Страх.
Заполонивший все тело и разум. Заставляющий оцепенело, не моргающе смотреть, как его, поднявшего руки, рывком роняют на землю. Что было дальше с ним, я не увидела. Потому что дверь с моей стороны распахнулась и меня грубо выдернули из салона. Чтобы потом жестко прижать к грязной пыльной обочине. Чье-то колено больно уперлось в мою спину. Рука в перчатке удерживала мою голову, рефлекторно повернутую в бок на дорожной пыли. Чтобы смотреть, как мимо проносятся машины. Равнодушные железные коробки с равнодушными тварями внутри.
— Руки за голову! Руки за голову, блядь! — рявкнул амбал, прижимающий меня ногой и рукой к земле.
Послушно подала кисти назад, чтобы их в следующий момент рванули к моей пояснице и заковали в безразличный метал наручников.
Чужие жесткие руки прошлись по телу, выудили из кармана пиджака телефон, из джинс пропуск на проход в центр, где шли занятия.
— Тачку шмонай, этих по машинам. — Холодный приказ.
Мое парализованное происходящим тело дернули вверх, заставляя встать на непослушные ноги. В тонированный минивэн фактически зашвырнули. Одну. Паши не было. Не было, пока вслед за мной, поставленную на колени посреди салона с пригнутой к груди головой, в машину забрались трое сотрудников. Не было, когда хлопнула водительская дверь. Его не было, когда минивэн тронулся. Его не было.
Адреналин жег вены, заполненные страхом. Мне не разрешали шевелиться и задавать вопросы, пригрозив уебать прикладом. Я, не моргая, смотрела перед собой в потертое покрытие пола и… все. В голове мыслей никаких. Точнее их настолько много, они лезут, перебивают друг друга, что проще обозначить этот бурлящий поток как «мыслей никаких». Плечи, из-за сведенных за спину и скованных рук болели. Это нонсенс. Чувствовать сейчас боль, когда в голове абсолютный хаос. Я не знала, сколько мы уже проехали. Шесть песен, два звонка в прямой эфир и три рекламы по радио игравшем в машине. Глупо и неуместно.
Что с Ковалем? Что, блядь, с Ковалем? Очевидно же, что его повезли в другой машине. Что будет дальше? Что станет с его мерином, брошенном на обочине?.. Последняя мысль заставила истерически улыбнуться.
«Ничего не бойся… Не верь… Не рассказывай». Легко сказать. Особенно про первое. Когда ты нихера не одупляеешь, что происходит и что случится дальше.
«Моя женщина не сдается» — снова моя улыбка. Мрачная и холодная. По телу почему-то судорога, заставившая гудящее от напряжение тело отчего-то кратко, но сильно вздрогнуть.
— Степ, у нее, кажись истерика… — голос того, что сидел спереди меня. Я видела его ноги, обутые в берцы. И приклад оружия у правой стопы, что снова вырвало из меня измученную полуулыбку-полуоскал. — Эй, ты давай вот без этого, да?
Какая, сука, забота!
«Не бойся. Не верь. Не рассказывай».
Только что меня мордой в обочину тыкали, а теперь удивляются истерике. Твари. Как с бандитами какими-то. С террористами. Как с последней криминальной швалью, убивающей людей или покушающейся на их убийство. Суки. Я вообще ни в чем не виновата. Вообще ни в чем. Коваль может и виноват, но я не думаю, что он сотворил что-то такое, что могло спровоцировать подобный процесс задержания. Вот вообще не думаю. Так надо с педофилами, насильниками, наркоторговцами и террористами. Но нет же. С этими тварями не так. Сколько раз видела по телевизору. Разве что с барыгами…
Ни к одному из перечисленных групп Паша явно не относился. Тем более к последней касте падших. Нахуя так жестко тогда? Просто на-ху-я?
— А ты умеешь поддержать. — Слова сорвались с моих губ с какой-то злой усмешкой. С почти ненавистью.
— Пасть закрыла. — Сразу в ответ, что снова вызвало у меня улыбку и окончательную солидарность с Костей, страстно вчера рассуждающим о правоохранительных органах. — Сразу видно, сучка Коваля. Что, девочка, не поняла еще куда попала? Скоро поймешь и зубки спрячешь.
«Сучка Коваля». Да это, мать вашу, комплимент. Его сучка, может быть. Но явно не ваша.
«Не бойся». — Эхом в голове и прохладой на накаленные нервы.
Насмешка в тоне мужика, предрекающего мне явно не радужное будущее, не усмирила вскипевший в крови протест, как он рассчитывал. Ведь он не знал, что я рога навостряю всякий раз, когда мне пытались угрожать. Тем более вот так. Когда я и без этого на грани аффекта от страха. Когда связали и закинули в машину как какое-то опасное животное. Когда относятся, как к животному не разрешая глаз от пола поднимать, угрожая силой, заставив стоять на коленях и ничего не поясняя. Было бы за что такое обращение, сука. Один знакомый юрист как-то сказал мне, что нет более забавного чтива, чем конституция. Просто открой и умри от смеха. Действительно. Прямо сейчас ощущаю, что это действительно так. Какие, нахер, права и свободы? Они из правоохранительных, они и правы. А я, видимо, преступница. Потому что они так решили. Суки.
— А ты, видимо, будешь тем, кто… — я даже осмелилась поднять взгляд на сотрудника перед собой, но договорить мне не дали.
— Сука, пасть закрыла, я сказал! Или тебе и правда прикладом уебать?! В пол смотри, блядь!
Они действительно думают, что после такого я что-то расскажу?
«Ничего не рассказывай»
Даже если бы знала, не рассказала бы. И я поняла, откуда эти нотки ненависти в голосе Коваля, прежде чем нас скрутили. Отчетливо прочувствовала и была с этим солидарна. Страх и ненависть. И последнего больше.
Сцепила зубы, дыша часто и неглубоко и перевела ненавидящий взгляд себе в колени.
Приехали. В отдел. В который меня затащили почти так же, как в машину. Жестко, как пойманную добычу. У окна дежурного просто назвали мои данные и спросили верно ли. Глядя на безразличное лицо женщины, листающей мой паспорт, вынутый из моей же сумки, которую бойцы прихватили собой из Мерседеса Паши, прищурилась и кивнула. К моему удивлению наручники сняли. Завели в какой-то кабинет на втором этаже и сказали ждать, но чего не уточнили. Хмуро огляделась, потирая затекшие кисти с алыми полукружья следов от металла.
Небольшая комната, квадратов восемь, может быть. Крашенные в блекло-персиковый цвет стены. Невысокий, давящий потолок с тусклой люминесцентной лампой за каким-то хреном включенной посреди бела дня. Рядом с ней камера. Ухмыльнулась и подмигнула ей. Наблюдайте, твари. Перед зарешеченным окном, выходящим на задний двор с ментовской стоянкой дешевый стол с тремя стульями.
Отряхнула запачканный блейзер и загубленный белый шелковый топ. Села на стул перед столом, мрачно оглядывая свои дрожащие пальцы, сцепленные на не менее трусящихся коленях. Почему-то не было дикого чувства того, что Коваль во всем виноват. Сложно вообще винить человека, которого ты уважаешь. И которого так прессуют. А заодно и тех, кто с ним рядом. Особенно когда прессуют те, кого ты уже ненавидишь.
Почувствовала помимо ноющей боли в кистях и плечах, режущий дискомфорт в ступнях. Села на стул и почти не удивилась, что стельки лодочек заляпаны кровью из открывшихся порезов. Хотела же клеем залить с утра…
Дверь хлопнула, я подняла взгляд от туфель. Вошедшему, может быть было немного за сорок. Черные волосы с проседью. На испещренном оспинами чуть вытянутом лице, живые, блестящие глаза. Дурацкие усы, над тонкими змеиными губами.
Он был без формы, в обычном отглаженном костюме и песочного цвета рубашке с распластанным, почти лежачим на лацканах пиджака воротником. Первый парень на деревне — при виде этого злобно гогонуло насторожившееся сознание, пристально следя за его выражением лица, чтобы отметить детали и понять, что ожидать от него ничего хорошего мне не стоит.
В его руках пара папок и бутылка минералки. Вроде ничем не примечательный мужик, прошла бы мимо такого на улице и в жизни бы внимания не обратила. Но сейчас интуиция истошно вопила, что это мой лютый вражина на всю оставшуюся жизнь. Это чувствовалось в обманчиво плавных движениях в холодном пристальном интересе глаз, наблюдающих за мной словно кот за мышью, в кратко, но нехорошо изогнувшихся губах, вызывающих желание инстинктивно ощериться в ответ. Но я сдержалась.
Его глаза прошлись по моему непроницаемому лицу, пытаясь выудить для себя, выцепить хоть что-то на чем можно было бы сыграть и определиться со стратегией линии поведения в отношении меня и утверждая меня во мнении, что ближайшее время я проведу как минимум интересно. Но ничего такого он в моем лице не обнаружил, разочарованно кратко и вскользь взглянув мне в глаза. Оно и понятно. Дело дохлое, мужик, я в авиации работаю, там психологи покруче — не сдержала тень иронии в ответном взгляде. Что мгновенно зажгло охотничий азарт в его лице, но я отвела взгляд и отвернулась, чтобы дать себе доли секунды и обрести полный самоконтроль. Так. Взять себя в руки. Взять. В руки. Как на первых собеседованиях, куда я шла с лозунгом «хуй вы от меня чего-то добьетесь, кроме того, что я вам покажу».
Я подавила желание скрестить руки на груди, когда он садился спиной к окну напротив меня. В мужчине главное взгляд. И когда мы с ним впервые встретились им больше чем на пару секунд, я поняла, что интуиция верещала не просто так. Взгляд холодный, безразличный, сволочной. Определенно говорящий, что ему все человеческое чуждо, и важна лишь его работа. И работает он до результата.
Он улыбнулся, мягко и ненавязчиво, задавая тенденцию к расположению к нему. Ха-ха, блядь.
— Мария Анатольевна, воды? — голос красивый, приятный мужской баритон, движение, с которым придвинул бутылку ко мне мягкое и открытое.
— Нет.
Без благодарностей. Без эмоций. Пустота. На лице и в голосе. А что за ней, прочитать не дам. Сидеть и ждать. Просто сидеть, слыша гул в голове от натянутых до состояния струн нервов, смотреть, как его глаза пробегаются по строчкам документов перед собой и ждать.
— Меня зовут Мирошников Андрей Сергеевич, я старший следователь второго отдела по расследованию особо важных дел против государственной власти и в сфере экономики по нашей области. Думаю, у вас возникли вопросы. — Змеиная улыбка по губам, он открепляет от папки несколько листов, готовясь протянуть их мне, — это должно исчерпать ваш интерес и рассказать вам, с кем вы связались…
Я как в замедленной съемке смотрела на эти листы, протягиваемые мне. Ну да. Интересно, конечно. Только если бы меня сюда привезли не как лань к царскому столу, я бы может даже и поверила бы этим глазам. И этим бумагам, легшим передо мной на стол, ибо протянутыми с его руки я их не взяла. Глаза в глаза и сердце забилось чаще. От понимания, что читать я это не буду. Что правды от этой змеи не дождусь. Я в бизнес авиации работаю, скот. И прекрасно понимаю, как стряпаются дела неугодных власти. Слухи между стюардессами бизнес сегмента никто не отменял. Был тебе замечательный мужик, неприхотливый клиент, тихий, спокойный, беспроблемный. А потом раз, и погорел на чем-нибудь. На какой-нибудь херне. И как часто, сука, как же часто, такая оплошность совпадает с тем, что сей клиент собирался что-нибудь эдакое сотворить. Новую сеть ресторанов-салонов, в депутаты податься, новый строительный проект запустить. Ну, забавное же совпадение. А тут Коваль на Ямал слетал. Явно не на ягель и оленей полюбоваться… и нехуй так зыркать, чудовище, знаю я за такие дела.
