Зелёная пиала

Так вот — было это или не было, — но у одного из шахов древнего Хорасана погибла вся семья. Она погибла во время страшного землетрясения. Семьдесят дней и семьдесят ночей земля качалась подобно спине бегущего верблюда, — падали шалаши бедняков, рушились дома богачей, осыпались крепостные стены и башни, ломались, как спички, тонкие минареты мечетей, а величественная кровля дворца раскололась надвое и похоронила под своими обломками тысячи слуг и всю семью великого шаха. Одна только младшая дочь чудом спаслась от гибели. Прекрасная, как волшебница-пери, — она была любимицей шаха, но с этого дня владыка славного Хорасана полюбил её ещё больше. Он ни на час не расставался с нею и очень боялся, что новое бедствие отнимет у него юную Пери. Охваченный тревогой, великий шах не смыкал глаз ни днём, ни ночью и, наконец, решил построить для царевны и её сорока подруг новый дворец в стороне от городов и аулов. Он призвал к себе лучших зодчих страны и сказал им:

— Постройте прекрасный замок, достойный красавицы Пери, но постройте его так прочно, чтобы ни один камень не сдвинулся с места, сколько бы под ним земля ни плясала. Тому, кто построит такой замок, я отдам полцарства.

Но искусство зодчих было бессильно бороться с природой. Опустив головы, мастера молчали, и только один из них, почтенный ага Мухаммед, смело вышел вперёд и ответил:

— Не ради обещанной награды я возьмусь за эту постройку, великий шах! Я хочу научиться строить красиво и прочно, — так прочно, чтобы люди и дети их могли спать спокойно в своих жилищах. Но я возьмусь строить при одном только условии, что ты, великий шах, не будешь отказывать мне ни в рабочих, ни в материалах и дашь мне их столько, сколько будет нужно. Иначе мне не построить дворца. Если же ты выполнишь мои условия, я построю такой прочный замок, что люди по справедливости назовут его Пери-Кала — не замок, а крепость прекрасной Пери.

Так он сказал, и шах согласился.

Прошёл год, и мудрый зодчий начертил план дворца, достойного стать жилищем царевны.

Наступил второй, и он созвал пять тысяч мастеров-землекопов. Вдали от городов и аулов, вдали от проезжих дорог он приказал им вырыть огромный котлован и заполнить его на один локоть гончарной глиной, и на этой мягкой подушке приказал пяти тысячам каменщиков класть фундамент из обожжённого кирпича. Никто и нигде не видывал ещё такой кладки. Сперва зодчий приказал положить на глину один только кирпич, на него положили два, на два — четыре, на четыре — восемь, на восемь — шестнадцать… Так фундамент все расширялся и расширялся вверх, подобно пирамиде, опрокинутой вершиною вниз — в котлован, наполненный упругой глиной. Искусный зодчий знал, что при подземных толчках такой фундамент не разрушится: стоя на одной точке, он будет только покачиваться, как волчок на своём острие, и вместе с фундаментом, плавно и медленно, будет покачиваться весь огромный дворец, но ни один его камень не сдвинется с места.

Годы шли за годами, и многие тысячи кирпичей один за другим ложились в кладку. Громкая весть о хитроумном строителе облетела все соседние страны, и зодчие со всех концов земли стали съезжаться на стройку Пери-Кала, чтобы познакомиться с необычайным искусством туркменского мастера. Они вели записи и снимали планы; они спорили между собой и на все лады восхваляли премудрого Мухаммеда. Но старый зодчий уже с трудом бродил по стройке, опираясь на самшитовую палку, потому что чрезмерное напряжение ума и воли подорвало его силы, а тяжёлый труд иссушил сердце. Дни его были сочтены. Тогда Мухаммед-ага призвал к себе своего сына Мурата и сказал ему тихим голосом:

— Я умираю слишком рано, потому что стены Пери-Кала ещё не поднялись над песками, но все мои знания и все мои планы я оставляю тебе, о сын мой. Ты уже мужественен и зрел годами, — постарайся же трудом и знанием преумножить наследство, которое я тебе оставляю.

