Ну вот ты и сидишь, в траншее, бычки выбрасывая,
Чтоб как-то, чуть ли не оправдываясь — стрелять.
И такая клокочет сучья ненависть классная
Между мной и тем, кто дома. Тепло? Кровать?
И сидишь так, сквозь ветер матерясь и всхлипывая,
Нехер на ночь смотреть фотки из твоего «вчера»,
Чтоб стояли в глазах слезы, дурные, пиковые,
Как чудесно было, но вряд ли будет, давай. Пока.
Приключилась твоя беда, война внеплановая,
Миллионный крик, очень свой, и ведь
Эта жизнь может и не стать твоей, все разламывая,
А ты только и можешь, что стрелять и пожить хотеть.
Эх, родной, мы не такие уж и особенные,
Это все — наши тексты, мы такие — все;
Мы бежим по посадке, такие, сгорбленные,
Потому что знаем — не сейчас, не те.
И повсюду поля лежат такие, маковые,
И дорога пыльная, и акаций цвет,
И зрелище это такое, знаешь, знаковое,
Чтобы всхлипнуть и плюнуть искать ответ,
Хоть все знают, что он есть, и только ты — что нет.
Да, мы странные, безумные, с нашим понтом,
В мультикаме и с пулеметом, с брони — на лёд;
И с таким белозубым оскальным грохотом,
Все такие, дурные, вперед-вперед.
Потому что мы, братик, — мы простая пехота,
Все бегут, и ты тоже, да, к небесам;
Танк рычит, нет, ты слышишь — стреляет кто-то,
«Вспышка, вспышка!» —
Ты снова там.
Ты же все понимаешь, не бурчи, не ворочайся,
Только нужен внутри контакт проводков нехитрых.
Просто помни — когда эта долбаная война закончится —
Имя нашей пехоты тоже должно быть в титрах.