Зерно А

Это претендовало на лучшее, что я слышала за последнее время.

Большие мозолистые руки обхватили мои ладони. Чтобы не вскрикнуть от боли, я закусила щеки изнутри. Снег и земля крошились при малейшем прикосновении. Олежа вытянул меня наверх так, будто тащил мешок с картошкой, в то время как Славик позволили мне опереться ногами о его плечи. Я буквально вывалилась из яма и упала на колени. С шумным сопением ко мне подскочил Барон и начал лизать мое лицо горячим шершавым языком. Улыбнувшись, я погладила сенбернара. От него шел неслабый запашок, как, впрочем, и от обоих моих спасителей. Я уже знала, куда попала по воле Кудрявцева. И с удивлением обнаружила, что, не смотря на боль, сжала обе руки в кулаки.

Я слышала о загородной свалке множество историй, чтобы внести ее в свой персональный список «Запретных уголков развлечений Порога». Впрочем, благодаря Кудрявцеву мои развлекательные горизонты значительно расширились.

Что-то действительно умерло во мне, пока я лежала там, под землей, в любезно предоставленном похоронным бюро Кудрявцева гробу. Быть похоронной заживо, потерять всю надежду на спасение, оплакивать себя и брата. О, кто-то ответит за это.

- Олег, поверьте, ваши кишки и уж тем более веревки из них мне ни к чему, - прохрипела я. Казалось, будто в горле застряла подушечка с иглами. – Вы случайно не знаете, какое сегодня число?

Если вопрос и был неожиданным при других обстоятельствах, то не сейчас.

- Тридцатое декабря, - ответил Славик. Он выбрался вслед за мной и стоял, широко улыбаясь и поправляя съехавшую шапку.

Выходит, меня выкопали в ту же ночь. Разве могла я рассчитывать на такое везение? Нет, не могла. Впрочем, разве Уна Бомбер не раньше, чем вчера вечером, рассказывал о том, что наше положение во Вселенной изначально предопределено? А, плевать. Чем бы ни было это дерьмо – везением или судьбой, - а я была свободна. И первым делом мне надо позвонить Владу и сказать, что со мной все нормально.

Небо было все таким же темным, но биологические часы внутри меня подсказывали, что близится рассвет. Я пробыла в гробу около пяти часов.

Я продолжала сжимать кулаки, наслаждаясь внезапным избавлением от страха и появлением нового, отрезвляющего чувства. Внутри меня всходили первые ростки злости; с фотографической ясностью помня издевательства Кудрявцева и его прихвостней, я рассчитывала собрать щедрый урожай, причем, в самом скором будущем.

Справа, будто на другой планете, сиял Порог, небо над ним было персиковым из-за отраженного света и дыма работающих ночи напролет заводов. Покачиваясь на затекших ногах, я рассматривала своих спасителей.

Оба были в похожих дутых куртках и шапках-ушанках, как если бы одевались в одной точке на рынке. Это было очень близко к истине: все, что было нацеплено на них, найдено здесь, на огромной загородной свалке. Свалка была тем же рынком, только громадным, во много раз превосходившим любой молл или гипермаркет. К тому же, ассортимент здесь был куда более разнообразным. Посетители тоже.

Я смотрела на двух пахучих заросших бомжей и на не менее пахучую заросшую собаку. В их ногах валялись две лопаты. Такие, как они, ищут все, что можно либо съесть, либо надеть на себя, либо продать. А нашли меня. Я вдруг подумала о Быке. Нашел ли его кто-то?

Никто из парочки не выглядел законченным психопатом, жаждущим крови. Сенбернар не отходил от меня и все норовил лизнуть.

- Деточка, вот, накинь, - по-отечески сказал Славик, снял с себя куртку и накинул мне на плечи.

Ветер выдавливал слезы из глаз, став куда более хлестким на открытой местности. Я подозревала, что температура на ветру была около минус двадцати пяти. А этот мужчина отдает мне свою куртку. Вероятно, они еще не поняли, кто я.

Покачав головой, я протянула куртку обратно. Я вдруг поняла, что получаю удовольствием от того, как при этом изменяются их лица, за пару секунд пройдя путь от недоумения к подозрению и глубинному страху.

- Спасибо, но мне не холодно. Я… я коматозник, - я попыталась улыбнуться.

Славик взял куртку. Олежа тем временем медленно отошел от меня, держа дышащего, как паровоз, сенбернара за ошейник.

- За что вас так, Рита? – Славик кивнул на яму.

Если бы он не кивнул на яму, я могла бы решить, что он спрашивает о другом.

- У моих знакомых весьма специфическое чувство юмора. Но я не оставлю шутку неоцененной.

- Не сомневаюсь, - усмехнулся Славик.

- Однако для этого, - продолжала я, - мне надо добраться до ближайшего телефона.

- О, вы обратились по адресу!

- Вячеслав, вы выручаете меня, - я улыбнулась.

- Слава, твою мать! У тебя что, все пробки выбило? – театральным шепотом спросил Олежа.

- Рита, простите этого неудомка, он немного не в себе.

- Эй!

- Заткнись, Олежек, просто заткнись, хорошо?

Спутник Славика сжался во враждебный комок.

Я вознесла короткую импровизированную молитву за то, что меня нашла эта парочка.

- Мы проведем вас к Мишке. Видите ли, - словно извиняясь, объяснил Славик, - с ним вам будет намного безопасней. Территории, через которые он вас поведет, очень опасны, но иначе вам вообще не выбраться со свалки, я не говорю уже о том, чтобы сделать телефонный звонок. Мишка здесь – бесспорная знаменитость. Дурную славу тоже надо заслужить. Он выведет вас к «Фонду».

- К «Фонду помощи бездомным»?

- Оттуда вы сможете позвонить. Рядом проходит трасса.

Значит, некий Мишка с «дурной славой». Отлично. С трогательной последовательностью напомнив себе все то, что я сделаю с Кудрявцевым, я бросила последний взгляд на яму с гробом, и мы побрели прочь.

Только представьте: среди заваленного снегом мусора идут два человека, коматозник и пес. Оба человека несут лопаты, кутаются в одежду и прячут лица от жалящего порывистого ветра. Коматозник прикрывает от метущих льдинок глаза рукой, вышагивая босиком, в майке и легких хлопковых штанах. Лохматый пес, шумно пыхтя, плетется следом.

Да, я была таким же человеком, как Влад – беззаботным ловеласом.

Вскоре на пути стали попадаться кучи мусора; в некоторых, подсвеченные изнутри, находились человеческие норы-лежанки. Входы в норы были заделаны либо войлоком, либо забросаны коробками. Мы обходили их, соблюдая дистанцию минимум в двадцать метров. За исключением одной норы, у входа в которую мы остановились.

Славик подошел к завалившим вход заснеженным коробкам и позвал:

- Мишка!

- У тебя гости! – противным голоском добавил Олежа.

Не смотря на пробивающийся сквозь коробки мигающий отсвет, мне вначале показалось, что там никого нет (у меня не поворачивался язык назвать эту нору «домом», хотя для многих обитателей свалки дела обстояли несколько иначе). Но внезапно из норы донеслось клокочущее рычание, которое, к моему изумлению, сложилось в следующие слова:

- Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро. Мужики, заходите!

«Заходите», впрочем, было не совсем верным словом.

- Э, Мишка, спасибо, но мы тут не одни, - осторожно заметил Славик и попридержал Олежу, который уже собирался прокладывать себе путь внутрь норы.

- Не одни? Минутку, я сейчас.

Я не удержалась и отступила, когда из норы донесся скрип, трест и громкое сопение – приближалось что-то большое. Теперь я, кажется, поняла, почему обитатель этой норы не утруждал себя поиском чего-то более внушительного, чем обыкновенные картонные коробки. Ответ был простым, как дважды два: потому что никто в здравом уме не полезет в дыру, проделанную в мусоре, не зная, что или кто там внутри. Судя по приближающимся звукам, этот Мишка был весьма крупным парнем.

Я не ошиблась. Парнем Мишка оказался воистину крупным. Да и не совсем парнем, говоря по правде. Не человеком, я имею в виду. Я отшатнулась от вылезшего из норы зверолюда. Мигающий отсвет, скорее всего, от телевизора, плясал в клокастой шерсти, подсвечивал медвежью морду с влажным черным носом, придавая ей некое демоническое подобие. Морда ухмылялась, обнажая частокол клыков.

Медведь Мишка. Очаровательно.

Выплеснувшаяся вместе со зверолюдом вонь напомнила мне запах, который я слышала в зоопарке у вольеров с крупными животными. Тем не менее, я напустила на лицо выражение заинтересованности. Если во всех светящихся на километры впереди норах живут такие, как Мишка, то я просто нуждаюсь в этом конкретном зверолюде. Что-то подсказывало мне, что обитатели тех нор-лежанок не будут цитировать «Винни Пуха» при встрече.

- Где вы ее встретили? – спросил зверолюд и оскалился шире. По всей видимости, это была улыбка.

- Вообще-то мы ее откопали, - ответил Олежа. – Теперь я могу идти? – Он выразительно посмотрел на Славика. Тот закатил глаза и кивнул. Поудобней перехватив лопату, Олежа безбоязненно полез в нору, мимо туши Мишки. Да и чего бояться того, кто является тебе другом, пусть у него и медвежий оскал в прямом смысле слова? – Барон! – Олежа обернулся. – Дуй ко мне, старый ты проститут! Живо!

Я присела и заключила теплую слюнявую морду Барона в обе ладони.

- Спасибо тебе, - сказала я, теребя плюшевые уши пса.

Рыкнув, обдав мое лицо очередной порцией слюней, сенбернар рванул к Олеже. Собака какое-то время игриво скакала вокруг Мишки, пока Олежа не схватил ее за ошейник и не затянул в нору.

Славик бросил лопату себе в ноги.

- Мишка, это Рита. Рита, это Мишка.

- Рада познакомиться, - улыбнулась я.

- Откопали, говорите? – Зверолюд прищурился, впившись в меня глазами.

- Позвольте, я все объясню, - я коснулась руки Славика. Слова сами посыпались изо рта: - Дело в том, Михаил, что со мной сыграли злую шутку. Собственно, это была не шутка вовсе, да и лежала она за гранью понятия «злая». Меня похоронили живьем. Кое-кто спал и видел, как бы добиться от меня принятия одного решения. Решения касалось моего брата. Однако когда этот кое-кто понял, что разбить мне голову намного проще, чем вложить в нее свои бредни, он похитил меня и вынудил позвонить брату. Он поставил ему условие: либо брат делает то, что от него хотят, либо мне конец. Иными словами, жизнь брата в обмен на мою. Да только мне не собирались сохранять жизнь, Славик и Олежа могут это подтвердить, выкапывая гроб со мной с двухметровой глубины. Сейчас мой брат едет сдаваться этому мешку с дерьмом. Если я не позвоню брату в самое ближайшее время и не скажу ему, что со мной все в порядке, его схватят и убьют, причем, по его же согласию. Я прошу вас, Михаил, помочь мне. Пожалуйста, проведите меня к «Фонду».

Славик вытаращил глаза и пробормотал что-то неразборчивое. Что-то вроде «такая себе обычная история». Зверолюд переваривал услышанное. Однако, судя по выражению медвежьей морды (я не могла назвать это «лицом»), он уже принял решение.

- Не помочь девушке, которая попала в сложную ситуацию? Вот уж нет. Рита, я любому живот порву, кто помешает нам в дороге.

Оказывается, я задержала дыхание, ожидая ответа.

Я попрощалась со Славиком, пожав ему руку. Вероятно, со стороны это выглядело несколько нелепо: босая девушка жмет руку укутанному в слои одежды бездомному. Очень скоро небо стало неоновым, на востоке, сквозь плотные облака, забрезжил декабрьский рассвет. Чем ближе к «Фонду», тем больше попадалось заваленных всякими отбросами нор. Из некоторых, когда мы проходили мимо, доносилось то рычание, то резкий шорох. Если бы не Мишка, мне не пройти и десяти метров.

