Пересекая порог одного из паршивых кафе-баров столицы, я расстегнул молнию на нейлоновой куртке, откинул капюшон и осмотрелся. Несмотря на то что моя съемная двухкомнатная квартира располагалась всего в трехстах метрах от этого заведения, бывать здесь ранее мне не приходилось.
Чутье не подвело. Внутренний вид миниатюрного сооружения выглядел не лучше внешнего. В колорите тусклого освещения и светло-коричневых стен, увешанных мазней готических художников, в моем мозгу он отождествился с похоронным бюро. И если бы не шесть овальных столиков, мелькающая официантка и барная стойка с молодым угрюмым барменом, мне пришлось бы всерьез задуматься: а туда ли я вообще попал?
Прескверное настроение приподнялось, когда среди дюжины посетителей я приметил лицо своего друга, сидевшего за последним столиком. Привстав, Кирилл помахал мне. Скрипя рассохшимся паркетом, я торопливо подошел к нему и поприветствовал рукопожатием.
– Ну, ты, брат, и красавец! Чего так рано-то? Мог бы успеть еще какую-нибудь барышню осчастливить. Все равно я уже смирился со своей участью заночевать в этом борделе, – рассвирепел тот.
– Прости, старик. Сам знаешь, пробки на дорогах.
Присев за стол, я улыбнулся моментально подлетевшей официантке.
– Добрый вечер. Что будете заказывать? – поинтересовалась она. – У нас превосходный повар и готовит так, что пальчики оближешь.
– Не сомневаюсь, но буду только кофе.
– Хорошо. – Заискивающе улыбнувшись, она так же быстро исчезла, как и появилась.
– Ох, Никита, я бы тебе не советовал. Понятия не имею, какая у них еда, но это пойло – точно никуда не годится.
– Ничего, мой желудок и не такое видывал. Зато здесь обслуживание замечательное. Глянь, уже несет.
– Пожалуйста, ваш кофе. Может, все-таки еще что-то желаете?
– Нет, благодарю.
Протягивая клочок бумаги, официантка склонилась, прошептав мне в ухо:
– Меня зовут Кристина. Заканчиваю в семь. Позвони.
Я ничего не ответил, но, дабы ее не расстраивать, запихнул номерок во внутренний карман куртки. Поправив рекламный чепчик на каштановых волосах и виляя худощавыми бедрами, она нехотя удалилась на кухню.
Кирилл придерживался весьма строгих консервативных взглядов на жизнь, и наблюдать за ним в таких ситуациях было одно удовольствие. Я с трудом сдерживался, чтобы не разразиться хохотом. От негодования его нижняя челюсть подавалась вперед, рот кривился, щеки краснели, а добродушные синие глаза заметно увеличивались в размерах. Таким его лицо стало и сейчас.
Проведя ладонью по коротким рыжим волосам, торчащим ежиком, он осуждающе покачал головой и прокряхтел сквозь зубы:
– Отвратительно. Она хоть совершеннолетняя?
– Да кто ж ее знает-то, но лично я сомневаюсь.
– Ты как дитя малое, Богданцев. Никогда не образумишься. А, собственно, чего я лезу? Смотри сам, тебе жить.
– Так что у тебя стряслось-то? И что за срочность такая была? Вряд ли ты позвал меня в этот гадючник, чтобы почитать нотации.
– Ты прав, брат! – выдохнув, волнительно изрек он.
Кирилл вынул из набитой всяким хламом барсетки маленькую коробочку и, расположив посреди стола, приоткрыл.
– Ну, как тебе? Нравится?
– Ты в своем уме? Представляю, как это со стороны выглядит. Еще бы на колено встал и предложение сделал.
– Ха-ха-ха! Такой громила, а переживаешь за то, что другие подумают. Может, еще встать и перед всеми оправдаться?
– Ага, тебе смешно, а мою физиономию каждая собака знает. Не хочу, чтобы завтра в газетах черт-те что напечатали.
– Не неси ерунды! Короче. Ну так как, пойдет колечко?
Мои опасения оправдались. Три унылые барышни, облокотившиеся на барную стойку и не спеша потягивающие слабоалкогольные напитки, приметив не совсем пристойное поведение, вдруг оживились. С задором шушукаясь и ехидно посмеиваясь, они не сводили с нас глаз, надеясь на продолжение. И, похоже, даже не прочь были поаплодировать этому увлекательному зрелищу, только бы оно не прекращалось.
– Симпатичное. Я уверен, что Дарья просто обомлеет. А теперь будь добр, спрячь его обратно, – прорычал я.
– Ха-ха-ха! Ладно-ладно, не нервничай.
– Ну и когда ты собираешься осчастливить мою сестренку этой безделушкой?
– «Безделушкой»? Между прочим, я на него три своих зарплаты истратил.