Вскоре Мухаммед-ага умер, и за дело взялся его сын Мурат-зодчий.

Мурат-зодчий приказал пяти тысячам рабов отправиться на берег большой реки, нарубить там как можно больше камыша и привезти его к краю песков, где строился замок Пери.

Не только днём, при свете солнца, но и ночью, при свете факелов — на верблюдах и на волах, на ишаках и на собственных спинах — возили рабы камыш и складывали его в кучи во дворе замка. Когда эта работа была закончена, Мурат-зодчий приказал им обрезáть стебли по ширине стен и укладывать их на верхний ряд кладки фундамента, уже выведенного на поверхность земли. Когда же и эта работа пришла к концу, Мурат-зодчий призвал каменщиков и велел им покрыть камыш раствором из смеси ганча с песком, и только поверх этого слоя разрешил укладывать ряды кирпичей. Началась кладка стен.

Все работы искусный зодчий вёл в глубокой тайне, но у старого шаха везде были свои люди, и глаз его проникал повсюду. Узнав о том, что зодчий строит стены из камыша, он разгневался и призвал к себе Мурата. Он сказал:

— Я приказал тебе возвести дворец, способный простоять века, а ты вместо камней кладёшь в стены жалкий камыш, который сгниёт, прежде чем в твоей бороде появится седой волос!

Ты не прав, о великий шах! — спокойно возразил зодчий: — Пройдут годы, но камыш не сгниёт никогда. Он осядет, сожмётся под тяжестью стен, но его стебли останутся целы, потому что «камышовый пояс» я уложил на два локтя выше земли: горячий ветер степей будет обдувать и сушить его, но никогда не коснётся его дождевая влага. Но в тот грозный час, когда задрожит земля и удары из самых её глубин захотят вытолкнуть фундамент из-под здания, мой «камышовый пояс» ослабит силу ударов, и стены, только слегка качнувшись на упругой камышовой подушке, останутся целы.

Шах отпустил Мурата, и зодчий с новым усердием принялся за работу. Он оставил свой дом и семью, дни и ночи он проводил на стройке, потеряв счёт месяцам и годам.

Однажды, окружённый старшинами цехов каменщиков и плотников, Мурат-ага проверял сделанную за день работу, и вдруг к нему подошёл красивый мальчик в шитой золотом тюбетейке. Мальчик почтительно поклонился зодчему.

— Кто ты? — спросил его зодчий.

— Я ваш сын, Алты, — отвечал мальчик: — Вчера мне исполнилось двенадцать лет, и мать приказала мне, как старшему из ваших детей, отправиться к вам в учение.

Мурат-ага рассмеялся. Он не заметил, как в трудах пролетели двенадцать лет, и очень обрадовался, что у него такой стройный и такой учтивый сын. Он расцеловал мальчика и оставил его при себе. И вскоре же все строители полюбили Алты-джана, потому что он был и вежлив, и сметлив, и постоянно весел.

Прошло десять лет, и Алты многому научился у своего отца. Как опытный зодчий, разбирался он в чертежах и планах, как учёный, познал математику; он изучил трактат великого Мухаммеда-ибн-Муса под названием «Ал-джебр», от которого на века пошло название науки — «алгебра». Юноша безошибочно выбирал для постройки нужные материалы; он умел многое предвидеть и предусмотреть и, как испытанный мастер, направлял труд десятков тысяч рабов и рабочих, возводивших гигантский зáмок.

С отцовской гордостью любовался Мурат-ага, как вместе со стенами дворца рос и мужал его юный сын. Он не мог нахвалиться юношей и поручал ему наблюдение за самыми ответственными работами. Годы шли, и ничто не омрачало его счастья.

