Земля и небо

Вступление

Человек одинок в космосе. Вселенная, Галактики, Млечный путь, Солнечная система — все это равнодушно несется сквозь черную пустоту пространства, вращаясь по своим законам и не обращая внимания на кучу букашек, по какому-то космическому недоразумению (воля Божия, не иначе) выживших в своей уютной колыбельке.

Издавна человек чувствовал холод космоса. Первобытные люди, поднимая взор к ночному небу, встречали колючий взгляд тысяч звезд и воистину вселенское одиночество маленьких огоньков в темной бездне заставляло поколения homo опускать глаза. Оно же, это одиночество, заставляло теснее сжиматься возле костров и, чувствуя плечо соплеменника рядом, быть счастливым хотя бы тем, что не одному тебе указывают путь звездные скопления.

На Земле текла жизнь, живое сражалось с неживым, менялись эпохи, менялась самое жизнь, оттесняемая то ледяным панцирем, то сдвигами континентов. Чудовищный пласт времени отделял цивилизации средиземноморского побережья от эпохи первобытного человека… И все это были секунды по меркам гигантских шаров — звезд и планет, живущих по своим законам, которые человек только-только начал постигать. Другие здесь были мерки в этом царстве вечного безмолвия, по-другому текло время… Да и что оно, это время?..

Так, выдумка человечья.

Человек тянулся в небо.

И в этом своём стремлении его вновь ждало одиночество: некому было подсказать великому Леонардо эскизы и описание геликоптера, парашюта и орнитоптера, братьям Монгольфье форму их монгольфьеров, учить летать Петра Нестерова и Валерия Чкалова. Все, кто прокладывал дорогу в небо опирались только на собственный ум, природную смекалку, да скудный опыт тех, кто шёл первым. И это был прорыв! Только 17 декабря 1903 года братья Райт совершили первую неуверенную попытку оторваться от земли на самолёте, а через каких-то десять лет Пётр Нестеров заложил основы пилотажа, а ещё через год, с началом Первой мировой войны, реальностью стали воздушные бои между самолётами сражающихся сторон. В 40-х годах ХХ столетия начались битвы воздушных армад…

А потом человек вышел в космос. И снова один, снова без подсказок извне поколения homo стали прокладывать дорогу к звёздам. Труды сотен людей привели Гагарина на орбиту, а троих американцев на Луну и это было только начало: были «Хаббл» и «Мир», МКС и «Клипер» и наконец лунные поселения и космический завод в точке Лагранжа, но в целой Вселенной не нашлось никого, кто хоть заинтересовался усилиями кучки отважных.

Не было эйвов на Япете, не заглядывали на Землю Странники, даже те пять или десять процентов сигналов на радарах, которые действительно являлись неопознанными летающими объектами, а не сбоями сложнейшей техники или досужей выдумкой скучающих операторов, были досадной случайностью и не более. Человечество со всеми его достижениями и неудачами ничем не могло заинтересовать Старшие расы — древние и мудрые не хотели мешать людям на пути к звёздам.

Промышленное освоение околоземного пространства началось, как и история авиации, с увеселительных полётов. Сначала государственная корпорация «Небо» выстроила на орбите гостиничный комплекс, где за немалую плату могли жить три или четыре космических туриста. В комплекте орбитальной гостиницы был небольшой челнок — младший брат «Клипера» — для прогулочных полетов в космосе. Поначалу дела шли ни шатко ни валко — мало кто был способен выложить немалую сумму за пребывание на орбите, но со временем, когда у корпорации появилась возможность катать туристов к Луне, а затем и устраивать экскурсии по лунной поверхности, «Небо» стала получать устойчивую прибыль, позволившую привлечь акционеров и начать серьёзное космическое строительство.

Впрочем, первым объектом космостроя был опять же развлекательный комплекс на Луне, в уже знакомом читателю кратере Плиний. Первый лунный отель — категорию четыре звезды (Cat A) присуждала международная группа экспертов, привезённых на Луну специально, телевизионная и интернет-трансляция церемонии шла на весь мир — целиком вырубили в породе, и только через пару десятков лет накрыли куполом и дали громкое имя Гагарин. Здесь постояльцев развлекали пешими прогулками по поверхности и лунным сафари на открытых луноходах, а потом глайдерах; в условиях слабого тяготения спутника очень интересные эффекты давали некоторые медицинские процедуры и лунный госпиталь стал впоследствии главным лечебным учреждением Солнечной системы.

Интерес к необычному курорту позволил корпорации наладить регулярное сообщение Земля-Луна, а затем начать строительство уже совсем серьёзных объектов, отвлекая силы и средства для фундаментальных и прикладных исследований Приземелья. Заброшенный было орбитальный отель превратили в космическую лабораторию, в точке Лагранжа (L1) построили экспериментальный космический завод, со временем разросшийся в громадный орбитальный комбинат, который можно было наблюдать и с Земли, и с Луны. С этой игрушкой пришлось долго возиться, отстраивая производственные цепочки, налаживая маркетинговую политику, но после долгих лет проб и ошибок, комбинат заработал, производя сначала сверхчистые материалы для земной промышленности, а затем высокоточные приборы и особо прочные детали некоторых машин.

Развитию этого производства предшествовала серия экспедиций к внутренним планетам системы — Венере, а потом и Меркурию — с целью разведки полезных ископаемых. Но добыча на грунте планет, особенно таких, как Венера, где кроме подъема большого груза на орбиту приходилось обеспечивать защиту персонала от крайне неблагоприятных условий внешней среды, была сразу же признана нерентабельной и те экспедиции дали большой научный материал — и не более. С большим трудом корпорации «Небо» удалось выстроить — частью на Земле, частью на лунной верфи, впоследствии купленной американцами, — космический горнопроходческий комплекс и отправить его в Пояс Астероидов, на разработку ряда крупных астероидов, признанных перспективными для добычи материалов.

Ну а там и до Марса было рукой подать.

Бог войны… разочаровал. Красная унылая поверхность, постоянная пыль в том, что здесь сходило за атмосферу, лютый холод, отсутствие всяких условий для жизни — делать здесь человеку было ровным счетом нечего. Обнаруженные запасы воды надо было растопить, приложив огромное количество энергии — кто-то посчитал ради интереса… цифра чудовищная… Планета была слишком большая, чтобы добывать разведанные ископаемые с грунта и поднимать их на орбиту; слишком маленькая, чтобы удержать пригодную для жизни атмосферу и все проекты по освоению Марса оставили на будущее, по-хозяйски застолбив участки полакомее под будущее строительство, если потомкам, паче чаяния, придётся осваивать это царство красного безмолвия.

Впрочем, в экваториальной части планеты заложили посёлок Марс-1, Марспорт, в котором постоянно жили несколько сотен учёных из разных стран, регулярно наведывались экспедиции адептов новой науки — космоархеологии, финансируемые ведущими телеканалами и интернет-изданиями… жизнь текла потихоньку.

Потом был «Большой рывок». Пояс Астероидов выработали весь, подчистую, возросшие потребности Земли, избалованной космическими стандартами качества продукции, прежними силами удовлетворить было невозможно, и «Небо» вступила в альянс со спешно созданной американской космической корпорацией «Спейс Индастри» с целью отправить большую экспедицию уже к лунам газовых гигантов. Сложность здесь была в том, что Юпитер к этому времени вышел из великого противостояния и следующее ожидалось лет через сорок — аж в следующем, XXIII веке. Это означало дополнительные расходы топлива, большую длительность пути, но ждать никто не собирался: ведь кроме чисто экономических выгод освоение космоса приносило моральное удовлетворение для нации покорителей космоса.

«Русские есть нация космическая» — такая национальная идея двигала народом России в то время и наступательный порыв не ослаб и сейчас.

Экспедиция к Юпитеру была действительно грандиозна и походила больше на Великое переселение народов, чем на научно-исследовательскую миссию. Два тяговых блока — полноценных космических корабля с термоядерными двигательными установками — тащили исполинских размеров сооружение, которое можно описать только как чудовищно разросшийся коралловый полип — горнопроходческий модуль, способный «переварить» средних размеров метеорит. Вокруг, на достаточно безопасном расстоянии, двигались десять столь же причудливых форм космических кораблей поменьше, доверху набитых учёными и научным оборудованием, снаряженные Россией, Объединенной Европой и Соединёнными Штатами. Без преувеличения можно сказать, что в этой экспедиции собрался цвет науки старушки-Земли. Такие люди во все времена были на вес золота и подобные эксперименты, когда в одном месте собиралось суперсовременное научное оборудование и научная элита ведущих космических держав, шаг за шагом приближали человечество к его главной цели — звёздам.

За несколько весьма напряжённых лет экспедиция достигла орбиты Юпитера, развернула горнопроходческую технику и с 2180 году началась история освоения человеком Дальнего Внеземелья. К настоящему моменту в районах Юпитера и Сатурна было развёрнуто пять универсальных горнопроходческих комплексов, способных перерабатывать любую породу и полтора десятка научных станций с центром на Ганимеде. Маршруты космических кораблей в Солнечной системе прокладывались исходя из расположения промышленных районов: обрабатывающих комплексов в Приземелье и у внутренних планет, где главным плюсом было наличие дармового источника энергии — Солнца, и горно-обогатительных комбинатов в Дальнем Внеземелье. Красной линией по всем маршрутам проходили грузы для научно-исследовательских лабораторий в районе Марса.

В общем, операторам технических центров «Земля-Первый», «Луна-Орбитальный», «Меркурий-2» и «Красный-3» работы хватало. Хватало её и в Дальнем Внеземелье, пусть даже интенсивность движения в этом районе Солнечной системы была не так велика. Ну а в системе Земля-Луна орбитальные самолёты, транспортные платформы и юркие частные яхты роились что твои пчёлы вокруг улья — только успевай поворачиваться, и вот, 7 декабря 2203 года, один такой орбитальный самолёт авиакомпании Люфтганза, рейс Луна (Гагарин) — Земля (Гамбург), прибыл в международный аэропорт древнего германского города.

Джозефа до сих пор не оставлял ядовито-железистый привкус последних порций воздуха скафандра, которые позволили ему кое-как дотянуть до входа в Гагарин. В отличие от прошлого своего посещения лунного города, когда золотая кредитная карточка позволяла Джозефу чувствовать себя хозяином жизни, в этот раз каждый шаг жёг ему пятки. Стараясь выглядеть невозмутимо и спокойно, он активировал ту же карточку в первом банкомате, а потом силы у него кончились, многодневный стресс дал о себе знать и он, не глядя по сторонам, со всех ног бросился к космодрому Гагарина. Рейс на Гамбург был первым в списке, но и его пришлось ждать почти три часа, пока закончились рутинные процедуры подготовки орбитального самолёта, проверки пассажиров, багажа и нервы Джозефа.

Но всё в конце концов образовалось. Джозеф позволил себе вздох облегчения, когда последний пассажир орбитального самолёта занял своё место и из ангара космопорта откачали воздух, готовясь к старту. Затем стартовый луч подхватил машину словно пёрышко, вынес за пределы ангара — на Земле такие фокусы до сих пор не получались, уж слишком большой расход энергии на старт одной единицы, а здесь пожалуйста: установка электромагнитного излучения поднимала орбитальный самолёт при старте почти на сотню метров над поверхностью — пилоты включили двигатели и Джозефа охватило предвкушение приближающейся свободы.

Дайте, ну дайте только ему свободно приземлиться и никакая АНБ его не найдёт, уж места он знает, деньги на чёрный день отложены… живи не хочу.

Восемь часов дороги тянулись будто восемь столетий. Джозеф извертелся в кресле-ложементе: ни еда, ни фильмы да музыка, ни трансляции его любимого бейсбола не могли разогнать его беспокойства. Свобода, чёрт побери, свобода!..

Он же мёртвый теперь для всего разведывательного сообщества Соединённых Штатов и даже для этой скотины Малколма. Жалеть не будут — ну и ладно, он сумеет устроить свою жизнь. Блин, жениться, что ли?..

При одной мыли о том, что кончилась его прежняя жизнь и началась новая, сердце начинало биться в груди так, что медицинские датчики на комбинезоне начинали тревожно мигать. Ещё на орбите Луны это заметили и красивая белокурая стюардесса предложила Джозефу успокоительное, на что тот ответил согласием — знал, что не поможет, но уж больно ладно сидел полётный комбинезон с эмблемами Люфтганзы на этой киске.

Но долго ли коротко, а дорога к Земле подошла к концу. Матушка-Земля превратилась сначала из большого шарика в зените в громадный бело-зелёно-голубой диск, потом полностью закрыла собой иллюминаторы и через час-другой орбитальный самолёт, повинуясь командам операторов Земли-Первой, грациозно скользнул к земной поверхности. Очередной рейс Луна (Гагарин) — Земля (Гамбург) прошёл без сучка и задоринки, что пассажиры самолёта отметили бурными аплодисментами при посадке, предназначенными и экипажу самолёта и самим себе. Джозеф не хлопал.

Выйдя из автобуса, отвозившего пассажиров в терминал аэропорта Гамбург, он прошёл таможенный досмотр — растопырил пустые руки и под недоуменным взглядом таможенника пожалел, что впопыхах не купил сумку и каких-нибудь сувениров, что ли. Прошёл обязательный для всех прибывших на Землю медосмотр, здесь же отказался от реабилитационных процедур и только что не выскочил в главный зал терминала Гамбург-Фульсбюттель, спеша затеряться в толпе.

После почти недельного пребывания в космосе идти по Старушке-Земле с её силой тяжести было трудно, трудно было вдыхать воздух, не подаваемый в лёгкие через дыхательную систему скафандра, от непривычных физических усилий мучила одышка… Но это был запах свободы!

Джозеф шёл к выходу из аэропорта. В Гамбурге он не был, хотя кое-что читал про него: аэропорт находится почти в центре города, который делится на Старую и Новую части, в Старой находятся всякие там памятники архитектуры, в Новой делают бизнес и шопинг. Самое главное, что знал Джозеф — город был достаточно большим, чтобы без проблем затеряться среди множества людей и получить шанс на новую жизнь. Шанс призрачный, другого такого не будет, но стоит только выбраться из ворот терминала…

Сердце готово выскочить из груди. Свобода для Джозефа пахла резковатым привкусом вентилируемого воздуха, разбавленного цветочным ароматом духов идущей перед ним женщины, в ушах стоял шелест тысяч ног по мраморному полу терминала, гул тысяч голосов, перекрываемых голосами из множества динамиков, что-то бормочущих на множестве языков… глаза резал яркий свет ламп дневного света под потолком.

А сердце уже не билось — словно кузнечный пресс ухало в груди, отдаваясь звоном в ушах…

Свобода…

Стеклянные двери разъехались в разные стороны, пропуская идущую перед Джозефом женщину: точёная фигурка, утянутая красным кожаным жакетом, чёрная юбка-макси, чуть-чуть не достающая до чёрных же туфелек на высоком каблуке, кокетливо заломленная шляпка на аккуратной причёске… чёрт, уж полгода баб не видел!.. и в лицо, обрывая все мысли, пахнуло морозной свежестью. Сыпал снежок, сверкая в свете зажженных по вечернему времени фонарей, тут же превращаясь в грязную кашицу под колёсами машин, постоянно подъезжавших и отъезжавших от входа в аэропорт. Джозеф проводил взглядом красотку, и скользнул взглядом по стоящим у тротуара машинам, выбирая такси.

Сердце прыгнуло вверх-вниз и замерло… Свобода кончилась.

Чуть левее главного выхода возле большой чёрной машины стоял Малколм и спокойно и серьёзно смотрел на Джозефа.

Джозеф вздохнул. Посмотрел в сторону. Приглянувшаяся ему красотка садилась в такси и водитель суетливо заталкивал её невеликую кладь в багажник. С другой стороны Малколм всё так же серьезно смотрел на него и спокойствие его взгляда могло обмануть кого угодно, только не Джозефа. Этот субтильный на вид белый в любую секунду готов был сорваться с места как большой сильный зверь, лев во главе прайда, с которым охотники стараются не связываться даже будучи вооружены до зубов. Джозеф вооружён не был. Поэтому он ещё раз глубоко вздохнул, молча обошёл Малколма и сел на заднее сиденье «Мерседеса».

Глава 1

Второй весенний месяц называется апрелем не случайно: по народному поверью, в апреле земля преет. «Март пивом, а апрель водою славится», — в апреле снег тает уже неостановимо, как неостановим приход настоящей весны, с теплом, свежей зеленью. Раньше на Руси этот месяц назывался «пролетником», так как предвещал скорый приход лета; у поляков он носил название «кветень»; чехи и словаки именовали апрель «дубень». В Древней Руси он был вторым месяцем; позже, до 1700 года, он считался восьмым, а после реформы Петра I стал четвертым по счету.

Погода за тридцать дней, отпущенных апрелю-пролетнику, меняется от ясно-солнечной до тоскливо-дождливой. Может выпасть снег и ударить морозец, превращая для автолюбителей каждый день в Праздник жестянщика. Начинается апрель с Благовещенья, а во второй половине месяца заканчивается Великий пост и начинаются другие праздники — почти все связанные с проводами зимы и встречей короткого но ласкового северного лета.

А в космосе…

Согревающие душу предвкушением лета слова «двадцать восьмое апреля» превращаются в скупые цифры 28.04.2204. Здесь всё иначе, всё иначе, чем на Земле — что весной, что летом здесь вечный холод и тишина. Первое время глаз радуют блёстки звёзд, щедро рассыпанные в тёмной бездне, но потом эта картина приедается, приедаются виды планет и солнечной короны, даже Юпитер с Сатурном, окружённые хороводом спутников, становятся лишь докучливыми пятнами на экранах слежения и в иллюминаторах космических кораблей. Хочется видеть родную планету и не любой уголок Земли, а именно тот, где прошло твоё детство и юность.

Они, впрочем, пробыли в космосе не слишком долго чтобы соскучиться по родным осинам, поэтому многое… да пожалуй всё здесь было внове. Собравшийся на борту грузопассажирского малотоннажного транспорта «Арго» контингент — сплошь учёные да шахтёры, немногим этим же учёным уступавшие — располагали ко всяческим проявлениям любопытства и немедленному удовлетворению оного. Где ещё из первых рук узнаешь о жизни возле газовых гигантов и о них самих…

Лихтер обложили плотно: экипаж полностью заменили пилотами из эскадрильи «Георгия Победоносца», бойцы группы Евлашина расселись среди пассажиров каждый с придуманной легендой, согласно которой все они являлись молодыми специалистами, высокого вакуума не нюхавшими, — что обеспечило им порцию добродушных насмешек на всё время полёта от Земли до Ганимеда. Миссию «Арго» выполнял архиважную: на борту лихтера находилась смена научным сотрудникам и шахтёрам, работавшим на спутниках Юпитера, груз медикаментов, продовольствия, растения и саженцы для оранжерей — всё необходимое для жизни на чудовищном расстоянии от Земли. Лететь предстояло почти два месяца, разгон при этом проходил в режиме пульсирующей тяги, когда за несколько приёмов ускорение кораблика повышалась до трёх-четырёх «же» командой буксиров-туеров и шёл до самого пункта назначения, кроме гравитационного манёвра возле Марса, когда лихтер, отключив двигатели, отдастся на волю тяготения бога войны. При этом «Красный-3» должен был забрать из трюма часть груза, нескольких пассажиров — этакий акробатический кульбит, когда к космическому кораблю на полной скорости пристыкуется орбитальный буксир, заберёт всё, что положено и отвалит в расчётной точке, придав дополнительное ускорение лихтеру.

Евлашина назначили помощником экзоператора. При посадке и погрузке на орбите ему досталось больше всех — командир, что вы хотели — пришлось полазить и внутри и снаружи корабля устанавливая пластиковые грузовые контейнеры в захваты, сверяя с техниками центровку грузового отделения. Зато по ходу движения он оказался более свободным, чем остальные бойцы группы, поскольку должен был только контролировать состояние вверенного ему объекта, да с беспокойством ждать прибытия лихтера к Марсу. Уж там ему побездельничать не дадут…

Всё время полёта перегрузка давила на тело, но самое плохое — четыре «же» ускорения давили на психику. Первые два дня такое состояние воспринималась просто тяжестью, от которой никуда не деться… терпимо. Третий, четвёртый… дальше, в зависимости от устойчивости нервной системы, на пятый или на седьмой день у любого космонавта возникало ощущение, что это состояние надо прекратить любой ценой — остановить корабль, ну или хотя бы выключить тяговый режим, выпрыгнуть в открытый космос… что угодно, но только снять с плеч почти три собственных веса. Лекарство одно: юмор. Поддержка коллектива, хорошие воспоминания… никого нельзя в таком состоянии оставлять в одиночестве, наедине с невесёлыми мыслями и на предполётной комиссии львиная доля времени у космена уходит на психолога, вместе с которым он пишет сочинение на тему «Как я провёл этим летом».

И команда и пассажиры сплошь были профессиональные космонавты, все друг друга давно знали и даже лежа в противоперегрузочных креслах-ложементах, придавленные тяжестью перегрузки, они травили байки, рассказывали случаи из своей богатой биографии, ухаживали за девушками. Среди пассажиров было одиннадцать девчат — все как одна молодые, задорные, у каждой учёная степень; Руслан с Костей отвоевали себе два ложемента перед одной красоткой и наперебой ухаживали за дамой, что в лежачем положении смотрелось довольно комично.

…До контакта оставалось меньше суток. Космические аппараты последнего поколения вполне были способны достичь Марса за неделю и Юпитера за месяц, но перегрузки, сопровождавшие такой полёт, неминуемо разрушили бы организм человека, самой ненадёжной части космического корабля и одновременно связующего звена всей концепции освоения Дальнего Внеземелья. Поэтому максимальная перегрузка при полёте для гражданского Космофлота была определена в три единицы, а для военных никто никаких норм устанавливать не стал, им все эти нормы заменяла присяга. Впрочем, как уже было отмечено, в район газовых гигантов и обратно перевозили совершенно определённый контингент пассажиров — праздным зевакам на орбите Юпитера и Сатурна делать было пока нечего.

Прогулочные корабли ходили в пределах системы Земля-Луна, регулярно выбираясь к Солнцу, дабы почтенная публика могла полюбоваться видами светила. В отличие от невзрачных транспортов эти сооружения имели самые фантастические очертания: громадные солнечные паруса, аляповато раскрашенный корпус с громадными иллюминаторами. Это были даже не космические корабли, а самые натуральные отели, двигались они по системе с ускорением не более полутора единиц, изнутри оснащены были так, чтобы удовлетворить самый изысканный вкус… таких аппаратов всего было пять и один из них, самый-самый, принадлежал халифу Каира.

По корабельному времени наступила ночь.

…Отец Кирилла всю жизнь проработал геодезистом. Человек весёлый и бесшабашный, несмотря на свою мирную профессию, был из тех, о ком говорят «шебутной» — в молодости был заводилой всех драк и гулянок в родном ПТУ, а после службы в армии (на губе сидел пару раз, между прочим) в Новочеркасском ЮРГТУ, где выучился по специальности. Лёгкий на подъем, папа не мог долго сидеть на одном месте и даже высшее образование получал за тридевять земель от родного города, в Новочеркасске, где познакомился с мамой.

Мама в юности была очень красива той особенной, спокойной красотой, что отличает уроженок благодатных областей Дона от красавиц прочих краёв Отчизны. Высокая и стройная, выше папы, который сам о себе говорил, что мал да удал: «Черно-окая казачка, — иногда в хорошем настроении любил петь отец, — подкова-ала мне коня» — «Да ну тебя», — притворно сердилась мама и весь её гнев, если был такой, тут же проходил. Они поступили в институт вместе, но внимание друг на друга обратили не сразу: отец был заводилой всех шумных студенческих вечеринок, которые мама обходила стороной, выходные проводя у родителей в родной станице Заплавской. На четвёртом курсе, рассказывали Кириллу, случился какой-то концерт самодеятельности, где его родителям пришлось тесно общаться, готовя номер для выступления… Деду и бабушке отец поначалу не понравился. Дед чуть было не перетянул будущего зятя нагайкой, когда тот сказал, что Алёна поедет с ним работать в Сибирь и ворчал всякий раз, когда Евлашины приезжали всем семейством погостить в станицу сначала из далёкого Новосибирска, потом из Читы, а потом, страшно сказать, с самого Магадана.

Прибавление в семье появилось ещё на пятом курсе института и в Новосибирск Евлашины привезли старшего — Сергея. В Чите родилась средняя дочь Анюта, а стылый Магадан младший Кирилл помнил очень плохо. Семейные скитания закончились, когда ему было пять, Евлашины осели в родной для отца Рязани и теперь если куда и выезжали, то только отдыхать к морю, за границу или в родную для матери Заплавскую. В Рязани закончил институт старший брат и по примеру отца уехал в далёкий Петропавловск-Камчатский, сестра, недоучившись в вузе, вышла замуж и жила со своим шумным семейством подле Новомичуринска, а Кириллу выпало стать военным.

Школьные годы пролетели незаметно. Кирилл, как уже было сказано, не помнил Дальний Восток, хотя отец с матерью часто вспоминали своё нелёгкое житьё-бытье, а уж многочисленные знакомые отца, дай только волю, часами могли вспоминать суровую красоту российского Севера. Зато хорошо помнил, как дед забирал его на лето в станицу и там всюду брал с собой: то на рыбалку, то в ночное, ходить за лошадьми, то на поле, смотреть будущий урожай и пшеничные поля, казавшиеся маленькому Кириллу бескрайними, наполняли его, несмышлёныша, безотчётным ощущением тепла и благополучия. Помнил, как в четвёртом, а может в пятом классе, схватил сразу несколько «двоек» и отец, грозно хмуря брови, пообещал, оставить его в городе а то и устроить в летний лагерь, из-за чего Кирилл ночей не спал, но исправил оценки, до того хотелось в станицу к деду.

Дед был высок, плечист, в своё время первый жених в станице, рассказывала бабушка. Годы и тяжёлый труд оставили свои следы на лице Петра Николаевича, но весёлый нрав и лихую казацкую удаль, — через которую отец Кирилла чуть было не заработал нагайкой по спине — сохранил до конца жизни, частенько говоря Кириллу: «Ох, Кириллка… отец твой шебутной, да наша кровь казачья… дадите вы нам шороху…», — но говорил это всегда с доброй улыбкой, словно предвкушая, как себя покажут внуки белу свету. Улыбался дед часто, глядя как Кирилл неловко взбирается на лошадь или тянет руки к старой шашке, висевшей у них в доме на стене — её, шашку, убрали с глаз долой, когда бабушка увидела, как лихо Кирилл с пацанами рубит кустарник возле забора. Так и запомнил Кирилл эту ласковую морщинистую улыбку, да взгляд из-под кустистых бровей… дед умер вслед за бабушкой, когда он только поступил в училище и приехать на похороны его не отпустили. А в старом доме жила теперь старшая сестра мамы с двоюродными сёстрами, но с ними уже было не так интересно да и в старших классах возросла нагрузка, Кирилл опять начал отставать по математике… будь она неладна… и в станице с тех пор был только один раз с мамой. Отец свояченицу недолюбливал, не нравился её муж, регулярно ночевавший в полицейском участке Новочека, поэтому старался бывать там реже.

Кирилл учился, занимался спортом, бегал с пацанами по улицам Рязани, в старших классах гуляли в обнимочку с девчонками… Жизнь шла своим чередом и даже в Рязанское воздушно-десантное командное училище поступил как само разумеющееся…

Началось всё с Вовки. Рыжий Вовка сразу лез драться, как только его называли рыжим, был сам из себя крепким лобастым пацаном и так же как и Кирилл поначалу не ладил с математикой. Зато Вовка первый с их квартала пошёл в школу бокса и увлёк за собой половину двора, занимался тяжёлой атлетикой, словом был весь из себя такой спортсмен. Кирилл, в своё время изрядно поднаторевший в математике, помогал однокласснику решать несложные домашние задания-тесты, которые ему задавали полегче, Вовка в свою очередь учил его финтам в школе бокса и придерживал над красным с натуги Кириллом штангу, приговаривая:

— Давай-давай, жми… не отлынивай…

Ну и однажды Вовка предложил:

— Пойдём, с парашютом прыгнем?.. — И сразу же добавил, словно зная, что Кирилл откажется: — Что, сдрейфил?

Они все мечтали о космосе — какие там парашюты… Как раз к пятнадцатилетию Кирилла Первая экспедиция к газовым гигантам достигла цели и научные открытия одно громче другого гремели на весь мир; все мальчишки хотели стать Григорием Пановым, а девчонки Светланой Иванниковой. На телевидении место слащавых поп-звёзд снова, как в начале века, заняли космонавты и учёные всех возможных направлений науки и новости оттуда, с внешних границ Солнечной системы ждали жадно, переживая каждый миг молчания, а получив, обсуждали каждую запятую в сообщении с жаром футбольных и хоккейных фанатов вместе взятых.

— Пойдём, с парашютом прыгнем?..

И вовсе не слово «сдрейфил» заставило Кирилла ответить:

— Пойдём…

В Рязани парашютисты были не в диковинку. На все городские праздники улицы старого русского города заполнялись крепкими парнями в парадной форме, в конце мая проходили соревнования «Рязанский кремль», и этим соревнованиям было больше двухсот лет; а на день десантника, в начале августа город принадлежал только крылатой пехоте. Кирилл видел как гражданские парашютисты, спасатели МЧС и десантники прыгали на точность, приземляясь на площади Рязани, как разворачивали знамёна в небе, видел фигуры, составленные из десятков парашютистов… и всё это на него впечатления не производило, пока не попробовал сам. Старенькая «Аннушка» — «Ан-138» — совсем не походила на самолёты десанта, но небо — небо было тем же.

И небо приняло его. И он стал небом. И небом заболел.

В одиннадцатом классе Кирилл поступил на подготовительные курсы, а после окончания средней школы и курсов для него началось то, о чём курсанты говорят кратко: «Поступил — гордись, не поступил — радуйся».

Отец качал головой и повторял: «Никогда в семье военных не было», — мама чуть не заплакала, но потом, когда дедушка — тогда ещё живой и здоровый — по скайпу сказал: «Молодца, Кириллка!», — успокоилась сама и мужу сказала, что так тому, видимо, и быть. А Кирилл был занят.

Военная топография и матчасть боевых машин, охрана труда и инженерная графика, экономика отрасли и правила дорожного движения…

Математика!..

И небо: прыжки индивидуальные и в составе подразделения, подготовка к десантированию техники и личного состава, прыжки в сложных метеоусловиях. Пять лет пролетели незаметно, в трудах и заботах и перед самым дипломом, когда Кирилл уже мысленно примерял офицерские погоны, его вызвали к Начальнику училища.

— Товарищ полковник, курсант-сержант (сержант! Попробуй эти лычки заработай…) Евлашин по Вашему приказанию…

— Вольно, товарищ курсант-сержант, — полковник наш рождён был хватом… — Тобой здесь интересуются…

Рядом с Начальником в удобном кресле сидел моложавый военный с генеральскими звёздами на погонах.

