Зеркальный вор

19

В город они возвращаются пешком, ориентируясь сначала по луне, затем по общему уклону местности от перевала к морю и, наконец, по периодически проглядывающей сквозь придорожную листву гигантской надписи «ГОЛЛИВУД». К тому времени, как они добираются до бульвара Санта-Моника, оба уже вконец отупели от усталости, так что сил хватает лишь на то, чтобы перелезть через каменную ограду кладбища и вскрыть дверь какого-то помпезного склепа. Остаток ночи они проводят в полудреме на холодных мраморных плитах, за все это время обменявшись едва ли парой слов.

Утро начинается густым туманом, который, однако, быстро идет на убыль – соскальзывает с города, как стянутая кем-то драпировка. Пока Клаудио не проснулся, Стэнли разминает затекшие ноги, прогуливаясь среди могил: прямоугольников подстриженной травы с каменными ангелами, обелисками и склепами среди темных стволов пальм и кедров. Ничего подобного ему еще видеть не доводилось, даже в воображении. Скрестив руки и потирая стынущие локти, он думает об умерших людях, которых когда-то знал, и о том, что с ними случилось впоследствии, куда они ушли после смерти.

Он достает из вещмешка флягу с водой и относительно чистую тряпочку, промывает и перевязывает рану на ноге. Надо будет украсть новые джинсы – старые порваны и запачканы кровью. Покончив с перевязкой, он достает пакет крекеров, банку сардин и «Зеркального вора», садится на камень, подкрепляется и листает страницы, одновременно прислушиваясь к шуму машин на бульваре, крикам чаек в облаках и прочим звукам пробуждающегося города.

Когда Клаудио вылезает из склепа, он сам на себя не похож – хмурый, задумчиво-молчаливый, – но Стэнли его тормошит, выводя из этого состояния и привлекая к решению насущной проблемы: надо поскорее вернуться в убежище, притом что с деньгами у них совсем плохо. Пройдя несколько кварталов, они замечают на крыльце двухэтажного дома два больших пакета с пустыми бутылками из-под содовой, быстро и аккуратно их подхватывают, стараясь не выдать себя звоном, и спешат дальше по бульвару. Открытая аптека попадается только через милю, зато вырученной за стеклотару суммы хватает не только на автобус до пляжа, но еще и на полноценный завтрак.

Они заходят в оживленный кафетерий «Барниз» на повороте бульвара – здесь Санта-Моника загибается к югу, в сторону океана, – и заказывают кофе, бекон и оладьи. Большинство посетителей одето по-деловому, в костюмах и шляпах – видимо, сотрудники «Парамаунта» или «Голдвина», заскочившие перекусить по пути на работу, а также врачи-евреи из Синайского медицинского центра. За дальним угловым столиком сидят вразвалку, пуская кольцами сигаретный дым, стиляги с осоловелыми глазами – эти еще не ложились после ночных гуляний. У стойки бара владелец заведения беседует с двумя субтильными женоподобными типами в коротких курточках одинакового фасона, при этом находясь всего в полушаге от надписи черным по розовому: «ПЕДЕРАСТАМ ЗДЕСЬ НЕ МЕСТО». Стэнли и Клаудио озадаченно переглядываются. Это что, прикол такой? Он хоть понимает, с кем сам сейчас болтает?

Когда они выходят на улицу, к остановке как раз подруливает автобус номер 75, направляющийся в сторону берега, но тут Клаудио оглядывается на только что покинутый ресторанчик и застывает как вкопанный.

– Рамон Новарро, – шепчет он.

– Кто?

– Рамон Новарро! Вон там, заходит в кафешку!

Клаудио уже готов броситься вслед за своим кумиром, но Стэнли его перехватывает и запихивает в автобус.

– Угомонись, – говорит он. – Мы едем обратно.

Едва опустившись на сиденье, Клаудио прилипает носом к мутному от копоти стеклу и глядит назад, выворачивая шею.

– Поверить не могу, – говорит он. – Рамон Новарро завтракает в том же самом месте! Надо было с ним поговорить.

– Да кто он такой?

– Рамон Новарро! Звездная роль в «Бен-Гуре»! Играл в «Арабе» и «Узнике замка Зенда»! Это же эпохальные фильмы!

