Земля – лишь ферма

Глава 6 Завербованный

Я очнулся из-за ноющей боли в запястьях и пронизывающего холода. При каждом выдохе из моего рта вырывался пар, а прежде излучающая здоровье кожа покрылась пупырями, приобретая синеватый оттенок. Круг малоприятных ощущений замыкался жуткой мигренью. Она с определенной цикличностью то внезапно накатывала, заставляя крепко сжимать зубы, то постепенно затихала.

Едва приподняв веки, я издал приглушенное мычание.

– Опа на, таки очухался, красавчик. А то мы уже и не надеялись, – забасил кто-то сбоку. – Хотя лучше бы ты подох. Вместо того чтобы сейчас с бабами в сауне париться, я с тобой тут парюсь. Не знаю, чем ты так не угодил Вениаминовичу, но мои руки так и свербят выпустить тебе кишки.

Сзади меня кто-то был еще, но, кроме шаркающих шагов, я от него больше ничего не слышал. Поворачивая голову в разные стороны, я не переставал постанывать. Перед глазами все расплывалось, но сформировать общую картину большого труда не составило. Подобные места мне приходилось видеть и раньше. Одно из таких даже находилось в моей частной собственности.

Бетонный пол, кирпичные стены, металлические ворота, покрашенные в темно-вишневый цвет, досочный потолок с подвешенной лампочкой, неплохо освещающей все помещение, и работающий дизельный обогреватель. Готов поручиться, что данные апартаменты предназначались для стоянки и ремонта автомототранспорта и именовались не иначе, как гараж, состоящий на учете какого-нибудь захудалого кооператива.

Я попытался пошевелить затекшими ногами, но поддались только ступни и пальцы. Голени оказались примотанными скотчем к ножкам стула. С руками ребятки поступили еще жестче. Основательно затянув веревку на запястьях и воспользовавшись спинкой стула, как перегородкой между моей спиной и руками, заведенными за нее, они скотчем примотали предплечья и наполовину плечи к туловищу.

– Ха-ха-ха!.. – то ли от отчаяния, то ли от желания лишний раз досадить похитителям, я разразился нездоровым смехом.

Ругаясь матом, «болтун» встал у меня за спиной. Я почуял неладное, но надрываться не перестал. Наоборот, чуток даже поприбавил звук. И неладное случилось! Нога энного размера со всей силы врезалась мне в правую лопатку. Я совершил полукувырок вперед и, стукнувшись лбом, раскроил его над правой бровью. Истерический смех перерос в задыхающееся кашлянье.

– Ты что творишь, болван?! А если бы он ласты склеил?! – откликнулся «молчун». – Шакалов бы тогда из тебя закуску сделал для своих любимых доберманов! Предупреждали же: не трогать! Въезжаешь?! Не тро-га-ть!

– Понял, понял. Прости, братан, чего-то перемкнуло. Правда, не хотел. Просто этот слюнтяй, как спецом все делает, дразнится.

– А как бы ты себя вел на его месте?!

– Ну, я бы…

– Хотя, что тебе объяснять, ведь все равно ж не дойдет! Ладно, черт с тобой, давай его поднимем!

Болтун уверенно вцепился рукой в мою шею, а молчун приложил ладонь чуть ниже груди, и, неспешно потянув, они вернули меня в прежнее положение.

Первым моему взору предстал мужчина стройного телосложения, среднего роста, лет сорока. Сочетание зализанных назад черных волос и надменных глаз с укороченной моделью пальто, деловым костюмом, двумя золотыми кольцами на пальцах правой руки и перстнем-печаткой на безымянном пальце левой делало его похожим скорее на дона Корлеоне, чем рядового бандита, беспрекословно исполняющего все приказания.

Он внимательно осмотрел мое лицо и, указав на лоб, обратился к напарнику:

– Отлично! Глянь, что ты наделал, бычья морда!

Вторым оказался экземпляр помоложе. Невысокий, с явным переизбытком подкожного жира, скопившегося по большей части в брюшной полости. Одет он был простенько: джинсы и потрепанная кожаная куртка. На макушке бритой головы едва держалась красная вязаная шапка, подвернутая в несколько раз.

– Одной царапиной больше, одной меньше – какая разница? Все равно мы из него скоро такое месиво сделаем, что родная мать не узнает.

– Молись, чтобы из тебя еще большее месиво не сделали! Разница-то как раз и заключается в «сейчас» и «потом»! И тебе ясно дали понять, что «потом»! Но твои куриные мозги не в состоянии отличить одно от другого! А теперь вопрос на засыпку: долго ты еще собираешься стоять как примороженный?! Шакалова дожидаешься?! Правильно! Пусть оценит твое самоуправство!

