Земля-воздух

Глава 5

Не оправданное. Не оправданное чувство.

Только щемит все внутри, сжимает и перемалывает под полным хаосом неопределенности. Вот тебе, Машка, задачка, возьми и подавись ей.

Давлюсь. Смотрю на разводы кофе в бокале и давлюсь. Ноготки правой руки отчего-то нервно постукивали по фаянсу, пока мой взгляд бессмысленно блуждал по улице за окном ресторана. Коваль его убьет. Определенно. Женька не понимает, куда лезет. Если Паша такие серьезные схемы мутит, а Женька пытается ему в карман залезть… Не поздоровится. Только Петров не понимает. Он думает, что Паша деньги по мановению волшебной палочки создает, что, мол, взмахнул и вот тебе лям, еще раз — еще один. И, конечно же, волшебник Коваль забьет на то, что Женька его деньги увести пытается, ради которых Коваль готов на бабке жениться, а потом ее грохнуть. Конечно, Коваль забьет. Женьку.

Если узнает.

После аферы узнает, то Женьке пизда. А если прокатит?..

Моя долбанутая голова услужливо подбросила свежее воспоминание о Пашином темном торжестве, когда он рассказывал о тендере. Мне кажется, это не самый пик того, что может выдать его мозг. Он сам зарабатывает. У него нет папы, снабжающего его работой и деньгами. Сам начал и сам продолжает. И то, чего он достиг, действительно вызывает уважение.

Я прикусила губу, стремясь увернуться от колющего довода разума, что на фоне Паши, Женькина идея чисто с человеческой точки зрения не правильная. Идиотский какой-то вывод. Не первая его афера, и мой мозг прежде не выдавал никакой попытки осуждения. Лоханулся — сам виноват, думала я про Женькиных жертв. Но тогда у Петрова и запросы поменьше были, и там был не Коваль.

Взяв бутылку хорошего виски с бара я поднялась в номер все еще в неопределенности и удивлении от своего нового русла рассуждения. Коваль был уже там и обувался у порога, чтобы отправиться на мои поиски.

— Кис, какая ты заботливая. — Фыркнул он, забирая у меня бутылку и мягко притягивая рукой за талию к себе. — Такая прям… ух! Красивая, умная и заботливая.

И было что-то эдакое в его взгляде, что подтолкнуло меня к решимости, которую я очень боялась потереть если отведу взгляд от насыщенно-зеленых улыбающихся глаз.

— Есть разговор. — Глухо произнесла я пересохшими губами.

Паша приподнял бровь, заинтересованно глядя мне в глаза и его фирменная полуулыбка сошла с губ. Он почему-то довольно хмыкнул и отстранился и кивнул в сторону балкона, где был плетенный стол с двумя стульями.

Господи, какой у меня может быть с ним разговор? Я мрачно смотрела на красивую, освещенную улицу, свесив кисти с перил и кроме напряжения внутри, распирающего, заставляющего отчего-то нервничать, не ощущала больше ничего.

Он вернулся чуть позже с двумя стаканами и пледом. Лицо спокойно и непроницаемо, словно бы на деловую встречу пришел. От этого я напрягалась еще больше. Села в кресло и подобрала под себя ноги, пока он разливал виски по бокалам. Прежде чем подать мне алкоголь, накинул плед мне на плечи, вызвав легкую дрожь в пальцах рук. Движения его были плавными, неторопливыми, без претензий на ухаживания, нежность, заботу. Механические, без эмоций. Лицо непроницаемое. Красивое. Неуместно будоражащее кровь, в которой растворена досада от своего грядущего предательства.

Он сел в кресло, положив щиколотку правой ноги на колено левой и чуть склонив голову, подпер пальцами с бокалом висок, задумчиво глядя на меня.

Глубоко вдохнув запах алкоголя, я перевела взгляд в стол и тихо, но твердо произнесла:

— Прежде чем я начну, хочу, чтобы ты пообещал одно — ты не тронешь Женьку.

В теплом Барселонском воздухе повеяло арктической прохладой. Такое странно ощущать физически, но это ощущалось. Холодное напряжение волнами исходящее от него морозило тактильные рецепторы и запускало мурашки по рукам. Утверждая меня во мнении, что не такая я и умная, как себе казалась, а поступок мой вообще дебильный.

— Я не могу пообещать то, в чем не уверен.

Ну да. А я чего ожидала? Что Коваль радостно и покорно покивает головой? Дура, блять. Куда я вообще лезу? Мне с ним явно не тягаться в переговорах. Я скривилась, сделав глоток, дерущего горло виски. Не люблю крепкие напитки. Не люблю такое положение, когда мне сложно подбирать слова, когда знаю, что могу проиграть. Такое ощущение у меня возникало прежде только с папой. И с Пашей. Только он не давил на меня, как мой отец. Он спокойно ждал моей реакции и следующих слов. Первый мой ход был ошибочным. Но цена вопроса, видимо, физическое здоровье Женьки.

А он ведь прибьет его. Точно прибьет. Вон при одном его имени реакция пугающая, а когда придурочный Женька воплотит аферу и не дай бог, вскроется… А вдруг не вскроется? Господи, куда я сунулась.

— Кис, что происходит? — голос чуть смягчился.

Я не поднимала взгляда от столешницы, чувствуя, как расползается запаздалое тепло в животе от виски. Или не от него.

— Пообещай. — Твердо повторила я, снова вдыхая запах алкоголя, но почему-то не делая второй глоток, хотя вся ситуация прежде меня бы заставила безбожно насвинячиться.

— Я же сказал, что я не обещаю вещи, в которых не уверен.

— Паш, вопрос касается серьезной суммы. Просто пообещай и я все расскажу.

— Вопрос касается денег, меня и полупокера, которого я должен не трогать. — Хохотнул, с иронией в голосе. — Да ты, считай, сама все рассказала. Башку ему оторву.

Блядь. Надо срочно менять тактику. Срочно. В какую сторону-то? Как? Я совершила роковую ошибку, подняв взгляд. Он смотрел в упор и с нажимом. Раздевающе и провоцирующее. Иронично и нагло. И явно твердо решив, что Женьке он голову действительно оторвет, это было заметно по потемневшему взгляду и холоду в глазах.

— Тронешь его — ко мне не подходи. — Я даже толком обдумать это не усела, но прозвучало веско.

— Шантаж? Впечатляюще. — Снова иронично улыбнулся. — Кис, а давай ты не будешь так рисковать? Положение у тебя не то, чтобы мне условия ставить. Либо ты говоришь со мной на равных, честно и открыто, либо я сам проясняю момент, кстати, спасибо за подсказку, и сам решаю проблему. И решаю полупокера. Как тебе такие варианты?

— Не ахти. — Цокнула языком я, понимая, что бодаться здесь больше бессмысленно и пригубив алкоголь. — Не нравятся мне такие варианты. Может, лучше все-таки шантаж?

Паша расхохотался, и придвинув свой стул ко мне, отставил бокал на стол и положил локти на широко разведеные колени, подавшись вперед и заинтересованно всматриваясь в мое лицо.

— Кис, давай остановимся на первом варианте. Рассказывай сама. Так у тебя хотя бы будет шанс подкорректировать мой настрой, если я уж совсем озверею от тупости твоего полупокера. И запомни кое-что, если человека хоть немного уважаешь, не стоит тянуть его в грязь шантажа. Нормальным отношением можно гораздо вероятнее и гораздо быстрее добиться расположения к себе.

— Ты же меня в Швейцарии шантажировал по поводу фриланса… — аж опешила я.

— Блефовал. — Просто признал он, придвигаясь еще ближе и опуская пальцы на мои ноги. — Реально думаешь, что я настолько козел, чтобы беззащитной девчонкой вертеть в угоду своим амбициям и желанию ее трахнуть? Сказал же, на добровольной основе всегда получаешь отношения лучше и качественнее. Ну, или хотя бы когда вид делаешь, что выбор даешь, тоже отдачу нехеровую получаешь. — Он расхохотался, глядя на мое недовольное лицо, и сжал пальцами мои колени, — ладно, кис. Я внимательно тебя слушаю.

Рассказала. Осторожно. Тщательно отслеживая его эмоции. И все больше озадачиваясь и напрягаясь. Нет, он вовсе не впал в неистовство от того, что Женька хотел его наебать. Напротив, он все больше расслаблялся, и выглядел весьма довольным, а под конец моей оды вообще расхохотался, ввергая меня в мрачное недоумение.

— Ты чему радуешься-то? — угрюмо спросила я, когда он отсмеявшись, взял свой бокал и одним махом в себя опрокинул, расслабленно откинувшись на спинку кресла и с упоением глядя на меня

— Есть повод. Думал, все затянется, но полупокер еще тупее, чем я предполагал. — Довольно фыркнул Паша, прищурившись и глядя на меня, и улыбка его стала натянутой. — У него на лбу написано, что природа на нем отдохнула, и эта свинья способна только бизнес в чужом кармане делать, а не свои полторы извилины напрягать. — Презрительно фыркнул, наливая себе виски. — Ненавижу эту породу. Никчемные, жадные, тупорылые шавки, ни к чему в жизни не приспособленные. Работать не умеют и не хотят, думать уж тем более, все на чужие деньги зарятся, твари. Удавил бы, да только их много, всех не передавишь. Одному башку разобьешь, еще десять вылезут на его место… Гниды, блядь. Паразиты, твари и быдло.

— Паш?

— Да в курсе я за эту страховку. Знал, что полупокер что-то подобное замутит. Все ждал повода ему по ебалу настучать, руки давно чешутся. — Хохотнул, весело глядя на меня. — Он с моим водилой все крутился на станции. Да только этот водила мой человек. Обычный работящий мужик, я только таких в водители беру. Они ценят кормящую руку. И естественно, водитель мне рассказал о том, с чем к нему полупокер подкатывает. Что он, дурак что ли, терять постоянную и хорошо оплачиваемую работу ради жалких процентов с аферы. Я велел ему согласиться и маякнуть мне, когда полупокер соберется воплотить свою идею в жизнь. Только вот в чем загвоздка… тачку я сказал не трогать, пока в город не вернусь, а водила про завтрашней рейс мне не доложился.

Я в смятении молчала, глядя на коварного скота, набирающего чей-то номер на экране. Дура, ты, Машка. Безнадежная и неизличимая. Я хотела было задать уточняющие вопросы, к чему вся эта канитель, но он приложил трубку к уху, взглядом велев мне подождать. Сжала губы, сдерживая мат и нахохлившись, смотрела, как он удивленно вскинув бровь отнял телефон от уха и набрал еще раз номер. Но видимо снова ответа не получил. Чертыхнулся и набрал другой номер, бросив на мое нахмуренное лицо испытвающий взгляд.

— Рамильчик, солнце мое ясное, татарское и прекрасное! Скажи, ты, часом, не охуел ли?.. Нет? А мне кажется, что охуел. — оН играл плеском виски в бокале на подлокотнике, и задумчиво за этим наблюдал. — Я что сказал по поводу Петровской тачки, которая на платформе стоит?.. На вопрос отвечай, блядь. Правильно, я сказал не трогать ее, пока не вернусь. Так с какого хуя она завтра в рейс уходит?.. Опа… Тогда еще один вопрос: а почему емкости переполнены?.. А нахуя тогда на налив пускать, если машин на отправку нет, ты вообще с башкой дружишь, долбоебина? Я сколько раз говорил сверяться с моим планом и пусть они на очереди хоть неделю ждут, по поводу этого я тебе отдельно пизды вставлю, когда вернусь. Сейчас меня интересует почему ты, дорогой, тачку отправляешь, которую я сказал не трогать? Рамиль, ты вообще слушаешь меня?.. Хватит лепетать, блядь. Да похуй мне, что лить вам уже некуда, я уже говорил строго очередность соблюдать… А ты что, не знаешь что их начальству отвечать, что ли? Дал бы мой телефон, пусть бы мне попробовали высказать… Рамиль, сука, тебе зубы что ли жмут? Я тебе конкретный вопрос задал, и все не слышу ответа… Да ничего не случилось, просто ты чуть на полтора ляма не влетел, дружище. Если бы завтра тачка в рейс ушла, я бы с тебя стряс за последствия, неустойку, слив и новую отправку, опять за бесплатно бы работал, дебил… Нихуя ничего, я еще с тобой поговорю послезавтра, а то смотрю, шибко самостоятельный стал. И найди мне водилу той тачки, не могу дозвониться до него. Тоже пара вопросов есть… В смысле блять он завтрашней рейс не в курсе и пизды ему давать не надо? Он за этой машиной закреплен, он должен знать о рейсе. Блядь, Рамиль, то есть ты налив сделал, а водиле за отправку не сказал? А кто тогда на ней поехал бы? Гаврилова я сказал к машином не подпускать, мне хватило на перегоне проблем, пусть двор подметает, сука. Пиздец, Тимон, я в шоке с тебя. Ты не обижайся, но я тебя выебу, в последнее время твои косяки дорого мне обходятся. А сейчас мне это вот вообще не по раскладу. И кстати, звони Петрову-старшему, разрывай контракт, аргументировав тем, что сынок у него крыса. Пусть он у полупокера поинтересуется за тачку, которую велел ему утилизировать. Если Петров-старший поподробнее побазарить захочет, дашь мой номер, я готов к диалогу, но если он долбоеб номер не давай, я сам к нему заеду, как с Испании вернусь. Понял?.. Рамиль, блядь, я спрашиваю, ты меня понял, нет? Все. Давай.

А ведь Женькин план едва не сработал. Пусть из-за безалаберности Рамиля, но скорее всего бы сработал. И тогда мне страшно представить, чтобы Коваль сделал. Вон сидит злой, пар из ушей пускает и смотрит в телефон на столе, как будто взглядом сжечь пытается. И мне кажется, еще немного и тот действительно плавиться начнет. Я сделал еще один глоток и поморщилась от крепости алкоголя. Надо хотя бы колу было взять.

