Земля-воздух

Глава 4

Впрочем, праздник во славу Женьки Петрова длился не долго. Мне надоело уже на второй день. А на третий началась ломка. Я, словно задрипанный нарколыга, который знает, нечем хорошим это все не кончится, но продолжает упорно искать себе дозу, в виде внутренней дрожи от мужчины, в виде возбуждения от одного лишь взгляда, и оргазма такой силы, что мать родную бы не узнала, если бы она явилась в тот момент(прости меня, мама).

Мне просто жизненно необходимо нужно было утолить свой голод. Страдал от этого, как и во всякой стандартной наркоманской ситуации ближний, то бишь Женька. Но с возложенной на него задачей он справлялся весьма херово. И я, неудовлетворенная результатами, тянула его в постель при каждом удобном и не очень случае. Он называл мой ненасытный голод «бешенством Машки» и сначала ему это очень даже нравилось. А потом он заебался. Буквально. И с тоской смотрел на меня, на которую накатывало животное желание все чаще, и никак не гасилось, что бы Женька не вытворял.

Секс с ним казался мне пресным, невпечатляющим, и кончала я с каждым разом все труднее и труднее, хотя Женька честно старался. Разок я даже попробовала отдать бразды правления ему. И зря. Через некоторое время, рассматривая потолок, я поймала себя на мысли, что никак не могу вспомнить название того гребанного белого чая, который заваривается при девяноста градусах и выдерживается до восьми минут, а у меня уже завтра зачет у фумилье. То есть, лежу я такая на кровати растопырив ноги, надо мной знатно пыхтит Женька, а я думаю о чае. Каков мой диагноз?.. Имя из четырех проклятых губ при зеленом подсвечивании. Потому что я кончала только представив перед закрытыми глазами обладателя этого имени. Только при таком условии. Тело жадно отзывалось, двигалось само, не обращая внимания на Женькины стоны, на несоответствие фигур, на слишком нежные, слишком ласковые прикосновения, на покорность мужчины подо мной и его губы. Особенно его губы. Податливые и мягкие.

Когда я ехала с занятий домой и мрачно думала о своем психическом расстройстве, меня тормознули гаишники. Я разозлилась, потому что страховку в бардачке не смогла найти. Когда гаер стал намекать на взятку, я обнаружила, что кошелек на работе забыла. Взвыла от злости и отчаяния, чем его напугала. Он отпустил с миром. Но в жопу. По крайней мере, я бы так на его месте подумала.

Меня трясло от смешения эмоций. За эти четыре дня все валилось из рук. Разбила любимое блюдо из венецианского стекла, испоганила французский зерновой кофе, случайно пролив в пакет воду, когда поливала цветы на гарнитуре (опиздюлился, разумеется, Женька, не убравший упаковку в шкаф, но легче от этого не стало), и в постели со своим лучшим другом, с моим нежным и заботливым Женькой, которого я так жестко объебала, я представляла другого мужчину. На работе меня все раздражали, хотя ходила я туда всегда с удовольствием, и выработанная годами улыбка, как механизм защиты на всякий дискомфорт, не сходила с моих губ. А еще я домой не спешила, иногда тупо катаясь по городу и заезжая на чаи к подругам или тратя время в торговых центрах, чтобы протянуть до вечера, купить бутыль итальянского белого сухого и включать на повтор избранный трек в машине, припаркованной у дома. О да, этот трек мне заходил, а под вино особенно. Я все чаще возвращалась к чистому воздуху Швейцарии, к его ебанутому порыву подоить коров. К его сраному движению, когда он прижимал меня к себе, шепотом напевая слова этой простой, но так дробящей в пыль песни. «Она химера в Vuitton’е и мой пьяный бред»… Его голос забитый в память, распылял мой мир, горяча алкоголь в крови и зажигая меня томлением. «Фрау хочет в плен», и сука, фрау этого действительно хотела. Просто впечатывало в кожаное сидение, и на ум приходили сраные потеки его крови на моей внутренней стороне бедра, когда я под столом расцарапала его руку. Вспышкой в памяти его тыльная сторона ладони с сукровицей и потемневшие от похоти и злости изумрудные глаза — «я ж заставлю тебя, сучку, зализать».

Я наслаждалась даже ебанным предательством, о да, целовать проститутку на моих глазах это ебанное предательство! — в его доме, на кухне. И думала, что зря не отдалась прямо там. Что зря не взяла его. Мысли о лесе я тщательно избегала, воспроизводя это воспоминание с закрытыми глазами, когда подо мной извивался Женька. Что и не говори, а в сексе главное эмоциональный настрой. Только это и ничего больше. Странно осознать такой простой факт на двадцать шестом году жизни, когда половых партнеров было двузначное число. И лица их не вспоминались. Кроме одного. Кроме блядского прожигающего взгляда.

Съехав с дороги на обочину, я сжала голову руками, не понимая, почему так колотится сердце, и что нужно выцепить в дикой буре внутреннего состояния. Откинулась на сиденье и прикрыла глаза, стараясь дышать ровно и размеренно. Нужно успокоиться. Нужно. Успокоиться.

А перед глазами снова его проклятый образ. Его сучий, неповторимый образ.

Господи, я подвисла, застопорилась на одном мужике. На ублюдке, хитром, сволочном с жесткими губами, сильными пальцами и с ума сводящей хрипотцой в голосе. «Киса». Ублюдочное и невыразительное обзывательство, которое используют для шлюх, чтобы не утруждать себя запоминанием их имен.

«Имя тебе не подходит». «Кошачья грация, кошачьи глаза» — услужливо подкинутые воспоминания взбудораженному разуму, будто в попытке оправдать Коваля.

«Думал, не остановишь». «Конечно, тормознул бы»…

И эффект разорвавшейся бомбы. Атомной. Разбившей мир до структурных единиц, бестолково мельтешащих, и пытающихся собраться в такие ненужные образы реалий.

Мне это не нужно. Не сейчас.

Машину развернула через две сплошные, по-моему, едва не спровоцировав аварию. Стрелка спидометра доходила до ста, когда я бросила туда взгляд в последний раз. Я так вообще в жизни не водила, нагло выезжая на встречку, подрезая и вырезая всяких ебучих слепых черепах, едва тащившихся по городу. В голове сумбурный мрак разбивали алые всполохи ярости, когда приходилось сбавлять скорость чтобы не врезаться.

Залетев на парковку здания, где был офис трех гадов, у меня сердце сорвалось, когда я заметила его машину. Раскорячила свою сразу на два места и взлетела по ступеням в здание. Лифт шел слишком долго. Рванула по лестнице.

Раздражающий звонок мобильного. Не глядя на экран взяла трубку, рявкнув «да!» и готовая послать Петрова на хуй без пояснений, несмотря на грядущие проблемы. Расщепленные атомы, запорошившие остовы реальности, вот-вот готовы были собраться в единое целое и безжалостно мне явить один простой факт — я сама явилась за ним. К нему. К ублюдку, от которого я сошла с ума, и не могла не думать хоть раз в минуту за долгие четыре дня. Но звонивший был вовсе не Женькой.

— Привет, киса.

Я аж споткнулась, и едва не влетела носом в дверь его офиса, до которой оставался всего лишь шаг.

Сука, столько ждать! Как можно ждать так долго! Ублюдок!

— Ублюдок! — Рыкнула я, с пинка распахивая дверь и стремительно вваливаясь в кабинет.

Он стоял у окна, одной рукой уперевшись в стекло, второй удерживая телефон у уха. Оглянулся на меня. И все. В глазах померкло. Я даже не обратила внимание на немного растерянного, но радостно гыкнувшего Пумбу, опознавшему во мне меня.

Глаза в глаза и порвало в клочья. Ни слова больше. Швырнул телефон куда-то в сторону и ринулся ко мне в три широких стремительных шага преодолевая расстояние между нами. Поцелуй грубый, животный, до стука зубов. Подхватил под ягодицы. Чудовище внутри, жадное ненасытное чудовище, так терзавшее меня сраных четыре дня, торжествующе взревело и отравило кровь огнем возбуждения, пронесшимся по венам.

Крепко обхватила ногами его торс, руками за шею, втискиваясь в него, вжимаясь до боли. Только так переставало гореть и дрожать тело.

— Бля, подождите, я хоть съебусь! — почти испуганный и возмущенный возглас Пумбы, и его торопливый топот в сторону еще распахнутой двери. — Свят-свят! Что ж творится-то!..

Паша рухнул со мной на диван, подмяв под себя и грубо вжимая собой в мягкую обивку. Издала стон. От бескомпромиссности этого движения и от голода по нему. Его пальцы скользили по телу, сжимая, стискивая, заставляя меня извиваться, изгибаться и хрипло выдыхать от чувства жара и зуда в местах его прикосновений. А касался он везде. Рывком дернулась вперед, обхватывая широкие плечи, жадно кусая исходящие жаром и сбитым дыханием губы.

Уперся рукой в диван над моим плечом и с трудом отстранился. Глаза дикие, опьяненные, с таким призывом и жаждой, что это разорвало мысли к чертям. Ринулась вперед к дрогнувшим в подобии улыбке губам. Удержал. Разочарованно вздернула верхнюю губу, сдерживая животный рык. Паша дышал тяжело, словно быстрого бега и стремился подавить себя. Выходило очень хуево. Он непроизвольно прижался к моему паху своими бедрами. Я почти завыла, чувствуя его желание и не понимая, почему от меня отодвигают заветный момент.

— Испания. Ты и я. — Он сам не верил себе, но старательно это скрывал.

Выбрал лучший момент, сученыш. Да я сейчас готова была хоть в рабство с потрохами продаться, лишь бы он прекратил меня мучить. Лишь бы взял. Так сильно, так сука, безумно, как умел только он. Сколько уже можно издеваться!

— Я не могу… — дикая несочетаемая смесь мольбы и ненависти. — Паш, я не могу! У меня повышение квалификации… Меня уволят сразу, если я пропущу занятия и вместо них полечу в качестве пассажира…

На мгновение прикрыл глаза, мучительно пытаясь сообразить.

— Фриланс со мной. Я устрою.

Фантастика. Неосуществимо, но, чувствуя, как стремительно намокло нижнее белье, а сознание уже дрожит, я ринулась к нему. Не сдержался, не выдержал, не настаивал на ответе, взбудораженный моим напором. Разорвал, просто разорвал верх приталенного платья, чтобы прильнуть к коже губами и погасить меня и мои жалкие попытки перехватить инициативу.

Когда щелкнула пряжка его ремня, по мне будто ток пустили, заставляя неистово дрожать и зацикливаться только на его теле. Горячем и тяжелым. Его губы жадно прильнули к коже груди и одновременно первый сильный толчок, свидетельствующий, как сильно он был голоден. Тоже. И терпел. Сука. Рванула от сидения вперед в едином порыве прильнув к его груди и одновременно прогибаясь назад в пояснице, раскрываясь, насаживаясь глубже, под тисками его сильных рук, сжимающих мою талию. Его тихое утробное рычание сквозь стиснутые зубы и повелительный удар в плечо, вынуждающий пасть назад, к коже сидения.

Слишком много расстояния между нашими телами. Слишком.

