Завет

Глава 1

Наши дни,

Нью-Йорк — Вашингтон, округ Колумбия

День четвертого июля выдался исключительно жарким и влажным. Декстер Шоу завернул за угол, и неожиданно ему показалось, что он возвратился во времена своей молодости с ее безумными днями и бурными ночами. Возможно, дело было в идущей по улице привлекательной девушке в открытой блузке-топе на завязках. Или в том, что Декстер невольно наткнулся взглядом на оборванного парня, привалившегося к стене в горячей тени белого кирпичного здания. Он явно был под кайфом. Зажатая между худыми, исцарапанными коленками табличка гласила: «Помогите, потерял все». Рядом дремала собака.

А может быть, причина крылась в другом. Пробираясь сквозь толпу, наводнившую Юнион-Сквер, Декстер чувствовал себя пловцом, удалявшимся все дальше от знакомого берега, ведомым одному ему известными течениями и ветрами. Чем сильнее бурлил людской поток вокруг, тем острее он ощущал свою отстраненность. Тайны обладают особым свойством; они способны заставить вас испытывать одиночество даже посреди толпы. Чем серьезнее тайна, тем глубже это чувство… Шепот влюбленных, дружеская болтовня, понятные лишь заинтересованным сторонам обрывки деловых разговоров по мобильным телефонам, — все эти повседневные мирские дела, все вокруг неожиданно показалось ему странным, диковинным, так далек был сам он от подобной жизни. Разумеется, за долгие десятилетия он привык к этому ощущению. Однако сегодня им владело беспокойство, и мелочи превратились в остро отточенные бритвенные лезвия, испуская ощутимую угрозу. Он почти наяву чувствовал их прикосновения к покрасневшей от солнца коже…

К нему быстро приближался высокий, болезненно худой мужчина с неопрятной всклокоченной бородой, почти полностью скрывавшей лицо.

— Я есмь первый и последний, и живый; и был мертв; и се, жив во веки веков, аминь; и имею ключи от ада и смерти! — прокричал незнакомец слова из Апокалипсиса, обращаясь к Декстеру. Он уставился на Шоу выпученными глазами, буквально впившись в его лицо взглядом, будто требуя внимания. — Итак, напиши, что ты видел, и что есть, и что будет после сего!

Шоу поспешил прочь, но пронзительный голос юродивого несся вдогонку, не отставая:

— Тайна семи звезд, которые ты видел в деснице Моей, и семи золотых светильников есть сия: семь звезд суть ангелы семи церквей; а семь светильников, которые ты видел, суть семь церквей!

Оживший глас войны, глашатай Судного дня… В ту самую секунду, когда Декстер узнал о болезни Папы, его пробрал озноб дурного предчувствия, — еще до того, как свершилась череда этих кошмарных убийств. Обратный отсчет начался. Армагеддон близится. Если не удастся найти способ остановить их, ждать осталось недолго…

Тошнотворный запах смерти ударил ему в ноздри, глаза застила кровавая пелена. С трудом отогнав ужасные видения, он продолжил путь в людском потоке по Гринмаркет. Пару мгновений спустя его внимание привлек другой незнакомец, судя по внешности — выходец из Восточной Европы. Боевой рыцарь. Тайный агент, выполняющий «мокрую» работу, убивающий неугодных его хозяевам людей, одним из которых определенно был Шоу. Декстер нырнул в толпу.

Миновав рынок, он вошел в один из торговых центров на южной стороне 14-й улицы. Внутри Декстер провел добрых двадцать минут, медленно передвигаясь от секции к секции. Рыцарь настиг его в посудном отделе, где Шоу очень внимательно рассматривал витрину с кухонной утварью. «Хвост» был терпелив. Если бы Шоу не обладал отточенными до остроты бритвы навыками уходить от слежки, он скорее всего попросту не заметил бы шпиона. Рыцарь выглядел уже иначе: он избавился от спортивной куртки, сменив ее на рубашку нейтрального цвета с короткими рукавами. Со стороны казалось, что он полностью поглощен разглядыванием изящного китайского фарфора. Затем он исчез из поля зрения Декстера и появился вновь только в отделе мужской спортивной одежды, довольно далеко от предполагаемой жертвы. Он ни разу не посмотрел на Шоу, даже не взглянул в его сторону. Он очень хорошо знал свое дело.

Шоу отобрал несколько белых рубашек и направился в глубь отдела, где располагались примерочные кабинки. Рыцарь двинулся за ним. Очевидно, он знал, что в конце коридора находится аварийный выход.

Три первые кабинки были заняты, что полностью устраивало Декстера. Не упуская из виду дверь, ведущую на улицу, он продолжал движение. Рыцарь шел за ним, очень медленно сокращая разрыв. Декстер почувствовал его приближение и ускорил шаги. Преследователь, потеряв бдительность, подошел слишком близко.

Шоу резко обернулся, швырнул рубашки ему в лицо и взмахнул рукой, оцарапав щеку лазутчика позаимствованной в посудном отделе картофелечисткой. Схватив сбитого с толку рыцаря за рубашку, Декстер втащил его в пустую примерочную кабинку с правой стороны коридора и захлопнул ногой дверцу. Не хватало еще привести за собой рыцарей на встречу с сыном… Нет. Ни за что.

— Напрасные старания, — произнес рыцарь, вытирая кровь со щеки. — Полагаешь, нас можно остановить? — Он расхохотался. — Слишком поздно. Никому не остановить нас.

Шоу ударил его по ребрам, низко, почти на уровне солнечного сплетения. Рыцарь согнулся от боли, но сдаваться не собирался. Извернувшись, он заехал локтем Декстеру в челюсть. Он целился в горло, но Шоу успел отодвинуться, вплотную прижавшись к стенке тесной кабинки. И все же удар был достаточно мощным. Декстера пронзила боль. Рыцарь поспешил закрепить успех, нанеся еще один удар, на этот раз по почкам. Шоу с силой ткнул его по ребрам.

В резком, неестественном свете галогеновых ламп соперники почти не отбрасывали теней. Дрались молча, сосредоточенно, нанося и парируя удары с мастерством профессиональных бойцов, делая выпады и отражая атаки, словно фехтовальщики на арене. Узкая кабинка диктовала свои условия, удары были резкими, быстрыми и яростными.

Наконец они сошлись вплотную в объятии, словно влюбленные.

— Кончено, — прошипел рыцарь. — Вам всем конец!

Высвободив одну руку, Декстер надавил большим пальцем на точку под левым ухом рыцаря, где пульсировала сонная артерия. Рыцарь, почувствовав, что дела плохи, боролся с яростью обезумевшего зверя, но Декстер не опускал руку, вцепившись в горло врага бульдожьей хваткой. Наконец рыцарь потерял сознание и сполз на пол.

Шоу поправил одежду, успокаивая дыхание. Слова рыцаря не шли у него из головы. Слишком поздно. Никому не остановить нас. Неужели так и есть… неужели рыцари действительно продвинулись дальше, чем он предполагал? По спине пробежал холодок. Настоятельная необходимость серьезного разговора с Браво стала еще очевиднее. Какими бы натянутыми ни были их отношения, на время придется об этом забыть.

Через пару минут он быстрым шагом вышел из кабинки и, не забывая, что за ним могут следовать другие рыцари, покинул магазин через выход для сотрудников, выходивший на 13-ю улицу.

Оказавшись в центре Гринвич-Виллидж, Декстер свернул на юг, к университету, затем на 11-ю улицу. Больше его никто не преследовал, и Шоу мог бы позволить себе двигаться медленнее, но он почти бежал, снова и снова мысленно нанося и парируя удары, делая резкие выпады и отражая атаки в узкой кабинке торгового центра…

Они стояли вплотную, словно обнявшись.

— С вами покончено, — произнес рыцарь. — Вам конец!

Раскаленный воздух был совершенно неподвижен, ни единого дуновения ветерка. Солнце выжгло из неба всю голубизну. Звенящая тишина окружила Шоу со всех сторон…

Значит, несмотря на все предосторожности, они вычислили его. Что ж, неудивительно, принимая во внимания события двух последних недель. Они все досконально спланировали, а после атаковали… В конце концов Молко был схвачен, его пытали, а затем, ничего не добившись, убили, — за час то того, как Шоу узнал о случившемся и кинулся на выручку.

Чудовищное невезение. Они с Молко все обсудили больше чем за полгода до первого убийства. Молко, надо отдать ему должное, безоговорочно согласился с предложенным планом. И вот спустя всего несколько часов после их последней встречи он был схвачен и убит. Второй ключ наверняка попал в руки врагов.

Ключи от ада и смерти…

Он разыскал кафе под названием «Французская обжарка», где Браво назначил ему встречу, и вошел внутрь. Его сын еще не появился, и Шоу, попросив проводить его на свободное место на улице, вышел обратно на солнце. Присев за изящный металлический столик, он заказал кофе с молоком. Снова и снова он думал о преследовавшем его рыцаре и пророчествах Апокалипсиса. О пророчествах он знал многое, гораздо больше, чем обычный человек. Что ты видел, и что есть, и что будет после сего… Он попытался представить, как соотносятся слова давешнего фанатика с тем чрезвычайным положением, в котором они оказались.

Принесли кофе. Декстер высыпал в большую чашку три пакетика сахара и, держа ее обеими руками, сделал глоток. Чертов французский кофе! Такой крепкий, что запросто может ободрать весь желудок. Куда подевался старый добрый «Максвелл Хаус»? Браво вечно выбирает подобные места, это так на него похоже… Последние три года Браво провел в Париже, к большому неудовольствию Декстера. Впрочем, дело тут было совсем не в том, что ожесточенная нелюбовь некоторых соратников Шоу к Франции оставила свой след и в его душе.

Отодвинув чашку с нестерпимо крепким кофе, Шоу бросил взгляд на часы. Куда запропастился Браво, в конце-то концов? Он опоздал уже на двадцать минут. Впрочем, ради этой встречи он прилетел из Брюсселя… Слава богу, сын согласился в этот день вспомнить о семейных узах. Джордан Мюльманн, президент «Лузиньон и K°», отправил его в Брюссель на важное совещание, посвященное управлению рисками. С большим трудом Шоу уговорил сына приехать в Нью-Йорк.

— Джордан меня убьет, — доносился из телефонной трубки голос Браво. — Он не любит незапланированных изменений.

— Надо думать, — пробормотал Шоу себе под нос.

— Что? Отец, говори громче. Я тебя не слышу.

— Я сказал, что ты поступаешь правильно, Браво! Эмма была бы страшно огорчена, если бы ты отказался. Прошу тебя, сядь на ближайший рейс, сойди с самолета в аэропорту Кеннеди, и покончим с этим!

На самом деле Браво наверняка хотел приехать. С тех пор, как он сообщил отцу о своей новой работе в международном филиале «Лузиньон и K°», оказывающей услуги по финансовому консультированию, между ними пролегла едва заметная трещина. Открытого конфликта не было, нет, однако охлаждение отношений привело к тому, что телефонные разговоры стали короче, встречи — реже. Декстеру это совершенно не нравилось. Но он хорошо знал, что его сын донельзя упрям, — в точности, как он сам. Декстер ясно дал ему понять, что настаивает на продолжении его научной карьеры, — Браво был историком-медиевистом, исследовал средневековые религиозные учения. И все-таки сын принял предложение Мюльманна, — очень выгодное, разумеется. Хорошо, что он хотя бы продолжал неукоснительно тренироваться. На этом Декстер сумел настоять.

И все-таки с того дня, когда Браво познакомился с Мюльманном, в воздухе запахло предательством. Чувствовал это только старший Шоу. Он все так же любил сына, но не мог не обвинять его. Браво был достаточно умен, чтобы заметить настроение отца, но, разумеется, ему неизвестны были истинные причины… Откуда он мог знать?

Шоу напряженно следил глазами за приближающейся официанткой. Девушка умело лавировала между тесно стоящими круглыми столиками, изящно покачивая стройными бедрами. Она подошла ближе. Не желает ли мистер сделать заказ? Он попросил немного подождать, и официантка упорхнула.

Больше всего на свете Шоу желал склеить ту трещину, что разделила их с сыном, причиняя ему куда больше страданий, чем мог предположить Браво. Сегодняшний день казался ему удачным для того, чтобы сделать первый шаг. Каждый год четвертого июля они собирались всей семьей за праздничным столом. Эту традицию, которой положила начало покойная жена Декстера Стефана, теперь поддерживала их дочь Эмма, старшая сестра Браво. В отличие от брата и отца, она до сих пор жила в их старом доме в Нью-Йорке. Зная характер сына, Шоу опасался давить на Браво и не пытался чересчур поспешно наладить отношения. Но теперь все изменилось… больше он не мог ждать. Обстоятельства — не по вине Декстера — складывались таким образом, что этот разговор должен был состояться как можно быстрее. Не так представлял он себе этот момент. Определенно не сегодня, не в такой спешке…

Он сделал все возможное, чтобы подготовить сына. А потом вмешался Джордан Мюльманн и все испортил. Он стал не только боссом Браво, но и его лучшим другом. Ничего. Браво скоро приедет, и все изменится навсегда. Если Декстер и испытывал сомнения относительно реакции сына, они были надежно заперты в самом дальнем углу сознания. Он прекрасно умел контролировать себя.

Декстер верил, что Браво справится с задачей, какой бы пугающе невыполнимой она ни казалась. Должен справиться. Официантка отошла от соседнего столика. Декстер увидел, как пересекает дорогу, направляясь к кафе, какой-то человек, и внутренне напрягся. Но незнакомец, ускорив шаги, поднял руку в приветственном жесте. Он прошел мимо Шоу, улыбаясь, обнял ожидавшую его женщину, и она прижалась к своему возлюбленному с неподдельной страстью. Так же, как Стеффи когда-то прижималась к нему…

«Не думай об этом», — приказал он себе. Но перед его мысленным взором уже появилась больничная палата, кровать, на которой, невероятно исхудавшая, лежала она, и медленно угасала на его глазах; а ему оставалось лишь смотреть на это в отчаянии и бессильной ярости… Какова цена жизни, когда живешь в ожидании смерти? Что может сравниться с подобными мгновениями?

Я есмь первый и последний, и живый; и был мертв; и се, жив во веки веков, аминь…

Снова и снова строчки Откровения возвращались, словно бумеранг. Если бы только Стеффи осталась жить, если бы… Но суждено было другое. Жена умерла у него на глазах, и его сердце, не выдержав, разбилось навсегда.

Ключи от ада и смерти…

Декстер увидел Браво, приближавшегося к столику, и у него екнуло в груди от волнения. Ничего… он был уверен, что поступает правильно. Остальное не имело значения.

Напиши, что ты видел, и что есть, и что будет после сего!

Он уже сделал это, выбрав способ, знакомый им с Браво лучше всего.

В то самое мгновение, как Браверманн Шоу увидел отца, сидевшего за столиком кафе под палящим солнцем, им овладели смешанные чувства. Маленький мальчик внутри него рвался помчаться вниз по тротуару, раскрыв руки, чтобы обнять отца. Подросток испытывал благодарность за выбранный для него родителем путь. Браво не забыл ничего из почерпнутых за годы увлекательной учебы знаний. Он до сих пор помнил восторг, овладевший им при взгляде на страницы толстой книги с восхитительными иллюстрациями, впервые раскрытой при нем отцом… помнил первое знакомство с тайнами, долгое время потом занимавшими его ум. Но взрослый Браво чувствовал, что им пытаются манипулировать, и ему хотелось бросить вызов тем качествам отца, которые он больше всего ненавидел. Потому они и встретились не как отец с сыном, а как движущая сила и недвижимый объект… «Этот термин — недвижимый объект — подходил как нельзя лучше, — подумал Браво, — для человека, чья жизнь и поступки с трудом поддавались объяснению».

— Отец!

Декстер Шоу поднялся на ноги.

— Рад тебя видеть, Браво.

Они пожали друг другу руки, церемонно и довольно неловко, и присели за столик.

Браверманну Шоу исполнилось тридцать лет. Он был выше своего отца на целую голову и чуть стройнее, при этом имел широкие плечи и длинные сильные ноги пловца. Он был очень привлекателен. Темные вьющиеся волосы обрамляли лицо, ярко-голубые глаза смотрели на мир с характерным цепким выражением ученого-исследователя, а не финансового консультанта. Эмма придумала ему прозвище «Браво», когда ей было шесть, а ему — четыре. Так оно и повелось.

Взглянув на почти нетронутую чашку кофе с молоком, Браво поинтересовался:

— Что, кофе чересчур хорош, отец?

Был ли его ироничный тон попыткой разрушить повисшее между ними тягостное молчание или же способом психологической самозащиты, Браво и сам толком не знал.

Как бы то ни было, его слова резанули слух Декстера. В который раз он почувствовал себя хищной птицей с взъерошенным в ожидании боя оперением. А ведь он, видит бог, предпочел бы, чтобы перья оставались на месте… особенно теперь.

— Зачем ты это делаешь?

Браво подозвал официантку.

— Что именно?

— Провоцируешь меня.

Браво заказал двойной эспрессо. Когда официантка ушла, он произнес:

— Мне показалось, мы оба провоцируем друг друга. — Он встретился взглядом с отцом. — Разве тебя это не развлекает?

— Должен признать, что нет.

Принесли эспрессо. Прошло полгода с тех пор, как сын с отцом виделись в последний раз. Едва уловимая печаль, сожаление о длительной разлуке отражались на лицах обоих, и состоявшийся обмен колкостями лишь подчеркивал это. Они общались с трудом, как это свойственно людям очень похожим. Мать Браво, всегда умевшая примирить их, умерла десять лет назад, и с тех пор между ними частенько проскакивали искры. Так было всегда… еще до появления Джордана Мюльманна. Но само существование Джордана, казалось, усугубляло конфликт, возможно, потому, что он был французом. Браво хорошо знал, что французов Декстер недолюбливает. «Мы оба упрямы, как мулы, — подумал Браво. — И вдобавок самоуверенны, вспыльчивы и непримиримы».

Декстер немного подвинулся к Браво.

— Я хотел бы поговорить с тобой о твоем будущем.

«Нет, — подумал Браво, — в очередной раз я этого не выдержу».

— Отец, ты все время пытаешься говорить со мной о моем будущем. Я уже не мальчик, чтобы покорно выслушивать эти лекции…

— Во-первых, учиться никогда не поздно. А во-вторых, я не намерен читать тебе лекцию. Я хочу сделать тебе предложение.

— Государственный департамент поручил тебе заниматься вербовкой кадров?

— Государственный департамент здесь ни при чем. — Декстер наклонился вперед и произнес, понижая голос:

— Помнишь, чему ты учился?

Упрямо отгораживаясь от отца, не желая даже прислушиваться к его словам, Браво взглянул на часы.

— Мы опаздываем, отец. Эмма наверняка уже беспокоится, недоумевая, что же могло с нами случиться. Кроме того, я так торопился сюда из аэропорта, что не успел купить ей подарок.

Декстер откинулся на спинку стула и бросил на сына свирепый взгляд.

— Знаешь, что я думаю? Мюльманн намеренно отправил тебя в Брюссель.

Браво вскинул голову, словно охотничья собака, почуявшая дичь.

— Вот только не надо снова начинать…

— Мюльманн прекрасно осведомлен о нашей семейной традиции.

Браво рассмеялся.

— И что же, ты полагаешь, что он все подстроил? Организовал международное совещание исключительно ради…

— Не надо утрировать. Но он мог послать в Брюссель кого-нибудь другого.

— Джордан мне доверяет, отец.

Оба замолчали, подавленные тягостным ощущением. Обвинение не было высказано вслух, но незримо повисло в воздухе. Со стоянки на улицу выехала машина, встреченная недовольными гудками. Подъехал грузовик, доставляющий продукты, двери фургона распахнулись с резким металлическим лязгом.

Декстер Шоу вздохнул.

— Браво, давай заключим перемирие. Нам необходимо поговорить. Это срочно. За последнюю неделю в мире многое изменилось…

— После ужина, отец.

— Я же сказал — это срочно.

— Я слышал.

— Я не хотел бы, чтобы Эмма…

— …случайно услышала. Разумеется. Мы с тобой отправимся на прогулку вдвоем, и ты сможешь спокойно говорить о чем угодно.

Декстер покачал головой.

— Браво, речь идет не о «чем угодно». Ты должен понять…

— Уже поздно, и с каждой минутой становится все позднее. — Браво встал, положив на столик купюру. — Поезжай к Эмме без меня, мне еще нужно найти для нее подарок.

— Я хотел бы, чтобы мы поехали вместе.

— Чтобы она разозлилась на нас обоих? — Браво покачал головой. — Давай, пап, поезжай.

Браво направился было прочь, но Декстер схватил его за руку. Ему так много нужно было сказать сыну, обсудить с ним столько важных вопросов, но драгоценные мгновения уходили впустую, гулом набата отдаваясь в голове. Сегодня им просто необходимо было снова почувствовать себя близкими людьми, а вместо этого между ними разверзлась пропасть, — по его, Декстера, вине. Он слишком долго оберегал Браво от предназначенного ему тяжкого бремени, и вот чего в результате добился! Браво только утвердился во мнении, что отец ему не доверяет и вдобавок пытается использовать в своих личных неведомых целях. Хранить молчание, лгать или говорить правду? Как сложно бывает выбрать…

Он сделал выбор много лет назад и только сейчас осознавал глубину своей ошибки. А ведь Стеффи предупреждала его, что так оно и будет; Стеффи знала и его, и своего сына лучше, чем кто бы то ни было… Она умоляла Декстера не впутывать Браво в свою тайную жизнь. Она убеждала, плакала, наскакивала на него, не желая смиряться; но он не изменил решения, несмотря ни на что. Дорогая моя Стеффи, где бы ты сейчас ни была, пожалуйста, прости меня… Нет, Стеффи так и не простила его, хотя Шоу знал, что она любила его всем сердцем и всей душой. Но она боялась другого Декстера Шоу, жесткого, властного, непреклонного; того Декстера, что мог исчезнуть на несколько дней или на месяцы, покинув ее ради мира, о котором она могла лишь смутно догадываться. В конце концов, подавленная, бесконечно уставшая от постоянного напряжения, она сказала ему: «Вы как вековые скалы, — все вы. Бескровные, бесчувственные… Никакой надежды. Никакого движения вперед, никаких изменений. Вот на что ты обрекаешь Браво…»

Слезы навернулись на его глаза. Он застыл на месте, парализованный неожиданно нахлынувшими эмоциями. У него был шанс все изменить, но он его упустил. Жребий был брошен, он поставил не на ту карту и проиграл. Он понял это в момент очередного озарения; помнится, Стеффи никогда не понимала этой его способности, а он не умел ей объяснить. В его мире свободный выбор был всего лишь опасной иллюзией, происками дьявола…

— Черт побери, Браво!

На мгновение Браво испугался, — отец в жизни не произносил ничего подобного. Чем бы ни было вызвано такое поведение, Браво понимал, что это наверняка что-то серьезное. Но у них совершенно не было времени! Браво медленно и осторожно высвободил руку.

— Я скоро приеду, и мы обязательно поговорим. — Он произнес это мягким, примирительным тоном. — Обещаю, отец.

Декстер Шоу помедлил, затем обессиленно кивнул и, отвернувшись, двинулся к тротуару. Браво наблюдал, как отец переходит улицу, а потом отправился в другую сторону. Неожиданно он понял, что понятия не имеет, какой подарок стоит преподнести Эмме. Вот отец всегда безошибочно угадывал, что понравится его детям… Несмотря на оставшийся на душе неприятный осадок после очередной попытки отца надавить на него, Браво решил на время забыть о самолюбии и, уворачиваясь от машин, помчался через Шестую авеню. К тому времени, как он оказался на другой стороне улицы, Декстер уже поднимался по ступеням из песчаника. Браво окликнул его, но Шоу уже скрылся за внешней дверью.

Браво побежал быстрее, надеясь привлечь внимание отца прежде, чем Эмма успеет открыть внутреннюю дверь и впустить его. Он вскочил на первую ступеньку… и в этот момент раздался взрыв. Из окон выбило стекла, тяжелая внешняя дверь сорвалась с петель и врезалась прямо в Браво. Вместе с дверью он отлетел на несколько метров и упал прямо посреди проезжей части.

Раздался пронзительный, словно крик ворона, визг тормозов, невнятный шум, нарастающий гул чьих-то взволнованных голосов, но Браво, потерявший сознание, оставался равнодушен к окружившему его хаосу.

«Нет, неверно», — в который раз повторил отец.

Девятилетний Браво поднял на него пытливые голубые глаза под взъерошенной челкой. «Где я сделал ошибку?» — «Дело не в ошибке». Декстер Шоу опустился на колени рядом с сыном. «Послушай, Браво. Я хочу, чтобы ты научился использовать не только свой ум, но и душу. Разум позволяет добиться многого. Но самые важные уроки, которые преподносит нам жизнь, никогда не обходятся без потерь и поражений». Отец бросил взгляд на заданную им сыну головоломку. «Ошибка — нечто поверхностное. Внутри, под поверхностью, где лежит сокровенная суть неудачи, ее сердцевина, — вот где ты должен искать в первую очередь».

Даже если Браво понял и не все слова, произнесенные отцом, он уловил смысл. «Сокровенная суть, сердцевина», — повторял он про себя новые выражения, необычные и красивые, словно драгоценный камень, который он однажды увидел в витрине ювелирного магазина: переливающийся глубокими цветами, многогранный, таинственный. Да, Браво понял отца, почувствовал значение его слов; для него они были живыми, осязаемыми и близкими, как биение сердца. Он знал, чего хочет от него отец, и, разумеется, сам этого хотел.

«Когда-нибудь я проявлю свою сокровенную суть», — подумал он, направляя все силы разума и души на решение задачи, изобретенной для него блестящим умом отца…

Острая боль пронзила тело, заволакивая сознание; Браво почувствовал, как его уносит куда-то, и начал яростно сопротивляться. Он боролся изо всех сил, больше всего на свете желая остаться рядом с отцом и решить головоломку, потому что такие задачи удивительным, загадочным образом сближали их. Но следующая волна боли захлестнула его с головой, лицо отца превратилось в маску из блестящей ртути, отдаляясь, уплывая прочь в тумане, полном голосов, собравшихся вокруг него, галдящих, будто стая воронов…

— Наконец-то. Приходит в себя.

— Пора бы уж.

Голоса доносились словно из-за толстой мягкой стены. Браво почувствовал запах мужского одеколона, перебивающий другой, странный, сладковатый… Его замутило, к горлу подступила тошнота. Чьи-то сильные руки приподняли его. Браво пытался сопротивляться, но сил не было. Он был не в состоянии удержать в голове разом больше одной простой мысли, мозг просто-напросто отказывался думать.

Открыв глаза, Браво обнаружил перед собой две фигуры неопределенных очертаний. Постепенно зрение прояснилось, и фигуры превратились в двух склонившихся над ним мужчин. Старший из незнакомцев, одетый в белый халат — очевидно, врач, — был худощав и невысок, с очень темной кожей и лицом индейца. Второй, лет на десять моложе, обладал помятой физиономией и облачен был в не менее помятый, сильно запачканный костюм-двойку. Браво заметил, что на пиджаке оторвана одна манжета. От него волнами исходил запах одеколона.

— Как вы себя чувствуете? — с легким акцентом спросил врач. Он чуть склонил голову набок, словно один из привидевшихся Браво воронов. Темно-карие, почти черные глаза внимательно следили за экранами приборов над головой у Браво. — Пожалуйста, мистер Шоу, если вы меня слышите, скажите что-нибудь.

Упоминание собственного имени подействовало на Браво как выплеснутая в лицо пригоршня холодной воды.

— Где я? — Собственный голос показался ему незнакомым, неестественно низким.

— В больнице Святого Винсента, — ответил врач. — У вас сильные ушибы, ожоги в нескольких местах и, безусловно, сотрясение мозга. Но, к счастью, ничего не сломано и вообще нет существенных повреждений.

— Как давно я здесь нахожусь?

Врач взглянул на часы.

— Вас доставили в больницу почти двое суток тому назад.

— Двое суток? — Браво поднял было руку к уху, но тонкие пальцы доктора предостерегающе сжали его запястье. — Звуки доносятся словно издалека… и звон в ушах…

— Вы находились очень близко к месту взрыва, в результате частично потеряли слух, — сказал врач. — Уверяю вас, это совершенно нормальная реакция. Я рад, что вы наконец очнулись. Надо сказать, вы заставили нас всех поволноваться.

— Эта чертова дверь спасла вам жизнь, мистер Шоу, факт! — вступил в разговор второй мужчина. Он говорил с сильным нью-йоркским акцентом.

И тут Браво все вспомнил, — как бежал по Шестой авеню, поднимался по истершимся от времени каменным ступеням, вспомнил кошмарный взрыв… потом пустота. Неожиданно все вокруг показалось Браво плоским, нарисованным; он почувствовал себя совершенно опустошенным, выпотрошенным невидимой огромной рукой…

Доктор нахмурился.

— Мистер Шоу, вы слышали? Через несколько дней слух полностью восстановится…

— Я слышал. — Браво отнесся к словам врача со стоическим спокойствием, почти безразлично. — Что с моим отцом?..

— Он… ему не так повезло. Соболезную, мистер Шоу, — сказал помятый тип.

Браво закрыл глаза. Комната закружилась, ему стало тяжело дышать.

— Я же предупреждал вас! Слишком рано! — Возмущенный голос доктора раздавался откуда-то сверху. Браво почувствовал, как по телу разливается тепло и спокойствие.

— Расслабьтесь, мистер Шоу. Я просто ввел вам немного валиума.

Он не хотел, он мучительно боролся и с начинающим действовать валиумом, и со слезами, которые жгли веки и стекали по его щекам на глазах у этих совершенно чужих ему людей. Боже, как я могу расслабиться! Нужно узнать…

— Моя сестра, Эмма, она жива?

— Она в палате на этом этаже, через холл. — Помятый вытащил блокнот и простой карандаш. Никаких карманных компьютеров.

— Не волнуйтесь за нее. Вообще не нужно ни о чем волноваться, вам это вредно, — успокаивающе проговорил доктор.

— Мне нужно остаться с ним наедине на какое-то время, — резко проговорил помятый. Последовала короткая перепалка, на которую Браво почти не обратил внимания, пребывая на грани между явью и забытьем. Мятый пиджак определенно побеждал.

Когда Браво снова очнулся, незнакомец внимательно наблюдал за ним немного покрасневшими, блестящими карими глазами. На плечах ткань темного костюма засыпала перхоть, словно пепел пожара. Или взрыва…

— Позвольте представиться, мистер Шоу. Детектив Сплейн. — Он вытащил удостоверение. — Полицейское управление Нью-Йорка.

За дверью послышались голоса. Один явно принадлежал недовольному чем-то пожилому человеку. Раздался скрип колес с резиновыми рессорами, и голоса постепенно стихли. Браво молчал, пока тишина не стала невыносимой.

— Вы уверены, что… Может быть, это какая-то ошибка?

Детектив вытащил два фотоснимка и передал их Браво.

— Боюсь, он попал почти в эпицентр, — тихо сказал он.

Браво смотрел на фотографии отца, — вернее, того, что от него осталось. Один из снимков, ужасающе четкий, был сделан с близкого расстояния. Снимки выглядели нереальными. Словно жуткая шутка по случаю Дня Всех Святых… У Браво помутилось в глазах от нахлынувшего горя и чувства безысходности. Снова выступили непрошеные слезы.

— Простите, но я обязан задать этот вопрос. Это ваш отец? Декстер Шоу?

Ему понадобилось очень долгое время, чтобы выдавить из себя это слово, и в горле тут же мучительно запершило, точно он охрип от долгого крика.

— Да.

Сплейн кивнул, убрал фотографии и отошел к окну. Он стоял там, безмолвный, как часовой на посту.

Браво вытер глаза тыльной стороной ладони.

— Как… как Эмма? — Спрашивать было страшно.

— Врач говорит, ее жизнь вне опасности.

Слова детектива немного успокоили Браво, но потом боль утраты снова захлестнула его, заслонив весь мир. Он услышал, как царапнули пол ножки стула. Открыв глаза, он увидел, что детектив сидит у изголовья кровати, терпеливо наблюдая за ним. Заметив, что Браво пришел в себя, Сплейн произнес:

— Понимаю, мистер Шоу, вам сейчас трудно об этом говорить, но, поймите, вы — единственный свидетель.

— А как же моя сестра?

— Я уже сказал вам.

— «Ее жизнь вне опасности». Что это означает?

Сплейн вздохнул и провел огромной ладонью по усталому лицу.

— Пожалуйста, мистер Шоу. Расскажите мне все, что помните.

Он сидел очень тихо, ссутулившись, направив все свое внимание на лежащего на постели человека.

— Не раньше, чем вы расскажете мне, что с Эммой.

— О боже, да с вами, однако, непросто. — Сплейн глубоко вздохнул. — Что ж, ладно. Она потеряла зрение. Ослепла.

Сердце Браво мучительно заныло.

— Ослепла?!

— Врачи сделали все, что можно было сделать. Говорят, либо зрение к ней вернется через неделю-другую, либо она так и останется слепой.

— О господи.

— Вот поэтому я и пытался пока что избежать разговора о вашей сестре. — Сплейн подался вперед. — Надеюсь, вы не станете снова терять сознание.

