Зерна смерти

Глава 2

Его звали Римо. Жаркая ночь Ньюарка действовала ему на нервы. Его угнетал запах улицы, где в открытых мусорных ящиках скреблись крысы, а редкие фонари больше слепили, чем освещали. Стояло лето, и он был в Ньюарке, штат Нью-Джерси, в городе, куда ему не полагалось возвращаться живым, ибо он покинул его мертвым.

Это был город, где он родился. Вон там на улице стоит большое, темно-красного кирпича, здание с битыми стеклами в черных проемах окон. Стоит посреди заваленных мусором пустырей в ожидании, пока само не обратится в пустырь. В этом доме Римо воспитывался. Обычно он говорил, что это место, где он учился, пока не началось его настоящее обучение. Здесь он был Римо Уильямсом, и сестры-монахини учили его умываться, убирать постель, быть вежливым, а также тому, что за каждым греховным поступком следует болезненное — линейка по пальцам — наказание. Позже он узнал, что наказание за грех может и не последовать, зато воздействие греха неотвратимо. Оно сказывается и на твоем теле, и на твоей душе: лишает тебя достоинства, что может привести к смерти. Но смерть может и не настигнуть тебя. Подлинным наказанием является потеря достоинства сама по себе. В новой жизни Римо его грехами считались трусость и лень, а самым главным — некомпетентность.

Римо вспомнил о наказании линейкой, когда заметил старую, покрытую грязью бетонную надпись над заколоченной входной дверью: «Сиротский приют Святой Терезы».

Хорошо бы сейчас повидать сестру Мэри Элизабет. Протянуть ладонь, позволить Мэри Элизабет бить линейкой сколько угодно и засмеяться ей в лицо. Двадцать лет назад он пытался сделать это — на одной лишь силе воли. Но сестра Мэри Элизабет свое дело знала лучше, чем Римо свое. Улыбка выглядит не слишком убедительной, когда дрожит рука, а из глаз текут слезы. Но в те времена он еще не знал всего о боли. Сейчас сестра Мэри могла бы воспользоваться кухонным ножом, и даже он не поранил бы Римо.

— Эй, ты, там! — раздался сзади него голос.

Слух Римо давно уже уловил гул мотора медленно двигавшегося автомобиля. Римо посмотрел через плечо. Полицейский в форме сержанта с потным от ночной духоты лицом высунулся из открытого окна патрульной машины. Римо не видел его рук, но знал, что сержант держит оружие. Римо не мог бы объяснить, как он узнал это. Может быть, по позе полицейского. А возможно, это было написано на его лице. В своей теперешней жизни Римо знал многое, чего не мог бы объяснить. Находить всему объяснение — это свойство западного мышления. А Римо просто знал, что за дверью машины спрятано оружие.

— Эй, ты, — повторил полицейский, — Что ты здесь делаешь?

— Хочу открыть мотель для отдыхающих, — сказал Римо.

— Эй ты, умник, ты знаешь, где находишься?

— Временами, — загадочно ответил Римо.

— Для белого здесь небезопасно.

Римо пожал плечами.

— Слушай, ведь я тебя знаю, — вдруг сказал сержант. — Нет, этого не может быть...

Он вылез из патрульной машины и вложил пистолет в кобуру.

— Понимаешь, ты очень похож на человека, которого я знал, — сказал сержант.

Римо постарался вспомнить, кто бы это мог быть. На нагрудной бирке сержанта значились его имя и фамилия: «Даффи, Уильям П.». Римо вспомнил совсем молодого полицейского-новобранца, который постоянно тренировался, чтобы как можно быстрее выхватывать из кобуры пистолет. Теперь перед ним стоял человек с обрюзгшим лицом и усталыми глазами. От него сильно пахло последним съеденным мясным блюдом. Было видно, что все чувства в нем уже давно умерли.

— Ты выглядишь почти точь-в-точь как один парень, которого я когда-то знал, — повторил сержант Даффи. — Он вырос в этом приюте. Только ты более тощий, да и моложе, чем он был бы сейчас.

