Земля – лишь ферма

Глава 5 Важный гость

Три дня, не переставая, сыпался снег, создавая уйму неприятностей водителям, вынужденным по той или иной причине выбираться на московские дороги. Отчаянные люди! Не страшась суровых морозов, сдувающих вьюг и непроходимых сугробищ, они в очередной раз доказали, что восточные славяне самые стойкие на планете. У меня и в мыслях не было кому-то что-то доказывать, но испытать всю прелесть сегодняшних заторов и аварийных ситуаций все-таки пришлось.

Нет чтобы нежиться под силиконовым одеялом докторши, попивая горячий кофе из миниатюрной чашки, но я поддался на уговоры Анжелы, потащившись через весь город к владениям ее папаши. Владения размещались на территории той самой пресловутой Рублевки, являвшейся своеобразным раем для сильных мира сего и пределом несбыточных мечтаний множества рядовых россиян. Что ж, понимаю. Элитные поселки, усеянные комфортабельными особняками с почти идеально отлаженной инфраструктурой, тишина, красивая природа и более-менее чистый воздух. Чего еще желать-то душе русской?

Причиной немедленных сборов послужил званый ужин. Папаша каких-то государственных шишек в своих хоромах принимает, вот меня и пригласил в качестве будущего зятя. Да только гости запаздывали. Уже битых два часа я маялся в комнате Анжелы, листая светские журналы и выслушивая ее бредни. Несколько раз даже порывался уйти, но, подойдя к двери ее комнаты, почему-то передумывал.

Ответив на мое безразличие якобы подобным безразличием, Анжела сбросила с себя халат и, оставшись в одном нижнем белье, забралась под одеяло. Видимо, до гостей ей не было никакого дела так же, как и мне. Но провокация не сработала. Я даже бровью не повел, продолжая сидеть в кресле и изучать фотографии на глянцевых страницах. Искоса поглядывая в мою сторону, она включила телевизор. На экране отобразилось то, что вызывало у меня рвотный рефлекс, но уже не удивляло:

«– Ой, знаете… он просто посланник небес, спаситель наш! Мы Господу молимся, чтобы у него все было хорошо и со здоровьем, и в семье, и в том, что он делает! Кто нам еще, старухам-то, поможет?! Кто защитит?! Ведь с нашей бюрократией ничего не добьешься! Только и могут, что гонять из одной конторы в другую, от чиновника к чиновнику! А Алексею Вениаминовичу не все равно! Ему всегда есть дело и до пенсионеров, и до молодежи! С каким бы вопросом ни обратились – всегда выслушает, всегда поможет! Золотой человек! Вы же слышали, скольким детским домам он помог?! А больницам?! Вот буквально вчера пожертвовал деньги на новое оборудование в онкологическую поликлинику! – волнительно восклицала в микрофон худенькая старушка. К груди она прижимала плакат, на котором черными жирными буквами на красном фоне выделялась надпись: «Нет произволу!!! Новый мэр – новая Москва!!!» Старушка несколько раз возвысила его над головой, прокричав лозунг. Вернувшись к телерепортеру, она поблагодарила его за уделенное ей внимание, но напоследок решила прихватить еще секунд десять эфирного времени. – Дорогой наш Алексей Вениаминович, помните, что мы верим в вас! Вы – наша надежда! Мы с вами до конца!

– Что ж, мне остается только пожелать вам и вашему кандидату удачи, – закончив с пенсионеркой, репортер обратился к телезрителям: – Это уже вторая акция митингующих горожан, поддерживающих лидера партии «Новый путь» Алексея Шакалова. Напомню, что недавно в СМИ он заявил о намерении выдвинуть свою кандидатуру на пост мэра столицы. В самом центре событий на Красной площади для вас вел репортаж Арсений Вишневский. До встречи на первом канале!»

Сюжет закончился съемками с высоты птичьего полета. Около тысячи человек, махая руками и теребя транспарантами, организованно скандировали: «Шакалов! Шакалов! Шакалов!»

