Земля Сахария

БИТВА ЗА САХАР

На плантациях сахарного тростника современной Кубы все чаще можно услышать рокот моторов — это не только погрузочные машины, но и уборочные комбайны. И все же мачете, нож-тесак, непременное оружие повстанцев, сражавшихся с испанскими колонизаторами в XIX веке, и символ преемственности освободительной борьбы в нашем столетии, до сих пор остается главным оружием в битве за сахар, которую ведут герои романа Коссио Вудворда.

Коссио Вудворд (род. в 1938 г.) — новое имя в кубинской прозе, возникшее вне профессионального писательского круга. Сотрудник Центральной хунты планирования неожиданно для всех в 1970 году на литературном конкурсе «Дома Америк» завоевал премию по жанру романа… Книги тех, кто вынашивает своих героев не за письменным столом, часто обладают одним существенным достоинством — какой-то неподдельной жизненной шероховатостью, незаглаженностью. Читатель ощутит это и у Коссио Вудворда, который рассказал о своем опыте жизни с вызывающей доверие запальчивостью, на сбивающемся дыхании.

Несомненно, автор хорошо знает, что такое сафра — уборка сахарного тростника, — так же как это узнали в годы после победы революции многие десятки тысяч горожан-добровольцев, ежегодно оставляющих свои повседневные дела, чтобы принять участие в этом всенародной важности деле.

Каждый день герои Коссио Вудворда выходят на поле, каждый один на один с тростником. Где-то на меже — кувшин с быстро нагревающейся под солнцем водой, в правой руке — мачете, на левой — рукавица, предохраняющая от порезов. Взмах — стебель рубится под корень, еще взмах — срубается верхушка, еще взмах — мясистый, полный сладкой влаги ствол летит в кучу. Быстрее всего устает поясница. Кажется, проработал целый день, но нет, солнце еще низко, тростник выше человеческого роста обступает со всех сторон, и не видно ему конца… Так ощущают себя на работе горожане Дарио или, например, Пако. Уборка сахарного тростника — труд нелегкий, как нелегок любой крестьянский труд. Папаша, негр-весельчак, лукавый выдумщик небылиц, рубит тростник не первый десяток лет, и движения его легки и изящны. Впрочем, все они самые рядовые участники сафры. По радио добровольцы узнают о результатах лучших бригад страны, им удается рубить в день гораздо меньше. В этой обычности — один из писательских «умыслов». Обычный день на сафре, обычные добровольцы, обычный тростник, окружающий лагерь. Это обыденность Кубы, как обыденность пашей страны, скажем, уборка хлеба.

Русскому слуху привычны образы песен безымянных и известных поэтов, сравнивающих родину с просторами волнующейся под ветром ржи. Жизнь кубинского парода на протяжении столетий связана с сахарным тростником. Говорить о нем — значит говорить о народной душе.

Известный кубинский художник Вильфред Лам написал картину «Джунгли», которую можно встретить во всех каталогах современной живописи. На Кубе нет джунглей, ее джунгли — это сахарный тростник, бесконечное, как у Лама, переплетение стеблей, сухое шуршание листьев, зной, миражи, сладкая мгла, где взгляд художника различает очертания смуглых богов тропиков. Папаша чудится Дарио во сне одним из них: повинуясь взмаху руки, стремительно растет вверх тростник, с которым он, изнемогая, борется.

Очевидно, по-разному можно было описать рубку сахарного тростника, ну, например, как трудную, но заурядную работу. Коссио Вудворд копнул поглубже — тростник стал тоже действующим лицом. С ним разговаривают, его ругают, умоляют, проклинают, ласкают, тростник дает силы, питая своим соком. Писатель как бы олицетворил тростник, без которого немыслима Куба. Тростник, с которым отношения у кубинцев сложны, как сложны всегда отношения человека с самим собой. Это о нем кубинский поэт Синтио Витьер сказал: «Боль рожающей матери, что выбрасывает нас на стерню под звездами».

Коссио Вудворд обильно цитирует ученых, исследовавших развитие сахарного производства на Кубе. В подобном приеме есть своя логика, ибо сахар был и остается одним из важнейших факторов истории страны.