– Да шучу я. Колечко что надо. Так когда?
– Завтра вечером. Я уже и столик в ресторане заказал.
– Молодчага! Рад за вас! – Привстав, я хлопнул его по плечу и пожал руку. – Дашка достаточно за свою жизнь настрадалась. Хватит! Пусть, наконец, ощутит, что такое настоящая семья.
– Думаешь, я смогу ее осчастливить?
– Моя сестренка в людях не ошибается. Если она верит, что сможешь, значит, и я в это верю.
– Спасибо, братишка. Не ожидал.
Я не лукавил. Несмотря на высокий рост, мощную фактуру и хладнокровное мясистое лицо, Кирилл являлся человеком добрейшей души. Дашка познакомилась с ним, когда я еще служил в десантуре. Ох как нелегко ей тогда приходилось. Думаю, не легче моего. Одна в столице. Работала по четырнадцать часов швеей буквально за копейки у каких-то зажиревших частников. В письмах писала, как замечательно у нее все складывается, а сама еле концы с концами сводила. До сих пор как подумаю об этом, так мурашки по коже.
Ну да ладно, чему быть, того не миновать. В общем, помог ей Кирилл. Устроил на нормальную работу. Вытянул из захудалой общаги и определил в однокомнатную квартиру на окраине. Квартирка принадлежала одному его знакомому, поэтому Дашка платила сущие гроши. Кстати, после демобилизации преподнесенная мне на блюдечке с золотой каемочкой работка в ресторане тоже его рук дело. И что самое удивительное, он никогда этим не попрекал и ничего не требовал взамен.
В свои двадцать девять лет, благодаря незаурядному мышлению, стойкому характеру и кропотливому труду, Кирилл добился весьма неплохих успехов в карьере. Без малейшей лести сказано: в Москве его каждая собака знала. Нет, он и близко не принадлежал к элитной когорте финансовых воротил, звезд шоу-бизнеса или депутатов Государственной думы. Более того, презирал их подавляющее большинство, а некоторых демонстративно ставил на место и заставлял побаиваться. Одни считали его журналистом от Бога, защитником малоимущих, скандалистом и правдолюбцем, другие – занозой в ягодичной мышце. Два года назад ему доверили пост главного редактора популярной газетенки, бесцеремонно вмешивающейся в политическую, светскую и криминальную жизнь столицы. Кирилл не только оправдал оказанную честь, но и поднял рейтинги газеты на порядок выше.
– Ну а как там обстоит дело с твоими кошмарами? Врачиха помогла? – нахмурился он.
– Да, она молодец. Настоящая профи. Даже в гипноз погружала.
– В гипноз? Зачем?
– Оказывается, в моем сне все мое прошлое закодировано.
– Да ну?! Бред какой-то!
– Не скажи. Я смог вспомнить своих родителей, свой дом и деревню родную, в которой прожил до одиннадцати лет.
– Невероятно. И что же случилось? Почему ты оказался в детдоме?
– Не знаю, до этого мы еще не дошли. Но уверен, что родители от меня не отказывались и на улицу не выгоняли. Они не были какими-то кончеными пропойцами или наркоманами. Думаю, с ними произошло что-то ужасное.
– Что?
– Вот это мне и предстоит выяснить.
– Дашеньке уже рассказывал?
Кивнув, я отхлебнул подстывшего кофе, скривился и отставил на край стола.
– А я тебя предупреждал, Богданцев. Кофеек здесь просто первоклассный! – засмеялся Кирилл.
– Да уж, – ухмыльнулся я. – Одно утешает, что первоклассных блюд от превосходного повара не заказал.
– Значит, займешься теперь поисками родни?
– Само собой. Но без тебя мне не справиться. Поможешь?
– Сделаю, что смогу.
– Отлично. Для начала…
– Для начала нужно узнать, где находится та деревня. Как там она называется?
– Потрошино. – Я машинально потянулся к чашке, но, вспомнив отвратный вкус, опомнился. – Поверь, я не прохлаждался. Полдня на Интернет угробил, а потом даже съездил в один из архивов. И вот что я тебе скажу, дружище: деревни с таким названием, по крайней мере, в Московской области, не существует!
– А может, вы с врачихой чего-то напутали?
– Ага, сначала я тоже так подумал, пока не нарыл вот это странноватое чтиво… – Говоря, я обшарил карманы куртки и рубашки, но то, что меня интересовало, отыскалось в заднем кармане джинсов. Достав сложенный вчетверо листок ксероксной бумаги, я торопливо развернул его и протянул Кириллу. – Обрати внимание на год издания.
– Статья четырнадцатилетней давности?
Я кивнул.
– Ладно, и что тут у нас? «Таинственное исчезновение целого поселка, или Геноцид в Потрошино». Не понимаю, что…
– Ты читай!
