился из-за плохого качества кирпича. Поэтому прежде всего принялись за изготовление хорошего строительного материала.

Аристотель правильно понял стоящую перед ним задачу: возвести храм, в котором сочетались бы черты прежнего символа русской государственности — Успенского собора во Владимире с новейшими образцами западноевропейской архитектуры. В итоге созданный им в Кремле Успенский собор поразил современников своим «величеством, высотою, светлостью, звонкостью и пространством». Внешне он повторял владимирский образец, а внутри был похож на светские палаты — без тяжелых хоров и низких сводов. Четыре круглые колонны поддерживали высокие тонкие кирпичные перекрытия.

Новый Успенский собор вскоре превратился в место проведения самых важных в стране событий: венчания на престол, бракосочетания великокняжеских особ, расширенных заседаний Боярской думы.

Переделки требовал и придворный Благовещенский собор, возведенный некогда Василием I. Для его реконструкции пригласили псковских мастеров, чьи творения очень понравились Софье во время поездки из Рима в Москву. Они не стали кардинально менять прежний храм, а лишь расширили его площадь за счет пристроек и открытой галереи. Кроме того, увеличили его в высоту. В итоге внутри даже сохранились древние хоры и алтарное помещение. Крытые переходы соединили собор с великокняжеским дворцом. В высоком каменном подклете появилось помещение для казны. Вся работа продолжалась пять лет.

Софья Фоминична посоветовала мужу соорудить специальное здание с глубокими подвалами для великокняжеского имущества, ведь, как уже говорилось, во время частых пожаров деревянные постройки сгорали дотла. Его возвели между Благовещенским и Архангельским соборами и стали называть Казенным двором. В глубоких белокаменных погребах можно было вполне надежно хранить любые ценности.

Вскоре в Москву по приглашению великого князя и «грекини» хлынули из Европы самые различные специалисты: архитекторы, строители, живописцы, ювелиры, оружейники, мастера монетного дела и лекари. Всем находилась работа в заново отстраиваемой столице. Но Софье Фоминичне этого было мало. По ее просьбе в Италию и Римскую империю одно за другим отправлялись посольства для вербовки тех, кто желал бы служить при московском дворе. Призыв нашел отклик не только у мастеров, но и у греческой знати, которая осталась не у дел после захвата Константинополя турками.

Первыми осели на русской почве родственники Палеологов — греческие князья Траханиоты, братья Юрий и Дмитрий Мануйловичи. Они приехали вместе с Софьей и сначала входили в ее окружение. Потом Юрий, получивший прозвище Старый, стал видным дипломатом и неоднократно отправлялся с посольствами к германскому императору и принимал ответные миссии. Дмитрий остался боярином в свите великой княгини. Его сын Юрий, получивший прозвище Малый, служил постельничим у старшего сына Софьи Фоминичны, Василия. После его вокняжения Траханиоты заняли при дворе ведущее место и стали главными советчиками государя.

Около великой княгини обосновались и другие греки: Ласкиревы, Ангеловы, Ховрины, Головины. Видный дипломат Федор Дмитриевич Ласкирев не раз ездил в Италию с различными поручениями. Мануил Ангелов занял должность печатника и секретаря. Ховрины, потомки выехавших из Сурожа (Судака) купцов, стали членами двора бывшей византийской царевны. Владимир и Иван Головины руководили постройкой Успенского собора, отвечая за финансовую сторону. Позднее они, как и их потомки, получили должности казначеев.

Новая греческая знать существенно потеснила московских бояр, вызвав у последних глухое недовольство и обвинения во всем «грекини».

Вскоре по желанию Софьи Фоминичны началась коренная перестройка великокняжеского дворца. Центральной его частью становится Грановитая палата — каменное здание, отделанное снаружи граненым камнем и имевшее внутри лишь одно огромное помещение. Его величественные своды поддерживал единственный столп в центре. Подняться в палату можно было по красивой парадной лестнице, названной Красным крыльцом.

Четыре года возводили Грановитую палату итальянские зодчие Марко Руффо и Пьетро Антонио Со-лари. Она была готова в 1491 году и произвела на современников огромное впечатление. С той поры именно в этом помещении стали проходить встречи иностранных послов, всевозможные парадные приемы и пиры.

На месте златоверхого терема Евдокии Дмитриевны, изрядно пострадавшего после многочисленных пожаров, соорудили новые пока деревянные палаты для Софьи Фоминичны. Затем весь старый деревянный дворец был разобран, а великий князь с семьей переехал на новый двор Патрикеевых. Все надеялись, что в скором времени удастся справить новоселье в великолепных белокаменных покоях, однако из-за опустошительного пожара Софье Фоминичне так и не удалось пожить в задуманном ею дворце. Он был завершен уже при правлении ее сына Василия.

Одновременно с постройкой нового дворца началась реконструкция стен и башен Кремля, возведенного когда-то Дмитрием Донским. Руководить всеми работами поручили итальянским инженерам и зодчим во главе с Пьетро Антонио Солари. В помощь им пригласили мастеров-каменщиков из Ростова, Пскова, Твери и самой Москвы. Грандиозная работа продолжалась десять лет. В 1495 году перед москвичами во всей красе предстала суровая и величественная крепость, стены которой были украшены зубцами и снабжены бойницами. По углам возвышались круглые башни, у центральных, с проездными воротами, имелись отводные башни с опускавшимися решетками. Позднее со стороны Красной площади был выкопан широкий ров, через который к проездным башням перекинули подъемные мосты. В итоге Московский Кремль превратился в самую большую и неприступную крепость в Европе, великокняжескую резиденцию, достойную государя всея Руси и его царственной супруги.

Софья Фоминична привечала самых разных иностранных специалистов. Серебрянник Христофор с учениками занялись изготовлением украшений и дорогой посуды. Особенно порадовал ее приезд «органного игреца» монаха Иоанна. Он принял православие и женился на русской девушке. Вскоре в Москву был привезен и орган. Великая княгиня могла теперь наслаждаться его игрой, вспоминая о далекой родине.

Некоторые историки полагали, что роль Софьи Палеолог в кремлевских преобразованиях конца XV века была незначительной. И без ее участия Иван III сверг бы ордынское иго, стал самодержцем всея Руси и превратил Москву в настоящую столицу обширного Русского государства. С этим мнением можно согласиться лишь отчасти. Несомненно, могущество московских властителей росло постепенно, на протяжении нескольких столетий и ко времени Ивана Васильевича достигло кульминации. Это позволило великому князю вести самостоятельную внешнюю политику, не оказывать почтения и не платить дань золотоордынским ханам, активно бороться с вольнолюбивым Великим Новгородом и в конце концов присоединить его к своим владениям, окончательно сломить своих соперников, тверского и рязанского князей. Брак же с Софьей Палеолог лишь ускорил естественный ход событии и придал им новый характер.