— И красивее, не так ли? — сказал Римо.

— Ну нет, тот парень был покрасивее. И честным до чертиков. Бедняга... Он был полицейским.

— И хорошим?.. — спросил Римо.

— Не-а. В некоторых отношениях круглым дураком. Понимаешь, слишком честен и прям. На бедолагу сфабриковали дело и посадили на электрический стул. Уже больше десяти лет назад. Так вот, ты очень похож на него.

— Что вы имеете в виду, говоря, что он был дураком?

— Ну, любой полицейский, который попал на электрический стул потому, что сперва уделал какого-то торговца наркотиками, а потом просто заявил, что не делал этого, по-моему, такой полицейский просто дурак. Существует много способов выкрутиться из таких ситуаций. Думаю, даже в наши дни, когда городом управляют всякие остолопы. Нельзя защитить себя, просто утверждая, что ты не виновен. Ну, ты понимаешь, что я имею в виду. Весь наш отдел был просто потрясен этим делом.

— Вам было жаль его? — спросил Римо.

— Да не-а. У парня не было друзей, не было семьи, никого. Понимаешь, нас потряс просто сам факт, что полицейского можно так вот засудить. Они даже не позволили бедолаге подать прошение о помиловании, вообще ничего. Ты понимаешь...

— Значит, никому он был не нужен, — сказал Римо.

— Никому. Парень был чертовски честен. Вечно лез де в свое дело.

— Ты все еще тренируешься в туалете, чтобы быстрее выхватывать пистолет, Дафф?

— Не-а-а, — пробормотал Даффи и отступил назад, его глаза выкатились от страха. — Тот парень мертв, Римо мертв больше десяти лет. Эй, ты! Убирайся отсюда. Убирайся или я арестую тебя!

— А по какому обвинению, Дафф? До сих пор не умеешь правильно сформулировать обвинение?

— Нет, не может быть! Это какое-то проклятое наваждение!

— Хочешь увидеть кое-что забавное, Дафф? Тогда вытаскивай свой пистолет! — сказал Римо и молниеносно сорвал кобуру с пистолетом с пояса полицейского, оставив на толстой черной блестящей коже лишь небольшую коричневую царапину.

Рука сержанта Даффи схватилась за пустоту.

— С возрастом ты стал неповоротливей, пожиратель мяса, — сказал Римо и вернул сержанту кобуру с пистолетом.

Даффи не заметил движения рук Римо, не слышал треска металла. Но когда пораженный сержант открыл кобуру, оттуда на разогретый ночной асфальт посыпались лишь металлические обломки пистолета.

— Ах, черт! Проклятый наркоман! — выдохнул сержант Даффи. — Что ты сделал с пистолетом?! Он ведь денег стоит! Мне теперь придется платить за него.

— Нам всем иногда приходится платить, Дафф...

Сотоварищ сержанта, сидевший за рулем, услышав шум, выскочил с пистолетом в руке, но обнаружил на тротуаре одного только ошеломленного Даффи, уставившегося на пустую сорванную с его пояса кобуру.

— Он испарился! — выпалил Даффи, — Я даже не заметил, как он ушел, его же уже нет!

— Кого? — спросил товарищ по дежурству.

— Я даже не заметил, как он пошел! А его уже нет!

— Кого? — переспросил товарищ.

— Ты помнишь того парня, о котором я тебе как-то рассказывал? Все наши ветераны его помнят. Его отправили на электрический стул, без апелляции, без ничего. Это был предпоследний человек, казненный в нашем штате. Больше десяти лет назад.

— Да-а?

— Мне кажется, я только что видел его. Только он выглядел моложе и говорил как-то странно...

Коллега помог сержанту сесть в патрульную машину. После этого случая Даффи прошел обследование у полицейского врача, который порекомендовал ему немного отдохнуть вдали от напряженной городской обстановки. Сержант был временно освобожден от работы. Полицейский инспектор провел в его доме продолжительную беседу с членами семьи. В разговоре он спросил, где сержант держит свой сверлильный станок.