— Товарищ генерал-майор хочет с тобой побеседовать.

— Здравия желаю, товарищ генерал-майор.

— Здравствуйте, Кирилл Викторович. Генерал-майор Белоусов, — представился генерал, пожимая смущенному Кириллу руку.

И учёбы стало ещё больше.

Высадка десанта с орбиты на грунт в атмосфере Земли и в отсутствии всякой атмосферы (высаживались на Луне, на обратную сторону спутника), штурм укрепрайонов с поддержкой космических войск и скрытное проникновение на объект, расположенный на грунте планеты, ниже уровня поверхности и на орбите. Чтобы выполнять все эти кунштюки, мало было просто ориентироваться в конструкции космических объектов — необходимо было знать принципы проектирования космической техники и у курсантов (Кирилл чувствовал себя вечным курсантом — некоторые его однокурсники уже в капитаны пробились, правда кое-кто посмертно) пухла голова от зубрёжки. А ко всему прочему учили пилотировать космическую технику — пришлось даже побывать на мостике «Георгия Победоносца», после чего со всех взяли подписку о неразглашении, да такую, что срока давности не имеет. Учили ориентироваться в космосе, прокладывая курс для космического корабля, подолгу держали в невесомости и при увеличенной силе тяготения, учили выдерживать ударные нагрузки. И спецподготовка: стрельба из всех видов оружия, рукопашный бой — и в невесомости, и при повышенной нагрузке, и в скафандрах, которые для группы стали второй кожей, — медицинская помощь и ещё куча всякой всячины, что могла понадобиться в космосе.

Их спецгруппа, как потом оказалось, прокладывала дорогу корпусу космической пехоты — всё, что превзошли спецназовцы, преподавали потом космопехам. Незаметно для себя Кирилл обогнал однокурсников, за четыре с половиной года поднявшись в звании аж до майора. И не надо думать, что звёздочки эти достались ему за здорово живёшь, ой не надо…

За всем этим времени на личную жизнь не оставалось совершенно. В училище было свободнее — курсантам предоставляли ежегодный отпуск, были увольнительные (очень редко, правда), так что половина однокурсников Кирилла увезли в гарнизоны жён, а кто и детей родить успел. Кирилл не чурался гулянок, были и у него короткие отпускные романы, один из которых чуть не закончился женитьбой и о Наталье — Наталочка он её называл — иногда вспоминал с лёгким сожалением. Но женой офицера быть тяжело, а уж женой офицера спецназа…

Кирилл лежал в ложементе, смотрел на звёзды в иллюминаторе, а из головы не шла их встреча на рязанском вокзале в тот пасмурный весенний день.

…Он попросил два дня на устройство личных дел. Последние три месяца их нещадно гоняли спецы из группы антитеррора — после событий на Луне Белоусов дал указание сделать упор на подготовке к противодействию террористам и тут им в который раз пришлось солоно. Пришлось даже учиться узнавать в лицо некоторых известных китайских мафиози, что для человека, выросшего в иной культуре требовало известного навыка. Этот навык бойцам в конце концов привили.

Генерал-майор изредка появлялся, наблюдал за тренировками подчинённых, давал кое-какие наставления и курсантам и преподавателям, но крупный с ним разговор состоялся буквально дня три или уже четыре назад.

Белоусов снова собрал их в красном уголке, где вся спецгруппа — более тридцати человек, две команды, майора Евлашина и капитана Амосова, — разместилась кое-как.

— Здравствуйте, товарищи, — в обычной своей манере поздоровался генерал и, дождавшись нестройного «Здравь желаем», продолжил: — Учёба ваша движется, я смотрю, а, Сергей?

Сергей Амосов, выпускник Новосибирского ВВКУ, получивший вторую группу под командование совсем недавно, не по-уставному пожал плечами; много он разговаривать не любил, как настоящий сибиряк слову предпочитая дело.

— Ну вот и ладно. Наставники вас хвалят, — скупо улыбнулся Сергей Васильевич, — начальство довольно, но пора заканчивать тренировочки и приступать к настоящему делу.

Никто не проронил ни слова, все слушали, стараясь не пропустить ни звука:

— Наши эксперты уверены — и агентурные данные это подтверждают — что акции, подобные прошлогоднему выступлению, последуют снова. Нет у нас в космосе организованной преступности, не доросли ещё…

Генерал кивнул в такт своим словам и продолжил:

— В общем, и без экспертов ясно, что наши оппоненты хотят добиться передела зон влияния в космосе: в Дальнем, и особенно в Ближнем Внеземелье — уж как янкесам костью в горле стоят наши базы и заводы на орбите… — Он усмехнулся. — Выдавить нас с наших позиций нелегко, но всё-таки, к сожалению, возможно — и американцы активно ведут такую работу: началось всё с промышленного шпионажа, каких-то мелких придирок к грузовой службе корпорации «Небо», ну и в итоге пришли к самому натуральному терроризму. Этот налёт, который наша группа так лихо отразила, это для них, так сказать, проба пера. Настоящий, серьёзный удар — и в этом сходятся все эксперты — будет направлен на космические трассы Дальнего Внеземелья, в этом случае ущерб для нас будет невосполним.

Белоусов включил проектор.

— По общему мнению, следующей акции ждать недолго, речь идёт о считанных днях, — на экране проектора появилась модель Солнечной системы с включённым внизу хронометражем, показывающим время Гринвича. — Вы видите маршруты основных космических трасс, здесь нет только литерных рейсов через Полюс мира, но они нам и ни к чему.

Тёмное пространство экрана, с блестящими точками планет расчертили белые линии, соединяющие собой шарики планет.

— Большинство рейсов было исключено в ходе анализа как малозначимые, — одна за другой линии-трассы исчезли с экрана, сопровождаемые комментариями генерала: — Некоторые возможные направления удара мы сумели исключить, обеспечив прикрытие кораблям, следующим по ним.

Мало-помалу пространство системы очистилось от белых линий, вернув прежнюю тьму, остались две трассы, одна из которых пульсировала красным цветом.

— Как видите, — говорил меж тем Белоусов, — остались два маршрута: один грузовой рейс с месторождений газовых гигантов в систему Земля-Луна, другой наоборот, к внешним границам системы, но этот корабль везёт кое-что подороже руды — малотоннажный лихтер «Арго» перевозит работников «Небо» на Ганимед и обратно. И вот этот рейс, по общему мнению опять же, будет объектом следующего удара…

Кирилл несколько раз звонил Насте, болтали по видео. И тут, как подарок небес: два дня, целых два дня, он приехал в Рязань на поезде — и ему, как и в тот раз, пришёл срочный вызов от Белоусова с сердитым указанием «быть тотчас же»:

— Тебя назначили в команду «Арго», срочно приезжай на аэродром — поднимешься на корабль принимать дела…

Вот увольнение и кончилось. Он ей всё-таки позвонил и по большей части молчал в трубку, расходуя деньги со счёта телефона, пока Настя не спросила: «Хочешь, приеду?» И против своей воли ответил тогда: «Да, хочу…»

И она приехала, оказалось, была в городе у родственников — бывают же совпадения — и они стояли возле здания рязанского аэропорта под первым в этом году дождём и Кирилл даже не помнил, говорили они что-то, или поняли друг друга без слов:

«Ты осторожнее там…»

Он не рассказывал ничего о свое работе, это Кирилл знал точно, Настя женским чутьём угадала, что предстоит ему долгая дорога, но как далеко… не могла знать и она.

«Да, я буду… Дождёшься?»

«Да…»

«А ты не забудешь?..»

Он улыбнулся:

«Нет, ну что ты…»

«Тебе пора?»

«Да, наверное… Я вернусь».

«Я знаю».

Она улыбается. Все женщины это знают — он вернётся.

«Мне пора».

«Ни пуха…»

«К чёрту…»

И всё утонуло в гуле двигателей.

Земля и Марс вращаются вокруг Солнца с разными скоростями — Земля при движении по своей орбите всегда «догоняет» Марс. Примерно с 5 июля по 5 октября красная планета выглядит самой яркой звездой на полуночном небе, это время называется противостоянием и наступает оно раз в семнадцать месяцев. Раз в 26 лет происходит Великое противостояние (всё расписание рейсов космических кораблей строится в соответствии с ними), а к концу века, в 2287 году, ожидается максимальное сближение двух планет.

Но двадцать третье столетие только начиналось, некоторые смельчаки делали прогнозы, будто бы к концу века космическая индустрия перестанет зависеть от небесной механики, человечество же наконец шагнёт к звёздам и на Марсе будут яблони цвести. По большей части, впрочем, эти заявления впустую сотрясали воздух.

Корабли, бороздившие систему, ориентировались по звёздам, как и древние мореплаватели — они лишь сделали пару шагов навстречу холодным игрушкам в чёрном небе. Неспешно двигались грузовые составы — для них точность прибытия была важнее скорости; неслись юркие пассажирские судёнышки, спеша доставить к месту назначения людей, работающих в самых разных уголках Солнечной системы, потому что пребывание людей в космосе стоило больших денег, соответственно, время нахождения косменов в пути старались сократить всеми возможными способами. Большая скорость перемещения грузопассажирских транспортов была в их числе.

«Арго» вышел к Марсу. Точнее, подошёл к границе зоны ответственности диспетчера транспортно-технического центра «Красный-3», которая обозначена была не материальными предметами — не было тут контрольно-следовой полосы какой-нибудь — а определялась сложным набором цифр, координат положения корабля относительно опорных точек Галактики, звёзд то бишь. За неизменным сухим строгим докладом по Главному каналу связи и весёлым трёпом на Резервном канале — на что начальство смотрело сквозь пальцы до поры до времени — последовал обмен цифровыми пакетами между компьютером лихтера «Арго» и вычислительным центром «Красный-3». Курс кораблика относительно планеты, коды идентификации расшифровка гравитационного манёвра, район стыковки с курьером, расстыковка — всё закодировано в потоки цифр и переведено в кодированный сигнал, переданный с подтверждением о получении на лихтер.

От пилотов «Арго» по входу в зону, разрешённую для гравитационного маневра, требовалась особая осторожность при стыковке с курьером. Без подобных сложностей обычно старались обойти, сбрасывая в специально отведённом для этого районе контейнеры с грузами для марсиан, но на этот раз «Арго» вёз в район Красной планеты научных сотрудников Института космоархеологии, техников для ТТЦ числом двенадцать человек, поэтому указанные сложности были неизбежны.

И завертелось: автоматика вывела курьер точно в заданный район, на пульте управления дежурного оператора две точки на краю системы Марс-Фобос-Деймос начали постепенное сближение друг с другом. На тёмном блистере рубки «Арго», размеченном сине-зелёными символами цифробуквенных формуляров появилась маленькая но яркая точка, за какие-то секунды выросшая в полноразмерный туер из штатного комплекта транспортно-технического центра. Буксир заложил лихой вираж, подойдя к лихтеру настолько, что невооружённым взглядом стали видны сколы и потёртости краски на обшивке обтекателей носовой части — туером явно пользовались как орбитальным самолётом, что впрямую не запрещалось, но и разрешено не было. Что ж, на таком расстоянии от Земли люди на многие вещи смотрят проще, утилитарно смотрят, допуская свои толкования многочисленных инструкций, правил и прочая и прочая…

Корабли уравняли скорости, при этом орбитальный буксир покрылся вспышками пламени из дюз многочисленных двигателей — бесшумно, всё бесшумно, хотя внутри корабля при этих вспышках импульсах всё вибрирует и явственно слышится грохот двигателей. Туер словно затянутый в кильватерную струю старшего брата отнесло в хвостовую часть лихтера, на фоне которого маленький, шустрый орбитальный буксир-туер казался рыбой-прилипалой возле неспешной сытой рыбины, плавно перемещающейся в толще воды.

Стыковка. Сходятся параваны стыковочных узлов: не снижая скорости, корабли всё так же падают в пространстве; на это время эфир стихает, молчат оба канала — и Резервный, и Главный. Мягко сходятся стыковочные узлы и без малейшего толчка — высший пилотаж — оба корабля, большой и малый, становятся одним целым.

…Мама Эдна, что за придурки… Джозеф пропустил вперед своих нынешних подчинённых, с кислой миной на лице наблюдая, как они нестройной гурьбой — никакого понятия не то что о тактике, об элементарном порядке перемещения в бою, — ввалились в отсеки грузовика, назначенного им мишенью. Сапожники… Он чуть не сплюнул, да вовремя вспомнил, что в скафандре как-никак. И работать пора, за работу спросят, доволен ты там своими подчинёнными или нет. Других не будет.

Так с тяжёлым сердцем, сам себе обрывая воспоминания о парнях из «Браво-3-1», он наблюдал, как вверенное ему подразделение числом пятнадцать с лишком человек обшаривает отсеки лихтера, стукаясь в непривычной невесомости о стены и друг о друга, продвигаясь мало-помалу к мостику. Будь его воля, Джозеф им всем вместо современнейших импульсных винтовок раздал бы игрушки свинченные из шариков-колбасок и пусть молотят друг друга, а не бегают по космическому кораблю вооружённые до зубов. Псих этот Малколм вместе со всеми высшими чинами, кто там эдакую комедию ломать удумал…

И никого. Джозеф оставил троих у люка, ведущего в двигательный отсек, оказавшегося запертым — пусть ломают. Вряд ли у этих узкоглазых чего получится, но двигатель потом, сейчас главное — пассажиры этой колымаги. Ограбление поезда на Диком Западе бандой китаёз во главе с Нэтом Лавом, усмехнулся про себя Джозеф.

Никого. Отсек за отсеком — чисто, чисто, чисто… Джозеф подобрался, чувствуя спинным мозгом, да нет же — всем существом он почуял неладное, всей своей дублёной шкурой, которую продырявили не раз на земле, на море и в космосе вот…

Шаг за шагом его группа продвигалась по кораблю, наскоро обыскивая каждый отсек, проверяя каждый закуток, каких даже на маленьком лихтере совсем немало; везде пусто. На забрале скафандра — настоящей боевой брони, последней разработке НАСА, не то что у его подчинённых, которые уж точно — мясо пушечное… На забрале высвечивается маршрут движения группы и красные пунктирные линии всё ближе к большой кают-компании, где, разделённые переборками на несколько отсеков, сидят люди, представляющие для Джозефа совершенно определённый интерес.

Шаг, ещё шаг… Ох и теснота здесь… Чокнутые они, эти космонавты: чего ради лезть в эти консервные банки, когда на Земле жизнь так хороша. А из-за этих придурков и старине Джо приходится тащить свою многострадальную задницу чёрт знает куда…

Джозеф начал злиться. Надо было привести себя в соответствующее настроение — Джозеф любил это ощущение перед боем, когда контролируемая из последних сил ярость захлёстывает мозг, конечности начинают подрагивать от всё новых порций адреналина, поступающих в кровь и потом, стоит только начать, остановиться будет сложно: он будет сеять смерть и разрушение до тех пор, пока…

Кают-компания была пуста. Бойцы, рассыпавшись по всему невеликому помещению, недоуменно озирались по сторонам; кое-кто стал заглядывать под ложементы:

— Эй!.. А ну прекратить, вы, там!.. — Рявкнул Джозеф в микрофон. — По сторонам смотреть!

Он открыл панельку на рукаве скафандра, набрал код секретной частоты, условленной им с Малколмом для связи.

Связи не было. То есть, не было совсем — даже помех от электромагнитного поля Красной планеты со спутниками не было слышно.

Джозеф на мгновение замер, в совершеннейшей прострации глядя на маленький экранчик. Однако когда вокруг них внезапно зазвонили баззеры пожарной тревоги, включилось аварийное освещение, а потом в кают-компанию хлынули струи противопожарного реагента и даже подчинённые Джозефа сообразили, что дело нечисто, он мгновенно вскинул ствол винтовки, готовясь продать жизнь подороже. Мягко двигаясь вдоль полукруглой стены помещения, Джозеф выбирал позицию поудобнее, лихорадочно просчитывая варианты.

Пробить стену и прыгнуть в космос?.. Забаррикадироваться где-нибудь в одном из отсеков и ждать помощь?.. На китайцев он и не надеялся, с самого начала отведя им роль агнцев на заклание, какую, как оказалось, отвели и ему. Значит, помощи не будет, да, Малколм?

Ощущения обострились до предела, ствол импульсной винтовки дёргался, выискивая цель, и всё равно Джозеф пропустил начало: прямо посреди кают-компании, среди неразберихи мечущихся людей, пенных струй и завывания сирен — проморгали, дилетанты! — словно из ничего возникла фигура в боевом скафандре. Сухой треск выстрелов импульсных винтовок был еле слышен в какофонии звуков, но Джозеф намётанным взглядом отмечал каждую фазу штурма помещения, даже не успевшего стать их крепостью. Ему оставалось только ждать подходящий момент и там… Его бойцы, те что ещё оставались в живых, ошеломлённые штурмом, один за другим поднимали руки, по кают-компании, заполненной парами реагента, медленно плавали трупы тех, кто оказался недостаточно умён, чтобы сдаться в первые же минуты; в мутной атмосфере начали расплываться пятна крови из пробитых выстрелами скафандров…

У него был только один шанс в этой охоте: стать неприятным сюрпризом для загонщиков, настроившихся пострелять серых зайчишек, а столкнувшихся с матёрым волчарой, которого и не ждали здесь, и вот, выскочивший из кустов умный и сильный зверь, повергает на доли секунды в оторопь самых опытных охотников.

Джозеф взмыл из своего угла — а невесомость у нас тут, ребята! — поднявшись почти под сводчатый потолок помещения, палец непрерывно давил на гашетку, опустошая магазин винтовки; неприцельно паля во все стороны, он даже не отмечал попадания. Оттолкнулся от стенки и извернувшись в немыслимом кульбите, Джозеф нырнул в один из коридоров, ведущих… ведущих… Да не было ему разницы, куда он ведёт, тут каждый прожитый миг надо было заслужить, отвоевать, вот он и воевал.

Джозеф понёсся по изгибающемуся куда-то к центру корабля коридору, отталкиваясь от стен и поливая огнём пространство вокруг себя. Опустевший магазин вылетел из гнезда, полная обойма высветила цифры «95» на маленьком дисплее…

…Баззеры тревоги уже давно сменили тональность, надрывно предупреждая о разгерметизации корпуса многострадального лихтера, где куча людей палила в белый свет, а точнее в переборки корабля, как в копеечку. Судя по интенсивности огня, по окончанию операции корабль пойдёт на списание, подумал генерал-майор Белоусов, наблюдая за схваткой через камеры слежения на скафандрах спецназовцев. Остатки атмосферы «Арго», фонтанчиками вырывающиеся из многочисленных пробоин, заставляли лихтер хаотично рыскать по курсу, снижая скорость вместе с пристыкованным в кормовой части туером. Ещё больший бедлам творился внутри корабля — звуки боя перемещались из середины лихтера в сторону реакторного отсека и ситуация принимала опасный оборот.

— Гаврош! — Не выдержал генерал: — Майор Евлашин, обстановку!..

Орбитальный бомбардировщик, выбранный им в качестве штабной машины, висел на удалении в четверть миллиона километров от ТТЦ «Красный-3», ближе к полю боя в данный момент. Телеметрия с группой захвата была налажена идеально, заставленный мониторами штурманский отсек истребителя, переоборудованный в командный пункт, вмещал в себя генерал-майора и командира второй группы захвата — капитана Амосова, а также невообразимое количество звуков боестолкновения. В общем, динамики транслировали дыхание спецназовцев, да звуки выстрелов импульсных винтовок, но после удачного рывка Джозефа эфир словно взорвался: ругательства, стоны раненых, в экранах мониторов рябили детали обстановки грузовика, мало-помалу превращающегося в космический мусор.

— Обстановку, Гаврош!..

— Первый, я Гаврош, — Кирилл дышал тяжело, медицинские датчики его скафандра давно уже пребывали в красной зоне от запредельных нагрузок, но отрапортовал чётко: — Группа нападавших, числом до двадцати человек, нейтрализована, среди них убитые… раненые есть. Одному, судя по экипировке, старшему группы, удалось вырваться…

— Прижали мы его, — устало добавил Евлашин. — возле камбуза взяли в клещи. Есть раненые, трое тяжёлых. Пришлите команду медиков.

— Старшего по возможности взять живым, — сказал Белоусов. — Отправляю к вам санитарный бот, готовьте раненых к транспортировке.

— Есть живым, готовим раненых, — отозвался Евлашин и принялся отдавать распоряжения бойцам.

— Ну что, тёзка, — обратился Белоусов к Амосову, — зря что ли вас сюда тащили, так получается?

— Получается, — отозвался капитан.

— Ладно, подожди ещё, что-то нехорошее предчувствие у меня по поводу сегодняшней нашей операции… Уж как всё гладенько идёт, ну прямо по учебнику, фу ты, ну ты…

Он снова впился взглядом в мониторы, внимательно следя за ходом операции.

…Коридор закончился намертво задраенной переборкой. Джозеф лихорадочно огляделся, пытаясь сообразить, в какую сторону прорываться теперь — сердце прыгало, мысли превратились в сплошную сумятицу; он углядел очередное ответвление и нырнул в него, стреляя куда-то в сторону своих преследователей. Выстрелы придали ему дополнительное ускорение и он пулей вылетел по путепроводу в очередное техническое помещение… тут же попав под обстрел. Джозеф нырнул за выступающую из переборки консоль, дождался паузы в трескотне импульсных винтовок и метнулся обратно, чтобы попасть под прицел четырёх фигур в бронированных скафандрах, весьма грамотно перекрывших путепровод.

— Стоять, — голос из динамиков; равнодушный, металлический. Двое прижались к полукруглому настилу путепровода, двое на разных уровнях висят в воздухе; так, наверное, выглядела бы встреча человека с инопланетянами-агентами высокоразвитой цивилизации в какой-нибудь компьютерной стрелялке. Боевые скафандры лишь отдалённо повторяющие очертания человеческого тела, закрывающие сегментами брони жизненно важные органы, тёмные щели визиров на том месте, где у нормальных скафандров забрало гермошлема, обеспечивающего круговой обзор.

Джозеф исподлобья смотрел на прижавших его бойцов, спиной чувствуя как сзади появляются всё новые и новые фигуры, лишая его всякой надежды на…

На что?..

— Бросить оружие!..

Бросить оружие… Бросить оружие — и?.. Что ему дорого, что его держит в этой жизни, что ему останется?.. Бросить оружие — и всё закончится, жизнь закончится, потому что до этого времени у него была хоть какая-то иллюзия жизни, свобода закончится, потому что до этого была иллюзия свободы. Только бросить оружие — не будет и её. Бросить оружие — и…

Джозеф стиснул покрепче цевье винтовки и вскинул оружие, целясь в нагрудные пластины брони скафандра напротив.

…Амосов шумно выдохнул — он, оказывается, как и генерал, затаил дыхание, наблюдая за перестрелкой.

— Вот значит как, — пробормотал Белоусов, — даже и в плен не сдаются. И что? Неужто всё?

Амосов недоумённо посмотрел на него, но генерал и не ждал ответа, он ждал…

— Первый, я Гаврош, — пришёл вызов от Евлашина, — Первый, ответьте.

— Слушаю, Первый, — моментально включился Белоусов.

— Груз на борту, упакован в лучшем виде, — немного рисуясь, неторопливо доложил Евлашин. — Первый, разрешите эвакуацию с объекта — здесь растёт уровень радиации, похоже повреждена защита реактора.

— Эвакуацию разрешаю, — несколько торопливо сказал Белоусов. — Вывозите, кого сможете… кого не сможете — хрен с ними со всеми, Первый, слышишь?

«С ними» — с противником. Спецназ своих не бросает — радиация там, не радиация…

— Первый понял, — пришёл ответ, — начинаю эвакуацию.

— Ну не всё это, — пробормотал Белоусов, — не бывает всё так хорошо, не тот уровень… Серёжа, боевая готовность, собирай своих.

Амосов кивнул и по-змеиному развернулся в воздухе над ложементом, направляясь в десантное отделение. Самое главное, чему их всех — от генерала до безусого лейтенанта — научила служба в космосе — способности без лишних эмоций воспринимать самые неожиданные приказы в любой момент времени. И буквально следующие секунды подтвердили правоту генерал-майора Белоусова.

В наушниках шлема генерала раздался вызов внутренней связи:

— Товарищ генерал-майор, СОС на всех частотах, — доложил командир бомбардировщика.

— Источник? — Коротко спросил Белоусов.

— ТТЦ «Красный-3»… — в голосе командира слышалось удивление, которое Белоусов не разделил совершенно:

— Связь с «Победоносцем» мне…

— Есть связь…

— Товарищ Адмирал Флота, СОС приняли? — спросил Белоусов у появившегося на экране Адмирала — связисты дали даже видеоряд по кодированному каналу. Сейчас все их переговоры записывались и он не мог себе позволить называть старого товарища на ты, как привыкли они оба.

Адмирал кивнул, внимательно глядя на Белоусова.

— Считаю необходимым присутствие соединения Военно-космических сил в районе транспортно-технического центра «Красный-3», — не дожидаясь ответа продолжил тот.

— Я вас понял, товарищ генерал-майор. Эскадра идёт к Марсу.

— Американцев видно?

— По последним данным «Энтерпрайз» ремонтируется в передвижном доке, «Саратога» вместе со всей группировкой висит где-то в Поясе Астероидов, — Адмирал взглянул куда-то в сторону, на один из многочисленных экранов в своей каюте. — Да, движение объектов не отмечено.

— Ладно, я понял вас… Николай Фёдорович, четыре часа назад нападению подвергся космический корабль «Арго». Нападение отражено моей группой, пять… уже семь минут назад техцентр Марса передал сигнал СОС. Считаю, нападающие рассчитывают на поддержку группировки флота… численность указать не могу.

Адмирал исподлобья посмотрел на Белоусова:

— Что требуется от нас?

— Есть коды телеметрии? — спросил Белоусов.

— Это секретная информация. — Знаю. Мне они не нужны — мне нужно, чтобы ваши ребята обеспечили маленький швах на станции, когда это будет нужно.

— Швах? — Усмехнулся Адмирал: — Будет швах…

— Гаврош, я Первый, ответьте, — переключился на другой канал генерал.

— Гаврош на связи, — моментально ответил Евлашин.

— Как идёт эвакуация, — спросил Белоусов.

— Заканчиваем, груз упаковали, готовимся покинуть корабль.

— Как радиационный фон? Гаврош, мне нужна, телеметрия на лихтер.

— Первый, радиационный фон растёт, вас понял, телеметрия будет.

Коды доступа к центральному процессору «Арго» уже были у экипажа группы Белоусова — оставалось только установить устойчивый канал связи с корабликом и…

— Капитан, — позвал по внутренней связи генерал-майор, — прилепите ему взрывпакет на броню.

Утвердительного бормотания в наушниках он уже не стал слушать, полностью переключившись на группу Амосова, которая, выйдя в открытый космос, двигалась к транспортно-техническому центру, стремясь зайти со стороны планеты. Белоусов поискал цепочку фигурок в скафандрах, не нашёл и перевёл взгляд на крохотную звёздочку техцентра, которую неспешно догоняли спутники Марса, вынырнувшие из-за красного диска планеты. Кто бы там не засел, люди это были серьёзные поэтому кроме визуального наблюдения пространства вокруг ТТЦ без сомнения должны были организовать прослушивание радиосвязи на основных частотах и мониторинг каналов Меганета.

Но тут их, серьёзных парней, ждал изрядный сюрприз: эфир был заполнен переговорами на всех каналах. Ради предполагаемой спецоперации необходимо было остановить всё движение в районе ответственности ТТЦ «Красный-3», и здесь, используя станцию на Фобосе в качестве ретранслятора, во всю старались операторы флотилии «Георгия Победоносца». Группа Амосова падала к техцентру в полном радиомолчании, зато Евлашин, Гаврош, повинуясь заранее установленному на такие случаи сигналу, старался на весь эфир, выспрашивая у начальства спасательный бот и команду медиков и Бог знает что ещё. Ко всем переговорам добавился недовольный девичий голосок дежурной Марспорта, запросившей старт орбитальному самолёту, а после отказа, грубо нарушив все регламенты переговоров, Марспорт начал скандалить и обещать всяческие кары на головы виновным.

Так прошло несколько часов. Всё пространство вокруг Марса было заполнено космическими кораблями, ведшими активный радиообмен, но движение продолжал только один из них — многострадальный лихтер «Арго», понемногу сближающийся с ТТЦ «Красный-3». Белоусов ждал: после сигнала СОС техцентр не подавал никаких признаков жизни и это могло означать всё что угодно. Целью действий генерала, меж тем, было заставить агрессора выйти на связь, ведь о предполагаемом противнике не было неизвестно ничего, включая само существование угрозы для ТТЦ и судоходства в данном районе Солнечной системы вообще.

Но был же СОС!..

Белоусов дождался максимального сближения лихтера с орбитальной станцией и дал команду на подрыв взрывпакета, укрепленного на броне лихтера заранее.

Издалека, с той точки пространства, из которой вёл наблюдение экипаж бомбардировщика, служившего командным пунктом генерал-майору, вспыхнувшая звёздочка взрыва реактора лихтера «Арго» почти слилась на красном фоне планеты с тёмным пятном транспортно-технического центра.

— Что-нибудь видно? — поинтересовался Сергей Васильевич по внутренней связи.

— Никак нет, товарищ генерал-майор, — ответили пилоты, — взрыв видели и всё… сидим, зайчиков ловим.

— Зайчиков… — машинально повторил Белоусов, рассматривая на своём мониторе переданную телескопами машины панораму. — Сигнал не проморгайте, ребятки… связь с техцентром есть?

— Молчат, тишина по всем каналам, — по всем каналам как раз тишины и не было, не зря старался генерал, но Белоусов всё понял. Кто бы ни осуществил захват техцентра, разговаривать он не желал ни с кем.

Хронометраж в углу монитора бесстрастно отсчитывал минуты и это было плохо — подрыв лихтера отвлёк внимание нынешних обитателей ТТЦ, не мог не отвлечь, и, если группа капитана Амосова протянет ещё какое-то время, эффект взрыва будет сведён на нет.

— Есть сигнал, — по внутренней связи.

— Передайте на «Победоносец» — пусть начинают, — тихо сказал Белоусов в микрофон, затем громче: — К техцентру — полный ход, Гаврошу — боевую готовность, штурмуем объект.

