Завет

Глава 22

Наши дни,

Венеция — Рим — Трапезунд

Отец Дамаскинос выбрался из своего укрытия на хорах. Бой был окончен, и наступила леденящая душу тишина. Перегнувшись через перила, священник увидел залитые кровью тела, распростертые на полу храма. Упав на колени, он опустил голову, молясь за мертвых и умирающих. Ему не было дела до земных законов, до полиции; нет, он думал совсем о другом. Воздух под сводами его церкви, в храме Божьем, вверенном его попечению, был черным от совершенных злодеяний. Его душой владела единственная мысль: об искуплении и прощении. Все глубже он погружался в молитву, прося прощения и для себя, отчасти повинного в этом кошмаре.

Неожиданно он прервал свое благочестивое занятие, вскинул голову и, широко открыв глаза, медленно поднялся на ноги. Хрупкая темная фигура неслышно ступала по каменным плитам, словно дикий олень, пробирающийся между деревьев. Отец Дамаскинос схватился рукой за грудь: сердце болезненно подпрыгнуло.

Дьявол, сам дьявол в его храме! Мысли о всепрощении испарились, упорхнули стаей птиц, испуганных приближающейся бурей. Тут нужно было не всепрощение, а изгнание нечистой силы. Потрясенный ужасным откровением, отец Дамаскинос повернулся и побежал.

Дженни, оцепенев от пережитого шока, соображала с трудом и не сразу заметила упавшую на нее тень. Она обернулась, приготовившись отражать неминуемую атаку стражей. Но перед ней стояла Камилла Мюльманн. Дженни облегченно вздохнула и, не в силах сдерживаться, снова разрыдалась, закрыв лицо руками. Камилла опустилась на колени рядом с ней, обняла за плечи, укачивая, словно ребенка.

В душе Дженни поднималась волна знакомой слепящей боли, боли из ее прошлого. Все началось в тот день, когда она впервые увидела Ронни Кавано. В Лондоне, в шикарном подземном казино, где азартные игроки, увешанные дорогими побрякушками, проводили ночи напролет… Кавано часами играл в рулетку и chemin de fer.[46] Он был на задании, а Дженни дали отпуск — она сломала руку по время погони за рыцарями по Темзе.

Кавано направился к ней, и Дженни почувствовала, что не в силах сдвинуться с места. Он сказал, что заметил ее сразу, как только она вошла, и ей, понятное дело, польстил комплимент. «Вы играете?» — спросил Кавано, и рассмеялся, когда она ответила, что не вполне понимает, в чем тут смысл.[47] В глубине его глаз тлел огонь, — она скорее угадывала это, а не видела. На Кавано были рубашка в широкую полоску и великолепно сидящий темно-синий смокинг; лаковые ботинки он носил с такой непринужденностью, словно это были домашние тапочки. От него исходил легкий аромат сандала и свежего пота, кудрявую голову окружал полупрозрачный ореол сигаретного дыма…

Той ночью начался их роман, хотя Кавано и не удалось сразу же затащить ее в постель. Дженни тянуло к нему. Точно огонь — мотылька, ее притягивали его элегантность, ум, обаяние, его невероятная привлекательность, его невыносимо красивое лицо с нотками жестокости. В то же время она немного побаивалась. Она боялась, что укротить его ей не по силам, что, лежа рядом с ним, она просто исчезнет, растворится в волнах его энергии. Несмотря на все эти опасения, — или, может быть, именно из-за них — она уступила ему на следующий же день.

Их безумный роман длился чуть дольше трех месяцев. Для Кавано это был абсолютный рекорд. Она же, всецело доверившись ему, возможно, впервые в жизни безоглядно отдалась собственной страсти. Очень быстро, пугающе быстро, наступил тот день, когда она поняла, что сделает ради этого человека что угодно.

Что угодно. Но все?

Когда он разорвал их отношения, у нее уже неделю как была задержка. Три дня она проплакала, а потом все-таки заставила себя доползти до аптеки и купить тест. В одиночестве гостиничного номера она молча смотрела на бумажную полоску. Потом вышла и купила еще один. Сомнений не оставалось — она была беременна.

В полном отчаянии она отправилась к нему. Глупо, бессмысленно, но разве она могла логически рассуждать в такой момент? Она обо всем ему рассказала, вопреки всему надеясь, что он обрадуется, предложит ей вернуться, что они снова будут вместе… Вместо этого он отвесил ей жестокую пощечину. Ему придется обо всем позаботиться, вот что он сказал.

— Что за балаган ты устроила? — В его голосе не было сочувствия или презрения; нет, он не испытывал вообще никаких чувств, с тоской поняла Дженни. Он говорил сухо и бесстрастно: — Ты что, никогда не слышала о пилюлях? Слишком молода, слишком глупа. Я должен был догадаться… — Он покачал головой, с раздражением глядя на истерически всхлипывающую Дженни. Наклонившись, он рывком поставил ее на ноги. — Я сам отвезу тебя к врачу. — Он ухватил ее за подбородок, заставляя поднять голову. — Тебе повезло, ты это понимаешь? Узнай кто-нибудь из ордена, тебя бы вышвырнули в один присест, и пикнуть бы не успела. Не переживай. Возьми себя в руки, не думай об этом. Хватит валять дурака!

И она взяла себя в руки и не думала об этом. Гораздо, гораздо позже, когда все было кончено и внутри ничего не осталось, кроме пустоты, которую уже ничем нельзя было заполнить, спустя полгода после того ужасного дня, на Родосе, наблюдая за восходящим солнцем, Дженни поняла, о чем на самом деле думал тогда Кавано. Конечно, он хотел, чтобы все осталось между ними, хотел устранить эту маленькую проблему, и все, — «с тех пор жили они долго и счастливо»… Ее карьера его не интересовала. Только своя собственная. Если бы о случившемся стало известно, это он мог вылететь из ордена. А этого Кавано не хотел.

Дженни и в голову не пришло обратиться за помощью к отцу. Он и так всю жизнь всегда помогал ей. Но детство кончилось. Влипла в неприятности — изволь выпутываться сама.

Она пыталась, видит бог, она пыталась…

Камилла чувствовала, как колотится сердце Дженни, прижимая ее к себе, шепча слова утешения. Непривычные слезы жгли ей веки, но она жалела не Дженни, а саму себя. Помимо собственной воли она вспоминала распростертое на полу тело Энтони Рюля. На его лице застыло незнакомое бессмысленное выражение, словно его подменили восковой копией, бездушной куклой из музея Мадам Тюссо.

Камилла сделала небольшое усилие, заставила себя прочувствовать всю печаль собственного положения, и слезы наконец выступили на ее глазах, покатились по щекам. Пускай Дженни увидит их и неверно истолкует. В конце концов, разве Камилла не знала, что такое боль и отчаяние отвергнутой женщины? Ведь и ее саму вышвырнули вон, точно старую тряпку, и это после того, как она посвятила рыцарям святого Клемента долгие годы своей жизни! Она была их негласным поводырем, она использовала свое тело, свои грудь и бедра, губы и руки, убеждая их в правильности своих идей, ради их же успеха. Но стоило ей попытаться выступить из тени на свет, взять власть в свои собственные руки, как мужчины, так охотно принимавшие советы, лежа рядом с ней в темноте, и воплощавшие их днем, когда на небе сияло солнце, сорвали все ее планы. Она сделала их сильнее, она дала им власть, она проникла в самое сердце враждебного ордена. Без нее они никогда бы не добились такого успеха. И все же они отказались подчиниться ей, отказались единогласно, не тратя времени на обсуждение. Они возмутились совершенно спонтанно, рефлекторно, не раздумывая ни секунды… И Камилла снова отползла в тень, зализывая раны. Ей пришлось удовольствоваться тем, что ее сын смог занять тот высокий пост, на который она метила когда-то сама. Пиррова победа, не принесшая радости, — только горькое послевкусие.

Но это поражение не шло ни в какое сравнение с тем, что заставил ее пережить Декстер Шоу. Изгнание из рая, крах всех надежд, конец мироздания… Что до Энтони, то с ним все было совсем иначе. Он просто тихо исчез из ее теплой постели, из расставленных ею сетей, из ее жизни. Самой себе Камилла могла признаться, что волнующую остроту этому роману придавали не чувства, а сладкий вкус мести, которым она упивалась каждый раз, когда они занимались любовью. С каждым сладостным движением она мстила не только ордену, но и Декстеру Энтони стал ее железным кулаком, направленным против смертельных врагов. Он принадлежал ей, только ей. Никто, даже Джордан, не знал имени ее любовника. Как ловко она провела и Рюля, и всех остальных, включая собственного сына! Она жила ради обмана, только ради обмана…

Руки Дженни обвились вокруг ее шеи. Камилла почти слышала, как дрожат ее натянутые нервы. Страдание и боль, то, чем она кормилась, то, что давало ей возможность добиваться поставленных целей! Что ж, Энтони больше нет, но это не значит, что Камилла осталась одна. Теперь у нее есть Дженни, которой можно манипулировать.

— Все хорошо, все кончилось, — шептала она, — я с тобой.

Камилла поднялась на ноги, сжимая в объятиях свою новую игрушку.

— Что произошло, Дженни? — Она настойчиво потянула девушку к выходу из церкви. — Идем, скоро здесь будет полиция… Нам лучше поторопиться, пока не поднялась суета.

Они вышли на раскаленную улицу и услышали приближающийся вой сирен.

— Мне позвонил Майкл Берио, сам не свой, — продолжала Камилла. — Когда вы улизнули из отеля, не дождавшись его, Майкл сразу же связался со мной… Хорошо, что не с Джорданом — мой сын точно вышвырнул бы его с работы, не дав и слова сказать в свое оправдание.

Она повела Дженни в небольшое кафе и заказала им обеим по чашке двойного эспрессо с шоколадными пирожными. Нужно было быстро подзарядиться энергией.

Когда Дженни вернулась из уборной, умывшись и немного приведя себя в порядок, Камилла взяла ее ледяные руки в свои.

— Пожалуйста, Дженни, — попросила она, — расскажи, что случилось? Я понимаю, тебе трудно, сегодняшний день — это какое-то безумие, но все же, очень прошу, попытайся!

Дженни рассказала, как ее оклеветали, обвинив в убийстве отца Мосто, как увезли Браво, как он решил, что они с Паоло Цорци — предатели, сговорившиеся действовать против него, как она узнала, что на самом деле предателем был Энтони Рюль.

Когда Дженни рассказала, что Браво не поверил ни ей, ни Цорци, Камилла воскликнула:

— Конечно же, он вам не поверил! Энтони Рюль был ему как родной, он практически вырастил его!

Принесли кофе в расписных фарфоровых чашках и пирожные на изящных серебряных тарелочках с чеканкой. Какое-то время обе женщины молчали. На стенах кафе резвились среди нежно-розовых облаков румяные ангелочки. Люди входили и выходили, кругом слышались смех, разговоры, короткие перебранки. На другой стороне канала покачивались на воде полицейские катера, люди в темной униформе высыпали на залитую послеполуденным солнцем набережную, деловитыми, заученными движениями напоминая шестеренки хорошо отлаженного, но неэффективного механизма. Мысль Камилле понравилась. Ей давным-давно не было дела до законов обычного общества, но разве не приятно лишний раз убедиться в правильности принятого когда-то решения?

Увидев, что Дженни отодвинула в сторону блюдце с недоеденным пирожным, Камилла спросила:

— Что такое? Пирожное не понравилось?

— Замечательное пирожное, просто я не голодна.

— Но тебе необходимо подкрепиться. — Камилла взяла крошечную вилочку и вложила в пальцы Дженни. — Ешь, тебе нужны силы. Нас ждет долгая дорога.

Дженни подняла голову.

— В каком смысле?

— Мы вдвоем — я и ты — отправимся за Браво.

— Он сказал, что убьет меня, если я попадусь ему на глаза, — угрюмо сказала Дженни.

— Ничего, дорогая, мы что-нибудь придумаем. Я разберусь с этим.

Дженни покачала головой.

— Камилла, я так вам признательна за помощь и сочувствие! Эта поездка превратилась в настоящий кошмар…

— Я все понимаю. Ваши отношения…

— Нет, вы не понимаете! Мне поручили защищать Браво, а я… я потерпела полное фиаско.

— Поручили защищать Браво? Как это?

Дженни прикусила язык. Конечно, по всем правилам она должна была молчать. Но обстоятельства диктовали свои условия — она была отрезана от всех контактов, совершенно беспомощна, и Камилла была ее единственным шансом исправить положение, выполнить данное ей Декстером задание, оставаться рядом с Браво, пусть тайно, и остановить рыцарей, которые неминуемо попытаются убить его. Несколькими сжатыми предложениями Дженни описала ситуацию, рассказав Камилле об ордене и его смертельных врагах — рыцарях святого Клемента.

— Я догадывалась, что Браво многое недоговаривает. — Камилла пожала ее руку. — Спасибо, что доверилась мне, дорогая. Теперь я хотя бы отчасти представляю, что нас ждет и как нужно действовать.

Как легко ей удалось одурачить Дженни, подумала она, так же легко, как и Декстера… ну, или, по крайней мере, как Энтони. Декстер просто был крепким орешком, гораздо крепче прочих, и оказался ей не по зубам. Он начал поддаваться, но это продлилось недолго… А она надеялась, она так надеялась, что ее план сработает, что он отвернется и от ордена, и от Стефаны, оставит ради нее брачную постель, женится на ней, что она получит ключи от сокровищницы! Она была на волосок от желанной цели, когда погиб его младший сын, Джуниор. Если бы не эта глупая смерть, он ни за что не вернулся бы к жене и двоим оставшимся детям. Если бы не треснувший под коньками мальчишки лед, Декстер принадлежал бы ей!

— Теперь я ясно все вижу, — сказал он ей три месяца спустя после смерти Джуниора. Они сидели на скамейке в парке Монсо, среди деревьев с набухшими почками. Он купил ей шоколадные конфеты, словно они были юной влюбленной парочкой. Стояла ранняя весна, и вишни окутывал нежно-розовый румянец. Но жизнь этих цветов была недолгой. Несколько дней, и все кончится. Как кончилось ее счастье…

— Мы с Энтони ездили в Норвегию. — В голосе Декстера звучало напряжение, будто каждое слово давалось ему с усилием. — Однажды мы натолкнулись на следы россомахи — исключительно редкого зверя. Мы весь день гонялись за ним, я просто не мог уйти, не увидев его своими глазами. Я не собирался стрелять, нет…

Наконец я увидел его, а он — меня, и я почувствовал, как мы похожи. Я словно смотрелся в зеркало, поднесенное невидимой рукой к моему лицу. Между нами возникло какое-то невыразимое животное понимание. Мы оба были опасны, оба умели рвать по-живому, причиняя невыносимую боль… Я понял, что именно так и случится, Камилла, если мы с тобой продолжим встречаться.

— А как же я? — крикнула она. Значит, вот что означало это напряжение в его голосе… впрочем, она поняла сразу, просто не хотела признаваться сама себе, не хотела допускать мысли, что все-таки проиграла. — Как же наши с тобой планы? Вся моя жизнь… и Джордан…

— Это был риск, Камилла. Мы оба с тобой это знали.

Она умоляла его передумать, пока он не нанес последний, самый болезненный удар:

— Ты опасна для меня, как яд, Камилла. Держись от меня подальше. Я не шучу.

Сейчас, оглядываясь на прошлое, Камилла слышала этот нарочито бесстрастный голос, из которого с каждым словом уходила теплота, словно падали вниз, навсегда исчезая, крупинки в песочных часах. Он давно уже отстранился от нее, хотя внешне все оставалось как прежде, а она ничего не замечала до самого разрыва. Старый трюк, она много раз так делала сама. Позже она будет проклинать себя за слепоту, за то, что Декстер сумел захватить ее врасплох. Он был единственным, ради кого она была готова поступиться всем, отказаться от рыцарей, от собственных амбиций, от всего, что она так ценила. Ради него, только ради него она отказалась бы от тщательно продуманного плана. Только чтобы быть рядом с тобой, Декстер…

Она не скрывала от Джордана, как жестоко с ней поступил его отец. Как только сын немного подрос, он начал тренироваться. Камилла, с ее стальной хваткой, часто сама занималась с ним. Вместе они придумали этот план. Джордан рос умным мальчиком, он был гораздо умнее своих одноклассников, затмевая их, как солнце затмевает луну. Неудивительно.

После разрыва с Декстером она обратила свою энергию в другое русло. Ее жертвой стал Энтони Рюль. Если бы он не потащил Декстера на охоту, если бы они не встретили ту чертову россомаху… Как бы ей хотелось повернуть время вспять, изменить прошлое, чтобы никогда не было той трещины на льду, погубившей Джуниора и отнявшей у нее Декса!

Она направила все свое невероятное упорство на то, чтобы соблазнить Энтони Рюля. Какой сладкой оказалась победа! Ей приходилось быть очень осторожной — настолько осторожной, что Джордан много раз терял терпение. Впрочем, он никогда не отличался терпеливостью. От кого только он унаследовал эту черту? Точно не от нее. И не от отца…

Покончив с воспоминаниями, Камилла вновь переключилась на Дженни.

— Ни о чем не волнуйся, — сказала она. — Мы с тобой будем оберегать его, как два невидимых ангела!

Полицейский катер отшвартовался и умчался прочь, эксперты закончили все свои дела. Маленькое кафе постепенно наполнялось посетителями. Было душно. На Венецию опускались сумерки.

Браво видел, как убежал из церкви, словно увидев призрак, отец Дамаскинос. Он прекрасно понимал святого отца. Мраморный пол его храма, дома Господня, был залит кровью. А ведь он сам вложил оружие в руки Энтони Рюля…

Браво украдкой пробирался за священником по петляющим улицам, словно мелкий воришка, карманник, подкрадывающийся к жертве. Он действовал почти бездумно, горе и потрясение лишили его способности рассуждать. Он просто повиновался своим инстинктам, точно раненый зверь. Разум отступил перед страшными событиями последних часов: чудовищным предательством Дженни, мучительной агонией дяди Тони. Снова и снова Браво видел, как гаснет свет в его глазах, как уходят навсегда его сила и неиссякаемое жизнелюбие… Но сейчас весь этот ужас, гнев, жажда мести, — все отодвинулось в тень, остался только инстинкт самосохранения.

Не теряя из виду бегущую фигуру отца Дамаскиноса, он миновал небольшую площадь со старинным питьевым фонтанчиком в центре; вокруг каменного парапета расположились беседующие старики… Сигаретный дым плыл над источником, напоминающим огромный глаз Циклопа. Браво миновал крутобокий мостик — по воде канала змеилась рябь, зловеще коверкая отражения — и помчался по узкой, петляющей улочке. Откуда-то доносились голоса, обрывки арий, неожиданный резкий смех, — незримые боги Венеции провожали его равнодушным взглядом…

Он бежал по камням, мертвой хваткой сжимая в руке кинжал Лоренцо Форнарини, чувствуя себя затерянным в бескрайнем океане. Он остался один на один с Voire Dei, у него остались только этот кинжал и последнее послание отца. Ему больше не на кого было положиться.

Нужно как можно быстрее покинуть Венецию. Кругом обман и предательство, и бесконечные вопросы без ответа… Эта мысль билась в висках, как знамение начавшейся войны. Но ему необходимо было взять с собой кинжал Форнарини, и он собирался попросить отца Дамаскиноса о помощи.

Священник выбрал в качестве укрытия Скуола Сан-Николо.[48] Основанная в конце пятнадцатого столетия для защиты прав греческой диаспоры в Венеции, теперь она превратилась в музей. Вслед за отцом Дамаскиносом Браво прошел внутрь, попав в окружение десятков и сотен православных икон. Лики святых взирали на него со стен и из стеклянных витрин.

Отец Дамаскинос, молитвенно сложив руки, остановился перед иконой, изображавшей святого двенадцатого века; над худым бородатым лицом сиял позолоченный нимб. Губы священника беззвучно шевелились. Он поразительно походил на святого на иконе, не хватало разве что нимба.

Браво неслышно подошел ближе. Кроме них в музее, похоже, никого не было. Из окон под потолком струился прозрачный свет, бледные квадраты ложились на пол и стены, пробуждая святых от векового сна.

Браво тихо, почти неслышно позвал священника по имени. Отец Дамаскинос вздрогнул, словно его укололи иголкой, и резко обернулся. В широко раскрытых глазах метался ужас.

— Браво… — выдохнул он. — Вы живы, слава Господу! Я был так напуган — я боялся, что вас…

— Все окончилось полным крахом, святой отец. Дядя Тони убит, его застрелила… — Он осекся, покачал головой. В груди мучительно саднило, словно это в его плоть вошли выпущенные Дженни пули. Из горла рвался крик боли, и Браво сдерживался из последних сил. — Предатели, кругом предатели… Мне нужно уехать из города как можно скорее.

— Да, понимаю… — Но отец Дамаскинос, казалось, почти не слушал его, поглощенный какой-то мыслью. Он украдкой озирался по сторонам, словно боялся, что в любой момент кто-то ворвется в зал через тяжелые музейные двери. Вид у него был затравленный и жалкий.

— Мне нужно забрать кинжал Лоренцо Форнарини, святой отец, — торопливо продолжил Браво. У него хватало собственных страхов, и он не мог ждать. — Если вы составите бумагу, подтверждающую, что кинжал является культурной ценностью и подлежит возвращению на историческую родину, я смогу увезти его с собой в Турцию.

— В Турцию?

— Я еду в Трапезунд.

Священник кивнул, смотря перед собой невидящим взглядом. Браво еще раз повторил его имя.

Отец Дамаскинос вздрогнул и уставился на Браво так, словно увидел привидение.

— С вами все в порядке, святой отец?

Постепенно его взгляд сфокусировался на Браво.

— Да, да, конечно, я сделаю все, что вы просите. Но…

Браво вопросительно посмотрел на него.

— Что, святой отец?

По лицу священника пробежала мрачная тень и тут же исчезла.

— Нет, ничего.

— Вы поступили правильно, святой отец.

— Что? — одними губами произнес отец Дамаскинос. Ужас снова завладел им.

— Я о пистолете, святой отец. Вы правильно сделали, что отдали его дяде Тони.

— Не знаю, Браво, не знаю… Господь рассудит, но я… я не знаю… — Отец Дамаскинос протянул руку и коснулся плеча Браво. С видимым усилием он заставил себя собраться. — Будь осторожен, сын мой, будь очень осторожен. Ты остался один на один с… очень опасным противником.

Браво недоуменно нахмурил брови.

Отец Дамаскинос облизнул губы.

— Дьявол, — выдохнул он. Браво почувствовал на своем лице его кисловатое дыхание. — Дьявол вышел на поле боя…

Глава 23

Браво стоял возле конвейера в аэропорту Трапезунда, ожидая прибытия багажа, — он упаковал кинжал Форнарини в небольшой чемоданчик. Кругом речитативом звучала турецкая и арабская речь; слова сыпались градом, хрустели, как капустный салат, стучали по ушам маленькими молоточками, кружились мириадами песчинок самума. Он прислушивался к разговорам, постепенно подстраиваясь под эту стремительную, отрывистую музыку Востока. Ему давно не доводилось говорить ни по-турецки, ни по-арабски, и теперь он мысленно тренировался, беззвучно отвечая на вопросы, которые задавали друг другу толпящиеся вокруг мужчины, женщины, дети.

Подхватив с ползущей дорожки чемодан, Браво направился в туалет. Зайдя в кабинку, он удостоверился, что кинжал лежит на месте, упакованный в точности так, как перед полетом. Вымыв лицо и руки, Браво посмотрел на свое отражение в заляпанном зеркале. Кто это? Бледное, загнанное лицо с ввалившимися глазами, совсем как у отца Дамаскиноса в Сан-Николо… Он отвернулся, напуганный тем, что увидел. В кого он превратился?

Вернувшись в зал, в гомонящую толпу, где металось под сводами разноголосое эхо, он долго, подозрительно осматривался, с мучительной остротой понимая, что его паранойя вполне обоснована. Никто, казалось, не обращал на него ни малейшего внимания. Стиснув ручку чемодана, Браво направился к дверям и вышел в теплую, влажную ночь.

Он сел в раздолбанное, одышливо хрипящее такси и попросил отвезти его в центр. Трапезунд располагался на крутом горном склоне, выходящем к берегу залива серповидной формы. Город окружали подернутые голубоватой дымкой предгорья — естественная защита против нападений со стороны суши. Когда-то Трапезунд был окружен толстыми крепостными стенами, построенными по образу и подобию константинопольских.

Вглядываясь в вереницы сияющих огней на темных горных склонах, Браво чувствовал, как безмолвно витает над ним дух великой истории этого города. Когда в 1204 году во время четвертого Крестового похода был захвачен Константинополь, на обломках империи образовались три меньших государства: Никея, Эпир и Трапезунд. В царствование Алексея I, внука византийского императора Андроника I Комнина, Трапезунд был самым процветающим и богатым из трех. Когда Комнины со своим войском высадились на берегу, они уже вполне отдавали себе отчет, что расположение Трапезунда поистине уникально. Город в самом начале пути, соединявшего южное побережье Черного моря с Ираном, застава на подступах к перевалу Зигана, ворота в Эрзурум и внутренние области Анатолии! Стратегическую ценность Трапезунда невозможно было переоценить. Комнины превратили город в главное торговое звено между Востоком и Западом. Христианство в Трапезунде существовало наряду с исламом, и в четырнадцатом-пятнадцатом веках здесь разгорались нешуточные религиозные баталии. На Трапезунд претендовали греки, так много сделавшие для развития «Счастливого города», латиняне, торговавшие здесь, и турки, считавшие, что их просто-напросто ограбили, стянув у них из-под носа то, что принадлежало им по праву.

Глядя на синеющий вдалеке между горами просвет, Браво представлял себе длинные караваны рыжевато-коричневых верблюдов, везущих на своих спинах немыслимые богатства. Неровным строем они спускались по узкой, закрытой со всех сторон долине реки Пиксит к городу, где их нетерпеливо поджидали купцы и торговцы из Венеции, Генуи, Флоренции, даже Ватикана, — в те дни в Трапезунде жило много крестоносцев.

Потрепанное такси остановилось возле отеля «Зорлу Харбор», где Браво заранее забронировал номер с видом на море. Ночь была темная, безлунная, ни одной звезды на небе, только низко нависшие свинцовые облака. С улицы доносились крики на турецком и арабском, лай тощих бродячих собак. По спокойной блестящей глади моря скользили лодки; картина была настолько живописна, что напоминала театральную декорацию. Браво открыл стеклянную дверь и вышел на балкон. Стоя у перил, он полной грудью вдыхал пряные запахи куркумы, мирры, сумаха и мяты, вслушивался в причудливую путаницу городских звуков. Через распахнутые двери ночного клуба на самом берегу доносились переливы турецкой музыки, назойливое бренчание арабской лютни и бозука.[49] Браво слышал отрывистые гудки дизельных грузовиков, тарахтенье мотороллеров, голоса, низкие и высокие. В этом далеком приглушенном бормотании ему мерещились витиеватые византийские обороты, мелодичный венецианский говор, грозные нотки наречий сельджуков и мамелюков… Внезапно над гладью залива разнесся странный протяжный звук, словно крик муэдзина, призывающего к молитве. Браво поднял голову. Черная громада нефтяного танкера медленно двигалась на запад. По ту сторону моря лежала Украина, о которой он знал даже меньше, чем об этих местах.

Ему принесли ужин — жаренную в оливковом масле макрель с майораном и мятой. Снимая вилкой нежную белую мякоть с изящного хребта, воплощения математической точности природы, Браво задумался над тем, как интересно было бы придумать шифр, основанный на подобной органической структуре…

Совершенно неожиданно для себя он уснул, растянувшись поперек кровати прямо на покрывале, даже не сняв измятую одежду. Недоеденный ужин так и остался стоять на покрытом белоснежной льняной скатертью сервировочном столике.

Ему приснился сон, и в этом сне с ним снова говорил отец. Декстер отдыхал в теплой ванне, шумела вода, от поверхности поднимался пар. Он откинул назад голову с зачесанными мокрыми волосами. Отец казался расслабленным, но не беззащитным. Он никогда не бывал беззащитным…

Браво брился перед зеркалом.

— Думаю, ты читал последние новости относительно Анголы, — будничным голосом сказал Декстер.

— Да. — Браво знал, что отец имеет в виду гибель американских подводников и якобы последовавшую за этим резню, в результате которой пострадали ангольские солдаты. В Штатах многие были возмущены заявлением ангольских властей. Белый Дом категорически отрицал, что подобное вообще могло произойти.

— Я только что вернулся оттуда, Браво. Из Анголы. Хочешь услышать правду?

— А разве «Нью-Йорк Таймс» не публикует правду?

— Отчего же. В определенном смысле. Как и «Тайм», и Си-эн-эн, и «Рейтерс», и все прочие.

Браво отложил бритву.

— Хочешь сказать, что существует несколько истин? И сколько же?

— Если ты веришь во что-нибудь, это истинно — для тебя. Вот почему реальная история — дело темное: невероятно трудно отличить то, что произошло на самом деле, от того, что случилось по мнению людей, что должно было произойти, чего только хотелось бы… Все зависит от подхода к вопросу, Браво, от точки зрения. Всегда помни это.

Браво смотрел, как мыльная вода уходит в отверстие раковины.

— Что же случилось в Анголе, отец?

— Нам поддали под зад, вот что случилось. Генералы здорово просчитались. Высокомерие и спесь, Браво, вот что сгубило все дело. Так было с римлянами, так произошло и с нами. Мы возомнили себя всегда правыми, непобедимыми, позволили себе считать ангольских солдат пушечным мясом. Когда они прищемили нам хвост, министр обороны вышел из себя, и был отдан тот приказ… Убиты тысячи людей — просто так, без всяких причин. Их единственное преступление состояло в том, что они из Анголы, и за это они ответили жизнью.

— Значит, посол Перри лгал, говоря, что…

— Перри — глашатай правительства. Он просто произносит вслух лояльные речи, написанные для него ушлыми политиками из окружения президента. Другой правды он не знает.

Браво повернулся к отцу.

— Ты уверен в этом?

Декстер махнул рукой в ароматной пене.

— Взгляни сам.

Он увидел на крышке унитаза черную пластиковую папку. Вытерев руки, Браво открыл ее. Внутри лежали шесть фотоснимков — явно аэрофотосъемка. Тела, тысячи сваленных друг на друга мертвых тел ангольцев… солдат и мирных жителей. В фотографиях была какая-то отвратительная, тошнотворная отстраненность, словно равнодушные боги взирали сверху на человеческую трагедию.

— Ты последний, кто видит эти снимки, — сказал Декстер. — Через несколько минут они превратятся в пепел.

Браво поднял глаза на отца.

— Зачем ты мне их показал?

Декстер сел прямо. Вода струйками стекала по его плечам и груди.

— Я хотел, чтобы ты знал настоящую правду, Браво. Мы живем в мире слепых, а я не хочу, чтобы ты был слеп… Я хочу, чтобы ты понимал, что происходит вокруг, Браво, даже если это знание болезненно, даже если ты не хочешь знать. Поступать правильно — не самое главное, Браво. Поступать так, как будет лучше, — вот к чему нужно стремиться. Если это будет единственное, чему мне удастся тебя научить, я буду считать, что сделал достаточно…

Браво проснулся, тяжело дыша, по его лицу стекал пот. Наступило утро. Солнечный свет заливал гладь воды, по выходящим на северную сторону окнам плясали отблески. Он скинул с себя одежду и встал под холодный душ. Наконец кожа покрылась мурашками, его затрясло, как в ознобе. Растираясь полотенцем, Браво вспоминал слова отца. Они снова и снова пробегали перед глазами, точно строчки объявления на электронном табло. Обмотав вокруг бедер полотенце, Браво вернулся в комнату. Скрестив ноги, он уселся на кровати, взял в руки кинжал — так бережно, словно это был священный жертвенный нож, — и начал вытягивать клинок из ножен. Сколько сарацинов легло под ударами этого кинжала, сколько турок упало с пропоротым животом, сколько рыцарей святого Клемента погибло от карающей руки его хозяина?

Браво медленно поворачивал кинжал, на лезвии играли отсветы лампы. Кое-что заметив, он аккуратно отложил клинок в сторону. Ножны были отделаны темно-красным бархатом. Вообще-то бархат не использовали для таких целей: из-за постоянного трения клинка о ножны ворс очень быстро истерся бы. Допустим, в данном случае ножны все же обили тканью… но тогда она точно не смогла бы так хорошо сохраниться.

Браво заглянул внутрь и увидел отстающий краешек материи. Подцепив его ногтем, он обнаружил, что бархатный чехол легко отходит от внутреннего, действительно старинного футляра из кожи, тускло блестевшего, покрытого пятнами масла и, возможно, крови… На изнанке бархатной ткани он прочел написанное рукой отца имя: Адем Калиф. Рядом был номер телефона. Чуть ниже Браво разобрал еще два слова, одно над другим:

В квартире, где жил отец Дамаскинос, имелась открытая терраса — altana. Теперь такие террасы служили в основном для сушки белья, а когда-то в прошлом здесь часами сидели знатные венецианки в широкополых шляпах. Поля закрывали кожу на лице от солнечных лучей, и она оставалась белой и нежной; а вот тульи у таких шляп не было, чтобы смоченные специальным составом волосы выгорали на солнце, — в моде были белокурые локоны.

Тихая квартира на третьем, и последнем, этаже была убежищем священника. Здесь, высоко над этим суетным, помешанным на бесконечной погоне за наживой, безрассудно расточительным городом, отец Дамаскинос чувствовал себя спокойно, точно в уединенной гавани. Сегодня, после всего этого кошмара, священник особенно счастлив был наконец оказаться дома. С полудня у него во рту не было ни крошки, но ни есть, ни пить по-прежнему не хотелось. Ему до сих пор мерещился солоновато-медный привкус крови под языком…

Этой жаркой, влажной ночью отец Дамаскинос мечтал о прохладе. Закрыв за собой дверь квартиры, он прошел по византийскому ковру к окну и распахнул балконную дверь. Заметив какую-то странную тень, священник вытянул шею, всматриваясь в неясные очертания. Тень сдвинулась с места. Отец Дамаскинос вздрогнул. В ту же секунду тень обернулась высоким, широкоплечим человеком, который стальными пальцами сгреб святого отца за плечи и принялся трясти, пока у того не застучали зубы.

Священник увидел его глаза — цвета ночной лагуны, и лицо с характерными чертами выдававшими принадлежность человека к древнему венецианскому роду.

— Корнадоро, — выдохнул он. — Что вы здесь делаете?

— Для начала пройдем в гостиную, святой отец. — С этими словами Деймон Корнадоро мощным движением швырнул священника обратно в комнату. С необычной для его роста и размера мягкостью он шагнул на ковер и рывком поднял отца Дамаскиноса на ноги.

— Ответы, святой отец, — проговорил он. — Мне нужны ответы на мои вопросы.

— На какие вопросы? — Отец Дамаскинос покачал головой. — Что вас может интересовать?

— Местонахождение Браверманна Шоу.

Священник распахнул глаза, его ноздри лихорадочно затрепетали, словно он внезапно почуял приближение смерти. Тонким, дрожащим голосом он выдавил:

— Я понятия не имею, где…

У него перехватило дыхание, и последнее слово больше напоминало короткий, отчаянный поросячий визг.

— Вы визжите, как девчонка, святой отец, вам это известно? — Корнадоро наклонился. От него пахло спиртным. Неожиданно он потянулся вперед и сделал быстрое хватательное движение. — Вы часом не женщина, а, святой отец? Под этой рясой толком ничего не разобрать. Да-да, я слышал все эти истории… — Он отступил, хмурясь с театральным разочарованием. — Увы. Все на месте, хотя к чему вам эта штука, ума не приложу, святой отец…

Размахнувшись, он сбил священника с ног.

— Где Браверманн Шоу? — В темных омутах его глаз не было места жалости. — Спрашиваю в последний раз.

— Я… я не знаю.

Корнадоро нагнулся и легко коснулся его заросшей бородой щеки.

— О, святой отец, разговаривать с вами — одно удовольствие!

Он швырнул священника в кресло, взял свечу из мраморного подсвечника, поджег фитиль. Поднеся язычок пламени вплотную к лицу отца Дамаскиноса, он произнес:

— Позвольте, святой отец, я кое-что расскажу вам о себе. Видите ли, я старомоден. Все эти современные приспособления для пыток — не для меня. Я предпочитаю старые добрые методы. — Корнадоро сгреб священника за волосы, оттягивая его голову назад, заставляя глубже вжаться в кресло. — Ровно через пять секунд я подожгу вашу бороду. У вас пять секунд, и ни мгновением больше, чтобы сказать мне правду. — Он дернул священника за вьющиеся волосы, так что на глазах у отца Дамаскиноса выступили слезы. — Не огорчайте меня, святой отец. Второго шанса у вас не будет, ей-же-ей, я, черт подери, спалю вас живьем!

— Н-нет, — заикаясь, выговорил отец Дамаскинос.

— Пять. Четыре…

— Вы не посмеете… — охваченный ужасом, он невольно перешел на родной греческий язык.

— Три, два…

— Этого не может быть… Я отказываюсь верить…

— Один, ноль.

Корнадоро поднес свечу к бороде священника, тут же вспыхнувшей, словно сухая солома. Святой отец с воплем взвился из кресла. Корнадоро ударил его в солнечное сплетение. В воздухе отвратительно запахло паленым.

— Прекратите! Хорошо, я все расскажу! Только перестаньте! — с трудом выкрикнул священник. — Он уехал в Трапезунд… В Трапезунд, в Турцию!

— Слишком поздно. — В руке Корнадоро зловеще сверкнуло зажатое между пальцев лезвие. — Я же предупреждал — второго шанса не будет.

С леденящей душу сноровкой он распорол горло священника от уха до уха.

Шагнув на палубу motoscafo, Джордан Мюльманн позвонил Осману Спагне. Аэропорт Марко Поло, где только что приземлился принадлежащий компании «Гольфстрим Джи-550», остался позади. Джордан не сообщил матери, что едет в Венецию. Разумеется, и Корнадоро ничего не знал о его планах. Он приставил к обоим — к Камилле и ее любовнику — своих людей, чтобы те неустанно следили за этой парочкой. С самого начала нужно было это сделать. Ладно. Он обо всем позаботится, как обещал четверке. Так Джордан называл про себя рыцарей, вызвавших его на неожиданный разговор в ту ночь триумфа.

— Полагаю, вы хотите разобраться с американцем? — раздался в трубке голос Спагны. Осман никогда не называл имен, разговаривая по телефону.

— Совершенно верно.

Грозно взревел мощный мотор motoscafo, и катер помчался по глади лагуны.

— Позвольте мне, сир.

— Постой, Осман. — Джордан слишком хорошо знал, что подразумевает Спагна под словом «разобраться». Закулисный инженер его империи был удивительно кровожаден. — Тут требуется аккуратность. Я хочу преподать ему незабываемый урок. Мне нужна его покорность, а не смерть, иначе придется кем-то его заменять… мне сейчас совершенно некогда этим заниматься.

— Что ж, разумно, — ответил Спагна.

Вязкий, влажный ночной воздух, казалось, прилипал к телу, укутывая Джордана, словно саваном, тревожа душу. Он подошел к борту катера. Они приближались к отелю, где двое рыцарей уже ждали своего хозяина.

— Подумаем… он ведь любит автомобили?

— А какой американец не любит?

Джордан рассмеялся.

— «Феррари»?

— Просто одержим ими, — сказал Спагна. — У него двенадцать моделей.

— Многовато. — Сморщив нос, Джордан шагнул с палубы на причал. Типичная средневековая вонь, подумал он. Венеция напоминала ему смердящего мертвеца, разлагающийся труп, который почему-то забыли похоронить. Он поздоровался за руку с рыцарями, не прерывая разговора.

— Лично я не люблю «феррари». Слишком кричаще. Придумай что-нибудь, Осман.

— Я приступлю к этому незамедлительно. — Спагна не скрывал ликования в голосе. — У него две коллекционные машины. Они уникальны. Такие же ему купить уже не удастся.

— И все-таки, если я хоть немного разбираюсь в людях, это только раззадорит его. Как и любому американцу, ему не хватит одной затрещины, чтобы вспомнить о хороших манерах. — Джордан задумался, его разум стремительно искал нужную информацию. — Насколько я помню, у него есть ребенок? Единственная дочь?