— Нас интересует инструмент, которым он распилил свой пистолет. Наш врач считает, что сломанный пистолет — это выражение его подсознательного стремления уйти из полиции, — объяснил инспектор. — Человек руками не в состоянии разломить дуло пистолета надвое.

— Нет у него никаких таких инструментов, — сказала миссис Даффи. — Он, когда приходит домой, только пьет пиво. Может, если бы у него и правда была мастерская, он бы не свихнулся, а, господин инспектор?

Полуденное солнце припекало людей на тротуарах Нью-Йорка, протянувшихся через Гудзон. Острые каблуки женских туфель погружались в мягкий асфальт, который жара превратила в черную жевательную резинку. Римо не спеша вошел в отель «Плаза» на Пятьдесят девятой улице и спросил у портье ключ от своей комнаты. Уже более десяти лет он постоянно спрашивал в разных гостиницах по всей стране ключи от номера.

«У белки есть гнездо, у крота — нора, даже у червяка, — думал он, — есть свой клочок земли, к которому он должен регулярно возвращаться. А у меня только ключи от комнат. И никакого дома».

В лифте молодая женщина в легком ситцевом платье красного цвета, едва прикрывавшем изящные округлости ее вызывающе выставленных грудей, заговорила с Римо о том, как приятно жить в таком прекрасном отеле, как « Плаза», и не хотел ли бы он прожить здесь всю свою жизнь?

— Вы живете в гостинице? — спросил ее Римо.

— Нет. У нас квартирка, правда в двух уровнях, в Джонсе, в Джорджии, — ответила женщина, недовольно надув губы.

— Но это все же дом, — сказал Римо.

— Не дом, а тоска зеленая, — сказала женщина. — Мне так нравится Нью-Йорк, ты даже не представляешь! Я просто влюблена в него. Да, люблю этот город. Вот Джордж, мой муж, он здесь работает. А я все время одна. Одна-одинешенька целые дни. Делаю, что хочу.

— Прекрасно, — сказал Римо и стал следить за тем, как мелькают цифры этажей на панели лифта.

— Что хочу и с кем хочу, — продолжала женщина.

— Прекрасно, — сказал Римо. Надо было подняться к себе пешком.

— Ты знаешь, что девяносто девять и восемь десятых процента женщин в Америке не знают, как правильно заниматься любовью?

— Прекрасно.

— А я отношусь к тем двум десятым процента, которые знают.

— Прекрасно.

— Может быть, ты один из тех, кто занимается этим с женщинами за деньги? Знаешь, ты ведь парень что надо.

— Прекрасно, — сказал Римо.

— Хотя я не вижу ничего плохого в том, чтобы заплатить за это, а ты?..

— Заплатить за что? — спросил Римо.

— За секс, дурачок.

— Прекрасно, — сказал Римо, дверь кабины раскрылась на его этаже.

— Куда же ты? — сказала женщина. — Вернись. Что тебе не нравится?

Римо остановился на полпути и зло усмехнулся. Ему пришла в голову одна мысль. По правде говоря, за последние десять лет он не мог припомнить ни одной другой, которая бы так его развеселила. Женщина, моргнув томными карими глазами, сказала:

— Ну, как?

— Подойди сюда, — позвал Римо; женщина бросилась к нему, грудь ее заколыхалась. — Хочешь получить колоссальное удовольствие?!

— С тобой? Конечно. Давай прямо сейчас, — откликнулась она.

— Примерно через пятнадцать минут сюда должен прийти мужчина. Лицо у него цвета лимонного сока. На нем будет темный костюм с жилетом — даже в такую жару. Мужик так лет под шестьдесят.

— Постой-ка, приятель, я не ложусь в постель с ископаемыми.

— Поверь мне. Получишь самый бешеный секс в твоей жизни. Но ты должна будешь сказать ему кое-что особенное.

— Что именно? — спросила женщина подозрительно.