Снова, было, протестующе рванула вперед, но его повторное движение бедрами вызвало дурманящее разум парализующее и опаляющее чувство в разуме и теле, сорвав с губ хриплый стон. А после он опустился. Прижался жесткой и такой ненужной тканью рубашки к горячей коже груди. Пальцы дразняще скользнули по моим иступлено поднимающимся ребрам, к шее, чуть сжали, погружая меня в темные пенящиеся воды сумасшествия, но не остановились, неожиданно мягко огладили лицо и, отстранившись, вцепились в подлокотник дивана, помогая его телу вдавливающим меня в обивку с мощным нажимом двинуться вперед. Безотчетно ахнула сквозь свое сорванное дыхание от прострелившего сознание слепящего калейдоскопа удовольствия и жажды повторного разрывающего движения. Уцепилась за его плечи и приподняла бедра, делая контакт невыразимо тесным. Рваная усмешка на ухо и его резкие вдалбливающие в диван рывки вперед, заставляющие меня откинуть голову и открыть шею под кусающие поцелуи жестких губ. Каждое гребанное движение по моему напряженному телу рождало дичайший, звериный отклик, побуждающий прижиматься теснее и дать ответ втискиванием в его тело всем существом, не гася инерцию его движений, а разжигая и множа ее. Это отравляло, исцеляло и снова отравляло своей неописуемостью ощущений от каждого его последующего движения. Жаром по венам, затмившим инстинкт самосохранения, истошно вопящий, что мои частые поверхностные вдохи не приносят в сгорающее под ним тело достаточно кислорода. И было плевать. На мои дрожащие от напряжения мышцы ног, на то, что я прошила себе ногтями ладонь стиснутую в кулак на его плече, и кровь окропила ткань его рубашки, на его зубовный скрежет с учащенными свистящими вдохами. Этого не чувствовала. Все, что имело значение в моем затопленным хаосом сознании — он и то, что происходило со мной под ним. То, что насытило и заставило захлебнуться дурной голод. Эта острота, режущая пеленой удовольствия с самых первых мгновений как только он коснулся моих губ, и эта гребанная завораживающая острота сейчас все нарастала и стекала горячим жаром к в низ живота, одновременно запуская в ушах усиливающийся гул, заглушающий стук бешенного сердцебиения. То, что рождалось в нем и сжирало и губило во мне меня, пуская мой мир и меня в нем в кипящие пламя удовольствия и уже ощущала ближущийся финал.

И я вдруг почувствовала. Впервые в жизни почувствовала чужие эмоции, прорывающиеся в рваном поцелуе, в чуть застопоренном движении, в сорванном вздохе, в дрогнувших губах, скользнувших по моему виску. Это взбудоражило. Гораздо сильнее. Затягивало и запускало неописуемое наслаждение по нервным окончаниям. Я ступила на новую грань, получая нехилое наслаждение от каждого стертого мужского проявления удовольствия мной и моим телом. Это вводило в безумный экстаз, говорящий о том, что моя попытка ухватиться за волну накатывающего эгоистичного удовольствия, это не о чем.

Я поняла, что он тормозит себя. Тормозит, потому что чует, что я до края еще не дошла. А ему это было нужно. Нужен мой рывок и полет, хотя его тело жадно просило хозяина прекратить пытку. Впервые в жизни я была так сконцентрирована на чужих эмоциях. Он не кончит, пока к финишу не приду я — это тоже чувствовалось. Как и прекрасно ощущалось веяние, что он идет на это впервые сознательно, подмяв под себя такого же эгоиста, как он сам. А во мне вскипела какая-то неуемная солидарность. Благодарность, потому что я только сейчас поняла, что значит быть сосредоточенной не на себе, и ощутить такое удовольствие от чужих эмоций.

Я поняла, когда он подошел на грани. Позволить ему окончательное движение и ввергнуться в пучину нависшего надо мной экстаза, или, уперевшись, проткнувшими кожу дивана шпильками сделать один настойчивый скользящий рывок бедрами и довести его до оргазма? Одно движение. Либо его, либо мое. Почувствовала, как напряженные до предела мышцы его тела начали сокращаться, отдавая приоритет мне. И перехватила бразды правления, одним быстрым движением вперед и с силой, на которую еще было способно мое замершее на границе тело. Его разнесло в клочья. Но успел отпрянуть, выйти, и впустить вместо себя пальцы. Едва уцепившись взглядом за вспыхнувшее изумление в изумрудных глазах, я не успела ничего понять, потому что тут же была погребена разнесшим меня оргазмом. Что было с ним дальше — не отпечаталось в памяти под громким беспощадным завалом в ответ на его пальцы, надавившими и во мне и на меня. Перед глазами померкло все. Разорвалось с болью и металлическим, превалирующим оттенком наслаждения. Швырнуло по беспощадному ветру, вырвавшему с корнем мир и с пламенем разворотившим его остовы. Разнесло на тысячи звенящих осколков. Разорвало. Развеяло. И приходить в себя не хотелось

— Снова плачешь, малыш.

Слова раза три повторились в догорающих остовах сознания, прежде чем смысл дошел до меня. И как согрело это его обращение. Хотя я была категорически против подобных выражений, считая, что есть имя, а все эти «заи» и «пуси», а уж тем более «кисы» — продукция сниженного коэффициенте интеллекта. Поэтому я не могла себе объяснить дурное желание улыбнуться, в ответ на его последнее слово. Но позволила, не в силах противиться оттенку удовлетворения, разносящему остатки наслаждения по тяжелому телу.

Лежу на боку, свесив руки с дивана и поджав к животу напряженные ноги в попытке удержать слабые уже, но еще расходящиеся волны немеющего удовольствия. Его отзвуки, еще тяжелящие вены так и норовили налить свинцом веки и отправить уже слабо тлеющее сознание в тень упоительного полумрака.

— Паш? — слабый, совсем невыразительный вопрос и моя дурацкая, безнадежная попытка скосить взгляд на него, сидящего в ногах.

— Нет, не в тебя. — С эхом усмешки, неожиданно утешительно обволакивающим растрепанное эмоциями сердце. — Прекращай с этими вопросами. Если я сверху, то я контролирую.

— И сейчас? — вопрос дался с трудом, со слабой тенью так тщательно вкладываемой усмешки, от которой почему-то даже эха не слышалось.

— Нет, не сейчас. — Слабо хохотнул, но тут же укротил мою взметнувшуюся было тревогу. — Но не в тебя, я же сказал. Да… чуть утратил контроль. Но уже научен. Так что нет.

Невыразительно фыркнула, сгоняя негу и истому, заставляя ослабевшее тело пошевелиться и начать двигаться. Села, дрожащими пальцами оправив белье и низ платья, с трудом свела вместе гудящие ноги и облокотилась локтями о колени, свесив голову вперед и прикрыв глаза, в попытках погасить волну слабости и отвоевать самоконтроль от заторможенного сознания.

— Кис, ты же осознаешь, что я тебя не отпущу.

И это был не вопрос. Он не спрашивал. Он утверждал. Я же тут в себя вообще-то пытаюсь прийти! Мне ни к чему эта нега разливающаяся под кожей и шепчущая в кровь не отпускать. Надавить. Гребанной иллюзией выбора. Так, как умел только он.

Тряхнула головой. И посмотрела в задумчивые зеленые глаза, глядящие на меня в упор с нехорошей тенью

— Нет, не осознаешь? — насмешка в глазах и ироничная улыбка на губах. Откинулся на спинку дивана и довольно потянулся, как сытый кот, прикрывая свои глаза и хрипло выдавая, — киса ты ж сука, я и забы-ы-ы-ы-ыл. Ну что ж. В воскресенье на три дня летишь фрилансом со мной в Барселону.

— На фриланс подаются два заявления от клиента и стюардессы. — Злорадно гоготнула я, уязвленная таким нажимом. — А у меня сейчас период повышения квалификации и от работы я отстранена. Обломись, гер Коваль.

Он расхохотался и, поднявшись, заправляя рубашку в брюки, подошел к столу, взяв с него бутылки минералки, упал в кожаное кресло, отпивая из бутылки и глядя на меня, тупо рассматривавшую свою прошитую ладонь. Кровь успела запечься в багровые разводы и полукруглые ранки слабо кровоточили и болели.

— Это что? — негромко спросил Коваль, привставая с кресла.

— Я себя ногтями. — Мрачно посмотрела на него, присевшего рядом на корточки. — И рубашку тебе испачкала на плече.

— У тебя какая-то извращённая тяга к крови. — Фыркнул и полил на ладонь из прихваченной бутылки, и неожиданно осторожно оттирая длинным пальцем кожу в налившейся краснотой воде, лужицей стекающей на паркет. — Признайся, кис, что у тебя там в фантазии? Вампирская тематика или коктейль из триллера «Пила» и порнухи? Не хочешь тамадой заделаться? Я бы тебя позвал к некоторым людям на праздники, чтоб ты их сначала изнасиловала чем-нибудь эдаким, а потом всю кровь из них выпустила. И тебе и мне удовольствие. Ты определенно имела бы спрос в моих кругах.

— Коваль, вот что у тебя там в голове? — сдерживая смех, спросила я. — Совокупление жестокости Калигулы и наполеоновских планов?

— Совокупление, да. — Паша прыснул, бросив на меня ироничный взгляд.

— Ой… я хотела сказать совокупность. — Заржала я, отнимая свою руку и принимая протянутые им со стола салфетки. — Хотя нет, прозвучало правильно. — Поднявшись и зажимая рукой салфетку, а второй оправляя одежду, бросила ехидный взгляд на Пашу, облокотившегося бедром о стол и вопросительно приподнявшего бровь. — Ну, спасибо, что ли. Я пошла.

Не этого он ожидал, это было заметно по опешившему лицу, когда я, фыркнув отвернулась и направилась к двери.

— Стоять. — Голос заморозил на шаге, но я упрямо мотнув головой, выбрасывая попытку подчинения протянула пальцы к дверной ручке. — Стоять, я сказал. Киса, я ведь и заставить могу без особого напряга. На фриланс, и на много чего еще. Хамства я не потерплю, не вынуждай меня идти на радикальные меры.

Опешила теперь я. Пораженно застыла. Раздраженно оглянулась.

— Ну, рискни. — Злым полушепотом сквозь стиснутые зубы.

— Это ты не рискуй. — Чуть прищурился, снова растягивая губы в блядской улыбке. — До вечера подумай над моим предложением.

Я хотела что-то съязвить, но мысли разлетелись, и я загипнотизировано смотрела на несколько ленивое, даже чуть вальяжное приближение его тела ко мне. Остановился в шаге. Усмехнулся, заметив, что у меня в ответ на выброс адреналина участилось дыхание. Вот так заводить взглядом уметь надо. Чтобы тяжело застучало сердце, чтобы тело горячо заявило пораженному разуму, что оно готово на еще один олимпийский заход. И он тоже. Рывком прижав меня к двери. Его пальцы вцепились в мои кисти и настойчиво повели по полотну двери вверх, над головой скрестили на миг, а потом положили за его шею. С намеком таким. Дескать, давай добровольно.