— Девятнадцати лет, — подтвердил Спагна. — Довольно симпатичная, судя по имеющемуся у меня снимку. Для папаши она — как это говорится? — зеница ока.

— Мне рассказывали, что Америка — страна опасная, в городах то и дело совершаются ужасные преступления — похищения, изнасилования, грабежи… ну, и так далее. — Джордан отошел от рыцарей, остановился на дальнем конце причала. — Дело деликатное, Осман. Никакого расследования быть не должно. Рядовое происшествие, девушку ограбили и избили на темной улице, «скорая помощь», носилки, паника, слезы безутешных родителей. В финале счастливое выздоровление. Ты знаешь, что делать.

— Безусловно, сир.

Джордан убрал телефон и вернулся к рыцарям. Ему не терпелось услышать, что замышляют его мать и Корнадоро у него за спиной. Первые же слова, шепотом произнесенные над его ухом, чрезвычайно его вдохновили.

— Да. Я знаю, где находится Трапезунд, — ответил он.

Столетия назад рыцари атаковали эту обитель ордена. «Вот круг истории и замкнулся», — подумал Джордан.

По низко нависшему небу, серому, прорезанному прожилками, словно неусыпное око солдата на посту, ползли хмурые облака. Браво вышел из отеля в своей грязной, истрепанной одежде, когда было уже немного за полдень — он проспал почти двенадцать часов. Сначала он отправился на Ататурк-Алани, огромную центральную площадь, а оттуда свернул к западу, на шумную улицу с множеством клубов и магазинов одежды. Место было довольно уродливое, массивные прямоугольники современных построек возвышались над головами прохожих, как поверженные атлеты, уже не способные подняться на ноги. Трапезунд можно было бы назвать городом контрастов. Увы, одно здесь разрушало другое. Новая и старая история сталкивались плечом к плечу с небрежным великолепием, но, в отличие от Венеции, обаяние местной старины бесцеремонно уничтожали бетонные гиганты новостроек. Величественное и грозное прошлое древнего Трапезунда оказалось на свалке, словно ненужный хлам.

Браво зашел в первый попавшийся магазин, в витрине которого увидел повседневную одежду. Полностью переодевшись, он выбросил старые вещи в мусорный бак. Затем направился в Ортахазар, или Среднюю Крепость, — старый район Трапезунда. Пробираясь через базар, Браво дважды уверялся было, что его преследуют, но один из «преследователей» оказался русским продавцом сувениров, страстно желавшим продать ему набор расписанных вручную матрешек, а второй — мальчишкой на велосипеде; этот просто хотел как можно быстрее попасть из пункта А в пункт Б, решительно ни о чем другом не думая. Но Браво до сих пор не забыл, как на них напали в Сен-Мало, и только вмешательство дяди Тони их спасло. При мысли о дяде Тони болезненно защипало в глазах. Он смахнул прочь выступившие слезы.

Когда он позвонил Адему Калифу, того не было в городе. Калиф предложил встретиться позже в кафе на холме, чтобы вместе пообедать. Браво миновал один из двух мостов, соединяющих старинную часть города с современными районами. Мосты нависали над двумя похожими, как близнецы, ущельями, давным-давно выточенными в скалах бурными водами двух горных рек. Послание Декстера, намекавшее на одну из них, Дегирмен, должно было привести Браво из Венеции в Трапезунд.

Холм, на котором находилось условленное кафе, казался таким же старым и покосившимся, как деревянные постройки по соседству. Адем Калиф сидел за столиком возле входа. Увидев Браво, он поднялся на ноги и приветственно махнул смуглой рукой. Калиф оказался коренастым, широкоплечим турком. На мощных руках бугрились мышцы. Его трудно было назвать красивым, но волевое лицо притягивало. Он был одет в широкие свободные брюки и рубашку с короткими рукавами. Явно не священник.

Сидящие за соседними столиками дородные рыбаки и узкоглазые служащие нефтяных компаний курили крепкие турецкие сигареты, разглядывая трио высокогрудых, фальшиво улыбающихся «Наташ», как здесь называли проституток из бывшего Советского Союза. У девиц был измученный вид. Они подкреплялись перед работой, потягивая черный кофе и жуя экмек, дрожжевой хлеб, намазанный местным маслом, с неизменными черными маслинами.

— Так ты — Браверманн Шоу. Твой отец много о тебе рассказывал.

Адем Калиф великолепно говорил по-английски, с легким британским акцентом. Когда Браво предложил перейти на турецкий, он просиял и широко улыбнулся, сверкнув золотыми зубами.

Они уселись за круглый мозаичный столик на террасе, возле кованых перил. С внезапностью нежданно явившегося подвыпившего гостя из затянувших небо грозовых облаков хлынул дождь, заливая край террасы, не прикрытый выцветшим полосатым навесом. Удивительно, но здесь было еще более влажно и душно, чем в Венеции.

— Мрачноватая сегодня погода, — сказал Браво, устраиваясь напротив Калифа.

— Лето на Черном море, — Калиф пожал плечами. — Ко всему привыкаешь. — Он разлил по стопкам ракию, они чокнулись. Адем наблюдал, как Браво залпом выпил огненную жидкость.

— Пар из ушей не пошел, что ж, прекрасно, прекрасно, — улыбаясь, сказал Калиф, снова наполняя стопку. От него исходило такое неукротимое жизнелюбие, что маленькое кафе сразу словно наполнилось светом. — Знаешь, мне всегда были очень интересны американцы. Рядом с вами остальные нации бледнеют. С другой стороны, Америка экспортирует множество ярких вещей: Бритни Спирс, Брюс Уиллис, анорексия, «форды» — больше «кадиллаков», «хаммеры» — больше «фордов»… Америка — страна крайностей, поэтому она вызывает сильные чувства. Все прочие страны либо цепляются за ее юбку, либо горят желанием обезглавить ее.

— А вы в каком лагере? — спросил Браво.

Адем Калиф рассмеялся.

— Не возражаешь, если я закурю?

— Пожалуйста.

— Ох, какое облегчение. — Он вытащил пачку «Силк Кат» и раскурил сигарету. — Найти здесь эти английские сигареты — настоящая проблема. Моя прихоть дорого мне обходится. — Он пожал плечами. — Впрочем, прихоти всегда обходятся дорого…

Принесли следующую бутылку ракии. Когда они снова остались одни, Калиф нагнулся и произнес уже тише, голосом заговорщика:

— Я не посвященный. Но я помогал Декстеру — делился опытом, добывал нужные сведения. Фактически я был его глазами и ушами в этой части мира. — Он стряхнул с нижней губы табачную крошку. — Вот и ответ на твой вопрос — в каком я лагере. Верно?

— Верно, — согласился Браво.

— Теперь позволь мне задать вопрос тебе. Мудро ли это со стороны Америки — провоцировать остальной мир?

— Нет, конечно. Тем более что в самой Америке экстремисты составляют незначительное меньшинство, несмотря на сконцентрированную в их руках власть.

— Но, как любые экстремисты, они могут причинить колоссальный ущерб, не так ли?

— Совершенно верно. — Браво допил ракию. — Что интересовало моего отца в вашем мире?

Калиф улыбнулся.

— Настроения мусульман-фундаменталистов, экстремистов, их планы и скрытая деятельность. По просьбе Декстера я постоянно отслеживал ситуацию.

— Вы знаете, зачем ему было это нужно?

— Я никогда не спрашивал, — ответил он. — Задавать людям лишние вопросы при моем роде занятий совершенно ни к чему.

— Возможно, у вас хотя бы есть какие-то предположения…

— Время самое подходящее для обеда. Сделаем заказ?

Браво попросил Калифа выбрать блюда по своему усмотрению, что, казалось, доставило тому еще большее удовольствие.

— Тебе понравится местная кухня. Все, что только можно вытащить из моря, и все наисвежайшее. — Когда официант ушел, Калиф, улыбаясь, снова наполнил стопки. Блеснули, словно крошечные остро отточенные сабли, золотые коронки. — Предположения — опасная вещь, Браво. И все же я расскажу тебе о том, что, как мне кажется, заботило твоего отца.

Америка и ислам. Две противостоящие религиозные твердыни, два оплота агрессивно настроенных поборников фундаментализма, мечтающих лишь о том, чтобы стереть иноверцев с лица земли. — Калиф обвел глазами окрестности. — Этот город, хотя он и сильно изменился за прошедшие века… Когда-то он представлял неизмеримую ценность и для Востока, и для Запада, и для христиан, и для мусульман. Трапезунд был центром торговли, а торговля означает богатство. Богатство, как и религия, порождает войны. Здесь, на потерявших былое величие улицах Трапезунда, Восток и Запад до сих пор сражаются между собой за превосходство. Твой отец, я думаю, предвидел начало новой религиозной войны, — можно сказать, последнего Крестового похода, — и готов был делать все, что было в его силах, чтобы предотвратить наступление хаоса.

— Вот зачем он хотел стать великим магистром…

— …Чтобы благоразумно использовать могущество ордена, тайны из его сокровищницы, — да, мне известно о существовании сокровищницы, хотя я имею весьма отдаленное представление о ее содержимом. Знаю лишь, что в этих тайнах заключена огромная власть. Великий магистр, управляющий советом ордена, должен быть особенным человеком…

— Среди членов Haute Cour, в самом сердце ордена, таился предатель. Воображаю, как он старался расстроить планы отца…

— Да, думаю, обстоятельства складывались не в пользу Декстера.

— Я нашел предателя, — сказал Браво. — Когда был в Венеции. Это Паоло Цорци.

— Цорци?! Но… это просто неслыханно. — Калиф покачал головой в горестном изумлении. — Я знаком с Цорци, и он мне всегда нравился, как и твоему отцу. Я был уверен, что он искренне предан ордену.

— Что ж, значит, он хорошо притворялся, пока был жив…

— Пока был жив?!

— Да. Дядя Тони… Энтони Рюль… застрелил его, прежде чем сам был убит вторым предателем, одним из стражей Цорци… женщиной, Дженни Логан.

— Боже мой, несчастья множатся на глазах. — Калиф потер подбородок. — Искренне соболезную, Браво, тебе пришлось пережить череду таких ужасных потрясений. — Он поднял полную стопку. — За ушедших друзей…

Они отпили по большому глотку обжигающего напитка.

— …И за то, чтобы геенна разверзлась под ногами врагов!

На этот раз они, чокнувшись, осушили стопки до дна.

Принесли обед — настоящее пиршество, семь или около того блюд, и Браво с Калифом приступили к еде. Затяжной дождь из ливня превратился в легкую морось; тускло блестели мокрый бетон и черепица на крышах угрюмых, потемневших домов. Зажглись фонари, выхватывая туманные круги из влажного, парящего сумрака. Резкий, как местный табак, свет падал на сутулые спины рабочих, устало бредущих через мосты над ущельями. «Наташи» давно ушли; наверное, уже трудились вовсю, соблазняя забредших на их территорию туристов. Крошечные капли дождя, словно ледяные крупинки, с тихим, вкрадчивым шуршанием стучали по мостовой. Над городом висело низкое, хмурое небо темно-синего с черным отливом цвета, как болезненный двухдневный кровоподтек.

Браво долго молчал, погрузившись в размышления, и наконец обратился к Калифу:

— Только теперь я понимаю, как тяжело приходилось отцу. Он сражался с рыцарями — и с членами собственного ордена…

Калиф кивнул.

— Твой отец обладал способностью предвидеть события, это несомненно. Этим он напоминал мне фра Леони — последнего великого магистра ордена. Однако Декстеру, в определенном смысле, не хватало… как бы выразиться получше? Жесткости. Непреклонности… Я не хочу обидеть его память этими словами, я любил Декстера как родного брата, но его талант заключался в другом. Он видел будущее, и гениально умел направлять события в нужное русло, но не был борцом, не был воином, способным стать великим магистром. И еще… поддержку нужно искать у рядовых членов ордена, в низших эшелонах. — Глаза Калифа блеснули. — Преемник Декстера должен запомнить этот урок.

Браво отложил вилку.

— Вы имеете в виду меня?

Калиф развел руками.

— А кого же еще? Ты его сын, Декстер готовил тебя к этому с раннего детства.

— Мне уже говорили это…

— Конечно, тебе все объяснили, когда ты узнал о существовании ордена. Но задавался ли ты вопросом, почему Декстер выбрал именно тебя? Не оттого же, что ты его сын. Нет, это было бы совершенно не в его духе. Он слишком дорожил судьбой ордена, которому посвятил всю свою жизнь, чтобы сделать хоть один опрометчивый шаг. Декстер выбрал тебя, Браво, потому что знал. Он видел твое будущее, как, я уверен, и свою гибель. Это твое наследство. Браво. Наследство, перешедшее из рук отца в руки сына… Чувствуешь ли ты это? Я — чувствую. — Калиф стукнул себя в грудь кулаком. — Вот здесь.

— Если отец был, как это говорится… ясновидящим, почему он так и не разоблачил предателя?

Калиф склонил голову набок.

— Слышу скепсис в твоем голосе. Браво. Огорчительно, что тебе не хватает веры. Ты думаешь, что дар предвидения, как карманный фонарик, можно включать и выключать по собственному разумению? Что за детское представление о вещах? Твой отец, знаешь ли, не был супергероем из комиксов! Но он обладал необъяснимой, удивительной способностью, и бесполезно оспаривать или пытаться анализировать ее. Чем больше ты об этом думаешь, тем загадочнее и непостижимее становится истина. — Он пожал плечами. — Я не могу заставить тебя верить. Ты должен прийти к этому сам.

Повисло молчание. Калиф снова принялся за своего жареного осьминога. Браво, у которого пропал аппетит, отвернувшись, смотрел на город. Ярко освещенные здания, облепившие края ущелий, напоминали незаживающие шрамы. А ниже — ниже распростерлась темная бездна. Ущелья казались бездонными, уходящими к центру земли. По мостам двигались непрерывные потоки людей. Браво увидел стайку женщин, молодых, симпатичных; возможно, очередные девицы легкого поведения, ненадолго вышедшие развеяться. Мимо прошли старик с маленьким мальчиком; тяжелая, широкая рука деда лежала на узком детском плече. Мальчик поднял глаза и о чем-то спросил; морщинистое лицо старика осветила чудная улыбка, омолодившая его лет на двадцать.

— Скажите, — повернувшись к Калифу, спросил Браво, — в Трапезунде есть сколько-нибудь значительная постройка с винтовой лестницей?

Калиф на секунду задумался.

— Есть. Мечеть Зигана. Почему ты спрашиваешь?

Почему? Первое из записанных Декстером на изнанке бархатного футляра слов, vine — «лоза», в Средние века означало также винтовую лестницу с ее напоминающими изящную виноградную ветвь изгибами.

— Ну же, Браво, — сказал Калиф. — Ты ничего не ешь. Грех пренебрегать таким прекрасным обедом.

В его голосе звучала очевидная доброжелательность, и Браво решился высказать затаенную мысль.

— Что касается веры… С тех пор, как я отправился в это путешествие, отец все время является мне во сне и… не только. Сначала я не обращал внимания, полагая, что это последствия шока после его ужасной гибели, но теперь я уже не уверен. Я чувствую, что… Как будто отец до сих пор где-то рядом со мной.

Грубое лицо Калифа расплылось в ослепительной улыбке.

— Думаю, Браво, что касается веры, — ты на правильном пути.

— Тайны, — сказала Камилла Мюльманн, — у всех нас есть свои тайны, и, видит бог, я не исключение…

Они с Дженни успели на последний вечерний рейс из Венеции, через Стамбул, и теперь тряслись в такси, несущемся из аэропорта в центр Трапезунда. Небо, все еще темно-синее, стремительно бледнело на горизонте, тут и там рассеивали сумрак фонари, испускающие тусклый желтый, словно радиоактивный, свет.

— Я любила одного человека, а он обошелся со мной плохо — очень плохо. — Камилла покачала головой, горько улыбаясь. — Какая женщина не проходила через такое хотя бы однажды в жизни? Но вот что действительно интересно, так это почему, почему мы выбираем тех мужчин, которые оскорбляют нас, делают нам больно — физически, психологически, эмоционально. Неужели мы хотим быть оскорбленными, Дженни, неужели мы подсознательно считаем, что заслужили наказание? Или же это порочная традиция, поколениями передающаяся от униженных матерей дочерям? Неужели мы не можем сбросить ярмо только потому, что этого не сделали наши матери и бабушки?

Дженни покачала головой.

— Не думаю, что это имеет такое уж большое значение. Гораздо важнее то, что каждая из нас может принять новое, смелое решение… и измениться сама.

Камилла вздернула брови.

— Как? Каким образом, когда мужчины встают на нашем пути, куда бы мы ни повернули?

— Ну… конечно, можно выбрать совершенно другую дорогу, отвернуться от всего, что создано мужчинами, оставить им все то, что они так яростно защищают. — Дженни помолчала, глядя в окно на проносящиеся мимо бетонные сооружения — язвы, разрастающиеся на прекрасных зеленых склонах древнего Понта. — Когда-то я полагала, что нужно поступать именно так.

Более того, после ужасного разрыва с Кавано Дженни была в этом уверена. Потом она встретила Декстера, и все изменилось. Или нет? Ведь и на него она опиралась, точно на костыли… Арханджела точно испытывала бы жалость к женщине, поставившей себя в психологическую зависимость от мужчин.

— Очевидно, теперь ты думаешь иначе. — Камилла вытащила пачку сигарет и вопросительно посмотрела на Дженни. Та кивнула.

Закурив, Камилла произнесла:

— Хотелось бы мне знать, как ты к этому пришла. Расскажешь?

Дженни взяла у нее зажженную сигарету, глубоко затянулась и медленно выдохнула.

— Я обнаружила, что единственный способ все изменить — поступать также, как мужчины. Только лучше.

— Побить их их же оружием?

— В известном смысле, — ответила Дженни. — Но только в известном смысле. Их оружие годится лишь для них, вот в чем штука, хотя и не хочется это признавать. А мы должны научиться сдирать кожу с кошки другим способом…

— Что, прости?!

Дженни улыбнулась.

— Виновата. Американский сленг. «Есть разные способы ободрать кожу с рыбы-кошки».[50] Словом, добиться своего можно разными путями.

Камилла протянула ей сигарету, и Дженни снова затянулась.

— Что до меня, я не намерена больше привязываться к мужчине, который сможет меня обидеть.

— Но что это была за обида? — спросила Дженни, стараясь говорить как можно более непринужденно, хотя ее сердце взволнованно колотилось.

— Психологическая, — спустя несколько мгновений ответила Камилла. — А я, я беспрекословно сделала все, что он велел… Mon dieu, я вела себя, как запуганная маленькая девочка!

«Я тоже», — подумала Дженни.

— Как унизительно вспоминать о ловушках, в которые мы наивно угодили… — заметила Камилла.

— В особенности потому, что сами рвались в эти ловушки, из которых потом так сложно выбраться.

— Даже страдая, мы упорно не желаем покинуть западню.

— Верно. — Дженни повернулась к Камилле. — В моей жизни был период, когда я решила уйти в монастырь. Убедила себя, что ни на что другое не гожусь. Уму непостижимо, но я и в самом деле провела восемь месяцев, готовясь к постижению в монахини. Я была очень молода и ничего не смыслила в жизни. Друзей у меня не было, мужчин я боялась….

— Но, дорогая, судя по этим словам, монашество никак не могло быть твоим призванием. Ведь это же ясно, как божий день.

— Именно так и сказала мать-настоятельница, вызвав меня к себе для беседы.

— Тебе повезло, что она оказалась такой проницательной. — Камилла поежилась. — Монастырь! Тоже мне, хорошенькое местечко, чтобы провести остаток дней!

— А я была в отчаянии, — сказала Дженни. — Восприняла это как очередную сокрушительную неудачу.

Камилла улыбнулась.

— Неудачная попытка понять Бога — признак трезвомыслия.

Дженни засмеялась. Некоторое время они сидели молча. Такси с дребезжанием мчалось вперед. Из динамиков радио неслась навязчивая монотонная музыка. Одноообразные звуки вызывали в воображении двух дерущихся крышками мусорных баков парней, для храбрости воинственно орущих во все горло.

— Глубоко внутри, — пробормотала Дженни, — мы все остаемся маленькими напуганными девочками.

Они посмотрели друг на друга и улыбнулись, как две заговорщицы.

«Вот ведь глупая гусыня, — с холодным удовлетворением думала Камилла, продолжая мило улыбаться. — Форменная идиотка. Спасибо душке Декстеру за этот бесценный подарок! Ведь это он подобрал ее, точно старую затертую монету, и заново заставил сиять. А для чего? Для того, чтобы она стала игрушкой в моих руках и помогла мне окончательно уничтожить его! Твой сын умрет, Декстер… Подумать только, ведь некоторые, в том числе Энтони, искренне верили, что Декстер обладает даром предвидения, что он может предугадывать будущее…»

Камилла улыбнулась еще шире. С ее губ сорвался тихий смешок.

— Что смешного? — спросила Дженни.

— Я подумала о том, что мы все-таки не всегда покорны. Мы бываем и плохими девчонками. Когда мы хотим добиться своего, мы этого добиваемся, зная, что достойны лучшего…

— Верно, Камилла. Так оно и есть…

Камилла замолчала, докуривая сигарету. На ветровом стекле такси не было дворников, начавшийся дождь заливал его косыми потоками воды, но водителю, с беспечным видом развалившемуся на сиденье, похоже, было все равно. Камилла мельком вспомнила о Деймоне Корнадоро, приземлившемся в Трапезунде вместе с ними. Весь перелет он просидел в кресле последнего ряда за их спинами. Дженни, разумеется, заметила его по дороге в туалет. Вернувшись, она сказала Камилле, что чувствует себя гораздо спокойнее в его присутствии. Знала бы она, каким образом Корнадоро вырвал у бедного отца Дамаскиноса необходимую им информацию!

Для Камиллы Трапезунд был незнакомой территорией. Здесь у рыцарей не было своих людей и такого влияния, как в Европе. Узнав, куда направляется Браво, она позвонила Джордану.

— Все в порядке, — уверил ее сын. — Кардинал Канези и его приспешники сделают все, что в их силах. Все священники в городе и окрестностях будут нашими глазами и ушами. Я перешлю тебе списки их имен и номера телефонов, как только получу эти данные из Рима.

Нечаянно процарапав острым каблуком обивку пола, она повернулась к Дженни.

— У тебя наверняка есть свои секреты, — как у нас всех. Alors, твой опыт и, возможно, контакты должны помочь нам разыскать Браво и присмотреть за ним. В Европе я могла использовать все ресурсы «Лузиньон и K°», но здесь, в Трапезунде, я как слепой котенок.

Она взяла Дженни за руки.

— Положение тяжелое, и мы с тобой можем рассчитывать исключительно друг на друга, доверять друг другу, иначе мы потеряем Браво. Этого нельзя допустить, n’est-ce pas?

Дженни перегнулась через спинку сиденья, давая указания водителю. Она говорила так тихо, что Камилла ничего не расслышала. В следующую секунду такси резко свернуло налево, проехав мимо остова разбитого автомобиля. Набирая скорость, машина понеслась в новом направлении.

Браво и Калиф пробирались по узким, извивающимся улочкам Avrupali Pazari — «Европейского рынка», наводненного выходцами из бывших советских республик. Турецкий здесь можно было услышать реже, чем русский или грузинский. Свешивающиеся с длинных проводов лампочки освещали пестрые груды красочных товаров. Стандартные сувенирные футболки и бейсбольные кепки, типичные для наводненных туристами европейских и крупных азиатских городов, вроде Стамбула, здесь не продавались. На прилавках лежали в основном изделия ручной работы: ковры из разных уголков Турции, из Афганистана и даже Тебриза, медная утварь, русские матрешки. Бойко шла спекулятивная торговля водкой, старинными вещицами и гашишем.

— Как человек, много занимавшийся Средневековьем, ты наверняка разочарован тем, во что превратился прославленный Трапезунд, а? — с сарказмом проговорил Калиф. — Море торгашей из бывшего Советского Союза, и все кругом заняты погоней за легкими деньгами. Отчасти занятно.

— Теперь я понимаю, почему вы легко нашли общий язык с отцом, — сказал Браво. — Он всегда был неравнодушен к людям философского склада ума.

Калиф хохотнул.

— О, я разве что уличный философ!

— Любопытно, что отец никогда не просил вас отслеживать действия рыцарей святого Клемента.

— Этого я не говорил, но вот что существенно: Декстер обладал интуицией и умением замечать важные, хотя и неочевидные моменты. Он понимал, что затоптать путника может не только стадо слонов.

— В каком смысле?

— Орден — любопытная организация, и, безусловно, на его счету множество похвальных дел. Однако мне, человеку со стороны, порой казалось, что члены ордена чересчур уж озабочены своей борьбой с рыцарями. Но не таков был Декстер. Он всегда смотрел шире. Мир неуклонно меняется, это касается всего — политики, экономики, религии. Вот что интересовало Декстера. Он был куда более открыт для перемен, чем прочие.

Дождь снова начал усиливаться, их окружили сверкающие серебром линии, точки, тире, — набранный азбукой Морзе божественный код… Они петляли по лабиринтам базара, бесконечно поворачивая. Браво пытался найти в их перемещениях хоть какую-то логику, но скоро безнадежно запутался.

— Декстер снабжал меня колоссальными количествами разнообразных устройств, — продолжал Калиф. — Камеры, датчики… Электронные глаза и уши — сложнейшие, высокочувствительные приборы. Я записывал все зашифрованные сигналы, идущие в эфире, круглые сутки, и днем, и ночью.

— Все?

Калиф кивнул.

— Да. Колоссальные объемы данных, ты и представить себе не можешь… Но Декстер сортировал информацию и щелкал шифры, как орехи. Он знал, что ищет, я уверен.

— Это не было поручением ордена?

— Ни в коей мере. Исключительно личная инициатива. — Калиф поднял указательный палец. — Мы собираемся навестить официального представителя ордена в Трапезунде, так что пока больше ни слова. Если ты должен узнать еще что-то перед тем, как двигаться дальше, он наверняка сообщит тебе.

Они подошли к магазину, где продавались ковры. За открытым прилавком перед магазином стояла молоденькая грузинка лет семнадцати, не старше, стройная и темноглазая. Тонкие волосы были стянуты сзади в хвост.

— Ирема!

Девушка расцеловала Калифа в обе щеки. Он представил их с Браво друг другу.

— Отец у себя, — сказала она по-турецки.

— Занят? — спросил Калиф.

— Он всегда занят, — ответила она, пожимая плечами.

Они прошли в узкую дверь. В полутемном помещении пахло пылью. Гремела арабская танцевальная музыка. Ковры закрывали стены, лежали аккуратными стопками прямо на полу, так что посетители вынуждены были петлять между ними, чтобы добраться до прилавка.

Калиф усмехнулся, обнажив сверкающие золотом зубы.

— Михаил Картли. Своеобразный человек. Он тебе понравится… со временем. — Адем предупреждающе коснулся руки Браво. — Независимо от того, как он себя поведет, знай — он заслуживает уважения. Картли до сих пор сражается с произволом Азербайджана и с чеченскими террористами. У него на родине переименованы целые области… географические названия и даже фамилии пытаются перевести с грузинского на азербайджанский. Что до террористов, они не оставляют попыток укрепиться на территории Грузии. Картли провел шесть лет, обезвреживая бомбы. Сам увидишь…

Добраться до Картли было не так-то просто. Прижимающего к уху мобильный телефон хозяина магазина окружили отчаянно жестикулирующие торговцы, что-то негромко, но оживленно обсуждая. Оглушительная музыка служила прекрасным прикрытием для их деловых разговоров. Говорили не только по-грузински. Подойдя ближе, Браво услышал турецкую, русскую, арабскую, итальянскую речь, и сразу же понял, что это вовсе не торговцы коврами. Нефть, газ, валютные рынки, драгоценные металлы, алмазы, урановая руда, оружие и боевая техника…

В воздухе стоял тяжелый запах больших денег, — запах пролитой крови и горького пота, жадности, жажды власти и лжи… Здесь пульсировало сердце современного Трапезунда. Вопреки внешнему впечатлению, город по-прежнему оставался связующим звеном между Востоком и Западом. Деньги и товары стекались в Трапезунд, а отсюда по налаженным путям струились, как струится кровь по сосудам, во все части света. Капиталы предприимчивых дельцов преумножались с немыслимой скоростью, независимо от их национальности, религиозной принадлежности и политических убеждений.

Они ждали, когда Картли освободится, а Браво тем временем разглядывал его. Кряжистый, плотный, он производил опасное впечатление, — моток колючей проволоки, а не человек. У него были широко расставленные глаза уличного бойца, густые, курчавые черные волосы и неожиданно светлые бледно-голубые глаза, обрамленные длинными ресницами. Вытянутая, как мяч для регби, голова низко сидела на короткой шее, словно уйдя в плечи за долгие годы сражений за себя, за свою семью и родную землю.

Картли заметил Калифа и коротко кивнул. Потом его взгляд остановился на Браво, и светлые глаза едва заметно расширились — всего на мгновение, так что никто, кроме Браво, не успел этого заметить.

Мелодия сменилась. Окружившие Картли плотным кольцом люди расступились и быстро разошлись. Подведя Браво поближе, Калиф представил своего спутника. Картли протянул для рукопожатия правую руку, на которой было всего два пальца, — большой и указательный. Сжимая оставшиеся от остальных пальцев обрубки, Браво вспомнил слова Калифа, — Картли обезвреживал чеченские бомбы. Он представил, как одна из них взорвалась, изуродовав эту руку…

— Ваш отец был прекрасным человеком, — коротко сказал Картли на превосходном турецком. Щелкнув пальцами, он велел принести выпивку и разлил прозрачную жидкость из поданной бутылки по трем стаканам. Браво не стал спрашивать, что это. На вкус — просто жидкий огонь. Во рту напиток оставлял легкий привкус тмина и аниса.

Картли извинился и вернулся к телефонному разговору. Закончив беседу, он отдал телефон старшему сыну, — несомненно, это был его сын, копия Картли, только моложе — и провел гостей через неприметную дверь в задней стене помещения.

Узкий, извилистый коридор неожиданно закончился открытой бетонной террасой. Над головами хлопал на ветру полотняный навес. Дождь барабанил по крышам и мостовым старого города. Картли остановился, широко расставив ноги, и окинул взглядом пейзаж — ни дать ни взять бентамский петух, горделиво осматривающий свои владения, где был повержен не один десяток соперников. Уличные торговцы с их раскрашенными сувенирными куклами, тушеными морскими каракатицами и пиратскими копиями голливудских блокбастеров, поднимая глаза, смотрели на него, как мелкие оружейные дилеры на воротилу-мафиози, торгующего ядерными боеголовками.

Картли расцепил скрещенные на груди руки; вытащив тонкую черную сигарету, щелкнул золотой зажигалкой.

— Это место никак нельзя назвать цивилизованным, — произнес он, ни к кому из них конкретно не обращаясь. — Вот где ошиблись греки. Сойдя на берег в Трапезунде много веков назад, они попытались приручить его. Заблуждались и венецианцы, хотя они были умнее греков, не так доверчивы. В конечном счете, Трапезунд изначально принадлежал оттоманам, а они не были цивилизованным народом, о нет. Взгляните, в кого они превратились. Турки! А чего стоят эти русские спекулянты, на всех парах ринувшиеся через море за быстрыми барышами… — Картли мрачно покачал головой. Его окружал некий специфический, почти осязаемый ореол ежечасно преумножаемого богатства, словно прямо у него внутри, не останавливаясь ни на минуту, работал станок, печатающий банкноты.

— Спасибо, что уделили мне время… — начал Браво, но Картли, не дослушав, продолжил:

— Папа умирает. Времени совсем мало.

— Поэтому я здесь. Положение отчаянное.

Картли повернулся к нему. Черная сигарета, зажатая между ярко-красными губами, смотрелась зловеще.

— Да. Та самая ситуация, которой орден старался не допустить долгие века. Полагаете, кардинал Канези хочет спасти Папе жизнь из гуманных соображений? Ничуть не бывало. Это единственно жажда власти и страх за собственную шкуру. Новый Папа, если он окажется достаточно умен, разумеется, не станет терпеть рядом с собой эту клику. Он избавится от них, затопчет угрожающие его единовластию тлеющие угли.

Под ногами лежал крупный песок, словно золото, просеянное и готовое к погрузке на корабль…

— Эти новости насчет Папы… недавние?

— За кого вы меня принимаете? Разумеется. Мне доложили об этом не больше часа тому назад. — Картли впился угрюмым взглядом в лицо Браво. — Вы в большей опасности, чем можете предположить, мой друг. У Ватикана появились новые глаза и уши в Трапезунде. Но их имена нам неизвестны, и я никак не могу вам помочь.

Внезапно взгляд Картли остановился на рукояти кинжала в бархатных ножнах, который Браво заткнул за пояс. Он удивленно прищурился.

— Что это?! Не может быть… неужели кинжал Лоренцо Форнарини?

— Именно. — Браво вытащил кинжал, чтобы показать его Картли. — Из саркофага Лоренцо в Венеции.

— Бог ты мой! — Картли глубоко затянулся. — Ведь именно здесь, в Трапезунде, Форнарини узнал о существовании ордена, поклялся помогать посвященным и защищать их от недругов. Он выполнил слово, сражаясь поистине бесстрашно, так что святые отцы были изумлены его преданностью.

Когда рыцари святого Клемента атаковали Сумельский монастырь, фра Леони чуть было не погиб от рук предателя из числа входящих в Haute Cour. Лоренцо Форнарини успел вмешаться в последний момент, фра Леони был тогда хранителем, великим магистром он стал позже.

Фра Кент ранил его, и к тому времени, как фра Леони добрался до сокровищницы, рана нагноилась, и началась лихорадка. Он умирал. Согласно договоренности, возле тайника его встретил фра Просперо, великий магистр ордена. В те времена ключи хранились у двоих: великого магистра и хранителя. Вдвоем они приняли судьбоносное решение, фра Просперо, воспользовавшись описанием в рукописи Иисуса, излечил фра Леони при помощи Квинтэссенции — священной субстанции, исцелившей Лазаря и, как утверждается в Завете, поднявшей на ноги еще многих немощных и усопших…

Фра Леони не только выздоровел, но и прожил еще триста пятьдесят лет. Он стал великим магистром и сумел сохранить орден даже в темные и тяжкие времена. Полагают, что он умер в 1918 году, во время охватившей весь мир эпидемии гриппа. Но, разумеется, никаких точных свидетельств не существует.

Заиграла стремительная электронная мелодия, и Картли вытащил еще один телефон. Откинув крышку, он прижал трубку к уху и некоторое время молча слушал, потом коротко бросил:

— Да. Немедленно.

Убирая телефон, он сказал, обращаясь к Браво:

— У нас новости. Один из моих наблюдателей выследил Дженнифер Логан, она уже в Трапезунде. Да-да, я знаю о ее измене. Информация распространяется быстро. Я отдал приказ. Мой человек пристрелит ее.

Глава 24

— Нет, — сказал Браво.

Картли усмехнулся.

— Вы в моем доме.

— Если она умрет, как мы узнаем, были ли они с Паоло Цорци единственными предателями? Что, если нет? Лучший способ узнать — заставить ее говорить.

Картли умел соглашаться с вескими аргументами. Снова достав телефон, он нажал на один из номеров быстрого набора и проговорил в трубку:

— Не стреляйте. Доставьте ее сюда.

Его усмешка стала жесткой, почти жестокой.

— Надеюсь, вы уверены в том, что говорите, и вам достанет сил для настоящего допроса. Ваш отец определенно не был на это способен.

— Есть другие способы, — сказал Браво.

— Назовите хоть один, — Картли говорил без раздражения, без сарказма, он просто спрашивал.

— Эта женщина пыталась убедить меня, что она не предавала орден, что отца Мосто в Венеции убил кто-то другой, а ее просто подставили. Я колебался, не зная, верить или нет… но потом она застрелила Энтони Рюля. Я могу поговорить с ней. Она выслушает меня, я смогу узнать от нее больше, чем кто бы то ни было. — Браво ничего не сказал о своих личных мотивах, о ненависти, которую он испытывал при мысли о том, как Дженни соблазнила и обманула и его, и его отца.

— На вашем месте, Браво, я был бы очень осторожен. Каким образом, по-вашему, она узнала, что вы в Трапезунде?

Браво молча смотрел на Картли.

— Вы говорили отцу Дамаскиносу, куда направляетесь?

Да… священник спросил, куда он едет, и Браво ответил.

— Разумеется, вы ему рассказали, — без тени сомнения продолжил Картли. — Должно быть, это она выпытала у него информацию, а потом убила.

— Отец Дамаскинос убит?!

— Прошлой ночью. В собственной квартире. Один из наших людей нашел его тело и позвонил мне. — Картли яростно сплюнул, словно произнося про себя проклятья. — Его лицо обгорело, а горло было перерезано — притом очень необычным способом.

— В каком смысле?

— Убийца орудовал кинжалом, предназначенным для нанесения колотых ран. Как я узнал? Колющее оружие не предназначено для таких целей, и разрез выглядит специфическим образом. Ошибка исключена. — Картли помолчал. — Мне знаком этот почерк. Так расправляется с жертвами один из наемников рыцарей святого Клемента. Должно быть, он ее и научил. У нее есть такой нож?

— Ни разу не видел, — мрачно сказал Браво. — Но эта мерзавка все время подбрасывала мне сюрпризы…

— Полагаешь, это умно позволять им встретиться наедине? — сказал Деймон Корнадоро, наблюдая за тем, как Дженни пробирается по улочкам рынка.

Камилла посмотрела на него, искренне любуясь. Прекрасен, точно статуя работы Микеланджело. Она провела изящным указательным пальцем по его губам.

— В чем дело, любовь моя? Думаешь, ей удастся убедить его, и он поверит в неудобоваримую правду? Моя ложь гораздо более убедительна.

— Разумный довод, но логика здесь ни при чем. Между ними особенная связь, я понял это еще в Венеции. Когда я поднял ее на палубу катера, обхватив и прижав к себе, он был готов убить меня на месте.

Камилла рассмеялась.

— Mon dieu, ну и воображение у тебя, милый! Они просто трахаются, а ты видишь небо в алмазах.

Корнадоро пожал мощными плечами.

— Их удалось рассорить, но я хочу быть уверен, что Шоу не изменит решения.

— Чья, в конце концов, это была идея, Деймон, твоя или моя? Не беспокойся, что касается раздоров, тут я мастерица на все руки. Теперь Браво ее ненавидит, она ведь убила его обожаемого «дядю Тони». Все идет в точности по плану.

Камилла ощущала исходящие от Корнадоро тепло и легкую дрожь возбуждения от близости ее тела. Наклонившись, словно для того, чтобы лучше рассмотреть Дженни, она ненароком прижалась к нему своей высокой грудью, небольшим крепким животом, сильными бедрами.

— Женщины редко получают то, что хотят, Камилла; впрочем, мне сложно понять их желания.

Он улыбнулся этой идиотской улыбкой, — улыбкой, разоблачающей его слабость, очевидную для Камиллы, да и для любого другого достаточно умного собеседника. Она так хорошо видела эту слабость, так отчаянно тосковала по времени, когда рядом с ней был Декстер. Человек, который всегда видел картину целиком.

— Но ты, ты другая, Камилла, ты понимаешь мужчин лучше, чем остальные женщины.

— Лучше, чем сами мужчины, скажем так, — заметила она. — Все дело в этом, верно?

— Как тебе это удается? Вот что мне хотелось бы знать…

Камилла провела ногтем по его чисто выбритой щеке.

— Бедный глупенький мальчик. Раз ты сам не понимаешь, бесполезно тебе и объяснять.

Корнадоро разозлился, чего она и добивалась. Глаза сверкнули, он напрягся, как зверь перед прыжком, и попытался схватить ее, но Камилла ловко увернулась и отступила на пару шагов. Но она не стала смеяться над ним. Она всегда знала, когда нужно остановиться, и никогда не переступала черту. В этом была ее сила. Лишь однажды ей не удалось добиться своего… Но Корнадоро об этом не знал и никогда не узнает.

— Alors, у тебя есть «хускварна». — Она кивнула на снайперскую винтовку. — Самое время ее использовать.

Они стояли друг напротив друга посреди шумной разноголосой толпы. Никто из суетившихся вокруг людей не обращал на них внимания. И все же были наблюдатели, крайне заинтересованные в исходе разговора, хотя ни Браво, ни Дженни об этом не подозревали.