— Тебе надо сказать: «Привет, доктор Смит. Я о вас читала. И все мои друзья о вас читали».

— Кто это доктор Смит?

— Неважно. Просто скажи ему это и понаблюдай за его лицом.

— Значит, «Привет, доктор Смит. Я и все мои друзья прочли о вас». Так?

— Ты никогда не пожалеешь об этом, — сказал Римо.

— Не знаю, не знаю, — протянула женщина.

Римо положил левую руку ей на грудь, большим пальцем правой ткнул в бедро и стал целовать ее в шею и в губы, пока не почувствовал, что ее тело затрепетало.

— О, да, — простонала она. — О, да... Я скажу это. Я так и скажу...

— Хорошо, — сказал Римо, прислонил ее к оклеенной обоями стене холла, а сам прошел по коридору дальше и отворил пятую дверь.

В номере на полу перед потухшим экраном телевизора сидел в позе лотоса тщедушный азиат в широком золотом кимоно. Обитая плюшем мебель была сдвинута в один угол. В центре паласа, застилавшего пол, красовался спальный матрас, синий с яркими цветами.

Накануне, когда Римо отправлялся в Ньюарк навестить знакомые места, телевизор был в полном порядке. Если кто-то сломал его за это время, то поблизости должен находиться труп, от которого следовало поскорее избавиться. Мастер Синанджу не терпел, чтобы ему мешали наслаждаться его любимыми телевизионными передачами. Римо проверил ванную и спальню. Трупов не было.

— Папочка, у тебя все в порядке?

Чиун так медленно покачал головой, что редкие волосы его бороды едва шевельнулись.

— Ничего не в порядке, — ответил Мастер Синанджу.

— Неужели кто-то сломал твой телевизор?

— Разве ты видишь здесь останки незваного гостя?

— Нет, Чиун, не вижу.

— Тогда кто же мог сломать мою машину грез? Нет, дело обстоит хуже, гораздо хуже.

— Сожалею. У меня своих проблем по горло.

— У тебя проблемы? Знаешь ли ты, что они сделали с этими прекрасными дневными сериалами? Какому осквернению подверглось великое искусство твоего народа?

Римо покачал головой. Нет, он не знал. Тогда за несколько минут было изложено следующее.

Телесериал «Пока Земля вертится» непоправимо испорчен... Доктор Блэйн Хантинггон сделал легальный аборт Жанет Уоффорд, дочери пароходного магната Арчибальда Уоффорда, а тот, в свою очередь, финансировал совершенно недопустимые эксперименты доктора Хантингтона с радиационным излучением... И еще медицинская сестра Адель Ричардс узнала, что отцом неродившегося ребенка был, скорее всего, ее брат, отбывавший пожизненное заключение в Аттике за то, что возглавил в тюрьме бунт против издания антифеминистской литературы...

— Да-а? — сказал Римо, который всегда с большим трудом следил за сюжетами «мыльных опер».

— Там было насилие... — сказал Чиун.

Из его дальнейшей речи следовало, что медсестра ударила доктора. Она не только прибегла к насилию, но и удар нанесла неправильно. Это был вовсе не удар!

— Но ведь они только актеры, папочка.

— Теперь я это понимаю, — сказал Чиун. — Сплошное надувательство. Я больше не стану смотреть эти передачи. Моя тоскливая жизнь в Америке будет лишена радости, лишена всякого проблеска удовольствия.

Здесь Римо голосом, полным печали, сообщил, что они, наверное, не останутся в Америке.

— Я даже не знаю, как тебе объяснить это, папочка, — сказал Римо и опустил глаза на ковер, даже здесь, в такой гостинице, как «Плаза», местами слегка потертый.

— Начало всякой мудрости — это неведение, — сказал Чиун. — Просто позор, что ты всегда застреваешь в начале.

Это показалось Мастеру Синанджу настолько смешным, что он повторил свои слова и рассмеялся. Однако ученик его почему-то не присоединился к его веселью. Чиун отнес это на счет всем известного отсутствия чувства юмора у американцев.