– Переключи этот бред! – гаркнул я. – Пожалей мои уши!

– Ты всегда кричишь на меня. Разве нельзя нормально попросить? – клацнув на музыкальный канал, слезливо промолвила Анжела. Она стянула с себя белье, игриво разбросав в разные стороны. Честно сказать, вообще как-то не зацепило, хотя было такое впервые. Может, докторша зельем каким опоила? Не исключено. Однако факт на лицо: оставаться здесь хотелось все меньше и меньше. Анжела, как кошка, сползла с огромной кровати и на-четвереньках направилась ко мне. Издавая звуки, напоминающие мяуканье, и всячески изгибаясь, она вскарабкалась ко мне на колени, расстегнула верх рубашки, запихнула под нее руку и, царапая мою грудь, проурчала: – Прошу, не обижай меня больше. Я же люблю тебя, милый мой. Очень сильно. Очень, очень, очень…

– Да знаю, знаю! Ты лучше ответь, сколько мы еще этого фраера ждать будем?!

– Любимый, я же уже говорила, что на часок-полтора задержится. А прошло только минут сорок, – пробурчала она, сделав губы бантиком.

– Ё-моё, Анжела! Ты можешь обращаться ко мне просто по имени?! По и-ме-ни! Без всех этих телячьих нежностей!

– Ну ты и грубиян!

– Сколько раз я уже просил тебя об этом?!

– Я же просто… Ладно, черствый какой, будь по-твоему. Только не кипятись. – Она обвила руками мою шею и поцеловала в губы. – Лучше отнеси меня на кроватку. Времени у нас еще хватает.

От нежелательных объяснений и девичьих рыданий меня спас некто постучавшийся в дверь. Мы встрепенулись. Не удовлетворившись абсолютным молчанием, этот некто подергал за ручку и выдал себя голосом:

– Медвежонок! От кого вы там закрываетесь?! А ну-ка, быстренько спускайтесь вниз! Алексей Вениаминович уже на подходе!

– Хорошо, папочка! Сейчас только приставку выключу и спустимся!

– Жду в гостиной!

– Приставку? – ухмыльнулся я.

– Не посвящать же его в то, чем мы тут на самом деле занимаемся? Тем более папенька уверен, что я берегу себя для будущего мужа.

– Не понял.

– Он уверен, что я еще девственница.

– Чего?! Да мы же уже полтора года встречаемся. Тебе вон через месяц двадцать один стукнет. А о сомнительных девичниках и тусовках в ночных клубах, на которых ты с пятнадцати лет зажигаешь, вообще молчу. И он реально считает, что ты… – Я вытаращил на нее глаза, а она сделала вид, что засмущалась. – Да уж, как я погляжу, вы тут все с приветом!

– Анжела!!! – пискляво заорал отец.

Неспешно застегивая пуговицы, я отреагировал хладнокровно, чего никак нельзя было сказать об Анжеле. Наблюдая за ней, я вспомнил, как у меня начиналось каждое новое утро на первом месяце службы в десантуре. Под сержантский крик, нагло врывающийся в твои сновидения, ты вскакиваешь с постели как ошпаренный и пытаешься успеть за сорок пять секунд натянуть на себя форму и берцы. Анжела выполнила норматив! Она пулей надела белье, подкрасилась, причесалась и принарядилась в длинное обтягивающее платье.

И почему-то только сейчас, именно в этот самый момент, когда Анжела выключила телевизор, я несколько раз прокрутил в голове слова ее папеньки. Неужели – он? Оставляя правую половину рубашки не заправленной, я на мгновение застыл на месте, уперев взгляд в потухший экран.

– Что с тобой? – взволнованно спросила она. – Если мы не поторопимся, папенька меня убьет.

– Да погоди ты! Папенька, папенька! Мой мозг и так уже закипает! Мне не послышалось?! Папаша сказал: Алексей Вениаминович?!

– Ну да. Кстати, очень уважаемый человек. Это о нем по телику говорят не переставая. Возможно, скоро он станет нашим мэром.