— Я говорил, что убью тебя, если увижу еще хоть раз, — сказал он.

Дженни развела руками.

— Вот она я. — Она прикусила губу, чтобы не закричать в голос: «Господи, как заставить его услышать?»

— Ты вооружена?

Она рассмеялась, и от горечи этого смеха ей захотелось сплюнуть.

— Думаешь, я пристрелю тебя?

— Ты же пристрелила дядю Тони.

— Он был предателем, лазутчиком рыцарей!

— Ты перерезала горло отцу Дамаскиносу!

— Что?! — Дженни изумленно уставилась на него. — Что ты сказал?

Он шагнул к ней, ненавидя ее и изумляясь мнимой естественности ее реакции. — Где он?

— Если отца Дамаскиноса и убили, я не имею к этому ни малейшего отношения, — сказала она звенящим от напряжения голосом.

— Я больше не могу быть ни в чем уверен, — отрезал Браво. Хватит с него этой напускной невинности. — Где кинжал?

— О чем ты, черт возьми, говоришь?

— Отдай мне его немедленно!

— Ты с ума сошел? Я понятия не имею, о чем…

Он схватил ее за руку и потащил в тень истрепанного, ветхого навеса. Со стороны они выглядели обыкновенной парочкой, повздорившей по какому-нибудь пустячному поводу.

— Отпусти меня, — тихо, ожесточенно сказала Дженни. Несмотря на все ее старания, он упорно не желал слушать, и ее поневоле все больше злило это бестолковое упрямство. Какой смысл оправдываться? Его холодный, отстраненный взгляд лучше всяких слов говорил о том, что он все равно ей не поверит. Он не хотел верить. Теперь Дженни ясно видела это, опускаясь все ниже в глубины отчаяния.

— Так вот, послушай, — процедил Браво. — Михаил Картли — уверен, тебе знакомо это имя — жаждет твоей смерти. Он отправил человека, чтобы тот пристрелил тебя, наказав по заслугам за предательство…

— Я не предавала вас!..

— Заткнись! — Браво резко толкнул ее, так что она, отшатнувшись, чуть не сбила с ног плотного круглолицего турка, с энтузиазмом торгующегося с уличным продавцом из-за медного чайника. Браво не обратил внимания на его короткий удивленный выкрик. Он пытался не замечать темных кругов под глазами Дженни, ее неестественной бледности… будто что-то неумолимо разрушало ее, подтачивая изнутри, разъедая душу. Это было непросто, — стоило только увидеть ее, и сердце мучительно заколотилось. Несмотря на все ее вранье, ее коварство, ее чудовищное, бесчеловечное предательство, он… Боже, помоги мне. Сердце болезненно сжалось, словно от неожиданного жестокого удара. Сможет ли он простить себя за то, что все равно любит ее?

— Ты до сих пор жива только потому, что я обещал Картли поговорить с тобой. Узнать имена оставшихся предателей, если они существуют.

— Понятия не имею. Тебе надо было спросить у Энтони Рюля…

Имя Энтони на ее губах перешло в крик — Браво грубо выдернул ее за руку обратно на шумную улицу, потрясенный неожиданно открывшейся ему истиной. Владевшая им безумная, всепоглощающая ярость была порождена любовью. Его ненависть к ней не была профессиональной ненавистью. Он не сумел внять предостережению дяди Тони, он позволил себе окунуться с головой в опьяняющие волны Voire Dei. Он любил ее, а она была воплощением зла. Боже, как такое могло с ним случиться?

— Что ж, раз ты не хочешь отвечать по-хорошему, я отведу тебя к Картли, — нарочито зловеще произнес он. — Он заставит тебя заговорить…

Он встретился с Дженни взглядом и прочитал в ее глазах вызов. Та часть его души, что по-прежнему любила ее, сжалась испуганным комочком и замерла на границе сознания. Браво услышал, как какой-то незнакомец его голосом произносит:

— …Если понадобится — под пыткой.

Дженни оцепенела, ошеломленная, словно пораженная ударом молнии.

— Как ты можешь… Господи, да как у тебя только язык повернулся! Я готова отдать жизнь, защищая тебя, и ты это знаешь!

Рядом с щекой Дженни что-то коротко прожужжало; охнув, она отшатнулась и сделала шаг назад. Круглолицый турок потерянно взмахнул руками, выронив купленный чайник, и начал заваливаться на продавца. Пуля угодила ему прямо между лопаток.

Рынок захлестнуло настоящее цунами криков и отчаянно жестикулирующих рук. Со всех сторон к месту происшествия сбегались люди. В образовавшейся толчее Браво на мгновение потерял Дженни из виду. Воспользовавшись моментом, она растворилась в толпе. Преследовать ее было бессмысленно. Через несколько секунд она исчезла бесследно, а его подхватил беспорядочный, неуправляемый поток охваченных паникой людей.

— Вы обещали мне…

— Я человек слова, — жестко сказал Картли.

— И все-таки кто-то из ваших людей пытался убить ее.

Картли скрестил руки на груди. Браво увидел цветную татуировку на тыльной стороне запястья: на смуглой коже расправил рыжевато-коричневые крылья летящий ястреб.

— Ручаюсь, стрелял не мой человек.

— Кто же еще? — спросил Браво.

— Вы сомневаетесь в моей честности?

— Я просто спрашиваю.

Картли мрачно сдвинул брови. В его голосе появились едва различимые новые интонации.

— Нет. Вы обвиняете.

— Это лишь ваша трактовка, и не слишком точная.

Калиф коснулся плеча Браво, пытаясь остановить его, отвести в сторону от греха подальше. Но Браво стряхнул его руку, вознамерившись стоять на своем.

Они застыли по углам невидимого треугольника перед входом в магазин, окруженные отпрысками Картли. У него было четверо взрослых сыновей, сложенных в точности, как отец, таких же жилистых и крепких, и дочь, с которой Калиф уже успел познакомить Браво. Браво чувствовал, что в воздухе повисло напряжение, но на этот раз совсем не деловое. Давешние посетители давно ушли; торговцев, обсуждавших с Картли условия сделок, несколько минут назад проводил к выходу его старший сын.

— Ирема, твое место дома, с матерью, — сказал Картли.

— Но, отец…

Один из ее братьев оборвал возражения, отвесив сестре затрещину. Ирема смолчала, только прикусила до крови губу.

Картли и не подумал бранить сына; вместо этого он произнес:

— Ступай. Ты будешь наказана. Но если мне придется отправить с тобой брата, наказание будет еще более суровым.

Ирема сердито посмотрела на ударившего ее брата, потом перевела светящийся искренним любопытством взор на Браво. Мгновением позже, пряча глаза от свирепого взгляда отца, она поспешила прочь и пропала за ближайшим поворотом.

Красная пыль покрывала их обувь и края брюк, въедалась в ладони, напоминая засохшую кровь. Пыль слабо пахла мускусом; острый, терпкий запах окружал их, туманя зрение. Когда снежные козлы сцепляются рогами, только один выходит победителем. Оба, и Картли, и Браво, знали это. Вот чего пытался избежать Калиф.

— Совершенно ясно, что это недоразумение. Вы просто недопоняли друг друга, — сказал он по-грузински. — Не время пререкаться по пустякам. Кроме того, Михаил, — не разумнее было бы продолжить разговор внутри?

Но они не собирались прислушиваться к его словам.

— Я мог бы заставить ее говорить, — сказал Браво. — Но мне помешали. Теперь возможность упущена. Не думаю, что это пустяки.

— Возможность упущена из-за чьей-то неопытности, — бросил Картли. — Это было твое задание.

Браво замахнулся. Картли выставил вперед плечо, принимая удар, схватил Браво за запястье и начал выворачивать ему руку.

Браво заехал сопернику в живот кулаком, — окружающие изумленно выдохнули. Высвободив руку, он опрометчиво шагнул вперед и напоролся на апперкот Картли. Мощный удар сбил Браво с ног. Пригнувшись, Картли наступал. Браво, с трудом приходя в себя, колебался. Наконец немного отдышавшись, он выхватил кинжал Форнарини.

Картли замер. Четверо его сыновей, напротив, бросились к Браво, но грузин поднял руку, остановив их. Сверкая глазами, он смотрел на Браво.

— Осторожнее, — с напором сказал он. — Хорошенько подумай, черт побери, перед тем как пустить его в ход!

Браво крепче сжал рукоять кинжала. Калиф снова подал голос:

— Послушайте, вы оба. Не хватало только, чтобы члены ордена ополчились друг против друга. Вот тогда и в самом деле все будет потеряно.

Картли презрительно усмехнулся.

— Этот американец приходит сюда с протянутой рукой, прося о помощи, и тут же, не успев перевести дух, приказывает мне, словно охотничьему псу, бежать у его ноги. Потом принимается обвинять меня и пытается побить, — опять же, как непослушного пса, — ожидая, что я стану пресмыкаться перед ним. — Он сплюнул. — Собственно, я не слишком удивлен. Бой будет продолжаться, пока разъяренный бык не поднимет на рога даже самых благоразумных зрителей. Это ведь в духе Америки, американцы поступают так всегда и везде, не так ли?

— Это в духе Voire Dei, Картли. Прежде всего мы с вами оба…

Картли выругался по-грузински и по-турецки.

— О чем мне говорить с человеком из страны, чье правительство в сговоре с преступниками, до сих пор подвергающих гонениям мой народ?

— Бога ради, Картли…

— Очередной момент, требующий разъяснения. Какого бога, Шоу, моего или вашего?

— Мы оба люди.

— Но очень разные люди, верно? Вы пытаетесь использовать меня, как ваше правительство — русских, исключительно в собственных целях.

— Михаил, все-таки не забывайте, что Браво — хранитель. Это ваша обязанность — защищать его и помогать ему, — негромко, но решительно вмешался Калиф.

— Хранитель не должен быть заносчивым глупцом. И ты еще его выгораживаешь!

Браво, чувствуя, как охватившая его тоска снова уступает место злости, шагнул к Картли, но Калиф сгреб его за плечи, стиснул стальными пальцами, не давая двинуться с места.

— Не делай этого, остановись, — шепнул он на ухо Браво. — Я предупреждал, этого человека легко вывести из себя, и тогда он очень опасен.

Вслух Калиф произнес:

— С чего ты взял, что я кого-то выгораживаю? Я сотни раз преломлял с тобой хлеб, я знаю твоих детей с пеленок, я всегда советовался с тобой. Мы ведь друзья, Картли. Друзья.

— Тогда брось защищать американца.

— Так ведь ты убьешь его, — горестно заметил Калиф.

— Он обнажил оружие в моем доме. Он нанес мне смертельную обиду.

— Вы были друзьями с его отцом.

— Декстер Шоу мертв. Все наши взаимные обязательства умерли вместе с ним.

— А как же орден… принесенные тобой клятвы?

Картли махнул рукой.

— С меня довольно всех этих людей. Хватит.

— Тогда просто позволь ему уйти, — сказал Калиф. — Смерть сына Декстера Шоу — тяжкое бремя для души.

— Отпусти его и отойди, — просто ответил Картли.

Калиф повиновался, успев только шепнуть Браво:

— Убери кинжал в ножны и молчи… молчи.

И Браво молча ждал. Их окружила звенящая тишина, суматошный гомон базара стих, точно его и не бывало. Немигающие глаза Картли смотрели на Браво, он отвечал тем же. Воля схлестнулась с волей в безмолвной яростной схватке.

Очень медленно Браво вытащил кинжал, не вынимая его из ножен, и протянул вперед, словно совершая жертвоприношение, чтобы умилостивить Картли или его бога.

— Пытаешься купить меня, — сказал Картли. — Как это по-американски.

— Этот кинжал бесценен, — ответил Браво. — И он ваш.

Картли с беспредельной грустью покачал головой.

— Нет, хранитель. Он еще понадобится тебе там, куда ты направляешься.

Браво опустил кинжал.

— Теперь иди, — сказал Картли.

Браво повернулся, увидел, что Калиф не тронулся с места. Он один покидал этот дом, один отправлялся на улицы Трапезунда. Сыновья Картли расступились, пропуская его.

Браво не успел еще отойти от них, когда услышал за спиной голос Картли:

— Молись, хранитель. Молись тому богу, в которого веришь, потому что иначе тебя ничто не спасет.

Глава 25

Браво сидел в том же самом кафе в квартале Ортахисар, где они встречались с Калифом, надеясь, что рано или поздно тот вернется. В помещении пахло сигаретным дымом и кошачьей мочой, но кофе здесь варили крепкий и вкусный. Браво сидел за маленьким столиком возле окна, откуда были превосходно видны ярко освещенные ущелья — главные артерии старого города. Он подумал, что не смог бы долго находиться ни в одном из районов нового города — грубой, уродливой раковины вокруг жемчужины древнего Трапезунда. Как хотелось бы ему пройтись по старинным улицам, слыша царственные звуки трапезундского наречия, наблюдая, как заходят в залив огромные, величественные корабли из Флоренции и Венеции, Кадиса и Брюгге… вот на них уже грузят невиданные иноземные товары с изобильных городских складов… а вдалеке, у самого горизонта, маячат черные паруса пиратского судна сельджуков.

Браво вытащил мобильный телефон и хотел набрать номер Джордана, но остановился. Джордан был его ближайшим другом. Браво уже просил его о помощи и получил ее с лихвой, однако теперь ситуация становилась все более опасной, и вовлекать Джордана больше не стоило. Браво не хотел рисковать чужими жизнями, тем более — жизнью лучшего друга.

Он устало опустил голову на руки. Если бы можно было все изменить, хотя бы просто перевести стрелки часов назад! Он увидел себя на углу Шестой Авеню, отца, переходящего улицу… Если бы я пошел тогда за ним, остановил его! Впрочем, что бы это дало? Задержку, небольшой выигрыш во времени… и только. Горькая, удручающая мысль. Браво почувствовал себя абсолютно беспомощным, — шестеренкой в огромном неумолимом механизме…

— Едем к деду, Браво.

Он поднял глаза, увидел загорелое лицо отца. Они были в их доме в Гринвич-виллидж.

— Я знаю, что ты не хочешь ехать.

— Откуда ты знаешь?

— Ну, это очевидно. Ты только что предложил маме помочь вытереть посуду.

Девятилетний Браво отложил кухонное полотенце. Он понимал, что отец шутит, но ему было не до смеха.

Декстер опустил руку на плечо сына.

— Дедушка хочет видеть тебя, он спрашивал о тебе сегодня утром.

— А Джуниора он повидать не хочет? — поинтересовался Браво. Все-таки вместе и в несчастье веселее, подумал он.

— Джуниор не очень хорошо себя чувствует.

Браво знал, что это неправда. Несколько недель назад он нечаянно услышал обрывок разговора родителей. Они решили, что Джуниор еще слишком мал для поездки в дом престарелых. Из-за этого Браво разозлился еще больше.

Дорога была неблизкая, но Браво показалось, что они просидели в машине всего несколько минут. По шоссе с громыханием мчался бесконечный поток машин с прицепами, заводские трубы изрыгали едкий дым, в воздухе пахло то ли горелыми шинами, то ли кошачьей мочой, так что ему пришлось поднять стекло, чтобы не дышать этой вонью.

Дом престарелых — затерянное среди бесконечных пригородов штата Нью-Джерси красное кирпичное здание в колониальном стиле — живо напоминал так блестяще описанные Диккенсом неприветливые лондонские общественные строения. Сидя на заднем сиденье, Браво слушал, как постепенно стихает стук разгоряченного мотора, стального сердца машины. Наконец наступила тишина. Противно сосало под ложечкой. Не двигаясь, Браво молча смотрел прямо перед собой.

— Браво? — Декстер уже был снаружи. Он распахнул заднюю дверь и протянул сыну руку.

Браво, смирившись, ухватился за протянутую ладонь, и они вместе пошли по бетонной дорожке к входной двери. Перед тем, как взяться за дверную ручку, Декстер посмотрел на Браво и сказал:

— Ты ведь любишь дедушку, да?

Браво кивнул.

— Это все, что ты должен помнить. Ладно?

Он кивнул еще раз, молча — опасаясь, что иначе не сдержится и ляпнет что-нибудь ужасно грубое.

Запах внутри был ужасающий. Как всегда, Браво попытался задержать дыхание, но это, конечно, помогло ненадолго. От первого же глотка воздуха его чуть не вырвало, он с трудом справился с подступившей к горлу дурнотой.

Они нашли Конрада Шоу на застекленной террасе, залитой ярким солнечным светом. Здесь было очень влажно, в многочисленных кадках цвели роскошные тропические растения. Как обычно, дед приказал отвезти его кресло как можно дальше от прочих пациентов. Он почти полностью облысел, хотя еще десять лет назад был обладателем роскошной седой гривы, которой чрезвычайно гордился. Тонкая кожа, рябая, как яйца дрозда, изрезанная глубокими морщинами от старости и болезни, обтягивала череп так плотно, что, казалось, уже слилась с костью, постепенно приобретая тот же оттенок. Когда-то он был крупным, сильным человеком, решительным, даже безрассудным, неимоверно энергичным, смеявшимся громогласным, заразительным смехом…

Но однажды все разом закончилось. Инсульт подкосил его. Сердце больше не могло работать самостоятельно, пришлось поставить электронный стимулятор. Отнялись ноги и вся правая половина тела. Черты лица пугающе исказились, словно под действием колоссальной, неземной силы тяжести.

Дед так и не смог принять своего нового состояния. Из его глаз ушла вся радость. Если он и был доволен приездом внука, понять это было невозможно. Он посмотрел на Браво здоровым глазом, больно стиснул его пальцы здоровой левой рукой. «Тиски смерти» — это выражение пришло в голову Браво несколькими часами позже, когда он разглядывал образовавшийся синяк.

— Как дела, дедушка?

— Где моя трубка, а, парень? Что ты сделал с моей трубкой?

— Я не видел никакой трубки, дедушка. — Браво вытер платком полоску слюны, стекавшей по щеке деда из потрескавшегося уголка губ.

— Не смей! — Конрад дернулся и схватил Браво за руку твердыми, как стальные пинцеты, пальцами. — Ты сломал ее, верно? Нарочно напакостил, скверный мальчишка!

— Отец, Браво не брал твою трубку, — вмешался Декстер, мягко высвобождая руку сына. — Ты сам потерял ее в прошлом году.

— Как же, потерял! — фыркнул Конрад. — Ее стащили, и мне прекрасно известно, кто это сделал!

Декстер на секунду прикрыл глаза, и Браво почти наяву услышал, как он считает про себя до десяти, чтобы успокоиться.

— Забудь ты про эту трубку, отец, все равно ведь тебе запретили курить. — Декстер улыбнулся и самым что ни на есть примирительным тоном продолжил: — Я знаю, ты рад видеть Браво, ты ведь просил сегодня утром привезти его.

— Сегодня утром я просил еще и кофе с молоком, — раздраженно отрезал старик. — Думаешь, я его получил? Черта с два! Чего еще ждать в этой треклятой вонючей дыре, почему-то гордо именующейся домом!

Каждый раз, встретившись с сыном, Конрад принимался умолять его о смерти. И Декстер начал брать с собой Браво. При мальчике старик не решался заикнуться об этом.

Но Браво остро чувствовал, как может чувствовать только ребенок, что дед не хочет жить, и это пугало его гораздо больше, чем вид внезапно поразившей Конрада немощности. Браво ненавидел это место, куда его привозили против воли, где он вынужден был смотреть на больных, увечных стариков, когда-то бывших жизнерадостными и сильными людьми, ненавидел ощущение близости смерти, хотя даже не понимал пока, что такое смерть.

— Я не хочу больше туда ездить, — сказал Браво по дороге домой.

— Ты каждый раз так говоришь, — ответил отец добродушным, почти веселым тоном, словно они обсуждали что-то забавное.

— На этот раз я серьезно, пап. — Браво старался говорить как можно убедительнее.

— Дедушка не имеет в виду ничего из того, что говорит. Это все напускное. На самом деле он всегда рад тебя видеть.

Браво отвел глаза и принялся смотреть в окно.

— В чем дело, сынок?

Он молчал.

— Ну же, Браво, — сказал Декстер, — ты можешь все мне рассказать, сам знаешь.

— Я… не хочу умирать.

Декстер бросил быстрый взгляд в зеркало, в глазах мелькнула отеческая нежность.

— Ты не умрешь, Браво. Ты будешь жить еще очень, очень долго.

— А дедушка — нет.

— Тем более стоит видеться с ним как можно чаще. Я хочу, чтобы ты помнил…

— Что? Что помнил? — крикнул Браво. Его охватила неожиданная злость, порожденная огорчением и страхом. — Живой скелет из ночного кошмара?

Декстер нажал на гудок, перестраиваясь в крайний ряд, свернул на обочину и остановил машину. Повернувшись к сыну, он сказал:

— Не имеет значения, как сейчас выглядит твой дед. Внутри он все тот же человек, каким был когда-то. На его счету много славных дел, и он заслуживает внимания и уважения…

— Не думаю, что он внутри все тот же, — выпалил Браво, ясно видевший правду глазами неискушенного ребенка.

Декстер замолчал. Облокотившись на руль, он отвернулся к окну и некоторое время просто смотрел на проносящиеся мимо автомобили. Мотор работал на холостом ходу, машина едва заметно подрагивала.

— Ты прав, — наконец проговорил Декстер со вздохом. — Я пытался бороться с этим, но… Он действительно уже не тот, кем был. Он раздавлен, совершенно раздавлен…

Первый раз в жизни Браво видел, как отец плачет. Первый — но, увы, не последний.

Он положил руку на плечо отца.

— Все в порядке, папа.

— Нет, Браво, не все в порядке. Я не должен был таскать тебя туда каждую неделю. Я думал только о себе…

— Послушай, пап…

— Он был для меня всем. Видеть его в таком состоянии… — Декстер покачал головой. — Такова жизнь, Браво, она диктует нам свои условия. Приходится принимать их достойно, как подобает мужчинам…

— Значит, так и будет.

Декстер взглянул на сына.

— В смысле, мы ведь с тобой команда, да? — Девятилетний Браво храбро улыбнулся отцу. — Мы ведь мужчины, верно?

Браво открыл глаза. Образ отца рассеялся, словно унесенный прочь дуновением прохладного ветра. Смеркалось, серо-голубые тени удлинялись, заползая на стены домов. Калиф так и не появился, и Браво понял, что ждать его здесь бесполезно. Недопитый кофе остыл. Браво заказал еще одну чашку и попросил принести что-нибудь поесть.

— Только не pulpo, пожалуйста, — сказал он официанту. Осьминогами он был сыт по горло.

Зря он затеял драку с Картли. Мысль о собственном неблагоразумии терзала Браво. Но он совершенно ничего не мог с собой поделать. Иногда ситуация выходит из-под контроля, и остается лишь пытаться сделать хорошую мину при плохой игре. Принимая условия достойно, как подобает мужчине…

Принесли дымящийся кофе. Браво сделал глоток и немедленно обжег кончик языка. Поставив звякнувшую чашку на блюдце, он позвонил Эмме. В Нью-Йорке было на восемь часов меньше. Вообще говоря, сестра могла еще спать в такое время. Но Эмма отозвалась сразу, и голос у нее был совсем не сонный.

— Боже мой, Браво, куда ты пропал? Я пыталась дозвониться до тебя несколько часов кряду!

— Видимо, я был вне зоны доступа. Послушай, я нашел предателя.

— Нашел предателя? Кто это?

— Паоло Цорци. Теперь он мертв.

— Цорци? — Тишина длилась несколько мгновений. — Не уверена.

— Как это — не уверена? Его имя было в составленном отцом списке подозреваемых. Отец Мосто показывал мне его в Венеции.

— Ох, Браво! Так ведь этот список был уловкой отца, намеренной дезинформацией, он составил его специально для рыцарей, на случай, если им станет известно о его догадках!

Браво выпрямился на стуле.

— Эмма, ты шутишь?!

— Да ты сам подумай! Это же наш отец. Неужели он стал бы вот так разбрасываться настоящим списком подозреваемых, даже не зашифровав его?

Браво почувствовал, как кровь ударила в виски.

— Но Цорци… он силой увез меня, держал под охраной… И ты утверждаешь, что он не был предателем?

— Нет, Браво. Я говорю лишь, что не уверена. Единственный список подозреваемых существовал в голове у отца.

— Но ты ведь помогала ему. Ты была в курсе его дел. Он подозревал Цорци?

— Сначала — да, но…

В желудке у Браво заворочался тяжелый ледяной ком.

— Что значит — «сначала»?

— Где-то за месяц до гибели отец велел мне прекратить работу, которой я занималась по его просьбе, чтобы помочь ему вычислить предателя.

— Почему?

— Именно это я у него и спросила. Отец ответил только, что добрался до сути и теперь справится сам. Я умоляла его позволить мне помочь, но он был непреклонен. Ты же знаешь, каким он мог быть упрямым.

Уж кто-кто, а Браво хорошо это знал…

— Но почему же отец отключил тебя от этого дела?

— Я перебрала с десяток версий, но все они выглядят неубедительно.

— А что, если неожиданно появился новый подозреваемый? Из круга близких отцу людей.

— Если и так, почему он…

— Кто-то, о ком он не хотел тебе рассказывать. Не хотел, чтобы ты узнала, как они с ней близки…

— С ней?

— Дженни Логан, страж. Ничего удивительного, что отец подозревал Цорци, если предатель был среди его людей. Возможно, она намеренно подкидывала отцу ложные улики, ведущие к Цорци. Однако вряд ли ей удавалось долго обманывать его. Думаю, отец приставил ко мне Дженни в надежде, что рано или поздно она потеряет терпение и выдаст себя. Так и произошло.

— Не знаю, Браво, это означало бы подвергнуть тебя слишком большой опасности…

— Отец тренировал меня в расчете на такие опасности.

— И все же это была бы чересчур рискованная игра, тебе не кажется?

— Ставки высоки, Эмма, ты и сама прекрасно знаешь. — Он немного помолчал, размышляя. — Чем именно ты занималась перед тем, как отец велел тебе прекратить расследование?

— Однообразной рутинной работой. Просматривала файлы с расшифровкой отчетов лондонской разведслужбы ордена. Честно говоря, я не вполне понимаю, зачем отцу вообще это понадобилось.

— Я тоже, — сказал Браво. — Но ты же понимаешь, если он это делал, причина была. Ты не могла… не могла бы как-то…

— Имеешь в виду, что теперь я не могу просматривать файлы? Ох, Браво, я ведь хотела сразу же сказать тебе, но ты совершенно сбил меня с толку невероятными новостями. Зрение частично ко мне вернулось.

— Эмма, да это же потрясающе! — радостно воскликнул он.

— Пока я вижу только одним глазом, и, честно говоря, так себе, особенно вдаль. Врачи не знают, чего ждать дальше, возможно, полностью зрение так и не восстановится. Но читать с экрана я худо-бедно могу, особенно при помощи громадной лупы, которую изготовили по моему заказу.

— Значит, ты можешь продолжить просматривать отчеты.

— Но это же так ску-учно… — протянула Эмма наигранно капризным голосом.

— Послушай, я обнаружил, что отец вплотную интересовался деятельностью фундаменталистов на Ближнем Востоке. В Лондоне многие из них проходят учебу и тренируются, этой традиции много лет. Может быть, поручение отца и выглядит скучным, но за ним может скрываться что-то очень серьезное.

— Ладно, ладно, ты меня уломал. Но обещай, что будешь чаще звонить. Где ты сейчас, кстати говоря?

— Я предпочел бы не отвечать.

Эмма рассмеялась.

— Ну и ну, ты начал разговаривать, как папа.

— Займись этими файлами.

— Хорошо. Береги себя.

— Да. Я люблю тебя, сестренка.

Он убрал телефон. Принесли ужин, и Браво принялся пережевывать пищу, механически, не чувствуя вкуса. Голова гудела от услышанных новостей. Эмма, Дженни… Он не знал, плакать или смеяться.

На город спускались сумерки. Вдоль берега выгнувшейся полумесяцем бухты Трапезунда ветер гнал по мелководью полосы пенных барашков. Лодки тихо покачивались на волнах, словно переворачивающиеся с боку на бок во сне дети. Деймон Корнадоро завернул за угол улицы в самом сердце Старого Города и направился прямиком к магазину ковров Картли. Он получил приказ и, как верный солдат, собирался выполнить его наилучшим образом. Он преуспеет. В этом безумном мире все менялось ежесекундно, но его навыки и опыт оставались при нем, и за это Корнадоро был благодарен судьбе. В себе он был полностью уверен. Он не испытывал страха, как остальные, просто не понимал, что это такое, — с того самого дня, как на спор сунул руку в огонь уличного костра в Венеции. Ему было тогда шестнадцать, но улица уже стала для него родным домом. Принадлежа к одной из благородных семей, Case Vecchie, он предпочитал дворцам трущобы. Когда ему бросили вызов, он, отвернувшись, закатал рукава рубашки и замер, потирая руки. Со стороны казалось, что он мысленно готовится к мучительному испытанию. Собственно, он и в самом деле готовился, только немного иначе, чем полагали зрители: тщательно смазывал правую руку колесной мазью.

Все это время он не переставая хвастал, подзуживая окружающих заключать пари и все выше поднимая ставки. Старый надежный способ сбить людей с толку, отвлекая внимание от главного. Закончив, он молниеносно — кругом только охнули — сунул руку по локоть в пламя и держал так по меньшей мере полминуты. Вытащив руку, он поднял ее над головой, торжествующе хохоча над изумлением, написанным на лицах, после чего, довольный, обошел присутствующих, собирая выигрыш.

Приближаясь к лавке Картли, Корнадоро не чувствовал ни малейшего беспокойства, только страстное желание поскорее приняться за дело. Камилла предупреждала его, что Картли недооценивать не стоит; что ж, он это учел. Он давно понял, что зря Камилла предупреждать не будет.

Ирема, юная дочь Картли, не ушла домой, как приказал ей строгий отец. Смешавшись с толпой, она осталась поблизости от магазина, то подбираясь ближе, то отходя чуть дальше, наблюдая, как постепенно выходит из себя ее отец, разговаривая с Браво. Корнадоро заметил девушку и обратил внимание на ее странное поведение. Нужно будет иметь в виду… Наконец Ирема решила, что пора отправляться восвояси. Они с Корнадоро поравнялись на улице и разошлись в разные стороны.

Один из братьев Иремы стопкой складывал выложенные на прилавок перед магазином небольшие ковры, чтобы унести их внутрь на ночь.

— Мы уже закрываемся, — сказал он, не поднимая головы и не прерывая работы. — Пожалуйста, приходите завтра утром.

— Я должен поговорить с Михаилом Картли.

Юноша поднял глаза.

— Должен?

— Я проделал длинный путь, чтобы с ним повидаться. Длинный путь с острова Родос.

Услышав последнее слово, молодой человек замер. Что-то мелькнуло в его глазах, — что именно, понять было трудно. Страх, изумление? Возможно, и то, и другое… Неудивительно: Родос испокон веку был цитаделью рыцарей святого Клемента. Корнадоро был вполне удовлетворен такой реакцией.

Юноша отложил ковер в сторону.

— Пожалуйста, подождите здесь.

Повернувшись на пятках, он скрылся внутри магазина. На улицах один за другим зажигались желтые, как зубы старой дворняжки, тусклые фонари, превращая стекла темных витрин в огромные незрячие глаза.

Михаил Картли появился на пороге магазина и с минуту пристально разглядывал нежданного гостя. Наконец он шагнул в дорожную пыль.

— Чем могу помочь?

— Думаю, скорее это я могу помочь вам.

Корнадоро двинулся было к двери, но Картли остановил его, подняв руку.

— Оружие отдают хозяину дома. Колющий кинжал, я полагаю.

Корнадоро добродушно рассмеялся.

— Я поражен, Картли. Ваша интуиция бесподобна.

Он вытащил тот самый клинок, которым перерезал горло отца Дамаскиноса, и протянул рукоятью вперед. Картли кивнул, и его сын принял кинжал.

— Его вернут вам в целости и сохранности, когда вы покинете мой дом.

Корнадоро слегка подался вперед и вниз в ироническом поклоне, а затем вытащил небольшую жестяную коробочку и протянул ее Картли.

— Что это?

— Подарок, — ответил Корнадоро, — от одного ценителя другому.

— Откройте ее, будьте добры, — приказал Картли.

— Разумеется. С удовольствием. — Корнадоро щелкнул изящным замочком и откинул крышку жестянки. В воздухе поплыл тонкий аромат.

Картли распахнул глаза.

— Бай-жи Гуан!

Корнадоро кивнул.

— Гребешок Белого Петуха, прямиком со склонов одной из четырех гор Вуй-Ю.

— Очень редкий сорт… очень дорогой, — сказал Картли, беря в руки металлическую коробочку.

Корнадоро пожал плечами.

— Если хотите, — я знаю, где можно без проблем достать еще.

Про себя он широко улыбался. Камилла в очередной раз оказалась права. Прямое попадание.

— Идемте, — сказал Картли.

Они направились в глубь магазина. Помещение освещалось масляными лампами, мягкий свет заливал разложенные по полу и украшавшие стены великолепные ковры. Сын Картли принес кофе. Ни чая, ни еды гостю не предложили. Следовательно, понял Корнадоро, это нейтральные переговоры. Хозяин пока не знал, чего ждать от посетителя, и не решил, какие действия предпримет он сам.

Корнадоро опустился на стопку сложенных один на другой тебризских ковров, принял из рук юноши чашку черного кофе без сахара. Отхлебнув немного, он отставил чашку. Так же поступил и Картли. Его сын отошел от них, но остался стоять поодаль, набирая сообщение на мобильном телефоне.

— Вы меня знаете? — спросил Корнадоро.

Картли кивнул.

— Деймон Корнадоро. Рыцарь святого Клемента.

— Не совсем так. Я никогда не приносил формальных клятв ордену.

Картли склонил голову вбок.

— Хотите сказать, что я ошибаюсь, что вы не работаете на рыцарей?

— Время от времени, — признал Корнадоро. — Однако, вообще говоря, я работаю сам на себя.

— Значит, мы с вами похожи. С сегодняшнего дня я больше не связан с орденом.

Корнадоро заинтересовался. Впрочем, он собственными глазами видел их перешедшую в рукоприкладство ссору с Шоу. Если бы не это, такая резкая перемена в Картли показалась бы ему подозрительной.

— На смену одной дороге приходят другие, — сказал Картли. — Говорят, вас тренировал Черри Бейтман.

Корнадоро склонил голову.

— Я выбрал дорогу, на которой мы с ним встретились. Или, возможно, выбирал он.

— Бейтман — американец.

— Я венецианец, а вы — грузин. Ну и что?

— По всему миру поднимает знамена национализм. Источник силы, несравнимый ни с каким другим. — Картли впился в Корнадоро проницательным взглядом. — Полагаю, вы это прекрасно понимаете.

— Черри Бейтман — американец только по рождению. Он гражданин Италии, от Америки он отрекся, как и от собственного сына Доновара, оставшегося в Штатах.

— Это меняет дело.

— Разумеется. Важно уметь видеть вещи такими, как они есть, не доверяя первому беглому впечатлению. — Корнадоро развел руками. — Вы и Бейтман. Конечно, я могу ошибаться. — Он улыбнулся точно выверенной улыбкой. — Все мы ошибаемся. Но, если я все же прав, позвольте коротко описать суть дела. Время, проведенное в Венето,[51] может оказаться исключительно продуктивным и, возможно, пойдет на благо Грузии…

— Что же… что же вы хотите получить взамен?

— Информацию. — Корнадоро, расслабившись, улыбнулся. Чутье безошибочно подсказывало ему, что наживка проглочена, — закинутый крючок явственно дернулся… — Информацию о Браверманне Шоу.

Глава 26

Когда мусульманин говорит: «В геометрии нам является Бог», — он вкладывает в свои слова буквальный смысл. Аль-Бируни, арабский математик, живший в первом веке нашей эры, систематизировал имевшиеся знания по геометрии, которую назвал «геодезией». Он полагал, что основанная им дисциплина одновременно является и естественнонаучной, и религиозной, так как рассматривает соотношение материи и формы с пространством и временем.

Величественное здание Мечети Зигана, состоящее из островерхих арочных конструкций теплого медового оттенка и напоминающее фантастический пчелиный улей, полностью соответствовало всем священным канонам Аль-Бируни, хотя и было перестроено когда-то из византийского собора. Возле одной из стен действительно располагалась винтовая лестница, ведущая на минбар — кафедру для проповедей под самым куполом. Высеченные из какого-то черного дерева — возможно, эбенового — ступени были отполированы до блеска и сверкали, как стекло.

Некоторое время Браво стоял и смотрел на лестницу. Особенная акустика позволяла отчетливо слышать даже тихий шепот у противоположной стены огромного помещения. Он видел всех посетителей мечети. Опасности, похоже, не было. Браво почувствовал, как проникает в душу глубокое, умиротворенное спокойствие, словно он плыл в прозрачной голубоватой воде, отрешившись от всех мирских забот.

Людей вокруг было немного. Откуда-то доносилось мелодичные звуки молитвенного песнопения, приглушенные расстоянием, удвоенные и утроенные эхом под сводами мечети. За спиной Браво открылась дверь, и он сразу же напрягся. Нужно было встать так, чтобы видеть входящих и выходящих! Слишком поздно. Двое худощавых, смуглых и бородатых людей тихо прошли мимо, так близко, что Браво уловил исходящий от них слабый запах. Плечом к плечу они удалились по проходу. Мнимая опасность миновала.

Глубоко вздохнув, Браво пересек мечеть, миновав три одинаковые стрельчатые арки, и остановился у основания изящной черной спирали. Он стоял неподвижно, как изваяние, низко опустив голову, словно готовился к молитве. На самом деле он обдумывал второе слово из последнего послания отца. Пурпур. Один из геральдических цветов. В средневековой Англии в отсутствие нужного красителя пурпурный цвет передавали штриховкой, и линии в этом случае шли по диагонали слева направо и сверху вниз… или, в геральдической терминологии, из левого верхнего угла щита в правый нижний угол.

Следующий шифр располагался в основании лестницы.

Джордан следил за матерью. Это был интересный опыт, заставивший его задуматься: следила ли она когда-нибудь за ним? В данный момент Джордан был готов побиться об заклад, что следила, и не раз. Через линзы мощного бинокля он увидел, как Камилла перешла через улицу, на которой располагался ее отель. Как всегда, одета она была с безукоризненным вкусом: английская блузка в тонкую полоску, желтая льняная юбка, подчеркивающая красоту длинных, стройных ног. Она скользнула в кабину обшарпанного грузовика. За рулем сидел Деймон Корнадоро — ее любовник и соучастник заговора.

Джордан подавил почти непереносимое желание взять пистолет у одного из своих людей, выбраться из минивэна с затемненными стеклами и дойти по улице до грузовика. Он постучит в окно со стороны водителя, Корнадоро опустит стекло, и выстрел в упор размозжит ему голову. Он представил Камиллу… модная блузка и юбка залиты кровью, запачканы выбитыми мозгами, безупречный макияж испорчен… Уж тогда-то она наконец заговорила бы с ним по-другому…

Зазвонил телефон.

— Американец хочет вас видеть, — прожурчал в трубке голос Спагны.

— Могу себе вообразить.

— Он просто потрясен.

— Его можно понять, — заметил Джордан, по-прежнему неотрывно следя за парочкой в грузовике. Рядом с ним перед радиопередатчиком сидел в наушниках один из его рыцарей. — Передай, что я встречусь с ним. В свое время. И еще: в знак его верности мне нужен залог.

— Что-то, что для него важно.

— Его дочь. — Джордан жестом приказал рыцарю передать ему наушники. — Скажи ему, что я о ней позабочусь, оплачу все расходы на лечение, — все, что потребуется.

— Он спросит, на какой срок.

— Пока я не сочту возможным ее вернуть.

Спагна хихикнул в трубку.

— Американец просто взбесится.

— Напротив, думаю, он будет удручен в еще большей степени, чем сейчас. Его это просто раздавит.

Джордан убрал телефон, взял из рук рыцаря наушники и надел их. Теперь он слышал каждое слово Камиллы и Корнадоро. Разоблачая себя, они заодно предоставляли ему самую последнюю информацию о Шоу. Параболический микрофон, заброшенный человеком Джордана в окно грузовика, работал превосходно.