Особенно те, за которые из машины посреди трассы выдергивают. И я знаю Коваля. Он не убийца, не сутенер, не наркоторговец, не террорист. С остальным я смерюсь. Так что окстись, родной, твоим словам я и на сотую долю процента не поверю. Как и высеру твоих подчиненных на бумаге.
Темные глаза следака прищурились, не принимая мой ироничный взгляд в сторону документов и последующий спокойный но с тенью насмешки в его глаза. Воздух между нами стал плотным и тяжелым. Оттого что лань на царском дворе не желала идти под нож царскому мяснику, чем вызвала его недоумение. Ну, давай, сука. В словесном поносе я тебя уделаю. Он только разомкнул тонкие губы, как его прервали.
— Андрей Сергеевич. — Постучавшись, в кабинет заглянула миловидная девушка, моего возраста. — Там адвокаты Коваля пришли. Целая делегация. Вас требуют.
— Как, уже? — Мужик, разом утратив всю свою деловую спесь потрясенно посмотрел на прикусившую губу и кивнувшую девушку. — Как так-то?
— У Гильятдинова был второй телефон. — Быстро стрельнув взглядом на напряженно глядящую на листы в его руках меня, негромко пояснила она. — Успел позвонить. Или сообщение послать, хотя группа задержания говорит, что он не… дергался.
Гильятдинов. Фамилия Рамиля. Его тоже загребли. Почему-то по напряженным струнам нервов это осознание прокатилось эхом успокоения.
И я не сдержалась. Очень глупо и совсем не по-взрослому злорадно гоготнула. Впрочем, Андрей Сергеевич тоже не сдержался, бросив на меня убийственный взгляд, с силой провел рукой по лицу и кивнул. Я снова не сдержалась и прыснула, удовлетворенно глядя как эта тварь бесится. Девушка ушла, а он, вперев в меня тяжелый взгляд, достав телефон из кармана пиджака, сухо велел кому-то на том конце провода оформить мне вызов на допрос на завтра.
Через пару минут мне вернули мои вещи, вручили вызов на допрос и отпустили. Выйдя на улицу, я потерянно огляделась. Улицу узнала, почти центр. Добрела до ближайшей скамейки и рухнула на нее, мрачно глядя перед собой. Не сразу дошло, что мой телефон разрывается. Женька. Как же, блядь, вовремя.
— Машка, тебя где черти носят? — обеспокоенно спросил он. — С работы позвонили, интересовались, почему ты на занятия не пришла. Я сказал, что ты уехала уже к ним. Звоню-звоню, а мобильник выключен. Уже думал домой когти рвать, переживал. Ты че, сука, трубку вырубила, а?!
— Мне… плохо стало. — Поморщилась я, сдерживая мат в ответ на его раздражающую до крайности грубость и раздраженно глядя в асфальт под ногами. — Заехала в клинику, провериться. На обследовании была, поэтому телефон выключила.
— Целый час? — присвистнул Женька и серьезно спросил. — Что-то случилось? Что тебе сказали?
— Ничего такого. ПМС просто так проявился… — поморщилась, не в силах ничего толкового придумать.
— Господи, ужас какой. Домой приедешь мне набери обязательно.
Он говорил что-то еще, действуя на нервы. Что-то неважное и ненужное. Я тупо смотрела на кисть правой руки, свисающей с колена. След от наручников прошел. Но только с кожи.
Оглянулась на отдел. Он там. Он все еще там.
Почти уже послала Женьку, все еще что-то щебечущего но он, буркнув что-то про мою необщительность и ПМС попрощался и отключился.
Сжала телефон в холодных пальцах. Положила локти на широко разведенные колени и впилась пальцами в опущенную голову. Что делать-то?
Почему-то хотелось заплакать. Как вовремя-то, блядь. Паника внутри нарастала, и если она вырвется, пиши пропало. Не сейчас. Вообще не сейчас. Нужно двигаться, иначе скачусь в позорную истерику. Сейчас нельзя. Ничего не известно. Когда Пашка будет рядом, хоть уревись, дура, сейчас нельзя.
Что делать никак не могла придумать. Друзей юристов не было. Так знакомые, да и то, уровень не тот. Обстоятельств дела не знала. Тупица. Нашла, когда гордость и презрение врубить. Сейчас бы в интернете прошерстила, кто у нас самый крутой адвокат в городе и поскакала бы к нему. А так даже не знаю, с чем скакать. Надо было хотя бы ознакомиться с теми бумагами, чтобы знать, от чего танцевать, но я же не думала, что меня так быстро отпустят. Да и та девчонка сказала о делегации его адвокатов. Сдается мне, что Паша абы кого в свои защитники не нанимал, так что можно себе простить бабскую тупость с отказом от ознакомления дела. Простить-то можно, только на душе от этого спокойнее не становится. Я подавила желание зашагать обратно в отдел. Сдается мне, от моей истерики в дежурке толку мало будет. Если еще хуже не станет. Что ж мне делать — то?
Телефон пискнул, напоминая о насущных проблемах. Звонило начальство. Как-то отбрехалась, сказав, что заеду сейчас со справкой.
Позвонила подруге, работающей в частной стоматологической клинике, попросила оформить себе справку, и, забрав ее, поехала на работу. Начальство участливо интересовалось моим состоянием, и то, что я никак не могла справиться с лицом, время от времени перекашивающимся от свежих воспоминаний и мыслей о том, что Коваль в ментовке, сыграло мне на руку, окончательно утвердив их во мнении, что мне плохо и прогул уважительный.
Когда я приехала к себе домой и переступила порог пустующей квартиры, меня, наконец, прорвало. Отодвинутый на край сознания ужас от всего произошедшего забил тело, безвольно лежащее на кровати. Попробовала отвлечься на уборку, на звонки подругам, не получилось. И беспокойно мерила шагами квартиру, бросая взгляды на блейзер на спинке стула, где лежал вызов на допрос. Господи, связалась на свою голову… Что с Ковалем? Что с ним? Пришли его адвокаты, когда этот мерзковатый следак пытался взять меня в оборот… Но что с ним? Прошел час. И тринадцать минут. Его телефон все еще выключен. Мне тоже мой в выключенном состоянии вернули. Значит, когда его отпустят, мне придет оповещение, что абонент снова в сети. А когда это случится? И что они там с ним делают? Господи…
Понимая, что еще немного и сойду с ума, поехала в офис. Пустой. Злобно пнула дверь и сползла по косяку, напряженно глядя перед собой. Телефон Кости или Рамиля я не знала. Зато знала, где живут Захаровы. Это ободрило. Не знаю, правда, верный ли шаг, но осознание, что я хоть немного вытрясу из Кристины информации, успокаивало.
Но она меня удивила.
— Их еще держат в мусарне, да? — спросила жена Кости, когда я позвонила в домофон и представилась. — Суки, как же заебали… Поднимайся, Маш.
Она в курсе. «Их все еще держат в мусарне?» — выходит, не только меня, Пашку и Рамиля загребли. Но и Костю. Вопрос о причине отпал сам собой. Бизнес. Разумеется. Зло усмехнулась, тыкая в кнопку двадцатого этажа в лифте.
Кристина ожидала меня. Оперевшись плечом о косяк распахнутой входной двери. Бледная и угрюмая, даже рыжие волосы, уложенные тяжелыми локонами казались тусклыми.
— Ну, с боевым крещением, что ли, подруга. Добро пожаловать в клуб ждущих жен. Сейчас еще Ритка, которая жена Рамиля, приедет. — Мрачно поздравила она, шире распахивая дверь, чтобы я вошла.
— Пиздец. — Невесело хохотнула я, сбрасывая балетки и идя вслед за ней на кухню. — Спасибо за поздравление. И часто вы так собираетесь клубом своим?
— Да нет, не особо. — Усмехнулась Кристина, заваривая ройдос и бросив на меня усталый взгляд. — Не особо, да. Обычно все вдвоем с Риткой, да вдвоем. Рада, что наша компания пополняется, плохо, конечно, что в таком понимании, но тем не менее… Вместе подобное переживать легче.
Определенно. Определенно она была в этом права. Напряжение внутри спало, когда я пригубила чашку неплохого напитка. Господи, надо было сразу сюда ехать. Откинулась на спинку углового кухонного дивана и прикрыла глаза, постукивая ногтями по фарфору чашки в своих руках.
— А ты сходу поняла, зачем я явилась, да? — я приоткрыла глаза, оглядывая миловидный профиль Кристины, неотрывно следящей за своим молчащим мобильником на столешнице.
Она фыркнула и подняла на меня взгляд прозрачно голубых глаз.
— Разумеется, Маш. Я знаю это выражение лица, с которым ты в домофон пялилась. Костю загребли утром. В который раз. А я все с таким же выражением, как у тебя в зеркало смотрю. И Ритка тоже. В принципе, я думала, что рано или поздно, мы с тобой встретимся именно по этому поводу. Начала подозревать в тот вечер, когда впервые тебя увидела в загородном доме у Пашки. Все ждала, когда он уже наконец закончит ломать комедию, и мы смело начнем дружить семьями. Я не слишком по жести говорю, нет? Если что, обрывай меня. Я на нервах всегда много болтаю.
— Кристин, я с Ковалем, как никак. И до сих пор не сошла с ума от его трепа и не зарезала его. Как ты думаешь, ты говоришь мне по жести? — я мрачно усмехнулась, притягивая себе кружку с чаем.
Она рассмеялась, соболезнующее глядя на меня и пошла на звонок двери.
— Привет, Маш. — Удрученно падая за стол, сказала Рита. — Ты теперь тоже в нашем клубе, да?
— Видимо, тебя тоже это не удивляет, да? — я усмехнулась, поднимая на замученную Риту тяжелый взгляд. — А как же нравственное «но ты же была с другим, а потом вдруг с Ковалем!»?
— А оно тебе надо? — фыркнула Кристина, поставив на стол коробку конфет и виноград. — Мы можем, конечно. Только это было бы глупо. Как и глупо то, что зная столько лет Пашку, ожидать, что баба которую он так взглядом пожирал будет не его.
Я расхохоталась. Облегченно и свободно. Впервые за день почувствовав эхо облегчения. Девчонки точных причин ареста не знали. Не знали вообще почти ничего. Кроме того, что все связано с бизнесом. Меня до сих пор не отпускало напряжение, что все это не впервые, и вместе с тем успокоило то, что они не паниковали. Переносить подобное в окружении людей, прошедших через это было все же легче, в этом Кристина была права. Когда я неуверенно попросила сменить напиток в моем бокале на что-нибудь покрепче, Рита добродушно рассмеялась:
— Как многому еще предстоит научиться тебе, мой юный падаван. Их должны вот-вот отпустить. Рамиль успел вызвонить адвокатов, прежде чем его на станции скрутили. Их не задерживают больше, чем на несколько часов. И когда их отпустят, у тебя не будет желания своего забрать? И насвинячиться с ним в умат, слушая какие нехорошие у нас правоохранительные органы и какие они втроем белые, пушистые и ни в чем не повинные?
— Будет такое желание. — Мучительно сдерживая отчего-то дерущее чувство в груди, согласно кивнула я, делая большой глоток чая.
— Машка, ты попала, дорогая. — Дрогнувшим голосом произнесла Кристина, невесело хохотнув и приобнимая меня за плечи. — Но хорошо, что ты появилась. А то нам с Риткой к пяти ехать в садики за детьми, если что, ты этих козлов заберешь. Отпускают их всегда одновременно.
Я прикрыла глаза рукой, издав странный звук из смеси всхлипа и хохота. Пиздец. Но на меньшее я уже не соглашусь. Кристина и Рита тянули время до последнего. Когда оставалось пятнадцать минут до пяти и пришло время чтобы ехать за детьми, я поднялась вместе с ними из-за стола. Пройдусь по улицам. Не могу я. Не могу сидеть в тишине. Первым оповещение об абоненте в сети пришло мне. Когда я обувалась в коридоре. Телефон выпал из обмякших пальцев и стукнувшись о плитку пола разбил себе экран.