Но беда пришла, когда её вовсе не ждали. Она пришла в весёлый солнечный день. Как всегда, в этот день дымили десятки печей, обжигая глину, сотни ишаков и верблюдов тянулись вереницею к стройке, подвозя лес, кирпич и мешки с водой; тысячи плотников строгали и пилили дерево; каменщики, взобравшись на крутые стены, ряд за рядом укладывали кирпичи и распевали протяжные песни; и стены Пери-Кала поднимались всё выше и выше.

День не был жарким, и работа спорилась весело. И вдруг снизу, из-под земли, раздался протяжный гул, похожий на раскаты отдалённого грома. Ишаки заревели, закричали верблюды, а кони, сломав коновязи, помчались в пески. Земля качнулась, и люди попáдали. Осыпаемые градом кирпичей, они взывали к аллаху, думая, что пришёл их последний час. А земля гудела и содрогалась, и страшные подземные удары, словно торопясь, следовали один за другим. Но могучий фундамент дворца выдержал все двадцать ударов подземных сил, и стены дворца остались целы, потому что упругий «камышовый пояс» ослабил силу подземных толчков. Только верхняя кладка восточной башни не выдержала, могучий карниз её рухнул и под своими обломками похоронил зодчего Мурата.

Предела не было горю Алты. Он горько плакал, а вокруг раздавались громкие похвалы великому искусству его отца и деда, сумевших заложить здание, не имеющее себе равных по прочности.

Сам великий шах прислал молодому зодчему в подарок почётный халат и милостивый приказ: он назначал юношу главным строителем замка Пери и главным зодчим великих шахов.

Но юного зодчего не радовало ничто. У него было не одно горе, у него было два горя. Во-первых, он потерял отца, а во-вторых, увидел, что вяжущий раствор в кладке восточной башни, раствор, составленный им самим, оказался недостаточно прочным и не мог удержать кирпичи во время землетрясения. Но зодчий не отступил; он принялся составлять новые и новые смеси из алебастра и извести, чтобы добиться такого прочного раствора, который связал бы стены дворца на века.

Напрасно звала его к себе мать, чтобы разделить с сыном горе утраты; напрасно ждала его красавица невеста, — Алты-зодчий оставался на стройке и продолжал свои опыты. Наконец, похудевший и обросший не по годам бородою, он предстал перед шахом и потребовал, чтобы на строительство замка привезли молоко от трёх тысяч дойных верблюдиц.

Молодой шах, сменивший на троне отца, внук старого шаха, положившего начало стройке, засмеялся в ответ и сказал зодчему:

— Уж не потерял ли ты разум, о Алты! Или ты собираешься купать стены дворца в молоке?

Но тут в беседу вступила царевна, которая была когда-то прекрасна, как волшебница Пери, а теперь почернела и сморщилась, как корка дыни на солнцепёке. Её длинные чёрные косы поредели и позеленели от старости, голос же стал похож на шелест сухих листьев. Все сорок подруг царевны уже давно спали вечным сном на дворцовом кладбище, но «красавица Пери» была ещё жива. Она сказала юному шаху:

— Мой отец обещал подарить мне самый прекрасный в мире дворец, и я должна получить его во что бы то ни стало. Исполни же обещание деда: всё, что ни спросит зодчий Пери-Кала, ты должен давать ему безотказно.

Так сказала седая Пери, и тысячи дойных верблюдиц потянулись на стройку. Теперь Алты-зодчий стал замешивать ганч для связывающего раствора на молоке верблюдиц. Но даже старые опытные рабочие, с детства знавшие Алты, и те не хотели пользоваться таким раствором. Им казалось невероятным, чтобы верблюжье молоко или сюзме — верблюжья сметана — могли увеличить прочность кладки. Но и это не смутило юного зодчего. Надев передник, он сам принялся за работу. Он сам завершил кладку разрушенной башни, и зодчие со всех концов царства приехали, чтобы проверить его работу. Они тщательно осмотрели стену, они созвали всех рабочих и приказали им разрушить новую кладку, но, сколько ни старались люди, стена стояла, как камень. Нет, она была даже прочнее камня, и зодчие развели руками в немом восторге: такая кладка могла выстоять тысячелетия!

