Земли Чингисхана

Сейчас мы несколько отвлечемся от основной темы разговора и попробуем вкратце познакомиться с духовной жизнью нашего великого южного соседа. Религиозная обстановка в Китае достаточно сложна и в то же время весьма интересна. Любопытно, но Русская Православная церковь считает ханьцев не кем иными, как… язычниками. Так, цитируемый выше Архиепископ Хабаровский и Приамурский Марк отмечает следующее:

«Китайцы являют собой очень яркий пример великой цивилизации, равно поражающей как своими историческими культурными достижениями, так и безмерностью своего духовного помрачения. Культура Китая самобытна и величественна, и у китайцев, несомненно, есть немало оснований смотреть свысока на окружающие их народы. Но эта великая культура сосуществует с языческой религиозностью, которая, господствуя в умах сотен миллионов китайцев, не способна дать им ни малейшей основы для собственно духовного развития. Религиозные, духовные плоды многовекового самостоятельного развития Китая скудны до ничтожности. Вполне справедлив Л. А. Тихомиров, который, сравнивая где язычество Средиземноморья и Китая, пишет: „Все это у нас было в младенчестве народов, а у них (у китайцев) развивается „учеными“, „философами“… Такой религиозной беспомощности мы не знаем ни у одного народа нашего западного мира. Словно какая-то темная сила не допускала китайцев и близко подходить к истине“» (http://pstgu.ru).

Слова архиепископа Марка выглядят довольно шокирующе. Есть ли в них хотя бы некоторая доля истины? Попробуем разобраться.

Следует отметить, что китайские власти всегда весьма подозрительно относились к христианству и к тому же исламу, т. е. к «авраамистическим» вероисповеданиям, обычно стараясь препятствовать их распространению в стране (это не касается могольской династии Юань). Широкое распространение в Китае имеет буддизм, но является ли реальный буддизм, ^ принятый в Китае и вообще в Юго-Восточной Азии, религией того же уровня, что и христианство, — есть большой вопрос.

Человек, воспитанный в христианской традиции, инстинктивно ожидает и от иных исповеданий чего-то подобного, т. е. единого Бога и стройной религиозной доктрины с мощным духовным наполнением. Между тем представления человека христианской культуры (в данном случае русского) о буддизме проистекают из книг, зачастую написанных западными авторами, мыслящими в категориях, весьма далеких от категорий Востока. Если же мы предпримем попытку взглянуть на дело не предвзято, то можем столкнуться с некоторыми весьма интересными вещами. Послушаем современного путешественника и наблюдателя, нашего соотечественника, А. М. Тюрина, долгое время наблюдавшего религиозную жизнь Китая собственными глазами.

«Реальная религия стран ЮВА и Китая (здесь мы рассматриваем только ту часть религии Китая, которая в общепринятых представлениях называется „буддизм“), включает четыре составляющие. Первая — поклонение духам предков. В Таиланде им через служителей храмов (в виртуальном объекте „буддизм“ их считают буддийскими монахами) посылают посылки: пластмассовые ведра, наполненные вещами первой необходимости (сигареты, спички, мыло, консервы и др.). Во Вьетнаме и Китае духам предков посылают символические посылки: сжигают бумажные символы золота, денег, продуктов питания, одежды и др…

Вторая составляющая реальной религии стран ЮВА и Китая — боги, демоны и святые. Высшие боги — Будды. Самые известные из них — толстый веселый Будда (в Таиланде и Вьетнаме его называют китайским) и худой, самоуглубленный Будда (в Таиланде его называют таиландским). Причем худой Будда главней толстого Будды, если судить по их местам на алтаре. В Северном Таиланде Буддами являются Шива и Генеша. В Китае, кроме толстого веселого Будды, имеется по меньшей мере еще три Будды. Их статуи в храмах расположены рядом. В Тибете поклоняются своему Будде. По старшинству сразу за Буддами идут младшие боги и демоны. Их много. В Южном Вьетнаме самая почитаемая из них — Тхиенхау (Thien Hau). Ее статуи стоят перед большинством храмов. Есть и храмы, посвященные только ей. Видел я ее статуи и в Китае, Гонконге, Лаосе. В Китае статус младших богов имеют некоторые исторические личности. В религии имеются и святые. Это люди, ставшие Буддами „регионального“ масштаба, или люди, вступившие в непосредственный контакт с Богами и получившие от этого контакта конкретные результаты. Стоящие в храмах статуи святых или их изображения на картинах можно легко отличить от изображений богов. У всех богов, включая Будд, — огромные мочки ушей, иногда „до плеч“. А у святых — нормальные человеческие уши.

