Заветное желание

Глава VII

Толпа зевак, окружавшая церковь Святого Георгия на Ганновер-сквер, разразилась бурными приветствиями, когда королева Александра в сопровождении принца Уэльского ступила на церковный двор.

Конной полиции приходилось прилагать значительные усилия, чтобы направлять движение экипажей, которые двигались нескончаемым потоком последние два часа, подвозя гостей, прибывающих на венчание.

Толпе представилась возможность увидеть всех знаменитых красавиц. Бурю восторгов вызвало появление герцогини Саферлендской в роскошной шляпке с перьями, которая выгодно подчеркивала ее белокурую красоту. Шумное восхищение заслужила внешность графини Варвик. Свою долю комплиментов получили герцогиня Вестминстерская с сестрой, принцессой Плесси.

Когда из кареты показалась Лили, ослепительно красивая, одетая в небесно-голубые цвета, и с огромным букетом гвоздик, восторженные возгласы толпы разнеслись до Оксфорд-стрит. Спустя несколько секунд после того, как королевские гости заняли свое почетное место и смолкло возбужденное перешептывание, была замечена карета невесты, движущаяся от Маддокс-стрит.

Наступил долгожданный момент. Толпа неожиданно хлынула вперед, потеснив полицейских, которые, взявшись за руки, пытались восстановить порядок.

Лорд Бедлингтон вышел из кареты первым. Его фрак украшала большая белая гвоздика. Когда он ступил на тротуар, по толпе понесся чуть слышный шепоток в его адрес. А затем из кареты показалась украшенная венком из флердоранжа склоненная головка, и на тротуар ступила невеста.

Лорд Бедлингтон предложил руку невесте. Толпа жадно разглядывала каждую мельчайшую деталь атласного подвенечного платья, украшенного пышной пеной брюссельских кружев. Вдруг кто-то громко сказал:

– Блими! Ты когда-нибудь видел невесту в шорах?

Это замечание вызвало смех, но по той причине, что английские зеваки всегда любят невест, насмешки утонули в разразившихся аплодисментах и выкриках: «Счастья!», «Удачи!», «Благослови тебя Господь, дорогая».

Вряд ли Корнелия слышала или замечала что-либо, творившееся вокруг нее. Все представлялось ей далеким и нереальным, будто происходило во сне. Когда она дотронулась до предложенной ей дядей руки, то не почувствовала прикосновения, словно пальцы ее онемели.

Корнелия поднялась по ступенькам в портик церкви. Здесь ее ожидала целая толпа подружек невесты и два пажа, наряженные в белые атласные камзолы и бриджи по колено. Пажи подхватили длинный шлейф ее платья, и вся процессия двинулась внутрь церкви.

Корнелия не замечала гостей, заполонивших церковь – скамейки занимала вся элита лондонского общества. На галерее толпились арендаторы из Котильона, принаряженные в воскресные одежды. Между гостей сновали распорядители, провожая приглашенных на отведенные им места.

Хор запел, и появился архиепископ Кентерберийский в великолепном сверкающем облачении. Служба началась.

Корнелия не замечала ничего. Она видела перед собой только красный ковер, да белые розы и лилии, которые держала в руках.

Неожиданно она обнаружила, что повторяет слова за архиепископом:

«В радости и горе… в богатстве и бедности… в болезни и здравии… любить… оберегать… повиноваться… пока смерть не разлучит нас…»

И в этот момент онемение слетело с Корнелии, словно ее облили ведром ледяной воды. Она остро ощутила присутствие герцога рядом, внезапно осознав, что произошло – она вышла замуж! Вышла за мужчину, которого она ненавидела, презирала и в то же время любила с такой горечью и мукой, которую невозможно выразить словами.

Корнелия почувствовала, как герцог взял ее левую руку, затянутую в белую перчатку. Ее пальцы были так холодны, что он вздрогнул от прикосновения. А затем кольцо скользнуло на ее палец, и она услышала голос герцога:

«С этим кольцом я вручаю тебе… мое тело… все мои благие помыслы…»

Корнелия с трудом удержалась от насмешливого восклицания. Ей хотелось выкрикнуть на всю церковь, что его слова – это ложь. Интересно, что произойдет, если она так сделает?

«Он – лжец и прелюбодей!»

Корнелия твердила эти слова сама себе вчера вечером, с трудом поднимаясь по лестнице в свою спальню. И хотя она не вполне была уверена в значении этих слов, они сильнее растравляли ее и без того смертельно раненное сердце.

Пошатываясь, она вошла в спальню и прислонилась к двери спиной, глядя перед собой невидящими глазами. Корнелия была так бледна и выражение ее лица было настолько странным, что Виолетта вскочила на ноги, побросав вещи, которые она упаковывала в сундук, и кинулась к ней.

– Что случилось, мисс?! Вы упали в обморок?

– Нет! Оставь меня… – вскрикнула Корнелия. Затем она добавила: – Подай мне пальто и шляпу.

