Заветное желание

Глава IV

Корнелия проснулась с чувством, что сегодня должно произойти что-то удивительное. В первое мгновение она не сразу могла вспомнить, где находится. Она широко раскрыла глаза, а затем вновь прищурила их, наслаждаясь яркими утренними лучами солнца, проникающими сквозь занавеси, и воображая, что она вновь в Росарилле.

Затем до ее ушей донесся шум уличного движения на Парк-лейн, и она вспомнила, что находится в Лондоне. Корнелия обвела глазами свою большую, превосходно отделанную комнату.

Все в дядином доме изумляло ее своей роскошью, особенно по сравнению с простой обстановкой в Росарилле. Снова зарывшись в подушки, Корнелия с удивлением подумала, что ее постель воздушна и мягка, как летние облачка, плывущие над Атлантикой. Внезапно она ощутила сильное желание поскорее выйти наружу, на солнечный свет.

Живя в деревне, Корнелия привыкла просыпаться на рассвете. Еще до завтрака она бежала в конюшню, седлала лошадь и неслась галопом в зеленеющие поля.

Она совершенно не чувствовала себя уставшей после вчерашней ночи. А предчувствие того, что должно произойти нечто удивительное, наполняло ее сердце такой радостью, что ей казалось, будто солнце светит ярче, и уличный шум звучал веселой музыкой.

Корнелия спрыгнула с кровати и подбежала к окну. Макушки деревьев еще были окутаны легкой дымкой, но сквозь нее можно было разглядеть сверкающую гладь Серпентайна.

Обойдясь без услуг горничной, Корнелия быстро оделась, собрала в пучок то, что осталось на ее голове от вчерашней великолепной башни, и натянула шляпку, первую, что подвернулась ей под руку.

Непривычная сложная процедура одеванья модных нарядов доставляла Корнелии такую муку, что она только и мечтала о своих бриджах для верховой езды.

Спохватившись уже на лестнице, что чуть было не забыла тетины наставления о том, что леди не должна появляться на улице без перчаток, Корнелия вернулась, торопливо выхватила пару из ящика и заспешила вниз.

Толстый ковер приглушал ее шаги. Ей пришлось повозиться с тяжелой входной дверью, отодвигая верхний и нижний засовы, но чувство необходимости двигало ею, и, наконец, потянув за бронзовое дверное кольцо, она приоткрыла дверь и выбралась из сумрачного холла на солнечный свет.

Корнелия уже заметила, что утренний Лондон совсем не похож на тот дневной, когда просыпается лондонский высший свет. По улице тянулись подводы торговцев и рабочих, с впряженными в них тяжеловозами. Не было видно ни одного роскошного экипажа, направляющегося на прогулку в Парк-лейн или обратно. Даже легкие быстрые двуколки – «гондолы Лондона» – отсутствовали. И только случайный старый разбитый кэб с усталой лошадью, грохоча, тащился домой после ночной работы.

Большинство домов было еще погружено в сон, хотя снаружи одна или две розовощекие служанки скребли ступеньки перед входом. Они уставились на Корнелию с удивлением, и под их придирчивыми подозрительными взглядами та пожалела, что не сохранила свою скромную дорожную одежду, которая больше бы подошла для подобных прогулок.

Новое платье, купленное для прогулок по совету Лили, из желтовато-коричневой саржи было слишком длинным и слишком вычурным, а шляпка с цветами и перьями – слишком пышной. В таком наряде еще можно было бы наблюдать за играющими в поло в Харлингэмс, но уж никак не гулять по Гайд-парку по необсохшей от росы траве.

Но ни неудобная одежда, ни подозрительные взгляды не омрачали Корнелии ее восторженного ощущения свободы. Мягкий ветерок играл в вершинах деревьев в парке и нежно прикасался к ее щеке. Корнелия впервые почувствовала себя счастливой с тех пор, как приехала в Лондон. В этот момент она забыла о своей стеснительности, о постоянно преследующей ее боязни сказать или сделать что-нибудь не то. Корнелия вновь стала самой собой, и только многочисленные юбки, путающиеся в ногах, удержали ее от желания бегать и прыгать, как когда-то в Росарилле – от переполнявшего ее ощущения молодости и радости жизни.