— Кристин, их отпустили! — крикнула Костиной жене, собирающейся в спальне Рита, с улыбкой глядя, как я пытаюсь скрюченными пальцами взять свой гребанный телефон, уже разразившейся трелью входящего вызова.
— Да! — раза с третьего сумев принять звонок от Паши, выдохнула я, с тревожно бьющимся сердцем сидя на корточках на пороге и слепо глядя перед собой.
— Кис, ты как?
Внутри все дрогнуло и оборвалось. Он меня об этом спрашивает?.. Позорная, просто позорная и неуместная истерика застряла в горле, прорываясь дрожью в конечностях.
— Маш?
Имя. Мое имя. В третий раз за весь период нашего ебучего знакомства. Сердце сбилось, сорвалось и пустилось в неистовый галоп.
— Нормально. Тебя… забрать?
— Само собой. Машину пока не отдают, суки. Я тут на скамейке недалеко сижу. Через сколько подъедешь?
— А Костя с Рамилем?
— О, как. Киса, а ты умеешь удивлять. — Хохотнул он. — Что, к девчонкам поехала? Имей в виду, все, что они говорили про меня, они наврали. Я нормальный. А прессую Тимона и Пумбу, потому что они иногда тупят.
— Коваль… Ты такой Коваль. — Хохотнула я, зачем-то прижимая ладонь ко рту и сдерживая смех. — Скоро буду.
Я неверными ногами втиснулась в балетки, пока Кристина обувала танкетки и ровным злым голосом разговаривала с Костей по телефону:
— Ну, сука, ты у меня огребешь… Нихера ничего… Сейчас девчонок из садика заберу и надеру твою необъятную задницу… В смысле, вечером приедешь?.. Да похер мне на твою станцию, скотина, домой давай, живо…
А по ее красивому лицу катились слезы, которые утирала тихо плачущая Рита, с надеждой косясь на свой телефон в правой руке.
— Что с Рамилем? — сурово шмыгнув носом, осведомилась Кристина, ободряюще глядя на жену Тимона. — Пусть Ритке наберет, сволочь. И ты сволочь. И Паша ваш сволочь. И все вы вообще сволочи…
Ритке Рамиль набрал, когда мы, неловко отводя друг от друга взгляды, ехали в лифте. Она говорила с ним на татарском, так же как и Кристина обливаясь слезами и судя по ее тону, совсем не радующаяся, а скорее проклинающая своего мужа.
Мы рассмеялись. Истерично и смущенно, когда расходились от подъезда каждая к своей машине. Они за детьми, а я за Ковалем. В ментовку. Ну, пиздец же. И чего я так улыбаюсь, больная?..
Он ждал на той же скамейке у отдела, где несколько часов назад восседала я, болтая с Женькой и мучительно желая его убить, потому что он мне мешал переживать за Пашу. Припарковалась рядом и трясущимися пальцами сняла блокировку дверей, чтобы он рухнул на пассажирское сидение и я, ни слова не говоря впилась в его губы, вжимаясь в него всем телом, как получалось из-за мешающегося подлокотника.
Очень мешающегося. Потому что страх и напряжение только сейчас полностью отступили и тело бешено требовало вжаться в него. В его теплую кожу, в его губы, в его руки, стискивающие мои плечи.
— Кис, ну-ка не плачь. — Отстранился и утер пальцем откуда-то взявшиеся на моих щеках влажные дорожки. — Со мной слезы лить ты будешь только в постели. И то, исключительно по одному поводу.
Я расхохоталась откидываясь на свое кресло и вытерла рукой такую ненужную, неуместную и даже раздражающую влагу на щеках, пристально глядя в смеющиеся зеленые глаза.
— Видел запись твоего так и не начавшегося допроса. — Он протянул руку и сжал мое колено, довольно улыбаясь. — И сдается мне, Мирошников был весьма удивлен, что девочка под него не прогнулась с первых секунд. Да еще и взглядом унижала. Сколько этого пидора знаю, впервые вижу, чтобы он так реагировал. Ну, разве что на меня, только. — Пьяняще улыбнулся и подался вперед, сокращая расстояние между нашими губами и грея их дыханием. — И в том вашем базаре ставку бы я сделал не на него, кис. Просто три минуты и сорок восемь секунд записи, а я от тебя чуть не кончил.
— Записи?.. — тихо переспросила я, весьма туго соображая и глядя в затягивающие поволокой глаза. — Но тебя же… нас задержали. Как тебе могли запись показать?
— Ну что ты, кис. Задержанным я числился первые три часа, пока адвокаты денег не принесли. И пока мне не пришла в голову одна гадкая, но весьма интересная идея. А дальше я распивал виски в кабинете полковника, кстати, дерьмо, а не виски, и смотрел запись задержания, вслух рассуждая, приплести ли свои поломанные ребра к результату захвата, али оставить травму в молчании, как рекомендовал мне наивный полковник, свято веривший бригаде купленных медиков, поставивших мне свежую травму, полученную, скорее всего, в результате неаккуратного задержания. Большим плюсом для моей комедии было то, что съемка при задержании велась в основном с тобой в главной роли, то есть там не видно, что при всем желании, мне бы ребра не поломали, так что это развязало мне руки. И язык, когда я пересматривал запись допроса.
— Ты су-у-у-ука, Коваль, — удовлетворенно мурлыкнула я ему в губы, но он играючи отстранился, когда я хотела прильнуть к нему и соблазнительно улыбнулся.
— Ну, я немного обозлился, что тебя по земле так валяли, хотя могли к машине просто прижать. Вот и подумал на нервах полковника сыграть. Там же им пизда по всем фронтам, если меня покалечили в ходе задержания при отсутствии моего сопротивления. А сопротивления не было, мой видеорегистратор на машине все записывал. Ну, в общем, там еще пикировки были с тем, что изымут регистратор, что сделают медицинское переосвидетельствование, но, как понимаешь, спорить со мной бесполезно, так что твой завтрашний допрос отменен. И если захочешь, тот пидор, что тебя в обочину вдавливал может перед тобой извиниться.
Усмехнулась, вливаясь в поток машин. Уж чего-чего, а контактов с этими уродами, пусть даже для извинений, мне не нужно. О чем сообщила ухмыльнувшемуся Ковалю.
— То чувство, когда правильно женился. — Фыркнул он, дразняще пробегаясь пальцами по моему бедру вверх и вызывая тяжесть в венах.
— Но мы, как бы не…
— Вопрос времени, кис, вопрос времени. — Хохотнул, сжимая пальцами внутреннюю сторону моего бедра и пуская дрожь по телу. — После тех записей это точно теперь только вопрос времени. Паркуйся у обочины, я за руль сяду, иначе не выдержу и приставать начну, а ты на меня неадекватно реагируешь. Врежемся.
Не знаю, что со мной происходило. Его слова будоражили кровь, омывая разум истомой и наслаждением. И осознанием, что я за него, за эту умную сволочь пойду до конца. Уже сознательно и определенно. Не на инстинктах, как в первые моменты допроса, не на чувстве жалости, солидарности или уважения к нему, как к мужику. Просто из принципа. Как для себя.
Пересела на пассажирское. С упоением глядя на его четкий профиль, уверенно и спокойно ведущий мою машину. И до меня запоздало докатился вопрос о причине произошедшего. На что он поморщился и ответил не сразу. Отозвался спокойно, даже равнодушно, но мое сердце все равно было взято в тиски холодом:
— Меня обворовали собственные люди, случайно на этом спалились и меня менты попытались взъебать за это. За то чем я был даже не в курсе.
— Что?..
— То. Есть на станции такие люди у меня, как операторы. Они принимают товар, занимаются технической стороной переработки, а потом регулируют отправку. Шесть человек. Эта стая шакалов в течение нескольких месяцев потихоньку отщепляла товар там, где это было возможно. Записывали прибытие меньше, чем оно было по факту. Остаток свой где-то отстаивали. Я пару раз замечал, что у меня количество по итогу месяца никак не сойдется… Да похер как-то было, цифры дорисовывали, потому что у меня голова другим была забита, и то, что я замечал не критично особо было. Я тогда не знал, что там дохера левых списаний. Заметил-то пару раз всего и людям своим доверял, дебил наивный. А эти пидоры, то, что списывали, продавали. И все шло хорошо, пока сегодня утром у незарегистрированной на рейс у организации, но моей тачки на перегоне не разлетелось и не загорелось колесо. Вызвали пожарных, потому что машина была груженная двадцатью с лишним тоннами нефти и находилась в населенном пункте. Соответственно, если бы цистерна из-за колеса рванула могли быть жертвы, а это уже… короче, все очень плохо было бы. Так бы, думаю, нихуя они не вызвали пожарных… Когда потушили, встал вопрос об оформлении происшествия. И знаешь, что вскрылось, кис? Что документов нет. Вообще никаких. Неизвестно куда, сколько и зачем столько кубов. Машина зарегистрирована на мою организацию, а документов никаких нет. Потому что это абсолютный левак. Потому что за полчаса доки на такое уже не нарисуешь. Пожарные мусорам сообщили. Те, улюлюкая, группу захвата по мою душу отправили и вот я уже сижу в отделе и хлопаю глазами, потому что ни сном ни духом за отправку и эту машину. Вообще за существование левого товара. В двадцать четыре тонны.
— Они поверили? Менты поверили? — похолодев, спросила я глядя на его мрачное лицо.
— Мне они никогда верить не будут. У нас это взаимно.
— Паш, и что теперь?.. А как же тебя отпустили?..
— Коррупция. Иногда я ей благодарен даже. Да и по факту, я зам. Там Толстого пытались пресануть. Да смысл, если он только очень примерно знает, где станция, почти ничего не знает о том, как там работа идет, и он это не скрывает. Не знаю, нахера они его полтора часа опрашивали, слышал только, как он ржал и говорил, «я вам в двадцать седьмой раз говорю, что я не знаю», ему следачка возмущенно так «но вы же генеральный директор!», а он ей такой «и чо?». Мне кажется, еще бы немного и она бы его пристрелила. Толстый обожает допросы, он всегда говорит на них правду, что ничего не знает, но ему никто не верит и он этого кайф ловит. Вообще, красавец конечно. — С ноткой уважения произнес Паша, зачем-то выезжая на объездную дорогу, ведущую за город. — Ничего не боится. Ни бога, ни черта, ни криптонита, ни налоговой. Люблю я таких людей. — Хохотнул, бросив взгляд на меня. — Живут чаще недолго, но весело.
— Он Кристинку боится. — Хохотнула я, с упоением оглядывая его красивый усмехающийся профиль. — Так что вычеркивай его из списка бесстрашных. А с Рамилем что?
— Рамиля цепанули со станции, одновременно с ним привезли мудака-водилу с ворованной нефтью. Последний раскололся. Они ж даже не пытали его, да и особо не давили. — Паша с ненавистью ощерился. — Он выложил сразу все после того, как мои деньги кому надо занесли. И как бы тут уже реальный повод меня опустить. Только бабло зря потратили. Да хуй с ним, хоть над полковником поизгалялся.
Я прыснула, глядя на его профиль. Он взял меня за руку, поднес к губам и куснул за палец, смазывая болезненность последующим поцелуем и вызывая этим ватную слабость в ногах.
— Может, притормозишь? — сглотнув, прошептала я, глядя как его язык пробегается по ногтю моего указательного пальца.
— Нет, кис, сейчас мне очень нужно на станцию. — Бросил косой дразнящий взгляд. — Мне с операторами надо разобраться. Тимон с Пумбой их собирают там, а мне разнести надо. За то, что паразиты. Твари. Ладно бы деньгами обижал или сам уродом каким-то был, заставляя их на износ работать и платил бы за это копейки… Суки. Да что ж мне так везет-то на таких гнид. Вроде по человечески стараешься, по людски…
Я прикусила губу, и сжала его пальцы, заставив пелену ненавидящего мрака в полыхающих изумрудах глаз чуть рассеяться. На станцию приехали быстро. Огороженная крытая территория, чем-то смахивающая на завод. Несколько сложных строений, бесконечные единицы техники, и дальнее от площади здание, возле которого и остановились.