Опустила голову, прикрывая глаза и негромко рассмеялась. Мои пальцы царапнули кожу его шеи, прежде чем руки обняли плечи. Подняла взгляд и, сдерживая в себе мучительно разгорающееся желание, напитывающееся темной тенью приглашения в его глазах, резко и сильно толкнула к стенке шкафа справа от двери. Конечно, мог устоять, но усмехнувшись, послушно сделал шаг назад и прижался спиной. Какое одолжение!

Раздражение пронеслось по сосудам, ударило в голову и распылило возбуждение, предоставив царствование над мыслями и телом коварству. Улыбнулась и прижалась к его телу. Глаза в глаза, и снова вон пробуждал сыто спящее на краю разума безумие, охотно воспрянувшее и пока контролируемое. Взяла его правую руку и медленно с нажимом провела по своей талии вверх до груди, пальцы было сжались, чтобы сломить мой настрой и замыслил, но я несколько нервозно повела его рукой дальше. До лица. До губ. Его глаза потемнели, он неотрывно, не моргая смотрел на свои пальцы, которые я держала у своего лица, и я физически ощущала, как от него расходятся волны едва сдерживаемого напряженного желания.

Моя вторая рука легла на его пах, чтобы ощутить, что он готов хоть прямо сейчас. Сердце застучало бешено, разгоняя по сдающему контроль телу опьяненную этим осознанием кровь.

Я медленно приоткрыла губы, примагнитив к ним его тяжелый взгляд. И так же медленно подвела его указательный палец к ним. А хотелось бы не палец. Снова потекла, когда поняла, как трещит по швам его самоконтроль, а ведь я еще ничего не сделала. Только мои пальцы жадно сжали его стояк, вырвав его тихий свистящий вздох сквозь стиснутые зубы.

И я медленно, пробно пробежалась языком по его пальцу. Дошла до основания и накрыла губами. Язык прижимает ладонную сторону пальца, поднимает его и прижимает к верхним зубам. Медленно подалась назад, готовая кончить от его вида на грани безумия. От глаз, полыхающих изумрудным огнем и неотрывно следящих за моими неторопливо скользящими губами по его коже. Он даже дышать перестал, но я заставила, вырвав рваный выдох когда сильно сжала пальцами другой руки уже даже через ткань горячий ствол.

Он рванул ко мне, но я тут же отстранилась, чувствуя, что от помутнившего разум возбуждения мир кружится, а ноги готовы вот-вот подкосится от тяжелейшего жара в низу живота.

— Остановись. — Глухо и не своим голосом выдала я. — Я рассмотрю твое предложение. А ты рассмотри это. И думай, прежде чем наседать, Коваль. Создай с этим моментом четкую ассоциацию. Подчиниться-то я, может, и подчинюсь, если выбора не дашь, только вот удовольствия ты от этого явно не получишь.

В его глазах мелькнуло ироничное изумление, он застыл, вопросительно приподняв бровь, и вглядываясь в непроницаемую маску моего лица, за которой без труда считал разочарованный вой ненасытевшейся жажды, разбуженной им, но не накормленной мной. Прикрыл рукой глаза и рассмеялся.

— Да, кис. Весело с тобой. Но, господи, да, я сделаю вид, что напуган. И даже безропотно приму твое грозное предупреждение. — Не сдержавшись, снова прыснул, отняв от лица руку, и глядя в мое усмехающееся лицо. — Кис? Ты сейчас серьезно, да?

— Вот сразу видно, Коваль, что серьезных отношений с бабами у тебя не было. — Не без самодовольства своей проницательности глумливо заявила я, глядя в его глаза. — И ты не знаешь, что ради гадости ближнему женщина может очень далеко зайти, наплевав на свои приходи. Да, я возбудилась. Да, я хотела бы… — осеклась, мысленно одарив себя затрещиной, но он прекрасно понял, что я чуть не ляпнула и блядская улыбка стала шире, вызывая во мне распавшееся было раздражение. — Но ради того, чтобы доводить тебя до сумасшествия, как сейчас, я поступлюсь своими желаниями.

И я уже отвернулась и вышла, но до меня все равно долетело его негромкое удовлетворенно-возмущенное «сука», вызвав мою довольную улыбку.

Да, я не могла избавиться от мыслей о его гребанном предложении. Даже генеральную уборку затеяла дома, включив для фона любимую музыку, но допустив фатальную ошибку — не убрав из списка воспроизведения «фрау». Воспламенившем во мне воспоминая о недавней вакханалии. Я пришла к одному однозначному выводу: все оказалось гораздо хуже, потому что получив дозу, я только сильнее возжелала еще. И еще.

Попыталась смыть наваждение в Женьке, который только переступил порог, но уже был взят в тиски и быстро отбуксирован в спальню.

Петров был совсем не против, что-то мурлыча мне на ухо, пока я стаскивала с него шмотье и усаживалась сверху. Не то, блядь. Никакого запала, все затухало от его покорной податливости, от ласковых прикосновений. И хотелось выть от злости, потому что у меня даже сердцебиение не учащалось. И я готова была уже свалить в закат, но Женька возмутился, мол, сколько можно издеваться, возбуждать и не заканчивать.

Как-то немного пробило на человечность, тем более, что Женька и не знал, что у меня в голове… совокупление. Только не заскоков Калигулы и амбиций Наполеона, как у Паши. А Паши. И Паши. И еще раз его. Мое ебучее бесконтрольное наваждение. Вот и сейчас, перед закрытыми глазами вспыхнул его образ. Блядские глаза, разом потемневшие, ставшие ненасытными и такими жутко затягивающими, когда я скользила языком по его пальцу… По сосудам прошелся жар, вскипятивший кровь, и иллюзорно создавший на губах вкус его кожи.

Женька притянул меня к себе, заставляя упереться руками в спинку кровати, и сам начал руководить процессом, подначивая бедрами снизу, осыпая градом поцелуев, и сгоняя мое наваждение. Поморщилась, пытаясь задержать образ и скатывающееся ко дну эхо грядущего конца.

— Па… — «ша» едва не сорвалось с губ. — …скорее…

Нашлась, блядь. «Па…скорее» он сделал, чем совершенно все испортил. Он кончал не так, как Коваль. Не так красиво, не так по мужски. Не так пробирающе. Не так. Его глаза не темнели, не затягивали, не опьяняли. Это было в стиле «Мавр сделал свое дело, Мавр может идти», даже как-то странно, что сейчас это цепануло. И хвала богам, что он не заметил. Потому что мне не хотелось ни проникновенных вопросов о моем скуксившемся лице, ни попыток разговора. Ничего.

Женька, довольно что-то насвистывая, учесал в ванную.

Перевернулась на живот и подняла свой телефон, валявшийся возле кровати. «Я согласна» — отправлено на номер не забитый в память телефона. Спустя пару мгновений ответ «Ты снизу, кис». Вызвало безотчетную улыбку и желание ответного смс: «Сообщение не закончила. Я согласна сверху».

«Ты согласна, это главное. С остальным по ходу разберемся» — пришло почти сразу, и тут же еще одно сообщение: «Минут через тридцать тебе позвонят относительно моего запроса на фриланс. Ты знаешь, что сказать. Вылет в воскресенье на три дня, рейс возвратный, я предпочитаю Courvoisier L’Esprit Decanter и ненавижу белые лилии, позаботься об этом. И да киса, я тебя, суку, отжарю на высоте в десять тысяч метров».

С последнего проперло до чувства влажности между ног. Французский коньяк я знала, иногда на рейсы заказывали пойло, которое достать было труднее, чем это.

«Коньяк за две сотни? Понторез. Хотя, это даже возбуждает»

«Киса, не заводи. Я на встрече. Со стояком проблематично сидеть и обсуждать кубатуру продаваемой нефти»

Я поймала себя на том, что безотчетно улыбаюсь и скрещиваю ноги, в попытках сдержать возбуждение. Мстительно гыкнув, быстро набрала ответ:

«Коваль, я весь перелет буду без нижнего белья»

«Суууука» — я мерзопакостно захихикала, но обомлела от его последующего смс: «Я бы сейчас тебя нагнул. Прямо сейчас и прямо на этом столе в присутствии пяти человек. Руку в волосы. Оттянуть голову. Коленом раздвинуть ноги. Прижал бы к столешнице и отымел, как суку. При всех. Чтобы кончила. Чтобы билась подо мной.»

«Сверху» — прикусив пересохшие губы, и восстанавливая участившее дыхание, старательно не думая о влажной коже бедер.

«Только после минета».

А вот тут резануло по серьезному. Я с силой сжала ноги, не понимая, что это за проклятое сумбурное чувство, погружающая в разум в сумерки, полыхающие изумрудными всполохами. «Снизу, после кунилингуса» — дрожащими пальцами набрала я.

«Снова твои ебучие игры, киса) Впрочем, пойду на компромисс — «69» — и я согласен. На все. В пределах разумного»

Господи, я чуть не кончила от этого его сообщения. Перечитала раз двадцать.

«Мне нужен ответ» — требовательно с его номера.

«Как ты там говорил? Разберемся по ходу?» — неверные пальцы набрали ответ.

«Скажи, кис, ты намокла, когда читала про «69»?»

«Нет»

«Пиздишь, сука) Без трусиков на рейсе. Я проверю».

Я дочитывала последнее слово, когда вернулся Женька и одновременно мне позвонил начальник летных бригад с уже известным предложением. Я, подавляя довольную улыбку, дала согласие, не став уточнять, как решится вопрос с учебой. Очевидно же, что решится, если звонит сам начальник. Да и то, этот звонок так, для галочки. Учитывая молчание моего начальства по поводу свинского поведения при перелете Пашиной компашки на Ямал, я мало сомневалась в том, что при желании меня бы заставили. Но он снова давал мнимую свободу выбора, и одновременно отнимал всякую волю к сопротивлению.

— Только не говори, что тебя вызвали в рейс. — Женька бухнулся на живот рядом со мной, откладывающей телефон на тумбочку и все еще тщательно подавляющей в себе улыбку, стараясь изобразить расстройство как можно более качественнее. — Совсем что ли охуели? У тебя же сейчас занятия по квалификации.

— Я согласилась на фриланс.

— Ты же терпеть это не могла. Рабством обзывала, — Женька с подозрением на меня посмотрел. — И кто твой рабовладелец?

— Па…лина. Полина Межекова, жена президента агрохолдинга. Она нормальная. — Я действительно летала с ней пару раз и Полина и вправду нормальная, пока вопрос не касался ее ссаного йоркширского терьера, которому я обеспечивала отдельное меню, да такое, что не всякий чиновник себе позволяет, присутствие ветврача (а вдруг что-то случится, перелет же) и этого… как его? Собачий парикмахер, в общем.

Самое интересное — Женька поверил и тяжело вздыхал, обзывая мое начальство тварями. На следующий день меня оформили за двадцать минут, хотя обычно это занимало на порядок дольше времени.

В рейс я попала с Аллочкой. Видимо, чтобы жизнь медом не казалась. Она была моей старшей бортпроводницей и второй, после Ксюши любовницей Диего. И в отличие от Ксюши, отношения у меня с ней были так себе. На предполетном брифинге она все пыталась меня зажать на предмет того, что предпочитает мой клиент, и все ли я обеспечила. Утром я настрочила Ковалю в смс список вопросов, на который должен знать ответ уважающий себя фрилансер. Еда, музыка, корреспонденция и еще двадцать шесть вопросов, на которые Коваль ответил кратким «мне похер», заставив меня проникнуться теплотой к нему, как к самому непритязательному своему клиенту.