— Блядь, всегда замечал, что дуракам, по типу твоего полупокера, действительно везет. — Хмуро произнес Паша, переводя на меня потемневший взгляд. — Глянь, и правда чуть не сработала схемка его убогая. На половину, конечно, сработала бы. С юридической точки зрения придраться сложно, а вот с человеческой… он тупой пидористический шакал. Чем моложе становится сегменты бизнеса, тем страшнее дальше работать. Вообще краев не видят. Ни совести ни чести.

Я хмыкнула, склонив голову и вглядываясь в его лицо.

— Знаешь, Паш, твое возмущение выглядит комично, с учетом того, что ты знал о страховке и только ждал повода, чтобы Женьке ебало набить. — Холодно произнесла я, постукивая пальцами по стеклу бокала, отставленного на подлокотник.

Паша усмехнулся и плеснул себе еще виски. Отпил и посмотрел на меня так же, как в первый раз, в джете. Пронизывающе, едва заметно прищурившись, испытывающе и с неопределенным чувством плескающимся на дне изумрудных блядских глаз. Но либо у меня был иммунитет, либо все-таки сработал инстинкт самосохранения потому что крышу у меня не сорвало, хоть кончики пальцев и онемели.

— Понимаешь, кис, ты ощутишь жизнь и начнешь ее уважать только тогда, когда со дна поднимешься. Начнешь осозновать, что если хочешь чего-то добиться — нужно зверски ебашить. Болеешь, заебался, тело не шевелится, на все это должно быть похуй. Я пару раз сознание терял от усталости, галлюцинации видел, но продолжал работать. Честно, насколько это возможно в рамках законодательства, без наеба таких же работяг, как сам, потому что я не тварь, потому что я сам могу. И делаю. Чтобы спустя десять лет сидеть здесь на балконе в Барселоне и знать, что у меня есть завтра. Сытое, спокойное, обеспеченное. Что я себе наконец построил охеренную площадку, чтобы подняться еще выше. И я это сделаю, потому что готов снова терять сознание и видеть галлюцинации, потому что грязные руки — признак чистых денег и достоинства. Понимаешь? И что я испытываю к шакалам, которые бояться лишни раз напрячься, не дай бог пятнышко на одежду посадить, но считают себя шибко умными, чтобы наебать меня, дурачка такого, которому наверное деньги с неба сыплются. Ты правда думаешь, что я не чухнул, чего полупокер лебезит передо мной? Не он первый, не он последний. Хотел послать его на хуй еще тогда, в ресторане. А тут оказалось, что у него очень интересная невеста. От которой меня штормит так, что я иногда не соображаю, что делаю. Сука та еще. Но интересная. И чем ближе я к ней, тем она интереснее. Дикая такая, необузданная. И вроде и вправду сука, наебывает дебила-полупокера, хотя за это сложно осуждать, да только коготки прячет если силу чует. Знаешь, как с дикой кошкой. С пантерой. Вроде киса, сильная и красивая. Да только пантеру в клетку засунули и нацепили шкуру барашка, она глазами зыркает и делает вид, что барашек, а нет-нет, дикая натура рвется наружу.

— Романтично-то как! А ты умеешь на уши приседать, Коваль. — Хохотнула я, крайне смущенная тем, как взбурожили кровь эти слова, н старательно этого не показывая. — Чтобы трахать девку Петрова, всю такую из себя пантеру с бараньей шкурой, согласился на невыгодный контракт и знал про страховку… ты правда считаешь себя умным?

— Ну, со страховкой у тебя немного неверные представления, киса. — Прыснул он. — Тут момент другой, но тоже весьма интересный. Меня цепануло то, что какое-никакое благородство в тебе есть, я ведь уже предлагал тебе порвать с полупокером, ты крысишься на меня, когда я по нему прохожусь, особо измываться не даешь, да и сейчас гарант безопасности потребовала, прежде чем его заложить. Была бы той стервой, какой стремишься себя показать, так бы его не защищала, упорхнула ко мне при первом моем предложении, и мало бы о чем думала, кроме своего удовольствия. А между тем, меня накрывало все сильнее, и мне нужно было убедиться, что кроет меня по моему человеку. Тут полупокер к водиле подходит. И я понял, что вот оно, шанс удостовериться, что я прав И ты это подтвердила.

— Это как? И Чем?

— Тем, что рассказала мне про аферу полупокера. Я был уверен, что он тебе заранее доложится о ней. Поэтому ждал, откуда инфа раньше прилетит, от тебя или от водилы. Если от него, значит, я в тебе ошибся, и это только химия между нами, а ты сука и нам не по пути. Если нет… то пизда. Полупокеру. И мне. Потому что я уже без тебя не смогу. Без моей строптивой женщины, заставляющей себя уважать, несмотря на тучу пороков. Достаточно для меня неприглядных.

— Откуда такая уверенность, что Женька бы мне доложился?

— Твой полупокер язык за зубами плохо держит, когда выпьет. Он болтал много лишнего. Такого, что про свою женщину нормальный мужик рассказывать никому и никогда не станет. — Невесело усмехнувшись, негромко сказал он. — Я в курсе, что вы там были друзьями навеки, что трахались по дружбе, что он тебя за своего лучшего друга считает и обо всем всегда докладывается. И за родительское сватовство, вынудившее вас на такие ебанутые отношения я тоже в курсе. Одного не пойму, тебе двадцать шесть, а ты все под их дудку танцуешь. Притом, что, насколько я слышал, зарплата у вас неплохая. Ну, для авиации. Значит, финансово ты от родителей не зависишь. В чем дело-то? Зачем ты с этим уебком живешь?

— Так интересует? — Холодно улыбнулась, глядя в его глаза, не собираясь рассказывать про то, что я дорожу своей семьей, он не поймет, а я не смогу объяснить так, чтобы он понял. Да и ироничный тон на откровения не подбивал — Может, я его люблю.

— Любишь, но не его. — Усмехнулся он, чуть прищурившись.

— Я тебя сейчас не поняла.

— Ну, да-да… Тебе же необходимо предоставить выбор. Все время об этом забываю. Уходи от него. Ко мне. Жизнь твоя, а не родителей. И правила должны быть твои. Даже странно, что с твоим нравом ты так зависишь от их мнения. К тому же, полупокер особой моралью не блещет. Паразит, сам тупой, и пытается выжить за счет чужих ресурсов, а не создать что-то свое. Гнида, одним словом. Не твой мужик.

— А ты, видимо, мой?

— Вполне. — Он хохотнул, глядя на мое вытянувшееся мрачное лицо. — Тут, кис, понимаешь в чем дело. Меня так не вшторивало ни с одной женщины. Были бабы, к некоторым я даже чувствовал что-то эдакое. Но никогда не испытывал желание напрягаться, продумывать стратегию проверки на вшивость и возводить баррикады, чтобы мою женщину, никто кроме меня не трахал. Твой полупокер вообще много интересных вещей о тебе рассказывал, что было мне только на руку. И особенно ревностно трепался про этого… господи, как его там?.. Полупокер его еще так забавно обзывал, мне прямо нравилось. Чурка какой-то…

— Испанский… — ошеломленно глядя в его лицо зачем-то подсказала я, пораженная треплом Женькой.

— Нет, он кажется про итальянского говорил. Гвидиче это же итальянская фамилия вроде бы, нет?

— Диего испанец… — меня перекосило от дикости всей ситуации.

— Да мне на самом деле глубоко похер кто он. — Закатил глаза Паша. — Сечешь фишку с переводом вашего второго пилота на другой самолет? И то, почему он тебя бросил?

Я потрясенно молчала, а Пашка, удовлетворенно блеснув глазами, продолжил:

— А вот с самим полупокером сложнее все оказалось. Он конечно на голову больной и его лечить надо, но он тебя любит, как бы это парадоксально на фоне всего этого не прозвучало. Не больше чем бабло, конечно, но где-то рядом, что для него прямо особый уровень. Я, конечно, мог ему денег предложить, и уверен даже, что он бы согласился, да только тут вставал другой вопрос — как ты ко мне после этого всего отнесешься. Начнешь верещать, что ты не вещь, которую можно купить и погонишь за порог, или побурчишь некоторое время и падешь в мои объятия. Рисковать не хотелось, ибо у кисы весьма крутой нрав, и больше вероятности того, что она меня послала бы к херам. Можно конечно было бы и умолчать, что я заплатил твоему пидорку, но с учетом того, что он тупой, карты рано или поздно вскрылись, что однозначно привело бы к первому варианту твоей реакции. Он сам мне выход подсказал. Начал с этой тачкой вокруг танцевать. Про страховку я узнал в день контракта. А потом водила рассказал об его уебищном плане, и я понял, что он сам все разрушит, нужно просто дать ему время. И долго ждать не пришлось.

— Паш, ты мудила. — Заключила я, глядя себе в колени. — Гребаный кукловод, сделай один простой вывод из того, что до Испании я бы тебе ничего не сказала.

— Поэтому мы в Испании. — Хохотнул он, пригубив бокал и смотря на меня с долей иронии. — И ты ошибаешься, сейчас я точно это знаю. Ошибаешься относительно того, что до Испании ты бы мне не рассказала. Может быть в последний момент, но сообщила бы. И хер ты меня переубедишь, кис.

— Да больно надо. Самовлюблённая свинья.

— Мудила, кукловод и свинья. — Он прыснул, весело глядя на меня.

— Еще сексист, шовинист и гомофоб. — Добавила я, исподлобья глядя на него.

— Ну, с этим не буду спорить. — Расхохотался, пригубив бокал. — Что-то еще?

— Махинатор, манипулятор и хитрожопый воротила.

— Да я тебя умоляю, какой воротила? Так, средненький ИП. — Он аж захрюкал от смеха над своими словами. — Но вернемся к нашим баранам. Кис, знаешь почему я для тебя мудак? Потому что я, видимо, первый из мужиков говорящий с тобой честно и откровенно. Кис, ну брось. Я вижу, как ты на меня смотришь. И поверь, чувствую то же самое что и ты, хотя, временами, мне тебя мучительно хочется убить. Мы с тобой давно не дети, чтобы розовую лапшу друг другу вешать. Я, разумеется, мог бы и дальше втихушку все проворачивать и сменять тебе одни розовые очки на другие, но характер у меня не тот, чтобы долго хитроумные сети плести. Захотел — сказал, сделал, забрал. Так что тебе должно быть лестно, что я-таки попрал собственные принципы и попытался завоевать твое порочное сердечко хитроумными замутами, которые, в принципе, терпеть не могу.

— Ага, спасибо, мне лестно. — Саркастично отозвалась я, убито качая головой.

— Я же оставил тебе право на выбор, кис. Что не так-то?

— В смысле, что не так? Ты меня, сука в оборот взял, такую хуйню провернул, чтобы проверить прогнусь ли я под тебя или нет, а мне должно быть лестно что твое царское величество снизошло до плетения интриг? Один трепло и мудак, второй в игры со мной играет и тоже мудак…

— А ты белая и пушистая. — Заржал Коваль. — Невинная и непорочная. Слушай, кис, ты трахалась одновременно со мной, чуркой и полупокером. Была бы другая на твоем месте, я бы даже в твою сторону не посмотрел. Но, сука, зацепила. Когда чухнул, что там за смазливым лицом и распутным нравом сила и верность, только подойди к этому правильно, вообще зациклился. Подошел. А ты истеришь. Ты вообще сама понимаешь, какой тебе мужик нужен? И почему ты ебешься с тремя одновременно?

— Не с тремя одновременно. — Буркнула я.

— С двумя, да?

— Я с ним живу как-никак.

— Заебись. Со мной и с ним. Хоть не в один и тот же день?

— И это я истерю?

— Я просто сейчас охуел. Я реально охуел.

— Это я сейчас охуела, Коваль. Сидишь тут, изображаешь мужа оскорбленного изменой. Да по сути расклад-то прост! Ну потрахались. Несколько раз. И…

— И ты рванула со мной в другую страну чтобы продолжать это делать. А сейчас сидишь и стенаешь что я тебя, бедную, на вшивость проверял.

— Ты невозможен. Я к себе в отель. Иди ты на хуй вместе с Женькой. Спасибо за чудные выходные, Павел Александрович, вылет по расписанию, если будут непредвиденные обстоятельства, мы вам заранее сообщим, доброго вечера.

— Да ну конечно, в отель ты поедешь. — Коваль расхохотался и схватил прошедшую было мимо меня за руку, и резко встав подхватил на плечо. — Поедешь ты, да. Чтобы в бабской голове генерировать дебильные мысли, делающие из мухи слона.

— Кова-а-а-аль. — Уперевшись в его спину простонала я. — Ты меня разочаровал, чудовище. Понимаешь, нет? Ра-зо-ча-ро-вал.

— Очарую обратно. — Парировал он, двигаясь вместе со мной на плече через лобби к лифтам. — Недавно у нас с тобой тема была за интересное направление в сексе. Знаешь, у меня на двенадцать, стоит только представить твои блядские кошачьи глаза, когда ты будешь стоять передо мной на коленях…

— Тема была за шесть-девять. — Оторопело прошептала я, чувствуя как немеет и дрожит все внутри.

— Была. Пока ты съебаться не решила, в обиженку играя. Киса, я хочу минет. — Он поставил меня на пол лифта и толкнул к металлической поверхности, зажимая собой склонившись к лицу и глядя в глаза.