Здание «Фонда помощи бездомным» представляло собой бетонный прямоугольник без окон. Перед «Фондом» была небольшая асфальтированная площадка. Бетонные лавки и столы укрыты шапками снега. К входу вела очищенная от снега дорожка, и по ней к дверям тянулась вереница бомжей. Я еще некоторое время смотрела на удаляющегося на четырех мощных лапах Мишку. Это был уже, скорее, зверь, нежели человек; по крайней мере, внешне.

Я увидела пустую трассу, но не увидела телефона. Мне ничего не оставалось, как пристроиться в конце вереницы бездомных и попасть внутрь «Фонда».

Я вошла в небольшое помещение с энергосберегающими лампами и скользким ковром. Крысятник еще тот. В воздухе толкались запахи дешевой еды, моющего средства, пота, туалета. Часы в углу показывали начало восьмого. Неужели я поспела к самому завтраку? Окинув взглядом очередь из угрюмых обитателей свалки, решив, что орудовать локтями в такой толпе не выход, я взяла со столика поднос и одноразовые вилку и нож и встала в конец очереди. Мне нужно было узнать о наличие телефона, а иначе к работникам «Фермы» не добраться.

На завтрак «Фонд» предлагал картофельное пюре, сомнительного вида котлеты и не менее сомнительные булки с кунжутом – большие, желтые, похожие на строительную пену, которой заделывают окна, чем на булку.

Кто-то пнул меня под ребра, да так, что я едва не упала. Ничего страшного, переживу. Это не то место, где следует закатывать сцены и качать права, ведь есть шанс лишиться глаза, в который собеседник, вместо извинений, заботливо ткнет пластиковой вилкой.

Сгорбившись, я уставилась на свои босые ноги. Никому не было до меня дела. Никого не волновало, что я одета, мягко говоря, не по сезону. Кто может утверждать, что по утрам он страдает любознательностью?

Подошла моя очередь. Парень, приблизительно моего возраста, с волосами, кожей и глазами морковного цвета, в рубашке и кепке с вышитой «Ф» и нашивкой на груди «Ваш друг Ян», принялся наполнять мою тарелку.

- И как оно? – не удержалась и спросила я, глядя на нашивку. Наверное, так на людей влияет стресс – вы перестаете контролировать свой болтливый язык.

- Питательно.

- Нет-нет, я не об этом.

- Прошу прощения? – Мой друг Ян даже не глянул в мою сторону. Его улыбка, впрочем, уменьшилась на пару миллиметров.

- Я спрашиваю, как оно? Выполнять такую полезную работу.

Он не ответил. Картофельное пюре с противным звуком плюхнулось в мою тарелку. А в следующее мгновение стоявший за мной в очереди грубиян стал отпихивать меня в сторону. Я вцепилась в столешницу и всем телом подалась к морковному другу Яну.

- Есть ли здесь где-нибудь телефон?

Мой морковный друг словно очнулся ото сна и взглянул на меня. Ложка зависла в воздухе. Его брови поползли вверх и остановились на отметке «не верю своим глазам и ушам». Он указал на телефон-автомат, который я сразу не заметила. И тут я сообразила: мелочи-то у меня нет. Цель была близка, и все, что отделяло ее от меня – чертова мелочь! Виноватым во всех моих бедах в эту минуту был морковный парень. Я рявкнула:

- Ты видишь где-то на мне карманы, в которых могла бы лежать мелочь?

Он опустил взгляд на мою грудь, прикрытую майкой.

Я щелкнула пальцами перед веснушчатым носом:

- Нет-нет, там карманов нет. Послушай, приятель, я в затруднительном положении. Мне надо воспользоваться вашим служебным телефоном.

Морковный Ян явно не знал, как ему поступить: позволить мне позвонить с их служебного телефона, либо дать от ворот поворот. Мои шансы добиться своего уменьшались прямопропорционально возрастающим возмущенным воплям за спиной.

- Посмотри на меня! – с мольбой в голосе попросила я, из последних сил цепляясь за прилавок. – Так ли я соответствую здешнему контингенту?

- Ладно, ладно. Проходите вон в ту дверь.

Я кивнула и прошла в служебное помещение, на двери была табличка «Только для персонала». Дверь закрылась за мной с мягким шлепком. Воздух здесь казался почти стерильным после напоенного ароматами главного зала. Я села прямо под поток теплого воздуха из кондиционера и подняла трубку. Пальцы сами пробежались по нужным цифрам, набирая мобильный брата. Сердце билось как сумасшедшее, во рту пересохло. Я боялась, что опоздала.

Влад ответил на втором гудке:

- Алло.

- Влад, это я! С тобой все в порядке? – Я поняла, что улыбаюсь и плачу одновременно.

- Рита, - он буквально выдохнул мое имя.

- Я в безопасности, слышишь? Влад, я в безопасности!

- Зато Кудрявцев – нет, - зарычал брат. Я могла поспорить на что угодно, что в данный момент лицо Влада приобрело фотографическую четкость с каменной поверхностью. – Он труп.

- Довольно грубая констатация факта, учитывая его физическое состояние. Кудрявцев, впрочем, будет удивлен, когда ты скажешь ему это, придавив ногой его голову к полу.

- Рита!

- Ладно, молчу.

Впервые в жизни я слышала в интонации Влада страх. Господи милосердный, куда катится мир, если такие, как Влад, вдруг начнут бояться?

- Что он с тобой сделал?

- Ты не хочешь этого знать, - я сглотнула. – Но что бы он ни сделал, я вылезла. В буквальном смысле слова вылезла. Главное, что он не знает об этом. Можем сделать ему сюрприз. Что на это скажешь?

- Где ты сейчас?

- В «Фонде помощи бездомным», в том, что за Порогом…

- Господи, как тебя туда занесло?

Он выплевывал вопросы с пулеметной скоростью.

- Во-первых, без Господа. Во-вторых, не занесло, а занесли. Но давай оставим разговоры до лучших времен, о’кей? Ты знаешь, куда ехать?

- Да, знаю. Никуда не уходи. Я скоро буду.

Я положила трубку, встала и вышла на заваленную снегом площадку. Внезапно я с горечью сообразила, что, если Влад увидит меня в таком виде, он все поймет. Мои шансы сохранить мою маленькую тайну таяли вместе с солнечным диском, затягивающимся снежными облаками. Даже если я смогу какое-то время вешать лапшу ему на уши, к нему, так или иначе, закрадутся подозрения. Позавчера я сказала Эдуарду, что мой брат не настолько трудолюбив, чтобы свернуть голову вначале мне, затем ему. Так вот, я солгала. Говоря на чистоту, я чертовски боялась реакции Влада на новость о моей коматозности. Но я готова была вытерпеть все, лишь бы он потом простил меня.

На бетонных лавках, смахнув снег, сидели те, кому в помещении не хватило места. В паре метров от меня сидел мужчина в дубленке и шапке с потускневшей фотографией Примадонны в ее лучшие времена. Он раз за разом погружал зубы в булку и вырывал из нее куски. Я отвернулась.

Я думала о том, что в жизни каждого без исключения человека было или будет что-то поистине плохое, что-то, от чего не отвертеться, как бы ты ни старался. И вот пришло мое «плохое», и мне надо пережить его, и тогда все встанет на свои места.

Оставалась самая малость: поверить в это.

24

А вот и он.

Влад вышел из машины и, бросив взгляд вправо-влево, направился ко мне. Не надо иметь рентгеновское зрение, чтобы понять, что каждый сантиметр его тела был в полной боевой готовности. В коротко остриженных волосах, словно нанизанные на иголки, белели снежные хлопья. Я искала в его лице хоть какую-то эмоцию, за которую могла бы зацепиться. Но ничего не находила. Я все еще пыталась, даже когда нас разделяли несколько метров. Он ловко скинул с себя куртку и накинул на меня, единым движением притягивая меня к себе и обнимая за плечи. Я прижалась к нему. Мы не виделись около месяца. Каждый раз эти разлуки казались все дольше и мучительней. Спустя минуту мы катили по трассе в направлении Порога.

Он не сказал «привет», не спросил «как настроение». Первая фраза, которую он озвучил при встрече, содержала весьма насильственное намерение.

- Я собираюсь замочить этого гада, - совершенно обыденно сказал мой брат.

С таким же успехом Влад мог сказать: «Сегодня я съел много риса со сметаной и разочаровался в себе», или «Ты потрясающе выглядишь», или «Что-то у меня спина ломит». Его тон оставался ровным и холодным. Идеальный голос для автоответчика. На челюсти перекатывались желваки, так сильно он стискивал зубы.

- Я не отпущу тебя одного.

- Это не обговаривается.

- Влад, я должна быть там. Пожалуйста, не лишай меня этого.

- Что такое? – Он выстрелил в меня испепеляющим взглядом. – Откуда такие желания?

- Вся в тебя.

Это немного приструнило его. Он понимал справедливость моих притязаний, не мог долго спорить со мной. Особенно со мной. К тому же, просила я не много – всего лишь отплатить обидчику той же монетой.

- Ты можешь объяснить мне, почему Кудрявцев взъелся на тебя?

- До этой ночи я знать не знал о его существовании. Рита, я не знаю, какого черта он выпустил когти. Возможно, хочет прикрыть кого. Или уберечь свою паршивую задницу. Может, у него нелегальное зерно. Кто, мать его, знает? Но вот что: мне плевать. Он расстроил меня и мою сестру, и я собираюсь отправить его в неоплачиваемый вечный отпуск в преисподнюю. Кудрявцев и раньше доставал тебя?

- Не то, чтобы доставал… - Я сглотнула и хмыкнула. – Мы виделись всего-то три раза. На третий раз он вконец распоясался.

Боковым зрением я видела, что с каждым моим словом Влад застывал все больше. Каждое произнесенное мною слово приближало смерть Кудрявцева к тройке лидеров в рейтинге «Худшая смерть» за оценкой Владислава Палисси, эксперта в этой области.

- Распоясался, - повторил Влад, крепче стискивая руль. – Почему ты ничего мне не рассказывала? Почему пустила все на самотек?

- Прости.

Я понимала, что этого жалкого «прости» не достаточно, чтобы сгладить мою вину, и, тем не менее, я больше ничего не сказала, думая о том, главном, что утаила от брата. Уцелевшие ногти впились в ладонь. Содранные костяшки болезненно пульсировали.

- Когда меня нет рядом, ты всегда можешь обращаться за помощью к Эдуарду.

Я прикусила язык, и готовые было сорваться с него слова застряли в горле. Ох, знал бы Влад… Внутренний голос не замедлил разразиться визгливым смехом: «Узнает, Рита, узнает, даем ему только времени побольше!» Я пожелала внутреннему голосу мучительной смерти.

- Рита, ты слышишь меня? Мне надо знать, что Кудрявцев сделал с тобой.

Кровь отхлынула от лица.

- Зачем? Ты разозлишься.

- Да ну? Не может быть!

- Давай без сарказма, - попросила я.

- Говори, - приказал он.

- Не сейчас.

- Я сказал, говори! – Он повысил голос, совсем чуть-чуть, но достаточно для того, чтобы все мое тело пошло мурашками.

- Нет, - я сжала зубы.

Он больно схватил меня за волосы, и я встретилась с ним взглядом. Владу бы разносить в щепки не головы всяким козлам вне закона, а дамские сердца. Он здорово изменился за последнее время, и продолжал меняться, становясь все более собранным, расчетливым, жестоким. Эти мысли пронеслись вспышкой. Я смотрела в яркие голубые глаза брата и даже не морщилась от боли. Его ноздри раздулись, между бровей залегла складка. Его рука была близко к моему затылку, куда попала пуля Быка.

- Ты что, совсем охренела? – одними губами спросил он.

На самом деле он выразился несколько иначе.

- Влад, мне больно, - тихо сказала я.

Вздохнув, он отпустил меня и уставился на дорогу.