И пока автобус катит мимо фонтанов и беседок Беверли-парка, Клаудио взахлеб расписывает ему карьеру Рамона Новарро, перемежая факты биографии сюжетами его фильмов, что в результате образует сумбурную мешанину, восторженно-романтическую по тону и совершенно невразумительную по смыслу. Стэнли слушает его лишь краем уха. Опустив голову и сомкнув веки, он позволяет урчанию мотора потихоньку себя убаюкивать. Ему видится Клаудио одиноким мальчишкой в Эрмосильо: как он перелистывает тонкими пальцами выцветшие страницы американских журналов и как широко распахиваются его черные глаза, когда гаснет свет в кинозале перед началом сеанса…

Время уже близится к полудню, когда перед ними открывается вид на океан. По пути через Санта-Монику они пополняют свои запасы в паре бакалейных лавок: пока Клаудио отводит глаза продавцам – «чертов мексикашка ни бельмеса по-английски!», – Стэнли разживается фруктами, крекерами и мясными консервами. В качестве бонуса он прихватывает кварту молока и пару шоколадных батончиков, но Клаудио не впечатляет и это. Вместе с усталостью растет и его раздражение. Туман рассеивается. Становится теплее.

Клаудио запивает шоколад молоком и передает бутылку Стэнли.

– Что будем делать теперь? – спрашивает он.

– Не знаю. Можем поваляться на пляже. Вздремнем. Или ты не об этом?

– Я о том, как мы раздобудем деньги?

Голос его звучит отрешенно, механически, словно он затевает старый спор только по привычке, чтобы отвлечься от каких-то других мыслей. Стэнли бросает на него быстрый взгляд.

– Деньги? – переспрашивает он и бряцает консервами, встряхивая свой мешок. – У нас тут еды на три дня. Нагрузился так, что еле тащу. На что нам еще нужны деньги?

Лицо Клаудио искажается гримасой, но взгляд остается неподвижным.

– Деньги нужны на жилье, – говорит он. – Чтобы найти подходящее место и там обосноваться.

– Обосноваться? Что значит «обосноваться»? Ты хотя бы понимаешь значение этого слова?

– Я понимаю его значение. И я понимаю, что мы не можем дальше продолжать в том же духе.

Стэнли встает и закидывает вещмешок на плечо.

– Вот, значит, как? Говори за себя, приятель. Я живу таким манером с двенадцати лет. Если тебе это не подходит, очень жаль. Слабак ты гомосячий.

Клаудио бледнеет, но не поддается на провокацию, и Стэнли уже начинает сожалеть о сказанном.

– Я тебе помогал, – говорит Клаудио. – Я помогал искать нужного тебе человека. Теперь твоя очередь помочь мне.

– Ну да, конечно, ты помогал. Ты ведь совсем не хотел повидать Голливуд, верно? Эта поездка была великой жертвой с твоей стороны. Чем я могу тебе отплатить?

Чайки беззвучно парят над ними в прозрачном воздухе; их четкие тени с расправленными неподвижными крыльями скользят по асфальту, как подвески-мобили над колыбелью младенца. Стэнли сходит с променада на песок. Клаудио следует за ним. Ближе к воде ветер становится холоднее; на пляже почти нет людей. Мимо проходят две старухи с вязанками отполированного волнами плавника. Неподалеку голый по пояс худой мужчина в черном берете стоит перед мольбертом, грунтуя холст. Кулики убегают от идущих вдоль полосы прибоя Стэнли и Клаудио, останавливаются, но с их приближением вновь ударяются в бегство.

К югу пляж раздается вширь, и когда они оказываются на достаточном расстоянии от набережной – то есть достаточно далеко, чтобы патрульные копы поленились делать крюк ради каких-то бродяг, – Стэнли садится на песок. Прилив в самом разгаре: высокие волны накатывают на берег, смывая храмы и башни тщательно воздвигнутого кем-то песочного города. Плоская черная деревяшка застряла там, где раньше была главная городская площадь; Клаудио нагибается, чтобы ее поднять. Похоже на обгорелую доску от старого корабля, густо облепленную ракушками и, вероятно, не один год проплававшую в океане. Клаудио бросает находку в следующую волну, которая уносит ее с откатом. Вдали, за пенистыми валами прибоя, море предстает однотонной, мерцающей серебристой полосой.

В конце концов Клаудио присаживается рядом со Стэнли. Тот отряхивает песок с ладони и проводит ею снизу вверх по худой спине приятеля. Клаудио вздрагивает, но потом расслабляется.

– Ты поможешь мне добыть деньги, – говорит он.

Стэнли глядит на горизонт, усеянный солнечными бликами, пока не начинают слезиться глаза.

– Предлагаешь вернуться к трюку с картами? – спрашивает он. – Это давало недурной доход.