Рассматривая лестницу, Браво исподтишка наблюдал за входом, бросая взгляд на двери каждый раз, когда кто-то входил или выходил. Каждый раз его сердце испуганно подпрыгивало. Браво беспокоила не только мысль о рыцарях. Он понимал, что после ссоры с грузином ему нужно опасаться и вассалов Картли. Браво обидел его. Пусть Картли позволил ему уйти живым и невредимым, — он мог в любую секунду передумать, приказать найти Браво и убить его. Несомненно, Картли обладал достаточной для этого властью и авторитетом. Выполнять приказ без колебаний кинутся не только его сыновья, но и любой из его людей.

Браво опустился на колени у основания тускло поблескивающих ступеней. Никогда он еще так отчетливо не ощущал своего одиночества в совершенно чужом, враждебном окружении. Что касается рыцарей, тут у Браво, как ему казалось, уже развилось подобие шестого чувства, но люди Картли… он подозревал любого посетителя мечети, слишком медленно прошедшего мимо, немного дольше задержавшего на Браво взгляд, любого, кто, отведя глаза, торопливо отворачивался и спешил прочь. Единственное, что оставалось Браво в сложившихся обстоятельствах, — не останавливаясь, двигаться дальше. Если он позволит себе сбавить скорость, — он покойник.

Глубоко внизу, под толщей этого пола, лежали руины древней империи — могучие корни давно мертвого дерева, до сих пор пронизывающие скалы. Браво слышал бормотание священников, читающих молитвы на трапезундском наречии, видел императора в белых шелковых одеждах, золотых имперских орлов, усыпанную драгоценными камнями царскую митру, верных воинов из рода Кабаситов по обе руки от правителя, приветственно поднятые церемониальные мечи…

Движение справа привлекло его внимание. Не поворачивая головы, он краем глаза наблюдал, как двое тех самых худых и бородатых мужчин опустились на молитвенные коврики у противоположной стены мечети, чуть ближе к входу, чем он, и прижались лбами к пестрому ворсу. Теперь они выглядели еще мрачнее, чем раньше. Ковры переливались в свете ламп яркими, глубокими оттенками. Что-то было не так, и это «что-то» лежало буквально на поверхности, но Браво никак не мог понять, что именно он упускает. Что происходит?

Он ощутил легкое покалывание у основания шеи; оно спускалось все ниже, ядовитой змей ползло по позвоночнику. Ловушка, где-то рядом ловушка, он слышал лязг смыкающихся огромных челюстей… Он оглянулся. Все спокойно.

Нужно как можно быстрее разобраться со следующим шифром и выбираться отсюда, решил Браво. Опустив глаза, он принялся рассматривать мозаичный пол в основании лестницы. На первый взгляд никаких отличий от узора, повторяющегося по всей мечети. Браво наклонился ниже. Различия все же были. Одна зеленая плитка заменена голубой. Восемь красных подряд, а в других местах они уложены по четыре… Кое-где вместо оранжевых плиток были белые. Браво всмотрелся и понял, что эти небольшие аномалии ограничены прямоугольником, причем в точности такого же размера, как вписанное в полукруглую апсиду изображение Златоглавой Богородицы, называемое так из-за позолоченного покрова Девы Марии.

Три замены цвета: красный, синий, белый. Браво вытащил значок с изображением американского флага, найденный среди прочих вещей на яхте в Вашингтоне. К этому времени он уже успел подробно рассмотреть значок и выяснил, что число звезд и полосок было неправильным.

Он поднял глаза. В поле его зрения появился человек в длинном одеянии с капюшоном, перепоясанный широкой полосой материи. Он разговаривал с двумя бородачами, прервав их молитву. Имам? Точно Браво не знал. Все трое выглядели мрачно, точно служители похоронного бюро при исполнении обязанностей. В облике священника было что-то знакомое… то ли в фигуре, то ли в походке, то ли и в том, и в другом… Браво рискнул и окинул его беглым взглядом, но в этот самый момент священник отвернулся. Капюшон надежно скрывал его лицо. В общем-то, Браво мог ошибаться.

Он вернулся к своему занятию, превозмогая тревогу. Найдя центр прямоугольника с измененным мозаичным рисунком, он отсчитал пять плиток наверх — число недостающих звезд на значке — и три вправо — число недостающих полосок. Плитка цвета желтой охры. Ничего интересного. Он попробовал другую последовательность: пять плиток наверх, три налево. Зеленая плитка. Снова ничего. Пять вниз, три направо. Черная плитка. Пять вниз, три налево. Коричневая. Ни одной красной, белой или синей, как он предполагал. И что теперь? Браво шевельнулся, его тень сдвинулась вместе с ним. Центр прямоугольника теперь был на свету. Взгляд Браво невольно снова притянула черная плитка. Он провел по ней пальцами. Она была не плоской, как остальные, а слегка выпуклой.

Почти касаясь лбом пола, наподобие набожных бородачей на молитвенных ковриках, Браво пристально рассматривал черную плитку. Ему показалось, что она изготовлена из другого материала.

Подцепив ногтем за край плитки, Браво неожиданно легко вытащил блестящий каменный квадратик. Он потер его поверхность подушечкой большого пальца, а потом поднес к полу. Пылинки поднялись с плиток, покрыв камешек тонким слоем. Статическое электричество.

Браво сделал это, чтобы подтвердить свою догадку. Он держал в руках кусочек гагата, черного янтаря, точнее, одной из его разновидностей, называемой здесь oltu tasi. С этим камнем работали монахи в мастерских Сумельского монастыря, расположенного в горах неподалеку от Трапезунда: его использовали в ювелирном деле и для изготовления декоративных предметов. Из образовавшегося на месте вынутой плитки небольшого углубления Браво вытащил тщательно сложенный много раз листок бумаги.

Краем глаза он уловил движение справа. Священнослужитель в длиннополой накидке, оставив своих вновь погрузившихся в молитву собеседников, определенно направлялся в сторону Браво. На ходу он поднял руку и откинул со лба капюшон. Браво удивленно прислушался. В мечети стояла неестественная тишина. Кроме него и этих трех посетителей, здесь никого не было. Неправдоподобно.

Священник вошел в косую полосу света, и Браво узнал его. Калиф! Зачем он беседовал с теми двумя людьми? На чьей он стороне? Трапезунд, казалось, принадлежал Картли, хотя это Калиф, а не он, был местным жителем.

Словно в подтверждение этой гипотезы двое бородачей поднялись с колен и принялись сворачивать молитвенные коврики. Свет снова заиграл на красочном узоре, искусно выполненном в сочных, ярких тонах. В одно мгновение ока Браво понял, что именно сразу насторожило его: ковры были шелковыми, чересчур дорогими и ценными. Их явно использовали не по назначению. Эти люди пришли в мечеть вовсе не для молитвы. Шпионы Картли, торговца коврами. Адем Калиф сделал единственный разумный выбор в сложившейся ситуации. Он выбрал Картли. Этого Браво и боялся. Теперь его преследовали не только враги, но и союзники, на чью помощь он должен бы был рассчитывать.

Браво повернулся и побежал, услышав, как кричит ему что-то вдогонку Калиф. Но он уже завернул за колоннаду — все звуки позади отрезало, как ножом, — и помчался к выходу. Бородачи бежали наперерез, намереваясь перекрыть выход.

Браво метнулся направо, налево, пытаясь сбить их с толку, но они неумолимо приближались. Бросив взгляд через плечо, он понял, почему: с другой стороны к дверям бежал Калиф в одеждах имама, снова что-то крича, но Браво не стал прислушивался. Он не даст себя одурачить. Нужно сосредоточиться на главном. Он обязан выжить, а сейчас это означало одно: вырваться из западни.

Огибать деревянную скамью не было времени, и Браво прыгнул через нее, но в последний момент зацепился носком ботинка за спинку. Извернувшись, он тяжело приземлился на ноги, запнулся, потеряв несколько драгоценных мгновений. Один из его преследователей, воспользовавшись этой заминкой, живой ракетой взвился в воздух и ударил Браво по пояснице. Браво упал на колени. Бородач потянулся вперед, намереваясь схватить его. Браво выкинул назад локоть и ударил противника по переносице. Брызнула кровь, бородач разжал пальцы, и Браво вскочил на ноги.

К нему подскочил Калиф, что-то крича, но Браво молча заехал ему кулаком в солнечное сплетение. Турок охнул и согнулся пополам. Браво перепрыгнул прямо через него и помчался дальше. Он миновал обрамлявшие вход колонны-близнецы, выскочил из дверей на лестницу и сбежал вниз по ступеням.

Оказавшись на свободе, окруженный синевато-серыми сумерками, он смешался с толпой и почти сразу же перестал ориентироваться в пространстве. Он позволил людскому потоку увлечь его прочь от мечети, словно балласт, сброшенный с корабля. Сейчас его не интересовало, куда именно он движется, главное — прочь от врагов. Плывя по течению, Браво смотрел на окружавшие его яркие краски, вдыхал запахи специй, крепкого кофе, опасений и тревог. День подходил к концу, люди вспоминали сегодняшние маленькие удачи и будничные поражения. Перекликающиеся ритмы нескольких языков и местного уличного жаргона врывались в уши боем ритуальных барабанов.

Блаженное ощущение затерянности в толпе быстро прошло, утекло песком между пальцев. Браво увидел невдалеке одного из бородатых преследователей, чуть дальше — второго. Тот зажимал перепачканным рукавом рубашки сломанный нос, пытаясь остановить кровь.

Заметили они его или еще нет? Этого Браво не знал, но двигались преследователи в верном направлении. Он резко свернул направо, выбрался из плотного потока людей. Конечно, несколько мгновений он был на виду, но ради того, чтобы оторваться от погони, стоило рискнуть.

Он шел теперь по узкой боковой улочке, подлаживаясь под темп прохожих, стараясь не сорваться на бег и шагать более или менее размеренно. Непростая задача, учитывая, что сердце у него колотилось как бешеное и в крови бурлил адреналин. Беспокойно оглянувшись, Браво увидел, как те двое вынырнули из толпы, точно акулы из морских волн, и безошибочно свернули на нужную улицу.

Браво шмыгнул в грязный темный переулок, где воняло тухлыми отбросами и креозотом. Залаяли, почуяв чужака, собаки. Браво увидел уставившуюся на него треугольную морду одной из них; подумав немного, дворняжка снова зашлась лаем.

Он упорно двигался вперед, мысленно приказывая себе не останавливаться, несмотря на терзавшие его сомнения в правильности выбранного маршрута. Ни магазинов, ни гостеприимных дверей, за которыми он мог бы искать спасения… Оглянувшись, он увидел, как скользнули в переулок темные тени, и тлеющие в груди угли страха взметнулись ярким пламенем. Это они! Браво услышал торопливые шаги. Кто же еще, как не его преследователи?!

Он споткнулся, удержал равновесие и ринулся вперед. Дальше улица круто поворачивала — ни дать ни взять спина сгорбленной старухи. Пробежав еще несколько метров, Браво остановился, как вкопанный. Прямо перед ним стоял Адем Калиф.

— Это может быть опасно, Камилла, — предупредила Дженни, когда они приблизились к дому Картли. — Скорее всего, до него уже дошел слух о том, что это якобы я убила отца Мосто.

— В этом случае ты можешь сказать ему, что священник был предателем, — невозмутимо сказала Камилла, — чтобы оправдать себя.

— Что? Незаслуженно очернить святого отца?

— Мы должны найти Браво, — ответила Камилла. — Если для этого потребуется солгать твоему знакомому насчет священника… думаю, не стоит даже раздумывать.

Она была абсолютно уверена в своей правоте и предельно откровенна. Сквозящая во всех поступках этой женщины стальная воля напомнила Дженни об Арханджеле.

— Можно подумать, отцу Мосто не все равно, — прибавила Камилла. — Он же мертв.

— Картли может не поверить мне.

— Поверит, если ты преподнесешь ему это должным образом. — Камилла подняла руку и легонько пробежала пальцами по волосам Дженни. — Я верю в тебя, Дженни. — Она улыбнулась. — Не тревожься. Какую бы историю ты ни рассказала, я поддержу тебя.

Дженни повернулась лицом к двери и постучала особенным образом, словно набивая сообщение морзянкой. Камилла автоматически взяла это на заметку, продолжая размышлять о том, как это все-таки забавно — изображать чувства перед людьми, которыми манипулируешь. Искусственные эмоции, причесанные, приглаженные. Они не могли запустить в твою плоть когтистые лапы, не могли причинить боль…

Дверь распахнулась, на пороге появился сам Картли, хмурый, с непроницаемым выражением на лице. Он провел их в маленькую сумрачную гостиную с тяжелыми шторами на окнах. Лампы освещали низкий потолок с многочисленными балками. Стены украшали великолепные шелковые ковры ручной работы, висевшие строго в ряд, словно картины в художественной галерее. Опустившись в кресло, Камилла с любопытством оглядывала комнату. Картли разлил по чашкам чай, горячий, крепкий, ароматный. Старенький чайный сервиз стоял на изумительном медном подносе ручной ковки. Из блюда с печеньем Камилла и Дженни взяли по одной штучке, — больше из вежливости.

Камилла намеренно уселась сбоку от Картли, чтобы иметь возможность исподтишка наблюдать за ним. Картли был главным человеком ордена в Трапезунде, городе, долгие годы не попадавшем в поле зрения рыцарей святого Клемента, и она была заинтригована. Он заявил Корнадоро, что покончил с делами ордена и теперь свободен от обязательств. А независимого бойца можно нанять. Камилла пригубила чай и откинулась на спинку кресла, рассматривая Картли, пока Дженни разговаривала с ним.

Хозяин дома занимал их светской беседой об обыденных вещах: погоде, городских достопримечательностях, местной кухне. Он перечислил рестораны, которые стоило посетить. Разумеется, он не спрашивал о цели их посещения, не интересовался, что им от него нужно. Картли, как ясно видела Камилла, был не из тех людей, что станут открываться первому встречному. Осторожность для него превыше всего. Такого человека нужно сначала выманить из его берлоги. Любого собеседника он сперва пристально изучает, точно поднявшееся из морских пучин к его ногам невиданное чудище.

С возрастающим интересом Камилла следила за ходом беседы. Она с удивлением отметила, что Дженни, несмотря на все свои страхи, прекрасно умеет разговаривать с уроженцами Востока. Камилла привыкла к тому, что американцы не способны должным образом общаться ни с азиатами, ни с европейцами. В большинстве своем они полагают, что те, кто не разделяет их собственные убеждения и не соблюдает привычные для них обычаи, не достоин ни внимания, ни уважения. Но Дженни вела себя совсем иначе. Камилла поняла, что недооценивала ее.

Картли, прикрыв глаза тяжелыми веками, изучающе поглядывал на Дженни. Он сидел совершенно неподвижно, грудь вздымалась и опускалась почти незаметно, так что трудно было понять, дышит ли он вообще.

— Я расскажу вам правду, — сказала Дженни. — В Венеции меня выставили убийцей отца Мосто. И я действительно виновна — виновна в том, что не сумела отразить атаку рыцарей, не смогла остановить их прежде, чем они убили священника.

Картли, который до этого момента слушал Дженни молча, подперев подбородок рукой, выпрямился в кресле.

— Значит, вы пришли сюда, чтобы рассказать мне правду. — Он сделал рукой неопределенный жест. — Но мы почти незнакомы. Чему же я обязан подобной честью?

— Вы — представитель ордена в Трапезунде.

— Поэтому теоретически мне можно доверять. Однако сдается мне, что нынче нельзя доверять никому, посвященный он или нет.

— Мне больше некуда идти. И нечего терять, — сказала Дженни.

Пауза.

— А этот отец Мосто…

— Честно говоря, я почти ничего о нем не знаю. Да это и неважно.

— Неважно? Человеческая жизнь…

— Поймите, — с силой проговорила Дженни, — не я и не Паоло Цорци предали орден, а Энтони Рюль. Он был лазутчиком рыцарей…

Картли сверлил Дженни пытливым взглядом.

— Паоло Цорци был вашим наставником, — он утверждал, а не спрашивал. — Трудно поверить в то, что учитель может обратиться против всего, чему сам же и учил, не так ли?

— Напротив, — ответила Дженни, — это было очень легко. Его поведение казалось крайне подозрительным.

— Да… действительно.

— Но предателем оказался Рюль. Безукоризненный выбор со стороны рыцарей. Он был ближайшим другом Декстера.

Картли промолчал. Лицо его оставалось непроницаемым, Дженни не могла даже предположить, о чем он думает. Наугад, не зная, чего ждать, она упорно продолжала:

— Главное сейчас — найти Браво до того, как его вычислят рыцари, и обеспечить его безопасность.

— Не понимаю, чем я могу помочь.

— Полагаю, вы встречались с Браво незадолго до нашего визита. Как и мне, ему просто некуда было больше идти в Трапезунде.

— Еще раз повторяю — не вижу, чем я могу вам помочь. Я больше не работаю на орден.

Дженни глубоко вдохнула, словно готовилась прыгнуть с обрыва в стремнину. Выпрямившись, она подалась немного вперед, в сторону Картли. Камилла увидела, как Дженни подобралась, на ее лице появилось выражение крайней сосредоточенности. Казалось, отказ Картли нисколько ее не смутил. Она собиралась добиться своего. Любой ценой.

— Позвольте, я расскажу вам о Браверманне Шоу, — сказала она. Картли, похоже, собирался возразить, но подавил первое побуждение и ничего не сказал.

Дженни принялась говорить, страстно и убежденно, и почти сразу же Камилла заметила, что Картли попался, точно мотылек в паутину. Он слушал молча, внимательно, завороженный неподдельным чувством, звучащим в словах Дженни. Камилла и сама ощущала то же самое.

Кто бы мог подумать? Дженни была уязвимым звеном в цепочке, тем рычагом, одним нажатием на который Камилла склонила чашу весов в свою пользу. Но только теперь она начала понимать, что столкнулась с действительно глубоким чувством. Прежде Камилла полагала, что для них с Браво это легкое романтическое увлечение, мимолетная влюбленность. Почти неизбежное последствие близости, порожденной необходимостью сражаться плечом к плечу. Сколько раз она сама переживала подобные пылкие, но скоротечные романы… Теперь же Камилла услышала правду из уст самой Дженни. С удивлением, отчасти даже с испугом, она поняла, что Корнадоро на этот раз оказался прав. Дженни была искренне и глубоко предана Браво, и ничто на свете не могло этого изменить.

Камилла сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. Что ж, это в корне меняет дело.

Картли, вероятно, чувствовал то же, что она, поскольку сказал:

— Поверьте, Дженни, я действительно не знаю, где сейчас Браверманн Шоу.

По лицу Дженни мелькнула тень какого-то чувства. Проницательный взгляд Камиллы успел ее перехватить. «Друг или враг?» — вот вопрос, который Дженни теперь задавала себе первым делом. Тот, кто не мог или отказывался помочь ей, становился врагом. Полутона исчезли, слишком много пришлось ей вынести за последнее время, слишком часто она сталкивалась с предательством. Теперь Дженни смотрела на Voire Dei совсем другими глазами, нежели прежде. «Это придется учесть, — подумала Камилла. — Девчонка растет на глазах…»

— Что ж, — сказала Дженни. — Тогда мне понадобится оружие.

— «Люгер»? Или, может быть, «витнесс»?

— Если он от «Танфоглио». Я предпочитаю итальянский вариант.

Картли улыбнулся так, словно Дженни успешно прошла тест.

— «Танфоглио» обойдется дороже.

— Плюс самые лучшие патроны, — только и сказала на это Дженни. — Тратиться, так с умом.

Браво замер в защитной стойке. Но Калиф не собирался нападать, он поднял обе руки ладонями вверх, демонстрируя мирные намерения.

— Я не намерен причинять тебе вред, Браво. Честное слово.

— А те двое, сзади?

— Они тоже.

— Черта с два. Это люди Картли!

— Совершенно верно, — признал Калиф. — Но Картли тебе не враг, как и я.

— Да вы не иначе как помешались! — Он сам чуть не сходил с ума, пытаясь следить одновременно и за Калифом, и за двумя приближающимися бородачами. — Я же оскорбил его, нанес ему смертельную обиду! Он жаждет моей крови!

Калиф качнул головой.

— Точно. Именно так дело и представляется всем, кто наблюдал за разыгравшейся между вами сценой.

В молчании Браво обдумывал услышанное. Давешняя бездомная псина крутилась вокруг них, — ни дать ни взять стервятник, поджидающий кровопролития, после которого будет чем поживиться! Один из бородачей поднял пустую бутылку и запустил в собаку, попав по ребрам. Дворняжка взвизгнула и убралась прочь.

— Кто-то наблюдал за нами? — спросил Браво.

— Именно поэтому Картли отказался последовать моему совету и пройти внутрь магазина. — Калиф робко улыбнулся. — Мне это все время не давало покоя. Более чем глупо обсуждать дела и устраивать разборки на людях. А Михаил далеко не глупый человек.

— Что верно, то верно, — признал Браво.

— Нам нужно поговорить более обстоятельно, — продолжал Калиф, — но, прошу тебя, давай выберем для этого место посимпатичнее!

— А как насчет этих… «Сияющих близнецов»?[52] — Браво мотнул головой в сторону застывших за его спиной бородачей.

Калиф перевел взгляд на эту парочку и обратно.

— Это телохранители, приставленные к тебе Михаилом. Картли велел им позаботиться о тебе. Я бы оставил все как есть. — Он пожал плечами. — Впрочем, полагаю, этот вопрос полностью на твоем усмотрении.

Браво помедлил, размышляя.

— То есть я могу в любой момент отослать их?

— Разумеется.

Он встретился взглядом с честными карими глазами Калифа.

— Хорошо. Идем.

Минут двадцать они кружили по базару и наконец остановились возле неприметной двери в обшарпанной стене. Мостовая под ногами была залита пивом, вокруг сновали, бойко стреляя глазами, ярко размалеванные девицы.

Дверь, когда-то давно выкрашенная зеленой краской, теперь поблекшей и облупившейся, открылась после первого же стука Калифа. Они прошли внутрь. Браво увидел типичный, судя по голливудским фильмам, опиумный притон пятидесятых: обои в красных тонах, канарейки в бамбуковых клетках, массивные медные кальяны возле роскошных мягких диванов, женщины в длинных переливающихся шелковых одеждах с высокими разрезами. На одной из стен висела картина — портрет обнаженной полногрудой женщины, полулежащей на диване в откровенной позе; по ее лицу блуждала пугающая улыбка хищницы.

Девушки в шелковых платьях не обращали ни малейшего внимания на четверых посетителей. Они неспешно переплывали из комнаты в комнату, напоминая Браво экзотических рыбок в декоративном пруду. Калиф кивнул появившейся откуда-то женщине постарше, со слоем пудры и косметики на лице никак не меньше дюйма толщиной. Она провела их в небольшую комнату, вышла и плотно прикрыла за собой двери.

На столике посередине комнаты стояли графин ракии, восемь бутылок пива, неразбавленный виски, несколько чистых стаканов. Браво и Калиф опустились на стулья. «Близнецы» остались снаружи, встав на страже по обе стороны двери.

Калиф вопросительно кивнул в сторону напитков, но Браво покачал головой.

— Михаил подозревал, что за тобой следят, — сказал Калиф. — Более того, он предполагал, что надежно и быстро вычислить шпионов можно только одним способом. Он разыграл свирепую ярость, будто бы всерьез вышел из себя. Я, ни о чем таком не подозревая, невольно стал участником спектакля, пытаясь примирить горячие головы. Хитрость сработала. Не прошло и часу с того момента, как ты покинул магазин, как к Картли явился человек. К тому времени я уже ушел, сопровождаемый одним из сыновей Михаила. Я решил, что его приставили ко мне, чтобы помешать встретиться с тобой…

Калиф вытащил мобильный телефон, нажал несколько кнопок и развернул миниатюрный аппарат цветным экраном к Браво.

— Снимок сделан сыном Картли. Узнаешь?

— Да. — Браво нахмурился. — Это Майкл Берио, его нанял мой друг для нашей охраны. Он встречал нас в аэропорту в Венеции…

— Боюсь, твоего друга одурачили, — и тебя тоже. Настоящее имя этого человека — Деймон Корнадоро. Он принадлежит к одной из Case Vecchie.

— Одна из двадцати четырех семей-основателей Венеции, — кивнул Браво. — Как и Цорци.

— Важнее то, что он работает на рыцарей святого Клемента. По сути дела, он их лучший наемный убийца.

— Боже всемогущий… И он в Трапезунде!

— Верно, и ищет тебя. Вот что рассказал мне Картли, когда его сын привел меня обратно в магазин.

Калиф открыл одну из бутылок с пивом, сделал большой глоток из горлышка и поставил бутылку обратно на стол.

— Браво, боюсь, то, что рыцари отправили за тобой этого человека, — плохо, очень плохо. Корнадоро умеет добиваться своего. Он умен, опытен, безжалостен и невероятно опасен. Эти качества он получил по наследству, они у него в крови.

— И этот человек сумел втереться в доверие к моему лучшему другу, отправившему его за нами из лучших побуждений! — Браво покачал головой и достал свой телефон.

Калиф схватил его за руку.

— Что ты делаешь?

— Звоню своему другу, Джордану. Я должен его предупредить…

— Как только ты это сделаешь, Корнадоро поймет, что разоблачен. Подумай, Браво — стоит ли звонить?

— Если он хотя бы вполовину так опасен, как вы утверждаете, — стоит.

— И что тогда случится, как ты думаешь?

Браво попытался оставить в стороне мысли о безопасности Джордана и сосредоточиться на том, что происходило в данный момент здесь и сейчас, в Трапезунде.

— Да… разумеется, вы правы, Адем. Рыцари просто подошлют ко мне другого наемника, неизвестно кого… так что его контролировать будет еще сложнее.

Калиф, казалось, был удивлен.

— Вообще-то мы с Картли имели в виду другое. Корнадоро нужно убрать. Контролировать его — это, знаешь ли…

— … Звучит пугающе. Согласен. Однако, убей мы его сейчас, эффект будет тот же, как если бы я позвонил Джордану. Рыцари охотятся за тайной, которую всю жизнь охранял мой отец, и только я могу вывести их на след. Смерть Корнадоро их не остановит.

— Определенно у тебя появился какой-то план. — Калиф откупорил графин и плеснул виски в два стакана. — Расскажи. В этом деле замешаны мы все.

Деймон Корнадоро нашел Ирему, дочь Картли, в клубе «Трапезундспор» в Ортахисаре. Свое название клуб получил в честь одной из самых знаменитых турецких футбольных команд и был соответствующим образом оформлен — стены украшали фотоснимки, знамена, вымпелы с автографами прошлых и настоящих звезд «Трапезундспора». Официантки носили в качестве униформы длинные футболки, доходящие до середины бедер. Из четырех огромных черных динамиков по углам зала неслось турецкое техно. Мерцающие экраны телевизоров демонстрировали наиболее яркие эпизоды футбольных матчей. В воздухе стоял крепкий запах пива и «травки».

Корнадоро устроился за барной стойкой и сделал заказ. Ирема со своими подружками сидела за круглым столиком в дальнем углу зала, по левую руку от входа. Они выпивали и смеялись, что-то обсуждая. Одна из девушек, полненькая, плосколицая, вскочила и принялась танцевать, а остальные, хохоча, хлопали в ладоши. Когда толстушка, раскрасневшись, вернулась на свое место, подружки подозвали официантку и угостили танцовщицу пивом. Все было очень невинно, и Корнадоро это не на шутку заводило.

Спустя час, опустошив три кружки пива, он поднялся на ноги, подошел к Иреме и очень учтиво пригласил ее потанцевать. Она подняла на него свои большие, темные глаза молодой косули, словно подозревая, что незнакомец над ней подшучивает, — возможно, побился об заклад с приятелями, и ее ответ принесет ему выигрыш — или, наоборот, лишит проигранной суммы. Но его лицо выражало только искреннюю доброжелательность, — красивое, мужественное и одновременно чувственное лицо, один взгляд на которое заставил ее затрепетать. Подвыпившие подружки хихикали за ее спиной, отпуская смелые шуточки и подначивая принять приглашение. Чувствуя, как у нее самой слегка кружится голова от выпитого, Ирема протянула Корнадоро руку в донельзя формальном жесте согласия. Он подхватил ее и увлек на крошечный танцевальный пятачок.

Она собиралась вернуться за столик после одного-единственного танца. Но вот несущуюся из динамиков мелодию сменила другая, потом третья, четвертая, пятая… а они все танцевали. Их бедра соприкасались, тела льнули друг к другу, он прижимал ее к себе и снова отпускал.

— Меня зовут Майкл, — сказал он ей по-грузински.

Затуманенный взор Иремы на мгновение прояснился, она широко распахнула глаза.

— Надо же… как моего отца!

— Но я-то не твой отец, — заметил он.

— О боже, это уж точно, — со смехом отвечала она, запыхавшаяся, порозовевшая от стремительных движений.

Она назвала ему свое имя, и Корнадоро уверил девушку, что оно очень ей подходит, что она и в самом деле грациозна и изящна, как олень, в честь которого названа.[53]

Ирема рассмеялась, положила руки ему на плечи, и они снова закружились в танце. Тонкие пальцы дрожали от переполнявших ее душу чувств. Ирема унаследовала от своей матери хрупкие, изысканные черты лица и нежную фарфоровую кожу. Она точно источала манящую, притягательную свежесть. Блестящие пряди длинных черных волос, стянутых в хвост на затылке, взлетали в воздух, обвивались вокруг ее шеи и груди при каждом повороте.

Корнадоро было нетрудно убедить Ирему, что она ему нравится, — она действительно ему нравилась, как, собственно, почти все женщины: их животный запах заставлял кипеть его кровь, пробуждал ненасытную алчность, зуд, который, как ни старайся, невозможно было утолить. Он просто-напросто нуждался в том, что находилось у них между ног. Камилла Мюльманн была потрясающей любовницей, но она требовала от него почти непосильной жертвы — соблюдения моногамии. Конечно, на самом деле Корнадоро никогда не соблюдал это условие. Он попытался было вначале, — но быстро сдался. С кем он изменил ей в первый раз? Может быть, с той распутной тайской девицей? Она еще оказалась на пять лет моложе, чем он предполагал… Или со старшеклассницей-американкой с пепельно-русыми кудрями? Возможно… Он не помнил точно. Главное, с того дня он перестал и пытаться хранить верность, все с большим совершенством и изощренностью обманывая Камиллу, чтобы остаться в ее постели. Это было непросто, учитывая, что Камилла, как правило, за милю чуяла вранье, — настоящий детектор лжи в человеческом обличье. А он не хотел терять выигрышное и в личном, и в политическом плане положение.

Камилла была великолепна, спору нет, но проблема заключалась в том, что она была уже немолода, а Корнадоро жаждал свежей плоти с ее юной, соблазнительной неискушенностью. И вот перед ним была Ирема. К тому же Корнадоро не нравился Картли, а потому мысль о том, как он совратит его дочь, вызывала сладостное содрогание, заставляя его облизывать губы в предвкушении.

Он чувствовал, как она постепенно уступает его чарам, как знакомый жар разгорается в груди, поднимается вверх по рукам. Захватывающее ощущение, волнующее не меньше, чем секс или смерть. Необузданная энергия, которую излучал Корнадоро, порождалась бездонной, всепоглощающей чернотой первозданного хаоса, — ничего удивительного, что его натиску было так трудно, почти невозможно противостоять.

Он прижимал Ирему к себе, чувствуя, как медленно разливается по всему телу привычное томительное тепло. Она ему нравилась, очень нравилась, и он ясно давал ей это понять. Разумеется, девчонка и не подозревала, в чем заключена истинная причина его чувств. Она была источником бесценной информации, и за это Корнадоро почти что любил ее.

Он привез ее в отель, и они поднялись в неосвещенный номер. Сияние города пробивалось сквозь опущенные жалюзи бледными горизонтальными полосками, освещавшими ее отдельными бликами, точно неоновая вывеска. Он попросил ее раздеться, и она начала медленно снимать одежду под его жадным взглядом. Он приказывал ей, что делать, и она охотно подчинилась, нисколько не стесняясь. Ирема привыкла подчиняться и чувствовала себя вполне естественно, покорно выполняя указания, но Корнадоро, глядя на нее, подозревал, что втайне она мечтает совсем о другом. Сегодня ночью он собирался дать ей то, чего она действительно хочет.

Обнаженная, она выглядела почти девочкой. Маленькая грудь, узкие бедра, невозможно тонкая талия. Но ноги длинные и красивые, и эти крепкие, высокие ягодицы… По его приказу она продолжала стоять, повернувшись к нему спиной и положив руки на бедра. Собственная нагота ее ничуть не смущала, она ничего не боялась. Она доверяла ему, и это распаляло его еще больше.

Он сорвал с себя рубашку, не обращая внимания на отскакивающие пуговицы. К этому времени он был уже настолько возбужден, что никак не мог справиться с брюками. Услышав, как он зарычал от досады, она обернулась и своими тонкими, ловкими пальчиками расстегнула ремень и молнию. Опустившись на колени, она стащила с него брюки. Корнадоро стянул резинку, удерживающую ее волосы, запустил пальцы в распущенные шелковистые пряди.

Он поднял ее, держа за талию, и с легким стоном она обхватила его бедра ногами, прижалась к нему так, что он чувствовал своей кожей ее кожу, теплую, гладкую, как слоновая кость, чувствовал все упругие изгибы ее до сих пор немного угловатого юного тела. Вполне достаточно, чтобы потерять контроль, но он терпеливо продолжал, медленно доводя ее до пика удовольствия, пока она не задрожала, испустив протяжный стон. Но нет, одного раза ей было недостаточно, как он и предполагал с самого начала. Горячая маленькая штучка. Как падающая звезда — не остановится, пока не сгорит дотла. Он подождал, пока она немного придет в себя, — он умел ждать. На самом деле вынужденный перерыв только поддавал жару, заставляя трепетать нервные окончания, позволяя испытывать те пронизывающе острые ощущения, которых он так жаждал, которые были ему необходимы.

Но он хотел, чтобы она тоже почувствовала это. У нее не было его опыта и терпения, она не понимала, что с ней происходит, дрожала всем телом, приближаясь к последней черте, а он снова и снова отступал. Из ее глаз брызнули слезы, она сжала его в отчаянном объятии, заклиная не останавливаться.

Но он не уступал, пока она не взмолилась:

— Что же ты медлишь, это просто пытка, я умираю!

Тогда он наконец позволил себе расслабиться и довел их обоих до развязки; она судорожно вытянулась, прижимаясь к нему, словно пытаясь проникнуть в его плоть так же, как он проникал в нее.

Спустя очень короткое время — такое короткое, что он чуть было не рассмеялся, — она захотела повторить все с начала. Она еще не отошла от последнего оргазма, она была теплой и податливой, как сливочная ириска, зрачки неестественно расширены, словно он давал ей опиум. Этого момента он ждал весь сегодняшний вечер, ради него все и было спланировано. Самое время задать ей вопрос, пока она не в состоянии четко думать… или не в состоянии думать вообще.

— Конечно, я помогу… — С глубоким вздохом она уселась на него сверху. — Никто и никогда прежде не просил меня о помощи…

— А как же твои братья?

— Они только приказывают. — Она ласково провела пальцами по его коже. — Хотя все это устаревшие предрассудки, и давно пора от них избавляться… — Она поерзала по нему, устраиваясь поудобнее, раздвигая бедра до предела. Легкая боль только усиливала наслаждение. — Мы как раз обсуждали это сегодня в клубе, когда ты подошел к столику.

— Все они думают так же, верно? Все твои подружки.

— О да, — простонала она, но к чему это относилось, он не понял. Она снова дрожала вся целиком, от головы до пят, невидящие глаза закатились.

Она обмякла у него на руках после этого неистового выплеска молодой, неукрощенной энергии, а он словно получил инъекцию адреналина в кровь.

Наконец она выдохлась полностью или почти полностью, но все же счастлива была услышать фразу, которую он приготовил заранее:

— Все, что пожелаешь, Ирема. Я сделаю все, что ты только пожелаешь.

Когда и где она могла услышать подобные слова из уст мужчины? В мечтах, сидя у зеркала с тюбиком губной помады в руках, в беспокойных снах, в разговорах с подружками. Но в реальной жизни, от кого-то настоящего, во плоти и крови, кого-то, кто держал ее в объятиях, целовал ее, ласкал, занимался с ней любовью, нежно и страстно, пока она сама не начинала умолять о пощаде? Только этой ночью. Только сегодня, только здесь, и никогда прежде.

Вот почему она сделает что угодно, лишь бы это никогда не кончалось. Она убедит себя, что все сказанное им — чистейшая правда, должно быть правдой, ради ее чувств, ради того, чтобы он был с ней рядом, охотно и добровольно, ради того, чтобы это продолжалось, когда бы она ни пожелала.

— Мы с твоим отцом оба работаем на орден. — Он бережно обнимал ее, легонько укачивая, именно так, как ей больше всего нравилось. — Единственное различие — он занимается здесь, в Трапезунде, оперативной работой, а я просиживаю дни в офисе в Риме. Время от времени мне поручают проверить, как идут дела на местах. Инкогнито, разумеется. Так что твой отец не должен знать, что я в Трапезунде, что я спрашивал о нем. Иначе я потеряю работу, меня выгонят, не дав возможности объясниться, понимаешь, Ирема?

Она кивнула. Сердце ее по-прежнему тяжело, взволнованно стучало в груди. В общем-то, Ирема догадывалась, что ее отец — отнюдь не простой торговец коврами. Во-первых, были люди, которые искали с ним встречи, но после уходили, ничего не купив. Во-вторых, насколько она понимала, ее отец был куда богаче, чем все прочие, занимающиеся тем же бизнесом. А потом, многие — и турки, и грузины, и русские — склоняли перед ним головы, завидя на улице. Его уважали. Конечно, Иреме никогда не позволяли находиться в магазине во время деловых переговоров. Но у нее были глаза и уши, и она схватывала крохи информации на лету — кусочек там, кусочек здесь… Отец и не подозревал о ее осведомленности, в этом Ирема была почти уверена.

— Я здесь уже три дня и успел побеседовать с нашими людьми, — продолжал Корнадоро. — Все бы хорошо, если бы не одно происшествие…

Ирема испуганно посмотрела на него. Удары сердца из томительно-сладких превратились в болезненные, — нет, не может быть, с ее отцом не может случиться ничего плохого!

— Какое… происшествие? — пролепетала она срывающимся голосом. В горле мгновенно пересохло от накатившего страха.

— Сегодня днем твой отец… серьезно повздорил с одним из членов ордена. — На его лице застыло мрачное выражение, пугающее ее все больше. — С очень высокопоставленным членом ордена, Ирема, с человеком из руководства.

— С очень высокопоставленным…

Он кивнул.

— Очень. Твой отец выгнал его, отказался предоставить ему требуемую помощь. Должен сказать, это в высшей степени серьезное нарушение протокола.

— Протокола?..

— Мои боссы вне себя.

— О! — она прижала ладонь к губам, издав радостный смешок.

— Ирема, уверяю тебя, это не повод для смеха! — Он отвел ее руку в сторону.

— Ох, совсем напротив, чудесный повод! — Наконец перестало мучительно ныть сердце. Ирема почувствовала, как душа преисполняется восторгом. Могла ли она предположить, что именно ей доведется восстановить доброе имя отца, разоблачив ошибку, которая могла стоить ему работы в ордене? Она слышала достаточно, чтобы сложить вместе кусочки мозаики. И отец, и братья всю жизнь твердили ей, что нельзя посвящать посторонних в семейные дела. Но ведь сейчас совсем другое дело. Она должна помочь отцу сохранить заработанное с таким трудом уважение к себе, оправдать его в глазах людей, которые платили ему за работу, которые были источником их благосостояния. Она поступает правильно. К тому же ее отец и Майкл были союзниками. Так что она рассказала своему нежному, заботливому любовнику то, что знала:

— Их ссора была всего лишь уловкой.

— Уловкой?! — Он приподнялся на локте, посмотрел на нее, нахмурившись. — Что это значит?

— Отец никогда бы не стал так грубо обращаться с другим членом ордена. Я слышала, как он разговаривал по телефону с одним из моих братьев… Все это было подстроено, на случай, если кто-то будет шпионить за ними.

— Подстроено. — Он расслабленно откинулся назад, ласково поглаживая ее по мягкому, гладкому животу. — Ах, Ирема, любовь моя! Все это было подстроено!