Напрочь забыв о том, что леди положено передвигаться изящными короткими шажками, Корнелия размашисто зашагала по направлению к Серпентайну. Вода в озере казалась совсем голубой от отражавшегося в нем неба и весело искрилась на солнце. Вокруг, казалось, не было ни души, и Корнелия медленно шла вдоль берега, воображая себе, что она вновь прогуливается по пустынным пескам около Росарилла, и атлантические волны белой пеной подбираются к ее ногам.

Двигаясь вдоль самого краешка воды, она задумчиво брела вперед, и мысли ее унеслись далеко отсюда. Внезапно ее мечты были прерваны странными звуками. Корнелия быстро обернулась – рядом, без сомнения, кто-то горько плакал. Поискав глазами место, откуда доносились звуки, Корнелия сразу же увидела на скамейке под деревьями молодую женщину, надрывающуюся в плаче так, будто сердце ее готово было разорваться.

Корнелия осмотрелась по сторонам, есть ли вокруг кто-нибудь, кто мог бы явиться на помощь этой горюющей женщине. Она никого не заметила, кроме них двоих, лишь утки хлопали крыльями по воде, непрестанно погружая свои головки в воду в поисках пищи, да голубки ворковали в ветвях деревьев.

«Какое мне дело до того, что кто-то несчастен. Ведь я даже не знаю ее», – сказала Корнелия.

Здравый смысл подсказывал ей продолжать свою прогулку и не обращать внимания на странную женщину. Но когда Корнелия уже сделала пару шагов, отчаянные рыдания вновь остановили ее, и она поняла, что не может просто так равнодушно уйти, не попытавшись помочь.

Корнелия застенчиво приблизилась к незнакомке. Подойдя поближе, она разглядела, что это была девушка примерно ее лет, одетая в опрятное и простое платье. Врожденный вкус и даже некоторая респектабельность чувствовались во всем ее облике, начиная от ее добротных туфель и кончая черным зонтиком, лежащим рядом на скамейке.

Незнакомка вздрогнула, заметив подошедшую к ней Корнелию. Она попыталась унять рыдания, призвав на помощь все свои силы, и торопливо начала вытирать заплаканные глаза скомканным платком.

– Могу… могу я… чем-нибудь помочь вам? – мягко спросила Корнелия, запинаясь от смущения.

– Извините, мадам, но мне никто не может помочь, – ответила девушка дрожащим от слез голосом.

Корнелия присела на скамейку.

– Вы, должно быть, очень несчастны, – мягко продолжала она. – У вас есть дом, друзья? Вам есть куда пойти?

– Некуда! – Слово вырвалось у девушки быстро и страстно. – Но… это ничего, мадам. Извините, я хотела бы остаться одна.

Девушка вскочила на ноги. На ее бледном лице было написано такое отчаяние, что, повинуясь какому-то инстинкту, Корнелия решительно произнесла:

– Нет, я не уйду. Я хочу поговорить с тобой. Ты мне должна рассказать, что с тобой стряслось.

– Вы так добры, мадам… но, поверьте, никто не в силах помочь мне. Никто. Я хочу остаться одна.

– Куда же ты пойдешь? – спросила Корнелия.

Девушка впервые подняла глаза на Корнелию. В них было столько безнадежного отчаяния, что взгляд ее казался отрешенно-безумным.

– Не знаю, – без всякого выражения проговорила она. – В реку, наверное.

Эти слова прозвучали так, будто сорвались с губ сами по себе, помимо ее воли. Ужас сказанного исказил лицо незнакомки, она со стоном уронила голову на грудь, и слезы опять градом покатились по се щекам.

– Ты не должна так говорить, и перестань сейчас же плакать. Сядь, пожалуйста, и взгляни на меня. Я смогу помочь тебе, я в этом уверена, – мягко убеждала ее Корнелия.

То ли повинуясь приказу, то ли потому, что была не в силах стоять, девушка опять опустилась на скамейку и закрыла лицо руками. Слезы душили ее и все тело сотрясалось от рыданий.

Корнелия молча ждала, пока девушка немного успокоится, а затем как можно мягче сказала:

– Ну пожалуйста, расскажи мне, что с тобой стряслось. Ты ведь из деревни, не так ли?