Все это заняло не больше пяти секунд. Я досчитала до сорока, набрала полную грудь воздуха и ответила на его вопрос:

- Похоронили заживо.

- Что?

- Кудрявцев похоронил меня заживо. Но мне повезло – меня выкопали. Затем провели к «Фонду». Если совсем коротко, то это будет звучать именно так.

Я постаралась взять себя в руки. Главное – не паниковать. Просто когда паникуешь в присутствии Влада, последствия могут быть неутешительными. Буквально две-три минуты, и все пройдет. По крайней мере, руки перестанут дрожать. Влад был единственным человеком, кто одним-единственным словом мог вогнать меня в это состояние.

- Я никогда не прощу себе этого, - процедил Влад.

Мне во всех отношениях не понравилось, что он это сказал.

- Это еще почему? Что за самоуничижение?

- Все заварилось этой наглой рожей из-за меня.

- Прекрати. Если бы я была немного умнее, то сразу бы все рассказала тебе.

- Ты хочешь мести. – Это был не вопрос. Он вернулся к своему холодному чеканящему тону.

- Я всегда находила слово «месть» поэтичным. Да, именно мести я и хочу, но желательно подать ее горячей, понимаешь? Давай посмешим.

- Прости, что сделал тебе больно.

Я не совсем поняла, о какой боли он говорил – о боли, когда уезжал на полтора-два месяца, оставляя меня нервничающей и переживающей за него, или когда пару минут назад схватил меня за волосы. В любом случае, я не стала уточнять – не хотела знать, давно простив его за то и другое.

Уже через четверть часа мы въезжали в Кварталы. Я оценила усилия Кудрявцева провернуть все по высшему разряду. Говоря по правде, я невольно восхитилась масштабами безумия этого коматозника.

- Тебе не мешало бы переодеться, - заметил Влад, выруливая на боковую улочку.

- Для этого нет времени.

Он посмотрел на меня как-то странно. Я прикусила язык, вспомнив, что я босиком.

- А на воспаление легких у тебя есть время?

Но подозрения, вопреки моим опасениям, в его взгляде или голосе не было. И я вдруг очень ясно поняла, что он ни за что не догадается о том, кем я стала. Моя коматозность была для него из разряда тех вещей, которым никогда не суждено случиться просто потому, что они идут вразрез с его понятиями об окружающей действительности, касающейся непосредственно нас, двойняшек Палисси. Внутри его головы просто-напросто срабатывал блокиратор, отсекая часть информации. Я не видела иного объяснения. Влад большую часть своего времени имел дело с коматозниками, но не распознал оного в сестре.

Я смотрела на стремительно приближающиеся огни супермаркета «Лес». В последний раз я была здесь с Константином, причем, бороздила эти ярко освещенные просторы тоже отнюдь не в товарном виде. Я не стала говорить Владу, что остановилась у Эдуарда, следовательно, какая-то часть моих вещей сейчас у него, и вовсе не обязательно заставлять ранних покупателей нервничать при виде меня. Это утро и так было перенасыщенным, чтобы вписывать в него еще и разговор двух лучших друзей, в течение которого могут всплыть некоторые весьма интересные подробности.

Владислав обошел машину. Открыл дверцу с моей стороны и, подсунув одну руку под мои коленки, другу – за спину, взял меня на руки.

- В самом деле? Ты это серьезно? – Я улыбнулась и смахнула снежинку с его носа. Надо признать, нос у него красивый, папин.

- Серьезней не бывает. Слушай, ты нормально кушаешь? А то легкая, как пушинка, - он криво улыбнулся, входя в супермаркет. Вокруг закружились знакомые по прошлому визиту запахи кофе из автоматов и «Ам-Незии». Тепло обволокло тело, подобно тому, как сахарный сироп обволакивает грушу. – А еще ты много куришь.

Я наградила его тяжелым взглядом. Он опустил на меня пол. Ступни коснулись прохладной плитки. Это было на удивление приятное ощущение. Нас провожали взглядами, но, ни Влад, на это не обращали внимания.

Минут через десять, перекинув через руку подобранную одежду, я задернула шторку примерочной. Вылезла из грязных штанов и майки и натянула на себя черные узкие джинсы и черный ангорский свитер с вырезом. Я не специально подобрала все черное: я бы взяла свитер другого цвета, но, кроме черного, там был розовый и сиреневый. Сказать, что мое настроение было розовым или сиреневым, я не могла даже под угрозой пыток.

Взяв скомканные штаны и майку, я вышла из примерочной и направилась прямиком к обувному отделу. Влад шел за мной а-ля тень. Я остановилась перед первыми попавшимися на пути ботинками. Вытащив коробку с тридцать восьмым размером, я села на пуфик. Влад протянул мне черные тонкие носки. Оторвав этикетку со штрих-кодом и вручив ее брату, я нацепила носки и зашнуровала замшевые ботинки. Вначале правый, затем левый. Сидели они как влитые. Я наградила брата улыбкой.

- Ну вот и замечательно, - кивнул брат, подхватывая коробку и беря меня за руку.

- В следующий раз не отрывайте этикетки, - попросила девушка на кассе и этак негодующе посмотрела на нас. Влад улыбнулся ей, на его щеках появились ямочки (ямочки у Влада от мамы, зато у меня мамины губы). Результат был мгновенным – колючий взгляд кассирши смягчился.

- Не будем, - пообещала я, наблюдая за тем, как она пробивает товар, в который я уже облачилась.

Брат прихватил у кассы парочку шоколадных батончиков и две банки энергетика. Стоило ему забрать сдачу, и отвернуться от растаявшей от его белозубой улыбки кассирши, как его лицо вновь утратило всякое выражение. Он выкинул чек в урну вместе с моими пришедшими в негодность майкой и штанами, включил печку на максимум и протянул мне шоколадку и энергетик.

- Влад.

- Что, Рита? Ешь шоколад и пей эту ерунду. Тебе нужны калории. Потом, когда все закончится, поедем откармливать тебя к Эдуарду.

Когда все закончится… Я едва не спросила: а когда все закончится? Проблемам, казалось, не будет конца и края. Вдобавок к уже свалившимся на плечи тяготам, надо мной нависла угроза потерять работу. Я уже не говорю о моем брате. Уходящий год проявил себя настоящим сукиным сыном.

- Влад, можно задать тебе один вопрос?

- Конечно.

- Ради меня ты был готов закинуть на шею свитую Кудрявцеву петлю и позволить ее затянуть. Я права?

Он смотрел на меня несколько мгновений, показавшихся мне вечностью, а затем кивнул.

- Ради тебя я готов на все.

По рукам и спине прошла дрожь; я сконцентрировалась на комке в горле и попыталась загнать его обратно в желудок, после чего глубоко вздохнула и прикоснулась к его руке. Я обманываю его. И кто я после этого? Свинья, вот кто.

Так мы некоторое время и сидели: я держала его за руку, положив голову ему на грудь, он обнимал меня правой рукой. Вообще, внешне мы во многом похожи, однако Влад выше меня на полголовы, рядом с ним я кажусь еще меньше, впрочем, стоит мне надеть каблуки, и наши глаза оказываются на одном уровне. Влад крепкий парень – не мускулистый, но крепкий, натренированный. Он через многое прошел чтобы добиться того, чего добился: это и изнуряющие тренировки, и травмы, плюс психологически надо быть готовым. Да, я горжусь братом, но в то же время веду постоянную борьбу сама с собой – с каждым разом мне все сложнее отпускать его. Я живу в вечном страхе за брата, страхе, который, благодаря многолетней практике смогла скрутить в тугой узел и спрятать где-то в грудной клетке. Я боюсь, что однажды он не вернется, а все благодаря таким ненормальным, как Александр Кудрявцев.

Я видела, как зол брат, как он переживает – ему не удастся надурить меня, примерив одну из своих фирменных масок «лицо кирпичом». В это утро он был зол на весь мир – за то, что тот мог забрать меня у него.

Брат не знал, что в каком-то смысле это уже случилось. Еще не знал.

- Кудрявцев ждет, - шепнул Влад.

- Опаздывать нехорошо, - кивнула я и села прямо. Энергетик открылся с громким «пшик». На золотистой банке было написано: «Официальный напиток закрытых вечеринок ангелов». Отхлебнув терпкой жидкости и поморщившись, я добавила: - Это дурной тон.

- Мне давно следовало научить тебя управляться с пистолетом.

Я посмотрела на брата поверх банки с энергетиком:

- Что ты сказал?

- Ешь шоколадку, - повторил он, взял батончик, развернул и сунул мне под нос.

- Пристал со своей шоколадкой. – Я не верила своим ушам. – Влад, ты что, собираешься доверить мне огнестрельное?

Сколько его помню, он вел себя, как чертов конспиратор – все, что касалось его работы заранее было обречено на «я отвечу на пару-тройку вопросов из вежливости, но не более того». Но времена изменились, еще бы.

- Для современной девушки владение огнестрельным оружием так же необходимо, как умение готовить. – Он серьезно посмотрел на меня. – Научишься хотя бы одному.

Я выдерживала его взгляд, сколько могла. Потом расхохоталась. Это несколько разрядило напряженную атмосферу. И вот Влад улыбается вместе со мной. В отличие от улыбки, которую он подарил кассирше, эта улыбка была пропитана искренностью.

Без перехода брат запустил правую руку под сиденье и достал черную кожаную кобуру. Я все еще посмеивалась, когда он расстегнул кобуру и вытащил из нее черный матовый пистолет. Смех скатился по пищеводу и утонул в энергетике, все еще пузырящемся в желудке.

Я сглотнула, глядя на то, как брат держит пистолет. Внезапно я поняла, что делает Влада монстром в глазах коматозников: оружие и Влад составляли крепкий союз, построенный на любви и доверии. Идеальный, по сути, союз, в котором не возникало разногласий по той простой причине, что и оружие, и Влад одинаково любили свою работу и умели слушать друг друга.

- А теперь будь внимательна, - брат показывал и рассказывал мне о матовой «беретте» минуты три, затем вложил ее мне в руку.

Пистолет оказался тяжеловат, но держать его было удобно даже моим крючковатым пальцами. Я не была уверена на все сто, что не оцепенею после грохота первого же выстрела, но ничего не говорила, только кивала – верная тактика при моем брате. Я не хотела спорить с ним в эти уникальные мгновения откровений: он знакомил меня со своим другом, с частью себя.

После того, как я поняла, откуда ноги растут, Влад сунул пистолет в кобуру и положил мне на колени. Вслед за кобурой с пистолетом – шоколадный батончик. Влад всегда был великим оригиналом.

- Десерт да перед горячим блюдом? – Я фыркнула, беря шоколадку. – Я перебью аппетит.

- Или ты ешь это, или мы никуда не едем.

И редкостным упрямцем.

25

При дневном свете склад (или чем бы это, черт побери, ни было) производил еще более удручающее впечатление – все изъяны, трещины, каждый сантиметр ржавчины, содранной краски и граффити были как на ладони. Я вышла из машины, держа в руках пистолет. Вокруг никого. Снег хрустел под подошвами, ветер скинул с плеч волосы и перебросил их на спину.

Меня одолевало неприятное ощущение. Оно растекалось по телу волной микроскопических покалываний. Это было не предвкушение, ни нетерпение, ни страх. Я смотрела на здание, куда этой ночью меня завели трое лбов, погоняемых Кудрявцевым, и откуда меня вынесли буквально ногами вперед. Что-то щекотало мой нос, спину, каталось по моей коже – вверх-вниз, вверх-вниз. Я была на грани того, чтобы запустить руки под свитер и впиться уцелевшими ногтями в спину и шею и чесать их до красноты. Что, дьявол побери, происходит? Я готова была поклясться, что это не из-за свитера и не из-за нервов.

Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я запустила пятерню в волосы на затылке. Влад поглядывал на меня, копаясь в багажнике. Захлопнул его и расправил плечи. Если он и был вооружен (а он был), то это было не заметно. Сие, впрочем, не делало Влада менее опасным. Скорее, наоборот.