Он безудержно расхохотался.

Глава 27

Браво увидел Дженни на одном из уровней открытой террасы кафе «Сумела». Внизу раскинулась безмятежная, отливающая серебром гладь Черного моря. Адем Калиф выбрал это место для позднего ужина. Сегодняшний день должен был бы утомить Браво, но вместо этого он чувствовал прилив сил. Прежде он только читал о так называемой «адреналиновой волне», втором дыхании, приходящем в пылу сражения, но до сих пор никогда не испытывал ничего подобного сам.

Он смотрел на ее четкий профиль в бледном, безрадостном лунном сиянии и невольно вспоминал потерянное, несчастное выражение на ее лице, тогда, на базаре, во время их короткой встречи… Дженни отвернулась, и Браво увидел мягкий изгиб обнаженной шеи, шелковистую, матово-белую в свете луны кожу. Безупречная, изящная дуга, такая беззащитная, такая уязвимая… На мгновение вся его злость, гнев, жажда мести улетучились. Обезоруженный, такой же уязвимый, какой казалась она, Браво молча стоял и смотрел на нее, не в силах справиться с нахлынувшими чувствами.

Видимо, со стороны это было очень заметно, поскольку стоящий рядом Калиф встревоженно спросил:

— Что такое, Браво? Ты знаешь эту женщину? — Он вытащил пистолет. — Она из твоих врагов!

Бородатые охранники за столиком неподалеку разом вскинули головы. Привстав со стульев, они напряженно замерли, словно бегуны на линии старта.

— Уберите оружие, — сказал Браво, даже не глядя на Калифа. Дженни немного подвинулась, и он увидел рядом с ней другую женщину. Камилла! Его Камилла! Что, черт подери, происходит?!

Он решительно шагнул в сторону столика, за которым они сидели, дружески беседуя. Нет, что-то в их поведении, в их позах подсказывало ему, что они успели стать ближе, чем просто приятельницы.

— Браво, ты уверен, что правильно поступаешь? — спросил за его спиной Калиф.

— Оставайтесь здесь, — сказал Браво. — Держите палец на курке, если нужно, но не пытайтесь меня остановить.

Калиф повиновался, хотя его переполняли самые дурные предчувствия, и махнул рукой людям Картли, приказывая им оставаться на месте. Прежде он уже слышал эти интонации в голосе — от Декстера Шоу. Видит бог, перечить не стоило.

Камилла замерла, оборвав фразу на полуслове, и посмотрела куда-то назад, за спину собеседницы. Дженни обернулась. При виде Браво в виски ей ударила кровь, сердце подпрыгнуло в груди. Тут же закружилась голова. Дженни хотела вскочить на ноги, дать ему пощечину, — она бы сделала это еще тогда, на базаре, если бы не пуля, попавшая в случайного покупателя… Она почувствовала соленый вкус во рту, поняла, что до крови прикусила губу.

— Нам нужно поговорить, — сказал он, подойдя к столику. — Прямо сейчас.

Руки Дженни сжались в кулаки, но тут она поняла, что Браво смотрит на Камиллу, обращается к Камилле, а не к ней. На нее он не смотрел, просто не замечал ее присутствия, словно он была призраком, явившимся из другого мира.

Камилла поднялась из-за столика.

— Конечно, дорогой, — смиренно сказала она и не оглядываясь пошла следом за Браво.

Они с Камиллой стояли на самом краю террасы. Далеко на севере над горизонтом висели низкие облака. Высоко над ними сияла окруженная призрачным ореолом луна. Браво видел, как на противоположном конце ярко освещенной террасы Калиф, присев за столик, потягивает из стакана ракию, всем своим обликом излучая беспокойство. Что до «близнецов», их темные глаза светились готовностью вступить в схватку по первому же сигналу.

— Какого дьявола ты здесь делаешь? — напустился он на Камиллу.

— Как ты думаешь? Присматриваю за тобой, пытаюсь сберечь тебе жизнь…

— Волноваться нужно за твою жизнь, — сердито сказал Браво. — Тебе совершенно нечего здесь делать. Особенно вместе с ней.

— С кем? С Дженни?

— Да, с Дженни. Она убила трех человек, двоих священников и дядю Тони! Ты что, сошла с ума?

— Послушай, дорогой мой, прекрати считать меня беспомощной курицей. — Камилла вытащила сигарету, закурила и, выпустив облачко ароматного дыма, смерила его взглядом. — Меня бы здесь не было, не будь я более чем способна позаботиться о себе. — Она выдохнула тонкую струйку голубоватого дыма. — Что до Дженни, вспомни слова, сказанные Сун-Цзы: «Держи друзей близко, а врагов — еще ближе». — Обернувшись, Камилла ободряюще улыбнулась Дженни.

— Сун-Цзы сказал и еще кое-что об искусстве войны: «Любое сражение выиграно или проиграно еще до его начала».

— И что это значит?

— Если ты не понимаешь, тебе здесь точно не место.

— Ох, Браво, — со смешком сказала она, — вечно ты меня экзаменуешь!

С моря повеяло прохладой, ветерок разметал по щеке Камиллы выбившиеся пряди волос. Над террасой плыла тихая мелодия, чарующая, как любовное прикосновение, взывающая к возвышенным чувствам… и напоминающая живущим в Voire Dei о пропасти между ними и остальным миром.

— Я готова к трудностям с того момента, как покинула Париж. — Камилла выжидающе посмотрела на Браво. — Ты думаешь иначе?

— Я думаю, что это чертовски странно — увидеть тебя здесь.

— Ты меня подозреваешь? В чем же? — Она бросила недокуренную сигарету себе под ноги и раздавила ее каблуком. — Черт возьми, Браво, если бы я не любила тебя слишком сильно, непременно дала бы тебе пощечину! Ты для меня как родной сын. Я действительно хочу защитить тебя, в то время как Дженни лишь притворялась, что защищает.

Браво потер пальцами виски. Он так устал за эти дни, и физически, и эмоционально. Голова гудела от мыслей. Бесконечные варианты развития событий, миллионы различных решений, из которых нужно выбрать верные, единственно верные… Ни днем, ни ночью ему не давали покоя размышления о том, что ждет его в конце каждого из возможных путей.

— Послушай, мы с Дженни подружились, — уже мягче сказала Камилла. — Мы с ней стали близкими подругами и станем еще ближе. Я знаю, как завоевать ее доверие, я понимаю ее, как только женщина может понять женщину. Она делится со мной…

— Не сомневаюсь. Убеждает тебя, что невиновна…

— Конечно, но кто ее слушает?

— Она виновна как грех, — и очень опасна.

— Она думает, что я ей верю, и теряет бдительность. Возможно, уже завтра я смогу узнать, что у нее на уме.

— Она никогда не расскажет тебе о своих планах, Камилла. Она знает, как мы с тобой близки.

— Она отрезана от всех привычных источников, так что теперь вынуждена полагаться только на меня. Вот увидишь, все пойдет как по маслу. Я останусь рядом с ней, я буду твоим лазутчиком во вражеском лагере. — Она накрыла его руку своей ладонью и мягко сжала пальцы. — Позволь мне сделать это для тебя, Браво. — Улыбнувшись, она потянулась и поцеловала его в щеку. — Alors, не волнуйся за меня. Она не причинит мне вреда.

— Тебе следует опасаться не только ее, — сказал Браво, понижая голос. — Тот человек, которого нанял Джордан, Майкл Берио… его настоящее имя — Деймон Корнадоро, и он профессиональный убийца.

— Mon dieu, non! — Какое восхитительное, щекочущее нервы ощущение! Лгать Браво было почти так же приятно, как Декстеру. — Ты уверен?

— Целиком и полностью. Его подослали враги моего отца, он намерен преследовать меня, пока я не найду то, что должен найти. Тогда он попытается меня убить.

— Но ради чего, дорогой мой? Что может обладать такой огромной ценностью?

— Это неважно. Главное, держись подальше от Корнадоро, как можно дальше.

— Обещаю.

— Камилла, ради всего святого, не надо никаких сумасбродств. Мне и без того хватает забот. Я не хочу волноваться еще и за тебя.

— И не надо, — уверенно ответила она. — Я уже говорила. Я вполне могу сама позаботиться о себе. — Она тихо рассмеялась и провела пальцами по его щеке. — Уверяю, Браво, тебе не придется вырывать меня из пасти дракона.

Он взглянул в ее глаза и понял, что она приняла решение и не намерена отступать, что бы он ей ни говорил. Смирившись, он молча кивнул и вытащил телефон.

— Тогда хотя бы обещай, что все время будешь на связи, хорошо?

Камилла показала ему телефон.

— Обещаю.

Он уже отвернулся, собираясь уходить, когда она спросила с беспокойством в голосе:

— Браво, ты хотя бы примерно представляешь, куда направишься дальше?

— Нет, — солгал он. Плевать он хотел на то, что она говорила. Он не собирался позволять ей и дальше подвергать свою жизнь опасности.

Миновала полночь. Ирема спала в своей девичьей постели, одурманенная чувствами и воспоминаниями; припухшие от любовных утех губы и груди сладко ныли, и во сне она мечтала о Майкле.

Но ее отец не спал, он был далеко от дома, далеко от теплой постели, согретой пышным телом жены. Беззвучно, словно бестелесный дух, он пробирался по улицам Трапезунда. Его не трогала доносящаяся отовсюду музыка, подвыпившие парочки, пошатываясь, проходили мимо, не замечая его. Припозднившийся велосипедист черной кошкой метнулся через улицу перед самым его носом. Отчаянно дымя сигаретой, Картли шагал вперед. Он миновал две старинные церкви, давно превращенные в мечети. Роскошные византийские фасады покрывала вековая копоть, яркие когда-то краски поблекли. Такова была участь почти всех старых зданий в Трапезунде. По стенам бежали трещины, штукатурка и каменная кладка осыпались. Картли казалось, что стоит прислушаться, и он услышит, как жалобно стонут заброшенные дома — полуживые ветераны давно закончившихся войн.

Телефон зажужжал. Картли нажал на кнопку. Появившись из ниоткуда, точно джинн из бутылки, прямо над ухом зазвучал голос Калифа. Адем изложил придуманный Браво план западни для Корнадоро. План произвел на Картли впечатление: определенно, он имел ряд очевидных достоинств. Обдумывая одновременно несколько вопросов, Картли дослушал до конца и подтвердил свое согласие.

— Какой вы выбрали маршрут? Прекрасно, на рассвете мои люди будут на местах.

Он отсоединился, позвонил старшему сыну и отдал необходимые указания. Закончив разговор, Картли убрал телефон. Он почти добрался до цели.

На узкой кривой боковой улочке стояло старое, но крепкое здание, которое Картли приобрел много лет назад. На вид оно ничем не отличалось от покосившихся домов по соседству. На обшарпанном фасаде не было вывесок, и случайный прохожий наверняка принял бы строение за частный жилой дом. Однако на самом деле внутри располагалась церковь Девяти Отроков-Мучеников.

Картли назвал этот крошечный аванпост грузинской православной церкви в честь девяти детей языческого селения Кола. Местный священник крестил их, и они оставили свои семьи ради приемных родителей-христиан, чтобы те воспитали их согласно заповедям Спасителя. Родители пришли за ними и насильно забрали обратно, но дети отказывались от еды и питья, твердя слова Христа, и разгневанные язычники, жестоко избив священника, выгнали его из селения. В последний раз они приказали своим детям, многим из которых еще не исполнилось и восьми лет, вернуться к вере предков. Они отказались, и тогда родители, рассвирепев, камнями забили собственных детей до смерти в назидание прочим.

Картли остановился перед тем, как войти в храм. Он гордился делом своих рук и был доволен данным церкви именем, поскольку оно служило прекрасным напоминанием о том, что действительно происходило в мире, о чудовищных последствиях предрассудков и предубеждений — яда, отравляющего человечество долгие века. Здесь, в чуждом его сердцу Трапезунде, далеко от родной земли, он не нуждался в напоминаниях, но прочие — его дети в том числе, и в особенности упрямая, своенравная Ирема, — нуждались.

Ночью церковь выглядела совсем иначе. Тени искажали все очертания. Храм освещался византийской масляной лампой и болтающейся на проводе голой электрической лампочкой. Как обычно, новое и старое соседствовали между собой, но это соседство неприятно резало глаз: вместо того, чтобы гармонично объединяться, отдельные элементы враждовали. Обставлена церковь была без пышности, помещение казалось практически пустым. Большая картина, изображающая Деву Марию, иконостас, кафедра, грубые деревянные скамьи и, само собой, исповедальня. Дважды в неделю Картли приходил сюда за отпущением грехов. Так как священников он содержал за свой счет, они были только счастливы потворствовать его благочестивой привычке, свидетельствующей об искренней набожности.

Ровно в семь минут первого он открыл дверь исповедальни и присел на узкую скамейку. Через переплет деревянной решетки он увидел профиль священника и узнал его. Отец Шота. Хорошо. Они с отцом Шотой проводили долгие часы в беседах об истории православия в Грузии.

Апостол Андрей, брат Петра, приехал в Грузию, чтобы проповедовать Святое Евангелие, и привез с собой нерукотворную икону Пресвятой Богородицы, которой приписывалось божественное происхождение. С того времени Богородица считалась покровительницей Грузии. Впоследствии на развитие привившегося в Грузии православия оказала колоссальное влияние Византия. Картли, ревностному любителю истории, нравилась идея возвращения его веры к ее истокам; круг замкнулся, конец пути стал новым началом.

— Отпустите мне грехи, святой отец, ибо я грешен, — начал он.

Отец Шота откликнулся:

— Смотри, сын мой, сам Христос стоит незримо рядом с тобой, принимая твое покаяние. Не стыдись и не бойся, ничего не утаивай от меня, признай, в чем согрешил, и получи прощение от господа нашего Иисуса Христа. Се, его святой лик перед нами…

Внезапно деревянный экран разлетелся вдребезги под сокрушительным ударом. Острые обломки попали в лицо Картли, он инстинктивно поднял руки, защищаясь, и тут же вынужден был подхватить вывалившегося в образовавшуюся дыру человека.

— Отец Шота! — выкрикнул он.

Веки священника судорожно трепетали, на губах пузырилась розовая пена; он пытался что-то сказать, но тщетно… Картли почувствовал, как медленно сочится под ладонями кровь, теплая, вязкая, в нос ему ударил сладковатый, тошнотворный запах. Обхватив святого отца за плечи, он всматривался в его лицо, напрасно ища признаки жизни. Он не был готов к атаке, когда дверь за его спиной распахнулась.

Полуобернувшись, он нечетко, краем глаза увидел, как мелькнуло за его спиной ухмыляющееся лицо. В следующую секунду его искалеченную правую руку пригвоздила к дощатой стене исповедальни длинная заточка, с отвратительным хрустом вошедшая в ладонь. Не обращая внимания на боль, Картли попытался ударить нападавшего левой рукой, но отец Шота навалился на него всем своим весом, так что он был практически беспомощен.

Деймон Корнадоро вытащил кинжал, сгреб в кулак волосы на затылке священника.

— Нет! — крикнул Картли. — Ради всего святого, пощадите его!

— Пощадить? С какой стати? Он же предал тебя, Картли. Это он сказал мне, что ты придешь сюда сегодня ночью. — С мастерством хирурга Корнадоро полоснул острием кинжала по горлу святого отца. Приставив колено к пояснице мертвеца, он грубо толкнул его, и тело рухнуло на Картли, заставив того вжаться в скамью. Противоестественно вывернутая голова священника откинулась назад, на лице застыло выражение изумленного ужаса.

— Ловко ты солгал, Картли. — Корнадоро нагнулся над ним. — Думал, я не узнаю?

Картли молча смерил его холодным, бесстрастным взглядом. Шок от произошедшего уже прошел. Жестокость Корнадоро не выбила его из колеи, он видал вещи и похуже. Но он знал, что боль этой потери надолго останется с ним.

— Хочешь узнать, как я тебя разоблачил?

Картли плюнул в ухмыляющееся лицо. Он знал, как обращаться с любителями смерти. Видит бог, ему пришлось навидаться их предостаточно. Покажи им, что ты боишься, и они примутся слизывать этот страх, точно взбитые сливки. Рот Корнадоро растянулся в подобии улыбки.

В выражении его лица появилось что-то новое, невыразимо отталкивающее… с ужасом и отвращением Картли увидел, как исказила его черты недвусмысленная похоть.

— Мне рассказала обо всем Ирема. Да, да. Твоя обожаемая дочурка, твое бесценное сокровище. — Лицо Корнадоро было в каких-то дюймах от глаз Картли, вкрадчивый тон его голоса как нельзя лучше подтверждал ужасную истину. — Какие у нее высокие, крепкие маленькие груди, с темными сосками…

Картли судорожно дернулся, пытаясь высвободиться.

— Лживый подонок!

— А это родимое пятно над левым бедром, как татуировка, даже лучше, — очень, очень сексуально, если ты понимаешь, о чем я…

— Я убью тебя! — взорвался Картли, бешено сверкая глазами. Кровь ударила ему в лицо.

— Но самое лучшее, Картли, это как она трахается.

Корнадоро плотоядно облизал губы. Ошеломленный, раздавленный убийственной правдой, Картли молча смотрел в насмехающееся, распутное лицо.

— Как дикое животное, обвивая меня ногами, прося еще и еще. Клянусь, она могла бы вымотать и жеребца.

Картли отчаянно закричал, как кричали его древние предки на полях сражений. Ухватившись левой рукой за пригвоздивший его к стене шип, он вырвал его, освободившись. Брызнула кровь, но Картли ничего не видел, ничего не чувствовал, кроме слепой животной ярости. Где-то на краю сознания внутренний голос взывал к осторожности, к благоразумию, но это слабое эхо заглушал исступленный грохот крови в висках.

— Ну же, давай, — почти пропел Корнадоро, пренебрегая угрозой, когда Картли поднял здоровую руку и замахнулся заточкой, — смелее, вперед…

Острие вошло в его плечо, проткнуло кожу, дойдя до мышц. Грузин оказался намного сильнее, чем полагал Корнадоро. Картли подался вперед, погружая заточку все глубже в плоть врага, пытаясь повернуть ее, расширить рану. Корнадоро ударил противника по уху кулаком с такой силой, что его голова мотнулась в сторону. Этот удар лишал способности соображать и действовать самых выносливых бойцов. Пока Картли, выпучив глаза, отчаянно боролся с дурнотой, пытаясь остаться в сознании, Корнадоро попытался отобрать у него заточку.

Подчиняясь инстинкту выживания, Картли высвободил придавленное трупом колено и с размаху заехал Корнадоро в пах. Его противник, согнувшись, заслонился одной рукой, ребром другой рубанув по шее Картли в том месте, где пульсировала сонная артерия. Он вложил в это движение всю свою мощь, а затем выдернул из руки грузина заточку, перехватил ее и всадил в грудь — точно посередине, под костью. Глаза Картли широко распахнулись, но он не издал ни единого звука, хотя Корнадоро знал точно, что он испытывает нестерпимую боль. Его невероятная воля к жизни поразила даже Корнадоро с его зловещим опытом. Последний подарок судьбы, загадочный и непостижимый.

— Я знаю, какой вопрос занимает твои мысли, Картли, — произнес Корнадоро. — Но мной движут не религия, не политика и не национализм.

— Ты — ничтожество, и даже меньше, чем ничтожество, потому что у тебя нет ни убеждений, ни веры, ни души! — прохрипел Картли. — Разумеется, тебя интересуют только деньги!

Корнадоро расхохотался, неожиданно придя в восторг.

— О нет! Как я и говорил при нашей первой встрече, меня интересует информация. Когда тайное становится явным, рушатся все преграды, обнажаются слабые места.

В последнем, отчаянном порыве борясь за свою жизнь, Картли выбросил вперед обе руки, схватил Корнадоро за горло и сжал с нечеловеческой, едва ли не сверхъестественной силой. Ему почти удалось лишить противника сознания. Но удар по сонной артерии ослабил его, координация и быстрота реакции нарушились. Зарычав, Корнадоро вырвался из рук Картли и вцепился ему в волосы.

— Я нашел твое слабое место, Картли. Я обесчестил твою дочь. Ты был мертв два часа назад.

Взмахнув кинжалом, одним безошибочным движением он с обычной точностью рассек горло Картли. Несколько мгновений он пристально вглядывался в мертвое лицо, словно пытаясь перехватить искру уходящей из широко раскрытых глаз жизни. Потом вытер кинжал о брюки Картли и вышел из исповедальни. Через пару секунд он и думать забыл о своих жертвах.

Глава 28

В то время, когда Папа тяжело дышал на смертном ложе, а кардинал Канези бесконечно мерил шагами больничный коридор, снова и снова нажимая на кнопки телефона, пугая ужасной карой и задабривая ложными обещаниями турецких священников, до которых мог добраться, Браво и Калиф были на дороге в Сумелу. Дождевые облака затянули промозглой завесой зарозовевшее было на востоке рассветное небо, заволокли вершины гор. С моря порывами налетал ветер, перемешивая сырой, тяжелый воздух. Само же море казалось все менее реальным по мере того, как они приближались, — тускло сияющая, как алюминиевая фольга, твердая, рифленая металлическая поверхность.

Пару веков назад перевал Зигана преодолевали на спинах крепких, надежных лошадей или выносливых ослов, навьюченных товарами. Самые предприимчивые путешественники, миновав Анатолию, отправлялись дальше, следуя долгим и небезопасным караванным путем до самого Тебриза, что в Северной Персии.

Теперь же Браво и его спутники ехали по горной дороге на побитом драндулете Калифа, выплевывавшем едкие облака выхлопного газа каждый раз, когда Адем переключал передачи. Машина была набита битком: на задних сиденьях расположились «близнецы», вооруженные до зубов и с воодушевлением обсуждавшие информацию, высвечивавшуюся на экранах их телефонов, — современных дельфийских оракулов. Благодаря спутниковой связи с Джи-пи-эс-системой они свободно ориентировались на местности. Время от времени «близнецы» связывались с остальными людьми Картли. Те уже заняли оговоренные посты вдоль маршрута и наблюдали за проезжавшими машинами в мощные бинокли.

Браво услышал прерывистый звонок и схватил свой телефон, но сигнал пропал, и даже номер не высветился на экране. Он подумал об Эмме, которая по его просьбе послушно просматривала зашифрованные лондонские файлы. Он понял, что очень хочет поговорить с сестрой, словно один только звук ее голоса мог помочь ему вернуть хотя бы толику душевного равновесия, которое он терял с каждой смертью, с каждой мыслью об измене.

На коленях у него лежали записная книжка отца и листок с шифром, найденный в мечети под черной янтарной плиткой. Последовательность была длинная и чертовски сложная для расшифровки. Браво никак не мог понять, с какой стороны к ней подобраться. К тому же шифр казался ему незаконченным, хотя он понимал, что этого не может быть.

Сидящий рядом с ним Калиф не умолкал ни на секунду, рассказывая истории из прошлого ордена, в основном касающиеся фра Леони.

— Он был не только святым, но и гением. Ты когда-нибудь слышал о Леоне Альберти?

Браво, на секунду оторвавшись от шифра, бросил на Калифа быстрый взгляд.

— Конечно. Он изобрел алгоритм шифра Виженера. Это был величайший прорыв в истории криптографии за тысячелетие ее существования. Кроме того, Альберти был философом, художником, композитором, поэтом и архитектором. Он сконструировал бассейн для фонтана Треви в Риме и написал первую книгу по истории архитектуры, задокументировав переход от готики к Возрождению.

— А как ты думаешь, кто поспособствовал тому, чтобы книга была напечатана?

— Я не знаю. — Разговаривая с Калифом, он продолжал обдумывать зашифрованную последовательность.

— Его добрый друг и наперсник, который, кстати, и познакомил его с принципами криптографии, фра Леони.

Браво заинтересовался.

— Так фра Леони был крестным отцом виженеровского шифра?

— Именно. — Калиф кивнул. — Вскоре после того, как его избрали великим магистром, фра Леони обнаружил, что некоторые из используемых орденом алгоритмов перехвачены рыцарями и расшифрованы. Он понимал, что необходимо изобрести более надежный способ кодирования, и уже разработал основные принципы нового шифра. Суть заключалась в использовании двух ключей одновременно. Первый символ последовательности замещался соответствующим символом первого алфавита, второй — символом второго алфавита, третий — снова символом из первого, и так далее, фра Леони полагал, и вполне обоснованно, что применение двух алфавитов вместо одного собьет с толку любого, кто попытается взломать шифр. Он привлек к работе Альберти.

Создание шифра началось в 1425 году, или около того. Альберти не успел завершить работу, не успел отшлифовать разработанный метод кодирования. В последующие годы фра Леони обращался за помощью к разным людям. Немецкий аббат, итальянский ученый… И наконец французский дипломат Блез де Виженер фра Леони удалось выхлопотать ему назначение в Риме. Это было в 1529 году. Он показал Виньеру труд Альберти с примечаниями членов ордена. Им понадобилось еще десять лет, чтобы довести алгоритм до совершенства.

— Шифр Виженера никому не удавалось взломать на протяжении двух столетий, даже дольше, — сказал Браво. — Он должен был сослужить неплохую службу ордену. Только в 1854 году английский математик Чарльз Бэббидж сумел расшифровать алгоритм.

— Точно. — Калиф свернул на обочину, объезжая стадо коз, недоброжелательно уставившихся на машину своими миндалевидными глазами. — Но при этом его открытие оставалось неопубликованным до семидесятых годов двадцатого века, когда…

— Постойте… не хотите ли вы сказать, что орден имел отношение к замалчиванию открытия?

— Чарльз Бэббидж был членом ордена.

— Как?! Объясните…

— Ну уж нет. — Совершив головокружительный маневр, Калиф вывел машину обратно на дорогу. Прямо перед ними промчался дизельный грузовик, оглашая окрестности почти непереносимым рыком двигателя. — В данном случае я намерен действовать так, как действовал бы твой отец. Подумай сам. Вся необходимая информация у тебя уже есть.

Браво посмотрел в зеркало заднего вида. «Близнецы» что-то горячо обсуждали. Похоже, наконец-то все налаживалось. Он напомнил себе, что радоваться пока рано, но невольно чувствовал удовлетворение. Если бы только не этот треклятый шифр, к которому он так пока и не нашел ключ…

Он мысленно вернулся к тому, что рассказал Калиф.

— фра Леони потратил столько лет, вложил столько энергии в создание этого шифра, специально предназначенного для безопасной передачи секретных сообщений ордена… На его месте я бы через голову прыгнул, только чтобы сделать шифр абсолютно неуязвимым.

— И как бы ты действовал?

— Ну, я, наверно, применил бы тот же метод, что и вначале. Собрал бы команду для работы над дешифровкой алгоритма.

В глазах Калифа мелькнул огонек, и Браво приободрился. Он был на верном пути.

— Они взломали бы шифр, и что дальше?

— Дальше я бы приложил все усилия, чтобы об этом не узнала ни одна живая душа, пока не будет создан новый, более совершенный шифр. И это произошло в семидесятых годах.

— Совершенно верно.

Браво покачал головой, охваченный благоговейным трепетом.

— После этого труд Бэббиджа и был, наконец, опубликован…

— Твой отец принимал во всем этом непосредственное участие. — Калиф бросил на него быстрый взгляд. — Именно он изобрел новый шифр — Струну Ангела. Прошло уже несколько десятков лет с тех пор, как фра Леони не стало. Твой отец подхватил его знамя. Мне часто казалось, что их с фра Леони соединяла почти мистическая связь. — Он пожал плечами. — Кто знает… разумеется, я не могу быть уверен, но, возможно, твой отец каким-то образом сумел встретиться с фра Леони. Не смотри на меня такими глазами, все может быть. Когда твой отец ставил перед собой какую-то цель, он почти всегда добивался своего.

Струна Ангела была созданием его отца! Он мог бы сразу догадаться. Отец ведь рассказывал ему о том, как был взломан код Виженера, — с помощью специально разработанного метода определения длины ключевого слова. Последовательность разбивалась на отрезки, соответствующие полученному числу символов. С этими отрезками работать было уже проще. После применения частотного анализа последовательность легко было дешифровать. Главный принцип, который необходимо применить для создания шифра следующего поколения, говорил сыну Декстер, заключается в уходе от ключевого слова вообще. Но тогда криптограф просто-напросто заблудится в дебрях многочисленных алфавитов, не зная, с чего начать кодирование, где спрятать конец клубка…

Неожиданно что-то словно щелкнуло у Браво в голове. Он вытащил из кармана зажигалку «Зиппо», открыл ее, взял в руки фотографию Джуниора. Странно, что отец выбрал этот черно-белый снимок, после раскрашенный вручную, причем довольно небрежно, тремя цветами: красный, голубой, зеленый… Он присмотрелся. Лицо Джуниора было раскрашено бледно-желтым карандашом, не розовым.

Открыв блокнот на чистой странице, он записал подряд цвета видимого спектра. Список начинался с красного и заканчивался фиолетовым. Браво поставил номер напротив каждого цвета. Цвета на фотографии получили номера 1, 5, 4, 3. Значит, нужно использовать первый, пятый, четвертый и третий алфавиты по очереди. Браво уже приходилось работать с таблицей Виженера. Наклонившись над блокнотом, он принялся за расшифровку текста.

За его спиной «близнецы» все оживленнее что-то обсуждали. Браво пытался не обращать на них внимания, но потом работать стало и вовсе невозможно. К этому времени он добрался до середины последовательности. То, что он прочел, заставило его крепко призадуматься.

Оторвавшись от работы, он обернулся.

— Как там наш пеленг?

— Вот мы… — сказал один из «близнецов», Бебур, указывая на точку на ярко светящемся экране телефона.

— …А вот Деймон Корнадоро, — закончил Дьюра, его напарник. Его нос, распухший и посиневший после удара, полученного в мечети, перетягивала тугая повязка. — Его грузовик примерно в полукилометре от нас.

— Отлично. Пока план работает.

— Не совсем, — отозвался Бебур. — Михаил отдал своим людям приказ стрелять на поражение… Но Корнадоро каким-то образом проскользнул мимо всех постов и по-прежнему движется за нами.

— Что сказал Браво?

— Я же говорила тебе еще вечером, — ответила Камилла. Она сидела за рулем взятой ими напрокат машины, маневрируя по перегруженной трассе.

— Я думала над этим всю ночь, — сказала Дженни.

— Я не верю.

Камилла бросила на нее озабоченный взгляд, пытаясь понять, насколько Дженни рассержена. Черт возьми, идея заключалась в том, чтобы обернуть эту злость против Браво, а не против нее!

— С какой стати я стала бы лгать тебе? — Камилла яростно просигналила, объезжая две вставшие посреди дороги потрепанные машины, водители которых, опустив стекла, орали друг на друга.

— Ты сама говорила, что Браво тебе как родной сын. Ты не раздумывая пожертвуешь мной, чтобы защитить его. — Дженни повернулась к ней всем телом. — Похоже, ты не понимаешь, что я тоже пытаюсь его защитить.

— После всего того, что он сделал? Он обвинил тебя в убийстве, в предательстве… После того, как он пригрозил, что убьет тебя?..

— Я люблю его, Камилла.

— Он отказался от тебя, — сказала она. — Он ясно дал мне это понять вчера вечером.

— Это не имеет никакого значения.

Камилла покачала головой, совершенно искренне недоумевая.

— Я тебя не понимаю.

— Разве не в этом суть любви? Это выше любых трудностей… любых разочарований и разногласий, даже выше измены…

Впервые в жизни Камилла, будучи в полном замешательстве, просто потеряла дар речи; она вспомнила Декстера… Когда он предал ее, гнев захлестнул ее с головой, сметая все на своем пути. Теперь же, столкнувшись с чужими чувствами, Камилла вынуждена была с запозданием посмотреть в лицо правде. О да, она любила Декстера. Эта безумие грозило вывернуть ее наизнанку, заставить ее отказаться от всех тщательно выношенных планов. Это чувство так напугало ее, что она заставила себя подавить его, стиснуть зубы и идти вперед, к цели, отвращая Декстера от тех, кого он больше всего любил. Вот только это не сработало. Она проиграла, что само по себе было ужасно. Хуже того, был момент, когда Камилла поняла, что готова сама отвернуться от тех, кого любила. Ради него. Только ради него…

Она стукнула по баранке стиснутыми кулаками.

— Что такое?

— Ничего, — глухо сказала она. — Ничего.

Ложь. Кругом ложь, ничего, кроме лжи. Ей был нужен Декстер, только он, никто другой. Джордан? Она могла бы любить его… но вместо этого она вскормила его ненавистью и злобой. Она вырастила его с единственной целью: чтобы с его помощью отомстить и рыцарям, и ордену. Она хотела поставить их всех на колени… Теперь уже ничего не изменишь. Джордан слишком далеко от нее, так же далеко, как мертвая, холодная луна — от Земли. Она не испытывала по отношению к нему ровным счетом никаких чувств.

— Я тебе не верю, — повторила Дженни, всматриваясь в лицо Камиллы. Она снова слышала далекий голос затворницы, эхо ее мужества, проницательности, бесстрашия… Те самые качества, которые старался привить ей Паоло Цорци… которые он буквально вбивал в нее с каждым ударом на тренировках. Она почувствовала, как из неведомого ей прежде источника вливаются в душу новые силы. Перед ее мысленным взором появились Ронни Кавано, Декстер, Цорци и, разумеется, отец… Теперь все встало на свои места. Они были частью ее испытания, элементами в пылающем алхимическом тигле, из которого она вышла новым человеком. В конце концов, боль и страдание только закалили ее, теперь она знала наверняка, и эта уверенность пронизывала ее насквозь.

— Что ты скрываешь от меня, Камилла?

Камилла, почуяв неладное, быстро взглянула на Дженни. Ее ждало очередное потрясение. Что произошло за те несколько секунд, пока она смотрела в другую сторону? Куда делась растерянная, уязвимая, обманутая женщина? Ощущение опасности поползло от кончиков пальцев вверх, по спине побежали мурашки… Дженни не станет послушно проглатывать очередную ложь. Придется сделать нечто глубоко противное собственному характеру: сказать правду.

— Я завидую твоим чувствам к Браво, — сказала она, борясь с тошнотой. От правды Камиллу всегда мутило. — Я не способна испытывать ничего подобного. Внутри я мертва, Дженни. Мертва.

— Камилла, что ты такое говоришь?! Я знаю, ты любишь Браво и своего сына, конечно же, тоже…

Камилла молча смотрела вперед, на машины, взбирающиеся по извилистой дороге на крутой холм. Она чувствовала себя одинокой и совершенно обессиленной. Неважно. У нее был план, — план, вынашиваемый не одно десятилетие. На него можно было опереться, как на надежного друга… Мысль о мести показалась Камилле уютной, как мягкое, теплое одеяло. Главное, месть не способна предать тебя, как это делают люди…

— Послушай, Дженни. Вчера вечером я предложила Браво быть его «лазутчиком»… сообщать ему о твоих планах.

— Ты не попыталась оправдать меня? Не сказала ему правду?

— Он все равно не поверил бы мне, уверяю тебя.

— Но зачем ты ему подыгрывала, почему не попыталась развеять это чудовищное заблуждение?

— Иначе мне не удалось бы уговорить его рассказать, куда он направляется.

Камилла смаковала эту ложь, тающую на языке, словно масло. Разумеется, на самом деле к Браво их вел Корнадоро, но она не собиралась рассказывать об этом Дженни. Сказать правду ради достижения задуманной цели она еще могла. Но в других случаях… Нет. Ни за что, никогда.

Корнадоро вцепился в них, как клещ, он не отступит, если они не приложат все усилия, чтобы избавиться от него, рассуждал Браво. И в этом для них была определенная выгода. «Бессмысленно пытаться обогнать его или скрыться от него. Я попробовал, и это принесло мне только вред», — сказал он Калифу прошлой ночью.

Адем предложил использовать вторую машину в качестве ложной приманки, но Браво только покачал головой: «Нет, это неверный путь. Мы должны действовать совершенно иначе, заставить опыт Корнадоро работать на нас…»

Он изложил собственный план. Калиф позвонил Картли и подробно пересказал его. Картли дал свое согласие. По крайней мере, так он сказал Калифу. Очевидно, у него все же были другие планы. Его люди атаковали Корнадоро раньше времени, напали на него из засады, и неудачно. Теперь Корнадоро знал о том, что его разоблачили. Их план превратился в рискованное мероприятие. Все равно, что добровольно сунуть голову в осиное гнездо…

Еще и «близнецы» на задних сиденьях донимали Браво своей неуемной болтовней.

— Необходимо четко придерживаться первоначального плана, — сказал Браво, обращаясь якобы к Калифу. Все четверо прекрасно понимали, что эти слова адресованы в первую очередь Дьюре и Бебуру. — Мы решили, что следует заманить его в мечеть, следовательно, так тому и быть.

— У нас есть идея получше, — сказали «близнецы» практически хором.

Дьюра расстегнул молнию на длинном брезентовом чехле, лежащем у них в ногах, и достал пару снайперских винтовок «Мак-Миллан», с прицелами «леопольд», дающими шестнадцатикратное приближение. Даже не вполне точный выстрел из такой винтовки, заряженной пулями пятидесятого калибра, наверняка способен был разорвать человека на части. Глядя на страшное оружие, Браво с содроганием вспомнил, как Картли приказал своему снайперу пристрелить Дженни.

— Высадите нас через сотню метров. — Намерения «близнецов» были яснее некуда.

— Ваши люди не справились с ним. Почему вы полагаете, что…

Его прервал телефонный звонок. Браво схватил трубку.

— Эмма!

— Слава богу, наконец удалось дозвониться. — Она запыхалась, в голосе сквозило явное беспокойство.

— Что случилось?

— Ты был прав, заставив меня вернуться к лондонским отчетам. Поручение отца оказалось совсем не бессмысленным.

Она тяжело сглотнула, так что даже Браво услышал.

— Он действительно хотел, чтобы я помогла ему найти предателя…

— Подожди секундочку, Эмма!

Браво обернулся к Калифу и попросил его остановить машину.

— Не позволяйте им делать глупостей, — тихо проговорил он, наклонившись к Адему, прежде чем выбраться из салона. Охваченный невнятным беспокойством, он сделал несколько шагов и остановился, спиной к машине, лицом к призрачному солнечному диску, просвечивающему сквозь хмурую пелену облаков.

— Ну вот, Эмма, продолжай…

— Думаю, ты в курсе, что последние несколько лет дядя Тони работал в Лондоне.

— Ну разумеется, — нетерпеливо сказал Браво. — Эмма… что ты обнаружила?

— Я ничего не находила, пока не дошла до еженедельных отчетов дяди Тони. Ничего интересного, сплошная рутина…

— То, что никто не стал бы просматривать дважды…

— Точно. Кроме папы.

Он слышал в трубке ее взволнованное дыхание. Эмма была так далеко, а ее голос звучал совсем рядом, словно она звонила из машины Калифа, сидя рядом с «близнецами». На душе у Браво заскребли кошки.

— Похоже, в каждом из его зашифрованных еженедельных отчетов для Вашингтона спрятан дополнительный код. Шифр не наш, я уверена. Думаю, отец это обнаружил и начал работать над расшифровкой, но не успел закончить.

У Браво перехватило дыхание. С трудом переставляя ноги, он дошел до тополя на обочине и прислонился к стволу. Снова он слышал зловещий треск льда под ногами, переживая боль очередной потери. Дядя Тони был предателем. Человек, настолько близкий Декстеру, что у того земля поплыла под ногами, когда он узнал правду. Теперь то же самое чувствовал Браво. Весь его мир перевернулся с ног на голову, добро и зло поменялись местами… Дружеская привязанность Энтони, их совместные занятия, советы, которые он давал Браво, — все, все было ложью, блестящей актерской игрой. Рюль хитростью завоевал его любовь, использовал его в качестве прикрытия, чтобы проникнуть в самое сердце ордена! Невозможно, чудовищно… и все же это было правдой.

А в следующее мгновение он застыл, пораженный другим откровением.

— Браво? — раздался у него над ухом голос Эммы. — Ты меня слышишь?

Браво прижал руку ко лбу. Ему казалось, что он сходит с ума.

— Эмма, я был так уверен в измене Паоло Цорци и Дженни…

Он так жестоко, бессердечно обошелся с Дженни, он обвинил ее в убийстве, оборвал все отношения… угрожал ей! Он не желал прислушиваться к ее словам, не попытался поставить себя на ее место, он упрямо отказывался верить в правду. Горечь самоуничижения и злость на самого себя захлестнули его.

