Земля

Глава 9

Рояль-щелкун не молчит от обеда и почти до самого вечера, то-то рад небось снова играть, людские словечки печатать. Ох, и будут же нынче болеть Ришкины воробьиные пальцы, если они без привычки вон сколько уже по роялю долбят.

Ййр вычищает плиту, лениво обдумывает, когда в ближайшие дни следует затеять стирку. К человечьей чести, после сегодняшней встречи с крылатыми срочные постирушки не понадобились никому. Хотя если бы и понадобились – оно всё же лучше, чем если бы припала нужда штопать по живому мясу, располосованному почём зря когтями напугавшихся страфилей. Может, и не так чтоб гладко вышла встреча, зато после неё у всех должно прибавиться ума, а это тоже хорошо.

Ибрагимово внучьё добавочного ума вон словило столько, что сразу приспичило его на бумагу передать, а то, не ровён час, растеряется; уже после обеда разочек прервавшись, девчура выскакивает в кухню – к питьевому баку. Ййру ясно, что у Ришки до сих пор перед взглядом пляшут узорные перья, горят зоркие самоцветные глазища, и ей сейчас трудно как следует увидеть кухонный простой обиход, стол, плиту, ковшик – хотя пьёт она жадно. Прежде чем убежать обратно к себе в Ближнюю, замечает орка, и вроде хочет что-то сказать, но видать слова сейчас к девчуре слетелись всё бумажные да чернильные, а не те, которые люди так сразу спроста языком плетут. Ййр ухмыляется, выгребая тонко прогоревшую тёплую золу в старое ведро: пригодится для стирки и для огорода.

Страфилья холостая пацанва тоже нынче изрядно поумнела. Вряд ли много кто из числа их родителей щёлкался на светописную карточку, скорее уж бабки-деды. А вот тяжёлую, чёрную память о том, как незнакомый людской человек наводит на тебя какую-то проклятую непонятную штуку, да с сухим щелчком – это крылатые своим молодым передали крепко. И правильно сделали. Только память в нынешнем колене уже начала понемногу стираться, и отличить Кнаберов безвредный аппарат от подлого дыробойного оружия они в точности не умеют. Значит, надо будет ещё растолковать разницу.

О том, насколько прибавилось ума у самого светописца, Ийр судить пока не берётся, но уж сколько-то прибавилось вверную, а то бы Кнабер не морочился так со своими извинятками. Хорошо. Теперь крепче будет слушать, что ему говорят.

И ведь говорить-то придётся, внятно, ясно и по возможности загодя – хотя как тут наперёд угадаешь – да ещё и повторять разочек. Потому что сегодня Ййр тоже на этот счёт маленечко поумнел.

Ужин Ййр сооружает наскоро из остатков обеда, прибавив к ним несколько кусков сыру и такой-сякой зелёной огородной ботвы. Сытно, быстро, не трудно.

– Завтра вы стряпайте. Вы теперь тут не чужие, – говорит орк людям.

Кнаберовы уши уже выглядят почти одинаково. Если умеючи, так за ухо можно и целого быка скрутить, не то что человека. Ухватка эта отнюдь не для честной драки, но для скорого усмирения. То-то Кнабер полдня уже не перечит – попритих, укладывая новый ум в голову.

Девчура соглашается охотно, уточняет по припасам, что где лежит, а сама нет-нет да поглядывает на собственные пальцы, чуть заметно подрагивающие от сегодняшних трудов, и улыбка едва прячется у неё в розовых уголках губ.

Ййр невторопях рассказывает про страфилью ружейную память.

– Эти-то пострелы о своих годках ещё ни дыробоев, ни светописных машинок отроду не видели. Всполошил ты их, Кнабер. Так это лучше. Чем. Если.

Ййр смолкает, сбившись в человечьей речи. Не так-то просто тут вырулить, чтобы вышло складное объяснение.

Ришка живенько взглядывает на бугайчика, будто украла что-то с его лица. А потом глядит на Ййра пристально и приходит орку на подмогу:

– Ну конечно. Лучше страфилям испугаться безобидного фотоаппарата, чем не среагировать вовремя на реальную опасность, вроде винтовки.

Орк кивает с благодарностью.

– Страфилям, может, и лучше, – хмурится Кнабер. – А нам…

– А вы на свете не разъединственные, кому до этих саврей интерес. Интерес тоже… разный бывает. Я крылатым не сторож, хоть на сорок шматочков разорвусь, – ворчит Ййр в ответ. – Они сами себе сторожа.