- Ты готова? Может, еще передумаешь?

Я качнула головой, спохватилась и убрала руку из волос:

- Ага, держи карман шире.

Зуд усилился по мере приближения к складу. Пальцы свело в судороге, я едва могла держать пистолет. Я поняла, что задержала дыхание, когда Влад толкнул дверь, и нырнул в плотный сумрак.

Знаю, я должна была окликнуть его, сказать о своем предчувствии (да и предчувствии ли?). Сделать, черт возьми, хоть что-то, лишь бы он не входил в эту дверь!

Но я промолчала. И, впиваясь зубами в нижнюю губу, вошла следом за ним.

Брат шел первым, черная кожаная куртка поскрипывала при каждом его движении, шаги отлетали от пола и неслись вверх, к высокому потолку. Его затылок окаменел, он внимательно вслушивался в тишину, готовый отреагировать на любой звук. Мои глаза привыкали к полутьме, и я различала все больше деталей окружающей обстановки.

Что-то хлюпнуло. Влад остановился как вкопанный. Я опустила взгляд. Под ногами – бетонный пол, хорошо знакомый моим ступням по той короткой прогулке с Серым Гольфом, толкающим меня в спину. Я медленно убрала ногу. Хотя нас окутывал густой сумрак, но я смогла разглядеть на полу рельефный отпечаток подошвы.

- Рита, - позвал Влад.

И я поняла: он видел далеко не так хорошо, как я. Ну да, его же не фаршировали зерном категории «А». Мои чувства обострились, кожа покрылась мурашками, кончики пальцев щекотало. Я обернулась.

За нами тянулась вереница шагов: каждый наш шаг отпечатался и темнел на бетонном полу. Чуть дальше, ближе к входу, была клякса чего-то черного, в которую мы, судя по всему, и влезли, не заметив ее при резком переходе из света в густой сумрак. Клякса изгибалась и уползала влево, в тень, падающую от ящиков, поставленных друг на друга наподобие детской башенки из кубиков с буквами алфавита.

Я быстро смекнула, что это за клякса, и в следующий момент уже смотрела в ее сторону поверх прицела «беретты».

- Влад! – выдохнула я.

Сердце отбивало бешеный такт. Пистолет дрожал в руках. Я сглотнула, звук показался мне невыносимо громким.

- Здесь кровь, - пробормотала я. Губы пересохли, и я провела по ним языком. – Здесь повсюду гребаная кровь!

- Живо в машину!

- Влад… Вот черт!

В следующее мгновение произошло сразу три события: из темноты донесся шорох и шаги, где-то что-то тихонько взорвалось, и Влад, как подкошенный, упал на пол. Я громко выкрикнула имя брата и бросилась к нему, плюнув на все. Он лежал на животе, подмяв под себя руку, из его шеи, у линии волос, торчала дротик, какими пуляют в животных на всех этих каналах о дикой природе. Я перевернула его на спину и обвила его лицо своими ладонями. Из расквашенного при падении носа хлобыстала кровь.

- С ним все будет в порядке, - прозвучал знакомый голос за моей спиной.

Я обернулась. Возле кляксы стояла темная фигура, в ее руках был какой-то увесистый предмет. Не оружие, решила я.

- Кто вы?

- Не узнаете? Не проблема. Тот, кто хочет стать вашим другом, - сказала широкоплечая фигура. – Кстати, Марго, у меня для вас маленький презент. Уверен, он обрадует вас.

И мужчина швырнул увесистый предмет на пол, будто бросал шар для боулинга. Странный предмет, противно хлюпнув, остановился у моего левого бедра.

- Что это? – Голос дрожал.

- О! Прошу прощения. Чак-Чак, свет!

Тут же на потолке, одна за другой, стали мигать лампы дневного света, помещение склада с наваленными коробками начало постепенно наполняться противным гудением. От этого света хотелось спрятаться, а лучше – при помощи хлорки к чертовой матери смыть его.

Возле моего левого бедра, качнувшись, застыла отрубленная голова Александра Кудрявцева. Свет облил ее синюшным светом, завораживающе сверкал влажный гладкий срез в том месте, где между головой и шеей прошло острое лезвие. Глаза подмечали каждую деталь, в то время как сознание еще не переварило мысль, на что я смотрю. На меня обрушилась внезапная слабость, головокружение раскрутило складское помещение, превратив его в карусель. Я плюхнулась на пятую точку и стала лихорадочно отползать от отрубленной головы. Помню, я еще подумала, как же широко распахнуты глаза Кудрявцева – выражение крайнего удивления.

Стефан улыбнулся мне и приветственно кивнул, словно обстоятельства встречи были, что называется, заурядными. Он стоял в шести метрах от меня, черное пальто делало его силуэт строгим. Пока мое воспаленное сознание выдавало случайный набор стонов и слов, Стефан подошел ко мне и помог мне подняться на ноги.

- Ну-ну, не стоит так волноваться. Дышите глубже. Медленный вдох-выдох, вот так, - он обнимал меня за талию. – Вы что, расстроены? Я сделал что-то не так? Ага, я понял. За брата не переживайте, он проснется через пару часов. Понимаете, мне хотелось избежать лишних вопросов, которые непременно возникли бы. Честно говоря, Марго, я опасаюсь разговаривать с Владом Палисси, когда он вооружен и зол, и без этого хватит приключений для предновогоднего утра. При всем моем уважение к Владиславу и вам, я был вынужден принять меры.

Ничего себе меры! На лбу и над верхней губой выступила испарина. Я спихнула с себя руки Стефана, ловя ртом воздух. Быть может, это все мое воображение, но я ощущала на корне языка медный привкус крови. Запах крови витал в воздухе, и с каждый вдохом проникал в меня… Я уперлась руками в колени и зажмурилась, борясь с тошнотой. Зуд в теле слабел. Возможно, таким образом, тело отреагировало на опасность. Или на смерть. Или на Стефана.

- Как вы узнали, где меня искать? – Я не поднимала головы, волосы облепили лицо.

- Это было не сложно. Меня встревожили слухи о том, что некий коматозник крайне неуважительно ведет себя по отношению к вам. Пришлось форсировать события. Я обязан был отреагировать. И отреагировал. Можете забыть о куске дерьма по имени Александр Кудрявцев и его шестерках.

- Отреагировать? Да вы отрубили ему голову! Вы пришли и хладнокровно отрубили ему голову!

- Это гуманно, - не согласился он. – Особенно для таких, как Кудрявцев. Вот что я вам скажу, Маргарита: честному коматознику нечего бояться, а вот Кудрявцев боялся, и еще как. Классический пример параноика и лгунишки. Знали ли вы, что его зерно было нелегальным? Да-да, именно так. Еще во времена Первого Урожая Александр Александрович по понятным только ему соображениям приобрел на расцветающем пышным цветом подпольном рынке фуфловое зерно. С тех пор много чего изменилось, он заколотил капитал и открыл свое дело, но факт, Рита, есть факт: Кудрявцев как был фуфлом, так им и остался, и плевать, сколько стоили его костюмы – внутри он всегда был гнилым. Потому и боялся вашего брата, как Судного дня.

Я смотрела на Стефана снизу вверх.

- Вам-то какое дело до всего этого? Ответ в духе доброго самаритянина засуньте себе именно туда.

- Да, можете не благодарить меня, - Стефан улыбнулся уголками своего змеиного рта. – Таким девушкам, как вы, можно простить абсолютно все.

Я решила поставить вопрос ребром:

- Это все из-за зерна «А»? Да, я уже кое-что знаю о дряни, которую проглотила.

Мне не померещилось: его тело напряглось, но на лице неизменно продолжала паразитировать улыбка. Зато я поняла, что для него это были не пустые слова.

- Вы удивительная, Марго.

- На кого вы работаете, Стефан? Кто заставляет вас реагировать столь… гуманным образом?

На короткий миг мне показалось, что сквозь нацепленную им маску проступило раздражение. А потом я моргнула и уже не была уверена в этом на сто процентов. Стефан расслабил плечи. Этот сукин сын умел блестяще контролировать себя: как движения, так и голос. Ходячий пример для подражания.

- О! Вы еще познакомитесь с ним.

- Это босс Церкви механизированных. – Я вложила в голос всю твердость, на какую была способа, учитывая обстоятельства: лежащее тюфяком тело Влада, кровь на полу и отрубленную голову Кудрявцева, да где-то там, в глубинах склада, еще три трупа, и только Господу Богу и Стефану известно, каким образом порешенные. «Ты должна быть сильной! Должна!» – Обладатель такого же зерна «А», как и у меня.

- Осторожней, Рита, я все больше и больше попадаю под ваше очарование.

- Вы уходите от ответа.

- Только не я!

Мне хотелось стереть эту до неприличия вежливую улыбку с его лица. И мне это удалось:

- В аду улыбаться будете уже не вы.

- В аду, - повторил он и как-то разом осунулся и постарел. Произошедшая в нем перемена заставила меня отшатнуться. Казалось, это мрачно позабавило его. – Есть вещи похуже баек об аде, Рита. Ад пуст! Все дьяволы сюда слетелись!

- Шекспир, - пробормотала я.

- Верно. Однако не хочу утомлять вас разговорами на эту тему и сразу перейду к делу, не возражаете?

Поскольку Стефан разбирался именно в байках об аде и Шекспире, и ни черта не смыслил относительно истинного положения вещей, я кивнула:

- Что вы, жду не дождусь.

- Вы правы как минимум в двух вещах: тот, на кого я работаю, заинтересовался вами, поскольку в вас редчайшее зерно категории «А». Мой босс желает встретиться с вами и обсудить ваше дальнейшее сотрудничество.

Для меня было достаточно единственной фразы, подтверждения того, что я сделала правильные выводы. Уна Бомбер, хитрый ты лис! А потом до меня дошел смысл последних слов Стефана.

- Я не ослышалась? Вы сказали – дальнейшее сотрудничество? Да кто, мать вашу, сказал вам, что я собираюсь с кем-то сотрудничать?

- Ваше зерно говорит за вас.

- А если я не соглашусь?

- Обсудите все с моим боссом. Не смею портить сюрприз.

- К черту сюрпризы. За последние трое суток мне хватило их с головой.

Когда последнее слово сорвалось с моих губ, я невольно бросила нервный взгляд на Кудрявцева – на то, что от него осталось. Часть меня при этом подумала: «Что я говорила. Вот он, смертный приговор». Несомненно, худшая часть меня.

Чак-Чак рассовал наше с Владом оружие по карманам, из-за чего его пиджак затрещал по швам. Я узнала лысого громилу. Это был тот самый водитель, который забирал меня из «Тюльпана», спасая от вооруженной камерами и микрофонами толпы – бритоголовый здоровяк, с покатыми плечами и мощной грудной клеткой. На нем был строгий черный костюм с галстуком, застегнутый воротничок определенно причинял ему массу неудобств, вдавливаясь в бычью жилистую шею. Я еще раз по достоинству оценила его габариты. Чак-Чак ухмылялся, проследив за моим взглядом, и сделал шаг по направлению к Владу.

Меня как током ударило, в ушах зашумело.

- Не трогай его! – завизжала я и кинулась на Чак-Чака.

Лысый детина терпел какое-то время, пока я лупила его кулаками, затем выставил вперед руку и легонько оттолкнул меня, будто какую-нибудь назойливую шавку. Я потеряла равновесия и упала, больно ударившись копчиком.

- Ну что вы, Рита! Вам больно? Чак-Чак! – укоряющее произнес Стефан. Горилла пожал плечами, наклонился и взвалил на плечо тело Влада, словно то было легче пушинки.

- Уберите от меня свои поганые лапы! – продавила я сквозь зубы, отпихивая руки Стефана. От боли, бессилия и разочарования по щекам катились слезы. Я не понимала, что уже надрывно кричу: - Вам что, не ясно? Не трогайте меня!