Твердыми, как стальные пинцеты, пальцами он повернул лицо Браво к себе и устремил на него напряженный взгляд. Левый глаз детектива слегка косил, словно после былой серьезной травмы. Браво, почувствовав настроение собеседника, заставил себя подчиниться ему и отойти от грани, за которой были только отчаяние и паника. Его отец мертв, Эмма потеряла зрение, и все это за одно короткое мгновение! Это было чересчур. Браво не мог смириться с тем, что это правда. Где-то за пределами этой комнаты должна существовать другая реальность, в которой его отец остался жив, Эмма не ослепла, главное — суметь найти дорогу…

— Мистер Шоу, я прошу вас рассказать о том, что произошло. Это важно. Пожалуйста.

— Хорошо, — едва слышно ответил Браво. — Я понимаю.

Он попытался как можно подробнее описать ту короткую цепочку событий, что предшествовала взрыву.

Когда он закончил, Сплейн заметил:

— Честно говоря, я догадывался, что ничего особенного вы мне не расскажете.

— Так зачем же вы так упорно стремились со мной поговорить?

— Ну, надо же мне было покончить с этим делом. Иначе я был бы по уши завален бессмысленной бумажной работой.

Браво почувствовал, как внутри поднимается волна гнева.

— Вы знаете, по какой причине произошел взрыв?

— Утечка газа в подвале. Здание было старое, возможно, какая-то неисправность в системе отопления… Пожарное управление сейчас занимается этим вопросом. — Карандаш детектива Сплейна завис в воздухе над страницей блокнота. — И вот еще — кто такой Джордан… — Сплейн бросил беглый взгляд на свои записи, — Джордан Мюльманн? Он по два раза на дню звонит, чтобы справиться о вашем здоровье.

— Он мой начальник и мой друг.

— Именно это он мне и сообщил. Хорошо. Вы ничего больше не хотите мне рассказать?

Браво покачал головой.

— Тогда мне здесь делать больше нечего. — Сплейн захлопнул блокнот с видом выполнившего свой долг человека. — Поправляйтесь, мистер Шоу.

— И все? Вы что, вот так и закончите расследование?

Сплейн пожал плечами.

— По правде говоря, мистер Шоу, большая часть расследований именно так и заканчивается. Мы с вами находимся в огромном городе, где миллионы людей скрываются в тени, избегая света, и пробираются по сточным канавам, как гигантские личинки. Вот с такими личинками я и разбираюсь, — день за днем, каждый день. Ваше дело, поверьте мне, совершенно ясное и уж точно не настолько отвратительное, как то дерьмо, в котором обычно приходится копаться. Клянусь вам, я порой вижу такое, от чего кого угодно вывернет наизнанку, а самый неисправимый оптимист станет законченным циником. — Он поднялся со стула. — Я, как уже говорил, искренне соболезную вам, но мне пора идти туда, где мое присутствие действительно необходимо.

Браво, все еще под действием успокоительного, перевернулся в постели. Он хотел задать какой-то вопрос детективу… Какой же?

— Погодите! Вы говорили с моей сестрой?

Но Сплейн уже ушел.

Браво откинулся на подушки; у него кружилась голова. Он закрыл глаза, и перед его мысленным взором снова появился отец. «Самые важные уроки, которые преподносит нам жизнь, никогда не обходятся без потерь, — сказал Декстер Шоу, положив руку на вспотевший от напряжения лоб сына. — Не забывай того, что я тебе рассказал».

С возгласом досады Браво вытащил из вены капельницу с валиумом и выпутался из проводов, идущих к приборам наблюдения. Сел на край высокой кровати, свесил вниз ноги и попытался встать. Пол показался ему ледяным, когда он коснулся его босыми ступнями. Осторожно перенеся вес тела на ноги, Браво вынужден был ухватиться за спинку кровати, чтобы не упасть. Сердце прыгало в груди, как сумасшедшее, а кости и мышцы, казалось, просто растворились за эти жуткие сорок восемь часов, проведенных в беспамятстве на больничной койке.

Каким-то чудом он сумел добраться до двери, где и встретился лицом к лицу с сердитой медсестрой. Она немедленно раскудахталась, словно встревоженная наседка.

— Ну что же вы такое делаете, мистер Шоу! Немедленно возвращайтесь в постель! — У медсестры был широкий нос, волевая челюсть и кожа цвета кофе с молоком.

Она вознамерилась развернуть его лицом к кровати, но Браво опередил ее, проговорив:

— Я хочу видеть сестру.

— Боюсь, это не…

— Прямо сейчас.

Он в упор смотрел на женщину, пока она не поняла, что загнать обратно его не удастся.

— Да вы только посмотрите на себя! Слабенький, точно новорожденный младенец, даже ходить толком не можете! — Он по-прежнему молча смотрел на нее, и этот взгляд не позволял ей уйти. Наконец сестра сдалась и привезла кресло-каталку. Браво уселся на сиденье, и она покатила кресло по коридору.

Возле двери в палату Эммы Браво поднял руку.

— Я не хочу появляться перед сестрой в таком виде. Позвольте, я встану и войду сам.

Сиделка вздохнула.

— В теперешнем состоянии, мистер Шоу, она не заметит разницы…

— Возможно, — ответил он, — но я-то замечу.

Он поднялся, опираясь на подлокотники. Медсестра стояла рядом со скрещенными на груди руками, наблюдая за ним. Браво ухватился за косяк двери и медленно вошел в комнату.

Эмма лежала на кровати. Выглядела она ужасно. Не только глаза, но вся верхняя часть лица была плотно перебинтована. Он присел на краешек кровати, вспотев от усилий и волнения. Сердце стучало с такой силой, что, казалось, еще чуть-чуть, и оно переломает ребра.

— Браво. — Голос Эммы, мягкий, музыкальный, богатый оттенками, словно палитра художника, нарушил тишину палаты. Она произнесла одно-единственное слово, и оно уже звучало, словно песня.

— Я здесь, Эмма.

— Слава богу, ты жив. — Она нащупала его руку и горячо пожала. — Сильно тебе досталось?

— Нет. По сравнению с… — Он проглотил оставшуюся часть фразы.

— По сравнению со мной. Верно?

— Эмма!

— Не надо. Не жалей меня.

— Это не жалость.

— Правда? — резко сказала она.

— Эмма, ты имеешь полное право…

— Да брось ты, Браво! — Она отвернулась. — На кого мне обратить свой гнев? Кто сделал со мной это? — Она покачала головой. — Отвратительно. Нет, хватит с меня страха, злости и жалости к самой себе.

Огромным усилием воли она заставила себя улыбнуться, и комнату словно озарил солнечный свет. Браво моментально увидел сестру такой, какой она выходила на сцену: гордо поднятая голова, светлые волосы, большие зеленые глаза и нежно очерченные яркие губы на лице с высокими тонкими скулами, так похожем на лицо их матери… Она пела, протянув руку вперед, и Браво, слыша прекрасные звуки арий Пуччини, даже не сомневался, что маэстро, сочиняя свою музыку, мечтал именно о таком ее исполнении.

— Я провела два дня в мучительном ожидании, пока ты не пришел в сознание. Мне так хотелось оказаться рядом, услышать твой голос… — Она снова взяла его за руку. — Ты рядом, Браво, и я счастлива. Мою бесконечную ночь рассек луч света. Даже в самые черные, худшие мгновения мне удавалось забыть о себе, чтобы помолиться о твоем выздоровлении, и Бог услышал мои молитвы: ты поправляешься… Браво, я хочу, чтобы ты верил, если не ради себя, то ради меня.

Верил? Верил во что? — спросил он сам себя. Отец определенно хотел о чем-то ему рассказать, о чем-то очень важном, а Браво не смог забыть, не смог простить ему… и теперь никогда уже не узнает. Он стиснул зубы. Разве умение прощать — не главная составляющая веры?

— Эмма, отец мертв, и ты… — к горлу подкатил едкий комок, и Браво не смог договорить.

Она мягко сжала теплыми ладонями его лицо, как делала в детстве, когда Браво был расстроен или перевозбужден, и прижалась своим лбом к его лбу.

— Перестань и послушай меня, — проговорила она своим мелодичным голосом, — я знаю, у Господа есть план для всех нас, но невозможно разгадать Его замысел, когда ты охвачен гневом и бесконечно жалеешь себя.

Браво почувствовал, как вздымаются со дна души и, кипя, подступают к горлу неизбывные горечь и тоска.

— Эмма, что произошло?

— Я не знаю. Если честно, я совершенно ничего не помню, — она пожала плечами. — Возможно, это и к лучшему.

— Если бы я хоть что-то вспомнил… хотя бы что-то…

— Детектив сказал, была утечка газа. Авария. Перестань об этом думать, Браво.

Но он не мог перестать думать и не мог объяснить сестре, почему.

— Помоги мне добраться до ванной, Браво, — попросила Эмма, отвлекая его от размышлений.

Когда Браво поднялся, выяснилось, что он уже лучше держится на ногах. Они добрались до ванной без происшествий. Браво видел, что Эмма неплохо справляется, несмотря на то, что с ней произошло. Неужели сестру поддерживает ее вера, глубокая, чистая, сильная, словно первый весенний ручей?

— Давай, заходи, — сказала она, втаскивая его в ванную комнату; он не успел возразить. Эмма закрыла дверь и разжала ладонь. Браво увидел пачку сигарет и крошечную зажигалку.

— Я подкупила Марту. — Марта была личным ассистентом Эммы.

Эмма присела на краешек унитаза и закурила. Глубоко затянувшись, она задержала дыхание. Через какое-то время, выдохнув, она со смешком проговорила:

— Ну вот, теперь ты знаешь мой секрет, Браво. Загадочную глубину моему голосу, по которой сходят с ума критики, придает сигаретный дым… — Она покачала головой. — Неисповедимы пути Господни.

— Зачем Господу мог понадобиться этот взрыв?

Эмма встала.

— Браво, я слышу гнев в твоем голосе, его не скрыть. Не знаю, слышишь ли ты сам, но это звучит ужасно. У тебя такой чудесный голос, а гнев искажает, уродует его…

— Это у тебя чудесный голос, Эмма.

Она провела по его щеке подушечками пальцев.

— У нас обоих это от мамы. Может быть, — может быть — мне досталось чуточку больше…

— Я знаю, ты думаешь, я был любимцем отца, а ты — нет, — выпалил Браво то, что было у него на душе.

— Нет, Браво. Он любил и меня, но вы с ним… как сказать… Вас объединяло нечто большее. И мне было обидно видеть, что вы двое ближе друг другу, чем мне, — она повернула к нему лицо. — Ты плакал? Знаю, плакал… — Она провела кончиками пальцев по бинтам на лице. — Я завидую тебе. Мне недоступна такая роскошь.

— Ох, Эмма!

— Первые несколько часов после того, как я узнала, что произошло, были самыми ужасными. Я чувствовала, что падаю в бездонный черный колодец… Но вера — это дерево, простирающее над нами новые ветви даже во время бури. И в свое время на этих ветвях появляются плоды. Вера была мне опорой, посреди кромешного хаоса вера придавала смысл моему существованию. Та вера, что сближает людей перед лицом испытаний. — Она снова затянулась, уже не так глубоко. — Как бы мне хотелось, чтобы ты понял, Браво! Когда веришь, отчаянию не одолеть тебя. Конечно, я горюю из-за смерти отца. Я глубоко потрясена. Вместе с ним погибла часть меня самой, я никогда не обрету ее вновь. Это ты понимаешь, я знаю. Но знаю я и то, что и его гибель, и моя слепота, временная или нет, не случайны. Есть причина. Есть высший замысел, Браво. Я вижу это, и для этого мне не нужно обычное зрение.

— Для исполнения высшего замысла отец должен был погибнуть при взрыве, а мама — медленно угаснуть на больничной койке?

— Да, — медленно и твердо ответила Эмма. — Хочешь ты признавать это или нет, это так.

— Как ты можешь быть так уверена? Эта твоя черта всегда была недоступна моему пониманию, Эмма. Что, если твоя вера — всего лишь иллюзия, и нет никакого высшего плана? Тогда нет никакого смысла в том, что…

— Просто мы с тобой пока не видим смысла.

— Вера. Слепая вера. Подделка, такая же, как прочие способы отгородиться от неизбежного. — Браво вспомнил слова детектива Сплейна, и ладони его сжались в кулаки. — Как можно, живя в таком мире, не стать циником?

— Твой цинизм — всего лишь прикрытие. Ведь на самом деле «цинизм» — синоним слова «разочарование», — мягко сказала Эмма. — Мы тратим столько времени на попытки управлять течением нашей жизни, но тщетно, ибо над чем мы властны? Почти ни над чем. И все же мы пытаемся достичь недостижимого, даже понимая, что усилия напрасны. Что может заполнить эту пустоту между желаемым и действительным, скажи мне, Браво? Нет ответа. Но послушай, послушай меня, когда я свободна от всего, что опутывает нас, когда я пою, — я знаю.

Недокуренная сигарета догорела до конца. Эмма выбросила ее в унитаз; должно быть, пальцам стало горячо. Сигарета зашипела и погасла.

— Пусть я потеряла зрение, но у меня осталось самое драгоценное, что есть, — мой голос. И это настоящее чудо.

Он обнял ее и крепко прижал к себе, как делал с тех пор, как себя помнил.

— Если бы я мог верить, как ты…

— Вере нужно учиться, как и всему в жизни, Браво, — прошептала она ему на ухо. — Надеюсь, однажды ты обретешь ее…

В его душе звучал голос погибшего отца: «Внутри, под поверхностью, где лежит сокровенная суть неудачи, ее сердцевина — вот где ты должен искать в первую очередь…»

Глава 2

— Браво, как хорошо, что ты позвонил! — послышался в трубке голос Джордана Мюльманна, когда Браво наконец набрал его номер. — Я с ума сходил от беспокойства!

— Прости. Из-за сотрясения я не слишком быстро соображаю… — сказал Браво.

— Да-да, я понимаю… Насколько мне известно, ты уже более или менее в порядке?

— Со мной все прекрасно. — Браво шел по улице к своему банку. Он достаточно окреп, и его выписали из больницы. Он собирался покинуть Нью-Йорк в ближайшее время. Оставалось только одно дело, которое занимало его мысли, — кроме, разумеется, Эммы.

— Браво, у тебя не может быть все прекрасно, — сказал Джордан. — Я все понимаю.

— Ты прав. Разумеется.

— Это не просто слова, mon ami.[2] Я действительно это чувствую. Ты для меня как член семьи, Браво, ты ведь знаешь.

Конечно, Джордан понимал его. Он был шестью годами моложе Браво, но тем не менее они сразу же подружились. Как-то во время дружеской попойки в Риме они разговорились по душам, и Джордан рассказал, что потерял отца в детстве и до сих пор скорбит о нем. Он знал, что такое семья и каково это — лишиться близкого человека. Неожиданно Браво ощутил, как ему не хватает Джордана и привычной жизни в Париже. Они проводили вместе много времени, очень сблизившись за последние четыре с небольшим года, так, словно действительно были братьями.

— В этом я не сомневаюсь, Джордан.

На углу улицы, облокотившись на капот патрульной машины, отдыхал полицейский, попивая кофе из бумажного стаканчика. Напротив Браво, на другой стороне улицы, весело возилась с собакой маленькая девочка; за их игрой наблюдала ее мать. Неподалеку стояли, держась за руки, юноша и девушка, оба белокурые и голубоглазые. Молодой человек был в черной рубашке и черных брюках, девушка — в коротенькой юбочке и майке.

— Послушай, — продолжил Браво, — я буду дома через пару дней. Хочу вернуться к работе.

— Ни за что. У тебя сейчас есть более важные дела.

С трудом выстроенную плотину самообладания прорвало, и глаза Браво мгновенно наполнились слезами.

— Мой отец мертв… сестра ослепла. Это какой-то страшный сон, Джордан…

— Знаю, mon ami. Я всем сердцем соболезную тебе, и Камилла тоже. — Камилла Мюльманн, мать Джордана, была его консультантом и незаменимым человеком в «Лузиньон и K°». — Она просила передать, что скорбит вместе с тобой.

— Камилла очень добра, как и всегда. Поблагодари ее от меня, — сказал Браво.

— Делай, что нужно, и не беспокойся о времени. Я хочу как-то поддержать тебя. Если я чем-то могу помочь, пожалуйста, сразу же дай мне знать.

Девушка в короткой юбке рассмеялась в ответ на какую-то реплику своего друга, после чего бросила взгляд на Браво. Лицо ее напоминало мордочку голодной кошки.

— Спасибо, Джордан. Я ценю… все, что ты для меня делаешь.

— Брось. Жаль, что я не могу сделать больше.

Влюбленная парочка остановилась возле полицейского, и они принялись о чем-то толковать, но девушка по-прежнему смотрела на Браво. Она тайком улыбнулась ему своей кошачьей улыбкой за спиной у своего приятеля.

Они ушли, а эта улыбка не выходила у Браво из головы.

— Я до смерти за тебя испугался, ясное дело. Что бы я делал, если бы ты погиб? Послушай, mon ami, улаживай спокойно все дела, мы какое-то время сможем обходиться без тебя. И, Браво, прошу тебя, если что-то будет нужно — сразу же звони. Я чувствую себя совершенно бесполезным здесь, в Париже, так далеко от тебя. Если бы я хоть чем-то мог помочь, это было бы хорошо для нас обоих.

Браво подошел к банку.

— Мерси, Джордан. Даже просто от разговора с тобой… ты ведь все понимаешь. Знаешь, мне стало гораздо легче.

— Тогда я доволен. Bon, a bientot, mon ami.[3]

Убрав телефон в карман, Браво прошел через стеклянные двери банка. Ступая по мраморному полу, он вспоминал, как отец взял его сюда с собой в возрасте восьми лет. С поразительной живостью он вспомнил надежность и доверие, которые испытывал, крепко держась за руку отца. В тот день Декстер открыл для сына трастовый счет. Согласно его распоряжению Браво получил доступ к депозитному вкладу, когда ему исполнилось восемнадцать. Теперь он жил на другом континенте, но всегда сохранял связь с семьей. Эта было для Браво самой большой драгоценностью. Куда бы ни закинула его жизнь, частичка его души всегда оставалась в Нью-Йорке.

Пройдя в глубь помещения, он спросил управляющего. Буквально через несколько секунд появилась женщина средних лет в строгом деловом костюме и повела его вниз по лестнице. Они очутились в огромном подвальном помещении со сводчатым потолком. На армированных металлических стеллажах рядами стояли сейфы. Подвал произвел на Браво угнетающее впечатление; в воздухе, казалось, пахло склепом.

Он остался в зашторенной кабинке, ожидая, пока принесут сейф. Ему повезло, думал Браво, что у него есть такой друг, как Джордан. Они познакомились в Риме пять лет тому назад, когда Мюльманн приехал в университет, где Браво тогда работал. Браво занимал исключительно удобную должность на кафедре истории религии. Ему не надо было преподавать, и он мог спокойно заниматься наукой, что полностью его устраивало. В то время Браво было всего немного за двадцать, но он уже приобрел определенную известность, — не только как ученый, но и как талантливый криптоаналитик. Сложилось так, что именно эта область знания заинтересовала Джордана. Он с восторгом наблюдал за тем, как Браво расшифровывает средневековые тексты и разгадывает, казалось бы, неразрешимые загадки.

Джордан пробыл в Риме шесть недель. За это время между ним и Браво завязалась крепкая дружба, основанная на общих интересах и схожих взглядах на мир. Они вместе занимались, вместе бегали кросс, отрабатывали удары по груше и упражнялись в фехтовании. Удивительно, но и рапирой, и саблей оба владели одинаково хорошо. Они часто бывали на званых вечерах, где упивались изысканной едой, прекрасным вином и увлекательными беседами. В конце концов Джордан предложил Браво работу в «Лузиньон и K°». Сначала Браво отказался. Но Джордан продолжал уговаривать и в конце концов убедил его.

Женщина в строгом костюме вернулась, неся длинный плоский ящик из серебристого металла. Поставив его на стол перед Браво, она вышла из кабинки. Он вытащил ключ и открыл сейф. Внутри лежали аккуратные пачки банкнот. Очень много денег. Но сейчас нужно выполнить поручение отца. Пачки банкнот были связаны по две и уложены таким образом в два слоя. Браво вытащил пачку из нижнего левого угла, развязал и достал спрятанный между двумя половинами пачки ключ, переданный ему отцом шесть месяцев тому назад.

Их встреча была краткой и очень необычной: Декстер, к удивлению Браво, сам прилетел в Париж, чего никогда прежде не делал. Они нигде даже не присели, — отец предложил Браво прогуляться. Они перебрались через Сену по мосту Иена и быстрым шагом прошлись вдоль неприветливой набережной Гренелль. Стояло неестественно теплое для обыкновенно мокрого и мрачного парижского февраля утро. Люди шли по улицам, на радостях расстегнув или вовсе сняв с себя теплую зимнюю одежду. Они миновали отель «Никко». Здесь уже не толпились туристы, да и местных стало поменьше. Наверняка именно поэтому Декстер и повел Браво в эту часть города. Он вытащил ключ и вручил его сыну. Ключ был необычный, старинный, странной формы.

— Если со мной что-нибудь случится, — сказал Декстер, — он тебе понадобится.

— Что случится, отец? О чем ты? — Еще одна загадочная тайна, суть которой от него скрывают, подумал Браво, еще один острый осколок, застрявший в груди, у самого сердца.

Над ними низко нависло небо коричневатого, торфяного оттенка. Воздух был слишком теплым по сравнению с водой, и от реки поднимался туман, размывая очертания зданий на правом берегу. Огни отражались в воде мерцающими пятнами. Мимо них, уныло загудев, медленно проплыла баржа. По нижней набережной промчалась собака без поводка; высунутый язык болтался на бегу. Тревожно шелестели листья каштанов.

— Послушай меня, Браво. Я хочу, чтобы ты спрятал этот ключ в надежном месте, обещаешь? Если вдруг что-нибудь случится, возьми другой ключ, тот, что я отдал тебе раньше, и отправляйся ко мне домой. — Декстер Шоу похлопал сына по плечу. — Не смотри так испуганно. Надеюсь, это не понадобится.

И вот это понадобилось. Детектив Сплейн был уверен, что дело в утечке газа. Пожарное управление подтвердило эту версию. Сидя в кабинке хранилища, Браво пристально разглядывал ключ с округлым выступом на конце и семью насечками по всей длине, имеющими форму звезды. Он никак не мог отделаться от мысли, мучившей его с того самого момента, когда он узнал о взрыве, очнувшись в больнице. Что, если и детектив Сплейн, и пожарные ошибаются? Полгода тому назад Декстер Шоу проделал путь от Нью-Йорка до Парижа — приехал в город, который терпеть не мог — только для того, чтобы передать Браво этот ключ. Неужели предчувствовал неотвратимую гибель? Браво всю жизнь имел дело с мистикой Средневековья, с оккультными учениями, но никогда не верил в реальность подобных вещей. Его отец не был ясновидящим. Наверняка он что-то знал… или, по крайней мере, подозревал, что его жизни угрожает серьезная опасность.

Усилием воли стряхнув с себя паутину зловещих мыслей, Браво положил в карман ключ и две пачки банкнот. Закрыв и заперев сейф, он взял его в руки, вышел из кабинки и отдал терпеливо ожидавшей снаружи служащей банка.

Уже не в первый раз у него мелькнула мысль, что работа Декстера в государственном департаменте была не более чем прикрытием. Что, если отец был шпионом?

— А он симпатичный, — сказала девушка с кошачьей мордочкой.

Росси вытащил сигарету из пачки и закурил.

— Донателла, ты меня удивляешь. Нужно быть более разборчивой.

— Не ревнуй, милый. — Она провела тонкими длинными пальцами по его руке. — Я не собираюсь бросать тебя ради Браверманна Шоу.

— Но поразвлечься разок ты бы не отказалась, верно?

Она протянула руку и дотронулась до черного шелка его рубашки. Пальцы с длинными ногтями заскользили по его груди; он чувствовал ее прикосновения через тонкую ткань.

— Как это старомодно! — промурлыкала она. — Ты помнишь, как мы с тобой познакомились?

— Как я могу забыть! — Росси взглянул через ее плечо на двери банка.

Они сидели в кафе напротив банка, куда примерно десять минут тому назад зашел Браво, выбрав столик не у самого окна. Так им была видна улица, а их самих заметить было сложно. Росси и Донателла прекрасно говорили по-английски, без всякого акцента, но когда рядом никого не было, переходили на превосходный, почти книжный римский диалект.

Внезапно Росси схватил Донателлу за изящное запястье.

— Мне больно! — прошипела она, но он не ослабил хватки.

Очень медленно он поворачивал ее руку, пока она не разжала пальцы и не выпустила подвеску на золотой цепочке.

— Я тебя предупреждал, так? Что я говорил?

Донателла, скорчив недовольную гримасу, в последний раз ласково провела пальцами по семиконечному кресту глубокого пурпурного цвета.

— Но он такой красивый.

Росси знал, что она имеет в виду «могущественный». Она всегда имела в виду именно это, когда называла что-то «красивым».

— Тем важнее, чтобы он оставался невидимым.

Не отрывая глаз от ее лица, Росси повернул ее руку таким образом, чтобы незаметно вернуть крест на место через вырез рубашки. — А если бы наш мистер Шоу хотя бы мельком увидел его? Как ты полагаешь, каковы были бы последствия?

Донателла отвернулась к окну, устремив пристальный взгляд своих кошачьих глаз на раскаленную солнцем улицу.

— Тогда он понял бы, — сказала она без тени сомнения в голосе. — Понял бы все…

Браво вышел из банка на улицу и оказался в пекле. После холодного, металлически поблескивающего сумрака хранилища солнечный свет ослепил его. И все-таки Браво сразу же заметил на другой стороне улицы, напротив банка, молодого человека, показавшегося ему смутно знакомым. Где он видел его прежде?

Он двинулся по тротуару, и странный парень последовал за ним. Завернув за угол, Браво увидел отражение преследователя в стеклянной витрине магазина напротив, на фоне марокканской керамики и красочной турецкой посуды, и тут узнал его походку. Ему вспомнилась кошачья улыбка незнакомой девушки за спиной у приятеля, болтавшего со стоящим без дела копом. Она наверняка сделала это нарочно, хотела отвлечь Браво от своего друга, который теперь преследовал его.

А может быть, он это все себе вообразил? Браво не страдал паранойей, и шпионом он не был точно. Возможно, им не был и его отец. Но Браво и сам не верил в это, хотя и пытался себя убедить. Обстоятельства говорили сами за себя. С этим загадочным ключом в кармане Браво сам стал частью игры. Вот только правил он не знал.

Эмма сняла номер из нескольких комнат в небольшом, но первоклассном отеле недалеко от площади Святого Винсента на время, пока не отремонтируют их старый дом. Браво минут пятнадцать кружил вокруг отеля, то приближаясь, то удаляясь, несколько раз заходил в круглосуточный магазин за углом и выскакивал из него, пока не уверился, что ни тот парень, ни его девушка его не преследуют. Только после этого он вошел в гостиницу.

Дверь ему открыла Марта, и тут же ушла, чтобы продолжить приготовление ланча на крошечной кухне.

Браво поцеловал сестру в щеку. Бинты с ее лица частично сняли, белокурые волосы постепенно начали отрастать.

— Как ты?

— Лучше, — Эмма улыбнулась. — А ты?

— Готов к отъезду.

Все еще улыбаясь ему, Эмма произнесла:

— Знаешь, Браво, меня не покидает ощущение, что уже много дней ты хочешь мне о чем-то рассказать. Ты и в самом деле скоро уедешь, думаю, самое время поделиться тем, что у тебя на душе.

Он оглянулся. Марта, вполголоса бормоча себе под нос какую-то мелодию, не обращала на них никакого внимания.

— Это из-за отца… Я…

Она чуть наклонила голову набок.

— Браво, это же я. — Она похлопала рукой по месту на диване рядом с собой и вздохнула, почувствовав тепло его тела, когда Браво присел возле нее. Очень мягко она произнесла:

— Все в порядке. Что бы это ни было, тебе нужно выговориться. Станет легче, поверь мне.

Браво надавил пальцами на веки, словно это могло снять нестерпимое давление, казалось, все нараставшее внутри черепа.

— В тот день, Эмма, отец хотел что-то мне рассказать. Что-то важное, по крайней мере, для него. А я все отмахивался. Сказал ему, что мы сможем все обсудить после ужина…

Воспоминания о том страшном дне снова накатили на него, и Браво не мог больше выговорить ни слова.

— Возможно, он хотел рассказать тебе действительно что-то важное, а возможно, и нет, — сказала Эмма. — Но дело не в этом. Нужно жить дальше, Браво. Тебе это не удастся, пока ты не простишь себя. — Эмма обняла брата за плечи. — Ты сможешь?

Браво молчал, зная, что она не ждет ответа, — вопрос его не требовал. Он просто слушал ее голос, позволив себе полностью раствориться в звучании слов. Как бы ни воевали они в детстве, Браво всегда восхищался Эммой и обожал ее не только за талант, но и за присущую ей мудрость.

— До того, как ты стал заниматься финансами, ты был ученым. На самом деле, Браво, ты остался ученым до сих пор; точно так же и я всегда буду певицей, что бы ни случилось. Нам предначертана определенная судьба, Браво, мы лишь выбираем, верить или не верить в это, но истина остается истиной. Наше предназначение определено с рождения. Богом? Да, хотя и заложено в наших генах. Ты стал финансовым консультантом, но ведь это еще ничего не значит, верно? Отец понимал это, даже когда сам ты забыл о своем призвании.

«Что-то в этом есть», — думал Браво, выйдя из отеля. Даже больше, чем что-то. Пока это было единственное, в чем он мог быть уверен…

Глава 3

Браво летел в Вашингтон челночным рейсом. И в аэропорту перед посадкой, и затем в самолете он внимательно присматривался к лицам и поведению попутчиков. С собой у него были оба ключа: старинный семизвездный, как он его мысленно окрестил, и второй, современный, от квартиры отца. Больше Браво с собой ничего не взял, за исключением тех денег, что вынул из сейфа вместе с ключом. Он понятия не имел, зачем захватил эту пачку с собой. Просто поддался порыву, — или, может быть, предчувствию, сродни тому, что привело его отца полгода назад на набережную Гренелль. Кроме того, он увозил с собой в Вашингтон все растущий багаж фактов и собственных соображений относительно того, что уже случилось, и того, что ждало в будущем…

Жаркий влажный воздух волной накатил со стороны Чесапикского залива; Браво чуть не задохнулся, выйдя из здания аэропорта. Направившись к веренице такси, он остановился на полпути, словно неожиданно засомневался в правильности своих действий. Небо, у него над головой почти белое, едва заметно голубело ближе к горизонту, подальше от беспощадного солнца. Нисколько не рассеивающий жару ветерок на краткие секунды поднимал в воздух крошечные дрожащие вихри из черной от копоти двигателей пыли и мятых конфетных оберток. Без всякой видимой причины Браво вдруг развернулся и зашел обратно на территорию аэропорта. Он двигался вдоль огромных зеркальных панелей, наблюдая за входившими и выходившими людьми. Браво не знал, что или кого он ищет, но что-то явно кольнуло его между лопаток там, снаружи, и он поддался импульсу, словно животное, почуявшее опасность. Он купил кофе в автомате и теперь стоял, потягивая горячий напиток и украдкой изучая лица проходивших мимо людей. Одна часть его существа чувствовала себя крайне глупо; но другая, проявляющаяся в последнее время все чаще, не позволяла Браво расслабиться.

Наконец, повинуясь какому-то глубинному инстинкту, он выкинул бумажный стаканчик в мусорный бак и снова вышел на улицу, чтобы поймать такси.

Декстер Шоу жил в скромной двухкомнатной квартирке в Фогги-Боттом,[4] этом любопытном районе Вашингтона между Белым домом и Джорджтауном. Сто лет тому назад здесь была низина, сырая и болотистая из-за близости Потомака. Туман, поднимавшийся над низиной, перемешивался с густым промышленным смогом: рядом располагались заводы Вашингтонской газово-электрической компании, печи для обжига известняка Гоуди и Дорожная компания Крэнфорда. Теперь здесь обитали законодатели, и место было бойкое во всех отношениях. В конечном итоге, именно такие места и служили смазкой для колес старомодной государственной машины округа.

Жилой комплекс, где находилась квартира Декстера, был выстроен из красного кирпича, как и большинство зданий этого квартала на Эйч-Стрит. Современное, совершенно безликое сооружение, напрочь лишенное украшений или интересных ракурсов, — форма, принесенная в жертву функциональности, одно из неудачных произведений постмодернистской школы.

Представившись консьержу в униформе, Браво вызвал лифт и поднялся на двенадцатый этаж. Выйдя из лифта, он пересек холл, застеленный голубым паласом, и вставил ключ «Медеко» в замочную скважину на двери квартиры Декстера. Дверь не открывалась. Браво попытался еще раз, слегка покачивая ключ в разных направлениях в надежде, что он все-таки сработает.

После второй тщетной попытки Браво все еще не собирался отступать, и тут за его спиной послышался чей-то голос. Он обернулся и увидел маленького человечка со смуглой кожей.

— Меня зовут Манни, я управляющий. Джонни, консьерж, позвонил мне после вашего прихода. — Он протянул Браво руку. — Вы сын мистера Шоу, верно?

— Верно, — ответил Браво.

— Мы все были потрясены, когда узнали о безвременной кончине мистера Шоу. В этом доме все его любили. Понимаете, он был всегда такой спокойный, замкнутый, но при этом со всеми держался дружелюбно.

