Зеленые глаза Баст

Глава 27. ЗАЯВЛЕНИЕ ДАМАРА ГРИФА, ДОКТОРА МЕДИЦИНЫ(Окончание)

Месяц спустя я уже жил в Белл-Хаусе, доме, относившемся к поместью Фрайарз-Парк. В просторных комнатах этого особняка было достаточно места для размещения библиотеки и моей бесценной коллекции. Нахема также поселилась со мной там, но, не забывая о сомнительных обстоятельствах, при которых мне достался этот дом, я из предосторожности не стал отказываться от пригородной виллы, о которой упоминал ранее, да и скромная стоимость ее аренды больше не отягчала мой изрядно пополнившийся карман.

Так и слышу, что вы воскликнули: «Шантаж!» Можете расценивать этот поступок как угодно, тогда как моим ответом будет: «Наука прежде всего!» Я верил, что не иметь средств на продолжение моих экспериментов — все равно, что обеднить мир. Но даже наука не смогла бы подсказать мне, что труду всей моей жизни суждено сгинуть на пепелище Белл-Хауса.

Мои исследования временно ушли в сторону от первоначально избранной области; понимая, что грядет большая война между народами, я направил свою работу в новое русло. Мой великий труд, который, как я полагал, после опубликования пошатнет множество научных репутаций, был завершен. История жизни Нахемы увенчала мои исследования в области эмбриологии, физиологии и психологии психогибридов. Честно говоря, присутствие моей необычной протеже грозило превратить жизнь в кошмар. Тогда мне еще только предстояло узнать, что она воистину неиссякаемый источник обновления моих денежных ресурсов, которые из-за дорогостоящего характера исследований таяли с невероятной быстротой. Возможно, я пренебрег поставленной перед собой задачей изучения ментального и физического развития Нахемы, ибо вскоре стало невозможно не признать, что, погрузившись в новые занятия, я утратил былой контроль над ней.

Случались неприятные эпизоды. Например, несмотря на все предпринятые мной предосторожности и неусыпную бдительность Кассима, по Аппер-Кросслиз вскоре поползли сплетни о том, что в Белл-Хаусе обитает женщина. Я отнесся к этому равнодушно; гораздо сильнее меня обеспокоило поведение Нахемы во время визита в Фрайарз-Парк поверенного сэра Бернема.

Каким-то образом ей удалось тайно проникнуть в особняк (и случай этот пришелся на тот самый месяц Сотис, наступления которого я так боялся каждый год). Сэр Бернем заметил ее в часовне. Он спешно послал человека в Белл-Хаус, а я, обнаружив наконец, где именно прячется Нахема, настоял на ее немедленном возвращении домой. Это был лишь один из нескольких примеров ее непокорности: иногда и вправду казалось, что какой-то демон склоняет ее к поступкам, способным погубить нас обоих.

Она обладала незаурядным умом и по секрету от меня отслеживала мои новые исследования с интеллектуальным пылом, унаследованным непосредственно от Каверли. К тому же в ней, по-видимому, развилось яростное недовольство ограничениями, наложенными ее отцом на права, что достались ей по рождению, и однажды вечером, вскоре после описанного мной происшествия, она вошла в мой кабинет и предложила такое, от чего меня переполнил смертельный ужас.

Мне следует объяснить, что сэр Бернем, ставя соображения репутации рода и сына-наследника превыше всего, согласился (с одной лишь оговоркой: хранить ужасную правду в тайне от его жены) сделать все возможное для обеспечения Нахемы, но при этом потребовал скрывать ее существование от остального мира. На этих условиях я и получил Белл-Хаус. Хотя по диким поступкам Нахемы я понимал, что ей претит подобное затворничество, я так глубоко погрузился в свои изыскания, что не увидел, насколько серьезно ее возмущение этой навязанной анонимностью. Разумеется, тогда мне не удалось постичь всю силу и глубину ее ненависти к брату, Роджеру Каверли.

И вот теперь, в этот роковой вечер, в порыве одного из полусумасшедших припадков, что так пугали меня, она излила передо мной всю свою злобу и отвращение к нему. Она из рода Каверли (это было сутью ее заявления), но двери Фрайарз-Парка закрыты для нее, а мир не догадывается о ее существовании. Если сэр Бернем умрет, собственность унаследует Роджер — и это обернется для нас полной катастрофой.