– Шакалов?!

– Да. Я хотела тебе сразу сказать, но ты был таким злюкой, что…

– Собственной персоной?!

– Ага! И у нас в гостях, представляешь?!

– Просто на седьмом небе от счастья! – заправив рубашку, выпалил я. – Ну уж нет, я с этой гнидой ручкаться не собираюсь! Сваливать надо! Точно! Сваливать из вашего притона! И чем быстрее, тем лучше!

– Как это сваливать?

– Обыкновенно! Ножками, ножками!

– Анжела! Нервов на вас не хватает!!! – еще громче завопил отец. – Раньше времени в могилу загоните! Лучше не заставляйте меня второй раз подниматься, а то я устрою вам игры!

– Уже выходим, папенька! – расстроенно уведомила она, открывая дверь.

Первым по лестнице спускался я, а Анжела тащилась сзади, ухватившись за мою руку. Ее маленький ротик издавал жалобное постанывание, а изображающие полное непонимание глазки поблескивали от наворачивающихся слез.

С явным запаздыванием и спотыкаясь в пути, на истерический крик хозяина дома прибежал дворецкий. Он испуганно оглядел своего работодателя и, заикаясь, обратился:

– П-п-петр Иннокентьевич. Вам н-н-нужна п-п-по-мощь? п-п-прикажете мне сходить п-п-позвать Анжелу П-п-петровну?..

– Да не п-п-пошел бы ты к черту, бестолочь! Сам уже справился!

Дворецкий проследил траекторию его взгляда, медленно поворачивая голову в сторону лестницы и, увидев нас, слегка осунулся, побледнел и умчался в том же направлении, откуда появился.

Не успели мы спуститься, как папаша поставил нас в известность, что минуту назад, по заранее обговоренным инструкциям, охранники запустили машину будущего мэра. Но это было лишь вступлением. Далее последовала целая лекция о том, как нужно себя вести в обществе достопочтенного Алексея Вениаминовича, от которого якобы зависит наше с Анжелой будущее. Однако, увлекшись наставлениями, он даже не заметил, когда дворецкий пригласил важных господ в дом.

Не выдержав чересчур длинного приветствия мажордома, Шакалов прошел в холл:

– Мир твоей берлоге, Иннокентьевич! Где же твое хваленое гостеприимство, а, старый лис?! А-я-яй, даже встретить не удосужился!

Если непредвзято рассматривать внешность Шакалова, то ее трудно было назвать отвратной. Скорее наоборот. В свои пятьдесят три – папаша не забыл упомянуть и об этом – он выглядел максимум на сорок. Среднее телосложение, стройная осанка, широкие плечи, слегка выпирающий живот, располагающая улыбка, большие глаза с уверенным приветливым взглядом, зачесанные набок волнистые темно-русые волосы. В общем, по внешнему облику он был больше похож на ангела света, чем тьмы.

Шакалова сопровождали двое. Судя по всему, телохранители. Один из них был лысым, но парикмахерская непричастна – природа постаралась, и просто огромным. При росте около двух метров он весил не менее полутора центнеров, напоминая телесами и заплывшими жиром раскосыми глазами японских борцов сумо. Второй примерно такой же комплекции, как я. Ростом под сто девяносто, с хорошо развитыми мышцами. Левая половина его лица покрыта множественными шрамами, но особенно выделялся один. Самый длинный и глубокий из них. Начинаясь от нижнего века, тот спускался по щеке на шею, скрываясь под воротником рубашки.

– Ой, простите! Простите нас, Алексей Вениаминович! Не понимаю, как такое могло случиться! Мы же ведь ждали вас… Да если бы я знал, что вы уже заходите, то… – Положа правую руку на грудь, а левой вяло жестикулируя, папаша говорил настолько подавленным голосом, что, казалось, еще немного, и он расплачется. – Это все дворецкий наш! Сплошное наказание! Хотя бы знак какой-нибудь подал, растяпа! – Он с презрением покосился на дворецкого и, отпустив тому оплеуху, завизжал: – Сгинь с глаз моих! Бездарь! Еще что-нибудь подобное выкинешь, выгоню к чертовой матери!