– Но, мисс, куда вы собрались в такой час? – протестующе спросила Виолетта.

– Подай мне пальто, – настойчиво повторила Корнелия.

– Но зачем, мисс? – переспросила Виолетта. – Куда вы собрались?

– В Ирландию. Я уезжаю… немедленно.

– Что же случилось, мисс? Что вас так расстроило?

Вместо ответа Корнелия неожиданно закрыла лицо руками и опустилась в кресло. Виолетта торопливо приблизилась к ней и обняла ее, встав на колени около кресла.

– Нет, нет! Не стоит это так принимать, мисс.

– Ты знала!

Корнелия отдернула руки от лица. Глаза ее оставались сухими. Ее горе нельзя было выразить слезами.

– Да, мисс, – тихо ответила Виолетта. – Я знала. Слуги говорили. На кухне это не секрет.

– Я думала, что он влюблен в меня так же, как и я в него!

– Я знаю, мисс. Я знаю, что вы чувствовали. Но я ничего не могла сказать вам, что заставило бы вас думать иначе.

Я только молилась, чтобы все закончилось так, как вам хочется.

– Я не представляю… я никогда не думала… – пробормотала Корнелия. – Тетя Лили намного старше герцога… хотя она такая красивая… тут я могу понять, почему он влюбился в нее. Но использовать меня в своих собственных целях… жениться на мне только для того, чтобы иметь возможность встречаться с ней, как это жестоко! Это бессовестно! Как могла прийти кому-то в голову такая дьявольская мысль… поступить так гнусно!

Слезы навернулись на глаза Виолетты.

– Моя бедная леди, – мягко прошептала она.

– И я люблю его! – яростно воскликнула Корнелия. – Ты можешь представить себе, Виолетта, что я все еще люблю его? Мне следовало бы возненавидеть его! Мне следовало бы бежать от него на край света!

Корнелия на секунду закрыла глаза, представив весь ужас создавшегося положения, а затем вскочила на ноги.

– Собирайся, Виолетта! Упакуй совсем немного вещей, только необходимое, и мы отправимся.

Но Виолетта продолжала стоять около нее на коленях.

– Если вы сейчас уедете, мисс, вы никогда больше не увидите его светлость снова. Он никогда не простит вам, что вы устроили скандал в последний момент. Подумайте, что будут говорить об этом – королева должна пожаловать на венчание, вся гостиная завалена подарками, газеты полны сообщений. Это не простая свадьба, мисс, его светлость – герцог!

– Ты думаешь, меня заботит, как он будет выходить из создавшегося положения? – спросила Корнелия. – Это человек, которого я любила, его титулы не интересуют меня. Я возвращаюсь в Ирландию, к людям, которых я знаю и понимаю, к моим лошадям, которые не лгут и не предают меня!

– Но вы продолжаете любить его светлость, – тихо возразила Виолетта.

– Да, я все еще люблю его, – ответила Корнелия. – Но я также сильно ненавижу его за то, что он так поступил со мной, за его жестокость и бессердечие.

– Вы уверены, что когда вы вернетесь в Ирландию, вы сможете забыть его? – спросила Виолетта. – Подумайте хорошенько, мисс, прежде чем сделать что-нибудь. Вы можете убежать из-под венца, но станете ли вы счастливее от того, что откажетесь от него? Желать мужчину – это боль, которую трудно вынести. Это бессонные ночи, заполненные мыслями о том, что нет возможности увидеть его завтра, тоской, потому что не слышишь его голоса и не можешь дотронуться до его руки. Ах, мисс! Я знаю, о чем говорю. Не было ни минуты, когда бы я не думала о человеке, которого люблю, и нет границ моему отчаянию из-за того, что не существует ни малейшей надежды увидеть его снова… никогда!

– Виолетта, я и не догадывалась, как ты страдаешь.

Ожесточенным и одновременно трагичным жестом Виолетта отерла слезы со своих глаз.

– Что толку говорить об этом? – спросила она. – Я стыжусь своего малодушия, но это не делает меня сильнее. Я говорю вам это только для того, мисс, чтобы вы как следует подумали, прежде чем сделать решительный шаг. Вы можете обвинять его светлость в чем угодно, но вы все еще любите его. Если бы мы, женщины, любили мужчин только за их доброту, в мире было бы очень мало разбитых сердец! Не думайте о нем, – продолжала Виолетта, – подумайте лучше о себе. Когда вы станете его женой, герцог будет привязан к вам, хотя бы своим именем и положением в обществе. Вы будете хозяйкой в его доме. Где бы ни бродила его фантазия, ему все равно придется вернуться домой – к вам!

Корнелия беспокойно прошлась по комнате. На секунду она задержалась у окна, глядя на деревья в парке, затем снова обернулась к Виолетте.

– Как я смогу вынести это? – взволнованно спросила она. – Как я смогу видеть это и разговаривать с ним, зная, что он не чувствует ко мне ничего, что я просто удобна для него, что он может использовать меня как ширму для своих любовных романов?