«Да, подумал Браво, поблагодарив управляющего за теплые слова, — это мой отец — прирожденный политик, всегда безупречно выдерживающий выбранный образ…»

— Отец дал мне ключ, я думал, это запасной от его квартиры. Но он не подходит к замку.

— Не беспокойтесь, сейчас мы все уладим. — Управляющий вытащил связку ключей. Немного покопавшись, он выбрал один и вставил в замочную скважину. Дверь отворилась. Управляющий шагнул в сторону, пропуская Браво.

— Мне придется подождать здесь, пока вы осматриваете квартиру, — сказал он. — Сами понимаете, так положено.

Браво уверил его, что все понимает. Но, попав в квартиру, он немедленно осознал, что на самом деле не понимает абсолютно ничего. Квартира была пуста. Браво прошел по комнатам, заглянул во все помещения, включая встроенные шкафы. Нигде никакой мебели, ни намека на одежду, ничего. Словно в этой квартире никто никогда не жил.

Ошеломленный, Браво вернулся к входной двери и обратился к управляющему:

— Не понимаю. Где вещи моего отца?

Управляющий скривил губы. От него пахло потом и табаком.

— Я думал, вы знаете. Они все увезли, уже давно.

— Они? — Браво тряхнул головой. — Кто это — они?

Управляющий пожал плечами.

— Люди из государственного департамента. Показали мне удостоверения и все такое. Вы хотели забрать какую-то определенную вещь?

Браво покачал головой, не в силах вымолвить ни слова. Как, куда за считанные дни исчезла вся жизнь его отца?

Управляющий посмотрел на него с плохо скрываемым состраданием. По его мнению, ничего страшного не случится, если, ввиду особых обстоятельств, Браво все же побудет в квартире один, сказал он. Браво поблагодарил его, и управляющий ушел.

Закрыв глаза, Браво глубоко вздохнул, словно в воздухе квартиры мог сохраниться какой-то след отца. Потом снова принялся осматривать комнаты, выдвигая подряд все ящики, открывая полки кухонных шкафов и шкафчиков в ванной. Из квартиры не просто исчезли все вещи. После этого здесь все тщательно вымыли, стерли все следы… Обезвредили. Помнится, как-то отец употребил именно это слово, рассказывая Браво об упразднении посольства в Найроби…

Он вытащил мобильный телефон и позвонил в министерский офис отца. Через несколько минут его соединили с Тедом Коффи, главным аналитиком, с которым Браво несколько раз виделся в присутствии отца.

— Боже, Браверманн, мне так жаль! Как вы?

— Надо полагать, соответственно обстоятельствам, — ответил Браво.

— А Эмма?

— Тоже.

— Нам всем так его не хватает, и мне особенно. Он ведь чертовски долго проработал в отделе! Двадцать с лишним лет, с трудом верится. Откровенно говоря, я не знаю, как буду обходиться без его опыта. Черт побери, да второго такого аналитического ума, как у Декса, просто не найти, и все здесь это понимают.

— Спасибо, Тед. Ваши слова для меня много значат. — Браво прошел в центр спальни и принялся медленно поворачиваться вокруг своей оси, в который раз осматривая комнату. — Послушайте, Тед, что ваши ребята сделали с вещами отца?

Наступила секундная пауза. Потом Тед произнес:

— Не понимаю.

— Ну, я сейчас в его квартире в Фогги-Боттом, и здесь совершенно пусто, никакой мебели, ничего из одежды. Все вычищено.

— Это не мы, Браверманн.

— Управляющий сказал, что приходили люди из министерства. Они показали ему удостоверения.

— Плевать, что сказал управляющий, — ответил Тед Коффи. — Никто из наших не отдавал распоряжения забрать вещи из квартиры Декса, это точно. Это просто-напросто противоречило бы политике департамента.

Браво некоторое время стоял неподвижно посреди пустой, безмолвной квартиры, тщетно пытаясь представить здесь Декстера. Поблагодарив Коффи за потраченное время и за искренние соболезнования, он отключился.

Он взглянул на ключ, который до сих пор держал в руках. Память у Браво была великолепная, и он слово в слово повторил про себя слова отца, произнесенные полгода назад на промозглой парижской набережной. Как он сказал? Если что-нибудь случится, возьми другой ключ, тот, что я тебе отдал раньше, и отправляйся ко мне домой. Отец вовсе не говорил, что это ключ от его квартиры. Браво повертел ключ в руках; безупречно обточенные на станке грани поблескивали в солнечном свете. Что же Декстер имел в виду?

Он попытался подвести итоги. Итак, отец хотел, чтобы Браво побывал в его квартире, если с ним что-нибудь случится. Но здесь ничего не было… Он снова ощутил странный холодок между лопаток. Отец хотел его о чем-то предупредить? Браво вспомнил следившую за ним парочку. Что им было нужно?

Эти мысли крутились у него в голове, пока он рассматривал ключ. И тут Браво увидел то, чего не замечал раньше. Он подошел к окну и принялся разглядывать вытравленные на металле крошечные буквы, числом шестнадцать. На первый взгляд — совершенно бессмысленный набор символов; по крайней мере, буквы не складывались в слово или фразу. Но ведь что-то они означают, подумал Браво.

Внезапно он почувствовал знакомое захватывающее волнение. В какую восхитительную игру они с отцом играли, когда Браво был ребенком! Отец составлял зашифрованные послания, а Браво их разгадывал. Только они с отцом и могли прочитать эти записки, чем просто сводили с ума маму…

Это был довольно простой код, основанный на смещении номеров символов. Тем не менее для расшифровки требовались некоторые усилия, поскольку отдельные буквы шифра были вспомогательными, — указывали, какими символами нужно заменить остальные. Вытащив блокнот и ручку, Браво переписал последовательность на бумагу, после чего сел на пол, прислонившись спиной к батарее, и принялся за работу. Этот код поставил бы в тупик и профессионального криптографа, но для Браво алгоритм был очевиден. Через пять минут он расшифровал строку на ключе. Это было одно-единственное слово: «сходни».

Браво знал, что это такое, но что имел в виду отец? Зачем он зашифровал это слово? Солнечный свет заливал квартиру, проникая через пыльные стекла, рисуя на паркетном полу и голых стенах повторяющийся узор. От этого пустота вокруг Браво казалась еще тоскливее. Ни малейшего намека на присутствие Декстера Шоу, совсем недавно жившего здесь, никаких следов.

Браво в последний раз обошел квартиру, пытаясь припомнить хоть что-то, связанное со словом «сходни», но вынужден был прийти к выводу, что отец никогда ни о чем таком даже не упоминал.

Уйти из квартиры оказалось труднее, чем он предполагал. С мучительной живостью Браво вспомнил месяцы болезни матери. Каждый раз, уходя из больницы, он долго не мог отделаться от тягостной мысли, что мама стала заложницей своего недуга. Ее предало собственное тело, и вот она лежит в больничной палате, медленно умирая, в то время как он свободен и здоров и может идти по сияющей неоновыми огнями вечерней улице, вдыхая свежий воздух…

Возле лифта Браво помедлил, смотря на входную дверь. Если бы только он смог найти в этой квартире хоть что-то, хоть какой-то след…

В холле на первом этаже он спросил консьержа, как добраться до какого-нибудь интернет-кафе. Ближайшее, как он выяснил, располагалось на 17-й улице, приблизительно посередине между районами Дюпон-Серкл и Скотт-Серкл. Браво заказал такси и дожидался в прохладном холле, пока машина не подъехала к тротуару.

Десятью минутами позже Браво сидел за компьютером. По правую руку от него на столе стояли тарелка с мясным сэндвичем и кофе гляссе. Он искал все, что могло быть связано с расшифрованным словом, но ссылок было слишком много. Браво понимал, что нужно как-то сузить поиск.

Он успел сжевать половину бутерброда, обдумывая возможные варианты. Излюбленный принцип его отца — прятать клад на видном месте — здесь, очевидно, не работал. Декстер Шоу потратил уйму сил, чтобы зашифровать это слово. Зачем ему это было нужно? Браво наморщил лоб, пытаясь сосредоточиться. Он больше не чувствовал вкуса сэндвича, не слышал приглушенного бормотания голосов; он погрузился в тот удивительный внутренний мир, который открыл для него отец еще в раннем детстве. Разгадать эту головоломку — вот что было сейчас единственной целью, и все его существо устремилось на поиски ответа. В обступившей его тишине мелькнула нужная мысль. Если отец зашифровал это слово, следовательно, это что-то известное, нечто такое, что у всех на виду. Браво выпрямился. Он был уверен, что догадка верна. Просто на этот раз отец использовал свой любимый принцип немного иначе.

Отставив тарелку с недоеденным сэндвичем, Браво положил пальцы на клавиатуру. Выйдя на сайты Вашингтона, он набрал слово «сходни» в строке дополнительного поиска. Результат его удивил. Декстер выгравировал на ключе название яхтенной пристани неподалеку от памятника Вашингтону и Кэпитал-Билдинг.

В конторе на пристани седовласый старикан с сигаретой в зубах сообщил Браво, что владельца судна по имени Декстер Шоу, или даже просто Шоу не зарегистрировано.

Поблагодарив его, Браво спустился к воде и пошел по причалу. День был слишком жарким, солнце слепило глаза, выжигало все яркие цвета. Все кругом приобрело тусклый оттенок застиранного белья. Браво вдохнул резкий, почти отталкивающий запах насыщенной минеральными веществами морской воды. Он не знал, что нужно искать, но разгадка определенно крылась где-то здесь. Наверняка он правильно понял послание отца. Возле третьего эллинга он увидел белую с синим тридцатисемифутовую яхту. На корме золотом было выведено название. «Стеффи». Стеффи — так отец называл маму! Браво застыл на месте, его внимательный, напряженный взгляд заскользил по корпусу яхты. Это не может быть простым совпадением. В совпадения он не верил.

Разжав ладонь, Браво посмотрел на ключ. Чем больше он думал об этом, тем больше уверялся, что отец просто не стал регистрировать яхту на свое имя, что тем более неудивительно в свете последовавших за его смертью событий. Эта яхта… все это не просто так. На судне спрятано что-то важное. Иначе отец не стал бы называть яхту «Стеффи» и зашифровывать ее местоположение таким образом, чтобы только его сын смог ее найти.

Окружающий мир поблек, горизонт отступил и исчез. Браво стоял в полном одиночестве на деревянной пристани и чувствовал, что нашел наконец последний ускользающий след, который безуспешно пытался обнаружить в пустой квартире отца. Эта яхта стала мостом, пуповиной, соединившей их с Декстером.

Он поднялся на борт яхты в том состоянии обостренной чувствительности, которое все чаще посещало его. Теперь нужно было найти путеводную нить, продолжение тщательно продуманной цепочки подсказок и шифров, которая приведет его — и только его — к разгадке. Браво на мгновение остановился, оценивая новую мысль. Что, если есть и другие? Кто еще охотится за тем, что хотел передать Браво Декстер? Возможно, отец знал о них, опасался этих людей или даже боялся… Ему вспомнились давешняя блондинистая парочка, нелепые ботинки юноши и кошачья улыбка девушки; теперь она казалось Браво зловещей, словно это был не легкий флирт, а отблеск тайны, которой она владела, а Браво — нет…

В который раз он почувствовал, как по спине между лопатками побежали мурашки. Охваченный дурными предчувствиями, он оглянулся, внезапно испугавшись, что навлек на себя беду своей неосторожностью. Что, если они где-то здесь… Вдруг за ним и сейчас следят, как в Нью-Йорке? Но ничего и никого подозрительного поблизости он не заметил. На пристани было тихо, почти безлюдно. Браво сразу увидел бы любого, кто попытался бы за ним шпионить. Тем не менее он продолжал осматривать окрестности. Чуть дальше возвышались многоэтажные дома, и возле любого из многочисленных окон мог стоять наблюдатель с мощным биноклем, следя за каждым движением Браво.

Остро чувствуя свою беспомощность, Браво повернулся к яхте и, раздираемый одновременно двумя противоположными желаниями — продолжить поиски или отступить, укрывшись от возможного преследования, сосредоточился на неотложных делах. Он начал осмотр с дугообразной, выглядевшей очень современно каюты с сиденьями кремового цвета, затем заглянул в кладовую и гальюн, но ничего особенного не нашел. Вернувшись на палубу, он заметил с левой стороны штурвала, под приборной доской, небольшую дверцу. Дверца была заперта. Замочная скважина располагалась прямо по центру. С колотящимся сердцем Браво вставил в отверстие ключ «Медеко» и повернул его. Дверца распахнулась.

Внутри он нашел потрепанную записную книжку, пару золотых запонок в форме кубиков, эмалевый значок с изображением американского флага, очки, две пачки сигарет и бронзовую зажигалку «Зиппо». Вот оно! Забрав эти повседневные мелочи, Браво возвратился в каюту. Первым делом он разрезал обе пачки сигарет вдоль боковых сторон и вытряхнул содержимое. К разочарованию Браво, внутри были только сигареты. Он раскрошил их, тщательно перетирая табак между пальцами. Ничего.

Браво взял в руки золотые запонки и подержал их на раскрытой ладони, словно надеясь почувствовать присутствие отца, которому они принадлежали. Затем откинул крышку зажигалки, и тут же захлопнул. Посмотрел через стекла очков на расплывающиеся предметы. Это были не простые очки, которые можно купить в магазине или аптеке. Линзы явно изготовили на заказ по рецепту.

Браво держал очки в вытянутой руке, недоумевая, зачем они могли понадобиться отцу. Насколько он знал, у Декстера Шоу всегда было прекрасное зрение.

Впрочем, возможно, он ошибается. Мало ли у отца было секретов? На данный момент имелся лишь один способ точно это выяснить. Браво пролистал записную книжку, нашел номер окулиста и позвонил в приемную. Врач был занят пациентом. Тогда Браво представился, и ассистентка нашла карточку его отца.

— Очки? — переспросила она, снова беря телефонную трубку. — Нет, доктор Миллер не выписывал рецепт на очки для мистера Шоу. У мистера Шоу было великолепное зрение. Он не нуждался в очках. Даже для чтения.

Но ведь Браво держал в руках эти очки, определенно сделанные в оптике на заказ! Следующая подсказка? Что еще это могло означать? Браво решил придерживаться этой версии. Других все равно не было.

Еще раз — уже более пристально — рассмотрев очки, он увидел на внутренней стороне правой дужки название производителя и модели, а на левой — имя и адрес оптика. Позвонив в службу заказа такси, Браво тщательно собрал все найденные предметы и сошел на берег.

Он быстрым шагом двинулся в сторону города, все время держась настороже, но не заметил ни праздношатающихся зевак, ни подозрительных людей, якобы занятых работой. Мимо промчались двое подростков на велосипедах, прошагал мужчина средних лет с выпирающим животом, неся упаковку баночного пива. Браво оглянулся и увидел, как тот прошел по причалу к яхте под именем «Бегущее Время».

Покинув пристань. Браво заторопился к улице, где его уже ждала красно-белая машина; двигатель такси работал вхолостую. Он опустился на сиденье и назвал шоферу адрес в Джорджтауне.

Двенадцать минут спустя Браво стоял перед отелем «Времена года». Это элегантное кирпичное здание располагалась по адресу Пенсильвания-Авеню, 2800. Не оглядываясь, он прошел в фойе, затем повернул направо и встал, подпирая плечом колонну, возле одного из огромных окон. Воздух в фойе был прохладным и чистым. Прекрасное место для укрытия и наблюдения за улицей, подумал Браво, толком не понимая, осторожность им движет или паранойя. Некоторое время он смотрел на подъезжавшие такси и маленькие городские автомобильчики, из которых выпархивали модно одетые женщины на шпильках, с дорогими прическами, увешанные пакетами с покупками. Двое бизнесменов курили, переговариваясь, возле входа; потом они ушли. Ничего подозрительного. Впрочем, Браво не имел ни малейшего понятия, как именно должно выглядеть «что-то подозрительное»…

Он вышел через боковой вход и прошел дюжину кварталов, постепенно заворачивая к Пи-Стрит. Еще квартал, и он очутился возле магазина оптики «Трефойль». Имя владельца — Терренс Марканд — было написано на окне аккуратными золотыми буквами. Чистое, ярко освещенное помещение магазина располагалось в старом здании. Пока продавец за прилавком помогал женщине выбрать солнечные очки, Браво с интересом разглядывал стильные современные оправы с подписанными внизу немыслимыми ценами. За его спиной покупательница прошла к выходу. Стоящий за прилавком мужчина, высокий, сухопарый, с впалыми щеками и явственно зеленоватым оттенком кожи, скупо улыбнулся Браво, давая понять, что теперь может заняться им.

— Чем могу помочь, сэр?

— Вы мистер Марканд?

— Верно, это я. — Улыбка стала немного шире.

— Меня зовут Браверманн Шоу, — сказал Браво, вытаскивая очки. — Я нашел это в вещах отца. На них ваше имя, так что я предположил, что очки изготовлены у вас.

— Вы — сын Декстера Шоу? — проговорил Марканд странно изменившимся голосом. — Я читал о его безвременной гибели. Соболезную вашей беде. — Браво показалось, будто его собеседник хотел добавить еще что-то, но прикусил губу и замолчал.

Браво кивнул в знак благодарности.

— Вы не могли бы рассказать мне об этих очках?

— Что именно?

— К примеру, для чего они предназначены.

Марканд, даже не взглянув на очки, ответил:

— Я не знаю, поскольку не занимался этими линзами. Мистер Шоу разговаривал непосредственно со специалистом, который их шлифовал.

Браво убрал очки.

— Могу я с ним поговорить?

— С ней, — поправил Марканд. — Но, увы, она больше здесь не работает.

— Понятно. А почему? Произошел какой-то конфликт?

— Да нет, вовсе нет. — Марканд взглянул на Браво, поджав губы. — В один прекрасный день она просто не явилась, вот и все. Молодежь, что с них взять, никакого воспитания, знаете ли. — Он неодобрительно покачал головой. — Проклятье, она была лучшим оптиком из всех, что у меня работали, а я в этом бизнесе уже почти тридцать лет. Вот взять, к примеру, эти ваши очки. Линзы отшлифованы при помощи техники, о которой я даже представления не имею.

— Когда она пропала? — спросил Браво.

— Десять дней назад. Ушла с работы и даже не потрудилась заглянуть, чтобы получить расчет.

«Десять дней назад, — подумал Браво. — В тот день, когда погиб отец».

Марканд сдвинул брови.

— Но, знаете, она оставила мне конверт, и он адресован вам. — Он положил руки с тонкими пальцами на стекло прилавка. — Не сочтите за грубость, но не могли бы вы показать мне какое-нибудь удостоверение личности? Я должен быть полностью уверен, понимаете?

Браво вытащил водительские права. Марканд кивнул, отпер один из ящиков под прилавком и извлек тяжелый плотный конверт, запечатанный на старинный манер красным сургучом.

Вскрыв конверт, Браво обнаружил внутри бумажный листочек, на котором четким женским почерком был написан адрес. Он поднял глаза и встретился глазами с Маркандом. На мертвенно-бледном лице оптика появилась натянутая улыбка.

— Хорошие новости, надеюсь?

— Трудно сказать, — ответил Браво, убирая письмо.

Оптик кивнул.

— Тогда мне остается лишь пожелать вам удачи, мистер Шоу.

Браво вышел из магазина. Марканд развернулся и, чувствуя, как противно засосало под ложечкой, прошел в свой кабинет. Он располагался напротив мастерской, и здесь всегда пахло горячей наждачной бумагой и пластиком. Но сегодня к этим привычным рабочим запахам добавилось кое-что еще. В рабочем кресле Марканда возле его стола, непринужденно развалясь, сидела Донателла; на полных губах играла многозначительная полуулыбка, заставляя сердце оптика сжиматься от мучительного ужаса.

— Ты отлично справился, — произнесла она. — Он пришел, как ты и говорил.

— Моя внучка, — сказал Марканд, — верните ее!

— Всему свое время, — ответила Донателла, выпрямившись в кресле.

— Если с ней что-нибудь случится по вашей вине…

— Что тогда? — Глаза Донателлы сузились; она встала и, оттолкнув кресло, обошла стол. — Что ты сделаешь, Марканд? — Она резко, недобро рассмеялась и похлопала его по щеке.

Он невольно попытался отскочить; но Донателла пугающе быстрым, почти неуловимым движением схватила его за шею.

— Я могла бы посоветовать тебе не волноваться, но ведь на самом-то деле у тебя полно причин для беспокойства, Марканд. Мы с тобой еще не закончили.

Марканд закрыл глаза и начал всхлипывать, точно ребенок.

Донателла, приблизив к нему лицо, принялась трясти его, точно тряпичную куклу, пока он в ужасе не распахнул глаза. Она заметила, как он напуган, и это доставило ей несказанное удовольствие.

— Ты ведь понимаешь, что жизнь Анжелы в твоих руках.

Оптик вздрогнул, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Невыносимо было слышать имя единственной внучки из уст этой твари. В ее голосе было что-то отвратительное, почти дьявольское. Марканд не считал Донателлу человеком, определенно нет. Она и ее напарник были существами из ночного кошмара, ворвавшимися в его жизнь и сделавшими его заложником дьявола.

— Что я должен сделать? — хрипло спросил он.

Донателла вложила в его дрожащую руку телефон-раскладушку.

— Позвони ему.

Марканд открыл телефон и набрал местный номер.

— Шоу только что ушел, — проговорил он, услышав голос Росси. — Конечно, я знаю, куда он направился, я ведь уже говорил вам. Да, я уверен.

Марканд почувствовал на себе взгляд Донателлы, словно смердящее дыхание хищного зверя, обнажившего клыки, и в глазах у него помутилось.

Погрузившись в раздумья, Браво шагал обратно к отелю. Там он взял такси и попросил шофера отвезти его на ту сторону Потомака, в городок Уоллс-Черч, относившийся уже к штату Вирджиния. По адресу, указанному на листочке, на тихой, зеленой улице стоял старый каменный дом под высокой аспидно-серой шиферной крышей. Белый забор перед домом утопал в цветах степной розы. Двор затеняли деревья: с одной стороны брэдфордская груша, с другой — американский клен. Вдоль фундамента тянулись заросли бирючины, образуя живую изгородь футов четырех в высоту. Между аккуратно подстриженными рядами азалий вела к ярко-красной лакированной входной двери мощеная дорожка, кое-где поросшая мхом.

Дверь открылась прежде, чем он успел позвонить в колокольчик. Из-за нее выглянула тоненькая, симпатичная молодая девушка со светло-русыми волосами, собранными сзади в «конский хвост». Прическа открывала широкий лоб; большие серые глаза с немного приподнятыми уголками вопросительно смотрели на Браво.

— Да? — произнесла девушка напряженным голосом.

— Меня зовут Браво. Браверманн Шоу.

— Что же вы так долго? — сказала она, пропуская его в дом.

Браво полагал, что внутри его ждет желанная прохлада. Но не тут-то было. Каменные стены, против его ожиданий, не спасали от жары; в помещении, куда они вошли, было очень тепло, воздух казался совершенно неподвижным. Браво увидел отполированный деревянный пол, — никаких ковров, — диван, обитый грубой коричневой тканью, два таких же кресла, кофейный столик на изогнутых бронзовых лапах и огромный камин, на первый взгляд более уместный где-нибудь в охотничьем домике. Возле одной стены стоял антикварный ореховый буфет; за рядами проблескивающих граненых бокалов виднелись тарелки и чашки. На другой стене висела большая, потемневшая картина. На ней была изображена сидящая женщина, молодая и очень красивая; руки сложены на подоле платья, голова гордо, почти пренебрежительно откинута назад, светлые глаза пристально, напряженно всматриваются в зрителя. Девушка на картине напоминала стрелу на натянутой тетиве лука; казалось, еще немного, и она оживет.

— Вы…

— Меня зовут Дженни Логан. Это я сделала очки для вашего отца.

Блестящая светло-серая блузка без рукавов и низко сидящие на бедрах джинсы не скрывали отличной фигуры и красивых ног. У нее были прямые плечи, загорелые мускулистые руки и изящная длинная шея. Она производила впечатление человека, привыкшего дотошно исследовать все и вся, с чем — или с кем — ее сталкивала жизнь.

— Зачем отцу понадобились эти очки? — спросил Браво. — И для чего вы хотели увидеться со мной?

Она собиралась ответить, но неожиданно повернула голову и замерла. Браво, прислушавшись, тоже уловил посторонний звук и уже собрался было кинуться к входной двери, но Дженни остановила его, указав через окно на двоих мужчин, выбравшихся из темного седана и бегущих к дому по дорожке. В следующее мгновение мощный удар по двери сотряс весь дом.

Глава 4

Дженни схватила Браво за руку и потащила через гостиную в глубь дома. В коридоре она сдернула с пола узорчатую дорожку, и Браво увидел на полу люк. В доме послышались резкие, запыхавшиеся голоса. Дженни подняла крышку.

Голоса приближались, решительные, жесткие; кто-то отрывисто отдавал приказы. Они услышали тяжелые шаги. Дом был окружен. Кем? На этот счет Браво мог только недоумевать, но расспрашивать Дженни явно было не время.

Он скользнул вниз по отвесной железной лестнице, пропустив три первые перекладины и вывихнув плечо. Дженни последовала за ним, лестница закачалась; тихо чертыхнувшись, он удержал равновесие. Взглянув наверх, он увидел, как Дженни, вернув на место дорожку, аккуратно опустила крышку люка и задвинула толстый железный болт, заперев подвал изнутри.

Росси, сжимая в руках «глок», последовал за двумя своими людьми к дому Дженни Логан. По его знаку налетчики, отбросив таран, выхватили оружие и помчались по коридору. Сам же Росси взбежал вверх по лестнице, перепрыгивая через три ступени. Он методично обследовал весь второй этаж, заглянул в обе спальни, в кладовки и встроенные шкафы. Росси был мастером, он никогда не палил впустую, куда попало, в бесплодной надежде поразить невидимую цель.

Ему страшно не нравилось это задание, и вообще не нравилась Америка. Он страстно хотел снова оказаться в Риме с его залитыми солнцем улицами, услышать болтовню друзей и соседей, набрать в горсть песка давно миновавших столетий… Здесь все было ярким, блестящим, уродливым в своей агрессивной новизне, и всюду фаст-фуд, пожираемый в чудовищных количествах. Он последовательно обыскивал шкафы, мрачно констатируя про себя, что Америке всегда всего мало, сколько бы и чего у нее ни было. С обостренной чувствительностью жителя Старого Света он наблюдал ту особую истеричность, засевшую под кожей у каждого американца, не позволяющую ни на минуту расслабиться или уступить. Как любят говорить американцы? Все или ничего. О, как хорошо было бы сейчас снова оказаться на Виа дель Орсо, вдохнуть такие знакомые запахи старого кирпича и свежевыпеченного хлеба, украдкой разглядывая девушек с широкими бедрами, пышной грудью, горящими глазами!

К тому времени, как он добрался до ванных комнат, на второй этаж поднялись его напарники, выбившие входную дверь. Они отрицательно покачали головами в ответ на его немой вопрос. Росси сорвал душевые занавески, простучал кафельный пол и стены, ища потайные двери. Он прекрасно понимал, что это не обычный дом, а его хозяйка — не обычная женщина. Наверняка она потратила не один месяц на подготовку к подобному вторжению.

— Ладно, они все равно где-то здесь. В подвале или на чердаке, — сказал Росси, выходя из второй ванной. — Найдите вход на чердак и осмотрите его. Я возьму остальных и отправлюсь в подвал.

Некоторое время беглецы перемещались в абсолютной темноте. Браво слышал дыхание Дженни, чувствовал ее запах, смешивающийся с его собственным, пока они спускались по лестнице. Неожиданно приглушенные голоса, доносящиеся сверху, сквозь доски пола, стали громче. Дом наполнился людьми. Сколько их? Двое с одной стороны, еще столько же — с другой? Или больше?

Браво нестерпимо хотелось расспросить обо всем Дженни, но она снова схватила его за руку и потащила за собой. Теперь они шли по подвалу, пахнущему старыми камнями, деревом и краской. Дженни не смущало полное отсутствие света, она уверенно шагала вперед, и Браво сделал вывод, что она далеко не в первый раз проделывает этот путь. Зачем? Неужели ожидала нападения? Браво все отчетливее осознавал, что его отец имел дело с очень важными тайнами. Даже члены семьи ничего не знали. Почему Декстер скрывал от них свою жизнь? Зачем столько лет обманывал? Что он был за человек?

Вопросы оставались без ответа, острыми шипами вонзаясь в сознание Браво, и он ничего не мог с этим поделать. Дженни остановилась. Похоже, теперь они находились перед сплошной каменной стеной. Браво протянул вперед руку и убедился, что так оно и есть. Неожиданно раздался грохот, словно от близкого взрыва. Браво вздрогнул, сердце у него мучительно сжалось. Спина немедленно покрылась холодным потом при невольном и ужасающе отчетливом воспоминании о том предыдущем взрыве. На этот раз с двери, ведущей в подвал, выстрелом сбили замок. Послышались быстрые шаги; чьи-то подошвы с глухим, зловещим звуком царапали каменный пол.

Браво почувствовал руку Дженни на своем плече. Она с силой надавила вниз, и Браво послушно опустился на четвереньки. Он услышал, как девушка двинулась вперед и, судя по всему, забралась в какое-то углубление в стене. Последовав за ней, Браво ощутил слабое дуновение теплого воздуха. Подняв голову, он увидел далеко вверху квадратный кусочек бледно-голубого неба, заключенный в черную рамку, — абстрактный образ оставшегося там, снаружи, мира… Они находились в дымоходе, или, скорее, за дымоходом, поскольку никакой копоти здесь не было. В тусклом свете он увидел, как Дженни сдвинула большой квадратный камень. Это была потайная дверь на шарнирах. Когда дверь была на месте, идеально подогнанный камень надежно закрывал вход, так что со стороны подвала стена казалась сплошной.

Дженни извернулась в узком пространстве тайника и, прихватив какую-то банку с краской, видимо, подобранную в подвале чуть раньше, полезла наверх, цепляясь за металлические скобы, вбитые в кирпичную кладку на одинаковом расстоянии друг от друга. Браво без колебаний последовал за ней.

Тихо хмыкнув, Росси сбил замок с двери, ведущей в подвал. Он сбежал вниз по ступенькам, сопровождаемый еще двоими, чувствуя, как поднимается откуда-то со дна желудка знакомое ощущение ярости. Это было что-то в крови, этот яд теплом разливался по телу, проникая в кисти рук, добираясь до кончиков пальцев; Росси чувствовал во рту медный привкус, словно только что грыз металл. Он ощущал внутри силу стихии. Он был выше жизни. Он был бессмертен.

Ноздри его трепетали, как у вышедшего на охоту волка. Беглецы были внизу, и шлейф их запаха тянулся за ними, как постепенно бледнеющий след за самолетом. Росси поднял левую руку, и его люди включили прожекторы. Яркий свет залил подвал, осветив все вплоть до малейших деталей. Не осталось укромных уголков или щелей, где можно было бы спрятаться; не осталось даже теней, — за исключением тех, что принадлежали самим преследователям и покорно тянулись за ними по холодным камням пола.

Росси велел своим людям первым делом проверить стены, и они принялись простукивать камни прикладами полуавтоматических винтовок, отшвыривая мешавшие картонные коробки и ящики. Росси знал, что где-то здесь есть выход. Иначе эта девица не повела бы Шоу в подвал. Надо просто найти дверь.

Пока его напарники методично обследовали стены, Росси осматривал подвал, прикидывая, что еще здесь могло служить прикрытием для потайного хода. Вариантов было немного: бойлер, водонагреватель, основательный кирпичный прямоугольник каминной трубы. Центральной системы вентиляции или встроенного пылесоса в доме не было. Бойлер и нагреватель находились слишком далеко от стены, следовательно, не годились. Росси повернулся к каминной трубе и в задумчивости обошел ее вокруг. Зачем в подвал вообще провели дымоход? Труба была совершенно глухая, никаких отверстий.

Росси положил ладонь на кирпичи, прикрыл глаза. Один из его людей что-то сказал.

— Заткнись! — бросил Росси.

Воцарилась мертвая тишина. А потом…

Он почувствовал — или показалось? — как проникает через кирпичи едва уловимая вибрация.

Что, если внутри находится потайной ход, ведущий наверх?

Росси тихо отдал приказ, и его напарники начали действовать.

В подвале явно были люди: оттуда доносился шум, едва заметно дрожали стены дымохода. Браво пытался не думать о преследователях, карабкаясь вслед за Дженни по вбитым в кирпичи скобам. Они миновали первый этаж. Выхода из лаза в очаг не было, и Браво удостоверился, что они действительно находятся позади настоящей каминной трубы.

Дженни торопливо взбиралась все выше. Они добрались до второго этажа, миновали чердак и теперь были уже возле крыши. Воздух становился все более влажным и теплым. Квадратик неба над головой увеличивался, пока не исчез на мгновение, — Дженни, вылезая из трубы, заслонила солнечный свет.

— Быстрее, Браво, — беззвучно проговорила она, заглядывая в трубу. — Быстрее!