Богов надо кормить. В Таиланде им два раза в день ставят в маленьких чашечках еду и питье. Еда та же, что кушают рядовые таиландцы. Во Вьетнаме и Китае богов кормят в основном фруктами. Исключением являются Камбоджа и Лаос, где богов почти не кормят. Богов надо окуривать благовониями, и главное — им надо молиться. У них можно допросить жизненных благ и исцеления от конкретных болезней. Например, в Таиланде человек, просящий исцеление, наклеивает на статую Будды специальную, размером с почтовую марку, золотистую бумажку. Причем наклеивает ее на строго определенное место, ту часть тела, которая у просящего нездорова. И естественно, Богам надо строить красивые храмы, где им будет удобно жить и принимать от людей почести и угощения. Эту часть религии региона следует отнести к религиям многобожников-идолопоклонников.

Первые две составляющие религии стран ЮВА и Китая, поклонение духам предков и идолам, образуют самодостаточную систему, вполне удовлетворяющую повседневные нужды рядовых граждан. Она включает и служителей эамов, которые оказывают рядовым гражданам различные ритуальные услуги от помощи в отправлении в последний путь тела умершего родственника до благословения на хорошую работу новой грузовой машины. В систему „вмонтированы“ еще две составляющие, являющиеся, по сути, ее декоративными элементами. Одна из них — миф об индийском принце Гаутаме. Наиболее известное проявление этого мифа — идентификация с принцем Гаутамой одного из Будд. Материально это выражается в наличии в храмах серии картин или фресок, в наглядной форме описывающих канонизированный путь Гаутамы к просветлению. Неотъемлемой составной мифа об индийском принце Гаутаме является приписываемое ему учение об этом пути. В Камбодже и Лаосе почти все храмы, построенные в последние десятилетия (а старых храмов там почти нет), имеют на своих стенах символику „пути Гаутамы“. В Таиланде я видел всего один такой храм. Храм старый, деревянный, расположен горном городке в приграничной с Бирмой зоне. В храме Имеется что-то типа картинной галереи. Картины написаны примитивно. На них — „путь Гаутамы“. Во Вьетнаме я видел четыре храма с подобной символикой. Картины написаны на их стенах. Все храмы новые и расположены они в провинции Бария-Вунгтау (два храма), в городе Далате (Южный Вьетнам) и в городе Хойане (Центральный Вьетнам). В Китае подобных храмов я не видел.

Третья составляющая реальной религии стран ЮВА и Китая находится в концептуальном противоречии с ее первой и второй составляющими. Действительно, как можно почитать духов предков, если сущность, покинувшая тело предка, находится в другом теле, возможно, и не человеческом? И зачем „кормить“ статую Будды, которая является отображением просветленного принца Гаутамы? Ведь сам Гаутама-Будда сегодня является сущностью, которая не нуждается ни в еде, ни в поклонении перед ней.

Четвертая составляющая религии стран ЮВА и Китая видна фрагментарно. Ее проявления напоминают о христианстве. Это те же серии картин, аналогичные картинам из жизни христианских святых, восковые свечи, приспособления для пожертвования денег, обрызгивание водой при благословении (это я наблюдал в вышеописанном старом храме в Таиланде, причем кисточки для обрызгивания почти такие же, как в православных храмах), колокола, монастыри, богослужения, храмы. Часто над головами Будд, младших богов и святых имеются нимбы. Сюда же можно отнести и встреченные мной в Китае наглядные представления об аде, почти идентичные христианским».[26]

Таким образом, А. М. Тюрин подтверждает практическими наблюдениями слова архиепископа Марка. Китайский буддизм есть идолопоклонничество и язычество со сложной и развитой мифологией, но тем не менее нисколько от этого не прекращающее быть этим самым язычеством. Реальная религия Китая, как считает А. М. Тюрин, есть самодостаточный симбиоз поклонения духам предков и многобожия-идолопоклонства с включением чуждых для него составляющих — мифа о Гаутаме и ритуалов, похожих на христианские.