– Те гопники снова к нам прицепятся.

– Можем делать это в городе. Переберемся поближе к Голливуду.

– Нет смысла. В каждом районе свои банды.

Клаудио закатывает рваную штанину Стэнли, снимает повязку с голени, молча осматривает рану и вновь ее перевязывает. Кладет руку на колено Стэнли. Потом сдвигает ее на бедро.

Стэнли склоняется к нему и в этот момент замечает что-то на волнах справа от них.

– Ты это видишь? – спрашивает он.

– Что?

– Да вон же! – Стэнли показывает пальцем.

На полпути до линии волнорезов гладкие волны качают, то поднимая, то скрывая, три черных сферических предмета. Они похожи на головы водолазов, всплывших, чтобы понаблюдать за берегом.

– Не вижу.

– Приглядись! Там их три штуки.

Стэнли становится на колени позади Клаудио и кладет ему на плечо руку, вытянутую в направлении непонятных предметов.

– Смотри внимательно, – говорит он. – Вон там.

Так они сидят с минуту. Рука Стэнли приподнимается и опускается в такт дыханию Клаудио. Одна сфера скрывается под водой, за ней вторая, а потом и третья.

– Теперь исчезли. Ты видел?

Клаудио отвечает не сразу.

– Там ничего не было, – говорит он.

Стэнли откидывается спиной на песок. Закрывает глаза.

– Черт побери, – бормочет он, – мне надо поспать.

Солнце греет его лицо, его веки. Рука Клаудио дотрагивается до его живота.

– А как ты добывал деньги в Нью-Йорке? – спрашивает Клаудио.

Стэнли через песок чувствует спиной удары волн, и это убаюкивает его так же, как ранее рокот автобусного мотора.

– Разными способами, – говорит он.

– Какими, например?

– Чтобы такое проворачивать, нужно сколотить команду. Нам эти способы не подходят.

– Неужто нет ничего подходящего для работы на пару? Ты уверен?

Стэнли делает глубокий вдох. Шум моря, как в поднесенной к уху раковине, нагоняет сон.

– Пожалуй, мы могли бы облегчать ужратиков, – сонно бормочет он.

– Кого?

– Ужратиков. Пьянчуг, ужратых в стельку. Избавлять их от бумажников. Это несложно.

– И при этом их бить?

– Не обязательно, разве что они полезут на рожон. Да и тогда они часто падают сами раньше, чем их ударишь. А в большинстве случаев они даже не понимают, что происходит.

– Мне не очень-то нравится эта идея.

– Хорошо. Когда придумаешь что-нибудь получше, дай мне знать.

– У меня есть идеи, – говорит Клаудио.

Стэнли кажется, что он спал всего пару секунд, но когда он пробуждается, чувствуя себя летящим в пропасть, в горле у него пересохло, на губы налипли песчинки, и все вокруг залито оранжевым светом. Солнце раздулось до чудовищных размеров, но его диск не раскален и уже частично погрузился за линию горизонта. Клаудио ушел.

Он с трудом поднимается на ноги, сердце гулко колотится в груди. Прилив отступает, но волны покрупнее еще оставляют пенный след всего в нескольких ярдах от него. В очередной набегающей волне, под самым гребнем, Стэнли видит темный продолговатый предмет, похожий на бревно или ствол пальмы, смытой с какого-то берега. Затем вдруг возникает пара блестящих глаз, и предмет, изогнувшись дугой, стремительно исчезает в толще воды. Чуть подальше среди волн мелькают два его собрата. Тюлени. Морские львы. Вот тебе и давешние водолазы. Стэнли смеется над собой.

На набережной загораются фонари, перед аркадами кипит людской водоворот, слышатся крики и смех. Поодаль в тени сжимают горлышки бутылок угрюмые личности, обшаривая глазами толпу. У входа в павильон Стэнли замечает парочку «береговых псов», но их лица ему незнакомы: должно быть, из нового пополнения банды, совсем еще зеленые. Он опускает вещмешок на скамью, роется в его недрах и на самом дне, среди банок с консервами, находит самодельный кистень с «билом» в виде клинообразного кожаного мешочка, наполненного крупной дробью. Стэнли изготовил его из подручных материалов несколько месяцев назад на одном из ранчо в Колорадо – или в Нью-Мексико. Он засовывает его сзади за ремень джинсов, прикрывает курткой и завязывает мешок.