Воздух тяжелый, раздражающий, с химической примесью и запахом бензина. Я растерянно огляделась и пошла за Ковалем, с пинка распахнувшим ворота в здание и втягивая меня в некое подобие гаража и сервиса для грузовых машин. В дальнем углу огромного помещения лестница на второй этаж. Разительно отличающийся от первого. Здесь сразу было видно, что Паша подстраивал это подобие офиса под себя. Очень похоже на его загородный дом. Дерево, и стилистика под хай-тек.
И там нас ждали. Мрачный Пумба, напоминающий того себя, которым я видела его в самолете при нашей первой встрече, оперевшись бедром о огромный рабочий стол, неотрывно и не моргая смотрел на широкий кожаный диван, на котором сидели шестеро мужиков среднего возраста. Наверняка те самые операторы, обманывавшие Пашку.
Рамиль при нашем появлении встал из кожаного кресла стола и, притянув к себе стул сел напротив дивана, так же угрюмо глядя на шестерку сволочей, значительно напрягшихся при появлении Коваля.
— Итак, господа, томить не будут — сдаете схему и я увольняю организаторов. И только их. — Паша опустился на освободившееся кресло и вперил ледяной взгляд в операторов.
Я немного растерянно застыла, но Костя, кивнул мне на кресло в некотором отдалении от стола по правую сторону от Коваля. Я как можно элегантнее в него опустилась. Сдерживая себя от недоуменного взгляда на Пашу. Уволит организаторов? Серьезно? Увольнять надо их всех. Всех. Такое наебавало в коллективе нельзя провернуть в одно лицо. Даже в два. Они же как-то списывали тоннами. И не может же один принимая смену не обратить внимание на то, что цифры… Хотя я не знаю. Смотрю на эти напряженные, уже сомневающиеся лица паразитов и не знаю.
В одном уверена точно — псы, однажды укусившие хозяина подлежит отстрелу. Иначе они могут в подходящий для них момент разорвать горло. А здесь отстреливать надо всю стаю, а не вожака. Шакалы изберут себе другого ведущего. Это стая. И от нее нужно избавляться.
Он не может этого не понимать. Не может. Господи, Коваль, что же ты тогда несешь? Я заметила быстрый взгляд Кости на непроницаемое лицо Паши. Очевидно, Пумба тоже так же думает. Тоже понимает. И никак не может принять мысль, что Паша будет выкорчевывать только самые жирные сорняки, оставив остальные. Но как и я, он не имел права сейчас говорить.
Тишина затягивалась, густела, звенела. Шакалы на диване смотрели куда угодно, но не на Пашу, давившего их одним своим присутствием, не только взглядом.
— Не сдаете — беретесь за ручки и дружно идете под суд. — «Подбодрил» он их. — Кстати, познакомьтесь, это Мария Анатольевна, прокурор центрального района, не так давно разбивший в пух и прах Лигостаевскую группировку. Так что сравните свой уровень, уровень Лигостаева и дойдите до мысли, что она сотворит с вами, дебилами.
Шесть пар глаз посмотрели на меня с тревогой. Я ласково им улыбнулась, заставив крайнего правого, который особенно трусил, громко сглотнуть. Глазенки бегают, пальцы судорожно сжали колени. Не оставалась сомнений, что я права и все шестеро, вся ебучая стая была в теме. И вот этот крайний боялся последствий больше остальных. С него и начнем.
— Добрый вечер. — Не знаю почему, но мне очень понравилось то, как в воздухе разлилось веяние страха, и я уперлась взглядом в водянистые глазки труса. — У вас есть ко мне вопросы? Нет? Наверное, на ваш главный, но невысказанный я вам все-таки отвечу — исправительная колония строгого режима. — Они верили. И пугались. Боже, как мне нравится! Надо было в юридический идти, чтобы на законных основаниях сейчас полоскать тварей, укусивших Коваля. — А вот у меня есть к вам вопросы. Мне приступать, Павел Александрович?
— Подождите, Мария Анатольевна. — Паша довольно блеснул глазами, бросив на меня краткий взгляд и снова посмотрел на помертвевших и молчащих шакалов. — Что, все-таки будете страдать все вместе?
— Нет.
Он сдался-таки. Тот, что боялся больше остальных. И рассказал. Торопливо, сбивчиво. Про Егора. О, а вот кто из них Егор понять было не сложно. Нет, он не пытался заставить заткнуться шестерку, сдающего его сложную схему. Он убито прикрыл глаза и опустил голову. А шакалы молчали. Соглашаясь с тем, что во всем был виновен только лишь Егор. На то они и шакалы.
Но Паша, холодно улыбнувшись, после рассказа, негромко произнес, что уволены они все. Что он посчитает, на сколько они его обули, выставит им счет и определит срок, когда они должны будут все вернуть. Что ему плевать, как они это сделают, но они это сделают, потому что менты только ждут команды, чтобы запустить дело. Что деньги, которые утром были потрачены, чтобы все замять, шакалы тоже вернут.
— До новых встреч, господа. Ждите, завтра позвоню. — Улыбнулся помертвевшей стае почти ласково.
— Но, Пал Саныч, ты ж сказал, если организаторов… мы же не причем… — потерянно смотрел на Коваля шестерка.
— Нахуй пошли отсюда! — Рыкнул Рамиль, заставив меня вздрогнуть, но согласно на него посмотреть. — Ты, ишак, еще к совести призывать будешь? Ты? Вы наебали своего «Пал Саныча» и еще недовольны, что отсюда на своих ногах уйдете и не в мусарню?
— Вежливее, Рамиль Дамирович, вежливее. — Хохотнул Коваль, взглядом поднимая их с дивана.
Я облегченно выдохнула, когда за ними закрылась дверь. И посмотрела на Коваля, прикрывшего ладонью глаза. Костя молча достал из пакета у стола бутылку текилы. Рамиль пошел за стаканами. А я, прикусив губу, подошла к Паше, отодвинувшемуся от стола и притянувшему меня к себе на колени, со словом «пиздец», зарывшемуся лицом мне в плечо.
Они выпивали. Сначала молча. Потом начав обсуждать, что сейчас придется туго и как из этого вырулить.
— Сегодня ночью машины на слив приедут. — Покачав головой, Паша откинулся спиной на спинку кресла и прикрыл глаза. — Предварительно пять штук. Хотя если Емельянов отзвонится то шесть, надо емкости и стабилизаторы посмотреть… И талуол проверить, а то эти твари могли еще и его спиздить… Кис, ну-ка пересядь, мне по документации прошерстить надо.
Я послушно пересела в свое кресло, благодарно приняв поданный Рамилем стакан с соком.
— Как я в осадок соль и воду выведу если талуола не хватит… Так, кубы я рассчитал же, а куда дел?.. Маразматик хренов, здесь же было… Или нет?.. — пробормотал Паша, роясь в бумагах. — Пиздуйте домой, я сам приму. Выходить посуточно будем, пока людей не подберу.
— Я останусь, — с любовью глядя на пакеты с бухлишком произнес Костя. — Если посуточно дежурить будем, мне знать надо, что и как делать. Так что я останусь, Паш.
Паша промолчал, напряженно перебирая бумаги перед собой. Пумба хотел позвонить жене чтобы «обрадовать» ее, что сегодня его не ждать, но передумал, и написал смс. Получил ответное и убито покачал головой, глядя в телефон.
— Вот да, правильно мыслишь, Пумба. — Зевнул Рамиль, дымя у окна и посмотрел на наручные часы. — Я тоже останусь. Шесть машин и вдвоем принять сложно, плюс Косте объяснять надо, а ты, Паш, злишься быстро, если до человека не сразу доходит. Я объясню ему сам.
Коваль улыбнулся, не отрывая взгляд от бумаг и снова не ответил. А я с каким-то необъяснимым для самой себя теплом в сердце, посмотрела на его Тимона и Пумбу. Паша поднял на меня взгляд и, достав из кармана ключи от своего дома протянул их мне, велел ехать домой. Домой. И прозвучало-то как.
Чмокнув его в губы и попрощавшись с Рамилем и Пумбой, я спускалась по лестнице, когда зазвонил мой телефон.
— Мар-р-рия, по батюшке как, не знаю. — Важно произнесла трубка голосом Кристины. — Очередное заседание клуба ждущих жен торжественно объявлено закрытым. Вы, как новый почетный член нашего клуба, приглашены на бухич по случаю закрытия. Вы прибудете? Адрес тот же.
— Само собой, — хохотнул я, падая на водительское сидение. — Что-нибудь купить по дороге?
— Не. У нас запасов еды на года вперед. А алкоголя до апокалипсиса. — Рассмеялась она. — Сможешь Ритку забрать? Я адрес пришлю.
— Без проблем. — Ответила я, выезжая через распахнутые ворота.
Вообще, подруг у меня много. Но странной смеси спокойствия и веселья и я ни с кем из них не испытывала, как с этими женами друзей Пашки. Простые, в то же время с характером, добродушные и открытые. Чем больше алкоголя в нас вливалось, тем проще поводы для смеха. Иногда вообще без повода. Потому что мы все испытывали одно и то же — сход дикого напряжения от ожидания, когда наших мужиков отпустят.
Как нельзя остро поняла, что беда действительно объединяет. И, слава богу, что с такими хорошими людьми. Никакого осуждения за то, в качестве чьей женщины я изначально пришла в их компанию, ни намека, ни взгляда. Хотя чем быстрее пустел мой бокал, тем сильнее меня это гложило. Кристина с Риткой пошли покурить на уличный балкон, я отказалась, потому что в пьяном состоянии запах дыма плохо переношу. И набрала Женьке. Он обрадовался моему звонку, и ныл, как устал и как хочет домой. Я с силами собиралась, но так и не смогла сказать, что с ним расстаюсь. Потому что он, как будто что-то почувствовав, начал вспоминать бурные годы нашей молодости, чем вызывал непроизвольную улыбку и желание хохотать в голос.
— Машка, я по тебе так соскучился. — С нежностью выдохнул он, заставив меня почувствовать себя тварью.
Потому что я тоже по нему соскучилась. Я бы с ним снова выпила в пяти барах за ночь, а потом шла бы походкой от бедра, с туфлями в руках по главной пешеходной улице нашего города, чтобы он ржал над моими пьяными разъезжающимися глазами и требованием как можно красивее сфотографировать меня в предрассветных сумерках. Потом, пока он курил косяк на скамейке в парке мы бы с ним мерзко хихикая грязно сплетничали бы об общих знакомых и планировали, как выбить у его отца отпуск для Женьки так, чтобы он совпал с моим и мы бы снова рванули на Ибицу. Скучала по тому, как Женька врал моими родителям, что я еще в рейсе и из-за этого мы не можем прийти на семейным ужин, а не по тому, что я с Диего зависла на три дня у него в квартире, когда сам Женька жарил телок в соседнем городе.
По этому всему я действительно скучала. И никак не могла сказать ему, произносящему какие-то глупые нежности, что я его бросаю. Господи, как же я это скажу, глядя ему в глаза?
Вернулись девчонки, принеся с собой слабый запах сигарет с ментолом и напоминание о том, почему я с ними сегодня здесь и сейчас. Я тепло попрощалась с Женькой, и положила телефон на стол, глядя на темный экран и прикусив губу.
Ритка толкнула меня в плечо и посоветовала не грустить, ведь все закончилось хорошо. Видимо, они решили, что я с Ковалем разговаривала. Я расхохоталась. Почти до слез. И махом опрокинула в себя бокал.
Время было уже далеко за полночь, и я, памятуя, что мне на занятия с утра, думала, во сколько же встать, чтобы при этом выспаться хоть немного и забрать машину от дома Захаровых. Кристина домой меня не отпустила, сказав, что не надо выдумывать, она постелет мне в зале и мне не нужно будет трать время с утра, чтобы еще забирать машину. Аргумент поспать подольше окончательно утвердил меня во мнении, что Кристина, как и ее Пумба просто обалденные люди и, проводив пьяно хихикающую Риту до такси, я зашла в зал и завалилась на застеленный диван.