— Хоти. — Я отчаянно сопротивлялась нарастающему возбуждению, глядя в улыбающиеся зеленые глаза, в паре сантиметров расстояния. — Я говорила, что не стоит меня принуждать…

— Не стоит, да. Я помню, как ты посмотрела на меня в лесу, как опустила взгляд ниже. И как облизнула губы. — Хриплым полушепотом в мое ухо, и пальцы с силой сжали ягодицы. — Я еще подумал… много чего я тогда подумал. А потом в офисе. Киса… ох, это было нереально с твоим языком и моим пальцем. К тому же сама пизданула, что хотела бы, но оборвала себя.

Фыркнула, чувствуя горячую тяжесть в венах и вкус его кожи на губах. Ох, Коваль, если бы ты еще знал, что мне снилось пару раз, ты бы охренел. Только собиралась посопротивляться, хоть попытаться вид достойный сделать, но кого я, блядь, обманываю? Я потянулась к его губам и он резко прижался бедрами. И у него уже было, что называется на двенадцать. Ахнула от дикости сочетания огненного желания и жажды погасить ее немедленно.

В номер ввалились, на ходу срывая друг с друаодежду. Учащенное дыхание смешивалось, вжималась в его губы и тело до боли, повалил на постель и рухнул сверху. Оседлал, и глядя потемневшим взглядом, улыбнулся. Языком по резцу. Подбросило на постели от разлетевшегося в дребезги самоконтроля. Рванула вперед, впиваясь в губы и обхватывая руками за шею. Рывком дернула в сторону. Послушно рухнул, позволяя мне быть сверху. Охнул, когда я грубовато рванула ворот легкой светлой рубашки и пуговицы отлетели.

Удовлетворенно улыбнулась и подчинилась темному торжествующе воющему желанию, приказывающему скользить языком по шее до линии ключицы. Прихватить ее зубами и чуть укусить, вдохнуть его запах смешанный со слабым ароматом парфюма от которого тут же все тело начало гореть, а мысли путаться.

Его пальцы скользнули под мою хлопковую футболку, с нажимом провели от поясницы вверх, доля секунды и бюстгальтер не поддерживал грудь. Жадно поцеловала усмехнувшиеся губы. Грубое натяжение хлопка и его треск, ударивший по тлеющуему на грани сознания безумию, заставляющего его влиться в кровь и разнестись горячей волной по телу. Чуть отстранил, помогая снять остатки ткани.

Я будто озверела, вообще не понимала что делаю, под рев вожделения правившего хаосом в голове. Судорожными пальцами пыталась расстегнуть хитроумную бляшку ремня, но она не поддавалась, заставляя меня от злости кусать его губы.

— Тише, киса, не ешь меня. — Прыснул, рывком сбрасывая меня на постель и нависая сверху. Мягкий щелчок и меня тряхануло, когда он прижался бедрамик моему низу живота, исходящему горячим требовательным жаром. Ткани много. Слишком много тками между нами. Он дразняще скользил языком по моим пересохшим губам, расстегивая остатки пуговиц одной рукой, а другой ощутимо сдавливая шею, и давя сильнее, как только я пыталась рвануть вперед, или обвить его ногами, чтобы прижаться теснее. Удерживал. Сводил с ума. Кровь кипела от этого хвата на грани грубости. Я досадливо рыкнула, он скинул рубашку, но руку с шеи не убрал. Не понимала, что он хочет. Для чего так мучить?

Чтобы вообще распрощалась с мозгами.

Поняла это, когда перевернул на живот и заставил встать на четвереньки. Хлесткий удар по ягодице. Не люблю я такое, но сейчас взбудоражило, заставило прогнуться в спине и взять упор на локти. Его пальцы с силой сжали кожу на пояснице. Прижался бедрами к ягодицам, и быстро расстегнул пуговицу джинс. Звук расстегнутой молнии, и почувствовала, как намокает мое белье.

— Приподнимись. — Послушно привстала, чувствуя ужасающе медленно скольжение ткани джинс вниз. — Снова шелк. Да, киса, ты определенно решила свести меня с ума.

Почти взвыла от его пальца, безошибочно надавившего на самую нужную сейчас точку, сквозь влажную ткань. Приподнялась на локтях, прижалась ягодицами к его паху, прося и умоляя. Заметив краем глаза отшвырнуты его и мои джинсы. Внутри все задражало, когда поняла, что все. Кожа к коже. Что отодвигается ткань белья. Мы не так договаривались, мать твою!

Рывком повернулась, упала на спину, но подняласьи рванула его за руку на себя. Он просто от неожиданности подчинился, упав на постель полубоком. Мой краткий и требовательный удар в плечо, заставивший его лечь на спину. Я готова была кончить просто от того, что он одобрительно посмотрел на меня, когда я снова оказалась верхом и накрыла его ладонями свою грудь, распаляя собственный голод. Возводя его в такую степень, что даже кипящее адским пламенем безумие, пригнуло звериную голову.

Соскользнула вниз по его ногам. Одновременно губами зубами и языком от шеи по груди, до живота. По вкусной, покрывшейся мурашками коже. Его сорванный судорожный выдох стал упоением, высшей наградой, которая смогла бы сломить любые сомнения. Но их и так не было.

Краткий взгляд вверх, чтобы удостовериться, как далеко он сейчас от контроля, что помешен на мне, моем теле и подчиняется этой страшной темной но вкусной анархии, которая творится на этой постели.

И хотелось его погрузить в хаос. Услышать чуть больше чем сорванный выдох. Облизнула губы, спустилась ближе и наконец сделала то, что мне три ночи подряд снилось дома. Вкус солоноватый из-за обильной смазки, нотки горечи и, будто, миндаля.

По телу словно прошел электрический импульс, сметающий мои собственные желания и мою личность, заставляющий судорожно и жадно следить за его реакциями. О да, это были охерительные реакции. Вздрогнул от языка по основанию, пальцы сжали простынь, вторая рука впилась в мои волосы, его голова откинулась сильнее, и по красивой, изумительно красивой линии нижней челюсти скользнул отблеск уличного фонаря.

В голове жадно ревела жажда большего. Его большего ответа, заставляя ускориться, едва не до защитной реакции горла, до нехватки воздуха, до горящих легких и слез застилающих глаза и мешающих следить за тем, что было так необходимо мне, моему внутреннему сгорающему от изнеможения миру, моему оттиснутому на задворки сознания разуму, моего полухающему и сладко подрагивающему телу.

— Кис… хорош… — господи, как этот надломленный близким удовольствием голос отдался тяжелейшим эхом в голове, опьянившим, и пустившим и без того быстро бьющееся сердце просто в галоп. — Хорош, я сказал…

Челюсть ныла, губы не могли полностью сомкнуться, и мне нельзя сейчас притормаживать, иначе я больше не смогу и мое тело сдохнет от разочарования. Но меня за волосы достаточно болезненно потянули вверх, заставляя отстраниться и вызывая досадный рык в унисон с внутренним ожиданием, готовым вот-вот кайфануть от его почти накатившего оргазма. Перехватил за плечи и резко развернул назад, заставляя снова встать на четвереньки, в классическую позу для шесть девять. Снова треск ткани. И я стыдливо зажалась, почувствовав его язык. Не знаю, почему. Внутри все рухнуло, сгорело, и горячие бурлящие воды хлынули в низ живота, наполняя его быстро тяжелеющим жаром.

— Блядь, да расслабься, кис… — недовольство во все еще надломленном и таком с ума сводящем голосе. — И не отвлекайся там давай.

Не отвлекалась, но то, что он вытворял, заставляло прорываться стоном с губ, и все, чего я боялась — утратить контроль от его языка, заставляющего меня дрожать, и задеть его зубами так и норовившими стиснуться. Никогда ничего подобного и ни с кем не было.

И становилось все хуже, потому что меня просто било от каждого его движения языка, просто разрывало. Я не могла с собой совладать и вроде несильно цепанула, по крайней мере, он вздрогнул и ощутимо шлепнул меня по ягодице явно не от удовольствия. Я уткнулась лбом в его бедро, понимая, что не могу, просто не вывожу. Пыталась подвести его к краю рукой, но пальцы немели и их сводило судорогой от накатывающего все ближе до сознания эха слепяще-паралитического наслаждения. Мышцы тела напряглись в попытке приблизить это, усилить. Кажется, всхлипнула, вжимаясь лицом в кожу его ноги. И все. Накрыло. Жестко и страшно. Сначала разорвало, а потом утопило. В голове дикий гул, оргазм разнесся молниеносно, по каждой клеточке, по каждому нервному волокну, заставляя их взорваться и кануть в хаос.

Когда пелена чуть схлынула, я осознала, что лежу на спине, что он быстро садится между моих ног и хитро улыбнувшись склонятся, чтобы вновь провести языком, заставить горло сжаться, а голосовые связки издать странный хрипящий звук в ответ на быстрое движение его бедер, разносящих, множащих творившееся в моем судорожно подёргивающемся теле сумасшествие. Я взвыла, когда возросла интенсивность движений, пригоняя обратно только было ушедшую волну наслаждения. Я выгнулась, что-то бессвязно умоляюще зашептала, откидывая голову и зажмуривая глаза.

Это все иррационально. Не поддается логическому объяснению. Но я чувствовала, чувствовала возврат. Его хриплый, рваный вздох и последний особо сильный толчок, снова столкнувший меня в бездну. Подбросило вперед, снова забило и снова сожгла, а прах развеяло по ураганному ветру, бушвавшему в венах и выворачивающему мышцы. Не почувствовала разлившегося липкого тепла на коже живота. Ощутила только его обжигающий протяжный выдох куда-то в шею и достаточно болезненный укус в плечо.

Поняла, что пальцы сводит судорогой от силы, с которой я впилась в его плечи, пока меня медленно отпускало. С трудом разжала и безвольно рухнула на спину слабо подрагивая и ощущая ленивую тяжелую негу медленно разливающуюся по телу из слабо пульсирующего живота.

— Киса-киса… — усталый шепот в затылок. — Второй раз за один раз?.. Да ты же мое чудо…

Мои губы растянулись в слабом подобии улыбки. Да уж, Коваль, воистину чудо. Только не я. А эта хренотень которую ты вытворяешь в постели со мной. Так, чтоб аж сдохнуть готова от удовольствия.

— Пить будешь? — негромко спросил он.

Я очень слабо кивнула, не в силах пошевелить онемевшим языком, да и телом, нзаполнившемся чугонной тяжестью.

— А дождешься? — слабый укус в плечо, пустивший мурашки. — В Швейцарии, когда с бутылкой вернулся, ты уже храпом стену сносила.

Козел. Я фыркнула, с трудом переворачиваясь и глядя в черные в полумраке зеленые глаза. Затягивающие, с ноткой иронии, пускающих темное, неописуемое удовольствие по телу и зуд в губы.

— Ходил долго, решила вздремнуть. — Сиплым шепотом ответила я, глядя на его излюбленную полуулыбку.

Он хохотнул и несильно куснул меня за нос, напомнив о запоздалой боли в плече, от его зубов. Огладила пальцами то место, невесело хмыкнула и взяла протянутую бутылку, когда он вернулся и плюхнулся на спину рядом со мной.

— След останется, Паш. — Отставив бутылку на тумбочку, я с трудом натянула на себя одеяло. — Нахрена кусать-то?

— Да я вообще готов был тебя сожрать. — Хмыкнул, притягивая спиной к себе. — Но сдержался. Так, метку оставил. Приятно, знаешь ли, видеть на тебе свои следы.

— Так ты же не оставлял?

— В самолете, когда белье снял, переусердствовал. Там на правой ягодице у тебя царапина от ногтя. Сука, это сейчас завело до безумия.

— Ты еще меня побей, чудище. — Фыркнула я, отпихивая его руку, пытающуюся стиснуть мою грудь через одеяло.

— Ну тебя вряд ли.

Я поняла, о чем сейчас пойдет речь. Но о Женьке говорить мне не хотелось. Вообще. Не сейчас. И не здесь. Но Ковалю было на это похер. Он высказал мне значительно охлажденным тоном, что завтра с утра я звоню Женьке и бросаю его. Навеяло ассоциации с Диего, и я хотела было хихикнуть, но вовремя вспомнила, кто был инициатором того, что меня впервые в жизни бросили. Внутри воспрянула оскобленная гордость. И пошло-поехало. Ругались мы недолго, но увлеченно и со вкусом. Меня заставило оторопеть его хододное утверждение, что тогда он сам со всем разберется, и это после моей десятиминутной оды, что он козел, который мне тут проверочки устраивал (парировал довольно легко и уже известными словами), и пятнадцати минутах объяснения, что я не могу бросить Женьку по телефону. Что это по скотски. Что лучше с глазу на глаз по прилету… Да, до меня не сразу дошло, что я и не подумала о том, чтобы отказаться от разрыва отношений с Женькой, а начала пускаться в пространственные рассуждения, почему не могу сделать это по телефону. И это неприятно удивило. Женька, конечно, трепло. Но это мой Женька. Я знаю его столько лет и… Господи, да кому я это говорю вообще?

Коваль мрачнел с каждым моим сказанным словом, а под конец минералку на его тумбочке сменил виски и нехороший такой взгляд однозначно мне заявил, что ночь будет долгой.

— Слушай, кис, а давай-ка сыграем по твоим правилам. Я завтра позвоню какой-нибудь шлюхе, одной из тех, что в неисчисляемых количествах кружат голодными стервятницами вокруг меня и моего кошелька, буду трепаться с ней по телефону, а по прилету скажу ей аривидерчи. Ты как, нормальная воспримешь, м?

Я оторопело молчала. Сразу пред глазами вспыхнул тот вечер, когда он целовал эскорт-девицу на моих глазах. И как меня разрывало.