– А если вы никогда больше не увидите его, мисс? – сказала Виолетта. – Если вы уедете, вы никогда не сможете представить себе, что он делает, с кем он? Если вы выйдете за него, вы будете все знать. Если не выйдете, вас будет терзать неведение.

– Да, это правда. Теперь я убедилась, что неведение намного хуже, чем знание.

– Это так, мисс, это так!

– Но, Виолетта, почему мы должны так страдать? Разве какой-нибудь мужчина стоит этого?

Корнелия произнесла эту фразу, задумавшись о том, как слабы и зависимы женщины от мужчин. Мужчины способны сделать их счастливыми или несчастными, озарить их жизнь солнечным светом или погрузить в пучину отчаянья.

Герцог держал тетю Лили в своих объятиях, шептал о своей любви, умоляя бежать с ним. Как глупо и слабовольно тетя Лили отказала ему! Корнелия думала о ней, оценившей такую пылкую любовь ниже положения в обществе, с презрением. «Если бы я оказалась в такой ситуации, – сказала Корнелия сама себе, – я убежала бы с ним на край света».

Затем ей пришла в голову мысль, что Виолетта была права, советуя ей остаться. Она не может бежать от герцога, не может покинуть его сейчас. С того момента, как она впервые увидела его, ее любовь к нему усиливалась и углублялась день ото дня.

И в то же время, как слепо и наивно было увидеть взаимность там, где было только равнодушие! Ее любовь стала частью се, она была сильнее нее самой, всемогущая, всепоглощающая страсть. Отказаться от нее было равносильно отказу от того, чтобы жить и дышать.

Корнелия видела теперь, как она сама сбила себя с толку своей замкнутостью и особенно стеснительностью. Оглядываясь назад, она открывшимися глазами видела дюжину ситуаций, которые должны были бы насторожить ее или заставили бы сделать вывод о том, что дела обстоят совсем не так прекрасно, как ей представлялось. Как жалко обманулась она неизменной учтивостью и обходительностью герцога! В своем незнании мужчин она приняла его расчетливость за любовь, его сдержанность за уменье обуздывать свою страсть. Как же слепа и глупа была она!

Но ругать себя было не больше проку, чем ругать его или тетю Лили. Разве тетя Лили могла нести ответственность за то, что герцог оказался первым молодым человеком, которого она встретила по приезде в Лондон, или за то, что сердце ее внезапно замерло и забилось сильнее, когда она увидела, как блестяще он справляется с упряжкой, или что потом не смогла забыть его!

И если она не могла забыть герцога после нескольких быстротечных секунд, то что же говорить теперь? Ведь на протяжении двух месяцев она почти ежедневно виделась с ним, замирая от счастья всякий раз, когда он просто заговаривал с ней? Нет, Виолетта была права, возвращение в Ирландию не залечит ее разбитое сердце.

– Мы остаемся, – коротко сказала Корнелия.

Даже произнеся эти слова, она знала, что всего лишь меняет один ад на другой.

Ночь медленно тянулась. Корнелия не могла рыдать, хотя слезы принесли бы ей облегчение. Она только неотрывно смотрела в темноту, снова и снова слыша в своем мозгу слова, подслушанные ею через закрытую дверь будуара Лили. Корнелия даже попыталась найти какое-нибудь иное толкование услышанного, но это не могло быть шуткой или игрой ее воображения. Горькая правда раскрылась перед ней во всей своей отвратительной жестокости. Корнелия никогда не могла себе даже вообразить, что окажется в подобной ситуации.

Только теперь Корнелия начала понимать многие вещи, которые в недалеком прошлом казались ей странными – дружбу герцогини с Генри, многочисленные пары в Котильоне, которые сходились и распадались с легкостью, какую все окружающие считали само собой разумеющейся.

Корнелия была слишком юна, когда умерла ее мать, чтобы узнать от нее правду о жизни, любви и замужестве. У нее имелись смутные догадки о секретах природы, но она знала, что приличные, скромные девушки терпеливо ждут и без любопытства относятся к подобным вещам вплоть до их первой брачной ночи. Но теперь Корнелия начала подозревать, что означали многие игривые полушутки, полунамеки, которыми Лили частенько перебрасывалась в своем тесном кругу, состязаясь в остроумии, но которые часто заставляли герцога хмуриться.

Ничего удивительного, что всех так поразила их помолвка. И можно было себе представить, как они зубоскалили, догадываясь об ее истинной причине. Корнелия приложила ладони к своим пылающим от стыда и унижения щекам.

Она была одурачена, верила всему, что ей говорили. Но Виолетта была права. Почему она должна убегать? Она должна остаться и выйти за герцога замуж. Она должна стать хозяйкой Котильона. И, что важнее, она должна заставить его страдать за то, что он заставил страдать ее.

Ее чувства слабости и беспомощности были вытеснены растущим в ней гневом. Когда за окном занялся рассвет, Корнелии показалось, что она стала старше за эту ночь. Она не была больше ребенком – ребенком, который доверяет тем, кого любит. Она превратилась в женщину – разгневанную, обиженную, решившую, что не только она одна должна страдать.