С утра я не протрезвела. И с ужасом вливала в себя литры молока, отчаянно пытаясь сделать хоть что-то с запахом перегара и отекшим лицом. В центр поехала на такси, понимая, что если меня остановят гаишники, то права точно отлетят. Кристина выдала мне с собой солидный пучок перечной мяты, которую я жевала сидя в такси, но судя по тому, как водитель приоткрыл окна, это помогало мало. Впрочем, на занятиях, забившись в самый дальний угол и пряча лицо в тетрадях я как-то миновала пристального внимания. Ближе к обеду позвонил Паша и узнав о моем бедственном положении, смеясь, предложил забрать.
— Уф, киса, да от тебя до сих пор несет. — Хмыкнул он, отстраняясь от моих губ. — Причем перегаром и почему-то мятой.
Я убито прикрыла глаза и откинула гудящую голову на сидение. Он фыркнул и выехал с парковки. День я промучилась со своим хмельным состоянием в одиночестве. Коваль умотал по делам. Я пробовала себя чем-нибудь занять, но все что у меня получалось это страдать. Ближе к вечеру отпустило. Приготовила свое коронное блюдо аккурат к моменту его возвращения. Паша выглядел усталым, но быстро взбодрился, зайдя на кухню. Я с упоением смотрела, как он ест и листает бумаги перед собой, распределяя их на стопки, одновременно придерживая плечом телефон и что-то уточняя у Рамиля. Попросил подождать и сходил за ноутбуком. Тарелка была отодвинута и забыта. Я покачала головой, глядя на его чуть нахмуренное лицо, вглядывающееся попеременно то в экран то в документы. Налила ему кофе и пошла в душ.
Он в спальню зашел где-то через час. Все еще разговаривая по телефону. Взял из шкафа чистую одежду, но в душ не пошел. Снова начав рыться в ноутбуке сев на край кровати. Это затянулось на еще один час. Пока телефон не разрядился. Но он достал второй, заставив меня закатить глаза.
— Коваль, когда это закончится? Я трахаться хочу! — возмутилась я, вставая на колени за его спиной, обнимая за плечи и целуя улыбающегося Пашу в висок.
— Да… Да… Нет, не трогай там ничего, я сейчас сам приеду. — Огорошил он меня своим ответом по телефону, поднимая мою руку к своим губам и прикусывая пальцы. — Вообще туда не подходи, Тимон, у тебя руки из задницы, доломаешь.
Я убито простонала, когда он сбросил вызов и повернулся ко мне, зарывшись лицом в грудь и рывком прижимая к себе. Чтобы в следующий момент толкнуть на постель и навалиться сверху, с упоением оглаживая мое тело, подрагивающее от его быстро пробежавшегося по ключице языка.
— Я часа на три смотаюсь, насос накрылся. Сейчас машины должны прибыть, нельзя, чтобы работа встала, кис. — Раздвинул мои ноги, чтобы прижаться пахом и пустить по моему изнывающему телу электрический импульс. — Вот вообще нельзя, чтобы работа встала. Особенно сейчас. А потом вернусь и оттрахаю тебя так, чтобы ноги свести не могла.
Я разочарованно проворчала, сбиваясь с мысли, чувствуя его нажим бедрами с имитацией движений при сексе, от которого безнадежно намокло нижнее белье. Подло улыбнувшись, перехватила его правую руку, до боли сжимающую мою грудь и подняла к губам, со значением глядя в потемневшие, улыбающиеся глаза. Провела языком по большому пальцу, заставив его сглотнуть и зачарованно следить за моими губами обхватывающими его палец. Ну, давай же…
Но долг у него оказался сильнее. Мягко отнял руку и, быстро пробежавшись языком по моим губам отстранился, поправляя стояк и глядя на меня со смесью одобрения и разочарования.
— Кис, ну по быстрому перепих не для меня. Мне нравиться смаковать каждую секунду с тобой. Так что подожди. И будешь вознаграждена. — Усмехнулся, неотрывно наблюдая, как я медленно приглашающе развожу колени, со значением глядя на него.
— Ой, да иди ты в жопу, Паш. — Недовольно скривилась я, накидывая простынь на себя.
— Если в твою и это предложение, то я согласен. — Хохотнул, бросив на меня косой взгляд, когда снимал с вешалки кожаную куртку.
— Не-не, — глядя на него со священным ужасом, торопливо возразила я. — Не надо. У меня другие дырки есть.
— Кис, я иногда с тебя хуею просто! — расхохотался Паша, усаживаясь на край кровати и нашаривая под одеялом мою ногу, чтобы рывком дернуть за нее меня на себя. — Дырки у нее есть. Дырки, блядь! Ну надо же пиздануть такое!
Я фыркала, уворачивая лицо от его улыбающихся Губ. Но поцелуй он все равно сорвал, и наказав не скучать ушел. А я уснула.
Он меня разбудил, когда за окном еще было темно. Я сонно куксилась под его улыбающимися губами, и из вредности отворачивалась, вызывая его тихий смех, будоражащий мне кровь.
Откинул одеяло и поцелуями от подбородка спустился вниз, до груди. Прикусил зубами, заставляя сон полностью слететь с меня, а тело выгнуться ему навстречу. Чтобы ощутить его тело, уже избавленное от одежды.
— Я тут прибарахлился… — Положил мне на живот упаковку презервативов. — А то знаешь, уже надоело руки себе пачкать.
Я хохотнула, обвивая его за шею руками и рывком притягивая его голову к своему лицу, чтобы раздвинуть языком улыбающиеся губы. Рывком перевернулась, усаживаясь на его бедра, и целуя глубже, нетерпеливо сбрасывая с себя тонкий пеньюар, и так уже трещавший под его пальцами. Одновременно, не глядя, трясущимися под гнетом загорающегося возбуждением сознания пальцами распечатывала упаковку.
Отстранилась, медленно надрывая фольгу и из-за его пальцев, стискивающих грудь стараясь сдержать животный порыв отбросить все нахрен. А его пальцы сжимали сильнее. До боли. И скорее всего до следов. Но огонь, струящийся под кожей сжигал эхо боли, бьющей в запертые двери объятого пьянящим возбуждением разума.
Хитро улыбнулась, высвобождая латекс. И соскользнула с его паха ниже. Подмигнула, пробежавшись языком по затвердевшему стволу и заставив его вздрогнуть. Латекс на головку, обхватить губами кожу, исходящую жаром даже через тонкую резину, и медленно, с нажимом вниз. Расправляя презерватив и вырвав из него сорванный выдох. Вниз. До основания. Игривый, но очень аккуратный прикус и отстраниться, чтобы мгновенно и бескомпромиссно опьянеть от его вида. От почти прокусанной до крови губы, от изумрудного пламени в глазах. Рывок за мою руку вынуждая упасть ему на грудь. Краткий поворот, чтобы он оказался сверху. Вдавил, вжал собой в постель, одновременно даря болезненный укус в шею и тут же зализывая ноющую кожу. Звук рвущегося под его пальцами шелка трусиков, заставившего меня судорожно откинуть голову от ударившего в грудь нетерпеливого ожидания.
Его пальцы обманчиво нежно пробежались по моим губам, к виску, уходя за затылок и ласково сжимая пряди у корней. Я растерянно смотрела в темные, усмехающиеся глаза, взглядом умоляя не медлить, потому что я сдохну от чувства тяжести в низу живота… И он не стал томить. Его пальцы с силой дернули меня за волосы, одновременно первый жесткий и быстрый толчок. Сразу до конца. Вырвав из меня сразу и вскрик и всхлип и стон. Он не врал, когда обещал оттрахать. Вообще не врал.
Я задыхалась, сжималась, что-то бессвязно шептала, сквозь свои рвущие голосовые связки стоны от его каждого движения, от жуткой силы пальцев на коже, от рваных поцелуев на лице. Мир полыхал, горел и ревел в агонии, разнося по судорожно дергающемуся телу такое дичайшее, просто животное удовольствие, что осознать, что вообще происходит, не могла. Изнывала под ним. Безотчетно впивалась ногтями в кожу его спины, обхватывала ногами его бедра, то ли стремясь снизить амплитуду движений, то ли наоборот увеличить силу. Сама не понимала чего от него хотела, ясно было лишь одно — только бы не останавливался.
С губ бесконечное количество раз срывалось его имя, тело немело от напряженных мышц, отчаянно старающихся неведомо каким образом уцепиться за быстро нарастающее эхо грядущей катастрофы сознания. И приблизить ее, но разница между тем, где я находилась от этой грани, и где был он отчетливо ощущалась.
Он прикусив губу, зачем-то чуть замедлился, заставив меня едва не взвыть. Потому что вместе с тем как схлынула с него волна, она слетала и с меня, а я была дальше. Пока мой рот не оттрахали языком, методично, со вкусом повторяя каждое движение языка бедрами.
Кровь вскипела и кожа покрылась испариной. Кислорода не хватало. А я готова была сдохнуть. Прямо сейчас. Сгорая от нехватки воздуха и неукротимой стремительно накрывающей меня лавины. Последнее особо сильное движение бедрами и языком и меня убило. Раздробило на преагонию, когда мир померк и с оглушающим звоном рассыпался, агонию, когда тело забилось, содрогалось и было растерзано под невыносимым жаром пронесшимся от низа живота сразу во все направления, сжигая и сжимая каждую мышцу почти болезненной волной наслаждения и последнюю стадию — смерть. Просто тупо смерть. Когда ощущаешь себя подохшим зверем, но умирающим от удовольствия, уже почти схлынувшего, но будоражащего отдельные группы мышц.
Пришла в себя не сразу. Да и, если честно, не пришла в себя вообще. Святые угодники, мать вашу! С каждым разом все охереннее. Да я ведь и правда когда-нибудь не выдержу и умру под ним. Это будет самая приятная смерть на свете. От экстаза-то.
Его горячее, быстрое дыхание в немеющую кожу шеи. Пальцу слабо пробежались по моей руке, на живот, притянули мое безвольное тело к себе и прижали. Сухие губы по шее, и я непроизвольно улыбаюсь, чувствуя, как мурашки бегут по спине и рукам.
Он уснул быстро. Почти сразу. Дыхание выровнялось, рука, обнимающая меня ослабла. Я с трудом и осторожностью отстранилась и медленно повернулась, чтобы его не разбудить. С упоением скользила взглядом по красивому лицу. По темным, иногда чуть подрагивающим во сне ресницам. По тонкой линии носа. По губам, умеющим делать такие интересные вещи.
Усмехнулась и осторожно протянув руку, коснулась его. Аккуратно, почти невесомо. Оглаживая большим пальцем его скулу, я думала о том, что впереди неделя зачетов, экзамен и подтверждение классификации на работе. А потом рейсы. И впервые в жизни вернуться в небо мне не хотелось. Не хотелось за линию облаков к новым горизонтам, не хотелось засыпать под чужим небом. Не хотелось забот в подготовке, не хотелось брифингов, не хотелось уютных джетов. Не хотелось. Меня поглотила другая стихия. Здесь, на земле. Одно ее лучшее воплощение. Спокойное, мудрое, сильное и надежное. С глазами цвета первой весенней листвы. И покидать это воплощение прежде чуждой стихии мне не хотелось, хотя прежде я считала себя частицей воздуха. Ветра. Легкого, порывистого, иногда ураганного. Неотделимой частью неба, к которому так стремилась душа. Так ошибочно.
Странно это все. Поднялась с постели и пошла на кухню. Взяла из холодильника лимонад, и бросила взгляд через стеклянные раздвижные двери, ведущие на террасу. Там, за границей высоких деревьев небо разбавило синевой свою ночную мглу. Повинуясь порыву, вышла на террасу, зябко кутаясь в батистовую простынь, села на плетенный стул и подобрала под себя ноги.
