Зеркало Пиковой дамы

Глава 4 ЗАПИСНАЯ КНИЖКА

— Мам, а можно у нас одна девочка пару дней поживет?

Прошла неделя с того дня, как Аля впервые переступила порог студии "Лик" и стала полноправным членом театрального братства — решилась, не раздумывая, в первый же день! А кто б сомневался…

Она нырнула в жизнь студии с головой и не представляла, как могла раньше жить без нее. Без этих бесконечных разговоров о жизни, этюдов, когда становишься всем, чем угодно, и все покатываются со смеху, когда, например, представляешь шипящую на сковородке котлету или вагонетку, которая сходит с рельсов… А бесконечные актерские байки, а розыгрышы, а взрывы хохота… и та поддержка, которую ощущаешь, когда что-то не получается, и каждый старается помочь, подсказать… А репетиции, когда исчезает время, и перестаешь быть собой, и оказываешься другим человеком, и понимаешь, что можно думать и чувствовать совсем по-другому…

Теперь она вела беседу с мамой, сидя на кухне: набила полный рот орехами и при этом старалась, чтобы фразы звучали четко и ясно — это было одно из упражнений, которые задавала им педагог по сценической речи, Ирина Викторовна.

— Ты сначала прожуй, а потом говори! — сообщила ей мама. — Что за девочка?

— Ну, из студии… — Она торопливо проглотила орехи, чуть не подавившись, — как видно, до настоящего мастерства в искусстве беседы с набитым ртом было ещё далеко! — Она, понимаешь, живет прямо там, ей жить негде… так получилось. И ни помыться, ни выспаться — у нас же работа кипит с утра до ночи: молотки стучат, пилы всякие… ну, опять же, репетируют допоздна.

— Да, это я уже поняла — ты вчера явилась в начале первого! И надолго она у нас собирается поселиться?

— Мам, это не она собирается, это я её пригласила. Вернее, ещё не пригласила — как ты скажешь… Она очень хорошая.

— Ох, что с тобой поделаешь… пускай поживет.

— Мам, ты — чудо! — Аля кинулась к ней на шею.

— Ой, отпусти, сейчас задушишь! Как её зовут-то?

— Маша. Так я скажу ей? А когда можно?

— Да, хоть сегодня. Я лимонник испеку. Только чур без воплей, сидите тихо, как мышки, чтобы маленького не беспокоить.

— Мамочка, милая, ты не бойся, мы роли будем учить. Вернее, учить буду я, а Маня мне помогать будет. Мы с ней на пару совершим глубокое погружение в систему Станиславского! Ой, знаешь, мне же столько всего знать нужно: наши-то уже больше года в студии, они уже так много всего умеют, а я ещё полный ноль! И несмотря на это… прямо с места в карьер!

— В каком смысле?

— Мам… я вообще-то говорить не хотела, думала сделать сюрприз… Но не могу удержаться, меня прямо-таки распирает от радости! Марк Николаевич дал мне главную роль!

— Батюшки! И кто ж ты у нас теперь?

— Лиза в "Пиковой даме"! Ты представляешь?

Мама вздрогнула и отшатнулась. Чай в её чашке выплеснулся на блюдце. Но Аля, поглощенная своей радостью, этого не заметила.

— Знаешь, мам, мне такого и во сне не снилось… Вот стану знаменитой актрисой, буду играть во взрослом театре, в кино сниматься, а все твои знакомые будут тебе завидовать! Это кто, неужели дочка Анны Андреевны?! Она, она!!! И как на мать похожа — такая же красавица!

— Дурочка! — Анна Андреевна уже овладела собой и сидела прямая, грустная. — Размечталась…

— А что, мам, ты думаешь, у меня не получится? Еще как получится — вот увидишь! И наш руководитель Марк Николаевич говорит, что у меня все данные, чтобы стать актрисой. А он известный режиссер.

— Погорелого театра? — прищурилась мать.

— Почему, он и в ТЮЗе работал, и в Станиславского, и в театре Ермоловой долго был штатным режиссером…

— И в Большом, и в Малом… — усмехнулась мама. — А почему же ушел?

— Ну, не знаю… Наверное, потому, что захотел свой театр создать. Сейчас, знаешь, сколько новых театров образовалось? Жуть!

— Ну вот, все к тому шло… Ты с пеленок горела идеей стать актрисой… Бабушкины гены… ох! Как же я этого боялась, Господи!

