Завещание чудака. Рассказы

I

Жила на свете крысиная семья: папаша Ратон, мамаша Ратонна, их дочка Ратина и ее двоюродный братец Ратэ. И были у них слуги: повар Рата и горничная Ратана.[209] Так вот с ними со всеми произошли такие необыкновенные приключения, дорогие мои детишки, что я не могу отказать себе в удовольствии поведать их вам.

Случилось это во времена фей и колдунов, когда звери умели разговаривать. Наверное, тогда-то и родилось выражение «болтать глупости»,[210] хотя звери говорили не больше глупостей, чем люди — и те, что жили давно, и те, что живут теперь.

Итак, слушайте, я начинаю свой рассказ.

II

В самом красивом городе тех времен, в самом красивом доме жила добрая фея. Звали ее Фирманта. Она творила столько добра, сколько могла, и все любили ее. Должно быть, в те времена живые существа жили по законам «метампсихоза». Не пугайтесь этого длинного слова: оно означает, что все живые организмы поднимались по эволюционной лестнице, переходя со ступеньки на ступеньку, пока не достигали уровня человека. Каждый рождался моллюском, потом делался рыбой, затем птицей, четвероногим, и наконец — мужчиной или женщиной. Случалось, однако, что приходилось идти обратной дорогой по злой воле какого-нибудь волшебника. И тогда беднягу ждала ужасная жизнь! Представьте, что вы уже побывали человеком и вдруг вновь превращаетесь в устрицу! К счастью, в наши дни такого уже не случается. А в те далекие времена добрые духи поднимали живое существо по лестнице, а злые — опускали. Правда, если враждебные людям чародеи злоупотребляли своим могуществом, Создатель лишал их на время чудодейственной силы. Само собой разумеется, фея Фирманта была воплощением добра и никогда никому огорчений не доставляла.

Однажды утром она сидела за завтраком в зале, убранной коврами и украшенной цветами. Солнечные лучи, проникавшие в окна, вспыхивали ослепительными бликами на фарфоре и серебре. Только что служанка доложила, что завтрак подан — прекрасный завтрак, на который феи имеют полное право, и потому не следует обвинять их в гурманстве. Но едва фея села за стол, как в дом постучали. Служанка поспешила к двери и, вернувшись, сообщила, что пришел какой-то молодой человек.

— Проси, — сказала фея.

Он был очень красив, этот юноша лет двадцати, выше среднего роста, с добрым и мужественным лицом, просто, но изящно одетый. Гость поклонился и представился, что произвело на фею приятное впечатление. «Наверное, ему что-то нужно, — подумала она. — Что ж, помогу с радостью».

— Что вам угодно, юный красавец?

— Добрая фея, — сказал молодой человек, — я очень несчастен, все мои надежды только на вас.

И замолчал в смущении.

— Я слушаю, — подбодрила его фея. — Как вас зовут?

— Мое имя Ратэн, — ответил юноша. — Я не богат, но пришел просить не богатства, а счастья.

— Полагаете, одно без другого возможно? — улыбнулась фея.

— Думаю, да.

— Вы правы. Продолжайте, мой юный друг.

— Еще в облике крысы, до того как стать человеком, я побывал в одной славной семье. Кажется, понравившись на редкость благоразумному главе дома, я не пришелся по душе его супруге, потому что не очень богат. Однако их дочь Ратина смотрела на меня с такой нежностью!.. Скоро я предложил ей руку и сердце. И думаю, мое предложение в конце концов было бы принято, если бы не страшное горе…

— Что же случилось?

— Я стал человеком, а Ратина осталась крысой.

— Не беда, — сказала Фирманта, — подождите немного, пока она не превратится в девушку.

— Я бы подождал! — воскликнул юноша. — Но, к несчастью, на Ратину обратил внимание некий сеньор, привыкший потакать любым своим прихотям. Все должны беспрекословно подчиняться его воле!

— Кто же этот сеньор?

— Принц Кисадор. Он предложил Ратине переехать в его дворец, где она станет счастливейшей из крыс, посулил ей много денег. Ратина вопреки воле матушки отвергла принца. Отказал ему и папаша Ратон, понимая, что иначе я умру от горя. Невозможно описать гнев Кисадора! Ратина хороша даже сейчас, в образе крысы, какова же будет она, превратившись в юную девушку! Конечно, добрая фея. Ратина станет еще прекраснее, и принц женится на ней! Однако его счастье обернется непоправимым несчастьем для нас…

— Но ведь принц получил отказ, — возразила фея. — Чего же вы боитесь?

— Всего, — вздохнул Ратэн. — Принц обратился к Гарда-фуру…

— К этому колдуну! — воскликнула Фирманта. — К злодею, который приносит всем одни горести и с которым я давно сражаюсь…

— Именно так, добрая фея.

— Гардафур только и думает, как бы сбросить вниз живые существа, с таким трудом добравшиеся до верхних ступеней развития.

— Увы, добрая фея…

— К счастью, сейчас Гардафур лишился на какое-то время волшебной силы за то, что употребил ее во зло.

— Да, но, когда принц обратился к нему, тот еще обладал этой силой. Прельстившись посулами принца, испугавшись его угроз, Гардафур пообещал отомстить семейству Ратон за пренебрежение к его важной особе.

— И выполнил обещание?

— О да, добрая фея!

— Каким же образом?

— Превратил честных крыс в устриц! И теперь они вынуждены жить на мели Самобрив, где моллюсков — кстати, прекрасного качества — ловят и продают по три франка за дюжину! Такая беда может случиться и с семейством Ратон! Теперь вы понимаете всю глубину моего горя?

Фирманта с жалостью внимала словам молодого человека. Она вообще сочувствовала чужим невзгодам, в особенности если речь шла о несчастной любви.

— Что можно сделать для вас? — спросила она.

— Добрая фея, — отвечал Ратэн, — раз уж моя милая Ратина не может уйти с мели Самобрив, превратите и меня в устрицу, чтобы я находился рядом с любимой.

Он произнес это так печально, что Фирманта растрогалась и, взяв Ратэна за руку, сказала:

— Вы же знаете, феям нельзя опускать живые существа на низшие ступени. Но зато я в состоянии поднять Ратину…

— О, сделайте это, умоляю вас!

— Нужно только, чтобы она прошла промежуточные стадии, прежде чем снова станет очаровательной крысой, которая затем превратится в девушку. Так будьте же терпеливы, подчинитесь законам природы и доверьтесь…

— …вам, добрая фея!

— Да, мне! Я сделаю все, что смогу. Однако не забывайте: нам предстоит выдержать страшную борьбу. Принц Кисадор, хотя и самый глупый из принцев, — опасный противник, и если Гардафур вновь обретет волшебную силу до того, как вы станете супругом прекрасной Ратины, мне будет трудно победить колдуна, ибо он ничуть не слабее меня.

Фея и Ратэн какое-то время еще разговаривали, как вдруг услышали слабый голос — трудно было понять, откуда он шел:

— Ратэн, мой бедный Ратэн, я люблю тебя!

— Это она, Ратина! — воскликнул юноша. — О добрая фея, пожалейте ее!

Он словно обезумел: бегал по комнате, заглядывал под столы и стулья, открывал ящики шкафов, словно Ратина могла там спрятаться.

Фея жестом остановила его.

И тогда, дорогие мои, произошло нечто странное. На столе в серебряном блюде лежало полдюжины устриц, только что доставленных с мыса Самобрив. Посредине красовалась самая большая, красивая, выделяясь среди других блеском и совершенством раковины. И вдруг устрица стала расти, увеличиваясь на глазах, и наконец раскрыла створки. Из складок ее воротничка выглянуло обрамленное белокурыми волосами личико с огромными глазами, полными нежности, прямым носиком и алыми губками.