— Возможно, ты прав, — сказал Римо. — Более десяти лет я считал, что должен выполнять определенную работу для своей страны. Более десяти лет я вел жизнь человека, у которого нет ни дома, ни состояния, ни даже своей собственной фамилии. Я — человек, которого не существует. И что же? Оказывается, все, чем я занимался все эти годы, было совершенно бесполезно.

— Бесполезно? — спросил Чиун.

— Да, папочка. Бесполезно. Страна ничуть не изменилась к лучшему. Она стала даже хуже. Место, где я родился, превратилось в настоящую помойку. Политиканы стали более продажными, преступники творят свои черные дела еще более нагло, а страна... она просто расползается по всем швам!

Чиун был явно озадачен словами Римо.

— Ты ведь один человек, разве нет? — сказал он.

Римо кивнул.

— В этой стране нет правителя, нет судьи или священника, который бы правил всеми единолично, не так ли?

Римо опять кивнул.

— Тогда, в этой стране без единоличного правителя, ты, убийца высочайшего класса, которому дан солнечный источник совершенства в обучении, да еще при условии, что тебе помогает сам Мастер Синанджу, небелый, — как ты можешь считать себя неудачником? Этого я не могу понять.

— Чиун, ты никогда не понимал, чем занимается наша организация.

— Я слышал ваши разговоры со Смитом. Он — император вашей организации. Она поклоняется документу — конституции вашей страны. И ты убиваешь во славу этого документа. Я понимаю это.

— Может быть, сейчас это так и выглядит, но планировалось все по-другому. — И Римо объяснил Чиуну, что конституция, этот основополагающий закон страны, не срабатывала. И более десяти лет назад президент стал опасаться, что если Америка будет по-прежнему сползать в хаос, она может превратиться в полицейское государство. Опасность этого, должно быть, хорошо известна Чиуну. Ведь как хранитель истории Дома Синанджу, который в течение многих веков поставлял всему миру платных профессиональных убийц, Чиун на примере многих правительств должен знать, что из хаоса в стране всегда возникает полицейское государство.

— Ага, — сказал Чиун. — Ты добивался этого хаоса, чтобы Америка стала такой же, как весь остальной мир. Тогда бы ты мог стать главным убийцей этого полицейского государства. Раньше я об этом не догадывался.

— Нет, — сказал Римо и вновь стал объяснять Чиуну, что американская конституция — это такой документ или соглашение, которое заключено между всеми американскими гражданами. Этот документ гарантирует каждому его свободы и права. Это хороший документ. Многие злоумышленники тем не менее могут свободно действовать в рамках конституции, не нарушая ее положений. Поэтому, соблюдая основной закон, американский президент, чтобы не дать воцариться хаосу, который бы погубил страну, был вынужден создать организацию, о существовании которой никто не знает. Эта организация призвана добиваться, чтобы прокуроры получали правдивую информацию, нечестные судьи разоблачались, а огромные преступные кланы потеряли свою власть. И главное — чтобы соблюдались права граждан. Доктор Харолд Смит, которого Чиун называет императором, возглавляет организацию, а Римо, которого обучил сам Чиун, — исполнитель ее решений.

Чиун сказал, что следит за ходом рассуждений Римо.

— Ты понимаешь, — продолжал Римо, — перед нами встали серьезные проблемы. Если бы существование нашей организации было раскрыто, это было бы признанием того, что конституция не работает. Поэтому было очень важно соблюдать строжайшую тайну. Никоим образом нельзя было допустить, чтобы исполнитель-убийца оставлял после себя отпечатки пальцев. Поэтому нашли человека, у которого не было семьи, и отпечатки его пальцев изъяли из досье в Вашингтоне, инсценировав казнь на электрическом стуле. Все это и было проделано со мной, когда ты увидел меня впервые. Ведь тогда я был без сознания, верно?