– Да, мадам. Я приехала в Лондон чуть больше двух месяцев тому назад… – всхлипывания помешали девушке докончить фразу.

– Откуда ты приехала?

– Из Вустершира, мадам. Мой отец служит грумом у лорда Ковентри. Я не могла ужиться со своей мачехой, и мне решили подыскать работу служанки или горничной в приличном доме. Ее милость дали мне рекомендательное письмо, и я была так счастлива, что получила хорошее место. Я так гордилась собой… – Голос девушки упал, и она снова принялась всхлипывать, теряя самообладание.

– Что же случилось дальше? – спросила Корнелия.

– Молодой джентльмен, мадам. Он нашел меня… привлекательной. Обычно он поджидал меня на лестнице. Я не имею в виду ничего плохого… Клянусь вам, ничего плохого… Вчера днем экономка заметила нас вдвоем. Она сказала хозяину, и тот выгнал меня и даже не дал рекомендации. А я не могу вернуться домой, мадам… и рассказать своим, что… случилось.

– А что же юный джентльмен? – спросила Корнелия. – Он ничем не помог тебе?

– У него нет возможности, мадам. Его прошлой ночью отослали из Лондона к родственникам в Шотландию… Я слышала, как об этом говорил камердинер хозяина… Думаю, что это из-за меня… Но я сомневаюсь, что он смог бы мне помочь вернуться обратно в дом.

– Как это бессердечно и жестоко! – воскликнула Корнелия.

– Нет, мадам. Я плохо поступала… и я знала об этом. Он не должен был проводить время со мной. Но я любила его, мадам… Ах! Я любила его, – слова смешались с возгласом отчаяния.

Взглянув на дрожащие губы девушки и ее стиснутые руки, Корнелия почувствовала острую жалость к ней. Несмотря на отчаянное выражение лица и льющиеся слезы, незнакомка была очень привлекательна. У нее были большие карие глаза и густые каштановые волосы, вьющиеся над нежным лбом и над ушами. В ней чувствовалась свежесть и очарование, и Корнелия без труда догадалась, почему юный джентльмен, знакомый, конечно же, со многими девушками его круга, влюбился в эту миловидную служанку и подкарауливал ее на лестницах и в коридорах. По его вине и разыгралась эта трагедия, обрекшая на страдания простодушную крестьянскую девушку, вручившую свое сердце мужчине, который счел ее достаточно забавной, чтобы уделить ей часть своего внимания.

– Так ты сказала, что не хочешь возвращаться домой? – спросила Корнелия.

– Ах, мадам, как я могу вернуться? Все были так добры ко мне перед отъездом. Слуги в замке вручили мне подарок, а викарий – Библию. Мой отец заплатил за мой билет до Лондона и купил мне новое пальто. Я никогда не осмелюсь рассказать ему, что случилось. Только моя мачеха никогда не любила меня… и если я вернусь сейчас назад… Нет, мадам, я скорее умру!… Наложу на себя руки!

– Грешно говорить такие вещи, – строго сказала Корнелия. – Ты еще очень молода, ты подыщешь себе другое место.

– Ни в один приличный дом меня не примут без рекомендаций, – возразила ее собеседница.

Корнелия знала, что это правда. Даже их не слишком вышколенные слуги в Росарилле поступали на службу с рекомендациями от своих деревенских священников. Корнелия задумалась. Можно было бы дать девушке денег, но это не лучший выход, поскольку для одинокой и беззащитной женщины деньги также таят в себе опасность. У Корнелии не было возможности посоветоваться с кем-либо: ни ее дядя, ни тетя не прониклись бы сочувствием к несчастной и не стали бы помогать тому, с кем Корнелия познакомилась в такой необычной ситуации. Затем ей пришла в голову одна идея.

– Как тебя зовут? – спросила она.

– Виолетта, мадам. Виолетта Вальтере.

– Хорошо, Виолетта, послушай меня. Я сама найму тебя в качестве горничной.

– Нет, мадам, я не могу позволить вам этого, – отрицательно покачала головой Виолетта. – Я недостаточно умела для горничной… и притом, вы не знаете обо мне ничего, кроме того, что я рассказала вам сама… С моей стороны это будет нехорошо.