— Ратэн! Дорогой Ратэн!..

— Это она! — вскричал юноша.

Конечно же, то была Ратина, он сразу узнал ее. Ибо надо вам сказать, что в те далекие, волшебные времена живые существа могли иметь человеческие лица еще до того, как становились людьми.

До чего хороша была Ратина в своей перламутровой раковине! Настоящая драгоценность в драгоценном футляре!

— Ратэн! Милый Ратэн! — лепетала она. — Я слушала все, что ты сейчас говорил, я знаю, госпожа фея обещала помочь нашему горю. О, сделайте что-нибудь, ведь, превращенная в устрицу, я никуда не могу убежать! Скоро принц Кисадор заберет меня к себе, чтобы дождаться, когда я превращусь в девушку. Так я навсегда потеряю моего дорогого Ратэна!

Голос ее звучал так жалобно, что бедный юноша едва находил силы ей отвечать.

— О моя Ратина! — горестно прошептал он и в порыве нежности протянул руку к бедному маленькому моллюску. Но фея остановила его и осторожно вынула жемчужину, которая пряталась в створке раковины.

— Возьми ее!

— Зачем? — изумился Ратэн.

— Здесь целое состояние, оно тебе пригодится. А сейчас мы отнесем Ратину на мель Самобрив, и я подниму ее на следующую ступеньку…

— Не меня одну, добрая фея! — взмолилась Ратина. — Подумайте о моем добром отце, о матери и двоюродном брате! Подумайте о наших верных слугах…

Створки раковины медленно закрывались.

— О моя Ратина! — вздохнул юноша.

— Ступайте к мели! — приказала фея.

Ратэн осторожно прижал к губам раковину: ничего дороже для него в целом свете не было.

III

Отлив. У кромки мели Самобрив тихо плещут волны прибоя. Небольшие зеркальца воды посверкивают между камнями. Мокрый гранит блестит, точно отполированное черное дерево. Приходится ступать по вязким водорослям, стручки их лопаются и выбрасывают фонтанчики светлой жидкости. Того и гляди, поскользнешься и упадешь.

Сколько же здесь моллюсков! Похожие на толстых улиток ботинии, съедобные ракушки мидии и гребешки и, конечно, устрицы, тысячи устриц!

Полдюжины самых красивых прячутся под водорослями. Впрочем, нет, их только пять — шестое место свободно!

Вот они открывают свои раковины навстречу солнцу, чтобы подышать морским воздухом, и вдруг раздается жалобное пение, похожее на молитву.

Створки раковин медленно раздвигаются, из них выглядывают знакомые лица. Вот папаша Ратон, мудрец и философ, спокойно принимающий жизнь во всех ее проявлениях. «Конечно, — думает он, — снова стать моллюском после того, как был крысой, несладко. Однако надо смириться». Вторая устрица полна гнева, глаза ее мечут молнии, она тщетно пытается выпрыгнуть из раковины. Это мадам Ратонна.

— Оставаться в этой тюрьме, — возмущается она, — мне, первой даме нашего города! Превратившись в человека, я могла бы стать фрейлиной, быть может, даже принцессой! Какой же мерзавец этот Гардафур!

Из третьей раковины выглянула рожица кузена Ратэ, откровенного дурачка, впрочем, не лишенного хитрецы. Он, точно заяц, то и дело прислушивается к малейшему шуму. Нужно заметить, что кузен был не прочь поволочиться за кузиной, да только Ратина, как известно, любила другого, и Ратэ, конечно, ее ревновал. «Ах, ах, что за судьба! Прежде я мог по крайней мере удирать от кошек. А теперь вместе с дюжиной других устриц меня положат на стол богача, грубый нож раскроет створки раковины, и я буду проглочен… возможно, даже живьем!»

В четвертой устрице вы без труда узнали бы Рату, тщеславного, бесконечно гордого своими познаниями и талантом повара.

— Проклятый Гардафур! — кипятился он. — Ух, доведись мне схватить тебя хотя бы одной рукой, живо сверну тебе шею! Подумать только, Рата, который умеет готовить такое прекрасное рагу, что его даже назвали моим именем,[211] вдруг засунут в эту проклятую раковину! И моя жена Ратана…

— Я здесь, — донесся голос из пятой раковины. — Не огорчайся так, мой бедный Рата! Хоть я и не могу к тебе подойти, зато мысленно всегда с тобой. И, поднимаясь по ступенькам превращений, мы всегда будем вместе!

Добрая Ратана! Простая, добродушная, скромная толстушка, она очень любила мужа и так же, как он, была бесконечно предана хозяевам.

Печальное пение звучало как скорбный гимн. Сотни несчастных устриц, жаждавших освобождения, присоединились к жалобному хоралу. От этих звуков сжималось сердце. Хорошо еще, что Ратон и Ратонна не знали, что их дочери не было с ними. Внезапно хор смолк. Раковины закрылись.

Свирепый Гардафур в колпаке и длинном одеянии колдуна появился на берегу. Рядом шествовал разодетый в шелка принц Кисадор. Вы не можете себе представить, до какой степени самовлюбленным и смешным был сей важный сеньор: ступал медленно и важно, выписывая ногами всевозможные кренделя, желая показать, какая грациозная у него походка.

— Где мы? — обратился он к колдуну.

— Это мель Самобрив, мой принц! — Гардафур склонился в низком поклоне.

— А где же семейство Ратон?

— Там, куда я их посадил по приказанию вашей светлости.

— Ах, Гардафур! — воскликнул принц, покручивая ус. — До чего же хороша маленькая Ратина! Просто восхитительна! Она непременно должна стать моею! Я щедро плачу тебе, и, если подведешь, берегись!

— О принц, — отвечал Гардафур, — я сумел превратить всю крысиную семью в моллюсков, но меня лишили моей волшебной силы, и сделать из них людей я не могу…

— Знаю, Гардафур. Это-то и приводит меня в бешенство!

Они вышли на мель в тот самый миг, когда с другой ее стороны появились фея Фирманта с Ратэном. Юноша прижимал к сердцу раковину, где скрывалась его возлюбленная.

— Гардафур, — строго сказала фея, — что ты здесь делаешь? Какую новую пакость задумал?

— Фирманта, — ответил за колдуна принц Кисадор, — ты же знаешь, что я без ума от прелестной Ратины. Правда, она отвергла мое предложение и теперь, вероятно, с нетерпением ждет, когда ты превратишь ее в юную красавицу…

— Когда я превращу ее в красавицу, — отвечала фея Фирманта, — девушка будет принадлежать тому, кого выберет сама.

— Значит, этому наглецу Ратэну, которого Гардафур превратит в осла, как только я вытяну ему уши!

Услышав такое оскорбление, юноша чуть не бросился на принца, чтобы разделаться с ним, но фея удержала его.

— Умерь свой гнев, — сказала она. — Сейчас не время мстить. Увидишь: оскорбления принца обернутся против него же. Делай, что я велела, и уйдем отсюда.

Ратэн подчинился и, в последний раз прижав устрицу к губам, оставил ее среди родных.

А тут как раз к мели Самобрив подступил прилив и водная гладь простерлась до самого горизонта, где море сходится с небом.

IV

В часы прилива скалы с правой стороны оставались сухими, вода никогда, даже в бурю, не доходила сюда. Именно в этих скалах и укрылись принц с колдуном, ожидая отлива, чтобы взять драгоценную устрицу.

Принц рвал и метал. Как ни могущественны были в те времена принцы и короли, даже они не могли соперничать с волшебной силой феи. Так будет и впредь, если мы когда-нибудь вернемся к той счастливой поре.

