Зеркало Пиковой дамы

Глава 2 ТЕАТРАЛЬНАЯ СТУДИЯ

Аля провалялась в гриппу две недели. Температура — под сорок! Первые два дня она бредила, металась на подушке и все повторяла: "Она просила о помощи! Меня просила… меня!" Родители не придавали этим словам особенного значения: ведь в бреду больные часто несут всякий вздор, а дочка совсем ничего не соображала, не чувствовала… Потом потихонечку начала приходить в себя. Но странную историю с черноволосой девушкой и записной книжкой начисто позабыла. Как будто кто-то старательно стер её из девичьей памяти.

Первое, о чем Аля вспомнила, было старинное зеркало.

— Мам, а почему зеркало на антресолях лежало? Оно ведь такое красивое!

— Не помню уж почему. Кажется, некуда было повесить — и так все стены фотографиями увешаны… — мама явно не хотела о нем говорить, старалась перевести разговор на другую тему, но Аля все не сдавалась. — Бабушка просила его убрать, — наконец, призналась Анна Андреевна. — Оно ей от кого-то досталось… кажется, от подруги актрисы. То ли та умерла, и дочь её передала бабушке зеркало в память о матери, то ли эта подруга сама подарила бабушке на юбилей, когда его отмечали в театре… Нет, хоть убей, не помню! Только мама… то есть твоя бабушка Лиза как-то с опаской к нему относилась.

— А почему?

— Говорила, что оно нехорошее.

— Что значит, нехорошее? — не унималась Аля.

— Русским языком тебе говорю, не знаю! Я в это не вдавалась. Бабушка была суеверная, как вообще все театральные, много воображала такого, чего и в помине не было и быть не могло. Мало ли, что она могла возомнить?! Не любила его — и все! Хватит, закрыли тему. У тебя сейчас температура опять поднимется. Давай-ка лучше лекарство выпей!

Аля послушно пила лекарство, делала ингаляции, но поправлялась медленно. Очень уж злой был грипп! Наконец, она попросила родителей поставить зеркало к ней в комнату, сказала, что так будет веселей. Те согласились, хоть эта затея была им не по душе. Нет, родители явно о чем-то умалчивали — знали о зеркале что-то такое, от чего к нему душа не лежала… Но все же просьбу Алину выполнили, и большое прямоугольное зеркало водворилось под пальмой. Решили пока не вешать — мол, пускай какое-то время так у стены постоит.

"Точно из этого зеркала какой-нибудь тролль выскочит и съест меня! — удивлялась Аля нерешительности родителей. — Ну что в этом стекле плохого?!"

Вечерами, когда родители купали Алешку, и Аля знала, что к ней не войдут, она садилась перед зеркалом на пол и гляделась в него. Кажется, могла так сидеть часами. Это было не самолюбование, нет. Просто она ощущала себя как бы в ином времени. И сама становилась иной, словно взрослей, серьезней… Она вглядывалась в отражение бледной худенькой девушки, которая казалась ей незнакомой — такими огромными казались её потемневшие глаза!

Иногда поверхность зеркала словно бы подергивалось дымкой, и тогда Але казалось, что там и впрямь кто-то вот-вот покажется. Кто-то из давно ушедших времен… И она решила погадать перед зеркалом — святки все-таки! Вдруг и вправду жених покажется… Знала, что гадать нужно в полночь, в одиночестве, при помощи двух зеркал, поставленных друг против друга так, чтобы впереди образовался длинный коридор.

В доме все улеглись. Аля надела бабушкино платье — длинное, цвета чайной розы, из тончайшего прозрачного газа на чехле. Распустила волосы… и с удивлением заметила, что они вьются. Может, болезнь повлияла? Она взяла с бабушкиного письменного стола два подсвечника со свечами и поставила на пол против зеркала. И свое небольшое зеркальце на подставке тоже поставила на пол — так, чтобы одно отражалось в другом. По идее, в конце коридора из все уменьшавшихся зеркал, если долго-долго смотреть не мигая, можно увидеть суженого. Говорят, всякое может там показаться — чудище, демон… словом, всякая нечисть. Аля в эти байки не верила, но помнила: чуть что покажется, надо тут же зачураться и отвернуться от магического коридора. Мало ли что… И ещё нельзя оборачиваться, это первое правило!