Когда взошло солнце, Корнелия отдернула занавески с окна и взглянула на спящий мир. Тени от деревьев в парке были еще темны, звезды едва мерцали на бледном небе, в то время как первые неуверенные розово-золотистые лучи уже касались крыш.

Корнелия ощутила, что она не одинока в своих страданиях, и вера, которая жила в ней с тех пор, как она еще ребенком учила молитвы на коленях матери, придала ей сил и заставила устыдиться собственной слабости.

Молитва сорвалась с ее губ, страстная и жаркая, идущая из самой глубины ее сердца.

– Сделай так, чтобы он полюбил меня! Господи, мой Боже, сделай так, чтобы он полюбил меня!

И как только эти слова были произнесены, Корнелия услыхала пенье птиц и почувствовала, что ее молитва будет услышана.

– Сделай так, чтобы он полюбил меня! Господи, сделай так, чтобы он полюбил меня! – воскликнула она снова.

На секунду надежда вспыхнула в ней, родившись как птица-феникс из пепла ее отчаяния.

«Он полюбит меня – однажды!»

Были ли эти слова сказаны ею самой, или кто-то другой произнес это?

Действительность снова ввергла ее в ощущение безнадежности ее желаний. Горечь и боль вернулись к ней.

Во время завтрака тетя Лили послала записку, чтобы узнать, как Корнелия провела ночь, и предлагала спуститься к ней в будуар, чтобы в последний раз обсудить предстоящую церемонию. Сквозь стиснутые зубы Корнелия велела передать тете, что, по ее мнению, ей лучше отдохнуть у себя в спальне, пока не наступит пора отправляться в церковь.

Когда Лили поднялась к Корнелии, она была уже одета и держала в руках букет. В комнате толпилось множество людей. Господин Генри делал завершающие штрихи в прическе невесты, прикалывая к волосам бутончики цветов. Портниха, стоя на коленях, торопливо делала последние стежки на подоле, потому что, согласно хорошо известному поверью, платье невесты должно быть закончено за несколько минут до того, как она наденет его.

Виолетта, ловко растянув, пудрила пару белых лайковых перчаток, а две другие горничные держали длинный атласный шлейф, затканный лилиями, готовые прикрепить его к талии Корнелии, когда та встанет из-за туалетного столика.

– Твое платье прелестно, – одобрительно заметила Лили, – но только жаль, что ты такая бледная. Мне всегда казалось, что бледные невесты выглядят чересчур пресными.

Корнелия не издала ни звука. Ей подумалось, что тетя должна быть довольна тем, что она выглядит не настолько привлекательной, чтобы отвлечь внимание герцога от нее самой.

– Если бы только мадемуазель не проявляла такой настойчивости насчет очков! – прибавил монсеньор Генри. – Я предупредил ее, что очки портят все впечатление от моей прически!

– Разумеется, ты сможешь обойтись без них сегодня, не так ли, Корнелия? – резко спросила Лили.

– Нет. Я буду в очках, – кратко возразила Корнелия.

Лили пожала плечами. Корнелия выглядит без очков совсем иначе, подумала она, но если девица предпочитает быть пугалом в день собственной свадьбы, пускай ее. Что ей за дело, в конце концов, кого-то уговаривать?

– Очень хорошо, – громко сказала Лили. – Я ухожу. Ты должна быть внизу через две минуты. Джордж будет ждать тебя в холле, не опаздывай. Ты скоро убедишься в том, что Дрого терпеть не может женщин, которые вечно опаздывают – даже на собственную свадьбу.

Еще вчера, подумала Корнелия, она выслушала бы эти тетины слова с вниманием, полагая, что тетя Лили хочет помочь ей лучше узнать ее будущего мужа и стать хорошей женой. Но сегодня, кисло усмехнулась Корнелия про себя, у нее нет сомнений, что тете просто не терпится поскорее женить герцога, чтобы дядя Джордж не мог далее препятствовать их встречам.

Чувство нереальности происходящего охватило Корнелию, когда она встала и оглядела себя в зеркале. Из зеркала на нее смотрела традиционная невеста – в белоснежном уборе и венке из цветов. Еще вчера Корнелия не могла дождаться этой минуты, которая, как ей казалось, будет поворотным моментом в ее жизни, открывающим золотые ворота к счастью.

– Нет, я не могу сделать этого…

Только Виолетта услышала ее шепот и быстро обняла покачнувшуюся Корнелию. Меркнущее было сознание медленно вернулось к ней, пол перестал уходить из-под ног. Тепло и сила пальцев Виолетты вернули Корнелию в чувство. Обморок прошел, и спустя пару минут она спустилась вниз, где в холле ее поджидал дядя Джордж.

Но начиная с этого момента, все происходящее казалось Корнелии сном. Напутствия и теплые пожелания слуг, поездка в свадебной карете, торжественная служба – все промелькнуло перед затуманенным взором девушки как вереница сновидений. И теперь герцог стоял рядом с ней, принимая поздравления.