— Сейчас, во время прилива, — сказала Фирманта, — Ратон и все его семейство поднимутся на одну ступеньку. Я превращу их в рыб, и они смогут уже не опасаться врагов.

— А вдруг колдун с принцем займутся рыбной ловлей? — встревожился Ратэн.

— Не волнуйся, я послежу за ними.

К несчастью, Гардафур их подслушал и тут же вместе с принцем направился к берегу.

Фея протянула волшебную палочку к залитой водой мели Самобрив. Семейство Ратон раскрыло свои раковины, и оттуда выскользнули рыбы, дрожащие от радости после нового воплощения.

Папаша Ратон превратился в храбреца-калкана[212] с бугорчатым коричневым боком. Был бы он человеком, то смотрел бы на вас, что называется, в оба глаза — они располагались у него на левом боку. Мадам Ратонна стала морским дракончиком с перистыми плавниками и острыми иглами на спине. Она была очень красива: чешуя ее переливалась всеми цветами радуги.

Мадемуазель Ратина преобразилась в изящную китайскую дораду,[213] почти прозрачную и совершенно неотразимую в своем красно-черно-голубом наряде. Повар Рата предстал в облике суровой морской щуки с длинным телом и огромной пастью до самых глаз. Из-за острых зубов он походил на небольшую акулу, свирепую и прожорливую. Ратана оказалась жирной форелью с коричневыми пятнами и двумя подковками, словно нарисованными на серебристых чешуйках; она вполне могла бы стать украшением стола тонкого гурмана.

И наконец, кузен Ратэ обернулся мерлангом[214] с зеленовато-серой спинкой. Правда, по странной прихоти судьбы превращение совершилось лишь наполовину: туловище заканчивалось не хвостом, а раковиной. До чего же смешон был бедный кузен!

Итак, после того как Фирманта взмахнула волшебной палочкой, мерлан, форель, щука, дорада и морской дракончик в ликовании закружили в прозрачной воде, как бы возглашая:

«Спасибо тебе, добрая фея!»

V

Далеко в море появилась лодка с красноватой мачтой. Подгоняемая свежим ветерком, она шла прямо в бухту. В лодке сидели принц и колдун — местные рыбаки обещали продать им улов.

Рыболовы забросили в море трал — огромный кошель, тот, что волочится по дну и захватывает множество всякой живности: моллюсков, ракушек, крабов, креветок, омаров, лиманд,[215] дорад…

Ужасная опасность грозила семейству Ратон, только что освободившемуся из устричного плена! Попадись они в сеть, случится непоправимое: вместе со всеми бедняги угодят в корзины, а оттуда — на прилавки. И прелестная дорада, похищенная принцем, будет навсегда потеряна для возлюбленного!

Но внезапно завыл ветер, море вздыбилось, началась гроза. Вскоре разразилась настоящая буря. Страшные волны обрушились на суденышко. Рыбаки не успели выбрать сеть, она оборвалась, несмотря на все усилия рулевого, а лодка, налетев на рифы, разлетелась в щепки. Самоотверженные рыбаки с трудом спасли Кисадора и Гардафура.

Это добрая фея устроила такой ураган. Да вот и она сама идет вместе с Ратэном, и в руке у нее волшебная палочка. Семейство Ратон при виде феи сразу успокоилось и принялось беззаботно плескаться в волнах. Весело переворачивался с бока на бок калкан, грациозно скользил в воде морской дракончик, щука, поминутно открывая хищную пасть, хватала мелкую рыбешку, стремительно проносилась форель, неуклюже двигал плавниками мерлан, которому ужасно мешала его раковина. А дорада? Дорада будто ждала, что Ратэн бросится в воду. Однако фея удерживала его.

— Нет, — говорила она, — вы окажетесь вместе не сейчас, потерпи.

VI

Что за прекрасное место, город Ратополис! Расположен он в королевстве, названия которого я не помню. Где-то оно, конечно, находится, но не в Европе, не в Азии, не в Африке и не в Океании. Во всяком случае, должен сказать, что пейзаж там напоминает Голландию: прозрачные ручьи, пышная зелень, просторные пастбища, где пасутся самые тучные стада в мире.

Как и в любом городе, в Ратополисе есть улицы, площади и бульвары, но на этих улицах, площадях и бульварах вместо домов высятся великолепные, двадцати сортов, сыры — красноголовые голландские, грюийеры, честеры. Внутри них прогрызены этажи, квартиры и комнаты. Здесь живет население крысиной республики — многочисленный мудрый и скромный народ. Воскресными вечерами, часам к семи, крысы и крысихи выходят прогуляться и подышать свежим воздухом. Они хорошо работали всю неделю, пополняя запасы, и теперь, на седьмой день, могут и отдохнуть.

В один из таких дней и появился в Ратополисе принц Кисадор со своим неразлучным Гардафуром. Узнав, что члены семейства Ратон, побывав рыбами, снова превратились в крыс, колдун решил подстроить им ловушку.

— Как подумаю, что из-за проклятой феи они вновь стали крысами!.. — негодовал принц.

— Для нас же лучше, — успокаивал его Гардафур. — Рыбам легко ускользнуть, изловить же крыс не составит особого труда. Красотка Ратина окажется в наших руках, и рано или поздно ей придется полюбить вашу светлость.

От этих слов фатоватый Кисадор выпятил грудь колесом и стал строить глазки хорошеньким крысихам.

— Ну как, Гардафур, — строго вопрошал он, — все ли у нас готово?

— Да, принц. На этот раз Ратина не ускользнет!

И Гардафур показал принцу колыбельку из листьев, стоявшую в углу площади.

— Ловушка спрятана в колыбельке. Обещаю, красотка сегодня же окажется во дворце вашей светлости и ее не сможет не покорить ваше обаяние и тонкость ума.

Глупый принц с восторгом внимал грубой лести.

— Идем сюда! — воскликнул наконец Гардафур. — Она не должна нас заметить.

Оба свернули в соседнюю улицу.

И в самом деле на площади появилась Ратина, но не одна — ее провожал Ратэн. До чего же было прелестно это создание с нежным лицом блондинки и грацией юной крыски.

— Ах, дорогая Ратина, — вздыхал молодой человек, — как жаль, что ты еще не превратилась в девушку! Если бы для того, чтобы жениться на тебе, мне пришлось бы самому стать крысой, я бы не задумался ни на минуту. Но это невозможно…

— Придется подождать, дорогой Ратэн…

— Снова ждать! Вечно ждать!

— Какие пустяки! Ведь ты знаешь, что я люблю тебя и буду только твоей. А фея охраняет нас, так что нечего бояться коварного Гардафура и противного Кисадора.

— Я проучу этого наглеца! Этого дурака! — в сердцах воскликнул Ратэн.

— Нет, прошу тебя, не ищи с ним ссоры, — испугалась Ратина. — За принцем всюду следует стража! Наберись терпения и помни: я люблю тебя!

Молодой человек нежно прижал ее к сердцу и поцеловал крошечные лапки. Тут Ратина почувствовала, что устала.

— Вот колыбелька, Ратэн, — сказала она, — в ней я всегда отдыхаю. Иди домой, передай отцу с матерью, что я жду их здесь, а потом мы отправимся на праздник.

И она скользнула в колыбельку, не заметив спрятанную в листьях коварную крысоловку.

Раздался сухой щелчок пружины. Решетка упала вниз, и бедняжка оказалась в ловушке.

Крик гнева вырвался из груди Ратэна, и почти одновременно раздались торжествующие вопли Гардафура — со всех ног мчался он к крысоловке вместе с принцем Кисадором.