Перелет предстоял ночной, и все, что меня беспокоило до его начала — стремительно таящее время и свое нарастающее голодное напряжение. Впрочем, от своих похабных мыслей, заставляющих ноги сжиматься под столом, меня неплохо отвлекала Аллочка, со змеиной улыбкой повторяющая на брифинге как заведенная «о, я думаю, вопрос стоит уточнить у Марии, ее же клиент», «Мария должна знать об этом, она же с ним фрилансерит», «Маш, а ты как думаешь? Ты же знаешь о его вкусах». Я мило улыбалась и отвечала, бросая на нее снисходительные взгляды пока никто не видит. Все ужимки Аллочки меня не впечатляли, ассоциируясь с играми в песочнице. Да нахер мне не нужен твой Диего, дурочка, я буду такого шикарного мужика три дня жарить, что Диего и рядом не стоял.

Но сказать ей об этом я, разумеется, не могла и насмешливо фыркала, когда она ходила за мной по пятам при подготовке джета и перепроверяла все, что я сделала. Такая моя ровная реакция ее задевала и она пыталась этого не показывать, но выходило у нее с каждым разом все хуже и хуже.

К моменту, когда Коваль поднимался на борт, а я выверено улыбалась, чувствуя как руки подрагивают от расходящихся от него волн секса, Аллочка уже была в бешенстве, хоть и не показывала. Но мне и Ковалю было на нее плевать. Он вообще не выдал никаких эмоций, лицо было непроницаемо, но его палец с нажимом прошедший по моему бедру, когда он проходил мимо, заставил горло пересохнуть.

Аллочка была в стаффе, заканчивая последние приготовления перед вылетом, когда я зашла в салон. Паша сидел в середине, в кресле, и не поднял на меня взгляда от документов в своих руках, когда я протянула ему меню с винной картой и только хотела произнести заученную речь, когда он негромко произнес:

— Киса, на тебе белье.

Я с трудом сглотнула, глядя на его задумчивое лицо с потемневшими глазами, скользящими по строчкам документов. Разумеется, на мне белье.

— Сними.

И это сказал не он. А я. Охреневшая от себя. Но тут же потонувшая в огне, вспыхнувшем в изумрудных глазах, застывших на середине строчки. Прикусила губу одновременно с ним. Отложил документы и рывком дернул меня на себя, заставив встать между его широко разведенных ног.

— Повернись.

С трудом отвела взгляд от его глаз, ввергающих в необъяснимое темное безумие, и запускающих негу ожидание по крови. Повернулась, уперевшись взглядом в дверную ручку стаффа и не находя оправдания своему порыву.

Его пальцы заскользили от колен. Медленно. Вверх. Сминая и поднимая ткань, почти оголили ягодицы и остановились. Мое дыхание участилось, а все существо сосредоточилось на нажиме пальцев. Нет, не пошел дальше. Ладони скользнули под ткань юбки и с силой, до боли сжали кожу ягодиц, вырван судорожный вдох и желание закатить глаза от вкусного и горячего возбуждения, заполонившего каждую клеточку тела. Но я смотрела на дверь, чуя, как сильно сузились сосуды, напитавшиеся адреналином.

Зацепился пальцами за тонкую линию белья и потянул вниз. С нажимом, ногтями по коже. С сильным, болезненным, собственническим нажимом, до следов, до почти сорванного самоконтроля, готовому пасть перед диким, неукротимым порывом развернуться, оседлать его и впиться в губы, и пусть весь мир пойдет к черту и там же останется.

А ручка повернулась. В доли секунды привнеся ясность в меня и мое тело, резко повернувшееся к двери стаффа спиной, и ногой зашвырнувшее под его кресло изрядно намокшее белье, почти стянутое Ковалем до щиколоток.

— Мария, время. — Я чувствовала по ее голосу, что она ему улыбается, чувствовала ее вопросительный взгляд в мое спину, ведь я нарушила регламент, принимая предполетный заказ клиента.

Паша уперся в нее давящим, тяжелым взглядом до того, как я забрала меню, которое бросила на стол и ровно отозвалась, что я помню.

— Ничего не заказал? — спросила Аллочка в стаффе, сверяя время до вылета по своим наручным часам.

— Нет. — С легким эхом раздражения, ответила я, тщетно пытаясь взять себя в руки, чтобы не ударить эту дуру по голове.

— А что так долго тогда?.. Ну и взгляд у него, как будто в ледяную воду столкнули… — она задумчиво осматривала свое отчего-то побледневшее лицо в зеркале у двери. — С ним Римма Абубакирова работала, говорила требовательный, но адекватный. Не знаю, по взгляду не скажешь, что адекватный.

Шесть часов перелета. Убить Аллочку я готова была на третьем часу. Если поначалу меня забавляла эта ее попытка контроля надо мной, то сейчас мне хотелось ее головой в унитаз окунуть. Я не могла надолго выйти в салон, потому что эта овца при любой задержке стремилась пойти за мной. Коваль начал злиться и предложил самому с ней переговорить, или мне ей вшатать. Оба предложения я отклоняла, сказав, что решу вопрос сама, потому что Аллочка под его напором может и будет молчать, но слухи все равно пустит.

Он недовольно на меня посмотрел и закатил глаза. Я не стала говорить о том, что эти самые слухи рано или поздно дойдут до начальства. Среди которого много папиных друзей. Меня папа уже спрашивал о Диего. Кое-как отбрехалась, плача от оскорбления моей неземной любви к Женьке. А потом я давила на Диего, чтобы держал своих куриц в узде. Он, конечно, заявлял, что ничего подобного, я его первая и единственная любовь, но прессингу внял и эти две клуши язык прикусили.

Что произойдет, когда Аллочка, явно меня недолюбливающая, спалит меня с Ковалем, представить страшно. И я понимала, что он не выдержит. И я тоже. Сердце у меня билось учащенно, а в ногах собирался свинец, тяжело и обжигающе перетекающий в низ живота каждый раз, когда я заходила в салон.

И Паша не сдержался. Когда я сервировала стол, и не то чтобы не специально, но с глумливым умыслом, нагнулась так, чтобы юбка чуть поднялась, он рванул меня на себя и впился в губы, руками сжимая ягодицы. Сознание запылало и вырубило нахер все доводы разума, запустив в тело разряд импульса возбуждения и желания, сжегшего все нервные окончания.

С трудом отстранилась. С трудом отпустил.

— Реши с ней. Сейчас. Либо я это сделаю сам и радикально. — Перехватив мою руку, и скользя взглядом по ягодицам, тихо сказал он.

Мрачно думая о том, как правдоподобно уломать курицу Диего на некоторое время без контроля и не вызвать при этом подозрений, я зашла в стафф. Чтобы понять, что судьба ко мне в который раз благосклонна.

Аллочку рвало в туалете стаффа. Вышла она оттуда бледная и несчастная. Я задумчиво на нее смотрела сидя на пуфе за столом.

— Только не говори, что ты беременна. — Негромко произнесла я, глядя на живот любовницы Диего.

— С утра тест дал отрицательный результат. — Она устало усмехнулась, отводя взгляд и присасываясь к бутылке минералки. — Не успела сделать не повторный тест, не в клинику сходить. Задержка только первый день, но все же…

А потом разрыдалась. Жалко и невпечатляюще. Я равнодушно смотрела на нее, повернувшуюся полубоком и утирающую рукавом глупые слезы. Еще бы совсем недавно эта ситуация вызвала у меня злорадное удовольствие, такое же, когда я Ксюшу пугала мнимым сифилисом Диего. А сейчас… мысли уцепились за мужчину в салоне. Почему-то именно в этот момент. Когда я спросила у себя о причине отсутствия злорадства.

Усмехнулась, понимая, что на горизонте маячат проблемы и встретила прямой, но такой слабый взгляд Аллочки, с третьей попытки задавшей мне животрепещущий вопрос:

— Это правда? О Диего?

Хотелось заржать. Расхохотаться, и стоя поаплодировать моему бывшему испанскому мачо, имевшему меня, и заставляющему дружить своих неофициальных любовниц, делящихся друг с другом секретами. Хорош подлец! Правда, он очень хорош! Прямо гордость берет, что я трахала такого мерзавца.

— Принцип шведской семьи? Ты, Диего и Ксюша? Или у вас график очередности есть? — уничижительно фыркнула я, заставив ее несколько оторопеть. — А самому Диего ты о задержке не сказала? Или подружка доложилась? Вы ведь с Ксюшей ничего в тайне друг от друга не держите, так?

Она хотела было вскинуться, но положение у нее было не то, чтобы на претензиях со мной разговор вести. Ей нужны были ответы от сдерживающей смех меня. У нее риск беременности от сифилитика. Ну, это она так считала. Я не сдержалась при этих мыслях и фыркнула. Но злорадства снова не испытала, хотя должна была. Мой взгляд почему-то снова зацепился за дверь, ведущую в салон. Отвела я глаза оттуда не сразу. Только после того, как курица Диего снова ринулась в туалет, и, рухнув на колени, начала блевать в унитаз.

Хотя, это даже на руку — заключила я, рассматривая ее содрогающуюся спину. Когда она более-менее пришла в себя, я сделала соболезнующий вид, усадила ее за стол и приготовила зеленый чай с чабрецом. Она выглядела подавленной, принимая бокал и флакон соевого молока. Подняла на меня умоляющий взгляд и я, стремясь придать себе облик матери Терезы, сказала, чтобы она отдохнула, а лучше вздремнула, что я сама полностью возьму обслуживание клиента на себя. Она заикнулась было о сифилисе, я честно ответила, что результаты у меня отрицательные, изобразила соболезнующий вид, и, подхватив поднос с чайный сервизом и вскипевшим чайником, готова была упорхнуть к Ковалю, когда меня остановил ее слабый голос:

— Знаешь, Маш, тебя все считали сукой. Даже сам Диего. Но ты оказалась хорошим человеком. Спасибо тебе. За отсутствие истерик. За такую поддержку. Я бы так не смогла.

Я едва сдержала саркастичный смешок, бросила милосердный взгляд на нее, кутающуюся в плед и дрожащими пальцами прижимающую к бледным губам кружку чая и вышла в салон.

Коваль. Ко-валь. При одном звучании фамилии, так мягко, но терпко ложащейся на язык у меня уже на двенадцать. Он поднял на меня взгляд. Глаза блядские, зеленые, глубокие и затягивающие. Взгляд прямой, твердый, бескомпромиссно и безжалостно пробивающий. Как пуля навылет. Я фактически швырнула поднос на стол, подходя к нему. Меня не заботил звон фарфора и горячие капли из чайника. Меня заботило только то, что изумруды его глаз подернулись призывной, искушающей поволокой эротики. Просто один его взгляд, а я уже теку и чувствую, как кровь пенится в сосудах.

— Что-то желаете, Павел Александрович? — а голос мой будто и не мой.