– Ты прав, брат. Что же мне теперь делать-то? – растерянно промямлил тот. – Встрял по самое не хочу.

– Да уж, разных уникумов мне пришлось повидать, но такого тормоза впервые!

Продолжив ругаться, Корлеоне быстро подошел к спортивной сумке, которая лежала на коротконогом деревянном столике, подпирающем заднюю стену гаража. Он вытянул из нее вафельное полотенце и пол-литровую бутылку минералки и снова подошел ко мне.

– Тебе помочь, брат?

– Обойдемся как-нибудь! Стой лучше и помалкивай!

Сочившаяся изо лба кровь уже свернулась, но, обходя правый глаз, успела проложить сантиметровую дорожку к шее. Корлеоне смочил полотенце и, склонившись надо мной, тщательно все вытер.

– Что тебя так рассмешило, дружище? – присев на корточки, спросил он.

– Пить… хочу пить… – прохрипел я, поглядывая на минералку.

– Да не вопрос.

Он мне, как младенцу, поднес ко рту бутылку, и я, вцепившись зубами в горлышко, залпом опустошил ее наполовину. Жажда ушла, а желудок заработал, извергнув громогласную отрыжку.

Судя по физиономии, толстяк находился в легком недоумении. Он два раза открывал рот, чтобы что-то сказать, но решился только на третий:

– Никак не догоняю, чего ты с ним сюсюкаешься? Жалость проснулась? Но какую бы он ни корчил из себя милашку, а кишки ему выпустить придется! Причем я это сделаю с огромным удовольствием!

– Слышь, пасть закрой! Или я сейчас закрою!

– Базара нет, ты старший. – Натянув шапку до бровей, он вытянул из сумки моток туалетной бумаги и отмотал с полметра. – Пойду пока проветрюсь.

– Только зад не отморозь, а то мозги ты себе уже давно отморозил! – крикнув вслед исчезнувшему за воротами напарнику, Корлеоне уставился на меня: – Теперь можем поговорить спокойно. Так с чего ты скалился?

– Во-первых, с того, что замотали как мумию. Хотя мне это и льстит. Во-вторых, вам, шестеркам шакаловским, нервишки подпортить.

– А почему льстит-то? – улыбнулся он.

– Если так упаковываете, значит, боитесь, твари! – заявил я и плюнул ему под ноги. – Эх, надо было в рожу!

– Тихо-тихо, друг, я тебе зла не желаю. И, думаю, ты это уже заметил. Кстати, над телом твоим не мы поглумились. Это работенка тех четверых, которые тебя сюда привезли. Нам лишь приказали явиться на место, принять груз и охранять как зеницу ока. Но теперь о главном…

– Мы, не мы – да какая разница! Вы же все из одной шайки! Шакалы Шакалова! Складно получилось, правда? Шакалы Шакалова!

– Складно, но пора бы тебе уже угомониться и спокойно меня выслушать. Времени и так в обрез. Или ты надеешься, что у пышнотелого понос? – Он положил мне руку на плечо и, смягчив тон, добавил: – Я лишь пытаюсь спасти твою жизнь.

– Ты?

– Я. Короче, слушай. У Шакалова я работаю под прикрытием.

– Ты полицейский?

– Нет, я не полицейский и не федерал. Я вообще не имею никакого отношения к каким бы то ни было государственным структурам, но об этом в другой раз.

– Кто же ты тогда?

– Мне многое о тебе известно, Никита Богданцев. В том числе и то, почему ты здесь оказался и на какие вопросы ищешь ответы.

– Да ну?

– Ага. А еще мне известно, что ты приглянулся Шакалову.

– Что?! Он что, из этих?!

– Нет, – ухмыльнулся Корлеоне. – Насколько я знаю, с ориентацией у него все в порядке, так что в этом смысле тебе нечего опасаться. Его заинтересовали твои умственные и бойцовские способности. Ты быстро соображаешь, ни перед кем не пасуешь, хорошо держишься в стрессовых ситуациях, отлично развит физически и неплохо владеешь приемами рукопашного боя. – Он провел ладонью по лоснящимся волосам и, убедившись, что все безупречно, продолжил: – Ты впечатлил Шакалова, да и не только Шакалова, тем, как ускользнул от двух его лучших профессионалов. А одного даже вырубил.

– Впечатлил? Я? Эту мразь?

– Да, еще и как.

– Что-то слабо верится. Я же из Шакала чуть весь дух не вытряс. Ты ничего не попутал? Может, взбесил?

– Конечно, взбесил, и здорово взбесил. Но впечатлил не меньше.

Дотянувшись щетинистым подбородком до оголенной ключицы, я поскреб по ней, издавая удовлетворенное кряхтение, и, снова поймав его взгляд, спросил:

– Ну, допустим, и что? Как это поможет мне не сдохнуть?