Здесь генералу пришлось принять непростое решение: на объекте было полно гражданских специалистов и любое движение его бойцов могло спровоцировать противника на расстрел заложников — а в том, что они были Белоусов не сомневался. С другой стороны, район Марса был невероятно важен в стратегическом отношении и миндальничать здесь не следовало. Так что оставалось только надеяться на волю Всевышнего да на мастерство «орёликов». В эфир на всех частотах пошло сообщение, тревожным эхом отозвавшееся по системе: «ВНИМАНИЕ ВСЕМ! В РАЙОНЕ ПЛАНЕТЫ МАРС ПРОВОДИТСЯ СПЕЦОПЕРАЦИЯ. НА ВСЁ ВРЕМЯ ОПЕРАЦИИ ОБЪЯВЛЯЕТСЯ ЗАПРЕТ НА ДВИЖЕНИЕ ВСЕХ ВИДОВ ТРАНСПОРТНЫХ СРЕДСТВ; СТАРТЫ КОСМИЧЕСКИХ КОРАБЛЕЙ С ПОВЕРХНОСТИ ПЛАНЕТЫ И ПОСАДКА НА ПЛАНЕТЫ СИСТЕМЫ МАРС; ЗАПРЕЩАЕТСЯ РАДИООБМЕН ЛЮБОЙ ИНФОРМАЦИЕЙ. НАРУШИТЕЛИ ЗАПРЕТА ПОДЛЕЖАТ УНИЧТОЖЕНИЮ КАК ПОСОБНИКИ ПРОТИВНИКА».

В отличие от ТТЦ «Земля-1», вращавшейся по гелиоцентрической орбите, плоскость орбиты ТТЦ «Красный-3» находилась в районе полярных областей Красной планеты, что позволяло избежать помех для судоходства, создаваемых спутниками Марса. Из-за этого рубка операторской ТТЦ была как бы приподнята над центром вращения планетной системы Марса; в выступе её головной части была устроена обсерватория, из которой открывался великолепный вид на всю систему. В иное время сюда приводили важных гостей, делегации школьников, клубы «Юный космонавт» или «Скаут-скай рейнджер»…

…После взрыва «Арго» прозрачный композит купола автоматически закрылся светофильтрами, отрезая наблюдателей, выставленных Малколмом, от внешнего мира. А когда светофильтры выключились…

Полыхнул ярким огнём взрыв — чуть позже, чем операторы «Георгия Победоносца» дистанционно активировали тревожные системы техцентра — и купол обсерватории раскололся на части, мгновенно улетевших в пространство. Вслед за этим на образовавшуюся площадку, заливаемыми струями пожарного реагента прыгнули несколько фигур, в своих боевых скафандрах имеющих отдалённое сходство с человеческими. Пространство бывшей обсерватории прошили очереди импульсных винтовок, окончательно очистивших помещение, а спецназовцы кинулись вниз, к операторской, располагавшейся двумя уровнями ниже.

Одновременно вторая половина группы выбила ремонтный люк примерно на уровне искомого помещения и начала продвижение к центру управления «Красный-3».

С этого момента игру можно было заканчивать — Малколм не испытывал никаких иллюзий по этому поводу: отвлекающий маневр удался лишь наполовину, его подопечному удалось отвлечь на себя ударную группу, но противник быстро сориентировался в ситуации и прикрыл направление главного удара. Теперь надо было уходить, но сначала…

Русские неплохо придумали отвлекать внимание с помощью аварийных систем противодействия пожару или разгерметизации: струи реагента, заливавшие помещения станции, практически ослепили нападавших, аварийные же переборки перекрыли пути отхода, но при этом срабатывала система эвакуации персонала, а группа Малколма держала под контролем управление всеми системами техцентра. Малколм проводил последнего бойца и сам не теряя времени прыгнул в путепровод, ведущий к спасательным капсулам. Давление воздуха вынесло всю его группу к небольшому ангару, в котором находились спасательные средства. Две капсулы — каплевидной формы с маломощными ионными двигателями — стартовали через мгновение.

— Товарищ генерал-майор, — от волнения боец забыл все позывные, — товарищ генерал-майор, здесь убитые… они всех операторов положили… И заминировали всё.

— Так. — Плохо. Очень плохо и людей жаль… Но времени не было, времени катастрофически не хватало и Белоусов ровным голосом начал отдавать распоряжения: — Мы отключаем тревожную сигнализацию, к вам пошли сапёры. Примите меры к эвакуации персонала. Видим две спасательные капсулы… уже распорядились, Туман?

— Первый, я Туман, нет, к эвакуации персонал только начинаем готовить.

— А, тогда понятно. Ладно, это наша забота теперь. Туман, слышал? Эвакуировать персонал!

— Первый, вас понял, приступаю к эвакуации…

— Командир, мне нужна одна из этих капсул. Которую мы сможем догнать? — Спросил генерал по внутренней связи.

— Одна пошла к планете, видимо на посадку, — доложил капитан. — Вторая уходит к экватору, догоняя Деймос. Достанем, я думаю… приготовьтесь, товарищ генерал-майор, на форсаже пойдём.

Белоусов всё это время полулежал в ложементе пристёгнутый по всем правилам техники безопасности, но когда бомбардировщик резко сменил курс и, отчаянно работая двигателями, понёсся за маленькой звёздочкой двигателя капсулы, навалилась такая тяжесть, что он невольно застонал. Потом, когда давление ослабло, он позволил себе только недовольно нахмуриться — на остальное совершенно не было времени.

— Что там? — На его мониторе расстояние между бомбардировщиком и капсулой как будто сокращалось, но что там видят пилоты?

— Всё в порядке… Снимем возле самой поверхности… — отрывисто докладывал командир экипажа бомбардировщика.

— Живыми, смотрите мне…

— Будет сделано… А, ч-чёрт!..

Капсула нырнула к самой поверхности Деймоса, рассчитывая, видимо, затеряться среди отрогов маленькой луны… вроде бы были там какие-то пещеры — пожива для космоархеологов… Но тут…

Телескопы орбитального бомбардировщика, всё это время обшаривавшие пространство в поисках малейших помех для движения, показали внезапно силуэты громадных кораблей, словно висящих в пространстве в плоскости экваториальной орбиты Марса, но, судя по радару, с бешеной скоростью идущих к Красной планете. Нос одного из них, самого крупного, словно верхушка ёлки расцветал весёлым огоньком, однако после того как процессор бомбардировщика опознал объекты и выдал каждой метке на экране наименование (а самым крупным оказалась, как и подозревал Белоусов, «Саратога») сомнений не осталось — по ним ударил главный калибр крейсера.

— Уходим!.. — Внутренний канал связи на секунду словно взорвался — сложно совладать с собой, когда по тебе стреляют из самого мощного оружия, которое только оказался способен изготовить человек.

Впрочем, паника тут же улеглась и пилотам стали поступать чёткие команды по манёвру ухода так, что уклониться от залпа у них поучилось бы, но стреляли не по ним.

…Спасательная капсула почти достигла поверхности Деймоса — если приглядеться, с небольшого расстояния можно было бы и невооружённым взглядом разглядеть удары о грунт струй тормозных двигателей. Может, они и ушли бы, затаились в ледяных пещерах планетоида, но тут в меньший спутник Марса ударил заряд плазмы.

Звуковой, ударной волны — ничего этого не было, Деймос просто раскололся на части, самая крупная из них была чуть больше футбольного мяча и части бывшего спутника рванули в разные стороны, бомбардируя все космические объекты на своём пути. Где-то среди этих частей были останки штурмовой группы спецназа US AFSPC; вторую капсулу походя смахнули одним выстрелом орбитальные бомбардировщики из ударной группировки «Саратоги», пронесшиеся в околопланетном пространстве спустя минуту после выстрела. Их неторопливое дефиле остановило появление «Белых лебедей» из эскадры «Георгия Победоносца», разошедшихся с оппонентами на контркурсах. Вскоре к месту сражения подоспели флагманы и две эскадры боевых кораблей зависли друг напротив друга, ощупывая окрестности радарами и рассматривая друг друга через прицелы орудий.

Глава 2

Появлению в районе Красной планеты, в зоне ответственности ТТЦ «Красный-3» ударной эскадры «Георгия Победоносца» предшествовал разговор двух высших командных чинов — генерал-майора Сергея Васильевича Белоусова и Адмирала Флота, командующего войсковым соединением тяжёлого крейсера. Кроме общей области интересов, сосредоточившейся вокруг красного шарика Марса, их связывало давнее знакомство: оба прошли курсы подготовки высшего командного состава подразделений космофлота, которые, кроме всего прочего, включали в себя знакомство с организацией работы корпорации «Небо» и путям взаимодействия между подразделениями корпорации и флотом. Структура армейской иерархии противоречила подобным разговорам, предписывая Сергею Васильевичу допрежь всего получить кучу разрешений, подписать неимоверное количество допусков и прочая и прочая, но случай здесь был совершенно особый, потому безопасники эскадры особых помех генералу чинить не стали.

Стоить заметить ещё, что вышеупомянутый разговор был последним звеном в операции прикрытия района, которую генерал осуществлял согласно своему опыту работы, а он, опыт этот, подсказывал, что просто нападением террористов в данном случае никто ограничиваться не собирается и речь идёт о дестабилизации ситуации в важнейшем перевалочном пункте космических трасс. Белоусов сделал всё что мог: уговорил грузовую службу «Неба» отменить несколько рейсов грузовых и грузопассажирских кораблей — меньше, чем надо, но всё же — часть кораблей изменило курс полёта, что влетело в копеечку корпорации и эти изменения вызвали бурю протестов и несколько весьма интимных замечаний в высоких кабинетах. Генерал упрямился и под недовольными взглядами шею не гнул, хоть и трудно это было. Следующим звеном было непосредственное прикрытие точек напряженности — возможных целей нападавших и этих зон риска, даже после всех мероприятий, было слишком много. Можно было, конечно, разрубить гордиев узел, дислоцировав ударную эскадру «Георгия Победоносца» в районе бога войны, но в таком случае решение проблемы только откладывалось и следующий удар — а он будет в любом случае — можно было ждать откуда угодно.

Белоусову все уши прожужжали о том, как важен каждый рейс из района газовых гигантов, но прямой вопрос генерала:

— Так что мне прикрыть — людей или технику? — Внятного ответа не получил.

После продолжительной паузы Белоусову было явлено:

— Мы полностью полагаемся на Ваш опыт, Сергей Васильевич. Сориентируйтесь по ситуации…

Стрелочник, ага… Ты там крутись как хочешь, а мы, значит, здесь определим степень твоей вины, в случае чего. Но кроме очевидного риска, выражение «сориентируйтесь по ситуации» означало известную свободу действий и генерал-майор Белоусов выжал из ситуации всё, что можно. В качестве ловушки был выбран «Арго», вторая группа подразделения расположилась в районе Марса, дело оставалось только за поддержкой тяжёлой артиллерии, в качестве которой должны были выступать плазменные орудия крейсера и орбитальные бомбардировщики его эскадры. Белоусову плохо верилось в то, что дойдёт дело до противостояния тяжёлых крейсеров, но ему с молодых ногтей внушали необходимость многоуровневого прикрытия любой операции и он педантично или, если угодно, профессионально исполнял наставления преподавателей и требования некоторых секретных инструкций — и не более.

Тот разговор, что они вели с Адмиралом, вообще-то выходил за пределы полномочий генерал-майора, но Белоусов справедливо предположил, что победителей не судят, а в случае поражения будет уже не до него. Поэтому он сидел сейчас в каюте Адмирала, тянул потихоньку апельсиновый сок из тубуса и не спеша вспоминал дела былые, благо время ещё позволяло.

— И как долго вас будут держать в этом районе? — Они побратались — для космонавта, человека, которого занесло Бог знает в какую даль от родных краёв, любой гость с Земли дорог, и принимают таких гостей как членов семьи. Вспомнили сослуживцев, посетовали как тесен мир.

— Бог его знает, Серёжа, — Адмирал устало пожал плечами, — спасательную операцию провели, учения отработали. Потихоньку отправляю людей в отпуска, кто пожелает увольнительную на Марспорт.

Он вдруг оживился:

— У меня тут, кстати, в экипаже трое марсиан объявились…

— Натуральных? — Усмехнулся Белоусов.

— Натуральных, ну, — Адмирал улыбнулся: — Так они все попросили отпуска домой, на Марс, «Марс-1».

— Ну и что? — не оценил юмора Белоусов.

— Да как же… им говорят: возьмите увольнительные на Землю, посмотрите на родину человечества, а то что там на боге войны делать?.. Ни в какую, тяжело там, отвечают, нам у себя привычнее…

— Даже так? — Сергей Васильевич поднял бровь.

— Так вот… ко всему человек привыкает.

— Да уж… Коля, а что за спасательная операция? Учения — слышал, про операцию вроде в сводках не было…

— Совсем ты от жизни отстал, — усмехнулся Адмирал. — У нас тут крику на полсистемы, во все выпуски новостей попали, а ты ни сном ни духом…

— Коля, своего полно, — Сергей Васильевич приложил руку к горлу, показывая насколько был занят всё это время.

— Ну да, ну да… — Адмирал покивал головой в знак согласия и принялся рассказывать: — Зашёл тут на Фобос индийский грузовик «Чандраян» — что-то там подлатать ему понадобилось, они же старенькие эти «Чандраяны»… Ну и вот наши ангелы из «Неба» так его обслужили, что по выходу со спутника на грузовике отказала система навигации, компьютер свихнулся напрочь, ты понимаешь.

Белоусов криво улыбнулся. Такие художества влетят корпорации в копеечку, монополисты, будь они…

— Корабль начал вращаться и сделал «свечку», — продолжал между тем Адмирал, — ну, то есть, натурально взмыл вверх, на Полюс мира, понимаешь? Экипаж вопил как резаный по рации, а потом одни хрипы в эфире — перегрузка чудовищная.

Он отпил сок из тубуса.

— Поймали их? — Спросил Белоусов.

— Поймали. Ребята быстренько засекли их, да и диспетчер «Красный-3» поднял вовремя тревогу… Мои орлы чуть было не сожгли двигатели бомбардировщика на форсаже, пока догоняли бедолаг но стыковку произвели.

— Живые?

— В госпитале на Марсе. Поначалу хотели экипаж отправить на Луну, но у нас и здесь врачи неплохие, так что… Жить будут, но в космос ребятам дорога закрыта, факт.

— Точно, — кивнул Сергей Васильевич. — А так чуть-чуть до звёзд не достали.

— Не достали, — проворчал Адмирал. — И не достанут.

Они помолчали.

— Что, всё так плохо? — спросил Белоусов.

— Ни плохо, ни хорошо, — пожал плечами его собеседник. — Понавешали кучу железа в космосе и сами не знают что с ним делать. Первое время люди были заняты учёбой, освоением новой техники, а теперь… Всё готово, Серёжа, мы готовы, понимаешь? Что надо? Десант высадить на планету? На астероид? С закрытыми глазами. Орбитальная бомбардировка? Запросто. Всё отработали, все готовы — но к чему? Это меня одного раньше беспокоило, а теперь начинает беспокоить людей. Вся эта силища висит в Поясе астероидов без дела… и боюсь я, найдётся же нам дело на наши буйны головы…

Генерал натянуто улыбнулся — собственно, его задачей и было сыграть боевую тревогу на «Георгии Победоносце», да и Адмирал явно понял, что не просто в гости с праздным разговором к нему заглянул давний однокашник.

— А чего бы ты хотел?

— Ну а ты как думаешь? — спросил Адмирал и, не дожидаясь ответа, сказал: — К звёздам мы хотим. Не все, конечно, но за большую часть экипажа я ручаюсь.

— Тут захотели одни такие, — не удержавшись, поддел его Белоусов. Посмеялись немудрящей шутке.

— Коля, что, так плохо? — Спросил Сергей Васильевич отсмеявшись. — Я слышал, были какие-то планы на «Александра Невского»…

— Слышал… Как были планы, так планы и остались. Варп-установку начали было монтировать, но потом появился приказ остановить работы и пришёл корабль на ходовые испытания — из себя весь крейсер, а посередине горб с заплаткой… верблюдом его мои называют, пока я не слышу. Не пойдём мы к звёздам, Серёжа. Не пустят.

Белоусов опустил взгляд. Вины его здесь не было, не его компетенция, уровень допуска, но будь его воля, все ресурсы гражданского и военного Космофлота были бы брошены на прорыв. Об этом мечтали все жители Земли от мала до велика, верили: мы там будем, мы пойдём к звёздам. Делу мешала большая политика, поэтому оставалось только что взять себя в руки и заниматься делами насущными.

— Ну, на счёт пустят — не пустят это мы ещё посмотрим, — Адмирал ответил ему ироничной улыбкой. — Как ты понимаешь, отдать приказ монтировать установку варп-двигателя у меня нет. И то, что я прошу сделать совсем не так приятно и почётно, как звёздная экспедиция.

— Да ты что, — хохотнул Адмирал, — а я уж надеялся…

— Надежда умирает последней, да, Коля? Мне нужна твоя эскадра, — Белоусов выпустил пустой тубус из рук и проследил как тот поплыл в сторону переборки, плавно кувыркаясь в невесомости.

Адмирал молчал, в упор глядя на него.

— Эскадра нужна немедленно, — продолжил Сергей Васильевич. — Необходимо скорым маршем появиться в зоне ответственности «Красный-3» на расстоянии выстрела орудий «Победоносца».

— А полномочия? Приказ у тебя на это есть? — Спросил на это Адмирал. Белоусов медленно покачал головой. — Серёжа, а ты понимаешь, что затеял?

— Игра идёт, Коля. Большая игра, — Сергей Васильевич поморщился. — Нас выдавливают с Внеземелья и давление нарастает. Не удивлюсь, если этот ваш прокол — Он не наш, — сказал Адмирал, — Ну, не ваш… не удивлюсь, если этот прокол не простая случайность.

— И в связи с этой твоей паранойей я должен привести эскадру в район Марса? — Адмирал подвигал бровями. — Не получится. Ты же и сам понимаешь, что это за сила, что за нашими перемещениями следит специальная комиссия ООН и стоит мне произвести несанкционированный командованием маневр, тут такое начнётся… Серёжа, я третью мировую войну развязывать не желаю.

— По агентурным данным и расчётам наших аналитиков, — Белоусов смотрел на свои руки. Последнее время — от перенапряжения, что ли — он всё чаще замечал за собой судорожные, неуверенные движения. Когда всё это закончится, пообещал он себе, чем бы это не закончилось, я раз и навсегда отосплюсь. Телефон отключу… дверь на все замки закрою… на двери в московской квартире, правда, только один замок… ещё два поставлю, чтоб его…

— По мнению аналитиков, — повторил он, — да и судя по последним событиям американцы начинают передел пространства. Крупно нагадить в системе Земля-Луна они нам пока не могут… хотя очень стараются, как ты знаешь… главный удар, судя по всему, будет нанесён в районе Марса. Здесь у нас более или менее поддерживается равенство сил и дестабилизировать ситуацию здесь намного проще.

Адмирал кивнул.

— Ну а почему тогда не у Джупа?

— А там американские, да и все остальные компании нуждаются в нашем присутствии. На орбите газовых гигантов мы все одинаково слабы и перегонять туда соединения космофлота влетит в копеечку. Марс и для нас и для американцев это такой стратегический объект, обладание которым способно изменить баланс сил в Дальнем Внеземелье, после чего можно замахнуться и на Внеземелье Ближнее. Здесь легче прикрыть операцию, перекрыв каналы связи — у Марса информационное поле слабее в разы по сравнению с Землёй.

— Серёжа, ну что ты несёшь, — Адмирал, будь они на Земле, заходил бы взад-вперёд по кабинету, но в каюте космического корабля, в условиях нулевой силы тяжести, он несколько комично взмыл почти к самому потолку каюты. Впрочем, опытный космонавт, он сразу же сориентировался и мягко опустился обратно. — Ладно, насчёт Марса… ты сумел меня заинтересовать. Но в районе Земли… Извини, там им зубы вышибут. В том числе и твои орёлики.

Он усмехнулся. Белоусов тоже не удержался от улыбки и спросил в свою очередь:

— Так я могу рассчитывать на тебя?

— Нет, — Адмирал поднял руки в ответ собравшемуся высказаться генералу: — Не могу я, пойми, Сергей. Вот так просто с места сдвинуть «Победоносец» — не могу.

— Что можешь?

— Что могу?.. Откликнуться на сигнал СОС. Это мне никто не запрещал.

— Ладно, — Белоусов долго смотрел в иллюминатор, просчитывая какие-то свои варианты. — Устрою я тебе СОС. Не проморгай.

Тут он явно перегнул палку: Адмирал обижено засопел и собрался сказать ему что-нибудь резкое в ответ; пришла очередь Сергея Васильевича поднимать руки:

— Извини, я понял, Коля. Не проморгаешь.

— Хорошо, что понял, — сказал Адмирал несколько напряжённо. — Как же, по-твоему, янкесы потеснят нас с лунных рубежей?

— Трансляции с Земли вообще смотришь? Последнее заседание Совбеза ООН?

— Да где тут… Своего полно.

— Посмотри. Сразу поймешь, кто и как нас подвинуть собрался…

О, Каир!..

Ты Ворота Востока, город, где призыв муэдзина к полуденному намазу собирает и заббалин, и чернокожих суданских погонщиков верблюдов на рынке Билеш, и невозмутимых неспешных клерков из Могамма…

Величавый Нил, ветры пустыни, иссушающие и без того жаркий воздух главного города Чёрного континента, диктуют свой, особый распорядок дня для города тысячи минаретов. Тысячи суетливых туристов устремляются в погоне за местным hand-made и тысячи же торговцев открывают жарким египетским вечером свои лавки на рынке Хан эль-Халили, а также на Мясном и Птичьем рынках, которые стараются никогда не показывать иноземцам. Сутолока людей и сутолока машин, звуки и запахи — жара…

Еда со всех концов света… танец живота… декорации Тысячи и одной ночи, подсвеченные тысячами неоновых ламп… трущобы и кварталы бедноты, зияющие чёрными кавернами, дышащие опасными приключениями…

Столица Египта, столица Африки, столица современного Востока город, который связан с многотысячелетней историей Египта, колыбелью человеческой цивилизации, где всё дышит этой историей тысячелетий; в нем, словно узоры, переплелись культуры Африки, Ближнего Востока и Европы. Неискушенному путешественнику в современном Каире с его сотнями мечетей немногое напомнит о фараонах, создавших блистательную цивилизацию; ныне единственные свидетели былого величия — знаменитый Египетский музей, сосредоточивший в себе десятки тысяч артефактов, в том числе мумии фараонов и предметы из гробницы Тутанхамона, и гигантские пирамиды Гизы вместе с несущим свою тысячелетнюю сторожевую службу Cфинксом. Еще меньше свидетельств о жизни потомков фараонов — коптов, растворенных в массе арабского населения: Коптский музей, каирский собор Святого Марка и церковь Абу-Мина, построенная в V веке и сохранившаяся в своем первоначальном виде.

Здесь узкие улочки Старого города соседствуют со сверкающими огнями современных небоскребов на набережной Нила; торговцы в белых долгополых рубахах, направляющиеся верхом на ишаках во «чрево Каира» — рынок Хан-эль-Халили, толкутся в многокилометровых «пробках» среди сотен автомобилей; а горная гряда Мукаттам, видевшая еще фараонов, сегодня смотрит на линию единственного во всей Африке метро.

Пирамиды… Цитадель… Мечети… Каирская телебашня… дом Зайнаб-Хатун… снова мечети…

Но чу… Поклонясь минаретам Аль-Азхар и куполам Церкви Девы Марии пройдём дальше, ибо не нам выпало жить в Великом Каире, Каире ослепительном. Не след нам уподобляться праздным туристам, что спешат росой сказочных видений Миср аль Кадима смыть пыль трудовых будней… Наш путь лежит мимо вальяжного Гарден-Сити — нет, не в это царство иноземной роскоши и неги предстоит войти нам.

Дальше. Мимо белых стен Американского Университета в Каире на площадь Тахрир, где бронзовый Омар Макрам снисходительно взирает на сутолоку современного Масра, грозя перстом нерадивым. Интересен нам не Каирский египетский музей, хотя — вот где чудеса!.. Мы смотрим на суровый, внушающий страх фасад Могаммы — здания, ставшее египетским бюрократическим адом и, несмотря на то, что прежние обитатели его давно сменили местонахождение, сохранившее прежнее название в веках.

Именно сюда, в Могамму, переехала в начале двадцать второго века Генеральная Ассамблея ООН. Произошло это после того, как Соединённые Штаты Америки раздражённые провалом своей внешней и внутренней политики прекратили финансирование сначала ЮНЕСКО, выставив эту организацию со своей территории, а затем и самой Организации Объединённых Наций. Формальный повод уже не упомнишь, реальной же причиной стали требования нескольких делегаций стран-участниц Ассамблеи расследовать исчезновение целой колонны сторонников движения Новой Африки. Колонна (тот самый пресловутый Чёрный марш) числом несколько тысяч человек вышла из Шривпорта (Луизиана), направилась по US20 в сторону Миссисипи и пропала на границе штата целиком, до единого человека.

ООН потребовала расследования инцидента, со всех сторон посыпались обвинения в геноциде, расизме и всех смертных грехах Империи Добра, а администрация тогдашнего Президента США не нашла ничего лучше, как инсценировать в стенах мрачной многоэтажки ООН теракт и под предлогом невозможности обеспечения безопасности тысяч чиновников Организации выпихнуть её с континента.

Деятельность Организации на долгое время оказалась парализована сначала сборами, потом поисками места, где можно разместить архив и аппарат Генеральной Ассамблеи, разросшийся за свою почти двухвековую историю до чудовищных размеров. Европа не могла принять всех, а дробить Генеральную Ассамблею и Совбез на части никто не хотел. Никто не хотел отдавать ООН в холодную Россию, как ни раскатывали русские дипломаты проспекты с видами черноморского побережья, время шло и решение нашлось как всегда внезапно, устроило оно не всех — американцев уж точно — потому что в их планы не входило размещение ООН в столице новообразованного тогда Исламского Халифата. Такое предложение выдвинул Первый Халиф, Махди, Светоч Ислама и прочая и прочая.

Под аппарат Организации предложили целый комплекс зданий: здание Парламента Египта, бывшее здание НДПЕ и самое главное — Могамма, к тому времени было заброшенную, но специально к знаменательной дате отстроенную и отреставрированную по последней моде. Так ООН расположилась на земле Чёрного континента, а Халиф получил ещё одно прозвище — Миротворец.

Много воды утекло с тех пор, много событий произошло — хороших, плохих, удивительных, печальных… Каир с того момента, как ООН обосновалась в Могамме стал истинной столицей Африки: представительство Лиги арабских государств усилило своё присутствие в древнем Масре, не желая отставать от неё сюда, на площадь Тахрир переехал Панафриканский парламент, но вовсе не к этим почтенным организациям было приковано внимание всего мира жаркой египетской весной 2204 года.

Напряжение нарастало. Незаметное в обоих Внеземельях, Дальнем и Ближнем, словно астрономические единицы безвоздушного холода остужали накал ситуации, на поверхности планеты оно ощущалось всеми. Весь мир в тревоге наблюдал за заседаниями Совета безопасности ООН в этой сталинского ампира мрачной многоэтажке, которые — заседания — впервые за много лет почтил своим присутствием Великий Халиф.

Больше недели в повестке дня Совбеза колом торчал вопрос о правомерности оснащения космических кораблей, не относящихся к Военно-космическим силам оружием, а также о правомерности применения оружия в космосе без санкции на то правительства страны, к чьим гаваням было приписано судно. Сначала вопрос казался рядовым, изредка только обсуждение принимало острый оборот, когда то русская, то американская делегации высказывали намёки о чём-то таком общеизвестном и способном заинтересовать мировое сообщество. Через какое-то время всё возвращалось на круги своя, в повестку дня включались прочие вопросы, достойные внимания делегаций представленных в Совете стран, по означенной теме спешили высказаться представители всех народов Земли, дабы прояснить своё мнение по важному вопросу, поупражняться в красноречии наряду с мировыми гегемонами, да и просто обозначить своё присутствие в Организации Объединённых Наций.

Буквально на днях, апреля двадцать девятого, дело приняло серьёзный оборот: Совет безопасности собрался экстренно, трансляции не велось, запись о заседании на сайте ООН пошла с пометкой «секретно» и вся толпа государств поменьше осталась за массивными дверями Зала заседаний.

В районе Марса друг против друга висели два соединения боевых кораблей, напичканных современнейшим оборудованием, которое только могло быть создано земными инженерами. Скажите, что каждая из единиц Военно-космического флота с той и с другой стороны являлась квинтэссенцией земного прогресса — и вы не ошибётесь, проблема заключалась в том, что люди, надёжно укрытые слоями брони космических кораблей готовы были в любое мгновение по команде с Земли начать убивать друг друга. И разве так важно, что убийство это будет произведено высокотехнологичными средствами поражения — в любом случае оно останется убийством. Такое понимание присутствовало, кажется, и на Земле, и внутри каждого космического корабля там, у Красной планеты, но закончить противостояние хотя бы худым миром не давали множество обстоятельств, тысячи мелочей, превращавших противостояние в космосе в противостояние по всей Солнечной системе. Из противостояния двух великих стран в общемировое противостояние, когда ни один человек на Земле не сумеет остаться равнодушным сторонним наблюдателем.

Тянулись минуты заседаний, падали в вечность слова ораторов и, словно в унисон с ними, по всей Земле приходили в движение армии, выходили в море соединения кораблей и оживали пусковые шахты межконтинентальных ракет.

Основные дебаты развернулись между представителями заинтересованных сторон — Соединённых Штатов и Российской Федерации. Сказано было слишком много, чтобы приводить все эти изыски дипломатических манёвров, поэтому вот выдержки из протокола того памятного заседания Совбеза ООН.

Генри Уолтерс, США:

— Я попросил созвать срочное заседание Совета Безопасности, чтобы довести до вашего сведения о серьёзной угрозе не просто для государственного устройства моей страны или демократии в целом — для всей нашей планеты. Под сомнение поставлена возможность продолжения самой жизни на Земле и мы, как государство наравне с прочими, а зачастую и много больше вовлечённое во все процессы, определяющие повседневную деятельность людей на планете и в космосе, не можем оставаться в стороне.

Вчера вечером президент Соединённых Штатов сообщил о последних вызывающих тревогу военных событиях в районе планеты Марс. Разрешите напомнить вам эти слова президента: «В течении прошлой недели мы получили неопровержимые доказательства того, что в районе планеты Марс без ведома Генеральной Ассамблеи ООН происходит передислокация Военно-космического флота России. Цель этой передислокации не что иное, как окончательное подчинение космического пространства Солнечной системы потребностям исключительно русских коммерческих интересов. Первые такие сведения поступили от капитанов гражданских транспортных и пассажирских кораблей и были впоследствии подтверждены наблюдателями космического флота».

Ввиду обострения обстановки в районе Марса и спутника нашей планеты — Луны президент объявил о необходимости предоставить космическим кораблям защиту и возможность самообороны. Он сделал это потому, что, по мнению моего правительства, последние события в космосе — теракты на Луне, развёртывание военных кораблей в районе Марса — представляют собой угрозу миру в космосе и по сути дела миру во всём мире.

На экстренном заседании Военного комитета НАТО было принято решение о приведении в боевую готовность вооружённых сил Соединённых Штатов и государств-участников Группы гражданско-военного сотрудничества «Север». Создан Комитет оборонного планирования, создана Группа ядерного планирования, которая немедленно занялась ревизией наличного вооружения и приведением его в полную боевую готовность.