Стефан, казалось, не замечал моей забористой ругани, лишь снисходительно время от времени качал головой и грустно улыбался.

Я стояла и смотрела, как захлопывается дверца за бессознательным Владом, а Чак-Чак отваливает от джипа. Тонкие губы Стефана шевелились над самым моим ухом, нашептывая что-то успокаивающее. Его дыхание было мятным, горячим.

- Ваш босс, Стефан, может гордиться вами, - перебила я его. – Вы опасный человек. А еще вы умеете красиво говорить – почти не хочется снимать навешанную вами лапшу на уши, настолько мастерски она приготовлена и подана. Браво.

- Должно быть, сложно не верить никому.

- Сложно, - подтвердила я, - но в моем случае это необходимость.

- Не боитесь из-за этого остаться однажды одной?

- Благодаря вам это «однажды» кажется мне ближе, чем когда-либо. Могу я поинтересоваться, куда вы забираете Влада? – Голос был плоским и сиплым. Слезы высыхали, жилы натянуло напряжение.

- Не беспокойтесь, с ним все будет в порядке.

- Я задала конкретный вопрос.

- Вы увидитесь совсем скоро…

- Проклятие, не говорите со мной шаблонами, хорошо? – Я глубоко вздохнула и медленно заговорила: - Мы увидимся тогда, когда ваш босс даст на это согласие. Когда я соглашусь со всеми его гребаными условиями.

Он продолжил говорить, словно и не слышал моих слов:

- Тем временем, Марго, вам надо закончить кое-какие дела. Или Александр Александрович был вашей единственной проблемой?

- Деревские, - сгримасничала я.

Стефан кивнул, изучая мое выражение лица.

- Да. Вряд ли вы готовы потерять «Темную сторону» из-за вшивого обвинения. Тем более, девяносто девять процентов проблем решается очень легко, надо всего-навсего знать, на какие точки давить, - и он бросил красноречивый взгляд на Чак-Чака. Я сразу сообразила, что в данном случае выражение «давить на точки» следует воспринимать буквально.

- Черед Чак-Чака «реагировать»? Похоже на то, что мои проблемы стали всеобщим достоянием. Знаете что, я не хочу в этом участвовать, - отрезала я и попыталась вырвать локоть из его цепких пальцев.

- Отлично. Вы облегчаете жизнь подставившим вас подонкам. Моя очередь говорить «браво».

«Черт, Палисси, он действительно может помочь. Да помочь ли? Можно ли назвать помощью то, что Чак-Чак надавит на нужные точки на теле Деревского?» - Эти мысли пронеслись в голове и утонули в игривом смехе Стефана. Он склонил голову на бок, облизал губы, протянул руку и убрал прядь моих волос мне за ухо. Он смотрел на меня как на нечто весьма занимательное. Возможно, он действительно находил меня, черт побери, занимательной, да только я считала его психом гребаным. В то же время он каким-то образом умудрялся выглядеть… надежно. Хотелось верить ему, верить, что с Владом все будет в порядке, понимаете? В конце концов, у меня ничего другого не оставалось. Стефан мастерски подбивал ко мне клинья, со знанием дела. Ему, вернее, его боссу, нужен был результат. Результат нужен был и Уна Бомберу. Меня зажали со всех сторон.

Я закрыла глаза, чувствуя себя беспомощной и жалкой.

- Скажите, Стефан: если бы не зерно, вы бы и пальцем не пошевелили ради меня?

- Хотите услышать правду или ложь?

- Правду.

- Да.

- Простите?

Он выплюнул дребезжащий смешок.

- Ответ: да, и пальцем не пошевелил бы. Если бы не зерно «А». Впрочем, в данный момент лучше сосредоточьтесь на том, как вас облапошил Деревский и его женушка. Вернее, тот, кто дергает за ниточки, приводя обоих Деревских в движение, словно марионеток. Не надо так на меня смотреть, моя дорогая, и вы, и я, мы оба знаем, кто это.

Я резко открыла глаза и хрипло сказала:

- Громов.

Стефан медленно кивнул.

Но как же Влад? Влад, Влад, Влад…

- Я… я не могу, - почти заплакала я.

- Можете. Только подумайте: они хотят отнять все, ради чего вы трудились.

- Вы тоже. Того, ради кого я живу.

- Глупо, Маргарита, переживать за то, за что переживать не стоит. С Владиславом ничего не случится. Верьте мне.

Он просил у меня невозможное – верить ему. Однако у меня, так или иначе, не было выбора – за меня давно все решили. Может, я просто не видела выбора – во всем виноват метущий как в Пороге, так и в моей голове снег.

Завтра Новый год, но вместо того, чтобы заниматься приятными приготовлениями, я еду на разборку бок о бок с качком с совершенно дурацкой кличкой (или это все же имя?). Мой брат без сознания и Стефан в данный момент увозит его в противоположном моему направлении, в берлогу к загадочному господину М., который неровно дышит к тому, что я проглотила по воле случая. Или Константина. Или судьбы. Я мысленно послала Уна Бомбера к чертям собачьим и пристегнула ремень безопасности. Кошмарный бардак в моей жизни!

Я вздрогнула, когда перед внутренним взором всплыло видение отрубленной головы Кудрявцева. Я поклялась себе, что, каким бы проходимцем не был бы Деревский, а с его головы не упадет ни один волосок. Не говоря уже о том, что его голова должна остаться на плечах и только на плечах. С Деревским и его благоверной будет разбираться милиция, выслушивая их чистосердечные признания. Видите ли, я не сомневалась ни секунды, что, имея под боком такой веский аргумент, как Чак-Чак, с этим проблем не возникнет.

Ладно, пара-тройка волосков таки упадет, но не более.

26

Чак-Чак казался чем-то инородным за рулем машины моего брата. Не переставая зубоскалить, точно сегодня был счастливейший день в его жизни, он тяжело ввинтился на водительское сиденье, и я почувствовала, как просело под его тушей авто. Я промолчала об этом обстоятельстве. Именно для таких, как Чак-Чак, и существуют джипы.

- Вернешь оружие? – спросила я и подбородком указала на топорщащиеся карманы дорого пиджака.

- Потом, - ответил Чак-Чак и завел двигатель. В гнезде зажигания маятником раскачивался серебряный брелок – мой подарок брату. Сердце екнуло.

- Чак-Чак – твое настоящее имя?

- Мне платят не за болтовню. Помнишь такое?

Чак-Чак хмыкнул, мол, а вот и я уел тебя.

- И все-таки, - тихо произнесла я, - мне интересно.

Громила стрельнул в меня лукавым взглядом:

- Кличка. Как понимаешь, она возникла не на пустом месте. Знаешь, что такое чак-чак?

- Восточная сладость?

- А знаешь, как она выглядит? Кучка палочек из теста, залитых горячим сиропом. Так вот, Палисси, это именно то, что остается от человека, который разозлил меня – кучка косточек, залитых…

- Я поняла, - перебила я и тяжело сглотнула. Я готова была поспорить, что чувствую, как краска сползает с моего лица.

Глядя на Чак-Чака, не смотря на его последние слова, я вдруг поняла вот что: если понадобится, я прикончу его. Откуда такая уверенность у девушки с ручками-прутиками и талией, которую такой шкаф, как Чак-Чак, мог обхватить ладонями? Я вспомнила залитое кровью лицо брата, почувствовала, как напрягается мое тело, и поняла, откуда. Пусть он будет хоть самым кровожадным мерзавцем во всем Пороге – если будет в том надобность, я порешу его.

Судя по отрешенному лицу, Чак-Чак знал, куда ехать. По пути – видимо, перестав заботиться о том, что я подумаю о нем, - он заехал в пиццерию и уже через считанные минуты (обслуживание в Кварталах бьет по всем статьям обслуживание на Левом берегу) вновь вкручивался на переднее сиденье. Его кадык ходил ходуном. Он подмигнул мне, уничтожая мощными челюстями внушительный кусок пиццы и шумно втягивая сквозь трубочку «Ам-Незию».

Авто затормозило у обочины. Там, где запарковался Чак-Чак, стоянка была запрещена, да только бедный тот служитель закона, который укажет на это Чак-Чаку. Вполне возможно, что у таких, как этот качок, были все необходимые связи, чтобы не волноваться, к примеру, за поворот в неположенном месте, или за проезд на красный свет. Блат, господа.

Хотя всю дорогу Чак-Чак поглощал пиццу, он ни разу не подавился. Этот тип был подкован не только в вопросах ломания рук и ног, но и в том, как пожрать на рабочем месте. Кожаный руль, впрочем, как и квадратная физиономия Чак-Чака, уже лоснился от жира. Будучи более не в силе смотреть на танец его челюстей, сунув наполовину истлевшую сигарету в угол рта, я вышла из машины. Чак-Чак толстым, как сарделька, пальцем указал на огороженный двухметровым забором дом и ухмыльнулся так, что у меня мурашки пробежали по коже.

- Нам туда, - пробасил он.

Что ж, приятно знать, что Деревские живут безбедно. Я позволила им насладиться последними мгновениями этой жизни, докуривая сигарету до фильтра. С последней затяжкой в горле появилась приятная тяжесть. Я знала, что заговори я сейчас, и голос будет сиплым. Потушив окурок о глаз мраморного ангела, присобаченного возле калитки, я утопила кнопку звонка.

В динамике раздался щелчок и знакомый голос произнес:

- Слушаю.

Я обернулась и взяла из рук Чак-Чака плоскую коробку, из которой он как раз достал последний кусок пиццы. На коробке был запечатлен крепкий плечистый мужчина, с бронзовым загаром и мускулистыми руками, такими, что рукава футболки едва не лопались, словно перезрелый арбуз, в который вонзили нож, в фартуке и поварском колпаке – механический Николай собственной персоной. Повар на вывеске пиццерии «Вояж» не шел ни в какое сравнение с этим плечистым буйволом.

- Доставка пиццы «Механический Николай», - сказала я, разглядывая коробку.

Динамик заскрипел, на мгновение воцарилась тишина.

- Я не заказывал пиццу.

- Боюсь, мы иного мнения на этот счет.

- Вы, ребятки, должен вам сказать, наглеете не по дням, а по часам!

- Послушайте, господин, у меня в руках горячая пицца, и она ждет, когда за нее заплатят.

На «господине» меня перекоробило. Надеюсь, Деревский не услышал нотки отвращения в моем голосе.

- Ладно, черт с вами. Открыто.

Не черт, а Чак-Чак.

- Ловко, - хищно ухмыльнулся громила, выставляя напоказ зубы с застрявшей между ними петрушкой. Или чем бы ни была та зеленая ерунда.

Я толкнула калитку. За забором был совершено прелестный дворик, с газоном, беседкой и посаженной среди фруктовых деревьев маленькой сосной. Единственное, что выпадало из ансамбля, так это псевдоразумный декор, сверкающий любопытными глазками.

Я остановилась перед белой дверью с медной ручкой. Чак-Чак раздраженно сопел за моей спиной, не зная, куда пристроить жирные клешни, держа их подальше от дорогого пиджака. Сразу видно, он не переживал за тех, кто жил за этой дверью. Да разве может переживать тот, кто за двадцать минут проталкивает по пищеводу почти килограммовую пиццу, запивая все мегасладкой «Ам-Незией»?

Послышались шаги. Звякнул замок. Дверь распахнулась. На пороге, в сиреневом свитере из тончайшей шерсти, легких бежевых брюках, тапочках с логотипом известного бренда, и с выражением на лице, словно ему под нос подсунули навоз, стоял Лев Деревский. Я видела, как меняется выражение его лица, будто в замедленной съемке: как сужаются, а потом расширяются его глаза, приоткрывается рот, как он делает маленький шажок назад, инстинктивный, но мне этого хватает, чтобы понять – мое появление его не обрадовало.

- Что вы здесь делаете? – выдохнул он. Казалось, он вот-вот свалится в беспамятстве. Он стал белым, как полотно, на левом виске задергалась жилка. Мне доставляло удовольствие подмечать все это.