Можно предположить, что Софье, как наследнице императорского престола, не нравилось, что ее муж все еще официально считался ханским улусником и должен был унижаться перед ордынцами. Так, в июле 1476 года она с удивлением увидела, как ее гордый супруг водил за узду коня ханского посла Бочюкая, почтительно кланялся ему и т. д. Надменный ордынец всячески демонстрировал свою власть над великим князем и требовал все больше и больше дорогих подарков для хана Ахмата. Напоследок он заявил, что Иван Васильевич должен ехать в Орду за ярлыком на великое Владимирское княжение.

Софья Фоминична не стала осуждать поведение мужа при ордынских послах. Но, будучи тонким политиком, с хитрым и гибким умом, она сумела намеками убедить Ивана Васильевича окончательно порвать с Золотой Ордой. Ведь для этого у него имелось все необходимое: крепкие стены Кремля, отважное, хорошо вооруженное войско, достаточно надежные союзники.

Вряд ли бывшая византийская принцесса, сама испытавшая ужас нашествия «безбожных агарян», была сторонницей открытой схватки с ханом Ахматом. Она считала, что достаточно создать крепкий заслон на границах Русской земли. Великий князь придерживался того же мнения и организовал на окском береговом рубеже пограничную службу.

Летом 1480 года разведчики донесли, что к Москве движутся многочисленные орды хана Ахмата. Это известие повергло Софью Фоминичну в ужас. Сразу вспомнились ее детские страхи перед неверными и бегство из Морей в Италию. Возможно, она боялась не столько за себя, сколько за своих маленьких детей. К этому времени она родила двух дочерей и двух сыновей, младшему Юрию не было и года.

В панике Софья Фоминична потребовала, чтобы муж укрыл ее с детьми в безопасном месте. На этот раз выбрали Белоозеро, а не традиционную Кострому. Вместе с великой княгиней отправили и казну, которая помогла бы ей бежать в европейские страны в случае разгрома Москвы. Сборы были поспешными. С собой брали только все самое необходимое и наиболее ценное. Вскоре москвичи с удивлением могли наблюдать, как кортеж великой княгини покидает столицу.

У многих современников ее бегство вызвало осуждение. Ведь враг находился далеко, и непосредственной угрозы для Москвы не было. Даже престарелая княгиня Мария Ярославна, вдова Василия Темного, никуда не собиралась ехать, старший сын великого князя, Иван Молодой, желал возглавить полк, а сам Иван III повел свое многочисленное войско к Оке.

Не любившие «грекиню» бояре стали открыто заявлять, что все беды страны именно от нее и ее окружения: «Как приехала царевна со своими князьями, так вся земля наша и замешалася». В случае гибели государя они вряд ли позволили бы Софье Фоминичне вернуться в Москву и вновь поселиться в Кремле.

К счастью для всех, стояние на Угре — притоке Оки — закончилось полной победой Ивана Васильевича. Хан Ахмат не решился вступить в бой с русскими полками и бесславно вернулся в Орду. С этого времени ненавистное иго было сброшено окончательно. Русская земля стала свободной и независимой.

Отныне Иван III в официальных документах именовался «государем всея Русии, Божиею милостию». Иногда к нему добавлялось слово «самодержец» (по-гречески «автократор»). В посланиях к ливонскому магистру, который считался московским вассалом, титул великого князя звучал еще более пышно: «царь всея Русии» (от византийского «цесаря» или «кесаря»). В дипломатических документах теперь подробно перечислялись названия всех земель, которыми владел Иван III. На государственной печати появился византийский герб — двуглавый орел. Все это свидетельствовало о том, что московский князь стал считать себя преемником угасшей Византийской империи.

В этом подходе к возможным владениям супруги не было ничего необычного. Великий князь Литовский Витовт когда-то захватил Смоленское княжество. поскольку его жена была сестрой смоленского князя Юрия Святославича. Аналогичным образом присоединил к своим землям Нижегородское княжество великий князь Василий Дмитриевич (на эту территорию могла претендовать его мать Евдокия Дмитриевна). Схожим путем уже сам Иван III подчинил Тверь и Рязань: первое княжество принадлежало отцу его первой жены, второе — одной из дочерей Дмитрия Донского, а потом и сестре самого Ивана Васильевича Анне.

Но если Иван III лишь заимствовал византийский титул и герб, то его сын Василий III прямо объявил свою столицу Третьим Римом — центром всего христианского мира. Мысль об этом, видимо, внушила ему мать, никогда не забывавшая о своем высоком происхождении. Даже после двадцати шести лет замужества она все еще считала себя византийской принцессой. В 1499 году по ее приказу была вышита шелковая пелена для подарка Троице-Сергиеву монастырю, на которой указано, что это дар «царевны царе городской».

Великий князь не стремился поставить супругу на место. Более того, он позволял ей принимать иностранные посольства, как прямой наследнице Византийской империи. На Руси это казалось небывалым новшеством, поскольку великие княгини при живом муже самостоятельной роли не играли. Только правящие вдовы обладали этим правом.

Под влиянием жены Иван III также начал высоко возносить себя над простыми смертными. От нее он узнал, что, по византийским обычаям, правитель недосягаем для подданных и считается Божьим наместником на земле. Никто не имел права покушаться на его власть или подвергать критике его поступки. Если раньше некоторые представители двора позволяли себе вступать в спор с великим князем и говорить в его адрес грубые и бранные слова, то теперь эти вольности сурово наказывались. Жизнь и здоровье государя и членов его семьи объявлялись священными. Наказанием за покушение на них стала смертная казнь.

Великий князь, желая подчеркнуть свое величие, начал носить длинные парчовые одеяния, богато расшитые жемчугом и самоцветами. Свой трон он поднял вверх на несколько ступенек. Около него появился почетный караул из красиво одетых знатных юношей.

Простые нравы при дворе заменил чопорный византийский церемониал, подчеркивающий величие особы государя. Среди придворных появилась четкая иерархия, во многом напоминавшая византийскую. Наиболее высокое место заняли бояре из Ближней думы. Их обычно было четверо. Старшим среди бояр стал конюший, ведавший великокняжескими конюшнями. Особую значимость приобрела должность дворецкого, который занимался государевым хозяйством.

Очень почетным считалось обслуживать государя. Постельничий охранял его сон, кравчий подавал напитки и блюда за столом, стольники приносили блюда в столовую палату. Этим занимались теперь не обычные слуги, а знатнейшие люди страны из княжеских и боярских родов.

При Иване III все эти новшества многим не нравились, но при его сыне Василии III и при внуке Иване Грозном стали считаться нормой. Продвижение по служебной лестнице при дворе происходило отныне много быстрее, чем на поле брани. Все пороки византийского придворного быта (политические интриги, тайные козни, лесть и ложь) с помощью Софьи Фоминичны начали проникать во внутреннюю жизнь московского дворца. Былая грубость и простота заменяются изворотливостью и пронырством. Былые дружеские отношения между представителями знати становятся редкостью, поскольку мест «под солнцем» для всех явно не хватало.

Однако самой Софье новый уклад был на руку. Она ловко манипулировала мнениями наиболее видных бояр и умело влияла на своего непостоянного в пристрастиях мужа. Только это позволило ей в итоге выиграть в смертельной схватке за престол.