– Мне жаль тебя, и ты мне понравилась, – ответила Корнелия. – Мы все совершаем ошибки в жизни, но ты была жестоко наказана за то, за что другие люди часто остаются безнаказанными. Я хотела бы, чтобы ты приняла мое приглашение… а ты?

Девушка подняла глаза на Корнелию, и та увидела, что надежда затеплилась в глазах Виолетты. С легким всхлипом она отвернула голову и быстро сказала:

– Вы слишком добры ко мне, мадам. Было бы нечестно для меня воспользоваться вашей добротой. Хозяин сказал, что я вела себя очень плохо, и, возможно, он прав. Было преступлением с моей стороны позволить поднять глаза на молодого хозяина… Я знала, что поступаю гадко… но это потому… потому…

– Потому, что ты любила его, – докончила за нее Корнелия.

– Да, это так. Я любила его, но такая любовь не приносит девушке счастье, мадам. Я пыталась вырвать ее из своего сердца, это было бы правильнее всего, но когда… любовь вспыхнула так неожиданно, я ничего не могла поделать с собой, кроме… кроме как позволить своему сердцу любить!

Корнелия молча слушала эту исповедь, не отводя глаз от сверкающей на солнце глади озера. Так вот как приходит любовь, думала она, внезапно, прежде чем успеешь осознать это, она вспыхивает в сердце, словно факел в ночи.

И неожиданно она почувствовала прилив радости – словно что-то раскрылось в душе ее, сверкающее и прекрасное, – озарив внезапной догадкой ее сердце. Любовь пришла и к ней, – так же, как это случилось с бедняжкой Виолеттой. Это произошло, и уже нельзя было с этим что-либо поделать.

Корнелия порывисто обернулась к девушке.

– Забудь прошлое, Виолетта, – сказала она. – Я помогу тебе и хочу, чтобы ты помогла мне. Теперь слушай внимательно, что тебе нужно сделать.

Ее осенило, каким образом она могла бы ввести Виолетту в дом своего дяди. Она с удивлением обнаружила уверенность в себе и в своих словах, чего не замечала прежде. Как будто в стремлении помочь кому-то другому в ней пробудились сильные черты ее характера. От смущения и растерянности не осталось и следа, и впервые, с тех пор как она покинула Росарилл, Корнелия твердо знала, что ей надлежит делать.

– Во-первых, тебе необходимо что-нибудь съесть, – уверенно сказала Корнелия, – ты провела в парке всю ночь?

– Я сначала отвезла свои вещи на Паддингтонский вокзал. Хозяин велел мне отправляться домой. Я намеревалась подчиниться ему, но когда попала на станцию, то поняла, что не смогу сделать этого. Я не смогу признаться своим, что случилось… Не смогу снова пресмыкаться и унижаться перед мачехой… Я бродила по улицам… прохожие пытались заговорить со мной, но я бежала от них, а потом, когда открылся парк, я пришла сюда. Здесь было так безлюдно, и я подумала, что тут уж никто не услышит моих рыданий.

– Но я все же услышала, – закончила ее рассказ Корнелия. – И теперь ты должна обещать мне сделать все в точности так, как я объяснила тебе.

– Вы уверены, мадам, что действительно нуждаетесь в моих услугах? Вы поверили мне, но ведь я могла и обмануть вас… я могу оказаться воровкой… или кем-нибудь еще…

– Я не боюсь, – мягко сказала Корнелия. – У меня есть предчувствие, что наша встреча с тобой, Виолетта, не случайна. Мы нужны друг другу. И раз мы встретились, ты не подведешь меня.

– Клянусь вам, мадам! Я буду служить вам до конца своих дней, – горячо воскликнула Виолетта.

– Спасибо. А теперь ступай и сделай, как я сказала. И когда ты придешь в дом моего дяди, то называй меня «мисс», а не «мадам». Спросишь мисс Бедлингтон и не забудь историю, которую я для тебя сочинила.

– Я не забуду, мисс.