– Шакалов предложит тебе местечко в его отмороженной службе безопасности. На него уже не раз покушались, а за свою шкуру он ох как трясется. Тем более выборы не за горами и противостояние активизируется еще сильнее. Ему нужны такие люди, как ты. И нужны как никогда. Теперь понимаешь?

– Предлагаешь в шакаловские шестерки податься?

– Типа того.

– Нет уж, спасибо! Лучше я сдохну! Но если ты и впрямь против него, то помоги выбраться. Распеленай меня, и мы вместе отсюда свалим.

– Нет, нельзя. Ты себе и представить не можешь, что поставлено на карту. Цели организации, в которой я состою, значительно важнее твоей жизни. Уж прости.

– А твоей?

– И моей. И любого другого члена нашей организации. Я потратил годы, чтобы внедриться к Шакалову и не стану рассекречивать себя из-за одного человека. Примкни к нам, и я тебе обещаю, что со временем ты сможешь вернуть должок Шакалову. А еще и поучаствовать в спасении тысяч людей, а то и миллионов.

– Тысяч? Миллионов? О чем ты?

– Еще узнаешь, если станешь одним из нас. Примкни к нам взаправду и понарошку к Шакалову, и тогда мы с тобой… разгромим их поганое кодло.

Дослушав самое нелепое предложение в своей жизни, я опустил глаза и призадумался.

– Так что ты решил?! – воодушевленно спросил он, легонько хлопнув меня по колену.

– Будто у меня есть выбор.

– Вот и отлично. Помереть всегда успеем.

– Но с чего ты вообще взял, что Шакалов желает видеть меня в своей свите? Как-то нелогично получается, тебе не кажется? Особенно после моих-то выходок.

– Не кажется. У нас жучки растыканы везде, где только можно. Когда Шакалов и Танк выехали из дома твоего тестя, то завели ну просто душераздирающую беседу. Догадываешься о ком?

– Кто такой Танк?

– Правая рука Шакалова. Ты с ним уже успел познакомиться, он…

– Дай угадаю. Громадный шкаф, весом не меньше…

– Угадал, но не перебивай меня. Некогда нам в угадайки забавляться. Сначала они никак не могли определиться, каким именно способом тебя уничтожить. Причем чем дальше, тем все более извращенными и мучительными они становились. А потом Танк вдруг заявил: «Да, Вениаминович, падла он, конечно, редкостная, но боец исправный. У него в крови это. Димон вон горячую точку прошел, а он с ним как с салагой последним расправился. Таких бы мне пару-тройку в бригаду, и горя б не знали». На что Шакалов ответил: «Верно говоришь. Кстати, сразу он мне даже понравился. Чувствуется в нем сила, потенциал. Согласен, он бы нам пригодился. Да только уж чересчур правильный. Видите ли, за обездоленных, змееныш, переживает. Такого ты никакими бабками не заманишь. Хотя, конечно, попробовать стоит. Вот всыплем ему сполна за проделки мерзопакостные, чтоб знал, на кого рот раскрывает, и тогда попробуем».

– Откуда такая осведомленность? По идее, в то время ты уже здесь толстяка развлекал, или я чего-то недопонимаю?

Корлеоне ухмыльнулся, расстегнул молнию на верхнем боковом кармане пальто и, вытянув мобильник, помельтешил им перед моими глазами.

– Все просто – мне переслали запись. Я мог бы ее включить, но в этом нет необходимости. У меня феноменальная память.

– Заметил, – проворчал я. – Оперативно работаете.

– Да, любители к нам не попадают, но слушай дальше. Танк уточнил: «Стало быть, попробуем приобщить его к делу?» И вот что на это сказал Шакалов: «Вижу, просишь за него. Значит, малец и впрямь на вес золота. Ты еще ни разу не ошибся и настоящие таланты за километр чуешь. Поэтому да, попытаемся его завербовать, но если опять начнет гнуть свое – порешим!»

– Это я уже понял. Что дальше-то?

– Значит так, когда здесь нарисуется Шакалов, ты…

Раздался скрип воротных петель.

Оставляя одну половину ворот настежь открытой, в гараж прошмыгнул толстяк. Запустив пальцы под шапку и почесывая затылок, он встревоженно взглянул на Корлеоне, потом на меня, потом снова на Корлеоне.

Морозный воздух стремительно наполнял помещение.

– Закрой ворота, примат пещерный! – заорал Корлеоне.

Я засмеялся, забывая на время и о пробиравшем с еще большей силой ознобе, и о тысячу раз проклятой мной удавке, впивающейся в запястья.

– Там это… с проходной позвонили. Машина Танка заехала на территорию, – переминаясь с ноги на ногу, протянул толстяк.