Двигаясь вдоль набережной, Стэнли всматривается в толпу, особое внимание уделяя сплоченным группам, – у него такое подозрение, что Клаудио сейчас уже не в одиночестве. Но пока что его не видно ни под арками, ни на скамейках. Напротив пирса Стэнли разворачивается и вновь идет на юг, попутно заглядывая в боковые переулки. Трескучий рев множества мотоциклетных двигателей на одной из соседних улиц сигнализирует о движении целой орды байкеров. Это значит, что «псы» этим вечером будут рыскать поближе к берегу, избегая стычек с заведомо проигрышным исходом. Стэнли прибавляет шагу.

Навстречу ему по тротуару движется компания нарочито неряшливых хипстеров: два бородача в плетеных сандалиях, грязно-блондинистая девица в черном трико, белый парень с саксофонным футляром под мышкой и негр с трубой. Немного не доходя до Стэнли, они сворачивают вправо, на Дадли-авеню. При этом блондинка через плечо бросает на него какой-то странный, как бы узнающий и понимающий взгляд. Стэнли идет своей дорогой, а громкие голоса хипстеров, отражаясь от стен, еще какое-то время слышатся позади. В общих чертах они похожи на много раз виденных им обитателей Гринвич-Виллидж, только более загорелые и отвязные. Впечатления от их вида, звуков и запахов еще долго, на протяжении нескольких кварталов, не отпускают Стэнли, вызывая необъяснимое беспокойство.

В таких рассеянных чувствах он перед Уэйв-Крест-авеню едва не проходит мимо Клаудио, сидящего на скамейке рядом с красивым худощавым мужчиной в мятой цветастой рубашке и некогда элегантных брюках. Мужчина говорит по-испански с заметным американским акцентом, сопровождая свою речь смехом и взмахами левой руки, то и дело касающейся податливого плеча Клаудио. Стэнли маячит на углу, пока не убеждается, что Клаудио его заметил. Тогда он переходит на другую сторону улицы. Клаудио избегает встречаться с ним взглядом. Вместо этого он раз за разом с улыбкой поворачивается к собеседнику.

Сверкающий никелем и черным лаком «монклер», скрипнув тормозами, останавливается на перекрестке; из его открытых окон звучит саксофон Чака Рио. Не вставая со скамьи, красавчик имитирует танцевальные па, подпевая и выкрикивая «Текила!» в наползающие сумерки. Клаудио смеется и легонько хлопает его по колену. Мужчина наклоняется к бутылке в бумажном пакете у своих ног, и его длинные пальцы промахиваются мимо горлышка на целый дюйм. Стэнли прислоняется к стене, скрестив руки и стараясь дышать ровнее. Он чувствует, как пульсирует кровь в пораненной голени, тычками надавливая на тугую повязку. Кистень за ремнем напоминает о себе, упираясь в его копчик.

Клаудио поворачивается к Стэнли и манит его пальцем. Стэнли переходит улицу и приближается к ним гуляющей походкой, полуприкрыв глаза и изобразив на лице улыбку.

– Чарли, – обращается Клаудио к мужчине, – познакомься с моим другом Стэнли. Стэнли, это Чарли.

– Encantado de conocerle, Señor[14], – говорит мужчина и протягивает нетвердую руку. Пожатие влажное и слишком затянутое; Клаудио смеется.

– Взаимно, – говорит Стэнли.

– Чарли сочиняет рекламные тексты, – говорит Клаудио. – Он рекламщик.

– Вы заметили, как много ваших соседей обзавелось мебелью от фирмы «Герман Миллер»? – произносит Чарли, пародируя голос радиодиктора. – В Детройте это ни для кого не секрет: пример «Эдсела» оказался заразительным!

Стэнли приседает на корточки перед скамьей и смотрит в лицо Чарли, зрачки которого мечутся в глазницах, как июньские светлячки.

– Эй, Чарли, что ты там пьешь? – спрашивает Стэнли.

– Бу-ба бу-бу ба-бу бу-бу! – напевает Чарли, слегка брызгая слюной на Стэнли при каждом «б». – Лимон и соль в мартини? Карамба!

Однако Стэнли улавливает в его дыхании запах джина: в пакете бутылка «Сиграмса». Он мрачно смотрит на Клаудио, который не отводит глаза, но те кажутся остекленевшими, а что скрывается за этим стеклом, понять невозможно.

– Может, переместимся к воде? – предлагает Стэнли. – Что скажешь, Чарли?

– Чарли пригласил меня в свою берлогу, – говорит Клаудио.

– Куда?