Нет, я не восприму это нормально. Но ситуация неравноценная — кто для меня Женька, и кто для него шлюха. Однако я поняла, что в лоб с Ковалем бодаться бесполезно. Поэтому мучительно соображала, что делать. Он ждал, глядя на меня прохладно и с нажимом, взбалтывая в бокале виски. Подавив в себе бессмысленное желание вскинуться и наорать на него, негромко произнесла, что прошу его. Просто прошу. Паша не ожидал. Плеск жидкости в бокале прекратился. Он испытывающее смотрел мне в глаза, стремясь выцепить хоть что-то, что позволит ему военные действия, чтобы меня прождолжать загонять. Но не было ничего такого в моих глазах, усталость и уверенность, что я должна поступить так, а не иначе.

— Твой полупокер гнида, а ты его сраную душеньку боишься разбередить бросив по телефону? — последняя попытка вывести меня из себя и сыграв на эмоциях обезоружить, вынудив признать его правоту.

— Если он такой, не значит что и я должна вести себя, как гнида. — С трудом, с большим и очень скрепучим трудом сдержалась от резкости слов, выдавив из себя то единственное, что могло усмирить его ебучее изощренное умение играть на чужих эмоциях.

Он постукивал ногтем по стеклу, глядя на меня с нехорошим таким блеском в глазах, наводя ассоциации с нашей первой встречей, где я его посчитала за ту еще сволочь. Но прокатило. Он одним глотком допил виски и отставил бокал на тумбочку, укладываясь на спину.

Сдержала облегченный вздох, когда он потянул меня на себя, вынуждая лечь головой ему на плечо.

— Послушай меня, кис, — переплел наши пальцы и сжал до ощущения на грани боли. — Не играй. Просто не играй со мной. У меня забрало падает, если меня наебать пытаются. Особенно если это люди, которых я считаю своими. И в этой ситуации, если ты попытаешься… на двух стульях усидеть, я просто не знаю… что случится, понимаешь?

Сглотнула, снова неимоверным усилием подавив вспыхнувшее возмущение. Это не вызов и не предупреждение. Не шантаж и не угроза. Это констатация факта. Жесткая, дерущая нутро первобытным страхом констатация факта. Кивнула. Он прикрыл глаза, загоняя в себя прорывающееся в резкости черт лица звериное выражение, которое отчетливо прозвучало в сказанных им словах. И утвердило, что я дура, и явно не знаю, на что подписываюсь. Но отказаться не могу. Уже не могу.

Ну а утром мы ехали в соседний город, чтобы испытать мою нервную систему на прочность. На атракционах я в Испании еще не была, но кое-что о них слышала. В частности то, что компания Феррари обосновала здесь свой парк с самой высокой оркой во всей Европе. С их творением в Абу-Даби я была знакома, и когда ужас после поездки на безумных скоростях и виражах сошел, мне даже понравилось. Хотелось посмотреть на что способны еще итальянские инженеры.

Мы уже прилично отдалились от города, ехав по красивому серпатину, когда Паша, удрученно выдохнув, произнес:

— Блядь, у меня такое ощущение, что я сижу в сплюснутом мерине. Бодреньком конечно, с хорошим крутящим моментом, но после покупки Мерседесом акций Мартина тут вообще никакой английской индивидуальностью не пахнет. Нет, кис, ты посмотри только… мультимедиа, консоль, джойстик с логикой и программируемой кнопкой, ну как под копирку с мерина, мать вашу… Чего Виталик так писался от восторга, я не понимаю.

— Коваль, мне, кажется, ты зажрался, для средненького ИП. — Хохотнула я, с удовольствием оглядывая его улыбающийся профиль.

— Знаешь, кис, был такой интересный император в Риме, как Марк Аврелий. И его очень любил народ. Когда он шел по улице его славили и восхваляли. Чтобы не словить звездную болезнь, он приказывал своему слуге следовать за ним и говорить ему «помните, вы всего лишь человек». Будешь такой моей служанкой?

— Хренасе, ты замахнулся. — Удивленно приподняла бровь, и переводя взгляд на серпантин дороги. — Буду конечно. Могу прямо сейчас начать. Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит буржуй.

— Нет, мне не нравится. — Паша рассмеялся и сжал пальцами мое колено, не отрывая взгляда от дороги.

Когда мы приехали таки в порт Авентура и направились к Феррари парку… Честно говоря, интерес мой сразу угас, когда я просто посмотрела на невероятно высокую конструкцию горки. А когда по ней пронеслись с невероятной скоростью вагончики с людьми, которые на разных языках прощались с жизнью, я громко сглотнула. А Паша, с горящими глазами, нетерпеливо ждал когда нам уже оформят билет без очередей на атракционы. И потащил меня сразу к этой махине.

— Господи, Коваль, да в ней же метров сто… — хотелось перекреститьься и поставить свечку за тех, кто уже выходил из вагончиков на платформе.

— Сто двадцать. Скорость сто восемьдесят километров за пять секунд. — Глумливо поправил меня он. — Кис, да ладно, ты чего такая трусиха.

— Я не трусиха… — чуть не плача возразила я, думая, что не успела составить завещание, и покорно переставляя ноги за этим чудовищем, потянувшем меня, сука, прямо в первый вагончик, где всегда страшнее всего.

Если кратко, я была очень удивлена, что осталась жива. Особенно, когда нас несло с высшей точки вниз. Душа в пятки ушла и долго отказывалась оттуда выходить. Челюсть сковало от страха, и я еще с минуту, после выхода на платформу не могла ее разжать, чем очень веселила гада Пашу. Предложившего еще разок сходить, мол, второй раз не так страшно. Но мое перекосившееся лицо выдало однозначный отказ и вызвало у него смеховой припадок.

После этого атракциона на остальных конечно, дух захватывало, особенно на огромной и длинной красной горке в китайской части парка, но все равно уже было не так страшно. А Паша продолжал вертеть карту парка, выискивая развлечения пострашней. Он меня иногда пугает. Впрочем, время текло достаточно весело, особенно когда мы на таблетке катались по искусственной реке и Паше было решительно скучно, вот его выражение лица и удрученный вид заставляли меня смеяться.

Перекусив в кафе, и сцеловывая с моих немеющих губ остатки мороженного, Паша-таки уломал меня второй раз прокатиться на гребанной горке, где я чуть не померла. И чем ближе мы подходили к парку, тем быстрее я растрачивала уверенность, насуплено глядя на громадину железа где все кричали и кричали проносящиеся по ней бедные люди. Я уже была готова позорно запросить у Коваля пощады, как пошел дождь. Не особо сильный, но дождь. И тут же, в парке объявили, что в целях безопасности, аттракционы закрываются. Я благодарно посмотрела в небо.

Решив не ждать, мы вернулись в машину, чтобы поехать обратно в Барселону. Дождь скоро прекратился, а я с упоением смотрела в окно на потемневшие слегка волнующееся Средиземное море, с мокрой песчаной линией берега.

И коваль съехал с дороги, ведя машину к парковке у пляжа. На мой удивленный вопрос нахрена, ответил, что ему приспичило заняться серфингом, мол волны подходящие. Мне кажется, он однажды сведет меня с ума. Впрочем, мне нравится.

Серфингом я никогда этим не занималась, в отличие от него, но глядя как на удалленной части берега, где он переходил в скалистый отвес с бьющимися о него бушующими волнами, которые несколько серферов красиво рассекали, я испытала желание попробовать. Но не там где камни, а для начала на песчаной части берега, где серферили детишки и такие же новички как я.

Паша арендовал доски и гидрокостюмы. Я хотела ту, что поменьше, мне отказали, аргументировав тем, что это для профессионалов, и вручили огромную и широкую доску, едва ли не выше меня самой

Море не сказать, чтобы прямо гневалось, но было не спокойно. Волны омывали песочный берег, набирая в кульминации самое большее половину человеческого роста. Коваль с желанием смотрел на скалистый берег в отдалении, где волны были гораздо больше, и оккупированы такими же смертниками как он сам. Я остановилась у кромки воды, глядя на детей, вполне себе умеючи скользящих по волнам, Паша неожиданно довольно ощутимо толкнул меня в плечо, заставив отступить и выронить доску.

— Ты чего пихаешься, Коваль? — приподняла бровь я, склоняясь за своей оброненной доской в симпатичных розовых цветочках.

— Проверял, какая нога ведущая. — Хмыкнул он, засаживая свою в песок, и глядя на меня ироничным взглядом.

— А спросить не судьба?

— Спрашиваю. Какая, кис?

— Ну… правая.

— Нихрена подобного. Ты правую отставила, оставив левую впереди. Она и ведущая. — Заявил он, забирая у меня доску и ложа ее на песок.

И нет, в воду мы не пошли. Паша объяснял, как ложиться, как грести, чтобы поймать скорость волны, и была возможность встать на доску, как брать разгон, когда и как давить ногой. Объяснял на удивление доступно и понятно. И я чувствовала, что мне это нравится. Вот так сидеть с ним на берегу Средиземного моря, слушать его голос, чувствуя прохладный бриз на коже ног, не прикрытых гидрокосюмом. Смотреть в эти спокойные, улыбающиеся глаза и млеть. Именно млеть. Купаясь в темном зеленоватом омуте, пуская его воды вдоль тела. По коже, в нее и под нее.

— Киса, ты меня не слушаешь. — Возмутился Паша.

— Слушаю. — Встрепенулась я, стряхивая наваждение и понимая, что последние несколько его предложений я пропустила мимо ушей.

— Ладно. — Фыркнул, с нехорошим таким блеском в глазах. — Перейдем к практике.

Я в предвкушении поднялась, и хотела было взять свою громоздкую доску, когда он меня огорошил, что для начала практиковаться я буду здесь. На пляже. Я недоуменно на него посмотрела, но мне милостиво объяснили, что сначала надо довести до автоматизма движения чтобы встать с положение лежа в положение стоя, чтобы в море не тратить на это силы и время.

— Занудство какое-то. — Разочарованно буркнула я, послушно раз в третий вставая с живота на ноги и стараясь делать это быстрее, потому что Коваль говорил, что если я так долго возиться буду, то дождусь полного штиля.

Раз на двадцать шестой, или двадцать девятый (я сбилась со счета), Коваль остался доволен результатом.

— Сносно. — Резюмировал он, но скорее от того, что я уже начала злиться, и готова была отказаться от его долбанутой идеи. Он натер воском доски, чтобы ступни не соскальзывали, прикрепил к моей щиколотке длинный шнур с фиксатором, чтобы я доску не потеряла и мы пошли-таки к морю.

Оказавшись в воде, я как-то растерялась. Паша лежа плыл на доске рядом, удерживая меня за руку. С первой волны меня с доски снесло, вызвав у него смех.

— Господи, кис, да не пытайся ты волну перепрыгнуть. Передний край доски нагибаешь и подныриваешь. — Посоветовал он, когда раздражённую меня раз в четвертый с доски спихнуло.

Так и вправду было легче. Развернувшись лицом к берегу под контролем Коваля, оседлавшего свою доску, я старалась грести быстрее, когда волна приближалась сзади. Но попасть в один ритм с ее скоростью у меня никак не получалось. Я хотела уже расстроенно отказаться, чувствуя усталость в руках и теле, но когда я повернулась к Паше, тот блеснув зелеными глазами негромко сказал:

— Моя женщина не сдается. Поняла меня? Сделай это, Маш.

Если бы он начал опять насмешничать, или того хуже, как Женька делал в сходных ситуациях, пожалел бы меня, я бы точно поплыла к берегу. Но его негромкий серьезный тон, его слова оттеснили чувство холода и усталости. Пятая попытка и я заскользила по инерции движения, но встать не успела. Воодушевило, очень и очень воодушевила, до схожести с восторгом. На шестой почти встала, но упала с доски, едва не заполучив бортом по виску. Упрямо снова взобралась на доску. На него не смотрела, отодвинув мир и ощущения своего ноющего от усталости тела на грань сознания. Нужно встать. Нужно. Встать.

На седьмой, когда набрала разгон, и меня слило со скоростью волны, снова пробудив яркое воодушевление уже очень близкое к восторгу, я рывком оторвала тело от пластиковой поверхности и немеющими ногами взяла шаткую опору. И покатило вперед, даря небывалое чувство торжества и удовольствия, прокатившегося жаром по дрожащим от усилий мышцам. В голове ярко полыхал окрыляющий азарт от несущей меня бурлящей непокорной воды, от звука ветра в ушах, от непередаваемого чувства, что смогла. Так, наверное, ощущается свобода. Диким огнем внутри, зажигая сознание пламенем радости и удовольствия. И снова рухнула, когда инерция движения погасла и мыс доски нырнул в воду. Но это не имело значения. Я набрала мало воздуха и в толще воды легкие просили вынырнуть за кислородом, а я нежилась в прохладных слабых волнах, позволяя им переворачивать свое тело, содрогающееся от восторга, а не усталости и холода.

Но меня вытянули за руку. Паша довольно улыбался, огладив пальцем мне скулу и припал солоноватыми губами к моим. Размножив затихающее чувство торжества и наслаждения от маленькой победы над собой, и переродив это в ощущение эйфории.

— Целых две секунды, кис. — Хмыкнул мне в губы, убирая мокрую прядь выбившуюся из моего хоста и прилипшую ко лбу. — И это было красиво.

Безотчетно улыбнулась, обнимая его плечи и вжимаясь в тело. Хотелось сохранить этот момент, отпечатать его в памяти.

Позже, сидя на прохладных камнях скалистой части берега, где разбивались волны такой силы, что по сравнению с теми, с которыми мучилась я, они казались просто свирепыми, я с упоением следила, как Коваль не в пример лучше уже трущихся тут же безумных серферов красиво рассекает волны в человеческий рост.