— Как я мог так ошибаться! Дженни ни в чем не виновата!

— Возможно, виновен Цорци.

— Вряд ли. Это Энтони подставил Дженни. Он намеренно ввел меня в заблуждение. Рюль хотел, чтобы я поверил в ее виновность, тем самым он отвел подозрения от себя… — Перед глазами у Браво встала ужасная сцена в церкви Сан-Джорджио дей Греки. — Боже мой, теперь все понятно! Когда дядя Тони застрелил Цорци, Дженни догадалась, что он изменник…

Браво вспомнил их последнюю встречу на залитой лунным светом террасе ресторана в Трапезунде, беззащитный изгиб ее шеи, алебастровую кожу… почувствовал болезненный укол совести, вспомнив, как намеренно унизил ее, как отозвал Камиллу в сторону, чтобы предупредить об опасности. Но мучительнее всего было вспоминать собственные постыдные слова, эхом звучавшие у него в голове: «Если я увижу тебя еще хоть раз, я тебя убью».

— Конечно, она выстрелила в Энтони. На ее глазах он лишил жизни ее наставника, она знала, что он предатель! Я бы сделал на ее месте в точности то же самое!

«А как же убитые священники, отец Мосто и отец Дамаскинос? — мелькнула в голове внезапная мысль. — Дженни действительно виновна, или и это подстроил Энтони?»

— Значит, отец разоблачил Рюля. Вот почему он велел мне прекратить работу, — задумчиво проговорила Эмма. — Но ему недоставало неопровержимых доказательств. И сейчас я наткнулась на эти недостающие сведения.

— Блестящий план, а? Как ловко Энтони все устроил. Ни тайников для передачи информации, ни внезапных подозрительных отлучек, чтобы проворачивать свои дела. Все на виду, все как обычно. — Браво помолчал. — Эмма, тебе удалось выяснить, куда он отправлял сведения?

— Для этого необходимы копии протоколов передачи в реальном времени, — сказала Эмма. — Не буду вдаваться в утомительные подробности, но мне удалось найти расхождение в содержании передаваемых последовательностей на входе, при отправке из Лондона, и на выходе, то есть в Вашингтоне. Пришлось просеять гору информации…

— Можешь отправить этот шифр мне на телефон?

— Да, конечно.

— И частоту радиоволн, которую Энтони использовал для передачи сигнала.

— Частота менялась каждую неделю. Я отправлю тебе список.

— Хорошо. Сделай это прямо сейчас, пожалуйста.

— У тебя появилась идея, верно?

Браво увидел, как Калиф выбрался из машины, отчаянно жестикулируя. Без сомнения, «близнецы» со своими винтовками рвались в бой.

— Возможно.

— Выражаешься в точности, как отец.

Почему в последнее время все вокруг твердят ему об этом?

— Эмма, я должен идти.

— Секунду, Браво… я выяснила еще кое-что. Ты должен знать. Отец и Дженни… поддерживали определенные отношения.

Браво закрыл глаза. Он не хотел этого слышать, не хотел, чтобы подозрения отца Мосто оказались правдой… Словно со стороны он услышал собственные слова:

— Какого рода отношения?

— Я… на самом деле я не знаю. Он снимал для нее квартиру в Лондоне.

— Как долго?

— Браво, ради бога, успокойся. Нет никаких доказательств, что у них с отцом был роман.

Браво поднес свободную руку к лицу и с силой потер веки большим и указательным пальцами, пытаясь усмирить мучительную резь в глазах.

— Как долго, Эмма?

— Одиннадцать месяцев.

— Господи. У них был роман.

Эмма молчала. После недолгой паузы он проговорил:

— Как еще это можно объяснить, Эмма?

Снова молчание. Браво увидел, как Калиф направился в его сторону.

— Мне правда пора.

— Понятно. Береги себя, Браво.

— Ты тоже.

— Держи меня в курсе событий. — Эмма засмеялась, но Браво услышал в этом смехе щемящие нотки сарказма. — Мне не нравится блуждать в темноте…

— Мне тоже. — Неужели это слезы, слезы на его глазах? — Спасибо тебе, Эмма. Мы оба тебе обязаны, и я, и отец.

Он повернулся и зашагал обратно к машине, поравнявшись с Калифом на полпути.

— Вы говорили, что отец хотел быть в курсе всех событий, а вы были его глазами и ушами на Ближнем Востоке. — Он открыл полученное от Эммы текстовое сообщение и показал Калифу высветившийся на экране список радиочастот. — Вам приходилось записывать сигналы на этих частотах?

Калиф прищурился, вглядываясь в ряды цифр.

— Тут их слишком много, не могу точно сказать. Вся информация у меня в офисе…

— Что ж, пусть эти двое думают, что им угодно, — сказал Браво, — но мы должны отправиться туда немедленно.

— Браво, я вынужден напомнить тебе твои же собственные слова: неразумно отходить от первоначального плана.

— Слишком поздно, — мрачно ответил Браво. — Все равно ваш приятель Картли уже сгубил весь план к чертовой бабушке.

Офис Калифа располагался в современном высотном доме, одной из пяти одинаковых башен с балконами на всех этажах, напоминающих белые картонки из-под молока. Башни объединяло общее название «Синоп-А-Блок». К входу вела петляющая дорожка. По обеим сторонам черной асфальтовой полосы выстроились аккуратно подстриженные кипарисы. Розовые осенние крокусы, по случайности или, может быть, из экономии рассаженные слишком редко, слабо покачивались, приветствуя гостей. Браво и Калиф, недовольные, сидели в тарахтящей машине, в то время как «близнецы» сновали тут и там среди деревьев, обследуя окрестности. Особенный интерес у них вызвали рабочие на подъемной площадке, которые чистили фасад при помощи пескоструйной установки.

— Не знаю, как тут можно жить, — сказал Калиф. — Эти здания построили по советскому проекту, и очень неудачному. Беднягам постоянно приходится заменять детали фасадов, заново облицовывать балконы и так далее.

Он вытряхнул сигарету из пачки, щелкнул зажигалкой.

— Не волнуйся, эти двое абсолютно надежны. Ты спокойно можешь доверить им свою жизнь.

— Даже тому, что разгуливает со сломанным носом?

— Ты рассуждаешь по-американски. — Калиф щелчком смахнул с кончика языка крупицу табака. — Ты удивил его. До того, как ты на него бросился, Дьюра был уверен, что перед ним трус. Боль для этих людей не имеет никакого значения, а проявленная тобой смелость — имеет.

Бебур вернулся к машине, сжимая в одной руке телефон, в другой — маузер. Лицо у него было совершенно серое.

— Что случилось?! — встревожился Калиф. — Вы что-то обнаружили?

— Михаил. Он убит. Прошлой ночью, в нашей церкви. Вместе с одним из священников, — бесцветным голосом проговорил Бебур. На его лице застыло напряженное, сосредоточенное выражение; он держался очень прямо, под кожей перекатывались мышцы. Воин, принявший вызов. — Его жена проснулась и увидела, что он не ночевал дома. Само по себе это ничего не значило, но утром он не пришел в магазин и не отвечал на звонки. Сыновья собрались и отправились в церковь. Ясное дело, они просто обезумели от горя и ярости.

Браво выбрался из машины.

— Кто это сделал? — Стоя лицом к лицу с Бебуром, он впервые смотрел ему прямо в глаза, как воин — воину. — Кто убил Картли?

— Деймон Корнадоро.

Калиф швырнул сигарету в окно и выскользнул из машины, встав рядом с Браво.

— Есть доказательства?

Бебур кивнул.

— И Картли, и священник убиты одним и тем же способом. Колющий кинжал. Почерк Корнадоро. — Он обернулся к подошедшему товарищу.

— Все чисто, — сказал Дьюра. — Пока.

Браво вздрогнул.

— Вы сказали — колющий кинжал?

Бебур кивнул.

— Да. Это очевидно, поскольку…

— Знаю… Резаная рана, нанесенная предназначенным для колющих ударов кинжалом, выглядит определенным образом. — Именно Картли упомянул об этом, рассказывая Браво о смерти отца Дамаскиноса. Его горло было перерезано необычным способом… убийца орудовал кинжалом, предназначенным для нанесения колотых ран. Так расправляется с жертвами один из наемников рыцарей святого Клемента.

Последний кусочек чудовищной мозаики встал на свое место.

— Это был Корнадоро. — сказал он.

Все трое посмотрели на него вопросительно.

— В смысле? — поинтересовался Калиф.

— Отца Дамаскиноса убила не Дженни Логан, а Корнадоро.

Теперь он убедился окончательно. Дженни говорила правду, с самого начала говорила правду… Браво вспомнил растерянное выражение на ее лице при вести о смерти отца Дамаскиноса. Он так злился на нее, что решил, будто она притворяется, но ее изумление было совершенно искренним. А отец Мосто? Дженни ведь говорила, что ее подставили намеренно… Корнадоро был вполне способен придумать и осуществить подобный план, и он был в Венеции, когда произошло убийство.

— Сыновья Михаила настаивают на немедленном возмездии, — сказал Бебур.

— Они просили нас приехать в магазин для получения дальнейших указаний. — Дьюра взглянул прямо в глаза Браво. — Теперь мы поступим так, как должны. Не вмешивайтесь.

— Корнадоро умен, очень умен, и вам это прекрасно известно, — сказал Браво. — Убить его непросто, вдобавок он знает о наших намерениях. Ваше решение открыто преследовать его — просто-напросто идиотизм.

Дьюра, задетый за живое, кинулся было на Браво, но Бебур шагнул вперед и встал между ними.

Калиф в отчаянии воздел руки.

— Неужели мы и в самом деле должны стать врагами?! — горестно воскликнул он.

— Мы не враги. — Оттеснив напарника подальше от Браво, Бебур посмотрел на Калифа. — Но не стоит путать нашу верность Картли и договоренность с вами. Мы не подчинимся вашим приказам.

— Даже разумным?

— Мы не намерены ждать, пока вы заманите его в мечеть. — Дьюра указал на стену высотного дома с его многочисленными балконами. — Сверху у нас будет хороший обзор.

Калиф кивнул, Браво счел благоразумным не возражать. Решение было принято, жребий брошен.

Глядя на то, как «близнецы» извлекают из машины винтовки, Калиф сплюнул на дорогу.

— Не стоит недооценивать их, Браво.

— Мне все это не нравится. Это эмоциональное решение.

— Нет, мой друг, это деловое решение, — возразил Калиф. — Убив Михаила, Корнадоро перешел недозволенную границу. У сыновей Картли нет выбора. Они защищают свою семью, свои интересы. Расправа над преступником должна быть быстрой и безжалостной. Иначе кружащие поблизости хищники, почуяв слабость, накинутся на них, и в конце концов они потеряют все, чего добился их отец.

Бебур настоял на том, чтобы они с Дьюрой первыми вошли в принадлежащую Калифу квартиру на одиннадцатом этаже. Дьюра прошел мимо Браво без какой-либо враждебности или неприязни, словно и не было недавней импульсивной вспышки гнева. Убедившись, что в квартире все чисто, «близнецы» позволили Калифу и Браво войти, а сами тихо проскользнули на открытую терраску, выходившую на залив: с нее хорошо просматривался подъезд к дому. Браво проводил их взглядом. Несмотря на дерзость и самонадеянность, они продолжали заботиться о его безопасности, и в этом было что-то трогательное.

Посовещавшись с напарником, Дьюра вернулся в комнату и направился к входной двери, собираясь спуститься вниз и встать на страже возле второго, служебного входа в здание. Бебур, оставшись на балконе, поджидал появления грузовика Корнадоро, наблюдая за дорогой через прицел своей винтовки.

Дьюра обернулся, услышав, как Браво позвал его по имени. Браво подошел к нему.

— Я признателен вам за все. — Он протянул вперед правую руку. — Я рад, что вы нас прикрываете.

Дьюра взглянул ему в глаза. Выражение его лица ни на йоту не изменилось, когда он молча сжал руку Браво в своей тяжелой ладони. Браво стиснул его пальцы в ответном пожатии. Словно древние римляне перед кровавой битвой под Эрзурумом или Тебризом.

Калиф провел Браво на кухню.

— Ну что, по пиву? — спросил он, взявшись за дверцу холодильника.

— Издеваетесь?

Калиф рассмеялся. Нажав на потайной рычаг, он толкнул дверцу, и холодильник целиком плавно отъехал в сторону. Перед ними открылась анфилада потайных комнат. Шагнув за Калифом в проем, Браво увидел, что холодильник двигался при помощи шарниров по двум потайным направляющим.

Рабочая часть квартиры, оборудованная ХЕПА-фильтрами,[54] полностью автономная и герметично изолированная от внешнего мира, выглядела такой же неприветливой и холодной, как служивший потайной дверью холодильник. Тяжелые, плотные шторы на окнах не позволяли проникнуть внутрь ни единому лучу солнечного света. Две стены помещения, в котором они оказались, были полностью, от пола до потолка, заняты электронным оборудованием, по большей части совершенно непонятного назначения. Это было похоже на фантастическую библиотеку двадцать первого века, лишенную книг и вообще каких-либо печатных материалов; одна только информация в чистом виде, незримым, загадочным образом прибывающая с каждой секундой, точно по мановению волшебной палочки.

Калиф уселся в рабочее кресло посреди этого царства электроники. Браво, стоя рядом, вслух зачитывал список частот, присланный Эммой. Выяснилось, что Калиф прослушивал их все. Браво, знавшего теперь, каким способом отец вычислил предателя, это не удивило. Теперь следовало найти внутренний шифр Рюля, укоренившийся, словно паразит, в глубине основной последовательности. Расшифровывать его сейчас смысла не имело, Браво намеревался заняться этим позже. Сейчас он хотел установить, кто перехватывал сообщения на линии Лондон—Вашингтон.

Это оказалось проще, чем он предполагал. Калиф быстро отыскал составленный Декстером файл со списком всех нестандартных шифров. Отец работал именно над ними, это было совершенно очевидно. Однако Калиф тщательно просмотрел всю базу и не нашел ничего, что подтверждало бы успех или неудачу Декстера.

— Позвольте мне взглянуть самому, — нетерпеливо попросил Браво.

Калиф уступил ему место. Браво сел в кресло, пальцы заплясали по клавиатуре. Он снова открыл файл с оригинальными последовательностями, в том виде, в котором Энтони отправлял их из Лондона. Сначала — частотный анализ, чтобы определить, в какой момент вложенный шифр отделяли от закодированного сообщения… Ничего не вышло. Браво задумался.

На его месте отец действовал бы так же. Он попытался бы проанализировать последовательности, использовал бы весь арсенал имеющихся приборов, чтобы понять, кому предназначались вложенные сообщения. И у него тоже ничего не получилось… Браво откинулся на спинку кресла, рассеянно уставившись на стеллажи со сложным оборудованием, — точь-в-точь содержимое рубки космического корабля. Поблескивали панели, мерцали лампочки, как будто на него таращился, подмигивая, бессловесный механический зверь. Нужно вернуться к самому началу… найти неочевидный способ. Способ, который так и не нашел его отец. Заставить механического зверя подать голос…

Есть другой путь, всегда есть другой путь. Застыв, словно изваяние, Браво лихорадочно раздумывал над проблемой. Придется забыть о попытках определить точный момент перехвата сигнала. Это явный тупик. Ему пришло в голову, что, возможно, стоит поискать на других частотах, не используемых орденом. Если уж начинать сначала…

Он попросил Калифа проанализировать сигналы на близких частотах. Калиф выполнил просьбу. Но это ничего не дало. Проклятая механическая зверюга по-прежнему молчала…

Дьюра крадучись двигался к намеченной цели по бетонному нутру «А-Блока». Заряженная винтовка приятно оттягивала руку. Он чувствовал себя прекрасно. Он больше не был прикован к этому американцу. Гора с плеч. Рядом с ним Дьюра чувствовал себя так, словно где-то под кожей у него засела заноза, которую никак не достать. Американец был бойцом; но он не принадлежал их роду, в его жилах текла чужая кровь. Он мог предать их в любую секунду ради любого из многочисленных соблазнов. Ради денег, ради власти, ради господства их культуры. Эта неприкрытая, непомерная алчность в конце концов их самих же и сгубит, в этом Дьюра не сомневался. Но до того, как разразится гром их Апокалипсиса, эта неуемная, всепоглощающая жадность погубит еще многих. Прочь, любой ценой прочь от заразы, которую они распространяют по миру…

Михаил и его сыновья зарабатывали очень большие деньги, но Дьюра не видел в этом ничего плохого. У Картли была вера, была честь, и свое богатство они использовали, чтобы помочь соотечественникам. Они не перебирали одну за другой юных любовниц, не скупали бриллианты от «Тиффани» и «роллс-ройсы».

Американский образ жизни развращал людей и здесь, на Востоке. Как могло быть иначе? Кругом бурлило море яркого пластика, дисков с американскими фильмами и музыкой, кассет с американскими телешоу. Шумное, беспорядочное празднество безудержного потребления. Не то, чтобы ему не нравилось разглядывать в Интернете откровенные клипы с Памелой Андерсон или Пэрис Хилтон в самых непристойных позах… Движущиеся картинки бомбами взрывались в его голове, для этого ошеломляющего ощущения он даже слов не смог бы подобрать, не представляя себе, как это происходит. Но на этом — все. Ему было вполне достаточно крошек от подпорченного американского пирога, чтобы насытить свой аппетит. А вот его брат Гиго, похоже, попытался проглотить пирог целиком. Теперь он жил в роскошной вилле-триплексе на Майами-Бич, под вечно сияющим солнцем Флориды, торгуя наркотиками и «русскими женами».

Гиго сидел на кокаине, его привычка была неудержимой, огромной и устрашающей, как «линкольн-навигатор». Проходя мимо ряда мусорных баков у служебного входа, Дьюра передернулся от отвращения, ненавидя себя за то, что вообще знает о существовании этого «линкольна». Нежеланное, непрошеное знание исподволь засело глубоко в его мозгу. Как видно, он лишь воображает, что его жизни не коснулось разложение…

Он вернулся мыслями к Деймону Корнадоро — подлинному воплощению порока. Американец и то лучше. Впрочем, подумал Дьюра, не исключено, что правильнее было бы пристрелить их обоих. Оба безбожники. Внутри, под обманчивой наружностью, так ли уж велика разница между ними?

Сняв предохранитель, он осторожно потянул на себя металлическую дверь черного хода и вышел на улицу. Стояло жаркое, душное утро; щебетали птицы, жужжали насекомые, шум поднимающихся на холм и съезжающих вниз машин гулко отдавался в бетонных джунглях «A-Блока». К дому подъехала машина, из которой выбралась женщина с ребенком. Женщина была одета в европейскую одежду, но Дьюра все равно решил, что она мусульманка. В руках она держала пакеты с покупками. Ребенок — маленький мальчик — увлеченно облизывал тающее мороженое на палочке. Машина уехала, женщина с ребенком направились к центральном входу. Из дверей вышел мужчина, средних лет, смуглокожий. Прижимая к уху трубку мобильного телефона, он закурил сигарету и двинулся вниз по дороге, остановившись у первого поворота, в пятне солнечного света между тенями деревьев. Вскоре подъехала машина, он открыл дверь и забрался на сиденье. Взревел мотор, между домами заметалось эхо. Машина умчалась прочь.

Стало немного прохладнее; с моря, со стороны Севастополя с его военными кораблями подул свежий ветер. Верхушки подстриженных кипарисов закачались, как тюрбаны кланяющихся имамов. А перед домом тем временем появился настоящий длиннобородый имам, спешащий по дорожке к входу. Рядом торопливо семенила нескладная мусульманка, полностью, от обутых в сандалии ступней до макушки закутанная в традиционную накидку, абайю, и головной платок. Корнадоро вполне способен был осквернить чужую веру, выдав себя за имама. Собственно говоря, подумал Дьюра, это было бы как раз в его стиле.

Вглядываясь в залитые солнцем фигуры, Дьюра пытался получше рассмотреть имама. Но ему мешала женщина, из-за нее он никак не мог увидеть лица служителя.

Охваченный подозрениями, он прижался спиной к двери, вскинул на плечо винтовку. Имам был высоким и широкоплечим — как и Корнадоро. Примерно та же комплекция. Но Дьюра не мог выстрелить, не убедившись в своей правоте. Что, если он ошибается? Убить имама! Неслыханное кощунство. Для сыновей Картли это обернется катастрофой, полным крахом, от этого несчастья они уже не сумеют оправиться. Так что Дьюра ждал, переполняемый беспокойством, держа палец на взведенном курке. Мысленно он уже слышал низкий, шлепающий звук выстрелов, срывающих плоть с костей Корнадоро… Слава богу, ему не придется подходить близко, он не окажется, как Михаил, рядом с этим смертоносным кинжалом.

Имам был уже на расстоянии уверенного выстрела. Он обернулся к женщине, резко сказал ей что-то. Покорно кивнув, она попятилась назад, низко опустив голову. Удачно, — теперь Дьюра видел лицо имама. Он облегченно выдохнул, отпуская курок. Это был не Корнадоро.

Смерив его беглым взглядом, имам с надменным видом прошел в дверь. Дьюра обежал глазами фигуру скользнувшей вслед за имамом мусульманки. Он отвлекся и не успел заметить, как она молниеносным движением извлекла из складок абайи кинжал, зажатый между костяшками указательного и среднего пальцев правой руки, руки чересчур крупной и грубой для женщины.

Дьюра среагировал слишком поздно. Он попытался уйти от удара, но безуспешно — его схватили сзади за руки и ловко скрутили. Имам! Кинжал вошел ему в живот, он низко, утробно закричал. Мусульманка размотала головной платок, и Дьюра увидел горящие глаза Корнадоро.

— Где они? — Легкий поворот запястья, и его пронзила чудовищная боль. — Мне нужна информация. Говори, или твое путешествие в рай будет очень мучительным…

Глава 29

Вглядываясь в белый контур сигнала на зеленом экране, Браво потер пальцами виски. Он чувствовал, как уходят драгоценные минуты, минуты, которые следовало бы потратить на дорогу к Сумеле. Неужели он неправ, неужели снова тупик… Может быть, обвиняя «близнецов» в излишней эмоциональности, он и сам грешил тем же? Нет, он не мог просто так отступиться, точно рядом с ним, незримый, сидел отец, удерживая Браво на месте. Браво слышал его голос… Ты найдешь ответ. Используй свои знания, Браво…

— Прокрутите еще раз запись сигналов на обеих частотах, — попросил он Калифа. — Одновременно. И отключите все остальные приборы.

— Зачем?

— Я хочу прослушать последовательности. Просто прослушать. Понимаете?

Калиф пустил записи с начала. Скрипы, писки, жужжание, — странная, исковерканная электронная мелодия заполнила помещение. Эта какофония напоминала то ли послание на инопланетном языке — долгожданный ответ на сигналы СЕТИ,[55] — то ли некий аудио-эквивалент немыслимых закорючек, выведенных рукой умственно отсталого ребенка… и ведь оба имели смысл, неважно, что добраться до этого смысла было непросто.

Браво закрыл глаза. Раз электронный зверь молчал, придется обратиться к собственным чувствам, чтобы разрешить эту головоломку. В конце концов, человеческое ухо и днем и ночью распознает звуки, выделяя важную информацию и отфильтровывая бесчисленные помехи.

Браво знал, что постепенно шум исчезнет и обнажится главный мотив. Это была его специальность, или, во всяком случае, то, что он хорошо умел делать. Он умел находить скрытый смысл на страницах древних рукописей и в словах окружающих, он чувствовал ту фальшь, что отличает подделки от подлинных исторических находок, он ощущал запах времени и видел истинные мотивы поступков.

Сидя в этом сверхсовременном бункере, Браво настойчиво пытался отделить зерна от плевел. И вот наконец он услышал мелодию. Он прислушался, представил себе ее математическую структуру, увидел гармонические колебания… вот и ошибка. Явное отклонение.

— Остановите, — воскликнул он. — Здесь… вот на этом месте!

Открыв глаза, он попросил Калифа включить все анализаторы, даже не имеющие на первый взгляд отношения к задаче. Вот оно. Бессловесный зверь проснулся. Их священная электронная корова замычала…

— Зачем мы преследуем Майкла Берио? — спросила Дженни, сидя рядом с Камиллой на переднем сиденье маленького красного автомобильчика — советской пародии на спортивную машину. — Это же ваш человек!

— Его настоящее имя — Деймон Корнадоро. Тебе оно знакомо?

— Боже. — Дженни побледнела. — Наемный убийца рыцарей! Я видела не меньше дюжины его фотографий… правда, все совершенно разные. Господи, как я могла так ошибиться!

— Не вини себя, — сказала Камилла. — Он ведь и меня провел.

Разумеется, Камиллу никто не мог провести. Но в тот самый момент, когда она осознала, что Дженни связывает с Браво не просто интрижка, план пришлось скорректировать. Разделять их и дальше не имело смысла. Нет, она должна привлечь Браво в их команду. Для этого ей понадобится помощь Дженни… и совершенно новая тактика поведения.

Камилла тряхнула головой.

— Ты разбираешься в этом лучше меня… Скажи, этот Корнадоро — он очень опасен?

Дженни бросила на нее нервный взгляд.

— Приблизительно одиннадцать по десятибалльной шкале, скажем так…

— Вот незадача!

— Мы же слышали впереди на дороге хлопки и визг покрышек. А потом…

— Ну да, авария на трассе, нам пришлось немного задержаться, и что?

— Я так понимаю, это была вовсе не авария, — мрачно сказала Дженни. — Мы решили, что у кого-то взорвалась рабочая смесь в глушителе… Ничего подобного.

— Что ты имеешь в виду?

— Полагаю, люди Картли попытались атаковать Корнадоро, организовав засаду. Мы слышали их выстрелы. А Корнадоро развернул грузовик, — тут-то и завизжали шины, — и просто протаранил их машину… Я читала досье. Вполне в его духе.

Камилла задумалась. Завоевать доверие Дженни, вот что было ей необходимо. Сопереживание должно сработать. Но придется быть искренней, иначе Дженни ей не поверит.

— Если, как ты говоришь, Корнадоро был мишенью, логично предположить, что Браво тоже в этом участвовал, — сказала она. Она еще раньше успела хорошенько обдумать линию поведения, пока они осторожно проезжали место аварии, наблюдая за поднявшейся суматохой. Полицейские, словно муравьи, шныряли вокруг двух столкнувшихся перекореженных машин. Камилла вертела шеей так и сяк, пытаясь рассмотреть, есть ли пострадавшие, но тщетно. — Нужно предупредить его, что Корнадоро удалось сбежать, что он по-прежнему у него на хвосте… — Она протянула Дженни свой мобильный телефон. — Позвони ему и скажи.

Дженни даже не шевельнулась.

— Я?

— Да, почему нет?

— Ты знаешь, почему. Я убила его якобы невинного дядю Тони. Он полагает, что я работаю на рыцарей.

— Значит, пришло время показать ему, что на самом деле ты на его стороне. — Камилла ободряюще улыбнулась. — Послушай, дорогая, он не поверил ни одному твоему слову, он сам мне сказал, но теперь… — Она мотнула головой. — Смотри, вон там, впереди, пустой грузовик. Корнадоро уже снаружи. Мужество, Дженни, вот что сейчас требуется. Звони. Номер три.

— Ладно, — кивнула Дженни, принимая телефон из рук Камиллы. Выбрав режим быстрого набора, с бьющимся сердцем она нажала на тройку.

— Камилла?..

Звук его голоса заставил ее вздрогнуть, словно от удара.

— Это Дженни, Браво…

— Дженни, я…

— Нет, пожалуйста, не бросай трубку! — Ее охватил ужас при мысли, что она упустит этот единственный шанс оправдать себя в его глазах. — Послушай, Камилла рядом со мной, мы едем за Корнадоро… — торопливо проговорила она.

— Что?!

Дженни поморщилась, словно от боли, услышав его крик, но упрямо продолжала. Мужество, вот что сейчас требуется.

— Была неудачная засада, мы видели две разбитые машины… не знаю, сколько людей участвовало, но ты, наверное, в курсе…

— Это была затея Картли, не моя, и она с треском провалилась… а Картли мертв — Корнадоро убил его, точно так же, как он убил отца Мосто и отца Дамаскиноса.

Дженни судорожно вздохнула, не в силах выговорить ни слова. Голова у нее закружилась.

— Дженни… я знаю, что дядя Тони был предателем.

— Браво, Браво… — Она наклонилась вперед, оглушенная чувством невероятного, колоссального облегчения. Перед глазами все плыло. — Но как ты…

— Дженни, мне нужно торопиться, правда.

— Постой, Браво, послушай! Корнадоро по-прежнему преследует тебя, он уже вышел из грузовика!

— Где вы находитесь?

— Возле какого-то высотного жилого комплекса. Тут несколько многоэтажных домов.

Синоп-А-Блок…

— Это номер, — сказал Калиф. — Телефонный номер.

Браво, все еще сжимая в ладони трубку, проговорил:

— Корнадоро уже здесь.

— Что же, разбирайся пока, а я пойду переговорю с Бебуром.

Калиф выбрался из бункера.

Браво посмотрел на номер. Это не в Лондоне, и вообще не в Англии. Код страны, затем код города… Он узнал оба. Германия, Мюнхен. В голове зазвенел тревожный колокольчик. Браво охватило какое-то тягостное болезненное оцепенение. Отвратительное предчувствие не отпускало.

Вернулся Калиф, аккуратно задвинув потайную дверь-холодильник.

— Бебур не видел ничего подозрительного, — сказал он, опускаясь в кресло. — Но он позвонит напарнику, предупредит его на всякий случай.

Браво почти не слушал.

— Мне нужен международный код Мюнхена, — сказал он. В Трапезунде коды, разумеется, отличаются от лондонских…

Получив от Калифа ответ, он набрал номер и прижал телефон к уху. В трубке раздался мужской голос, и Браво почувствовал, как пол уплывает из-под ног. Жуткий ночной кошмар стал явью.

Карл Вассерштурм. Энтони передавал закодированную информацию Вассерштурмам. Память у Браво и в самом деле была отменная, так что он тут же вспомнил отрывок их с Камиллой разговора по дороге в Сен-Мало: «Вассерштурмы были в ярости, когда мы разрушили их планы. Джордан боялся, что они начнут тебе мстить. Он провел три дня в Мюнхене и заключил с ними не особенно нужную сделку — только ради того, чтобы успокоить их и немного разрядить обстановку». Что он тогда сказал Камилле? «Не стоило этого делать. Этим людям нельзя доверять». А она рассмеялась и ответила: «Это же Джордан, Браво. Он с самим дьяволом способен заключить сделку, если возникнет необходимость».

Браво недоумевал, как же все это сразу не показалось ему подозрительным. Джордан был достаточно умен, чтобы понимать: иметь дело с Вассерштурмами не стоит ни на каких условиях. Они были нечисты на руку, просто-напросто опасны. Незаконные поставки оружия, вполне возможно, связи с террористами…

— Карл, это Джордан. — Браво заговорил по-немецки, имитируя акцент Джордана, его французское грассирующее «р».

— Почему вы звоните по этому номеру? — спросил Карл своим хриплым мрачноватым голосом. — Мы же договорились, что эта линия используется только… только для передачи информации.

Вот и доказательство. Доказательство связи между Вассерштурмами и Джорданом, во всей своей чудовищной очевидности.

— В этом месяце вы ничего не передавали, не так ли? — угрюмо произнес Браво.

— Вы же знаете, мы работаем как часы. — Карл явно забеспокоился. — Вы получаете информацию спустя какие-то минуты после того, как она доходит до нас, никаких задержек, все, как вы велели. Это не моя вина, клянусь. В этом месяце ничего не приходило.

— Если вы что-то затеяли за моей спиной, Карл…

— Нет, Джордан, нет, что вы! Мы и думать не думали ни о чем подобном. Вы же нам все объяснили, верно? Этот ваш шифр, мне он все равно незнаком, вы предупреждали, что его невозможно взломать, так какой же нам смысл что-то от вас скрывать?

— Никакого смысла, — произнес Браво голосом Джордана, самым что ни на есть мрачным тоном. — Не забывайте об этом, Карл. До связи.

В бессильной ярости он запустил телефоном в стену. Очередное предательство. Немыслимое, чудовищное предательство. Охваченный ужасом, он закрыл ладонями лицо.

Камилла остановила машину позади пустого грузовика Корнадоро. Дженни, подхватив купленный у Картли «витнесс», забралась внутрь, быстро осмотрела кабину. К тому времени, как Камилла к ней присоединилась, Дженни обнаружила кое-что интересное.

Под одним из передних сидений лежал потертый металлический ящичек. Дженни вытащила его и откинула крышку.

— Только посмотри на это, Камилла!

В ящичке тремя аккуратными слоями были уложены накладные брови, усы, бороды, коробочки с цветными контактными линзами и прочее.

— К чему все это? — нарочито удивленно проговорила Камилла, перебирая пальцами накладные носы, подбородки, щеки и уши.

Дженни, схватив телефон, снова и снова нажимала на кнопки.

— Черт, он не отвечает!

Бросив попытки дозвониться до Браво, она сунула телефон в руки Камилле и помчалась к входу в здание.

Камилла прекрасно знала, зачем Корнадоро нужна была эта коробочка. Она не раз видела Деймона в гриме. Он мастерски умел изменять внешность, вот почему у ордена до сих пор не было ни одной его подлинной фотографии. Отложив коробку, она поспешила за Дженни, раздумывая на бегу. Остановить ее прямо сейчас, как тогда, в потайном коридоре церкви Сан-Николо? Нет, это было бы в высшей степени неразумно. Дженни ей необходима, чтобы подобраться как можно ближе к Браво. Что ей сейчас совсем не нужно, так это Деймон Корнадоро, кромсающий людей направо и налево. До этого момента он был полезен, спору нет. Но ситуация на поле боя радикально изменилась. Главнокомандующий, не способный подстроиться под обстоятельства, обречен на поражение…

— У меня есть хороший друг, актер. Я видела раньше такие наборы. Я знаю, чего не хватает в коробке, — выдохнула Камилла, догнав Дженни. — Кажется, я могу примерно представить, как сейчас выглядит Корнадоро.

Камилла была совершенно права, думал Браво, сказав, что Джордан способен заключить сделку с самим дьяволом. Она даже не догадывалась, насколько была права. Джордан вовсе не был обманут Корнадоро. Он намеренно отправил за ними по пятам наемного убийцу. Джордан, его лучший друг, был рыцарем святого Клемента, и не рядовым рыцарем, а лидером, творцом воплощенного им же в жизнь чудовищного плана. Убийство Декстера, атака на Haute Cour, охота за сокровищницей… все это его рук дело.

Браво глухо застонал. В довершение всего он сам несколько лет проработал в «Лузиньон и K°», в корпорации Джордана, усердно трудясь на благо врагов! Что, если, выполняя задания Джордана, он уничтожал фирмы, принадлежавшие членам ордена? О боже, неужели он собственными руками помогал дьяволу?

Он не хотел верить. Он просто не мог поверить в такое. Это было слишком ужасно, слишком чудовищно… немыслимо! Увы, у него были неопровержимые доказательства, и он не мог позволить себе отрицать очевидное — эта ошибка могла стоить ему жизни. Браво тряхнул головой, пытаясь смириться с новой действительностью. Мог ли он воображать, что когда-нибудь столкнется с истиной настолько невероятной, настолько невыносимой?

Как мог существовать на свете человек до такой степени коварный и двуличный? Злейший враг, надевший личину лучшего друга… Браво чувствовал себя так, словно солнце вдруг взошло на западе или воды мирового океана обернулись недвижным камнем. И все же, попытавшись мысленно отстраниться, чтобы оценить открывшуюся взору зловещую картину, он не мог не признать идею Джордана блестящей. Как ни в чем не бывало расположиться лагерем в стане противника, открыто занять самую выгодную позицию, хладнокровно наблюдать за передвижением сил, разрабатывая беспроигрышные маневры!

Вместе с осознанием истины к сердцу подступила тоска настолько пронзительная, что в груди мучительно заныло.

Неожиданно он вздернул голову, охваченный страшным подозрением. Камилла! Что, если ей все известно? Что, если она тоже участвует в осуществлении дьявольского плана? Почему нет? Они с Джорданом близки, она работает в «Лузиньон и K°», ради сына она готова на что угодно — по ее же собственным словам. На что угодно… В том числе на сделку с дьяволом?! Этого Браво пока не знал. Она, похоже, была искренне шокирована, услышав правду о Корнадоро. Но разве он может быть уверен?

Он почувствовал во рту острый, горьковатый привкус паранойи, услышал голос отца, сперва бесконечно далекий, но приближающийся с каждым ударом сердца. «В некоторых случаях паранойя — неотъемлемая часть профессии, качество, которое необходимо доводить до уровня мастерства, — говорил Декстер сыну. — Самое полезное в паранойе то, что неприятностям уже не застать тебя врасплох».

Помнится, тогда совсем еще юный Браво недоумевал, какие же это профессии имеет в виду отец… Теперь ему следует держаться настороже с Камиллой, рассматривать все ее действия под другим углом, пока ее невиновность так или иначе не подтвердится.

Внезапно стены бункера сотряс мощный взрыв. На стальных стеллажах задребезжала электроника. Впечатление было такое, словно снаружи, в квартире, взорвалась бомба. Браво вздрогнул, Калиф вскочил на ноги. Один за другим прогремели три выстрела. В следующую секунду что-то тяжелое ударило по холодильнику с внешней стороны.

Калиф торопливо двинулся вдоль стеллажей, нажимая многочисленные кнопки.

— Нужно стереть информацию с жестких дисков… — пробормотал он, обращаясь больше к самому себе. — Собственно, у меня есть архивные копии, в надежном месте…

Закончив с приборами, он поспешно подошел к одному из окон и отдернул темные шторы. Стекло закрывала панель из толстой фанеры. Калиф нажал на два массивных, грубых металлических рычага, освобождая панель. Браво помог ему, вдвоем они сняли ставни, положили фанеру на пол.

Адем распахнул окно, в помещение ворвался уличный шум и мини-торнадо из бетонной пыли — совсем рядом работал пескоструйный аппарат. Прямо под окном вдоль всего фасада здания тянулся наклонный бетонный выступ, нечто вроде декоративного элемента, узкий настолько, что пройти по нему можно было лишь с величайшей осторожностью. Ошибка означала смерть; одно неловкое движение, и неминуемо падение с высоты одиннадцатого этажа.

Из квартиры все более явственно доносился зловещий шум.

Браво колебался всего секунду, а потом шагнул вслед за Калифом на бетонный уступ. Адем был уже в нескольких шагах от окна, он двигался направо, к углу здания. Браво казалось, что до поворота бесконечно, ужасающе далеко, хотя на самом деле нужно было пройти не больше сотни метров. Куда направлялся Калиф? К другому окну на том же этаже? Но это лишь отсрочит неминуемое…

Браво впился взглядом в Калифа, стараясь, как и он, не смотреть вниз. Сконцентрировавшись, он осторожно переставлял ноги, одну за другой, скользя ладонями по бетону, прижимаясь спиной к стене. Неожиданный порыв ветра, налетевший слева, заставил его остановиться, чтобы не потерять равновесие.

Калиф добрался до угла здания и исчез за поворотом. Собрав все свое мужество, Браво поспешил за ним. Вцепившись пальцами в бетонную кромку стены, он обогнул угол.

Прямо перед ними на бамбуковых подмостках рабочие управлялись с громоздкой пескоструйной машиной. Защитная полиэтиленовая пленка, натянутая вокруг площадки с трех сторон, практически не спасала от пыли, но из-за нее Браво не мог толком разглядеть рабочих. Две расплывчатые фигуры в комбинезонах, очках, масках с фильтрами… Одна из фигур возилась возле стены, держа в руках тяжелый аппарат, медленно, тщательно обрабатывая участок фасада. Второй рабочий перегнулся через веревочные перила, очевидно, крича что-то напарникам внизу. Из-за толстого слоя белой пыли, осевшей на волосы, оба казались седыми стариками.

Калиф добрался до подмостей, рванул пленку на себя, перешагнул через веревки. Ближайший к нему рабочий обернулся, предостерегающе махнул рукой. Калиф не обратил на это ровным счетом никакого внимания. Рабочий отложил аппарат.