Браво выбрался на залитую солнцем кровлю. Жмурясь от избытка света, он плечом к плечу с Дженни пополз на животе по серым листам шифера. За скатом крыши он увидел улицу перед домом. На дороге, перегораживая проезд, стоял черный «линкольн-авиатор»; ближайшие к тротуару двери были распахнуты. Сидящий в машине водитель курил, перекинув через руль руку с пистолетом. Второй человек стоял снаружи, прислонившись к переднему крылу «авиатора». Он внимательно наблюдал за входом в дом. Если у него и было оружие, то умело припрятанное.

Браво почувствовал, как Дженни прикоснулась к его руке. От нее исходил слабый запах лаванды и лайма, волосы на солнце приобрели оттенок меди. Она указывала пальцем на себя, но Браво не понимал, что она имеет в виду. Он уже собирался спросить, но тут Дженни развернулась и поползла в другую сторону. Браво дернулся, но девушка нахмурилась и жестом велела ему оставаться на месте.

— Оставайся здесь, — одними губами произнесла она, — и жди меня!

Он кивнул. Дженни подползла к кромке крыши, ловко подцепила крышку на жестянке с краской, открыла банку и поставила ее на самый край. Приподняв бедро, она извлекла из кармана зажигалку, быстрым, уверенным движением подожгла содержимое жестянки и столкнула ее с крыши, после чего двинулась обратно к Браво. Раздался грохот, а мгновением позже — пронзительный крик, к которому присоединился хор возбужденных голосов. Дженни и Браво увидели потянувшийся наверх столб густого черного дыма. Затем взметнулось яркое пламя.

Держась бок о бок, они поспешно двинулись к краю крыши. Внизу стоял опустевший «авиатор»: когда поднялась суматоха, водитель и его напарник кинулись к дому, бросив машину. Дженни перекатилась через кромку крыши и приземлилась среди густых зарослей бирючины. Браво спрыгнул следом. Ветки захрустели под его весом; рубашка порвалась в нескольких местах на спине и плечах. Расцарапанная кожа болезненно засаднила.

Дженни помогла ему выбраться из колючего кустарника, и они побежали по боковой дорожке к «авиатору». Втолкнув Браво в машину, девушка забралась на сиденье водителя. Ключ зажигания был оставлен в замке, — несомненно, на тот случай, если придется быстро убираться из атакованного дома.

Мотор взревел, джип тронулся с места. Они отъехали от тротуара. Браво увидел в зеркале заднего вида бегущие фигурки людей. Бросив еще один взгляд в зеркало, он удивленно повернулся, чтобы получше рассмотреть преследователей. Неужели это тот белобрысый парень, что следил за ним возле банка в Нью-Йорке? Ближайшая фигурка подняла оружие, целясь в «Авиатор». Браво предупреждающе крикнул, и в тот же момент машина завернула за угол. Но за мгновение до этого он успел увидеть, как блондин схватил стрелка за руку и заставил опустить пистолет.

После очередного поворота Дженни спросила:

— Почему ты обернулся?

Они мчались вниз по Литтл-Фоллс.

— Мне показалось, я узнал одного из них.

— Показалось или узнал? — резко бросила она. Не обращая внимания на негодующие автомобильные гудки и визг тормозов, она свернула налево, на Седьмую трассу.

— Эй, нельзя ли полегче?!

— Не ты ли кричал, когда они начали стрелять? Думаешь, они так просто оставят нас в покое? — ответила Дженни, впившись глазами в дорогу.

Она зигзагами провела «авиатор» по грузовой ветке и нажала на газ. Судя по положению солнца, они ехали приблизительно на юго-восток.

— Ты не ответил на вопрос, — продолжила Дженни. — Кто-то из нападавших тебе знаком?

— Да, — ответил Браво после недолгой паузы. Требовательный тон Дженни разозлил его. С другой стороны, он чувствовал, что ее настойчивость помогает ему собраться с мыслями. Это раздражало еще больше. — Я видел его в Нью-Йорке.

— Уверен?

Браво твердо кивнул.

— Да. Он следил за мной.

— С ним была женщина?

— Что?

— Молодая, такая… агрессивно-привлекательная.

Браво так резко повернулся к ней, что хрустнули шейные позвонки.

— Откуда ты знаешь?

— Предположение, основанное на опыте. — Она хмуро улыбнулась Браво, резко свернув направо перед светофором за доли секунды до того, как зажегся красный. Они выехали на автобан, и следом снова понеслись гудки и проклятья водителей. — Его зовут Росси. Иво Росси. Обычно он работает в паре с женщиной, Донателлой Орзони.

— Они выглядели как влюбленная парочка, когда я первый раз их увидел.

— Животный магнетизм, — сухо сказала Дженни. — Не хотела бы я быть любимой кем-то из них…

Она вывела машину на Джексон-Стрит и принялась петлять по маленьким боковым улочкам. Впереди, все ближе, зеленели деревья.

— И кто же эти двое? — спросил Браво.

— Члены древней секты, известной как орден рыцарей святого Клемента.

Дженни произнесла эти слова будничным, бесстрастным голосом, но Браво от изумления чуть не пропустил мимо ушей вторую ее фразу:

— Полагаю, ты ими занимался.

О да. Он прочитал о них все, что когда-либо было написано.

— Рыцари были орудием Папы Римского, они несли Слово Божье повсюду на Святой земле, до, во время и после крестовых походов…

Дженни кивнула.

— Они были правой рукой Папы и, выполняя волю Ватикана, истребляли как язычников-мусульман, так и христиан, исповедующих еретические, по мнению Папы и его приспешников, учения. Росси и Донателла — боевые рыцари, это название сохранилось со времен крестовых походов. Так называли воинов-священников, отправлявшихся в Святую землю сражаться с сарацинами. Эти люди специально обучены убивать.

После упоминания о рыцарях странно было бы не вспомнить об ордене.

— Откуда ты так много о них знаешь?

Дженни взглянула на него.

— Я их смертельный враг. Я принадлежу к ордену миноритов-гностиков.

— Но ведь… ведь история свидетельствует, что рыцари святого Клемента уничтожили немногочисленных оставшихся в живых членов ордена в конце восемнадцатого века!

— Это общепринятое мнение, — ответила она. — Но есть и тайная история мира.

— И что это значит?

— Рыцари действительно пытались уничтожить нас, но не преуспели. Каждый раз, когда они атаковали, мы просто все глубже уходили в тень.

— Значит… и орден, и рыцари до сих пор существуют?

— Ты собственными глазами видел двоих рыцарей. Как еще объяснить события последних дней? Как еще объяснить всю твою жизнь?

— Я не понимаю, что…

— Изучение средневековой религии. Тренировки. Необъяснимые исчезновения твоего отца.

Браво почувствовал, как в желудке растет ледяной ком. Случайные на первый взгляд совпадения, подозрения и разрозненные соображения — все начинало постепенно складываться в единую картину, и эта картина казалась пугающей.

Дженни взглянула на него и ясно увидела в его глазах отражение этих смятенных мыслей.

— Теперь все встало на свои места, не так ли, Браво? Возможно, в глубине души ты всегда это знал. Твой отец был членом ордена.

Словно стальные тиски сдавили голову Браво. Стало трудно дышать. Он смотрел через лобовое стекло на обступившие дорогу деревья, ища утешения у природы, но вместо этого увидел памятники из белого известняка и пестрого, как птичьи яйца, гранита, покрытые искусной резьбой. Они были в Национальном Мемориальном парке. Дженни привезла его на кладбище.

Над ними, над этим местом словно витал призрак Декстера Шоу; Браво как будто различал его лицо, слышал знакомый голос. Сколько бы усилий ты ни приложил, тебе не изменить прошлого.

Иво Росси, боевой рыцарь, на мощном черно-желтом мотоцикле «БМВ» модели «К-1200-S» приближался к грузовой ветке Седьмой трассы, где недавно проезжали Дженни и Браво. Донателла ехала следом, управляя трехтонной машиной с такой легкостью, словно это была маневренная «хонда-аккорд». Они переговаривались при помощи мобильных телефонов, сжатыми, короткими фразами, в манере, свойственной давно и близко знакомым людям.

— Судя по электронному трекеру в «авиаторе», они сейчас на Тимбер-лейн и едут на запад, — сказал Росси.

— Кладбище. — Донателла всегда была на шаг впереди. Качество, которое так ценил Росси и которое делало ее такой опасной для остальных. Они познакомились, будучи еще почти подростками, и после встречались в бурлящей клоаке глухих закоулков Рима, вместе исследуя неведомый и опасный мир собственной сексуальности. Они были непохожи на остальных. Они выживали, используя невезение окружающих, — впрочем, чаще всего причиной этого невезения являлись они сами.

Мгновение, когда Росси впервые увидел Донателлу, навечно впечаталось в его память. Гибкая, невероятно стройная, она неслась вниз по узкой улочке. Росси стоял возле черного хода продуктового магазина, прикидывая, как бы пробраться внутрь и раздобыть денег или еды, когда из темноты, залитая светом фар преследовавшего ее потрепанного «фиата» выскочила молоденькая девушка. Задыхаясь, незнакомка хватала ртом воздух. В широко раскрытых глазах плескалось отчаяние. Она долго бежала от преследователей, и Росси, даже не видя еще смертной тоски на ее лице, понял, — конец близок. Он перехватил ломик поудобнее и, когда «фиат» поравнялся с ним, нанес удар по ветровому стеклу со стороны водителя. Машина дернулась и запетляла по дороге, точно раненый зверь, проехала вплотную к старинной кирпичной стене, высекая корпусом искры, и наконец остановилась. Водитель выпрыгнул мгновением раньше. Он был одет в длинный черный кожаный плащ и сжимал в руке пистолет. Росси снова размахнулся ломиком и ударил бандита по руке, раздробив ему запястье. Пистолет упал на мостовую, но его хозяин, размахнувшись, здоровой рукой врезал Росси в живот. Иво согнулся пополам, тщетно хватая ртом воздух. Парень в плаще вырвал железный прут из бесчувственных пальцев Росси и, отступив на шаг, замахнулся, собираясь проломить самозваному противнику затылок. Он не успел. Донателла, подобрав с дороги пистолет, направилась в их сторону и, не дрогнув, выпустила в своего преследователя всю обойму.

С тех пор они всегда были вместе, словно близнецы. Вместе они прошли посвящение, вместе тренировались, чтобы стать боевыми рыцарями, чья кровавая миссия была вполне близка им по духу. Часто бывало так, что один из них заканчивал фразу другого. Одни и те же мысли одновременно приходили им в голову. Вдвоем им было легко и удобно, они сообща выслеживали свои жертвы, легко проникая по приказу свыше в самые разные организации. Они всегда выполняли то, о чем их просили, охотно, радостно, с почти набожным благоговением, свято веря в глубокий смысл происходящего. Орден рыцарей святого Клемента заменил им, сиротам, отца и мать.

— Вообще-то это не слишком логично, — сказал Росси. Они мчались на запад. Автобан был набит битком. Рядом неслись грузовики, юркие городские малолитражки и огромные внедорожники. Росси всем существом ощущал, сколько бесконечных возможностей таит в себе дорога. Чувствуя знакомый радостный подъем, он размышлял о том, как много дала ему жизнь в Voire Dei.[5] Теперь он мог не сдерживать природные инстинкты. Им с Донателлой больше не нужно было убегать от закона, они были вне обычной жизни, они стали неуязвимы. Лишь те, кто также принадлежал Voire Dei, могли вычислить их и противостоять им. Но после смерти Декстера Шоу бояться стало некого. Не этой же девицы-стража и ее растяпы-подопечного, в самом деле, ему опасаться…

— Но чего еще от нее ждать, — продолжил он, — учитывая, о чем она невольно думает каждый день и каждую ночь?

— Слабость, предвещающая их скорый конец, — Донателла плавно переключила передачу и нажала на газ. Отправляясь на задание, она чувствовала, как мир раскрывается перед ней, словно цветочный бутон, и была счастлива. В периоды вынужденного безделья Донателла изводила себя воздержанием, мучилась от бессонницы и обкусывала ногти до крови. В такое время она не чувствовала ничего, кроме боли, забывая о существовании любых других ощущений. Но сейчас у нее была цель, и внутри неутомимым пчелиным роем билось желание исполнить миссию. Боли больше не было, не было ничего, что могло бы остановить ее хоть на мгновение.

Дженни и Браво в тишине шагали по кладбищу, — огромному, неподвижному, безмолвному городу мертвых. Их окружали густо растущие деревья. Пахло свежескошенной травой, вербейником и диким луком. В густой тени под кронами старых дубов, боярышника и виргинских сосен травы почти не было. Птицы порхали среди клонящихся к земле тяжелых ветвей. Монотонно жужжали насекомые. Позади остались ворота кладбища Маймонида. Слева, немного южнее, раскинулось более просторное и внушительное Национальное Мемориальное кладбище.

Дженни повела Браво по мощеной дорожке между двумя рядами пустующих каменных мавзолеев. Тускло поблескивающие стены некрополя пестрели пробивавшимися сквозь листву солнечными пятнами.

Внезапно она остановилась, словно обдумывая в последний раз какую-то мысль, а затем повернулась к Браво. Их глаза встретились.

— Послушай, Браво, я должна тебе кое-что рассказать. В доме, где погиб твой отец, была заложена взрывчатка.

Браво почувствовал, как болезненно сжалось что-то внутри.

— Но в полиции считают, что это была утечка газа! — Голова у него закружилась. — Они уверяли меня, что это несчастный случай!

— Все было точно рассчитано. И ты, и полиция должны были поверить именно в эту версию. — Дженни по-прежнему смотрела ему прямо в глаза немигающим взглядом. — Но смерть твоего отца не была случайностью. Декстера Шоу убили.

— Откуда тебе знать? — Браво услышал свой голос: резкий, грубый, почти враждебный. Он не хотел ей верить, нет, не хотел…

— Декстер Шоу входил в Haute Cour. Он был посвященным внутреннего круга, членом Совета, управляющего орденом. За последние пятнадцать дней были убиты пятеро посвященных. Один задохнулся, подавившись рыбьей костью. Второго сбила машина… виновника так и не удалось найти. Третий, случайно или нет, упал с балкона своей квартиры, расположенной на двадцатом этаже. Четвертый… утонул, катаясь на лодке. Твой отец был пятым.

Браво слушал ее с нарастающим ужасом. Ему сразу же живо вспомнился последний разговор с отцом. «Я хочу сделать тебе предложение, — как всегда, Декстер говорил загадочно. — Помнишь, чему ты учился?» Этот обрывок разговора прочно засел у Браво в голове, словно мотылек, пригвожденный булавкой к столу энтомолога. Дженни говорила правду, он это чувствовал. Конечно, она говорила правду. Он сразу понял, с самого начала… Ужас последних дней, смерть отца, слепота сестры, собственная болезнь словно пробудили неведомый инстинкт, унаследованный Браво от Декстера. Он почти воочию видел нависшую над ним опасность, безошибочно чувствуя, что подошел вплотную к разгадке тайны.

Дженни настойчиво тащила Браво все дальше по дорожке, понимая, что сейчас ему необходимо движение, чтобы прийти в себя, — пусть хотя бы прогулка по кладбищу.

— Вдохни полной грудью, Браво, — мягко сказала она, наблюдая за ним. — Дыши как можно глубже, и сразу полегчает.

Браво послушно подчинился. Ему пришла в голову неожиданная мысль: он ведь сейчас полностью в руках Дженни Логан… Впрочем, это и к лучшему, тут же решил он. С того самого момента, как Браво пришел в себя в больнице, его мир изменился навсегда. Волей-неволей ему пришлось это признать. Он очнулся на совершенно незнакомой территории, где растерянно бродил в полном одиночестве — вплоть до сегодняшнего дня. Ему необходима была точка опоры. Что-то, — или кто-то, — чтобы понять, как устроен этот новый мир, о котором он ровным счетом ничего не знал.

— Постой, я хочу кое-что понять, — сказал он. — Минориты-гностики были еретической ветвью ордена францисканцев. Они порвали с традиционалистами, но и поздних толкований Устава святого Франциска не признавали. Это все еще религиозный орден? Тогда как же ты можешь быть посвященной? Мне казалось, в орден принимали исключительно мужчин…

— Так и было, — отвечала Дженни, — и, поверь, до сих пор находятся те, кто сожалеет о прежних правилах, полагая, что мне не место в ордене. К этой теме мы еще вернемся, но сейчас, позволь, я отвечу на первый вопрос. Нынешний орден занимается мирскими делами. Мы отошли от религии.

— Каким образом, почему?

— Когда-то религия правила миром. Верховная власть принадлежала служителям церкви. Со временем положение изменилось, власть перешла в руки королей, военачальников, парламентов, президентов… Мощь религии ослабла, и орден перестроился, принял правила нового времени, вошел в плоть и кровь земного мира. Теперь его члены — бизнесмены и политики.

Но неизменно на протяжении веков мы преследовали рыцарей, чьей целью была концентрация власти в руках единственного диктатора. Кайзер, Гитлер, Муссолини… в общем, тебе уже ясно.

— Как?.. То есть… неужели за всем этим стояли рыцари святого Клемента?

— Они всегда вносили свою, и немалую, лепту. Их стараниями набирали обороты колеса диктатуры. Орден же пытался противостоять рыцарям, поддерживая демократию. В этом суть нашей жизни в мире, сокрытом от глаз непосвященных, в мире Voire Dei — Правды Бога.

— Значит, орден превратился в мирскую организацию. Чем же вы занимаетесь?

— В сороковые годы нам удалось спутать планы Гитлера, вскружив ему голову якобы пророческими астрологическими прогнозами. В результате он принял самое опрометчивое решение в своей жизни и направил войска в глубь России и Западной Европы. Мы постарались, чтобы нацисты не узнали о Манхэттенском проекте, несмотря на усилия Вернера Гейзенберга, директора Кайзеровского Института физики в Берлине. В 1945 году члены ордена убедили Гарри Трумэна остановиться, чтобы другие города не пострадали, как Хиросима и Нагасаки. С того времени орден непрерывно вел борьбу с распространением ядерного оружия. В 1962-м наш представитель встретился с Хрущевым на его даче в Подмосковье, после чего были отозваны военные силы с Кубы.

Теперь оружие ордена — экономика, и целое десятилетие мы прилагали все усилия, чтобы довершить распад СССР и удостовериться в окончательном падении коммунистического строя. Сегодня наши люди работают в Африке, сдерживая эпидемии, пытаются стабилизировать политическую обстановку в Восточной Европе, предоставить мусульманам возможность получать образование в странах Азии и Западной Европы, оградить их от вступления в ряды террористов. Люди попадаются на удочку экстремистов, когда умерла всякая надежда, когда душа ободрана до крови и в ней осталась только ненависть, когда некому удержать их от последнего шага… Мы никогда не предаем свою работу огласке, иначе пришлось бы непрерывно противостоять атакам рыцарей. Иногда мы проигрываем. Иногда добиваемся своего, но не в полной мере, как хотелось бы. Время несется вперед, и порой события просто захлестывают нас. Но святой Франциск заповедал нам нести в мир добро, не оставляя ничего для себя, и, несмотря ни на что, мы продолжаем его дело, начатое много веков назад. Сейчас же над миром нависла действительно серьезная угроза; еще немного, и рыцари святого Клемента возьмут власть в свои руки…

Дженни свернула с дорожки, и Браво пошел вслед за ней. Теперь они торопливо пробирались по узкой тропинке между гранитными надгробиями и гладкими мраморными стенами мавзолеев.

— Мы владеем многими тайнами, и в этом наша сила, — продолжала она. — Когда-то это были тайны королей, торговых магнатов, кардиналов, замышлявших убрать неудобных людей или надоедливых конкурентов, перекупить рынки голландских товаров, созданные нами же в семнадцатом веке. Позже — планы правительств по возвращению диктатуры, развязыванию войны, готовящиеся политические убийства. Сегодня — закулисные политические интриги, незаконное заключение выгодных контрактов с компаниями, которые могут повлиять на результаты выборов, информация о том, как отправленная в страны третьего мира гуманитарная помощь оказывается в руках чиновников, нуждающихся в ней меньше всего. Растраты, насилие, предательство; список можно продолжать до бесконечности… Подпольные сделки, направленные на устранение конкурентов из бизнеса, расхищение фондов и доверительных счетов, коррупция в самой верхушке власти. Любая несправедливость, совершенная людьми по отношению к другим людям.

При умелом обращении эта информация становится отмычкой, открывающей перед нами двери, обычно наглухо закрытые для посторонних. Это орудие воздействия на влиятельных людей, политиков, бизнесменов. Мы убеждаем их принимать решения, благоприятные для сохранения мира.

— А рыцари жаждут войны?

— Рыцари жаждут добраться до наших тайн, получить в распоряжение нашу власть. Уверена, использовать это оружие они будут не столь благоразумно. Они давно стремятся укрепить собственное могущество, сбросив наконец ярмо Ватикана. Они хотят влиять на решения правительств и крупных дельцов, извлекая из этого выгоду исключительно для себя.

Дженни говорила поразительные вещи, но Браво всегда подозревал, что история таит в себе больше, чем принято считать. Далеко не любую информацию можно найти на страницах библиотечных книг или в диссертациях коллег. Почему бы и нет? Отец учил его интуитивно постигать природу вещей. Не просто принимать существование тайн как должное, но находить их и разгадывать.

— Значит, такова тайная история мира, — произнес он, повторив ее слова.

Дженни кивнула.

— До сегодняшнего дня нам удавалось отражать атаки рыцарей. Я хочу, Браво, чтобы ты знал, каковы ставки в этой игре. Следующая неделя может стать последней не только для ордена, но и для всего мира, каким мы его знаем.

— Почему именно сейчас? — спросил Браво. — Рыцари ведь веками пытались добраться до тайников ордена!

— Папа смертельно болен.

— Пока подробности не оглашались…

— Разумеется. В любом случае, еще не время. В Ватикане за этим тщательно следят. Но с болезнью Папы началась неразбериха, и особенно — в клике кардиналов, покровительствующих рыцарям святого Клемента. Рыцари, воспользовавшись паникой, вернули себе все полномочия, какими когда-то обладали, и узаконили их раз и навсегда. Пока Папа держал все в своих руках, кардиналы не отваживались и заикнуться об этом. Теперь рыцари опасны, как никогда. Грядет последняя битва. Браво. Или мы победим, или погибнем.

— Сколько всего человек в ордене?

— Около пятисот.

— Не слишком-то много.

— Мы рассредоточены по всему миру. Посвященные есть во всех крупных странах, в нескольких небольших… Таких, как я, стражей — меньше пятидесяти. Ты встречал этот термин, изучая историю ордена?

Браво отрицательно покачал головой.

— Что ж, неудивительно. Существование стражей намеренно и со всей тщательностью замалчивалось. Их задача — защищать остальных членов ордена, в особенности входящих в Haute Cour.

Браво охватила неожиданная ярость.

— Тем не менее ты и остальные стражи допустили, чтобы погибли пятеро посвященных внутреннего круга. Где же вы были, когда погиб мой отец?

— Помнишь, я говорила, что один из входивших во внутренний круг утонул, катаясь на лодке? Это был мой отец. Когда раздался взрыв в подвале вашего дома, я была на середине Чесапикского залива, мокрая с ног до головы. Искала его тело…

Эти слова моментально заставили Браво забыть о своем гневе.

— Удалось найти?..

— Где там… Сильное волнение, ничего толком не разглядеть даже рядом с лодкой, и вода совершенно мутная — два дня до этого на море бушевал шторм… Я его так и не нашла.

— Мне жаль, — выговорил Браво.

— Мне тоже.

Он снова почувствовал злость.

— Пусть не ты, но кто-то ведь должен был защитить моего отца?

Его резкий голос уколол ее, словно острие ножа.

— Ты хочешь мести, Браво? — бросила она. — Если так, то прибереги свой гнев для убийц.

Охваченный мыслями о трагедии, произошедшей с его собственной семьей, Браво не желал уступать.

— Ты не ответила.

Они дошли до края некрополя. Неподалеку виднелось еще несколько мавзолеев. Остановившись, они встретились взглядами.

— Декстер отпустил стража незадолго до встречи с тобой. Он сам избавился от преследовавшего его рыцаря. Твой отец мастерски умел уходить от погони, неважно, в толпе или в совершенно безлюдном месте. Ясно одно: он хотел встретиться с тобой наедине. Только ты и он.

Несколько секунд Браво молча обдумывал ее слова. Они шли по выбранной Дженни дорожке. Наконец он медленно выдохнул.

— У тебя, похоже, есть ответы на все мои вопросы. Ты умна… и очень изобретательна. Наверное, отец потому и хотел, чтобы мы встретились.

— Ох, если бы я и в самом деле знала ответы на все вопросы! — Дженни чуть склонила голову. — Я не понимаю, зачем Декстер отпустил стража. Зачем ему так нужно было встретиться с тобой наедине?

Я хочу сделать тебе предложение. Помнишь, чему ты учился?

— Не знаю… — начал было Браво, но тут в горле у него встал комок, и он с трудом сдержал желание стукнуть кулаком — по чему угодно, по первому попавшему под руку предмету. Да нет же, он ведь знал, знал! Вопрос заключался в том, примет ли он это так и не высказанное вслух предложение. — Нет, я знаю, — продолжил он после секундной паузы. — Отец спросил, не забыл ли я, чему когда-то учился. Конечно, он понимал, что я все прекрасно помню. Он просто хотел меня подготовить. Я уверен, отец собирался предложить мне вступить в орден.

Дженни молчала, словно отдалившись от него, в который раз с того момента, как они угнали джип. Судя по датам на надгробиях, относящимся к восемнадцатому веку, они находились в самой старой части кладбища.

— Неудивительно.

— Правда?

— Твой отец всегда отличался от остальных. Он был не просто членом внутреннего круга, — медленно, словно взвешивая каждое слово, произнесла Дженни. — Но чтобы тебе стало понятно, придется вернуться к самому началу… Как тебе известно, Минориты-гностики когда-то отделились от францисканцев.

Браво кивнул.

— Орден был основан в тринадцатом веке последователями Франциска Ассизского. Вскоре после смерти святого многие ревнители его учения приняли решение жить в апостольской бедности. Это выводило Папу из себя, поскольку традиционно богатства, накопленные монашескими орденами, заимствовались в пользу церкви. Но лишь в 1517 году, почти через три столетия после смерти святого Франциска, орден окончательно разделился на две ветви. Последователи одной из ветвей, конвентуалы,[6] осели в монастырях. Другая ветвь ордена, обсерванты,[7] то есть «соблюдающие Устав», полагали, что святой Франциск заповедал им странствовать по миру, неся Слово Господне тем, кто более всего нуждался в вере.

Некоторые из обсервантов подчинились Папе и даже участвовали в набегах на Левант, вербуя солдат и собирая деньги для организации крестового похода против растущей и все более агрессивной Оттоманской Империи. В то время турецкий флот атаковал острова в восточной части Средиземного моря и начал угрожать Венеции.

Но истинные приверженцы ордена противостояли указам Папы, не желая отрекаться от принятого обета бедности. Они упорно сопротивлялись, пока наконец им не осталось ничего иного, как бежать в поисках тайного убежища. Папа пришел в ярость и послал на поиски один из своих военных отрядов — рыцарей святого Клемента с острова Родос, намереваясь раз и навсегда подчинить своей воле строптивых монахов.

Те, кто вообще слышал что-либо об ордене, знакомы, как правило, только с этой краткой исторической справкой. В целом все верно, и все же реальная история отличается от общеизвестной. Задолго до того, как произошло официальное разделение, внутри ордена разыгрались нешуточные страсти. В том, что произошел внутренний раскол, ничего удивительного, по сути, не было. Доминиканцы, бенедиктинцы и другие более древние, признанные ордена всегда были настроены враждебно по отношению к нам.

— Но почему?

— По той же причине, что побудила меня вступить в орден, — сказала Дженни. Сквозь густую листву проникали лишь отдельные пятна света. Они пробирались между деревьями, шагая бок о бок, словно влюбленные, спешащие в условленное место. — У нас есть преимущество, которого прочие лишены. Наш орден образовался позже, когда Уильям Оккам уже был известен миру.

— Бритва Оккама…

— Теория, выведенная из учения Аристотеля, но сильно отличавшаяся от религиозной доктрины Фомы Аквинского. Фома полагал, что, постигая законы природы, мы приближаемся к пониманию замысла Божьего. Оккам считал, что учение Фомы ошибочно в корне, так как он пытался объяснить логически намерения Господа, которые суть есть великая тайна. Мнения разделились, и с тех пор споры не утихают.

Орден принял учение Оккама, полагавшего, что вера и разум, религия и научное познание существуют в разных плоскостях. Как может астроном, вычислив орбиты планет, понять предназначение, уготованное им Всевышним? Как может человек, вооружившись теориями, придуманными другими людьми, проникнуть в планы Господа?

Тропа плавно нырнула вниз. Миновав пологий спуск, они оказались на низинном лужке, окружавшем небольшой пруд. Зеркальная гладь воды безмятежно блестела под ярким солнцем. Отсюда уже была видна высокая каменная стена вокруг кладбища. Надгробия в этой части парка сточило время, здесь и там торчали каменные обломки. Некоторые памятники так заросли лишайниками и мхом, что надписи разобрать было уже невозможно. Чуть впереди, там, где неподалеку от каменной кладбищенской ограды тропа заканчивалась, возвышался последний мавзолей, на вид довольно незамысловатый. С левой стороны по стене бежала неровная трещина, словно когда-то мавзолей подвергся атаке вандалов, пытавшихся его взорвать. Поверхность старинных камней была грубой, шероховатой, словно ладонь плотника. Корень стоящей рядом плакучей ивы врос прямо в фундамент, как будто сама природа насмехалась над попыткой человека навечно сохранить что-то земное.

Они оказались перед невысокой бронзовой дверью под нависающим широким каменным фронтоном, почерневшим от времени и непогоды. На камне было изображено нечто вроде треугольника, в центре которого Браво с трудом разобрал высеченное имя: «Маркус».

Они молча стояли и смотрели на надпись. Наконец Дженни сказала:

— Почти наверняка тебе неизвестно, что раскол ордена был предсказан еще в двенадцатом веке Иоакимом Фиорским. Некоторые называли это предсказание пророчеством… Он написал несколько впечатляющих апокалиптических трактатов, провозглашавших грядущее наступление времени Святого Духа, когда два ордена, члены одного из которых будут жить в бедности, изменят устройство церкви. С 1247 по 1257 год главой беспокойного ордена францисканцев был Джованни Бурелли из Пармы. В конце концов его сместили из-за близости к спиритуалам, из рядов которых позже вышли основатели ордена. Спиритуалы были последователями Иоакима Фиорского, чье учение полностью соответствовало их главным тезисам, противореча мнению остальных францисканцев. В 1257 году Джованни был отправлен в отставку папским указом и вынужденно уехал в Греццио.

Браво кивнул.

— Я об этом читал. Его сослали в Лa Церцери, приют францисканцев на Монте-Субазио, неподалеку от Ассизи. Он оставался узником до конца своих дней.

— Да, именно так полагал Папа. — Дженни вытащила ключ и вставила в замочную скважину на бронзовой двери. — Здесь заканчивается история, которую знаешь ты, и начинается совсем другая.

Она открыла дверь, и они вошли в склеп. Затхлый воздух, казалось, сохранился здесь со времен постройки мавзолея. Сначала Браво показалось, что стены выложены белым мрамором, но потом он пригляделся и понял, что это просто штукатурка, окрашенная под мрамор искусным мастером, — великолепная подделка. В стену были врезаны две бронзовые дверцы, узкие и длинные, видимо, по форме находившихся внутри гробов с останками усопших. Чуть выше уровня глаз на стенах были укреплены старинные кованые подставки; некоторые из них предназначались для светильников, а другие, очевидно, для цветов: Браво увидел поникшие головки засохших маков и ирисов. Точно крошечные скелетики…

— На самом деле Джованни никогда не был узником, — продолжила Дженни, зажигая лампы. — Среди монахов Ла Церцери были и спиритуалы. Они не просто сочувствовали Джованни, они избрали его великим магистром ордена, уже тогда зародившегося и собиравшего под свою сень тайных последователей.

Браво недоуменно нахмурился.

— Мы ведь на еврейском кладбище. Над дверью мавзолея была фамилия «Маркус»…

Дженни ответила ему тенью улыбки, мельком обнажив красивые белые зубы.

— У Джованни была сестра, Марсела. Она влюбилась в художника по имени Паоло ди Ционе и вышла за него замуж. Только после свадьбы новоиспеченный муж признался ей, что он итальянский еврей и настоящая его фамилия — Маркус.

Она положила ладонь на стену.

— Видишь ли, Браво, Папа отправил вслед за мятежными монахами свое личное войско не только потому, что его раздражало наше упорное желание жить в нищете. Орден обладал неким знанием, настолько ценным и настолько опасным, что о существовании тайны знали лишь члены внутреннего круга.

Если подумать, это легко объяснимо. Вступая в орден, монахи принимали обет бедности. У них не было в собственности ничего, в отличие от прочих. Как можно было выжить в подобных обстоятельствах? Выход нашла Марсела, сестра Джованни. Папа Римский позволил Джованни самому выбрать преемника. Он выбрал Бонавентуру Фиданца. Считается, что выбор Джованни объяснялся его дружеским расположением к своему наставнику из Парижского университета. На самом же деле Джованни руководствовался совсем другими причинами. Марселе было известно, что Бонавентура нарушил обет целомудрия; он был отцом ребенка ее кузины. Она доверила этот секрет брату. С тех самых пор орден поддерживает свое существование благодаря имеющимся в нашем распоряжении тайнам.