По словам видного российского востоковеда проф. А. А. Маслова: «Китай в силу ряда причин — причин очень сложных и не до конца понятных — не вошел в „религиозную“ стадию духовного становления, хотя, разумеется, возникло много течений, которые принято называть религиями, например, буддизм, или порою так именуется даосизм».[27]

Весьма жесткую характеристику буддизму вообще, а не только его китайскому варианту, дает и Л. Н. Гумилёв: «Буддизм, как известно, не является связью человека с богом, потому что он отрицает бога, а точнее — относится к этой проблеме с абсолютным равнодушием. Буддизм также и не средство спасения души, бессмертия которой он в общем-то не признает. Целью буддизма является спасение избранных, т. е. монахов, „ставших на путь“, а мирянам, сочувствующим буддийской доктрине, за помощь и милостыню буддийской общине монахов предлагается „утешение“ и возможность хорошего перерождения, с тем чтобы в одной из последующих жизней, спустя миллионы лет, стать монахом. Эта идея проходит красной нитью через всю сутру „Мудрец и дурак“».[28]

Буддизм пришел в Китай из Индии и оказался соответствующим образом здесь переработан. Собственным произведением духовного творчества Китая является даосизм, который более всего похож на философию с элементами алхимии, поисками эликсира жизни и пр. Кстати, интерес именно к эликсиру жизни послужил поводом для встречи Чингисхана с монахом Чань Чунем, хотя, на мой взгляд, здесь со стороны Чингисхана более всего прослеживается политический интерес. Известно, что моголы проявляли большое участие в делах религий, бытующих в том или ином регионе.

О происхождении даосизма его последователи утверждают следующее. В третьем цзюане антологии «Юнь цзи ци цянь» говорится, что первоначально «учения (цзяо) не было, появилось же оно при „трех августейших“ и „пяти императорах“ (кань хуан у ди). Учение — значит передача информации (гао). Для него необходимы: словесная форма (янь), принцип (ли), смысловое содержание (и), получение от учителя (шоу) и передача традиции (чуань). Этому учению предшествовало его „домирное“ бытие как „самоестественного“ (цзыжанъ цзяо) и „божественного“ (шэнъмин цзяо) учения среди божественных ипостасей саморазвертывающегося Дао (тянъ цзунъ)».[29]

Таким образом, сами даосы не связывали появление своей религии с какой-либо конкретной исторической личностью и, как утверждает Е. А. Торчинов, «представление о Лао-цзы как основателе даосизма скорее возникло в старой западной синологии, особенно если учесть, что даосы наравне с Лао-цзы в данном качестве воспринимали и мифического Хуан-ди (Желтого императора), да и первые „воплощения“ Лао-цзы относились традицией к седой древности».[30]

Что такое вообще «Дао»? «Дао де цзин» на этот счет утверждает следующее: «Дао, которое может быть выражено словами, не есть постоянное Дао. Имя, которое может быть названо, не есть постоянное имя. Безымянное есть начало неба и земли (…) Тот, кто свободен от страстей, видит чудесную тайну Дао, а кто имеет страсти, видит его только в конечной форме». Т. е. значение «дао» словами передано быть не может. Основной принцип даосизма — не деяние. Способ познания «дао» — самопознание. Цель — просветление. Даосизм доктринально аморфен, в нем нет, как в христианстве, символа веры, систематическое изложение даосской философии отсутствует, и похоже, чтобы познать Дао, следовало бы родиться китайцем и вырасти в Китае.

С самого своего появления даосизм выступает как философское учение, только позднее получившее черты китайской национальной религии, вернее, системы имеющей статус религии с монахами (скорее служителями), храмами и ритуалами религиозного характера. Как бы там ни было (т. е. вне попыток определения даосизма как религии или философии), но даосизм, видимо, отражает сущность китайского национального сознания. По утверждению Е. А. Торчинова, все национальные китайские династии, так или иначе, в целом покровительствовали даосизму, тогда как, и могольская династия Юань (запрещение и приказ о сожжении всех даосских сочинений, кроме «Дао-дэ цзина» в 1281 г.), и маньчжурская династия Цин относились к нему негативно.

В общем и целом, следует различать даосизм как философию и даосизм религиозный. По религиозным представлениям даосов существует мир сверхъестественных сил и им правит Юй Хуан — «Нефритовый император» — как Небо, воплощенное в человеческой сущности. Отцом Юй Хуана является солнце, а матерью — луна. Так же в пантеоне божеств даосизма находится и обожествленный отец-основатель учения — Лао-Цзы, князь Востока Дун Вангун и его жена, мать Запада Си Ванму и различные святые, разделенные на несколько классов: небесные; земные, живущие в уединении в горах; отшельники; святые, живущие на волшебных островах в Восточном море; демоны. Принципиально к категории божеств в даосизме может быть причислен любой человек, проявивший себя как великий мастер в той или иной сфере деятельности.