Первое время проблемы престолонаследия не волновали Софью Фоминичну. Ее первенец, дочь Елена, вскоре после появления на свет в 1474 году умерла. При дворе стали тут же поговаривать, что ждать потомства от «царегородской царевны» не стоит. Она наверняка для этого слишком тучна.

В 1475 году вновь родилась дочь, названная Феодосией. Видимо, у нее был какой-то физический недостаток, поскольку замуж ее не выдали и она довольно рано умерла (в 1501 году).

Третьим ребенком вновь оказалась девочка — дочь Елена, родившаяся в 1476-м. По сведениям современников, она была очень красива, умна и высокообразованна. но судьба уготовила ей печальную участь — умереть в неволе вдали от родного дома.

Появление на свет девочек подрывало авторитет Софьи в придворной среде, а пасынок Иван Молодой позволял себе открыто издеваться над мачехой и грубить. Это замечали даже иностранные послы, часто посещавшие Москву.

Возможно, княжичу не нравились слишком сильное влияние «грекини» на отца, новые лица и порядки при дворе. Чтобы не ссориться с сыном, Иван III поспешил объявить его своим официальным наследником и соправителем. Это навсегда закрывало путь к престолу будущим сыновьям Софьи и на время восстановило мир в великокняжеской семье.

Сблизившись с сыном, Иван Васильевич, видимо, отдалился от жены. Поэтому следующий ребенок появился на свет только через несколько лет. 25 марта 1479 года Софья Палеолог наконец-то родила долгожданного сына, получившего два имени: Василий и Гавриил. По случаю радостного события в Москву был приглашен из Рима брат великой княгини Андрей. В Италии он жил на скромную пенсию, назначенную Римским папой, поэтому надеялся с помощью сестры улучшить свое материальное положение и удачно выдать замуж дочь Марию.

Великая княгиня быстро сосватала племянницу за верейского князя Василия, который находился в родственных связях с мужем. Поскольку собственных ценностей у нее не было, она одарила молодую дорогими украшениями первой жены Ивана III — Марии. При этом даже не подозревала, что не имеет права ими распоряжаться, поскольку они являются собственностью великокняжеской семьи, передаваемой из поколения в поколение.

Несколько лет о щедром подарке никто не знал, пока в 1483 году не разразился скандал. Иван III, женив сына на молдавской княжне, задумал подарить украшения первой жены молодой невестке Елене Волошанке. Тут-то и выяснилось, что в казне их уже нет. Великий князь страшно разгневался, но Софья отговорилась тем, что не знала о традициях семьи. К тому времени на ее руках было уже пятеро маленьких детей (в марте 1480 года родился сын Юрий, в октябре 1481-го — Дмитрий), и подвергать опале жену Иван III не стал. Весь свой гнев он обрушил на Василия Верейского и потребовал вернуть подарок. Но князь счел требование слишком оскорбительным и вместе с семьей бежал в Литву.

Происшествие с драгоценностями еще раз показало Софье Фоминичне, что она находится в полном подчинении у мужа и не имеет никаких прав на общее имущество. Вероятно, у нее даже изъяли все его подарки, чтобы она не раздавала их своим бедным родственникам. На время великой княгине пришлось смириться с унижением, чтобы не потерять влияние на мужа и не подвергать своих детей опасности.

С Иваном Молодым и его женой отношения продолжали ухудшаться, что заставляло Софью постоянно думать о судьбе своих малюток, которым в будущем предстояло оказаться в подчинении у старшего полуродного им брата.

Женой Ивана Молодого стала дочь валашского (молдавского) господаря Стефана Великого Елена, прозванная Волошанкой. С ее отцом у Ивана III уже давно установились дружеские отношения. В договорных грамотах между двумя государствами постоянно указывалось, что оба правителя находятся «в свойстве и единачестве». Великого князя восхищало небывалое мужество, с которым Стефан отстаивал независимость своего небольшого государства и наносил ощутимые удары то огромной турецкой армии, то алчным литовцам. Дружить с ним было очень почетно. Кроме того, обе страны связывала общая православная вера.

Сам Стефан во время пиров часто подсмеивался над Иваном III, говоря, что московский государь слывет искусным воином лишь за столом, да на постели. Но породниться с ним не отказался.

Следует отметить, что молдавскую невесту связывало с женихом дальнее родство, ее мать была дочерью киевского князя Олелька (Александра), приходившегося внуком Софье Витовтовне и не раз посещавшего Москву. Эти родственные узы, видимо, и стали причиной сватовства именно к Елене.

Переговоры о династическом браке длились несколько лет. Наконец 14 ноября 1482 года будущая великая княгиня прибыла в Москву. До свадьбы она поселилась в Вознесенском монастыре у инокини Марфы, матери Ивана III Марии Ярославны. Это стало некоторым отступлением от традиций, согласно которым невеста сначала должна была жить под покровительством будущей свекрови, то есть Софьи Палеолог. Но из-за напряженных отношений последней с пасынком их пришлось изменить. Следует вспомнить, что саму греческую принцессу обвенчали в день прибытия и со свекровью она почти не общалась. Тогда традиции также нарушили из-за каких-то тайных соображений.

Через два месяца, уже в январе следующего года, состоялась свадьба, многолюдная и веселая, с посажеными отцом и матерью, дружками жениха и невесты, с катанием молодых на разукрашенных санях и почиванием в сенях на снопах ржи. Все происходило по старинным русским обычаям, затейливым и шуточным.

Для Софьи Фоминичны эта свадьба стала настоящим откровением, у нее самой обряд замужества был много проще и скромнее и состоял лишь из церковного венчания и праздничного пира.

Иван III сразу понял, что молодые не уживутся в кремлевском дворце с его все увеличивающейся семьей, и потому решил выделить Ивана Молодого на удел в Суздаль. Перед отъездом он и захотел одарить невестку драгоценными украшениями своей первой жены Марии, но их, как уже было сказано, в казне не оказалось.

Случай с драгоценностями показал великому князю, что в семье зреет грандиозный конфликт, для разрешения которого ему самому придется поддержать интересы одной из сторон.

Пока же судьба благоволила молодой семье. В октябре того же 1483 года в ней появился наследник — сын Дмитрий. Это еще больше закрепляло права Ивана Молодого на престол.

Софья Фоминична, напротив, оказалась в немилости. Вместе с маленькими детьми ее изолировали от внешнего мира, некоторых наиболее близких людей из числа итальянцев арестовали и бросили в тюрьму. Их обвиняли в расхищении государевой казны. Пострадали и бояре из окружения великой княгини, в первую очередь Морозовы и Салтыковы.

Все это не могло не отразиться на здоровье и настроении «грекини». Вновь она почувствовала себя одинокой и бесправной сиротой. В итоге следующая дочь, Евдокия, родилась недоношенной и вскоре умерла. Такое же горе постигло Софью в 1485 году, когда скончался новорожденный сын Иван.