В доме тихо, темно… Аля выключила свет. Где же спички? А, вот они! Она подошла к бабушкиному трюмо, нащупала заветный флакон — там на дне оставалось немного духов. Аля их берегла и пользовалась только в исключительных случаях. А сегодня как раз был такой! Она смочила пальчик духами, легко коснулась висков… Ну вот, можно начинать. Она глубоко вздохнула… и чиркнула спичкой. Слабый огонек заколебался, заметался на кончике спички, Аля на цыпочках, прикрывая огонь рукой, подошла к зеркалу, присела и зажгла свечи. Тотчас впереди возник суживающийся коридор, освещенный множеством огней. Она вся подалась вперед, вглядываясь вдаль…

Внезапно ветви пальмы, возле которой стояло зеркало, с шумом всплеснулись, зашелестели… Аля вздрогнула: ведь в комнате ни сквозняка, ни дуновения, и форточка плотно закрыта. Невольно отодвигаясь подальше от пальмы, она снова взглянула в зеркало… слабая тень показалась в конце коридора! Девочка вся обратилась в зрение… и тут обе свечи погасли.

В комнате — кромешная тьма. Тишина такая, аж жуть! Аля с трудом сдержалась, чтобы не закричать, прикрыв рот рукой. Нащупала коробок спичек… вновь зажгла свечи… они тут же погасли.

— Нет, это уж чересчур! — громко сказала вслух Аля. — Что за шутки? Кто это шутит со мной?

Она поднялась, решительно прошла во тьме к выключателю у двери и зажгла свет. У-ф-ф-ф, ну и дела! Жаль, конечно, но продолжать опыт не было никакого желания. Более того, она знала, что опыт на самом деле удался. Ей ясно дали понять, что с этим зеркалом шутить нельзя. Да, что там, шутить, оно и в самом деле опасное — всей кожей, всем своим существом Аля поняла это!

Но кто? Кто потушил свечи? Почему встрепенулось дерево? Теперь ведь и не уснешь!

— Бабушка! — тихонько позвала Аля. — Ты здесь? Ты и впрямь думаешь, что это плохое зеркало? Что оно приведет к несчастью? Может быть, и правда, отдать его? Ой, я вспомнила, оно же так этим ребятам понравилось — ряженым. Из театральной студии… А что если им отдать? Заодно и в студии побываю. Может быть, я все-таки стану актрисой? — теперь она разговаривала сама с собой, задумчиво вертя в руках коробок спичек и сидя в кресле.

Вдруг в коробке точно что-то загудело, зажужжало, он завибрировал… Аля с криком выронила его на пол. И тотчас коробок вспыхнул! Он шипел и сыпал искрами как бенгальский огонь.

Аля всего этого уж не вынесла: с криком: "Мама!" кинулась на кровать и закрыла лицо руками.

Бабушка ей ответила! Бабушка… или кто-то другой?

Вот так и случилось, что едва Аля поправилась, они с отцом завернули зеркало в старый выцветший гобелен, поместили на заднее сиденье их "Жигуленка" и отправились по адресу, написанному на конфетной обертке. Удивительно, но обертку никто не выбросил — сохранилась каким-то чудом! Так и пролежала все это время на тумбочке в коридоре, куда Аля машинально её положила.

Они проехали по Воронцову полю к Покровскому бульвару, пересекли его и двинулись к Верхнеивановскому переулку, миновали помпезный ресторан "Ноев ковчег" с ливрейным швейцаром у входа, обогнули Ивановский монастырь и вывернули на Солянку. Здесь папа притормозил, и они вдвоем принялись рассматривать запись на бумажке.

— Вон впереди магазин "Ажур", а не доезжая — помойка. У помойки направо во двор. Значит, сюда? — предположила Аля.

— Похоже… — кивнул папа, и они свернули во двор.

Впереди оказался ещё один двор — квадратный, с двух сторон ограниченный трехэтажными домами, а с двух других — старинной кирпичной стеной, укрепленной контрфорсами, идущими наискось от земли. Что такое контрфорсы и прочие архитектурные прибамбасы Аля хорошо знала — как-никак папа был архитектором. Она залюбовалась крепкой стеной, по которой ползли сухие ветви дикого винограда, — ужас как любила всякую старину!