— Моя страна — и я говорю об этом с гордостью — была инициатором проведённой в далёком двадцатом веке конференции в Сан-Франциско, на которой был принят Устав Организации Объединённых Наций. Представителей 51 страны красноречиво и ясно заявили о той высокой цели, которая объединила их. Они объявили о своей решимости «избавить грядущие поколения от бедствий войны… вновь утвердить веру в основные права человека».

Как и многие народы, мы приветствовали мир Устава, ибо наше общество основано на принципах выбора и согласия. Мы верим, что принципы открытого общества в мировом порядке будут существовать и процветать в условиях мира. Мы верим, что свобода и разнообразие являются наилучшими условиями для созидательной деятельности и социального прогресса. Мы отвергаем саму возможность раздела безвоздушного пространства — свободного пространства — на зоны влияния и зоны чьих-то интересов в ущерб интересам свободных людей демократических государств Земли. Мы сомневаемся, имеет ли какая-либо нация такую абсолютную монополию на абсолютную истину, чтобы навязывать другим своё мнение о том, что правильно и что неправильно. И мы знаем, что мировое сообщество независимых наций, приемлющих общую концепцию международного порядка, является лучшей гарантией безопасности наших границ и нашего народа.

Экономический потенциал, военная мощь и политический авторитет Соединённых Штатов всегда были направлены на поддержание мира во всём мире и поддержку свободным нациям, стремящимся к демократическим преобразованиям в своём обществе. Нашей целью был мир Устава, создание сообщества свободно сотрудничающих независимых государств, связанных вместе Организацией Объединённых Наций. Во имя этого идеала дети свободной страны, Соединённых Штатов, жертвовали своими жизнями во множестве конфликтов на всех континентах нашей планеты.

Флоты стран группы «Север» вышли в Атлантический океан, готовясь блокировать морские пути в Чёрном море, пройдя через Босфор из Средиземноморья, в Северном Ледовитом океане, угрожая северным портам Российской Федерации. Неожиданные проблемы создала Германия, протестуя против прохода кораблей НАТО в Балтийское море — вроде бы немцы собрались блокировать балтийское побережье России своими силами, но их флот почему-то медлил с выходом в открытое море.

— Мы не можем не признать ведущую роль Российской Федерации в деле освоения пространства. Но бок о бок с русскими космонавтами трудились астронавты НАСА, бок о бок с русскими учёными работали учёные американские и не менее чем России мир обязан множеством научных открытий США. В то же время за научными открытиями, за строительством пространственных объектов, мы никогда не забывали об истинном их назначении — служить людям в установлении мира и справедливого общественного устройства. Поэтому львиная доля ресурсов Соединённых Штатов вместо того, чтобы служить увеличению национальной мощи страны, уходило на помощь менее развитым странам в деле научного прогресса и обустройства общества в новых условиях.

Всякая активность в космосе прекратилась. Русские космонавты и американские астронавты, до этой поры плечом к плечу работавшие на космических объектах и делившие пополам все тяготы и лишения, внезапно оказались по разные стороны баррикад. Остановилась добыча полезных ископаемых и исследовательская деятельность учёных… Что-то происходило в районе Марса, радары отмечали перемещения маленьких космических кораблей, но всё внимание косменов… да всего мира внимание, чего уж там, было приковано к столице Исламского Халифата.

— Однако вследствие отказа России от открытого мира надежда на мир и прогресс систематически рушится. Со времён образования Советского Союза, ужасной Империи зла, по бессмертному выражению 40 президента Соединённых Штатов Рональда Рейгана, Россия отказывалась от политики сотрудничества, которую проводила ранее в целях самосохранения в условиях собственной технологической отсталости. Советский Союз, государство коммунистическое, а следовательно тоталитарное стремился уничтожить последние ростки демократии в странах, подпадавших под влияние неумолимого молоха идеологии Маркса-Ленина. Идее разнообразия коммунизм противопоставляет идею униформизма; свободе — неизбежность; выбору — принуждение; демократии — догму; независимости — идеологию; терпимости — конформизм. Он верит, что железные законы истории заставят каждую нацию пройти один и тот же заранее предопределённый путь к тому же самому заранее предопределённому финалу. При наличии этой веры в условиях монолитного мира самый факт существования разнообразия представляет угрозу будущему обществу.

Советский Союз с самого начала своего существования проявлял имперские амбиции, втягивая в орбиту своих интересов свободные государства Средней Азии, Прибалтики, Восточной Европы. Чудовищная по своим размерам машина подавления свободомыслия разбивала в прах любые попытки народов этих государств к самоопределению и созданию независимых стран. Политическому устройству государств-сателлитов навязывалась единственно правильная по утверждению политических лидеров Советского Союза коммунистическая философия. Но собственной зоны влияния им казалось мало, и коммунизм шагнул далее, породив у свободных людей Китая, Вьетнама, Индии и Пакистана опасные заблуждения; итогом этой экспансии стал маоизм, превратившийся в тяжкое бремя для китайского народа на долгие десятилетия. Эта губительная для свободного общества философия породила раскол независимого государства, не имеющего никакого отношения ко всем подобным игрищам — ведь объединение Кореи свершилось лишь недавно и только благодаря усилиям Генеральной Ассамблеи ООН под председательством представителей США.

Итог ясен: договоры, соглашения, обещания и моральные принципы международных отношений никогда не являлись препятствием для Российской Федерации со времён Советского Союза. Последние события только подтверждают наше мнения: чего стоит одно только усиление группировки боевых кораблей в районе Пояса Астероидов! Не раз и не два локаторами независимых наблюдателей фиксировались нарушения кораблями этого флота установленных для перемещения кораблей подобного типа границ пространства. А чего стоит запрет на исследования в районе Сатурна под выдуманными предлогами, будто бы подобные работы подрывают концепцию безопасности перемещений в пространстве!

Мы отклонили попытки спровоцировать нас на действия, которые могли бы привести к войне, перед лицом многочисленных нарушений международного права. Мы оказываем помощь нациям, как союзным, так и несоюзным, которые выражают желание сохранить свою национальную независимость. Чтобы защитить их и себя, мы восстановили свои вооруженные силы, создали военные союзы и год за годом, не желая этого, тратим на национальную оборону большую часть своих ресурсов.

В движение пришли сухопутные войска стран НАТО. Тысячам резервистов, прошедшим совсем недавно переподготовку, пришёл приказ явиться на сборный пункт; меньше чем за неделю несколько сотен дивизий было развёрнуто по всей Европе, в Турции и в союзном НАТО Иране. Всё было готово.

— Вместе со своими союзниками мы организовали в пространстве определенные военные базы в качестве меры предосторожности в ответ на явные и настойчивые угрозы со стороны вооруженных сил России. Организация Североатлантического договора, ничего не скрывая и никого не обманывая, в осуществление свободно заключенных и публично объявленных соглашений, разместила ракеты среднего радиуса действия в районе НАТО. Боеголовки этих ракет охраняют Соединенные Штаты, и решение об их использовании может вынести только президент Соединенных Штатов совместно с заинтересованными правительствами.

Я сожалею, что некоторые здесь, в Организации Объединенных Наций, по-видимому, считают, противостояние происходит только между двумя великими сверхдержавами. Это не их частная борьба; это всемирная гражданская война-борьба между плюралистическим миром и монолитным миром, борьба между миром Устава и миром коммунистического конформизма. Каждая нация, которая сейчас независима и хочет остаться независимой, вовлечена в эту борьбу, сознает она это или нет. Каждая нация связана с этим мрачным, дорогостоящим и неприятным разделением мира, как бы далека и безразлична ко всему происходящему она ни была.

Политика умиротворения всегда рассчитана на усиление умеренных сил в умиротворяемой стране, но ее обычный результат — усиление экстремистов. Мы готовы рассмотреть и удовлетворить каждый законный интерес России, но что касается шантажа, то к нему мы испытываем лишь презрение. Мы знаем, что каждое отступление перед лицом угроз усиливает позиции тех, кто утверждает, что угроза применения силы всегда позволяет коммунистам достичь своих целей, и подрывает позиции тех в Российской Федерации, кто призывает к осторожности и умеренности, даже к сотрудничеству. Не желая этого, мы вынуждены были неоднократно сталкиваться с тем печальным фактом, что единственный путь для укрепления тех, кто на противоположной стороне выступает за умеренность и мирное соревнование, состоит в том, чтобы дать ясно понять, что агрессия натолкнется на сопротивление, а сила-на силу.

Пришел момент, когда Совет должен решить, предпринять ли серьезную попытку обеспечить мир на земле или предоставить Организации Объединенных Наций бездействовать, когда развертывается огромный план агрессии, которая 'проводится в надежде, что ни один вопрос не будет считаться достаточно важным, чтобы мобилизовать свободные народы на сопротивление. Для моего правительства этот вопрос бесспорен. Мы остаемся верными принципам Организации Объединенных Наций и намерены защищать их.

Народы Америки в течение 150 лет настойчиво трудились над тем, чтобы наше полушарие было полушарием независимых и сотрудничающих между собой стран, свободных от иноземных угроз. Принцип территориальной неприкосновенности Западного полушария является неотъемлемой частью истории, жизни и помыслов всех народов Америки. Нападая на этот принцип, нападает на самый сильный и самый прочный элемент в политике нашего полушария Россия подрывает убеждения и чаяния полутора веков. Она вторгается в область политики, неуклонно проводимой двадцатью странами. Оставить этот вызов без ответа — значит подорвать исторически сложившуюся основу безопасности нашего полушария.

Сегодня я вношу в Совет Безопасности проект резолюции (S/5182), рассчитанный на то, чтобы найти выход из этого опасного положения. Он гласит:

«Совет Безопасности,

рассмотрев серьёзную угрозу безопасности Западному полушарию, Земле и миру во всём мире, вызванному бесконтрольным перемещением военно-космического флота Российской Федерации,

отмечая с беспокойством рост угрозы терроризма на планете и в космическом пространстве,

отмечая также рост напряжённости между основными странами-участниками глобального освоения Внеземелья

глубоко обеспокоенный тем, что дальнейшее продолжение указанной ситуации может привести к прямому конфликту,

1. призывает в качестве временной меры немедленно запретить любые маневры космических кораблей в районе Пояса астероидов;

2. уполномочивает и просит Генерального Секретаря направить на Марс группу наблюдателей Организации Объединённых Наций для обеспечения выполнения данной резолюции и соответствующего доклада об этом;

3. срочно рекомендует Соединённым Штатам Америки и Российской Федерации незамедлительно провести переговоры о мерах по устранению существующей угрозы безопасности Земле и миру во всём мире и сообщить об этом Совету Безопасности».

Перед Советом Безопасности стоит очень серьезный вопрос. Если бы это было не так, я бы не задержал вас на столь длительное время. Взоры всех людей мира с надеждой устремлены сейчас к этому залу. Те акции, которые мы предпримем, могут определить будущее цивилизации. Я уверен, что Совет подойдет к этому вопросу с полным пониманием нашей ответственности, торжественно сознавая все значение наших решений: путь к миру существует. Начало этого пути намечено в проекте резолюции, который я внес на ваше рассмотрение. Если мы будем действовать быстро, мы будем иметь еще одну возможность заняться ужасными вопросами о ядерном оружии, военных базах и о средствах и причинах агрессии и войны — заняться ими и сделать что-нибудь для их решения.

Я верю, что сегодня торжественный и важный день для Организации Объединенных Наций, а также для надежд всего человечества. Пусть о нем будут вспоминать не как о дне, когда мир был на грани ядерной войны, а как о дне, когда люди решили, что ничто не остановит их в стремлении к миру.

Пётр Андреевич Зорин, Российская Федерация:

— Прежде чем перейти к изложению позиции российского правительства по вопросу, внесенному на обсуждение Совета Безопасности, я хотел бы несколько слов сказать по поводу выступления уважаемого представителя Соединенных Штатов, отстаивавшего позицию Соединенных Штатов по вопросу, который это правительство считало необходимым поставить перед Советом Безопасности. Я должен оказать, что даже беглое ознакомление с тем, что было сказано г-ном Уолтерсом, свидетельствует о полной нищете позиции Соединенных Штатов в вопросе, который оно считает необходимым поставить перед Советом, о полной беспомощности правительства США защитить свою позицию перед лицом Совета и мирового общественного мнения.

Г-н Уолтерс касался множества вопросов. Он дал фальсифицированное — будем откровенны! — изложение истории, изображая благообразной всю позицию правительства Соединенных Штатов и всячески охаивая позицию России; он говорил об истории — хотя, казалось бы, какое отношение Соединенные Штаты имеют к внутренним делам суверенного государства, — он рисовал идиллическую картину истории Западного полушария за последние без малого двести лет и как будто позабыл политику «большой дубинки» президента Соединенных Штатов Маккинли, доктрину Оуни, акции Теодора Рузвельта в связи с Панамским каналом, хвастливое заявление американского генерала Батлера о том, что со своими солдатами морской пехоты он может сделать выборы в любой латиноамериканской стране.

Он не говорил об этом. Политику «большой дубинки» Соединенные Штаты пытаются проводить и сейчас. Но г-н Уолтерс забыл, по-видимому, что времена с тех пор изменились. Г-н Уолтерс касался и вопроса о базах в различных районах мира, не упомянув, однако, что Соединенные Штаты имеют эти базы в 35 странах, приняв на себя роль мирового жандарма.

Но что странно, г-н Уолтерс почти ничего не сказал по поводу оснований — политических, юридических или моральных, основанных на Уставе ООН, — тех агрессивных акций, которые предприняло правительство Соединенных Штатов за последние сутки. И это не случайно, ибо по существу правительству Соединенных Штатов нечего сказать в защиту своей агрессивной позиции. У правительства Соединенных Штатов нет никаких положительных идей. Я прошу извинения, но мне казалось, что во время выступления г-на Уолтерса мы видели совершенно обнаженного человека, лишенного украшений, присущих цивилизованным, потому что перед лицом всего мира и перед лицом Совета г-н Уолтерс предстал как представитель агрессивного американского империализма, бряцающего оружием и требующего своих порядков в Западном полушарии и во всем мире.

Мобилизация в странах НАТО, сопровождаемая громогласными уверениями о стремлении к миру нигде в мире и в России прежде всего не прошла незамеченной. Вооружённые силы страны начали подготовку к мобилизации и ко времени проведения заседания Совбеза она уже шла полным ходом. Из походов возвращались корабли, в воздух поднимались самолёты, регулярно шли учения гражданской обороны.

— Я не хотел бы отвлекаться в сторону полемики с г-ном Уолтерсом, с Соединенными Штатами вообще по тем вопросам, которые были затронуты в большом выступлении представителя Соединенных Штатов, ибо я прекрасно понимаю, что все вопросы, поднятые г-ном Уолтерсом, — лишь дымовая завеса, лишь желание отвлечь Совет от обсуждения существа проблемы, которая прямо вытекает из положений Устава ООН, из тех вопиющих нарушений этого Устава, которые предприняли Соединенные Штаты на глазах всего мира. Я поэтому не пойду по пути, предложенному г-ном Стивенсоном, и не буду отвечать на все его голословные и фальшивые заявления по вопросу о позиции Российской Федерации. Позиция Российской Федерации ясна и определенна. Она известна всему миру. И я не буду мельчить своего выступления на ответы по этим частным мелким и ничтожным вопросам, которые пытался ставить г-н Уолтерс перед Советом.

Совет Безопасности собрался сегодня в обстановке, которая не может не внушать самых серьезных опасений за судьбы мира в районе и во всем мире. Речь идет не о пустяках, а об односторонних, произвольных действиях великой державы, представляющих прямое покушение на свободу и независимость. Речь идет о новом и опаснейшем, акте агрессии в цепи уже совершенных ранее Соединенными Штатами актов агрессии против в нарушение самых элементарных норм и принципов международного права, в нарушение основных положений, духа и буквы Устава Организации Объединенных Наций, под которым стоит подпись и правительства Соединенных Штатов.

Нагло попирая международные нормы поведения государств и принципы Устава Организации Объединенных Наций, Соединенные Штаты присвоили себе право — и объявили об этом — нападать на суда других государств в открытом космосе, что представляет собой не что иное, как ничем не прикрытое пиратство. Приведён в боевую готовность военно-космический флот, а вооруженные силы США приводятся в состояние боевой готовности.

Подобные авантюристические действия, равно как и освящающее их заявление президента Соединенных Штатов, с которым он выступил вчера по радио и телевидению, свидетельствуют о том, что американские империалистические круги не останавливаются ни перед чем в своих попытках задушить суверенное государство, члена Организации Объединенных Наций. Они готовы ради этого на то, чтобы толкнуть мир к пропасти военной катастрофы.

В первую очередь в боевую готовность пришли ракетные войска. Мало кто всерьёз верил в вероятность ядерной войны, но предписанные уставом процедуры выполнялись что называется на автомате.

— Учитывая крайнюю серьезность созданного правительством Соединенных Штатов положения, правительство Российской Федерации сегодня, 23 октября, опубликовало специальное заявление (S/5186):

«В этот тревожный час, — говорится в этом заявлении, — Российское правительство считает своим долгом обратиться с серьезным предостережением к правительству США, предупредить его, что, осуществляя меры, объявленные президентом, оно берет на себя тяжелую ответственность за судьбы мира, ведет безрассудную игру с огнем».

Одновременно с этим в заявлении говорится:

«правительство дало своему представителю при Организации Объединенных Наций указание поставить вопрос о немедленном созыве Совета Безопасности для рассмотрения вопроса „О нарушении Устава ООН и угрозе миру со стороны Соединенных Штатов Америки“.

Мы выполнили это указание российского правительства: мы поставили этот вопрос и намерены его обсуждать. „Правительство Российской Федерации, — говорится в заявлении, — сделает все от него зависящее, чтобы сорвать агрессивные замыслы империалистических кругов США, отстоять и упрочить мир на земле“».

В заявлении говорится:

«Обращается с призывом ко всем правительствам и народам поднять голос протеста против агрессивных действий Соединенных Штатов Америки в отношении и других государств, решительно осудить эти действия и поставить преграду на пути развязывания правительством США термоядерной войны».

Таковы ясные и принципиальные обращения в Совет Безопасности государства, действия которого проникнуты сознанием чрезвычайной серьезности созданного Соединенными Штатами крайне опасного положения, заботой об укреплении всеобщего мира и безопасности, поставленных под угрозу агрессивными действиями США. Это обращение, как небо от земли, отличаются от лицемерного обращения в Совет Безопасности государства, которое за спиной Совета Безопасности, попирая все принципы Устава ООН и международного права, уже предприняло военную акцию, а теперь цинично пытается напялить на себя рясу миротворца.

Нынешние агрессивные действия Соединенных Штатов Америки являются логическим звеном той чреватой самыми серьезными международными последствиями агрессивной политики, которая начала осуществляться Соединенными Штатами ещё при администрации президента Грегори и которая была продолжена и усилена нынешним правительством США, прокламировавшим в самом начале своей деятельности эру «новых горизонтов».

Впрочем, та неблаговидная роль, которую берутся выполнять в стенах Организации Объединенных Наций представители США, для них, как известно, не нова. Какая цена заявлениям представителя великой державы, который посмел обмануть общественное мнение всего мира и официальные органы ООН, спасая задания разведывательного управления США, готовившего агрессию и приказавшего Стивенсону молчать об этом?

Сегодня делегация Соединенных Штатов, правда, несколько сменила мотив. Сегодня она не отрицает уже, что Соединенными Штатами предприняты односторонние произвольные действия военного характера. И предлог на совершение Соединенными Штатами новых агрессивных действий найден, с позволения сказать, «новый». Порывшись в куче всякого хлама, сотрудники государственного департамента США предложили на этот раз вниманию своего правительства вариант о так называемом «неконтролируемом перемещении в пространстве российского космофлота». Одним словом, был бы приказ найти какой-то повод для оправдания агрессии, а остальное — дело сообразительности чиновников: пусть изыскивают. И вот на свет появляется в заявлении президента США и в письме представителя США г-на Уолтерса тезис о неких «неоспоримых доказательствах» манёвров российских военных кораблей — «доказательствах», фальшивость которых очевидна.

И если правительство США решилось все же в этих условиях на открытую ложь, если оно не постеснялось выдвинуть насквозь фальшивый и клеветнический тезис о будто бы агрессивных действиях российских военных, то это только показывает, до какой степени оно не придает совершенно никакого значения тому, какой именно предлог должен на этот раз послужить началом уже осуществляемых им новых агрессивных акций, то это только показывает глубину цинизма, до которой пала ныне официальная политика США.

Фальшивость обвинений, выдвигаемых ныне Соединенными Штатами в адрес Российской Федерации и состоящих в том, что Российская Федерация будто бы намеренно создаёт напряжение в подконтрольных ей областях Солнечной Системы, совершенно ясна с самого начала. Российская делегация прежде всего официально подтверждает заявления, уже делавшиеся Российской Федерацией в этой связи, заявления, в которых говорилось, что российское правительство не планировало и не проводило никаких агрессивных действий в районе Марса и каком-либо другом уголке Солнечной системы, а тем более планеты Земля.

Всему миру, таким образом, объявляется готовность Соединенных Штатов вести игру ва-банк, игру на судьбы мира во всем мире, игру на жизнь миллионов людей. У миролюбивых стран и народов давно уже были опасения, что безрассудная агрессивная политика Соединенных Штатов в отношении может поставить мир на грань катастрофы. Тревога миролюбивых Сил, их стремление призвать правительство США прислушаться к голосу разума, призвать его к мирному урегулированию разногласий с Россией наглядно проявились и в ходе закончившейся на днях на сессии Генеральной Ассамблеи общей дискуссии.

Бросив свои войска в район Марса и на территорию самой планеты и заявив о своем намерении применить силу, когда они сочтут это нужным, Соединенные Штаты осуществляют акт неприкрытой агрессии, они прямо нарушили Устав ООН, запрещающий государствам — членам Организации Объединенных Наций применять силу или угрозу силой в международных отношениях.

Проявив полное безразличие к серьезным международным последствиям, которые могут иметь их односторонние действия против России, Соединенные Штаты прямо поставили под угрозу международный мир и безопасность и, таким образом, автоматически своими действиями выдвинули вопрос о необходимости срочного созыва Совета Безопасности для рассмотрения создавшегося критического положения.

Тот факт, что сами Соединенные Штаты обратились в Совет Безопасности, — это всего лишь хорошая мина при плохой игре. США прекрасно понимали, что после осуществления ими таких явно агрессивных действий им все равно придется предстать в Совете Безопасности, предстать для того, чтобы держать ответ за эти вызывающие, авантюристические действия. В самом деле, разве мог Совет Безопасности пройти мимо того факта, что Соединенные Штаты, произвольно устанавливая блокаду космических трасс, предпринимают явно провокационный шаг, совершают неслыханное нарушение Международного права, попирают Устав Организации Объединенных Наций, бросают вызов всем миролюбивым народам? Разве мог Совет Безопасности пройти мимо того, что СоединенныеШтаты открыто насаждают своими действиями закон джунглей в международных отношениях, что они доходят уже до такого цинизма, что не только совершают агрессивные действия, но даже требуют, чтобы Россия отчиталась перед ними, как она организовала свою оборону, а заодно и удалила со своей территории военную технику, которая необходима ей для самообороны от агрессии США?

Сознавая тяжелую ответственность, которая лежит на Совете Безопасности в этот критический момент, российская делегация считает, что необходимо прежде всего срочно прекратить и полностью отменить все осуществляемые Соединенными Штатами агрессивные мероприятия.

С учетом срочной необходимости принятия этих мер российская делегация по поручению российского правительства вносит на рассмотрение Совета Безопасности следующий проект резолюции (S/5187) «О нарушении Устава Организации Объединенных Наций и угрозе миру со стороны Соединенных Штатов Америки»:

«Совет Безопасности, руководствуясь интересами сохранения мира и обеспечения безопасности во всем мире,

признавая право каждого государства на укрепление своей обороноспособности, считая недопустимым вмешательство одних государств во внутренние дела других суверенных и независимых стран, отмечая недопустимость нарушений норм в отношении свободы судоходства в открытом море,

1) осуждает действия правительства Соединенных Штатов Америки, направленные на нарушение Устава Организации Объединенных Наций и на усиление угрозы войны;

2) настаивает, чтобы правительство Соединенных Штатов отменило свое решение о проверке судов других государств;

3) предлагает правительству Соединенных Штатов Америки прекратить какое бы то ни было вмешательство во внутренние дела других государств, создающее угрозу миру;

4) призывает Соединенные Штаты Америки и Российскую Федерацию установить контакты и вступить в переговоры с целью нормализовать обстановку и тем самым устранить угрозу возникновения войны».

Мы призываем всех членов Совета Безопасности и — вопрос слишком серьезен — даже союзников Соединенных Штатов хорошо взвесить все возможные последствия нынешних агрессивных действий США, понять, на какой гибельный путь пытаются толкнуть Совет Безопасности и мир в целом Соединенные Штаты. Осознание делегациями своей ответственности за то, куда пойдет развитие событий, вызванное агрессивными действиями США, имеет в сложившейся конкретной обстановке прямое значение не только для урегулирования нынешнего положения в районе планеты Марс, но также и для судеб мира во всем мире.

К 1 мая 2204 года всё было готово. Мир затих в ожидании не то что грозы — разрушающего всё и вся буйства стихии, оставался последний штрих: вывести на орбиту Земли два космофлота — русский и американский — с тем, чтобы главный калибр «Георгия Победоносца», «Александра Невского», «Энтерпрайза» и «Саратоги» поставил последнюю точку в споре. Но тут обнаружилось, что оба соединения в режиме радиомолчания покинули орбиту Марса и ушли в неизвестном направлении. В иное время подобная новость прогремела бы как гром среди ясного неба, сейчас же, в сумятице перемещений войск и обвалов фондовых рынков, никто просто не обратил внимания на такую мелочь.

Ремарка: Халиф на пару лет

Его звали Абу Карим Алишер Зияуддин ибн Валид аль-Халифа и был он настоящий арабский принц.

Не стоит закатывать глаза, предвкушая столь милые для отечественной интеллигенции расшаркивания в благородных выражениях — вроде «Ваше высочество», да «Ваше высокоблагородие»: низкопоклонство, одним словом, — и словно само собой разумеющееся презрение ко всем, кто ниже по положению, образованию, ко всем, кто не принадлежит к определённым кругам… но не об этом речь.

Издавна, со времён тринадцати сыновей Кахтана, полноправный член племени арабов был полностью свободен в том смысле, что никто, даже шейх или глава его собственного клана, не мог ему ничего приказать. Все свободные люди — сыны своего племени, родственники, а поскольку у кочевников веками и тысячелетиями сохранялся почти без изменений племенной строй, отец нашего принца мог проследить свой род от самого Абдул-Мумина.

В обычной же чикагской жизни род можно было возводить к самому Мухаммеду — только за это никто тебе лишнюю миску бургуля не предложит. Даже свои выслушают внимательно, но кормить лишнего не будут: работай. Он и работал. Смышлёный черноглазый и черноволосый мальчуган — его так и звали: Валид, мальчик — крутился сначала в ресторане у тех родственников, кому немножко повезло с американской мечтой, потом в офисе тех, кому повезло побольше, потом, когда сам наскрёб на свой офис на окраине Города, уже для него крутились смышлёные мальчуганы на посылках, зарабатывая на свою американскую мечту.

Время было непростое, конечно, но Америка с помощью кредитов Объединённой Европы и России постепенно выкарабкивалась из той ямы, в какую ухнула в середине двадцать первого века. Шла гуманитарная помощь по линии ООН, восстанавливалась жизнь, хозяйство налаживалось, не так страшно стало выходить на улицы… жили, в общем.

Как-то само собой Валид стал семейным человеком — репутация у него была хорошая, сумел он дать немалый калым за жену, отчего его бизнес только выиграл, помогли новые родственники. Пошли детки. Первенца Валид на радостях назвал с размахом: Абу Карим — отец щедрости, настоящий араб щедр и гостеприимен; Алишер — тигр Али, настоящий араб смел и силён как тигр; Зияуддин — сияние веры, ибо нет Бога кроме Аллаха и Мухаммед пророк его: настоящий араб истинный сын ислама; аль-Халифа…

Потом, когда сынок вырос, Валид не раз просил Бога отнять ему язык. Ну кто вложил в его глупую голову мысль дать сыну прозвище-нисба халиф, владетель?..

Нельзя бездумно молоть языком — нас очень внимательно слушает небо…

Ну, так или иначе, жизнь шла своим чередом, сынок рос, бизнес процветал, процветал-процветал, да и рухнул. Бывает… ничто не вечно под Луной.

Валид продал офис, продал машину, заложил дом… потом и его продал, мотался по знакомым, пока не удалось снять комнату в более-менее приличном доме и у знакомых опять же устроиться на работу. Денег не было, перспектив не было никаких… только верная Мухсина да маленький Али — «Тигрёнок», — говаривал Валид несильно тиская гугукающего малыша — даровали силы и утешение.

По милости Аллаха день сменяет ночь, свет разгоняет тьму и чёрная полоса неудач и невезенья сменяется белой полосой радости и счастья. Так случилось и с отцом нашего принца: нашлись люди, по достоинству оценившие трудолюбивого серьёзного работника, каким и был Валид, предложили хорошую работу… вот только для этого надо было переехать к иблису на кулички — в Майами.

«Плавильный котёл наций» рассыпался. Многочисленные социологи, коих американские вузы выпекали как хорошая хозяйка пирожки, в своих исследованиях периода конца двадцатого — начала двадцать первого века с удовлетворением отмечали, что дети арабских (да и не только арабских) эмигрантов стремились ассимилироваться, раствориться в обществе равных возможностей. Менялись имена и Мухаммед становился Майклом, а Усама Сэмом, менялась одежда и благочинные последователи ислама испытывали серьёзные трудности, загоняя дочерей в приличествующую для молодой мусульманки одежду. Даже не о парандже шла речь — под влиянием окружающей среды девушки хотели выглядеть раскованно, сексуально и жить так, как им хочется, а не так, как указывают надоевшие в своём занудстве предки.

Но потом, как это всегда бывает, всё изменилось — наступил кризис. В тридцатых годах XXI века Америка была вынуждена объявить дефолт по своим обязательствам, что привело страну на грань гражданской войны. Были свёрнуты все научные исследования, свёрнуто присутствие американских войск практически по всему миру, но самое главное — прекратили существование почти все социальные программы правительства, включая выплату пособий по безработице и пенсий. Былая сытая жизнь канула в лету и тут выяснилось, что людям легче выжить объединившись на почве единой веры, старых обычаев, да вообще, чтобы выжить надо быть вместе, объединиться — размежевавшись со всей прочей Америкой. И единая в своей сытости нация распалась на множество групп голодных людей, стремившихся любой ценой продлить существование своё и своих детей.