Особым элементом даосской религии является учение о бессмертии, каковое и принесло даосизму популярность в народе и внимание императорской власти и дало даосам возможность выжить в условиях тотального доминирования конфуцианцев. По мнению даосов, на жизнь человеческого организма оказывают влияние множество различных духов. Поскольку человек не осведомлен об их существовании и не прислушивается к ним, то он подвергает свою жизнь опасности ранней смерти. Для достижения бессмертия необходимо добиться, чтобы духи не желали покидать тело и чтобы их сила росла. После чего духи завладеют человеческим телом и вознесут человека на Небо. Для достижения бессмертия даосы предлагали различные средства: от постепенного ограничения себя в еде до употребления всякого рода талисманов и эликсиров, что соответственно побуждало их к занятию химией, медициной и астрономией. После победы коммунистического режима в 1949 году даосизм претерпел определенные гонения от властей. Тем не менее в настоящее время в Китае насчитывается до 20 миллионов приверженцев данного учения, в основном в сельской местности, где сохранился до сего момента ряд даосских монастырей.

Что касается распространения в Китае христианства, то наибольшего успеха оно достигло здесь, пожалуй, только при могольской династии Юань. Особенное значение получило несторианство, считающееся после 431 г. ересью. Известен даже так называемый «желтый крестовый поход» — так называется попытка могольских войск освободить Иерусалим, об этом случае достаточно подробно написано у Л. Н. Гумилёва.[31] Насколько он был «желтым», мы не станем сейчас выяснять. Несторианство процветало при Юанях, а несторианская епископская (собственно, митрополичья) кафедра существовала в самом Пекине (Бэйцзине). Как сообщает энциклопедия Брокгауза и Эфрона, китайский несторианин Мар-Ябалах (р. 1245 г.), ученик другого китайца, сделался патриархом в Персии, даже несмотря на незнание сирийского языка.

В настоящее время несторианство в мире не имеет хоть сколько-нибудь широкого распространения. По словам Иоанна Мейндорфа: «Остатки их некогда больших общин живут в Ираке. (В послевоенное время многие из них из соображений безопасности переселились в Калифорнию)».[32]

Появление несторианства было обусловлено христолотическими спорами о природе Христа: кто Он, Бог или человек? Не имея никакой ценности для атеистов, данный вопрос имел для верующих людей большое значение. В начале V века ситуация в христианском мире накалилась. В апреле 428 года архиепископом Константинополя становится Несторий, который с самого начала проявил необычайное рвение в борьбе с ересями. «Самыми большими врагами Нестория были аполлинаристы, утверждавшие, что во Христе на месте человеческой души был божественный Логос, тем самым нарушая полноту человечности Спасителя. Вопрос о природе Христа тогда носился в воздухе, и все споры по существу сводились к проблеме, как называть Деву Марию — Богородицей или „человекородицей“. Несторий считал, что Пресвятую Деву не следует называть Богородицей, ибо она родила не Бога, а человека, Эммануила, с которым соединилось предвечное Слово Божие. Это решение было с большим негодованием встречено среди народных масс, так как в богослужении слово „Богородица“ уже стало привычным — о „человекородице“ и слышать не хотели. В качестве компромисса Несторий предложил называть Марию „Христородицей“, но это не решало проблемы, а лишь обходило ее. Очевидно было, что речь идет не о словоупотреблении, а о понимании сущности Воплощения».[33] По империи стала распространяться молва о новой ереси, смысл которой состоял в том, что Пресвятая Дева Мария родила простого человека Христа, с которым Бог впоследствии соединился нравственно и благодатно обитал в Нем, как в храме. Таким образом, Божественная и человеческая природы во Христе оставались разделенными.

Конфликт в церкви привел к созыву III Вселенского Собора (431 г.) на котором ересь Нестория была осуждена. Собор утвердил истину о том, что обе природы во Христе соединены в одно Богочеловеческое Лицо (Ипостась).