– Наконец-то разродился, хряк беременный! И что дальше?! Под зад пинка ждешь?! Так я с радостью!

– Чего ты гонишь на меня? Мы же в одной упряжке.

– Беги встречай, тормоз!

Чрезмерно выпирающее брюхо даже не успело развернуться к выходу, как в гараж вошел Шакалов. Минуя толстяка, он торопливо подошел к Корлеоне и пожал ему руку:

– Рад видеть тебя, Давид.

– Взаимно, Алексей Вениаминович.

– Хотя, конечно, местечко для встречи оставляет желать лучшего. Но ничего, родной, через недельку я прием устраиваю. Как люди посидим, выпьем, пообщаемся. Ну а как там Ибица? Как отдохнул?

– Благодарю вас, Алексей Вениаминович, превосходно. Три недели провел, будто в раю.

– Не благодари, ты заслужил. В отличие от некоторых… – Шакалов с негодованием покосился на толстяка. – Мало того что дел по горло, так еще и воспитанием приходится заниматься, да, Давидушка?

– Да, но в его случае это уже бесполезно. Горбатого только могила исправит.

– Могила, говоришь? Может и так…

Поймав на себе очередной презрительный взгляд Шакалова, толстяк нервно задергался. Его пухлые щеки моментально покраснели, а маленькие глазки, виновато поглядывающие из-под шапки, лихорадочно забегали. Он машинально достал сигарету, прикурил и удалился на улицу.

– М-да, как подумаю, что у нас таких большинство, так и дурно становится.

– И мне тоже. Но где? Где найти нормальных? Эх, Давидушка, порой мне кажется, что эволюция движется в обратном направлении.

– Может, плохо ищем?

– Может быть, может быть, – злобно посмотрев на меня, сквозь зубы процедил он.

– А что это Танка не видно? Он вообще с нами?

– Разумеется. По нужде отошел и куда-то запропастился. Та-а-анк! Танк!

– Лечу, Вениаминович! Без меня не начинайте!

Отвлекшись на пускающего дым толстяка, Танк стукнулся лбом о металлическую раму. Заорав матом, он со всего размаху залепил тому подзатыльник. Толстяк и пикнуть не успел, как шапка улетела в одну сторону, сигарета в другую, а пухлая физиономия погрузилась в сугроб.

– Ха-ха-ха! Потише, Танк! Сарай и так на ладан дышит, завалишь ненароком!

– Браток, ты хоть живой там?! – улыбнулся Давид.

Не переставая потирать ушибленное место, Танк пригнулся и прошел внутрь гаража. Пожав Давиду руку и обняв, он воскликнул:

– Ну что, приступим?! А то как-то не по-джентельменски это – заставлять ждать хорошего человека!

За последние несколько минут гараж преобразовался из холодильной камеры в морозильную. У меня зуб на зуб не попадал. Каждый участок моего тела, который по тем или иным физиологическим особенностям мог трястись, – трясся. Но, судя по лицам окружающих, я понял, что сейчас меня «согреют».

Я приготовился, напрягшись еще сильнее. И не зря!

Первым стартовал Шакалов. С трудом подняв ногу до нужной высоты, он нанес прямой удар мне в грудь. Я опрокинулся назад. Не хотелось бы хвастаться, но для моих грудных мышц, легко справляющихся со стосорокакилограммовой штангой в жиме лежа, такой пинок был не больнее укуса комара. А вот и без того измученным рукам досталось неслабо. Кости чудом не треснули, но создаваемое на них давление спинкой стула и моим же весом, доходившим до центнера, заставило меня взвыть. Не медля, Давид приложился лакированной туфлей в мое бедро. Я перевернулся на бок и притих.

– Нравится тебе, молокосос?! А?! Нравится?! А то смотри, учить он меня вздумал! Герой выискался! Да я таких героев в свое время пачками на кол насаживал! – бегая вокруг и несильно ударяя меня ногой в живот, грудь и бедра, выкрикивал Шакалов.

Танк был следующим. И теперь уже меня не спасали ни годы тренировок в тренажерном зале, ни четко прочерченные кубики пресса, ни даже напряжение мышц на грани возможного. Как показал медицинский осмотр позже: одно ребро треснуло и три зашиблено. Еще бы, пять мощнейших ударов ногами в корпус. Он хотел добавить еще парочку контрольных, но, видя, как я, кашляя, задыхаюсь, остановился.

Подождав, пока я прокашляюсь и нормализую дыхание, Танк и Давид вернули меня в вертикальное положение.

– Что, правдолюбец, хватит с тебя? Осознал свои прегрешения? – приподняв мою голову за подбородок, спросил Шакалов.

Я посмотрел ему в глаза и устало кивнул.