Со временем сокровищница ордена росла. Люди совершают множество дурных или просто неблаговидных дел… Важно то, что мы, прибегая к этим тайнам, могли, как я уже говорила, влиять на решения королей, богатейших купцов, военачальников… Иногда, в случае большой удачи и безупречного выполнения продуманного плана, ордену удавалось серьезно повлиять на ход истории. Мы защищали ученых и писателей, мыслителей, идущих впереди своего времени и подвергавшихся за это гонениям. Если бы не орден, еще многих сожгли бы на костре, обрекли на публичную порку или повесили на городской площади. Мы прятали головни, разжигающие огонь этих костров, защищали работающих на орден разоблачителей, которые выведывали грязные политические тайны и неудобную правду. Разумеется, не всегда мы преуспевали, но всегда делали все, что было в наших силах, для блага человечества. И сегодня орден — проклятие Ватикана, этого кладезя тайн, лжи и лицемерия.

Лицо Дженни наполовину скрывала тень. Браво заметил, что радужки ее больших серых глаз усеяны крошечными пятнышками того же цвета, что и веснушки на переносице.

— И вот однажды в наши руки попал настолько ценный артефакт, что совет ордена принял решение переместить сокровищницу, значительно усилив меры безопасности. По традиции, ключи от тайника имелись у двоих — Великого магистра и одного из членов внутреннего круга, называемого хранителем; оба знали, где располагается сокровищница.

Из прически Дженни выбилось несколько блестящих рыжеватых прядей; они мешали ей, и она заправила волосы за ухо.

— Роль хранителя теперь важна, как никогда, Браво. У ордена уже несколько десятилетий нет Великого магистра. Всем управляет Совет. Хранитель официально владеет ключом, но есть еще и запасной ключ. Он находился у другого посвященного, на случай, если с хранителем что-либо случится.

— Находился?

— Запасной ключ хранился у человека по имени Джон Молко. Рыцари схватили его и пытали, надеясь получить нужную им информацию. Так ничего не добившись, они убили Молко, — буквально за минуты до того, как твой отец нашел его…

— Что же случилось с запасным ключом?

— Этого мы не знаем.

Браво запустил руку в карман и нащупал странный ключ, переданный ему отцом шесть месяцев тому назад в Париже. Ключ его отца. Но что сталось с ключом Молко? Неужели его заполучили рыцари святого Клемента?

— Сокровищница ордена, — проговорила Дженни, — это все, чем мы сильны. Все, чем мы владеем, находится в руках хранителя. Это огромная ответственность, тяжкая ноша, долгие годы передаваемая от одного хранителя следующему. Преемника выбирают со всей тщательностью, скрупулезно взвешивая все за и против.

Она наклонила голову, явно намереваясь сказать что-то важное. Отблески красноватого света плясали на ее коже; казалось, ее озаряет пламя давно ушедших столетий. Темно-красные губы были полуоткрыты. Она продолжила, и голос ее звучал глухо.

— Браво, твой отец был хранителем всех тайн ордена.

Любопытный факт: Донателла чувствовала себя спокойно только на кладбище. Поэтому она была превосходно знакома со всеми кладбищами в тех городах, где ей пришлось побывать. Вашингтон не был исключением, и, хотя кладбищ здесь было очень много, Донателла постепенно обследовала все, при солнечном свете или лунном, не обращая внимания даже на дожди, снег или туман. И поистине не было кладбища, знакомого ей лучше, чем кладбище Маймонида. Донателла уже давно подозревала, что именно здесь, в мавзолее Маркусов, тайно покоится святой фра Леони, перед памятью которого преклонялись все без исключения члены ордена. Но даже те двое из Haute Cour, захваченные и убитые ими с Росси несколько дней назад, не подтвердили правильности этой догадки. А жаль. Если бы только ей позволили добраться до этого склепа, разорить его… орден еще долго не оправился бы от подобного потрясения, в этом Донателла не сомневалась.

Сейчас, когда Донателла поняла, куда страж ведет Браверманна Шоу, по ее спине пробежала волнующая дрожь, заставив затрепетать в радостном предвкушении. Они с Росси пробирались между мавзолеями, следуя за намеченными жертвами более-менее параллельным курсом. Приходилось проявлять особую осторожность, поскольку оберегавшая хранителя девица отличалась исключительной наблюдательностью. Росси явно недооценивал ее. Донателла же не хотела попасть впросак.

Росси вообще не терпел ничего, что казалось ему слабостью, а потому к женщинам относился с презрением. Но в Донателле он был всецело уверен, считая ее единственным исключением, и она не собиралась давать ему ни малейшего повода для разочарования.

Когда она увидела, как Браверманн Шоу вслед за стражем вошел в мавзолей Маркусов, сдерживаться стало очень трудно. Словно почувствовав ее возбуждение, Росси приблизился вплотную и, мягко сжав пальцами запястье Донателлы, тихо произнес по-итальянски:

— Ты ведь не сорвешься, верно?

Он встретился с ней глазами. В его взгляде она увидела воспоминания обо всех пережитых вместе ужасных событиях, всю боль и отчаяние, всю пролитую свою и чужую кровь. А он видел в ее раскосых лисьих глазах собственное отражение, все свои лучшие и худшие качества.

— У нас есть приказ, и мы должны следовать ему, так?

Она кивнула, но во рту у нее пересохло, и на шее, сбоку, учащенно билась жилка. Он положил подушечки пальцев на ее кожу, там, где проходила сонная артерия, словно прислушиваясь к звукам далекого землетрясения.

— Ты точно такая же, когда мы собираемся заняться любовью, — сказал он. — Твои глаза меняют цвет, кожа источает особый аромат, и я знаю, что ты готова. — Он склонился над ней, втянув затрепетавшими ноздрями воздух. — Да, точно. Но я до сих пор могу только догадываться, какие перемены при этом происходят внутри…

Донателла молча извлекла из кармана маленький матово-черный баллончик и ловко зажала его между большим и указательным пальцами. Росси улыбнулся и отпустил ее.

Готовая на все, она устремилась вперед, туда, куда ее неудержимо тянуло.

«Вера — это дерево, простирающее над нами новые ветви даже во время бури». Так сказала Эмма. «У Господа есть план для всех нас». «Были ли ее слова истиной, — спрашивал себя Браво, — или все это обман, иллюзия?»

Теперь наконец он начал понимать, ради чего Декстер вдохновлял его на занятия историей и почему был так горько разочарован, когда Браво оставил университет. Браво понял и причину антипатии отца к Джордану Мюльманну. Декстер винил именно его за то, что Браво сбился с предначертанного пути. Конечно, в отношении Джордана отец непростительно заблуждался. Как он хотел бы увидеть рядом с собой отца и объяснить ему, почему они с Джорданом так крепко сдружились!

— Ты сказала, что есть одна тайна, гораздо более ценная, чем остальные, — сказал он. — Что же это такое?

— Понятия не имею, — ответила Дженни.

Казалось, она говорила вполне искренне, но Браво все равно не поверил. Впрочем, подумал он, возможно, у нее есть веские основания, чтобы скрывать правду. Похоже, они оба до сих пор не слишком-то друг другу доверяли.

— Ты до сих пор не объяснила, зачем привела меня сюда. — Браво старался говорить совершенно безразличным голосом. Может, хоть это заставит ее выйти из себя. — Историю ордена можно было рассказывать и в любом другом месте.

— Абсолютно справедливо замечено. — Дженни стояла неподвижно, только пальцы скользили по неровной поверхности фальшивого мрамора с деликатностью опытного взломщика сейфов. — Это связано с посвящением.

— С посвящением?

— Прими мои поздравления. Ведь теперь ты — самый важный человек на этой земле.

Он уставился на нее, онемев от неожиданности, ничего не понимая.

Дженни обернулась к нему. Ее светлые, слегка раскосые глаза блестели в полумраке. Он увидел нечто очень знакомое в выражении ее лица, во всей ее позе. Заключенные в теплом чреве старинного мавзолея, они стояли так близко друг к другу, и все движения были словно подчинены древнему ритуалу. Их окружила ожившая история ордена. Но дело было не только в этом. Браво чувствовал, как перекликается все происходящее с тайной жизнью отца, о которой он так долго ничего не знал. Стоило подумать об этом, и слезы навернулись на глаза. Словно наяву он увидел рядом ушедшего отца.

Дженни опустила голову; непокорные, огненно-рыжие в свете пламени пряди снова выбились из-за уха, отчетливо выделяясь на фоне едва различимого в темноте лица. Она взяла Браво за руку, наверное, пытаясь передать ему хотя бы частичку своего внутреннего спокойствия. Но нет, он почувствовал не спокойствие, а решимость, настолько глубокую, что кровь быстрее побежала по его жилам: Дженни была напряжена, точно стрела, готовая сорваться с тетивы, — точь-в-точь как та юная женщина с картины в гостиной ее дома.

— Нам так много нужно сделать. А времени, похоже, в обрез…

Словно в подтверждение ее слов, раздался гулкий звук, неприятный, пугающий, и маленький матово-черный баллончик, ударившись о камни, покатился к ним по полу. Входная дверь с грохотом захлопнулась.

Браво побежал к выходу, навалился на дверь, но она не поддавалась. Их заперли в склепе. Услышав тихое шипение, он обернулся и увидел, как из баллончика, медленно заполняя помещение, струится слезоточивый газ.

Глава 5

Донателла и Росси ворвались через бронзовую дверь внутрь мавзолея. Черно-серебристые противогазы превратили их лица в чудовищные маски. Они выждали около трех минут, прежде чем приступить к делу. С трудом открыв тяжелую дверь, они торопливо бросились внутрь, держа наготове оружие, и заняли заранее оговоренные позиции: Росси встал сразу за дверью, Донателла — в западном углу.

Внутреннее пространство мавзолея выглядело так, словно недавно здесь полыхал пожар. Газ заполнил помещение целиком. В воздухе, полностью скрывая потолок, висели напоминающие промышленный смог белесые полосы. Росси и Донателла явно были единственными живыми существами в этом склепе. Они посмотрели друг на друга. Даже толстые стекла противогазов не скрывали удивления и ярости, написанных на их лицах.

— Они должны быть где-то здесь, — приглушенно проговорил Росси.

Донателла пошла вдоль западной стены, рассматривая имитирующий мрамор затейливый рисунок на штукатурке.

— В ордене все помешаны на потайных ходах. — Она мотнула головой. — Ты знаешь, что делать.

Росси стоял в дверном проеме, освещенный лучами солнца.

— Теперь, когда пришло время, я понял, что не хочу оставлять тебя здесь одну.

Она подняла пистолет на уровень глаз и принялась простукивать рукоятью заднюю стену мавзолея.

— Теряешь время.

Он хмыкнул и исчез.

— Ну, — мягко произнесла Донателла, направляя все свое внимание на решение вставшей перед ней проблемы, — и где же вы прячетесь, мои бедные маленькие таракашки?

Когда баллончик с газом упал на пол, Дженни и Браво одновременно задержали дыхание. Но все равно почти сразу у них защипало глаза, потекли слезы, и мучительно засаднило в носу. Дженни повернулась к бронзовым дверцам в стене и, раскинув руки, нажала на потайные кнопки, совершенно незаметные на фоне мраморного рисунка.

Одна дверца отворилась, и за ней Браво увидел вовсе не деревянный гроб, как можно было ожидать, а неопределенный темный провал. У него уже болели легкие: тело судорожно требовало кислорода. Он понимал, что этого последнего глотка воздуха им с Дженни хватит ненадолго. Очевидно, она думала так же, потому что резко махнула рукой в сторону открывшегося отверстия. Браво осторожно втиснулся внутрь, вжав голову в плечи, чтобы не стукнуться головой. Подняв руки, он нащупал потолок, отчаянно борясь с приступом клаустрофобии. Почувствовав, что Дженни вслед за ним забралась в стенную нишу, он еще немного продвинулся вглубь. Пальцы Дженни, окруженной мерцающим ореолом света, плясали по стене, управляясь с каким-то механизмом. Тяжелая дверь с щелчком закрылась. Вслед за этим раздался необычный звук, похожий на шипение проколотой автомобильной камеры. Браво, чувствуя приближение очередного приступа паники, догадался, что сработала система герметизации двери. Наверняка когда-то ее установили для лучшей сохранности покоящихся в нише останков. Иррациональный страх уже почти полностью завладел им, когда Дженни включила карманный фонарик. Браво увидел, как по ее лицу пробежала удовлетворенная улыбка, и тут же понял, что герметично закрытая дверь — единственное, что может спасти их от отравления газом. Неважно, насколько насыщен ядом будет воздух в основном помещении; сюда он не проникнет.

Они оба вздрогнули, услышав совсем близко громкий резкий звук. Браво почувствовал, как спина покрывается потом, хотя во рту у него совсем пересохло. Он вспомнил рассказ отца о последних ужасных днях в Найроби, перед вынужденным бегством из посольства. «Я весь вспотел, но вот что удивительно, во рту у меня при этом пересохло… Страх, Браво, страх способен сделать с тобой и не такое. Я спасся, и это, в общем-то, было еще удивительнее. Видишь ли, такова жизнь: те, кто не испытывают страха, как правило, умирают раньше…»

Донателла внимательно обследовала двери, закрывающие стенные ниши с останками усопших. Она ритмично и очень, очень аккуратно простучала поверхность дверей, придвинувшись достаточно близко, чтобы слышать эхо, возвращавшееся с той стороны.

Внезапно ее зрачки расширились. Она вытащила из кармана кусок пластичного вещества, напоминающего оконную замазку. Не спеша, аккуратно Донателла заполнила податливым материалом щели между петлями нижней двери. Вытащив зажигалку, она поднесла огонек к замазке и держала так, пока смола не вспыхнула и не загорелась, выделяя поразительное количество тепла. Донателла усмехнулась.

— Ну вот вы и попались, — с мрачным удовлетворением произнесла она.

Снова послышался зловещий звук, напоминающий треск колец на хвосте гремучей змеи. Металл двери разогрелся, они почувствовали идущий снаружи жар, словно от огромного паяльника.

Браво услышал решительный голос Дженни:

— Они выплавляют дверные петли. Скорее, Браво! Давай же!

Она махнула включенным фонариком куда-то направо, и Браво неуклюже повернулся в этом направлении, все еще недоумевая, что же там может быть.

Словно отвечая на его немой вопрос, Дженни направила тонкий луч света в темноту. Браво увидел резко уходивший вниз коридор; видимо, он вел под фундамент мавзолея. Он двинулся в нужную сторону, мельком с удивлением подумав, что, судя по всему, этот потайной ход заложили еще при постройке здания.

Он полз в темноте ногами вперед, со всех сторон окруженный каменными стенами, а сзади наступали на пятки невидимые, зато хорошо слышные враги. Острый запах мокрого известняка смешивался с запахами разложения, и в воображении Браво невольно мелькали картинки: свежевскопанная земля, прелые листья, черви, роющие свои ходы в почве среди древних останков… Дженни дышала ему в спину, а впереди, как Браво было теперь совершенно ясно, проход сужался еще больше. Вот уже места совсем не осталось, и он почувствовал, как разрастается внутри страх, иррациональный и потому непреодолимый. Он боялся, смертельно боялся застрять в этом узком туннеле, зажатый со всех сторон, лишенный возможности даже пошевелиться…

— Что такое? — раздался сверху шепот Дженни. — Почему ты остановился?

Браво молчал. Его точно парализовало, он и вправду не мог двинуться ни назад, ни вперед.

Немыслимый жар, казалось, настигал их, становилось все теплее. Браво показалось, что он видит наверху, под герметично закрытой дверцей первую светящуюся трещину. Петли постепенно поддавались…

Увидев, что Браво не в состоянии даже пошевелиться, Дженни быстро проговорила:

— Лежи на спине и не двигайся. — Она поползла вперед, забралась на него сверху. — Прижми лопатки к полу, иначе мне не пролезть.

Теперь ее лицо было прямо над ним, Браво чувствовал на своей щеке горячее дыхание, тепло ее тела согревало его, но свободного пространства не осталось совсем, и ужас охватил его, примитивный, всепоглощающий ужас. Он отчаянно сопротивлялся, не желая поддаваться слепому животному страху.

— Браво!

Стало светлее, по камням поползла узкая яркая полоска, напоминающая лезвие ножа. Браво вздрогнул, услышав женский голос, без сомнения, принадлежащий Донателле. Своим низким мелодичным контральто она ласково пропела:

— Давайте, давайте, вылезайте, где бы вы ни прятались…

Дженни взяла его за подбородок и посмотрела в глаза, снова и снова что-то настойчиво повторяя. Словно в полусне, он сделал то, о чем она просила: изо всех сил выдохнул. После нескольких мучительно долгих мгновений ей удалось протиснуться над ним. Браво почувствовал, как сдвинулись ее бедра, потом живот, плечи, и вот она уже целиком была впереди.

Она ободряюще сжала его руку.

— Дальше будет немного просторнее.

Не сразу, но до него все-таки дошли ее слова. Дженни теперь шла первой. Браво оставалось только надеяться, что потайной ход приведет их к желанной свободе.

Стены и вправду раздвинулись, но очень незначительно. Наклон туннеля стал еще круче, и теперь они не столько ползли, сколько съезжали вниз под действием силы тяжести, задевая о стены, набивая синяки на бедрах и сдирая кожу на локтях, — отвратительный способ передвижения, но ничего было нельзя поделать. В этом отчаянном бегстве было нечто непередаваемо зловещее. Браво чувствовал себя загнанным зверем, слышащим приближение погони и знающим, что лучше ему не попадаться в руки охотников живым…

Наконец туннель расширился настолько, что можно было передвигаться дальше на четвереньках, опираясь на руки; и все-таки Браво то и дело задевал спиной потолок, раздирая в клочья и без того уже основательно потрепанную одежду. Он испытывал невыносимый соблазн оглянуться, но это означало бы потерю нескольких драгоценных секунд. К тому же в тоннеле по-прежнему было слишком тесно. Скорее всего, Браво не удалось бы даже повернуть голову, чтобы бросить взгляд назад через плечо.

Наконец туннель закончился. Впереди в слабом свете фонарика блестела влажная, покрытая конденсатом бетонная стена. Вертикально вверх, исчезая в тумане, уходила железная лестница.

Дженни без колебаний ухватилась за перекладину и рывком забралась на лестницу. Браво начал карабкаться следом. Не успел он оторвать от пола вторую ногу, как в глубине туннеля показался яркий свет.

Дженни поднималась по лестнице быстро и уверенно и вскоре выбралась наверх. Лестница заканчивалась изнутри округлой каменной постройки. Снаружи выход из потайного туннеля напоминает обыкновенный колодец, догадался Браво. Им понадобилось еще несколько секунд, чтобы перелезть через каменные стенки колодца, и они очутились на небольшой поляне, окруженной густым подлеском. Над поляной низко нависали ветви двух старых плакучих ив, служивших превосходным естественным укрытием. Деревья образовали подобие беседки; густая листва тяжелых ниспадающих ветвей почти полностью закрывала небо.

Поляна была неровной, слева — крутой спуск, справа — подъем, выводящий на широкую плоскую площадку, за которой виднелось между деревьями самое старое надгробие кладбища.

Дженни ободряюще улыбнулась Браво и свернула направо. Слева раздался шорох, и на поляну из-за ствола старой ивы вышел Росси. Он направил на них пистолет, придерживая его снизу левой рукой, готовый в следующую же секунду выстрелить по намеченной мишени.

Браво предупреждающе крикнул. Дженни начала оборачиваться. Росси спустил курок. Девушка посмотрела на Браво широко раскрытыми глазами, потом колени у нее подкосились, и она навзничь упала в траву.

Росси развернулся. Браво сорвался с места и помчался петляя вниз по крутому спуску, туда, где стояла вторая ива. Что-то просвистело над ухом; он вильнул в сторону, споткнулся о выступающий из земли корень и кувырком покатился по склону.

Сзади раздавался какой-то немыслимый шум, словно по пятам за Браво гнался разъяренный дикий зверь. Росси стремительно несся следом, откинув голову, отведя назад плечи в попытке удержаться на ногах на крутом склоне. Двигаясь с такой скоростью, он не мог толком прицелиться.

Поднявшись с земли, Браво помчался к берегу озера, раздираемый необходимостью смотреть себе под ноги и инстинктивным желанием оглянуться. Поскользнувшись на покрытом влажным мхом камне, он снова упал, успев инстинктивно выставить вперед руку. Запястье пронзила острая боль от удара. Почва на берегу была болотистая, влажная и мягкая, под его весом она подалась вниз, лунки моментально заполнились водой. Падение сильно задержало Браво, Росси был уже рядом.

Частично инстинктивно, частично сознательно пытаясь защититься, Браво вытянул ногу и подставил врагу подножку. Росси, опасавшийся нырнуть головой вперед на крутом спуске, был все еще поглощен удержанием равновесия. Он не успел отреагировать, запнулся и растянулся на земле. Браво моментально вскочил и кинулся на противника. Покатившись вместе с Росси по траве, Браво изо всех сил сжал запястье его правой руки. Они катились все быстрее, стиснув друг друга в смертельном объятии. Подминая попадавшиеся на пути растения, разбрызгивая жидкую грязь из луж, они наносили друг другу удары кулаками, царапались и пинались. Оскаленные зубы, бешено колотящиеся сердца, — они походили на двух обезумевших хищников, дерущихся за территорию, за самку, за логово с детенышами. Трещали кулаки, круша плоть и кости. Они сражались отчаянно, каждый пытался получить хотя бы секундное преимущество, чтобы нанести противнику смертельный удар. Разум отступил перед захлестнувшей их темной волной первобытных инстинктов. Поглощенные борьбой, они не заметили, как оказались слишком близко к озеру. Через мгновение они скатились под воду. Вода стала врагом для обоих; она замедляла движения, тянула вниз, на дно, в свои вечные объятья.

С шумом они вынырнули на поверхность, жадно хватая воздух ртами и по-прежнему сцепившись друг с другом. Ноги скользили по илистому дну, оба противника опускались все ниже и ниже. Росси подался вперед и лбом что было сил ударил Браво по переносице. Браво показалось, что в голову ударила молния. Видимо, он на мгновение потерял сознание, а когда пришел в себя, понял, что снова находится под водой. Вода попала ему в нос, он поперхнулся.

Руки Росси сомкнулись на горле Браво. Он навалился на жертву всем своим весом, встав коленями ему на грудь. Браво сопротивлялся вслепую, ничего не видя за пеленой воды. Отчаянным усилием он попытался ослабить хватку Росси, но сжимающие его горло пальцы были словно из стали, а Браво нечего было использовать в качестве рычага.

Перед глазами у него поплыли круги, сначала белые, потом черные; в голове помутилось, пальцы на ногах и руках начали неметь. Откуда-то выползла змеей равнодушная мысль: «Почему бы и нет? Можно просто закрыть глаза…»

Его руки разжались. Браво понял, что умирает. Его сведенные судорогой пальцы коснулись дна. Снова и снова, словно по собственной воле, они медленно загребали мягкий ил, в который под нажимом Росси постепенно погружалось почти бездыханное тело Браво. Неожиданно на дне обнаружилось что-то твердое. Еще мгновение понадобилось цепенеющему мозгу, чтобы осознать произошедшее. Браво стиснул пальцы, поднял онемевшую руку и с размаха ударил неведомым предметом по левой скуле Росси.

Тот дернулся от боли и ослабил хватку. Собрав последние силы, Браво вырвался из его рук, поднялся, вдохнул полной грудью воздух. Теперь он видел, что держит в руке; это был пистолет Росси, оброненный на дно в пылу драки. Размахнувшись, Браво нанес врагу очередной удар — по уязвимому участку над ухом.

Росси начал падать, но успел ухватиться за рубашку Браво скрюченными пальцами и дернуть, снова сбив его с ног, утаскивая под воду. Вслепую он ударил Браво кулаком один раз, другой, попал сначала по щеке, потом по шее. Браво пошатнулся, почувствовав стремительно накатывающее головокружение. Росси тем временем поднимался из воды, намереваясь поменяться с Браво местами и снова оказаться наверху. Браво понимал, что в этом случае его ждет неминуемая гибель. Ничего не видя, он наугад протянул руку, нащупал голову Росси и вцепился в густые волосы. Удерживая противника на месте, он принялся снова и снова наносить ему отчаянные удары рукоятью пистолета, все еще зажатого в другой руке. Наконец Росси перестал двигаться и затих.

Больше всего Браво был сейчас необходим воздух. Он порывался встать, но мертвые пальцы Росси до сих пор сжимали его одежду. Браво пытался разжать их, но ничего не получалась. Он принялся лихорадочно срывать с себя рубашку, но кислород в легких был на исходе, илистое дно затягивало, он проваливался все глубже, понимая, что это конец…

В последний момент чьи-то руки схватили его и с неумолимой силой потащили наверх, через темноту. Сквозь его стиснутые зубы пробивались, поднимаясь к свету, пузырьки воздуха. Браво с ужасом увидел тонкие гладкие запястья. Женские запястья… «Донателла нашла меня, — подумал Браво. — Я убил ее любовника, и меня уже ничто не спасет…»

Глава 6

У Браво хватило присутствия духа, чтобы попытаться использовать единственное оружие, которое было в его распоряжении. Но силы почти покинули его, пистолет Росси казался огромным и невероятно тяжелым. Браво приподнял его дрожащей рукой, но удар по внутренней стороне запястья свел на нет все его усилия. Браво вяло удивился, — удар был совсем слабый.

— Браво… где Росси?

Женский голос. Донателла. Конечно, она хочет узнать, где ее приятель. Если он скажет… Он попробовал освободиться, но безуспешно. Голос Донателлы показался ему знакомым. Откуда? Слышал ли он его раньше? Браво не мог вспомнить. Видимо, слышал… Она трясла его за плечи. Он пытался разглядеть женщину, посмотреть ей в глаза, но из-за стекающей по лицу воды и налипших кусочков озерной грязи и ила толком ничего не видел и только продолжал отчаянно вырываться. Это было единственное, о чем он мог думать. Но все старания были тщетны — его держали слишком крепко.

— Браво!

Женщина провела по его лицу рукой, стряхивая ил. Голос… он знал этот голос. Браво моргнул, всматриваясь в ее лицо, и обнаружил, что и оно ему хорошо знакомо.

— Дженни! — произнес он, — ты же погибла…

Упираясь в чавкающую почву широко расставленными ногами, Дженни вытянула его на берег, крепко держа за запястья.

— Я видел, Росси выстрелил в тебя. Ты упала, и…

Она нагнулась над ним, лихорадочно блестя глазами.

— Браво, где он? Где Росси?

— Он мертв. А ты…

— А я жива.

Он непонимающе смотрел на нее. Дженни расстегнула блузку и показала ему синеющий кровоподтек под ключицей.

— Я… я ничего не понимаю. Пуля должна была пройти насквозь!

Дженни забрала у него пистолет Росси, вытащила пулю и положила ее на ладонь.

— И прошла бы. Но пистолет был заряжен резиновыми пулями.

Браво приподнялся и сел, закашлявшись; Дженни подала ему руку и помогла встать. Он взял с ее ладони пулю, покатал между пальцами, словно осязание могло помочь ему во всем разобраться.

— Зачем он использовал резиновые пули?

— Не знаю, — ответила Дженни. — Сейчас некогда это обсуждать. Мы слишком уж на виду, а Донателла наверняка где-то поблизости.

Донателла! Браво огляделся. Сквозь листву плакучих ив пробивалось солнце. Он посмотрел на вершину холма, где остался мавзолей, укрытый кустарником и ветвями деревьев. Донателла могла появиться в любой момент. Удивительно, что это до сих пор еще не произошло. Он кивнул, и Дженни повела его через буковую рощицу вдоль северного берега озера. Добравшись до низенькой каменной стены, они перелезли через ограждение. Браво казалось, что его голова вот-вот взорвется. При каждом шаге его словно пронзало током; все синяки, оставленные Росси на его теле, отзывались мучительной болью.

С другой стороны стену кладбища отгораживала от дороги узкая аллея из серебристых кленов. Они услышали шум двухполосного шоссе, остро напомнивший им о существовании спокойно идущей своим чередом, обыкновенной, нормальной жизни. Браво на секунду прислонился к шершавой стене. Древние камни словно шептали ему о чем-то важном; он прислушался…

— Браво, нам нельзя останавливаться, — сказала Дженни; в ее голосе звучали тревожные нотки.

Браво понимал, что она права, но не двинулся с места. Ему необходимо было вновь обрести внутреннее равновесие, но он не мог справиться с подступающим отчаянием. Он только что убил человека. Что с того, что этот человек пытался убить его самого? Он преступил черту… Мелькнула запоздалая мысль: «А отец? Неужели ему доводилось убивать рыцарей святого Клемента, чтобы защитить свою жизнь и сокровищницу ордена?» Раньше подобная идея повергла бы Браво в состояние шока, но теперь он смотрел на вопрос совсем иначе. Наверняка и его отцу приходилось так поступать… Эта догадка, словно луч света, рассеяла тьму отчаяния, окружившую Браво. Мысль об отце, долгие годы жившем в мире, полном тайн и смертельных опасностей, стала спасительным тросом, за который Браво ухватился, вновь обретая твердую почву под ногами. Секунда, и он уже бежал вслед за Дженни по зеленой траве. Перепрыгнув через низкое заграждение, они побежали вдоль ряда кленовых деревьев с покрытыми грубой морщинистой корой стволами.

Донателла наконец выбралась из колодца. Долго, гораздо дольше, чем рассчитывала, она возилась с механизмом, герметично закрывавшим изнутри бронзовую дверь, ведущую к потайному ходу. Драгоценные секунды уходили, и добыча убегала все дальше. Донателла успокаивала себя соображением, что беглецы с каждым шагом приближаются к Росси, но, по правде говоря, ей не хотелось, чтобы Росси встретился с ними первым. Она мечтала сама насладиться этим моментом, мечтала с того самого дня, как увидела Браверманна Шоу на залитой солнцем улице. Тогда она улыбнулась ему. Глупо было привлекать к себе ненужное внимание, но она ничего не могла с собой поделать. В нем было что-то… что-то от дикого зверя, глубоко запрятанное под внешним спокойствием. Донателла определила это с первого взгляда и невольно откликнулась. Их взгляды встретились, и ненадолго она почувствовала глубокую, первобытную связь с ним; в эту секунду они были двумя дикими животными, учуявшими друг друга в глухом лесу. С тех пор она хранила это воспоминание, словно фотографию в нагрудном медальоне.

Так же было у них с Иво. Где бы Донателла ни находилась, Росси всегда был с ней, в ее мыслях. Она была одинока; тем важнее были для нее их отношения. Кроме Иво — и, разумеется, приказов босса — ничто не имело значения. Они с Иво могли пожертвовать друг ради друга чем угодно. Если один из них заболевал, другой нежно ухаживал за ним. Они вместе охотились за своими жертвами, а мгновения их близости были ослепительны, словно солнце.

Лестница вывела ее из колодца под сень плакучих ив. Внизу располагалось озеро. По склону шли следы троих; двое убегали, один преследовал. Донателла начала спускаться и остановилась, заметив нечто интересное. Присев на корточки, она провела рукой по вмятинам на влажной илистой почве; на этом месте, она была уверена, происходила яростная борьба. Донателла вскинула голову и огляделась, прищурив глаза. Потом поднялась, держа палец на взведенном курке, и двинулась вдоль полосы примятого грунта, заканчивающейся у самой воды.

Остановившись на берегу, — вода лизнула носки ботинок — Донателла уставилась на плоскую гладь озера. Парочка уток, прилетевших с юго-западной стороны, шумно опустилась на воду и направилась в сторону стайки крякв, устроивших здесь гнездовье. Над озером пронеслось возмущенное кряканье, а потом все снова затихло. Лучи клонящегося к закату солнца окрасили воду в красноватый цвет.

Внезапно внимание Донателлы привлекло какое-то движение там, где вода блестела ярче всего; словно рыба, охотящаяся на серебрянок и низко летающих мошек, плеснула у самой поверхности. Еще мгновение, и над утратившей спокойную безмятежность гладью воды показалось что-то светлое… мокрые пряди пшеничного цвета. Там, под водой, что-то тяжело перевернулось, и Донателла увидела четко очерченный римский профиль, губы, высокие скулы…

Она стояла совершенно неподвижно, но сердце, сердце грохотало так, что ей казалось — сейчас тело разорвется на тысячу кусочков! «Нет, — беззвучно прошептала она, — нет, этого не может быть!» Мертвое лицо повернулось, и невидящие глаза взглянули прямо на нее. Донателла сорвалась с места, побежала по воде, забыв обо всем. Мягкое дно с чавканьем затягивало, замедляло движения, заставляя что было мочи напрягать сильные ноги. Наконец Донателла остановилась рядом с телом Росси. Обхватив разбитую голову ладонями, она целовала холодные, окоченевшие губы, чувствуя, как ледяная игла все глубже входит в сердце.

Она откинула назад голову и открыла рот, глотая воздух. Легкие наполнились, и она выдохнула в крике его имя:

— И-во-о!

В ее душе разверзлась пустота, заполнить которую могла только кровь врагов.

Браво и Дженни услышали тоскливый звериный вой на полдороге к административному зданию, и кровь застыла у них в жилах. Они обменялись тревожными взглядами, но ни один не решился вслух произнести имя Донателлы.