Вернулись очень многие вещи, о которых начали забывать даже старики: выросли приходы вокруг немногочисленных мечетей в американских городах, причём контингент людей, собиравшихся к намазу резко помолодел, муллы призывали к взаимопомощи, обращались к тем мусульманам, кто сумел сохранить прежнее положение с просьбами увеличить закят. Своих, единоверцев, кормили тут же при мечетях, старались достать одежду детишкам, игрушки. Здесь было не до свободы самовыражения — на улицах городов замелькали хиджабы, вернулись браки по договорённости; в нынешних условиях удачное замужество означало зачастую единственную возможность есть досыта.

Так всем миром, уммой точнее сказать и выжили. Потихоньку вернулась хоть какая-то стабильность, какая-никакая жизнь наладилась, но о прежней свободе речи уже не шло: увеличившие свой авторитет муллы и появившиеся кадии, к которым теперь вынуждены были прислушиваться городские власти следили за тем, чтобы молодые люди строго блюли освящённые стариной обычаи. Никто особо и не стремился к свободе — слишком свежа была память о голодных годах у старших, молодёжь другой жизни и не знала, так что выгоднее было соблюдать обычаи, выполнять всё, что велят старшие и кусок хлеба тебе обеспечен, а там глядишь заметят расторопного мальчишку, приставят к делу… Так внутри общины-уммы Валид встал на ноги, так он устроил свою жизнь, община же спасла его семью от голодной смерти.

Не очень ему хотелось переезжать на юг, срываться с насиженного места, но выбирать не приходилось — место управляющего отелем под ногами не валяется, и Валид повёз семью на юг, к морю. Так наш принц, Алишер Зияуддин, Али, в общем, приехал навстречу своей судьбе.

Да-да, вот так и не больше ни меньше — не подвернись отцу работа в этой духовке, где начиная с конца апреля и жить и работать можно было только под защитой кондиционеров, не встретил бы Али людей… Но обо всём по порядку.

Начать надо со сказок. А просто ещё в бытность свою в Чикаго Валид пристрастился слушать сказки. Намотавшись по городу то в поисках работы, то в поисках еды… да он, бывало, — а жене ни слова, — болтался по улицам безо всякой цели, хотя в то время без оружия появляться на улицах любого американского города было смертельно опасно.

На чикагских улицах с теми же целями болтались толпы народу: бандиты, наркоманы, нацисты всех мастей и цветов кожи; тяжёлые условия жизни породили множество сумасшедших и все были вооружены до зубов, все искали случая поживиться за чужой счёт. В хороший день на захламленных улицах с редкими перерывами трещала канонада и жертвы этой необъявленной, бессмысленной в своей жестокости войны служили пищей воронам и крысам. Собак в окрестностях города давно съели.

Не работало ТВ — телевизор Валид обменял на продукты, сбоил Интернет, радиоэфир трещал помехами… Тёмными вечерами, наскоро расправившись с нехитрым ужином, Валид и Мухсина садились подальше от плотно занавешенного окна, стараясь, чтобы между людьми и оконными проёмами была надёжная преграда. Если сквозь непонятно откуда появлявшиеся помехи пробивался сигнал со спутника — жадно ловили новости из большого мира, но по большей части играли с маленьким Али, мечтали, как заживут, когда у папы будет нормальная работа и не так страшно будет ходить по улицам.

И вот однажды, в один из таких полуголодных, но очень тёплых вечеров, Мухсина рассказала сказку. Психика человека, постоянно подвергающегося стрессовым нагрузкам, требует разрядки в виде каких-либо отвлечённых образов, наполненных позитивными посылами и мозг услужливо предлагает новую реальность, складывая её из мельчайших осколков слышанного, виденного ранее, генетической памяти, любых обрывков информации. Когда нагрузка оказывается непосильной, новая реальность заменяет человеку всё на свете — так приходят к безумию. Но Валид, по счастью, психически и физически был абсолютно здоров и любые невзгоды переносил стоически, где-то приспосабливаясь к условиям окружающего мира, где-то преодолевая трудности, словом, жил и чувствовал себя равноправной частью окружающего мира, нравился он там ему или нет. Здоровьем своим он, надо сказать, щедро поделился с отпрысками.

Так вот, однажды жена рассказала сказку. Повествование, прямо скажем, получилось так себе: они всё-таки были людьми, оторванными от исторических корней и полуграмотная Мухсина — в школе она проучилась три или четыре года, а потом все образовательные учреждения потихоньку закрылись сами собой; слишком опасно стало на улицах — полуграмотная Мухсина смешала в своём рассказе всё подряд. Птица Рух догоняла и разбивала вдребезги самолёты; Синдбад-мореход ходил по морю на громадном танкере, доверху залитом нефтью; Гаруна аль-Рашида злые дэвы поджидали в Далласе и его именем назвали улицу в Лас-Вегасе; сопровождала же хитроумного халифа гурия по имени Шахерезада…

Это стало их традицией. Любой нормальной семье необходимы свои традиции, общие воспоминания — приятные и не очень. «Расскажи мне сказку», — говорил Валид, растягиваясь на подушках после трудового дня, и под неспешный рассказ жены из колыбельки блестели глазенки маленького Али.

«Расскажи мне сказку», — говорил маленький Али, откидываясь на подушки, как это делал отец, и мама, чуть погрузневшая за прошедшие годы, едва заметно улыбаясь рассказывала истории про дэвов и ракшасов, птицу Рух и Синдбада-морехода. Но любимой сказкой Али была сказка про Гаруна аль-Рашида, смелого, сильного и удачливого, поражавшего друзей мудростью и великодушием, а врагов силой и отвагой. Али тогда очень огорчало, что отец — низенький и лысоватый — мало походил на сказочного халифа, но зато мама — и это было совершенно точно! — не могла быть никем, кроме как прекрасной гурией, вдохновлявшей халифа на подвиги, оберегавшей его от ловушек коварных врагов.

Хорошо же, если отец не похож на аль-Рашида, бродили мысли в детской головёнке, значит Халифом буду я. И пусть у меня будет гурия, похожая на маму.

Не бойтесь мечтать, ведь мечты — это не страшно. Страшно, когда мечты сбываются.

Начавшаяся в последней трети XVI века в Великобритании Промышленная революция породила множество изменений в привычном укладе жизни человеческого общества. Это и резкое повышением производительности труда, и быстрая урбанизация, быстрый экономический рост, увеличением жизненного уровня населения, но главное заключалось в другом: изменилась скорость человеческой жизни. Все процессы, происходящие в человеческом обществе до того на протяжении столетий, стали занимать десятилетия, а то и годы. Человеку приходилось максимально быстро отвечать на вызовы нового уклада жизни как в одиночку, так и в качестве гражданина государства и если ответ был неверен, сам человек или государство, подданным которого он являлся, переставало существовать за ничтожный по меркам истории промежуток времени.

Сумела достаточно быстро ответить на вызовы времени Япония — и маленькой стране удалось завоевать почти весь Дальний Восток, поставив на колени неповоротливую царскую Россию. Китай, неспособный оценить коварство нового времени, больше века прозябал под пятой поработителей, регулярно становившись полем битвы соперничающих за его богатства держав. Пришла очередь и России, заплатившей чудовищную цену Гражданской войны за запоздалые перемены, позволившие ей, однако, выстоять под ударами полчищ завоевателей во Вторую мировую.

Мир менялся. Жизнь всё ускоряла и ускоряла свой бег и вот объявивший незыблемость идей коммунизма Советский Союз канул в небытие и обновлённая Россия начала движение к новому технологическому укладу, к новой жизни. За распадом же СССР последовал крах США, объявивших незыблемой доктрину капитализма и расплатившихся за его идеи жизнями более чем сотни миллионов подданных.

Произошла очень простая вещь: к концу первой трети ХХI столетия мир требовал перемен, начиналась очередная смена технического уклада, обусловленная самим существованием технического прогресса. Парадокс заключался в том, что люди, особенно власть предержащие, осознавая необходимость технического прогресса, на словах объявляя о необходимости перемен и реформ или не желали менять существующее положение вещей или являлись заложниками сложившейся ситуации, выражая интересы «владельцев заводов, газет, пароходов».

Областью наивысшей напряжённости в этой ситуации стали Соединённые Штаты Америки и к 2030 году, когда напряжённость ситуации достигла пика, в Америке началась революция.

К двадцатым годам двадцать первого столетия ценные бумаги американского правительства окончательно перестали покупать. Они ещё обращались на мировых рынках, но пользы от этого США не было уже никакой и даже союзники американцев, страны Лиги арабских государств не могли поддержать спрос — потребление нефти снизилось, лишив их большей части дохода. Никто не собирался предъявлять Америке к оплате все векселя, ибо это грозило общемировым кризисом, но и поддерживать экономику страны-паразита не хотел никто.

Начатая ранее кампания по выводу американских войск из стран Ближнего Востока приняла характер бегства, из более чем тысячи военных баз армии США осталось сотня с лишним. В определённый момент времени Вашингтону пришлось решать на что направить жалкие крохи бюджета — на военные расходы, поддержку производства или социальные нужды и после продолжительного парламентского кризиса было принято решение не в пользу социальных расходов: солидный кусок бюджета поделили между собой промышленники и генералитет. Социальные расходы профинансировали по остаточному принципу, что привело к массовой смертности американцев пенсионного возраста, которых просто некому было лечить и обеспечивать лекарствами. Те, кто помоложе, вышли на улицы и страна содрогнулась от беспорядков, ничуть не похожими на разного рода акции «Захвати что-нибудь…» — их участники давали яростный отпор подразделениям полиции, громя при этом всё на пути.

Производство встало — рабочие бастовали и дрались с полицией, да и работать на вновь открывшихся заводах никто не хотел, поскольку профсоюзам по причине кризиса урезали права и промышленники, спеша урвать прибыль с приставкой «сверх» платить старались по минимуму, социальную сферу полностью свалив на бюджет, в котором и без этого было шаром покати. Транспорт не работал — по сходным причинам, закрывались школы и больницы, столь долгожданная инфляция под влиянием этих факторов и на фоне обвала фондового рынка из умеренной превратилась в галопирующую. Между городами метались разрозненные армейские отряды, жестокими расправами с демонстрациями пытаясь заменить собой полицию, совершенно беспомощную в сложившейся ситуации.

На горизонте замаячила угроза существования Соединённых Штатов Америки как целостного государства, пусть и с широким суверенитетом регионов: сначала в Техасе некий Ллойд, богатый нефтепромышленник, собрал вокруг себя кружок таких же горячих голов и выдвинул идею о создании независимого государства Конфедерация Южных Штатов. Следом Совет Безопасности ООН выдвинул требование Вашингтону обеспечить безопасность пусковых шахт баллистических ракет и атомных электростанций, угрожая в противном случае вводом контингента «Голубых касок».

После этого власти США не церемонились ни с кем. В случае с любым другим государством это назвали бы террором, как это было например в Советской России, ну а в коммюнике СБ ООН говорилось много красивых слов о «поддержании стабильности», «наведении порядка» и прочая и прочая. Клеменсу Ллойду, взорванному в собственном автомобиле вместе с членами семьи, они наверняка понравились бы. Умнейший человек был, говорят.

В стране назначили досрочные выборы Президента, по американской традиции отвлекая всё внимание граждан от насущных проблем с помощью show. Все грехи и неудачи свалили на прежнего хозяина Белого дома, отчего ему пришлось тайно бежать из страны, с таким единодушием его ненавидели американцы независимо от цвета кожи и конфессиональной принадлежности. В Президенты назначили известного бродвейского комедианта, славного тёмным цветом кожи и широтой воззрений и с невероятной скоростью — по стране даже несмотря на грандиозные предвыборные представления регулярно прокатывались волнения — забрили его в Президенты, громогласно уверяя весь мир, что Америка обрела наконец-то стабильность и покой.

Какое-то время ситуация действительно оставалась стабильной, страна словно больной, проглотивший пилюлю и ожидающий действия снадобья, прислушивалась к своим ощущениям. Последовавшие действия вновь избранного Президента породили самую настоящую бурю: темнокожий красавчик, будучи ставленником американского истеблишмента, ещё более урезал социальные расходы, ведь избравшие его богатеи хотели только сверхприбыли, ну можно прибыли просто и расставаться с возможностью обогатиться не желали ни под каким соусом.

Тут уже и полиция и армия перестали контролировать ситуацию и Вашингтон стянул все силы вокруг атомных электростанций и военных баз, изо всех сил заверяя ООН о том, что по крайней мере, эти объекты США отстоят. Таким образом, в общем море хаоса образовалось несколько десятков мест контролируемых армейскими частями и потому относительно спокойных, с более-менее налаженной инфраструктурой. Спокойствие это, впрочем, больше напоминало кладбищенский покой, потому что военные и полицейские, насмотревшись ужасов в других штатах, при малейшей угрозе стреляли на поражение и разгоняли любые собрания людей при помощи авиации.

Власти не без оснований предполагали, что такие «островки безопасности» — так их именовали даже в официальных документах — послужат факторами стабилизации обстановки для остальной страны. Так оно в общем и произошло, где-то раньше, где-то позже и ко времени, когда семья будущего Халифа собралась переехать во Флориду, ситуация на большей части США была под контролем властей, налаживалась экономика, восстанавливалось транспортное сообщение, так что Валид и всё его дружное семейство с будущим прибавлением добрались до Майами без особых проблем.

Флорида, 27 штат США, была из числа «Земель обетованных», то есть штатов, которых не коснулась разруха остальной страны. Во-первых, штат имел высокий уровень развития сельского хозяйства, что позволяло прокормить население, даже с учётом беженцев с других территорий. Во-вторых, здесь была очень высокая концентрация высокотехнологических предприятий, с отлаженными связями как внутри США, так и с иностранными партнёрами, что позволяло создать платёжеспособный спрос на ту же сельскохозяйственную продукцию. В-третьих, здесь были военные. И не просто военные — во Флориде располагались Командование сил специальных операций США и Центральное командование вооружённых сил США в Тампе, Южное командование вооружённых сил США в Майами и несколько столь же весёлых контор. Кроме того, здесь, на мысе Канаверал располагался знаменитый на весь мир космодром и космический центр имени Кеннеди, то есть, вся территория штата оказалась как зонтиком прикрыта вооруженными силами США или что там от них осталось.

Военные достаточно быстро сориентировались в ситуации — к чему их и готовили — прикрыли жизненно важные объекты и возможные точки напряжённости армейскими и полицейскими силами и совместно с гражданскими властями, полномочия которых никто не собирался оспаривать, стали налаживать жизнь в отдельно взятом штате. Ресурсы для этого, как было сказано, имелись, оставалось только грамотно распорядится ими, пресекая попытки разного рода горячих голов объявить штат Флорида независимым государством или, того хуже, объявить войну Кубе, присоединив Остров Свободы к новообразованному государству.

В результате усмирения таких вот горячих голов образовалось множество бесхозных объектов недвижимости, выставленных властями на аукционах по всему побережью; в одном из отелей, принадлежавших ранее богатому кубинцу, нашлась работа для Валида. Купившие его по случаю дальние родственники нуждались в надёжном управляющем, а Валид нуждался в деньгах. Так и поладили.

…Валид сумел заработать хорошие условия контракта. Пахал как проклятый, пропадая ночами на работе, позволяя себе редкие выходные только во время Рамадана. Его труды не пропали даром: щедрое вознаграждение позволило им снять просторную квартиру в Бэй Харбор Айлэндс, где селились такие же менеджеры среднего звена, обзаведясь семьёй или тихо доживали свой век пенсионеры. Через пару месяцев после приезда у них родился третий ребёнок — дочку назвали Азиль, нежность. Старший Али уже пошёл в школу и оплату его обучения в Miami Day School, весьма почтенного заведения, пусть и не такого солидного как Ransom Everglades или Christopher Columbus High School частично взял на себя работодатель; средний Вафа сидел с матерью. Жизнь налаживалась.

Облик человека определяют тысячи мелочей. Встречают по одёжке — говорят люди и достаточно одного взгляда, чтобы примерно оценить достоинство человека. Провожают по уму, — продолжают поговорку и стильно одетому, ухоженному гражданину достаточно открыть рот, чтобы окружающим стало ясно: достойный это человек или очередное разочарование. Наш принц ни за что бы не состоялся в качестве Халифа, если бы не образование, классическое университетское образование, привившее ему способность, а главное желание сопоставлять и анализировать — величайший дар Господа человеку, мышление.

Учебный план в школе состоял из обязательных предметов, от изучения которых нельзя было отлынивать ни при каких обстоятельствах будь то английский язык, совершенно необходимый для жизни в Штатах или математика, совершенно неприменимая в повседневной жизни, однако же служившая великолепной гимнастикой для ума. Нужно отдать должное родителям Али — мама и папа сумели должным образом мотивировать мальчугана к изучению различных научных дисциплин, искренне радуясь успехам сына и с должным терпением относясь к неудачам, неизбежным на пути познания. Али без особых проблем превзошёл школьную программу, не блеснув, впрочем, ни на поприще науки, ни в спорте, считавшемся столь же важной дисциплиной для всех учеников.

Он держался особняком. Причиной послужил наверное его грамотный северо-американский выговор, более близкий к стандартному американскому чем певучая болтовня прочей детворы, привычной к слэнговым оборотам южного диалекта или чикано потомков кубинских эмигрантов. Диковинный выговор, нестандартная внешность — этого вполне хватило, чтобы сначала стать объектом насмешек, а потом и вовсе замкнуться в себе, отвечая на нападки прочей детворы кулаками. Главными друзьями принца стали книги, пока только художественные и главным образом дешёвенькие по цене и содержанию покет-буки, но лиха беда начало.

После школы был институт, Международный университет Флориды, в котором повзрослевший Али заработал губернаторскую стипендию, одновременно помогая отцу, ставшему уже управляющему сетью отелей по всему побережью Флориды. К тому времени семья выросла, выкормить-выучить четырёх отпрысков стоило больших денег, мать не работала и Али ночами не спал, намотавшись в институте, да по хозяйским делам. Из-за такой суматошной жизни учился он нестабильно, пропускал занятия, ко второму курсу потерял стипендию и чуть было не вылетев с учёбы на третьем, о занятиях спортом речи и быть не могло. В семье такое положение без внимания не оставили и Валид перестал нагружать сына работой с тем, чтобы Али закончил сначала обучение, а уж потом начал работать, став самостоятельным взрослым человеком.

Получив в своё распоряжение достаточно свободного времени, Али конечно же первым делом подтянул свою успеваемость. Без образования — образования, а не вузовского диплома! — современный человек лишен целостной картины мира, не способен противостоять ударам перманентной информационной войны, ведомой государствами друг с дружкой и против своих граждан. Начало этой войны теряется в веках, смысл её забыт всеми участниками, но с редкими перерывами она продолжается и конца-края ей не видно…

Но в такие материи наш принц не углублялся, просто отец с матерью сумели доходчиво объяснить ему, что взрослому мужчине не пристало сидеть на шее у родителей и для этого он обязан быть умным, сильным, смелым… Умным — получалось, Али охотно забивал в голову массивы информации по специальности, смелым — получалось, со школьной скамьи принц мог постоять за себя, а вот сильным… При росте 168 сантиметров… а, ну пять футов, шесть дюймов, был он кожа да кости и будь его деятельность связана с поднятием тяжестей да на свежем воздухе мог бы превратиться в жилистого проворного вьюноша. Однако же поднятием тяжестей в наше время много не заработаешь, работать надо головой, что не способствует должному физическому развитию и Али нередко побивали сверстники во время потасовок в школе.

В институте это превратилось в настоящую проблему когда куратор группы объявил Али, что тот не может считаться полноценным членом студенческого братства, поскольку никакими успехами на спортивном поприще блеснуть не может. Хорошо, решил Али, я вам покажу спортивные успехи, — и пришёл в институтский зал бокса. Не очень ему это занятие понравилось — головой надо думать, а не колотить по ней чем придётся, выбора однако не было и он лупил по мешкам, стоял в спаррингах, получая удары и возвращая их сторицей… Нет, особых способностей не открылось, но старания заметил куратор и перестал делать замечания как неуспевающему, Али стал увереннее чувствовать себя в общении с окружающим миром, для нас же главное состоит в том, что принц познакомился с Рамосом.

В Майами живёт множество кубинцев. Без особого преувеличения можно сказать, что облик американского города определяют выходцы с Острова Свободы, их здесь проживает больше 70 процентов. Магазины, закусочные, жилые дома — всё это носит отпечаток латиноамериканской культуры, на улицах услышишь скорее раскатистую испанскую скороговорку, чем традиционную невнятную кашу американского английского. И опять не это важно для нас, важно здесь то, чем жили потомки уже кубинских эмигрантов, видевшие закат правления братьев Кастро, неразбериху, начавшуюся на прекрасной Кубе во время смены государственного строя, когда менее чем за пять лет население острова сократилось на треть. Эмигранты новой волны рассказывали совершеннейшие ужасы про новую власть, во всём покорную Правительству США и всё это не осталось без внимания эмиграции старой, её потомков, которые с полным на то правом спросили у отцов и дедов: «Так вы этого хотели?»

Али ходил в школу, когда в Майами на демонстрациях молодые латиноамериканцы требовали отменить давнюю торговую блокаду своей родины, которую они и в глаза не видели. Эмигранты на собственные деньги снаряжали корабли с гуманитарной помощью и отправляли их в порты Острова Свободы; в Международном университете Флориды, с преимущественным числом студентов латиноамериканского происхождения создали Комитет помощи Кубе. Его главой был Рамос.

Увиделись впервые они в том же зале бокса: разгар занятий, мерный деловой гул в помещении, впитавшем в себя неистребимый, особый запах, позвякивания цепей от ударов по боксёрским мешкам… Толпа студентов собралась вокруг ринга в центре зала, где два темнокожих атлета сошлись в схватке. Два здоровяка — тяжеловесы — блестя залитыми потом телами наносили чудовищной силы удары и каждый раз казалось — вот-вот… но в последний момент затянутый в перчатку кулак вскользь проходил по вовремя подставленному плечу или вовсе пропадал даром от того, что боец успевал убрать голову из опасной зоны…

Это было красиво — всегда красиво, когда работают профессионалы, вот и Али, уж как плохо ни разбирался в боксе, наблюдал за боем, забыв обо всём, непроизвольно дёргая головой, словно ему предназначались удары, словно он был на ринге.

Схватка тем временем закончилась. Бойцы обнялись под восторженный гул зрителей и один из них, хлопая соперника по плечу забинтованной рукой, бросил взгляд в сторону Али, замершего возле канатов. Атлет улыбнулся — когда Рамос улыбался, это выходило по-настоящему обаятельно, — и подмигнул внезапно засмущавшемуся Али. Тот поспешил к своему недобитому мешку и это происшествие быстро вылетело у него из головы, но судьбу не зря называют злодейкой: захотим мы идти по предназначенному пути — и она поведёт нас. А не захотим — так потащит.

Буквально на следующий день Али вызвал к себе куратор. Был это весьма желчный молодой человек, заимевший к своим тридцати годам учёную степень и язву желудка, по причине хронической неспособности работать со студентами в качестве преподавателя поставленный на должность дежурного сексота и на означенной должности проявлявший особое рвение — ведь нигде больше ему места не было. Время от времени куратор поднимал личные дела студентов, с помощью неких хитрых вычислений определяя, является ли тот или иной студиозус достойным членом студенческого братства; суровая кара и мелкие придирки грозили тому, кто не соответствовал кривым линиям на графике.

— Вам, мистер, необходимо участвовать в общественной жизни нашего учебного заведения, — многозначительно проговорил куратор, внимательно наблюдая за Али.

Али тем временем примеривался от души рубануть этому слизняку прямой в челюсть, с огорчением понимая одновременно, что как бы ни достал его этот тип с желтушным длинным лицом, подобные выходки будут слишком дорого стоить.

— Где я могу быть полезен обществу? — Наверное лет пять назад, в школе, Али стал бы спорить, доказывать и утверждать свою правоту, но прошедшие три с лишним года взрослой жизни научили его обдумывать свои действия, прежде чем бросаться в бой.

Куратор предложил целый список комитетов, кружков по интересам и обществ и Али, клятвенно заверив, что уж теперь-то он наставлен на путь истинный, вооружённый этим списком отправился приносить пользу обществу. Так уж получилось, что удобнее всего — в цоколе университета — располагался пресловутый Комитет помощи Кубе. В маленькой захламленной комнатёнке плавали клубы дыма от кубинских сигар, всю стену напротив окна занимал кубинский флаг, за столом под ним яростно спорили несколько человек и появление Али было встречено гробовым молчанием.

— Чего тебе, — неприветливо спросил один из них, худощавый с тонкими неприятными усиками креол.

— Я… я… меня направили вам помогать, — кое-как выдавил Али.

— Помощничек, блин, — хмыкнули в ответ, но Рамос, сидящий во главе стола, поднялся во весь свой почти двухметровый рост и протянул руку, здороваясь:

— Здравствуй, товарищ…

В его лапище ладонь Али утонула словно в ковше бульдозера.

На самом деле, приносить пользу обществу оказалось не слишком трудно и кое в чём даже выгодно. Али сортировал бумаги, контролировал поступления гуманитарной помощи, развозил фрахты и контракты по кораблям в порту и всё это занимало не более трёх-четырёх часов в день, три раза в неделю. Рамос добился для него восстановления стипендии — наш принц лучше всех в комитете справлялся с бумажной работой, когда остальные считали ниже себя возиться с контрактами, накладными и прочей дребеденью. Как социальному работнику Али полагалась небольшое пособие от службы занятости, так что он мог не обращаться к отцу за карманными деньгами. По субботам они собирались в отведённом под комитет помещении и члены комитета отчитывались о проделанной работе, пили пиво, кубинский ром и кофе, спорили или просто разговаривали на разные темы и здесь Али с открытым ртом слушал, что говорил Рамос.

А говорил Рамос много интересного. Ни за что нельзя было сказать, что этот парень атлетического телосложения, с простецким лицом, на котором выделялся не один раз сломанный нос, имел учёную степень по социологии и знал классические сочинения великих мыслителей от и до. Во время частых споров, чуть было не переходящих в потасовки, он цитировал Ле Бона и Ортега-и-Гассета, рассуждал о Марксе и Тоффлере, объясняя природу происходящих в мире событий сугубо научными терминами. Али был заворожен, ему захотелось знать столько же, также понимать природу происходящего и ход событий в мире и он взялся за чтение.

«Капитал» Маркса в первом приближении ему не понравился — с налёту, да ещё при чтении в общественном транспорте такие вещи не осилишь. Гораздо ближе оказался Токвиль, с его историей Америки, читавшейся как увлекательный исторический роман и Тоффлер, идеи которого, высказанные в двадцатом веке, было интересно сравнить с происходящим. Однако Рамос серьёзным мыслителем признавал только Маркса, высказываясь по поводу нынешней жизни в США с горькой прямотой, из-за чего комитет посетили как-то агенты Службы Безопасности Объединённого командования специальных операций.

Рамос критиковал сам капиталистический строй, обещавший всем и каждому комфортное существование и свободу самовыражения.

— О, да, — говорил Рамос, — ты свободен… Ты свободен быть педерастом или лесбиянкой, свободен трахаться во все дырки, какие только найдёшь, но как только ты начнёшь выражать несогласие с Системой — твой бизнес опишут в пользу Правительства.

— Ты можешь сколько угодно возмущаться по поводу действий Израиля в Палестине, России в Прибалтике, Индии в Кашмире — но как только ты посмеешь потребовать пересмотра Законов о труде или расширения полномочий профсоюзов или привлечения к ответственности дельцов с Уолл-Стрит, тебя просто посадят!

— Наши деды поставили не на ту лошадь, — с горечью добавлял Рамос, — лучше бы они оставались на истинном Острове Свободы…

И вот учёба закончилась. Али внезапно обнаружил, что ставший для него привычным распорядок жизни необходимо менять, искать работу, родители вдруг заговорили о женитьбе, что для него стало громом среди ясного неба. Он вдруг задумался о том, чего же он хочет в жизни и чего он способен добиться, резюмируя все полученные знания и наличествующие умения, каковое резюме повергло нашего принца поначалу в уныние. Действительно, высшее образование понуждает молодого человека вбивать в голову массу информации, абсолютно не связанной с реальным миром и вместо чётких представлений о будущей работе, молодому специалисту приходится, к примеру, разбирать современные концепции естествознания или философские доктрины древних мыслителей, порождая совершеннейшую кашу в голове.

Однако высшее образование заключается — и некому было объяснить это Али — не в заучивании конкретных понятий, нет, все предметы, как бы неуместны они ни казались, приучают студента извлекать информацию из самых различных источников, а извлекая — осмысливать конкретные понятия и иметь суждения по ним на основе общечеловеческих понятий «хорошо-плохо». Так происходит мышление, так формируется личность человека разумного, практические же знания придут непременно, да и заключаются они нередко в умении вовремя переложить цветную бумажку из одной папки в другую… для этого шесть лет в институте сидеть не требуется. Даже предметы специализированные, говорим мы о техническом образовании или о гуманитарном, показывают молодому человеку картину мира с определённой стороны, а не просто дают ему способность рассчитать правильные параметры детали какой-нибудь. Али приобрёл все необходимые для будущей жизни знания. Во-первых, он научился говорить. Да-да, говорить — грамотно выражать мысли на родном языке не каждый из нас сможет и в обыденной жизни, а поставь человека напротив камеры или того хлеще, на трибуну перед собранием народа… ой, конфуз получится…

Во-вторых, высказывать надо правильные идеи, и дружба с Рамосом, приучившим Али читать серьёзную литературу, привила ему некоторые установки, правильность которых могло показать одно лишь время.

В-третьих, умение мыслить: способность к анализу и синтезу происходящего, процесс непрерывный, превратившийся не просто в привычку — в привычку приятную. С таким оружием вполне можно завоевать мир.

По окончанию института Али почти три года работал в компании отца, начав с должности рядового сотрудника одного из отелей на побережье. Снял квартиру недалеко от родителей, захаживал к ним в гости, возился с сестрёнкой, помогал Азиль с учёбой. Родители всё также настаивали на женитьбе, рассказывали, какую пригожую да серьёзную девушку приглядели у близких друзей из Чикаго. Беда была в том, что сам Али не понимал, что же ему хочется и, помаявшись так три года, он обнаружил себя в международном аэропорту Майами.

Это было безумием; буквально пару лет подержать пацана в офисе и все его революционные настроения, навеянные дурацкими порывами юности стихли бы сами собой, как это произошло с Рамосом, которому после института родители всучили должность управляющего строительной фирмой и все его марксистско-маоистские идеи унялись сами собой. Справедливости ради заметим, что указанная фирма приняла деятельное участие в восстановлении кубинских портов после разрушительного урагана 2100 года.