– Ох, как я тебя понимаю, Иннокентьевич! Хороших исполнителей сейчас днем с огнем не сыщешь. Одни балбесы вокруг! Мало своих дел, так еще и их воспитанием приходится заниматься. Ох и намаялся же я с ними. Ох намаялся. – Пожав папаше руку, Шакалов крепко обнял его и похлопал по спине.

– Еще раз приношу свои глубочайшие извинения, Алексей Вениаминович. И хочу представить вам свое самое ценное сокровище. Мою дочь Анжелу.

– Да, и впрямь сокровище. Дочурка у тебя, Иннокентьевич, просто красавица. Хороша, очень хороша! – заявил тот, окинув ее похотливым взглядом.

Меня чуть не вывернуло. Еле удержался, чтобы не вцепиться ему в глотку.

Шакалов поцеловал руку Анжелы и, дождавшись от нее улыбки, посмотрел на меня:

– А это кто?

– А это ее жених Никита Богданцев. Весьма перспективный молодой человек.

Я не стал протягивать руку и осыпать его подхалимскими приветствиями, хотя папашины глаза, чуть не вылезающие из орбит, и шевелящиеся губы приказывали мне это сделать. Такое поведение для Шакалова было настолько непривычным, что он даже растерялся. Но растерянность на лице отображалась недолго, сменившись недоумением, а затем возмущением и брезгливостью.

– Ну а где же твоя обворожительная женушка, Иннокентьевич? Фотки фотками, но хотелось бы и вживую ею полюбоваться. Признавайся, прячешь от меня?

– Что вы, Алексей Вениаминович, Екатерина Сергеевна сейчас на Неделе моды в Париже.

– Им там что, медом намазано? Моя, вон, тоже туда укатила, на Неделю эту. Прямо помешались на…

– Каково это? – смотря в глаза Шакалову, перебил я.

– Что каково? Я не совсем понял твой вопрос, сынок. Как там тебя… кажись, Никита, да?

– Ага, он самый. Я спрашиваю, каково это – на соотечественниках своих паразитировать? Крохи последние у них отбирать. Ведь в ваших руках и так все природные ресурсы, промышленность, средства массовой информации, образование, медицина и… А хотя зачем я перечисляю? Все в ваших руках! Все, что ни возьми!

– Сынок, ты, часом, не заболел?

В ходе беседы мы выстроились в кольцо. Шакалов напротив меня, Анжела справа, папаша слева. Если бы к нашему кругу присоединилась и охрана, то смело можно было бы браться за руки и водить хоровод. Но кому-кому, а Анжеле точно было не до хороводов. Сообразив, к чему я веду, она приподняла брови, поджала губы и помотала головой, умоляя меня остановиться.

Извини, Анжела, но нет. Никак. Даже ради тебя.

Чтобы сдержать дрожь в руках, я сжал их в кулаки до треска костей, но та проявила себя и в ногах. Пришлось напрячь и их.

– Вы превратили людей в рабов. Рабов системы, которую сами же, господа депутаты, и создали. И, казалось бы, не такая уж и мудреная она на самом деле, но пипл зачастую не просекает. Пипл хавает. И верит вашим лживым телеканалам.

– Конечно, а как иначе-то? Верил, верит и будет верить. И это просто замечательно!

– Еще бы! Пока мозги людей забиты всяким хламом, вы легко ими манипулируете, эксплуатируете их и обдираете до нитки!

– Ха-ха-ха!.. Молодец, посмешил старика. Я погляжу, ты парень смышленый. Хотя и дерзкий! Речи твои пламенные, безусловно, пришлись бы по душе люду рабоче-крестьянскому, но не более. Они их перед каждыми выборами слышат, и что? Что-то изменилось в их рабской жизни? – Он показал пальцами ноль. – А все потому, что они, как овцы, следуют за поводырем, которого к ним приставили. Ты понял?! Не они выбирают, а им выбирают. Овцы не могут выбирать своего поводыря – это нонсенс.