Ускорив шаги, они почти побежали к невысокому строению. Браво остался снаружи, а Дженни отправилась на разведку. Он прислонился к стволу огромного каштана, трясясь в ознобе, хотя дневная жара еще не спала. Постепенно шок от случившегося проходил, а боль, напротив, усиливалась, накатывая волнами, вздымавшимися все выше и выше с каждым ударом сердца. Он никак не мог избавиться от видения искаженного злобой лица Росси. Никогда прежде ему не приходилось сталкиваться с человеком, страстно желающим лишить другого жизни, и Браво казалось, что это леденящее душу воспоминание он унесет с собой в могилу.

Звук взревевшего рядом мотора заставил его испуганно вскинуть голову. Посторонившись, Браво хотел пропустить катафалк, но тут стекло со стороны водителя опустилось, и он увидел за рулем Дженни. Она притормозила, и Браво, оторвавшись от ствола старого каштана, подошел к машине, распахнул громоздкую дверь и залез на сиденье. Не успел он захлопнуть дверь, как машина рванула с места. Из-под колес брызнул гравий.

Дженни, ловко объезжая препятствия, вывела неуклюжую машину с территории кладбища. Браво не стал спрашивать, как ей удалось стянуть катафалк; честно говоря, его это не интересовало. Ему было все равно. Дженни снова сумела найти выход, — вот единственное, что имело значение.

— Значит, Росси мертв… Что произошло после того, как он выстрелил в меня?

— Я побежал, — сказал Браво, — побежал вниз по склону, поскользнулся и упал, как последний идиот. Он догнал меня, я подставил ему подножку. Мы сцепились, покатились к озеру, упали в воду. Он действительно собирался меня прикончить, я видел это в его глазах, чувствовал с каждым ударом его кулака…

— Росси был профессиональным убийцей. И все же ты жив… — пробормотала Дженни, почти не разжимая губ.

— Наверно, мне повезло. Не знаю. Я убил его, вот чем все закончилось.

— Ты сделал то, что должен быть сделать. Отец хорошо подготовил тебя.

Браво взбесил ее восхищенный взгляд. Он отвернулся и стал смотреть через затемненное стекло на дорогу. Что он здесь делает? Его преследовали, зверски избили, и он убил человека! Для чего все это? Это была битва отца, а он здесь ни при чем. Это не его ума дело! Можно просто выйти из машины, купить новую одежду и улететь обратно в Париж. Вернуться к работе, как будто ничего не случилось. И тем не менее… мир вокруг казался чужим, отгороженным полупрозрачной завесой, словно машина неслась по неведомой территории, по совершенно незнакомой стране. Испытывал ли Декстер подобное чувство отстраненности от окружающего повседневного мира? Нет, определенно то, что творилось вокруг, касалось не только его отца, но и его самого. Он больше не был тем Браво, что совсем недавно встречался с Декстером за чашкой слишком крепкого кофе.

«— Я же сказал — это срочно.

— Я слышал…»

Ничего он тогда не слышал. Теперь же отец был мертв, а его слова звучали у Браво в голове…

— В первый раз всегда тяжело, — сказала Дженни, неверно истолковав его молчание.

Его передернуло.

— Надеюсь, первый раз будет и последним.

— Похвальное желание. Но разве Росси предоставил тебе возможность выбирать?

— Обстоятельства были исключительные. Не думаю, что…

— Разумеется, обычному человеку в здравом уме и в голову не придет, что его попытаются намеренно лишить жизни совершенно неизвестные ему люди из какого-то таинственного рыцарского ордена. — Дженни не смотрела на Браво, устремив пристальный взгляд на дорогу. — Но пойми, Браво, в обычном мире невозможен был бы даже этот наш с тобой разговор. Ты больше не принадлежишь обычному обществу. Ты вошел в мир Voire Dei. Нравится тебе это или нет, но это так. И поверь, чем скорее ты это осознаешь, тем больше у тебя шансов остаться в живых.

Браво невидящими глазами смотрел на проносящиеся за окном машины пейзажи. Он не хотел думать об этом сейчас, он просто не мог осмыслить происходящее, несмотря на уговоры Дженни. Вместо этого он, как всегда, применил свой любимый метод отвлечения от душевных невзгод — сконцентрировался на решении логической задачи. Почему пистолет Росси был заряжен резиновыми пулями? Почти сразу же в памяти всплыла сценка: Росси отводит в сторону руку одного из своих людей, прицелившегося в угнанный ими черный «линкольн»… Росси не хотел, чтобы их подстрелили, он не собирался убивать их с Дженни. И все же эта гримаса ярости, — Браво был уверен, что не ошибся, — исказившая его лицо во время схватки в озере… неужели Браво вывел его из себя настолько, что заставил забыть обо всем, сорвать разработанный план?

Он облизал пересохшие губы и произнес:

— Мне кажется, Росси и Донателле приказали оставить нас в живых.

— С какой стати ты так решил? — с интересом откликнулась Дженни.

— Во-первых, резиновые пули, — ответил Браво, — и потом… — Он рассказал Дженни о том, как Росси не позволил подстрелить их возле ее дома.

— Звучит логично, — протянула она. — Значит, рыцари полагают, что ты в курсе всех дел Декстера. Они надеются, поймав тебя, получить доступ к недостающей информации.

— Но я не знаю ровным счетом ничего о тайнах отца!

— Нам с тобой это известно, — кивнула Дженни, — а вот им, и это совершенно очевидно, — нет.

— Значит, надо открыть им глаза.

Дженни сухо рассмеялась, качнув головой.

— Ты слышал крик Донателлы у озера… Думаешь, она тебе поверит?

— Но это же правда!

Дженни взглянула на него, прищурив глаза.

— В Voire Dei не существует правды как таковой, Браво. Слишком многое зависит от личного отношения к вопросу. Донателла и те, кто стоят за ней, поверят лишь в то, во что хотят верить. В то, что лучше всего соответствует их восприятию реальности.

«Интересно, есть еще шанс выбраться, — с тоской подумал Браво, — или теперь я обречен на жизнь в этом кошмаре?»

«Ты больше не принадлежишь обычному обществу».

Слова Дженни эхом звучали у него в голове. Браво отвернулся, опустил стекло и стал смотреть на дорогу. Почти неслышно на фоне ворвавшегося в кабину уличного шума он произнес:

— Как же вы живете с этой чудовищной ношей на плечах?

Дженни прекрасно поняла, что он имел в виду.

— Кому-то это даже нравится. В Voire Dei они чувствуют себя в безопасности. Другие искренне преданы делу ордена. Кроме того, большинство просто не представляет себе другой жизни. Обычный мир кажется им скучным, бледным, неинтересным. Они ценят исключительность, которую дает им причастность к тайнам Voire Dei.

— А что чувствуешь ты?

Они давно уже миновали Фоллз-Черч. Дженни свернула налево, и они проехали около полумили по району, застроенному большими роскошными домами. Катафалк мчался по извилистой дороге, поднимавшейся на вершину холма. Потом Дженни свернула направо. Они въехали на широкую улицу и понеслись мимо солидных домов в колониальном стиле, с крытыми шифером крышами, аккуратными английскими садиками и безукоризненно подстриженными газонами. Дженни завела катафалк во двор двухэтажного особняка, выкрашенного в кремовый цвет, с колоннами вдоль фасада и внушительными воротами. Сбоку располагался гараж на три машины, рядом был пристроен небольшой садовый сарайчик без окон. Остановив машину на бетонной площадке перед гаражом, девушка выбралась из кабины. Возле левой двери гаража висел маленький пластиковый ящичек. Дженни сдвинула защитную панель и набрала код. Одна из дверей бесшумно отъехала в сторону. Дженни вернулась на сиденье водителя и загнала катафалк в гараж. Браво увидел внутри «мерседес» с откидным верхом.

— Это дом моего отца, — сказала Дженни, приглашая Браво войти внутрь.

— Разве Донателла не станет искать нас здесь в первую очередь?

— Окрестности патрулируют ребята из частной охранной фирмы. Все они бывшие полицейские, знают всех жителей в округе в лицо.

Браво удивила ее легкомысленность.

— Не думаешь же ты, что это остановит Донателлу?

Она услышала в его голосе вызов и ответила:

— Полагаю, в данной ситуации решать не тебе.

— После того ада, через который нам только что пришлось пройти, я на твоем месте не стал бы подвергать нас еще большей опасности. По-моему, нам надо убраться отсюда как можно скорее.

Дженни вставила ключ в замок и открыла дверь.

— Я страж ордена, и в мои обязанности входит защищать посвященных и членов совета. — Она шагнула вперед и, остановившись на пороге сумрачной комнаты, обернулась, взглянув ему в глаза. — Я обещала твоему отцу, что стану защищать тебя. Но если ты отрекаешься от ордена, отказываешься от всего, для чего готовил тебя Декстер… что ж. Я сделала все, что могла.

Пятнышки солнечного света на лице придавали ей едва уловимое сходство с хищной птицей. Глаза горели непреклонной решимостью. Если она и притворялась, то делала это очень искусно. Браво отвернулся, словно намереваясь уйти. Он хотел проверить, насколько серьезны намерения Дженни.

— Неужели ты забыл про очки? Если ты сейчас повернешься и уйдешь, то уж точно никогда узнаешь, для чего они понадобились твоему отцу.

Браво обернулся.

— Где же орден сейчас, когда мы так нуждаемся в помощи? Где его хваленые возможности? Неужели нет безопасного убежища, где мы могли бы укрыться?

— Полагаю, тебе сейчас следует сосредоточиться на решении других вопросов, — холодно сказала она. — А с безопасностью предоставь разбираться мне.

— Если бы я предоставил тебе разбираться с Росси, то был бы сейчас мертв.

— Действительно. Что же, видимо, моя помощь действительно не нужна.

Дженни отвернулась, и Браво успел заметить мелькнувшую на ее липе обиду. Он молча смотрел, как она исчезает в темноте.

— Почему ты не хочешь рассказать мне правду? — крикнул он ей вслед.

— С чего ты взял?

Конечно, он мог и в самом деле развернуться и уйти. Но Росси мертв, и забыть об этом так просто не получится. Сделанного не воротишь, сказал Браво сам себе. Конечно, можно вернуться в Париж, к прежней жизни. Это ведь так просто…

«Так просто» не получится. Браво чувствовал, что не может сдвинуться с места, не может бросить Дженни, развернуться и уйти отсюда один. Он вспомнил об отце, о том, как сильно заблуждался на его счет, как превратно судил обо всех его поступках. Он ведь позволил собственному эгоизму заслонить очевидную истину. Его отец посвятил себя настолько серьезному делу, что Браво чувствовал и свою причастность. И все же величайшей глупостью было бы вступить в бой и продолжить битву, которую всю жизнь вел Декстер, только лишь из чувства вины. Нет, пора оставить мертвых в покое. Он примет вызов, только если поймет, что действительно способен на это.

Поддавшись порыву, Браво шагнул через порог и устремился в темноту. Он миновал небольшую прихожую, где висели на деревянных крючках шляпы, кепки, ветровки и свитера. Из прихожей он попал в просторную кухню в деревенском стиле; посередине располагался островок мебели из светлого бука и гранита, вдоль стен выстроились бесчисленные буфеты, под старомодным окном-фонарем стоял мягкий угловой диванчик. Они молча стояли, прислушиваясь к скрипам и шорохам старого дома.

За окном сгущались сумерки, темно-синие тени ползли по каменным плитам перед домом, сплетались с густым кустарником в саду. Зажглись фонари; лимонно-жёлтые пятна света расплывались неопределенными призрачными фигурами в поднимавшемся от земли тумане. Где-то поблизости залаяла собака; вспыхнули и исчезли за поворотом фары проехавшей машины. Щелкали цикады.

Браво смотрел на Дженни, а она внимательно оглядывала окрестности. Он догадался, что она пытается оценить положение, перебирая в памяти подъезды к дому. Дженни планировала дальнейшие действия с мастерством профессионального игрока в покер, берущего в расчет не только карты на руках, но и возможные будущие ходы противника.

— Ты голоден? — спросила она спустя какое-то время.

— Да, но, честно говоря, я бы охотно предпочел еде горячий душ.

Как только эти слова сорвались с его губ, Браво понял, что капитулировал окончательно.

Дженни молча провела его к двери, за которой оказалась обычная деревянная лестница, ведущая вниз. Она прикрыла дверь и включила свет. Браво увидел внизу ковер цвета морской волны, закрывающий весь пол, изогнутый подлокотник кожаного дивана, кусочек выкрашенной в бледно-зеленый цвет стены. Спустившись по ступенькам, он отметил, что в помещении царит безукоризненный порядок. Кроме дивана, вдоль стен стояли еще кое-какая мебель, холодильник, отдельная морозильная камера, плита с четырьмя горелками, большая мойка, комод с выдвижными ящиками. Обстановка производила впечатление спартанской, обезличенной, словно больничный номер для посетителей. Окон не было — только металлические вентиляционные решетки. Холодный рассеянный свет флуоресцентных ламп поглотил все теплые оттенки.

Дженни подвела его к двери, за которой размещалась маленькая ванная комната с металлическими стенами. Войдя внутрь, Браво сорвал с себя грязную, изорванную почти в лохмотья одежду. Потянувшись к ручке душа, он мельком увидел свое отражение в зеркале и замер, пораженный. Он был весь в распухших кровоподтеках, ссадинах, каких-то синюшных пятнах. Неестественно розовое лицо сплошь покрывали синяки и рваные царапины. Браво с трудом узнал себя в этом жутком отражении, но не только из-за бесчисленных синяков. В глазах, смотрящих на него из зеркала, застыло особенное, ни на что не похожее выражение, которое он так хорошо знал с детства. Во взгляде Декстера сквозила бездна, когда он собирался в очередную загадочную командировку. Будучи ребенком, Браво не понимал, что означает этот взгляд. Теперь ему все было ясно. В такие моменты отец, окончательно отвернувшись от обычного мира, возвращался мыслями в Voire Dei.

Морщась от боли, Браво включил душ. Но струи горячей воды оказались на удивление приятными. Выйдя из душа, он нашел на туалетном столике сложенную аккуратной стопкой чистую одежду. Наверное, из гардероба погибшего отца Дженни, решил он. Открыв шкафчик с аптечкой, Браво нашел мазь с антибиотиком и бинты. Обработав порезы и синяки везде, кроме спины, он надел белье и брюки цвета хаки, открыл дверь и выглянул из ванной.

Дженни тоже побывала в душе, — видимо, где-то в другой части дома. Теперь на ней были черные джинсы, черная же майка и туфли на тонкой подошве из такой мягкой кожи, что они напоминали балетные тапочки. Она смыла с лица всю грязь прошедшего дня, зачесала назад распущенные влажные волосы; они струились по спине, доходя до лопаток, блестели, словно бронзовый шлем. Четко очерченный подбородок, из-за которого Дженни казалась такой целеустремленной, даже упрямой, придавал еще большую законченность ее красоте. Это необычное сочетание силы и мягкости в ее облике нравилось Браво. Теперь он был уже вполне уверен: встреть он Дженни на какой-нибудь вечеринке у знакомых, ни за что не ушел бы, не познакомившись. Он одернул сам себя. Пока что они совершенно чужие друг другу люди, и он понятия не имеет, насколько можно ей доверять. Конечно, ей доверял отец, — настолько, что поручил позаботиться о сыне. Но этого было недостаточно.

Дженни приготовила бутерброды. На старомодном складном столе, к которому она пододвинула два складных стула, стояли графин воды со льдом и пара красных пластиковых стаканчиков.

Какая-то часть Браво продолжала упорно протестовать. Эта Дженни была такой невыносимо самоуверенной, такой твердолобой! Но… ведь именно эти два слова так часто употреблял отец применительно к самому Браво. Он молча смотрел на Дженни, не зная, как начать разговор. В холодном свете ламп ее смуглая кожа казалась желтоватой, серые глаза превратились в два темных озера. Сжатые губы не предвещали ничего хорошего. В конце концов, ну сколько же можно злиться на нее из-за того, что со мной произошло? Браво чувствовал опустошенность, словно его гнев был свечой, догоревшей наконец до самого основания и слабо тлеющей перед тем, как окончательно погаснуть.

Стоя в дверном проеме, он повернулся к ней больной спиной, попросив:

— Помоги мне, пожалуйста…

Она колебалась всего мгновение, затем взяла мазь из его рук. Браво уселся на крышку унитаза, слегка подавшись вперед, и терпеливо ждал, пока Дженни смазывала царапины. Каждое движение ее пальцев отдавалось острой болью в ободранной спине.

— Расслабься, — бросила она. — Будет не так больно.

— Ты так и не рассказала мне, что это значит для тебя — быть частью Voire Dei, — медленно проговорил он.

Он услышал, как Дженни с шумом выдохнула. Видимо, ей тоже нелегко давались беседы с Браво.

— Я никогда не задумывалась над этим, — сказала она. — Никогда не рассматривала свою жизнь с подобной точки зрения. Просто это мой мир, мой дом… так было и для моего отца. И для твоего — тоже.

— Если в этом мире необходимо убивать людей, не думаю, что в нем найдется место для меня.

— Вопрос на миллион, как говорится. Да, Браво? — ее голос снова звучал жестко, но кончики пальцев по-прежнему осторожно прикасались к его спине. — Знаешь, среди членов ордена есть те, кто не верит, что у тебя хватит силы духа. Они полагают, ты просто не способен на такой поступок.

— Вот как?

— Не дергайся, — хмуро сказала Дженни. Она принялась заклеивать ссадины пластырем. — Я им не нравлюсь. Тебе они не доверяют.

— Ты мне тоже не доверяешь.

— Давай скажем так: пока что мы оба не слишком-то доверяем друг другу.

Совершенно справедливо, подумал Браво. Вместе с тем в ее словах был намек на будущее. Неожиданно его осенило.

— Так вот почему никто не пришел нам на помощь!

— Твой отец был хранителем. Частью его миссии была задача выбрать и воспитать преемника.

На вопрос она не ответила. Но Браво понял, что большего пока все равно не добьется.

Некоторое время он молча размышлял. Ему было четыре года, когда он начал заниматься по составленной отцом программе тренировок; шесть, когда он впервые услышал отрывки из древних трактатов…

— Отец выбрал меня.

— Верно. — Дженни отложила в сторону мазь, бинты и пластыри, вымыла руки. — Давай, одевайся.

Она вышла из ванной прежде, чем он успел что-либо добавить.

Они уселись на складные стулья и в неловкой тишине принялись за сэндвичи. Наконец Браво вытер руки бумажным полотенцем и положил на стол очки, найденные на борту «Стеффи».

Очки лежали между ними, как символ того, что их одновременно сближало и разъединяло.

— Объясни мне…

— Мы не сможем продвинуться дальше, пока ты не решишься. — Она покачала головой. — Пойми, бесполезно укорять меня или других стражей за совершенные ошибки. Единственное, что имеет значение, — твое решение. Сейчас или никогда. Если мы проиграем сейчас — все потеряно. Со стороны мои слова, возможно, звучат напыщенно, но поверь, я просто пытаюсь быть с тобой откровенной. В твоих руках дальнейшая судьба ордена, судьба сокровищницы, которой мы владели долгие века. Только ты можешь разыскать сокровищницу, об этом твой отец позаботился. — Дженни остановилась, переводя дух. — Весь вопрос в том, правильный ли выбор сделал Декстер Шоу, или же это была роковая ошибка.

И Браво снова услышал голос отца так явственно, словно тот сидел рядом с ними за этим столом: «Ошибка — нечто поверхностное. Внутри, под поверхностью, где лежит сокровенная суть неудачи… вот где ты должен искать».

Он уставился на очки, пытаясь разобраться в беспорядке нахлынувших ощущений. Отстраненно, словно наблюдая за происходящим со стороны, он протянул руку и взял со стола очки, чувствуя их тяжесть на ладони.

— Дженни, мне хотелось бы понять вот что, — произнес он. — Как ты попала в орден? По воле отца?

— По воле отца? — Ее губы тронула кривая усмешка. — О нет, отец пытался, как мог, остановить меня. Я ведь была его принцессой, его обожаемой дочуркой. Он даже подобрал мне в мужья эдакого славного малого «из хорошей семьи», примерного и страшно скучного; они жили где-то на Кольцевой… Форменное средневековье, верно? Но в точности так все и было. — Дженни откинула с лица прядь волос. — Когда отец понял, что ему не удастся меня отговорить, он решил сделать так, чтобы я сломалась сама. Тренировки были настолько тяжелыми, что выдержал бы не всякий мужчина. Я дважды ломала левую руку в локте и один раз — в запястье. Синяки и ушибы считать не имело смысла. Словом, настоящая пытка.

— И все равно ты не отступила. Чего ради ты продолжала тренировки? Назло отцу?

Дженни рассмеялась.

— Слишком простое объяснение. Нет, дело не в этом.

— В чем же?

— Я верила в дело ордена, считая его союзом здравомыслящих людей, сражающихся за человечество в этом обезумевшем мире. — Глаза Дженни вспыхнули. — Возможно, для тебя это звучит неубедительно?

— Отнюдь. Вполне убедительно. Но это же неприкрытый идеализм.

— Возможно, так оно и есть. — Она покачала головой. — Не знаю, Браво, как ты, но мне просто необходимо верить во что-то хорошее. Верить в то, что я делаю что-то важное, от чего мир становится лучше.

Вот они и пришли к вопросу о вере.

Подняв глаза, Браво встретил испытующий взгляд Дженни. В ее голосе звучало неподдельное чувство, волнение, идущее от сердца. Она искренне верила в то, о чем говорила.

Теперь ему предстояло решить, верит ли он в справедливость ее слов. Браво прекрасно осознавал важность момента. Он не сомневался в том, что его отец более всего на свете желал сделать этот мир лучше, несмотря на многочисленные препятствия. Или, возможно, его манили сами препятствия… Зная Декстера, вовсе нетрудно было такое предположить. В этом Браво понимал отца, поскольку унаследовал его характер.

Теперь ему казалось, что он смотрит в зеркало, отражающее мир таким, каков он на самом деле, проливающее истинный свет на всю его прежнюю жизнь. Все, с чем он сталкивался, все, что случилось с ним до этого момента, было всего лишь прелюдией.

Он аккуратно положил очки обратно на стол.

— Ты что-то говорила о посвящении? Полагаю, лучше не медлить с этим, верно?

— Ты ведь знаешь о практике «изгнания недугов»?

— Конечно, — ответил Браво. — Средневековые целители считали, что болезни, или, как их называли, «дурные соки», прячутся в глубине человеческого тела, и для лечения необходимо изгнать их. «Вытянуть» из глубины на поверхность.

Дженни кивнула. Они пододвинули стулья и складной столик ближе к плите. Вероятно, Дженни уже давно включила конфорку; вода в небольшой кастрюльке почти закипела.

— Положи правую руку на стол, — сказала она, — ладонью вверх.

Браво выполнил ее просьбу. Она взяла длинные металлические щипцы и, погрузив их в кипящую воду, поочередно извлекла три стеклянных колпачка. Они напоминали крохотные подставки для вареных яиц. Дженни поместила их на бумажное полотенце, чтобы просушить.

— Может, стоило обзавестись автоклавом? — пошутил он.

Она улыбнулась:

— Иногда самым лучшим бывает самый старый способ.

Она поставила все три бокальчика в ряд на столе и снова опустилась на стул рядом с Браво.

— Ты готов?

Он кивнул.

Дженни взяла один из стаканчиков и прижала к ладони Браво. Она зажгла длинную спичку и поднесла к стеклу пламя. Постепенно кожа под стаканчиком покраснела и немного распухла.

— Во время посвящения мы выгоняем на поверхность не «соки», а твое чувство долга. Ведь после того, как ты станешь частью ордена, передумать будет уже нельзя. Пути назад не существует. Ты изменишься навсегда.

Она убрала спичку в тот момент, когда стекло нагрелось почти до нестерпимой температуры, и поднялась со стула. Подойдя к мойке, Дженни выдвинула ящик под столешницей и достала маленький оловянный сосуд. Вернувшись к столу, она вытащила пробку из горлышка сосуда и перевернула его вверх дном. На ее ладонь упали три семечка.

— Это семена кипариса, кедра и сосны, вечнозеленых деревьев, в некотором смысле — символов вечной жизни. — Одно за другим она вложила их в рот Браво. — Когда умирал Адам, сын его Сет вложил в его уста семена кипариса, кедра и сосны, принесенные ему ангелом. Ты должен разжевать и проглотить их.

Браво повиновался.

— Говорят — и у ордена есть тому свидетельства, — что крест Христа был сколочен из древесины этих трех деревьев. Эта часть обряда посвящения символизирует твою смерть, уход из привычного общества, из мира, каким ты его знал. Клянешься ли ты, что, войдя в Voire Dei, никогда не попытаешься отречься от ордена?

— Клянусь, — проговорил Браво, чувствуя накатывающую волну дурноты.

Одним искусным движением Дженни убрала стаканчик с его ладони, уже начинавшей болезненно зудеть, и приложила второй в трех дюймах от красного пятна. Все повторилось.

Когда кожа под вторым стаканчиком покраснела и распухла, она сказала:

— В Откровении записано: «Сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань; число их — как песок морской». На средневековой карте, обнаруженной в Херефордском соборе, мир имеет форму круга, в центре которого расположен Иерусалим — пуп земли. На одной из сторон карты записана легенда, повествующая о битве Александра Великого с войсками сатаны во время его завоевательного похода. Он победил, но не смог полностью истребить их. Вместо этого он запер их в горах Каспия, и пророчество не свершилось.

Дженни все еще держала спичку над стаканчиком, хотя кружок кожи под ним уже покраснел и растрескался. Первый стаканчик она сняла приблизительно раза в три быстрее.

— Эта часть знаменует воскрешение, потому что наша главная, священная цель — в день Апокалипсиса встать на пути орд сатаны, защищая человечество. Клянешься ли ты сделать это?

— Клянусь. — Снова подступила тошнота, и на этот раз справиться с ней было труднее. Браво начинал чувствовать себя так, словно был покрыт кровоточащими стигматами — сродни тем, что появлялись, судя по религиозным трактатам двенадцатого века, на теле особо благочестивых монахов.

Дженни взяла последний стаканчик и заменила им второй, отступив еще три дюйма. Она открыла следующий ящик под мойкой и, натянув тонкие латексные перчатки, вернулась к столу, держа в руках каменную ступку и три крошечных стеклянных контейнера с белым, желтым и серым с металлическим отливом содержимым. Опорожнив контейнеры над ступкой, Дженни принялась растирать эту смесь пестиком.

— Соль, сера и ртуть, — произнесла она. — Три основные алхимические субстанции, символизирующие завершение трансформации и вступление в новую жизнь. — Перемешав элементы, Дженни аккуратно поместила получившееся вещество внутрь необычного вида медальона, выполненного в форме меча длиной приблизительно с кисть ее руки.

Она взглянула в глаза Браво.

— Готов ли ты пожертвовать своей работой, своими друзьями, своей семьей ради более значительной цели?

— Да.

Она легко ударила его алхимическим мечом по левому плечу.

— Клянешься ли ты охранять тайны ордена и отдать за это жизнь, если понадобится?

— Да.

Она приложила меч к его правому плечу.

— Клянешься ли ты противостоять нашим врагам á outrance?[8]

Á outrance! Не сразу до Браво дошел смысл услышанного. Термин, который употребила Дженни, со времен Средневековья означал битву не на жизнь, а на смерть, до победного конца. Теперь, запертый в этой неуютной комнате, словно в склепе, вовлеченный в странный ритуал, включающий символическую смерть, Браво живо чувствовал силу, исходящую от этих слов, не выветрившуюся и спустя много столетий.

— Да.

Она прикоснулась мечом к его макушке и убрала последний стаканчик, пребывавший на руке Браво втрое дольше предыдущего.

— Теперь ты один из нас. Сердцем, душой и телом ты принадлежишь ордену.

Глава 7

Донателла не знала, как долго простояла на коленях в мутной воде. Голова Иво в ее руках холодела и становилась все тяжелее, словно наливаясь свинцом. В какой-то момент ее охватило чувство нереальности происходящего; казалось, она баюкала на коленях голову куклы, а не мертвого Росси. Она смутно понимала, что на озеро опускаются сумерки, вокруг продолжается жизнь. Но в ту секунду, когда она увидела Иво в воде, и на нее уставились его слепые глаза, время остановилось, и весь мир Voire Dei замер между ними двоими. Ее мутило, выворачивало наизнанку, ей хотелось умереть, но смерть не шла… Из легких, предавая ее, продолжало вырываться неровное дыхание, в груди клокотали рыдания, подступая к горлу и обжигая его, словно кислотой. Ее охватил озноб, помимо ее воли неудержимая дрожь сотрясала тело. Щеки горели, но она чувствовала себя такой же холодной и мертвой, как Иво.

Постепенно Донателла осознала, что ее держат за плечи чьи-то сильные длинные пальцы, унимая дрожь. Кто-то стоял сзади. Она почувствовала исходящее от его рук тепло, и медленно подалась назад, прислонившись к его коленям и расслабившись.

— Я не ожидал, что этот день когда-нибудь настанет. Никогда не думал, что это произойдет вот так… — Низкий, вибрирующий мужской голос проник в ее сознание, словно отдаленные раскаты грома. — Я помню, как вы оба явились к нам. Худые, изнуренные, с ввалившимися щеками, грязные и отвратительно пахнущие. И все же что-то в ваших глазах зацепило меня. — Длинные пальцы еще крепче сжали плечи Донателлы; она почувствовала, как передается ей их сила. — Я никогда прежде не рассказывал этого, но вас хотели вышвырнуть вон. Я не позволил, несмотря на всеобщее недовольство. Вас оставили — под мою личную ответственность. Я должен был лично тренировать вас, чтобы через месяц вы могли пройти экзамен. В случае неудачи вас выгнали бы обратно на улицу, а меня ждало бы суровое наказание. Я только улыбнулся, принимая поставленное условие. Тебе ведь известно, как я люблю принимать вызовы судьбы.

Донателла жадно ловила каждое слово, мысленно возвращаясь в прошлое, в те, самые первые их дни в ордене рыцарей святого Клемента.

— Я требовал от вас многого, я не знал снисхождения, но ни разу не слышал, чтобы вы с Иво жаловались. Напротив, вы работали все усерднее; вы спали на ходу, второпях жадно заглатывали пищу и возвращались к тренировкам охотно, словно щенки к игре.

— Вы дали нам смысл существования, — глухо произнесла Донателла. — Это был первый и единственный подарок в нашей жизни.

Он отпустил ее плечо и запустил руку в спутанные волосы; ей стало больно, и она тихо заскулила.

— Как-то раз Иво пришел ко мне поговорить. Ему до смерти надоели бесконечные тренировки, он устал чувствовать себя — как же он выразился? — да, устал быть цирковой лошадью. «Я как стрела, — сказал он, — с наконечником, заточенным до бритвенной остроты, но ни разу так и не спущенная с тетивы». Я понял, Донателла, что он прав. И вы получили первое задание. Помнишь ли ты?

— Да, — шепнула она.

Он ласково погладил ее.

— Верно, ты не могла забыть. Тебя тогда чуть не убили, а меня — меня чуть не погубило предательство одного из наших людей. Иво спас нас обоих, да, так оно и было… — Его пальцы мягко, нежно перебирали ее волосы. — Я никогда не забуду службу, которую сослужил мне Иво. Пришло время вознаградить его за труды.

Осторожно, но решительно он поднял ее на ноги и повернул лицом к себе.

— Предоставь это мне, Донателла. Я совершу погребение со всеми почестями, которые он по праву заслужил. Нет, нет, не надо. — Он встряхнул ее, когда она принялась вырываться. — Послушай меня, у тебя есть незаконченное дело. Твоя законная добыча на свободе. Ты должна отомстить убийце Иво.

Она взглянула ему в глаза.

— Но ведь нам было приказано взять Браверманна Шоу живым. Вы выразились вполне ясно.

— Это было до того, как он убил Иво. — Тонкие губы сложились в зловещую улыбку. — Иди. Теперь он в твоем полном распоряжении. A outrance.

— Я ждал этого так долго, — сказал Декстер. — Но никогда не сомневался, что этот час придет.

Отец выглядел старше, борода поседела и стала длиннее, морщины — глубже, но сам Браво был еще ребенком, мальчиком лет восьми-девяти. Они вдвоем сидели на галерее крытого черепицей дома. Это место существовало, похоже, только в его снах. Видимо, стояла поздняя осень, потому что яркий солнечный свет свободно проникал сквозь голые ветви растущих вокруг на абсолютно одинаковом расстоянии друг от друга буковых деревьев. Но Браво не чувствовал холода. Может быть, дом заслонял их от сквозняков. За деревьями начинался туман, искажавший очертания предметов, так что Браво не мог толком разглядеть, что там, вдалеке: дома, чистое поле, река, горы. Непонятно было даже, есть ли на небе облака.

— Я убил человека, отец. У меня не было выбора.

— К чему тогда винить себя? — сказал Декстер.

— Жизнь — величайшая ценность.

— Ты так действительно думаешь, или полагаешь, что должен так думать?

— Какое это имеет значение?

— Очень большое. Разве я не учил тебя быть искренним с самим собой? Ты участвуешь в войне, Браво, которая идет в Voire Dei давно, с самого первого дня… На войне одни проигрывают и гибнут, другие побеждают. На войне нет места сомнениям, сомнения, поверь мне, — результат досужих размышлений. Чтобы не проиграть, ты должен вытравить из себя любые сомнения.