Но наш герой вбил себе в голову, что его место не за конторским столом в ожидании начальственных милостей, а на исторической родине, в сказочном Каире и летом две тысячи девяносто девятого года от Рождества Христова Али взял билет на рейс авиакомпании «Иберия» (в честь какого-то там юбилея компания продавала билеты со скидкой) Майами — Мадрид. Родителям он сказал, что хочет посмотреть Европу, друзьям-подружкам пораздал кое-какие вещички, совершенно ненужные в его новой жизни и после утомительного перелёта через Атлантику, приземлился в Мадриде, где задержался совсем ненадолго — перекусить в кафе, после чего сел в поезд RENFE, тихоходный Аутомотор, с многочисленными остановками кативший в сторону побережья.

Любой из нас на его месте прибыв в древнюю столицу Испании отправился бы с открытым ртом болтаться по городу, те, кто помоложе вечером отправились бы в бар или ночной клуб, старшие чинно откушали бы в ресторации с супругой…

Всю дорогу до Тарифа Али читал «Зелёную книгу».

В этом городе со смешным названием брал своё начало Трансгибралтарский туннель, соединивший в середине века Европу с Африкой или Испанию с Марокко. Построили его по проекту французских инженеров при участии англичан испанские компании, используя наёмных рабочих со всего африканского севера, обслуживался туннель марокканской железнодорожной компанией, использующей в поездах новенькие вагоны испанского производства. Меньше часа и что-то около двадцати километров отделяло теперь туристов от Танжера, некогда оживлённого делового центра сказочного Марокко.

В Танжере начался Великий путь Первого Халифа, пролегший по всей Северной Африке, города и веси которой через десяток лет передрались между собой за право называться местом пребывания Владетеля. Повторимся, поступки Али были совершеннейшей глупостью с житейской точки зрения, ведь он мог бы из того же Мадрида отправиться на поезде — сеть железных дорог позволяла без помех добраться до Турции. Нет, никто не ждал его в роскошном Восточном экспрессе, но и без того общественный транспорт был способен доставить нашего героя до Стамбула — с берегов Турции существовала масса возможностей добраться до Египта. Можно было добраться до Греции автостопом — и там морем до Александрии: может быть, не столь комфортно, зато дешевле и быстрее. Старая добрая Европа — благословенный край.

Али тянуло в Африку. В аэропорту Майами он ещё чувствовал себя неуверенно, первый в его жизни взлёт самолёта тяжестью в желудке эту неуверенность усугубил, но только оказавшись в Испании, вместо тоски по родителям Али почувствовал близость… чего? Он и сам не понимал, только оно, это чувство, властно тянуло его через Гибралтар и в свете будущих событий этот инстинкт, как и все прочие инстинкты вообще, оказался самым верным.

Некоторое время Али праздно жил в Танжере. Снимал квартиру с видом на море — хватало денег заработанных в старых добрых США; гулял по улочкам старой части города, попивал ароматный кофе в деловой части — привыкал к самой атмосфере Чёрного континента, ритму жизни, образу жизни, который для него, американца в третьем поколении, был необычен. Правду сказать, диким здесь казалось всё. Одежда, манера разговаривать, отношение к религии… да это был самый натуральный шок для нашего принца, сравнимый с разочарованием, испытанным молодыми русскими карбонариями, столкнувшимися с реальным русским крестьянином. Плевал он, богоносец, на все ваши идеи-идеалы… не пропадать же щам…

Так и у Али мало-помалу опустились руки, столкновение с реальностью словно хороший прямой в корпус сбило ему дыхание. Не было тут дэвов, давно истлели косточки птицы Рух и Гарун аль-Рашид был не более чем героем статьи из Википедии… Ещё чуть-чуть и он прибежал бы домой чтобы год с лишним отрабатывать родительские деньги, потраченные на его возвращение из страны сказок, оказавшейся не более чем пустынным миражом, штукой для настоящих путников, собравшихся пересечь знойную Сахару, премерзкой.

Вот только среди всех достоинств, что Аллах даровал отцу Али не числилось способностей к психологии. Вместо того, чтобы дать понять блудному сыну, как они с матерью будут рады его видеть, Валид с убийственной иронией — старенький монитор в интернет-кафе гнал отвратительную картинку со скайпа, но недостающие нюансы Али подсказало богатое воображение — спросил:

— Ну что, нагулялся?..

Это решило дело. Последнюю в съёмной квартире ночь Али не спал вообще, беспрерывно глядя в стену. Решать дело алкоголем, как это делали многие его сверстники он не умел и где-то внутри прочно сидело ощущение, что этим-то как раз никакие проблемы не решаются… с рассветом он ушёл. В неуютном плоскогорье североафриканского побережья было проложено немало дорог, по которым довольно оживлённо сновали самые разные транспортные средства. Первое время Али ехал совершенно бездумно, не задумываясь меняя средство перемещения и попутчиков; то на тряской телеге с копной жёсткого сена в качестве груза, то в кузове древнего «Исудзу» в компании флегматичных овец. Затем, где-то на алжирской границе…

— Эй, дядя, что везёшь?.. — Овечки в кузове и с ними баран один… — Овечек вижу, а где ж баран? — Да вот же лежит… — весёлые парни в форме алжирской национальной жандармерии от души посмеялись над немудрящей шуткой, даже не удосужившись проверить документы пассажира. А он и не понял как его высмеял водитель-бербер, погружённый в свои грёзы.

…пришёл страх. Что он наделал?.. куда полез?..

Кончились грёзы — потому что кончились деньги и что ни говори, на голодный желудок грезить очень неудобно: он ведь, гад, начинает так урчать, что по окрестным скалам эхо гуляет…

Пришлось зарабатывать себе на пропитание и вот тут Али приобрёл бесценный опыт, вкупе с образованием позволивший стать ему тем, кем он стал. Начало было нелёгким, ну так на то оно и начало: принц пас овец в горах Тель-Атлас; строил дома и портовые сооружения в прибрежном Тенесе; разок сходил с караваном через Сахару в Нигер и решил для себя, что Аллах с христианским Богом вместе прокляли к иблису это поганое место. Потом работал помощником кади и хотя проявил способности и рвение в должности, никакой перспективы в этой должности для Али не было — все перспективы были для местных. Искал воду с лозоходцами, работал кондуктором на местной железной дороге, крутил баранку такого же древнего грузовичка, как тот, привёзший его в Алжир.

Грузовичок привёз его в Тунис и тут сломался ко всем дэвам Сахары, отчего Али завяз в тунисском Тозёре неподалёку от солёного озера Эль-Джерид. Али проклял всё на свете, в очередной раз подумав про родителей, как они были правы, то да сё… Спустя какое-то время, поуспокоившись, он нашёл постоялый двор и, поскольку время было уже вечернее, позволил себе наесться-напиться, отложив решение проблем на следующий день, с тревогой, впрочем, наблюдая, как тают его невеликие капиталы. Ну не шли к нему деньги и хоть ты тресни!

Приятная тяжесть в желудке настроили нашего Али на благодушный лад; овеваемый вечерней прохладой, он лениво следил за игроками в калах, сидевшими прямо подле него на коврах с характерным для берберских ковроделов узором из рук Фатимы, крестов и восьмиугольников в красно-жёлто-белых цветах. Завтра придётся искать сервис — хотя какой тут сервис… местная деревенщина, которой чаще прочих приходилось копаться в той выставке раритетов, что сходила здесь за автопарк, а в машине — древней бензиновой ещё «Скании» полетел ремень ГРМ и скорее всего свихнулись «мозги», и в сервисе заломят цену — он же не местный… но это будет завтра.

Народу на дворе было немного. Закончился Рамадан, закончились многочисленные запреты и ограничения, с честью выдержанные правоверными мусульманами — ну, и Али тоже и скоро должен был начаться период многочисленных муссемов, местных праздников, когда можно было не волноваться о столе и крове и быть сытым просто передвигаясь из одного посёлка в другие. Многочисленные торговцы готовили товары к сезону, подтверждали прежние договорённости, налаживали новые, предвкушая большую торговлю и тогда постоялые дворы и гостиницы заполнятся множеством людей, начнётся шум и веселье… Пока же здесь собралось человек десять, не более: многочисленная и шумная компания — торговцы, а кто же? — расположилась в центре помещения и вокруг неё сбиваясь с ног носились обе дочки хозяина. Постояльцы громко нахваливали гостеприимство хозяина, восхищались красотой дочерей, вроде как в шутку спрашивали про калым, впрочем, не выходя за рамки приличий. Они возвращались из долгого и опасного странствия, удачно сторговали товар и теперь от души радовались жизни, заражая своей жизнерадостностью, заставляя верить, что и твой путь закончиться удачно — ведь Аллах милостив.

Другая компания не привлекала к себе столь много внимания: четыре человека расположились неподалёку от блаженствующего Али, мирно беседуя за зелёным марокканским чаем. На ковре лежала сложенная доска для игры в калах, но к ней никто не притрагивался, видимо, закончив игру, люди отдыхали, изредка улыбаясь шумным возгласам удалых купцов. Были они одеты в простые балахоны светлой ткани, обычные для местных крестьян головные уборы и мягкие туфли; шерстяные бурнусы с капюшонами были аккуратно сложены неподалёку, и вся эта неброская одежда совершенно не вязалась с обликом всех четверых — не получались из них крестьяне и хоть ты тресни…

Пожалуй, больше всех внимание привлекал здоровенный детина баскетбольного роста, разлёгшийся на подушках с грацией сытого льва; любой человек при одном только его виде почувствовал себя неуютно, потому как стоит только потревожить покой царя зверей… Впрочем, особой угрозы от детины не исходило, сейчас, разговаривая с соседом и поминутно кивая в сторону шумной компании, он улыбался и его улыбка выходила неожиданно обаятельной. Сосед его, столь же высокий, но скорее жилистый, чем мускулистый, не производил подобного эффекта и надо было достаточно долго наблюдать за ним, чтобы рассмотреть плавные, уверенные движения, характерные скорее для воина, чем для крестьянина или того же торговца. Третьим был крепкий как ствол оливкового дерева морщинистый старикан, явно старший в этой компании не только по возрасту, но и по положению, судя по тому, с каким вниманием относились к его скупым замечаниям спутники. На лице старика были видны традиционные для берберских племён шрамы в виде крестов, что по нынешним временам было редкостью. И наконец, четвёртым был самый натуральный толстяк, неопрятный и шумный, всем своим видом диссонирующий с остальными тремя, выглядевшими на фоне его настоящими рыцарями пустыни. К обычному наряду из грубой домотканой ткани толстяк зачем-то нацепил марокканскую куммию, каковой и цеплялся за все предметы интерьера: оружие мало иметь в собственности — даже носить его надо уметь.

Али слишком увлёкся, разглядывая заинтересовавших его людей и его любопытствующие взгляды не остались незамеченными: в какой-то момент он обнаружил, что старик с любопытством смотрит на него. В выцветших глазах старика мелькали хитрые огоньки, узловатые, как корни дерева и такие же цветом кожи пальцы оглаживали доску для игры, лежащую на ковре перед ним. С широким жестом, поведя руку — от сердца к центру ковра, на котором лежал, — старик кивнул Али, мол, присоединяйся. Его компаньоны принялись разглядывать нашего принца, словно ожидая его реакции.

За почти три года своей бродячей жизни принц выучил несколько наречий единого казалось бы арабского языка, используемых берберами и местными арабами, мог с успехом поторговаться на рынке за любой товар, зная цены и обычаи, но главное — Али знал, как разговаривать с местными жителями и что отвечать на такие невинные предложения.

Мало? Много? Именно это знание жизни простого народа, понимание её основ, знакомство с реальным портретом народонаселения региона, а не общие идеалы равенства и братства и пустые измышления по поводу «народа-богоносца» необходимо любому нормальному революционеру. Ленин, Мао, Че и Фидель — они все были барчуками. Выходцы из приличных семей, дети обеспеченных родителей, получившие отличное образование все эти люди ни за что бы не добились успеха, если бы не жизнь в глухой сибирской деревушке или путешествие через добрую половину Южной Америки. Они знали, чем живёт обычный человек, высокомерно называемый доморощенной аристократией «простолюдином», как и что сказать такому человеку, чтобы тот поверил: вот-вот, ещё одно усилие и…

Мы наш, мы новый мир построим.

Али также молча приложил руку к сердцу и покачал головой, стараясь вложить в движения всё миролюбие, на какое был способен: премного благодарен, отказываюсь.

— Что думаешь, обыграть тебя собрался? — Усмехнулся старикан, показав крепкие белые зубы — предмет зависти нашего принца, постоянного клиента местных зубодёров. — Давай, садись, не на интерес — ради общения поиграем.

— Благодарю, почтенный, но я играть не умею, — в калах Али к своему стыду играть действительно не умел — в США эта игра неизвестна, а по приезду в Марокко у него нашлось множество других занятий, за которыми времени на обучение просто не оставалось.

— Откуда ты такой взялся, — усмехнулся детина. — Не будет тебе достойных партнёров, дядюшка.

Все четверо заулыбались, разглядывая засмущавшегося Али.

— Не будет, так не будет, — вздохнул дядюшка, — садись к нам, мил человек. Сыграть не получится, так поговорим.

Отказываться было невежливо и Али уселся на корточки между толстяком и детиной, чувствуя себя чем дальше, тем больше не в своей тарелке.

— Ну не красней, что ты как девица на выданье, — хлопнул его по плечу толстяк.

— Меня ты можешь звать Дядюшкой, — сказал старик. — Отец у тебя есть, на место этого достойного человека я не претендую, а моё имя тебе ни к чему. Это мои… племянники.

Он усмехнулся вслед за своими спутниками, которых явно насмешило такое утверждение и продолжил:

— Это Асад, — указал он на детину, — это Ислам и Сабир.

Толстяк важно закивал головой, показывая, что это именно он Сабир и никак иначе.

— Ну, расскажи нам путник, откуда ты и куда путь держишь?

— Еду в Каир, — бухнул Али.

— Да ты что, — делано восхитился толстяк-Сабир, — далеко собрался, ничего не скажешь…

Он вёл себя неестественно: поминутно оглядывался по сторонам, вертелся на ковре, измяв все подушки своей немалого веса тушей, говорил язвительно и невпопад, не рискуя, впрочем перебивать Дядюшку и Асада… Али решил, что этот человек ему неприятен. Впрочем, это решил для себя не он один — услышав последнее замечание Сабира, Ислам наградил его долгим взглядом, отчего толстяк смешался и принялся шумно требовать принести вина, мяса и где вообще прислуга и почему так нерасторопны?..

Вина он не получил, мясо принесли куриное и Сабир вгрызся в грудку, забрызгивая одеяние соком. Али смешался не меньше толстяка, хоть и не понял сам отчего — чем-то не понравился ему этот взгляд, чем он и сам не мог понять, но тут его принялись бомбардировать вопросами, пришлось отвечать и вспомнил он этот взгляд немного позже.

— Откуда ты?..

Молодой он был тогда, совсем ещё зелёный, а то придумал бы какое-нибудь связное враньё, да убрался бы восвояси потихонечку… но молодые не привыкли жить потихоньку: юное сердце гонит в жилы горячую кровь, требуя подвигов и свершений и о цене за те подвиги не вспоминает, о цене вспоминает мозг, вспоминает много позже, когда и кровь остыла и прелесть свершений померкла…

Он всё выложил этим людям, слишком много накопилось всего: впечатлений, эмоций, разочарований… побед не было. Не с кем было всем этим поделиться и он рассказывал свою жизнь прямо с самого Чикаго, не пришлось уговаривать. Слушали внимательно, даже Сабир-толстяк перестал вертеться на ковре — в этой малонаселённой местности, где все друг друга знают, новый человек, да ещё из такого далёка не мог не вызвать интерес. Али знал, что интерес может быть разный, пусть местные и настроены в общем, благожелательно, но лихих удальцов хватало везде и в любые времена… наплевать ему было, хотелось выговориться, хотелось внимания, вот он и разливался соловьём.

— Что же ты ищешь здесь, — спросил Дядюшка и Али вдруг осёкся.

Простой вопрос — а что он искал?

Сказку.

Он хотел быть сказочным Халифом и пусть прекрасная гурия шептала бы ему сказки о неведомых мирах — к иблису ТВ и Интернет! — во дворе его замка расправляла бы крылья птица Рух и…

Как это выразить словами?

— Эх, мальчик, — вздохнул Дядюшка, — тебя следовало бы вернуть родителям и пусть твой достойный отец выбил бы из тебя глупые мечты.

Он помолчал, в упор разглядывая покрасневшего Али.

— Это суровый край, — глаза Дядюшки смотрели куда-то вдаль, словно весь Чёрный континент лежал перед ним на ладони. — Здесь сложно прокормиться человеку — сухая земля не родит, а то что выросло, смывают наводнения.

— Да и работать в поле опасно, — сказал вдруг Ислам, до того не проронивший ни слова: — За крестьянами охотятся беспилотники с итальянских баз — они думают, будто мы тут только дурь выращиваем…

Он снова покосился на Сабира с тем же непонятным для Али выражением лица.

— А что здесь ещё выращивать? — Внезапно вскинулся толстяк. — Не хотите — будете платить за привозное втридорога.

После этой его реплики на какое-то время воцарилось молчание.

— Это суровый край, — повторил Дядюшка. — Здесь гибнут мечты, мальчик. Гибнут люди… поезжай домой.

— Не поеду. И не вам меня отговаривать, — Али смотрел на собеседника исподлобья как в зале бокса, осталось только прижать подбородок к плечу, дождаться гонга и будет поединок, точно.

— Ай, молодец!.. — Асад с удовольствием шлёпнул себя по ноге и в голос расхохотался: — Упёрся, барашек!.. Я подвезу его в Габес, Дядюшка. Пусть едет.

Старик пожевал губами, окинул взглядом Али, потом кивнул:

— Хорошо. В Габесе найдёшь Казима, он возьмёт этого барашка пассажиром. Ну что ж, мальчик… к добру или к худу — Асад тебе поможет. А дальше всё по воле Аллаха. Выезжаем завтра, рано утром. Не проспи.

Али показалось сначала, что он вообще не уснёт. Как же, мечты сбываются, да так неожиданно, но стоило только буйной голове коснуться свёрнутого валиком ковра, который здесь сходил за подушки, как глубокий здоровый сон овладел уставшим организмом… и он действительно едва не проспал.

— Вставай, барашек, — на счастье нашего принца, Асад был человеком обязательным, уж если сказал — довезу, довёз бы в любом случае. — Пора ехать…

Рай на земле — у коня в седле, говорят бедуины. «Поистине, джинны не приближаются к дому, в котором есть лошадь, и убегают от её ржания», — говорил Пророк. Для берберов лошадь считалась даром Аллаха, её необходимо было лелеять, почитать, и даже поклоняться, поскольку бедуинам она была крайне необходима для выживания в песках пустыни…

За углом постоялого двора их ждал большой Шевроле Тахо НР, не новый — эти были уже на водородной тяге, а в стране-экспортёре нефти дешевле было эксплуатировать машины с бензиновыми и дизельными двигателями, — но чистенький снаружи и внутри, в салоне. Своего коня Асад холил и лелеял, он и сев за руль прямо сморщился, когда пассажиры рассаживаясь, захлопали дверями внедорожника…

…О Каир!..

Ты Ворота Востока, город, где призыв муэдзина к полуденному намазу собирает и заббалин, и чернокожих суданских погонщиков верблюдов на рынке Билеш, и невозмутимых неспешных клерков из Могамма…

Столица Египта, столица Африки, столица современного Востока, населённый пункт, точка на карте… точка напряжённости.

Северная Африка это место, где близко сходятся несовместимые, казалось бы, противоположности. Сахаре принадлежит температурный рекорд, который зафиксировал наиболее высокую температуру на планете 58° С. в тени, однако ночное время здесь холодное, и людям приходится одевать плотные шерстяные одежды-накидки, чтобы не замерзнуть. При этом на самом севере африканского материка достаточно комфортные условия для проживания: средиземноморская природная зона, которая представляет собой неширокую полоску земли вдоль берега моря, богата оливковыми, лавровыми, дубовыми и пальмовыми рощами. Да и сами, казалось бы безжизненные пески Великой пустыни в местах, где к поверхности земли подходят подземные воды, прерываются оазисами; в их зелени и сосредотачивается почти все население пустыни.

Здесь в VIII веке раскинулись владения Арабского халифата, на рубеже тысячелетий этой землёй владели гордецы-римляне, до Рождества Христова выходцами из Южной Аравии образовано Эфиопское царство. Плодородная долина Нила, способная прокормить — и кормившая! — множество людей стала колыбелью сразу нескольких цивилизаций: керма-кушитской, Алоа и самое главное, древнеегипетской. Воспоминания, обломки культур, имена людей, их помыслы и желания, подвиги и поступки смешались в невообразимом коктейле, бередя раны древней земли Чёрного континента, они не могли так просто лежать под спудом, побуждая действовать, побуждая жить… Каир стал нервным узлом, индикатором настроений обездоленных, имя коим — мириад.

Али успел.

Талант быть вовремя и в нужном месте — очень большая редкость, подобные люди ценятся на вес золота, сама жизнь пёстрым ковром ложится им под ноги, таких не много и не мало… чаще всё-таки случается другой талант, со знаком минус. Человек попавший не вовремя и не туда привлекает на свою голову тридцать три несчастья и, если свезёт остаться в живых, клянёт судьбину до конца жизни, приведшей его в западню. Али не был ни тем ни другим, он был самой подходящей кандидатурой и умудрился оставаться в живых достаточно долгое время.

Мало? Много?

Долгое, очень долгое время Северная Африка жила в напряжении, напоминая костёр в дождливую ночь, то разгорающийся, то затухающий под каплями влаги и порывами ветра. С XIX века этот регион поставлял для чванливых европейцев минеральные ресурсы, рабочую силу, служил рынком для залежалых товаров. Сохранявшийся во многих государствах феодальный строй — называвшийся обязательно демократией, ну ещё иногда строительством коммунизма — проводил непреодолимую черту между верхушкой общества и массой обездоленных. Представители элиты обучались в элитных учебных заведениях Старого света, к их услугам были самые современные научные достижения Европы и Америки, в том числе и в области государственного управления, политтехнологи… бедняки читать-писать на родном языке не умели. Неспособная просто сформулировать свои требования беднота с молчаливой покорностью терпела притеснения, регулярно взрываясь народным бунтом, который есть бессмысленный и страшный, получала какие-то уступки от властей, затихала… чтобы через некий промежуток времени взорваться опять.

Местная знать с успехом использовала подобные взрывы народного недовольства, чтобы возвысить своё племя над прочими, сменить неугодного правителя — ведь благодаря остаткам родоплеменных отношений и феодальному укладу жизни всё, даже самое мелкое начальство рекрутировалось из племенной знати. Бунтовавший народ смещал правительство чтобы тут же посадить себе на шею очередного представителя верхушки более близкого ему, народу племени. Таким образом в регионе поддерживалась какая-никакая стабильность, ведь тем, кто пришёл к власти срочно требовались ресурсы, чтобы эту власть удержать — поиски таких ресурсов неизбежно приводили свежеиспечённых царьков на Запад и тут европейский и англо-американский капитал не жалел денег с тем, чтобы взамен на поддержку моральную и материальную получить минеральные ресурсы, дешёвую рабочую силу… Колонизация продолжалась в неявной форме и разорвать этот порочный круг могло только чудо.

Технология чуда была проста: в один распрекрасный момент элита в Северной Африке закончилась. Нет, не люди вышли совсем, закончились сильные харизматичные личности вроде Мубарака, Насера или Каддафи. Вместо волевых, инициативных людей последовательно отстаивающих интересы своего государства к власти раз за разом приходили форменные ничтожества, способные только распределять по родным и близким валютные транши МВФ. Запад последовательно избавлялся от национальных лидеров, способных помешать нефтедобывающим компаниям выкачивать из недр Чёрного континента чёрное золото, заменяя их сущими марионетками, которые знали множество умных слов и красиво смотрелись на трибунах.

Беда была в том, что обещая лучшую жизнь народу, подобные марионетки на деле ничего подобного не делали, не могли, связанные обязательствами перед тем же МВФ, да и не стремились, в общем-то. Народное недовольство смело этих ничтожеств.

Однако же колонизаторы играли в подобные игры не первый век и в запасе у столь сильного игрока не могло не найтись сильной карты: в качестве туза в рукаве выступил исламский фундаментализм. Выпестованный ещё американцами в 70-х годах ХХ века как средство борьбы с Советским Союзом, он и в этот раз послужил хозяевам — пришедшие к власти всякие там «Братья-мусульмане» со своим совершенно звериным пониманием норм шариата привели народы и племена Северной Африки к покорности. И опять новоявленным царькам понадобились деньги, и опять раскошелились банки по ту сторону Средиземного моря, простым же людям не стало жить ни легче, ни сытней, ведь одними только хадисами Пророка экономику не построишь. А тут ещё благодаря активному внедрению космических технологий упал спрос на нефть и страны-экспортёры нефти лишились большей части своих доходов…

В общем, к моменту вступления Халифа в Каир город напоминал развороченный улей, который ещё и подожгли с нескольких сторон. На улицу вышли все — а куда тут денешься, когда завтрашний день так и так обещает голодную смерть?..

Сначала к протестующим вышли муллы и кади. Судьи угрожали расправой, муллы бились в истерике — зря. К вечеру на улице появились танки и броневики армейских подразделений и в толпу, выкрикивающие лозунги — да какие там лозунги?.. многие просто кричали «хлеба!» — полетели пули. Впрочем, летели пули достаточно вяло, потому что большинство военных разбежалось: кто присоединился к толпе, кто кинулся грабить, хватая всё, что плохо лежит; воцарился совершеннейший хаос.

Наш принц что называется, попал с корабля на бал. Жизнь Али после вылета из аэропорта Майами перестала ему подчиняться совершенно, а после прибытия в Каир окончательно превратилась в стрелу, с бешеной скоростью летящей в цель; он же с недоверчивой улыбкой следил за вывихами судьбы-злодейки и только. Когда бы мог он вспоминать всё, что происходило с ним в последние два года, что бы он вспомнил? Из той каши, что могла бы называться его жизнью, события всплывали вне всякой связи с общепринятой хронологией…

…все остальные бежали из города и окрестности застонали от разношёрстных банд, именующих себя борцами со всем на свете. Толпы небритых, оборванных боевиков — какие это революционеры, Бог с вами… — болтались в окрестностях Каира, отбирая у селян последнее. В крупные города они не совались, устраивая в поселениях поменьше настоящие побоища, убивая несчастных селян и друг друга.

Али недолго был в плену иллюзий. Всё-таки он уже не был тем наивным юношей, покинувшим США в поисках сказок. Нет, сказка была по-прежнему недалеко, но для её воплощения вовсе не требовалось отбирать еду у крестьян или останавливать немногочисленные грузовики на большой дороге, не этим должен был заниматься халиф. Он попробовал было что-то объяснить вожаку, но Селим, когда не был занят грабежом или делёжкой добычи, ловил кайф от дешёвого героина, которого у него сотоварищи было невпроворот. Правоверному мусульманину запрещалось пить вино, так надо было выкручиваться…

Можно было втихую, не оглядываясь, уйти и добраться до города в одиночку — он ведь привык полагаться на самого себя, но последние события сделали из нашего принца настоящего волчонка. Они все были такие — оборванные, грязные, глаза полыхали огнём и огонь же автоматный решал большинство проблем, возникавших в отряде и вне его. А самое главное, Али помнил.

Они остановились среди барханов. Асад заглушил двигатель и, выйдя из автомобиля, долго оглядывал линию горизонта. Остальные справили малую нужду, ходили туда-сюда разминая ноги и Сабир-толстяк всё недовольно бормотал что ветер в этой пустыне донимает и всё ему тут надоело…

— Надо ехать, — сказал Дядюшка, жмурясь на солнце. — Только сначала… Ислам!

Тот кивнул, игнорируя нахмурившегося Асада. Здоровяк одними глазами указал на Али, который хлопал глазами возле Дядюшки.

— Хороший мальчик, — худая рука старика погладила затылок принца, опустилась на плечо, причём пальцы впились в кожу будто корни пустынного растения в каменистую почву.

— Ислам!.. — Требовательно повторил Дядюшка.

Али проморгал момент, когда в руке Ислама появился пистолет. Кургузое дуло уставилось прямо в лоб Сабира и на его лице буквально прошла рябь от сменивших друг друга эмоций: удивление, смятение, страх…

Ислам нажал на курок. Али дёрнулся от негромкого щелчка-выстрела, но рука Дядюшки превратилась в камень так что он застонал от боли. Дядюшка внимательно посмотрел ему в глаза и, ослабив хватку, легонько подтолкнул в машине.

— Не надо, — услышал его тихий голос Али. — Он умный мальчик, он всё понял…

…Они давно уже разделились на два лагеря: тех, кто шёл за Селимом «на дело», причём таких было немного больше, и тех, кому происходящее не нравилось. Из всех недовольных по здравому размышлению, Али выбрал одного только Расула — большущего добродушного шиллука…

— …скорей сюда!.. — голос, раздавшийся из подворотни — они все на одно лицо, Аллах милосердный! — добавил пару незнакомых слов, судя по тону, ругательств…

Али, безмятежно шлёпавший себе посреди улицы недоверчиво подошёл к углу здания, иссечённому выстрелами и его за шкирку втянули за угол, а там, где он только что разгуливал, раздались выстрелы и лязг гусениц танка.

Над испуганным принцем навис громадный негр. Надетый им поверх бронежилета потрёпанный камуфляжный комбинезон весьма внушительно оттопыривался гранатами, патронами, небольшой рацией, запылённое злое лицо, на котором сверкали вытаращенные глаза вкупе со всем перечисленным заставило Али испуганно вжаться в стену.

— Кто таков?! — Гаркнул негр. — Чего шляешься здесь, придурок?!

После каждого вопроса он встряхивал Али как курёнка так что у того явственно зубы лязгали.

— Отвечай, убью!..

Расул потом говорил Али, что если бы не танк, ахнувший болванкой в соседнее здание, пристрелил бы подозрительного, слишком чисто одетого субъекта не задумываясь. А так, после того, как соседнее здание рухнуло в клубах пыли, они оказались примерно одинаково грязными и бежать пришлось в одном направлении и драться рядом на баррикадах…

К концу дня они вдвоём прибились к отряду Селима.

…Решиться было легко — с одной бандой им пришлось натурально резаться на узких улочках какого-то селения и после того как унесли ноги, Расул зашивал порванный ножом бок Али, заставив того зажать зубами тряпку и придерживать края собственной раны. Ещё и ругался, что руки у пациента дрожат, края неровно сходятся.

И пистолет сам собой оказался в руках Али — отличный «Глок», взял с боя трофеем — и рябь от сменивших друг друга эмоций прошла по грязному лицу Селима, вот только перед самым выстрелом, за секунду до того, как девять грамм свинца вышибли его мозги, на лице Селима проступило облегчение. Али замешкался и чуть было не попал под выстрелы Расула, который одной длинной очередью на полрожка срезал приближённых Селима… дальше было легко, только принц наш всю ночь не спал. Перед глазами стояло лицо главаря и это выражение облегчения не давало Али уснуть.