Ее требования сводились к следующему: мне необходимо испробовать эффективность моего нового изобретения, убрав с его помощью ненавистное препятствие с ее пути!

Мне нет прощения за последующий поступок. Я не готов признать, что совершил преступление под воздействием сильного давления со стороны моей подопечной; на самом деле я намерен настаивать, что принял точку зрения, едва ли не совпадающую со взглядом Нахемы, после того как случайно поговорил с наследником во время одного из его визитов в Фрайарз-Парк и увидел ситуацию в новом свете.

Не знаю, что насторожило сэра Бернема, вероятно, это было связано с опрометчивостью самой Нахемы, но вместо того, чтобы вернуть сына в частную школу, откуда он приехал к родителям в поместье, Роджера Каверли в сопровождении гувернера без промедления отправили за границу. Дату его отъезда я считаю днем, ставшим началом моего падения.

Нахема угрожала, что пойдет знакомиться со своей матерью, а я, с горечью понимая, что это обернется бедой (и не исключая, что она действительно способна на подобный шаг), поддался ее уговорам. Два месяца спустя мы — Кас-сим, Нахема и я — остановились в двух милях от базельского жилища Роджера Каверли и его гувернера.

Обстоятельства, сопутствовавшие смерти Роджера Кавер-ли, впоследствии так и остались покрытыми мраком, и хотя сэр Бернем подозревал неладное, у него, во-первых, не было доказательств, а во-вторых, насколько я знаю, он не решился бы искать их по причине существования Нахемы.

Скажу вкратце, что я усовершенствовал китайский яд, носящий в северных провинциях название «хланкуна». Проведя ряд опасных экспериментов, я убедился, что действие его подобно действию кантареллы, яда, сделавшегося печально знаменитым стараниями дома Борджиа. Это позволило мне предположить, что кантарелла попала в Рим с Востока, вероятно, через Палестину. Работая с хлан-куной, я обнаружил, что смерть от нее наступает в течение двух часов (кантарелла убивает за один час сорок пять минут) и что яд не оставляет следов, по которым его впоследствии можно обнаружить. В качестве способа убийства я избрал, как и Чезаре Борджиа задолго до меня, самоотравление жертвы, ибо оно исключает улики.

Для этого только и требовалось, что заполучить шарф, воротник или иной предмет гардероба, имеющий непосредственный контакт с кожей будущей жертвы (Борджиа предпочитал перчатки). Эту вещь надо было пропитать хлан-куной и положить на место. Попавший с одежды на тело яд вызывал резкое раздражение и высыпание на коже, а если жертва хотя бы слегка чесала зараженное место, образовывались трещинки, достаточные для проникновения вредоносных частиц яда в организм человека.

Я не буду вдаваться в подробности, но именно так умер Роджер Каверли. Мы провели еще немного времени за границей и вернулись в Белл-Хаус. Потакание кровожадным устремлениям лишь разожгло кошачий аппетит Нахемы, и она принудила меня поставить перед сэром Бернемом новые, практически невыполнимые условия, в результате чего, как вам известно, он из чрезвычайно богатого человека превратился едва ли не в нищего.

Я даже заставил его подписать закладную на Фрайарз-Парк в пользу Нахемы, ибо к тому времени со всей ясностью понял, что, подобно второму Виктору Франкенштейну, взрастил чудовище, которое рано или поздно пожрет меня самого.

Ее безрассудные поступки ежедневно грозили нам разоблачением, а после смерти сэра Бернема, которая не заставила себя долго ждать, Нахема потеряла всякий стыд. Умирающий баронет принудил жену во всем следовать моему слову. Конечно, он умер с надеждой, что леди Каверли доживет свой век, так и не узнав мрачной тайны Белл-Хауса. Это последнее его желание исполнилось. Потеря сына и быстро последовавшая за этим кончина мужа пошатнули психическое здоровье женщины, которое так и не восстановилось, несмотря на все мои профессиональные усилия вернуть ей рассудок. Она провела остаток дней своих в полузабытьи, весьма схожим со смертью, и я поныне не знаю точного часа ее перехода в мир иной.

В слуге Хокинсе, при сэре Бернеме исполнявшем егерские обязанности, я нашел верного помощника. Я закрыл Парк от посетителей и благоразумно предпринял все возможное, дабы сохранить тайну, но это стоило Аппер-Крос-слиз доброй славы, и немного погодя в деревне почти не осталось жителей. Меня это ничуть не беспокоило и ни на миг не прервало экспериментов, ставших средоточием моей вселенной.