Браво взглянул на человека, сидящего рядом. «Мой отец мертв, — сказал он сам себе. — Что же я делаю в этом странном месте, почему беседую с ним?» Он собирался было повторить этот вопрос вслух, но Декстер заговорил первым:

— Теперь ты один из нас, Браво, и так было предначертано. Ты был одним из нас с момента зачатия. Твоя мать знала об этом, и это пугало ее. Из-за этого в наших с ней отношениях и возникла трещина, которую я так и не смог склеить. Она никогда не хотела, чтобы ты вступил в орден. Это упрямство, Деке, говорила она, это все твое глупое упрямство. Обещай, что не станешь подвергать нашего сына опасности. Как я ни старался, мне не удалось заставить ее понять, что ее, да и мое мнение не имеет никакого значения. Она так и не простила меня до самого конца.

— Ты делал то, что должен был, отец, — сказал Браво. — Мама наверняка понимала это. И ты, как мог, старался оградить меня от опасности. Мне ведь понадобилось все, чему ты меня учил. Жаль, что я не понял этого раньше.

Декстер Шоу вздохнул.

— И мне жаль, Браво, что объяснить тебе раньше не вышло. Я тоже совершал ошибки. Мне есть о чем жалеть, и я раскаиваюсь во многих поступках, но я сохранил веру. Ты продолжишь мое дело…

Все еще слыша последние отзвуки знакомого голоса, Браво задрожал всем телом, с головы до пят, бессильно опустив голову на грудь. Хорошо, что он сидел; иначе эта судорога свалила бы его с ног.

— Слабость и головокружение скоро пройдут, — сказала Дженни, убирая ритуальные атрибуты.

— Теперь ты расскажешь мне, зачем отец заказал эти очки? — спросил он, наблюдая за ее движениями. Ему действительно уже стало лучше, в голове совершенно прояснилось, словно после получаса глубокого сна.

Дженни вернулась к столу и села рядом с Браво.

— В этих очках интерес представляет только правая линза, точнее, то, что на ней выгравировано. — Дженни взяла со стола очки так осторожно, словно это была королевская драгоценность. — Собственно, именно из-за них нам пришлось рискнуть и приехать сюда.

Не произнеся больше ни слова, она встала и подошла к фанерной двери, которой Браво прежде не заметил. Дженни открыла дверь; шагнув через порог, Браво очутился в тесной лаборатории, забитой оборудованием, о назначении которого он мог только догадываться.

— Здесь и были изготовлены линзы для очков?

Она кивнула, садясь на табуретку.

— Ни в одной оптике нет нужного для этого оборудования. — Она пододвинула к себе и включила лампу на гибкой ножке. Вспыхнул ослепительный свет, залив рабочий стол. Дженни положила руку на какой-то плоский металлический механизм, больше всего напоминающий машинку для нарезки ветчины. — Это не вполне обычный шлифовальный станок. Я собрала его сама.

— И все-таки я не понимаю, — сказал Браво, — зачем обязательно нужно было ехать сюда? Раз ты сама шлифовала линзы, то могла бы просто рассказать мне, что выгравировано на стекле.

Дженни улыбнулась ему.

— Я шлифовала линзы, но и только. Гравировку сделал твой отец.

— Здесь? Он был здесь и сам работал с линзами?

— После небольшого курса обучения, разумеется. Он оказался поразительно способным учеником. Схватывал все на лету.

— Да, это была одна из его удивительных черт. — Браво вспомнил галерею дома с черепичной крышей из своего сна.

— После этого я покрыла поверхность стекол специальным составом…

— И теперь гравировка видна только при соблюдении определенных условий?

— Совершенно верно.

Дженни выключила настольную лампу, повернула ее так, чтобы она смотрела на пустую стену, и щелкнула другим выключателем. На стене появилось пятно потустороннего зеленоватого света.

— Ну вот, — сказала она, взяв очки в руки и поместив правую линзу перед лампой.

Ничего не произошло.

Она слегка сдвинула очки. В пятне зеленого света на стене появился набор цифр.

— Волшебство! — с коротким смешком произнесла Дженни и повернулась к Браво. Он внимательно рассматривал цифры.

— Ты знаешь, что они означают? — спросила она.

Браво нахмурил лоб, усиленно размышляя.

— Честно говоря, эта комбинация цифр действительно что-то мне напоминает… но пока никак не пойму, что именно.

— Возможно, это какая-то математическая формула?

— Да, может быть. — Он схватил со стола чистый лист бумаги и ручку и тщательно скопировал код, цифры и все промежутки между ними. — Но математические формулы обычно довольно сложно дешифровать. Полагаю, ты согласишься, что сейчас у нас нет времени разбираться с этим. Если больше нас здесь ничего не держит, надо убираться поскорее.

— Согласна. — Выключив лампу, Дженни вручила ему очки и поднялась с табуретки.

Они вышли из мастерской в темноту. Через окна в дом проникал только свет уличных фонарей и окон в домах напротив.

Дженни осторожно, следя за тем, чтобы оставаться в тени, выглянула в окно. Она двигалась совершенно бесшумно; Браво казалось, что она почти не дышит.

— Чего мы ждем?.. — начал было он, но Дженни предостерегающе прижала палец к губам.

Через секунду она отошла от окна в глубь темной комнаты, потянув Браво за собой.

— Нельзя выходить из дома, — прошептала она, — по крайней мере, в таком виде.

— Донателла?

— Грузовик на той стороне улицы.

— И что с ним не так?

— Если бы он остановился там на законном основании, фары были бы включены, верно?

Браво посмотрел на темные очертания грузовика. Неужели Донателла или кто-то другой безмолвно наблюдает за домом через автомобильное стекло? По его спине пробежал неприятный холодок.

— Кошмарное предположение…

— Я видела этот грузовик по дороге на кладбище.

Браво выдохнул.

— Что же делать? — сказал он. — Здесь нельзя оставаться.

— Нельзя. Как ты верно заметил, чем быстрее мы отсюда уберемся, тем лучше. Единственный способ — изменить внешность до неузнаваемости. — Дженни повернулась к нему спиной. — Мне понадобится твоя помощь.

Она попросила его потуже заплести волосы в косу и сколоть в узел на затылке. Браво коснулся струящегося по спине Дженни каскада блестящих тяжелых волос. Ощущение было для него абсолютно новым, не вызывающим никаких знакомых ассоциаций. Она наверняка могла справиться сама, это совсем несложно… Но прикасаться к ее волосам было так приятно, так волнующе, что, закончив, он отступил почти неохотно, мимоходом задав себе вопрос: «Что это было? Продуманный шаг к окончательному примирению? Попытка привязать его к себе?»

Они вернулись к двери, ведущей из дома в гараж. В прихожей Дженни сняла с вешалки и надела одну из бейсбольных кепок и отцовскую ветровку. Браво она дала толстый узорчатый свитер.

Добравшись до гаража, они торопливо прошли мимо винтажного «мерседеса» и через дверь в дальней стене попали в садовый сарай. Дженни подошла к одной из стен. Здесь висело на кронштейнах инвалидное кресло-каталка. Она сняла кресло и жестом указала на него Браво.

— Давай, садись.

Браво изумленно посмотрел на нее, потом издал короткий смешок и, покачав головой, опустился на кожаное сиденье.

— Постарайся как можно сильнее ссутулиться. Вот так, втяни голову в плечи. — Дженни натянула пару автомобильных перчаток без пальцев. — Вот-вот, именно. Представь, что ты глубокий старик.

Руки Браво на подлокотниках кресла начали мелко дрожать.

— Великолепно, — сказала Дженни, накидывая на него плед. Открыв боковую дверь, она выкатила кресло на улицу. — Поехали.

Донателла, сидя за рулем грузовика, наблюдала за домом, пытаясь уловить малейшее движение. Она и не ждала, что в окнах появится свет. Глаза ее были закрыты очками прибора ночного видения, из-за чего она выглядела странно, напоминая гигантского лупоглазого ленивца. Сквозь стены и стекло прибор, конечно, видеть не позволял, но перемещение любого живого существа фиксировал безупречно благодаря датчику инфракрасного излучения. Донателла только раз уловила какое-то слабое движение возле дома, пока настраивала прибор. Скорее всего, это была кошка или енот. Люди не появлялись. Но, по мнению Донателлы, это не означало, что Браверманн Шоу и его страж не могли находиться в доме, скорее даже наоборот. В конце концов, куда еще они могли податься?

Почему охранять Шоу поручили именно этому стражу, Донателла понять не могла. Она не любила загадок, а эта к тому же была связана с именем Декстера Шоу, всегда окружавшего себя легендами. С тех пор, как Донателла попала в орден рыцарей святого Клемента, на него было организовано три покушения, и все впустую. Последнее, удачное, готовилось на протяжении месяцев, — а возможно, и лет, она точно не знала, — и запланировано было задолго до того, как наступил переломный момент в истории Voire Dei. Пришлось менять планы, действовать быстрее. Из-за этой отчаянной спешки были задействованы недостаточно опытные люди, что неизбежно приводило к ошибкам. Она была уверена — страж Браверманна Шоу знает, что смерть пятерых членов внутреннего круга ордена была насильственной, что рыцари предприняли это наступление, стремясь получить доступ к сокровищнице еретиков, с веками все растущей.

Донателла наклонила голову, немного изменив угол обзора. Все же их с этой девушкой-стражем объединяло некое родство душ, хотя они и были смертельными врагами. Они обе наверняка сталкивались с одинаковыми проблемами, исключительно из-за того, что были другого пола. Иво, как и стражи ордена, возненавидел Дженни за ее статус и пытался скрыть эту ненависть за жестокими, презрительными насмешками. В результате он постоянно недооценивал стража. Не исключено, что Декстер Шоу выбрал ее именно из этих соображений, подумала Донателла.

Прибор зарегистрировал справа движение, и Донателла мгновенно повернула голову в ту сторону, словно гончая, взявшая след. Очертания движущихся фигур были какими-то странными, и она переключила прибор в режим обычного ночного зрения. Старик в кресле-каталке. Кресло толкал вперед худощавый юноша в бейсбольной кепке и ветровке, возможно, его сын. Или нет. Открыв мобильный телефон, Донателла набрала единицу — первый номер в списке быстрого набора. Услышав в трубке голос, она запросила список всех жителей улицы. Информация — это все, и рыцари святого Клемента умели добывать информацию.

— Мне нужен пожилой человек, лет семидесяти или, возможно, больше, инвалид.

Спустя девяносто секунд Донателла получила ответ. Ее подозрения оправдывались. Она включила зажигание и вытащила пистолет.

— Видишь черный «лексус» в начале следующего квартала? — спросила Дженни, толкая коляску вперед по тротуару. — Это машина моего отца, он специально оставлял ее тут на случай непредвиденных обстоятельств. Наш пропуск на свободу.

Начался ливень; стены домов потемнели от воды и сразу стали угрюмыми и неприветливыми. Где-то взревел двигатель, и Браво вздрогнул. Оставалось около ста ярдов до «лексуса», когда он услышал совсем неподалеку неторопливое рычание мощного грузового мотора. Краем глаза он уловил движение сзади.

Дженни, несомненно, тоже услышала этот звук, потому что в следующую секунду с силой толкнула кресло к машине, а сама побежала следом, на ходу вытаскивая электронный брелок, чтобы заранее разблокировать замок «лексуса». Браво вскочил на ноги и распахнул дверцу за мгновение до того, как его кресло врезалось в машину.

Грузовик ревел уже буквально за их спинами, когда они оба оказались внутри. Браво пересел на соседнее сиденье. Дженни завела мотор. Включив сцепление, она нажала на газ. Взвизгнули шины, «лексус» сорвался с места и понесся вниз по улице. Грузовик зловеще грохотал позади.

На первом повороте они услышали звук выстрела. Струи дождя разбивались о ветровое стекло; набирая силу, свистел ветер.

Нагнувшись к рулю, Дженни вела «лексус» по извилистой дороге. Впереди был первый из крутых холмов, через которые проходило шоссе. Они мчались мимо огромных частных домов с ровными зелеными лужайками и пышными цветниками. Кое-где виднелись заросшие деревьями вакантные участки — последнее напоминание о тех днях, когда здесь еще не появились строители на бульдозерах.

Дженни крикнула, силясь перекрыть нарастающий рев мотора:

— Посмотри, что там сзади!

Но Браво уже и так извернулся в кресле, наблюдая за погоней.

— Грузовик! — прокричал он. — По-моему, он собирается протаранить нас!

У Дженни и без того хватало поводов для беспокойства. Дорога здесь круто шла в гору, асфальт стал скользким от дождя, видимость была ужасная. Ей приходилось направлять все внимание на то, чтобы машина не врезалась в бордюр вдоль дороги и не перевернулась. Пару раз это чуть было не произошло, и у Браво душа уходила в пятки при мысли о том, что они неминуемо разобьются. Но Дженни снова и снова удавалось вывести «лексус» на середину пустынной дороги.

Рев грузовика эхом отражался от стен пролетающих мимо домов. Браво видел, что расстояние между ними сокращается. Грузовик был уже так близко, что в мимолетном отблеске уличного фонаря Браво увидел лицо водителя. Донателла! Она больше ни разу не выстрелила, понимая, что было бы ошибкой наводить переполох в этом элитном жилом районе. Вместо этого она сосредоточилась на другой задаче, подбираясь все ближе к «лексусу». Рокот мотора звучал у Браво в ушах, ему казалось, что он чувствует жар, исходящий от догоняющего их грузовика, словно из пасти чудовищной гончей.

Он был недалек от истины. Мгновение спустя он услышал отвратительный скрежет, — угол переднего стального бампера ударил их машину, «лексус» занесло, прямо перед ними оказалось ограждение шоссе. Браво увидел, как Дженни резко выворачивает руль, кидая машину влево. Несколько жутких мгновений «лексус», не слушаясь, упрямо скользил к краю шоссе. Потом, словно догадавшись, чего от него хотят, автомобиль дрогнул и повернул. Они избежали немедленной гибели. Но Донателла отступать не собиралась.

Через вершину ближайшего холма перелетел седан «БМВ» с включенными габаритными огнями. За рулем сидел подросток. Из-за опущенных стекол машины несся тяжелый рэп. Оглушенный выпитым пивом и громкой музыкой, мальчик ехал явно чересчур быстро. Неопытный водитель еле-еле справлялся с управлением на дороге, покрытой мокрой листвой и скользкими лужами. Губы подростка растянула идиотская улыбка, глаза бездумно глядели на дорогу. Он не видел несущийся навстречу «лексус» с преследующим его грузовиком.

Дженни огляделась и направила машину прямо на «БМВ». Подросток наконец заметил их, и резко изменил курс, одновременно выжав тормоза до упора. «БМВ» заскользил по мокрой дороге, не подчиняясь хозяину, «лексус» толкнул его, и седан почти врезался в грузовик, задев высокую стальную решетку.

Донателла не остановилась. Напротив, она нажала на газ.

Словно слон, отмахивающийся от надоедливой мухи, грузовик отшвырнул в сторону помятый «БМВ». Его хозяин высунулся из окна, вслед Донателле понеслась непристойная брань.

— Она не отстает! — крикнул Браво, и услышал, как Дженни выругалась сквозь стиснутые зубы. Оглушительный рев двигателей заполнял все окружающее пространство. — Грузовик сейчас врежется в нас!

В последний момент Дженни свернула на дорожку, ведущую к одному из особняков; потом «лексус» помчался прямо по свежеподстриженной зеленой траве к находящемуся рядом не застроенному пока участку, который, видимо, уже начали расчищать. На подъездах к участку стояла громоздкая строительная техника. Преследующий их грузовик буквально перепрыгнул через ограждение шоссе. Они проехали вдоль полосы зарослей футов пятьсот.

— О боже, — произнесла Дженни над ухом Браво.

Впереди был край обрыва, который до этого момента скрывали деревья. Времени на размышления, тем более — на маневры, уже не оставалось. В следующую секунду машина почти отвесно полетела вниз. Ударившись о землю, «лексус» отскочил и завалился на бок. Браво и Дженни повалились друг на друга.

— Дженни, — спросил он, — ты в порядке?

Она кивнула.

— А ты?

— Отделался испугом.

Браво потянулся к окну и попытался опустить стекло, но электроника не работала. Тогда он, освободив ногу, ударил по окну жесткой подошвой ботинка. Безопасное стекло пошло трещинами, но выдержало. Браво ударил еще, и еще раз. Наконец в стекле образовалось отверстие. Он аккуратно сбил острые кусочки мыском ботинка и вылез наружу, потом помог выбраться Дженни.

Следующие несколько секунд они, ничком упав рядом с машиной, без сил лежали на земле. Дыхание восстановилось быстро; самообладание вернуть было труднее. Наверху, над обрывом, темноту прорезали лучи дальних фар грузовика. Браво, застонав, перекатился на локти, и тут же увидел, как загорелся еще один огонек. Донателла выбралась из грузовика и включила переносной прожектор.

Дженни потянула его за собой, и Браво безмолвно повиновался. Они отползли в густые заросли на дне оврага. Ливень продолжался. Им это было на руку, сильно затрудняя Донателле поиски.

— Ты как? — прошептала она.

Браво кивнул.

— Нормально. А ты?

— Отосплюсь, и все будет в порядке. — Ее лицо было совсем рядом. Она улыбнулась ему своей ободряющей улыбкой. — Все, поднимаемся. Пора идти.

Они начали осторожно пробираться через кусты, пока не дошли до дороги. Двигаясь вдоль полосы кустарника по обочине шоссе, они все дальше уходили от места падения «лексуса». Но не успели они пройти и ста ярдов, как позади из-за поворота вывернул на большой скорости новенький «линкольн». Дженни сгребла Браво и потащила его в заросли.

Они слышали, как затормозила и остановилась неподалеку машина. Водитель не стал выключать двигатель. Беглецы заползли как можно дальше в гущу кустарника, прислушиваясь к звукам собственного дыхания.

Дженни прошептала:

— Не волнуйся. Она не найдет нас.

В ту же самую секунду ужасающе близко послышался шорох. Обернувшись, оба увидели склонившуюся над ними темную фигуру.

Блеснул металл; очевидно, незнакомец был вооружен. Мужской голос с выраженным английским акцентом самодовольно произнес:

— А я бы на вашем месте не стал на это рассчитывать.

Глава 8

— Я так и знал. Я так и знал, что однажды ты вляпаешься в заварушку, из которой не сумеешь выпутаться.

— Кавано! — буркнула Дженни. — Какого черта ты здесь делаешь?

— А как ты думаешь? — ответил человек. — Приглядываю за твоей никчемной задницей!

Браво посмотрел на Дженни.

— Ты его знаешь? — спросил он.

— Познакомьтесь, — мрачно сказала она. — Ронни Кавано. Ронни, это Браверманн Шоу.

— Ну и влипли же вы, идиоты, — сказал Кавано, не предложив Браво руки. — Но теперь все в порядке, дядюшка Ронни подоспел вовремя!

Подняв руки, Дженни распустила узел волос на затылке.

— Кавано — страж, как и я.

— О нет, принцесса, совсем не как ты, — холодно проговорил Кавано. — Ты понимаешь, о чем я.

— Это часом не тот придурок, что не смог защитить моего отца? — не удержавшись, вмешался Браво.

— Я не ослышался? — произнес Кавано с холодной, высокомерной усмешкой. — Не может быть, чтобы ты был настолько неосведомлен.

— Он никогда не имел отношения к твоему отцу, — сказала Дженни. — Декстер Шоу попросту не стал бы с ним связываться.

Браво посмотрел наверх, на край обрыва, оставшегося позади, за струями дождя. Все тихо. Никаких фонарей. Куда подевалась Донателла? Он встал и протянул Дженни руку, чтобы помочь подняться, но она не приняла помощь, живо вскочив на ноги.

Кавано сделал приглашающий жест, словно лорд у ворот своего роскошного поместья, который новоприбывшие гости еще не успели осмотреть.

— Идемте?

Они пробирались через колючий кустарник, под ногами хлюпало грязное месиво, а Дженни тем временем вкратце пересказывала Кавано, как за ними гнались Росси и Донателла.

— Ее я, кажется, заметил по дороге, — сказал Кавано. — Но где же Росси?

— Браво убил его, — ответила Дженни.

Кавано приподнял брови.

— Вот только что?

— Нет, утопил в пруду на городском кладбище.

— Да, это что-то новенькое. Что же, одним настырным придурком меньше, но теперь его подружка жаждет крови, верно?

Кавано нельзя было отказать в привлекательности и, несмотря на неприятную, даже жестокую улыбку и грубость речи, в некоей своеобразной изысканности обхождения. Браво так и представлял его себе в элегантном, сшитом точно по фигуре в ателье на Севил-Роу смокинге, со стаканом неразбавленного шотландского виски в руке, очаровывающего дам в фешенебельном лондонском казино.

— Отсюда можно выехать только одной дорогой. — Кавано указал в сторону ближайшего фонаря на шоссе, из-за дождя превратившегося в расплывчатое пятно. — Я припарковался справа, там, в тени.

До машины оставалось около ста ярдов, когда он остановился и протянул Дженни ключи.

— Вот что, принцесса. Сейчас вы с Шоу залезете в машину и проедете через вон тот круг света под фонарем.

— Ты с ума сошел? — сказала Дженни. — Это как раз то, чего она ждет!

Кавано ухмыльнулся.

— В точку. Она в таком бешенстве, что рванет за вами, ни секунды не размышляя.

— Это уж точно, — подал голос Браво. Он тоже не был в восторге от плана Кавано.

— И тогда, — медленно проговорил Кавано, словно втолковывая азбуку умственно отсталому ребенку, — она попадет ко мне на мушку.

Дженни покачала головой.

— Слишком опасно использовать Браво в качестве наживки.

— Любые сильные эмоции, а гнев — особенно, мешают трезво мыслить. Я обращу ярость Донателлы против нее самой. Может, у тебя есть план получше? — Ему никто не ответил, и он вытащил пистолет. — Полагаю, нет. Давайте, пора.

Машина — огромный «линкольн» — действительно стояла там, куда указывал Кавано. Дженни обошла автомобиль, открыла дверцу и сказала Браво:

— Ладно, забирайся внутрь.

— Ты сдалась слишком быстро, — сказал Браво, пристегиваясь ремнем.

— Что ты понимаешь! — раздраженно бросила она.

— Думаешь, этот план сработает?

Дженни вставила в замок ключ зажигания.

— План хороший, но не вздумай передавать Кавано мое мнение. Ненавижу это самодовольное выражение на его лице.

Браво смотрел на нее несколько секунд, что-то обдумывая, а потом произнес:

— Между вами что-то есть, а?

Она фыркнула.

— Что? Не выдумывай!

— У тебя щеки порозовели… принцесса.

Дженни обернулась к нему.

— Не будь ослом, Браво.

Она включила зажигание. «Линкольн» тронулся с места и выехал на шоссе. Они ехали теперь почти точно на север. Справа возвышалась каменная стена обрыва, слева был густой подлесок, перемежающийся открытыми участками. На земле лежали огромные кучи опавших ольховых и буковых листьев.

Они приближались к первому освещенному участку дороги.

— Видишь что-нибудь? — спросил Браво.

— Больше, чем ты, — отрезала Дженни.

Дождь немного поутих, зато дорогу заволокло туманом, размывающим очертания и превращающим свет фонарей в бесполезные тусклые пятна. Они въехали в круг света, — серебряное озерцо посреди густой пелены тумана. Машина неслась по невидимой дороге.

Они почти миновали светлый участок, когда из тумана вынырнуло железное чудище, с бешеной скоростью приближаясь к ним.

— Грузовик! — крикнул Браво. — Грузовик Донателлы!

— Кавано, черт тебя подери, где же ты? — Дженни вывернула руль вправо, отпуская газ.

Грузовик по-прежнему несся прямо на них. Браво, бросив взгляд назад, увидел, как из темноты появилась широкоплечая фигура Кавано. Широко расставив ноги, он прицелился в окно грузовика со стороны водителя и открыл огонь. Держась совершенно невозмутимо, с ледяным спокойствием он сделал три выстрела… четыре… пять. Все пули пробили ветровое стекло, каждая на расстоянии ровно шесть дюймов от соседней.

Не успел Браво подивиться неслыханному мастерству стрелка, как услышал голос Дженни:

— Боже мой, да ведь за рулем никого нет!

— Она убита, — сказал Браво. — Посмотри на стекло. Донателла мертва.

Дженни снова крутанула руль. Грузовик проехал мимо и врезался в фонарный столб. В небо взметнулся сноп искр, и фонарь вместе с распределительной коробкой завалился на землю. Она ударилась о бетон и рассыпалась, показались провода; соединительные узлы, все еще под током, продолжали искрить. В тумане это выглядело зловеще.

Кавано повернулся, чтобы взглянуть на результат своей мастерской работы, и тут же в грудь его вошла пуля. Он скрутился на месте, рот скривила судорога. Вторая пуля попала ему в лицо.

— Кто-то стреляет из той кучи опавших листьев! С другой стороны шоссе… — сказал Браво. — Я видел вспышки…

— Эта чертова сучка и не садилась в грузовик! — крикнула Дженни. — Она заблокировала педаль газа и включила сцепление. Вот почему грузовик ехал все время прямо, даже после того, как я свернула!

Резко затормозив, Дженни остановила «линкольн» в густой тени на обочине дороги. Не успел Браво опомниться, как она выскочила из машины и исчезла в промозглой темноте.

Донателла, опираясь на одно колено, с непередаваемым удовольствием наблюдала, как попала в цель вторая пуля, снеся пол лица ее врагу. Брызги крови окрасили туман, и Донателла блаженно вздохнула. Однако работа еще не была окончена. Она повесила «драгунов» обратно за спину и покинула свой наблюдательный пост.

Была некая романтическая справедливость в том, как все обернулось, подумала она, отступая глубже в тень подлеска. И своеобразная красота, которую, пожалуй, могли понять только они с Иво. Она свернула направо, двигаясь быстро и бесшумно. Иво предупреждал ее, что орден не оставит Браверманна Шоу на попечение одного-единственного стража, притом женщины. Донателла сочла это высказывание проявлением неискоренимого шовинизма, но, как выяснилось, он был прав. Орден отправил в качестве подкрепления еще одного стража. Но это не имело значения. Она сумеет справиться со стражами, и неважно, какого они пола.

Перемещаясь в кромешном мраке, Донателла мрачно улыбалась самой себе. Враги были почти в ее руках, скоро их настигнет ее возмездие. Она остановила грузовик в нескольких сотнях ярдов севернее, на боковой дороге; добиралась она до этого места как можно тише, с выключенными фарами. Ей понадобилось шесть минут, чтобы закрепить педаль газа в нужном положении, — слишком много, но освещение никуда не годилось, а она не могла позволить себе включить фонарь даже на секунду. Ее жертвы ни в коем случае не должны были догадаться о ее местоположении.

Она без приключений добралась до видавшего виды «Пи-ти Круйзера». Машина стояла там, где ей было обещано. Донателла забралась внутрь, поставила снайперскую винтовку между ног, на сиденье рядом с собой положила пистолет. Автомобиль тронулся с места и медленно, с выключенными фарами, поехал в сторону ближайшего выезда.

Она находилась к югу от беглецов. Нужно было двигаться на север, и подкрасться к жертвам сзади, тогда как они ожидали ее появления спереди или, если они оказались достаточно наблюдательны и заметили ее, со стороны той рощицы. Подъезжая к выезду на шоссе, она неожиданно почувствовала, как машина чуть накренилась. Не раздумывая ни секунды, Донателла схватила оружие и три раза выстрелила в окно со стороны пассажирского сиденья. В следующее мгновение армированное стекло треснуло и рассыпалось. Донателла поняла, что кто-то держит ее за горло.

Удача и интуиция помогли Дженни, выскочившей из «линкольна», выбрать южное направление. Она понимала, что искать Донателлу в подлеске, там, откуда, по утверждению Браво, она стреляла, бессмысленно. Наверняка она покинула это место, убедившись, что Кавано мертв. Теперь Донателла двигалась, и необходимо было найти ее как можно скорее, немедленно, — Дженни знала, что снайпер особенно уязвим в течение первых нескольких минут после выстрела. Чтобы понять, где сейчас Донателла, нужно было поставить себя на ее место. Куда она отправилась, какому плану следует? Она не закончила начатое и наверняка хочет продолжить погоню. Ей необходима достаточная скорость, чтобы добиться внезапности очередной атаки. Значит, подумала Дженни, пешком она не пойдет.

Дженни рыскала вдоль дороги в поисках машины, когда услышала приближающийся шум мотора. В следующее мгновение она увидела и саму машину и, не мешкая, вспрыгнула на боковую подножку, вцепившись в ручку двери. Через окно она увидела, как схватилась за пистолет Донателла, и спешно пригнулась. Пули прошли над ее головой. Дженни выбила локтем остатки стекла, сгруппировалась и, использовав ручку в качестве рычага, влетела в салон ногами вперед, ударив Донателлу по лицу.

Донателла инстинктивно вскинулась и нашарила правой рукой пистолет. Указательный палец лег на спусковой крючок. Но Дженни была готова; высвободив руку, она схватила Донателлу за запястье и рывком повернула. Донателла застонала от боли, оружие выпало из онемевших пальцев на пассажирское сиденье. Дженни сдавила ее шею лодыжками и свела вместе ноги. Донателла сдавленно закричала, пытаясь дотянуться до пистолета, но Дженни еще сильнее сжала ее горло, словно тисками, и соперница, захрипев, замерла, но успела нажать на газ.

Джип прыгнул вперед, забуксовал на гравии перед поворотом и выехал на шоссе. Дженни продолжала сжимать шею Донателлы. Двигаться она не могла, все еще оставаясь наполовину снаружи.

Вскоре впереди показалась почти отвесная каменная стена обрыва, с которого сорвался их «лексус». Донателла повернула руль, джип вильнул направо, вплотную приблизившись к нависающей над дорогой скале. Сталь заскрежетала по камню; посыпались искры. Дженни ухватилась за верхний край окна, пытаясь полностью залезть в кабину. Волей-неволей пришлось немного ослабить зажим ногами. Донателла, отчаянно рванувшись, освободилась и потянулась за пистолетом.

Оказавшись внутри, Дженни лягнула ее по ребрам с такой силой, что она отпустила руль. Машина, потеряв управление, задела о каменную стену, отскочила, проехала немного вперед и снова стукнулась о скалу. Закрутившись на месте, джип описал два полных круга и в последний раз ударился капотом о камни. Раздался скрежет металла, машина, накренившись, встала на два боковых колеса. Джип вынесло на шоссе, и он проехал еще футов с пятьсот, прежде чем ударился о поваленный фонарный столб, а потом о стальную решетку разбитого грузовика Донателлы.

Обе женщины, оглушенные, шокированные, продолжали бороться, но тут машину дернуло в последний раз, и Дженни ударилась головой о панель управления. Джип еще продолжал скользить по асфальту, когда Донателла схватила Дженни за блузку, швырнула на дверь и ударила по лицу один раз, второй, третий…

Перед глазами у Дженни замелькали звездочки, острая боль пронзила виски. Она пыталась сопротивляться, но силы, казалось, полностью иссякли.

От Донателлы же исходила неумолимая сила, питаемая безумием, Дженни чувствовала это, и ей было страшно; словно над ее головой, готовый обрушиться, навис безжалостный кузнечный молот. Она судорожно нащупала дверную ручку и нажала в тот момент, когда Донателла размахнулась для очередного удара. Дверь открылась, и Дженни спиной назад вывалилась из машины на дорогу.

Несколько секунд, оцепеневшая, оглушенная, она лежала ничком на асфальте. Потом почувствовала на лице капли дождя и, словно это придало ей сил, пошатываясь, поднялась на ноги. Ноги были словно резиновые, колени дрожали. Ее мутило. Она подняла руку, прижала ладонь к затылку и поднесла мокрые пальцы к глазам; на них была кровь.

Донателла, сидя в машине, взвела курок.

Браво подождал, пока джип остановится. Спереди и сзади слабо мерцали фонари, освещая шоссе. Он видел, что Дженни в беде, но не мог сообразить, что же делать. Донателла сконцентрировалась на своей сопернице полностью. Браво побежал через клубящийся туман к лежащему рядом с машиной разорванному силовому кабелю, то и дело теряя цель из виду. Был момент, когда он испугался, что без толку мчится по кругу и безвозвратно опоздает. Браво остановился, попытался взять себя в руки, успокоиться, но это было почти бесполезно; он чувствовал себя человеком, дрейфующим на самодельном плоту посреди океана. Окружающие предметы представали в искаженном виде, рассеянный свет, казалось, шел из ниоткуда. Браво смутно представлял, где север, а где юг. На мгновение в тумане образовалась брешь, он увидел слабый металлический отблеск и помчался туда с максимальной скоростью, на которую только был способен.

Наконец он оказался возле джипа, но внутри уже никого не было. Донателла забрала пистолет, а снайперскую винтовку оставила в машине, и Браво, наклонившись, поднял ее с пола.

Дженни, осознавая, что ее положение не просто плачевно, но и ухудшается с каждой секундой, наконец заметила в сером тумане Браво и в ту же секунду поняла, что нужно делать, чтобы получить хотя бы небольшой шанс. Развернувшись, она побежала. Упала, поднялась на дрожащие ноги и побежала снова.

Донателла мчалась за ней, полагая, что Дженни хочет просто-напросто скрыться в тумане. Мысль упустить жертву была непереносима, и она стремительно бросилась вперед. Дженни бежала в сторону какого-то слабого свечения; на него Донателла и ориентировалась.