— Может, это остатки крепостной стены Белого города? — предположила Аля.

— Скорее старые монастырские укрепления, — ответил отец. — Ну что, дальше куда?

— Вон там у двери табличка какая-то, — подсказала Аля. — Давай подъедем туда.

Она выскочила из машины и увидела на стеклянной табличке надпись крупными буквами: ТЕАТРАЛЬНАЯ СТУДИЯ "ЛИК".

— Пап, приехали! Спасибо тебе огромное, ты только помоги мне зеркало вытащить, дальше я сама.

— Как же сама? Как ты его наверх потащишь? — не соглашался отец.

— Ничего, ребята помогут! — она уже нажимала на кнопку звонка.

— Ну, как знаешь… — отец извлек зеркало из машины, приставил к стене возле двери, сел за руль, помахал ей рукой и уехал.

И осталась Аля одна. Слегка подмораживало, с сини небесной лениво сыпался тихий пушистый снег, где-то наверху слышалась музыка… и притихшее зеркало затаилось у двери, словно живое существо…

Дверь открылась. На пороге показался белобрысый пучеглазый парень.

— Ба, какие лю-ю-юди! — разулыбался он, увидав Алю, точно давно ждал её. — Проходи, раздевайся, ща будешь вливаться в коллектив!

— Я не буду вливаться, — спокойно пояснила она. — Я зеркало привезла. У нас были ваши ряженые, им зеркало очень понравилось. Ну вот, принимайте…

— Фью-у-у! — присвистнул парень. — Это то, про которое Илья говорил? Фантастика! Так чего, заносить?

— Ну, конечно! Только оно тяжелое.

— Ага, ладно, ты пока проходи, грейся, а я сейчас, мигом! — парень подмигнул ей и скрылся внутри.

Аля засомневалась, оставлять ли зеркало на улице без присмотра, но двор был пуст, любопытство явно пересиливало, и она вошла. За дверью оказалось небольшое помещение вроде фойе с двумя креслами возле низкого столика, ряд стульев у стены, лестница, ведущая наверх и окошечко кассы справа. Там, в крохотном помещении за этим окошком, слышались возбужденные голоса. Один из них явно принадлежал пучеглазому.

Окошечко приоткрылось, из него выглянула голова, вытянутая огурцом, с узкими припухшими глазками, обозрела Алю и дернулась, стукнувшись о край окошка.

— Ну, ваще! — хрипло каркнула голова. — Те же и королева фей!

И оконце тотчас закрылось. Потом тронулось и поехало прямо на Алю оказалось, что оно было вделано в дверцу, и та распахнулась, выпуская наружу белобрысого и обладателя вытянутой головы. Ростом тот был Але едва ли не по плечо.

— Меня зовут Витя Миронов, а иначе Мирон, — сообщил ей коротышка. — А этот урод, — ущипнул он пучеглазого, — конечно, не догадался представиться? Так я и знал! Это Паша Дементьев, а по-простому Павлин.

Он суетился возле двери, запирая её на ключ и при этом проделывая массу ненужных жестов и выкрутасов. Голова его то и дело вертелась, кивала, дергалась, клевала носом — словом, пребывала в вечном движении.

— Да, не запирай ты, Мирон, кончай суетится, — встрял белобрысый, который до этого без тени стеснения разглядывал Алю, гримасничая и изображая полный восторг. — Ща втащим его — и все дела! Пошли!

Он скрылся за дверью, Мирон шмыгнул вслед, и через минуту оба, пыхтя, втащили зеркало и осторожно положили на низенький столик. После оба рухнули на пол, взбрыкнув ногами, а потом стихли, изображая полный упадок сил.

— Ну вот, — Паша мигом вскочил, как ни в чем не бывало. — Пошли с шефом знакомиться! Кстати, как тебя зовут?

— Аля. Александра, — улыбнулась она. Парни были ужасно забавными.

— Вперед, Александра! — гаркнул Мирон и, подхватив её под руку, повлек за собой. Паша — следом.