Однако смерть сэра Бернема принесла новую опасность, ибо в сэре Маркусе Каверли, его наследнике, я видел грозного врага, который, обладая немалым состоянием, мог выкупить Фрайарз-Парк; к тому же, будучи из ветви кадетов[38], он вряд ли убоялся бы разоблачения темного секрета сэра Бернема.

Я уже сказал, что наука жестокосердна, и признаю, что Нахеме не понадобилось долго уговаривать меня сделать следующий шаг. Тем не менее, с научной точки зрения стоит пояснить, что я руководствовался соображениями целесообразности, тогда как ее побудительным мотивом было одно лишь стремление уничтожить всякого, кто носит имя Каверли.

В то время, когда происходили эти события, я занимался созданием нового вооружения. Если быть точным, я направил свои усилия на изготовление газа, обладающего специфическими свойствами хланкуны, и этот газ при попадании в ткани легких должен был приводить к немедленному летальному исходу. Мне удалось создать его незадолго до кончины сэра Бернема, более того, со мной уже успел связаться один из потенциальных участников близящейся войны.

Для проведения дальнейших экспериментов, из Эссена[39] мне доставили специально сконструированное орудие и установили его в укромном уголке Парка. Артиллеристы провели ряд испытаний с разными типами снарядов, но так как я категорически отказывался раскрывать формулу изготовления «L. К.-пара» (так я назвал свое изобретение) до получения мной солидного материального обеспечения сделки, переговоры прервались. Однако при мне остался образец гаубицы и некоторое количество особых легких снарядов. Гаубица оказалась необыкновенно точна: при благоприятных погодных условиях можно было навести ее и уложить снаряд точно в цель без предварительной пристрелки.

Я позаботился о том, чтобы пушку установили на верхней площадке башни Фрайарз-Парка и произвел математические расчеты, с результатами которых мистер Аддисон смог ознакомиться лично. Итак, я ожидал возвращения новоявленного баронета из России. Вскоре после его прибытия на родину я пригласил его посетить Аппер-Кросслиз.

Он отказался и сделал это в выражениях, спровоцировавших у Нахемы такую вспышку ярости, какой я доселе не видел. Когда сэр Маркус окончательно обосновался в Англии, она принялась скрупулезно изучать его привычки и маршруты, лихорадочно отыскивая уязвимые места. Мы трижды пробовали использовать хланкуну — все три раза неудачно. Но извращенная фантазия Нахемы наконец подсказала новую линию поведения. Она узнала, что сэр Маркус оказывает знаки внимания Изобель Мерлин, невесте Эрика Каверли (это он в случае смерти сэра Маркуса должен был унаследовать титул).

Нахема предложила мне идею настолько странную и неизбитую, что я не мог не восхититься блестящим умом, изначально дарованным ей предками, но развитым и усовершенствованным кошачьей хитростью, являющейся чертой другой стороны ее гибридной личности.

В районе, где располагалась моя загородная вилла, имелось еще несколько заброшенных особняков, владельцы которых испытывали трудности с нахождением арендаторов, и на один из них, а именно на Ред-Хаус, прекрасно подходящий для нашей цели, обратила свой взор Нахема. Обширное состояние, бывшее сейчас в моем распоряжении, помогло мне избежать формальностей, обычно сопровождающих наем, и я снял Ред-Хаус, ни разу ни перед кем не появившись лично.

Дабы запутать дело еще больше, Нахема сама вела все переговоры по телефону, и это ее «голос» впоследствии получил широкую известность в газетных публикациях с версиями смерти Маркуса Каверли.

Я понимаю, что полицейское расследование предоставило в ваше распоряжение множество частностей, касающихся произошедшего, посему не буду повторяться, а удовлетворюсь одним лишь объяснением принципа работы устройства, созданного мной. В данном случае для устранения объекта я взял старый телефонный аппарат и приспособил его к своим нуждам.

В нише комнаты в Ред-Хаусе, куда позже я заманил сэра Маркуса Каверли, я поставил этот сконструированный мной муляж, соединив его фальшивым проводом с розеткой высоко на стене, а через нее с газовым баллоном в соседнем помещении. Говоря коротко, провод в действительности был полым, а когда кто-то снимал трубку с рычага, громкоговоритель испускал такое количество «L. К.-пара», что его было бы достаточно для отравления дюжины человек.