Кто-то вышел вперед и поднял вуаль над лицом Корнелии, но она даже не заметила, кто именно это был. Корнелию поцеловала, по крайней мере, дюжина людей, в том числе и тетя Лили, которая жеманным голосом промурлыкала традиционные поздравления.

Корнелия что-то пробормотала в ответ тете, и перезвон колоколов, наигрывающих «Свадебный марш» Мендельсона, разлился по церкви.

Герцог предложил ей руку, и впервые за всю церемонию Корнелия осмелилась взглянуть на него. Выражение лица герцога было очень серьезным, и ей подумалось, что он, вероятно, тоже чувствует себя как во сне – таком же странном и нереальном, как и их брак.

Корнелия присела в реверансе перед королевой и принцем Уэльским. Затем они двинулись прочь от алтаря к выходу из церкви. На молодую пару уставились сотни любопытных, улыбающихся лиц. Толпа на площади разразилась приветственными восклицаниями.

Корнелия оперлась на чью-то руку, забираясь внутрь кареты, за ней последовал атласный шлейф подвенечного платья. Дверца захлопнулась, и они поехали.

Корнелия не отваживалась взглянуть на герцога, но, закрыв лицо букетом, нюхала цветы, чувствуя, что их аромат каким-то образом действует на нее успокаивающе.

– Что за столпотворение! – воскликнул герцог. – Я надеюсь, что такое скопление народа не заставило вас нервничать!

Он был учтив, как всегда. Но теперь эта обычная вежливость, которая ввела Корнелию в заблуждение в прошлом, не давала ей обмануться на его счет.

– Я не боялась, – коротко ответила она.

Карета катилась по Брутон-стрит к Беркли, направляясь на Парк-Лейн, где должен был состояться прием. Для этой цели в саду был возведен специальный шатер.

– Мне показалось, что архиепископ провел службу очень мило, – заметил герцог. – И вся церемония прошла весьма удачно.

– Терпимо, во всяком случае, – ответила Корнелия, и ее голос прозвучал саркастически даже для ее собственных ушей.

Она почувствовала, как герцог взглянул на нее с удивлением.

– Свадьба, должно быть, нелегкое испытание для женщин. Столько хлопот с нарядами. Я знаю это – моя мать часто рассказывала мне, что она так устала от приготовлений к своей свадьбе, что проплакала всю торжественную службу от ужасной усталости.

– Какое расстройство для вашего отца! – заметила Корнелия.

– О, он привык к этому! – улыбнулся герцог. – Моя мать часто плакала, когда что-то было не по ней. Мои самые ранние воспоминания из детства связаны с ее слезами: она огорчилась, что розы не распустились к приему, устроенному в саду, – он рассмеялся, а затем добавил: – Но мне кажется, что в день нашей свадьбы нам все-таки следует говорить о вас и обо мне.

– Интересно, почему? – спросила Корнелия и снова, не поворачивая головы, почувствовала, как герцог с удивлением взглянул на нее. С ноткой облегчения в голосе он произнес:

– Мы приехали! И здесь тоже толпа! Можно подумать, что у людей нет никакого занятия поважнее, чем стоять и глазеть на нас.

– Возможно, они завидуют нашему счастью, – предположила Корнелия и выпрыгнула из кареты, прежде чем герцог что-либо успел ей ответить.

Прием близился к концу. Корнелия пожала руки, казалось, тысячам гостей, и это неминуемо утомило бы ее, даже если бы ночь накануне и не была бессонной. Задолго до того, как длинный хвост из выстроившихся друг за другом гостей, со своими приветствиями и пожеланиями счастья, начал редеть, Корнелия почувствовала слабость. А когда она разрезала громадный пятиярусный свадебный торт, только бокал шампанского, кем-то любезно вложенный в ее руку, спас ее от потери сознания.

Корнелия отпила из бокала и только тут вспомнила, что ничего не ела с ленча предыдущего дня. Она отказалась от обеда вечером – одна мысль о пище вызывала отвращение. Она не смогла ничего проглотить за завтраком и отослала назад поднос с нетронутым ленчем, который был послан ей наверх в комнату.

Теперь она специально спросила сандвич и силилась заставить себя съесть его. У нее хватило ума подумать о том, что ей следует запастись силами – физическая слабость в союзе с ее сердечными страданиями могли оказаться губительными. Шампанское заставило заиграть румянец на щеках Корнелии, и когда она поднялась к себе в спальню, чтобы переодеться в дорожное платье, Виолетта даже воскликнула от восхищенья, увидев такую перемену в ее внешности.

– Я беспокоилась за вас всю службу, мисс, – сказала горничная.

– Я в порядке, – ответила Корнелия. – Все уложено?

– Все готово, мисс… я хотела сказать, ваша светлость. Экипажи будут поданы через четверть часа.