– Вот и ладненько. Теперь можно и о твоем будущем поговорить, сынок. О твоем красивом и обеспеченном будущем. Если ты, конечно, захочешь его таковым сделать, приняв мое предложение. Если же откажешься, то отпустим на все четыре стороны. Но тогда ты так и останешься нищим, убогим лошком.

– О чем это вы? – прокряхтел я.

– Ты парень с мозгами, да еще и с кулаками. Мне такие позарез нужны.

– Работу предлагаете?

– Работу? Нет. Я предлагаю тебе стать членом очень могущественной семьи, в которой принято горой стоять друг за друга.

– Не думал, что у вас все так устроено. По-братски, по-семейному…

– Что, заинтересовался?

– Есть немного.

– Тогда сейчас заинтересуешься еще больше. – Шакалов ухмыльнулся и обменялся взглядом с Танком. – Если примешь мое предложение, то со временем будешь иметь все, что пожелаешь. Кучу денег, шикарные квартиры, навороченные тачки, девочек на любой вкус. Своих ребяток я не обижаю. Правда, Танк?

– Правда, Вениаминович.

– Теперь понимаешь, какое будущее я тебе предлагаю?

– Понимаю, – вместе с кашлем выдавил я.

– Только оставь свои дурацкие принципы тем самым рабам, которых ты так упорно защищал. Пойми, им наплевать на тебя. И при первой же возможности они продадут твою шкуру за копейки. Поэтому и ты на них наплюй. Слышишь, наплюй.

– Думаю, смогу.

– Молодец!

– Предложение, конечно, заманчивое, но…

– Какие могут быть «но»? Только «да»!

– Но если что-то пойдет не так, вы опять меня в это чудное местечко на экскурсию привезете?

– Вот что я тебе скажу, сынок. Можешь считать это предупреждением и напутствием одновременно. Для меня в моих людях главное – верность. Будешь преданным мне, и я за тебя любого в порошок сотру, а предашь – сдохнешь в муках. Вот и все условия. По-моему, вполне справедливые.

– Я понял. Я с вами.

– Ай, какой молодец, порадовал старика! Давид, развяжи его побыстрее, а то паренек уже измучился весь.

С довольным лицом тот за считаные минуты выполнил просьбу. Я размял кисти и попытался привстать, но, схватившись за ребра, снова рухнул на стул и прокашлялся.

– Ничего-ничего, мои лекари тебя быстро на ноги поставят. А сейчас ты должен доказать свою верность, – положив ладонь на мое плечо, заявил Шакалов.

– В смысле?

– Танк, а где это Хомяк бродит? Разве он не должен быть рядом с нами, а? Что за неуважение?! Будь добр, найди этого лоботряса и приведи сюда!

Танк искал недолго. С улицы раздался хлопок, затем стоны толстяка, а после и выразительный бас Танка. Его полуминутная воспитательная речь в основном состояла из слов ненормативной лексики и хорошо передавала личную неприязнь как к самому Хомяку, так и к людям, посмевшим произвести его на свет. Как нагадившего котенка, Танк за шиворот втянул Хомяка в гараж.

Шакалов разразился хохотом и некоторое время не мог успокоиться. Когда же наконец успокоился, он оставил на лице ехидную улыбку и с проскакивающими смешками воскликнул:

– Ух ты, какие люди! Его светлость грызун собственной персоной! Ну что, теперь с тобой разберемся?!

– Алексей Вениаминович, умоляю вас, поверьте. Я его почти не трогал, только… – испуганно поглядывая то на меня, то на шефа, промямлил Хомяк.

– Ты что несешь, дурень?!

– Я, я, я…

– Да ты, ты! Забыл уже, из какой помойной ямы я тебя вытащил?! Мы тебя обогрели, откормили, в семью приняли, в люди вывели, а ты чем отплатил, иуда?!

– Да я… да я за вас любому пасть порву! Я же всегда вам верой и правдой служил! Клевета это все, Алексей Вениаминович, клевета! Что бы там ни было! Клевета!

– Клевета, говоришь?! Да тебя же твои бабы и сдали, мерзавец! Любишь с ними в баньке под коньячок попариться, да? Так вопросов нет, я даже приветствую. Сам, знаешь ли, любитель. Но объясни мне, олух, зачем трепаться им обо всех наших делах?!

Толстяк затрясся, упал на колени и залился слезами.

– Пощадите, умоляю вас! Не со зла я! Правда, не со зла! Ведь вы же мне как отец родной! Не убивайте!..

Шакалов подмигнул Танку, и тот вынул из кобуры под мышкой пистолет. Сняв с предохранителя, передернул затвор и протянул мне:

– Прикончи крысу!

Я слегка обомлел, но пистолет взял.

– В первый раз? – спросил Танк.