Корнелия дала ей немного денег, и Виолетта обещала съесть что-нибудь на завтрак, привести себя в порядок и явиться к одиннадцати часам на Парк-лейн, 94. Корнелия поднялась со скамейки и протянула, прощаясь, руку. Виолетта замялась, видимо стесняясь своих натруженных рук, а затем внезапно наклонилась и прижалась губами к протянутой ей руке.

– Храни вас Бог, мисс, – прошептала Виолетта, и слезы вновь показались на ее глазах, но на этот раз это были слезы облегчения и благодарности.

Корнелия отправилась в обратный путь. Она чувствовала, что повзрослела с того момента как покинула дядин дом, направившись на прогулку. Она увидела страдание и боль, любовь и преданность. И все это вместе пробудило ее для новых, неведомых ей прежде чувств. Но даже теперь она едва отваживалась сознаться в том чувстве, которое полностью завладело ее сердцем. Корнелия видела лицо герцога перед собой, все равно как если бы он шел рядом с ней по берегу. Ах, если бы она не была такой косноязычной прошлой ночью, она бы могла расспросить герцога о его жизни, рассказать о себе и Росарилле. И еще… память цепко удерживала все мелочи: как он шел к ней через бальный зал, как она слышала биение его сердца, в то время как его рука обвивала ее талию, как они сидели друг против друга и их руки соприкасались…

Корнелии теперь казалось, что с того самого момента, когда она впервые увидела герцога на Аппер-Гросвенор-стрит, она уже знала, что он станет всем в ее жизни. Такой высокий, такой самоуверенный, такой непохожий на тех мужчин, что встречались в ее жизни раньше… и он пригласил ее на ужин и сказал, что придет проведать сегодня днем.

Почему… почему… он сказал это?

Корнелия не заметила, как добралась до дома на Парк-лейн. Лакей отворил ей дверь и уставился на нее в полном изумлении. Было всего восемь часов. Обнаружив это, Корнелия была удивлена, что прошло так мало времени с тех пор, что она покинула дом. Она взбежала наверх в свою спальню. Ее прогулка осталась никем незамеченной.

– Я предполагаю, что ты устанешь и захочешь все утро провести в постели, – сказала ей вчера тетя Лили.

Тогда Корнелия согласилась с этим предложением, потому что это ей было легче всего сделать, но теперь она подумала, что это было бы потерянным временем. Конечно, размышляла Корнелия, ее тетя немолода, и поэтому ночные праздники утомительны для нее. А в восемнадцать лет нескольких часов для сна вполне достаточно, если же она устанет, то всегда сможет отдохнуть перед обедом, как раз тогда, когда ее тетя, как Корнелия уже успела изучить, спускается вниз свежая и красивая.

«Это только старые люди отдыхают помногу, а я молодая», – сказала Корнелия сама себе с жестокостью юности.

Она сняла темные очки и внимательно поглядела на себя в зеркало. Однажды она расстанется с очками, но еще не сейчас. В ее голове не переставали звучать слова Джимми, но теперь очки были ей необходимы для того, чтобы скрывать не ненависть, а любовь. Глаза могли выдать ее тайну. Корнелия задрожала от одной мысли об этом. Она вспомнила волнение в голосе Виолетты, когда та рассказывала историю своей любви, и задумалась – не выдаст ли ее собственный голос… Поспешно она водрузила очки обратно на нос. Скоро она снимет их навсегда… скоро, очень скоро придет день, когда ей не нужно будет скрывать свои чувства.

Корнелия напрасно боялась, что появление Виолетты вызовет долгие расспросы и осложнения. Ее тетя уже до этого заметила ей, что леди должна иметь собственную горничную, и посоветовала обратиться в бюро по найму прислуги. Поэтому, когда Корнелия сообщила, что ей предложила свои услуги горничная, которую она знала еще в Ирландии, Лили только пожала плечами.

– Ты уверена, что она справится со своими обязанностями? – спросила она. – Горничная должна уметь ухаживать за волосами и одеждой и хорошо упаковывать вещи – это просто необходимо.

– Она прекрасно справляется с этим, – ответила Корнелия.

– Хорошо, дорогая, нанимай ее, – сказала Лили, приподнявшись с подушек.