- Разношу пиццу, - я улыбнулась. – Можете не давать мне на чай, я не обижусь. Но вообще, должна вам сказать, безработица – страшная штука.

Лев попытался захлопнуть дверь. Именно что попытался.

Чак-Чак уперся ручищей в дверь, мышцы под его пиджаком вспухли.

- Здрасьте, - осклабился качок и прищелкнул языком.

Лев метнулся в сторону, но Чак-Чак в один шаг настиг его и схватил жирной лапищей за горловину свитера.

- З-здравствуйте, - прохрипел Лев, выпучивая глаза.

Чак-Чак кивнул, мол, так намного лучше, и разжал пятерню. Подойдя к окну, он вытер руки о штору, чего, впрочем, явно было недостаточно, поскольку, когда он повернулся, руки все еще лоснились. Пистолеты он оставил в машине, но даже это не способствовало смягчению его образа ходячей угрозы. Лев, должно быть, не на шутку испугался, решила я, наблюдая за тем, как он приваливается к стене, дыша часто и неглубоко. Его лицо теперь идеально сочеталось с платиновыми волосами. Он был похож на фарфоровую фигурку, которую ничего не стоит разбить. Еще бы не испугаться такого, как Чак-Чак!

- Вы знаете, что мне нужно, - закрывая входную дверь, сказала я. – Обсудим это за чашечкой кофе?

- Если вы немедленно не уберетесь, то я… - Лев проглотил окончание фразы, нервно зыркнув на Чак-Чака. Тот в свою очередь прошел языком по верхним зубам и сыто срыгнул.

- Не забывайтесь, Лев. То вы – что? Позвоните в милицию? Подкупите еще кого-то? Интересно, а что будет, если я попрошу этого молодого человека переговорить с вами с глазу на глаз? Держу пари, камера пыток покажется вам релаксирующим местом отдыха, уважаемый Лев Как-Вас-Там. Так что прекратите грубить.

Я обнаружила в себе доселе неизведанный закоулок, битком набитый угрозами или, если следовать Разговорнику Александра Кудрявцева, «дружественными посылами».

Я бросила коробку из-под пиццы на столик для корреспонденции. В доме было тихо, я нехотя перевела взгляд с лестницы на Деревского. Умей сосредотачиваться на том, что делаешь – гласило одно из моих правил. Правило, которые я слышала с детства. И я сосредоточилась.

- Пожалуйста…

- Я тут подумал, а не завалить бы тебе, дружок, пасть, - Чак-Чак ткнул в нос Льва пальцем.

- Мне вот что покоя не дает, - медленно проговорила я, - сколько Громов предложил вам? Сколько стоило дело всей моей жизни? Ладно, можете не отвечать – Громов ответит.

- Отпусти меня, ты… ты… - Лев подбирал слово, однако что бы он ни подобрал, я знала, оно аукнется ему с лихвой, - животное!

- Не стоило этого говорить. – Я покачала головой. Не хотела бы я сейчас оказаться на месте Льва.

Сиреневый дизайнерский свитер Льва оказался в кулаках Чак-Чака и громила пару раз встряхнул блондина, да так, что у того громко стукнули зубы. Белобрысая голова болталась на плечах, будто тряпичная, пришитая кое-как и готовая в любую секунду оторваться и откатиться под вышеупомянутый столик для корреспонденции.

- Да я проглочу тебя и не поперхнусь, - прорычал Чак-Чак в посеревшее лицо мужчины. – Червяк, - почти ласково пробасил он спустя пару секунд – наверное, тоже примерял слова на язык, подбирая наиболее подходящее.

Мне было все это отнюдь не в радость. Еще вчера я бы прыгала от радости, наблюдая за тем, кем струшивают налет крутости с Деревского. Но не сегодня. Больше нет. Я решила вмешаться:

- Где Арина?

- Вы не понимаете!..

- Нет, это вы не понимаете, - перебила я. – Вы подставили меня. На кону «Темная сторона», моя практика, моя репутация. У меня выдалось не самое фееричное утро, так что советую вам быть чуть более сговорчивым.

- Постой, Палисси, я еще не закончил, - сказал Чак-Чак и, одной рукой прижав Льва к стене, второй схватил его за мизинец. – Слушай сюда, ублюдок: если ты будешь продолжать препираться, я сделаю твою руку похожей на ершик для чистки унитазов. Чтобы собрать потом твою руку, косточка к косточке, и вновь научиться подтирать ею твой вонючий зад, у тебя уйдут месяцы и месяцы операций и реабилитации. Поверь мне, уж я-то знаю, о чем говорю.

- Где Арина? – сглотнув, повторила я.

- В спальне, наверху, - выдохнул Лев.

На его лбу и над верхней губой выступили капельки пота, будто пластиковая роса на лепестках искусственных цветов. Он с ужасом смотрел на свой мизинец, обернутый ладонью Чак-Чака, словно сосиска в тесте. Сговорчивый тип. Такие, когда их прижмут, продадут друзей и мать родную, только бы их не трогали. Хотя, знаете что, можете осуждать меня, но я могла понять Льва: когда рядом с вами ошиваются такие, как Чак-Чак, вы сделаете все, лишь бы увеличить дистанцию между вами.

Я поднялась по лестнице. Во рту было сухо и противно, ладони вспотели, и я вытерла их о штанины. Нервы ни к черту.

- Чак-Чак, - сказала я, остановившись на верхней ступеньке, - отпусти его. Мы же в гостях.

В ответ послышалось недовольное рычание, словно я ни многим, ни мало только что отобрала у голодного пса кость. Кто был костью, а кто – псом, вероятно, и так очевидно.

Коридор был широким и светлым, свет проникал сквозь завешенные легкой, цвета шампанского, тюлю окна. Действительно, прекрасное зимнее утро. Из окон открывался великолепный вид на ухоженный садик. Слишком живописно и умиротворенно, чтобы не насторожиться. Да и вообще, пришла я сюда не для того, чтобы любоваться плодами дорогой и, смею предположить, не слишком честной жизни. Мне нужна была Арина. Я будто собирала конструктор, и не хватало одной его части. Вру, не хватало двух частей – второй был Богдан Громов. Но его я оставила напоследок.

Все двери были закрыты, кроме одной, в конце коридора. Судя по тому, что я видела сквозь щель, там находилась спальня. Я направилась именно туда.

Я толкнула дверь и поняла, что не ошиблась, оказавшись в просторной дорого обставленной спальне, с французским окном, ковром с крупным ворсом и застеленной широкой кроватью. Все поверхности и текстуры были дорогими и изысканными.

На кровати, расчесывая блестящие и гладкие, как шелк, волосы, сидела Арина Деревская. За ту нашу памятную встречу в «Темной стороне» я едва услышала от нее целое предложение. Она, впрочем, не спешила разбавлять позитивными моментами мое первое впечатление о ней. Она подняла свои темные глаза и посмотрела на меня, ее рука с длинными тонкими пальцами и наманикюренными ногтями продолжала сжимать расческу, то и дело погружая зубчики в смольные волосы и медленно ведя расческу вниз, до самых кончиков. Казалось, ее не волновало мое присутствие. Да уж, каким-каким, а радушным прием не назвать.

- Круто! То был отличный спектакль. – Мой голос прозвучал резко и сипло в убаюкивающей тишине комнаты. Я вдруг поняла, что рядом с Ариной кажусь себе грубой, неотесанной. Есть такой тип женщин, рядом с которыми ваша самооценка оказывается в минусе. Это тревожило крошечную частичку моего мозга. Прочистив горло, я все же продолжила: - Из вас бы получилась великолепная актриса.

- В самом деле? – Женщина отложила расческу и перекинула волосы на левое плечо.

- Прошу прощения?

- Вы, в самом деле, считаете, что это был спектакль?

- Ну, судя по тому, что с вами все тип-топ, соответственно, злые языки, утверждающие, что вы спятили, лгут, то да – я, черт побери, действительно считаю, что это был спектакль. – Я непроизвольно сжала правую руку в кулак.

Арина с любопытством смотрела на меня. В последнее время люди (и не совсем люди) только и делают, что смотрят на меня с любопытством, будто я преподношу им некую ну дико интересную информацию. А ведь я даже не умею красиво говорить.

- Надо же! Я, право, думала, что вы умнее, Маргарита. Думала, вы давно все поняли.

Терпеть не могу, когда люди говорят подобное. Я пересилила себя и чудом не сорвалась на крик:

- Никогда не прощу себе, что разочаровала вас. Собирайтесь, Арина, вы поедете со мной.

Но это не впечатлило ее. Черноволосая женщина откинула голову назад и рассмеялась. У нее был чудесный звонкий смех. Я вспомнила собственный хрипловатый смех и поморщилась. Многие говорят, что у меня женственный смех, но я имею на этот счет иное мнение. В этой так называемой «женственности» виновата пачка сигарет раз в два дня. Арина же, бьюсь об заклад, не курила.

Передо мной сидела дьявольски красивая женщина и заливалась переливчатым смехом, словно я только что отмочила неплохую шутку. Или выставила себя на посмешище. Здраво оценивая ситуацию, я склонялась ко второму варианту.

Стиснув зубы, я сделала шаг в ее сторону. Арина, все еще смеясь, посмотрела на меня. Тут же по коже скользнул ветерок, точно чье-то дыхание. Только вот чье? Я остановилась как вкопанная. Кроме нас с Ариной в комнате не было никого. Если бы вы, впрочем, спросили у меня, уверена ли я в последнем обстоятельстве, боюсь, я бы не смогла дать однозначный ответ. Последние годы я только и делаю, что нахожусь в комнатах, в которых подобный ветерок, в конце концов, оказывается дыханием ребят из потустороннего мира. Чаще, чем хочется – агрессивно настроенных ребят.

Мне поплохело от мысли, что и на этот раз ветерок может оказаться не таким уж и ветерком.

В это мгновение стала очевидна неискренность смеха Арины. Черт возьми, с досадой подумала я, а ведь сука не так проста, как может показаться на первый взгляд. Я шлепнула ладонью по губам, не позволяя истеричному смешку в пух и прах разнести то, что осталось от моей крутости.

Поправка Номер Один: я тоже была большего мнения о собственных умственных способностях. Поправка Номер Два: слово «спектакль» в ее случае действительно неуместно. Спектакль был по части Льва.

Мысли мигали в голове подобно лампочкам новогодней иллюминации. Именно Арина была главной в паре Деревских. Не Арина сопровождала Льва, а Лев сопровождал Арину на тот злополучный спиритический сеанс. Я вспомнила и прокисшие у меня на глазах сливки, и ее невнятное бормотание на вызове, и то состояние, в котором она покидала стены «Темной стороны». Девочка просто выложилась по полной программе, улавливаете?

Я шумно выдохнула, когда ветерок окреп и вжался в мою спину, растекаясь между лопаток колючим холодом, стекая за джинсы, вдоль ног, в ботинки. Мои дела шли все гаже и гаже с каждой секундой. Комната остывала, дневной свет мерк, словно невидимая рука вырвала с фундаментом целый дом и швырнула в реку, и теперь он величественно, грузно шел на дно. Да только сквозь щели в спальню вливалась не ледяная вода. А приторная концентрированная жуть.

Я была рыбой, пойманной на крючок, совсем как тот карась, которого мы с Владом однажды поймали на хлебный шарик. Мой «хлебный шарик», вернее, его половина, сидел передо мной и глумливо улыбался, сверкая жемчужными зубами.

Все свидетельствовало о том, что Арина Деревская обладала весьма незаурядными способностями. Не удивительно, что Громов остановил свой выбор на ней. Тот еще мерзавец! Я стиснула зубы. Он прощупывал меня тогда, в «Темной стороне», когда пришел с предложением выкупить организацию. Разумеется, он наперед знал, что я дам ему от ворот поворот. Он все это время играл со мной. И все это время я жила с крючком, проглоченным мною еще на том спиритическим сеансе с Деревскими. Господи Боже. Громову было недостаточно запятнать мое имя. Он нацелился на то, чтобы запятнать мою душу: проведи я хоть один вызов после того спиритического сеанса с Деревскими, и «помутилась рассудком» стало бы славным комплиментом в мой адрес. Я представила заголовки газет, вопящие о том, что следующей «жертвой» Риты Палисси стала… она сама!