– Да.

– Не бойся, сынок. Это только кажется, что тяжело, а на деле проще простого. Главное – выбрось из головы всю ту морально-слезливую чушь, которую тебе с самого детства вдалбливали всякие слабаки. Ты больше не из их числа, ты… – Шакалов подозрительно прищурился. – А вот сейчас мы и узнаем, кто ты – волк или овца. Но учти, что овцы мне ни к чему.

– Я понимаю.

– Пристрелишь сучоныша, и ты с нами. Навсегда.

С трудом встав и взявшись за рукоять пистолета обеими руками, я взглянул на Давида. Тот одобряюще моргнул и чуть кивнул. По телу пробежала нервическая дрожь, на мгновение заглушившая ту, что от холода. Но мой выбор был невелик. На одной чаше весов моя жизнь, человека просто так мухи не обидевшего, а на другой – паразитарное существование отморозка, неведомо скольких человеческих душ загубившего. А скольких еще не успевшего?

К тому же он в любом случае сегодня умрет, независимо от моего выбора, так чего я тогда парюсь?

Я доковылял до Хомяка и уткнул ствол ему в лоб.

– А-а-а! – Немного отпрянув, он приподнял руки. – Нет, нет, прошу, не надо, парень, Танк, Давид, Алексей Вениаминович! Родненький, смилуйтесь, пожалуйста! Я никогда больше вас не подведу! Никогда!..

И почему-то именно сейчас, когда я снова приставил ствол к голове Хомяка, напомнил о себе внутренний голос. «Что, довыпендривался?! Ребрышки-то они тебе не хило пересчитали! А я ведь говорил! Предупреждал! Но ты же, как баран упертый, – все по-своему делаешь, по-тупому, по-бараньи, а потом вдруг удивляешься: ой, как так получилось?! Надеюсь, хоть теперь прислушаешься! Мочить их надо! Мочить, как собак бешеных! И всех до единого! Всех! Всех! Всех!» – громогласно тараторил он, пробуждая здравый смысл: «Ты что советуешь, поганец?! А если в магазине всего один патрон?! Чем он их тогда, по-твоему, мочить будет, а, грамотей?! Или ему на них врукопашную ринуться, с зашибленными-то ребрами?! Так что заткни-ка свой рот и вали туда, куда тебя не раз уже посылали! И чем быстрее, тем лучше!»

Хомяк не стал отводить голову и даже заткнулся. Потирая кисти, он жалобно смотрел на Шакалова, но тот был непреклонен.

– Твой ход, сынок.

Я зажмурил глаза и нажал на спусковой крючок, но выстрела не последовало. Пистолет издал лишь глухой щелчок, вызвавший у Хомяка содрогание тела и непроизвольное мочеиспускание.

– Молодец! Красавчик! Я верил в тебя! Верил! Далеко пойдешь! Ой как далеко! – возликовал Шакалов.

Схватившись за голову и убеждаясь, что мозги, кости черепа и шапка, именуемая в народе как «пидорка», на месте, Хомяк вновь не сдержал слез, только уже радостных. А я, еще не до конца осознавая, что именно произошло, но отдавая себе отчет, что все закончилось, вздохнул с облегчением.

– Можешь вернуть ствол законному владельцу, сегодня он тебе уже больше не понадобится.

– Добро пожаловать в семью, брат, – доброжелательно усмехнувшись, Танк взял пистолет и запихнул в кобуру.

Давид снял с себя пальто и накинул на меня:

– Ты сделал правильный выбор.

– Время покажет, – прошептал я.

– А ты, Хомяк, запомни: больше ни уроков, ни предупреждений не будет! Еще одна подобная выходка – и билет на тот свет тебе обеспечен! Ты все уяснил, дармоед?! – Шакалов замахнулся на него, но вместо удара плюнул ему под ноги.

Слова шефа в хомячьи уши залетели не сразу, но когда залетели, он подполз к нему на коленях, изобразил кающуюся мину и сделал несколько благодарных поклонов:

– Да-да, я все уяснил, Алексей Вениаминович! Все уяснил! Спасибо вам! Спасибо! За урок, за прощение, за доброту вашу! Клянусь, больше такого не повторится!

– Ладно, поверю на слово! А теперь валим, ребятки, из этой вонючей дыры!

Танк и Шакалов отчалили первыми. Следом я с Давидом в старенькой «девятке». Ее, как выяснилось, берут только на подобные дела, дабы не привлекать лишнего внимания. Хомяку же пришлось добираться своим ходом: его наказание еще не закончилось…

– А квартирка ничего такая, пойдет. Не пентхаус, конечно, но и не лачуга окраинная, – осторожно опускаясь в кресло, пробормотал я.