Смерть детей показала Ивану III, что с женой следует обращаться более бережно, поэтому в 1485 году опалу с нее сняли и позволили, как и прежде, принимать иностранные посольства. Это оказалось как нельзя кстати, поскольку вскоре в Москву из Константинополя прибыл с детьми Иван Раль. который некогда служил Фоме Палеологу.

Софья радушно встретила соотечественников и уговорила Ивана III принять их на службу. Через два года Дмитрий и Мануил Ралевы поехали в Венецию русскими послами. Они отвезли местному герцогу богатые подарки и передали просьбу великого князя отправить к нему всевозможных мастеров и специалистов.

Только в 1490 году братья Ралевы вернулись в Москву, но не одни. Вместе с ними прибыли всевозможные специалисты: зодчие, пушечники, ювелиры, лекари и т. д. К большой радости Софьи Фоминичны, вновь приехал ее брат Андрей. С гордостью показала она ему свое большое семейство: пятерых сыновей и двух дочерей (в 1487 году у нее родился сын Симеон, а в 1490-м — Андрей). Считая брата единственно близким человеком, Софья поведала ему о своих заботах, бедах и печалях, ведь горестей и обид в ее жизни оказалось много больше, чем радости и веселья. Великую княгиню никогда не покидал страх за судьбу детей, сложно складывались отношения с подозрительным и скорым на расправу супругом, не скрывали свою неприязнь к ней пасынок и московская знать. Отчаянно пыталась она доказать всем, что в первую очередь является византийской принцессой, а потом уж великой княгиней, и, значит, по знатности, образованности и широте кругозора во многом превосходит всех, включая су-, прута.

Андрей Фомич прожил в Москве несколько месяцев и с богатыми дарами вернулся в Италию. Больше посещать сестру он не решился, поскольку вскоре ее положение стало еще сложнее.

Последний отпрыск византийских императоров умер в Риме в полной нищете, и сестра ничем не сумела ему помочь.

Пока Софья Фоминична исправно рожала детей, положение Ивана Молодого укреплялось. Были выпущены монеты, на которых его имя стояло рядом с отцовским. В дополнение к Суздалю он получил в управление и богатое Тверское княжество, потерявшее независимость.

В 1489 году великий князь пошел еще дальше — пригласил сына в Москву, чтобы вместе управлять государством. С Иваном в кремлевских покоях поселились и его жена Елена Волошанка, и маленький сын Дмитрий, прозванный Внуком.

Софье Фоминичне оставалось лишь с завистью следить за тем, как растет популярность Ивана Молодого среди московской знати, как крепнут его права на отцовский трон. Ее сыновей ожидала участь полузависимых удельных князей, которые по воле государя могли лишиться всего, оказаться в тюрьме и бесславно умереть. Однако вскоре в ее судьбе все переменилось.

В самом начале 1490 года наследник престола заболел. На его ногах появились непонятные язвы — «камчуги». Эта болезнь считалась разновидностью проказы и распространилась на Русь из Крыма. Лежащий в постели Иван с ужасом наблюдал, как постепенно кожа на ногах покрывается струпьями.

Как раз в это время прибыло посольство братьев Ралевых, доставивших в Москву лекаря Леона, прозванного Жидовином. Вряд ли он вошел в сговор с Софьей, чтобы извести молодого князя, и, скорее всего, вполне искренне хотел помочь Ивану Молодому. Его отцу он даже заявил, что примет казнь, если не спасет наследника. Леон, видимо, не подозревал, что «камчуга» неизлечима, поскольку никогда раньше не встречался с этим недугом.

Действия заморского врача, судя во всему, были стандартными для того времени. Сначала больному дали настойку из трав («зелье»), потом поставили банки («жгли склянницами по телу») и наконец сделали согревающие компрессы на ноги. Вероятно, Леон полагал, что язвы появились от простуды.

В итоге интенсивная врачебная «помощь» привела к тому, что в ночь на 8 марта Иван Молодой умер. Скорее всего, его кончина была неизбежной, а неправильное лечение ее только ускорило.

Иван Васильевич тут же заподозрил Леона в злом умысле и решил, что тот в угоду «грекине» специально уморил наследника престола. Началось расследование, но оно не принесло никаких результатов. В ту пору точно определить причину смерти человека не могли. Однако венецианского врача все же казнили. За кремлевскими стенами установили плаху и публично, в назидание другим горе-лекарям, Леона обезглавили.

Воспользовавшись новой ситуацией, Софья Фоминична стала активно выдвигать в наследники своего сына Василия, которому исполнилось уже одиннадцать лет. Правда, по новой традиции, установленной Дмитрием Донским, престол предназначался Дмитрию Внуку. Но он был моложе Василия, воспитывался вдали от деда и, значит, не был так же близок и дорог ему, как сын.

Усилия великой княгини не пропали даром. В том же 1490 году Василию дали в кормление (право собирать налоги) Тверское княжество. Это было первым шагом к победе, хотя титула великого князя он еще не имел.

Елене Волошанке оставалось лишь оплакивать своего безвременно умершего супруга и надеяться, что подрастающий сын все же получит причитающийся ему по закону престол. Эта надежда была вполне реальной, поскольку московские бояре не любили заносчивую Софью, а значит, и ее детей. Они лишь ждали удобного случая, чтобы окончательно оттеснить от трона «царегородскую царевну» и ее потомство.

Иван III, хотя и любил своих сыновей, все же не собирался ради них резко менять сложившуюся традицию престолонаследия. Кроме того, он не желал обижать невестку, зная, что это рассорит его с молдавским государем Стефаном Великим и дядей Елены, великим князем Киевским, в будущем возможным правителем великого княжества Литовского. За Софьей же стояли лишь ее нищие родственники-изгнанники.

Вскоре в великокняжеской семье произошло одно неприятное событие, которое убедило Софью Палеолог в том, что ей следует еще активнее бороться за престол.

У Ивана III был младший брат Андрей, угличский удельный князь, проживавший в своих владениях. Но великий князь считал себя главным правителем и ожидал от брата полного подчинения. Как-то раз он потребовал, чтобы Андрей отправил свою дружину в помощь крымскому хану Менгли-Гирею, союзнику Москвы. Однако угличский князь решил, что его воины не должны проливать кровь за интересы неверных, и не послал их на юг.

Узнав о своеволии брата, Иван Васильевич тут же решил жестоко его наказать. В сентябре 1491 года он пригласил Андрея в гости — «хлеба ести». Не подозревавший о коварстве великого князя Андрей вскоре прибыл и поначалу был принят вполне радушно. В кремлевском дворце его ждал богато накрытый стол во главе с хозяином. Братья поели, поговорили, потом Иван III под каким-то предлогом ушел, а вместо него в палате появились вооруженные бояре. Со слезами на глазах они сказали изумленному Андрею, что он арестован. Под охраной его отвели в тюрьму и заковали в кандалы. В Углич тут же отправили вооруженных воинов, которые схватили сыновей и всех бояр князя.