Горячий грог в глиняной кружке и теплый плед на плечах согревал мое утомленное тело, даруя чувство неги. А удовольствие от его четких, без суеты, но с запалом движений ведущих доску с вершины волны, почти до ее основания и по ее длине поселяло восторг и чувство зависти. Тоже так хочу. Если я от «детской» волны чуть ли не оргазм словила, то что со мной будет, когда я смогу на таких кататься.

А Паша был такой свой среди свирепо бурлящих волн, подлетающих страстно и высоко, и безжалостно сбрасывающих неумелых наездников. Он сливался с инерцией движения, ловил точные моменты и скользил, обуздывая стихию. Делал это уверенно, точно. И наслаждался. Это чувствовалось. Ощущалось очень четко. Ему нравилась сила, нравилось то, что он ею управляет, покоряет и делает это красиво. Завораживающее зрелище.

У меня аж чуть грог не выпал, когда взлет очередной волны, быстро склоняясь пенящейся шапкой кпереди, скрыл его. Но он успел выйти с той стороны, где вершина волны еще не склонялась, а изгибалась, только готовясь набрать высоту, и пустил доску к основанию волны, уходя от озверевшей силы моря. Спрыгнул в воду, откатившись от места со скалами, и подхватив доску, стал выходить на пляж.

Я плотнее запахнулась в плед и поднялась, осторожно сходя со скользких прохладных камней и идя к нему навстречу, смакуя впечатления от увиденного. Господи, там внутри этого туннеля, по которому он пронесся наверняка просто дико. Просто нереально. Я поняла, что моя новая идея фикс это ощутить это. Что я в серфинг влюбилась. И скорее всего у меня проблемы с тем, кто меня с этим познакомил. Потому что я восторженно целовала слабо улыбающиеся губы, прижимаясь к его насквозь мокрому костюму, своими сухими джинсами и футболкой, и мне было на это плевать.

— Зимой на Канары поедем. — Чуть куснул меня за нос, запахивая на мне плед и идя к пункту проката. — Там на северо-западе есть городок Эль Котильо, идеальное место. Волны средние, и вода теплая. Тебе понравится. Ну, или на сноуборде покататься, тоже ощущения что надо. Нисэко в Японии мне больше всего понравился.

— Забегаешь вперед. — Фыркнула я, ощущая тяжесть его руки на своих плечах и довольно пригубив порядком остывший грог.

— Мне показалось, ты в восторге от серфа.

— Я не об этом.

— А я об этом. — Хохотнул, и потрепал меня по волосам. — Киса, не вредничай. Сама понимаешь, что никуда ты от меня не денешься. Уже.

Я закатила глаза, чувствуя и возмущение и удовольствие от его слов и интонации.

— Тебе нужны экстремальные виды спорта? Острых ощущений не хватает? — Спросила я, когда он сдал вещи и переодевался в кабинке в пункте проката, вызывая у меня дразнящее желание туда зайти, но магазинчик был небольшой и совсем рядом с кабинкой сидела девушка, улеченно тыкающая в экран мобильника, и явно не собирающаяся никуда сваливать.

— Мне нужны эмоции от победы в сложных занятиях, кис. От того, что легко дается и достается кайфа никакого. А с риском это сопряжено или нет, дело второе. Ты же сама ощутила, когда раза с сотого на серфе проехалась.

— С седьмого. — Хохотнула я, с благодарностями отдавая девушке кружку и плед.

— Да не принципиально… бля, где рукав-то… В такие моменты жить хочется, и море по колено кажется. Ощутила? — Он вышкл из кабинки, и заправляя рубашку в джинсы, лукаво на меня посмотрел, вызывав дрожь в коленках.

— Ощутила, да. — Тихо отозвалась я, снова чувствуя пережитую эйфорию от того, что смогла и глядя на его полуулыбающиеся губы. Если сейчас языком по резцу, я сама девицу вытолкаю отсюда.

Но Коваль хохотнув, прекрасно считав у меня все с лица, подмигнул и пошел к кассе, за залогом, негромко бросив мне «дождись отеля, кис, есть у меня пара идей, как провести вечер», засавив ощутить чувство жара в низу живота.

На улице уже стемнело, и мы ехали по пустынному влажному серпантину. Но до отеля так и не доехали. Потому что, со встречной полосы на нашу вылетел тягач.

Я даже испугаться не успела. Вообще не успела. Все происходило как в замедленной съемке и я просто тупо смотрела, как огромная машина, съехав со своей полосы и слепя фарами стремительно сокращает расстояние в пару десятков метров до Астон Мартина.

«Лобовое. Пиздец» — как-то без эмоций пронеслось в голове. Последнее, что я помню, как нашу машину заносит боком, водительской стороной под большегруз. Я с силой ударяюсь головой о боковое стекло. В глазах все меркнет, и я почти не слышу оглушающего грохота, звона, скрежета и чьего-то голоса, звавшего меня по имени.

Краткая потеря сознания, которую я не ощутила. Когда происходящее вновь начало отпечатываться в сознании, я осознала дикий ужас ситуации. В машине витал дым и резкий химический запах от раскрывшейся вдоль водительской стороны подушки безопасности. Лобовое стекло в мелкую паутинку трещин, на торпеде обитой кожей, осколки из внутренней прослойки лобового, за ним в полумраке угадывается вздыбившаяся с водительской стороны часть капота в которую упиралась кабина с неровными, рваными очертаниями.

Я тупо смотрела по сторонам, не понимая, что происходит и что делать. В ушах какой-то странный высокий звук с металлическим оттенком.

Я с трудом моргала, мое тело гудело, и вся правая сторона болела от сильного удара о дверь, но я никак не могла осознать, что со мной еще не так. Почувствовала пульсирующую боль в районе виска, подняла руку и прижала к месту очага боли, чтобы ощутить теплую влагу на пальцах. Тупо смотрела на свои окровавленные пальцы, мир и произошедшее с трудом дошли до меня. Я резко повернулась в сторону Паши. Он склонился в мою сторону, свесив голову и почти повалившись на подлокотник, но удерживаемый ремнем безопасности. Из рассеченной брови кровь щедро заливала левую сторону лица и окропляла кожу подлокотника.

— Паш! — хрипло гаркнула я и закашлялась, вдохнув слишком глубоко запорошенный химией от подушек воздух, и потянула к нему дрожащие похолодевшие от страха руки. — Паша!

Он открыл глаза, расфокусировано глядя перед собой. Я попыталась приподнять его голову, но заевший ремень безопасности не давал моему отчего-то трясущемуся телу развернуться к нему корпусом. С трудом, раза с пятого смогла отстегнуть ремень, но Паша уже пришел в себя, откинулся на сидение, отпихнув сдутую подушку, открыв ужасающее зрелище сильно вогнутой в салон междверной стойки и его двери. Стряхнул осколки бокового стекла с джинс, рукавом белой рубашки оттер лицо и вперил в меня внимательный взгляд.

— Нормально? Ты цела? Кис?

Я покивала, не чувствуя ни слез запоздалого испуга, ни боли от движения в плече, которым я приложилась.

— Хорошо. — Он поморщился, откинувшись на кресло и прикрывая глаза, я только тут заметила, как бледна его кожа.

— Паш, как ты? — Хрипло спросила я, бесполезно дергая ручку пассажирской двери. — Паш?

— Нормально. — Он приоткрыл глаза, почему-то с трудом скосив на меня взгляд. — Все нормально. Тряхануло просто хорошо, когда машину боком повел. Испугался, что если в лобовое пойдем, движок в салон влетит и тогда мы оба трупы. Дверь вообще не открывается?

— Нет. — Чувствуя внутри такую ненужную, такую позднюю загорающуюся панику, прошептала я, глядя на блестящий хром ручки.

— Нас дороге крутануло, приложило твоей стороной об отбойник, поэтому дверь клинит.

Я зачем-то огляделась, он выстрелил рукой, чтобы отвернуть меня за подбородок, но было поздно, я уже увидела все через заднее стекло. Мы прорвали отбойник, и треть кузова вместе с левым задним колесом были не на земле. Повисли над обрывом. Хриплый вздох расправил легкие насытившие кислородом адреналин, который вместо крови стремительно лился по сосудам.

— Паш?.. — я не различила свой голос сквозь бешенное сердцебиение, отдающее в ушах.

— Киса… слушай меня очень внимательно. Надави на лобовое. Без резких движений, иначе можно тачку раскачать, что не есть гуд. Просто дави что есть сил. Киса, блядь!

— Я слушаю-слушаю!.. — онемевшими губами произнесла я, глядя в его мертвенно бледное лицо с черными в темноте потеками крови.

— Дави! Сейчас. Начинай. Никаких резких движений. Поняла меня? Никакой резкости. Просто упрись и дави.

— А…

— Киса, надави на лобовое!

Я не почувствовала ни слез, смешанных с кровью, ни бурлящего в сознании страха, сжигающего способность мыслить рационально. Лобовое стекло под моими пальцами поддавалось плохо. Вот если бы рывком… Но дергаться нельзя. Нельзя. Страх, животный панический ужас от осознания, что почти часть машины над пропастью, сковывал движения не позволяя вкладывать в них достаточно силы.

— Ногами попробуй. — Напряженно произнес Паша, внимательно глядя в мое кривящееся от бессилия лицо.

Я аккуратно и максимально отодвинулась в угол сидения, уперлась в него копчиком, неверными пальцами расстегнула ремешки сандалий на платформе и скинула их на пол. Упор ногами дал больше результатов — стекло затрещало и отошло в правом верхнем углу. Отогнулось. Еще чуть давления и отошло снизу. Наполовину от крепежа, удерживающего его до середины капота. Я не поняла, откуда красные разводы на стекле, до моего сознания никак не доходило что острые грани из-за выпавших осколков разрезали кожу, и даже впились в нее. Я замерла, испуганно оцепенела, когда ударил мощный порыв ветра и машина, издав скрежетчущий стон, качнулась, готовая сорваться в пропасть. Но осталась на месте

— Вылезай. — Тихий приказ. — Медленно, опять же без резкости. Давай, кис, я следом.

Осколки, резали ладони. Я старалась двигаться плавно, осторожно. Мешало бешено бьющееся где-то у горла сердце. Мешал жуткий страх не совладать собой, сделать сильное резкое движение, пустившее машину в пропасть. Мешала сама себе. Но когда мои изрезанные ступни, коснулись холодного влажного асфальта и я в отчаянии обернулась. Паша не полез следом.

— У меня ногу зажало. — Хрипло выдохнул он, заставив меня помертветь. — Не могу вытащить.

Сукин сын! Специально сразу не сказал, чтобы я вылезла. Чтобы не истерила, не впадала в панику, не тратила драгоценное время, когда в любой момент машину могло сорвать в ее последний полет… Окатило животным ужасом. Потерянно оглянулась в поисках хоть какой-то помощи, но ее не было. Дорога была пуста. Кроме развороченного китайского тягача, упершегося в капот Астон Мартина остатками кузова.

Исчадие ада, проклятый уебок въехавший в нас, полулежал в покореженной, развороченной китайской кабине, и не известно был ли он мертв или жив. Ясно было одно — помощи от него ждать не стоит. Одновременно с тем, как я протянула к его кисти руку, желая удостовериться, что пульс есть, и уебать с ноги, чтобы пришел в себя, и помог мне достать Пашу, резкий, жуткой силы порыв ветра пронесся по горной дороге, покачнув покореженное железо Астона Мартина, снова готового рухнуть в пропасть. Подавившись ужасом, рванула к машине.

Скрюченными пальцами вцепилась в арку заднего колеса и уперевшись пятками в асфальт, что есть силы потянула на себя. Сквозь скрип своих зубов не почувствовала ни боль от глубже впившихся в ноги осколков, ни жуткого звука скрежета стекла в моих ногах об асфальт, когда я сделав краткую передышку снова попробовала вытянуть машину. Но куда мне полторы с лишним тонны? Все, что могло выдать мое напряженное до придела тело, это лишь шелохнуть машину на пару сантиметров в сторону дороги.

Я тихо взвыла от своей никчемности, но третья моя попытка, была очень слабой. Зло утерла ненужные слезы, и прокляла все, когда снова порыв ветра ударил, вырвав из меня и покореженной машины страдальческий стон.

Но она устояла, хотела покачнуться, но я не дала, не чувствуя в себе ничего кроме отчаяния и злобы, что не могу. Что я не могу, блядь…

Меня било крупной дрожью, а зубы и все тело скрипели от натуги, Какое-то странное провидение горячо шептало сквозь гул в голове, что надо рывком. Нужно попробовать рывком… Сил почти нет, а если я только раскачаю машину? Если не поможет? Он же упадет… А там крутой скалистый склон. Он же сорвется из-за меня. Из-за моего рывка. Нужно тянуть. Отчаяние прорвалось всхлипом, заглушив краткий приказ Паши отойти от машины и звонить в спасательную службу. Я смотрела в дальний поворот, откуда в любой момент мог прийти новый порыв горного безжалостного ветра, и осторожно расцепив правую руку на арке, достала свой телефон. С намертво разнесенным экраном. О чем дрогнувшим, незнакомым голосом сказала Паше и когда я предложила ему звонить со своего телефона, он ответил, что тот тоже разбился. Ответил ровно и спокойно. А меня почему-то затрясло еще сильнее и разум затопила горячая волна страха, ненависти и неверия. А сил почти не было. Но я сжала пальцы до хруста, зубы до скрежета и снова попыталась, обзывая себя бесполезной тварью и отчаянно боясь нового порыва ветра.