«… А всё-таки дому по нраву, что в нём снова живут люди. Пусть и не на долгое время. Всё-таки славно, что их пустил и не выгнал», – приходит орку на мысль. С этими людятами оно повеселей. И воды натаскать. И за столом поужинать. Пусть не думают, что Ййр их еле терпит. Нужно предложить что-нибудь человечье, чтобы маленько разжались: ведь на то и выстроен когда-то крепкий дом посреди Дикой земли, чтобы людям здесь впору было жить, легко. Ййр бы позвал Ришку и Кнабера перекинуться в карты, хотя сам он едва помнит, как играть. Или в домино, благо целы почти все костяшки.

Скоро солнце пойдёт за материк, разукрасит залив и небо прощальным, праздничным цветом. Элис об это время любила сотворить густой бурды из трёх порошков и молчком посидеть на веранде с кружкой. Угощала иногда и орка, показала, как готовить бурду. Нужные порошки у Ййра есть. В отличие от чёрного утреннего людского напитка, вечерняя бурда ему нравится.

Ййр идёт взять с полок нужные банки.

– Будете? Вкусное.

Какао на сладкой молочной муке и с щепоткой кассии получается действительно вкусное. Сейчас Рина чувствует себя сильной и счастливой, несмотря на усталость; отсюда так хорошо обнимать взглядом сумасшедшую красоту ясного заката – кажется, даже лавочка нарочно поставлена так, чтобы удобно было любоваться. Про себя Рина решает: когда на станции будет новый генератор – обязательно скоро, ещё до осени, – она привезёт сюда из дома гирлянду фонариков, золотых и красных, и развесит прямо здесь, высоко под крышей. В Страфилевом краю уже к августу вечера станут быстро темнеть, и фонарики будут к месту.

Пока что веранду украшает только дикий вьюн в бледных звёздочках цветов – и отлично справляется.

Рина рада, что Сэм тоже не отказался выпить какао на веранде.

Ему сегодня досталось, но он, видно, со всем уже справился, и не выглядит пришибленным или недовольным.

Издалека, от леса, долетает еле слышная перекличка или перебранка – обернувшись, люди едва могут рассмотреть несколько летящих – они будто ныряют кувырком и даже сталкиваются в воздухе, но зрелище длится совсем недолго.

– Балуются, – говорит Ййр. – Пешком плясать не умеют.

Здорово, что Ййр тоже здесь. Неловко и немного печально признаваться самой себе, но при одном только Сэме и перед ликом такого восхитительного заката она опять начала бы изводиться куда сильнее.

Сэм допивает своё какао. Обычно он не признаёт напитков на сухом молоке, да и кассию называет «бедняцкой корицей» – Рина так ни разу и не решилась ему сказать, что жгучий и дерзкий вкус кассии лично ей нравится больше, чем утончённость «настоящей» корицы.

– Неплохо для суррогата, – хвалит Сэм. – Жаль, что на сухом молоке.

– На одной воде вообще гадость, – замечает Ййр.

Сэм будто размышляет о чём-то, а потом произносит с необычной для него неуверенностью:

– Но ведь… вроде как… коз нужно доить?

Подсобщик, хмыкнув, отвечает не сразу.

– Ни один козёл к нам сюда через залив-то чёт не плавает. Смекаешь?

– Не совсем… – признаётся озадаченный Сэм. Рина прикрывает рот ладонью и старается хихикать потише.

– Мина и Мэгз не для молока мне, а для компании, – объясняет Ййр. Иногда, чтобы объяснить, легче подъехать с другой стороны, чем продолжать в стену долбиться.

Солнце – небесный персик – отяжелев и налившись зрелым и сладким цветом, наконец совсем скрывается за матёрой землёй, и вкусные краски сменяются крылом бледной ночи. Прежде чем уйти с веранды, девчура, будто спохватившись, опять желает что-то сказать Ййру, и даже касается легонько до орчьего костлявого запястья.

– Ты нас сегодня спас, – говорит она тихонько. Умолкает, не зная, что ещё сказать при таком случае, но храброго взгляда не отводит. Под тяжеловатым шагом бугайчика коротко пропели доски – Кнабер, опять украсившись хмурой чёрточкой меж бровей, пробирается мимо, в дом, позабыв на перильце кружку из-под бурды.

– В голове не укладывается, – заключает Ришка, так и не придумав, что бы ещё сказать.

– Ничё. Уложится, – отвечает Ййр, пожав плечами. – Оно мне надо – вас штопать? Людские шкуры тонкие… А Брук сказала вас беречь, тебя и Кнабера. Сказала, вы славные.

Орк улыбается, потому что людята вроде и впрямь славные, непривычные и живые.

Сегодня Рина с Ийром решают не беспокоить на ночь глядя мисс Толстобрюшку; между основательным мытьём можно сполоснуться и так, чуть разбавив холодную воду кипятком из чайника. Сэм тоже не возражает.