Адем, очевидно, пытался что-то объяснить, но генератор грохотал так, что ничего не было слышно. К этому времени Браво тоже выбрался на подмости. Широкая спина Калифа заслоняла от него мастера, с которым он разговаривал. Браво перевел взгляд на второго рабочего, все еще сгибавшегося над краем площадки. Теперь его не заслоняла полиэтиленовая пленка. Браво увидел окровавленные руки… окровавленный рот… перерезанное горло!

Он прыгнул вперед. Рабочий потянулся одной рукой к защитной маске, собираясь стащить ее, чтобы лучше расслышать слова Калифа. Совершенно естественный жест, но Браво знал, что это уловка — убийца хотел привлечь внимание к своему лицу. Другой рукой он молниеносно извлек из кармана комбинезона кинжал.

— Это Корнадоро! — крикнул Браво. — Берегись!

Калиф отпрянул, но Корнадоро уже замахнулся кинжалом, целясь ему в грудь. Лезвие очертило широкую дугу. Извернувшись, Калиф ухватился за веревочное ограждение. Он избежал смертельного удара, но лезвие пропороло ткань его светлой льняной рубашки, оцарапав смуглую кожу. Корнадоро замахнулся второй раз, и его замысел стал очевиден.

Отточенное лезвие рассекло веревку, которая удерживала Калифа на площадке. Потеряв равновесие, он взмахнул руками. Браво метнулся к нему, рухнул на колени, пытаясь поймать напарника за руку, удержать на краю. Поздно. Его пальцы сомкнулись в пустоте. Падая, Калиф успел уцепиться за болтающийся конец веревки и теперь отчаянно раскачивался в воздухе. Далеко внизу Браво увидел две маленькие фигурки, бегущие к зданию. Дженни и Камилла…

Он ухватился за веревку, надеясь вытянуть Калифа наверх. Но Корнадоро снова замахнулся кинжалом, и Браво вынужден был отступить, откатиться от края, теряя единственную возможность спасти Калифа от верной смерти.

Корнадоро выбросил вперед правую ногу и отшвырнул Браво к стене здания. Бамбуковое сооружение качнулось, ударившись о бетон. Браво, опасаясь скатиться в образовавшуюся щель, отчаянно цеплялся за веревки.

Корнадоро ударил его, сгреб за одежду, рывком поднял на ноги. Их лица были теперь совсем близко. Браво чувствовал исходящий от него животный запах, неистовую жажду крови… и что-то еще, придававшее его взгляду жуткую, пугающую невозмутимость. Абсолютное отсутствие страха.

— Я хочу получить сокровищницу. — Хриплый голос царапал по нервам Браво, точно наждачная бумага. — Где она? Она мне нужна. Где она?! — Он встряхнул Браво так, что тот ударился о бетонную стену. — Говори, иначе, клянусь, я порежу тебя на мелкие кусочки! Живого места не оставлю, даже хуже, — когда я закончу, ты будешь молить меня о смерти!

Браво попытался вытащить из-за пояса кинжал Форнарини, но ножны сдвинулись, и теперь он не мог дотянуться до кинжала при всем старании. В любом случае, у него просто не было на это времени. Корнадоро размахивал перед его носом своим ножом, словно серпом, явно намереваясь осуществить угрозу.

Браво заехал ему подошвой ботинка по ступне. Корнадоро дернулся от неожиданной боли, и Браво, воспользовавшись секундным замешательством, схватил его за руку, пережав двумя пальцами, большим и указательным, сухожилие на правом запястье. Кинжал, звякнув, упал к их ногам.

Со звериным рычанием Корнадоро ударил Браво по почкам и тут же — коленом по подбородку. Браво упал на четвереньки, получил кулаком по спине и свалился прямо на пескоструйный аппарат, до сих пор не отключенный от генератора. Только благодаря вибрации он не потерял сознание. Корнадоро наклонился, собираясь нанести еще один сокрушительный удар, и в этот момент Браво, подхватив тяжелую машинку, направил выпускное отверстие на своего мучителя и нажал на кнопку.

Корнадоро взвыл и отшатнулся. Браво поднялся на ноги, шагнул к нему, закрепляя успех. Его противник позволил ему подойти ближе, а потом запросто выбил из его рук тяжелый аппарат и в ту же секунду, схватив Браво одной рукой за шею, надавил на сонную артерию.

Браво вскинул руки, закашлялся, попытался вдохнуть… но чернота уже наваливалась со всех сторон, одно за другим гася все чувства…

Дженни и Камилла одновременно увидели, что происходило наверху, на уровне одиннадцатого этажа. Дженни в отчаянии думала о том, что сбываются ее худшие опасения: Браво в смертельной опасности, а она не успеет его спасти. Слишком далеко. Камиллу тоже охватила паника, что было совершенно ей несвойственно. Как и предсказывал Джордан, Деймон вышел из-под контроля, перешел недопустимую границу. Какого черта он делает там, наверху, зачем он напал на Браво? Неужели вознамерился присвоить сокровищницу и теперь пытается выведать расположение тайника у Браво, полагая, что сумеет силой выбить из него информацию? Идиот…

Плечом к плечу они с Дженни бежали к дому, растерянные, охваченные смятением и страхом. Ни та, ни другая до последнего момента не замечали незнакомца, вынырнувшего из зарослей вдоль дороги. Он прыгнул на Дженни, видимо, разглядев у нее в руках пистолет, подставил ей подножку и резко нагнулся. Дженни не удержалась на ногах и растянулась на асфальте, ударившись правой рукой о бетонный поребрик. Пистолет вылетел из разжавшихся пальцев, заскользил по асфальту.

Камилла остановилась метрах в десяти. Она узнала нападавшего — албанец, боевой рыцарь из личной команды Джордана, — и молниеносно сделала вывод. Джордан здесь и следит за ней и Корнадоро. Неприятное открытие… Сын больше не доверял ей, он хотел сам добраться до сокровищницы. Камилла колебалась, обычная уверенность внезапно покинула ее. Она могла помочь Дженни или спасти Браво… или одно, или другое. Наконец подхватив с асфальта «витнесс», она сорвалась с места и помчалась к дому.

С трудом стряхнув наваливающуюся слабость, Браво собрал все оставшиеся силы и ударил Корнадоро коленом в пах. Ему повезло — он сумел нанести болезненный удар.

Кость вошла в мягкую плоть, Корнадоро взревел от боли и отпустил свою жертву. Примитивная, первобытная часть разума Браво, благодаря которой он все еще был жив, подсказывала, что в одиночку он не справится с Корнадоро, тот убьет его. Без малейших колебаний Браво шагнул в пустоту и полетел вниз.

Этажом ниже он ухватился за талию Калифа, вцепился в него обеими руками, и теперь они раскачивались над пропастью вдвоем. Калиф застонал от увеличившейся вдвое нагрузки на руки и спину. Браво увидел, как Корнадоро упал на колени возле края площадки. Глаза у него слезились, он свирепо мотал головой из стороны в сторону, словно раненый бык. Пересиливая боль, он подобрал свой кинжал и принялся перерезать веревку, — спасательный трос, удерживающий Браво и Калифа от падения с высоты.

— Браво, у меня вывихнуто плечо, мне не добраться до Корнадоро, — крикнул Калиф, — но у тебя еще есть шанс! Хватайся за веревку. Я отпущу ее, а ты лезь наверх.

— Вы с ума сошли? Жертвуете собой ради меня?

— Почему бы и нет? Это моя жизнь. Кроме того, ты бы сделал на моем месте то же самое!

Камилла остановилась. Отсюда было отлично видно подвесную площадку на одиннадцатом этаже, и полиэтилен больше не заслонял от нее Корнадоро. Она опустилась на одно колено и подняла «витнесс», сжимая пистолет обеими руками, чтобы получился устойчивый треугольник. Прицелилась, вдохнула, медленно выдохнула. И спустила курок.

Браво не отпускал Калифа, не позволяя ему разжать руки. Передвинувшись немного выше, он уцепился за веревку и тут же крепко обхватил турка ногами за талию.

— Этот героизм тебя до добра не доведет, — хмуро заметил Калиф, пытаясь высвободиться из захвата.

В этот момент прогремели два выстрела подряд, и сверху на Браво хлынула горячая кровь. Корнадоро вскинулся, упал на спину и покатился по бамбуковым прутьям пола. Браво посмотрел вниз и увидел Камиллу с пистолетом в руках. К ней подбежала Дженни, и вдвоем женщины помчались к подъемнику, удерживающему подмости на высоте.

— Господи Иисусе, — пробормотал Браво, когда площадка дрогнула и начала медленно опускаться.

— Бог милостив, — согласился Калиф.

Мгновением позже мимо пролетело мертвое тело, забрызгав их лица кровью. Деймон Корнадоро начал свое долгое путешествие в ад.

Глава 30

Браво открыл глаза и увидел Дженни.

— Где я?

— В грузовике Корнадоро. — Дженни прижимала к его лбу мокрое полотенце.

— Что случилось?

— Корнадоро мертв. Камилла выстрелила в него, и он упал с площадки.

— Это я видел. — Он шевельнулся, и все мышцы тут же болезненно заныли. — А ты, где ты была?

— Мне пришлось разбираться с человеком Джордана, почему-то напавшим на нас. Камилла сказала, что знает его. Хотя это и звучит дико… Она настояла на том, чтобы убраться оттуда как можно быстрее, причем так, чтобы Джордан ничего не узнал… Поэтому я угнала грузовик, — Дженни лукаво улыбнулась. — Закоротила провода.

Грузовик резко повернул, и их прижало друг к другу.

— Насчет Джордана… Камилла, должно быть, потрясена до глубины души. Не знаю, как она это переживет. Думаю, тебе нужно поговорить с ней, Браво, как только ты сможешь найти в себе силы, — сказала Дженни. — Когда мы опустили площадку, ты потерял сознание… Калиф в больнице, мы заехали туда по дороге. У него вывихнуто плечо, и, возможно, сломана правая рука.

— Камилла за рулем?

Дженни улыбнулась ему.

— Как всегда.

— Куда мы едем?

— В Сумельский монастырь. Калиф сказал, что вы с ним должны были отправиться туда, верно?

Браво закрыл глаза. Предсказание отца из последнего зашифрованного послания сбывалось. Он ехал в Сумелу, и он был не один. Ему показалось, что головоломка, составленная Декстером, становится слишком сложной. Он испытывал мучительную потребность расслабиться, ни о чем не думать, дать наконец отдохнуть измученному мозгу. Проспать бы неделю, нет, две недели подряд, не вставая…

Браво заставил себя стряхнуть неестественную апатию. Он должен был сосредоточиться и привести в порядок мысли. Камилле можно доверять. Если бы она работала на Джордана, то не стала бы стрелять в Корнадоро. Кроме того, судя по всему, Джордан приставил к ней своего шпиона. Тот человек, с которым пришлось схватиться Дженни… Видимо, Джордан готов был рисковать, он поставил на карту все, что имел. Папа умирал, и только Квинтэссенция могла его спасти. Рыцарей поддерживал Ватикан, и стальные тиски все плотнее смыкались вокруг Браво… Близился конец путешествия. Браво расстался с былыми иллюзиями. Джордан сделает все что угодно, лишь бы заполучить сокровищницу ордена и Квинтэссенцию. Теперь он наконец видел истинный узор в безумном переплетении линий Voire Dei. Почти что видел…

Закрыв глаза, он чувствовал, как убаюкивающе раскачивается грузовик.

— Браво, Браво! — В голосе Дженни сквозило беспокойство. — Камилла звонила Калифу. Он сказал ей, что в Мачке есть современная клиника с травма-центром. Больницу построили специально для альпинистов и для тех, кто в любое время года, даже зимой, приезжает сюда и поднимается в горы. Мы могли бы ненадолго остановиться…

— Нет, — сказал Браво, открывая глаза. — Едем в Сумелу.

Их взгляды ненадолго встретились. Дженни кивнула, но Браво видел, что она переживает за него.

Жаль, что рядом не было Калифа. Впрочем, сейчас ему нужно было сделать кое-что, в чем никто не мог ему помочь.

— Дженни…

Она остановила его, приложив ладонь к его щеке.

— Мы можем обо всем поговорить позже.

— Нет уж, я скажу сейчас. Я не доверял тебе, я обвинил тебя в убийстве отца Мосто, когда Корнадоро разыграл эту жуткую комедию. Я все истолковал не так, когда ты пристрелила Рюля. Я совершенно запутался, я просто не мог…

— Энтони всех нас провел, Браво. Ему удалось одурачить даже твоего отца…

Только теперь он заметил темные круги вокруг глаз на ее похудевшем лице, голубоватую сеточку вен на висках, просвечивающую через тонкую полупрозрачную кожу. Но эти признаки неимоверной усталости и перенесенных душевных страданий нисколько не портили ее красоты. Напротив, они лишь позволили Браво увидеть нечто новое, чего раньше не было: в ее глазах светилась несгибаемая, стальная воля. Что-то произошло с Дженни за это недолгое время, пока они были врозь. Скоро, очень скоро он обо всем ее расспросит…

— И еще…

Она провела подушечками пальцев по его губам.

— Неужели ты не можешь на время забыть обо всем этом?

— Нет, я и так слишком долго терпел. Дженни, отец Мосто сказал мне, что у вас с отцом был роман. Я так разозлился, что уже не мог рассуждать трезво. Думаю, это затуманило мой рассудок настолько, что я начал превратно судить обо всех твоих поступках…

— Но, Браво… У меня никогда не было романа с Декстером.

У него зашумело в голове.

— Тогда я ничего не понимаю. Он снимал для тебя квартиру в Лондоне…

— О, так ты знаешь об этом… — Дженни выпрямилась, взгляд стал рассеянным.

Браво взял ее за руку.

— Только не лги мне, Дженни. Скажи мне правду, прошу тебя. Правду!

Дженни кивнула, но никак не могла собраться с духом и начать. Теперь ее взгляд был устремлен в прошлое. Она глубоко вдохнула и выдохнула.

— Правду так правду. Роман у меня был… но не с твоим отцом.

— С кем же тогда?

— С Ронни Кавано. Я забеременела, а он… он заставил меня избавиться от ребенка. Вдобавок он запугал меня, убедил, что если кто-нибудь узнает, с орденом для меня будет покончено… Я была очень молода, совершенно сбита с толку, подавлена. Я сделала все, как он велел, но это почти что убило меня. Твой отец меня вытащил… он был таким добрым, таким понимающим. Сначала я испугалась, что совету все станет известно, и, по выражению Кавано, меня «вышвырнут в один присест». Но Декстер не выдал меня. Мы разговаривали с ним о том, что это значит — потерять ребенка… но я ничего не знала о Джуниоре, пока ты мне не рассказал.

— Он никогда бы не заговорил об этом. В том состоянии, в каком ты тогда была…

— Конечно. Вместо этого он развлекал меня чудесными сказками о феях и эльфах.

— А про эльфа, который умел обращать воду в огонь, он тебе рассказывал?

Дженни кивнула, ее глаза засияли.

— И про фею, которую не позвали на праздник в честь дня летнего солнцестояния…

— …а она в отместку наложила заклятие на нанятых в качестве лампочек светляков, и они все превратились в ос.

Оба тихо рассмеялись.

Дженни вздохнула, отдавшись воспоминаниям.

— Иногда мне становилось совсем худо, и тогда Декстер рассказывал разные смешные истории про говорящих зверей — умных и коварных, добрых и злых… и я начинала смеяться против собственной воли.

— Про зебру, проспорившую свои полоски…

— И про попугая, который был капитаном на пиратском корабле….

— А еще про жадного терьера, который рассорился со всеми своими друзьями…

Дженни снова засмеялась, восторженно, словно дитя. Браво представил, как отец пытался спасти ее, как нянчился с ней, словно с попавшим в беду ребенком. Дженни стала для Декстера приемной дочерью, отношения с ней облегчали боль от утраты Джуниора…

— Мы вместе читали книги… исторические романы, где герои проходили через тяжелейшие испытания, переживали ужасные потери, и все-таки в конце концов торжествовали победу. Я прекрасно понимала, зачем он это делает, — и это помогало. Он так сочувствовал мне, он понимал меня, предугадывал моменты подступающего беспросветного отчаяния… Как я не догадывалась, что он сам прошел через личную трагедию? Он возился со мной целый год, и за это время я полюбила его, что, полагаю, совсем неудивительно… Но я любила его как отца, и он никогда… у него никогда не было на меня никаких таких планов. Наоборот, Декстер был единственным человеком, рядом с которым я чувствовала себя в безопасности. Пока не появился ты.

— А что, если у меня как раз есть на тебя «какие-то такие планы»? — поинтересовался Браво.

Дженни посмотрела ему в глаза, щеки залил румянец.

— Я изменилась. Теперь меня это не пугает.

Стены Сумельского монастыря, вросшего в утесы возле самой вершины отвесного горного кряжа, вздымались в кобальтовое небо, словно неприступная крепость. Особым изяществом и утонченностью постройки не отличались; будучи оплотом веры, Сумела, казалось, была возведена с расчетом на вражеские осады.

— Итак, война развязана, — произнесла Камилла.

— Неужели нет другого пути? — спросил Браво.

— Увы, мой сын сделал свой выбор, — ответила она. — Близится финал, и ставки очень высоки. Сомневаюсь, что он сможет отступить от плана теперь, даже если захочет.

Все трое стояли под тенью древнего акведука, питавшего монастырь свежей водой столетия тому назад. Грузовик они оставили неподалеку — Камилла припарковала его на узенькой кривой улочке рядом со стоянкой автобусов. Автобусы горстями выплевывали туристов с бейджами, бутылками минералки и цифровыми фотокамерами. Никто не заинтересовался странной троицей, но они, зараженные паранойей, подозрительно рассматривали толпу.

Браво обернулся к Камилле.

— Я считал Джордана своим другом. — Он рассказал ей в самых общих словах историю рыцарей святого Клемента и объяснил, что Джордан — один из них. — Как он мог так бессердечно меня обманывать?

— Он превосходный актер, и за это я должна винить себя. — Камилла отвернулась и устремила взгляд на уходящие ввысь мощные несущие арки акведука. — Джордан никогда не видел своего отца, но только сейчас я поняла, как это ожесточило его. Он замкнулся в себе, в своей скорлупе… Но если бы я и рассказала ему, ничего хорошего все равно бы не вышло, ничего, кроме мучительного разочарования. — Она прикусила нижнюю губу. — Бедный Джордан. Нам не дано изменить прошлое, как бы ни хотелось…

— Винить себя за прошлое бессмысленно, — сказал Браво.

— Да, что сделано, то сделано, n’est-ce pas? — с горечью ответила Камилла. Неожиданно она обернулась и бросилась ему на грудь, сокрушенно воскликнув: — Ох, Браво, меня предал единственный сын, предал так же жестоко, как и тебя!

— Нам пора, — сказала Дженни. — Нужно торопиться, времени очень мало.

— Да, да, конечно, — откликнулась Камилла. Она уже справилась с собой. — Что мы должны делать, Браво? Мы обе здесь, чтобы помочь тебе.

Джордан Мюльманн пересел в легковую машину с кондиционером. Это было мудрое решение: дорога до Сумелы занимала три часа и при этом напоминала американские горки, — сумасшедшие повороты и все более устрашающие крутые подъемы. Они миновали Мачку, свернули налево, и дорога превратилась в нечто и вовсе невообразимое. Джордан взял с собой троих рыцарей. Не слишком много людей, — они не привлекут к себе ненужного внимания, но и не слишком мало. Достаточно, чтобы все прошло гладко.

Джордану уже довелось один раз побывать в Сумеле. Что самое смешное, они приезжали сюда вместе с Браво. Три года тому назад. Они весело проводили двухнедельный отпуск на Ибице, но через шесть дней безудержного гедонистического разгула решили бросить двух ненасытных смазливых блондинок, с которыми проводили дни и ночи напролет на танцевальных площадках, в модных клубах, на влажных простынях гостиничных номеров, на мокром морском песке… Даже не попрощавшись, они сбежали с острова искушений на самый край земли — в Трапезунд, который ни при каких обстоятельствах нельзя было назвать ультрамодным. Унылый полуразрушенный город, сплошные трущобы, и единственный луч света над развалинами былой империи — древняя Сумела.

«И вот я снова здесь, — подумал Джордан. — И снова с моим старым добрым другом, который вот-вот отыщет сокровищницу ордена. Бог мой, она все это время была здесь». Ирония судьбы, иначе и не скажешь. Впрочем, Джордану часто приходилось сталкиваться с иронией. Собственно говоря, ему не раз приходило в голову, что вся его жизнь — нелепый гротеск. Взять хотя бы их отношения с Браво. Что могло быть более абсурдным? Ведь они и на самом деле были друзьями. Они делились мыслями и секретами, рассказывали друг другу о своих любовных приключениях… Ибица, Париж, Стокгольм, Кельн — где они только не побывали вместе… Но все, чем «делился» Джордан, разумеется, было враньем. Даже насчет женщин. Он часто встречался с двумя одновременно, чего такой завзятый консерватор, как Браво, уж точно не понял бы и не одобрил. А ему ведь поручили подобраться как можно ближе к Браво… как тогда выразилась Камилла? «Ты должен завоевать его полное доверие, чтобы узнать его. Узнав его, ты сможешь им манипулировать».

Рискованная затея удалась, хотя Джордан все время чувствовал себя так, словно пробирается по минному полю, усеянному невидимыми смертоносными растяжками. Все, что они говорили друг другу, имело привкус опасности. Ему приходилось скрывать от Браво все. Абсолютно все…

Телефон зазвонил. Он даже не посмотрел на высветившийся номер. И так все было ясно.

— Да, матушка, — произнес он с ухмылкой. Хорошо, что Камилла не видит выражения на его лице…

— Что ты такое творишь, дорогой? Преследуешь меня? — донесся до него глубокий, бархатный голос Камиллы. — Твой человек чуть было не погубил все дело!

— А мне казалось, эта сомнительная честь принадлежит Деймону Корнадоро.

Она замолчала; определенно, ему удалось ее смутить.

— Признай, — продолжил Джордан, — я оказался прав насчет Корнадоро. В конце концов он забыл свое место.

— Близость Квинтэссенции развращает.

Камилла произнесла это так, словно не оправдывала Корнадоро, а обвиняла его, Джордана. Он понял это и разозлился еще больше.

— Ты и Корнадоро… — В его голосе клокотала плохо сдерживаемая ярость.

— Что — я и Корнадоро? — небрежно спросила Камилла.

— Я знаю, что он был твоим любовником. Что он сумел тебе нашептать, когда вы…

— Нашептываю в подобных случаях только я, дорогой, заруби себе это на носу. — Она говорила спокойным тоном, но в голосе зазвенел металл. — Ты в чем-то меня подозреваешь? Надеюсь, что нет. Каждая секунда твоего времени драгоценна, глупо тратить его впустую, на подобную…

— Мой человек следил за вами, поскольку я подозревал Корнадоро, — перебил ее Джордан. Собственно, отчасти так и было. Теперь он взял себя в руки, больше он не сорвется на гнев, не даст ей возможности догадаться, что у него на уме. — Вряд ли уместно меня за это винить.

— Разумеется, дорогой. Напротив, я аплодирую твоей дальновидности.

— А я — твоей меткости. Не всякая женщина сумеет так ловко подстрелить своего любовника.

— Это было нетрудно. Никаких эмоций. Корнадоро послужил определенной цели, а потом просто стал не нужен. — Камилла помолчала. — Но я не люблю, когда за мной шпионят. А ты к тому же подослал этого жуткого албанца…

Джордан бросил взгляд на человека за рулем.

— Этот жуткий албанец сидит рядом со мной.

— Что? Джордан, ты что, в Трапезунде?

— Нет, Камилла, я в Сумеле.

И не один — с ним трое боевых рыцарей: албанец, немец и русский, бывший сотрудник ФСБ. Но об этом он ей рассказывать не собирался.

— Я приехал исправить твои недочеты. Собрать воедино все кусочки головоломки.

— Идиот! — крикнула она. — Все идет точно по плану. Браво безоговорочно доверяет мне. Дженни тоже. Я буду стоять за его плечом, когда он откроет сокровищницу!

— Нет, матушка, это моя награда. — Он жестом велел албанцу притормозить и выбрался из машины.

— Если ты сейчас появишься, все пропало, — сказала Камилла. — Стоит Браво тебя увидеть, и он тут же все поймет.

Джордан махнул рукой, и рыцари высыпали из машины вслед за ним.

— Не переживай, матушка. Я выберу самый подходящий момент для появления на сцене. — Он проводил взглядом своих людей, удалявшихся в направлении монастыря, а сам начал подниматься по крутым каменным ступеням. — Тактика внезапности. Этому я научился сам, без чьей-либо подсказки.

— Даже то, что ты здесь… Джордан, ты совершаешь большую ошибку.

— Это мое личное дело.

— Черт подери, Джордан, я потратила два десятка лет на подготовку к этому дню!

— Последние четыре года я как привязанный таскался за Браво, потому что ты сказала, что так надо, потому что ты пообещала мне то, чего я никогда не имел…

— Ты ведешь себя, как маленький ребенок, дорогой.

Его словно ткнули в ребра стрекалом, и со звериным рыком он помчался вверх, перепрыгивая через ступеньки.

— Это моя месть, Джордан. — В ее голосе снова зазвучала сталь — будто кошка выпустила спрятанные когти. — Не мешай мне.

— Это угроза? Искренне надеюсь, что нет, поскольку у меня на руках козырной туз, Камилла. То, что ты так долго всеми силами скрывала от Браво. Да-да, я имею в виду именно это…

Джордан услышал, как она замерла, и по его спине пробежал волнующий холодок.

— Так что довольно позерства, — заключил он. — Прочь с моей дороги, матушка. Прочь с дороги!

Глава 31

Сумельский монастырь был действительно древним — его построили в четвертом веке после Рождества Христова. Название основанной двумя афинскими священниками в честь Девы Марии обители происходило от греческого слова melas — «черный». Может быть, умы отцов-основателей поразил Карадаглар — Черные горы, где на одной из неприступных вершин и вырос скальный монастырь. Или же, возможно, дело было в цвете потемневшей от времени иконы Богоматери, реликвии, найденной ими в одной из местных пещер. Точного ответа никто не знал.

Браво раздумывал на этой загадкой, вместе с двумя своими спутницами шагая мимо обширного монастырского комплекса: храм Успения Богоматери, приделы, кухни, классы, гостевой флигель, библиотека… Дважды, в тринадцатом и в девятнадцатом веках, Сумелу реставрировали. В 1923 году, после трехлетней советской оккупации Трапезунда, монастырь был упразднен.

Теперь Сумела стала местом паломничества туристов — и не более того. Но Калиф рассказал Браво, что когда-то монастырь служил убежищем для ордена. В двенадцатом столетии о процветании Сумелы заботился и император Алексей III, и его наследник, Мануил III, — местные монахи были их глазами и ушами в Леванте.

Браво подумал, что последнее послание отца оказалось не менее загадочным, чем название монастыря. Целый перечень инструкций, совершенно недвусмысленных, но странных… очень странных. Полностью расшифровав их, Браво понял, что вопросов у него теперь больше, чем ответов.

Рядом с ним молча шагала Камилла. Она совершенно не запыхалась и не казалась уставшей, хотя дорога все время шла в гору. Ее невероятные сила и выносливость уже не удивляли Браво, — за последние дни он успел составить представление о ее физических возможностях. Дженни держалась чуть поодаль, прикрывала тыл, бесшумно рыская между деревьев в подлеске. Они поднимались все выше и выше, постепенно оставив позади туристические группы.

После одного особо труднопроходимого участка Дженни подозвала их. Они остановились посреди небольшой заросшей соснами куртины.

— Я заметила движение позади, — тихо сказала Дженни. — Думаю, этот тот самый рыцарь, что следил за нами в Трапезунде…

Браво это не удивило. Он запомнил последнее послание Декстера до единого слова. Теперь он должен все время придерживаться оставленных указаний…

— Попробуй обойти его с тыла, — велел он Дженни.

— Это человек Джордана, — вмешалась Камилла. — Я пойду с тобой, Дженни.

— Не думаю, что это хорошая идея, — сказала Дженни.

— Почему? Считаешь, от меня никакого толку?

— Не в этом дело.

— В чем же тогда? Вряд ли Джордан отправил за нами только одного наемника. Я знаю своего сына лучше, чем кто-либо из вас.

— Камилла права. — Браво взглянул в глаза Дженни. — Мне нужно надежное прикрытие с тыла. Вы обе должны мне помочь. Договорились?

Дженни кивнула.

— Я пойду дальше, — продолжил он. — Судя по последнему оставленному отцом письму, идти нужно на северо-восток. Приблизительно в километре отсюда находится пещера с сокровищницей. Поторопитесь…

Албанец обладал хорошей памятью. Он помнил всех, с кем ему довелось драться, всех, кого он убил или искалечил. Таких было немало, хотя и «не то чтобы чертова прорва», как он сам любил говорить своим приятелям-рыцарям, будучи немного навеселе. Но ни разу до этого дня его не атаковала женщина. А эта к тому же взяла над ним верх! Он был в бешенстве, он жаждал ее крови. Он свернет ей голову еще до захода солнца, поклялся он сам себе.

Благодаря долгим годам тренировок он умел двигаться по лесу совершенно бесшумно. Он вдыхал острые, свежие запахи сосновой смолы, разлагающихся листьев, грибов, папоротника и душистого разнотравья и внимательно прислушивался к любому шуму, игнорируя лишь звук собственного дыхания и шум стучащей в висках крови. Он принюхивался, как принюхивается гончая, чтобы взять след живой добычи или подстреленной дичи. Гончей было все равно, что искать, но ему — нет. Ее запах до сих пор не выветрился из его ноздрей, он преследовал албанца, словно насмешка. Запах его поражения.

Он заметил ее первым. Всего лишь быстрое, почти неуловимое движение в подлеске, словно вспорхнула с ветки птица; но албанец находился с наветренной стороны и учуял ее запах, для него — отчетливый и резкий, как нашатырь. С ухмылкой он устремился в нужном направлении. Чем внезапнее будет атака, тем лучше. Он бежал низко пригнувшись, сжимал и разжимал кулаки, разминая пальцы на жилистых руках. Среди зелени снова мелькнула ее тень, и он забрал немного левее. Она заметила что-то или кого-то впереди, возможно, русского, который рвался вперед, и ее внимание было всецело обращено на преследование невидимого противника. Это давало албанцу преимущество. Он прибавил темп, собираясь воспользоваться благоприятным моментом для нападения. Еще мгновение, и он заставит ее за все заплатить, он повалит ее на землю и расправится с ней. Времени мало, нужно торопиться. Иначе вся слава достанется русскому. Нет, он должен присутствовать при этом, он увидит, как откроется сокровищница…

Он прыгнул вперед. Дженни услышала, начала оборачиваться, и в этот момент он ударил ее кулаком по почкам. Она распахнула глаза, ловя ртом воздух, не удержалась на ногах и покатилась по траве.

Албанец расхохотался. Его смех напоминал лай, лай цепкого, кровожадного, бездумно преданного хозяину охотничьего пса, которым он, собственно говоря, и был. Он повалился на Дженни, замахнулся, собираясь ударить по переносице, но она, отпрянув, мотнула головой и стукнула его лбом по подбородку. Голова албанца откинулась назад, клацнули зубы. Рот наполнился кровью: он нечаянно прикусил кончик языка.

Он потянулся к ней, но Дженни резким движением отбросила его руку, одновременно приподняв одно бедро. Она пыталась скинуть с себя противника, найти хоть какую-то точку опоры, но безрезультатно — албанец навалился на нее всем своим весом. Замахнувшись одной рукой, другой он сжал ее горло и надавил.

Раздался резкий звук — звук выстрела, и албанец увидел, как вытекает кровь из раны на его груди. Он не чувствовал боли, не чувствовал ничего, совершенно ничего, словно находился под действием анестетика. Он не ослабил своей хватки на горле стража. Ее лицо было залито кровью, так что кожа казалась почти черной, глаза судорожно вращались. Он услышал, как кто-то почти бесшумно подошел сзади. Немного подождал, чувствуя, как пульсирует сердце, как медленно входит воздух в поврежденные легкие. Боли по-прежнему не было. В самый последний момент он скрутился в талии и выбил свободной рукой оружие из рук Камиллы Мюльманн. Вот теперь накатила боль, мучительная, слепящая боль. Не обращая внимания, он вцепился в Камиллу, сбил ее с ног, ухмыляясь еще шире. Две пташки одним махом. Повезло. Он отпустил горло стража, сжал пальцы в кулак, замахнулся… Раздался тихий щелчок. Узкое лезвие сверкнуло на солнце. Камилла вонзила нож в его горло, и он забился на траве, как выброшенная на берег рыба.

Глаза у Дженни слезились, она задыхалась, кровь албанца заливала лицо. Сознание уплывало, и она с трудом понимала, что происходит. Потом она увидела Камиллу с пистолетом в руках. Как удачно, что «витнесс» остался у нее! Но албанец был настолько силен, настолько свиреп, что даже ранение его не остановило. Дженни наблюдала за ним с нарастающим ужасом. Он чуть было не прикончил ее, она чувствовала, что смерть подошла совсем близко… Когда албанец отпустил ее и вцепился в Камиллу, Дженни приподнялась на локтях, собираясь ударить его по открывшейся точке на шее, где располагался нервный узел. И тут Камилла замахнулась ножом… Дженни увидела лезвие — так близко, прямо перед глазами… Ошибки быть не могло. Точная копия ее собственного ножа, которым перерезали горло отца Мосто. В одно мгновение все встало на свои места. Вот почему ей так не нравилась общая картина… вот почему Рюль промолчал, когда она сказала, что рыцари следят за Браво другим способом! Вот кто ударил ее в висок в коридоре церкви Сан-Николо, а потом перерезал горло священнику…

Дженни подняла глаза на Камиллу и увидела, что та смотрит на нее со странным выражением на лице. Она явно все поняла.

— Камилла…

Слишком поздно. Камилла молниеносно наклонилась, и лезвие фальшивого ножа вошло в грудь Дженни.

Браво поднимался по извилистой тропе все выше, прислушиваясь к журчанию священного источника православных греков. Сквозь густые деревья, заросли крокусов, анемонов и подснежников проглядывали развалины старинных каменных построек и остатки покрытых искусной резьбой мраморных колонн.

Он подошел к краю узкой лощины. Вход в пещеру находился среди скал на другой стороне. Вокруг громоздились отвесные скалы. В воздухе носились птицы, громко щебеча, то и дело ныряя с высоты в погоне за насекомыми. Над цветущими растениями суетились, прилежно выполняя свое предназначение, мохнатые пчелы. Раскаленное солнце достигло зенита, и в этот час даже здесь, высоко в горах, стояла невыносимая жара. Ни дымки, ни легкого облачка в бездонной, пронзительной голубизне неба, кажущегося тонким, словно яичная скорлупа, как это бывает только на большой высоте.

Спустившись вниз, Браво услышал далеко позади выстрел. Эхо заметалось среди скал. Он остановился в нерешительности и почти повернул назад, но вспомнил последнее письмо отца, вспомнил собственную клятву и свою миссию — защищать орден ценой любых жертв. С тяжелым сердцем он заставил себя выкинуть из головы мысли о Дженни и Камилле и торопливо пересек остававшийся плоский участок земли.

Прямо над ним зиял вход в одну из многих пещер, обрамленный двумя кипарисами. Именно так ее и описывал отец. Вскарабкавшись наверх, Браво ступил под сумрачные своды. Опустившись на корточки, он осторожно выглянул наружу, осматривая заросшую буйной растительностью лощину. Сначала он не замечал ничего, кроме птиц и насекомых. Солнце уже начинало медленно клониться к западу; среди удлиняющихся теней что-то мелькнуло. Браво увидел, как на мгновение выдвинулось из-за ствола дерева плечо, мощное, как круп оленя, и круглая голова. Темно-карие глаза на суровом лице молниеносно обежали лощину цепким взглядом. Русский, догадался Браво. Он поднялся на ноги. Рыцарь мгновенно перевел взгляд на темный провал, уловив слабое движение в устье пещеры, еле заметное перемещение теней. Браво неслышно отступил. Русский направился к нему, лишь на долю секунды оказавшись в поле видимости, после чего снова исчез в зарослях.

«Скоро он доберется до пещеры, — подумал Браво. — И я не в силах этому помешать».

Дженни открыла глаза, увидела пробивающийся сквозь густую листву солнечный свет. Мимо стремительно пронесся стриж, его пронзительный крик окончательно привел ее в сознание. Несколько мгновений она безуспешно пыталась вспомнить, что произошло. Чувствуя, как накатывает леденящий страх, Дженни приподнялась и села. Бок пронзила острая боль, и она мгновенно вспомнила все: стычку с албанцем, выстрел Камиллы… нож с перламутровой рукоятью, близнец ее ножа. Камилла ударила им сначала албанца, а потом ее… Дженни приложила руки к животу, почувствовала теплую кровь на пальцах. Нож скользнул по ребру, рана не была смертельной, но рано или поздно она может просто свалиться от потери крови. Оторвав от блузки широкую полосу ткани, она перетянула рану как можно туже.

Где Камилла? Дженни оглянулась. Никого. Она была совершенно одна в этом лесу, в компании окровавленного трупа.

— О черт!

Она с трудом поднялась на ноги, опираясь на поваленное дерево. Голова кружилась, содержимое желудка рвалось наружу. Чувствуя, как бешено заколотилось сердце, Дженни с усилием несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула.

Оттолкнувшись от ствола дерева, она принялась осматривать землю в поисках пистолета. Его нигде не было. Плохо. Значит, Камилла подобрала «витнесс» и вооружена. Дженни остро пожалела, что у нее нет телефона, чтобы позвонить Браво и предупредить его…

Но она может забрать оружие мертвого албанца. У него был пистолет, Дженни видела дуло, торчащее из-под распростертого тела. Нужно только перевернуть труп и вытащить ствол. Ее руки сомкнулись вокруг его талии, она собралась с силами.

— Так-так, — произнес у нее за спиной по-английски голос с сильным немецким акцентом. — Ну-ка, отойди от него.

Дженни бросила взгляд через плечо. Крайст, боевой рыцарь. Она читала его досье и видела его фотографии…

— Я ранена, — заявила она, указывая на самодельный бандаж, через который уже проступала кровь. — Я не могу двигаться.

— Ты что, не слышала? — рявкнул Крайст. — Я сказал, отойди от него! Живо!

Дженни сделала несколько нарочито шумных глотков воздуха.

— Несколько секунд, прошу, всего несколько секунд! — Пальцы одной руки сжали рукоять пистолета. — У меня так кружится голова!

Крайст шагнул вперед.

— Я повторять не буду!

Мысленно молясь всем святым, вслух Дженни произнесла:

— Хорошо, хорошо, я сейчас встану! Только не стреляйте!

Крайст сплюнул на землю.

— Какого дьявола ты там возишься, сучка!

Дженни начала медленно подниматься на ноги, намеренно демонстрируя обнаженный живот. Рыцарь невольно перевел глаза. Собрав все оставшиеся силы, Дженни рванула пистолет из-под массивного тела, развернулась и спустила взведенный курок. Крайст, не успевший даже понять, что произошло, пошатнулся. Дженни, вспомнив албанца, выстрелила еще раз, и еще, она стреляла без остановки, пока не выпустила в него четыре пули. Рыцарь упал на землю, глядя в небо неподвижными, остекленевшими глазами.

Не оглядываясь, Дженни побежала, пренебрегая жестокой пульсирующей болью в боку, не обращая внимания на сочащуюся сквозь повязку кровь. Через какое-то время она без сил рухнула на колени, опустив голову, задыхаясь. В голове зазвучал голос Браво, и она заставила себя встать, сделать шаг, другой, третий… быстрее, быстрее!..

Идти нужно на северо-восток. В километре отсюда находится пещера…

Сокровищница была спрятана под полукруглым каменным алтарем богини Афродиты. Жертвенник давным-давно разграбили, никаких украшений не осталось. Если бы отец не снабдил Браво предельно точными указаниями, Браво просто-напросто не нашел бы алтарь. У него был с собой довольно сильный фонарь, но здесь и так было достаточно светло. Эта часть пещеры представляла собой хитросплетение переходов, небольших ответвлений и расщелин, часто сквозных, так что сверху сочился слабый зеленоватый свет. Ветер, заблудившийся в разломах скалы, насвистывал печальную мелодию, словно где-то поблизости играл на гигантской свирели невидимый менестрель.