Напрасно Ратэн яростно тряс решетку, пытаясь ее сломать, все было тщетно. Тогда он бросился бежать по главной улице Ратополиса, чтобы вызвать подмогу.

А тем временем злодеи извлекли Ратину, и принц склонился перед ней в галантном поклоне.

— Наконец-то ты в моих руках, малышка, уж теперь не убежишь.

VII

Дом, где обитала семья Ратон — прекрасный голландский сыр, — был один из самых великолепных в Ратополисе. Салон, столовая, спальни, а также все остальные комнаты отличались отменным вкусом. Дело в том, что семейство Ратон принадлежало к городской знати и пользовалось в Ратополисе всеобщим уважением.

Возвратившись в прежнее состояние, папаша Ратон, этот мудрый философ, ничуть не возгордился. Он остался таким же, как раньше, — истинным мудрецом, исполненным достоинства и скромности, так что Лафонтен[216] вполне мог бы удостоить его звания президента Совета Крыс — ведь и в самом деле многие земляки спрашивали у него совета. Вот только подагра одолевала папашу Ратона, и теперь он ходил, опираясь на костыль, если только болезнь не приковывала его к большому креслу. В сей напасти премудрый муж обвинял сырость; недаром же ему пришлось не один месяц провести па мели Самобрив. Папаша Ратон ездил лечиться на воды, причем самые лучшие, но вернулся оттуда еще более нездоровым. Это было весьма прискорбно, ибо подагра делала его как бы недостойным дальнейших превращений. Метампсихоз не распространялся на тех, кто подвержен подагре — болезни богачей, следовательно, Ратону самой судьбой предназначалось оставаться крысой — во всяком случае, до тех пор, пока он не излечится от недуга.

Но мамаша Ратонна оказалась неспособной отнестись к несчастью философски. Как, у будущей гранд-дамы супруг — обыкновенная крыса да еще прикованная к креслу?! Есть от чего сгореть со стыда! Она стала невыносимо раздражительной и сварливой, совсем не такой, какой была прежде, — ссорилась с мужем, бранила служанок за плохую работу, хотя сама не объясняла толком, чего, собственно, хочет. Короче, жизнь ее близких превратилась в ад.

— Вам совершенно необходимо вылечиться, мой друг, — говорила Ратонна мужу, — уж я сама позабочусь…

— Да я ничего другого и не желаю, — уверял Ратон. — Но боюсь, это невозможно, придется смириться навсегда остаться крысой…

— Крысой! И я буду вашей женой… Да на что это похоже? А тут еще дочка влюбилась в юнца, у которого ни гроша за душой! Какой позор! А ведь я могу стать принцессой, и тогда наша Ратина тоже станет принцессой…

— В таком случае и я стану принцем, — лукаво усмехался Ратон.

— Это вы-то станете принцем, с вашим хвостом и лапами? Нет, вы только посмотрите на него! Каков красавец!

Вот так мамаша Ратонна ворчала и сердилась целыми днями, чаще всего срывая зло на кузене Ратэ. Бедный кузен и вправду был смешон и жалок: крыса спереди и рыба сзади. Его хвост мерлана вызывал насмешки окружающих. С таким украшением попробуйте понравиться красотке Ратине или кому-нибудь еще в Ратополисе!

— За что я так наказан? — горевал Ратэ. — Чем прогневал природу?

— Убери-ка с глаз долой свой ужасный хвост! — ворчала в ответ Ратонна.

— Не могу, тетушка!

— Ну так отрежь его! Отрежь, да и все!

Повар Рата вызвался самолично произвести операцию, чтобы использовать пресловутый хвост для своих кулинарных целей. Это было бы изумительное блюдо к праздничному столу!

Праздник в Ратополисе? Ну да! Семейство Ратон собиралось принять участие в народном гулянье и лишь ожидало возвращения Ратины. Но вдруг возле дома остановилась карета. Фея Фирманта, разодетая в золото и парчу, прибыла с визитом. Улыбаясь, слушала она важные разглагольствования Ратонны, громкие стенания Раты, вздорные речи Ратаны и беспрестанные жалобы несчастного кузена Ратэ. Впрочем, она высоко ценила здравый ум Ратона, обожала прелестную Ратину и делала все возможное, чтобы помочь ей выйти замуж по любви. В присутствии феи даже матушка Ратонна не осмеливалась упрекать молодого человека за то, что он не принадлежит к знатному роду.

— Вы так нужны нам, добрая фея… — вздыхала Ратонна. — Когда же наконец я буду гранд-дамой?

— Терпение, терпение, — посмеивалась Фирманта. — Природе придется основательно поработать, а для этого нужно время.

— Но почему природа оставила мне рыбий хвост, после того как я стал крысой? — хныкал кузен Ратэ. — Пожалуйста, мадам, помогите от него избавиться!

— Увы, Ратэ, — отвечала Фирманта, — вам и в самом деле не повезло. А все из-за вашего имени! Будем надеяться, что вы избавитесь от хвоста, превратившись в птицу.

— О! — воскликнула тщеславная Ратонна. — Как бы я хотела стать королевой вольера!

— А я — аппетитной толстой индюшкой, начиненной трюфелями! — наивно добавила глупенькая Ратана.

— А я — королем птичьего двора! — подхватил Рата.

— Вы станете теми, кем станете! — провозгласил папаша Ратон. — Что касается меня, то из-за подагры я буду по-прежнему крысой, и это лучше, чем нелепо топорщить перья и важничать, как делают многие мои знакомые птицы!

Тут дверь распахнулась и на пороге показался бледный растрепанный Ратэн. В двух словах он рассказал о том, что Ратина попала в ловушку коварного Гардафура.

— Ах вот ты как, злой колдун! — воскликнула фея. — Вновь за старое! Ну хорошо, посмотрим, кто кого!

VIII

А в Ратополисе готовился между тем большой праздник, и он бы — поверьте! — понравился всякому. Судите сами: повсюду разноцветные флаги, арки из зеленых веток, дома на улицах убраны коврами, везде замечательные сюрпризы и на каждом перекрестке — музыка! Ведь крысы — лучшие на свете мастера хорового пения, голоса у них невыразимой прелести, нежные, точно флейты. А как замечательно исполняют они произведения своих композиторов: Крысини, Крыгнера, Крысснэ и многих других.[217]

Но что, безусловно, не может не вызвать восхищения, так это кортеж всех крыс планеты, а также тех, кто, не являясь крысой, достоин так называться.

Тут можно встретить крыс, похожих на скупца Гарпагона,[218] с драгоценной шкатулкой под мышкой, и старых вояк-ворчунов, способных ради повышения по службе перерезать все человечество; здесь вы услышите музыку крыс-трубачей с хвостом на носу, какие приделывают себе ради шутки африканские зуавы;[219] а вот бегают туда-сюда церковные крысы, кроткие и застенчивые, рядом же с ними — подвальные, обожающие поживиться за казенный кошт;[220] но больше всего замечательных крыс-танцоров, исполняющих виртуозные па[221] из классических балетов.

Вот в какой компании шествовало семейство Ратон под предводительством феи, но никто из них и не замечал великолепного зрелища; все думали лишь о Ратине, несчастной Ратине, безжалостно отнятой у них.

Процессия приблизилась к площади. Крысоловка стояла на месте, но Ратины в ней не было!

— Верните мне мою дочь! — простонала Ратонна, сейчас у нее не было других желаний. Ее вид тронул бы, конечно, любое, даже каменное, сердце.

Напрасно пыталась фея умерить свой гнев на Гардафура — сурово поджатые губы, глаза, в которых не осталось и тени доброты, говорили сами за себя.