По ее уверениям, у нее болела голова и она чувствовала себя совершенно разбитой после вчерашнего бала.

– Эта девушка сейчас свободна, – сказала Корнелия. – Можно ли ей начать уже сегодня?

– В любое время и когда ты пожелаешь, – отозвалась Лили тоном, говорящим о том, что она согласна на все что угодно, лишь бы ее оставили в покое.

Корнелия заторопилась прочь. Она показала Виолетте дорогу в свою спальню, где бы они могли спокойно поговорить.

– Ты умеешь делать прически?

– Я научусь, мисс. Я быстро схватываю такие вещи.

На все еще очень бледном лице Виолетты виднелись темные круги под глазами, но сама она выглядела вполне успокоившейся, и было заметно, что не испытывает страха или смущения перед другими слугами.

Корнелия продемонстрировала Виолетте весь свой гардероб и сообщила, что всего несколько дней тому назад прибыла из Ирландии и еще не вполне освоилась в Лондоне.

– О, у вас впереди удивительное время, мисс, – заметила Виолетта. – Ее милость знакома со всеми знатными и важными людьми, можете в этом не сомневаться. Я несколько раз видела ее фотографии и слышала, как люди говорили о ней, что ее милость самая красивая леди во всей Англии.

– Да, она… очень привлекательна, – согласилась Корнелия.

Она глянула на Виолетту и поняла, что они одновременно подумали об одном и том же, а именно, что рядом с леди Бедлингтон ни одна женщина не имеет ни малейшего шанса быть замеченной.

Затем Корнелия вспомнила о предстоящем визите герцога.

– Я должна сегодня одеть свое лучшее платье, Виолетта, – сказала она. – Как ты думаешь, какое выбрать?

У нее было всего два нарядных платья, на покупку которых она согласилась, хотя Лили предлагала ей не меньше дюжины. Одно из этих платьев было белого цвета с мелкими оборочками из розового гофрированного шифона, а второе – бледно-голубое, этот цвет очень шел Лили, но, как подозревала Корнелия, ее саму не красил.

Корнелия остановила свой выбор на белом, но, надев платье, тут же пожалела об этом. Кокетливые розовые оборочки не украшали ее фигуру и не шли к цвету ее кожи. Но переодеваться было поздно.

Виолетта убрала ее волосы и, чувствуя странный комок в горле, Корнелия спустилась вниз.

Лили все еще оставалась в постели. Ее мучила мигрень, как она заявила за ленчем. И сообщила, что намеревается провести, не вставая, весь день, до самого отъезда в оперу, а затем на прием во французское посольство.

– Вы не забыли, что днем собирался зайти герцог Роухэмптон? – спросила Корнелия.

– Да, я помню прекрасно, – ответила Лили. – Но, насколько мне известно, он придет к тебе, а не ко мне.

В голосе тетки Корнелия уловила металлические нотки и почувствовала, как заливается краской.

– Я не понимаю, почему он хочет увидеться именно со мной, – пробормотала она.

– Не понимаешь? Тогда ты, по всей видимости, крайне глупа, – отрезала Лили, а затем, видя, что Корнелия нерешительно замолкла, добавила: – Уходи. И скажи Добсон, пускай принесет одеколон и задернет шторы. Я хочу побыть одна.

Корнелия покорно заторопилась прочь из тетиной спальни, размышляя на ходу, что, видимо, головная боль доставляет тете Лили ужасные муки, раз ее голос звенит гак отчаянно…

Она разыскала горничную Добсон и передала той тетины распоряжения.

Корнелия одна вышла в огромную, в белых и золотых тонах, гостиную. В ее намерения входило почитать до прихода гостя, но стоило ей только взять книгу в руки, ее внимание рассеивалось и через три страницы Корнелия поняла, что не запомнила ни единого слова.

Корнелия встала, отбросив книгу, и принялась расхаживать по комнате, рассматривая многочисленные фотографии в серебряных рамках, расставленных в ряд на пианино. Это были фотографии знатных титулованных людей Англии, друзей и знакомых тети Лили. Среди них Корнелия разглядела несколько представителей королевской фамилии. Тут были прекрасные леди в придворных нарядах, с обнаженными плечами и в роскошных диадемах. Были мужчины, облаченные в великолепные мундиры, многие из них были молоды и очень красивы. Однако, как Корнелия ни старалась, одного лица среди них найти не смогла. И ей стало любопытно, по какой причине среди прочих фотографий отсутствует фотография герцога.