У Корнелии не было возможности далее говорить с Виолеттой. Подружки невесты торопились в ее комнату, спеша воспользоваться своим традиционным правом помочь невесте переодеться. Все они были хорошенькие, воспитанные девушки, дочери друзей Лили, но Корнелия видела, что у нее с ними мало общего. Они безостановочно болтали, пока Корнелия переодевалась за ширмой, и, хотя она хорошо слышала их голоса, она не могла сказать, которая именно из них произнесла:

– Твое платье было восхитительно, но мне кажется, что было бы лучше, если бы ты сняла очки.

– Это все говорили.

– По крайней мере это было оригинально. Я слышала, как репортер из газеты заявил, что он впервые видит невесту в темных очках.

– Возможно, ты ввела новую моду, и нам тоже придется выходить замуж в темных очках!

Корнелия облачилась в светло-бежевое дорожное платье, которое Лили выбрала для нее, и надела шляпу, украшенную страусовыми перьями, темными, как ее волосы.

– Я готова, – сказала она, надевая перчатки.

– Мы хотим сказать тебе кое-что, – воскликнула одна из девушек, подружек невесты. – Мы надеемся, что ты будешь очень счастлива. Я уверена, что так и будет. Герцог такой красавец! Мы все почувствовали зависть, когда узнали о вашей свадьбе.

– Да, я думаю, он необыкновенный мужчина. Ты такая счастливица!

– Счастливого медового месяца, Корнелия. Конечно, он и будет таким.

Все девушки по очереди целовали Корнелию, а она мысленно взмолилась о том, чтобы их добрые пожелания не принесли бы ей еще большего несчастья.

Если бы это могло оказаться правдой! Если бы ей предстоял медовый месяц с человеком, который любил бы ее так же, как и она его! Какое удивительное время настало бы для нее с того момента, когда она сошла вниз и села в карету, оставшись наедине со своим мужем!

Даже фраза «ее муж» заставила трепетать Корнелию! «Ее муж» – и они уехали бы прочь от тети Лили и всех этих людей, которых ей так сложно понять и которые заставляют ее испытывать стеснение и неловкость. Все в ее жизни изменилось бы с того момента, когда они с герцогом остались бы наедине, она принадлежала бы ему и недолго смогла бы оставаться косноязычной и неловкой в том, что касалось выражения ее любви!

Как жестоко отличалась действительность от нарисованной ее воображением картины!

Корнелия высвободилась из круга обступивших ее подружек.

– Нам пора спускаться вниз, – сказала она.

Девушки бросились вниз по лестнице. Каждой из них не терпелось поймать свадебный букет, который Корнелия должна бросить вниз, как только она покажется на верхней ступеньке лестницы. Первая из подружек невесты, которая успеет схватить букет, будет следующей невестой, как говорит поверье.

Виолетта собирала в шкатулку ювелирные украшения и прочие мелочи, которые обычно укладываются в последнюю минуту.

– Поторопись, Виолетта.

Корнелия ощутила неожиданный страх при мысли, что Виолетта может опоздать на поезд и невольно покинуть ее в сложной ситуации, в которой ей не обойтись без доверенного лица.

– Времени еще достаточно, ваша светлость, – ободряюще улыбнулась Виолетта.

Когда Корнелия бросила свой букет вниз, среди гостей, толпившихся в холле, она увидела герцога, ожидавшего ее. Целуя Лили на прощанье, она заметила огорченный взгляд ее голубых глаз и поняла, что тетя тоже страдает. Осознание этого принесло Корнелии небольшое удовлетворение. Садясь в карету, ей пришла в голову мысль о том, что же должен испытывать герцог в данный момент. Если бы все происходило так, как хотелось ему, то он бы сейчас спешил на континент с другой женщиной, заключив союз, пусть не освященный церковью, но зато счастливый, как только может быть счастлив союз любящих друг друга людей.

Но Лили не хватило смелости пойти на это. Корнелия пыталась найти в этом хоть какое-то слабое утешение для себя, но не могла. Лили будет ожидать их возвращения из свадебного путешествия, которое, как и весь их брак, не более чем фарс и отвлекающий маневр.

Дождь из роз обрушился на карету отъезжающей молодой пары. «Символ плодородия», – горько подумалось Корнелии. Ей захотелось рассмеяться. Но вместо этого она застенчиво забилась в угол кареты, ничего не говоря и ожидая, что герцог первым нарушит молчание.

Герцог снял шляпу и положил ее на сиденье напротив себя. Взгляд его был несколько раздраженным.

– Никогда не думал, чтобы столько людей могло собраться в одном месте! Не хотел бы я снова увидеть их всех вместе, – сказал он. – Я совершенно измотан и вы, я уверен, тоже.

– Моя рука, во всяком случае, очень устала, – отозвалась Корнелия.

– Нам следовало бы брать пример с китайцев, которые не пожимают руки всем подряд.

– И не целуются, я думаю, – заметила Корнелия.

– Нет? – спросил герцог и после минутного раздумья добавил: – Вы хотите сказать, что ожидаете, что я должен поцеловать вас или, напротив – что вы не хотите этого?