Чтобы быть уверенным, что жертва вдохнет газ полной грудью, я велел завесить нишу очень плотными портьерами, тем самым превратив ее в подобие газовой камеры. Я планировал, что жертва, сделав первый вдох, повалится на пол, а так как это тяжелый газ, то, лежа внизу, она наверняка погибнет.

Единственной деталью, которую пришлось тщательно продумать, было то, как подключить звонок и заставить сэра Маркуса снять трубку, ибо в мои намерения не входило появляться поблизости во время эксперимента. Мне, конечно, пришлось тайком пробраться в Ред-Хаус для установки аппаратуры, тогда же я и приладил звонок. Он питался от небольшой аккумуляторной батареи, и я все устроил так, что открытие гаражных ворот заставляло звонок работать, а при закрытии задней двери он смолкал.

Это осуществлялось посредством простого приспособления, прикрученного к дверям гаража, но я не представлял, чья рука приведет его в действие, пока Нахема не предложила мне одно из свойственных ей блистательных решений, находящихся где-то на грани между гениальностью и дьявольским коварством.

Она сказала, что надо позвонить в местный полицейский участок и попросить дежурного констебля запереть гараж, тем самым сделав служителя закона непосредственным орудием устранения сэра Маркуса!

Будучи и сам жителем этого района, я знал, что полицейский патрулирует Колледж-роуд приблизительно тогда же, когда сэра Маркус должен был прибыть на свидание в Ред-Хаус; а так как весь наш замысел был расписан по минутам, недолгие подсчеты показали, что вариант Нахемы вполне осуществим.

Таким образом, именно полицейский констебль Болтон, чье свидетельство появилось в газетах, и стал настоящим убийцей сэра Маркуса Каверли! И вот теперь я подхожу к опасному поведению Нахемы сразу после описанных событий.

У нас был приготовлен ящик, размеры которого подходили для хранения тела, и местный перевозчик, получивший особые инструкции, доставил его в гараж Ред-Хауса. Мне предстояло выполнить задачу переноски трупа из дома в гараж, что я и сделал сразу после ухода констебля Болтона. Я упаковал труп, убрал телефон и все следы приспособления для звонка.

Тот же перевозчик получил указания заехать за ящиком утром; я оставил ворота гаража незапертыми, чтобы он смог забрать груз. В целом, кроме этих двух необходимых посещений до и после эксперимента, у нас с Нахемой не было повода приближаться к Ред-Хаусу.

Но Нахемой в тот месяц (особенно по ночам) владела кошачья тяга к пакостным шалостям, и вот эта проказливость, подстегнутая почти безумной радостью, охватившей ее после устранения родственника, привела девушку в вечер эксперимента, вопреки моим строгим запретам, в окрестности особняка. Иными словами, она не только стала свидетельницей появления будущей жертвы, но наблюдала, как в особняк вслед за тем пришел констебль, исполнявший поручение. Это не привело бы ни к каким последствиям, не появись там мистер Аддисон, которого в эту критическую минуту прислал не иначе как злой рок.

К мистеру Аддисону Нахема внезапно воспылала дикой страстью, что характеризовала кошачью часть ее сложной ментальности. Втайне от меня Нахема проследила за мистером Аддисоном до его дома, а ему удалось увидеть ее, кажется, дважды. Угрозы это также не представляло, но когда я позднее посетил Ред-Хаус, чтобы выполнить единственную опасную часть плана, Нахема, к моему ужасу, увязалась за мной.

Подстрекаемая духом разрушения, иногда овладевающим ею, она не только (в секрете от меня) нарисовала на ящике кошку, но и подложила в него статуэтку Баст!

Преждевременное обнаружение тела сэра Маркуса при аварии в порту помешало осуществлению задуманного во всех мелочах, но о статуэтке я узнал только после того, как в прессу начали просачиваться слухи о ней, и вот тогда я вдруг осознал, в какую попал ловушку и насколько опасно иметь сообщника, подобного Нахеме.

Последовала ссора, и после нее Нахема, опять же под влиянием наихудших черт ее гибридного нрава, открыто явилась к мистеру Аддисону и забрала статуэтку Баст! Она сделала это при обстоятельствах, безнадежно нас скомпрометировавших, ибо безупречный план оказался разрушен, выявив новых подозреваемых и направив полицейское расследование в совершенно неожиданное русло.

