Зависть

Глава 14

Путешествие может быть долгим, пыльным, жарким и изматывающим даже для самого богатого туриста. Тем не менее, истинная леди никогда не выказывает, что ей неприятно, а посему садится в поезд или на пароход, будучи готовой к искусному притворству.

Журнал моды, февраль 1900 года.

Поезд слегка покачивался, полным ходом двигаясь на юг, но Диана решительно шла по коридорам, придерживая бледно-голубую юбку, чтобы та не мешала её широкому шагу. Она направлялась на север, в то время как стальная змея ползла на юг. Диана выпятила вперед подбородок и на ходу размахивала левой рукой. Её волосы, которые сестра так старательно уложила к ужину, немного растрепались над ушами. В менее рассеянном состоянии она бы признала, что небрежно развевающиеся локоны лишь придают ей очарования. Но сейчас чувства затмили разум, и Диана была полностью поглощена чем-то ей самой неясным. Она осознала, что произносит отдельные слова вслух и постаралась взять себя в руки, пока не начала бормотать себе под нос как дурочка.

Она шла куда глаза глядят, поскольку находилась в столь ветреном и самолюбивом настроении, что ни секунды более не могла оставаться рядом с сестрой. Ужин утомил Элизабет, и сейчас она мирно спала в их купе. Большинство пассажиров тоже спали – в слабо освещенных коридорах царила гробовая тишина. В вагоне Шунмейкеров Пенелопа и Каролина играли в карты, а мужская часть общества после ужина уединилась в той части поезда, куда дамам путь был заказан.

По-хорошему, Диане тоже следовало бы лечь спать, но она была слишком возбуждена. Поездки всегда волновали её: сильные незнакомые запахи, движение, беспокойство об отъезде и прибытии, крики проводников, и собственная усталость и обретение новых сил от смены окружения. Сам поезд тоже приводил её в восхищение: он состоял из тех же комнат и подсобных помещений, что и обычный дом, но слегка меньших по размеру, словно образцовая витрина, населенная манекенами, и все эти комнаты плавно нанизывались друг за другом, как бусины длинного ожерелья.

Но чаще всего Диана беспокойно возвращалась мыслями к Генри и к тому, что после стольких месяцев вновь оказалась рядом с ним. За ужином он был в смокинге, и постоянно бросал на неё беглые взгляды. Шунмейкер сказал, что до сих пор желает только её, и Диане этого было достаточно. Но теперь каждый раз, когда Генри дотрагивался до своей жены, Диана видела его презрение, а каждый раз, когда смотрел на неё, ощущала легкое прикосновение губ к своей лилейной шейке. От таких мыслей никак не уснуть. Диана чувствовала себя персонажем романа, который писала сама: героиня упрямо твердит, что слишком предубеждена для любви, а рассказчик продолжает описывать её томления.

Поэтому она отправилась в путешествие по коридорам вагонов поезда в темпе более подходящем для увеселительной прогулки в парке. Она просто шла и в любом случае больше была поглощена собственными мыслями, нежели окружающей обстановкой. За окнами проносились освещенные лунным светом уголки страны, которых она никогда не видела, и которыми заинтересовалась бы в обычное время, но сейчас Диана даже не остановилась посмотреть. Время шло, а она все ещё шагала. Единственное, что остановило её беспокойный ход – звук её имени, за которым сразу же последовало прикосновение чьих-то ладоней к её руке.

Она развернулась на каблуках и уставилась на мужчину, на чьем пути оказалась. Они стояли в узком межвагонном тамбуре: Диана спиной к настенной панели, а Генри Шунмейкер напротив неё. Его гладкая кожа отливала золотом даже в приглушенном свете, а глаза немного припухли, что она не преминула заметить. Он смотрел на неё пронзительно, как человек, долго пробывший в пустыне, смотрит на стакан воды.

– Ди, прости меня, – устало произнес он.

Она окинула взглядом коридор, чтобы удостовериться, не подглядывают ли за ними. Генри настиг её в небольшой клетушке без окон, освещенной лишь несколькими свечами.

– За что? – поинтересовалась она, тщетно напрягая голос в попытке звучать беззаботно и остроумно.

Она вдохнула знакомый запах, исходивший от него – запах табака, мускуса и всех этих безошибочно определяемых мужских штук – и подумала, не пьян ли он. Диана задумалась, как он вообще может пить – она сама и так уже чувствовала, что захмелела просто от того, что он здесь, рядом. Генри на несколько секунд отвернулся, чтобы перевести дыхание и тоже посмотреть в коридор, и вновь обратил взор на Диану.

– Твое пребывание здесь весьма рискованно. Если Пенелопа кому-нибудь расскажет, что было между мной и тобой, то твоя репутация будет загублена. Боюсь, я вел себя слишком себялюбиво… – Диана отвлеклась на широкое аристократичное лицо Генри, его узкие глаза, прямой нос и изогнутые губы, которые она даже сейчас хотела поцеловать вопреки здравому смыслу, и перестала воспринимать слова. – За это я и хотел бы извиниться.

– А я нет, – отозвалась она.

– О, Ди, – хриплым шепотом ответил он.

Она остро ощущала скорость, с которой пол под её ногами двигался над землей, и как поезд оставлял позади размытые пейзажи и безразличных зрителей, невидимых её взору. Она и сама чувствовала себя расплывчатой и несущейся во весь опор. С одной стороны, она хотела часами слушать Генри, а с другой – знала, что в любую секунду кто-то может выйти в коридор и увидеть стоящих в темном углу женатого мужчину и уязвимую юную девушку. Тогда она никогда не узнает, чем закончится эта история. Поезд грохотал, устремляясь вперед, и Генри пошатнулся от качки в вагоне, на секунду приблизившись к Диане. Он все ещё пожирал её пылким взглядом, и на мгновение ей показалось, что их обоих снедает одно и то же желание.

Диана приоткрыла рот. Теперь Генри стоял так близко к ней, что она могла чувствовать быстрое биение его сердца. Он на секунду замер, и тут на другом конце вагона открылась дверь. Громкие голоса снаружи разрушили очарование. Диана склонила голову к плечу, а Генри опустил подбородок. Нужно двигаться быстро. Его ладонь успокаивающе прошлась по её руке, на мгновенье задержавшись на пальцах. Генри отвернулся и пошёл к открывшейся двери, горделиво расправив плечи. Спустя несколько секунд она услышала, как он говорит с носильщиком.

Диана повернулась влево и поспешила в противоположную сторону. Поезд был длинным, и она уже знала, что этой ночью точно не уснёт.