– Люди – не овцы!

– Овцы! Еще и какие! Думаешь, им нужна твоя правда?! Да хрена с два! Шоу им безмозглые нужны, сериалы, с кровью и развратом, наркота, бухло да телефоны последних моделей, ну и такие вот успокаивающие речи! Они не хотят думать! Они хотят, чтобы думали за них! Вот мы и думаем! Только кое в чем ты просчитался, сынок, – депутаты не всемогущи. Мы такие же рабы системы, как и все остальные, только с большими привилегиями. Но без системы, которую ты так ругаешь, в мире творился бы жуткий хаос и беспредел.

– А он и творится! Вы его творите!

– Да как ты смеешь, неблагодарный! Я же тебя из дерьма вытащил! Человеком сделал! Доченьку свою единственную доверил! А ты!.. – завопил папаша.

– А я и был человеком, только вам этого не понять. Не спорю, вы помогли мне поначалу, но на мне же потом и заработали в десятки раз больше. Так что теперь мы в расчете.

– Пошел вон из моего дома, щенок! Оборванец! Приютил его, обогрел, а он мне такое высказывает! Ну, ничего, ты меня еще попомнишь! – Его голова, державшаяся на тоненькой шее, дергалась в разные стороны с такой силой, что, казалось, отвалится в любую секунду, а губы лихорадочно тряслись, непроизвольно оплевывая все вокруг. – Я тебе кислород перекрою! Ни один журнал больше твою уродливую морду не примет! Ты ко мне еще на коленях приползешь, таракан трущобный!

Шакалов ехидно посмеивался. Он и предположить не мог, что вместо скучного застолья его ждет уморительный спектакль, на который ему не только времени потраченного жаль не будет, но и, возможно, кругленькой суммы денег.

– Не надо, папочка! Прошу тебя! – прослезилась Анжела.

– Прекрати! И ступай в свою комнату!

– А как же Никита? Я же люблю его.

– Можешь выметаться вместе с ним, но тогда ты мне больше не дочь!

– Папа, ты что?

– И можешь навсегда забыть о наследстве и красивой жизни! Так кто тебе роднее?! Я или этот?! – Папаша указал на меня пальцем. – Выбирай!

Разрыдавшись, она прикрыла ладошками лицо и стала подниматься по лестнице.

– Иннокентьевич, остынь. Девочка-то здесь при чем? – произнес Шакалов.

– Ох, Алексей Вениаминович, дорогой наш. Простите за все, что происходит в этих стенах. Это просто сумасшествие какое-то, – промямлил тот, а после переключился на меня: – Не понял… ты до сих пор еще здесь? Пошел вон!

– Не торопись, дружище. Может, у него еще какие-нибудь каверзные вопросики ко мне имеются. Ну так как, имеются, защитник всех убогих?

– Вам и ночи не хватит, чтобы на них ответить, – заявил я.

Мой внутренний голос перестал бы себя уважать, если бы не влез со своими советами: «Не сейчас, Никитос. Не сейчас. Лучше промолчи. Не будь дураком. Все равно это ничего не изменит. А заикнись только, сам знаешь о чем, и все – в живых они тебя уже не оставят».

– Даже так? Ладно, давай тогда самые наболевшие.

– Как насчет вашей загородной виллы? – Я заглушил в себе предостерегающее жужжание, решив: «А будь что будет!»

– Виллы в Италии, Испании, Франции, а у нас какие могут быть виллы? Так, скромные хатки, домики, коттеджики. За городом у меня их три. Какой из них-то?

– Тот, который на земле потрошинской отстроен.

– Не понял. Какой еще потрошинской… земле?..

– Да-да, господин Шакалов, все вы поняли! И все вы помните! А ну-ка забыть такое – превратить в руины целый поселок!