…Вы любите фильмы про ковбоев? Обычный сюжет: настоящий мужчина, немногословный и сильный, берёт в руки верный кольт и отправляется устанавливать справедливость так, как он её полагает — вестерн.

В итоге злодеи будут побеждены, справедливость восстановлена, настоящему мужчине достанется настоящая женщина и чемодан долларов впридачу — хэппи-энд.

Правда, вот беда — злодеи-то убиты. И злодеи ли? И та ли справедливость восстановлена? В этих вопросах — реальная жизнь.

Когда такие ковбои начинают устанавливать справедливость по-своему в масштабах целой страны, они называются революционерами. И вместо того, чтобы убить одного-двух злодеев, персонифицирующих собой воплощенное зло, текут натуральные реки крови.

…Каир перезревшим плодом упал Али в руки. Просто став во главе отряда, будущий халиф стал защищать селян от набегов банд и своим бойцам запретил прикасаться к чужому имуществу. Люди хотели стабильности и покоя — Халиф сумел обеспечить и то и другое сначала в нескольких населённых пунктах, а затем в масштабах страны.

Но сколько же крови они пролили!..

Навести порядок, успокоить взбудораженный народ было достаточно легко — стреляй только. Людям нравится, когда грабители, мародёры и прочие насильники десятками расстаются с жизнями. Но вот дальше…

После того, как наведён порядок, людям требуется чудо. Возьми и накорми весь народ семью хлебами, а не накормишь — и могилки не останется и это притом, что финансировать твои идеи не собирается никто: богатеи ненавидят выскочку, отнявшего у них кормушку, ропщет генералитет, на стороне Али беднота и те начинают глухо роптать, потому что от новой власти не видели ничего хорошего.

Халиф — его тогда звали президентом демократической республики, но от демократии там было одно название — объявил врагами народа всех богачей, не желавших делиться своим состоянием. Единственным средством борьбы с врагами могла быть конфискация части имущества, а поскольку приказ Халифа исполняли пламенные революционеры, имущество изымали всё и вдогонку ещё пускали бывшего собственника в расход. На вопрос Халифа «зачем» Расул, ставший во главе этой вакханалии белозубо улыбнулся: «Да кричал громко…»

Налаживая экономику, необходимо было на месте бывших барханов, трудами тысяч людей и Атмосферного контроля отвоёванных у пустыни, ставить новые заводы, аэропорты, космодромы. По велению Халифа посреди Сахары возникали целые города, обеспеченные водой благодаря Атмосферному контролю, повысившему влажность в регионе. При этом Али мотался по всей территории своего громадного государства как самый настоящий сказочный Халиф, решивший узнать, как поживает народ под его, мудрого Халифа, справедливым правлением. Безопасность ему обеспечивал армейский корпус, прикрытый зенитно-ракетным полком и подразделением военно-космических сил русских ВКС.

Он не успевал. Спешка, проклятая гонка за временем не давала нормально работать с людьми — всё нужно было делать сейчас, не медля, трудности набегали песчаными барханами и требовали немедленных решений…

«Революция пожирает своих детей», — не раз вспоминал Али. Простыми решениями, пролив реки крови, они нажили массу врагов.

«Революция пожирает своих детей», — он знал это, он был к этому готов и, когда в лицо Али расцвел жаркий бутон взрыва, Халиф успел ласково улыбнуться.

Какое-то время — недолгое — казалось, что все труды Али, Первого Халифа, пойдут прахом: громадная страна, объединившая Египет, Ливию, Тунис, большую часть Марокко и Северный Судан рассыплется под собственной тяжестью. Однако Второй Халиф, Расул, сумел ловко сманеврировать в Совете безопасности ООН, удачно разыграл карту Израиля, предоставив гарантии сохранности еврейского государства. Крупные игроки мировой политики были заинтересованы в сильном государстве, обеспечивающим стабильность в регионе, ставшем к тому же большим рынком сбыта для европейских товаров.

Так на политической карте появилось новое государство: Второй Арабский Халифат, объединивший всю Северную Африку, а затем и часть Месопотамии.

Глава 3

Гея-Земля окружает своих детей материнской заботой: от рождения и до смерти человек словно пуховым одеялом надёжно прикрыт шапкой атмосферы, нейтрализующей вредные для него жёсткие излучения космоса. Здесь пучины океанов и зеркала озёр, дающих нам чистую вкусную воду, которая — источник жизни, здесь зелёные чащи и просторные степи, где дышится сладко и вольно. Природа живёт вечно, набухая той энергией, что получена от Солнца и звёзд нашей Галактики и радиораспада в глубинах планеты…

Силой тяготения, привычной, от рождения и до смерти сопутствующей нам, любому периоду нашей жизни, Земля аккуратно, точно заботливая мать, придерживает человека: ну что же ты?.. Смелей…

И человек, поддерживаемый невидимой мягкой силой, вдохновенный материнским теплом старушки-Земли учится: ходить, плавать… Летать. Выше, выше, ещё… к звёздам. Словно новорожденный выходит из лона матери в большой мир, человек стремится в космос и, также как новорожденного младенца, большой мир его, человека, не ждёт совсем.

Та же сила тяжести, приучившая человека к прямохождению, мешает ему взрослеть: первые шаги в большой мир сложны и дорого обходятся дерзким детям Земли. Стоит только ракете, раздирая озоновый слой пламенем двигателей, выйти за пределы означенной шапки атмосферы, первопроходцев ждут множество напастей, каждая из которых по отдельности смертельна, а все вместе они кажутся непреодолимыми. Здесь, в космосе, невесомость, размягчающая мышцы и костную ткань человеческого организма, снижающая в крови уровень эритроцитов, так что не каждый здоровый человек пригоден для работы во Внеземелье. В личном деле каждого космена есть графа «Адаптационные и реадаптационные способности», с помощью хитрых коэффициентов показывающая, насколько данный работник пригоден к работе на космических объектах.

С другой стороны — космос полон парадоксов! — человеческий организм подвергается перегрузкам при перелётах между пресловутыми космическими объектами и к месту работы. Динамика движения тела в космосе совсем иная, нежели на Земле и перегрузки в 6–7 «же» при манёврах космических кораблей считаются комфортными. Шум, тряска кажущиеся незначительными в момент старта с поверхности, к концу путешествия доводят до безумия своей монотонностью и постоянством.

И это только цветочки. Высокая интенсивность ультрафиолетового и инфракрасного излучения, ослепляющая яркость видимого света Солнца, губительные дозы ионизирующих (проникающих) излучений (космические лучи и гамма-кванты, рентгеновское излучение), своеобразие теплового режима в условиях космоса — всё это обрушивается на космонавтов, вынуждая искать защиту под многослойной бронёй космических сооружений или, в последнее время, под силовыми полями. Не зря Мать-Земля так неохотно отпускает человека в большой мир: куда ты, неразумный?..

Быт на вышеуказанных космических объектах суров. Здесь приём пищи превращается в строгий ритуал с множеством ограничений, среди которых главное — следи за своей едой! Зазеваешься, полетят в атмосфере утлого судёнышка крошки или капли жидкости и выговор от старших гарантирован, да что там выговор — был случай, приходилось полстанции эвакуировать из-за разорвавшейся тубы апельсинового сока. Ограниченность пространства и свободы движения, монотонность и однообразие обстановки, отсутствие многих привычных для жизни на Земле раздражителей по-другому заставляют взглянуть на привычные раньше вещи.

Космос меняет человека. Появляются новые чувства: невесомость, к примеру, развивает способность человека чувствовать крупные космические тела поблизости, обостряется зрение, осязание и обоняние. В условиях сурового быта космических аппаратов, привыкнув обходиться необходимым минимумом вещей и продуктов, люди становятся неприхотливыми, приучаются ценить дружбу, поддержку, плечо товарища рядом.

Но самое главное — каждый день, каждую минуту в течение космической вахты человек сталкивается лицом к лицу с бездонной пропастью вакуума. Чтобы просто появиться здесь требуется отвага, мужество требуется, чтобы преодолеть миллионы и миллионы километров межпланетного пространства; постоянное пребывание в стрессовой ситуации приучает действовать точно, напористо и со смекалкой как в бою. Тот, кто не боится бросить вызов космической бездне, станет настоящим человеком, ибо только настоящие люди способны летать.

Так человек пришёл на Луну, к Марсу и газовым гигантам. Так человек придёт к звёздам.

…Армада космических кораблей в районе Красной планеты никак не напоминала те утлые судёнышки, что служили первопроходцам инструментом познания Мира. Хищные силуэты с короткими крыльями, само назначение их было воевать, зависли друг против друга, готовые сорваться, завертеться пчелиным роем в бою. Стволы вакуумных орудий бомбардировщиков, ракеты на подвесках под крыльями, блистеры кабин пилотов, вспышки прогреваемых двигателей… само пространство транслировало напряжение обстановки.

За строем бомбардировщиков с той и с другой стороны в пространстве виднелись два корабля-исполина: «Георгий Победоносец», флагман российских ВКС и «Саратога», лидер эскадры US AFSPC.

Так уж повелось издревле, что всё самое современное, новое, человек употреблял прежде всего на цели войны, обороны… убийства сородичей, если говорить прямо. Двигатели внутреннего сгорания только появившись, были применены в танках, самолётах и подводных лодках, атомная энергия выросла из трагедии Хиросимы и Нагасаки… наверное и огнём человек изначально пользовался чтобы сжечь жилище своего врага и только много позже додумался зажарить на нём мясо убитого оленя. Или того же врага?..

Эти два исполинских космических корабля представляли собой чудо инженерной мысли ХХII столетия. Никакого металла, добытого из недр Земли, Луны или с астероидов не хватило бы отлить корпуса длиной почти два километра. Материалом служил полимер-композиты, принявшие вытянутую форму корпуса с помощью технологии адгезионного литья. Каждый из кораблей нёс две энергетические установки, два реактора, способных обеспечить энергией средних размеров страну каждый, причём один реактор обеспечивал энергопитанием корпус, двигатели и жизнеобеспечение, а второй отвечал исключительно за орудийные установки. Практически все системы, опробованные на этих Левиафанах, находили потом применение в гражданском космофлоте, будь то технологии изготовления корпусов или системы жизнеобеспечения, но здесь и сейчас эти два концентрированных выражения могущества человеческой цивилизации готовились убивать.

Молчание не могло продолжаться долго. Эфир пространства заполнили радиоволны, связавшие корабли каждой флотилии между собой, заставляя орбитальные бомбардировщики менять строй, затем серия пакетов данных прошла в обе стороны к громадным кораблям и строй бомбардировщиков с одной и с другой стороны изверг из себя по небольшому кораблику, челноку, устремившихся к Фобосу — единственному оставшемуся спутнику Марса.

Обломки Деймоса частично рассыпались пылью, затруднив навигацию, частично сгорели в атмосфере Бога войны, но этот меньший спутник был пуст. Оба кораблика, тенями метнувшись над изрезанной метеоритными атаками поверхностью Фобоса, опустились возле здания научной станции, противометеоритным куполом торчавшей из унылого пейзажа, освещённого далёким Солнцем и красным диском Марса.

В помещении станции, в кают-компании встретились два человека.

Ремарка: Два адмирала — Кряжов

В его крови плескалось море — солёные воды Тихого океана. Океан он помнил с детства, океан кормил семью, океан забрал его отца, оставив мать с тремя детьми на руках.

Нехорошая история получилась: на стоянке в одном из портов Персидского залива отцу стало плохо. Врач сухогруза, в команду которого Фёдор Сергеевич подрядился токарем, прописал лекарство, после чего отцу стало ещё хуже и к концу следующего дня он скончался в больнице. Что стало причиной смерти не узнал никто: врач после случившегося пропал в неизвестном направлении, капитан сухогруза не мог ничего пояснить, а только сбивчиво извинялся перед онемевшей от горя матерью, компания-судовладелец изо всех старалась избежать ответственности, и лишь после долгого судебного процесса вынуждена была заплатить компенсацию. Все документы, способные пролить свет на это дело, пропали то ли вместе с судовым врачом, то ли затерялись в архивах судовладельца.

Первое время семья, оставшись без кормильца, сильно бедствовала. Невеликая компенсация ушла на оплату обучения старшего Алексея да на бытовые мелочи, мать зарабатывала немного — только-только заплатить по счетам, кое-как одеть-накормить детей. Но так продолжалось недолго, вспоминал Николай, год, ну два… Там старший брат закончил мореходку во Владивостоке и устроился после непродолжительной практики матросом на рыболовецкий траулер. Старую калошу не выпускали дальше Охотского моря, зато деньги платили исправно, был кое-какой соцпакет… жизнь потихоньку наладилась.

Потом и он, Николай, устроился работать в порт, хоть ему было всего пятнадцать лет. Надо было учиться, да какая там учёба, когда дома день через день одни макароны — он и через пару десятков лет ненавидел это блюдо, так оно достало за это время. Работу в порту искало множество народа, устроиться помог дядя Витя, что регулярно захаживал к ним «в гости», говорила мать, и с которым позже в кровь разодрался старший брат.

Работал тяжело, много, не раз, возвращаясь домой после рабочей смены, Николай ног под собой не чувствовал, а старший брат, Алексей, буквально на следующий год, к его семнадцатилетию, потребовал, чтобы Коля шёл учиться. На этой почве они чуть не подрались — брат был горяч, на правах кормильца требовал послушания от младших, подтверждая свои права ремнём, тяжёлой моряцкой портупеей. Коля пошёл учиться в ВМРК на заочное отделение по специальности техника-судоводителя, о чём позднее вспоминал с благодарностью к брату, ставшему потом капитаном дальнего плаванья.

Учился… работал… матери помогал… а в восемнадцать лет пришла в семью повестка из военкомата. Служить пришлось далеко — в Мурманской области, на Северном флоте и Николай поначалу, первые полгода, матерным словом вспоминал доброхотов, наперебой советовавших ему служить подальше от дома, так, мол, оно лучше. Но прошло полгода, ещё, пообвыкся с порядками, съездил в отпуск, который личному составу полагался один за все четыре года службы («сухари» тянули армейскую лямку три года), на четвёртый, последний год службы, Николай, неожиданно даже для себя попросился на сверхсрочную.

Если описывать карьеру Адмирала вкратце, получится сухой, невыразительный очерк, украшенный разве что служебной характеристикой с курсов старшего командного состава: «Очень способный, общее развитие хорошее. Выдержан. Спокоен. Инициативен. Здоров. Выправка хорошая. Специальная подготовка отличная. Политическая подготовка хорошая. Будет хорошим артиллеристом», да несколькими медалями, полагавшимися по сроку службы. Если описывать жизненный путь адмирала Кряжова в подробностях, получится остросюжетный роман, какому в рамках одной маленькой главы будет тесно.

Как ехали дружной компанией с Владика через всю страну — должны были лететь на самолёте, да что-то не срослось у военкомата и почти три десятка молодых парней оккупировали целый плацкартный вагон, горланя песни под гитару и задирая сопровождающих. Всё было: контрабандой пронесённый в вагон спирт в полиэтилене — двое парней из Артёма отравились, дорвавшись до бесплатного угощенья; пиво, тайком купленное на перронах и полустанках, что рекой лилось потом в купе и на пол тамбура. Из-за этого случился серьёзный конфликт с сопровождающими, чуть было не закончившийся потасовкой, когда начальник поезда, низенький, носатый и важный армянин обозвал разгорячённых призывников свиньями и пригрозил заставить убираться за собой.

И ведь заставил, вредный нехристь, где-то на Транссибе вызвав усиленный наряд транспортной полиции, который вместе с сопровождающими оцепил отдельно стоящий вагон и старший сопровождения, усатый майор… Падалка фамилия его была, точно, назначил будущим военнослужащим ПХД. Они отмыли основательно изгаженный вагон, предварительно обвешав всех инициаторов мероприятия трёхэтажными матюками, поумерив, впрочем, возлияния и шалости под воздействием горячительных напитков.

Было в этом удивительном путешествии ещё кое-что. Была страна. Громадная, раскинувшаяся от океана до океана через океан, то застывшая в золоте поздней осени по обе стороны железнодорожного полотна, то деловито-кипучая на полустанках и вокзалах крупных городов, накрытая куполом стыло-звонкого осеннего неба, в глубине которого чертили белые следы неспешные самолёты. Были люди. Добродушные продавщицы в буфетах, с прибаутками продававшие пирожки «мальчишкам», — ну и пиво из-под полы, да — отцы семейств, тянущие по перрону громадные баулы — то ли к родственникам в гости, то ли на отдых в тёплые края; сердобольные проводницы из соседнего вагона, порывавшиеся бесплатно накормить чуть ли не весь призыв в вагоне-ресторане вопреки громам и молниям начальника поезда, который позже сменил гнев на милость и оказался отличный мужик…

Лёжа на верхней полке, уткнув подбородок в скрещенные локти, Николай смотрел как за окном вагона одна картина сменяет другую и мнилось: всю жизнь можно катить так под перестук колес и всю жизнь не устанешь разглядывать плавно покачивавшуюся перед взором бесконечность. И это не было пустыней! Бесконечность жила, красоты природы сменяли творения рук человеческих и Николай, с малолетства приученный к труду, нутром чуял, какую бездну усилий приложили люди, чтобы превратить бесконечность в Родину.

Поезд ехал через всю страну и день за днём в душе Николая крепло восхищение огромной страной — целым миром, которого он доселе видел разве что маленькую часть.

А потом они приехали.

Как в учебке изнывали в непогоду на строевой подготовке днём, и ходили стенка на стенку с дагестанцами из четвёртой роты ночью.

Как выпрашивали увольнительные в город а потом бегали в самоволки, после чего троих ребят загребли в дисбат за драку с патрулём.

Как распределили на атомный подводный крейсер и база подводников в Заозёрске после суматохи учебной части показалась землёй обетованной.

Как прошёл первый год и Николай за отличную боевую и физическую подготовку — крепок был, в отца да и фамилии соответствовал, а как выручали крепкие кулаки да зычный голос — кто бы знал!.. В отпуск отправили первогодка, зелёного, можно сказать, салагу и лететь пришлось на военных транспортниках с пересадкой в Екатеринбурге, и пока добрался до родного Владика извёлся весь.

Как плакала мама, а он стоял, опустив руки и, непривыкший теряться в сложных ситуациях, слушая её причитания, растерянно повторял только: «Мам, ну чего ты…»

Как на третий год службы отправили на курсы старшин, организованные при Морской Академии имени Макарова, и отставной каперанг Александров, преподаватель Академии, сказал: «Вам, дорогой гардемарин, стоит подумать о дальнейшем обучении…» Эти слова из уст старого морского волка стоили побольше «пятёрки» в свидетельстве об окончании курсов.

А потом был Санкт-Петербург, Военно-морской институт, шесть лет в котором пролетели незаметно и в Заозёрск Николай Кряжов приехал молодым лейтенантом, имея назначение в БЧ-1 родного атомного подводного крейсера. К довольствию офицера-подводника ему, как человеку семейному, полагалось отдельное жильё, а по случаю прибавления в семействе, ещё и субсидия на расширение жилплощади.

Жизнь шла размерено и спокойно: ледовые походы и выходы в Атлантику, тренировки и учения у причала; дома ждали жена и маленькая дочка, на службе — любимое дело и успешная карьера, за пять с лишним лет превратившая юного лейтенанта в сурового морского волка. Подошло время очередного повышения и Николай отправился в Санкт-Петербург на курсы командного состава флота — на горизонте замаячили погоны капитана третьего ранга.

Он закончил и эти курсы — он всегда доводил до конца начатое, жизнь приучила, и уже готовился обратно в Заозёрск, сверлить дырки под звёздочки в погонах с двумя просветами, но в Академию пришёл вызов из штаба Флота на имя капитан-лейтенанта Кряжова. Пришлось ехать в Москву, где с давних пор располагался штаб ВМФ, служивший по этой причине притчей во языцех среди флотских острословов.

Николай Кряжов считал в то время, что удивить его нелегко. Приходилось виды видывать до службы во флоте и особенно во время оной, но такие разговоры любого приведут в состояние прострации:

— Здравья желаю, товарищ вице-адмирал! Капитан-лейтенант Кряжов по вашему распоряжению прибыл.

— Вольно, товарищ капитан-лейтенант, — кивнул вице-адмирал. — Присаживайтесь. Как добрались? Не заплутали в нашем муравейнике?

— Никак нет, товарищ вице-адмирал… доехал быстро, — в маленьком Заозёрске, когда все всех знают, люди намного ближе друг другу и отношения с начальством волей-неволей становятся несколько фамильярней. Можно не вытягиваться в струнку при каждом вопросе, можно сострить, когда вопрос к службе не относится, но здесь всё же столица, здесь он впервые и местный вице-адмирал будет постарше контр-адмирала Бальцевича, командующего базой подплава Северного флота. Приходится тянуться и есть глазами начальство.

— Очень хорошо, — кивнул седой головой вице-адмирал. Был он тучен и важен, чёрный флотский мундир со всеми знаками отличия придавал ему вид солидный и незыблемый. — Как вам служба во флоте?

— Для меня флот дом родной, товарищ вице-адмирал, — ответил несколько сбитый с толку Николай. Ответ прозвучал с заминкой — вроде не вызывает высокое начальство просто так о службе поболтать…

— Да, — адмирал покивал головой, словно что-то решив для себя наконец. — Думаю, вы понимаете, Николай Фёдорович, что вызвали вас не просто так.

Николай кивнул, допуская тем самым некоторую вольность, но уставного ответа адмирал не ждал.

— У штаба флота для вас есть предложение, — сказал он. — Не приказ — именно предложение по поводу вашего места службы, а именно — не хотели бы вы занять место помощника штурмана БЧ-1 «Георгия Победоносца»?

— Это космический крейсер? — Переспросил Кряжов.

— Да-да, он самый. Корабль прошёл ходовые испытания, сейчас там идёт отладка систем и, соответственно, необходимо произвести набор экипажа. Я думаю, вы следите за последними новостями.

— Товарищ вице-адмирал, — Николай конечно понял смысл предложения, но поверить до конца не мог. Ну какой из него космонавт?..

— Товарищ вице-адмирал, мне всегда казалось, что подобные вещи в компетенции военно-космических сил, ну и ВВС… так нас учили в Академии.

— Понимаю, — кивнул адмирал. Он выложил локти на стол и некоторое время разглядывал лежащие на столе бумаги, словно собираясь с мыслями. — В Академии уже изменили концепцию обучения — с прошлого года, с тех пор, как стало ясно, что «Георгий Победоносец» — жизнеспособный проект и теперь придётся менять всю концепцию сдерживания.

Он говорил медленно, словно пробуя слова на вкус и видно было, что для него подобные мысли также внове и до конца ещё не приняты и, пожалуй, не по нраву.

— Из-за одного корабля менять всю концепцию? — Скептически спросил Николай.

— Кардинально менять стратегию никто не собирается, — ответил адмирал, — необходим пересмотр старых установок — появился новый элемент, роль которого до конца не ясна и возможностей которого никто толком не понимает. «Победоносец» — больше чем ударный космический корабль, это многофункциональная платформа, способная взаимодействовать с наземной группировкой в любом качестве.

— С этим и связана проблема комплектации экипажа, — адмирал скрестил пальцы рук перед собой, в упор наблюдая за Николаем. — Вроде бы само движение корабля в космосе можно назвать полётом, и космонавты проходят подготовку как лётный состав, но, с другой стороны, характеристики «Победоносца» близки к подводным крейсерам и принцип работы многих систем более сходен с флотскими стандартами. Как мне объясняли, многие алгоритмы работы систем корабля — та же БИУС — списаны с «Юрия Долгорукого». Его и называют то корабль, то крейсер, хотя что это за штука — не понял до сих пор никто.

Адмирал усмехнулся, Николай машинально потёр подбородок — пришла его очередь разглядывать столешницу, собираясь с мыслями. Предложение совершенно выбило его из колеи.

— Это полная неожиданность для вас, я понимаю, Николай Фёдорович, — мягко сказал адмирал, — дело новое, неизвестное… опасное, скажу прямо. Мы могли бы подготовить приказ и отправить вас на «Победоносец» прямым переводом, но сейчас, раз какое-то время в запасе у нас имеется, в штабе решено привлечь людей в экипаж на добровольной основе.

— Но ведь у американцев уже достаточно давно «Энтерпрайз» летает, — сказал Николай.

За новостями из космоса он следил примерно как за матчами чемпионата по футболу: как там наши? Выиграли, нет?..

— Время есть, — повторил адмирал, — немного, но есть. Янкесы любят пыль в глаза пустить и этот «Энтерпрайз» всё-таки как был экспериментальным кораблём, так им и останется — больше народ пугать.

Он усмехнулся.

— Но ситуацию вы понимаете правильно: действовать надо быстро, тем более, что полным ходом идут испытания вашего вероятного оппонента — «Саратоги».

В кабинете воцарилось недолгое молчание.

— Так что, Николай Фёдорович, — сказал адмирал, — как молодому офицеру, серьёзному специалисту, Родина считает возможным доверить большое дело. Ответ прошу дать завтра, в форме рапорта.

Но Кряжов уже всё для себя решил. Основой всей его военной подготовки, начиная с присяги и до сегодняшнего дня, было осознание долга, усиленное пониманием того, что именно ему и его экипажу раз за разом доверяли нести щит, прикрывающий жизнь людей его страны, а вместе с ними и жизнь на Земле. Долг не оставлял ему выбора.

— Разрешите оформить рапорт сейчас, товарищ вице-адмирал? — Адмирал поднялся из-за стола, вслед за Николаем и одобрительно произнёс:

— Вот это по-нашему, — и уже пожимая Николаю руку, добавил: — Эх, жалко таких молодцов отдавать… ну что уж тут… Родина велит.

Кряжов привык учиться. Он учился, придя работать в порт, потом учился в техникуме — морское дело невежд не терпит, учился, будучи призван на службу во флот рядовым и дослужившись сначала до старшины, а потом до капитан-лейтенанта. Не будет преувеличением сказать, что всю свою карьеру будущий Адмирал сделал, став настоящим профессионалом в выбранной специальности.

Невозможно в наше — да и в любое время — без высшего образования по выбранной специальности стать грамотным специалистом, ведь в том и специфика времени: грамотный не тот, кто умеет читать-писать, грамотным может считаться только человек, способный разобраться в лавине информационных потоков, что обрушивает на нас современный мир.

Но, подписав рапорт о переводе, Кряжов попал в совершенно другие условия. Естественно, в космос сразу его не выпустили, пропустив через жернова предполётной комиссии, по итогам которой пришлось сделать две операции. Пока он лежал в госпитале, Управление тыла решило его семейные проблемы, устроив переезд семьи из стылого Заозёрска в Подмосковье, в старый центр подготовки космонавтов в Звёздном городке. Николай толком не сумел пообщаться ни с женой, ни с детьми, мог разве что встречать дочку из школы, а сынишку из садика — началась учёба.

Военный космонавт должен был по роду деятельности разбираться в физике пространства и прикладной математике, только этих наук хватило бы любому за глаза, а были ещё ряд строго научных дисциплин, которые не поддавались с ходу, военные науки — знакомые, но рассматриваемые в новом качестве и гражданские специальности, напрочь нелюбимые, но необходимые каждому военнослужащему.

Так жизнь и карьера Николая Кряжова оказались связаны с космосом. Пройдя все ступеньки флотской табели о рангах 29 апреля 2204 года он встретил в чине Адмирала флота и должности командующего войсковым соединением «Георгия Победоносца», когда…

В помещении станции, в кают-компании встретились два человека.

Застывшие лица, сталь в глазах — два Адмирала смотрели друг на друга.

Сверкающие ободья гермошлемов, кевларовая плоть скафандров, руки, затянутые в перчатки, сжатые в кулаки — два Рыцаря, подняв забрала, стиснув рукояти ядерных копий, ставили на дыбы чудовищных скакунов, готовых топтать саму ткань Пространства.

Их ристалищем было само Мироздание, их зрителями — все разумные существа этого крохотного уголка Галактики; они сражались не за платок прекрасной дамы… никакие сокровища в целом свете не стоили главного приза этого турнира.

Призом была Жизнь.

Жизнь: возможность дышать, совершать поступки, любить, страдать… все, чем Господь щедро одарил человека, и от чего человек был готов отказаться сейчас, не осознавая губительность своего порыва.

Два Рыцаря, два Воина Господа, встретились взглядами.

О, то были не взгляды… Два острейших клинка сошлись в поединке и ни один не был готов отступить.

Бесстрастно отсчитывал время на экранах хронометр: падали в вечность секунды.

Наконец Кряжов разлепил пересохшие губы, и негромко произнес:

— Здравствуйте, Адмирал.

Его оппонент медленно качнул головой. Они оба видели последнюю информацию с поверхности Земли, они оба знали, ЧТО значит короткое донесение станций слежения: «Отмечается активность группировки баллистических ракет, открываются крышки пусковых шахт»…

— Здравствуйте, Адмирал, — произнес оппонент.

Судьбы двух людей, встретившихся в этом уголке космоса были во многом схожи меж собой: выросли без отца, начинали карьеру с самых низов, обоих с полным на то основанием можно назвать профессионалами, мастерами своего дела.

— Похоже, мы с вами готовимся устроить большую заварушку, коллега, — американец растянул губы в улыбке, но глаза — большие, навыкате — смотрели внимательно, цепко и ни следа смешинки в них не было.

Кряжов почувствовал облегчение — американец искал точки соприкосновения, ему тоже не хотелось играть в «Звёздные войны», а значит последствия подобных игрушек понимал и он.

Только всё это мало что значило если они не договорятся, не найдут общего языка и тогда в любом случае придётся…

— Я бы сказал, даже слишком большую, — он позволил себе улыбнуться в ответ, также не отпуская взгляд собеседника. — Это похоже на Карибский кризис, ответственность за развитие которого ложится на нас.

Разговор шёл на русском, которым обязан был владеть каждый уважающий себя космонавт. Без знания языка Пушкина и Лермонтова вообще не выпускали на орбиту и вроде бы американец выговаривал слова чисто, чувствовался лёгкий акцент, несущественный для каких-нибудь начальных курсов подготовки космонавтов, но насколько он понимает сказанное? Как понимает? Кряжов старался оперировать понятными для любого выражениями и прецедентами — Карибский кризис обязаны изучать школьники, а уж высший командный состав должен знать такие вещи назубок.

Его оппонент кивнул.

— А вы не преувеличиваете, коллега? Уполномоченные лица находятся на Земле, очень далеко и от их решений зависят наши дальнейшие действия. Мы солдаты, мы обязаны подчиняться приказам, что бы это ни значило и ответственность наша — за своих подчинённых и технику, доверенную нам.

Кряжов кивнул головой:

— Вы правы, коллега. Мы солдаты. Мы, армейские офицеры, — не только представители древнейшей из почетных профессий, но и наследники полубогов и героев древности — так говорил генерал Паттон, кажется? — Джордж Паттон был совершеннейшей скотиной, сказавшей кроме всего прочего: «русские не уважают человеческую жизнь — они сукины дети, варвары и хронические алкоголики…», — но перед ним, Николаем Кряжовым, находился потомок этого «героя древности» и для него Паттон был — не мог не быть — главным авторитетом.