Арина отработала каждый нолик в чеке, который вручил ей Громов, натравив на меня некоего мертвого парня с исключительно замораживающим дыханием. Вручила ему удочку с крючком, на котором трепыхалась я. И именно в этот момент она хотела помочь ему выловить и разделать меня – не иначе, как исполняя роль инструктора по рыбной ловле по эту сторону бытия. Ловко, как сказал бы Чак-Чак.

Я застонала.

- Что, черт побери, прямо сейчас? Я не в кондиции, у меня выдалась не лучшая ночка.

Арина грациозно пожала плечами, бретелька ночной сорочки соскользнула на предплечье. Она поправила ее и улыбнулась мне. Так вышло, что эта улыбка врезалась в мою память, как нож в растаявшее масло.

- Не чертыхайтесь. Извините.

Я бросилась к двери, но она захлопнулась перед моим носом и я отнюдь не грациозно врубилась в нее лбом. Внезапность удара привела меня в чувство. Отшатнувшись и вцепившись в ручку, я пыталась провернуть ее. Бесполезно. Ручка замерзала, пока не стала настолько холодной, что боль пробежала по руке, и я была вынуждена отказаться от варианта покинуть спальню через дверь. Да-да, и так всегда, с пресыщенностью подумала я, войти легче, чем выйти.

Я схватила стул и кинулась к окну, полная решимости разбить его, спуститься со второго этажа не было проблемой. Но так вышло, что проблема была: за окном не было ничего. Мне было просто-напросто некуда спускаться. Я имею в виду, действительно некуда. Такой тьмы не бывает даже самой темной ночью.

В нашем мире – да, не бывает.

На стекле образовались капельки влаги. Я готова поклясться, что слышу, как они потрескивают, превращаясь в льдинки. Льдинки ссыпались на паркет, будто маленькие бусинки. Здесь и сейчас было запредельно холодно. Я замерзла, не смотря на то, что мое тело было изменено зерном и я не должна была столь остро ощущать холод. Я отшвырнула стул, он что-то перевернул – то ли декоративную вазу, то ли горшок с цветком, не важно. Застонав, я обернулась к кровати с сидящей на ней черноволосой женщиной.

- Чак-Чак! – завопила я что было мочи.

- Какое необычное имя, - заметила Арина. – Или это кличка?

Мне хотелось схватить Деревскую за волосы и задать ей хорошую трепку, такую, чтобы надолго запомнила. Но что-то в ее лице останавливало меня. На ее прекрасном лице было прописано следующее: «Тебе до меня как до гребаной Луны, куколка». Арине не надо было ломать передо мной комедию или делать над собой усилие, чтобы придать лицу это ужаснувшее меня выражение. Познакомьтесь, Арина Деревская (или то, как она себя называет). Тоже не суть важно.

- А, дьявол, - в сердцах бросила я и сделала инстинктивный шажок ближе к свету.

Тьма давила со всех сторон, собираясь по углам, накатывая на единственный источник света – ночник на прикроватном столике… Я лихорадочно соображала, как выпутаться из ситуации. Но ничего толкового в голову не шло. Мой внутренний генератор гениальных идей заело на отметке «бестолковое»: например, разорвать круг силы (которым здесь и не пахло) или встать в оборонительную позицию (от которой толку, как от дыры в башке, учитывая происхождение моего пока что невидимого противника). Внутренний голос, переходя на ультразвук, твердил: «Сделай хоть что-нибудь, Рита! Не стой бревном, иначе тебе крышка!»

- Нет-нет, - поспешно заверила меня Арина. Ее глаза были калейдоскопами, в которых, щелкая, складывались фантастические узоры. – Вы не настолько значимы, чтобы он пришел за вами.

До меня дошло не сразу, о чем это она. А когда дошло, я онемела. Сюда бы Стефана, глупо подумала я, Арина бы открыла ему глаза на кое-что. Ведь она не только треплется, но и демонстрирует. Я с некоторым неодобрением обнаружила, что дышу отрывисто и быстро. Спокойней, Палисси. Я прижала руку к вздымающейся и опадающей груди и оскалила зубы в том, что, боюсь, даже с большим натягом нельзя было назвать улыбкой:

- Невероятно мило с вашей стороны, Арина. Обычно мне твердят… - я резко запнулась, и уставилась на дверь, - обратное, - странным, деревянным голосом закончила я и тяжело сглотнула. Желудок словно набили гвоздями.

За дверью послышались шаги – медленные, степенные, завораживающие. Будто шел кто-то очень… большой. Пол вздрогнул под моими ступнями: раз, другой, третий… Не сказать, чтобы я не помнила себя от страха, но и приятного в ситуации было мало. Это как содрать кожу с большого пальца ноги и потом постоянно чувствовать дискомфорт, но продолжать бегать как белка в колесе, усугубляя боль. Я хочу сказать, содранная с большого пальца кожа делает погоду не сразу, а постепенно. Деревская выдрала внушительный кусок из моего самообладания, но на первых парах я могу это пережить. Я была потрясена, я боялась, но держала себя в руках и хотя бы не вопила. Вопрос в том, насколько меня хватит. Когда я завоплю от ужаса. Ваши ставки, господа.

- Время веселиться, - пробормотала я, напрягая плечи и задерживая дыхание, когда заскрипела дверь. Я еще сварливо подумала, мол, и эта дверь в сговоре, когда по комнате прокатилась волна запредельного холода, полоснув по ногам и заставив меня вцепиться в спинку кресла, чтобы не упасть.

В детстве я имела обыкновение зажмуриваться, когда что-то пугало меня. В ход шли также ладошки, которыми я закрывала лицо, или одеяло, которым укутывалась с головой. Помню, в моей комнате был платяной шкаф. Его дверцы, если их плотно не закрыть, открывались, что всегда сопровождалось пробирающим до потрохов скрипом. Иногда дверцы открывались посреди ночи, и тогда я не помнила себя от ужаса. Я лежала в темноте, боясь пошевелиться, с твердой уверенностью, что из шкафа вот-вот вылезет злобное чудовище и проглотит меня вместе с пижамой и одеялом, или, чего хуже, утянет за собой.

И вот, мои детские страхи нашли меня в двадцать три года, вопреки лжи взрослых оказавшиеся очень даже ненадуманными. Я, впрочем, не столько боялась злобного чудища, сколько неизвестности.

Я смотрела на открывающуюся миллиметр за миллиметром дверь, и мне хотелось зажмуриться. Но я продолжала стоять и смотреть. А знаете почему? Я не хотела ничего пропустить, дабы дать объективную оценку проделанной Ариной работе. И еще раз напомнить себе, почему Богдан гребаный Громов – не жилец.

Ночник замигал из-за внезапного перепада напряжения. Ореол света то растягивался, то сужался. Моих пяток коснулась тьма. Я шагнула к ночнику. Мой правый ботинок еще не коснулся пола, а я уже знала, что мне надо сделать.

Дверная ручка стукнулась о стенку. Скрип прекратился.

Дверь открылась.

Я подняла голову и посмотрела на дверь; забавно, но я готова была побиться об заклад, что чувствую, как седеют мои волосы, один за другим. Или это мое воображение? Так или иначе, я бы не уповала на воображение. Оставим это менее практичным людям.

За дверью было темно, я имею в виду, по-настоящему темно. Однако что-то все же выделялось на этом фоне. Что-то, что было вынуждено наклониться, чтобы войти в комнату. Я не была уверена на все сто процентов, но мне показалось, будто оно… мохнатое.

Доводилось ли вам сталкиваться с чем-то, что не вписывается в ваше мировосприятие? К чему нельзя применить такие привычные и уютные отмазки, как, к примеру, «а, фигня, померещилось» или «не ерунди, это невозможно», и что, в конце концов, оставляет глубокий скол на вашей душе?

Если да, то, мой вам совет: немедленно обнулите ваш личный счетчик паранормального опыта. Считайте, что вы ничего еще не видели. Поскольку то, что увидела я…

То, что увидела я в дверном проеме, замешивало из моих мозгов тесто и выпекало из него пирожки, которые потом намеревалось проглотить.

Я прыгнула – если, впрочем, прыжком можно назвать тот жалкий нескоординированный рывок, с которым я налетела на Арину Деревскую. Готова спорить, она не ожидала нападения с моей стороны. В этом я с ней, пожалуй, соглашусь. Ногти Арины впились в мое лицо. Завязалась возня. Активно пуская в ход коленки, локти и кулаки, я пыталась увернуться от ее острейшего маникюра, вознося про себя импровизированную молитву, чтобы ее ногти и искаженное злобой лицо не стали последним, что я увижу… Черт побери! Стоит ли говорить, что все случилось именно так, как я того не хотела? Моя нога угодила в прикроватную тумбу и опрокинула ее. Вместе с ней упал и разбился ночник. Ночник, единственный источник света в этой треклятой спальне.

Я не видела даже кончик собственного носа. Мы оказались в кромешной темноте. Сказать, что это очень страшно – мало. Ведь это было настолько страшно, что я всерьез испугалась за свое коматозное сердце, как бы оно не подвело меня в самый ответственный момент. Подо мной брыкалась и ругалась Деревская, ее ногти полосовали мое лицо и шею, но боли не было – ее заглушал адреналин и страх, бурлящие в моей крови.

Деревской почти удалось спихнуть меня с себя, когда я опомнилась. Отведя назад сжатую в кулак руку, я вложила в удар все свои силы.

Мне показалось, что я сломала руку. Может, и сломала. В ушах звенело. Я подмечала происходящее без внутреннего содрогания: что-то горячее стекает со лба и мешает моргать, сочась сквозь ресницы, Арина обмякает подо мной, я соскальзываю с кровати, мои руки, пытающиеся поднять ее тело, дрожат и тем самым сводят меня с ума, над кроватью нависает огромная тень. Тень, которая чернее самой черноты. Существо потянулось к нам. Я хорошо запомнила это ощущение невидимого давления по тому спиритическому сеансу. Я закусила губу, да так, что рот наполнил металлический солоноватый привкус, а по подбородку побежала горячая струйка. Меня это нисколько не взволновало – мое лицо и так было сплошной горячей маской, пахнущей медяками. Руки плохо слушались, но мне удалось поднять Деревскую.

Мне показалось, что существо вытянулось и раздалось вширь, будто питалось от тьмы. Пропало ощущение масштаба. Я находилась где угодно, но не в спальне Деревских. Единственное, что осталось от спальни, был мягкий ворсистый ковер под подошвами моих ботинок. И то, я не могла ручаться, что, стоит мне сделать шаг, и я не провалюсь в пустоту.

Пошатываясь, я стояла перед существом, держа на руках Арину.

- Возьми ее. Не меня, - сказала я поразительно ровным голосом.

Я не ожидала, что мне ответят. Но ответ пришел – мой собеседник засмеялся. По крайней мере, мысленно я окрестила этот звук смехом. Людям свойственно давать понятия тому, что они не понимают, что не подлежит навешиванию никаких ярлыков. Но так чувствуешь себя немного уверенней. Это был смех? Так точно, это был смех. Видите, как просто? Я все-таки нашла большим везением отсутствие света – мне совсем не хотелось знать, как выглядит рот, произносящий эти слова:

- Почему?

- Так будет правильно.

- Правильно?

Похоже, он ждал ответа. Я молчала, не зная, что ответить. Казалось, прошла вечность, прежде чем он выплюнул свой третий вопрос:

- Как звать тебя?

Выплюнул? Его вопрос буквально ударил меня, я закусила нижнюю губу, но устояла на ногах.