Я подумал, что будет разумно немедленно вернуться в Белл-Хаус. За домом во время моих кратких отлучек в Лондон присматривал Кассим, а все подходы к Фрайарз-Парку неусыпно охранялись Хокинсом.

Сейчас можно упомянуть и о подстерегавшей нас в свое время опасности, которую мы успешно избежали. В завещании сэра Бернема имелось некое условие: согласно ему Фрайарз-Парк и доходы от владений принадлежали вдове, но ее кончина вынудила бы меня публично выступить в качестве кредитора по закладной; тем самым, смерть леди Каверли, при наличии живых наследников, шла вразрез с нашими интересами.

Однако, несмотря на все мои старания, обезумевшая от горя женщина скончалась за полгода до первого прибытия сэра Маркуса из России. В последние годы жизни леди Ка-верли была беспомощным инвалидом, и мне не составило труда скрыть факт ее смерти. Мы с Кассимом отнесли ее ночью в семейный склеп, где она сейчас покоится рядом со своим мужем.

Учитывая эти обстоятельства, представьте сами, что я почувствовал, когда практически сразу после преждевременной находки, именуемой в прессе тайной «Оритоги», в Белл-Хаусе появился мистер Аддисон! Он открыто заявил о своем желании увидеть леди Каверли, что не оставило мне выбора. Он стоял в моем кабинете и был так близок к смерти, как не был даже тогда, когда чудом спасся от «L. K.-пара» в «Эбби-Инн»!

Позвольте мне подробнее описать положение. Роковой месяц Сотис, внушавший мне ужас, начался двадцать третьего числа и должен был продлиться еще пять дней с момента нашего знакомства с мистером Аддисоном. Нахема была — и все еще оставалась — «одержимой». Вы поймете, что я имею в виду, употребляя этот термин.

В ночь, предшествовавшую появлению мистера Аддисона, опасаясь, что очередной опрометчивый поступок Нахе-мы приведет меня на виселицу, я шел по звукам собачьего воя вслед за моей протеже. Я обнаружил ее на пути к «Эбби-Инн»!

Как я ее ни улещивал и ни запугивал, она отказалась объяснить свое поведение. Но наконец мне удалось заставить ее вернуться в Белл-Хаус. Приход мистера Аддисона ко мне на следующее утро открыл мне глаза на правду. Я помнил о скандале, связанном с Эдвардом Хайнсом и другим парнем, кажется, Адамсом, и о том, что и сам являюсь в округе предметом сплетен. Поэтому я не мог в столь опасное время рисковать, ожидая, к каким последствиям приведет эта третья интрижка. Я знал, что тут полетит скорее моя голова, чем мистера Аддисона. А новое безумство На-хемы, ее открытый визит в «Эбби-Инн», лишь подтвердило мое мнение.

И вот тогда я совершил свою первую ошибку. Кассим, безъязыкий нубиец, прослуживший мне много лет, когда-то был рабом в большом стамбульском доме. Думаю, вы меня понимаете. Я отдал ему приказ, но мистер Аддисон ловко сыграл на его суевериях, и Кассим провалил дело.

Мое время на исходе. Я расскажу о другой глупости, допущенной мною в ту ночь. Задолго до этих событий возможность выстрелить из пушки с башни Фрайарз-Парка в фасад трактира казалась мне вполне осуществимым опытом.

Не подозревая, что инспектор Гаттон следит за мной, и не зная, что во время моего отсутствия он обнаружил орудие на башне, я положился на свой последний козырь — и проиграл.

Это Кассим заметил, что за Белл-Хаусом наблюдает полиция! Он уже подвел меня однажды. И я отдал ему еще один приказ.

Я почти закончил свою повесть. Мне было не уйти от крушения всех моих надежд, уничтожения всех результатов моих исследований и, наконец, от последней трагедии — гибели всякого следа изысканий, ставших смыслом моей жизни. Я отдавал себе отчет, что за вокзалами и портами установлено наблюдение и мне с моей приметной внешностью не миновать ареста. И я решил попытать счастья, скрывшись на вилле в Лондоне.

Кассим методично поджег Белл-Хаус — и сам сгинул в пламени! Воспользовавшись суетой, произведенной пожаром, мы с Нахемой успешно сбежали через ворота, выходящие на Хейнингемский тракт.

Но, покушаясь на жизнь мистера Аддисона, я не взял в расчет Нахему. Я взрастил чудовище… и это чудовище… погубило меня…