Утвердившись в божественной сущности Христа, некоторые епископы поспешили впасть в другую крайность — монофизитство, и в 451 году был созван IV Вселенский (Халкидонский) Собор для осуждения ереси Константинопольского архимандрита Евтихия, который, отрицая несторианство, стал учить о полном слиянии Божественной и человеческой природы во Христе (т. н. монофизитство). При этом Божество неизбежно поглощало человечество. Собор утвердил антиномическую истину о том, что две природы во Христе соединены «неслиянно и неизменно» (против Евтихия), «нераздельно и неразлучно» (против Нестория). Затем последовала новая смута, поскольку монофизиты обвинили приверженцев Халкидонского Собора (Феодора Мопсуетского, Феодорита Кирского и Иву Эдесского) в скрытом несторианстве. Для успокоения смуты был созван V Вселенский (II Константинопольский) Собор (553 г.). Собор осудил заблуждения трех учителей («трех глав»), а также заблуждения Оригена. Однако на этом дело не успокоилось, и на VI Вселенском (III Константинопольском) Соборе (680–681 гг; 692 г.) осудили еще и монофелитов, которые, хотя и признавали в Иисусе Христе две природы, но объединяли их одной Божественной волей. Собор утвердил истину о том, что Иисус Христос как истинный Бог и истинный Человек имеет две воли, но его человеческая воля не противна, а покорна Божественной.

Короче говоря, осужденные в 431 году как еретики несториане устремились в Центральную Азию, в том числе и в Китай, куда они проникали через Синьцзян. Поначалу отношения между китайской императорской властью и несторианами складывались неплохо, однако после эдикта 845, года несторианам, впрочем, как и другим христианам, прищлось оставить благословенные земли Поднебесной и, как это следует из многочисленных утверждений историков (и церковных, и гражданских), переместиться на север «к монголам». Похоже на то, что здесь несториане употребили все свои миссионерские возможности и достигли огромного успеха, о чем свидетельствует, к примеру, Марко Поло.

«Татары, нужно знать, жили на севере (север относительно Южного Китая. — К. П.), в Чиорчие; в той стране большие равнины и нет там жилья, ни городов, ни замков, но славные там пастбища, большие реки и воды там вдоволь. Не было у них князей, платили они великому царю и звали его по-своему Унекан, а по-французски это значит „поп Иван“; это тот самый поп Иван, о чьем великом могуществе говорит весь свет».[34]

О вышеупомянутом пресвитере Иоанне Рубрук сообщал, в частности, следующее: «У этого Иоанна („поп Иван“, он же „пресвитер Иоанн“. — К. П.) был брат, также могущественный пастух, по имени Унк; он жил за горами каракатаев, на три недели пути от своего брата, и был властелином некоего городка по имени Каракорум; под его властью находился народ, именовавшийся крит и меркит и принадлежавший к христианам-несторианам».[35]

Что произошло дальше, в общих чертах известно всем. Наследники Чингисхана завоевали ханьцев, а династия Сун пресеклась, уступив место Юаням, которые пригласили в Китай еще и католических священников. Известно, что в Пекине Иоанном де Монте-Корвино (ум. в 1333 г.) было учреждено католическое архиепископство с викариатством в провинции Фу-цзянь.

Джованни Мариньоли, епископ Базиньянский, совершивший в 1338–1353 гг. путешествие на Дальний Восток, в том числе и в Ханбалык (Пекин), писал в свое время: «Вышли мы из Авиньона в декабре месяце [1338 г.], пришли в Неаполь в начале великого поста и здесь пробыли до Пасхи (которая приходилась на конец марта) в ожидании корабля из Генуи, а на этом корабле находились послы, отправленные Кааном из Камбалеха [Ханбалыка], большого города, к папе, чтобы споспешествовать назначению папой послов и открытию пути к союзу с христианами, ибо Каан очень любит и почитает нашу веру. И важные государи его империи, которых называют аланами и которые правят всеми восточными землями империи (а их более тридцати тысяч, этих аланов), — христиане как истинные, так и только по имени, и они называют себя рабами папы и готовы жизнь отдать за франков; франками же они нас называют не по Франции, а по франкской земле».[36]

Успехи как католичества, так и несторианства оказались практически уничтожены во 2-й половине XIV в. с падением Юаней и воцарением в 1368 году династии Мин.