Статья несла агрессивный характер. Автор обвинял некоторых высокопоставленных чиновников в организации и последующем замалчивании событий, случившихся в поселке Потрошино. Чаще других фигурировала фамилия некоего Шакалова, директора небольшого химзавода и депутата местного самоуправления в одном лице. Являясь непосредственным куратором творившегося там безобразия, он преследовал цель – варварски завладеть сотнями гектар потрошинской земли.
Привилегированная ячейка, включающая в себя еще и блюстителей правопорядка, решила создать кусочек коттеджного рая вдали от шумной загазованной столицы. А деревня хоть и дышала на ладан, но удачным расположением и живописными местами, заправленными чистым воздухом, славилась. Чем и подписала себе смертный приговор. Ее последующая судьба заставила бы содрогнуться любого. Исчезли не только дома, изгороди и хозяйственные постройки, но и все население, от младенца до глубокого старца.
Однако несуразности на этом не заканчивались. Было кое-что еще более абсурдное. Оказывается, провернуть они это все успели буквально за одну ночь. Любые задокументированные свидетельства существования деревни как таковой также канули в Лету. Лихо получается. Выходит, никогда и не было никакой деревушки с простецким названием «Потрошино», а смелый автор либо фантазер, либо сумасшедший. Где-то пару деньков назад я бы, наверное, так и подумал, но точно не сейчас.
Пробежав глазами текст, Кирилл помассировал виски и призадумался.
– Чего ты кривишься? – спросил я и постучал по столу пальцами. – Понимаю, звучит по-идиотски, но…
– Дело не в статье, хотя звучит и впрямь ненормально. Меня заинтересовало имя автора.
– Имя автора? Хм, интересно.
– Да, где-то я его уже слышал. Максим Громов… Громов…
– Ну, ну, вспоминай. Потом расскажу, где я видел этого человека. Точно не поверишь!
– Японский городовой! Конечно! Во времена моей студенческой юности Громов был живой легендой журналистики. Масса первоклассных статей. Громкие журналистские расследования.
– Ясно, но я тоже опознал его… по фото. И теперь держись за стул, брат. Под гипнозом я видел твою легенду в своем доме. Он знал моего отца.
– Не может быть, – насторожился Кирилл.
– Я же говорил, что не поверишь. Хотя в моей голове вся эта история тоже не особо-то укладывается. Громов мог бы многое прояснить. Сможешь найти его?
– Думаю, да. Конечно, при условии, что он еще жив.
– Ну, это понятно.
– О нем уже давно ничего не слышно. Скорее всего, перешел дорогу какому-то толстосуму. И хорошо, если только карьеры лишился.
– Не нагоняй страху раньше времени. Выясни, что к чему, а дальше видно будет.
– Добро.
Устало потягиваясь и зевая, я вынул телефон из кожаного чехла, висящего на поясе. Сенсорный дисплей высветил 20:01 и одиннадцать непринятых вызовов от моей горе-невесты. Зная о ее нездоровой привычке наяривать каждые двадцать минут, я еще по дороге в кафе установил беззвучный режим. Тем более что утреннего разговора с ней мне хватило выше крыши.
Как пацан оправдывался: «Где был? Что делал? Почему не предупредил?» Хотя сам виноват, нечего было изначально девчонке голову морочить. Ну, погулял, повстречался и «адьос сеньорита». Так нет же, жизни красивой захотелось, определенности. Типа стерпится – слюбится. Только не все так просто оказалось. И вот итог: еще большая неопределенность, клоунада светская в печенках уже, а видеть Анжелку более двух раз в неделю сущая каторга.
Вернув мобильник на прежнее место и окидывая взглядом кафе, я невольно задержался на Кристине, подпиравшей металлопластиковую дверь кухни. Переминаясь с ноги на ногу, она поднесла миниатюрные пальчики к губам и, несколько раз чмокнув их, отправила мне серию воздушных поцелуев.
Сделав вид, что знать ее не знаю, я вновь уставился на Кирилла:
– Ладно, пора мне. Ждет меня кое-кто, да и тебя тоже.
Дабы не позволить официантке увязаться за нами, мы дождались, пока она отлучилась на кухню, и пулей выскочили из кафе.
– Как пробьешь что-нибудь, звони! – залезая в машину, бросил я.
– Непременно! Привет Анжеле!
Если бы Кирилл узнал, что тороплюсь я не к Анжеле, жутко бы разочаровался. Да и что я, мазохист, что ли: позволить ему лишний раз обрушить мне на голову лавину нравоучений о целомудрии, браке и о моей загнивающей душе, которой место только в аду? Ответ очевиден. Поэтому я умолчал, куда тороплюсь. А тороплюсь я к докторше. Моей докторше!