Андрей Угличский прожил в неволе только два года и в возрасте сорока семи лет умер. В народе его прозвали Горяем за трагическую участь. Его сыновьям пришлось провести в тюрьме почти полвека. Никто не знал, в чем их вина перед государем.

Случай с Андреем Угличским показал Софье Фоминичне, каким жестоким и коварным может быть ее супруг по отношению даже к близким родственникам и как следует избегать неосторожных поступков и слов.

Пока же судьба благоволила многодетной матери. Киевскому князю, дяде Елены Волошанки, не удалось стать великим князем Литовским. Его трон получил сын умершего короля Казимира Александр. Будучи достаточно дальновидным политиком, он решил породниться с Иваном III, что укрепило бы его позиции среди православных северских князей, которые в массовом порядке переходили на службу в Москву. В невесты он выбрал красавицу Елену, одну из дочерей Софьи Фоминичны.

В ноябре 1492 года в Москву прибыл литовский посол Станислав Глебович для решения вопроса о династическом браке. Предложение Александра показалось и Ивану III, и Софье выгодным. Великий князь рассчитывал с помощью дочери окончательно закрепить за собой завоеванные литовские земли, обрести еще большую популярность среди православных жителей соседней страны, а в дальнейшем даже предъявить права на ее территорию. Великая княгиня полагала, что брак дочери с достаточно сильным и богатым европейским государем возвысит ее, укрепит положение в Москве и в будущем поможет брату Василию выиграть схватку за московский престол.

Однако переговоры о браке затянулись, в частности из-за пожара, опустошившего Москву и надолго оставившего великокняжескую семью без постоянного пристанища.

Деревянный город горел часто, но два пожара 1493 года надолго остались в памяти современников. Первый случился в апреле. Огненная стихия уничтожила в Кремле все деревянные здания, уцелели лишь каменные постройки: церкви и новые палаты дворца. Второй, июльский, оказался еще более разрушительным.

Все началось с маленькой свечки, случайно упавшей в деревянной церкви святого Николая в Замоскворечье. Из-за сильного ветра пламя перекинулось на соседние дома, а потом и на кремлевские постройки.

В страхе металась Софья по палатам боярина Патрикеева, где временно жила ее семья. Она не знала, как спасти своих маленьких детей, задыхавшихся от дыма и громко кричавших. Особенно беспокоили ее Евдокия, которой был только год, трехлетний Андрей и шестилетний Семен. Остальные три сына и две дочери стали более взрослыми и сами могли спастись.

Вскоре прибывший Иван Васильевич распорядился вывезти детей и жену за город, в безопасное место. Обычно это были Воробьевы горы. С них объятый пожаром город выглядел особенно зловеще.

Только когда в Москве не осталось ни одного здания, огонь потух сам собой. Оказалось, что на этот раз пострадали и все только что возведенные каменные постройки. Успенский собор, Грановитая палата и митрополичий двор выгорели изнутри, а церковь Иоанна Предтечи у Боровицких ворот буквально рассыпалась на части. Для Софьи это стало большим ударом, поскольку в подвалах церкви хранилось ее личное имущество, в том числе и драгоценные древние книги. Их потом пришлось с трудом вытаскивать из-под завалов. Меньше пострадала великокняжеская казна, которая содержалась в глубоких каменных подвалах сразу нескольких храмов.

Для простых людей бедствие оказалось еще более страшным. Двести человек сгорели заживо в своих домах, все остальные превратились в бездомных и нищих. Старые люди сказывали, что даже не могли припомнить подобного разрушительного пожара в столице.

На несколько месяцев великокняжеская семья переселилась в бревенчатые избушки за Яузой. Только к зиме кремлевские покои были частично восстановлены, но не в столь великолепном виде, как хотелось бы Софье Палеолог. Ее мечты воплотил в жизнь сын Василий. В 1508 году, уже после смерти родителей, он справил новоселье в каменном кремлевском дворце. Кроме Грановитой палаты, в нем было еще несколько обширных помещений для пиров и приемов. Средняя палата, расписанная внутри золотом, получила название Золотой, рядом с ней располагалась Столовая палата для обычных пиров, более скромно украшенная.

После вынужденного перерыва в Москву вновь прибыли литовские послы для переговоров о династическом браке. Сначала между двумя державами был заключен долгожданный мир, потом состоялось заочное обручение жениха и невесты — обмен кольцами и крестами. Оба этих важных события завершились великолепным пиром, на котором присутствовали не только мужчины, но и невеста Елена и Софья Фоминична. По новому церемониалу, введенному «грекиней», женщинам на пирах быть не полагалось. Исключение составляли только свадебные торжества (раньше княжеские жены могли пировать вместе с мужьями, сидя напротив них).

Елена первый раз выходила в свет, поэтому ее платье из парчи с узорами отливало золотом и серебром, пояс был обильно украшен жемчугом и драгоценными камнями, на голове сиял алмазный венец, красиво оттеняя черные косы. Софья Фоминична предпочла ярко-малиновый бархат с изящной жемчужной вышивкой и желтое атласное покрывало, на котором сверкала золотая нашивка — знак царского достоинства. На голову она надела кику с паволокой и самоцветами. В таком наряде ее чрезмерная полнота не выглядела безобразно, напротив, придавала фигуре внушительный и даже величественный вид.

Поначалу великую княгиню мало волновали проблемы веры, с которыми должна была столкнуться дочь в доме мужа-католика. Ведь сама она всю свою юность провела под покровительством Римского папы. Но Иван III не желал, чтобы Елена изменяла православию, и наказывал ей твердо хранить свою веру и стать опорой для всех православных в Литве. Это, по его мнению, позволило бы еще больше склонить их на сторону Москвы. В условиях брачного договора он настоятельно подчеркивал, что Александр не имеет права «нудить» жену переходить в католичество. Получалось, что дочь становилась его тайным эмиссаром в Литве.

Наконец в январе 1495 года все сборы были закончены и санный поезд будущей великой княгини Литовской двинулся в путь. Он протянулся почти на версту.

Впереди ехали вооруженные до зубов воины — защита от разбойников и любых недругов, далее — знатные люди из свиты. Сама Елена сидела в закрытой, обитой внутри бархатом и мехами кибитке, похожей на маленький домик. Сзади в более скромных кибитках следовали боярыни и дворянки, за ними нескончаемой чередой тянулись обозы с пожитками и приданым. Иван III не захотел отдать будущему зятю земли и предпочел ограничиться всевозможными ценностями: дорогой посудой, мехами, тканями и т. д. Заключал процессию конный отряд в полном боевом вооружении.

Софья Фоминична, стоя на высокой кремлевской стене, со слезами на глазах смотрела вслед дочери. Хотя она надеялась, что судьба Елены сложится более счастливо, чем ее собственная, но материнское сердце ныло от дурных предчувствий. И не напрасно. Брак Елены оказался крайне неудачным. В Литве она очутилась на положении пленницы и больше никогда не встретилась ни с отцом, ни с матерью, ни с братьями и сестрами.