Особую роль (негативного рода) в жизни Китая сыграло манихейство, которое представляло из себя учение так называемого «синкретического» характера. Отец-основатель данного вероучения, Мани не стал изобретать что-то оригинальное и поступил достаточно распространенным образом — заимствовал из всех великих вероисповеданий некоторые части их религиозных систем и попытался соединить их в единое целое. Очевидно, что данное соединение оказалось довольно удачным, поскольку привлекло большое количество последователей. Манихейство сочетало в себе философско-религиозные воззрения зороастризма (дуальная оппозиция Света и Тьмы), некоторые этикодогматические установки иудаизма (элхасаиты) и раннего христианства (аскетизм, установление института монашества, иерархия и структурированность), космолого-антропологическую модель некоторых позднеантичных философских направлений и гностицизма (в его сирийском варианте) и буддийскую концепцию реинкарнации.

Манихейство отличала высочайшая степень приспособляемости к условиям совершенно различных стран. Оно легко инкорпорировалось в некоторые направления буддизма, даосские секты и тайные общества в Китае, в Средние века проникло в христианские общины Запада и трансформировалось в еретические движения катаров, богомилов и пр., отличавшиеся нешуточным размахом.

В настоящее время исследователями точно определена дата рождения Мани — 14 апреля 216 г., в Вавилонии, в городе Ктесифон на реке Тигр. В III в. Ктесифон стал столицей Парфянского царства, а затем — персидских царей династии Сасанидов. Парфия к этому времени перестала быть централизованным государством, ее раздирали внутренние смуты, а в религиозной жизни господствовал полный плюрализм. Наряду с зороастризмом здесь существовали христианство, гностицизм, митраизм, иудаизм и даже буддизм, что, собственно и создало определенную почву для возникновения манихейства. Мани родился в семье последователя иудейско-христианского элхасаитского учения Патика (Паттиция, в китайской версии Ба-ди) и воспитывался в обстановке крайнего аскетизма, проповеди безбрачия и вегетарианства. Затем в возрасте 24 лет, как это обычно водится в таких случаях, Мани явился небесный божественный двойник, сообщивший ему об избранности. После получения откровения свыше новоиспеченный пророк отправился с миссионерской деятельностью (240–242 гг.) в Селевкию-Ктесифон, затем Армению, Северную Индию, после чего вернулся обратно в Иран. В путешествии он обрел новых последователей и приступил к написанию нескольких книг. Удачно выступив при дворе Шапура I, Мани получил охранную грамоту, позволявшую вести проповедь во всех областях империи. Однако зороастрийское жречество, видимо, взревновав к успехам манихейского учения, предприняло при дворе успешную интригу против Мани, и тот оказался вынужден покинуть Иран и отправиться на некоторое время в Индию. По приходу к власти Бахрама I Мани бросают в темницу, где он, через короткое время и умирает (наиболее достоверная дата смерти — 20 марта 276 года).

Распространение манихейства имело широкий размах: в VI веке общины появляются в Риме, Северной Африке, Греции, Испании, Италии, Галлии; на Востоке они распространяются по всей империи Сасанидов, в Центральной Азии до Китая включительно, где манихейство официально просуществовало до XIV века, пока не было запрещено Чжу Юаньчжанем, первым императором династии Мин.

Реконструкция учения Мани дает вкратце, следующую картину мироздания. В первичное время, когда еще отсутствовали небо и земля, существовали два начала — доброе (обитающее в области Света), Отец Величия, и злое (пребывающее в области Тьмы), Властитель Мрака. Злое начало символизирует Материю. Однажды вся Материя устремилась к Области света. Это нападение возвестило современную эпоху, эпоху смешения. Для отражения натиска Материи Отец Величия производит из себя некоторых божеств, среди которых — Первочеловек. Идет борьба Света и Тьмы в самом человеке, который может спастись только следуя наставлениям Мани. Манихейская община структурно разделялась на «избранных» и «слушателей», составляющих основную массу верующих. Не манихеев ждет вечное проклятие.[37]

В Китай манихейство пришло через согдийских купцов в период с IV до VII вв. Земли, лежавшие к северо-востоку от Амударьи, были известны грекам как Согдиана уже со времен завоеваний Александра Великого. Согдиана, расположенная в бассейне рек Зеравшан и Кашкадарья (современная территория Узбекистана и частично Таджикистана), со своим главным городом Самаркандом, служила перевалочным пунктом между Китаем и землями к западу от Памира. Согдийские купцы занимались поставками шелка из Китая. В раннем средневековье Согдиана стала главным посредником в мировой торговле между Западом и Востоком. Доходы от этой торговли стали основой для быстрого роста городов, который начался в конце IV века н. э. Согдиана никогда не являлась единым государством, а представляла из себя конгломерат княжеств и вольных городов, возможно, объединенных в конфедерацию.