Рассмотрев фотографии, Корнелия принялась разглядывать гостиную. Повсюду на столах стояли бесчисленные серебряные побрякушки, флакончики с солями, веера и вазы с оранжерейными цветами.

Лили обожала гвоздики, и букеты этих цветов были расставлены по всему дому. Гвоздики получали каждую неделю из теплицы Бедлингтонского замка, и их аромат заполнял весь дом и служил постоянным напоминанием о самой Лили.

Осмотревшись, Корнелия решила, что гостиная прекрасно гармонирует с золотистой красотой ее хозяйки, и ей внезапно захотелось, чтобы их встреча с герцогом состоялась в любом другом месте, но не здесь. Но, возможно, подумала она затем, герцогу будет приятней увидеть ее на роскошном фоне атласа и парчи, серебра и зеркал, а не среди привычной ей обстановки жалкой бедности.

Когда Корнелия только что получила наследство, она было вознамерилась отремонтировать и подновить Росарилл, но потом отказалась от этой мысли. Деньги появились слишком поздно – ей было горько сознавать это. Ее отец с матерью ненавидели нищету, но то, что могло бы доставить им большую радость, одинокой Корнелии казалось ненужным. Если бы был жив ее отец, он нашел бы применение деньгам: грумы, новые конюшни, рысаки и, возможно даже, автомобиль. Ее мать была бы рада новым нарядам, украшениям, мехам. Но зачем покупать эти вещи для себя, когда уже нет тех, кто порадовался бы им вместе с ней?

Корнелия попыталась вообразить себе низкую, широкую гостиную в Росарилле, обставленную новой модной мебелью, украшенную пушистыми коврами, веселыми картинами на стенах и огромными вазами, полными цветов. Но, как ни пыталась она вообразить себе эту картину, сознание отгоняло ее прочь, как кощунственную. Она любит

Росарилл таким, какой он есть. Так зачем же что-нибудь менять?

Но душа ее жаждала перемен, и Корнелия знала, почему. Ей хотелось изменить все в себе и вокруг себя, чтобы стать интересней и привлекательней для человека, которого она любит. Только все самое лучшее достаточно хорошо для него…

Корнелия, задумавшись, не услышала, как дверь за ее спиной отворилась.

– Его светлость, герцог Роухэмптон, мисс, – зычно провозгласил дворецкий, будто протрубил в охотничий рог.

Корнелия увидела, как к ней направляется герцог – высокий, темноволосый, необычайно элегантный. В его петлицу была вдета гвоздика, и, заметив ее, Корнелия удивилась такому совпадению вкусов к цветам у герцога и ее тети.

Роухэмпстон пересек всю комнату и приблизился к девушке. А Корнелия все еще стояла как парализованная. Она не смогла ни двинуться с места, ни протянуть руку для пожатия, она не смогла выдавить из себя даже пары приветственных слов. Корнелия была охвачена трепетом и чувствовала, что вот-вот задохнется от волнения.

– Вы один?

Это был нелепый вопрос.

– Я хотел увидеть вас наедине, – его голос был низким и хрипловатым.

Корнелия пыталась заставить себя улыбнуться, но безуспешно. Она словно окаменела около пианино, заставленного фотографиями нарядных улыбающихся людей, так контрастирующих с ее бледным застывшим лицом и несуразным пышным платьем.

– Возможно, вы догадываетесь, что я хочу сказать вам?

Корнелия, как никогда еще, была благодарна темным очкам, за которыми могла спрятать свои сверкающие глаза. Она знала, что в них сейчас светятся все те чувства, что переполняют ее сердце. Она не встречала мужчины красивее, благороднее, удивительнее!

Герцог выжидающе глядел на Корнелию, и ей пришлось собрать все силы, чтобы разжать пересохшие губы.

– Нет.

Стоило Корнелии произнести эти слова, как Роухэмптон как-то беспомощно посмотрел на нее. Она подумала, что, вероятно, он тоже смущен.