Год за годом, месяц за месяцем рос гигантский замок, а возле одной из его башен примостился маленький светлый домик, где жил Алты-зодчий со своей женой и маленькой дочерью. Алты не хотел, подобно отцу, жить в постоянной разлуке с семьёй и всюду носил на руках свою маленькую черноглазую дочку. Когда же девочка подросла, она сама стала бегать по стройке, бесстрашно карабкаясь по стенам, как настоящий строитель.

День за днём проходили годы, за месяцем месяц — десятилетия, а конца работы всё ещё не было видно. И вот однажды на строительстве замка раздались звуки труб-карнаев, — и под громкие крики во двор въехал блестящий поезд самого шаха, окружённого визирями и нукерами. Алты-ага вышел навстречу старому шаху, потому что за эти годы юный Алты уже превратился в почтенного аксакала, а юный шах поседел и ходил, опираясь на посох. Старый шах вместе с великим зодчим осмотрел каждую стену и каждый кирпич замка, а потом сказал:

— Прежде чем я умру и прежде чем умрёшь ты, дворец должен быть закончен. Но мы оба стары, и я могу дать тебе только пять лет на завершение всех работ.

— Но это же невозможно! — воскликнул в отчаянии Алты-зодчий.

Шах только усмехнулся в ответ:

— Дважды я не повторяю моих приказаний!

Он уехал, и зодчий стал вести работы не только днём, при свете солнца, но и ночами, при свете огромных костров.

Толпы рабов со всех концов земли стекались к Пери-Кала, тысячи иноземных мастеров прибывали и прибывали на стройку. Шумным лагерем они стали вокруг замка, а Алты-ага, словно полководец, командовал этим огромным многоязыким войском. Но старому шаху и этого было мало: каждую неделю он слал гонцов и торопил скорее закончить стройку.

Но что мог сделать Алты! Рабочие выбивались из сил; они умирали тысячами от непосильного труда, многие убегали в пески от страшной стройки. Сам зодчий стал похож на белую высохшую мумию и почти ослеп от непрерывного напряжения сил. Но шах не знал жалости. Снова и снова он торопил строителей и грозил ослушникам жестокими карами.

И вот однажды безлунной ночью, проверяя перекрытия потолков в главном зале дворца, полуслепой зодчий сорвался с кровли и разбился насмерть.

Немедленно кто-то должен был заменить его, иначе всё дело могло погибнуть; но даже прославленные строители, взглянув на планы, созданные столетие назад ага Мухаммедом, не решились взяться за завершение такого сложного дела. Шах рассердился. Он грозил строителям, он сулил им неслыханные награды и почести, но зодчие тайком покидали страну, опасаясь, что их принудят силой достраивать замок когда-то прекрасной Пери.

И вот, когда шах уже совсем потерял надежду найти преемника Алты-зодчему, во дворец явился безбородый юноша, столь красивый, что даже двенадцатидневный месяц при виде его гибкого стана и то закусил бы палец и скрылся за облаками.

Юноша сказал:

— Доложите великому шаху, что пришёл сын Алты-зодчего.

Шах очень обрадовался и велел немедленно привести к себе юношу; однако, увидев его лицо — безбородое и свежее, как румяное яблочко, — владыка с досадой махнул рукой.

— Эй, мальчик! Уж не собираешься ли ты просить места своего отца? — с усмешкой спросил он юношу.

— Да, о мой шах! — покраснев ответил гость. — Я пришёл сказать тебе, что берусь закончить дело, начатое моим прадедом и продолженное отцом и дедом. Знай, что мне дорога их память, и я не опозорю их могилы.

Шах глубоко задумался. Но о чём думать, если выбора нет?

«Пусть будет что будет» — решился он и назначил мальчика начальником над многими тысячами людей, строивших великолепный дворец — крепость Пери-Кала. И вскоре же шах убедился, что работа пошла ещё быстрее, чем при покойном Алты-зодчем. Вокруг юноши, словно барсы, встали старые мастера, поседевшие на строительстве замка. Они помогали ему своим опытом и советом и никому не позволяли нарушать разумных приказаний молодого Берды, как звали нового зодчего. И вот Берды-зодчий решил превзойти в смелости замысла и отца, и деда, и даже прадеда: он решил перекрыть главный зал дворца великолепным куполом, круглым, как чаша, и глубоким, как небо.