Слева оказалась ещё одна дверь, которую Аля сперва не приметила, Мирон её распахнул, и они оказались в небольшом помещении с миниатюрной буфетной стойкой, на которой громоздился кофеварочный автомат. Здесь стояли два столика и у стены — узкая стойка. В углу — напольная ваза с композицией из засохших растений. По стенам висели фотографии каких-то незнакомых Але, но явно знаменитых людей, — у них были очень интересные лица!

— Это кто? — ткнула она пальцем в ближайшую фотографию.

— Станиславский, — отвесив земной поклон фотографии, пояснил Мирон. Константин Сергеевич. А ты не узнала? — она отрицательно помотала головой. — Фьи-у-у-у! Ни хрена себе! Так ты чего, вообще ни хрена в театре не рубишь?

— Не-а, — соврала Аля и ей стало стыдно то ли от вранья, то ли от того, что Станиславского не узнала…

— Ну, мы это исправим! — успокоил её Павлин и, отталкивая Мирона, распахнул дверь, украшенную, как и окна фойе, бордовыми драпировками. Прошу вас, сеньора, в святилище!

Аля очутилась в небольшом зрительном зале с рядом стульев, спускавшихся под уклон к сцене, отделенной от зала темным бархатным занавесом.

— Я сейчас! — кивнул ей Мирон и, размахивая руками, поднялся по ступенькам крохотной лесенки на авансцену, проскользнул в какую-то щель сбоку и скрылся из глаз. Потом снова высунулся и, делая страшные глаза, сдавленно прохрипел:

— Чего лыбишься, Павлин недорезанный, давай быстро к Марку, одна нога здесь, другая там!

Аля озиралась по сторонам. Какой здесь приятный запах! Пахло новой тканью, деревом и ещё чем-то совсем незнакомым, но ужасно располагающим. Она начала спускаться по наклонному полу к сцене, и тут… занавес разъехался в стороны, из динамиков по сторонам полилась тихая нежная музыка, и Аля ахнула… На сцене, залитой таинственным синим светом, стояли деревья. Их ветви переплетались, образуя сплошной шатер, и искрились как драгоценные камни. На них, как видно, был напылен какой-то специальный состав, превращавший стволы и ветви в нечто небывалое и фантастическое они сами как будто излучали переливчатый свет. На деревьях висели фонарики, тихонько покачивались с тихим звоном и огоньки, светящиеся внутри, дрожали. Потом, свет, заливавший сцену, переменился — теперь он стал золотым, и вся декорация тоже загорелась золотом, а когда Аля на секунду прикрыла глаза, свет мерцал серебром… Она замерла, пораженная этой картиной, тут из динамиков полились торжественные аккорды, от которых по спине её пробежал холодок, сцена вмиг потонула во тьме, а вдали на заднем плане загорелся горячий костер.

— Как здорово! — тихонько прошептала она в пустоту.

Неслышно вернулся Павлин и, глядя на Алю во все глаза, наслаждался произведенным эффектом. Рот его разъехался в улыбке чуть не до ушей!

Тут сзади пролегла узкая полоска света — наискось, через зал — и глубокий мужской голос произнес:

— Что, нравится?

Она обернулась. В дверях стоял человек. Тут же декорации на сцене погасли, в зале зажегся свет. Человек подошел к Але и протянул руку. Он был невысок, строен, в джинсах и дорогом тонком свитере, на шее — синий мягкий кашемировый шарф. Ему было где-то от тридцати пяти до сорока — она ещё не слишком разбиралась в возрасте взрослых мужчин… Смуглое, четкой лепки лицо прорезали складки неглубоких морщин, совершенно седые волосы, зачесанные назад, резко контрастировали с цветом кожи, а зеленовато-карие глаза, смотревшие прямо в упор, горели беспокойным огнем. Под этим пристальным взглядом Але стало немного не по себе, она даже отступила на шаг, но почувствовав крепкое дружеское рукопожатие, успокоилась.

— Я Марк Николаевич Далецкий, руководитель студии. Ребята сказали, вы зеркало привезли. В дар! В наше-то сложное время… я преклоняюсь! Это просто удивительно, вы не представляете, насколько оно сейчас кстати! Я так понял, Витя вам уже кое-что показал?