Воздух свежий такой, чистый. Расправляет легкие, насыщая кислородом кровь. Такой только перед рассветом. Где-то за оградой, в недалекой кромке леса стрекотали сверчки, но уже не так часто, с перерывами, будто понимая, что вот-вот первые солнечные лучи пронзят мощные кроны деревьев и освятят ночной храм леса, знаменуя наступление нового дня.
Я смотрела, как неторопливо растекается синева в небе, как она изменяется, светлеет, готовясь вобрать в себя оранжево-розовато-желтый ореол восходящего солнца. И думала, что снова ошиблась. Снова ошиблась, считая, что самые красивые рассветы — на борту джета. Эстетически может быть и да, более впечатляющие. Однако красота — это не только когда глаза наслаждаются, это еще и чувство, когда одновременно с потрясающим видом перед глазами по венам течет странное, тяжелое но до безумия приятное чувство, заставляющее дрожать все внутри и неметь кончики пальцев. На губах вкус лимонада, и я не поняла, почему они растянулись в безотчетной улыбке. Пока не почувствовала. Сильные пальцы, обнимающие меня за плечи. Теплый выдох в затылок.
— Киса-киса, думал, ты на кухне что ли уснула. — Хрипло фыркнул в ухо, пустив мурашки по рукам. — А ты тут в меланхолию ударилась, тягаешь лимонад, любуясь на рассвет. Чудо ты мое.
— Ты не спал? — повела головой, прижимаясь виском к его скуле.
— Я чутко сплю. Проснулся сразу, когда ты моего лица коснулась. — Отставил бокал из моих пальцев на стекло столешницы и обошел мой стул. Чтобы взять на руки.
— Я на рассвет не досмотрела, чудище, — притворно проворчала я, уворачиваясь от его губ, когда он зашел в дом и ногой закрыл дверь. — Неси меня назад.
— Я тебе проспойлерю и скажу, что солнце все-таки встанет, — хмыкнул, поднимаясь со мной по лестнице. — Тысячу раз видел, уверен.
Рассмеялась, когда он скинул меня на постель и навалился сверху. Откинул простынь, в которую я чисто из вредности куталась, уже чувствуя как охлажденную улицей кожу подогревает жар в сосудах.
— Сверху? — усмехнувшись, шепнул мне в губы и прижимался лбом к моему.
Я покивала головой, мягко толкая его на спину, и осторожно села сверху. Почти неощутимо пробежалась пальцами по часто вздымающимся ребрам. Господи, ему наверняка все время больно. Шестая, с момента аварии пачка обезболивающих на тумбочке. Уже почти допитая. А он даже не поморщился ни разу. На руках меня, дуру склеротичную, нес.
— Кис? Чего это тебя так перекосило?
Я торопливо вернула себе самообладание и улыбнулась, взяв его ладони и накрывая свою грудь. Он прицокнул языком, с подозрением глядя на мое лицо, но спросить ничего не успел, потому что его мобильный зазвонил. В пять утра. В это время хороших новостей ждать явно не стоит.
Звонил Рамиль, который приехал на станцию, потому что Костя на его звонки не отвечал, а прибывшие машины обслуживать некому было. Потому что ни Кости, ни его автомобиля на пустующей станции не было. Паша протяжно простонал, называя Пумбу страшными словами, и спихнув меня с себя начал торопливо одеваться, попутно вызванивая еще кого-то и рыча, что на он их на работу принял и чтобы приезжали к восьми утра.
— Сука, Толстый пидор… — Раздраженно швырнув телефон на кровать, застегивая джинсы. — Сказал же никуда не дергаться, что под утро три тачки должны прийти, их слить и рассчитать надо. Пиздец, блядь… Ну как, ну ка-а-а-ак так можно, ублюдок, блядь? Где мой телефон? Куда, блядь, я его дел? — я молча протянула ему трубку, сидя на постели и напряженно глядя в глаза, он бросил на меня взгляд и смягчился. — Кис, ты чего? Нормально все. Что ты так переживаешь? Хоть ничего при тебе не говори.
Он чмокнул меня в нос и умчался в гараж, на ходу все еще проклиная Пумбу. Я убито откинулась на постели, глядя в окно, за которым уже царствовало утро.
На занятиях я старалась не уснуть, в обед он меня забрал. Костя под утро, оказывается, проголодался, и решил съездить в придорожную кафешку на трассе, недалеко от станции. Я отвернулась в окно, чтобы не рассмеяться, пока Паша, заковыристо ругая Костю не успокоился.
Решив дать ему еще время успокоиться я рылась в телефоне, но в себя он пришел гораздо раньше.
— Ух ты ж нихуя, какая красотка! — невероятно восхищенно присвистнул Коваль, заставив меня подавиться.
Я молниеносно проследила за его взглядом, чтобы узреть ту суку, которая заставила Пашу забыть о моем присутствии. И узрела. Автоцистерну. Которую неторопливо обгонял Паша почти с любовью глядя на глянцевый бок цистерны.
— Да в ней под шестьдесят кубов и два блока! Хотел же такую с Германии пригнать, зачем передумал, дебил. — Удрученно произнес Коваль, перестраиваясь на полосу перед большегрузом и с тоской глядя на него в зеркало. — Надо будет взять все-таки. Месяца через три примерно должны свободные деньги появиться. Подарочек себе на новый год куплю. Пару штучек возьму. Или лучше три. Или нет, а то опять с налоговой придется кусаться. Одну пригоню. Или лучше в новом квартале взять?.. Блядь, я таким макаром опять ничего не куплю. Ебучая налоговая, чтоб вам там провалиться всем, сраным баскакам…
И он расстроился. Прямо очень. А я не знала плакать мне или смеяться. Смотрела на него, угрюмо следящего за дорогой и испытывала… нежность. Хотелось прижаться к нему, зацеловать это мрачное лицо, провести рукой по коротким волосам.
— Кис, давай тебя в экономический запихнем, а потом в налоговую? У меня сейчас один парнишка юридический заканчивает. Талантливый малый только в нашу юрку хер ты просунешься без денег. А мальчишка и вправду талантлив. Я ему обучение оплатил с одним условием, что связи наработает и будет потом по моей команде «фас» всяких нехороших людей взъебывать. У него еще диплома нет, адвокатура не получена, а уже грамотные вещи делает. Молодец, вообще. Я весь в предвкушении, когда его в столицу отправлю за квалификацией. Он здесь потом рвать и метать без напряга сможет. Вот и с тобой давай так же сделаем. В эконом я тебя запихну, дальше сама учись, потому что мне качество нужно. Пока будешь грызть гранит науки я лазейку найду у баскаков, и как диплом получишь втиснемся куда-нибудь на интересное место…
— Паша. — Сдерживая смех позвала его я. — Меня иногда поражает полет твоей мысли.
— Постоянно идеи в голове, кис, постоянно. Я иногда спать ложусь и думаю о чем то, тело вырубает, а мозг продолжает думать об этом даже во сне. Потом просыпаюсь и дальше думаю. Пока не придумаю, не успокоюсь. — Фыркнул, сворачивая на проспект. — Я тебе за экономический сейчас серьезно говорю. Ты не дура, учебу осилишь, тем более с мотивацией, что ты мне нужна в налоговой. Нахер тебе эта авиация? Принеси-подай, иди на хуй, не мешай. До сих пор помню, как тебя корежило, когда Толстый тебя пресануть пытался при перелете на Ямал. Думал, ну нахуя ты здесь, строптивая кошечка, если пресмыкаться не умеешь.
— Я вообще-то думала школу свою открыть… — несколько уязвленно отозвалась я. — Часы налетать, старшей выйти на джет…
— Это твоя мечта? Скажешь «да» — отстану, и больше в жизни этой темы не коснусь. Но все-таки советую хорошо подумать.
Почему-то стало не по себе. Я смотрела на него и чувствовал, как внутри вскипает протест. Он бросил на меня быстрый потемневший взгляд и мои губы холодно выдали:
— Да. Да, Коваль, это моя мечта.
Он свернул к обочине. Припарковал машину и повернулся ко мне корпусом внимательно глядя в глаза.
— Маш, убери сейчас эту сучью бабскую натуру. Я знаю, что задел. И, наверное, за живое. И даже скорее всего не в первый раз. — Негромко произнес он, твердо глядя мне в глаза. — Давай ты просто снова станешь моей женщиной, а не той привычной тебе сукой, которой была. И обдумаешь мое предложение. Я уже услышал в твоем тоне неуверенность, когда ты говорила про свою школу. Не услышал бы — поверил, что мечта и не съехал на обочину. Просто подумай над моими словами. Мне кажется, в том, что я тебе предложил, ты со своим характером реализуешься больше. Откажешь — пойму и приму, к теме не вернусь — это к вопросу о том, что тебе может показаться, что я на тебя наседаю. Нет. Просто обдумай.
«Моя женщина не сдается». Испания. Прохладные волны. Серпантин. Авария. Страх. Отчаяние. Ужас. Решительность. Стекло в моих ногах, скрежечущее о мокрый асфальт, когда я, плача от того, что я бессильная тварь, пыталась затянуть на дорогу почти две тонны искореженного металла, где намертво был зажат он. Не уходила, когда матом посылал. Боялась оставить. Боялась подчиниться и всю жизнь жить с мыслью, что ушла в надежде на помощь, а он сорвался. Пусть увидела бы, но знала, что сделала все, что могла.
И, скорее всего, руки бы на арке не разжались…
Он сильнее. Умнее. Смелее. И предложил мне то, что может его защитить. Выучись, как стать одной из тех, кто его жмет, влейся в их коалицию и прикрывай. Привычная шкура барашка, но впервые в жизни в тему и оправданная. Впервые в жизни я буду этим наслаждаться. Это идеально. Буду учиться, применять навыки вызывать к себе расположение, полученные на текущей работе, чтобы, как и его человек в юридическом, наработать связи. Чтобы быть подстать ему, покрывать и быть хоть в чем-то безусловно необходимой. Быть предметом его гордости, опоры и надежности. Кровь горячеет. Тяжелит вены. Просто от понимания, что этот человек будет во мне нуждаться и сам предлагает стать такой. Нужной ему не только как спутница или как любовница. Реализовать то, что он во мне видел и мне раскрыл. Как я могла отказаться?..
— Я согласна. — Прикрыла глаза, усмехнувшись и качая головой.
— Подумай хотя бы до вечера и потом тольк…
— Согласна, Коваль. — Прервала, твердо посмотрев в его глаза.
— Однажды я задам тебе еще один вопрос, кис. — Улыбнулся он. — И ответ должен быть такой же, поняла меня?
Я рассмеялась, потянувшись к его губам и обвивая шею.
Неделя пролетела незаметно. Вообще. Коваль появлялся дома редко, и в основном сразу валился спать. Я не возражала, замечая, как день ото дня он становится все более осунувшимся, и как растут тени под его глазами. Ему было тяжело. Но фыркал на мои расспросы по редким совместным утрам, когда я собиралась на учебу, а он только приезжал, чтобы поспать до обеда и снова ехать обратно. Когда я, просительно заглядывая в потемневшие зеленые глаза, говорила, что ему нужно отдыхать, ничего там без него не развалится, устало улыбался, удобнее усаживая меня на коленях и зарывался лицом в плечо, пока я обнимала его за шею, оглаживая короткие волосы. Его склонность все контролировать после предательства его же людей была возведена в абсолютную степень, и он сознательно себя загонял. Сознательно не обращал внимания на то, что иногда с ног валится. Что засыпает прямо за столом, провожая меня на работу. Идиот. Но какой!
Паша все чаще говорил о Толстом в матерной форме. Пумба доводил его до белого каления, и в дежурства, когда на станцию выходил он у Паши начинался нервный тик. Он орал на Костю по телефону за абсолютное отсутствие ответственности, и злобно рыкал, что когда-нибудь его убьет.
Костя вообще как-то наплевательски к бедственному положению организации относился. Хотя я и не исключала, что возможно, Паша своим стремлением к безупречности и дикой работоспособности несколько преувеличивает. Не исключала. Но и моменты напряженного молчания Коваля, когда он раза с шестого пытался дозвониться до Кости мне не нравились.