Династический брак никому не принес ожидаемого результата, поскольку каждая из сторон преследовала свои прямо противоположные цели. Александр настаивал на том, чтобы жена приняла католичество и этим показала пример другим православным людям в Литве. Елена, помня отцовские наставления, оставалась тверда и, как могла, поддерживала своих единоверцев. Когда конфликты с мужем достигали апогея, она отправляла родителям отчаянные письма с мольбой о помощи и защите, что еще больше осложняло отношения между двумя странами и провоцировало новые военные столкновения.

Даже после смерти Александра Елена Ивановна не смогла вернуться домой, поскольку пыталась склонить литовскую знать перейти в подданство к брату Василию, ставшему к тому времени московским государем.

По приказу нового великого князя Литовского Сигизмунда ее заточили в одном из замков. Свою мать она пережила только на десять лет.

Долго великий князь Иван Васильевич не мог решить, кого объявить своим наследником: старшего сына Василия или Дмитрия Внука. Разница в возрасте между обоими претендентами составляла только четыре года. Обоих он поселил в кремлевском дворце, обоих привлекал к делам, к каждому приглядывался.

Наконец осенью 1495 года соперникам устроили испытание. Сам великий князь с Дмитрием Внуком и сыном Юрием отправился с инспекционной поездкой в недавно присоединенный Новгород Великий, а Софью Палеолог и Василия оставил «на государстве» в Москве. Им следовало самостоятельно управлять страной в его отсутствие. Летописцам почему-то очень запомнилась эта поездка Ивана III, и они описали ее весьма подробно.

Сначала великокняжеское семейство отправилось в Успенский собор на церковную службу, после которой все помолились у чудотворных икон Богоматери и святых. Далее в сопровождении Софьи и детей Иван III дошел до кремлевских ворот. Здесь, поцеловавшись и простившись с теми, кто оставался дома, отъезжающие вскочили на коней. Елена Волошанка благословила сына Дмигрия, Софья Фоминична — Юрия.

И вот большая процессия двинулась в дальний путь. Всего с великим князем ехали 150 бояр, окольничих, детей боярских и различной челяди. На повозках везли походные палатки, продовольствие, смену одежды.

Почти полгода провел великий князь в Новгороде, не только инспектируя местные земли, но и занимаясь организацией военных походов в глубь шведской территории. Несмотря на лютые морозы и обильные снега, военная кампания прошла успешно, и в начале апреля 1496 года великий князь с богатой добычей вернулся в Москву. Во время отсутствия Ивана III ничего страшного в государстве не случилось, и совместное правление Софьи Фоминичны и Василия прошло спокойно. Казалось, оба претендента достойно выдержали первый экзамен на зрелость.

Однако вскоре два дворянина, сопровождавшие Ивана III и Дмитрия в Новгород, донесли Софье Фоминичне и Василию, что великий князь очень полюбил внука во время поездки и теперь собирается официально объявить его своим наследником. По его указанию дьякам уже дано задание разработать особую процедуру венчания на великое княжение, поскольку прежняя, с участием золотоордынских послов, не подходила для суверенного государства.

Для Софьи это известие прозвучало как гром среди ясного неба, но, придя в себя, она приготовилась нанести удар первой. Яд был надежным и хорошо испытанным средством решения политических проблем (достаточно вспомнить непонятную смерть первой жены Ивана III, Марии, а затем и ее сына Ивана Молодого).

Великая княгиня попросила верных ей боярынь разыскать и привести к ней ворожей, умеющих изготавливать смертельное зелье. Последним она посулила хорошую награду за напиток, убивающий человека наповал. Лихие бабенки пообещали исполнить волю государыни. Главной жертвой должен был стать Дмитрий Внук, но не исключено, что и самого Ивана III могли заодно убрать с дороги сыновей Софьи.

Не бездействовал и Василий. Вместе с близкими ему дворянами и дьяками он собрался бежать в Вологду и на Белоозеро, где хранилась большая часть государевой казны (на случай нападения на Москву ордынцев). Там после ее захвата предстояло уже поступать по обстоятельствам: либо бежать в Литву, если не удастся устранить Дмитрия Внука, либо с триумфом вернуться в столицу, если тог будет убит.

Но этим планам не суждено было сбыться. Софья и Василий не учли, что в великокняжеском дворце слишком много соглядатаев и наушников Ивана III.

После недолгого разбирательства в декабре 1497 года начались расправы над заговорщиками. Княжич Василий был арестован и под стражей посажен на собственном дворе. В тереме Софьи Фоминичны провели обыск и допросили всех ее прислужниц. Те рассказали о приходе ворожей с зельем. По приказу великого князя «лихие бабы» были найдены и казнены — ночью их утопили в проруби Москвы-реки.

Самое жестокое наказание ждало дьяков и дворян, склонявших княжича Василия к побегу. Шестерых казнили прямо на льду Москвы-реки у моста: Афанасию Еропкину отсеют и сначала руки, потом ноги и, наконец, голову; Поярку Рунову — только руки, а потом и голову. С остальных четверых сразу сняли головы.

Кроме того, многих прислужников княжича бросили в тюрьму.

Таким образом, Софья Фоминична и Василий полностью лишились верного им окружения и сами попали в опалу. В довершение всего Иван Васильевич начал опасаться жены, перестал посещать ее спальню и вместе проводить время. Все это воодушевило многочисленных врагов «цареградской царевны». С еще большим рвением они принялись уговаривать Ивана III поскорее официально объявить Дмитрия Внука своим наследником.

Для Софьи наступил самый мрачный период в жизни. Казалось, все ее честолюбивые мечты и замыслы окончательно рухнули.

Иван III не стал затягивать с объявлением Дмитрия Внука наследником, намереваясь сделать этот акт публичным и торжественным. Дьякам поручили составить подробное описание всей церемонии, взяв за образец византийскую коронацию (Софье это показалось вдвойне обидным).

Все должно было происходить в Успенском соборе. Сбоку от алтаря установили помост с тремя стульями, красиво убранными белым бархатом с золотой вышивкой. Помост был покрыт красной материей с золотыми украшениями, а на полу, там, где пройдут великий князь с Дмитрием, постелили бархатные ковры. Посреди церкви на налое положили княжескую шапку и бармы и закрыли их покрывалом.

Наконец 4 февраля 1498 года все высшее духовенство во главе с митрополитом, одетое в свои лучшие парадные одежды из золотой парчи, собралось в соборе. В установленное время в главные двери храма вошли Иван III и Дмитрий, которых митрополит Симон встретил и благословил крестом. После этого дьяки стали петь многолетие великому князю, а он с внуком обошел собор, прикладываясь к чудотворным иконам Владимирской Богоматери и митрополита Петра. Затем Иван III и митрополит сели на приготовленные стулья, а Дмитрий взошел на помост и встал рядом с ними. Ниже его остались сыновья великого князя и Софьи, Юрий и Дмитрий, предположительно будущие помощники нового великого князя. Софью Фоминичну и Василия на церемонию венчания не допустили, но, думается, они и сами не захотели бы увидеть, как рушатся их мечты.