Послышался гул голосов. Это был кортеж облаченных в великолепные костюмы принцев, князей, маркизов, короче, самых высокопоставленных сеньоров в сопровождении гвардии. Над всеми возвышался принц Кисадор, он раскланивался направо-налево, снисходительно улыбаясь народу, который подобострастно глядел на него снизу вверх. А позади, среди слуг, тащилась несчастная Ратина. Она не смела даже помыслить о побеге, так ее охраняли. В глазах, полных слез, застыло невыразимое страдание.

Гардафур шагал рядом, не спуская с нее глаз.

— Ратина, девочка моя!

— Ратина, моя дорогая невеста! — в один голос воскликнули Ратонна и Ратэн, пытаясь пробиться к ней.

Нужно было видеть, какой насмешливой улыбкой одарил их Кисадор, какой вызывающий взгляд устремил на Фирманту коварный Гардафур. Вот он каков! Хоть и лишен на время волшебной силы, а все же перехитрил фею — и как: с помощью простой крысоловки! По случаю этой победы знатные сеньоры наперебой возносили принцу хвалу, а тот милостиво принимал поздравления.

Фея подняла руку с волшебной палочкой, и на глазах у всех свершилась новая метаморфоза.[222]

Папаша Ратон, разумеется, остался крысой, зато Ратонна превратилась в роскошную попугаиху, Рата — в павлина, Ратана — в гусыню, а кузен Ратэ — в цаплю, хотя бедняге снова не повезло: сзади вместо прекрасного оперения висел голый крысиный хвост. Но главное: над толпой взмыла в небо прекрасная голубка — Ратина.

Представляете себе, как опешил от неожиданности принц Кисадор? В какую ярость пришел Гардафур? Участники процессии — придворные и слуги — ахнули и бросились бежать за белоснежной горлицей.

Внезапно картина переменилась. Вместо центральной площади Ратополиса возникла зеленая лужайка, окруженная со всех сторон деревьями. Тысячи птиц слетелись сюда, чтобы приветствовать новых собратьев. И вот уже счастливая Ратонна, гордая дивным оперением, радостно перелетает с дерева на дерево, а пристыженная Ратана не знает, куда спрятать свои уродливые гусиные лапы.

Почтенный дон Рата распускает веером хвост, словно всю жизнь был павлином, а бедный кузен Ратэ шепчет:

— Вечный я неудачник!..

Прекрасная голубка покружилась над лужайкой и, нежно воркуя, опустилась на плечо молодого человека, шепнув ему на ухо:

— Я люблю тебя, мой Ратэн! Люблю…

IX

Куда же мы с вами попали, дорогие мои читатели? Да, мы опять очутились в неведомой стране, название которой мне неизвестно. Впрочем, тропической растительностью и храмами, чьи силуэты четко вырисовываются на фоне голубого неба, она, пожалуй, напоминает Индию, а ее обитатели — индусов.

Войдем в караван-сарай — огромный шатер, открытый любому путнику. Здесь собралось все семейство Ратон. Фея велела своим подопечным покинуть Ратополис, дабы избежать мести принца, и не возвращаться, пока они не станут достаточно сильными, чтобы победить. Ведь и Ратонна, и Ратана, Рата и Ратэ пока всего лишь птицы! Да, семейство превратилось в чудных птиц, только бедной Ратане не повезло, и она одиноко разгуливала по двору, сетуя на судьбу:

— Увы, горе мне! Стремительная форель, достойнейшая крыса, превратилась в гусыню, в простую домашнюю гусыню! В любую минуту ей можно свернуть шею и, нашпиговав каштанами, запечь в духовке.

Немного подумав, она вздохнула еще более горестно:

— Кто знает, не придет ли подобная мысль в голову моему мужу… Ведь он меня теперь наверняка презирает! И в самом деле, можно ли представить, чтобы такой великолепный павлин уважал глупую гусыню? Ну, была бы я хоть индюшкой! Нет, в таком обличье я больше не нужна супругу.

Вскоре ее опасения подтвердились. На заднем дворе появился спесивый Рата, красавец павлин. Он гордо подрагивал разноцветным хохолком, ерошил будто золотом и драгоценными камнями расшитые перья, а потом распустил роскошный хвост, похожий на переливающийся всеми цветами радуги шелковый веер. Ну, разумеется, разве может столь прекрасная птица удостоить внимания какую-то гусыню, одетую лишь в сероватый пушок и коричневые перья? Вот какой разговор произошел между ними:

— Мой дорогой Рата!

— Кто смеет произносить мое имя?

— Я…

— Гусыня?

— Ну да, ваша Ратана!

— Фи, какой ужас! Оставьте меня в покое!

Тщеславие порождает глупость. Гордыня всегда глупа, и примером гордецу служат обычно его хозяева. А хозяйка повара, надменная Ратонна, тоже не скрывала презрения к своему супругу…

Да вот и она, собственною персоной в сопровождении мужа, дочери с женихом и несчастного кузена Ратэ.

Как хороша Ратина — очаровательная голубка с голубовато-пепельным оперением, золотистым зобом и красноватой грудкой! На каждом крыле сверкает по белому пятнышку — просто глаз оторвать невозможно! Ратэн любуется голубкой, а она нежно воркует, летая вокруг него.

Папаша Ратон, опершись на костыль, тоже с восторгом смотрит на дочь. Да, она поистине неотразима! Однако Ратонна считает, что ничуть не уступает дочери. Справедливая природа недаром превратила ее в попугаиху. Ратонна без конца верещит, то и дело охорашивается, вызывая зависть даже у почтенного дона Раты. Стоит посмотреть, как она поворачивается к солнцу, чтобы ярче засверкал желтый пушок на ее шейке, как распускает перья, чтобы все могли полюбоваться их голубоватыми переливами! Да, она и впрямь среди восточных попугаев одна из самых красивых.

— Ну, ты довольна судьбой, моя лапушка? — спрашивает Ратон.

— Я тебе не лапушка! — сухо отвечает Ратонна. — Прошу выбирать выражения и не забывать о дистанции между нами.

— И это ты говоришь своему мужу?

— Разве крыса может ходить в супругах у попугаихи? Да вы совсем рехнулись, дорогой мой! — И Ратонна еще пуще напыжилась.

Павлин тоже не уступал ей.

Тогда Ратон дружески улыбнулся служанке, которая ничуть не упала в его глазах оттого, что стала гусыней.

«Ах, женщины, женщины, — думал он, — как легко у вас начинает кружиться от тщеславия голова…»

А что же делал во время этой семейной сцены кузен Ратэ? Как мы помним, ему опять не повезло. То он был крысой с хвостом мерлана, теперь же стал цаплей с крысиным хвостом! Неужели и впредь будет так продолжаться? Он стоял в углу двора на одной ноге, как все цапли, подставив солнцу белую грудь с черными полосками и меланхолично откинув назад пепельный хохолок.

Семейство решило продолжать путешествие, дабы увидеть всю страну. Однако Ратонна и Рата были поглощены только собственной персоной, их интересовали не живописные пейзажи, а города и поселки, где они могли бы показать себя во всей красе.

Подошел индус-проводник и предложил путешественникам свои услуги.

— Друг мой, — обратился к нему Ратон, — поведайте нам о самых любопытных достопримечательностях вашей страны.

— Прежде всего, — начал проводник, — я хотел бы показать вам несравненное чудо — огромный сфинкс[223] пустыни…

— Пустыни… — презрительно усмехнулась Ратонна.

— Мы не затем явились сюда, чтобы бродить по пескам, — поддержал ее Рата.