Переодевшись для сна в зелёную пижаму, Рина идёт к себе в Ближнюю через кухню и на секундочку задерживается пожелать Ийру спокойной ночи.

– А ты будешь до утра себе страфилей снить, – отвечает тот. – Клык прозакладываю.

Рина нисколько не сомневается в его правоте.

Сэм пытается успокоиться и уснуть, но не так-то легко это сделать, даже несмотря на усталость. Остро хочется поговорить с кем-то, кто поймёт и поддержит; на острове, конечно, выбор один из одного – Рина. В этом она неизменно хороша. Только некое смутное и неприятное чувство мешает Сэму постучаться в дверь её комнаты – бывшего козлятника – чтобы зайти, присесть вежливо на стул или даже совсем по-дружески – на краешек кровати, и наконец-то выговориться. Потому что во всём этом диком и невероятном дне Сэм определённо снял достаточно хорошие кадры, но чёрт их разберёт – удался ли хоть один по-настоящему потрясающий? Ох уж эта дурацкая неизвестность.

Сэму даже не жаль тех пяти, потраченных на орка-подсобщика, и чистых плёнок ещё много – но будет ли ещё действительно хороший случай? Показать страфилей – задача куда более сложная, чем показать хоть тех же сирен. Ни на одной виденной доныне унылой фотографии этих существ, ни даже на киноплёнке Сэм не видел, какие они на самом деле, пока не довелось сегодня посмотреть вживую.

Безобразно прекрасные, по самой грани. Жуткое искажение птичьих и человеческих черт, завораживающая волшебная красота, и всё это вместе, разом.

И тут ещё эта проклятая неизвестность – что же удалось ему уловить на плёнку? – растягивается на неопределенный срок.

Рина обязательно поймёт.

Рина поддержит и успокоит – тепло, спокойно и рассудительно, как не удавалось ни одной девушке, да и вообще, наверное, никому.

Странно и тяжело чувствовать, как Рина сейчас нужна. Полдня она там печатала на этом антиквариате, и конечно, невежливо было бы её отрывать от этого занятия. Странно вдвойне – понимать, что Рина, привычная Рина, такой надёжный друг – настолько нужна, находится в соседней комнате и при этом вроде как недоступна. Конечно, Сэм на неё не в обиде, очень глупо было бы обижаться на то, что у Рины есть и свои дела. И всё-таки что-то не даёт ему постучаться теперь.

И ещё подсобщик, с которым Рина, по-видимому, как-то успела здорово спеться. Не то чтоб он сам по себе плох, вовсе нет. Но ведь он даже не человек. И ещё Сэму постоянно кажется, будто неграмотный орк над ним издевается и вообще держит за придурка, а достойно ответить и поставить подсобщика на место Сэм отчего-то не может. Просто не может – и всё. В этом месте, по-честному, нащупывается даже не страх (позорный, но всё же простительный), а нечто вроде неприступной скальной стены…

И Рина в этом ничуть не помогает, как будто это нормально.

Спелась.

С нелюдем.

Очень… глупо с её стороны.

В конце концов именно она здесь – законная хозяйка, а не…

При орке Сэм почему-то чувствует себя глупее, слабее и мельче.

Это изматывает хуже, чем два полных ведра воды, пешком, в горку.

Даже от искренних извинений бледноглазый отмахнулся, а ведь извинения Сэму даются так болезненно и тяжело.

– Спокойной ночи, Сэм! – голос Рины из-за стены.

– Спокойной ночи, – отзывается Сэм.

Болят уставшие руки и ноги.

И ухо, кстати, тоже до сих пор побаливает.

* Я думал, нынче обойдусь без примечаний, вроде всё просто, ничего хитровывернутого.

Но не тут-то было!

Мудрая женщина моя мама как профессиональная фармацевтка с – не побоюсь этого слова – первоклассным провизорским образованием живо вспомнила хитрую и коварную лекарственную траву, рекомую кассией.

Но тут у нас это не она.

Тут у нас имеется в виду пряность, получаемая и в нашем мире из коры древа под названием «коричник китайский». Есть типа коричник цейлонский, который по латыни verum, сиречь «истинный», и вот с его коры фигачат типа «Настоящую Корицу». Только он не так широко распространён и до фига дорогой. А есть коричник «китайский ширпотреб», с которого делают пряность кассию для нужд народной кулинарии.

И в любом мире тоже бывают люди затейливые, с тонким вкусом, которым только Настоящую Правильную Истинную Корицу подавай, а не китайский дешёвый аналог (хотя он ни разу не плохой, а просто гораздо более распространённый, да и более духовит). А вот ту кассию, которая целебная трава, я вам так спроста не советую совать ни в булки, ни в какао. Потому что она походу слабительная. Ну вот, с этим разобрались, а то мало ли учёные лекарские люди читать будут и удивятся.