– Я не думала ничего подобного, – уничтожающе отрезала Корнелия.

– Тогда, мне кажется, вы должны подумать об этом, – сказал герцог. – Возможно, не сейчас. Интересно, о чем следует говорить, когда едешь с собственной свадьбы? В книгах по этикету ничего об этом не сказано.

– Потому что большинство людей не нуждаются в советах в подобный момент, – возразила Корнелия.

– Конечно, не нуждаются, – герцог улыбнулся ей своей обычной обманчивой улыбкой, которая всегда заставляла замирать ее сердце. – Мы говорим глупости просто ради разговора. Ведь женишься или выходишь замуж не так часто, поэтому если мы и ведем себя немного странно, это можно извинить.

Это было высказывание того рода, которое обычно вызывало смех у друзей герцога и объявлялось чрезвычайно остроумным. Корнелии тоже хотелось улыбнуться в ответ и отпарировать в такой же легкомысленной манере, но слова застряли в ее горле.

– Вы не возражаете, если я закурю? – спросил герцог.

– Нет, конечно. Но мне кажется, мы уже подъезжаем.

Станционный служащий, облаченный в форму с золотыми галунами, ожидал их на перроне, чтобы проводить в специально зарезервированный спальный вагон, украшенный гирляндами из лилий и роз. Несколько слуг, вызванных из Котильона, занесли багаж и подали еду и шампанское. Корнелия не притронулась к пище, но герцог объявил, что он голоден, и управился с большей частью изысканных деликатесов, которые были им предложены.

Никто из них не пытался возобновить беседу, и через некоторое время герцог уронил голову на грудь и погрузился в дремоту.

Корнелия не отрываясь смотрела на него. Во сне герцог выглядел таким юным и беззащитным! В нем проступило что-то новое и привлекательное, и ей впервые в голову пришла мысль, каков же он был в детстве. Ей должно было бы ненавидеть его, этого мужчину, который с такой легкостью предал ее чувства и обманул таким вопиющим способом. Но вместо равнодушия и холодности сердце ее трепетало при мысли о его близости, ей хотелось держать его голову на своей груди, прижаться щекой к его щеке, коснуться губами его лба. Все два часа по дороге в Дувр Корнелия не спускала с герцога глаз, и только когда он, вздрогнув, проснулся, она прикрыла глаза, притворяясь спящей.

Было условлено, что первую ночь медового месяца молодая пара проведет в доме кузины герцога. Ее усадьба в григорианском стиле находилась всего в трех милях от Дувра, откуда с утра предполагалось продолжить путешествие.

Вдоль проселочной дороги, ведущей в усадьбу, были развешаны яркие флажки и гирлянды цветов. Прислуга столпилась в гостиной, чтобы приветствовать молодую чету, и после краткой речи дворецкого исчезла, за исключением экономки, которая проводила Корнелию в отведенную ей спальню.

Корнелии понравилось, что несмотря на лето в спальне был зажжен камин.

– Когда устаешь, то всегда мерзнешь, ваша светлость, – заметила экономка, добавив, что Виолетта вот-вот появится и багаж принесут с минуты на минуту.

Когда экономка удалилась, Корнелия, совершенно обессилев, опустилась в кресло, придвинутое к камину. В голове ее лихорадочно билась одна навязчивая мысль:

«Я замужем, замужем, замужем, – что-то нашептывало ей вновь и вновь, – и обратного пути нет!»

Слова эти продолжали пульсировать в ее мозгу, когда Корнелия спустилась к обеду.

Герцог ожидал ее в большой светлой гостиной с окнами, распахнутыми в цветущий розовый сад. Аромат цветов смешивался с соленым морским ветерком. Обстановка была очень романтичная, идеальное место для медового месяца, с горечью подумала Корнелия, усаживаясь напротив герцога за обеденный стол с зажженными свечами. Но никогда, наверное, за одним столом не сидели двое более чужие друг другу люди. Герцог выпил бокал шампанского за ее здоровье, а в памяти девушки всплыло лицо Лили – не о ней ли думал сейчас герцог? На душе Корнелии было пусто. Она ничего не могла сказать, подняв свой бокал, и лишь подумала, как все это было бы прекрасно, если бы они любили друг друга. От этих мыслей ее стеснительность еще больше сковала ее. Но если раньше она надеялась, что их любовь поможет ей справиться с ее неловкостью, то теперь чувство безысходности полностью охватило ее.

Корнелия встала из-за стола и подошла к окну гостиной. В горле ее стоял комок. Скоро наступит ночь, и герцог должен ожидать… что же он должен ожидать?