— О! — воскликнул проводник. — Но ведь приближается праздник сфинкса, и на поклонение чуду соберутся паломники[224] со всех концов земли.

Этого оказалось достаточно, чтобы чванливые птицы согласились на путешествие. А юной Ратине и ее жениху было безразлично, куда идти, лишь бы находиться вместе. И кузену Ратэ вместе со служанкой Ратаной пустыня вполне подходила: там легче спрятаться от посторонних глаз.

— В путь! — воскликнула Ратонна.

— В путь! — подхватил проводник.

Семейство покинуло караван-сарай, не подозревая, что проводником был не кто иной, как Гардафур, совершенно неузнаваемый в индийском платье, Гардафур, который приготовил новую ловушку.

Х

О, какой величественный сфинкс предстал их взору! Он гораздо монументальнее знаменитого египетского! Нашего сфинкса зовут Ромирадур, и люди считают его восьмым чудом света.

Представьте себе долину, окруженную густым лесом. На горизонте покрытые вечными снегами горы, а посреди долины лежит огромное мраморное чудище — не менее пятисот футов в длину и ста — в ширину, голова же поднимается над землей на восемьдесят футов. Оно покоится в траве, гордо подняв голову, положив передние лапы одна на другую, и вытянув тело, огромное, точно холм. У сфинкса такой же загадочный вид, как у всех его собратьев, словно тысячелетиями он свято хранит какую-то тайну. Между лапами у него входная дверь, внутренние лестницы ведут к глазам, ушам, носу и еще выше — к волосам.

Чтобы вы лучше могли представить размеры чудовища, вообразите, что десять человек могут свободно поместиться в орбите его глаза, тридцать — в ушной раковине, сорок — в носу, шестьдесят — во рту (там, можно давать балы!) и не менее сотни — в шевелюре, густой, словно джунгли. Паломники к сфинксу шли отовсюду — не для того, чтобы спросить о чем-то, так как он никому не отвечал, боясь ошибиться, — к нему устремлялись, просто чтобы его посетить, ну, как приходят к статуе святого Карла на одном из островов Великого озера.

Позвольте мне, дорогие мои, не останавливаться более на описании этого чуда, прославившего человеческий гений. Ни египетские пирамиды, ни висячие сады Вавилона, ни знаменитый колосс на острове Родос, ни Александрийский маяк, ни Эйфелева башня не идут с ним ни в какое сравнение! Когда-нибудь географы доберутся наконец до страны, где находится сфинкс Ромирадур, тогда и вы, думаю, сможете посетить его на каникулах.

Гардафур, очевидно, прекрасно знал географию и безошибочно привел к сфинксу семейство Ратон. Никакого праздника, разумеется, не было, и толп народа тоже. Новый план колдун задумал вместе с принцем Кисадором. Тот с сотней гвардейцев уже ждал путешественников на соседней полянке. Семейство сразу попадется, как только войдет внутрь сфинкса, и никакая сила не помешает сотне солдат захватить в плен нескольких птиц, крысу и юношу.

Принц нетерпеливо расхаживал взад-вперед. Сколько неудач претерпел он с красоткой Ратиной! Не лишись Гардафур своей волшебной силы, они сумели бы отомстить проклятой семейке. Как жаль, что колдун будет бессилен еще несколько недель! Но на сей раз все продумано. Ни Ратине, ни ее близким не избежать ловушки!

Наконец показалась маленькая процессия, и принц приказал воинству приготовиться.

XI

Папаша Ратон шагал довольно бодро, несмотря на свою хворь. Голубка плавно кружила в воздухе, иногда опускаясь на плечо Ратэна. Попугаиха перелетала с дерева на дерево, надеясь разглядеть внизу толпы восторженных зрителей. Павлин предусмотрительно сложил хвост, чтобы не ободрать его о колючки, а Ратана неуклюже переваливалась на своих широких лапах. Позади всех, уныло опустив клюв, плелась цапля с крысиным хвостом. Она попыталась засунуть его в карман, то есть я хотел сказать — под крыло, но у нее ничего не получилось: хвост был слишком коротким.

Наконец путешественники приблизились к сфинксу. Никогда прежде не видели они ничего подобного. Все замерли в восхищении, и только тщеславная попугаиха Ратонна и напыщенный павлин Рата без конца теребили проводника: где же обещанные зрители?

— Как только вы подниметесь ко входу — он находится в голове чудовища, — отвечал колдун, — сразу окажетесь над толпой, и вас будет хорошо видно на много лье вокруг.

— Так пойдемте же туда быстрее!

— Идем!

Они вошли внутрь, ни о чем не подозревая. Никто не заметил, что проводник остался снаружи и тщательно закрыл за посетителями дверь.

Внутри царил полумрак. Свет проникал сквозь небольшие отверстия, пробитые в стенах вдоль внутренних лестниц. Через несколько минут папаша Ратон уже прогуливался между губами сфинкса, Ратонна, кокетничая, порхала вдоль носа, а Рата, взобравшись на мраморный огромный лоб, важно распускал хвост, словно желал затмить солнце.

Юные влюбленные, Ратэн и Ратина, укрылись в раковине правого уха и сидели рядышком, нашептывая друг другу всевозможные нежности.

Ратана в скромном оперении устроилась в правом глазу, чтобы ее никто не заметил, а в левом притаился кузен Ратэ, изо всех сил стараясь спрятать куда-нибудь свой противный хвост.

Отовсюду можно было любоваться великолепной панорамой, открывавшейся до самого горизонта. Погода стояла прекрасная: в небе ни облачка, на земле ни клочка тумана. Вдруг какая-то темная масса показалась на опушке леса. Она направлялась к сфинксу, приближалась, росла. Может, это и есть паломники, идущие к сфинксу Ромирадуре?

Нет! Люди были вооружены саблями, пиками, луками, арбалетами и шли плотными рядами, они явно задумали что-то недоброе.

И вдруг путешественники разглядели во главе небольшого войска принца Кисадора и колдуна, который, сбросив экзотический наряд, шагал рядом. Несчастные поняли, что пропали. Спастись сумеют лишь те, у кого есть крылья.

— Лети, дорогая моя Ратина, лети! — крикнул Ратэн. — Я один встречу наших врагов!

— Покинуть тебя? Ни за что! — возмутилась Ратина.

Да это было бы и бессмысленно — стрела легко могла настигнуть голубку. Получалось, что разумнее всего остаться внутри: может, удастся отыскать потайной ход и скрыться. Ратэну пришла в голову мысль, простая, как и все гениальное: забаррикадировать дверь изнутри! Они так и сделали. И как раз вовремя: принц Кисадор, Гардафур и воины остановились в нескольких шагах от сфинкса и обратились к пленникам, предлагая сдаться.

В ответ послышалось твердое «Нет!».

Гвардейцы бросились к двери и стали таранить ее огромными каменными глыбами. Стало ясно, что рано или поздно дверь не выдержит.

Но вот легкое облачко появилось над головой сфинкса, и, когда оно рассеялось, все увидели фею Фирманту. Изумленное воинство отступило. Однако Гардафур вновь повел его на приступ, и под ударами камней дверные створки стали подаваться.

Фея взмахнула волшебной палочкой. Дверь распахнулась, из сфинкса вырвались тигрица, медведь и пантера и бросились на людей. Три мирные птицы превратились в хищников: Ратонна — в рыжеватую тигрицу, Рата — в медведя со вздыбленной шерстью и острыми когтями, Ратана — в свирепую, приготовившуюся к прыжку пантеру.