– Я прошу вас стать моей женой.

Герцог говорил медленно, словно тщательно обдумывал каждое слово.

В первое мгновение Корнелия решила, что она ослышалась или сошла с ума. Он не мог сказать этого! Но постепенно смысл происходящего дошел до нее, и Корнелия, задрожав, подумала, что должна бы упасть в обморок от невероятного счастья.

Он любил ее, он хотел ее! Он испытывал к ней те же чувства, что и она к нему!

Корнелия крепко сцепила пальцы рук, не в силах выдавить из себя ни словечка.

– Вам так сложно дать мне ответ? – спросил герцог. – Возможно, вы желаете подумать?

– Не… нет… я имею в виду, да, – запинаясь, начала Корнелия. Но, поймав его недоумевающий взгляд, она нашла в себе силы для связного ответа.

– Я имею в виду, что я… выйду за вас.

– Спасибо. Я постараюсь сделать вас счастливой.

Роухэмптон взял ее руку и поднес к губам. Уже второй раз за этот день руке Корнелии доставался поцелуй. Губы герцога едва коснулись ее кожи, но и этого было достаточно, чтобы пробудить страстный ответ внутри нее; ей захотелось рассказать ему что она чувствует, какой восторг и любовь переполняет ее сердце, и… не могла произнести ни слова.

Герцог выпустил ее руку и отвесил небольшой изящный поклон.

– Вы сделали меня счастливым, – сказал он, затем повернулся и пошел к двери.

Корнелия хотела просить его побыть с ней еще, но стояла по-прежнему, проглотив язык.

– Я навещу вашего дядю сегодня же вечером, – уже в дверях сказал Роухэмптон и вышел.

Дверь захлопнулась за ним, а Корнелия продолжала стоять, не в силах пошевелиться. Затем она медленно поднесла свою руку к глазам. Он поцеловал ее! Она закрыла глаза, охваченная восторгом и счастьем, которое было почти непереносимым. Он любит ее! Ей с трудом верилось в это, но это было на самом деле, он действительно просил ее выйти за него замуж.

Корнелия подбежала к окну и, выглянув, заметила герцога, спускающегося по ступенькам, а затем пересекающего тротуар. Он вскочил в легкий открытый экипаж, запряженный парой великолепных гнедых. Когда Корнелия увидела на облучке кучера, а на запятках – лакея, сердце ее наполнилось радостью и гордостью, что герцог так торжественно и церемонно обставил свой визит к ней.

Роухэмптон ни разу не поднял головы наверх, но Корнелия испуганно отпрянула вглубь комнаты, смутившись, что герцог может ее заподозрить в подглядывании за ним.

Когда экипаж скрылся из виду, девушку охватило безумное желание увидеть герцога вновь. Как могла она оказаться такой тупой идиоткой, чтобы стоять, проглотив язык, все то время, что он провел с ней! Корнелия была готова разреветься от досады на себя, но поздно, слишком поздно что-либо поправить. Лошади уносили герцога прочь.

– Я люблю его, – сказала Корнелия вслух и сама поразилась тому, как глубоко и страстно звучит ее голос.

Она видела его всего два раза в жизни. Должно быть, это любовь с первого взгляда. Любопытно, заметил ли ее герцог впервые в окне кареты на Гросвенор-стрит? Неожиданный холодок пробежал по телу Корнелии. Если он не обратил внимания на нее тогда, выходит, в первый раз он увидел ее прошлой ночью, на балу…

В голове Корнелии вспыхнула мимолетная картина: герцог с раздраженным лицом и ее тетя Лили стоят в стороне за колонной и ссорятся. Почему… и из-за чего?

Корнелия решительно тряхнула головой, отгоняя одолевающие ее сомнения и страхи. Она любит его. Он сделал ей предложение. Чего же ей еще осталось желать?

– Он любит меня! – Корнелия почти выкрикнула эти слова в пустоту гостиной, но они, казалось, затерялись, заглушенные душным экзотическим запахом гвоздик. Любимые цветы тети Лили!

Корнелия ощутила необъяснимую уверенность в том, что тетя была здесь, в этой комнате – подсматривала и подслушивала!