– И тебя я тоже приглашаю, – говорит Чарли. – Двое – это хорошо, а трое – еще лучше. Чем больше компания, тем веселее. Согласен?

– Нет, – говорит Стэнли. – Давай лучше спустимся к воде. Вода сейчас такая приятная, Чарли. Она освежает. Тебя это взбодрит.

– Это хорошо, очень хорошо, – говорит Чарли. – Отличная мысль. Я люблю воду. Я люблю нырнуть в нее и…

Он поворачивается к Клаудио:

– Как тебе эта идея, друг мой? Ты не против? Хосе? Нет, извини! Э-э… твое имя? Кассиус? Мой тощенький голодный друг. Нет? Клавдиус? К-к-клавдиус? Нет, погоди… сейчас вспомню, сейчас… Насаживай приманку на крючок, и эта рыбка клюнет. Самое время идти к воде. Чтоб мою книгу утопить на дне морской пучины, куда еще не опускался лот.

Стэнли берет его за правую руку и тянет на себя. Это похоже на вытягивание растаявшей ириски: вроде бы дело продвигается, но Чарли при этом остается на скамье и еще успевает сцапать свою бутылку. Клаудио подхватывает его под левую руку, и наконец он поднимается на ноги.

Они ведут Чарли через променад, навстречу рокочущим звукам прибоя. Их руки смыкаются на его талии. Они не смотрят друг на друга. Теперь, будучи так близко, Стэнли может определить, что Чарли – пьянчуга со стажем, далеко скатившийся по наклонной: его тело под одеждой иссохло, как костяк огородного пугала, пряди светлых волос сухие и ломкие. Много с такого не возьмешь, разве что карманную мелочь. Зря он в это ввязался, овчинка явно не стоит выделки.

После нескольких шагов по песку, уже на краю освещенного фонарями пространства, Чарли начинает упираться.

– Ты в порядке, старина? – спрашивает Стэнли.

– Не хочу в воду, – ноет Чарли. – Я еще не готов.

– Ты о чем?

– Я сказал…

Ноги Чарли зарываются в песок, он распрямляет сипу и принимает подобие строевой стойки «вольно». Речь его становится внятной, а произношение – чистым и правильным, как у бостонского «брамина».

– Я сказал, что еще не готов войти в воду. Если вы не возражаете.

Свободная рука Стэнли перемещается за спину, пальцы смыкаются на плетеной рукоятке. Но когда он снимает другую руку с талии Чарли, тот падает ничком, увлекая за собой Клаудио. Оба оказываются на песке еще до того, как Стэнли вытаскивает кистень из-за ремня. В нос ему ударяет запах алкоголя и можжевельника, снизу доносится мягкое бульканье вытекающей из бутылки жидкости. Смех Чарли звучит глухо, большей частью уходя в песок.

Оглянувшись по сторонам, Стэнли перекладывает кистень в боковой карман.

– Давай не будем шуметь, Чарли, – говорит он. – Хорошо?

Клаудио переворачивает Чарли на спину.

– Тихо! – говорит Чарли, выплевывая песок и похлопывая Клаудио по щеке. – Ш-ш-ш-ш! Молчание – это лучший глашатай радости, не правда ли, Тадзио? Говори тише, если речь идет о любви.

Стэнли опускается на колени рядом с Чарли и ощупывает карманы его брюк в поисках бумажника. Небо уже почернело, за исключением синеватой полосы на горизонте. На этом фоне к северу от них причудливыми силуэтами вырисовываются недостроенные аттракционы на пирсе. В процессе обыска Стэнли отвлекает Чарли разговорами.

– Ну и каково это – быть рекламщиком? – интересуется он.

– Нет, нет, нет, нет, – говорит Чарли. – Я не рекламщик, я атман. Я душа, дух, абсолют. Так же как и ты. И как он. Как все мы. Понимаешь?

– Так ты не сочиняешь рекламу?

– Больше нет. Давно забросил это дело.

– Тогда чем ты занимаешься, Чарли? Кроме пьянства, разумеется?

– Я поэт, – говорит Чарли.

Стэнли вынимает руку из его кармана и рассеянным движением разглаживает смятую материю. Где-то южнее два долгих гудка оповещают о надвигающемся тумане. Полная желтая луна повисла над городом; Стэнли смотрит на ее отражение, рассеянное бликами по океанским волнам. «Ну конечно же, – думает он. – Конечно же, именно так все и должно было произойти».

– Чарли, – говорит он, – скажи мне, ты, случайно, не знаешь такого Эдриана Уэллса?