На своё счастье, Николай наткнулся на это изречение в своё время где-то в Сети; слишком пафосное, конечно, как и всё прочее в человеке, в середине ХХ века таскавшего в набедренной кобуре Кольт «Peacemaker» образца 1873 г, совершенно неподходящего для военного человека вида: инкрустированный золотом, с белой гравированной рукоятью из слоновой кости. Однако для его оппонента это был национальный герой, как-никак…

— Генерал Паттон не боялся ответственности и сильных решений, — продолжил Николай. Глаза собеседника внимательно следили за ним. — Именно поэтому я вспомнил это его изречение.

— Паттон говорил, я помню: «Только прикажите, и я выброшу русских за Вислу», — был ответ. — И вообще, терпеть не мог… вашего брата, так это звучит по-русски, по-моему.

— Ну что же, — Кряжов глубоко вздохнул, — Паттон был врагом России, я не спорю, но это был сильный враг. Мы говорим: только победа над сильным врагом приносить честь и славу. И с сильным соперником надлежит держать слово.

Да не бью я в спину, не бойся, американец… Не тот характер, чтоб в спину бить и лежачего добивать, ситуация не та, чтобы так запросто плюнуть на свой характер и моральные установки… А ты что там думаешь?..

— Да, я понимаю… помнится, ваш великий полководец Суворов, — американец чуть наклонил голову, в глазах заиграли бесенята, — сказал: «Солдат не разбойник»…

Это был сильный враг… Сильный, умный, безжалостный — других у нас никогда и не было — и, несмотря ни на какие договорённости, он останется врагом.

Только если их, этих договорённостей не будет, им всем будет некуда возвращаться. Ядерные взрывы уничтожат всё, что создано трудом человеческим на Земле и начать сначала будет негде, да и некому…

— В таком случае, коллега, мы могли бы объединить усилия для предотвращения кризиса. Если продолжать вспоминать историю, Вторую Мировую войну русские и американцы закончили союзниками, совместно положив конец распространению фашизма, — придётся смириться с возможностью выстрела в спину. В любом случае, такая гибель предпочтительнее возвращения на пепелище, в которое превратится родная земля. Предпочтительнее даже бесцельному блужданию в космосе — пока не погаснут реакторы.

Американец молчал. Долго. Молчал и смотрел в глаза собеседнику. Молчал и Кряжов, не двигаясь и не опуская глаз. Безмолвие царило в маленьком помещении: два человека готовились решить судьбу мира.

— Я… — американец моргнул и опустил глаза. Он явно сделал какой-то выбор и Кряжов понимал его долгое молчание: перед похожим выбором стоял и он сам — действовать поперёк всех инструкций, приказов и предписаний, когда результат в любом случае будет негативным.

— Я помню этот эпизод, — его голос сел и Адмирал сделал паузу: — Видимо, у нас с вами нет другого выбора, господин Адмирал. Это, конечно, будет серьёзное нарушение, превышение полномочий…

Он поднял глаза на Кряжова и тот понял: выбор сделан в его пользу.

— В Канзасе, около Додж-сити, у меня есть маленькое ранчо… — Адмирал улыбнулся искренне и как-то мечтательно, из глаз на мгновение пропал лёд: — Я очень хочу вернуться туда, когда всё закончится.

Кряжов неторопливо поднялся — приложив привычное на Земле усилие здесь, на Фобосе, можно было левитировать под потолок — и протянул руку. Американский адмирал поднялся вслед за ним и их руки, затянутые в кевларовые перчатки скафандров сомкнулись в крепком рукопожатии.

Ремарка: Два адмирала — Остин

Кёртис Джейкоб Остин III родился в городишке с названием Камден, штат Алабама, примечательном только что парой-тройкой архитектурных памятников, сохранившихся аж с конца XIX века. Из прочих достопримечательностей были руины автомобильных заводов, где обитало всякое отребье да полузаброшенный аэропорт поблизости от города.

Отец Кёртиса, отставной военный, приехал в Камден после выхода на пенсию, к родителям. Джейкоб Остин служил в жарком Южном Китае, где приходилось и работать и отдыхать с автоматом под рукой, в спокойной сытой Германии, где ему хотелось остаться после службы, но потянула нелёгкая судьба военного на Ближний Восток и там, в песках Саудовской Аравии, он лишь с горькой усмешкой вспоминал свои мечты…

Выслужив в инженерных войсках звание уорент-офицера третьего класса, Джейкоб получил немаленькое выходное пособие, пожизненную федеральную страховку и прочие льготы, позволявшие ему после выхода на пенсию жить небогато, но и не бедствовать. Можно было купить дом — Джейкоб прикинул, и рассудил, что Камден хоть и захолустье такое, что не на каждой карте найдешь маленькую точку-город, а жильё стоит намного дешевле, чем в столице штата. Кроме того, ветеран боевых действий — приходилось пострелять, было дело… — пользовался в муниципалитетах таких маленьких городков непререкаемым авторитетом, что открывало некоторые весьма интересные возможности.

Итак, Джейкоб Остин купил дом, приобрёл новенький «Додж» и выхлопотал себе небольшую должность в городской управе. Вскоре он остепенился, женившись на дочери местного священника методистской церкви — супругой его стала Дарсия Элейн Остин, урождённая Уильямс. Джейкоб был старше своей избранницы более чем на двенадцать лет, но перед красавцем-мужчиной с военной выправкой и орденскими планками на пиджаке пылкая Дарсия не устояла.

Несмотря на разницу в возрасте, отец с матерью жили душа в душу, рассказывали Кёртису старший брат с сестрой. Он сам отца не помнил — через четыре года после его рождения, ураган с именем «Фредерик» застал Джейкоба на дороге и разбил о камни машину вместе с водителем.

Как матери троих детей, Дарсии полагалось пособие и бесплатная медицинская страховка, из-за которой стояла вечная ругачка в Конгрессе. Она сильно горевала после смерти Джейкоба, замуж так и не вышла, полностью сосредоточившись на воспитании и образовании детей, с помощью государства, опять же, выучив старшего сына и среднюю дочку в колледже Хантингтон, в столице Алабамы Монтгомери, и детки радовали материнское сердце, устроившись работать, женившись — выйдя замуж, став, таким образом, добропорядочными американцами.

Младший…

Тут вышла заминка. Нет, слава Всевышнему, Кёртис не попал под дурное влияние, его в тихом городке на три с чем-то тысячи жителей ещё поискать надо было, влияние это, не подсел на наркоту, которую опять же — поискать, но ведь кто ищет, тот всегда найдёт, вот в чём штука. Они с такими же сопляками-одноклассниками, честно говоря, однажды нажрались пива и попробовали шмаль у одного из дружков на квартире, но Кёртис прямо сразу, отблевавшись, решил, что это не про него.

Заминка вышла в Дональде.

Дон Вилмар был белым. Это ещё полбеды, но он положил глаз на Дарсию, а та, скучая в отсутствии мужского внимания, возьми и пригласи его в гости, чем вызвала бурю пересудов и шушуканий среди белого и чёрного населения Камдена. Кёртис, тогда ученик старших классов, слышал однажды, как обе его бабки сидя за столиком на веранде дома сокрушённо вздыхали: «Белый!.. Да ещё и моложе её на семь лет…»

Давно уже канула в лету политика нулевой толерантности. Официально цветному населению Америки были открыты двери во всех учреждениях государственной службы, на любых должностях, в действительности существовал не оформленный документально, но реально действующий негласный закон: на высокие посты чёрных не брать. Не было места чёрным братьям также и на сколь-нибудь серьёзных военных постах, вроде экипажей атомных подводных лодок, пусковых установках баллистических ракет или — что напрямую коснулось Кёртиса — в Военно-Воздушных силах.

Ушла в прошлое сегрегация, новая волна которой в конце XXI века расколола Америку на две части, но население таких вот глухих уголков вроде Камдена всё ещё настороженно относилось к согражданам другого цвета кожи. Смешанные браки, например, всё чаще встречающиеся в больших городах, в провинции были в диковинку и такие пары, решившиеся узаконить свои отношения, натыкались на стену непонимания со стороны окружающих.

Так вот, Дональд. Это был здоровый парняга, рыжий, нескладный и добродушный. Из-за неправильного прикуса его не взяли в своё время в Авиационный университет Максвелл АФБ, после чего он кое-как отучился в авиационном колледже в Монтгомери и пристроился на гражданский аэропорт в четырёх милях от малой родины, работая техником-заправщиком самолётов и изредка пилотом на авиа-шоу местного масштаба. Жил в домике со старушкой-матерью и Дарсию увидел случайно в магазине, куда заскочил по случаю закрытия лавки Джо, где обычно покупал продукты. Слово за слово… обычная история.

— Кёртис! — Его любимой игрушкой уже тогда, в старших классах, был авиа-симулятор и Кёртис очень не любил, когда его отрывали от игры. — Кёртис, дорогой, сходи к Дональду…

Зачем-то мать послала его к Дону, он уж не помнил зачем. Рыжего здоровяка он недолюбливал, хотя почему — и сам объяснить не мог. Сказывались подслушанные пересуды бабушек и прочих тёток, а вообще, Дональд был нормальным парнем и когда бывал у них в гостях, Кёртис болтал и играл с ним, частенько напрочь забывая, что к Дональду нужно испытывать неприязнь.

Дети — ангелы. Это мы, взрослые, учим их всякой дряни…

— Дон, эй, Дон… — двери в домах Камдена не запирались — зачем? Все свои… — Дон, тебя мама зовёт!.. Ух…

Ещё в коридоре он увидел самолёты. Две модели поршневых истребителей стояли на полке в прихожей, одна висела под потолком на тонкой верёвке. А в комнате Дона этих моделей была сотня не меньше…

На стенах висели аэродинамические схемы, над компьютерным столом была пришпилена фотография взлетающего шаттла. Кёртис застыл, с открытым ртом разглядывая заставленную моделями комнату. Почти как в его игрушках, кое-какие самолёты он даже узнал и по отдельности особого восторга они не вызывали, но чтобы столько моделей сразу…

— Ты чего, парень? — Дональд тронул его за плечо.

— Это твои?.. — Кёртис даже не обернулся, разглядывая этакое богатство.

— Самолёты? Мои, ага, — Дональд и сам задержался, окинув скептическим взглядом «богатство», так восхитившее Кёртиса. — Чего пришёл-то?

Он протиснулся мимо Кёртиса в комнату и принялся собирать какие-то бумаги на столе.

— А… это… тебя мама зовёт… А можно мне…

Дон проследил за его взглядом.

— Этот нет, — он вздохнул: — это «Раптор», в таком масштабе они редкость. Вот этот можешь взять — «Корсар», у меня их два.

— Спасибо, — самолётик был поршневой, маленькая хрупкая моделька и Кёртис аккуратно прижал его к груди.

— Где можно купить такие модели? — Спросил он у Дональда по дороге.

— Да зачем тебе модели? — Усмехнулся тот в ответ. — В следующее воскресенье будет праздник. Если поможешь мне подготовить самолёт, я возьму тебя на тренировочные полёты.

Кёртис встал посреди дороги как вкопанный, не веря своим ушам. Он видел самолёты, неспешно прочерчивающие белые дорожки в ясном небе, садящиеся на аэродром возле города, видел самолёты, когда в свои игрушки играл — и никак не ожидал, что небо может быть так близко.

— Что правда? — Переспросил он, всё ещё не веря своим ушам.

— Правда, — усмехнулся Дональд. — Только тсс!.. Маме не говори.

И он подмигнул ошарашенному мальчишке.

А потом был полёт. Были другие, но именно свой первый день в небе, свой восторг Кёртис вспоминал раз за разом, видел сны о нём, раз за разом во снах взлетал и приземлялся на одну и ту же старую взлётно-посадочную полосу Камдена.

Дональд покачал крыльями, заложил крутой вираж и петлю, словно проверяя, как держится мальчишка. А тот и ухом не повёл, восторженно озираясь по сторонам и, не решаясь кричать от восторга, только твердил: «Ух ты… Вот это да…» Старенький «Дэ Хэвилланд» совсем не походил на современные истребители, но ведь не это было главное!.. Главное — он в воздухе, пусть Дональд и запретил касаться ручек второго поста управления, он будет пилотом, только выучится в Авиационном университете…

Прямо на земле он сказал это Дону и, счастливый, даже не обратил внимание на грустную улыбку лётчика, не понаслышке знавшего, как труден путь в небо.

Потом был Авиационный университет, куда Кёртис поступил, восприняв свой результат как само собой разумеющееся. Да и как иначе, когда он знал про самолёты всё. Просто всё — спал с книгами в обнимку, чтобы сдать нормативы по физподготовке не слезал с перекладины и ещё в школе стал призёром среди школьников округа в беге на три километра. Учёба давалась легко — это было его дело, путь его сердца. Сложнее было наладить отношения в коллективе, так и норовившем устроить «черномазому», раза за разом оставлявшему далеко позади любого БАСПа что в классах университета, что на полигоне, в кабине истребителя, «тёмную».

И служба, украшенная таким вот инцидентом:

По окончанию университета — при таких оценках обычным выпускникам давали армейскую ленту и назначение в элитную часть, но он-то обычным выпускником не был — Кёртиса распределили с глаз долой — на авиабазу Уайтмен, возле Уорренсбурга, Миссури, где издавна базировались стратегические бомбардировщики и лёгкие Т-100, предназначенные для обучения экипажей бомберов.

Вот здесь для Кёртиса и нашлась работёнка — учить летать пилотов бомбардировщиков. Приунывший поначалу — в немалой степени от холодного приёма, оказанного ему сослуживцами — он довольно быстро научился извлекать выгоду из своего нынешнего положения. Весёлый нрав, любовь к лётному делу позволили ему быстро завоевать авторитет в коллективе, вдобавок у него было небо — должность инструктора позволяла жечь керосин сколько душе угодно и в небе Кёртис забывал все неприятности. К тому же Управление тыла сразу по прибытию поставило молодого лейтенанта на полное довольствие, ему предоставили жилье и ежегодный отпуск, с оплачиваемой дорогой до дома.

Так прошло семь лет. Кёртис в компании сослуживцами шумно и весело справил тридцатый день рождения в одном из клубов Канзас-Сити, а возвратившись домой после весёлой вечеринки погрузился в тяжёлые раздумья. Размышления его, в общем, были просты: сослуживцы медленно но верно двигались по карьерной лестнице и, например, начав службу вместе с капитаном Шакпи, Кёртис принимал поздравления от подполковника Шакпи, каковому подполковнику вскоре светила золотая звезда полковника и перевод на генеральскую должность куда-нибудь в Сент-Луис. Кёртису после семи лет службы наконец пообещали рассмотреть представление того же подполковника Шакпи о присвоении первому лейтенанту Остину очередного воинского звания капитан.

Ни при чём была семья — верная Нора во всём поддерживала мужа, дети боготворили отца, смотревшегося в парадном обмундировании никак не хуже Остина-старшего. Дело было в том, что ребячья мечта сбылась, и на мир смотрел уже не мальчик, но муж, отец двоих детей, человек, чьи знания, возможности и амбиции простирались гораздо дальше фигур высшего пилотажа. Трезво оценивая перспективы, Кёртис начал потихонечку задумываться о том, что неплохо было бы довершить начатое отцом: вернуться в родной город, устроиться на хлебную должность в муниципалитет… А может и дело открыть, тем более, что старший брат говорил в своё время о какой-то хорошей идее.

Эта мысль, категорически неприемлемая поначалу, со временем перестала казаться таковой. Кёртис уже вовсю обсуждал с супругой планы переезда на родину и в очередной свой отпуск совсем было собрался посетить мэрию родного Камдена, выяснить, куда ветер дует, но тут судьба-злодейка выкинула в очередной раз фортель, после которого, как это часто бывает, хоть стой, хоть падай…

Авиабазу Уайтмен, тихий уголок в центре Соединённых Штатов, посетила Первая леди США. В обычное время первые леди не часто вспоминают о военных — не потому, что не любят, просто у хозяйки Белого дома хватает своих дел, вроде присутствуя на официальных церемониях и государственных мероприятиях. Но тут в Конгрессе случился кризис: республиканцы с истинно слоновьей грацией, как это принято говорить, вступили в конфронтацию с демократами, те, в свою очередь, совершенно по-ослиному упёрлись, отстаивая интересы избирателей… Повод кризиса почил в бозе, хроники разбирательств затеряны в архивах и на просторах Сети, для нас же это обстоятельство является важным лишь потому, что именно оно подвигло леди Абигейл Камиллу Смит, урождённую Фолсом, совершить турне по штатам, традиционно поддерживающим демократов, к которым принадлежал её муж.

Леди Абигейл встречалась с избирателями в столицах штатов и маленьких городках, старательно выполняя намеченную программу под девизом хорошей хозяйки: никто не уйдёт обиженным. Девочка была умненькая, старательная, закончила, между прочим, Колледж естественных наук Технологического университета Джорджии и, перед тем как стать Первой леди, успела отметиться на научном поприще. Девиз, приведший означенную даму на авиабазу, будем до конца честными, объяснялся ещё и некоторой слабостью леди Смит к мужчинам в военной форме, однако же лишних фривольностей она не допускала, а что до слабости… так мы все любим посмотреть как лихо выглядят защитники Отечества на каком-нибудь параде в честь 9 мая или, к примеру, 14 июля.

Итак, в день визита знатной дамы вся база гудела как потревоженный муравейник. Сотрудники и служащие подразделений приводили в порядок всё то немногое, что ещё не было приведено в должное состояние, подтягивались на плац, готовясь к построению, на кухне в офицерской столовой, вовсю скворчало, варилось и жарилось роскошнейшее угощение, вызывая обильное слюноотделение у всех поблизости. Словом, всё, как в хорошем хозяйстве, было, что называется «на мази».

Появившаяся в положенное время леди Смит в сопровождении секретаря, охранников и нескольких высших чинов из штаба 8-й воздушной армии прошлась вдоль строя пилотов и техников, без труда выдерживающих равнение на её весьма привлекательные формы, умело подчёркнутые строгим нарядом «haute couture», грянул оркестр. Личный состав авиабазы промаршировал мимо трибуны с гостями, настала очередь пилотов авиабазы показать лётное мастерство, потом ожидался банкет… Рядовой визит весьма… скажем так, неординарной дамы.

Среди служащих базы Уайтмен хватало всякого народа: были те, кто поддерживал республиканцев, были демократы до мозга костей, были и такие, кому кроме карьеры, щедрого довольствия и высокой должности ничего не хотелось от военной службы, но были и те, кто пришёл на службу из любви к своему делу и Отечеству. Надо заметить, что при всех чувствах и пристрастиях, все одинаково уважали и Президента, являвшегося Главнокомандующим Вооружённых сил, и Первую леди, поэтому готовились к параду и авиашоу на совесть и первые, и вторые, и третьи, и четвёртые…

…Кёртис был в кабине своего любимого Т-100. На парад его не пустили из нескольких соображений, главным из которых было всё-таки его высокое лётное мастерство. Можно гордиться. Однако Кёртис Остин уже мало-помалу начал прощаться и с авиабазой и с небом, осталось только показать леди Смит пару завитушек в воздухе и — рапорт на увольнение, и — здравствуй, Камден, здравствуй родина…

Летал он забубенно. На земле восторженно хлопала леди Абигейл, хмурили брови чины из штаба, потому что все — без исключения — фигуры Кёртиса граничили с воздушным хулиганством, а некоторые были просто самоубийством. Ему было всё равно, это была его лебединая песня и Кёртис без остатка отдался небу, простору, свободе…

На техника, принимавшего самолёт было жалко смотреть. Жалость боролась в его взгляде с восхищением и страхом…

— Первый лейтенант Остин, — штабной капитан по должности будет повыше подполковника Шакпи. Или полковника уже?

— Да, сэр.

— С Вами желает беседовать Первая леди. Приведите себя в порядок.

Она стояла тут же, на бетонных плитах взлётно-посадочной полосы. Кёртис лихо отпечатал строевым шагом и лихо отбросил руку в воинском приветствии.

— Первый лейтенант Остин, мэм!..

Леди Абигейл Камилла выросла в Джорджии. Традиционно в этом штате полным-полно негров, потомков завезённых в седой древности рабов — такое соседство волей-неволей приучает находить язык с цветным населением. Кроме всего прочего, Первая леди согласно своим обязанностям супруги Президента, обязана сопровождать супруга в международных визитах и уж за границей леди Смит насмотрелась всякого…

Так что при виде чернокожего первого лейтенанта, только что показавшего высший класс в небе, лишь слегка дрогнули её ресницы и, оставшись невозмутимой внешне, леди протянула руку смешавшемуся Кёртису:

— Благодарю Вас, первый лейтенант. Вы мастер своего дела.

Он аккуратно пожал тонкую руку, в белой лайковой перчатке, чувствуя себя на седьмом небе падающим в преисподнюю… Непривычная похвала вызвала спазм в горле и Кёртис стоял и глупо улыбался.

— Ну что вы так смутились, мой дорогой первый лейтенант, — улыбнулась в ответ леди Абигейл. — Очень хорошо, что в кабине истребителя вы чувствуете себя намного увереннее.

Кёртис почувствовал, что краснеет и, в полном смущении, ляпнул:

— У меня дочку тоже зовут папина радость… — сказал — и сам ошалел от своих слов.

Он решился поднять глаза и обнаружил, что Первая леди смотрит на него улыбаясь тепло и ласково. В следующее мгновение она материнским жестом погладила его по плечу:

— Вы обязательно должны меня познакомить со своей дочерью. Я приглашаю вас и вашу семью на сегодняшний банкет — не вздумайте отказываться! — Леди улыбнулась ещё раз, заставив Кёртиса покрыться мурашками. — Скажите, лейтенант, сколько нужно времени, чтобы научиться вот так… летать?

— О, совсем немного, мэм… достаточно просто любить небо, — ответил Кёртис не задумываясь.

— И сколько же вы служите здесь?

— Семь с половиной лет, мэм.

— И вы до сих пор первый лейтенант? — Леди Абигейл приподняла бровь, всё также не сводя глаз с Кёртиса.

— Да, мэм, — промямлил он, осознавая внезапно, что кроме них здесь, на взлётке, стоят ещё и чины из штаба в Луизиане. Но потом поправился, ответив чётко, как на параде: — Да, мэм. Я люблю свою работу… а когда любишь, о званиях как-то не задумываешься.

— Это несправедливо, — сказано было в воздух, вроде бы, но штабные здорово напряглись — Первая леди слова на ветер не бросает и если сказала несправедливо… — Такие люди нужны Америке, мой дорогой первый лейтенант. Думаю, мы что-нибудь придумаем с вашей карьерой.

Подполковник Шакпи, который на пенсию отправился всё-таки полковником, оправдывался потом перед командованием, обрушившим на его седую голову гром и молнии:

— А что я могу сделать?! Черномазый сучонок летает лучше всех…

Но в общем, от выговора его это не спасло, а Кёртису в скором времени пришёл вызов в Академию ВВС, представление к очередному званию и дальнейшая карьера привела его сначала в Космический флот США, а затем, в звании адмирала, в район планеты Марс, в кают-компанию научной станции Фобоса.

На астрономической неделе с 27 апреля по 3 мая 2204 года Марс движется в одном направлении с Солнцем в созвездии Льва (в нескольких градусах левее Регула). До Великого противостояния оставалось пять долгих лет и расстояние между Марсом и Землей на данный момент только увеличивалось, составив почти астрономическую единицу — 0,98 а.е., если быть точным.

В обычных условиях космический корабль преодолевал это расстояние за полторы-две недели, в режиме пульсирующей тяги, регулярно добавляя скорость — а значит и нагрузку на организм членов экипажа — за пять-шесть дней. У них в распоряжении оставались считанные часы — и тем не менее, пришлось задержаться на орбите.

Сначала «Георгий Победоносец» и «Саратога» приняли на борт эскадрильи орбитальных бомбардировщиков, что заняло порядка трёх часов и в обычных условиях занимало вдвое больше времени, после чего обоим исполинским кораблям предстоял манёвр в гравитационном колодце. Вместо того, чтобы сразу лечь на курс к Земле, корабли должны обогнуть Марс по параболе, верхней точкой которой будет перицентр орбиты Красной планеты и, таким образом, за счёт потенциальной энергии массы выброшенного при разгоне горючего, увеличить свою скорость на несколько порядков.

29 мая 2204 года, в 10.00 по Гринвичу два исполинских корабля были полностью готовы к манёвру. На мостике «Георгия Победоносца», назначенного ведущим соединения, Адмирал Кряжов готовился отдать распоряжение, после которого первый импульс двигателей заставит крейсер двигаться по орбите в трёхстах километрах над поверхностью планеты с тем, чтобы в перицентре второй импульс, в десятки раз мощнее предыдущего, придал ускорение кораблю в направлении Земли…

— Товарищ Адмирал флота, разрешите обратиться? Майор Евлашин.

Капитанский мостик на «Георгии» располагался точно посередине исполинской конструкции, спрятанный в толщу брони, максимально защищённый от любого вида недружественного воздействия окружающей среды. Сюда, на сервер корабля, стекалась вся информация с боевых частей и множества датчиков, собирающих информацию из окружающего пространства. При нужде несколько операторов, находившихся здесь по штатному расписанию, могли координировать действия всего Космофлота — как уже говорилось, «Георгий Победоносец» был многофункциональной платформой, способной действовать как боевая единица и как научная станция и как часть флота гражданских судов.

— Слушаю вас, товарищ майор, — Николая Фёдорович покосился на генерал-майора Белоусова, сидевшего в противоперегрузочном кресле за соседним пультом управления.

— Товарищ Адмирал флота, мы действуем совместно с американцами? — Без обиняков спросил Кирилл.

Кряжов удивлённо посмотрел на него. Он забыл. В заварившейся каше, принимая непростые решения поперёк всех приказов и директив, он совершенно забыл, что его распоряжения высполняют люди. Да, у них есть присяга, обязывающая выполнять приказы его, Николая Кряжова, но присягали-то они не ему лично — Родине и служат не ему, а стране, по какому случаю вот этот бравого вида майор только что рубился в тесных коридорах космического корабля с ордой супостата, рисковал жизнью и искренне не понимает причину превращения вчерашнего врага в союзника. Суворов Александр Васильевич — князь Италийский, граф Рымникский и Священной Римской империи, генералиссимус русской армии и генерал-фельдмаршал австрийской, величайший русский полководец, помянутый недавно американским Адмиралом, недаром сказал: «Всякий воин должен понимать свой маневр».

И да — он может своей властью призвать к слепому подчинению приказам, разрубить Гордиев узел небрежным: «Так надо!..» — но те люди, что собрались под его командованием потом и кровью своей, неустанным тяжким трудом заслужили право знать свой манёвр, знать, ради чего они рискуют жизнями, подставляя спину вчерашнему смертельному врагу. Кряжов выбрался из кокона противоперегрузочного кресла, оказавшись напротив майора Евлашина. Майор держался спокойно, взгляд не прятал… «Орёлики», вспомнил Кряжов.

— Я понял ваш вопрос, товарищ майор, — наверняка трансляция происходящего ведётся и по каналу «Саратоги» — пусть. Они тоже должны знать.

— Девять часов назад связисты приняли сигнал, приводящий в боевую готовность пусковые шахты баллистических ракет, — он смотрел прямо в глаза майора, обращаясь к тысячам людей окрест. — Следом пришла директива, содержащая приказ войсковому соединению «Георгия Победоносца» атаковать космический флот противника в районе дислокации.

На мостике воцарилась тишина. Всем своим существом Адмирал ощутил внимание сотен и тысяч людей, наблюдавших за трансляцией, жадно внимавших его словам.

— Как солдат, принявший присягу, я обязан драться. Как человек я понимаю, что выигравших в этой войне не будет. Сотни ядерных зарядов превратят нашу планету в пепелище, на которое вернуться нам не суждено, — Кряжов обвел глазами помещение мостика, словно видя перед собой тысячи людей, жизнь которых сейчас зависела от него. — Из-за кучки политиканов, не способных договориться, мы должны уничтожить всё, что создавалось трудами наших предков, обратить в прах и труды собственные ради пустых амбиций.

Он глубоко вздохнул и, уперев взгляд в майора Евлашина, продолжил, цедя слова сквозь сомкнутые челюсти:

— Я принимал присягу на верность Родине, слышите, майор? И сейчас от каждого из нас, от правильности наших действий, от правильного понимания нами своего воинского долга зависит жизнь всех русских людей, более того — жизнь на планете Земля, — Адмирал повысил голос, обращаясь ко всему экипажу обоих кораблей: — Наш долг — с оружием в руках защитить жизнь на планете и вот как мы это сделаем: с максимальным ускорением «Победоносец» и «Саратога» пойдут к Земле и, оказавшись на достаточном расстоянии, залпами плазменных ударных установок крейсера разогреют верхние слои атмосферы с тем, чтобы дезориентировать блоки наведения ядерных боеголовок.

И добавил уже тише:

— Вот так я понимаю свой долг, майор.

Евлашин козырнул.

— Разрешите идти, товарищ Адмирал флота?

— Идите, — кивнул ему Кряжов и, повернув голову в сторону главного пульта управления, как ни в чём не бывало (один Бог ведает, чего ему это стоило) сказал: — Капитан, начинайте.

— Боевым частям доложить о готовности!..

…Потом была бешеная гонка. Словно древний бог войны выпустил одну за другой две стрелы в сторону Геи-земли, только сделал он это ради спасения всех живых существ; залп этот нёс жизнь, не смерть.

Они успели. По разным причинам для двух стрел Ареса случилась фора в несколько часов: дипломаты с обеих сторон тянули время на переговорах, власти на местах спешно распихивали людей по полузаброшенным бомбоубежищам…

«Георгий Победоносец» открыл огонь, только-только выйдя на дистанцию прямого действия плазменного орудия. Следом ударила «Саратога».

Корабли сближались с планетой не снижая скорости: предполагалось воспользовавшись манёвром в гравитационном колодце обогнуть Землю, выполнив максимальное количество залпов и только затем начать торможение.

Ещё залп.

Два Левиафана на полном ходу шли к Земле и древняя Гея ласково приняла в объятия спасителей — подхваченные тяготением, «Победоносец» и «Саратога» закружились в огненном танце на орбите планеты.

Залп.

Заряды плазмы вонзались в атмосферу под углами, не позволявшими губительному огню прорваться к поверхности через плотные слои и взрывы алыми сполохами метались по небу, уничтожая облака, а вместе с ними маленькие чёрные мошки, начинённые смертью — взлетевшие с поверхности боеголовки, по воле огня начинавшие бесцельно рыскать в пространстве.

Они стреляли. Раз за разом посылая плазменные заряды в атмосферу планеты, они били без промаха — ради жизни на Земле.