Она уловила движение, потом увидела гибкую тонкую фигурку. Донателла выстрелила на ходу, ни на секунду не останавливаясь, почти наугад. Плотный клубящийся туман — словно чья-то огромная рука перемешивала белесую пелену — на секунду снова расступился. Донателла увидела Дженни, направила на беглянку пистолет, собираясь вторично спустить курок, и тут услышала за спиной голос:

— Бросай оружие!

Она обернулась, вглядываясь в туман. Возле машины стоял Браверманн Шоу с ее винтовкой в руках. Она рассмеялась, глядя на то, как неумело он держит ружье. Ему не удалось бы попасть в нее даже в ясную погоду, без всякого тумана. Она убьет его единственным выстрелом в голову. Это было то, чего Донателле хотелось больше всего на свете. Она развернулась лицом к Шоу и направила ему в лицо дуло пистолета. Она чувствовала, что Иво здесь, рядом с ней, и беззвучно говорила с ним, чтобы он знал — она вот-вот отомстит за него…

— Ты слышала! Брось пистолет, или…

Донателла нажала на курок.

Через несколько секунд Дженни добралась до цели. Но было слишком поздно. Донателла уже выстрелила один раз, промахнувшись совсем ненамного. Туман расступился, и обе женщины увидели друг друга. Дженни не хватило буквально мгновения. Так распорядилась судьба, и теперь она стояла, пытаясь успокоить неровное дыхание, словно это могло помочь ей достойнее встретить неминуемую смерть.

Потом раздался голос Браво, и Донателла обернулась. Дженни быстро упала на четвереньки и ухватилась за разорванный силовой кабель. От него исходили слабый шум, напоминавший отдаленные раскаты сухой грозы или жужжание роя пчел, и неестественное белое свечение. Дженни выпрямилась, закачавшись и чуть не упав, — на нее снова накатила дурнота. Страшно болела голова, сердце болезненно колотилось о ребра. Пошатываясь, она двинулась к Донателле, держа кабель перед собой. Конец кабеля коснулся Донателлы в то мгновение, когда она взводила курок. Она неестественно дернулась, тело выгнула судорога. Пролетев около фута, Донателла упала на землю. В воздухе явственно запахло горелой плотью, и Дженни замутило.

Браво видел, что пуля ушла в сторону, но не догадывался о причине, потеряв Донателлу из вида в водоворотах тумана. Не раздумывая, он бросился вперед, перемахнув через фонарный столб и оставив позади разбитый грузовик.

Дженни стояла над мертвым телом Донателлы. Голова ее была в крови, она тяжело дышала. Браво почувствовал отвратительный запах и хотел спросить, что произошло, но тут увидел кабель, который Дженни до сих пор сжимала левой рукой.

— Дженни, положи его, — тихо сказал он. — Положи кабель на землю, и пойдем отсюда.

Она стояла неподвижно несколько долгих мгновений, а потом подняла на него глаза.

— Дженни… — Браво бросил винтовку и подбежал к ней. Очень осторожно он перехватил кабель одной рукой, а другой разжал по одному ее стиснутые пальцы. Все кончено, пойдем.

Он обнял Дженни и повел в туман, прочь от этого места.

Глава 9

Оказалось, не все было кончено.

— Мне нужно вернуться, — сказала Дженни.

— Вернуться? Куда вернуться?

— Посмотреть на Кавано.

— Дженни, нужно выбираться отсюда. У нас нет времени.

— Всегда есть время, — ответила она, — чтобы попрощаться в последний раз…

Она развернулась и подошла к обочине дороги. Браво последовал за ней.

Тщетно он гадал, что она испытывает, глядя на изуродованное пулями тело Ронни Кавано. Он больше не выглядел лондонским денди, что и говорить.

Через несколько секунд Браво шагнул к ней.

— Дженни, пожалуйста, пойдем. В любой момент сюда может нагрянуть полиция, или по дороге проедет машина, и о нашей с тобой причастности к двум жестоким убийствам узнают случайные свидетели.

Дженни медлила, губы ее беззвучно шевелились. Наконец она кивнула.

— Идем.

Они поспешили к «линкольну». Браво предложил вести машину, и Дженни не стала возражать. Описав неровный полукруг, машина выехала на шоссе и взяла курс на юг. Браво старательно соблюдал все ограничения по скорости. Двухполосное шоссе вскоре расширилось до четырех полос; еще немного, и они выехали на автобан. «Линкольн» был комфортабельной и, самое главное, удобной в управлении машиной. Кавано предусмотрительно оборудовал автомобиль датчиками препятствий, спутниковой связью и системой глобального позиционирования.

Меньше чем через пять миль Браво увидел светящийся знак бензозаправки. Они заехали на стоянку, привели себя в порядок, насколько это было возможно в не слишком чистых уборных, и вернулись, встретившись возле «линкольна». Дженни ухитрилась смыть с себя все следы крови; ее волосы влажно блестели. Браво попросил ее повернуться спиной, мягко подтянул поближе к свету и раздвинул волосы на затылке. Царапина, похоже, была неглубокой, и кровь уже остановилась.

— Болит? — спросил он.

Глаза Дженни вспыхнули, и она отрезала:

— Давай раз и навсегда договоримся. Я тебя защищаю, а не наоборот, это понятно?

Ветерок откинул волосы с ее шеи, обнажив гладкую смуглую кожу и мягко очерченные верхние позвонки. Браво не удержался, обнял ее и крепко прижал к себе, поддавшись неожиданному порыву. Стоило ему отпустить Дженни, как она, ничего не говоря, даже не взглянув на него, забралась в машину.

На подъездах к городу Браво остановил «линкольн» возле круглосуточного придорожного кафе. В этот час все остальные закусочные были уже закрыты. Они прошли к столику в глубине помещения. Отсюда была хорошо видна входная дверь, а зеркальное окно, выходящее прямо на шоссе, обеспечивало превосходный обзор. Он выбрал это место почти инстинктивно, особо не задумываясь. Дженни опустилась на стул и уставилась в окно. По стеклу пробегали отблески света, мелькали призрачные отражения лиц посетителей ночной забегаловки. Браво подождал, но Дженни по-прежнему молчала. Тогда он сделал заказ за них обоих: кофе, яйца всмятку, бекон, пшеничные тосты и порция картошки-фри.

Принесли еду. Дженни, смотревшая невидящими глазами в пустоту, перевела взгляд на столик.

— Я не люблю бекон, — сказала она.

Браво потянулся, подцепил вилкой бекон с ее тарелки и переложил в свою.

— Надеюсь, хотя бы яйца всмятку ты любишь?

Она молча смотрела на него.

— Будешь еще что-нибудь?

— Я люблю картошку.

Браво, не говоря ни слова, ложкой переложил половину картошки-фри на тарелку Дженни и улыбнулся ей, приступая к еде.

Пожилая пара, заплатив по счету, покинула кафе; в дверь вошел мужчина средних лет с огромным колышущимся животом и двинулся к стойке. Присев на высокий стул — сиденье утонуло под необъятными ягодицами — он заказал бифштекс с картошкой. Снаружи, возле входной двери, курила ярко накрашенная девица с копной волос на голове. Одно бедро было зазывно выставлено вперед; черная кожаная мини-юбка практически ничего не прикрывала. Подъехала машина; Браво насторожился. Размалеванная красотка небрежно выкинула сигарету и двинулась на каблуках-шпильках в сторону автомобиля. Дверь открылась, девица привычным движением проскользнула внутрь. Машина тронулась с места. Браво вздохнул с облегчением и вернулся к еде. В кафе, кроме них, сидело еще человек шесть, но никто из них не обращал на соседей ни малейшего внимания.

— Дженни, давай поговорим, — предложил Браво — спустя какое-то время.

Молчание. Дженни продолжала тщательно, совершенно механически пережевывать пищу. Казалось, никакого вкуса она не чувствует. Будто заливает топливо в двигатель, постольку, поскольку это необходимо. Взгляд был устремлен не на Браво, не на тарелку с едой, — на кого-то или на что-то, чего ему не дано было увидеть.

Он собрал с тарелки последние крошки. Внезапно Дженни произнесла:

— Плохо, что мы его не похоронили.

— Полагаешь, это было бы очень умно?

— А ты большой специалист в таких вопросах, да? — Словно только что увидев содержимое своей тарелки, она бросила вилку на стол и брезгливо отодвинула еду. — Эту картошку, судя по вкусу, поджарили неделю назад.

— Дженни, нам обязательно нужно ругаться?

Она молча смотрела на него.

— Мне жаль, что Кавано погиб. Я даже не представляю, что этот человек для тебя значил, но…

— Ты просто идиот, Браво, — с неожиданной силой сказала Дженни. — Полагаешь, немного подумал и обо всем догадался? Ничего, совершенно ничего ты не понимаешь!

Снова между ними повисла тягостная тишина. Оба, казалось, ощетинились, приготовившись отражать взаимные нападки. Потом Браво протянул Дженни руку ладонью вверх.

— Давай заключим перемирие, а? Оставим в стороне наши личные горести и наш гнев, какими бы ни были его причины.

Дженни долго не отвечала, всматриваясь в его лицо. Наверное, пытается понять, искренни ли его слова, подумал Браво.

Наконец она поднялась из-за стола; на лице появилось вызывающее выражение.

— Хорошо. Только даже не думай о том, чтобы переспать со мной.

Браво удивленно рассмеялся, захваченный этой фразой врасплох. К собственному изумлению он почувствовал в глубине души легкое разочарование.

— Я серьезно говорю.

— Ладно… Как скажешь! — спохватился он, перестав смеяться.

Дженни протянула руку и положила сверху на его ладонь. Глаза ее блестели ярче обычного из-за стоявших в них слез.

— Перемирие — хорошая идея.

Они вернулись в «линкольн», и Браво вытащил листок бумаги с цифрами выгравированного на очках кода.

— Я поразмыслил над этим, — сказал он, — и теперь, кажется, знаю, что они могут означать.

— Ты успел расшифровать формулу? — удивилась Дженни. — Когда?

— Последовательность неверная. — Браво поднял листок таким образом, чтобы увидеть его отражение в зеркале заднего вида. — Этому простому трюку отец научил меня в детстве. Нужно перевернуть всю последовательность символов — в данном случае, цифр — целиком, а не по строкам. Тот, кто незнаком с приемами отца, не сможет расшифровать код, даже увидев его отражение. — Порывшись в бардачке, Браво нашел блокнот и ручку. Дженни держала листок перед зеркалом, а он переписывал последовательность цифр на бумагу. Наконец у него получились три группы из шести цифр каждая, и еще одна — из четырех.

Дженни перевела взгляд с цифр на лицо Браво, словно пытаясь прочитать его мысли.

— И?

Он потянулся к панели управления, снял с подставки Джи-пи-эс-навигатор и принялся вводить цифры.

Дженни была удивлена.

— Это что, координаты местности?

— Три группы по шесть цифр — долгота и широта, с точностью до минут.

— А последняя? Из четырех чисел?

— Этого я пока не знаю, — ответил Браво, поворачивая к ней экран приборчика.

— Сен-Мало, — прочитала она. — Это во Франции, верно?

Браво кивнул.

— Точнее говоря, в Бретани.

— Отправляемся туда?

— Да. — Браво вытащил мобильный телефон. — Но нам потребуется помощь.

Близился полдень, и Джордан Мюльманн давно находился в своем парижском офисе фирмы «Лузиньон и K°». Джордан был высоким и стройным молодым человеком. Портрет довершали темные волосы, глубоко посаженные черные глаза и волевая челюсть. Мужественный, хотя отчасти чем-то неуловимо отталкивающий облик.

Джордан беседовал с женщиной. Ей было далеко за сорок, но красота ее словно и не собиралась увядать. На ней был шикарный черный костюм-двойка от Лагерфельда; под пиджаком — блестящая шелковая блузка. Шею украшала нитка великолепного жемчуга; на одном из пальцев красовался золотой перстень с печатью в виде женской головки. Она сидела, закинув ногу на ногу и сложив руки на колене, совершенно неподвижно, с выражением буддийского спокойствия во всей фигуре.

В окне виднелась Большая арка, — собственно, и не арка вовсе, а огромный параллелепипед с прорезанным посередине отверстием. Сооружение, как нельзя лучше подходящее для воплощения современного французского бизнеса, подумал Джордан. Чуть дальше возвышалась резная Триумфальная арка с ее искусными барельефами — монумент военным победам последнего героя Франции, Шарля де Голля.

Стоял яркий солнечный день, лишь далеко на севере, над горизонтом, маячили облачка. По новеньким тротуарам двигались толпы «белых воротничков». Среди них были люди разных национальностей, но выглядели они одинаково. Все эти люди говорили на одном языке, молились одному богу, им светила одна путеводная звезда, и имя ей было — коммерция. Не имеющий истории евро, безликие электронные переводы, слияние корпораций двух, трех, четырех различных стран… Осталось ли здесь хоть что-нибудь от прежней особенной красоты и обаяния Парижа?

Здание, принадлежащее «Лузиньон и K°», ничем не выделялось среди прочих постмодернистских построек в деловой части города. Современное, сверкающее, без каких бы то ни было выразительных черт. Офисы фирмы, напротив, были с изяществом обставлены и украшены в типичном стиле Старого Света. Особенно выделялся офисный комплекс Джордана Мюльманна. Здесь интерьеры помещений представляли собой великолепный образчик стиля модерн. Казалось, острых углов не было вовсе; причудливые архитектурные детали образовывали гармоничное, совершенно естественное целое. На полках стеллажей стояло множество предметов из прошлого, символов канувших в лету цивилизаций: здесь можно было увидеть французскую и немецкую скульптуру 1920-х годов, керамику девятнадцатого века, фрагменты старинных свитков; была даже гарда древнего меча, предположительно времен Крестовых походов. Увлечение историей, культурой и религией прошлого было одной из тех вещей, что объединяли Браво и Джордана.

Зажужжал селектор, и голос секретарши произнес:

— Звонит месье Шоу. Говорит, это срочно.

Джордан нажал на кнопку громкой связи и взял трубку.

— Браво, я пытался до тебя дозвониться и не смог! Собственно, как обычно! — В его голосе сквозило ясно различимое беспокойство. — С тобой все в порядке?

— Да, теперь уже все в порядке, — ответил Браво.

— Ah, bon,[9] это здорово!

— Я немедленно вылетаю в Париж. Я приеду завтра ранним утром, со мной будет девушка, Дженни Логан; нам понадобится машина.

— Ну конечно! Все будет сделано. Alors,[10] расскажи мне побольше об этой Дженни Логан! Это прекрасная новость, нет, в самом деле! Посреди обрушившегося на тебя горя тебе посчастливилось найти… как это говорят в Америке? — подружку?

Браво рассмеялся.

— Подружку? Нет, не совсем. — Он прокашлялся. — Послушай, Джордан, думаю, ты должен знать. Похоже, у меня серьезные неприятности.

— Mon ami, что ты имеешь в виду?!

— Это не телефонный разговор, — отвечал Браво. — Но ты должен отправить за нами абсолютно надежного человека. Понимаешь, что я имею в виду?

Женщина, с которой до того беседовал Джордан, поднялась и подошла к рабочему столу. Движения ее были безукоризненно плавными. На красивом, холодном лице явственно читалась вся полнота власти, которой она обладала. Сразу бросалась в глаза врожденная сила воли. Этой женщине опасно было противоречить; не стоило и пытаться обвести ее вокруг пальца.

— Браво, un moment, s’il te plait.[11] — Джордан нажал на кнопку, отключил микрофон и вопросительно посмотрел на женщину.

Губы ее приоткрылись, и она мягко произнесла:

— Позволь мне это сделать, дорогой.

Джордан покачал головой.

— Слишком опасно. После того, что произошло с Декстером…

— Не волнуйся, я буду очень осторожна, — прошептала она и улыбнулась.

— Джордан, ты слышал меня? — раздался голос Браво.

Джордан еще раз нажал кнопку и проговорил:

— Mon ami, я чувствую, ты чем-то озабочен, и беспокоюсь все сильнее…

— Значит, ты должен понимать.

— Конечно, Браво, — ответил он. — Я могу сам приехать в аэропорт.

— Разве не на этой неделе ежеквартальное собрание совета директоров?

— Верно, и именно завтра. Еще эти датчане… Они приехали подписать документы. Завершить сделку, над которой мы с тобой работали почти год.

— А что там с Вассерштурмами?

— У них ничего не вышло. Браво, благодаря твоим стараниям.

— Они были исключительно настойчивы…

— Я позабочусь о Вассерштурмах, mon ami.

— Тогда без вопросов, Джордан. Следовательно, как я и предполагал, завтра тебе определенно есть чем заняться, кроме моих проблем.

— Ты мой друг. Даже больше, чем друг.

— Я знаю, Джордан, и ценю это, — сказал Браво, — но, прошу тебя, отправь кого-нибудь другого.

Джордан некоторое время обдумывал ответ, потом кивнул женщине.

— Bon,[12] не беспокойся, — произнес он в трубку. — Я пошлю кого-нибудь, кого ты знаешь и кому можно доверять.

— Спасибо, Джордан, — сказал Браво, чувствуя облегчение. — Я не забуду этого.

В самолете было темно. Огромный авиалайнер несся над беспокойной Атлантикой на высоте в тридцать три тысячи футов. В этот поздний час большинство пассажиров бизнес-класса спали или молча смотрели на мерцающие экраны маленьких Ди-ви-ди-плееров, размещенных авиакомпанией в салоне для развлечения клиентов. Но и Браво, и Дженни были слишком измучены, чтобы заснуть.

Вместо этого они тихо беседовали. По их лицам пробегали разноцветные блики от экранов над креслами. Оба чувствовали настоятельную необходимость узнать друг о друге побольше. Они только что вместе выбрались из очень серьезной переделки, и каждый из них спас другому жизнь. В мире Voire Dei они были солдатами, бок о бок сражавшимися на поле боя; это сближало куда крепче, чем любовная связь. Тем не менее пока они были совершенно чужими людьми.

— В меня верили только три человека: мой отец, твой отец и, конечно же, Паоло Цорци, мой учитель, — рассказывала Дженни. — Остальные возражали против моего вступления в орден, а уж когда я захотела стать стражем… — В полумраке салона свежие синяки и ссадины на ее смуглой коже были почти незаметны. — Но слово твоего отца много значило; даже члены внутреннего круга не осмеливались открыто возражать ему.

Мимо прошла стюардесса, предлагая на выбор разнообразные напитки: воду, кофе, чай, сок; они от всего отказались. Пассажиры постепенно выключали лампы над своими креслами, и становилось все темнее. По подсчетам Браво, они были уже ближе к Парижу, чем к Вашингтону.

— А твоя инициация проходила точно так же, как и моя? — спросил он.

Ее губы тронула ироническая улыбка.

— Я женщина, Браво. Не могло быть и речи о «точно так же».

— Но ведь ты сказала, что отец в тебя верил… и мой отец тоже, и твой наставник, Паоло Цорци…

Дженни кивнула.

— Так и есть, но эту традицию даже они не рискнули нарушить. Мне дали простую черную хламиду и провели в маленькую темную комнатку без окон. Комната была совершенно пуста, не считая четырех длинных свечей на массивных медных подставках. Больше всего она напоминала тюремную — или пыточную — камеру; на полу — старинные каменные плиты. Было очень холодно. Мне велели лечь лицом вниз и поцеловать камни. Сверху накинули наподобие савана тонкую черную ткань. В изголовье и в ноги поставили по две свечи. Я произнесла клятву верности ордену, а твой отец и Паоло нараспев читали какую-то древнюю молитву на незнакомом языке.

— Помнишь какие-нибудь слова из той молитвы?

Дженни прикрыла глаза и сморщила лоб. Потом с видимым трудом, запинаясь, произнесла три слова. Она здорово исковеркала их, но Браво все равно понял.

— Это сельджук… — сказал он. Потом прибавил: — Язык тюркского племени, населявшего Турцию в тринадцатом веке. Сельджуки дважды успешно атаковали важнейшую торговую цитадель, город Трапезунд, основанный греками на южном побережье Черного моря. Через него в Европу попадали китайский шелк, специи и, — возможно, это было даже самое главное — квасцы для закрепления красителей на тканях…

Дженни попросила его повторить слова, еще раз и еще, — пока ей не удалось произнести их правильно.

— Спасибо, — сказала она наконец.

— Всегда к твоим услугам. Ну, и чем же все закончилось?

Дженни вздохнула.

— Цорци нажал костяшками пальцев мне на поясницу и давил до тех пор, пока от боли я не начала задыхаться и из глаз у меня не брызнули слезы. Твой отец произнес на латыни: «Ныне, как и сестры твои, через страдание и муки входишь в орден».

— Звучит подозрительно похоже на постриг в монахини.

— В яблочко, — кивнула Дженни. — Ритуал ничуть не изменился с шестнадцатого столетия. Становясь монахинями, венецианские женщины, по сути дела, проходили через собственные похороны.

— Значит, все-таки в ордене и раньше были женщины, — сказал Браво.

— Похоже на то, но мы с тобой оба знаем, что история это отрицает.

Браво некоторое время размышлял над этой несправедливостью. Наконец он наклонился к ней и произнес:

— Одна мысль никак не дает мне покоя. — Браво нравилось, как она пахнет; он вдохнул легкий аромат, чувствуя щекочущее нервы сладостное головокружение. — Ты ни разу даже не пыталась связаться с кем-нибудь из ордена. Когда я спросил, на какую помощь мы можем рассчитывать, ты ушла от ответа. Почему?

Дженни молчала. Судя по выражению лица, она напряженно обдумывала ответ, словно Браво задал невероятно каверзный вопрос. Наконец обернувшись к нему, она тихо произнесла:

— Декстер полагал, — и, кажется, мой отец с ним соглашался, — что среди членов высшей ступени объявился предатель. Кто-то, входящий в круг приближенных, кто-то, кому они доверяли… изменник, отступник, называй как хочешь.

— Ты тоже в это веришь?

— Раньше я была убеждена, что все наши люди безупречны и абсолютно надежны. Но предательство — единственное, что логично объясняет неожиданный успех рыцарей. Последние покушения на членов внутреннего круга все до единого оказались удачными.

— Подводя черту, можно сказать, что орден лишился лучших людей?

— Все к тому идет. — Она устало прикрыла глаза.

— Ты ведь что-то недоговариваешь, верно?

— Верно… Декстер был настолько уверен, что предатель существует, что перенес сокровищницу в другое место, не предупредив прочих членов совета.

— Вполне в духе отца. — Браво откинулся на спинку кресла; взгляд его на мгновение стал рассеянным, блуждающим. — Мне так его не хватает… — Он покачал головой. — Но, знаешь, в прошлом у нас с ним были… сложные взаимоотношения.

— Почему же?

— Он требовал от меня так много, а я не понимал, зачем.

Браво мгновение колебался, прежде чем произнести эти слова. Дженни поняла, что, возможно, он вовсе не хочет откровенничать. Ее это не слишком удивляло. Она и сама предпочла бы умолчать о многом из собственной жизни.

— Ты рассказывала о твоем отце, — сказал Браво. — А мать? В доме не было и следа присутствия женщины…

Дженни долго смотрела куда-то в пространство, как имела обыкновение делать, обдумывая непростой с ее точки зрения вопрос. Набрав побольше воздуха, она медленно выдохнула, прежде чем ответить.

— Какое-то время назад мама уехала в Таос. Это в Нью-Мехико. Она керамист, и теперь учится у какого-то мастера из племени навахо… Полагаю, он вдобавок и ее любовник, хотя она ничего подобного, конечно, мне не говорила. Разумеется, она не скажет, даже если так оно и есть. Это не в ее духе. — Дженни перевела дух и добавила: — Призналась только, что хочет выучить язык навахо.

— Наверное, ей нравится разговаривать со своим другом на его языке.

— Да ты, оказывается, романтик! — откликнулась Дженни, кисло улыбаясь. — Увы, вряд ли все так поэтично. Скорее уж она взялась за это, поскольку у навахо невероятно сложный язык. Моя мать обожает бросать вызов самой себе.

— Твой отец тяжело переживал ее уход?

— Да… хотя, по правде говоря, я толком и не знаю, почему. Может, он на самом деле любил мать, а может, просто привык во всем на нее рассчитывать. Таковы уж мужчины. Они могут достичь невероятных успехов в работе — а дома беспомощны, словно малые дети. Мой отец не мог самостоятельно приготовить себе и чашку чая, а уж что касается мытья посуды, даже в посудомоечной машине… Как-то раз, примерно через неделю после отъезда матери, мне пришлось полдня отмывать все от мыла, — отец засыпал в машину «Дон» вместо «Каскейда».[13] — Дженни поерзала на сиденье, устраиваясь поудобнее. — Конечно, вскоре у него кто-то появился. Он не мог жить один, а я не могла постоянно заботиться о нем, и он прекрасно это понимал.

— Твои родители… до развода они любили друг друга?

— Да кто их знает. Отец вечно был погружен в собственный мир, а мать… Пожалуй, я расскажу тебе одну историю, совершенно в ее духе. Когда мне было шестнадцать, я всерьез влюбилась. Мы тогда жили в Сан-Диего. Он учился на первом курсе колледжа и был на два года старше меня. Латиноамериканец, симпатичный, очень добрый… Мать узнала о наших отношениях и решительно их пресекла.

— То есть как это — пресекла?

— Отправила меня подальше от дома, в интернат для девочек в Нью-Хемпшире. Я провела там два года. Меня учили кататься на лыжах и ненавидеть парней. Потом я вернулась домой. Но он уже уехал…

— И ты ни разу не написала ему, не попыталась как-то…

Дженни горько улыбнулась.

— О, ты не знаешь моей матери.

Раздалось мелодичное треньканье, зажглись лампочки на замках ремней безопасности. Та же стюардесса прошла по салону, прося пассажиров пристегнуться.

— Ты действительно доверяешь человеку, которому звонил из машины? — спросила Дженни, когда они снова остались одни.

— Джордану? Да, как себе самому. Мы с ним как братья, — даже ближе, поскольку между нами никогда не стояло это детское соперничество…

Дженни кивнула.

— Понимаю. С Ребеккой, моей сестрой, мы вечно соревновались. Ты не поверишь, сколько раз мы отбивали друг у друга парней. Но когда речь шла об отношениях с родителями, — особенно с матерью, она вечно пыталась стравить нас с Бекки, чтобы легче было манипулировать обеими, — мы стояли друг за дружку стеной. Сразу становилось ясно, кто на чьей стороне… — Дженни вздохнула. — Я скучаю по сестре. И скучала в юности, все то время, что прожила в интернате. Со стороны матери это было так жестоко — разлучить нас. Она ненавидела, когда мы с сестрой на пару отстаивали свои интересы. Бекки теперь живет в Сиэтле с мужем и двумя детьми. Мы видимся гораздо реже, чем хотелось бы. — Дженни посмотрела на него. — А как Эмма? Она ведь тоже пострадала при взрыве?

— Эмма ослепла, — сухо сказал Браво. — Она держится неплохо, но кто знает, что она чувствует на самом деле?

— Мертвы? Оба? — пробормотал Джордан. — Удивлен ли я? Нет, это слово не годится. Нечто в этом роде я уже начинал подозревать. — Прижав к уху трубку, он уставился на небольшой холст, изображающий Мадонну с младенцем. Женщина и дитя были выписаны с подлинным чувством; по мнению Джордана, именно это придавало картине почти сверхъестественную убедительность. — Чего я не могу понять, так это почему я узнаю об этом только сейчас?

Зажужжал зуммер, и одновременно на пульте замигала лампочка. Джордан обернулся, увидел, что зажегся сигнал защищенной линии. Только один человек мог звонить по этому номеру, и он, как назло, звонил именно сейчас, когда Джордану вовсе не хотелось с ним разговаривать. Но Джордан понимал, что выбора у него нет. Придется ответить.

— Все следы уничтожены? — коротко спросил он, стараясь говорить покороче. — Да, да, разумеется. Как обычно. Вмешательство полиции исключено. Немедленно уезжай из Вашингтона. Да, в Париж. — Джордан посмотрел на мигающую лампочку и подумал, что не стоит заставлять его ждать слишком долго. — Полагаю, для тебя найдется работа. Нужно заканчивать, у меня звонок на другой линии. Свяжись со мной, как только будешь здесь.

Ничего больше не прибавив, он переключился на защищенную линию.

— Простите, кардинал, — кардинал Феликс Канези был правой рукой Папы Римского — деловой звонок из Пекина. Вы же знаете этих китайцев: бесконечные церемонные монологи…

— Я космополит, Джордан, и вполне понимаю необходимость соблюдать дипломатические тонкости, — заметил кардинал Канези своим глубоким, низким голосом. — Конечно же, я не люблю, когда меня заставляют ждать, но что поделаешь. Не будем об этом.

Джордан проглотил ядовитое замечание со смирением стоика.

— Мы с вами не говорили уже три дня. Как здоровье Его Святейшества?

— Мы подходим к сути предстоящего разговора. — Канези изъяснялся напыщенно, вполне можно было подумать, что эта беседа происходит веке в девятнадцатом между двумя высокопоставленными священниками. Возможно, кардинал провел слишком долгое время за стенами Ватикана, упражняясь в красноречии, а возможно, просто имел врожденную склонность к помпезным речам. — Как я уже сообщал вам ранее, состояние Его преосвященства на какое-то время стабилизировалось. Но все меняется.

— Хорошие новости, надеюсь?

— Увы, — отвечал кардинал печально. — Здоровье Папы серьезно расшатано. Откровенно говоря, — разумеется, вы понимаете, это должно остаться строго между нами, — он умирает. Ни молитвы, ни врачи… ничто не в состоянии ему помочь. — Выдержав искусно выверенную паузу, чтобы придать своим словам значительность, кардинал продолжил: — Без того, что вы нам пообещали…

— Пожалуйста, не надо, — резко сказал Джордан.

— Да, да, я все помню, не волнуйтесь, — сказал Канези с ноткой досады в голосе. Ему вовсе не нужно было лишний раз напоминать об осторожности. — В любом случае, это последняя надежда на исцеление. До конца недели мы должны получить искомое.

— Не беспокойтесь, Феликс, — твердо сказал Джордан. — Вы получите то, что хотите; Папа не умрет.

— Ваше слово, Джордан. Это дело колоссальной важности. Веками Ватикан стремился возвратить в лоно церкви похищенное сокровище, разыскать его, где бы оно ни находилось. Веками наместники божьи посвящали себя тому, чтобы вырвать его из лап Свидетелей, и все тщетно. Постепенно оно превратилось в легенду. Должен сказать… кое-кто из окружения Его Святейшества сомневается, что предмет нашего с вами разговора вообще существует.

— Существует, ваше преосвященство. Вам нечего страшиться.

— Если вы не сумеете помочь нам, страшиться нужно будет не мне, — сказал кардинал. — Положение очень серьезно, в этом не приходится сомневаться. Вот почему мы предоставили в ваше полное распоряжение все ресурсы и все могущество, которыми обладаем. Святая миссия должна быть исполнена. Однако, помогая вам, мы ставим себя в рискованное положение.

Его Святейшество никогда не оглашал имя преемника. Среди кардиналов Ватикана полно рвущихся к власти честолюбцев, и у каждого грандиозные планы насчет дальнейшего пути церкви.

Под строжайшим секретом признаюсь вам: или Его Святейшество выздоровеет, или… иерархия превратится в анархию, и неизвестно, что в конечном итоге останется от церкви…

Джордан прекрасно понимал, что это означает: не будет Канези, не будет больше тайных интриг и заговоров… и никакой зависимости от Ватикана.

— Не подведите нас, Джордан. Помните: неделя, и ни днем более.

Положив трубку на место, Джордан принялся обдумывать услышанное, слово за словом разбирая весь разговор от начала до конца, анализируя даже интонации кардинала. Он знал Канези лучше, чем тот мог предполагать. Его светлость возглавлял тайную клику высших чинов Ватикана, приближенных к Папе, благорасположение которого было необходимо для проведения в жизнь любых планов. Канези был заинтересован в продолжении правления Папы не меньше, чем Джордан, а возможно, и больше. Его Святейшество ничего не знал о том, что буквально у него под носом долгие годы набирала власть могущественная тайная организация. Кардиналы помогали Джордану, но это было далеко не единственное, чем они занимались. План Джордана требовал времени для воплощения. Канези же запаниковал и настаивал на безотлагательном завершении дела.

Джордан почесал подбородок, нахмурившись. Взяв мобильный телефон, он набрал номер. Когда абонент отозвался, Джордан тихо сказал:

— Звонил его светлость. Боюсь, времени у нас меньше, чем мы предполагали. Всего неделя, ни днем больше, как он утверждает. К счастью, ключи действительно у Браво, как мы и думали. Придется рисковать.

— Риск — это часть игры, мой дорогой, — ответил ему мягкий голос.

— Риск — это то, что погубило Иво и Донателлу, — мрачно сказал Джордан. — Они любили рисковать, и чем это закончилось?

— У меня есть план. Мы последуем за Шоу и этим его ангелочком-стражем. Разлучим их, и у него не останется шансов.

Джордан выпрямился. Неожиданно у него перехватило дыхание.

— А потом?

— Что станет с ней, не имеет никакого значения, — ответил голос. — Браверманн Шоу приведет нас к цели, а потом умрет.

Джордан смотрел в окно, но взгляд его блуждал в пустоте.

— Как мы и планировали, — проговорил он, — с самого начала…