Помимо товаров согдийцы являлись «проводниками» культуры и религий. В конце VI — начале VII веков Китай консолидируется при династиях Суй и Тан, тогда же (при Танах) под китайский контроль попадает Синьцзян. Официально первое появление манихейского проповедника Михр-Ормузда относится ко времени правления императрицы У Цзэтянь (684–704 гг.), когда он изложил ей суть учения.

Следует отметить одну характерную особенность манихейства. Тде бы оно ни обнаруживалось, в Европе или Китае, и в каких бы формах ни распространялось, оно обычно носило подрывной по отношению к существующим властям характер и стремилось разложить господствующие в государствах традиции и религии. Уже в 721 году ряд народных волнений заставил китайское правительство внимательнее следить за представителями манихейских общин. До IX века манихейство существует в Китае на легальных УСЛОВИЯХ, в 843 году негативное отношение к нему обостряется, закрываются храмы, общины разгоняются. В период Пяти династий (907–960) последователи Мани изгоняются из пределов Срединного государства, и новым центром их активности становится Южный Китай (Фуцзян и близлежащие провинции).

Связь манихейства с народными восстаниями в Китае, например, с восстанием Фан Ла (1120–1122), всегда была достаточно явной. После подавления данного восстания чиновники-конфуцианцы в своих отчетах указывали на связь между повстанцами и сектами манихейского толка, которые они называли чицай-шимо (т. е. «есть постное и почитать демонов»). При династии Южная Сун гонения на манихейство продолжаются. Однако при династии Юань отношение к нему становится терпимым, что, несомненно, явилось большой ошибкой моголов, поскольку народное движение, уничтожившее государство Юань и приведшее к длительной и кровавой междоусобице, оказалось инициировано именно манихейскими сектами. Первый император династии Мин, Чжу Юаньчжан, принадлежал к секте подобного толка.[38] Поскольку подрывные возможности данного вероучения ему представлялись вполне очевидными, то после прихода к власти он, совершенно разумно, возобновил антиманихейские гонения (эдикт 1370 г.), завершившиеся в конечном итоге разгромом учения на территории Китая. Оно сохранялось еще в Южном Китае примерно до 1600 года и позднее окончательно утратило свое значение в народной жизни.

Итак. Если вернуться к проблеме китайской иммиграции в Россию, то следует отметить, что очень большому количеству российских граждан она видится как безусловная проблема. При этом довольно любопытным обстоятельством является то, что данный процесс может порождать проблемы не только для российской стороны, но и для китайской. Хочу подчеркнуть следующее состояние дел. Русская Православная церковь рассматривает китайцев как язычников со всеми вытекающими отсюда последствиями. Для нее язычники есть объект для обращения в истинную веру.

Можно сколько угодно внушать всем и каждому, что даосизм, буддизм и пр. есть религии того же духовного уровня, что и христианство и ислам. Вполне вероятно, что многие граждане могут даже поддаться подобному внушению. Следует только сказать, что для православной церкви подобное утверждение неприемлемо, и у нее на этот счет присутствует как свое мнение, так и своя программа действий.

Необходимо отметить, что если в отношениях между исламом и христианством и существовала, время от времени, определенная напряженность, вплоть до крестовых походов, джихадов и газаватов и пр., то тем не менее данные конфессии относились и относятся друг другу с определенным пиетитом, часто воздерживаясь от активных прозелитических поползновений в адрес соперника. Так, например, в Средние века христиане, заселявшие земли контролируемые исламскими правителями, по общему правилу не подлежали ни религиозному преследованию, ни насильному обращению, а платили особый налог — джизию. Автор середины IX в. Абул-Касим Убайдуллах ибн Абдаллах Ибн Хордадбех, упоминая о русских купцах, пишет в сочинении «Книга путей и стран»: «Что же касается до русских купцов, а они вид славян, то они вывозят бобровый мех и мех черной лисицы и мечи из самых отдаленных (частей) страны Славян к Румскому морю, а с них (купцов) десятину взимает царь Рума (Византии), и если они хотят, то они отправляются по… реке Славян, и проезжают проливом столицы Хазар, и десятину с них взимает их (Хазар) правитель. Затем они отправляются к Джурджанскому морю (Mare hyrcanium-caspium) и высаживаются на каком угодно берегу. И диаметр этого моря 500 фарсангов, иногда они привозят свои товары на верблюдах из Джурджана в Багдад, где переводчиками для них служат славянские рабы. И выдают они себя за христиан и платят джизию» (Древнейшие государства Восточной Европы. М.: Восточная литература, РАН, 2000 г.).