Дрогнувший, с прорывающейся хрипотцой и немного глухой. Я остановилась рядом с его креслом, и как полагается, элегантно присела на корточки. Не в силах совладать с голодом во взгляде. Который зародил адский изумрудный отклик в его глазах.

— Да, киса. Тебя. — Низкая интонация, от которой пробрала дрожь больше, чем от смысла слов.

И все. Мир померк и пал еще до того, как он с силой за руку дернул меня на себя, одновременно поворачивая кресло, чтобы я упала на его грудь. И он не убедился в том, что я позаботилась, чтобы свидетель не вошел. Ему было плевать на это. Он впился в мои губы таким сумасводящий ярким и жадным поцелуем, что это мгновенно сожгло мои слова о безопасности. Ему было плевать. Что кто-то увидит. Что у меня и у него могут быть проблемы, в основном конечно, у меня, но…

Мое тело само дало ответ. Жаркий и однозначный. Втискиваясь в него, пытаясь наивно подавить его губы своими, руками обхватывая шею.

Подхватил под ягодицы и встал с кресла вместе со мной. Бросил, именно бросил на диван. Я хотела подняться и он даже позволил, но развернул к себе спиной, и прижался, сжигая кожу шеи горячими губами. Толкнул вперед, подсказывая встать на колено на сидение и упереться руками в спинку дивана. Его пальцы впились в мой узел на затылке. Распустили его. Мой взгляд уцепился за картину, видневшуюся в иллюминаторе — завораживающие бескрайние поля облаков проплывающих под самолетом. Протекающих быстро, так же как возбуждение по суженным сосудам.

— Видишь, кис, мир под нами. — Хрипло шепнул на ухо, запуская руки под ткань пиджака и блузы, сжимая грудь, пуская разряд удовольствия и томления по телу. — Слышала выражение про седьмое небо? Сегодня мы будем выше…

Прижался бедрами к моим ягодицам. Пальцы чуть потянули за волосы, вынуждая немеющее под его руками тело, прогнуться в пояснице. Каждый сантиметр движения юбки вверх вызывало дурманящую волну алчности большего немедленно и прямо сейчас и одновременно дикое, ни с чем не сравнимое наслаждение от его нарочитой медлительности, от его якобы невзначай покачивающихся движений бедрами. Краткий мог его борьбы со своей одеждой. Ой хриплый вздох, когда почувствовала, как он прижался к бедрам.

Медленное движение вперед и медленный натяжение за волосы назад порвали, испепелили, уничтожили мой мир. Сладко, до щемящего чувства в груди. Замер, давая пару мгновений привыкнуть и расслабляя пальцы в моих волосах. Кровь вскипела и гремела набатом в ушах в краткий миг перерыва. Перед пиздецом. Жестко, слишком жестко брал меня. На грани боли. И удовольствия. Как ни парадоксально, удовольствия от каждого грубого, зажигающего вены жаром движения, было больше. Настолько больше, что я едва заглушала стоны, прорывающиеся с губ свободной не упирающейся в спинку дивана рукой.

А между тем, накал возрастал. Во мне, жарко поддающейся назад, навстречу его бедрам. И в нем, сбивчиво дышащим за моей спиной. Накал возрастал и готов был спровоцировать обрыв в пропасть в глубину кружащих под джетом облаков. И сорвал, вырвав из моих легких жалобный всхлип, как результат подкосившего ноги сметающего меня, мир под ногами и одновременно его, чуть упразднившего и снизившего чувство нереального наслаждения от последнего его особенно сильного движения. Рухнула на прохладную кожу дивана. Задрожала, закусила ткань обивки, пытаясь унять сотрясающие волны наслаждения, разбивающего тело. И пришла в себя далеко не сразу, стыдливо утерев влажные дорожки на щеках и с трудом повернувшись к Ковалю, неведомо когда рухнувшему рядом, отставив испачканную руку и восстанавливающему дыхание откинув голову на спинку дивана и прикрывшему глаза.

— Кис, — его рука вслепую нашарила мою кисть и сжала ее. — Может ну его нахуй? Ты и я. И Испания навсегда?

Тепло кольнуло сердце. Но реальность кольнула сильнее. Я сбросила его руку и пошла в стафф, где умающеяся Аллочка дремала на месте для отдыха, укутавшись в плед. Вытянула из своего чемодана трусики, наказав не забыть про те, что лежали под креслом Коваля, и принялась готовить пилотам кофе.

Прибыли в аэропорт Барселоны за полдень Сдача джета, рейса и брифинг неожиданно затянулись, заставляя меня нервничать. Потому что Коваль был нетерпелив и мы с ним успели пободаться в смс сообщениях, где он заявлял, что уже успел поселиться в номере, сходить в душ арендовать машину и он состарится пока мои «рабовладельцы» отпустят нас, поэтому он через минут сорок подъедет в аэропорт. За мной. Вообще что ли с мозгами не дружит?

Я, не жалея нецензурной брани, вещала, что мне нужно зарегистрироваться в отеле, и отметиться на развозке, чтобы у меня не было проблем. В ответ пришли три ржущих до слез смайлика и переписка оборвалась.

Я тупо смотрела на телефон, не сразу сообразив, что брифинг окончен и все еще бледная, но почти успевшая полностью прийти в себя Аллочка сообщила мне, что мы можем отправляться в отель. Ей на послерейсовой комиссии выявили пониженное давление и предложили больницу, но она отказалась, боясь снятся с рейса в случае выявленных проблем. Дура.

Впрочем, Аллочка наивно полагала, что мы с ней теперь подружки, и жалась ко мне в автобусе, мешая флиртовать с симпатичным английским пилотом. В кармане зазвонил телефон. Коваль. Испытывая смешанные, неопределенные эмоции я ответила на его звонок.

— Кис, в курсе, что у вас начальство жадное? — в трубке свистел ветер, смазывая его слова. — На отеле сэкономили, да и район так себе. Так что шмотье бери сразу, у меня поселишься.

— У нас был разговор за твое бескомпромиссное давление и решения за меня. — Негромко напомнила я. — И как ты помнишь, я обещала, что удовольствие от этого ты не получишь.

— Ах, да-да. Киса, селись у меня. Или селись у меня. Как тебе разнообразие вариантов? — заржал Коваль, заставив меня закатить глаза. — Серьезно, отель херовенький у вас, а по смете шел как хорошая твердая четверка. Твоими соседями будут индусы, китайцы (я вздрогнула при этих словах), пакистанцы ну и тараканы.

Я угрюмо молчала. Отель мне уже не нравился, хотя до него еще не доехали, но подозрение вызывал, потому что двигались мы в сторону Готического квартала — красивейшего исторического старого центра Барселоны и одного из главных ее достопримечательностей. Днем. А ночью это царство разврата, затмевающее прекрасные бары, которым уже больше сотни лет, Кафедральный Собор Барселоны, костел Святой Марии, музей Искусства. Загораживающее лабиринт тесных улочек средневековых зданий и затерянных между ними площадей обилием дешевых проституток и трансов, за двадцатку евро готовые на все. И когда я говорю на все, я прям-таки подразумеваю именно абсолютно все. И при этом призывы снять их были иногда довольно демонстративными, с задиранием юбок и криками вдогонку проезжающим машинам. Помню, год назад, пьяно хихикая я попросила Диего отвести меня в квартал и протрезвела, когда красивая стройная мулатка, похабно мне подмигнув, задрала подол а там был член, больше чем у Диего. Больше в Готический квартал я ночью не ходила.

И да, авиакомпания отель сняла именно там. Нет, я не имела ничего против этого красивейшего района, каменного и прохладного сердца Барселоны, со всем его архитектурным великолепием, уютными забегаловками интересными магазинчиками. Но в Испании была шикарна ночная жизнь. Но не здесь. Из всего экипажа расстроилась только я, когда нас подвезли-таки к небольшому трехзвездочному отелю, близ северной части Готического квартала.

После регистрации, войдя в двуместный номер отведенный нам с Аллочкой я вообще приуныла, оценив хоть и чистую, но не совсем уютную обстановку с выходом окон на городской парк и дорогу. Она ушла в душ, а я, почти не сомневаясь, не стала распаковывать свои вещи и, дождавшись звонка Коваля, оповестившего меня, что он подъехал, я постучалась в дверь ванной и сообщила изумленной Аллочке, что отель меня не устраивает и я поехала к друзьям. Вообще-то, так делать не полагается. В рейсе я должна находиться в отведенным компанией отеле, но что-то мне подсказывало, что наивная Аллочка меня не сдаст.

Коваль арендовал родстер Астон Мартин. Понторез. И ему еще и не понравилась эта машина, это было заметно по его бурчанию, когда мы выдвигались из Готического квартала в сторону Саррии — одного из фешенебельных районов со множеством красивых зданий в стиле Арт Нуво, уютных площадей, скверов и отменных ресторанов.

Как и следовало ожидать, отель Коваль выбрал тоже непростой, в самом центре Саррии. Он был совсем новый, с современными европейским дизайном. Пашины просторные апартаменты, элегантные и светлые, полностью оборудованные, с панорамным видом на кипящий жизнью центр, нечета нашему с Аллочкой номеру, навевающему тоску и желание поскорее выбраться на очаровательные, тесные, но такие сказочно прекрасные улочки Барселоны.

Вопреки моим ожиданиям, Коваль приставать не стал и мирно дождался меня из душа, чтобы потом поехать на гору Тибидабо — одну из двух самых высоких точек города, с потрясающим видом, кафе с вкуснейшей паэльей и парком развлечений.

Веяние атмосферы любви и нежности, царствующей в теплом ветре гулявшем по смотровой площади Тибидабо навеяло какие-то мотивы сентиментальности, хотя особенно романтичной я себя не считала. А может этому способствовал Паша, скрывавший свои глаза за темными стеклами очков и как-то вполне естественно обнявший меня за плечи, когда мы рассматривали простирающийся под ногами город. А совсем недавно под нашими ногами был весь мир. Под кожей разливалось тепло и томление, как и всегда, когда он меня касался, но как-то не так остро, не так пронизывающе. Мирно и просто.

— Была в Саграда Фамилия? — он положил подбородок мне на макушку, и чуть сильнее сжал в объятиях.

— Само собой. — Хмыкнула я, вглядываясь в далекую линию Средиземного моря. — Я здесь была раз пять, и два раза в Мадриде. Так что мне есть, что тебе показать.

— Киса, никак не привыкну к твоей дерзости. — Прыснул он. — Впрочем, мне иногда нравится. Значит, культурное просвещение оставим?

— На пляж бы сходила. — Задумчиво ответила я, безотчетно усилив цветущий дурман в крови чуть сжав его кисть, и вдыхая воздух с легким акцентом горной свежести и морского бриза. Такой пьянящий аромат можно ощутить только в Барселоне.

— На пляж так на пляж. — Фыркнул Паша, незаметно толкая меня к ограждению смотровой площадки и прижимая к ней. — Сан Мигель или Левант?

— Я смотрю, ты тоже неплохо так здесь ориентируешься, — хохотнула я, чувствуя, как он прижимается и чуть вжимает мое тело в перила. — Оба спокойные пляжи, но Леван мне кажется более… красивым. Чем-то на дикие пляжи Таиланда смахивает, только чище… Паш, не надо так делать, сука. И бедрами тоже… Коваль, да ты извращенец! Вокруг тьма народу!