Корнелия с ужасом осознала все свое невежество в вопросе супружеских отношений. Ей хотелось убежать куда-нибудь, спрятаться. На смену страху пришла странная слабость. Как часто в темноте бессонных ночей она думала об этой ночи, когда герцог должен будет научить ее тайнам любви! В своих мечтах она отдавала всю себя во власть его рук, покорялась его настойчивым губам, и затем…

С резким вскриком Корнелия застыла, ошеломленная своими мыслями. Как она могла пасть так низко, чтобы хотеть отдаться ему, нежеланная, ненужная? Сердце ее упало…

Когда герцог вошел в гостиную, Корнелия сидела на софе бледная, но спокойная. Герцог бросил взгляд на часы, подмеченный Корнелией. Она подумала, что для него время должно тянуться чересчур медленно. Корнелия листала журнал, не видя картинок, но отвлекаясь от давящего на нее, остро ощущаемого присутствия герцога. Ей казалось, что часы тикают неестественно громко, и всякий раз, когда она глядела на них, выяснялось, что еще прошло всего несколько минут. Неожиданно герцог, сидевший до этого молча с сигарой, зажатой меж пальцев и рюмкой портвейна перед собой, встал и выбросил окурок в камин.

– Не желаете ли прогуляться по саду? – спросил он.

Корнелия закрыла журнал.

– Нет, благодарю вас. Я собираюсь идти спать.

– Хорошо, я догадываюсь, как вы устали сегодня. Я приду к вам позже.

Эти слова словно обожгли Корнелию, и напускное спокойствие вмиг слетело с нее.

– Нет! – выкрикнула она и скороговоркой, отражавшей ее смятенье, произнесла: – Вчера я случайно подслушала беседу между вами и моей тетей. Теперь я знаю, почему вы женились на мне! Я знаю, как вы хотели использовать меня! Я приняла ваше имя, но никогда не позволю вам дотронуться до меня! Это было бы кощунством по отношению к тому, что для меня свято.

Корнелия вскочила на ноги и теперь стояла прямо перед герцогом, судорожно теребя кружева, которые украшали низко вырезанный лиф ее платья.

– Так значит, вы подслушали нас, – медленно произнес герцог.

– Да, я слышала все, о чем вы говорили. До этого я и не подозревала, что мужчина или женщина могут пасть так низко и забыть все приличия.

– И после этого вы все-таки вышли за меня замуж?

Вопрос удивил Корнелию, и она не нашлась что ответить. Видя, что она молчит, герцог продолжил:

– Я действительно сожалею, что вы подслушали нас и узнали то, что вам не следовало бы знать. Я раскаиваюсь при мысли, как это должно было задеть ваши чувства. Но в то же время вы должны простить меня, если я позволю обратить ваше внимание на то, что вы согласились на этот брак, не обговорив предварительно, что любовь должна быть составной частью нашей сделки.

– Я никогда не смотрела на этот брак как на сделку! – запальчиво возразила Корнелия.

– Но мы никогда не говорили о любви, – сказал герцог. – Я сделал вам предложение во время второй нашей встречи. Не могли же вы ожидать, что я полюбил вас после такого непродолжительного знакомства.

– Должны ли люди знать друг друга долгое время, прежде чем полюбят друг друга? – спросила Корнелия.

– Как правило, да.

– Я часто слышала о любви с первого взгляда, – возразила Корнелия.

Герцог сделал раздраженный жест рукой.

– Это случается очень редко, в исключительных случаях и, возможно, с исключительными людьми. Но к нам это не имеет никакого отношения. Я предложил вам свой титул, и вы согласились его принять.

– Если это было деловое соглашение, то это должно было быть известно мне, – сказала Корнелия. – Я имела право знать все пункты этого контракта. Вы не предупредили меня, что предлагаете только свой титул, за что я должна сыграть роль прикрытия для вашей недозволенной любовной связи с женой моего дяди.

– Мне остается только еще раз повторить, что я сожалею о том, как сложились обстоятельства. Иначе бы вы этого не узнали.

– Так мне отводилась роль простодушной жены, закрывающей глаза на измены мужа?

– Я вас не просил об этом, – холодно возразил герцог.

– Но это ведь именно то, чего ожидали вы и тетя Лили? – вскричала Корнелия.

– Вы должны простить меня, если я скажу, что будет лучше, если мы не станем обсуждать леди Бедлингтон.

– Мы не будем обсуждать ни ее, ни это дело. Вы знаете, что я все знаю. Я только желаю окончательно прояснить, хотя и с опозданием, все пункты этой сделки. Я замужем за вами. Я ваша жена. Я не могу препятствовать вашим изменам, но я хочу, чтобы вы знали, что я ненавижу и презираю вас! Я думаю, что вы и те люди, что окружают вас, не имеют ни малейшего представления о порядочности и чести. Как вы достаточно ясно выразились, мы заключили сделку. Смею надеяться, что вам это принесет несчастье.

Корнелия резко отвернулась и, стараясь держать голову высоко, с достоинством проследовала через всю гостиную и вышла на лестницу. Только тут она пустилась бегом наверх. Захлопнув за собой дверь спальни, она защелкнула замок и застыла, прислушиваясь в страхе, что герцог может преследовать ее. Но снаружи не доносилось ни звука, и тишину нарушало только тиканье часов на каминной доске, безжалостно медленное.