В одно утро, подвозя меня в обучающий центр, когда Паша впервые за неделю поспал больше пяти часов, и пребывал в хорошем настроении, он сжал мое колено и въезжая на парковку центра, произнес:
— Тут у меня дело одно есть к тебе. Вечером сходишь со мной в ресторан. Встреча у меня. Подсобишь.
— Интригующе. — Хмыкнула я, выходя из машины. — Ладно, Коваль, уговорил.
Он расхохотался и, посигналив на прощание, уехал. Я, что-то безостановочно мурлыча себе под нос, взлетела по ступеням в здание.
Ближе к вечеру, когда я, пританцовывая заканчивала уборку в доме, он позвонил и сказал, чтобы была готова через два часа.
И я была готова. А он опаздывал. Залетел домой, на ходу раздеваясь, помчался в душ, сказав принести одежду. Отмывался он плохо, сетуя на все не сходящий с кожи запах нефти. Я удовлетворенно следила за его силуэтом сквозь прозрачные и мокрые стенки душа, сидя на мраморной столешнице раковины и болтая ногами. Позвонил Рамиль, сообщивший, что он подъехал и ждет нас на подъездной дорожке.
Паша, чертыхаясь, запихивал рубашку в брюки, одновременно разговаривая с кем-то по телефону, и продевая в петли брюк ремень. Я, сдерживая смех, помогла ему с последним, получила кусающий поцелуй в губы и приказ идти в машину, мол, сейчас носки оденет и прибежит.
Сев на заднее сидение внедорожника Рамиля я запоздало с ним поздоровалась. Паша, все еще разговаривая по телефону появился через минуту, и сев со мной рядом велел Рамилю трогать.
Закончив свой треп, начал обсуждать какие-то рабочие моменты с Рамилем, вгоняя меня в тоску. Забрал телефон, когда я, заматерившись, в пятый раз не смогла пройти уровень в мобильной игре. Я подняла на него глаза, и он, усмехнувшись, произнес:
— Так, кис, расклад такой: сейчас встретимся с супружеской парой. Мне нужно Владимира Олеговича склонить к контракту. Но он каблук, построивший свой бизнес на деньги своей не очень умной жены, которая лезет во все его дела, считая себя его гениальным советником, имеющей на это право. И не подозревающей, как она ошибается. Поскольку она меня очень раздражает, а женщин бить нельзя, убереги меня от позора и отвлеки ее. Ясна твоя задача на вечер?
— Ясна, мой генерал. — Усмехнулась я, с трудом отведя взгляд от наших переплетенных пальцев на подлокотнике.
— Вольно. — Хмыкнул мне в губы под хохот Рамиля, поворачивающего на парковку перед рестораном, где недавно, но кажется, что очень давно я встретилась с Пашей, давшим добро Женьке на аренду Петровских машин.
Нас уже ждали. Паша вежливо нас друг другу представил. Вообще обожаю, когда он выглядит так. Спокойным и деловым бизнесменом. Прямо теку. Снова. И в буквальном смысле. Я сдержанно улыбнулась немолодой чете, чем-то неуловимо напоминающую пару из Цюриха и пробуждая ностальгию. И жар в венах от воспоминания как я в кровь расцарапала руку Паши под столом. Ту самую, которая почти так же как и тогда, снова легла сейчас на мое бедро, едва не заставив поперхнуться собственной слюной. Особенно после того, как пальцы на краткий миг, но с силой сжали кожу ноги. Очевидно, не только у меня сейчас были ассоциации со Швейцарией.
Супруга Владимира Олеговича, кроме внешности ничем не походила на немку Сандру, с которой мы так мило беседовали в ресторане на Цюрихском озере. Она очень внимательно слушала разговор своего мужа и Паши и встревала. Раздражая сексиста Коваля. Впрочем, небезосновательно. Потому что ее вопросы, даже с моей точки зрения были глупыми. Но ее муж действительно был каблуком и не мог никак ее осадить. Ну, Машка, настало твое время.
Я придирчиво осматривала ее маникюр. Ничего так. Пальцы в кольцах, на шее бриллианты, в ушах тоже. Волосы хорошо уложены, морда дорого и качественно накрашена. Я поняла, в какую сторону направить ветер.
— Ольга Сергеевна, у вас чудесный маникюр. Тоже посещаете «Ля Санте»?
Она перевела взгляд не особо умных глаз на свои ногти и несколько высокомерно кивнула. Само собой, самый понтовитый, но не самый лучший салон в городе, обслуживающий таких вот куриц, считающих, что чем дороже, тем лучше. Была я там пару раз. На маникюре срезали до крови кутикулу, а нарощенные ресницы начали отваливаться на третий день.
— Должно быть, у вас мастер Татьяна? — обворожительно и с видом знатока улыбнулась я, с трудом вспомнив имя той «мастерицы», которую салон позиционировал как ведущего мастера маникюра, и которая раза с третьего мне кружево-таки дорисовала на безымянном. И то криво.
— Татьяна, да. — Ольга Сергеевна заинтересованно на меня посмотрела, почуяв перед собой то, что я ей внушала — такую же курицу, как и она, весьма падкую на понты, а не качество.
А дальше дело техники. С салона красоты перевести разговор на ведущие рестораны (исключительно пафосные), с них на путешествия. Она пробовала изобразить из себя великого сомелье, я старательно ей потакала, внутри заливаясь богатырским ржачем, ибо она даже не знала самого элементарного (человек свято был уверен, что вино из красного винограда невозможно получить белое вино), но я кивала и восхищалась ее «познаниями» и широким опытом. Она этим вдохновлялась, и уже вовсю несла полную околесицу, путая названия винограда и страны производителя действительно изысканных вин. Впрочем, тщательно гася рвущийся хохот, я испытывала удовольствие от ее тирады. Чужая глупость, особенно поданная с таким пафосом самолюбие всегда греет. И я наслаждалась ею и ее глупыми разглагольствованиями.
До тех самых пор, пока не почувствовала чей-то пристальный взгляд. Повернулась на источник и похолодела. За три столика от меня сидел Женькин друг с девушкой. Етить-колотить.
С лицом я справилась, но Коваль будто почуял. Сжал пальцами ткань платья на бедре, привнося успокоение в мой напряженный мир.
— Мария, вы меня совсем не слушаете! — проворчала эта дура, осознав, что утратила такое нужное ей внимание восхищающегося ею фаната.
Тихо охуевающего от происходящего. Я улыбнулась этой глупой овце и восторженно похлопала глазами в ответ на ее очередную несусветную глупость уже о коньяках. Снова бросила беглый взгляд на Женькиного друга, приподнявшего бровь и в глазах которого отчетливо читалось: «вот ты и попалась, блядина». Сообщит. Он расскажет Женьке. Может даже прямо сейчас.
Когда он поднял телефон с явным намерением нас сфоткать, у меня внутри все оборвалось. Сука, да ты же охуел.
— Паш, что он делает? — мстительно улыбнувшись другу Женьки, негромко спросила я, обвинительно тыча пальцем на него, замеревшего при этом моем жесте. Пизда тебе, родной.
— Охуевает, кис. — Паша холодно усмехнулся, и поднялся из-за стола.
Ольга Сергеевна возмущенно ахнула при словах Паши, картинно восклицая, как же невежливо материться в светском обществе. «Ебало завали» — взглядом сказала я ей, напряженно глядя на очень побледневшего друга Женьки, перед которым остановился Паша. Может, зря я так? Хотя нехер наглеть было. Однако, когда Женькин друг поднялся и пошел на выход за Пашей, я снова занервничала.
— Какой кошмар, деловая встреча превращается в какой-то фарс! — все еще возмущалась курица, вызывая у мене непреодолимое желание ударить ее лицом об стол.
Перевела взгляд на ее нахмуренного супруга.
— Владимир Олегович, вы решили свои вопросы с Павлом Александровичем? — сдерживая желание нервно постучать ногтями по ножке бокала с вином, очень вежливо поинтересовалась я. Если он этой тупой суке позволяет лезть в свои дела, то и мне ответит.
— Да. Вполне. Осталось договориться о времени, когда заключим контракт. — Пробормотал он, немного ежась от грозного взгляда супруги, осознавшей что пропустила момент сделки.
Мразь тупая, куда ты лезешь вообще? С твоим куриным мозгом и в мужские игры?
Она посмотрела на меня, но больше я из себя не изображала ее туповатую обожательницу, и осадила ее одним мрачным взглядом.
— Владимир Олегович, я рискну на себя взять ответственность и сказать, что Павел вам перезвонит по поводу места и времени оформления контракта. — Старательно ровно произнесла я, снова заморозив взглядом шокированную сменой власти курицу.
Он согласно и облегченно покивал и, взяв свою неприятно озадаченную происходящим курицу, торопливо покинул зал. Я уперлась взглядом в затылок подруги Виталика. Эту суку тоже нужно осадить. Прямо сейчас. Я опрокинула в себя бокал вина для храбрости и пересела за стол Женькиного друга.
— Привет, Алис. — Дружелюбно улыбнулась я, совсем неэтично скрещивая руки на столе и опираясь на локти подалась вперед. — Не ожидала вас здесь увидеть.
— Ой, а мы как не ожидали увидеть тебя. — Белозубо улыбнулась она, охотно меня разглядывая и откидывая черную прядь за спину.
Я сдержала желание плюнуть ей в лицо. Алису я знала и не любила. Стерва та еще. Но в открытую конфронтацию мы ни разу не вступали. Так, покусывали друг друга, когда собирались в общей компании. А сейчас она считала, видимо, что я буду унижаться. Унижать, а не унижаться. Терять по ходу нечего. Господи, Паш, только морду ему не набей.
— Ну почему же? — Усмехнулась, пристально и с пренебрежением оглядывая ее платье. — Неплохой ресторан. Частенько здесь бываю. Вот и удивилась, увидев вас. Что, денег подкопили, что с подвальных шараг на светские места перешли? Или потом жить впроголодь месяц будете?
— А ты чего такая агрессивная?.. — зло посмотрела на меня она. — Что, от страха, что Женька узнает? А он узнает. Нехер было сейчас так быдлить.
— Быдлить? — Я откинулась на кресло стула, с презрением оглядывая бутылку вина на их столе. — О, дрянь какая. Самое дешевое, что ли, взяли?.. Кто быдлит-то, Алис? Может быть тот, кто достает телефон, чтобы втихаря меня сфоткать?
— Так он другу показать, с какой блядью тот живет. — Хохотнула она, блеснув глазами и отзеркалив мое движение, откинувшись на стул. — А ты на него своего ебыря натравила. Отзови его.
— Ты словами-то не бросайся, дорогая. — Оценивающе глядя на ее нос, посоветовала я. — Другу? Твой хахаль считает Женьку другом? Нет, Алис. Друг бы подошел ко мне и поинтересовался какого хрена тут творится. А не сидел и как шакал и втихушку сфоткать пытался. За бабские поступки спрос у мужчин всегда выше. А из них двоих мужчина явно не твой Виталик.
— Пошла на хуй отсюда. — Тихо и зло сказала Алиса, глядя на меня исподлобья.
— Да с удовольствием. Хоть есть к кому идти на это самое. В отличие от тебя. Привет подружке Виталику. — Я ласково ей улыбнулась и, подозвав официанта, расплатилась за нас с Пашей и вышла из ресторана.
Нервно огляделась на крыльце. Паша шел со стороны парковки. И взгляд резалмне когрло пока он поднимался по мраморным ступеням.
— Владимир Олегович? — Он остановился в шаге от меня и достав телфон принялся в нем рыться.
— Ушли, после того, как я выяснила, что вы договорились. Я сказала, что ты ему перезвонишь. — Стараясь говорить ровно отрапортовала я, чувствуя напряжение. Стягивающего внутренние органы в тугой ком.