Я просто тупо не могла разжать пальцы, пока в мозгу стучала мысль, что Паша внутри. Паша, орущий на меня матом, чтобы ушла. Чтобы шла вдоль дороги к городу. Сука, что же ты за сука, Коваль?.. Не оставлю я тебя, мудилу…

Новое напряжение тела, и мне показалась, что машина снова продвинулась немного на дорогу. По крайней мере, расстояние между моей кровью на асфальте и границы колеса сократилось. Это почти уняло зарождающуюся истерику, пока я не осознала, что сократилось расстояние из-за того, что стопы все еще кровоточили, множа лужу, а не машина придвинулась.

Изнутри прорвался было животный вой, но глянцевый бок перед моими глазами блеснул отражением фар машины, едущей вдалеке. Всхлипнув, и все так же намертво держась за арку, я повернула голову, чтобы узреть, что в метрах трехстах из-за поворота вынырнул автомобиль.

Я хотела побежать навстречу, кинуться под колеса, пообещать что угодно, чтобы водитель помог, но физически не могла заставить себя разжать пальцы с крыла, вполне трезво осознавая, что если сейчас машина рухнет, то, скорее всего, она утянет меня с собой.

Но автомобиль остановился. Оттуда выбежали два каталонца, и я на смеси английского и испанского отчаянно заорала, призыв на помощь, снова напрягаясь всем телом, и пытаясь вытянуть накренившуюся над пропастью задницу Астона Мартина.

Но они справились. С тем, с чем безотчетно ревущая сидя на асфальте я, не смогла. Они затащили машину на дорогу, замельтешили над зажатым в машине Пашей, над гребанным уебком, едва не убившим нас, начали вызванивать полицейских и спасательную службу. Я рванула к водительской стороне.

— Киса, успокойся, самое страшное позади. — Он слабо улыбнулся, откидываясь на спинку кресла и глядя на меня. — Все хорошо, чего ревешь-то?

Я что-то нечленораздельно мычала, вжимаясь в порванный метал и, обнимая его, как получалось.

Потом сидела в скорой, пока мне извлекали осколки из стоп. Фельдшеры сказали, что нужно ехать в больницу, что над виском у меня прорвался кровоподтек и кожу необходимо зашивать. Я просила только одного — подождать. И не моргая смотрела, как спасательная служба разрезает покореженный Астон Мартин, чтобы извлечь Коваля, уже успевшего объясниться с дорожной полицией, прокатчиками машины и страховой. Юлий Цезарь, блять — подумала я и истерически хихикнула.

Ублюдка, который едва нас не убил привезли в ту же больницу, но ему повезломеньше, он проломил себе голову и его оперировали. И слава богу. Потому что кипящей ненависти во мне вполне хватило бы для решимости самолично его придушить. Паше уже зашили бровь, вправили вывих бедра со второго раза, и из-за семи трещин в ребрах его сейчас бинтовали, пока мне зашивали голову, сказал, что виновник аварии уснул за рулем, и врезался он не специально. Как будто мне должно полегчать от этого! Я угрюмо смотрела на Коваля, дышащего часто и не глубоко, старающегося не морщиться, но резкая бледность лица, когда бинт фиксировали, выдавало то, что ему больно. И это как-то отодвигало мою жажду крови того уебка. Если бы он не развернул машину… Кто знает, чем бы все закончилось. Вот бы для Женьки и родителей сюрприз бы был.

Я мрачно хохотнула, чувствуя как действие обезболивающих ослабевает и ноющая боль завладевает моим телом.

Ждали такси на улице, сидя на пластиковых креслах, недалеко от приемного покоя и смотрели на мини-парк в стороне от заезда в больницу.

— Очень и очень зря я гнал на Астон Мартин. — Хрипло произнес Паша, кладя руку на плечи и прижимая к себе. — И на тебя.

— А ты на меня гнал? — хрипло хохотнула, осторожно прислоняясь к нему плечом и переплетая пальцы.

— Ну, некоторое время я считал тебя эгоистичной сукой. Потом заподозрил, что нет. А когда ты своими хлипенькими ручонками пыталась тысячу семьсот килограмм на асфальт втянуть и рычала, чтобы я заткнулся, понял что гнал очень зря. Так что извини, что ли.

Я фыркнула и потянулась к его губам. В отеле, Паша еще час разговаривал со страховщиками, уточняющими детали. Поскольку вина была на том мудаке, претензий ни владельцы машины ни страховая не имели. Я, оплатившая доставку нового телефона, который должны были привезти в течение часа, извлекала симку из своего разбитого мобильника, сидя за столом и цедя прихваченную с бара хорошую бутылку белого сухого. Телефон привезли. Поставив в него симкарту мне пришло оповещение о двадцати пропущенных от Женьки. Блядь. Настороженно глядя на дверь душа, за которой плескался Коваль, я на боковых сторонах стоп, переваливаясь, как пингвин при ходьбе, торопливо покинула номер.

Женька был вдрызг пьян, называл Коваля пидрилой, его водителя, по Женькиному мнению сдавшего схему, шестеркой, а меня своей любимой женщиной, по которой он очень будет тосковать три недели в ссылке.

Горестно рассказывал, что отец узнал о том, что провернул Женька и очень этому не обрадовался, сказав искать машину месяц где-нибудь в Тундре, покупать ее на свои деньги и месяц в городе не появляться, чтобы отец его не прибил из-за того, что Женька такого выгодного клиента упустил. Мне было его жалко. Немного, совсем чуть-чуть стыдно. Поэтому, сидя на пожарной лестнице, я терпеливо слушала его стенания о неудавшейся жизни.

— Машка, ты когда возвращаешься?

Е-е-е-ебаный в рот. Завтра. Завтра обратный вылет. В три дня по местному. Господи, а я в отеле у Паши, вся подратая, с зашитой головой, как я предрейсовую комиссию пройду блядь? У начальства возникнут вопросы, на которые мне нечего будет ответить… Экипаж с моего отеля должны в одиннадцать завтра забрать. И овца Аллочка не звонит, чтобы хотя бы из вежливости напомнить.

— Машка?

— Послезавтра. — Зачем-то соврала я.

— А-а-а. Ну, тогда не встретимся, я завтра в ночь уеду. Машка, Коваль такой педрила, и шестерка его тоже педрила…

Шарманка затянулась еще на пять минут. Я начала нервно поглядывать на наручные часы, думая, что вернуться в номер, до того, как Паша выйдет из душа я уже явно не успею. К счастью, Женька уже выплакался и, пожелав мне нормального перелета, отключился.

Чтобы иметь отмазку, для чего я вышла из номера, сходила в бар и взяла Ковалю бутылку его любимого виски. Вернувшись, была прощена за то что ушла и не предупредила (охренеть, предъява) и милостива пущена под бок полулежащего на подушках Паши.

Ужин заказали в номер и тупо перелистывали пультом каналы по телевизору, запивая обезболивающие алкоголем и изредка целуясь. Сексом заняться не получилось. Напоминали себе двух радикулитных кряхтящих стариков и ржали. Паше было больно смеяться, и он просил меня перестать гоготать, отчего мне было еще смешнее.

Мой будильник разбудил нас в восемь утра, Паша возмутился и попытался подмять меня под себя, чтобы поспать еще часок. Но охнули от его загребущей руки мы одновременно и скрючились от боли тоже. И смешно и грустно.

Самое поганое — мои ноги. Отекшие и ноющие даже в покое. Я мрачно думала, как именно я справлюсь с рейсом и не находила ответа. Обезболивающие почти не приносило облегчения. СО швом на голове было проще — волосы все скрывали. Косметика справилась с осунувшимся лицом, белая рубашка скрыла огромный синяк на правой руке, тянущейся синевой от плеча до предплечья. Паша, уже заказавший завтрак в номер, смиренно дождался меня из ванной.

— Спи, ты чего? Тебе в аэропорт к трем только. — Благодарно принимая чашку кофе и очень аккуратно усаживаясь на его колено, произнесла я, рассматривая ровные швы на брови.

— Сильно ноги болят? — пригубил зеленый чай, второйрукой оглаживая поясницу.

— Заметно, да? — поморщилась, разглядывая свои скрещенные стопы щедро намазеканные ранозаживляющей и обезболивающей мазью. В отеле пластырем заклею. И в туфли как-то запихнуться надо будет.

— Не особо, пока лицокривить не начинаешь.

Я приложила палец к его губам, прекрасно зная, в какую сторону сейчас пойдет разговор. Я отработаю рейс. Мне не нужны проблемы с начальством. Хотя я Паше верю и думаю, их не возникнет, когда вытребует что-то позволяющее мне не работать а сидеть с ним рядом, но во первых, рано или поздно об этом узнает мой отец, а во вторых не хватало еще чтобы мой… любовник в мою работу лез.

Он укусил меня за палец приподняв бровь.

— Паш, я прошу. — Негромким голосом, проникновенно глядя в изумрудные глаза.

И снова несколько томительных секунд. Пара попыток включить хамовитого самца, решающего все и за всех, мой повторный призыв его человечности и он уступил.

Аллочка была беременна. Мое страдальческое лицо воспринила за сочувствие и поддержку, и разревелась, иступлено испрашивая моего совета, как сообщить Диего. Мне было глубоко срать на нее, Диего и ее «возможно сифилитическую!» беременность. Я механически принимала доставку экспедиторов, думая только о том, что немедленно хочу сесть иначе мои ноги просто разорвет от боли. Эта дура рыдала в стаффе, правда, свои обязанности все же выполняя, пока я, сжав начавшую гудеть голову сидела на диване в салоне, пытаясь прийти в себя. Полтора часа проверки документов, регистрации, проверки, предрейсовой комиссии, предполетного брифинга я с диким усилием изображала ровный настрой и излучала хорошее настроение. И сейчас пожинала плоды этих усилий в виде пульсирующей головной боли и ноющих ног.

— Маша? Что-то случилось? — я не заметила, как она вошла в салон и досадливо обозвала себя дурой.

Аллочка, присев на корточки у моих ног, шмыгая покрасневшим носом, участливо заглядывала в глаза. Хотя прежде если бы она меня спалила в таком положении, то немедленно доложила бы начальству об этом. Прежде, да. До Испании. Изменившей ее, меня и Коваля. И наши взаимоотношения. Потому что Аллочку я больше не презирала, мне было на нее просто тупо плевать.

— Нет, просто голову ломит. Ал, приведи себя в порядок. Клиент должен прибыть через двадцать минут.

Аллочка помрачнела, отвела взгляд и своими негромкими словами меня ошеломила:

— Может быть, ты в этом рейсе отдохнешь? Клиент не пыльный, я на себя возьму все обслуживание. А то мне так неудобно, что на прилете ты одна крутилась, пока я отлеживалась.

Я бесконечно удивленно смотрела в ее лицо. Однако, здравствуйте. От Аллочки совести ждать, как в Африке снега. Возможно, конечно, и даже пару раз было (и это я про Африку), но нет. Впрочем, она мое шокированное лицо восприняла по своему, негромко и нерешительно добавив, что Римма говорила об адекватности Коваля, и она не думает, что он будет сильно возмущаться. Просто мне нужно рассказать ей об особенностях его вкуса и чего он вообще желает. Я сдержала желание расхохотаться. Вместе с тем, при словах о Паше на меня накатило что-то такое неопределенное, мягко побуждающее рассказать о том, что сифилиса у Диего нет.

Глядя на ее напряженное и бледное лицо, я чувствовала глупую попытку укола совести, которой у меня как я думала, не было. До появления Коваля в моей жизни. Который мне специально рассказал, как он строил свой бизнес, зная, что мне об афере сообщит Женька и ожидая чисто человеческого чувства несправедливости, что взыграет и даст ему картбланш. И он не ошибся, но немного просчитался. Потому что тогда, сидя в баре и охеревая от происходящего после звонка Женьки, я думала о том, что выманивать Пашины деньги заработанные такими усилиями и вправду несправедливо, а потом это чувство заслонило опасение за физическое здоровье Петрова, если бы его афера вскрылась. Но тем не менее, сам факт, что человеские мысли пришли в мою дурную голову… Коваль гребанный продуман, умеющий вовремя дернуть меня за невидимые даже для самой ниточки, вытягивающие, выталкивающие наружу то, о наличии чего я в себе я не подозревала.

Вот и сейчас сижу и чувствую желание рассказать этой беременной наивной дурочке, преданно заглядывающей в мои глаза свою коварную месть Диего. Зачем и для чего?..

Стряхнула ненужное и непонятное наваждение и отказала. Себе в желании рассказать Аллочке, и ей в попытке помочь. Она, тяжко вздохнув, отправилась в стафф приводить себя в порядок. А я вдруг поняла, что все же расскажу. Расскажу ей. По прилету, а лучше после сдачи рейса. Иначе ее истерики не вынесу. Да и хрен она меня наедине с Пашей оставит, давя на субординацию, она же старшая в рейсе. Довольно улыбнувшись своему привычному и любимому коварству прорвавшемуся-таки сквозь баррикады неожиданно родившейся совести, я пошла за обезболивающим.

В целом, перелет прошел достаточно неплохо. Паша не отрывался от документов, Аллочка снова блевала в туалете, а я, с улыбкой змеи-искусителя снова заваривала ей чай и затолкивала отдыхать. Она возражала слабо и недолго — состояние не то было. Когда Аллочка тихо засопела, я с тихим стоном сняла гребанные туфли и пошла в салон.

Рухнула на диван и прикрыла глаза, понимая, что обезболивающие не справляются. Паша, не отрывая взгляда от ноутбука на своих коленях, придвинулся на диване ближе и осторожно положил мои ноги себе на бедро, мягко оглаживая изрезанные и заклеенные пластырем ступни.

— Кис, ты как? — негромко спросил, переводя на меня взгляд.

— Сносно. — Слабо усмехнулась, прикрывая ладонью глаза. — А ты?