Внутренний голос вернулся: «Все, кранты тебе, Шерлок недоделанный!»

– Что за бред, недоумок?! Какой еще поселок?! Какие руины?!

– Ах, все-таки запамятовали?! Так я напомню! Поселок – Потрошино! Руины – его же! Откуда знаю?! Из статьи Максима Громова, которая каким-то чудом сохранилась! Да, как оказалось, не все вы подчистили, сволочи!

Депутат побледнел. Послабив галстук, он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и вдохнул на полную грудь. Цвет лица вернулся, а вместе с ним проявилась и истинная сущность боготворимого тысячами москвичей, особенно старушками, Лешки Шакалова. Злобно оскалившись, он схватил меня за грудки обеими руками и с силой потряс.

– А теперь слушай сюда, молокосос! Не знаю, чего ты этим добивался, но уж точно выпросил целую кучу неприятностей на свой петушиный зад! Да ты вообще соображаешь, кто перед тобой?! Я же тебя в землю живым зарою!

Не теряя времени, телохранители обступили меня с боков.

– Алексей Вениаминович, не марайте руки. Давайте мы с этим чмыренышем разберемся, как следует, – невозмутимо протянул телохранитель, напоминающий сумоиста.

– Назад! – возразил тот истерично, но они не сдвинулись с места. – Назад, я сказал! Успеете еще! Не бойтесь, он на меня не кинется! Ха-ха-ха! Терпила походу и так в штанишки наделал!

Телохранители разразились хохотом. Следом за ними захихикал и мой бывший потенциальный тесть.

Незаметно для всех в холле появился дворецкий и, привлекая к себе внимание, объявил:

– П-п-петр Иннокентьевич, все г-г-готово к т-т-тра-пезе!

Не совсем здоровый смех вспыхнул с новой силой. Смекнув, что ответа не последует, пожилой мажордом опустил голову и побрел восвояси. В этот момент Шакалов ослабил хватку, и мне удалось вырваться.

Такое своеволие ему не понравилось. Он попытался нанести боковой удар, целясь в нижнюю челюсть, но реакция меня не подвела. В сантиметрах пяти от моего лица кулак был остановлен. Вцепившись левой рукой в его запястье, а правую подсунув ему под мышку, я провернулся, взвалив депутата на спину.

Последовал бросок.

В воздухе его ноги задели рядом стоявшую подставку с дорогущей китайской вазой. Под вопли ее владельца ваза рухнула на пол, разлетевшись вдребезги. Приземление Шакалова оказалось менее трагичным, – гад жить будет. Он лишь ушиб спину, прокряхтел и схватился за поясницу.

Дилемма, возникшая в мозгах телохранителей, на мгновение сковала их конечности. Бросая взгляд то на меня, то на босса, они никак не могли определиться, кому первому уделить внимание. Я же с выбором не колебался. Из двух громил вырубил того, что помельче. Отбив мою правую руку, он незамедлительно отправился в нокаут от хука левой – иначе и быть не могло, ведь я левша.

Участь, постигшая коллегу, слегка удивила сумоиста. Взглянув на меня прищуренным взглядом, он скривил рот, уважительно кивнул и, став в стойку, атаковал. Увернувшись от двух боковых ударов кулаками, я прокурсировал мимо его внушительного брюха и зада и рванул к выходу.

– Взять его, дармоеды! – завизжал Шакалов. – Взять!

На улице стоял десятиградусный мороз, а мой торс согревался лишь одной рубашкой. Но сдаваться я не собирался. Проорав пару скверных словечек, я запросто пересек метровую оградку, затем палисадник и двухметровый кирпичный забор. Да только бегать по улицам Барвихи мне долго не пришлось. Точнее, вообще не пришлось. За забором меня «радушно» встретили, не позволив ступить и шага.

Перед тем как погрузиться в непроглядную тьму, я ощутил сильный удар тупым предметом по затылку, услышал ликующий незнакомый голос и увидел промелькнувший свет уличного фонаря.