– Мне тоже нравится. – Сев в кресло, расположенное параллельно тому, которое занял я, Давид вынул из кармана брюк четки. Они состояли из крохотных человекоподобных черепков, разделяющихся на три цветовых участка. Красный, белый и черный. Принявшись перебирать пальцами белые черепки, он спросил: – Уютная, правда?

– Для сорокапятилетнего холостяка самое то.

– Неужели так старо выгляжу? Мне вообще-то и сорока еще нет. Тридцать восемь недавно стукнуло.

– Да я не всерьез. Тебе и тридцати пяти не дашь.

– Как самочувствие?

– Так себе. Вчера мне так и не удалось поблагодарить тебя, что приютил и с врачами подсуетился…

– Перестань. Мы теперь в одном котле варимся, поэтому должны помогать друг другу. Ты хоть выспался?

– Да какой там. Проворочался всю ночь. Ни вздохнуть, ни выдохнуть.

– Ничего, скоро оклемаешься. Главное, что жив остался.

– У меня тут вопросов поднакопилось.

– Так задавай. На все ответить пока не смогу, но на некоторые разрешение имеется. За квартиру можешь не переживать – на жучки и всякую подобную живность проверена.

– Какая основная цель твоей хваленой организации? Забрать у богатых и раздать бедным?

– Во-первых, она уже такая же моя, как и твоя. Во-вторых, где-то через недельку ты увидишься с нашим руководителем, и вот он тебе все и растолкует.

– Мороз включаешь? Ладно. Тогда какая моя роль во всем этом? Шакалова охранять? Следить за ним? Но к чему столько лишних трудов, если можно просто уничтожить гада? К примеру, какой-нибудь несчастный случай или…

Бросив четки на стеклянный столик, стоявший между кресел, Давид вытаращился на меня как на слабоумного.

– И что потом? Все вокруг наладится?

– Нет, но на одну сволочь в мире станет меньше.

– Ну и толку-то? Шакалов всего лишь марионетка, и на его место поставят другую, благо сволочей в мире предостаточно. А вот чтобы потом подобраться к обновленной марионетке… на это уйдут годы.

– Будущий мэр Москвы – марионетка?

– Естественно, как и нынешний. Да что там мэры, тут президенты стран – одни сплошные марионетки.

– Президенты? И наш, что ли?

– Давай пока не будем об этом. Чтобы информация усвоилась, нужно быть к ней готовым, а ты еще даже и азов не знаешь.

– Да не вопрос. Все равно я не верю, что и президенты…

– Знаю. По Шакалову все ясно?

– Ага. Значит, пусть пока шалит да разбойничает?

– Пусть. Помни, что нас интересуют фигуры куда более влиятельные, чем какие-то там чиновники. И пока они ставят на Шакалова, мы будем оберегать его никчемную жизнь, как свою.

– А чем выше он поднимется, тем ближе будет к своим хозяевам?

– О, понемногу начинаешь вникать.

– Было бы во что. Как хоть называется эта ваша, то есть наша организация? Сколько человек в ней состоит?

– Точной цифры не знаю, а если бы и знал, то не сказал бы. Будь уверен, нас немало.

– Ясно. А название тоже не знаешь? Или не скажешь?

– Почему же, знаю. И скажу. «Молот».

Ноющие ребра, сдавленные бинтовой повязкой, преобразовали вырывающийся смех в приглушенный кашель.

– Чего-чего?! «Молот»?!

– «Молот».

– Ну и примитив. У морской свинки моего бывшего тестя и то погоняло лучше.

– Зря ты так! Никакое оно не примитивное и, по мне, так очень даже удачное! Оно отлично передает сущность организации! Оно звучит! И вообще я горжусь, что состою в «Молоте»!

– Э, тише, тише, друг. Вот ты разошелся-то.

– Просто относись с уважением к нашей организации, ее названию и к людям, которые в ней состоят. «Молот» – это…

– Больше не произноси это слово в моем присутствии, ладно? Меня от него коробит. Неужели нельзя было что-то посолиднее придумать? «Незримая стража», например, «Безмолвные каратели», «Санитары человечества». Или на крайний случай могли бы что-нибудь из классики позаимствовать типа «Воины света», «Кулак справедливости». В общем, думай, что хочешь, брат, но с названием вы явно лажанулись. – Договорив, я снова прокашлялся.

– Считаешь, это смешно?

– Вижу, что нет.

Помимо пары журналов, сенсорного пульта от домашнего кинотеатра и четок на столике располагался хромированный поднос с початой бутылкой скотча и двумя гранеными стаканами. Еще с первых секунд диалога я старался сдерживать себя, косясь на светло-золотистую жидкость. В свое время скотч стал одной из моих слабостей. Не хотелось бы лишний раз поносить тестя, но это он меня пристрастил.