А Ратина? Она стала грациозной ланью, тогда как кузен Ратэ — ослом, истошно вопившим на всю округу. Однако и тут судьба не пощадила несчастного: у осла печально свисал чуть ли не до земли хвост цапли. Есть же на свете невезучие!

При виде разъяренных хищников гвардейцы бросились бежать без оглядки. Впереди всех неслись к лесу Кисадор с Гардафуром: им вовсе не хотелось быть растерзанными зверьми.

Однако если принц и колдун успели добежать до леса, то воинам это не удалось. Тигрица, медведь и пантера преградили им путь — несчастные бросились внутрь сфинкса и в отчаянии заметались по лестницам.

Способ спасения оказался далеко не из лучших. Фирманта вновь подняла свою палочку, и страшный рык огласил округу: сфинкс обратился в живого льва, и какого! Грива вздыбилась, глаза метали молнии, он широко открыл пасть, потом закрыл, перемалывая зубами кости гвардейцев.

Фея соскочила на землю. Тигр, медведь и пантера улеглись у ее ног, словно цирковые звери, которыми дрессировщик повелевает одним лишь взглядом.

Так каменный сфинкс стал львом Ромирадуром.

XII

Прошло время, и семейство Ратон превратилось наконец в людей. Кроме отца, который по-прежнему страдал подагрой, а значит, оставался крысой. Другой на его месте жаловался бы на судьбу, проклинал свою незадачливую жизнь, а этот мудрец и философ продолжал улыбаться. «Я счастлив уж тем, — говорил он, — что не надо менять привычек». Да, папаша Ратон остался крысой, но теперь это был богатый сеньор. Жена его не пожелала больше жить в Ратополисе в старой головке сыра, и они перебрались в столицу неведомого королевства, в роскошный дворец. Старый скромный Ратон чувствовал себя в роскошных апартаментах не слишком уютно, чего нельзя было сказать о его тщеславной супруге, которая носила теперь титул герцогини. Видели бы вы, как она расхаживала по залам дворца, любуясь на себя в бесчисленных зеркалах, которые даже стали тускнеть от столь частого употребления.

И вот настал день, когда герцог Ратон тщательно почистил и разгладил свою шерсть, а герцогиня облачилась в немыслимо роскошный наряд. В ее платье, сшитом из всевозможных узорчатых тканей, сочетались жатый бархат и крепдешин, тонкий газ и плюш, сатин и муар, мастерицы отделали корсаж в стиле эпохи Генриха II, а великолепный грен длиною в несколько локтей расшили стеклярусом, сапфирами и жемчугами. Трен этот заменил Ратонне хвосты, какие она носила всю жизнь, пока не превратилась в женщину. Не забыты были и бриллианты, тончайшие кружева, а также широкополая шляпа, украшенная целой клумбой цветов. Короче, герцогиня надела все самое модное.

Но зачем ей понадобились столь прекрасные одежды, спросите вы? А затем, что в дворцовой церкви готовилось бракосочетание очаровательной Ратины и князя Ратэна — в угоду теще он добился титула. Как это ему удалось? Купил княжество! Но ведь княжества, хоть и подешевели, должно быть, стоят недешево?.. Разумеется! Однако Ратэн продал жемчужину, ту самую, что нашли в раковине Ратины-устрицы, помните? Она ведь стоила несколько миллионов!

Итак, Ратэн стал богат. Только не думайте, что богатство как-то на него повлияло. И невеста князя — будущая княгиня, дочь герцогини, превратившись из лани в прелестную девушку, тоже не утратила прежней скромности и простоты, за что Ратэн еще сильнее ее полюбил. Как хороша она была в белом подвенечном платье, украшенном флердоранжем!

На свадьбу, разумеется, пригласили фею Фирманту. Без нее это торжество оказалось бы просто невозможным!

А что же произошло с другими членами семейства? Рата, например, стал крупным политическим деятелем. Вот когда ему пригодилась великолепная брючная пара: хоть она и влетела в копеечку, зато, заняв пост сенатора, бывший повар смог использовать ее, перевернув фрак на другую сторону.

Счастливая Ратана теперь важная дама и повсюду сопровождает супруга. Она давно простила ему прежние прегрешения, и сейчас муж полностью находился во власти жены. Рата даже немного ревнует супругу к важным сеньорам, которые за ней увиваются.

Что же касается кузена Ратэ, то он с минуты на минуту явится и вы все увидите сами.

Гости собрались в залитом светом салоне, наполненном ароматом цветов, заставленном роскошной мебелью и украшенным так искусно, как в наши дни уже не умеют. Со всех концов королевства прибыли важные дамы и господа: они сочли за честь принять участие в свадебной церемонии Ратэна и Ратины. Зазвучала торжественная музыка. Кортеж направился к церкви. Все потянулись следом. Гостей оказалось так много, что понадобился целый час, чтобы они вошли в церковь.

В последней группе приглашенных шествовал кузен Ратэ — красивый молодой человек, ну прямо с модной картинки: шитый золотом плащ придворного, шляпа с пером, которое колышется при каждом движении. Маркиз ничем не запятнал честь семьи, он прекрасно выглядит и грациозно раскланивается, бесчисленные комплименты сыплются в его адрес со всех сторон. Ратэ выслушивает их с необычайной скромностью, но на лице юноши застыла печаль и держится он как-то скованно. Когда приближается кто-нибудь из гостей, маркиз низко опускает голову и отводит взгляд. В чем дело? Разве не стал он таким же, как все, разве не равен любому знатному сеньору? Вот он шагает в пышном кортеже, ступая медленно и важно, вот доходит до угла салона, поворачивается и… о ужас! В складках одежды под длинным плащом виднеется мерзкий ослиный хвост! Напрасно старается юноша спрятать постыдный след своего предыдущего воплощения, ему никогда от него не избавиться!

Вот так, дорогие мои, коли начинаешь жизнь плохо, трудно потом выбраться на верный путь. Кузен теперь человек, достиг высшей ступени и больше не может рассчитывать на дальнейшие превращения. Украшение в виде хвоста останется с ним до последнего вздоха.

Бедный кузен Ратэ!

XIII

Свадьба князя Ратэна и княгини Ратины была просто великолепна, чего, конечно, вполне достойны эти юные существа, самим Провидением созданные друг для друга.

Из церкви кортеж возвращался в том же порядке, на лицах приглашенных читалось благородство, какое свойственно лишь людям из высшего общества. Хотя, если подумать, все эти сеньоры, по существу, выскочки: вначале они были безмозглыми моллюсками, затем неразумными рыбами, потом бестолковыми четвероногими. Впрочем, хорошим манерам можно научиться так же, как истории или географии. Однако, помня о своем прошлом, следовало бы вести себя скромнее, человечество от этого только выиграло бы.

После брачной церемонии в большой зале дворца накрыли великолепный стол. Сказать, что гостей потчевали амброзией, приготовленной самыми искусными поварами эпохи, поили нектаром из лучших погребов Олимпа,[225] — это ничего не сказать. Празднество закончилось балом, на котором прекрасные баядерки[226] и грациозные арабские танцовщицы пленяли гостей своим искусством.

Согласно обычаю, бал открыли новобрачные. За ними в первой кадрили шла герцогиня Ратонна об руку со знатным сеньором королевской крови. Сеньор Рата пригласил жену посла, а Ратана плясала с племянником Великого Прорицателя.

Что же касается кузена Ратэ, то он долго не мог отважиться и подойти к даме, которой готов был предложить не только руку, но и сердце. Наконец решился, и очаровательная княжна закружилась с маркизом в вихре вальса. Кузен пытался придерживать хвост, как это делают дамы со шлейфом, но тот при резком повороте выскользнул из рук и стал хлестать, точно кнутом, танцующих, обвиваясь у гостей вокруг ног, так что они даже падали. В конце концов упал и сам Ратэ со своею партнершей.