Браво остановился перед алтарем, где язычники приносили в жертву ритуальных животных до того, как этих берегов достигла весть о Деве Марии, а может быть, и после, — Афродита занимала особенное место в сердцах греков. Кто хотя бы единожды не нуждался в ее помощи?

Он услышал слабый звук за спиной, почти неотличимый от завываний ветра, и волоски у него на шее стали дыбом. Он был не один в пещере. Рыцарь приближался, а вслед за ним и Джордан, в этом Браво не сомневался. Что с Дженни и Камиллой? Живы ли они?..

Снова тихий звук, на этот раз гораздо ближе. Пора действовать, понял Браво. Он метнулся направо, вытянув вперед руки, и нырнул в один из низких боковых проходов.

Вздрогнув от оглушительного выстрела, сопровождаемого раскатом эха, он обернулся и увидел, как русский, опустившись на четвереньки, устремился за ним. Остановился, поднял «Макаров». Не дожидаясь второго выстрела, Браво полез наверх по почти вертикальной расщелине. Пещеру снова наполнил рокочущий звук. Браво добрался до первого горизонтального туннеля, присел, скорчившись, у самого края, собираясь с духом.

Внизу показалась макушка рыцаря, и Браво немедленно атаковал его, врезав кулаком по уху. Подавшись вперед всем корпусом, он ногой выбил из рук противника пистолет. Это уравнивало шансы, но, с другой стороны, за эти мгновения русский успел прийти в себя после удара.

Рванувшись вперед и боднув Браво головой в грудь, так что тот повалился на спину, рыцарь подтянулся и заполз в узкий каменный коридорчик. Места для маневров здесь почти не было. Получив один за другим три удара, Браво вполне мог составить представление о противнике. Бывший военный, из спецназа или из ФСБ. Современная выучка: его тренировали не для длительного рукопашного боя, а для бурного натиска. Несомненно, он попытается нанести смертельный удар в первые тридцать секунд схватки.

Браво обошел его защиту, ударил рыцаря по переносице ребром ладони, сломав ему нос, и одновременно кулаком левой руки двинул ему по скуле.

Но было бы ошибкой полагать, что это остановит русского. Напротив, рыцарь только разозлился пуще прежнего. Он навалился на Браво, прижав его к низкой каменной стене всем своим немалым весом, и принялся наносить молниеносные удары по голове и плечам, выводя из строя основные мышцы. Еще немного, и Браво утратил бы способность даже закрываться от ударов, не говоря уж о том, чтобы дать противнику сдачи.

Зрение затуманилось, Браво чувствовал, что слабеет. Он пытался достать кинжал Форнарини, но не мог — клинок в ножнах у него за поясом был слишком плотно прижат к стене. Оставалась последняя возможность. Высвободив одну руку, Браво нашарил в кармане фонарь, включил его и направил мощный луч в глаза рыцарю.

Ослепленный, тот отпрянул, ударившись о противоположную стену, прижал руки к глазам. Браво с размаху ударил его коленом в пах. Русский согнулся пополам, и Браво тем же коленом заехал ему по подбородку. Голова рыцаря вскинулась. Браво врезал ему в висок, и противник рухнул на колени. Из глаз у него потоком текли слезы, и все же он сумел вцепиться в Браво и тряс его так, что у того застучала челюсть. Рыцарь осклабился, словно намереваясь укусить противника, зубами вырвать кусок его плоти, но Браво, размахнувшись, ударил его металлическим корпусом фонаря по лицу, потом еще раз, снова и снова, сдирая кожу, не обращая внимания на кровь, струившуюся по лицу врага. Наконец рыцарь откинулся назад и затих.

Кровь была повсюду. Браво в изнеможении рухнул на камни на том самом месте, где стоял, уронив голову на руки, но они тряслись так, что он тут же отнял ладони от лица. Русский не дышал. Он был мертв.

Преодолевая боль во всем теле, Браво подполз к краю расщелины и медленно спустился вниз, упираясь коленями в стенки, пока не оказался на полу пещеры. Он увидел пистолет, оброненный рыцарем, и, наклонившись, потянулся за ним.

В ту же секунду его сбила с ног ослепительная вспышка боли в затылке. Потеряв сознание, он упал лицом вниз на холодные камни.

Глава 32

— Должен признать, Браво, ты и твой отец, вы оба довольно-таки неплохо справлялись. — Джордан обошел его, остановившись прямо перед ним. — Но, как видишь, все ваши уловки оказались бессмысленными. Мы с тобой здесь, и… — Он поднял правую руку, зажимая двумя пальцами небольшой тускло поблескивающий предмет. — Вот он, ключ к сокровищнице ордена. Ключ к бессмертию.

Он опустился на корточки рядом с Браво, лежащим на полу пещеры со скрученными за спиной руками.

— Ну же, давай, попытайся сопротивляться! Посмотрим, что у тебя выйдет.

— Что ты делаешь, Джордан, зачем? Что с тобой случилось?

Он расхохотался.

— Ты говоришь со мной так, будто меня контузило в голову. Бедненький Браво. Никогда, никогда я не был тем услужливым прямолинейным идиотом, за которого ты меня принимал! Здорово я тебя провел, а? Нет, не стоит, не затрудняй себя ответом. Твое мнение больше не имеет ни малейшего значения. — Он потрепал Браво по голове, словно старого домашнего пса, жизнь которого подошла к неизбежному концу.

— К счастью, с этим покончено, как и с амбициями моей дорогой матушки. Пока она шпионила за тобой, я совершил, если можно так выразиться, coup d’Etat.[56] Рыцарей святого Клемента, что зависели от милостей отвратительной епископской клики, тех рыцарей, которых безуспешно пыталась прибрать к рукам моя мамаша, — их больше нет. Теперь есть только мои рыцари, рыцари Мюльманна!

— Хватит, Джордан.

Он резко обернулся. Браво изо всех сил напряг мышцы шеи, поворачивая голову на звук так хорошо знакомого ему голоса.

— Развяжи его, — сказала Камилла, направив на сына «витнесс».

Джордан засмеялся.

— Матушка, неужели ты и правда хочешь…

— Да, дорогой, хочу.

— До сих пор пытаешься притворяться? Я уже все ему рассказал. Мы оба его враги, от макушки до мизинцев на ногах!

— К счастью, Джордан, я не такая, как ты. Я убила твоего кошмарного албанца. Кстати, вон из той дыры явно капает кровь, полагаю, Браво прикончил этого русского, запамятовала, как же его звали? Оберов?

— Вы были знакомы, матушка? Может быть, ты даже спала с ним? — язвительно сказал Джордан. — Ведь ты, похоже, спала со всеми боевыми рыцарями!

— А ты ревнуешь, сынок? — Камилла нетерпеливо повела стволом. — Делай, как я велела! Развяжи его!

— Зря стараешься, матушка. Я же говорю — он уже все…

— Живо, негодный мальчишка! Хватит этой болтовни!

Кровь ударила Джордану в лицо. Он принялся машинально распускать узлы, которые так старательно, с таким удовольствием завязывал несколько минут тому назад. Ему показалось, что сердце на мгновение перестало биться, а потом… Он по-прежнему дышал, по-прежнему двигался, по-прежнему мог рассуждать, но непроницаемая скорлупа вокруг его души сомкнулась наглухо, как смыкались над ущельями эти горы, — и теперь уже окончательно. Живя среди рыцарей, он всегда чувствовал себя отрезанным от остального человечества, но прежде это только радовало его. Сейчас же, впервые в жизни, Джордан почувствовал себя неуютно в созданном им мире. Одиночество больше не было благом, оно стало проклятием. Он не замечал, он ничего не замечал, а на самом деле вокруг была пустота, жадно впитывавшая все, что могло принадлежать ему: чувства, отношения, свет…

— Ну вот, — проговорил он и отступил. — Я сделал, как ты просила. — Он обернулся к своей матери, женщине, которую презирал больше всех на свете. — Но зачем? — Он поднял над головой ключ. — Я уже забрал у него это. Я сделал то, о чем ты грезила годами.

— О нет, Джордан. Я твоя мать, и ты будешь слушаться меня.

— Мое рабство кончилось. И знаешь что? Мне надоело чувствовать себя связанным твоей тайной!

Прекрасное лицо Камиллы исказила гримаса страха.

— Джордан, ты не посмеешь!

— Посмею, матушка, еще как посмею! — Он повернулся к Браво. — Видишь ли, есть одна мелочь, мой дорогой, мой верный дружок… Одна короткая история, услышав которую, ты поймешь, что вся твоя жизнь была построена на обмане! Моя мать была любовницей твоего отца. Да, это правда. Он много лет спал с ней, пока ты и твоя сестрица подрастали! Ваша мать ничего не знала, вы были слишком малы, чтобы о чем-то догадаться. К тому же твой отец замечательно умел хранить секреты, верно? Тебе только-только исполнилось пять лет, когда Камилла забеременела.

— Постой, — сказал Браво.

Джордан злобно расхохотался.

— Ох, матушка, ты только посмотри на это выражение на его лице! Ведь это то, чего ты так боялась, да? Думаю, так оно и есть! Да, Браво, я сын твоего отца, так что мы с тобой, несомненно, братья! Сводные, разумеется, но это уже детали. Все едино… — Он все смеялся, не останавливаясь.

— Постой, — повторил Браво. Голова гудела так, словно могла с минуты на минуту взорваться. Он обернулся к Камилле. — Это правда?

— Он предал твою мать, и вас с сестрой тоже предал бы, по крайней мере, так думает Камилла, — безжалостно продолжал Джордан. — Она говорила мне, что он согласился бросить семью ради нее, ради нас. Но потом погиб твой брат Джуниор, и он так и не смог решиться.

Браво смотрел на Камиллу и впервые видел ее без маски. На ее лице были написаны такая неприкрытая боль, такая ненависть, такое внутреннее опустошение, что он почувствовал невольное желание отвернуться, словно от ужасного увечья. Правда оглушила его, точно разрыв гранаты.

Джордан пожал плечами.

— Возможно, тебе станет легче, если я скажу, что никогда не верил в эту сказочку. Твой отец никогда не оставил бы семью ради нас с Камиллой. Он не хотел иметь ничего общего ни с ней, ни со мной. Я понял это, снова и снова безуспешно пытаясь хотя бы поговорить с ним…

Камилла вскинула голову, впившись широко распахнутыми глазами в лицо сына.

— Ты… Я же категорически запретила тебе это делать!

— Ты что, и правда думала, что я послушаюсь? Господи, ведь он же был моим отцом! Конечно, я пытался… Но он не желал меня видеть, не хотел даже говорить со мной. Если ему было наплевать на меня, как он мог бросить семью ради тебя, а, матушка? — Он засмеялся. — Декстер Шоу водил тебя за нос точно так же, как и ты его.

— Ты бредишь. Декстер ничего не знал.

— Конечно, матушка. Никаких доказательств, только то, что я чувствовал сердцем… но теперь все кончено. C’est la guerre.[57] — Он пожал плечами. — Теперь все это уже неважно, не так ли? Мы собирались убить Декстера, и он мертв. Конец истории. — Джордан поднял палец.

— Важно то, что мы преуспели. После того, как нам не удалось выбить ни слова из Молко, стало ясно, что Декстер ничего не расскажет, что бы мы с ним ни сделали. Нужно было найти другой путь к сокровищнице. И этим путем стал ты, Браво. От нашего человека в ордене мы знали, что Декстер готовит тебя в преемники. Все, что нужно было сделать — вывести его из игры. Это было трудно, почти невозможно, но все же мы это сделали. Мы надеялись, что ты приведешь нас к сокровищнице, и знали, что сможем контролировать каждый твой шаг. В этом мы уже поднаторели.

Так и вышло. Ты разгадал все шифры, оставленные Декстером. Он сам учил тебя, поэтому ты знал его лучше, чем кто бы то ни было. Вся необходимая информация была надежно спрятана Декстером, она была заключена в тебе. Видишь, Браво, на самом деле ты всю жизнь работал на меня! Смешно, ты не находишь?

Браво хотелось свернуться на полу, обхватив голову руками, и так умереть. Он хотел сорваться с места, бежать — но не мог. Безмолвный отчаянный крик переполнял его сознание, он не мог думать, не мог говорить. Только слушать… молча слушать слетающую с уст Джордана ужасную, омерзительную правду.

Джордан сделал нетерпеливое движение. Он напоминал человека, томимого неукротимой жаждой.

— Ну что ж, пришло время открыть сокровищницу. Наконец все тайны ордена станут моими.

— Alors, это то, чего ты всегда хотел, верно? — резко бросила, точно выплюнула, Камилла. Она все еще не могла оправиться от слов сына насчет Декстера. Неужели он знал правду? Никому не удавалось вывести ее на чистую воду, как могло это получиться у него? — Тебя не интересовали мои чувства, тебе не было дела до ордена. Ты хотел единолично завладеть всеми их тайнами.

— О да. В особенности — Квинтэссенцией. С ней я смогу править миром!

— Нет. — Дженни ступила в круг тусклого света, сжимая в руках пистолет убитого албанца. — Никогда.

В наступившей сумятице все произошло очень быстро. Мгновение, и Камилла обернулась, целясь в Дженни из ее же «витнесса», а Джордан сгреб стоявшего на коленях Браво. Дженни выстрелила два раза подряд. Обе пули вошли в грудь Камиллы, сбив ее с ног.

Камилла покатилась по каменному полу, ударилась о стену и застыла. Удара она уже не почувствовала, она была мертва. Дженни перевела пистолет на Джордана. Он стоял позади Браво, прижав кинжал Лоренцо Форнарини к его горлу.

— Его жизнь в твоих руках, страж. Интересно, что ты сделаешь?

Браво пытался ей что-то сказать, но она уже бросила пистолет на камни.

— Вот и умница. — Джордан швырнул ключ ей под ноги. — Подними его. — Она подчинилась. Джордан кивнул на алтарь, под которым Браво уже начал разгребать землю. — Давай. Ты знаешь, что делать.

Дженни направилась к алтарю.

— Держись-ка подальше! — приказал Джордан. — Я не намерен давать тебе этот шанс!

Она покорно повернула, обходя их по широкой дуге. Джордан разворачивался вслед за ней, так, чтобы Браво все время оставался между ними. Дженни опустилась на колени и начала разрывать землю пальцами. Минут через десять она наткнулась на твердую поверхность. Смахнув землю, Дженни поняла, что это крышка сундука.

— Продолжай, — сказал Джордан, придвигаясь ближе вместе с Браво. — Быстрее!

Дженни принялась расчищать крышку. В длину ящик составлял пятьдесят-шестьдесят сантиметров, в ширину — приблизительно вполовину меньше.

— Вытаскивай.

— Но я…

— Вытащи его! — рявкнул Джордан.

Стиснув зубы, Дженни ухватилась за нижние края тяжелого железного сундука и со стоном вытянула его из ямы. Это усилие стоило ей изрядной потери крови и энергии. Дженни понимала, что времени у нее осталось совсем немного. Ей нужен врач, и как можно скорее, иначе рана, хотя и не смертельная, может свести ее в могилу. Перво-наперво она просто потеряет сознание от слабости…

— Возьми ключ, — велел Джордан. Глаза его горели хищным огнем, в голосе звучала неприкрытая алчность.

— Открой сокровищницу!

Дженни повиновалась. Вставив ключ в старинный замок, она повернула его влево. Механизм сработал, раздался тихий щелчок. Волна черного отчаяния накрыла Дженни с головой. «Этого не может быть, не должно быть! — с тоской подумала она. — Я должна была помочь спасти сокровищницу, а не отдавать ее в жадные руки рыцарей…»

Плохо слушающимися руками Дженни откинула крышку и заглянула внутрь, краем глаза заметив, как нетерпеливо вытянул шею Джордан, чтобы впервые увидеть то, чем страстно мечтал завладеть всю свою жизнь.

Сундук был совершенно пуст.

Дженни расхохоталась. Джордан взвыл от разочарования и злости, и Браво понял, что настал нужный момент, и с размаху ударил его локтем в живот. Джордан потерял равновесие, замешкался, и Браво отшвырнул его к стене пещеры. Джордан яростно взмахнул кинжалом, но Браво ребром ладони рубанул по его запястью, и оружие выпало из онемевших пальцев.

Не медля ни секунды, Джордан бросился на Браво. Они врезались в стену, сцепились и покатились по камням, в пылу схватки даже не заметив, как оказались в одном из ближайших боковых коридоров. Браво отбивался вполсилы, он все еще был под впечатлением от открывшейся ему поразительной истины. Джордан — его брат! Впрочем, Джордана это не останавливало. Браво постепенно отступал назад, приближаясь к пятну света, — из расщелины в коридор проникали солнечные лучи.

Джордан оттеснял его все дальше, снова и снова нанося жестокие удары по голове и корпусу.

Браво резко отпрянул, и они оба застыли, пригнувшись, тяжело дыша, смотря друг на друга в упор.

— Почему, Джордан? Почему ты это делаешь? — выдохнул Браво. — Потому что отец отверг тебя, в этом все дело? Тебе нужно было прийти ко мне…

Джордан обнажил зубы в зверином оскале — хищник, почуявший запах смерти.

— И что же тогда? Ты ведь возненавидел бы меня, как и твой отец. Ты принял бы его сторону!

— Его сторону?

— Я был его маленькой промашкой, недоразумением, несмываемым пятном на безупречной репутации. Я напоминал ему о том, что он сделал, о его предательстве. Вот почему он не хотел иметь со мной ничего, ничего общего! Какое еще может быть объяснение?

— Не знаю, Джордан, — честно признался Браво. — Я не знаю. Но если бы ты пришел ко мне, если бы рассказал мне правду, мы справились бы с этим. Мы же были друзьями… мы ведь братья!

— Я тебе не друг и не брат, — отрезал Джордан. — Я твой враг!

— Но это неправильно!

— И все же так оно и есть. Другого пути нет. Одному из нас суждено перегрызть другому глотку.

— Зачем, Джордан? Ты же сам сказал: прежних рыцарей больше нет. Почему бы не положить конец древней вражде между орденами? Только представь, какого успеха мы можем добиться, объединив усилия!

— О да, разумеется — почему бы мне не стать твоей послушной правой рукой, твоим верным вассалом?

— Господи, Джордан, я же вовсе не это имел в виду!

— Это, именно это! Ты как твой отец — самонадеянный, высокомерный, ты уверен, что ты лучше других, умнее, опытнее! Нет уж, спасибо. Свою империю я строил годами, жертвуя собой, рискуя, пресмыкаясь перед этой Горгоной — моей мамашей. Проклятье, я не собираюсь делить свое могущество ни с тобой, ни с кем-то еще!

Браво невольно вспомнил, как предвзято он обошелся с Дженни. Он счел, что во всем разобрался, обвинил ее, вынес ей приговор… и оказался неправ. Неужели он совершил ту же ошибку с Джорданом?

— Послушай, — чувствуя, как наваливается отчаяние, проговорил он, — ты заблуждаешься…

Джордан скривил губы в усмешке.

— Как это на тебя похоже! Видишь, я знаю тебя прекрасно!

Браво пытался не обращать внимания на его слова, игнорировать обвинения, ранившие его в самую душу, точно ржавые, зазубренные куски металла. Как просто было бы решить, что Джордан помешался, что им владеет маниакальная идея! Но нет, он на самом деле хорошо знал Браво, он видел все его отрицательные черты. Теперь и Браво понял, насколько Джордан небезупречен. И все-таки в его сердце еще не иссяк некий источник великодушия. Уже зная в глубине души, что любые усилия тщетны, он произнес:

— Несмотря на все это, у нас есть шанс, если только ты…

— Что? Послушаюсь тебя? Да я лучше перережу себе вены!

— Я ведь предлагаю тебе семью, Джордан. Неужели ты не видишь?

— Это ты не видишь, что снова пытаешься командовать мной! Нет, Браво, клянусь, больше никогда, ни за что! У тебя есть прошлое, семья, история. Предлагаешь мне семью? О нет, ты будешь жалеть меня… если уже не пожалел. Да, это уже началось. Жалость заставила тебя предложить мне подачку. «Бедный Джордан, я могу ему помочь!» Но ты не можешь помочь, Браво, не можешь. Ты ведь хочешь распоряжаться, принимать за меня решения, объяснять, что хорошо, что плохо! Ты всегда думал, будто знаешь, где добро, а где зло, но смотри, ведь оказалось, что ты не знаешь ничего! У тебя всегда было то, чего у меня никогда не будет. Как ты можешь мне помочь? Да если бы и мог, разве… Чертов придурок!

Он прыгнул на Браво, замахнулся, охваченный слепой яростью, желая причинить боль, уничтожить, растоптать того, кого ненавидел всей душой. Браво отбивался как мог, но рассвирепевшего Джордана было не удержать. Он пятился по коридору, пока не добрался до светлого участка. Неожиданно нога сорвалась в пустоту, и Браво понял, что расщелина уходит не только вверх, но и вниз.

Отразив очередной безжалостный удар, он попытался отступить от края обрыва, но Джордан загородил проход, принуждая его балансировать на самой границе. Браво чувствовал движение воздуха за спиной. Подошва скользнула по гладкому камню. Насколько глубока расщелина?

Воспользовавшись секундным замешательством Браво, Джордан подобрался ближе и нанес ему сокрушительный удар по ребрам. Браво упал на колени. Джордан собрался ударить его ногой, но Браво поймал его за щиколотку, сбив с ног, навалился, заехал ему кулаком по скуле. Оба были уже на самом краю расщелины.

Браво размахнулся, но Джордан уже собрался с силами и парировал удар. Выкрутив Браво руку, он снова оказался сверху. Браво мгновенно сообразил, что он задумал. Джордан принялся извиваться, ерзать по камням, пытаясь столкнуть Браво в расщелину и избавиться от него навсегда…

Голова и плечи Браво уже были над пропастью. Еще немного, и он обречен. Теперь или никогда. Он понимал, что должен забыть о чувствах. Ему не спасти Джордана от него самого, не вычеркнуть из его души память о предательстве отца, не создать из ничего новую семью. Тут Джордан был прав… ничего не выйдет. Упорствуя, он только лишится жизни.

Он посмотрел в глаза Джордана, покорно вытерпел очередной жестокий удар, а потом, когда тот снова замахнулся, прицелился и ткнул костяшками пальцев в уязвимую точку между грудиной и диафрагмой. Он точно выбрал место для удара и вложил в него достаточно силы, чтобы повредить важнейший нервный центр.

Джордан вскинулся. Браво приподнялся и оттолкнул его так резко, что опрокинулся на спину, больно стукнувшись затылком о камни. Джордан скатился с него, перевалился через край расщелины и сорвался вниз — в темный провал.

Браво перевернулся на живот, выкинул вперед обе руки в бездумном, отчаянном порыве, надеясь поймать Джордана, спасти его… Тщетно. Как он ни старался, с самого начала… Кончено.

Дженни обхватила Браво за плечи, когда он, пошатываясь, выбрался из каменного коридора.

— Джордан?..

Он покачал головой. Голова казалась абсолютно пустой, ледяные руки не слушались. Он ухватился за нее, словно утопающий — за брошенный с корабля спасительный трос. Дженни вздрогнула и прикусила губу, чтобы не закричать, и Браво сквозь пелену собственной боли и тоски увидел, что с ней что-то не так.

— Дженни, что случилось? — Он заметил самодельную повязку. — Ты ранена!

— Царапина, вот и все. Ничего серьезного.

Но насквозь пропитавшаяся кровью повязка говорила сама за себя.

— Тебе надо в больницу… или хотя бы к врачу!

Дженни кивнула.

— Но сначала я должна кое-что тебе показать.

Она подвела его к телу Камиллы, медленно, осторожно опустилась на корточки и принялась ощупывать одежду. Наконец она нашла то, что искала, и протянула Браво раскрытую ладонь.

Браво опустился на колени подле нее.

— Это твой нож…

— Не совсем. — Дженни вытащила еще один, точно такой же.

— Они абсолютно одинаковые… — Браво взглянул на нее. — Она что, сделала дубликат? Значит…

— Она видела мой нож.

— В Мон-Сен-Мишель, в отеле, пока ты была без сознания! Я ушел в ванную, оставил ее с тобой… я не хотел уходить, но она сумела убедить меня, что все будет в порядке…

— Ну разумеется… В это время она копалась в моих вещах.

Браво посмотрел на бледное лицо Камиллы, точеное, с нежной, точно фарфоровой кожей, прекрасное даже после смерти.

— Это она убила отца Мосто, а не Корнадоро…

— Представляю, как она упивалась своей выдумкой, — горько сказала Дженни.

— Дженни…

— Должно быть, ей доставляла наслаждение мысль о нашем разрыве.

Браво угрюмо кивнул.

— Теперь я вижу, что она с самого начала этого добивалась.

Дженни со стоном выпрямилась.

— Поразительная мерзавка.

Горгона. Так назвал ее Джордан. И это походило на правду. Хуже того… Браво поднялся и обнял Дженни за плечи, всматриваясь в безупречно красивое мертвое лицо Камиллы. Лицо дьявола, увиденного и узнанного отцом Дамаскиносом в церкви Сан-Джорджио.

Глава 33

Они выбрались из пещеры, попав в прохладные объятья заката. На горизонте небо полыхало огнем, а выше громоздились бесконечные вереницы розовых облаков. Наконец они были на свободе. Кошмар закончился…

— А как же сокровищница, — спросила Дженни. — Что случилось, Браво? Неужели отец направил тебя по ложному следу?

— Наоборот, — ответил он. — Я не стал читать вам с Камиллой последнее письмо, потому что отец предупредил меня…

— Предупредил?.. — Дженни обернулась к нему, остановившись посреди хоровода мягких, приглушенных теней на небольшой луговине. — Постой… он знал, что ты будешь не один, да?

— Ну, это было скорее предположение, основанное на здравом смысле, — ответил Браво. — Видишь ли, когда рыцари перешли в наступление, отец в качестве предосторожности переместил содержимое сокровищницы. Но в письме он в самой категоричной форме настаивал, чтобы я отправился сначала на прежнее место, если хоть кто-нибудь — кто угодно! — будет сопровождать меня. Только так, по его мнению, я мог понять, кто друг, а кто — враг. Сила Квинтэссенции такова, что веками ее близость совращает даже тех, кто полностью уверен в своей стойкости… Отец точно знал, что в ордене именно из-за этого неодолимого соблазна периодически объявлялись предатели.

— Точно знал? Но как…

— Ему рассказал фра Леони.

С моря подул вечерний бриз. Вокруг покачивались луговые цветы, склоняя головки в изящном реверансе.

— Значит, он жив… — прошептала Дженни одними губами.

— Это противоречит здравому смыслу, но… похоже, что да.

— Здравый смысл здесь ни при чем, — сказала она.

— Это вопрос веры.

Браво кивнул.

— Теперь я это понимаю.

— Здесь.

Он опустился на колени возле священного источника. Прямо перед ним из красноватой земли поднималось расколотое основание древней колонны. Дженни, опираясь на его плечо, присела рядом. Браво принялся разгребать сосновые иголки и прелые листья. Испуганно порскнули во все стороны жучки и многоножки. Запах гниения, дающего начало новой жизни, казался ароматом будущего счастливого дня.

— Ты в порядке? — спросил Браво. — У тебя хватит на это сил?

Она улыбнулась, и эта улыбка стерла всю боль с ее лица.

— Хватит, Браво. Еще как хватит.

Вместе они продолжили раскапывать землю, горстями выбрасывая ее из ямы, пока под обветшалым цоколем не обнаружился небольшой деревянный сундучок, расписанный разноцветными красочными птицами, рыбами, кораблями, совершенно непохожий на тот, прежний, который Дженни вытащила из-под алтаря в пещере.

Браво присел на корточки и засмеялся.

— Это же мой игрушечный сундук!

— Ох, Браво… — Дженни положила руку ему на плечо.

Они молча вернулись к работе. Осторожно расчистили крышку, раскопали землю по бокам. Наконец сундучок был извлечен на поверхность.

Браво взялся за крышку.

— Я не думаю… — успела проговорить Дженни…

Ее глаза закатились, и она потеряла сознание. Браво подхватил ее, бережно уложил на траву, прислушался к дыханию, нащупал пульс… Дженни дышала, но его рука была вся в крови. Браво стащил с себя рубашку, разорвал ее на полосы. Охваченный тревогой, он размотал прежнюю повязку, осторожно промокнул кровь и застыл при виде зияющей раны. Без всякого сомнения, дело обстояло куда серьезнее, чем уверяла Дженни. Он наложил новую повязку из двух широких полос материи, затянул как можно туже, надеясь хоть немного приостановить потерю крови. Закончив, он огляделся. Разумеется, поблизости ни одной живой души… До Сумелы по меньшей мере километр, потом еще минут двадцать на машине до Мачки… Браво снова взял Дженни за запястье. Пульс стал гораздо слабее, испуганно понял он. Пока еще не прерывистый… Но даже если ей не станет хуже, он может просто не успеть.

Браво вытер вспотевший лоб и посмотрел на игрушечный сундук. Он знал, что лежит внутри. Дрожащими руками он откинул крышку. Секретные манускрипты, тайные договора, неопубликованные воспоминания, обличающие мошенников финансовые документы… все, что орден накопил за долгие века существования. Среди бумаг он увидел древнюю рукопись. Завет Христа… Браво прикоснулся к нему, но вынимать не стал. Забавно… у него в руках Завет, а времени читать его нет. Сейчас его интересовало другое. Глиняная бутылочка с притертой стеклянной пробкой.

Квинтэссенция.

Все, что нужно, — открыть пузырек и нанести на рану Дженни ничтожно малую капельку… Исцелить ее, спасти ей жизнь. Как он мог не сделать этого? Браво вытащил бутылочку из сундука, подержал ее в ладонях. Она почти ничего не весила, словно ее содержимое было легче воздуха, как крылья ангелов…

Снять крышку, нанести всего одну каплю, и Дженни поправится, она будет жить… А иначе все, что ему остается, — вера, одна лишь вера. Он сможет только надеяться, что успеет довезти ее до клиники, спасти ее.

Его пальцы сжали стеклянную крышку.

А что потом? Что будет с ней потом? Возможно, она проживет сто пятьдесят лет, или двести… или четыреста, как фра Леони… Захочет ли Дженни такой судьбы? Имеет ли он право менять естественный ход вещей, вмешиваться в установленный миропорядок? Отец наверняка задавал себе тот же вопрос, когда Стеффи смертельно заболела…

И снова Браво почувствовал незримое присутствие Декстера.

— Что мне делать, отец?

— Тебе решать, Браво.

— Я люблю ее, я не хочу, чтобы она умерла!

— Я любил Стеффи, я не хотел, чтобы она умерла…

— Но ведь ты предал ее, ты спал с Камиллой…

— Я человек, Браво, такой же, как все.

— Ты не такой, как все, отец!

— В детстве ты думал именно так, и это давало тебе уверенность и покой. Так устроен мир… Теперь ты взрослый человек, Браво, ты должен принять меня таким, какой я есть. За свои уверенность и покой ты теперь отвечаешь сам…

Браво смахнул слезы с глаз. Он снова был один, рядом журчала вода священного ручья, Дженни лежала перед ним на траве. Он услышал ее сбивчивое дыхание, посмотрел на сосуд с Квинтэссенцией…

Вера. Найдет ли он в себе достаточно веры?

Браво осторожно вернул пузырек на место. Но он был словно живой, он сопротивлялся… неимоверно трудно было разжать пальцы, отпустить его, отвести руку. Усилием воли Браво заставил себя положить бутылочку на дно сундука. Закрыв крышку, он аккуратно опустил сундук обратно в яму под колонной.

И все то время, пока Браво засыпал сокровищницу землей, притаптывал почву, тщательно разравнивал слой полусгнивших листьев и сосновых иголок, он слышал завораживающую пульсацию, — словно неутомимое сердце билось там, в глубине, где осталась Квинтэссенция… Закончив, он бережно поднял Дженни на руки и, мысленно вознося молитвы Деве Марии и всем святым, двинулся назад, в Сумелу.

Восемью часами позже, в середине ночи, Дженни пришла в себя и закричала от невыносимой боли. Браво нагнулся над ней, взял ее за руку. Она увидела его лицо в тусклом свете настольной лампы.

— Где я?

— В Мачке, — ответил он. — В клинике. Рядом хирургическое отделение.

— Что с сокровищницей?

— Она на прежнем месте, там, где оставил ее отец. Все хорошо, Дженни, тайник в безопасности.

— Я не хочу здесь оставаться. — Она попыталась сесть, застонала и откинулась назад на подушки среди трубок с физиологическим раствором и плазмой.

— Завтра или послезавтра, когда полностью пройдет лихорадка, мы перевезем тебя в Трапезунд, — сказал Браво.

— Мы?

— Я позвонил Калифу. Его уже отпустили из больницы, и он с превеликой радостью согласился помочь. Он приедет с машиной скорой помощи. Я не собираюсь подвергать тебя риску и везти вниз по этой безумной дороге на обычной машине.

Он поднес к ее губам стакан с водой, подождал, пока она сделает глоток.

— Теперь спи. Тебе нужно как следует отдохнуть.

— А тебе не нужно?

Браво засмеялся. Дженни слабо улыбнулась — это было все, на что у нее хватило сил.

— Что теперь будет, Браво?

— Теперь? Когда сокровищница в моих руках, ты имеешь в виду? — Он посмотрел в ее серьезные глаза. Она больше не улыбалась. Шутки кончились. Браво понял, что ей нужны ответы, нужны не меньше, чем ему самому. Вот почему он не сомкнул век с тех пор, как привез Дженни в клинику. Ему было о чем подумать, а после он долго разговаривал по телефону…

— Я говорил с сестрой. Эмма — наш связной, у нее налажены контакты со всеми членами ордена, на всех уровнях. Они проголосовали и выбрали меня новым великим магистром.

Ее глаза изумленно раскрылись.

— А как же Совет?

— Совет будет помогать мне, как это было столетия тому назад. Разумеется, нам нужны новые члены Haute Cour. Первой я назначу тебя.

— Меня?..

Он снова тихо засмеялся.

— Тогда в Совет должна войти одна венецианская монахиня, ее зовут Арханджела…

— Затворница? Да, я слышал о ней. — Он кивнул, соглашаясь. — Пришло время признать заслуги женщин ордена и наконец открыто использовать их идеи, ум и интуицию…

— Куда мы отправимся из Трапезунда, Браво?

— Дженни, тебе нужно поспать. Скоро утро…

— Нет, я не засну, пока не услышу ответа.

Сидя возле нее в полумраке больничной палаты, он задумался. Это был хороший вопрос. Собственно, именно это сейчас имело первостепенное значение. Полночи он провел, раздумывая над тем, что предстояло сделать в ближайшее время.

— Прежде всего, мы с тобой перевезем сокровищницу в более безопасное место. Похоже, мне понадобится немалое время, чтобы познакомиться с ее содержимым и понять, какова в действительности сила ордена. Мы должны продолжить дело, начатое моим отцом. Даже сейчас, пока мы с тобой разговариваем, мир меняется, меняется ежесекундно и, боюсь, не к лучшему. Впереди новая война, Дженни. Она уже началась. Отец видел это, как теперь вижу я. Религиозная война… она затронет весь мир, все народы, если только мы не сумеем изменить ход событий. Фундаменталисты жаждут истребления иноверцев. Христиане с одной стороны, мусульмане с другой, и обе стороны не остановятся ни перед чем. Этого нельзя допустить, верно?

— Верно, — сказала Дженни. — Нельзя…

— Тогда ты поможешь мне, — он говорил так увлеченно, что, казалось, воздух вокруг искрился. — Первым делом нужно связаться со всеми верными нашему делу служителями церкви, членами древней сети преданного ордену духовенства, которых долгие годы поддерживал отец.

Дженни улыбнулась. Она услышала то, что так хотела услышать, но ответила ему уже во сне.

Калиф приехал в машине скорой помощи вместе с двумя санитарами, которые немедленно отправились за Дженни, вооружившись носилками. Браво показал им дорогу и вернулся на узкую улочку, чтобы как следует поприветствовать друга. На плечо Калифа был наложен бандаж, рука загипсована, но выглядел он совершенно счастливым.

— Твой звонок был просто как манна небесная. Я так рад, что снова в деле!

Они крепко обнялись, словно братья после долгой разлуки.

Калиф нахмурился.

— Как она?

— Все в порядке. Дженни справится, она молодец.

Только теперь Браво заметил еще одну фигуру, стоявшую в тени на противоположной стороне улицы. Не сразу он узнал старого священника из церкви Сан-Николо в Венеции, которому отдал изготовленную отцом монету. Дженни тогда еще сомневалась, разумно ли он поступил, доверившись незнакомцу. Но Браво почему-то был уверен, что может ему доверять…

Блестящие черные глаза вновь с живым интересом смотрели на Браво. И все же что-то изменилось. Он больше не чувствовал себя ребенком под взглядом этих глаз, как тогда, в Сан-Николо.

В дверях появились санитары с Дженни на носилках. Всего на несколько секунд они задержались возле Браво. Он наклонился, прикоснулся губами к ее губам.

— Я буду рядом с тобой, — шепнул он ей. — Всю дорогу домой.

Санитары затащили носилки в машину, вслед за ними внутрь залез Калиф. Водитель сидел за рулем, сосредоточенно изучая заусеницы на руках. Где-то неподалеку на залитой солнцем улице залаяла собака, и снова все смолкло. Никого вокруг, только они вдвоем.

Священник перешел через дорогу.

— Я вас знаю, — сказал Браво с трепетом в голосе. — Я отдал вам золотую монету в церкви Сан-Николо, в Венеции…

— Ты не использовал Квинтэссенцию, верно?

Браво почувствовал на себе пристальный взгляд. Старый священник говорил на трапезундском наречии, но Браво подозревал, что с таким же успехом это могла быть латынь, или греческий, или любой из древних языков.

— Нет, — ответил он на том же языке.

— Почему? У тебя был повод.

— Но не причина.

Священник был облачен в длинную черную накидку, голову венчала белоснежная седая грива. Шею обвивала короткая цепочка, а на цепочке висел ключ. Близнец того ключа, что оставил ему отец, ключа от подлинной сокровищницы, в которой веками хранились тайны ордена. Запасной ключ, хранившийся у Джона Молко. Значит, отец передал его священнику…

Священник едва заметно склонил голову набок.

— Я долго ждал этой минуты.

Браво глубоко вдохнул. Он понимал, что перед ним — живая история.

— А если бы я открыл пузырек?

Священник улыбнулся.

— Пробка была залита воском, но за прошедшие столетия воск растрескался. Когда твой отец открыл сосуд с Квинтэссенцией, он обнаружил, что содержимое испарилось.

Браво замер, ошеломленный. Сердце грохотало в груди, словно кузнечный молот.

— Он пытался спасти мою мать…

— Хотя я предостерегал его. — Священник сцепил вместе пальцы рук. — Он хотел стать великим магистром. Идея сама по себе верная, но он не подходил для этого. Теперь ты знаешь, почему.

Браво опустил голову, собираясь с мыслями. Потом поднял глаза и спросил:

— Что я должен сделать с Заветом?

Священник по-прежнему спокойно и пристально смотрел на Браво. Он ни разу даже не моргнул, несмотря на яркий солнечный свет.

— Это решать тебе.

— Не мне одному. Я прошу у вас совета.

Священник провел рукой по бороде.

— Ты уже понял, как опасна Квинтэссенция, ты почувствовал, насколько сильно искушение. Завет Христа не менее опасен. В словах Иисуса заключена сила, способная перевернуть христианский мир. Хочешь ли ты этого?

— Но ведь это правда.

— О, и в самом деле. Правда. — Священник шагнул к Браво. — Долгие годы орден неустанно сражался с правдой. Какие жаркие разгорались в Совете споры! Но ответь мне на следующий вопрос: что важнее в этом мире, истина — или наше восприятие истины? Когда ты найдешь ответ, Браво, ты поймешь, что делать с Заветом.

Он повернулся и направился вверх по улице, в сторону Сумелы.

— Постойте! — сказал Браво. — Мы с вами еще увидимся?

Старый священник обернулся.

— Вне всякого сомнения.

— Как же тогда мне называть вас? Неужели Фра…

— О, это слишком старое имя, оно давно пережило свое время, — сказал священник. — Называй меня лучше моим мирским именем, данным мне отцом и матерью при крещении.

Называй меня Бравентино.