— Когда я впервые увидел тебя? — переспросил Чиун и фыркнул. Он подумал, хотя и не сказал этого Римо, что глупость белого человека могла поистине рассмешить весь мир. — Если ты думаешь, что способ определения личности по отпечаткам пальцев изобрели на Западе, то сильно ошибаешься. Этот способ был известен нам за тысячи лет до вас. Но если отпечатки пальцев, о которых ты толкуешь, имеют такое значение, то где они сейчас?

— Отпечатки умерших людей отправляются в специальное досье.

— Почему же они просто не поместили твои отпечатки в это досье вместо того, чтобы чуть не уморить тебя на электрическом стуле?

— Потому что многие хорошо знали меня. И нужно было создать человека, которого не существует, для несуществующей организации.

— Ага, — сказал Чиун и сложил пальцы с длинными ногтями в нечто вроде купола католической церкви. — Теперь я понимаю. Конечно. Это же так просто. Давай сегодня закажем сладкий соус к рису. Ты не против?

— Мне кажется, папочка, ты меня не понял.

— Нет, ты изложил все очень ясно, сын мой. Они убили тебя, чтобы тебя не стало, и ты смог бы работать для организации, которой не существует, и все это ради того, чтобы оберегать документ, который не работает. Да будет прославлена мудрость западного мира!

— Ладно, так или иначе, дело пошло прахом. Именно это я и хотел сказать тебе. Я ошибся. Давай работать на шаха Ирана или на русских, на кого угодно, кому ты пожелаешь предложить наши услуги. Я сыт по горло Смитом и всей этой глупой затеей.

— Сын мой, ты меня удивляешь, — сказал Чиун; голос его зазвенел от радости. — После десяти лет ошибок ты наконец принял мудрое решение. И ты недоволен.

— Конечно. Я зря потерял целых десять лет.

— Ну, теперь ты перестал зря терять время и никогда не пожалеешь об этом. На Востоке умеют ценить профессиональных убийц. Ах, какая радостная весть!

Чиун предложил Римо доверить ему, самому Мастеру Синанджу, сообщить императору Смиту об окончании их службы. Закончить службу хорошо так же важно, как хорошо начать ее, и Римо будет полезно понаблюдать за своим наставником, чтобы знать, как именно следует расставаться с императорами. Императоры нелегко расстаются с главной опорой своих империй, которой, как свидетельствует вся история человечества, всегда были наемные убийцы.

Примерно через пять минут в их дверь постучался Смит. Выражение его обычно замкнутого лица свидетельствовало о надвигающейся истерике. Его тонкие розовые губы дергались, как конус на мачте метеостанции в бурю. Голубые глаза почти выкатились из орбит. Он уронил портфель на спальный матрац Чиуна.

— Приветствуем вас, император Смит, — сказал Чиун, почтительно кланяясь.

— Боже мой, — едва вымолвил Смит. — Боже мой, Римо, там, в коридоре женщина... Вся наша маскировка... Она раскрыта каким-то журналом. Все дело провалено. Все, все... Она прочла обо мне в журнале. Брюнетка. Лет двадцати с небольшим. Узнала меня... В журнале... Наша секретность!..

— Тогда, видимо, пора закрывать лавочку, Смитти, — сказал Римо, вытаскивая стул из кучи мебели у стены и с облегчением опускаясь на него.

Прозвучавшая в его словах радость разом сняла возбуждение Смита. Его глаза подозрительно сузились. Он подобрал с пола портфель. И полностью овладел собой.

— Вы видели эту молодую женщину там, в коридоре?

— Между прочим, да. Видел, — ответил Римо.

— Понятно, — сказал Смит совершенно ровным бесцветным голосом. — После стольких лет и стольких усилий... После стольких лет строжайшего соблюдения секретности, прекращения всех личных связей, чтобы обеспечить нашу безопасность, вы, шутки ради, — если только это можно назвать шуткой, — выбалтываете все наши секреты. Причем первой попавшейся в коридоре идиотке. Я полагаю, вас толкнул на этот шаг такой мощный стимул, как ее роскошный бюст.