— Чихнуть боюсь, подозреваю, что ребра к херам сломаются тогда, а так нормально. — Фыркнул, захлопывая крышку ноутбука и потянувшись за чашкой чая на столе. — Ты мадам с рыбьим взглядом убила, что ли? Или на работу похер уже?

— Да она проблевалась и дрыхнет. — Я вяло дернула ногой, когда он неосторожно надавил на особо глубокий порез.

— Заебись у вас работа, понятно, почему потерять боишься. — Рассмеялся, осторожно откидываясь на спинку дивана и держа в вытянутой руке папку с документами.

Я хмыкнула и пропустила катастрофический момент, когда меня сморило, и когда повернулась ручка стаффа. Очнулась от непривычно прохладного делового тона Коваля, произнесшего: «Ну куда же вы, Алла Владимировна? Будто что-то из ряда вон выходящее засвидетельствовали. Присядьте, пожалуйста, нам с вами есть что обсудить».

Я помертвела и трусливо боялась открыть глаза, заслышав тяжкий Аллочкин вздох со стороны кресла, что было напротив дивана. Попала. Господи, дура. Какая дура!

— Алла Владимировна. — От делового и все еще прохладного тона Паши у меня по ногам, все так же покоящемся на его коленях, пробежали мурашки. — В виду особенности настоящих обстоятельств я делаю вам беспрецедентное предложение — любое одно ваше желание в обмен на язык за зубами. В пределах реального и законодательно допустимого, разумеется. В случае нарушения вами условий, вы потеряете работу, это я гарантирую. Как и то, что обязательство перед вами в обмен на ваше молчание выполню.

Все, что сейчас придурочной мне хотелось — расхохотаться. Коваль ей дал выбор без выбора. Сука, вот умеет же. И застыла в напряжении и ожидании пока куриный мозг Аллочки сгенерирует единственно правильный ответ. И это случилось. Коваль оставил ей номер телефона и отправил в стафф.

— Денег попросит. — Усмехнулась я, не открывая глаз. — Сто процентов.

— Я тоже так думаю, — ирония в голосе и звук плеска жидкости в бокал. — Да похер. У меня и так уже было желание ее прогнуть, чтобы ты спокойно отлежалась, ноги у тебя уже вон как отекли. Так что вышло даже лучше, чем я планировал.

Я тяжко вздохнула, приоткрывая глаза и оглядывая его задумчивый профиль, не отрывающий взгляда от документов распложенных на моих ногах. Странно это. Все это странно и приятно. Он поднял на меня глаза и улыбнулся. С призывом. С языком по резцу. По венам мгновенно пронесся жар.

— Паш, мы же инвалиды, ну не смотри на меня так. — Горестно простонала я, прикрывая ладонями глаза, и заталкивая в себя поглубже разгоревшееся было желание.

— Ах да, — вздохнул он, с иронией в голосе. — Я и забыл.

Полежав еще с часок я все-таки удалилась в стафф под недовольный взгляд Паши. Аллочка насторожено следила за мной, молча выполнявшей свои обязанности. Подружкой она меня больше не считала, очевидно, сведя один к одному с моей мнимой заботой ее тяжелому состоянию. И даже попробовала осторожно меня об этом расспросить, наивная. Я иронично на нее посмотрела, и посоветовала лучше подумать о сумме, которую она запросит у Коваля, и о том, что случится, если она языком метелить начнет. Аллочка сжала челюсть и посмотрела на меня с презрением, вызвав в ответ мою саркастичную улыбку. Правду про сифилис ты не заслужила, курица — взглядом сказала я ей. Но она, как следовало ожидать, меня не поняла и до конца рейса мы с ней не разговаривали.

Когда я, зевая, подавала Паше чай, он поразил меня требованием съезжать с квартиры. Сегодня же. Прямо после рейса. Съезжать. К нему. Я его чуть кипятком не облила, сначала случайно, а когда начал настаивать, то чуть ли не специально.

Эту квартиру нашла я, обустраивала ее я, и моих вещей, включая мебель там было больше. И если кому из нее и съезжать, то уж явно не мне. Но эти мои слова при его выразительном взгляде показались мне самой детским лепетом. Упав рядом с ним на диван, я горестно застонала. А потом, не особо умная я сболтнула, что Женьки три недели дома не будет, и я могу пока пожить в своей квартире.

— Сколько, блядь?! — рявкнул он, и я поздновато сообразила, что сказала ему, что встречусь с Женькой по прилету и расстанусь с ним. А тут как бы новое обстоятельство препятствующее этому. — Ты не охерела ли? Маш, звонишь ему сразу, как приземлимся. Либо это делаю я, поняла меня?

Мои долгие увещевания, сопровождаемые фривольными позами, горестными взглядами, дрогнувшим в нужных местах голосом сначала не возымели никакого эффекта. Да и потом тоже.

С силой хлопнув дверью стаффа и заставив Аллочку вздрогнуть, я зло, но аккуратно топая подошла к холодильнику за минералкой.

— Чего вылупилась?! — не сдержав все больше нарастающего раздражения от ее пристального взгляда рявкнула я, заставив ее опешить.

Но она не ответила, не дав мне повода выплеснуть на нее злобу, чем очень меня удивила и расстроила. Пришлось думать самой. Заглотив еще таблеток, я стала сменять пластыри. И кое-что придумала. И у меня даже получилось.

Когда подавала Ковалю ужин, сделала вид, что чуть оступилась и выразительно поморщилась. Это возымело свое действие — его замораживающее выражение лица чуть дрогнуло, а взгляд метнулся на мои ноги. А дальше тактика была до одури проста. Села на диван, снимая туфли и якобы укрепляя пластырь. А тут еще как раз вовремя медицинский клей, которым я щедро залила раны, дал осечку и пластырь набряк кровью и испачкал туфлю. Разумеется, человечный Коваль отреагировал на мой тяжкий вздох, велевсидеть на месте и сам отправился в стафф за моей косметичкой, куда я кинула пластырь и прочие медицинские радости. Представляю, как охуела Аллочка при появлении Коваля.

Он сам обработал мне ногу. Его лицо все еще было непроницаемо, только губы чуть напряжены. Охнула, когда рана защипала от клея, и его моральный щит дрогнул. Начала отдаленно, неопределенно, но постепенно все тверже, но осторожно давить и выбила-таки себе день отсрочки от звонка Женьке. Хер с ним, завтра еще попробую отсрочить. Не могу, чисто физически я не могу такое сообщить Женьке по телефону.

Сдача рейса прошла неожиданно быстро. Паша ждал меня на парковке, когда я вышла из здания, он пошел навстречу, забирая у меня чемодан и погружая его в багажник, не переставая с кем-то разговаривать по телефону. Отключился и сказав, что нужно заехать в офис, вырулил с парковки.

В офисе был Костя, очень обрадовавшийся нашему появлению и очень озадаченный при виде зашитой брови Паши. Пока Коваль быстро подписывал стопку документов, я попивала кофе, сидя на диване с Пумбой и охотно пересказывала ему, молча охреневающему, все наши злоключения. Тот оглянулся на Коваля в ожидании, что Паша скажет, что все не так было. Но тот кивнул, не отрывая напряженного взгляда от экрана ноутбука и одновременно с кем-то разговаривая по телефону.

Посиделки в офисе затянулись. Я, от нечего делать, распивала третью кружку кофе и расспрашивала Пумбу о Мадриде.

— Поебота-поебота, перейди на Федота… Время уже девять вечера, я домой хочу. — Устало зевнул Паша, глядя в экран. — Да ебаный регистр, рассчитал я уже август, хули ты данные мне коверкаешь?..

— Там надо месяц закрыть, чтобы новый начать. Я тоже долго думал, почему у меня не получается… — негромко сказал Костя, прерывая свой забавный рассказ о том, как его дочки впервые были в акпарке и потерялись в бассейне, заставив Кристину едва не пасть в обьятия Кондратия

— Гляди-ка, и правда. Что, Толстый, в танчиках тебя заблокировали, раз ты работать начал? — Ехидно осведомился Паша, не отрывая взгляда от ноутбука.

— Паш, ну ладно ты, я же не всегда в танчики играю. — Поморщился Пумба, наливая мне кофе.

— Вот кстати, про работу. Сегодня в одиннадцать тебе с Неверовым надо встретиться в «Мираже». У меня желания и сил нет, и он мне на нервы действует. Сгоняй ты и ввали ему пиздюлей за августовское прибытие с солями. У меня компрессор навернулся при перегоне, хотя по докам он мне привез допустимые пределы. Операторы лоханулись, не из емкости анализы брали… В общем, эта гнида навернула мне компрессор и работать я с ним больше не буду. Тимон уже машины его завернул и популярно объяснил, что с таким говном путь на станцию заказан, а Неверов мне два дня мозг компостирует, встречу просит. Сказал ему, что гендиректор придет. Пумба, выеби его пожалуйста, я уже устал и не выдержу, ебальник ему начищу, если еще раз увижу. Твоя стихия же.

— Да не вопрос. — Гыкнул Пумба, подмигнув мне и подавая чашку с кофе.

Я покачала головой и усмехнулась, припоминая наше знакомство с Пумбой и переведя на Пашу нехороший взгляд, в ответ лишь фыркнувшему.

Где-то минут через сорок он все же закончил все свои дела и мы добросив Костю до ресторана, поехали к Паше. За город. В хороший такой двухэтажный дом в охраняемой части элитного поселка.

Внутренне убранство было очень схоже с тем, что я видела внутри его «дачи с прудиком». Приняв душ и обработав свои многострадальные ноги, я, потягиваясь на широкой резной кровати, застеленной батистовым бельем, в ожидании когда из душа выйдет Коваль. Он вышел с обернутым вокруг бедер полотенцем и прекрасно расценив мой потемневший взгляд, задержавшийся на полотенце.

— Радикулитные старики изволят творить непотребства, а, кис? — хохотнул, вскрывая бутылку виски и запивая им таблетку обезболивающего, одновременно аккуратно ложась на спину рядом со мной. — Давай, старушка, сегодня ты сверху, только аккуратно, у деда ребра ноют.

Я прыснула, с удовольствием глядя в черные в полумраке, улыбающиеся глаза, и садясь на его бедра. Паша, только потянулся пальцами к моей груди, как раздалась трель его мобильника, лежащего на краю прикроватной тумбочки.

— Не отвлекайся, старая, не отвлекайся. — Фыркнул он, беря трубку и оглаживая свободной рукой мои дразняще покачивающиеся на нем бедра.

Звонил ему Костя, и я остановилась, заметив, как Паша, закатив глаза, страдальчески застонал.

— Пумба, когда я сказал дать ему пизды, я не имел в виду буквально. — Сильно выебывался? А, ну тогда ладно… — Прыснул Паша, с силой проведя рукой по лицу. Хорошо ты его помял?.. А кого еще? Ебать, Толстый, ты тип, конечно! Мусоров-то зачем? — Коваль откинул голову и хохотнул. — Слушай, я прям-таки вспоминаю былые времена. Прямо жалею, что с тобой не пошел. Ладно, не хнычь, заберу, конечно. Куда твои сто пятьдесят буйных килограмм отвезли? Минут через тридцать буду, сиди смирно, а то заартачатся и хуй я тебя вытащу… Нет, обзывать их тоже нельзя… А это тем более. — Паша снова одобрительно заржал, и, мягко меня отстранив начал одеваться. — Нет, ну можно конечно, но тогда меня тоже загребут… Ага, блять, ностальгия. Тебе Кристинка потом устроит ностальгию. Что, страшно, каблук, блять? — Пашка снова заржал, прижимая плечом телефон к уху и натягивая джины. — Все, сиди жди, скоро буду. — Повернулся ко мне, удрученно на него глядящей с постели, фыркнул и подхватив с тумбочки бутылку велел одеваться, дескать он уже выпил, и за рулем поеду я.

Приехали в отделдовольно быстро, и Паша прямо с бутылкой пошел в здание, отсалютов виски полицейским, курящим недалеко от входа и почему-то значительно взгрустнувшим при его появлении.

Я прыснула, неверяще глядя в спину Коваля, пока он не скрылся за дверью. Ждала относительно недолго. Паша вышел первым, за ним шел весьма довольный, но сильно потрепанный жизнью Костя, с большим таким, красиво наливающимся синевой фингалом под глазом.

— Машка, и снова тебе привет! — добродушно заржал Костя, падая на заднее сидение. — Смотри, какой у меня фонарь на лице, красота же! Паш, а у меня правда права отобрали?

— Майор сказал, что пока подумает. Я так понял, что тебе еще бабла ему донести надо будет. А нахера ты вообще в машину сел пьяный при мусорах? Да еще и в Неверовскую? — Хохотнул Паша, усаживаясь рядом со мной и поворачиваясь забирая виски у Пумбы.

— Да не при них я сел, они позже приехали. Там дружки этого уебка, пока он на асфальте отдыхал, подвалили. Человек пять. А мы же на парковке были, я хотел музыку включить подходящую, пока они из машины вылезали. Мортал комбат хотел. А тут мусора набежали, дергают меня, орут, вообще охуевшие. Я говорю им, подождите я сам из машины выйду, а этот, который косоглазый, прикинь, дубинку достал. Ну у меня терпение и лопнуло. А они, твари, в протоколе помимо дебоша еще и езду в пьяном виде нарисовали. Ну, суки же, Паш? Скажи же, суки! — обиженно буркнул Пумба, разваливаясь на заднем сидении и требовательно протянув руку за бутылкой.

— Вообще, козлы. — Фыркнул Коваль, называя мне адрес Пумбы, когда я выруливала на дорогу от отдела.