Он выглядел обманчиво спокойным, не обращая на меня внимания и вызывая такси. Когда бросил трубку в карман, повернулся ко мне и почти с ненавистью произнес:
— Ты позвонишь полупокеру. Сегодня же. Поняла меня?
— Паш… — я аж растерялась от этих интонаций.
Но быстро взяла себя в руки, не сумев подавить желание скрестить руки на груди и опереться спиной о стену, чтобы чувствовать себя хоть чуточку увереннее. Но помогло мало. Потому что он разозлился еще больше, и придвинулся ко мне.
— Что «Паш»? — Он уперся руками в мрамор облицовки стены по обе стороны моей головы, с нехорошим прищуром глядя мне в глаза. — Что «Паш», кис? Ты понимаешь, нет, как меня все это унижает? Как я вообще себя чувствовал, пока базарил с этим трусливым уебком? Я на позиции любовника. Любовника, блядь. И по факту я был там не прав. Но понять этого ему не дал. — Я сдержала облегченный выдох, понимая, что Виталик Женьке не расскажет, и что Паша явно готов меня сейчас порешить. — Однако, сам факт моей позиции… Ты этим наслаждаешься, что ли? Моим унижением?
— Не мели чепухи… — поморщилась я.
— А как мне еще это понимать? Расскажи, я тебя внимательно слушаю. Ты со мной. Со мной, сука, не поняла еще, что ли? Ты моя. Я это показываю, демонстрирую и доказываю каждый ебучий день. Что я вижу в ответ, м? Ты не можешь на хуй послать полупокера. Может, я в тебе ошибаюсь? Снова? Может я просто лох, а ты этим пользуешься?
— Коваль, блядь, в себя приди. — Я вцепилась пальцами в его подбородок, пристально глядя в злые потемневшие глаза. — Я уже объясняла… Господи. Паш, хватит. Я с ним разбегусь. Я говорю правду. Просто…
— Никаких нахуй просто! — рыкнул он, мотнув головой и вырывая из моих пальцев свой подбородок. — Я заебался. Так что ультиматум, кис. Ты же так любишь, когда я тебе выбор даю. Вот тебе выбор. Думать долго будешь?
— Паш, прекрати.
— Заебись. — Он опустил голову и хрипло рассмеялся. — Я понял. Прекрасно, сука, просто прекрасно. Шикарно. Спасибо, кис. За приятно проведенное время.
Охренеть. Да что с ним вообще? Он меня не слышит, ему нужно именно то, что он хочет слышать, и все мои остальные слова всегда пустой звук. Не услышал что хотел и что ты, блядь, обиделся. Я же тоже живая! Я уже сотни раз говорила, что не могу я, чисто по-человечески не могу поступить как пятнадцатилетний подросток и бросить своего друга, своего лучшего друга, который рядом со мной годами был, по телефону. Но ему срать на это. Гордость же задета.
Он отстранился было от похолодевшей меня, но я рванула его за руку, вынуждая повернуться ко мне лицом и злобно глядя в глаза прошипела то, что рвалось изнутри, и что мой полыхающий в ярости мозг не успел обдумать:
— Коваль ты просто сранное чудище! Нахрена ты меня в угол загоняешь?! Я же люблю тебя, скота!
И ошарашенно замерла. Его зрачки расширились, лицо чуть смягчилось, чтобы тут же снова стать непроницаемым.
— Я вижу. Как ты любишь.
И все. Я отступила, неверяще глядя в его лицо. Глаза холодные, незнакомые, ублюдские. Я тут впервые в жизни в любви призналась, а он…
— Такси приехало, пойдем. Сейчас до дома доберемся и я на станцию уеду, ночью не жди.
— Коваль… — я потрясенно смотрела на него, не понимая, что со мной происходит.
Почему-то хотелось зарыдать. Глупости какие-то. И избить его. А вот это хорошая мысль. Но неосуществимая, потому что когда я прорычав что-то матерное кинулась на него с кулаками, он без труда меня скрутил и прижал спиной к груди.
— Успокойся. Я тоже тебя люблю. Видимо, поэтому так унижаюсь.
Я обреченно простонала, обмякая в его руках и решительно не понимая, что творится со мной и моей жизнью. Просто не понимая.
Я одновременно ненавидела Коваля и испытывала желание поддаться его наглым губам и рукам, сжимающим, стискивающим мое тело на заднем сидении такси. Впрочем, упустить такой выгодный момент я не могла и с охотой начала отвечать на его поцелуи, стремясь довести его до чувства мления. И вытребовала себе возможность позвонить Женьке завтра. Если опустить часть, где он бесплодно сжигал меня взглядом и настаивал, где я хитровыебанно и уже почти привычно давила на его человечность, подогревая ему кровь отзвуком вины в голосе, напоминанием своего признания и ласковыми прикосновениями к телу, то можно смело заключить, что разрешение скрепя сердце я получила. Сдержала облегченный вдох. Блядь. И что мне завтра делать? Настроение Коваля было где-то на дне. Доехали до дома, он, не переодеваясь пошел в гараж, почти рявкнув мне, что утра его не ждать. А я побрела в дом. Когда стаскивала с себя платье, угрюмо размышляя, что мне со всем этим делать, мне позвонила мама. Она заканчивала уборку чердака и очень устала, но ее перфекционисткая натура не позволяла ей идти спать, поэтому она позвонила мне, чтобы я помогла и она со спокойной душой улеглась. Ага, в девять вечера. Что-то ей определенно нужно было. Но сидеть дома мне не хотелось, да и с родителями я давно уже не виделась, поэтому согласилась.
Спустя минут сорок я уже помогала маме расфосовывать оставшиеся вещи по коробкам на чердаке.
— Маш, а чего ты без машины? — Поинтересовалась мама, задумчиво оглядывая деревянную статуэтку, которую я когда-то привезла ей из Африки
Думаю, ей не стоит говорить то, что я тут в ресторан с Пашей ходила, там чуть прибухнула, и за руль садиться мне нельзя.
— Да… кофе пролила на водительское кресло. — Нашлась я. — На химчистку отогнала.
— Опять? Женя говорил, что ты недавно тоже что-то в салоне разлила и отдавала машину на мойку. Маш, ну как можно быть такой неаккуратной?
— Да я вообще свинья, мам. — Мрачно ответила я, думая, что Женька ну просто невыносимое трепло.
— А вы с датой решили уже?
— Чего? — я недоуменно обернулась к маме, поздновато скользнувшей взглядом по моей правой руке.
— Ой, такой сюрприз испортила. — Мама убито прикрыла ладонью глаза, и едва не села мимо старого кресла качалки.
— Ма-а-а-ам? Только не говори, что Женька сказал, что предложение собирается делать. — Помертвев, выдохнула я, поворачиваясь к ней.
— Не говорю. — Поморщилась мама, глядя на меня сквозь пальцы. — Я вообще ничего не говорила, дочь. Тебе послышалось.
Вот в чем причина. Вот почему она не выдержала и вызвонила меня вечером найдя какой-то отдаленный повод, чтобы я приехала. Чтобы поинтересоваться, когда это ее идиотка-дочь поделиться радостным событием, которое они ждали столько лет.
— Пизд… очень неожиданно. — Я отвернулась от нее, силясь прийти в себя, но бесполезно. Внутри все сковало холодом и пальцы тряслись.
— Ну почему же неожиданно? Вы столько лет вместе, пора бы уже. — Негромко и осторожно возразила она, напряженная этой моей реакцией. — Что не так? Маша?
— Когда он собрался? Когда сказал? — я снова резко повернулась к маме, прикусившей губу и вглядывающейся в мое лицо. — Мама!
— На той неделе сказал, что кольцо взял. Обмолвился, что как вернешься, сделает предложение. Ты же тогда вечером прилетела, а он ночью уехал. Женя очень ответственный мальчик, не думаю, что он стал бы откладывать… Поэтому вся извелась, думая, почему ты не сообщила. Ты все равно бы мне сообщила. Обязана была. Маша. Что. С. Тобой. — Чеканя каждое слово, твердо спросила мама, когда я, явно побледнев, отступила назад, уперевшись спиной в перила лестницы, и убито покачала головой. — Что случилось?
Коваль. Коваль случился со мной, мам. И все. И больше объяснять нечего.
Ответа она от меня не добилась, и начала допытываться еще больше. Я сказала, что что мне надо домой, что завтра приеду и доразбираю вещи. Она попробовала настоять, но притихла, когда на чердак поднялся папа. С папой было проще изобразить ровный фон настроения, он ведь не знал, как я сейчас косячнула с реакцией на мамино заявление. И я бросив на нее умоляющий взгляд, продолжила разбирать вещи, всеми силами пытаясь изобразить, что ничего не произошло. Папа, сидя в кресле качалке, расспрашивал меня о работе, дымил в распахнутое окно, и наблюдая, как я мою полы, а мама убирает на стеллажи коробки. Я отвечала ровно и спокойно, делясь последними слухами про начальство и грядущий новый регламент. Он хмыкал, а я молилась всем богам, чтобы мама снова не начала меня прессовать, потому что если спрашивать меня начнет папа, ничем хорошим это не закончится. Но мама меня не сдала, папа ушел в гараж, а я торопливо скатилась по лестнице, одновременно вызывая такси, и заперлась в туалете, в ожидании, пока оно за мной приедет.
Мама разливала нам чай на кухне, когда я проскакала в прихожую и оттуда крикнула, что мне пора. Знаю я ее чаи. Опять пытать начнет.
В такси я раз пять набирала Женькин номер и не решалась послать вызов. Ну почему, Петров? Ну, почему именно сейчас? Господи, просто идиотизм. Моя жизнь сплошная вакханалия безрассудства и анархии. На шестой раз, когда мой палец стремительно близился к значку вызова, мне позвонил Коваль. С облегчением сославшись на теорию великих женских знаков, я торопливо взяла трубку.
— Я не понял, а ты где? — на заднем фоне негромко играло радио, очевидно едет куда-то.
— Мама позвонила, попросила помочь. Я уже домой еду, а что? Ты же уехал, нет?
— Документы забыл, домой вернулся, а тебя нет. — Зевнул он. — Думал, в Сибирь укатила, чтобы с полупокером разбежаться. Тебе с глазу на глаз же нужно.
— Не надо меня подъебывать. — Хмуро оборвала его я, глядя на улицу за окном.
— Так ты повода не давай. — В голосе усмешка. — Он тебе звонит?
Господи, да у него прямо припекает. С утра минет сделаю, может отпустит.
— Нет. — Негромко, но твердо отозвалась я.
— Мне детализацию твоих звонков заказать?
— Иногда звонит. Мы должны обсуждать это по телефону?
— Нет, просто у меня говно кипит. Обсудим дома. — И он отключился.
Я скривилась, глядя на экран, подавляя желание выкинуть телефон в окно. Надо новый завтра купить, а то экран разбит. Когда он мне позвонил после того как его из ментовки отпустили я от перенапряжения разбила телефон, уронив его на пол у Захаровых. Второй раз бью телефон уже за весь период наших с ним ебанутых отношений. Воспоминание о аварии в Испании, где я расхерачила мобильник в первый раз заставило передернуться.
Когда я проснулась от трели будильника, постель была пуста. Паша ночью не приехал. Позвонила ему, он сказал очень усталым голосом, что приедет примерно в обед, может позже. Что надежды на новых рабочих нет, что до Толстого дозвониться опять не может, а Рамиль полностью погряз в бумагах в офисе.
Я закрыла рукой глаза, чувствуя желание удавить Костю. Сука, ну пусть работает наравне. Сколько можно сухариться-то?
Собравшись, я поехала в обучающий центр. Занятия пролетели неожиданно быстро и когда я через пробки возвращалась домой, мне позвонил Рамиль. Первая часть его предложения вызвала смесь желания закатить глаза и одновременно боязно сжаться:
— Маш, Пашку опять задержали.
А вторая часть заставила меня съехать на обочину сжимая руль похолодевшими пальцами:
— Мы не можем прорваться. Нас тупо в отдел не пускают. Пять часов нас не пускают в отдел. И Костя пропал.