Но и у нового шаха везде были свои люди, и глаз его проникал повсюду. Когда во дворце узнали о дерзком плане юного зодчего, гнев царедворцев вспыхнул ярче пламени.

Они закричали:

— Три поколения, не щадя сил, возводили этот дворец, а глупый дерзкий мальчишка хочет покрыть его крышей, подобной шатру, вздутому ветром!

Шах услышал их крики и приказал визирям схватить Берды-зодчего, заковать в цепи и бросить в тюрьму. Начальник стражи созвал нукеров и поскакал с ними в Пери-Кала. Он скакал быстро, но прискакал слишком поздно: гигантский купол уже высился над лесами и тысячи тысяч мастеров трудились над его завершением. Начальник стражи велел привести к себе дерзкого юношу, но увидел, что все мастера, и рабочие, и даже рабы скорее умрут, чем выдадут своего любимца. Начальник стражи был человеком неглупым; он решил выждать время; он отослал назад нукеров и, как гость, с поклоном вошёл в палатку зодчего. Он сказал:

— О юноша, прекрасный как солнце, неужели не жаль тебе потерять свою честь и красивую голову? Как мог ты решиться на такое смелое дело?

Берды ответил:

— Успокойся и выслушай меня, о посланник самого шаха. То, что я сделал, сделано правильно и достигнуто путем долгих расчётов, — даже при сильном землетрясении этот купол не рухнет; и, сколько бы ни плясала земля, он будет возвышаться над замком Пери века.

Хитрый посланец шаха поблагодарил зодчего и остался в Пери-Кала до утра, желая втайне выведать всё о постройке купола, чтобы убедиться в его прочности. А ночью снова задрожала земля. На этот раз не с неба на землю, а из земли в небо вырвался столб огня и, подобно молнии, осветил грозную ночь. На этот раз удары, один другого страшнее, не переставая колебали землю, и люди в безумном страхе побежали в пески, дальше от страшной громады замка, и все как один покинули Пери-Кала.

Только юный Берды не покинул стройки. При первом же подземном толчке он схватил смоляной факел и по крутой лестнице бросился наверх — туда, где среди мрака ночи возвышался круглый, как чаша, и глубокий, как небо, могучий купол. Земля дрожала, качался дворец, плясала лестница под ногами, но зодчий взбирался всё выше и выше. Он был уже высоко, он осветил факелом бездонную чашу и задрожал от радости: всё было цело — ни одной трещины, ни царапины!

— Люди, смотрите! — кричал юноша, как безумный, держась одной рукой за выступ карниза, а в другой высоко вздымая дымящий факел.

Но в замке не было ни души. Тогда Берды решил осмотреть купол снаружи. Он пополз по гладкой кровле купола, он карабкался всё выше, но в это время страшный подземный толчок качнул Пери-Кала с такой силой, что юноша, потеряв равновесие, покатился вниз и, только чудом успев ухватиться за край карниза, повис на нём между землёй и небом. Нарядный белый тельпек слетел с его головы, и чёрные пышные косы рассыпались по плечам…

К рассвету земля устала плясать, и люди вернулись в замок. Какова же была их радость, каков восторг, когда они увидали, что стены дворца стоят, как стояли, и лёгкий купол по-прежнему венчает здание. Начальник стражи, посланец шаха, вскочил на коня и помчался в город, чтобы первым принести великому шаху и повелителю всей земли добрую весть и первым же получить от него награду, а строители замка бросились разыскивать юного зодчего. Но юноши нигде не было, только белый тельпек лежал среди груды кирпичей.