Косте было скучно. Сначала он уговаривал меня с ним спеть, но игравших по радио песен не знал. Потом начал с Пашей обсуждать какую-то рабочую лабуду, потом ему надо было покурить, и он, свернув поданную Ковалем бумажку в кулек, чтобы стряхивать туда пепел задвигал филосовскую концепцию, какие нехорошие люди работают в правоохранительных органах. Когда мы подъехали к хорошей жилой многоэтажке почти в центре города, Костя стал настойчиво нас приглашать зайти, не став лукавить на ехидное предположение Паши, что он так стремится оттянуть кару Кристины, которая каким-то макаром узнала, что его в отдел привезли за «хулиганство», и просто с этим согласившись.

Квартира у них была большая и красивая. Кристина, грозно топающая из спальни на звук открывшейся входной двери, смущенно покраснела и помчалась переодеваться из симпатичной пижамы во что-то более подходящее для встречи гостей.

Вообще, мне было неожиданно уютно в этой компании. Кристина быстро накрыла на стол, как будто нас ждала (оказалось, что Костя просто любит пожрать и холодильник у них всегда под завязку забит), мы с ней распивали хорошее вино, и болтали снова о чем-то совсем не важном. Пока Костя не начал травить армейские байки, неожиданно смешные. Особенно те, которые касались Паши, которого вечно пытались отпиздить, потому что он не любил тупых и наглых, а таких в командовании армии большинство. Потом Костя, увлекшись, начал рассказывать, как они вдвоем пиздили солярку и продавали ее в ближайшем населенном пункте, а деньги пробухивали. Прямо в армии. Будучи рядовыми. Кристина закрыла двери, чтобы наш громовой хохот не разбудил близняшек.

— Кристин, что с твоим лицом?. — Расхохотался Паша, глядя на удивленное лицо Кристины, до сего момента, наивно полагавшей, что порядки в армии немногим мягче чем в тюрьме, и воровать, а тем более бухать там сложновато.

— Так вот откуда все пошло… — отчего-то грустно вздохнула она, с горя выпив вина прямо из бутылки. — Талант не пропьешь, хули.

У меня уже живот болел от смеха, а Костя, подливающий конъяк в свой и Пашин бокал, неизменно находил еще более смешные истории, заставляя иногда Пашу бросать на него упреждающие взгляды. Например такие, когда Паша в увольнительной склеил сразу двух телок и они из-за него подрались, а потом почему-то на него обиделись и он остался вообще ни с чем. Кристина попыталась оборвать мужа, бросив взгляд на злорадно гоготавшую меня, но Костину шарманку с байками было не остановить. Я закрывала Паше ладонями глаза и рот, чтобы он не заморозил вошедшего в раж Костю одной фразой и взглядом и одобряюще кивала, слушая истории о том, как развлекалось похотливое животное живущее в Ковале за год в армии. На Костю уже пыталась прикрикнуть Кристина, но мы с ним не обращали на нее внимания, и на Пашу, который пытался отпихнуть мои руки и дать моральных люлей Пумбе, сдающего мне с потрохами систему, как в армии можно развлечься.

Впрочем, дурачиться мы быстро прекратили. Я припала к Пашиным губам, чтобы он, наконец меня отпихнувший не вздумал рвать и метать. Но настрой у него был вполне благодушный.

Было видно, что Кристина не прочь ввалить Косте хороших пиздюлей, но ее останавливает наше присутствие. И чем чаще пустел ее бокал, тем тяжелее становились ее взгляды на мужа. Костя замечал и забавно тушевался, вызывая у Паши ехидные, но не особо злые и грубые подъебы.

Когда Коваль заявил, что нам пора, Костя совсем опечалился и просительно на меня посмотрел. Мне стало жалко этого здоровяка и хотелось забрать его с собой, потому что Кристина как-то уж слишком многообещающе на него посмотрела. Но Паша уже позвонивший Рамилю и велевший ему приехать к Пумбе, чтобы отвезти нас на его машине домой, потянул меня в сторону прихожей, и все, что я могла это соболезнующее посмотреть на грустно вздохнувшего Пумбу, поперевшего голову с фингалом под глазом

Вот мне правда думается, что с Костей я бы сдружилась. Мне дико нравилось, как они общались с Пашей, нравились его шуточки. Да и Паша на него реагировал нормально. Паша. Он с каждым днем открывался мне совсем с другой стороны. Я прежде думала, что мужик должен быть эдаким мерзавцем, без чувства меры, с которым надо воевать. Но нет. Мужчина прежде всего должен быть человеком. Таким как он. Да, с апломбом, но оправданным. Да, иной раз довольно жестким и просто сучим интриганом, но с понятиями о жизни и ее правилах. О людях и их кастах. О том, что правильно, что нет. Чтобы подняться самостоятельно и не стать сволочью, жестоким ублюдком и остаться не развращенным собственным достижением и большими деньгами. Я смотрела в его спину, когда он прощался с Костей и обнимал Кристину и не понимала, когда он успел перевернуть мой мир и мои представления о нем и окружающих. Это было странно, необычно, немного пугающе.

Мы вышли из подъезда и одновременно подъехало такси, из которого спустя пару мгновений вышел Рамиль, добродушно нас поприветствовавший.

Он сел за руль, когда я уже развалилась на заднем сидении. Думала, что Коваль сядет спереди, но он плюхнулся рядом со мной, и взъерошил мне волосы, заставив недовольно поморщиться.

Мы выехали на трассу, и Рамиль включил радио. Паша потянул меня за руку, вынуждая придвинуться ближе. Чуть развернулся корпусом, положив одну руку на мои плечи а пальцами второй поворачивая к себе мое лицо за подбородок. Усмехнулся, когда я бросила быстрый взгляд на Рамиля и скользнул языком по моим пересохшим губам.

Внутри мгновенно зажегся огонь томления и когда я припала к губам Паши, требовательно и с нажимом проведя языком по языку и осторожно обнимая Пашу за шею, поняла, что рациональность снова отчаливает, потому что он отнял вторую руку от моего лица и медленно заскользил ею вниз. До шеи. Сжал, одновременно делая поцелуй глубже, и сорвав мне дыхание чувством жара от этих движений.

Скользнул языком по моим губам, зажав нижнюю зубами. Его рука опустилась ниже, и с силой сжала грудь, одновременно с этим чуть куснул мою губу, и породил в низу живота яркое тянущее требовательное чувство горячей тяжести.

Я снова бросила взгляд в затылок Рамиля, чувствуя, как чувство азарта смешанного с адреналином стягивает внутренности в тугой ком. Снова его усмешка мне в рот и рука скользнула ниже, одновременно с его языком уходящим по моей линии нижней челюсти к мочке уха. Золото сережки стукнуло по его зубам, а пальцы требовательно огладили внутреннюю сторону бедра, нажимом заставляя чуть развести ноги.

Сердце бешено забилось в груди, дыхание участилось, когда его язык пошел по козелку уха, а пальцы к низу живота. Почувствовала, как намокла, когда он надавил сквозь плотную ткань джинс на самую чувствительную точку тела, снова сорвав мне дыхание. Я не отпускала мучительным взглядом Рамиля, не понимая, почему меня так будоражит знание того, что в расстоянии меньше метра от нас находится человек, не замечающий, как я изнываю, как мучительно сдерживаю стон от нажима пальцев, как готова прямо сейчас сбросить всю одежду и оседлать блядски улыбающегося мне в губы Коваля.

— Киса-киса… ай-ай-ай! — ирония в охуенно хриплом шепоте мне на ухо и огонь заструился по венам.

Сняла правую руку с его шеи, с нажимом провела по его груди до паха. Он чуть приподнял бровь, прикусив губу и глядя мне в глаза горящими изумрудными глазами. Закрывшимися на несколько мгновений дольше положенного, когда я накрыла ладонью его пах. Фыркнула, облизывая его горячие губы и крепче сжимая эрекцию, чувствуя, как ошиблись его пальцы, массирую меня через насквозь влажную ткань джинс.

— Паш, может на заправку? Лампочка загорелась. — Подал голос Рамиль, заставив увлеченную меня чуть ли не шарахнуться от Коваля.

— Да. — Неожиданно ровным тоном отозвался он, задержав мою руку на своем пахе и с упоением глядя на мое опьяненное возбуждением и адреналином лицо. — В подлокотнике портмоне. До полного залей.

Я прикрыла глаза и откинула голову назад, сдерживая смех от ебанутости ситуации. Но смеяться мне хотелось пару мгновений, пока горячий язык не заскользил по шее до линии нижней челюсти, пустив мурашки по телу, и я едва сдержала стон от сломленного самоконтроля, канувшего в кипящие воды желания.

Пряжка его ремня. Я знала, что эта громко щелкает. А радио играет недостаточно громко, чтобы заглушить это. Я, прикусив губу, чувствуя, как уже судорогой нетерпения сводит пальцы, несколько грубо и жадно целовала его, вдавливая в сидение собой.

— Кис, ребра… — тихо выдохнул, мягко отстраняя меня за плечи, и чуть ослабляя нажим пальцев между ног, чтобы слепящая волна возбуждения чуть спала и до меня дошел смысл сказанного.

— Прости… — Неожиданно для себя выдала я.

Никогда не извинялась. Вообще. Перед родителями разве что. Немного озадачилась, но задуматься мне не позволил поворот машины к заправке. А у тачки Паши намертво тонированы задние стекла. Ай-ай-ай, что творится в моих похабных мыслях, господин Коваль. Впрочем, вам определенно это понравится.

Пряжка его ремня щелкнула под моими пальцами ровно в тот момент, когда за Рамилем закрылась дверь. Рванула головой вперед, одновременно вскакивая на сидение на четвереньки и абсолютно не заботясь, что могу испачкать кожу обивки своей обувью. Он не успел среагировать, когда я в доли секунды освободила его от белья и вобрала в себя до максимума, едва от этого не кончив.

Вздрогнул, сорванный вдох, напоивший кипящее сознание истомой, и заставивший наплевать, что в горле саднит и податься вперед, глубже, до основания. В ход пустить руку и вакуум во рту, ведь времени мало. Одновременно с головой движения пальцами без особого нажима по влажной коже.

Низ живота разносила просто, жадностью и требованием, только усиливающимися от каждого своего же движения головой, рукой, языком и губами. На языке солоноватый привкус с примесью какого-то геля для душа и его собственного запаха, отключивший, заблокировавший все тормоза и возведший животное неистовство на пьедестал разума. Воздуха мало, мышцы лица горят, но все что чувствовала, что он близко. И сука, весь алкоголь, что я пила и во всех количествах одновременно не могли, просто не могли бы меня опьянить до той степени, в которой пребывал сейчас мой полыхающий, сгорающий и расщепленный разум. От каждого его сбитого вздоха, от каждого едва ощутимого подёргивания, едва-едва, но так верно подсказывающих ускориться, сдерживать рвущийся кашель, когда брала слишком глубоко и не прерываться, довести его, добить…

И добила. Он резко откинув голову назад с силой ударился о подголовник и задержал дыхание изливаясь и вздрагивая, издавая тихое шипение сквозь стиснутые зубы. Замерла, чувствуя удовлетворение, похожее на тот оттенок, что бывает, когда сходит собственный оргазм. Дикое чувство. Горло саднит, губы горят, тело немеет, не понимая, откуда в голове удовлетворение если физиологического и логично завершенного вмешательства не было, а по крови течет удовольствие.

Рамиль сел в машину, когда я, сидя на своем месте, медленно слизывала остатки спермы с губ, и удовлетворенно смотрела как Паша неверными пальцами пытается застегнуть ремень. Ну, охуенно же. Весь такой вечно собранный Коваль, сука, одним взглядом способная опустить, а тут сидит и с собой справиться не может. Я довольно улыбнулась, припадая к его шее губами и чувствуя, именно чувствуя, как он улыбается в ответ.

— Голубки, тут до дома километра два осталось. — Фыркнул Рамиль, пытаясь одной рукой отвинтить крышку купленной газировки. — Ну, потерпите уж.

— Ой, Рамиль, дай мне. Тоже пить хочу. — Не дожидаясь протянутой бутылки, я сама ее забрала из его руки.

— Не закрывай потом. — Сказал Рамиль, выруливая на проспект.

Отвинтила крышку и пригубила, хитро глядя на Пашу. Он едва сдержался, когда я мерзко и неслышно хихикнув, протянула бутылку ничего не подозревающему и небрезгливому Тимону, присосавшегося к горлышку.

До дома доехали быстро, Рамиль вызвал такси и уехал к себе. А я, лежа в постели Коваля и подрагивая от воспоминаний о текущем вечера, ждала его из душа и сама не заметила как уснула.

Утром проспала. Занятия по квалификации у меня не отменялись и я безнадежно на них опаздывала. Носилась собираясь, пока Коваль сонно улыбался, глядя как я одновременно выпрямляю утюжком волосы и меняю пластырь на ногах. Вызвался отвезти. Лучше бы этого не делал.

Потому что, когда он несся под сто шестьдесят по трассе в сторону моего обучающего центра, и я, подавляя страх от его скорости, пыталась докрасить второй глаз глядя в зеркало в козырьке, нас обогнали два больших черных минивэна, мчащихся на обеих полосах попутного с нами направления и быстро затормаживающих, вынуждая Пашу снизить скорость.

— Киса, — негромко, но крайне напряженно произнес Паша, не отпуская их взглядом и сбрасывая скорость до допустимой, чтобы съехать на обочину. — Ничего не бойся. Поняла меня? Ничему не верь. Ни о чем их не проси и ничего не рассказывай.

Я тупо смотрела, как из раскоряченных посреди дороги минивэнов выбегают бравые молодцы в масках, при полной амуниции и вооружении, и мчатся в сторону мерина Паши, припарковавшего машину на обочине, вызывающе усмехнувшегося и выходящего им навстречу.