— Мам, ну что ты, это так здорово! Я даже не представляла! А сцена… знаешь — это просто сдохнуть можно, когда на сцене стоишь, а вокруг декорации, свет такой… а перед тобой темнота, и ты говоришь людям такие слова удивительные, и все тебя слушают, тишина… а потом вдруг музыка… нет, я не смогу объяснить, но ты ведь понимаешь?

— Понимаю… — задумалась мама. — И когда же твой первый спектакль?

— Числа десятого февраля. Я буду в "Синей птице" Фею играть. А знаешь в чем концепция нашего спектакля? — Анна Андреевна едва не фыркнула, когда дочь с самым серьезным видом произнесла слово "концепция", но сдержалась. Мам, не смейся, это правда серьезно! Так вот, он про то, что чудо — оно внутри нас. Все думают, что чудеса — это всякие там знамения на небесах, явления и все такое… А чудо — в самом простом, в каждодневном, как бы в самой жизни растворено. А жизнь — это как бы такая ткань, понимаешь, а на ней узоры, знаки всякие вытканы… И надо научиться понимать эти знаки. Нам все время как бы что-то подсказывают, предупреждают… ну, так Марк Николаевич говорит. В общем, надо быть очень внимательным и учиться читать, понимаешь?

— Хм, интересно! А можно спектакль поглядеть?

— Ну конечно, мам! — Аля даже запрыгала, так обрадовалась. Она думала, что мама будет категорически против её решения стать актрисой.

— Ладно, — Анна Андреевна скорчила смешную рожицу, — предупредишь меня за день до спектакля — я хоть голову в порядок приведу. Где-то, кажется, краска для волос завалялась…

Аля ликовала: мама разрешила Мане пожить у них, сейчас она помчится в студию сообщить радостную весть, вечером будет любимый "лимонник", и они с Маней вдоволь наговорятся! Хотя разговорить Маню не так-то просто — человек та довольно замкнутый. Но она попробует. Ведь согласилась же Маня помочь разобраться в системе Станиславского! Але казалось, что эта девчонка, которая едва ли не полгода жила среди цыган, знает о жизни много такого, чего ей и не снилось!

— Слушай… — посерьезнела мама, — ты все о себе, да о себе… Я знаю, тебе пора убегать, но расскажи, что за люди там, в твоей студии. Чем заняты, чем интересуются и вообще… Хоть два слова.

— Ну, чем заняты? В школе учатся. Старшеклассники все. Один, правда, уже студент ГИТИСа, Гарик Лучников. Он у нас помреж. Ну, помощник режиссера… Очень смешная парочка: Пашка Дементьев и Витя Миронов по прозванью Мирон. Он всех уверяет, что его папа — Андрей Миронов, но все понимают, что это он просто хохмит… Смешной такой, нелепый, но добрый ужасно! Во-о-от. А ещё Илья Старосельский. Погоди, погоди-ка…

Аля вскочила со стула и вид у неё был такой, точно перед её внутренним взором вдруг замаячила тень отца Гамлета. Она схватилась за голову и принялась, как помешанная, бормотать вслух имена и фамилии.

— Воронин Максим… Дементьев Павел, Дементьев Павел… Так! Да, Миловзорова Маруся! Ну, конечно, конечно, почему же я сразу не догадалась? О, Господи!

— Алька, что ты бормочешь? Да, что с тобой, девочка, милая?! — переполошилась Анна Андреевна.

— Мам… нет, это просто невероятно! Значит она из нашей студии! То-то мне все мерещилось что-то, но никак мысль ухватить не могла. Слушай, а тебе случайно не попадалась записная книжка в таком переплете кожаном: на нем ещё Пушкин сидит?

— Случайно Пушкин мне попадался, — сообщила Анна Андреевна, вышла из кухни и скоро вернулась. — Эта? — она протянула Але ту самую записную книжку.

— Ой! — Аля схватила её, лихорадочно перелистала. — Все точно! Мам, а где она была?

— Ты заболела, я стала в твоей комнате прибираться, заметила её на полу под креслом, подняла, поглядела… поняла, что вещь не твоя почерк-то не твой. Ну, и подумала, что кто-то из наших гостей на Новый год потерял. Убрала к себе, а потом это у меня из головы вылетело, потому как ты, моя дорогая, со своим жутким гриппом устроила всем веселую жизнь! А что случилось-то?

— Ой, мам! Знаешь, я тебе потом расскажу, когда со всем разберусь, но история — умереть! Кому расскажи, не поверят! Ну все, лечу в студию, сейчас там будет такое… такое! — Аля закатила глаза, чмокнула мать и умчалась.