Земля Кубы оказалась исключительно благоприятной для древней культуры, сложными путями попавшей сюда в начале XVI века вместе с конкистадорами Диего Веласкеса. Испанцы поняли это очень быстро. Более 300 лет невольничьи корабли бороздили Атлантический океан между западным побережьем Африки и карибскими островами, свозя сюда — взамен истребленных индейцев таино, сибонеев и карибов — негров, наследников древней культуры йоруба, конго, арара, карабали, для нечеловеческого труда на плантациях, сахарных заводах. Так сахар во многом определил лицо молодого народа, характер его культуры, складывавшейся в ходе смешения европейских и негритянских переселенцев. Чтобы расчистить путь тростнику, свели на нет великолепные леса по всей равнине от восточных хребтов Сьерра-Маэстры до западных гор провинции Пинар-дель-Рио. Так сахар преобразил ландшафт страны. Интересы сахарного производства определяли места строительства заводов, населенных пунктов, портов, дорог. Так сахар начертал экономическую географию острова. Конечно, это произошло не сразу. В XVI веке Куба производила около 3 тонн сахара в год, в середине XVII столетия — около 500 тонн в год, к рубежу следующего века — 1 млн. тонн, в нашем столетии эта цифра не опускалась ниже 2–3 млн. тонн. Куба стала «страной Сахарией», крупнейшим в мире производителем ценного продукта, а сахар превратился в то, что экономисты называют монокультурой. Источник богатств страны в условиях господства американских толстосумов, сменивших испанских колонизаторов, он стал в то же время ее бедствием, петлей-удавкой. На острове производился главным образом сырец, заводы по рафинированию находились в США — основном скупщике и потребителе кубинского сахара. Система квот, введенная Соединенными Штатами, стала средством закабаления, политического шантажа: неспокойно было на острове, квота могла быть снижена, а то и вовсе отменена, а это ставило страну на грань катастрофы, оставляло незанятыми рубщиков тростника, которые большую часть года вынуждены жить на то, что зарабатывают за 2–4 месяца в период сафры. Именно так США попытались удушить кубинскую революцию 1959 года.

Однако для героев романа это уже далекое прошлое, не столько хронологически, сколько в силу необратимости осуществленных революцией преобразований. В памяти Дарио, осмысливающего путь, который привел его сюда, на поля сахарного тростника, возникают некоторые ее эпизоды: хмельная радость первых лет победы, организация отрядов народной милиции, Плайя-Хирон, суровое испытание карибским кризисом 1962 года, когда над страной нависла угроза американской интервенции, не менее суровое испытание в схватке с ураганом «Флора», обрушившимся на остров на следующий год, сложные задачи организации нового общества…

Проблема сахара заняла немалое место в новой Кубе. Читатель обратит внимание на то, что отношение героев к сахарному тростнику непростое, несентиментальное, а порой, может быть, даже ожесточенное. Это не просто ожесточение от тяжелой работы. Прошлое оставило свой след в их памяти: тростник всегда был для кубинцев не только знакомым с детства пейзажем, благом, но и одним из несчастий страны, символом отсталости. Характерная нота проскальзывает в разговорах героев: «Как же так? Социализм и снова тростник? Люди в космосе и снова тростник?» Это следы романтических настроений первых лет строительства социализма, когда казалось возможным одним махом изменить веками складывавшуюся структуру хозяйства. Народная власть много сделала для диверсификации экономики, появился целый ряд новых отраслей промышленности, модернизированы старые, но сахар остался основой всего хозяйства. Тесное сотрудничество и помощь, которые были оказаны Кубе Советским Союзом и другими социалистическими странами, гарантировали постоянные рынки сбыта этого традиционного товара на льготных условиях, сделали его источником подъема всей экономики…

И вот Дарио здесь, на знойном поле, с мачете в руках, один на один с тростником. Обычное дело? На протяжении нескольких страниц читатель остается наедине с героями, словно вне рамок времени. Идет извечная борьба за «хлеб насущный». Обычное дело кубинца. Но время вполне конкретно: провинция Камагуэй, 1965 год, Пятая народная сафра. О нем сигналят вспыхивающие искрами слова «товарищ», «революция», «доброволец». Перед читателем проходит один, и не из самых трудных дней сафры — воскресенье, когда работают только до полудня. Впереди — обед и отдых до следующего утра. Но это-то утро воскресного дня, наверное, самое трудное. Выдержать, выстоять — это не просто превзойти предел своих физических сил. Это нечто большее. Пафос сражения с тростником — пафос нового труда, труда, требующего напряжения всех душевных сил, нового рождения души.

Человек и труд, новый человек и новый труд. Коссио Вудворд пришел к читателю почти нехоженым путем кубинской литературы, которая едва ли не впервые в крупной прозаической форме обращается к теме, с непреложностью решаемой в те или иные сроки искусством стран социализма. Главное писателю удалось. Ему удалось передать дыхание революции,' которая приподымает человека над обыденностью, закаляет и оттачивает его характер, ставит, пусть в малых в сравнении с ее размахом победах над собой, вровень со всеми ее участниками.

Перо романиста — словно чуткая стрелка аппарата, записывающего кривую напряженно работающего сердца. Короткие, рубленые фразы — верно угаданный ритм откровенных разговоров, монологов в ритм взмаху рубящей руки.

Картины труда — наиболее сильные эпизоды романа. Слабее его «аналитическая» часть, где автор показывает динамику «воспитания чувств» лирического героя романа Дарио, становление его характера в годы после победы революции. Не всегда писателю удается удержаться на той грани, что отделяет художественное творчество от публицистики. Но думается, слабости романа не чисто индивидуального свойства. Поэт Роберто Фернандес Ретамар нашел точные слова, которые могут объяснить издержки в изображении становления нового человека, рождаемого социалистической революцией, не только в творчестве кубинского писателя: «Веками, тысячелетиями наш голос привыкал к песне одиночества, нищеты и всеотрицания, и лишь совсем недавно мы стали учиться говорить жизни «да». Учиться говорить новой жизни «да», учиться понимать и изображать ее — это тоже часть всей трудной работы по созданию новой жизни. Жаркое поле литературы требует той же энергии и самоотверженности, что свойственны героям Коссио Вудворда.