Когда в соборе установилась тишина, Иван III выступил с речью: «Отче, митрополит! Божьим велением от наших прародителей до нас дошел такой обычай: отцы великие князья первым своим сыновьям передавали великое княжение, и меня мой отец благословил великим княжением, и я благословил при себе своего первого сына Иоанна также. Однако по Божьей воле моего сына Иоанна не стало, а у него остался первый сын Дмитрий. Именно его Бог дал мне вместо сына. Поэтому именно его я благословляю ныне при себе и после себя великим княжеством Владимирским, Московским, Новгородским и Тверским. И ты, отче, благослови его на великое княжение».

После возложения на плечи Дмитрия барм, а на голову — княжеской шапки все сели на приготовленные стулья, что означало: Дмитрий по своему положению уравнялся с дедом и официально стал его соправителем.

Завершили церемонию поучительные речи митрополита Симона и Ивана III, в которых говорилось о необходимости любить правду, быть милостивым, справедливо судить подданных и заботиться обо всем православном христианстве.

При выходе из храма, а позже на крыльце Архангельского и Благовещенского соборов Дмитрий Внук был трижды осыпан Юрием золотыми и серебряными монетами (к радости собравшихся на Соборной площади москвичей). В заключение наследник престола в полном великокняжеском облачении посетил деда, который уже вернулся в свои покои, и мать, Елену Волошанку, с нетерпением ожидавшую в своем тереме горячо любимого сына. Ей казалось, что наконец-то одержана победа над властолюбивой и заносчивой «цареградской царевной» и теперь никто не осмелится покушаться на жизнь Дмитрия, а переменчивые в своих пристрастиях московские бояре сплотятся вокруг нового наследника.

Елене захотелось запечатлеть триумф сына на красочной пелене, которую она собиралась подарить храму или монастырю, чтобы все богомольцы его увидели. Она, по примеру Софьи, имела светлицу с искусными вышивальщицами, которым и было дано задание изготовить пелену, похожую на вышитый ковер.

В качестве сюжета выбрали церковную процессию в Вербное воскресенье 8 апреля 1498 года. Она проходила вскоре после венчания Дмитрия Внука и хорошо отражала расстановку сил при великокняжеском дворе. На наш взгляд, в центре композиции — фигуры Ивана III и Дмитрия в просторных одеяниях, расшитых по вороту и рукавам жемчугом. Рядом с ними родственники и бояре в островерхих шапках-колпаках. Один из мужчин на переднем плане в коротком платье, подпоясанном красивым кушаком, и с плащом на плечах — видимо, какой-то знатный князь из числа родственников Ивана Васильевича. Около него сыновья Софьи Юрий и Дмитрий по прозвищу Жилка. Они безбородые. Софья Фоминична с сыном Василием, вероятно, изображены крайними слева. Это как бы подчеркивало их удаленность от тех, кто стоял во главе страны. На Софье платье-хитон и покрывало с золотым таблоном — знаком царского достоинства.

Некоторые исследователи полагали, что Софья Фоминична изображена выше, в короне, плаще и платье. Рядом с ней седовласый великий князь в короне и плаще. Однако над их головами нимб, свидетельствующий о святости, а это значит, что они не могли быть реальными людьми.

Для Софьи Фоминичны пелена невестки стала своеобразным вызовом, ведь именно она активно культивировала на Руси лицевое шитье, а ее вышивальщицы считались самыми искусными. Спрятав на время обиду, «грекиня» ожидала подходящего момента, чтобы отомстить сопернице.

Небывалая церемония венчания сына на великое княжение и освящение всего действа главой Церкви притупили бдительность Елены Волошанки и окружавших ее лиц. Они решили, что победа окончательна и бесповоротна. На Дмитрия Внука, пятнадцатилетнего подростка, она повлияла самым нехорошим образом. Получив титул великого князя, он стал считать себя по власти равным деду. Самозабвенно судил и рядил простых людей, жаловал и отправлял в опалу бояр и воевод. Глупый юноша не понимал, что дед лишь позволил ему поиграть во власть, которую из своих рук выпускать не собирался. Однако его заблуждениями ловко пользовались некоторые хитроумные придворные, получая личную выгоду.

Державшаяся ранее в тени Елена Волошанка стремилась занять при дворе место опальной Софьи и выступить с самостоятельными инициативами во внешней и внутренней политике. Прежде всего она начала демонстрировать свои активные контакты с отцом Стефаном Великим, который вел вооруженную борьбу с великим княжеством Литовским, и попыталась вовлечь в нее Ивана III. Кроме того, она стала проявлять заботу о судьбе опальных новгородских священников и дьяков, которых архиепископ Геннадий обвинял в еретичестве.

Для Ивана Васильевича война с Литвой, возможно, и была бы выгодной, если бы не одно «но» — женой великого князя Литовского Александра была его родная дочь Елена. Все обострения отношений с ее мужем самым роковым образом сказывались на положении Елены в Вильно. На это, как бы исподволь, стала указывать Софья Фоминична, получавшая от дочери жалобные письма.

В мягкой форме она убеждала великого князя больше думать об интересах собственных детей и семьи, нежели о невестке-молдаванке, пекущейся о своем отце, и ее тщеславном сыне, обуреваемом жаждой власти.

Как капля точит камень, так и тихие слова жены возымели действие. Иван Васильевич в полном соответствии со своими прозвищами Горбатый (видимо, упрямый) и Грозный вновь задумал навести порядок в семье. Свои прежние установления он решил заменить на противоположные. Это означало, что время триумфа Елены Волошанки и Дмитрия Внука закончилось. Великий князь не захотел терпеть посягательств на собственную власть, которые, как убеждала его хитрая супруга, исходили от невестки и внука.

Первыми жертвами великокняжеского гнева стали видные бояре: двоюродный брат Ивана III — князь Иван Юрьевич Патрикеев с сыном Василием и его зять, князь Семен Иванович Ряполовский. Почему — не ясно, поскольку эти князья всегда оставались верными соратниками государя. Возможно, их обвинили в том, что при подписании брачного договора с великим князем Литовским Александром они плохо учли интересы княжны Елены и тем самым оказались причиной ее горькой участи. Ведь именно Патрикеев и Ряполовский ездили когда-то в Литву для решения вопроса о династическом браке.

В феврале 1499 года на льду Москвы-реки князю Ряполовскому публично отсекли голову. Такая же участь ожидала и Патрикеевых, но митрополит уговорил великого князя пощадить своих родственников и лишь постричь их в монахи. В марте того же года соперник Дмитрия Внука Василий получил титул великого князя и соправителя отца. В управление ему были даны богатые торговые города Новгород Великий и Псков, однако жители последнего его права не признали.

Чтобы окончательно упрочить положение сына, хитрая гречанка принялась убеждать мужа поискать тому невесту в одном из европейских королевских домов.