Несчастную даму унесли из залы в полуобморочном состоянии, а ее незадачливый кавалер от стыда бросился бежать со всех ног. Этим забавным эпизодом завершился бал. Фонтаны праздничного фейерверка взмыли в ночное небо, и гости начали потихоньку расходиться.

XIV

Спальня князя Ратэна и княгини Ратины была, разумеется, самой красивой комнатой во дворце — князь тщательно выбирал ее, точно ларец для той драгоценности, которая отныне будет принадлежать ему одному.

Скоро сюда торжественно приведут новобрачных.

А пока они не прибыли, в комнату проникли двое злодеев — принц Кисадор и колдун Гардафур, как вы уже догадались.

Послушаем их разговор.

— Ты помнишь свое обещание, Гардафур?

— Да, принц. На сей раз ничто не помешает мне похитить Ратину для вашей светлости.

— Если Ратина станет принцессой де Кисадор, она никогда об этом не пожалеет!

— Я тоже так думаю.

— А ты уверен, что сегодня нас ждет удача?

— Посудите сами, — Гардафур взглянул на часы, — через три минуты я вновь обрету волшебную силу и тогда уж ни в чем не уступлю фее Фирманте. Она превратила эту семейку в людей, я же отправлю их назад — в мир животных!

— Прекрасно! Но позаботься о том, чтобы Ратэн и Ратина ни на мгновение не оставались в спальне наедине…

— Ни за что! Моя волшебная сила возвратится прежде, чем они войдут сюда!

— Сколько осталось ждать?

— Две минуты…

— Вот они! — воскликнул принц.

— Я спрячусь в кабинете, — зашептал Гардафур, — и появлюсь, когда настанет срок. А вы, принц, скройтесь за дверью и не открывайте ее, пока не услышите крик: «Пришел твой черед, Ратэн!»

— Договорились! Только — прошу! — не щади моего соперника…

— Останетесь довольны, ваша светлость.

Вот какая опасность угрожала почтенным Ратонам, которые даже не подозревали, что принц и колдун так близко.

XV

Молодые супруги появились в спальне в сопровождении герцога и герцогини. И фея Фирманта тоже вошла вместе с ними: она не спускала глаз с новобрачных, охраняя их любовь. Тревожное предчувствие не покидало фею: ведь к Гардафуру вот-вот вернется волшебная сила. Правда, ни он, ни принц уже давно не показывались в этих краях, но кто знает…

Здесь же была и Ратана, готовая услужить юной хозяйке, и кузен Ратэ, с разрывающимся от горя сердцем — ведь та, кого он любил, стала супругой другого.

Фея Фирманта заглянула под диван, отодвинула занавески: не спрятался ли где-нибудь коварный Гардафур? Никого. Она обратилась к молодым супругам с пожеланием счастья, и тут раздался крик:

— Рано ликуете!

В спальню ворвался торжествующий Гардафур с волшебной палочкой в руке.

На миг все оцепенели, потом, окружив фею, стали медленно пятиться к двери, не спуская глаз с колдуна.

— Добрая фея, неужто вы покинете нас в беде? Защитите! — взмолилась Ратина.

— Фирманта! — раздался громовой голос Гардафура. — Ты уже истратила всю свою волшебную силу и больше ничего не можешь сделать. Я же вновь обрел былое могущество!

Палочка его, свистя, описывала круги в воздухе, словно живое существо, наделенное сверхъестественной силой.

Все поняли, что фея и вправду бессильна, ибо возможности превращений уже исчерпаны.

— Ага! — ликовал колдун. — Ты превратила этих выскочек в людей, я же снова обращу их в животных!

— Пощади! Пощади! — умоляла Ратина, протягивая руки.

— Ни за что! Первый, кого коснется моя палочка, превратится в обезьяну!

Страшные, чудовищные слова! Гардафур, как коршун, надвигался на несчастных, те бросились врассыпную. Видели бы вы, как метались они по комнате, не находя выхода, ибо двери были плотно закрыты. Ратэн пытался заслонить любимую собственным телом, презрев опасность, которая грозила ему самому.

— А на тебя, мой юный красавец, Ратине очень скоро придется смотреть с отвращением! — пригрозил негодяй.

Юная новобрачная вскрикнула и без чувств упала на руки матери. Ратэн бросился к двери, но Гардафур преградил путь.

— Пришел твой черед, Ратэн! — Колдун, точно шпагой, взмахнул волшебной палочкой…

Внезапно дверь распахнулась и в комнату вбежал принц. Ему-то и достался удар, предназначенный Ратэну, и в тот же миг Кисадор превратился в безобразного шимпанзе. Подумать только, он, всегда кичившийся своей красотой, стал огромной обезьяной с длинными, до колен, руками, широким приплюснутым носом, безобразной, покрытой жесткой шерстью физиономией. Принц бросил взгляд в зеркало, страшный крик вырвался из его груди, он схватил Гардафура за горло своими мощными лапами и задушил.

Внезапно, как и полагается в сказке, разверзлась земля и оттуда вырвался дым и пламень, Гардафур исчез в преисподней. А Кисадор огромными прыжками помчался в лес, к своим соплеменникам.

XVI

Никто не удивится, если я скажу, что все закончилось веселым праздником среди великолепия природы, радующей слух, зрение и обоняние. Глаз отдыхал на пейзажах под высоким куполом ясного неба, слух услаждало райское пение птиц, а на губах таяли изумительные плоды.

Наконец-то семья Ратон была счастлива! Все ликовали, и даже папаша Ратон забыл про подагру и отбросил костыль.

— О! — удивилась герцогиня Ратонна. — Вы, кажется, избавились от недуга, мой дорогой?

— Да, похоже…

— Отец! — радостно бросилась к нему Ратина.

— Ах, сеньор Ратон!.. — в один голос воскликнули Рата и Ратана.

Фея Фирманта приблизилась к отцу семейства.

— Итак, уважаемый Ратон, теперь все зависит от вас. Если хотите, я могу…

— …сделать меня человеком, добрая фея?

— Ну, конечно! — воскликнула герцогиня. — Вы станете человеком и герцогом: ведь я герцогиня!

— Нет уж, — спокойно возразил наш философ, — крысой я был, ею и останусь. Помните, как говорил или, вернее, скажет намного позже поэт Менандр:[227]«Собакой, лошадью, быком или ослом, не обессудьте, быть лучше, чем человеком».

XVII

Вот, дорогие мои, каков конец нашей сказки.

Семейству Ратон уже незачем бояться ни Гардафура — его задушил Кисадор, — ни самого принца, а это значит — можно жить спокойно и наслаждаться безоблачным счастьем. К тому же фея Фирманта все так же любит их и всегда будет им покровительствовать.

Единственный, кому впору пожаловаться на судьбу, — это кузен Ратэ, ибо его превращение так и осталось незавершенным. Юноше никак не удается избавиться от ослиного хвоста, и временами это приводит его в отчаяние. Напрасно он пытается спрятать хвост — тот всегда высовывается!

А папаша Ратон решил навеки остаться крысой, хотя герцогиня Ратонна не устает попрекать его — глупо же отказываться от превращения в человека! Когда сварливая супруга особенно докучает, мудрый Ратон повторяет слова баснописца: «Ах, женщины! Головки их куда как хороши, но ни ума нет, ни души».

Князь же Ратэн и княгиня Ратина жили долго и счастливо, и у них было много детей.

Такими словами заканчиваются все волшебные сказки, и я тоже придерживаюсь этой славной традиции, ибо мне она по душе.