Печальные, бродили строители по постройке, и сердца их сжимались при мысли, что юный зодчий погиб. И вдруг один из старых мастеров услыхал где-то наверху тихий плач. Поспешно он вскарабкался вверх по крутой лесенке и увидел Берды, сидящего на краю карниза. Великий зодчий сидел и плакал, как простая девчонка из аула.

— О зодчий, искуснейший из искусных, — воскликнул старик: — Стоит ли плакать, если труд твой устоял против грозной природы и все видят, что он устоит века!

Но Берды только махнул рукой и заплакал ещё громче.

— Всё пропало! — сказал он, всхлипывая: — Когда тельпек упал с моей головы, наверно, все люди видели, как ветер развевал…

— Твою чёрную, твою прекрасную бороду! — почтительно закончил старый мастер и с поклоном протянул дочери Алты-зодчего её белый нарядный тельпек.

Вот и вся сказка.

Тысячелетия стоял у края песков величественный и гордый замок, вызывая восторг, удивление и преклонение поколений. Но злоба и зависть людей зажгли войну. И пламя битвы в один час уничтожило то, что долгие годы создавало великое и мудрое вдохновение народа.

Замок Пери погиб. Остались сказка да груда развалин. И вот сегодня из праха и пепла снова встаёт перед нами чудо. И правнуки и праправнуки древних зодчих отроют из-под песков сокровища знаний, человеческого труда и упорства и передадут их тем, кому суждено строить здания, ещё более прекрасные, ещё более прочные, чем сказочные дворцы древности.

Разве не стоит ради этого перепачкать руки сажей?

— Ну что ж, друзья, — надеюсь, мы в расчёте за обе чашки? — смеясь, закончил рассказ учёный.

«Да нет же! — хотелось крикнуть Гюль: — Расскажите ещё!»

По лицам мальчиков было видно, что и они готовы слушать учёного хоть до завтра, — так увлёк их рассказ о поисках и находках, об искусстве строителей, а главное — об их мужестве и упорстве в достижении поставленной цели. Но ребята с детства были приучены к скромности и никогда не вступали в беседу старших, пока их не спросят. Они промолчали и во все глаза продолжали смотреть на рассказчика.

Вдруг из угла раздался громкий голос:

— Товарищ, дайте мне пиалу!

— Все оглянулись. Казах-чабан поднялся с места и решительно шагнул к археологу. Гости зашумели:

— Он просит сам пиалу.

— Дайте ему пиалу рассказов!

— Прошу. Пожалуйста! — весело отозвался учёный, наполняя чашку и поднимаясь навстречу.

Казах с поклоном взял пиалу и сказал:

— Мой друг, вы видели чудеса в туркменских песках, а я расскажу вам о чуде в казахских степях. Это чудо я видел сам. Об этом нельзя молчать.

— Просим, просим! — закивали старики головами.

Казах не спеша сел, поставил перед собой пиалу и начал:

— Я хочу рассказать…

Но его перебил кокандец. Он приподнялся на ковре и лукаво спросил:

— А чай? Почему вы не пьёте чай, ага?

— Да, да, прежде чем приступить к рассказу, вы должны выпить чай — таков уговор, — поддержал кокандца хозяин чашки.

— Выпейте, выпейте! — засмеялись все, а чайханщик протянул гостю полное блюдечко леденцов.

— Ой, нет! Ой, спасибо! — стал отказываться казах: — Рассказывать буду, пить не буду! Я уже двадцать две пиалы выпил!

— Да разве же это много? — засмеялся чайханщик. — Зелёный чай — полезный чай. Вреда не сделает, от сорока болезней вылечит… — Ага, выпейте двадцать третью!

— Ай-ай-ай! — тяжело вздохнул казах: — Чабаны у нас говорят: последний перегон самый трудный!

Он поправил свою лисью шапку, подраспустил шёлковый пояс халата, зажмурился и мелкими глоточками осушил пиалу.

Все засмеялись. Казах спросил:

— Разрешите теперь приступить к рассказу?

Гости одобрительно закивали.

— Сидите тихо, — шепнула детям Сона-Эдже.

Рассказ начался.