— Вот уж нет, — сказал Римо.

— Вы неправильно толкуете поступки своего верного слуги, — сказал Чиун. — Он только собрался возвеличить вашу славу среди простых людей, о прекрасный император КЮРЕ.

— Вы рассказали все еще и Чиуну? — спросил Смит. — Он тоже знает, чем мы занимаемся?

— Он только превозносил достоинства вашей конституции. Головы ее врагов должны валяться на земле. Все должны восхвалять действия КЮРЕ, — сказал Чиун.

— Ну, хоть здесь все в порядке, — сказал Смит. — Чиун не понимает. Так что же тогда произошло в коридоре? Вы потеряли рассудок?

— Ничего подобного. Она знает не больше, чем Чиун. Она услышала ваше имя. Ну и что? В самом деле, взгляните на это трезво. Она услышала какое-то имя и увидела какого-то человека. Кто она такая? Никто. Даже если бы она смогла в чем-то разобраться. Чем это нам грозит? Чем?

— Прошу прощения, — сказал Смит и осмотрелся в поисках места, где бы присесть.

Одно плавное движением — и стул, с которого поднялся Римо, заскользил по полу и остановился точно позади Смита.

— Я вижу, фокусы вам удаются. Организация тратит деньги на подготовку жонглеров, — сказал Смит. — Не будете ли вы все-таки добры рассказать, что происходит?

— Прошлой ночью я ездил домой. Конечно, не домой, а в тот приют, где я вырос.

— Предполагалось, что вы ни при каких обстоятельствах не будете появляться в том районе.

— Приют давно закрыт. И во всей округе ни души. Раньше это был центр города, сейчас он выглядит, как после бомбежки. Я задал себе вопрос, чем я, собственно, занимался все эти десять лет? И сейчас я задаю такой же вопрос вам: чем все эти десять лет занимались вы? И вся наша организация?

— Не понимаю...

— Мы неудачники. Мы зря тратили время. Мы думали, что станем высшей структурой, которая заставит конституцию работать. Каждому гражданину будут обеспечены его права, а разрушительные силы общества будут обузданы. Считалось, что в эти годы Америка преодолевает решающий этап, и мы должны были помочь стране успешно пройти его, а потом исчезнуть, так и оставшись для всех несуществующими. Мы были — и нас нет. Лишь бы выстояла страна и наша демократия.

— Да.

— Что вы хотите сказать этим «да»? — спросил Римо. — Мы старались впустую. У нас был президент, который должен был получить срок за кражу со взломом, если бы его не помиловали. Половина правительства сидит в тюрьме, и второй место там же. На городские улицы лучше не выходить, если не умеешь убивать. Ежедневно мы читаем в газетах о том, что тот или другой полицейский берет взятки. Забота о престарелых обернулась гигантской обираловкой. А я десяток лет превращал людей в трупы, надеясь покончить с этим безобразием!

— Как раз это мы и делаем, — сказал Смит.

— Послушайте, я же не конгрессмен, а вы не руководитель какого-нибудь государственного органа. Знаете, я и сам читаю газеты.

— То, о чем вы читаете, как раз и есть наша организация в действии. Все, о чем вы говорите, — это гной, выходящий из уже вскрытого нарыва. Никсон был отнюдь не первым президентом, который пошел на такое преступление, но он первый, кому не удалось выйти сухим из воды. Зато его преемники уже не решатся повторить что-либо подобное. Разве вам не кажется странным, что полдюжины молодцов из ЦРУ провалили элементарную кражу со взломом? Что на свет внезапно появились магнитофонные записи разговоров, о существовании которых не знал сам бывший президент? И он не сумел уничтожить эти улики? Ну и как, по-вашему, мы работаем, Римо? Все это и есть работа нашей организации.