Наиболее выгодной партией могла стать дочь датского короля Иоганна принцесса Елизавета. Переговоры между двумя странами продолжались несколько лет, но закончились безрезультатно. Препятствием оказалась разница в вероисповеданиях и то, что невеста уже была помолвлена с одним из немецких князей, его женой она потом и стала.

Летом 1499 года в Москву пришла весть: дочь великого князя Елена больна и болезнь вызвана тем, что муж усиленно принуждал ее принять католичество.

Более того, он изолировал жену от мира и начал гонения на православных князей, находившихся в ее окружении. Ге, в свою очередь, покинули Литву и перешли на службу в Москву.

Для Ивана III жалобы дочери и просьбы бывших литовских князей Бельских, Трубецких, Мосальских и других помочь им отстоять свои земельные владения от посягательств Александра послужили поводом для начала войны с великим княжеством Литовским.

Василий, желая продемонстрировать отцу свою доблесть, возглавил войско. Удача оказалась на стороне русских полков, которые стали наступать по всем направлениям.

Хотя лично Василий добиться каких-либо успехов не смог, стареющий и прихварывающий Иван III радовался тому, что его сын способен возглавить великокняжеское войско. Зато Дмитрий Внук никакой инициативы не проявил, предпочитая во время военных действий находиться за крепкими кремлевскими стенами. Это существенно подорвало его авторитет в глазах деда.

Не дремала и Софья Палеолог, зорко следившая за любыми промахами Елены Волошанки и ее отпрыска. Она внушила мужу, что покровительство невестки новгородским священникам может рассорить его с высшим духовенством. К тому же еретики — сторонники новгородского сепаратизма, который следует искоренять огнем и мечом.

Иван III, сначала сам высоко оценивший образованность и кругозор представителей новгородского духовенства и пригласивший некоторых из ' них в Москву, решил, что жена права. Связи невестки с еретиками он счел весьма подозрительными.

Окончательно подорвал доверие великого князя к Елене и Дмитрию Внуку инцидент с итальянскими мастерами — пушечниками, серебряниками и другими. По приглашению Софьи Палеолог они должны были прибыть в Москву в 1500 году, однако вскоре стало известно, что молдавский государь Стефан, отец Елены, задержал их у себя. Четыре года они не могли покинуть его страну и, видимо, трудились во славу Молдавского государства. Узнав об этом, Софья тут же заявила мужу: «Суди сам, кто радеет об интересах твоей державы, а кто чинит нам всяческие препятствия».

Эта последняя капля резко повлияла на отношение Ивана Васильевича к внуку. Со второй половины 1500 года тот уже не допускается к каким-либо государственным делам. Возможно, отстранение от власти вызвало возмущение тщеславного юноши. Он стал грубить деду, которого считал лишь своим соправителем, и тем самым окончательно подписал себе приговор.

Летописцы зафиксировали: «11 апреля 1502 года великий князь Иван наложил опалу на внука своего, великого князя Дмитрия, и на его мать, Елену. С этого времени он не велел называть его великим князем».

Все закончилось тем, что Дмитрий Внук и его мать оказались в тюрьме, а через три дня наследником государя всея Руси был официально объявлен Василий. Борьба у московского трона завершилась победой Софьи Фоминичны и ее старшего сына.

Однако до своего полного триумфа, до того дня, когда ее сын Василий станет государем всея Руси, Софья Фоминична не дожила. 7 апреля 1503 года она умерла.

Летописи не содержат никаких сведений о причинах ее кончины. Вероятно, тогда смерть в возрасте, превышавшем пятьдесят лет, считалась естественной. На самом деле Софью Фоминичну могли истощить частые роды, резкая смена климата после переезда в Россию и ожесточенная борьба за престол для старшего сына.

На миниатюрах Лицевого свода XVI века изображено прощание с останками Софьи Палеолог. На первой — Иван III и знатные женщины стоят у гроба, в котором великая княгиня лежит в полном парадном облачении: на голове корона, платье богато расшито жемчугом и драгоценными камнями. На второй — ее отпевают в соборе. Она уже не на высоком помосте, а в простом гробу. На ней саван с длинными рукавами, полностью закрывающими руки. На голове низко надвинутое покрывало с красивой вышивкой. В таком виде она, вероятно, и была погребена, поскольку остатки ее головного убора обнаружили антропологи.

Великий князь Иван III не намного пережил супругу. В том же 1503 году он стал «изнемогать» от непонятного недуга, вызванного, как считали, многочисленными прегрешениями государя. Чтобы замолить грехи, в сентябре того же года он отправился с Василием и остальными детьми в грандиозную поездку по монастырям. Всюду Иван Васильевич истово молился и раздавал щедрую милостыню на помин души скончавшейся супруги. Видимо, Иван III чувствовал свою вину перед Софьей, которая много сделала для возвышения Руси и существенно подняла престиж власти великого князя. Кроме того, она оставила сыновей, способных стать опорой трона и принять скипетр из слабеющих рук отца.

В следующем году Иван Васильевич составил духовную грамоту, где главным наследником Русской державы объявлялся Василий.

Младшие братья получали очень небольшие уделы и при этом должны были полностью выполнять волю брата.

Перед смертью, которая наступила 27 октября 1505 года, Иван Васильевич захотел помириться с внуком. Он приказал привести его в свои покои для беседы, но вряд ли она оказалась плодотворной. Великий князь был немощным, прикованным к постели стариком, Дмитрий — озлобленным молодым человеком с неудовлетворенными амбициями. Общего языка они, конечно, не нашли.

Без всяких оговорок следует признать, что Софья Фоминична Палеолог была выдающейся женщиной с подлинно государственным умом и талантами опытного политика.

Европейски образованная, с широким кругозором и глубокими познаниями в разных науках, она помогла великому князю Ивану Васильевичу превратиться из улусника Золотой Орды в самодержца и государя всея Руси. Не без ее активного участия окрепли и расширились международные контакты Русского государства, особенно со странами Западной Европы.

По инициативе Софьи Фоминичны Московский Кремль стал напоминать мини-Италию. В нем творили итальянские зодчие, строители, ювелиры, пушкари, мастера монетного дела, лекари и даже музыканты. На месте старых и обветшалых сооружений эпохи Ивана Калиты и Дмитрия Донского возник грандиозный Кремль, превосходивший все аналогичные постройки Западной Европы. Современников восхищали Успенский и Архангельский соборы, великолепная Грановитая палата, уникальная колокольня, подвесной мост через глубокий ров на Красной площади, замысловатые помещения нового великокняжеского дворца.

Глядя на величественные постройки Кремля, следует помнить, что немалую роль в их создании сыграла греческая царевна Зоя, которой пришлось постоянно вести борьбу за будущее своих сыновей.

В смертельной схватке за престол для старшего сына Василия она одержала верх, хотя способы ее борьбы вряд ли можно признать честными и открытыми. В Москве ей пришлось вспомнить обо всех интригах и уловках императорского двора угасшей Византии.

Что может ее оправдать? Только то, что политика — дело грязное, и то, что Софья была многодетной матерью, защищавшей жизнь и интересы своих детей.