Терпение лопнуло! Довольствоваться лишь вожделенными взглядами и обильным слюноотделением я больше не собирался. Наполнив стакан на треть, я с наслаждением понюхал скотч и сделал глоток.

– Кстати, ты заикнулся об атамане нашенском… – Я сделал еще глоток. – Кто он? Поди, человек не бедный?

– В свое время все узнаешь, – раздраженно ответил Давид. – Я бы не пил на твоем месте. Уколы и таблетки с алкоголем несовместимы. Только хуже будет.

– Но ты не на моем месте, правильно? А я парень крепкий, так что…

– И упрямый, как известно кто!

– Ладно, ладно, не злись, я совсем чуть-чуть. Просто на вкус попробовал. И стоит признать, что виски отменный! – Опорожнив стакан, я вернул его на законное место.

– Еще бы! Настоящий шотландский.

– Я должен кое-что тебе рассказать о своем прошлом, которое напрямую связано с Шакаловым. Чтобы ты понимал, каково это мне – находиться рядом с этой падалью, да еще и служить ему. Зад его знатный оберегать.

Давид налил себе виски, залпом опрокинул и, плеснув еще, произнес:

– Я и так все понимаю, Никита. Я в курсе того, что случилось с поселком Потрошино. Мне жаль, правда, но ради тех, кого мы еще можем спасти, ты должен переступить через свою гордость, боль и ненависть.

– Откуда знаешь?! – нахмурился я.

– Неужели ты веришь, что попал бы в организацию, если бы мы о тебе ничего не знали?

– Следили за мной?!

– Как только Шакалов наладил отношения с Петром Стаховым, мы сразу же взяли в разработку всех его знакомых и родственников, в том числе и тебя. Мы уже около года за тобой наблюдаем.

– Года?!

Давид вздохнул и развел руками.

– Походы к психотерапевту и вчерашняя стычка с Шакаловым оказались решающими в последующей вербовке.

– А то, как мы с врачихой ночами забавлялись, вы тоже слушали, да?! Извращенцы!

Давид опомниться не успел, как моя правая рука пересекла столик, едва не опрокинув бутылку, и вцепилась ему в горло. Он попытался разжать мои пальцы, но не смог, оставляя на них лишь несколько царапин. Вены на его шее вздулись, а лицо приобрело нездоровый оттенок. Поняв, что лишние дерганья только усугубят положение, он опустил руки и, поднатужившись, прохрипел:

– Я же те-бя спа-ас… От-пу-сти…

– Извини, – разжав кисть, немного растерянно протянул я.

Пока Давид приходил в себя, меня навестил внутренний голос: «Ну что, душегуб, малость поторопился, да? Опозорился? Так тебе и надо! Небось теперь подсказок от меня ждешь, советов дельных, но даже не надейся, помогать не стану! Я тебе последний раз надолго припомню, отщепенец! Спрашиваешь, зачем я тогда приперся?! Ха-ха-ха! Чтобы над тобой, хозяин, поглумиться! Тормоз! Тормоз! Тормоз!»

– Ну и хватка у тебя! Больной, хромой, а дури на десятерых хватит! Я чуть концы не отдал! – Поглаживая шею, Давид потянулся к бутылке, но вспомнив, что у него уже налито, взялся за стакан.

– Ладно, не ной, я же извинился.

– Извинился он, видите ли!

– Не хотел я, перемкнуло что-то. Рассудок помутнел. Мне вон вчера поболее досталось, и ничего, живой.

Давид в несколько глотков опустошил стакан, кашлянул и уже менее сиплым голосом заявил:

– Держи в узде свой рассудок! Если ты так и на Шакалова прыгать будешь, то мы далеко не уедем!

– Понял, учту. Про деревню давно знаете?

– Да, но в общих чертах. За пару гипнозов ты больше выяснил, чем мы за целые годы. Кстати, наш руководитель именно об этом и хочет с тобой пообщаться в первую очередь. Он не верил своим ушам, когда слушал запись.

– То есть ваше… ах да, наше… сборище, провозгласившее себя «кувалдой» и находящееся от Шакалова на расстоянии вытянутой руки, со всеми своими техническими причиндалами, лучшими в стране профессионалами и т. д. и т. п., не смогло докопаться до истины?

– Шакалов не особо об этом распространялся, поэтому имеем то, что имеем. Да и дело не только в нем или его действиях.

– А в чем же?

– В исчезновении целых поселков и их жителей полно странных, даже мистических моментов. Но о них ты тоже узнаешь при встрече с…

– Погоди-ка, ты сказал – поселков? А что, были и другие?

Отобразив на лице сочувствие, Давид пригладил волосы, сомкнул веки, вздохнул и медленно кивнул.