Римо скептически поднял бровь. Смит продолжал:

— Вы видите не новые преступления, Римо. Вы видите людей, которым не удается скрыть старые грехи. Скандал с приютом для престарелых имеет более чем десятилетнюю историю. Полицейские брали взятки со времен войны Севера и Юга. Но только теперь их за это стали сажать в тюрьму. Вы видите страну, которая делает то, что не под силу никакой другой демократии. Мы очищаем наш дом.

— А как насчет безопасности на городских улицах?

— Еще небольшое усилие. Дайте нам пять лет. Только пять лет, и все наши обвинители будут вынуждены прикусить язык. Америка станет еще более сильной и прекрасной.

— Почему же я не знал обо всем этом?

— Потому что мы используем вас только в исключительных случаях. Я прибегаю к вашей помощи, когда дела идут очень плохо или не могут быть исправлены никаким другим способом.

Весь этот разговор Мастер Синанджу слушал спокойно и молча, ибо, когда западные люди говорят глупости, никакой свет разума не может рассеять мрака их невежества. И лишь когда он увидел, что собеседники пришли к состоянию полной удовлетворенности, заговорил:

— О, милостивый Смит! Как прекрасны ваши успехи! Как тверда ваша руководящая рука! Ваша империя теперь в полном порядке, и поэтому Дом Синанджу может с вечной благодарностью и постоянно вознося хвалу вам, император Смит, покинуть вас.

— Как хотите, Чиун, — сказал Смит. — Вы дали Римо прекрасные уроки, за это мы вам очень благодарны. Теперь он достаточно подготовлен и способен действовать без вас.

— А вот здесь возникает маленькая проблема, Смитти, — начал Римо, но Чиун, подняв длинный тонкий палец, остановил его.

— Милостивый император, — сказал Чиун, — этот Римо, который раньше принадлежал вам, теперь принадлежит Дому Синанджу. — Видя недоумение на лице Смита, Чиун объяснил, что, когда он начал работать с Римо, тот был всего лишь рядовым американцем. Но он так много получил от школы Синанджу, что сам стал настоящим Синанджу. Поэтому теперь он принадлежит уже не Смиту, а Дому Синанджу.

— О чем это он говорит? — спросил Смит.

— Послушайте, — сказал Римо, — допустим, вы дали мастеру горшок. Крошечный металлический горшочек.

— К тому же тусклого цвета, — вмешался Чиун. — Жалкий, никчемный, тусклый горшок.

— Мастер добавляет к нему золотую ручку и золотую крышку и целый дюйм золота снаружи.

— Мне нравится металл, который ты выбрал для украшения горшка, — сказал Чиун.

— Заткнись, папочка, — сказал Римо.

— Нет в мире благодарности, — сказал Чиун.

— И теперь у вас в руках прекрасный золотой сосуд, в котором от прежнего горшка осталось лишь немного железа.

— Осталась твоя неблагодарность, — сказал Чиун.

— Так что теперь это уже не ваш горшок, — сказал Римо.

— О чем это вы говорите? — спросил Смит.

— Гора не камешек, — сказал Чиун. — И вы не можете нарушить этот закон вселенной. Он священен.

— Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, Мастер Синанджу, но мы готовы удвоить в золоте плату вашей деревне за ваши услуги. Поскольку вы считаете Римо членом Дома Синанджу, в перспективе — Мастером Синанджу, мы будем платить вашей деревне и за вас, и за него. Двойная плата за двойную службу.

— Вы не понимаете, Смитти, — сказал Римо.

— Он понимает все самым наилучшим образом, — сказал Чиун. — Слушай своего императора и узнай у него, в чем заключается твое новое задание.

Смит открыл портфель. На зерновом рынке Чикаго возникла серьезная проблема, которая может оказаться для нации более опасной, чем все прежние, которыми Римо занимался. Проблема связана с массовыми закупками зерна и распространением угрозы голода на западный мир. Даже со своей широкой сетью информаторов и компьютеров КЮРЕ оказалась не в состоянии разобраться, в чем дело. Чьи-то огромные деньги тратятся на совершенно непонятные дела.

И в районе озера Мичиган стали всплывать трупы.