Чтобы понять значение, которое имеет для них очищающая сила яростного труда, надо вчитаться в те строки, где саркастически воссоздано обличье дореволюционной Кубы, страны исключительно богатой и нищей, страны игорных домов и убогих хижин, страны, душу которой пытались развратить те, кто создал ее рекламную маску: тростник, ром, крокодилы, мулатки, мараки, бонго…

Неровному, сбивчивому ритму картин труда добровольцев писатель противопоставляет статику прошлой жизни героев, «когда время было мертво, а они были мертвы для времени». Тлетворный запах разложения бродит над кварталами Гаваны. Им пропитана обкраденная юность Дарио. Мир лжеценностей, подсовывающий подростку в качестве эталона героев комиксов, без труда расправляющихся с «красными агентами», а в качестве идеала — жизнь обитателей пригородных особняков. «Кубинец — особое существо, буйный, темпераментный прожигатель жизни, развращенный щеголь и хвастун, который не любит учиться и живет в долг, кое-как… и чтоб я сдох, если возьмусь за работу, будь она проклята!» — эту гнусную личину пытались надеть на кубинцев те, для кого Гавана была битком набита ночными заведениями, те, кто хотел бы вытравить у народа чувство национального достоинства и чести. Это прошлое уходит с каждым ударом мачете все дальше.

У каждого из них был свой путь на это поле сахарного тростника, прошлое у всех — одно. Коссио Вудворд мастерски рисует его. Здесь много точных примет, примет, которых не выдумаешь, печального опыта сердца… Принято считать, что кубинцы — народ веселый. Не просто веселый — ироничный. «Соль земли сахара» — «чотео», знаменитая гаванская ирония, которой посвящены специальные работы психологов и социологов. Ее дух веет на страницах романа. Писателю удалось нащупать пласт, давший верные средства для изображения народной жизни. Это городской фольклор, иронические песенки гуарачи, анекдоты, истории: желчь и улыбка людей, блуждающих в каменных дебрях столицы, где все разделено на «для богатых и для бедных», «для белых и для черных». Блестки народного смеха рассыпаны во многих лаконичных зарисовках.

Ирония анекдотов — плод коллективного опыта. Ее жало обращено и против условий жизни, и против того, кто иронизирует, ибо он ее участник. Когда иронию порождают условия, неодолимые для человека, она становится самоуничтожающей язвительностью. Жизнь в стране фиктивного суверенитета, подлинное лицо которой скрыто маской, давала немало поводов для такого творчества. Отголоски горького смеха Гильена 30-х годов, когда им была написана поэма «Вест-Индская компания», звучат в воспоминаниях героев романа.

Но смех, как известно, это иная ипостась гнева. Критика словом перешла на Кубе в «критику оружием». Революция 1959 года привлекла внимание всего мира именно глубоко народным своим содержанием. Ее породила та сила народного гнева, что копилась десятилетиями. Умение смехом анализировать жизнь осталось, оно присуще тем, кто рубит сахарный тростник. Прошлое видится им особенно отчетливо именно здесь.

Пот, заливающий глаза добровольцев, промывает их. Чего же главного не было в той жизни? Именно такого труда, труда, объединяющего, а не разъединяющего людей, труда не для себя («…чтоб я сдох, если возьмусь за работу!»), а «во имя».

Новая нравственность, новый труд, новые отношения между людьми. То тут, то там на страницах романа в неожиданных перекличках возникает еще одна тема: великое и малое. Гуарапо, липкий сок сахарного тростника, течет по подбородку Папаши. Так, наверное, он тек по скулам великого полководца Александра Македонского. Юношеская любовь Дарио вполне сопоставима с силой чувств того, другого Дарио, «беспутного гения» Рубена, выдающегося никарагуанского лирика, обновившего испаноязычную поэзию. Рубщики тростника соизмеряют свой труд с трудом космонавтов. Великое и малое. Конечно же, содержание и значение труда разное. Но вполне соизмеримы меры энергии, страсти, душевных сил, которые отдают те, кто открывает космос Вселенной, и те, кто открывает «космос» новой жизни.

Премия за роман была присуждена К. Вудворду в 1970 году, в год самой большой в истории Кубы сафры — 8,5 млн. тонн! Многие из ее участников, очевидно, могли узнать себя в его героях, сопоставить свой опыт с опытом писателя. Коссио Вудворд поднял тему капитальной важности для кубинцев — люди и сахар, — вдвойне важную, ибо речь идет о новых людях и новом сахаре. Да, новом сахаре, потому что, преобразуя социальные отношения, человек изменяет и смысл вещей и явлений, сопровождающих его жизнь. В битве с тростником иными становятся герои романа, иным становится вкус горького в прошлом сахара.

Вал. Земсков