— Стой, не шевелись, у меня встал. — Хохотнул он, ввергнув меня в смесь ужаса и восторга.

Ужаса от его наглости. И восторга тоже от нее. Паша простоял так довольно долго, отчасти от того, что я, наплевав на красоты панорамного вида, чувствовала, когда спадает его напряжение и сдерживая мерзкое хихиканье, с нажимом прислонялась к нему ягодицами, или чуть приподнимала руки, чтобы его пальцы, сцепленные под моей грудью, вжимались в эту самую грудь. Коваль хмыкал, но отстранится не мог, потому что его светлые джинсовые шорты сразу бы выдали его увеличившуюся в размерах тайну.

— Киса, хоро-о-о-ош. — Убито простонал он, когда его пятая попытка успокоиться не удалась.

Я расхохоталась и замерла, прекращая пытку. Но Паша, повернув голову в сторону колеса обозрения тут же на площади нехорошо так хмыкнул, и произнес, что за оборот конечно, не успеем, но вот за три запросто. Я, смотря на него, как на ненормального, уперлась каблуками, когда он меня потащил в сторону колеса. Паша, блеснув зубами в паскудной улыбке, взвалил меня на плечо и понес в сторону кассы. Я опешила от шока и запоздало начала сопротивляться, называя его нехорошими словами. Окружающие мило нам улыбались, думая, что это я от восторга взвизгиваю, а не от чудовищных планов извращенца Коваля, вознамерившегося трахнуть меня в колесе обозрения, на виду у всех. При всех! А колесо, между прочим, быстро делает оборот, и катаются на нем по одному разу! А он сказал про три!

— Паша, там один оборот люди катаются! Нас заметят! Там же толпа ожидающих, и тех, кто катается! Коваль, блядь! — онемевшими от ужаса губами прошипела я, упираясь в его спину руками, и тут же получая не сильный, но веский удар по ягодице.

— То есть ты даже мысли об отказе мне в сексе не допустила? — довольно уточнил он, заставив меня опешить от правдивости этого заявления. — Прекрасно. Мы, наконец, сдвинулись с мертвой точки.

Задетая гордость крыла его трехэтажным матом, заставляя мое тело сопротивляться, но разве ему возразишь?.. Я уже почти смирилась с неминуемым позором, и даже нервно его предвкушала. По ходу, как прилечу домой, записаться к психологу все же придется.

Но до колеса он меня не донес, бухнув на стул в кафе, располагавшимся близ колеса и весело заржал, глядя в мое ошарашенное лицо. Отомстил за мои возбуждающие его ужимки, когда я прижималась к его бедрам на смотровой площадке. Вот сука-то.

— Здесь неплохая сангрия, тебе взять? — вполне себе миролюбиво поинтересовался он, опираясь пальцами о спинку стула напротив меня, и дождавшись моего слабого кивка и что-то довольно мурлыча себе под нос, отправился к стойке бара.

Даже не уточнил, какую сангрию я желаю, козел. Впрочем, угадал. Белая, с тройным сухим ликером, классическим набором фруктов, не слишком изобилующая пряностями и подсластителями. Мне понравилось. Я удовлетворенно кивнула и вопросительно приподняла бровь, глядя в его лицо с чуть улыбающимися губами.

— Заметил, что ты белое сухое предпочитаешь, — ответил он, пригубив зеленый чай и задумчиво глядя на меня сквозь стекла солнцезащитных очков.

— Что еще заметил? — я отвела взгляд, когда он снял очки. Чтобы снова не затягивало и не лишало воли и эмоций его гребанный омут.

— Шелк. Вместо кружева.

Я сначала не поняла. А когда до меня дошло, что речь о трусиках, стянутых им с меня в джете, я подавилась. Господи! Я же под кресло так и не заглянула! Мать вашу!

— Я забрал. — Заржал Коваль с упоением глядя на яркую смену эмоций на моем лице. — Киса, ну ты что, как я мог такой трофей оставить.

Я расхохоталась, не скрывая удовольствия глядя в глаза, в которых было море секса и приглашения. Купаться в Средиземных водах мне как-то расхотелось. А вместо этого я испытала странное желание подчиниться поющему в крови возбуждению и прямо сейчас и прямо здесь оседлать эту красивую и наглую суку, так умело вертящей мной и моим настроением. Хотя несколько минут назад я была очень возмущена его планом трахнуть меня на колесе обозрения. Что-то странное, дикое, необузданное было в нем. В его блядских глазах в провоцирующей полуулыбке. Это захлестывало, накрывало, и утверждало меня во мнении, что мой безумный поступок дать ему согласие на Испанию было правильным. Для моей порочной душонки.

С груди в пах скатилась будоражащая волна возбуждения, когда он снова в своей неповторимой манере усмехнулся, быстро тронув кончиком языка верхний резец. Нужно отвлечься, нужно о чем-то говорить. Чтобы не сорваться. Не потащить его вон за ту чудесную живую изгородь на краю широкой площади. Чтобы не представлять, как я там сваливаю его на газон, сажусь сверху и с упоением целую. А мои руки, между тем, скользят по его белой футболке до пояса с красивой бляшкой ремня. Представляла, как повинуясь порыву, соскальзываю по его телу вниз, в ноги, целуя огололенную кожу живота, дохожу и цепляю ткань джинс зубами. Не сильно, играючи, с приглашением, и чувствую, как его пальцы впиваются в мои волосы и…

— Кис, прекращай. Не смотри на меня так. У меня все дымиться начинает. — Фыркнул он, ближе придвигаясь к столу и скрещивая ноги. — Давай о высоком. Меня это всегда вгоняет в скуку.

Я рассмеялась, снова отводя взгляд и тоже скрещивая ноги, чувствуя влажность нижнего белья.

— О высоком? Давай о жизненном. — Пригубила сангрию, ощущая наслаждение от ее вкуса. — Ты здесь по работе?

— Отнюдь. Я здесь отдохнуть. Что может связать меня и Испанию по работе? — Он снова надел очки, хотя под тентом над нашим столиком была уютная тень.

— А какое у тебя образование? — я скользила заинтересованным взглядом по его лицу, повернутому в профиль.

— Высшее. — Почему-то усмехнулся и снова посмотрел на меня, доливая себе чай из чайника. — Инженер нефтегазового производства. Правда, так же как у твоего полупокера купленное.

Слова о Женьке прозвучали неуместно. Здесь, на высшей точке Барселоны, в уютном кафе со множеством туристов и каталонцев, за этим маленьким столом под распитую сангрию. Но он словно бы не обратил внимания, хотя взгляд на мое лицо бросил, а потом посмотрел поверх моего плеча в далекую линию горизонта, соприкасавшуюся со средиземным морем.

— Хотя курса до третьего я хорошо учился. Мне еще в школе нравилась химия, физика и математика. Технарь до мозга костей. И нефть всегда была интересна, поэтому поступил почти без напряга и на бюджет. Потом отчислили. Из-за жизненных обстоятельств.

Я почувствовала, как холод воспрянувший было ы ответ на его слова о Женьке, растворяется в интересе, вызванном спокойствием и задумчивостью его голоса. Таких интонаций я у него не слышала. Он говорил со мной, как со старой знакомой. Не с женщиной, которую он постоянно хотел, не с сукой, сознательно и охотно провоцирующей его. Он говорил просто, легко и размеренно. И это, черт возьми, очень подкупало. Он снял очки, и меня тряхануло от желания видеть его таким чаще. Расслабленным, спокойным с эхом неопределяемого чувства в глазах, обвившим меня странным подобием теплоты.

— Я тогда занятий пропустил много, закрыть долги не успел и вылетел. — Пашкины глаза потемнели, свидетельствуя, что эти воспоминания ему удовольствия не доставляют. — Мама в тот период сильно заболела и одновременно бабушка. Я работал как ишак, чтобы на лекарства и на жизнь хватало. Само собой на учебе этот момент сыграл, да как-то похер было. Бабушка умерла, а мама пошла на поправку. С института я тогда уже вылетел, однако, я для себя уже решил, что на чужого дядю пахать больше не буду и нужно крутиться самостоятельно. Идея со станцией прочно засела в голове. Нужны были деньги. И большие. Ну, для того меня, двадцатилетнего пиздюка с амбициями это тогда были очень большие деньги. — Он усмехнулся, словно находя это смешным. — Я обивал пороги потенциальных инвесторов днями и ночами, пока в армию не забрали. Но у меня если что в голове засело, то оттуда снять это можно только с этой самой головой. В армии с Толстым познакомился. Он тогда за год третью по счету Панамеру подаренную отцом разбил. Его батя обозлился и отправил Толстого в армию. Сдружились мы сразу, потому что он, несмотря на то, что был выходцем из числа золотой молодежи, человек хороший. Я поделился своей идеей, он предложил поговорить с отцом. Поговорил. Батя у него не дурак и сказал мне, что даст в долг на мой бизнес очень нехилую сумму при условии, если я отпишу учредителем предприятия его сына в качестве гаранта. Мол, если заартачусь и не захочу деньги возвращать, предприятие все равно будет числиться за Костей. Я согласился, тем более, что Толстому доверял. Тот, правда, один раз в себя поверил и я его едва не прибил за глупые мыслишки, но… Что было, то прошло. Тем более, он понял, что поступок его был дебильный. — Паша мрачно улыбнулся и отпил из чашки, не отрывая взгляда от пейзажа за моей спиной. — Месяц назад полностью погасил долг и по условиям соглашения с отцом Толстого я ничего их семье не должен и мое предприятие будет преобразовано введением меня в состав учредителей с увеличением уставного капитала и последующим выходом второго учредителя, то есть Толстого, из состава общества. Через пару-тройку недель я буду полноправный и единоличный руководитель уже не только по факту реального расклада, но и по бумагам. Затягивается все, конечно, я уже устал, но из-за этого месторождения на Ямале, куда мы летели, когда я тебя встретил, пришлось все графики двигать, да и денег сейчас из-за этого почти нет, можно было бы в следующем месяце заняться, когда вернется вычет по НДС от купленных на организацию машин, и дивиденды с последних откачек… но я уже действительно устал столько лет этого момента ждать.

— А Костя? — осторожно спросила я, боясь спугнуть момент его откровения.

— Что Костя? — Удивленно приподнял бровь Паша, переведя на меня взгляд.

— Ну, он так спокойно уйдет? Учредитель целой компании, владеющей станцией как бы и все такое…

— А куда ему деваться? Он в этом почти ничего не понимает. Всю работу делаю я, ну и Рамиля подтянул, когда аппетиты у меня возросли, а времени на это перестало хватать. Костик в основном сидел в офисе на кресле и в танчики играл, когда я с ног до головы в мазуте емкости очищал, просчитывал кубатуру приема на месяцы вперед, ППУшки ремонтировал, потому что понимал, как все это устроено и из-за какой поломки может сбиться весь процесс… В общем, не важно. Я и так чего-то разпизделся. — Прыснул Паша, с удовольствие глядя на меня. — Уйдет Толстый, потому что в теме не рубит, а я сейчас очень серьезно вертеться начну. И там реально надо будет вкалывать. В общем, как я говорил, человек он не плохой и сам понимает, что только из-за наших добрых отношений я ему деньги отстегивать не могу, а работать так, чтобы я ему нормально платил, он не сможет. Сеть кафе вроде скупает, готовится к уходу. Не знаю, что уж у него с этим получится, потому что в ресторанном бизнесе если Толстый что и может, так это безостановочно жрать…

— А почему ты называешь его Толстым? — спустя некоторую паузу спросила я, — он вроде не жирный, накаченный сильно…

— Потому что он был жирным. Пока Кристинку не встретил и она не заставила его наращивать мышцы, а не живот. — Расхохотался Пашка. — Они, кстати, сегодня вечером приедут. Во Франции два дня уже кутят.