— Да, — пролепетала смущенная Аля. — Это… так удивительно! Я даже не знаю, как сказать…

— Значит, вы наша! — кивнул Марк Николаевич. — Я так и думал. Погодите-ка, погодите… — он слегка приподнял за подбородок её лицо, отошел на шаг, вгляделся пристально… Господи, вот она, Лиза! Живая, настоящая Лиза! Ох, простите! — он немного смутился. — Я никак не могу найти актрису на главную роль. Хотите посидеть на репетиции? Она начнется через полчаса, а пока пообщайтесь с ребятами. Витя, Макс подошел?

Из-за занавеса показалась Витина голова. Он глядел на Далецкого как кролик на удава, но при этом взгляд был полон немого обожания.

— Да, он здесь, Мастер! В репзале.

— Сколько раз я просил не называть меня так! — загремел Далецкий. В гневе он был ещё интереснее!

— Простите, Марк Николаевич! День сегодня какой-то дурной…

— У кого дурь в голове, для тех всякий день дурной! — все ещё не остыл тот. — Запри зал и покажи Але студию, а потом познакомь с ребятами. Только без дурацких приколов, пожалуйста!

Он кивнул Але, резко повернулся и вышел, все ещё сердясь, судя по всему. И что это его так раздосадовало?! Обычное слово — мастер… А он прямо весь перекосился с досады. А вообще-то классный мужик! Аля таких только в кино видела: элегантный, подтянутый, а уж как хорош… Н-да, от такого можно голову потерять. Наверно, все девчонки тут в него влюблены!

"А ты не смей! — запретила она себе даже думать об этом. — Если у тебя в голове одни романчики, да поцелуйчики, то ты сейчас же повернешься и пулей отсюда вылетишь, ясно! Если уж и оставаться, то не для этого…"

Витя уже спешил к ней, болтая руками, и, заперев зал, повел на второй этаж. За дверью открылось просторное помещение, одна стена которого была зеркальной, а на противоположной на уровне подоконников укреплена на кронштейнах круглая деревянная палка.

— Это балетный станок, — пояснил Витя. — Три раза в неделю — балетный класс. Это чтоб свободно владеть своим телом. После ломает — жуть! Точно весь день вагоны грузил!

— Эй, грузчик, познакомь с девушкой! — у зеркальной стены в глубине зала сидели на полу трое: две девчонки и парень с волосами, забранными в хвост на затылке. Он лениво поднялся и не спеша направился к Але, оказавшись очень прямым и высоким. Выглядит — умереть! Эдакий демонический красавец! Просто Тимоти Далтон в молодости… Девчонки умолкли и выжидательно уставились на нее.

— Это Аля, — торжественно представил её Витя-Мирон. — Марк Николаевич велел ей все показать-рассказать. Она нам зеркало привезла. Старинное! Классное, обалдеть!

— Максим, — без улыбки, оглядывая её с головы до ног, как какую-нибудь неживую статую, сказал красавец. — Это Маруся и Тая, — он кивнул в сторону девочек. — Сейчас к нам Маня выплывет из гнезда. А потом и другие подвалят. Ты театром интересуешься?

— Ну, не то, чтобы очень… — так же лениво протянула Аля — не хотелось показывать виду, что она прямо с ума сходит, лишь бы попасть в их число! — Просто смотрю, как у вас…

— Да ты не думай — у нас клево! — встрял Витя. — Тут такая жизнь, улёт! По крайней мере не заскучаешь.

— Старик, ты отлезь, — тихо сказал Максим. — Я сам разберусь.

Витя послушно примолк, но остался на месте, готовый в любую минуту продолжить экскурсию.

— Значит так… — Максим подвел её к девочкам. — Девчонки, Аля мечтает влиться в наши стройные ряды. — Она было вытаращила на него глаза: ведь ничего такого не говорила, но он, не обращая внимания, продолжал. Просветите человека, а я пойду наверх этот чертов канделябр доделывать… и с тем немедленно испарился.

— Привет, — с пола поднялась рыженькая стройная девочка в длинной юбке до пят с грустными выразительными глазами. Они были огромные, ясные и голубые как апрельское небо. Ей бы, Але, такие глаза! Девчонку чуть портил несколько вздернутый носик, но в остальном она была просто класс! — Меня зовут Тая. Афонина… — добавила она тихо, точно смущаясь своей фамилии. А это Маруся.