Между тем в отношении буддизма и даосизма та же РПЦ вовсе не так терпима как исламские правители к русским купцам, а в отношении китайских иммигрантов у нее присутствует далеко не пессимистическое отношение. Как заявил цитируемый выше архиепископ Хабаровский и Приамурский Марк в той же статье: «Однако, как уже отмечалось, китайская тихая экспансия дает нам замечательную возможность. Нам никто не даст прийти в Китай — но сегодня Китай сам пришел к нам. И на нашей земле у нас будет гораздо меньше препон для миссионерской работы». Здесь можно быть уверенным, что православная церковь использует все свои возможности в этом случае и то, что получит китайское правительство обратно, может его еще и не обрадовать.

«Создание в этой среде православной общины имело бы огромные последствия. Китайская Православная Церковь могла бы получить полную свободу в своем развитии (о чем в КНР остается лишь мечтать), и обращенные китайские христиане, поддерживающие тесную связь с Китаем, явились бы своеобразным „троянским конем“, способным подорвать еще крепкое китайское язычество (не только языческие культы, но и языческую составляющую традиционного философского мировоззрения). Этот путь православного миссионерского делания в китайской среде, на наш взгляд, в настоящий момент является самым перспективным. Не будем забывать и о том, что это дело имеет и большое государственное значение. Православный китаец не станет русским (да и цель мы ставим, в общем-то, обратную — создание именно национальной Китайской Церкви, что соответствует духу Вселенского Православия и отвечает духовным, историческим и культурным интересам китайского народа). Но он не будет уже видеть в русских своих смертельных и заклятых врагов, а наоборот, будет взирать на Россию как на страну, из которой он получил бесценный дар Богооткровенной Истины, подобно тому, как православный русский народ на протяжении всей своей истории смотрел на православную Грецию. Русские не стали „новыми ромеями“, а греки не обрусели, но времена кровавых конфликтов ушли навсегда, и ни один православный князь не дерзал уже прибивать свой щит к вратам Царьграда. Подтверждает возможность установления таких новых, по-христиански братских отношений и история Забайкальской Миссии. Когда началась Первая мировая война, православные корейцы, жившие в Забайкалье, изъявили желание идти добровольцами на войну, дабы защитить Россию, страну, в которой они обрели истинную веру. Эти люди менее, чем кто-либо другой, могли стать предателями, и они делом показали, что русская земля для них дороже, чем для иных русских» (http://ki-moskow.narod.ru).

Известно, что отношения Китая с православным христианством остаются, на протяжении всей его истории, довольно сложными. Китайским властям не нужна Православная Церковь, православное духовное просвещение, поскольку оно представляется им средством русского идеологического влияния. А я должен опять заметить читателю, особенно охваченному некоторой «китаефобией», что у китайцев есть достаточно оснований побаиваться русских и не доверять им. В отличие от среднего великоросса, уверенного в том, что он принадлежит к самой миролюбивой нации, средний китаец не совсем уверен в этом. Единственное, что может позволить правительство Китая в отношении РПЦ на текущий момент, — это создание нескольких храмов-памятников на китайской территории, в которых будет иногда совершаться служба — и то для демонстрации своих «широких взглядов».

Так вот. Считая православную проповедь средством политического влияния русских, Китай, в свое время предпринял соответствующие контрмеры. При заключении Буринского (1727 г.) и Кяхтинского (1728 г.) договоров Цинская администрация потребовала, чтобы на территории русского Забайкалья было разрешено распространение ламаизма.

Если, как это утверждает архиепископ Марк, на момент заключения договоров лам на забайкальской земле было не более шести, то в 1730 г. их прибыло уже 150. И, более того, в 1734 г., опять под давлением Китая, из дипломатических соображений православная проповедь в Забайкалье (на территории России!) была запрещена.

Здесь можно было бы заклеймить позором действия петербуржской администрации того времени, что архиепископ Марк и сделал в своем выступлении, однако не совсем ясно, насколько обширными ресурсами обладало тогдашнее правительство, чтобы отстоять позиции Православной Церкви.