— А станция? — вытаращила глаза я.

— А Рамиль? — хохотнул Паша, вытягивая меня из-за стола. — Полупокер говорил, что ты называешь меня с Тимоном и Пумбой «три гада». Ничего так, забавно. Мне понравилось.

— И чего он еще тебе говорил? — неприятно удивилась я.

— Как-нибудь расскажу. — Зловеще поиграл бровями он.

Поехали мы на пляж. Но Паше, пересекающему со мной широкую набережную пришла в голову мысль прокатиться на роликах, немало тут популярных. Я со священным ужасом попыталась откреститься, потому что никогда на них не ездила. Но он настоял. И даже мило поухаживал за мной, помогая надеть это жуткое орудие пыток, пока я сидела на низком каменном ограждении и думала, вот почему я рядом с ним такая ебанутая. И почему мне это так нравится. Сплошные риторические вопросы.

На улице уже вечерело, пляж пустел, а набережная полнилась.

— Рывком вставай, — красиво улыбнулся Коваль, выпрямляясь передо мной.

Рывком не получилось. Я в полусогнутом состоянии взвизгнула, понимая что ноги катятся вперед, а я вот-вот пропахаю плитку набережной пятой точкой. Паша, мучительно давясь смехом, удерживал мои вцепившиеся в его предплечья руки, и отъезжал со мной назад.

— Киса, выпрямляйся, ну! Хватит пытаться задницу на пол опускать! Киса, блять! — Он рывком дернул мою ошарашенную тушку на себя, заставляя-таки выпрямиться, впечататься носом в его плечо и испуганно скрюченными пальцами вцепиться в его плечи. — Господи, у тебя сейчас глаза из орбит выпадут!

— Ну, покатались и хватит! — фальшиво бодро произнесла я, чувствуя, что он отодвигается и крепче вцепляясь в его плечи. — Коваль! Мы целый метр проехали! Все, хватит! Ну хва-а-а-атит!

— Киса-а-а-а… — в тон мне потянул он, задом медленно отъезжая и держа мои похолодевшие руки. — Не думал, что ты трусиха.

— Я не трусиха. — Буркнула я, боясь согнуть ноги и по инерции едущая за ним к дороге, через которую была организована широкая линия вдоль набережной, под сенью пальм.

— Докажи. — Он отпустил мои руки, заставив меня испуганно охнуть и замерев с отчаянием катиться к дороге.

По которой неторопливо ехал минивэн. И если я так и буду катиться, я впечатаюсь в глянцевый бок авто. А я ехала. И испанец за рулем не подозревал о надвигающейся в виде меня катастрофе.

— Паша! Паша, машина! Паша-а-а! — запаниковала я, боясь оглянуться, боясь пошевелиться и боясь врезаться в неумолимо приближающийся автомобиль со слепым водителем.

Коваль расхохотался и, придержав меня за локоть, сумел остановить в шаге от того, где кончался бордюр и начинался асфальт, позволив водителю с миром проехать мимо. У меня сердце неистово колотилось о ребра, с губ готов был сорваться трехэтажный мат, но вполне себе добродушный смех Коваля заставил как-то стушеваться.

Впрочем, ненадолго. Мы ехали вдоль набережной. Ну как ехали. Я пыталась не упасть, а он тянул меня за руку, ехав спиной вперед и давясь смехом, когда страх меня чуть отпускал. И он вместе с тем чуть отпускал мои руки, заставляя меня испуганно таращить глаза.

— Кис, вот прямо видно, что ты мне не доверяешь, — фыркнул он, блеснув изумрудами глаз, когда он увеличил скорость, а я побледнела. — Ты же не упала еще ни разу, что так нервничаешь?

— Сам ответил на свой вопр… Паша, там негр! — Взвизгнула я, заметив как на маршрут нашего следования дурачась и убегая через дорогу от кого-то спиной вперед возник огромный, прямо как Пумба, черный негр.

Коваль оглянулся одновременно с негром, но было слишком поздно. Он врезался во всхрапнувшего негра, как-то хитро дернув меня на себя и толкнув на афроамериканца, а сам рухнул.

Черный детина растерянно подхватил мое испуганно матюгающееся тело, удержав от падения и с трудом пытался придать разъезжающимся ногам устойчивое положение сильно при этом извиняясь. Придал. И тут я увидела, как негр побледнел. Это было странно и забавно. Цвет кожи такой сероватенький, запоминающийся.

— Паша, он же не специально, — гоготнула я, вполне себе понимая причину смены цвета у огромного бедолаги. — Не трогай его и так дрожит, что я вот-вот грохнусь.

— Дрожит, это хорошо. — Хмыкнул, забирая меня у замеревшего по стойке смирно негра. — Ладно уж, живи.

Я хохотнула, пока не зацепила взгляд его не успевшее сойти выражение глаз. Ну, понятно в целом, почему негр побледнел. Так по особому тоже уметь надо смотреть. Почему-то вспомнился тот день в нашем первом рейсе.

Усадил меня на широкое каменное ограждение и подал бутылку воды. С упоением отпив, я смотрела в почти пустой пляж, море, напоенное багрянцем закатного солнца и ощущала на коже свежие, немного прохладные приливы морского бриза. И мне было хорошо. Паша сидел рядом, положив руку на мое гудящее колено и тоже глядя вперед.

— Ты Толстого заставил меня пресануть при перелете на Ямал?

Он фыркнул и кивнул, не переводя на меня взгляда, и лишь чуть сжав пальцами кожу на ноге.

— Почему?

— Слишком гордо вздернула подбородок на трапе. Слишком гордо. Слишком по кошачьи двигалась в салоне. Слишком старательно изображала доброжелательность. — Прикусил нижнюю губу, глядя мне в глаза отчего-то распаляющим потемневшим взглядом. — Там, за этой маской, кипела дикая ярость, не готовая пресмыкаться. Я тогда еще не знал, но чувствовал. Задело. Зацепило. Остановиться не смог. А как все внутри перевернулось, когда ты Толстому, условно говоря, фак показала, сложно описать… А потом взгляд глаза в глаза… И нутро будто шилом. Сука, до сих пор пробирает же… До дрожи.

В горле пересохло. Я ринулась к его губам. Язык по языку и он с силой сжал мое тело, вдавливая в свою грудь. До приятной боли.

— Нахер пляж. — Усмехнулся мне в губы, — к тому же похолодало.

Я кивнула, сжимая ноги и не понимая, как обратно поеду до пункта сдачи прокатных роликов. Не поехала. Пошла по прохладному песку, под глумливое предложение Коваля отведать коктейль с интересным названием «секс на пляже». Меня снова одновременно бесила и заводила эта его ебучая манера говорить фразами с двойным дном.

До отеля доехали быстро, и вваливались в его номер уже целуясь и срывая друг с друга одежду. Но позвонил Пумба и радостно проорал в трубку, что они приехали и ожидают нас в кафе через дорогу от отеля Паши. И холодно уже. И они ненадолго. И с детьми. И неплохо было бы поторопиться, а то им в Мадрид ехать.

Близняшки Захаровых в жизни были еще очаровательней, чем на фото. Я умильно улыбалась, и слушала их рассказы о Диснейленде. Кристина при моем появлении не выдала ровным счетом никакого удивления. Как и Пумба, радостно мне оскалившийся и здоровающийся с Ковалем.

Я и Кристина попивали сангрию, ведя разговоры о чем-то отдаленном и неважном, пока девчонки трескали десерт, а Паша с Пумбой негромко переговаривались. На улице совсем стемнело и официант предложил перейти в помещение, ласково улыбаясь сонно зевающим близняшкам.

Кристина сказала, что дети хотят спать, и она пойдет с ними в машину, наказав Косте недолго копаться и покинула нас. Я подумывала вернуться в отель, но тут Паше пришла смс немало его воодушевившая. Он радостно оскалился, глядя в телефон и подняла на нас с Костей торжествующий взгляд.

— Мой верный друг, соратник и киса, — довольно улыбаясь и снова глядя в телефон, проникновенно начал Коваль, — поздравьте меня, я только что стал счастливым обладателем компании «Геотраст».

— Какой компании? — в один голос спросили мы с Пумбой

— О, очень удачливой компании. — Довольно хохотнул Коваль, переводя взгляд с меня на Костю. Выигравшей тендер на хранение и транспортировку нефтепродуктов.

— Ты ж сказал, что этот тендер мы не выиграем. — У Кости аж сигарета выпала изо рта, благо на стол, а не на штаны.

— А мы и не выиграли. Его выиграла «Геотраст», являющаяся дочерней фирмой организации «Геотек», принадлежащей замечательной женщине Василине Георгиевне Евтушенко.

— А это кто такая? И как связано то, что ты стал владельцем ее дочерней компании, выигравшей тендер? — хмуро спросил Костя.

— Василина Георгиевна Евтушенко моя супруга. — Паша наслаждался моим ошарашенным видом. — Ей было шестьдесят восемь лет и она скончалась от инфаркта миокарда. Вероятно, не пережив такую радостную новость о тендере. Возраст то преклонный уже, сердечко нередко пошаливало. Безвременно усопла, оставив мне свое наследство. Кошку Марусю и компанию с тендером на несколько десятков лямов. Чудесной женщиной была моя супруга, жаль, очень жаль, что так рано ушла. Земля ей пухом.

— Коваль… блядь, что ты несешь? Ты серьезно сейчас, да?

— Ну, про кошку я соврал. Хотя, ради прикола, надо будет адвокату сказать, чтобы вписал ее в завещание. — Заржал это ненормальный, откинув голову, ввергнув меня вообще в абсолютное непонимание происходящего.

— Паш, то есть ты создал две левые фирмы, во главу старшей поставил какую-то бабулю, женился на ней, а потом грохнул, чтобы они к тебе по наследству перешли? — уточнил Костя.

— Дурак что ли. — Покосился на него Пашка. — Боженька тебя накажет за такие грешные мысли.

— Ты грохнул бабку, Родион Раскольников. — С нажимом повторил Костя. — Боженька явно не меня накажет.

— Да не было бабки, успокойся Пумба. По документам была, по факту нет. Я имя за секунду придумал, когда схему составлял. Хотел ее еще Марией Ивановной назвать, но это было бы слишком. — Заржал Коваль, глядя на мое по лошадиному вытянутое лицо. — Вдруг накаркаю, и киса скопытится. А так, видишь какое интересное совпадение. Хотел я тендер этот, я получил его. Хотя УБЭП мне фак показывали и вилами с зажжёнными факелами от конкурса отгоняли. Надо, кстати, отвалить им баблишка, чтобы не подрочили фейсерам, а то уеду я в Магадан со своими схемами. Даже тендер не обмою.