— Привет! — та протянула руку, так и не оторвав задницу от дощатого пола. Сидела, скрестив ноги, в одних носках, а видок — тот еще: короткие волосы выкрашены в какой-то чумовой фиолетовый цвет, ногти покрыты темно-зеленым лаком, глаза обведены черным, как некролог о покойнике. На пальцах — какие-то идиотские перстни с черепушками, в каждом ухе — по три серьги… Небось обкуривается до опупения и тащится от какого-нибудь идиота, лабающего рэп или хип-хоп…

— Чего вылупилась? — Маруся добродушно хмыкнула, оттопырив полную нижнюю губу. — Хочешь, мы и тебе волосенки в такой цвет покрасим? А лучше в радикально-зеленый — тебе пойдет… — и она рассмеялась каким-то утробным смехом. — Притаранила, значит, зеркало? Маня все про него вспоминала. Живое, говорит… Ты тогда какая-то смурная была… ну, когда мы на вас обвалились. А меня не узнаешь? Это ведь я тогда у тебя танцевала. Ну, в малиновой юбке!

— А-а-а, — Аля широко раскрыла глаза. — Извини, не узнала. На тебе же маска была.

— Полумаска, — поправила Маруся. — Ничего, скоро и ты танцевать так научишься. У нас покойник — и тот за компанию спляшет! — загоготала она.

"Да, народ тут пестрый! — подумала Аля. — И как они все, такие разные, в одном спектакле играют?.."

— Мара, не пугай человека, — вступилась за гостью Тая. — Значит, здесь у нас репетиционный зал, тут проходят всякие занятия: по сценической речи, актерскому мастерству, балетный класс… ну, и ещё много чего — вокал, музыка, ты сама все увидишь… Мы все делаем сами: шьем костюмы, делаем реквизит, ребята даже декорации мастерят…

— Слышь, Туесок, кончай лапшу на уши вешать! — Маруся наконец-то поднялась на ноги и тут же, не сходя с места, крутанула двойной пируэт. От твоего рассказа хочется свалить отсюда куда подальше! Ты, Алька, не бери в голову — сама все поймешь, как пару дней здесь перекантуешься. И не парься на тему: что, да как — тут просто классно, и ребята хорошие, а руководитель наш — он ваще гений! У него своя новая идея театра! Витек, слышь, отвали, дай нам по-бабски спокойненько пообщаться!

Витя, маячивший позади, сразу завял, загрустил и покорно отошел в сторону. Аля кивнула ему ободряюще… его стало жалко. Нормальный парень, чего его все тыркают?

— Наша студия — это эксперимент, — продолжала Маруся. — Театр двадцать первого века! Ну, театр-лаборатория, что ли, базарить-то можно долго, пока сама в это не въедешь. Я так просекаю: если человеку тут хорошо, нравится и вообще он западает на это — все, финиш! Ему по жизни в студии поселиться надо. Тут такое бывает, просто чума! Да, только не вздумай всякие такие словечки при Маркуше употреблять — съест и заживо закопает! Шучу… При нем мы говорим, как надо — правильным русским языком, врубаешься? О кей, тогда пошли к Машке в гнездо знакомиться.

— В какое гнездо? — рассмеялась Аля. Эмоциональная и живая Маруся начинала ей нравиться.

— А вот оно, её гнездо! — Маруся подошла к двум ширмам, отгораживавшим уголок репетиционного зала. Тая и Аля — за ней. — Тук, тук, тук, к тебе можно? — и не дожидаясь ответа, распахнула створку ширмы, схватила Алю за руку и затащила внутрь.

Это действительно напоминало гнездо: матрац на полу, покрытый сбитой простыней, два скомканных шерстяных одеяла по-сверх, на полу — журналы, книжка и тапочки, в одном углу — кучка одежды, ботинки, в другом маленькая электроплитка, кастрюлька и чашка. Еще пачка чаю, кажется… Посередине всего этого бардака сидела девчонка со странным неподвижным взглядом, уставившись в одну точку. Она даже не сразу вскинула голову на вошедших — так глубоко задумалась. Ей было лет пятнадцать, густые светлые волосы собраны в жгут на затылке. От девчонки довольно сильно пахло потом, а её синий тренировочный костюм украшали неприятные темные пятна.

"Бомжиха какая-то!" — подумала Аля, с невольной неприязнью разглядывая жительницу гнезда.

Аля была ужасная чистюля, и если не принимала душ на ночь, чувствовала себя больной…

— Мань, опять медитируешь? Очнись, мы к тебе в гости, — с неожиданной нежностью заявила Маруся, широко улыбаясь. — Вот погляди, кто к нам пришел! Узнаешь, у кого мы с тобой отплясывали?

Маня медленно поднялась, и заглянула Але в глаза. Той стало как-то не по себе, точно её, как какую-то вошь, под микроскопом разглядывают!

— Ой, ты пришла все-таки! — просияла она, и улыбка её была такой ясной и искренней, а голос — такой неожиданно чистый и мелодичный, что Аля растаяла. — Как хорошо, какая же ты молодец!

— Она не просто молодец, она — гений! — поддакнула Маруся. — Зеркало, от которого ты тогда прибалдела, студии подарила. Бэз-воз-мэзд-но!

Маня сразу стала серьезной, а глаза её — темно-синие, даже какие-то фиолетовые — замерцали загадочно, как огонек в ночи. Точно распахнули дверцу в неведомое. И Але почему-то подумалось, что эта Маня — колдунья! Но очень добрая… Она неожиданно для самой себя вдруг крепко-крепко пожала руки своей новой знакомой, они молча глядели друг другу в глаза, и этот миг соединил их тайным родством, более крепким, чем кровное… Это было так удивительно! Первый раз видишь человека и — на тебе! — он, едва сказав пару слов, становится тебе жутко близким и дорогим, и ты за него в огонь и в воду готова! Разве не волшебство? А может, эта Маня — фея?

От этой мысли Аля разом расслабилась и рассмеялась.

— Что, проняло? — довольно улыбаясь, сказала Маруся, наблюдавшая эту сцену. — Да, наша Маша — он такая, в неё все влюбляются — сразу и навсегда! Ну не все, конечно, только живые!

— То есть, как? — не поняла Аля.

— Ну, это наше выражение, студийное: живой человек — это значит такой, у которого душа чуткая, восприимчивая. Которая тонкий мир чувствует. Сечешь?

— Ага… — не очень уверенно кивнула Аля. — Маш, а чего ты здесь… за ширмами?

— А ей жить негде, — ответила за Машу Маруся. — И помыться, и постирать тоже негде — у нас только рукомойник наверху в мастерской, вода перекрыта. Правда, обещают скоро душ сделать.

— Меня Марк Николаевич у цыган выкупил, — объяснила Маша своим музыкальным голосом. — Я с Яшкой-цыганом по электричкам ходила и пела, а он мне на гитаре подыгрывал.

Аля не нашлась, что сказать — она и не предполагала, что бывает такое: что кого-то в наше время, как раба, выкупают за деньги! И только все глядела в эти загадочные глубокие глаза и не отнимала рук…

— Маш, знаешь… если хочешь, ты можешь у нас пожить — я только у мамы спрошу… Правда у нас грудной ребенок… братик мой. Но мама будет не против, она очень добрая!

— Так, бабоньки, кончай базар, через пять минут репетиция, — прервала их Маруся.

Они выбрались из гнезда, и Аля новыми глазами оглядела студию: теперь она не сомневалась, что останется здесь. Просто ужас как сегодня меняется настроение — по сто раз на дню! Только минуту назад ей вовсе не улыбалось "влиться", как сказал Макс, в число этих студийцев, а теперь… да она только об этом и думала! А чего думать-то, тут так интересно… Словно её, Алю, как машину, до того обесточенную, подключили в сеть, и машина вдруг заработала, набирая обороты! Будем жить, ура! Она и в самом деле чуть не заорала вслух — такая волна энергии, силы вдруг поднялась в ней… Аля даже не думала, что так заведется от этого… А чего удивляться: ведь сбывается её мечта! Теперь все переменится. И она надеялась — к лучшему!