— Паш, я говорил тебе, что ты гениален? — Заржал Костя, одобрительно глядя на усмехающегося Коваля.

— Каждый раз, Толстый, каждый раз. — Фыркнул Коваль, выплеснув вино из моего бокала и налив туда виски. — Но ты продолжай это говорить, мне нравится. Киса, что с твоим лицом? Ты так соболезнуешь мне, несчастному вдовцу?

— Сука… Коваль… — я охренела от масштаба полета его мысли.

— Это пожалуй самый чувственный комплимент, что я слышал. — Фыркнул он, щелкнув пальцем по моему стакану. — Киса, давай помянем Василину Георгиевну Евтушенко, и поблагодарим ее за щедрый подарок «Геотраст». Я знал, что этот мезальянс принесет мне удачу рано или поздно.

— Рано или поздно? Это сколько ты там «женат»?

— О, ну, сколько прошло с последней стычки с экономической безопасностью?.. — задумчиво посмотрел на Костю Паша. — Года два наверное… Да, где-то так. Столько же я и женат. Знал, что схема рано или поздно выстрелит, оправдывая жирный кусок, который я вырву… Недавно вот подумывал сменить имя своей супруги, когда она приобретала свои фирмы, но, поскольку человек я суеверный, и смерти тебе, кис, не желаю, решил оставить все как есть. — Пашка довольно смотрел на нас с Костей и кратко пригубив бокал, обратился к Косте. — Да, кстати. С учетом вышеизложенных обстоятельств мы покупаем те емкости у фраера Мясникова. Помнишь, я тебе рассказывал? Четыре штуки, кубатура, материал, обработка, система защиты клапанов и противопожарной безопасности — все в идеале и по евростандарту. Ауф, у меня сейчас встанет на них опять! — Заржал Коваль. — Я месяц коршуном вокруг них кружил, теперь реально есть обоснование для налоговой за каким хером они мне нужны. Сейчас тебе телефон Мясникова скину, домой приедешь, оформи покупку на какого-нибудь местного персонажа, а потом с нами договор аренды на емкости, где-нибудь на полгодика. Как мусора с налоговиками перестанут слюной брызгать я емкости, типа, перекуплю.

Костя одобрительно хохотнул и покивал, наполняя свой и Пашин бокал виски. Они чокнулись и выпили. Костя, закинув в рот кусочек сыра, задумчиво посмотрел в лицо Паши и произнес:

— Одного не пойму, чтоб УБЭП не наседали взял бы реального чела, бомжиху какую-нибудь, которая бы отписала тебе фирму по схеме, которую сейчас мы проворачиваем. Нахрена еще с юристами маяться? Плюс светиться этим наследством. Как-то усложнил все.

Я хохотнула, глядя на озадаченного этим моим глумливым звуком Пумбу. Для меня как раз-таки история с наследством была очевидна, но оставалась туча других вопросов.

— Ну-ка, кис, выскажи предположение. — Пашка откинулся на кресле, глядя на меня как сытый кот. — Я так понял, твой смешок сейчас вовсе не от нервов.

— Реальный человек, а тем более бомж не катит, потому что могут поналезть неожиданно взявшиеся родственники, которые могут оспорить наследственные права на твои подставные фирмы. Ты сам это придумал, да?

— А ты сечешь, киса. Мне по вкусу такие женщины. — Одобрительно улыбнулся Коваль, вызывая ассоциации с чеширским котом, сыто и довольного улыбающимся. — Конечно, сам придумал. Руководствовался только консультациями об уровне достоверности и пределами законодательно допустимого с одной умной женщиной, живущей в Питере.

— Это которая твой гениальный главбух? — почему-то довольно усмехнулся Костя.

— Она самая. — Кивнул Коваль, снова вперив взгляд в меня. — Люблю умных женщин.

— И насколько сильно? — я приподняла бровь.

— Она замужем, не ревнуй Киса. — Хохотнул он, очевидно, не так расценив мой вопрос, ибо самодовольство от ложного вывода значительно подогрело самолюбие плещущееся на дне изумрудных глаз.

Впрочем, у него есть причина для самодовольства. Абсолютно точно есть. Фыркнула, чувствуя, как загорается пламя в крови в ответ на раздевающий взгляд.

— Кис, иди в отель, я минут через сорок приду, когда не такой умный как ты Толстый не перестанет генерировать тупые уточняющие вопросы, на которые мне нужно дать ему ответ. И смс переписку прочитай. Ту, где говорили о фрилансе.

— Чой-то тупые-то у меня вопросы? — обиделся Костя, не заметив, как меня пошатнуло на стуле от прилива возбуждения и как Пашка довольно и хищно улыбнулся, заметив это. Но посмотрел он на Костю уже довольно прохладным взглядом.

— Потому что я тебя почти десять лет знаю, Пумба. У тебя мозг заточен либо под тупые вопросы, либо под тупые идеи. Например, такие, как отмести чужой бизнес, когда ты в нем нихуя не понимаешь. — Пашка хохотнул глумливо, но глаза его резанули остро, заставив Костю стушеваться, а меня заинтересоваться.

Но Коваль посмотрел на меня с нажимом, и я поняла, что сейчас мне тут не место. Да и холодно, зараза. Послав отчего-то угрюмому Косте воздушный поцелуй, я пошла в отель.

И послушно перечитала переписку, держа телефон в подрагивающих от ожидания пальцах. Ух ты ж, сука… что ж меня так прет-то? Сидеть не могу, стоять не могу, мечусь по номеру, с сумбуром в голове и радостно улыбаюсь, прикидывая, какое белье выбрать из привезенного с собой. Все красивое. Тщательно отбирала. Решила сначала смотаться в душ, а потом уже решить. Но мне позвонил Женька. По скайпу. А это значило, что он пьян, его тянет на разговоры, и домогаться он меня он не перестанет, пока не выскажет то, что его будоражит. А Коваль может вернуться в любой момент. И он явно происходящему не обрадуется. И не известно, что выкинет.

Я выскочила в коридор, трепясь с пьяным Женькой, что, мол, только прибыли в Лондон, сейчас в кафе иду поужинать и потом завалюсь спать. Я действительно зашла в ресторанчик, слава богу, пустующий в этот час, и села в самый дальний угол заказав себе кофе и молясь, чтобы Коваль еще не пришел в номер и не отправился на мои поиски. Женьке всего нужно пять минут со мной потрепаться, а мне радостно ему поулыбаться и все закончится. Я ошибалась.

Попивая кофе, я несколько нервно оглядывала пьяно улыбающегося Женьку.

— Да говори уже. — Не выдержав, почти рявкнула я. — Что опять случилось, что ты упился и звонишь среди ночи? Папа?

Он пьяно засмеялся и помотал головой довольно глядя на меня, а потом высокопарно заявил:

— Машка, как приедешь, выбей отпуск у начальства, смотаемся в Ниццу.

— Это зачем? — я приподняла бровь.

— Отпразднуем. Мою аферу. — Он довольно гоготнул и пригубил бокал. — Я, короче, такой замут сделал, закачаешься. Помнишь, говорил, что мне надо к Ковалю ближе подобраться? У этого пидора денег куры не клюют, сейчас правда пояс затянул, потратился крупно, но на что не говорит… — Женька хохотнул, а я почувствовала нехороший холодок вдоль позвоночника. — Ну как, затянул. Свалил куда-то на море, это он так пояс затянул, хмырь. Короче, не важно. Помнишь, ты ему договор отвозила на аренду машины? — Он дождался моего осторожного кивка, и довольно фыркнул. — Ну, так вот, у той автоцистерны полис страховки вчера истек, я из-за этого целую неделю на аренду этой машины уговаривал Коваля. Тот, в конце концов, согласился. Правда, я все боялся, что этот дотошный пидор посмотрит на полис, но пронесло… И согласно… щас… — Он зарылся в телефоне и, прищурив глаза, чтобы сфокусировать зрение, замутненное бухлом, прочитал, — согласно шестьсот сорок шестой статье гэкка эрэф, арендатор, то бишь он, несет полную ответственность, в том числе и за страховку. И согласно… блядь, где это было-то? — Женька снова начал лазить в телефоне, — во. Шестьсот сорок восьмой статье того же гражданского кодекса, арендатор опять же несет полную ответственность за причинённый ущерб ТС во время эксплуатации. Сопоставь эти два факта, мою коварную натуру, Машка, и скажи, что мной гордишься! — Женька радостно рассмеялся и щедро плеснул себе бренди в бокал. — Ладно, не напрягай куриный мозг. Короче, Мишку Рытвина помнишь? Моего дружбана с института. Он заделался автомобильным оценщиком, и висит у него машинка на примете, с которой можно замутить псевдоаварию. Я сконтачился с Ковальским водилой на машине с истекшим полисом и подбил на дело. Завтра с утра тачка должна уйти в рейс. Уйдет, только не доедет. Въебется в подставную машинку Рытвина. Потом «внезапно» выясниться, что страховка у большегруза истекла, а с учетом того, что Ковальский водила в аварии виноват, то платить за ремонт Ковалю придется из своего кармана. Дальше я выйду на сцену, поубиваюсь совестью, типа ай-ай-ай, какая досада со страховочкой, но вы, господин Коваль, сами виноваты, документики надо было проверять. И подсуну оценщика Рытвина, который насчитает семьсот тысяч ущерба арендованному большегрузу и четыреста двадцать подставной тачке. Потом скажу, что мол, друг, не парься, я знаю отличный автосервис и все проконтролирую. Лям оставляю себе, сто двадцать поделю на водил и Мишку. И все довольны.

— А ремонт большегруза? — хрипло спросила я, с неверием глядя в его изображение на экране.

— Чего? — удивился Женька. — А-а-а… папа сказал, чтобы я эту машину продавал вообще, она на днях должна была и так развалиться, много на ней не срубишь. Поэтому я Коваля и уговаривал на аренду. И этот лошара согласился. — Женька радостно расхохотался, довольно глядя на меня. — Ну как? Здорово я придумал?

Я тщательно контролировала лицо, изображая улыбку, отрепетированную сотни раз для неловких моментов на работе. Излучая доброжелательность и одобрение. Как механизм защиты при любом состоянии грозящим срывом нервной системы. И это был именно такой момент. Мне хотелось заорать на Женьку, уебать его по морде через экран. За что, понять не могла. Женька и прежде в аферисты ударялся, правда, суммы были на несколько нулей поменьше. А здесь прямо царский размах…

— Маш? — недовольный отсутствием оваций позвал меня Женька. — Ты чего?

— Жень, связь барахлит. — Соврала я. — Я тебе потом позвоню.

Вырубив скайп я откинулась на спинку кресла, задумчиво глядя в окно. Пашка его в порошок сотрет, если вскроется, почему-то думалось мне. Если вскроется. А если нет? Под кожей разлилось непонятное зудящее чувство, именно оно побуждало меня минуту назад накричать на довольного Женьку. Именно оно отчего-то пускало сердце в галоп и требовало немедленно позвонить Ковалю. Дурацкое чувство. Не оправданное нихера.