Если есть возможность, лучше не говорить свое имя. Но в моем случае игнорировать дьявольскую говорящую гору и дальше не представлялось мне целесообразным.

- Рита Палисси.

- Медиум, - он произнес это как оскорбление. Меня обдало ледяным порывом, выдавливающим из глаз слезы. – Я могу забрать вас обеих.

- Безусловно, можешь, - выдохнула я. Тело одеревенело и дрожало от перенапряжения. Не сказать, что мне было приятно узнать, что эта говорящая гора слышала обо мне. По ту сторону реклама не сослужит вам хорошей службы. – Но не я нужна тебе.

- Как раз ты.

- Послушай! Она сильнее меня, она призвала тебя, ее и бери.

- Она не сильнее тебя.

- Однако именно она призвала тебя, - повторила я. – Я бы не посмела. – И это была чистая правда.

- Почему?

Что можно ответить потустороннему монстру на подобный вопрос? Вновь – только правду, и ничего кроме правды, какой бы постыдной она не была. В данном случае правда могла спасти мою жизнь.

- Потому что боюсь.

Мои руки внезапно опустели. Я опустила их вдоль тела. Черный силуэт, успевший к этому моменту затмить собой едва ли не весь мой мир, двинулся прочь.

Дневной свет загорался, будто кто-то проворачивал невидимый выключатель. Вновь появилось ощущение пространства, вслед за ним – стены, потолок, пол. Небо было ярким и далеким. Зимним. Я стояла на коленях возле кровати со скомканным одеялом, подушками и простынею, здесь и там пестрящих кровью, осколки от разбитого ночника сквозь джинсы вдавливались в колени, дверь в спальню была приоткрыта. Арины Деревской нигде не было.

Я встала, опираясь о кровать, в левом кулаке – край одеяла, которым я не замедлила вытереть лицо. На ткани остались мазки крови. На полусогнутых ватных ногах я вышла в коридор и спустилась по лестнице. Споткнувшись, я прочесала коленями и ладонями три или четыре ступени и растянулась на полу прихожей. Чак-Чак был тут как тут: обвив рукой мою талию, он довел меня до дивана и помог сесть.

- Ничего себе! – Качок присвистнул, отступая на шаг и окидывая меня пристальным взглядом. – Ты что, с медведем подралась?

- Где Деревский?

- Здесь. Где же еще?

Я глянула туда, куда указал Чак-Чак: Лев сидел в кресле, вцепившись в подлокотники и таращась на меня глазами размером с блюдца. Хорошо. Теперь, когда Арины нет, он был второй и спасительной половинкой «хлебного шарика». Я угрюмо кивнула и попросила Чак-Чака принести мне воды. Но он пропустил мою просьбу мимо ушей.

- С ума сойти, - плечистый детина начал качать головой, и, похоже, не мог остановиться, будто механизм заело. Судя по сморщенному лбу, то, что он видел перед собой, нешуточно удивило его и, быть может, даже испугало. – Десять минут назад ты выглядела как конфетка… Что, черт побери, у вас там стряслось?

- Никакого черта, - я болезненно скривилась.

- У тебя волосы поседели.

- Просто принеси мне воды, о’кей?

- Палисси, ты похожа на невесту Франкенштейна.

- Зато ты – на актера разговорного жанра, - огрызнулась я, погружая пальцы левой руки в диванные подушки. Правая же рука нестерпимо болела, боль походила на жидкий огонь. – Или на потенциального безработного.

Отнюдь не весело ухмыляясь, Чак-Чак ушел. Четверть минуты спустя послышался звон посуды и звук льющейся воды.

- Где Арина? – одними губами спросил Лев Деревский. Его костяшки побелели и стали похожи на свитые из белой веревки узлы. Он вжимался в кресло с таким усердием, словно хотел раствориться в нем.

- Далеко.

- Далеко? – переспросил входящий в гостиную Чак-Чак. Он вручил мне стакан, до краев наполненный водой. Прежде чем я донесла стакан к губам, половина расплескалась на мои джинсы, так я дрожала. – Мне привести ее?

- Ну приведи, если сможешь, - я глотнула воды и закашлялась, когда Чак-Чак вышел из гостиной. Не надо быть мега проницательным, чтобы понять, куда и за кем он направился. – Стой! Ты что, до сих пор не понял ничего? Посмотри на меня! – срывающийся голосом попросила я. Он повиновался все с тем же обескураженным выражением на квадратной физиономии. – Ну как, ты все еще думаешь, что я с медведем подралась? Или, может, мне это Деревская наваляла? Не будь идиотом, Бога ради, - выплюнула я.

- А-а-а. – Чак-Чак приоткрыл от удивления рот. – Понял. Эти ваши спиритические штучки-дрючки. Деревская что, тоже была… того?

- Вот именно что «была».

- Что ты сделала с моей женой? Где Арина? – дурным голосом завопил Лев, вскакивая с кресла. – ГДЕ ОНА?

Он бросился на меня, но Чак-Чак без видимых усилий закинул его обратно в кресло, будто забил трехочковый. Нависнув над блондином, здоровяк ткнул в него указательным пальцем. Я не шелохнулась.

- Закрой. Свой. Говенный. Рот.

Игнорируя слова Чак-Чака, Лев накрыл лицо руками и зарыдал. Глядя на рыдающего мужчину, который еще недавно виртуозно лил на мою голову клевету, мои нервы не выдерживали. Если я немедленно не возьму себя в руки, то быть истерике! Я отвернулась и уткнулась пульсирующим лбом в спинку дивана, глубоко вдохнула и шумно выдохнула. Повторила упражнение «глубокий вдох – медленный выдох» несколько раз, пока не закружилась голова. Слезы смешивались с кровью из кровоточащих ранок, но я не обращала на такие мелочи внимание.

- Я не знаю, Лев, - прошептала я, - не знаю.

И это было чистейшей правдой. Безумно хотелось забыть то, что я увидела. Но я знала, что буду помнить это до конца моих дней – когда бы конец моих дней не настал. Есть такие вещи, которые не стереть из памяти, не смягчить временем. Увиденное там, в спальне, было из разряда именно таких вещей. Выход есть: загнать воспоминание в самый темный угол памяти и навесить на него огромный замок. Я так и сделала. Сосредоточилась на дыхании и щекочущих глаза слезах. Слезы были непозволительной роскошью, когда зерно категории «А», ставшее частью меня, столь волнует босса Церкви механизированных, а мой брат находится черт знает где.

Мой желудок в который раз перевернулся и сжался, когда я подумала о брате. Мое слабое не натренированное тело рефлекторно напрягалось, готовое в ущерб себе защищать его. В то же время я понимала, что тот же Чак-Чак будет серьезным противником. Я видела, на что способна его стокилограммовая туша. Если Деревский ему на один зубок, то меня он и подавно, не прилагая абсолютно никаких усилий, размажет по асфальту. Превратит в горку окровавленных косточек. Я была также опасна, как и любая другая девушка, которая все свое свободное время проводит на работе, не посещает спортзал, злоупотребляет сигаретами, кофе и нездоровой пищей. Учитывая все вышеперечисленное, я никак не могла сообразить, почему до сих пор жива, когда вокруг меня столько грязи и негодяев.

Ладно, не так, чтобы жива в классическом понимании этого слова. Но и не мертва, правильно?

Чак-Чак захлопнул дверцу за Львом, обошел авто и сел за руль. Я щелкнула ремнем безопасности и откинулась на сиденье, зажмуриваясь и сглатывая застрявший в голе стон. Что дальше?

27

Я всегда отдавала себе отчет в том, что монстров хватает как в нашем мире, так и в мире духов. Именно поэтому я старалась играть по-честному, с уважением, выдерживать дистанцию. Спасибо Арине за то, что разнесла мою осторожность в пух и прах. Из-за нее под удар попала моя душа. Плюс я обзавелась новым знакомым, который однажды не прочь сделать со мной тоже, что и с Ариной. Насыщенный конец года, а?

От незнания, что случилось с Деревской, меня начинало кидать то в жар, то в холод. Вообще-то я заметила, что насилие как таковое перестает пугать, когда рядом оказываются потусторонние ребята. Я хочу сказать, ваше тело пропитано страхом, в то время как разум осознает, что бояться надо отнюдь не физической расправы. Конечно, радости мало схлопотать по физиономии, но куда хуже увидеть нечто, что перевернет ваш рациональный мирок с ног на голову. Физически вы будете в норме, но психологически – развалиной, таким же изношенным и разодранным, как пара дешевых кроссовок.

Чак-Чак сказал, что у меня волосы поседели. Я, впрочем, не спешила оценивать причиненный ущерб. В качестве бонуса, у меня до сих пор дрожали руки, и дергался указательный палец на левой кисти. В остальном физически я была в порядке. Психологически вроде тоже. Возможно, пока что. Время покажет. Если будет у меня это самое время. Вопреки пережитому, я не могла вздохнуть с облегчением. Проблемы, казалось, только множились.

Босс Церкви механизированных. Уна Бомбер. Стефан. И, естественно, Громов, которому я планировала нанести дообеденный визит.

Заведомо позаботившись о достижении наибольшего эффекта неожиданности, я не спешила вкладывать мобильный в руку Деревского для звонка его адвокату, господину Пальто-Панцирь-За-Пять-Штук. Не важно, что мне безумно хотелось покончить с этим раз и навсегда; я заставила себя сосредоточиться. Громов тщательно спланировал свой бенефис, что заняло у него не день и не два, а я, выходит, не могу подождать пару часов? Позвони Деревский адвокату сейчас, и новость о капитуляции мгновенно долетела бы до Громова, а уж он нашел бы способ все замять…

Нет, исключено. Я из кожи вон вылезу, а Бодя ответит за содеянное. За то, что после того, как однажды посягнул на мое сердце, решил посягнуть на мою душу. Какой же ты все-таки козел, Богдан! Зная меня все эти годы, ты должен был давно понять, что проломить мне голову намного проще, чем сердце. Или душу.

Я сделала над собой усилие, чтобы унять убыстрившееся сердцебиение, когда увидела Его «мерседес». В это самое мгновение я поверила в случай. Прощу прощение, в Его Величество Случай.

«Мерседес» остановился на светофоре, между нами урчал двигателем чернильный «вольво».

- Чак-Чак, - мой голос был хриплым от волнения, - видишь вон тот серебристый «мерс»? Езжай за ним, но так, чтобы водитель не заметил хвост.

Качок гнусно осклабился.

«Вольво» свернул на следующем светофоре. Серебристый «мерседес», в свою очередь, продолжал уверенно катить по Кварталам, к реке, пока не затормозил и не припарковался на врезанной в тротуар стоянке.

- Нет-нет-нет, поезжай, поезжай! – затараторила я, вжимая голову в плечи и сползая по сиденью. – Свернешь на следующем повороте и припаркуешься там.

- Палисси, в тебе пропадает заправский бандит!

Завороженная увиденным, я пропустила его слова мимо ушей. Тем временем, дверца «мерседеса» открылась и на расчищенный от снега асфальт ступили дорогие замшевые ботинки на шнуровке. Темно-серые джинсы. Коричневая кожаная куртка. Рыжие волосы аккуратно уложены. Выспавшийся, элегантный, опрятный. Не подозревающий о том, что я смотрю на него. В эту самую секунду я почувствовала себя аллигатором, выжидающего верной секунды для атаки на подошедшего к воде оленя.

- Олень, значит, - пробормотала я. – Гребаный олень, черт бы тебя долго драл.

- Может, расскажешь, что происходит?

Следуя моим указаниям, Чак-Чак свернул и припарковался возле закрывшегося на дневное время суток тату-салона. Я не сразу сообразила, почему у меня жжет в груди. Оказывается, я задерживала дыхание. Шумно вдохнув, я нетерпеливо проговорила:

- Жди в машине, я скоро вернусь.

- Не-а. Не катит.

Я замерла и посмотрела на Чак-Чака.

- Отлично. Идем. Только вначале скажи мне вот что: как быть с Деревским. Может, сделать ему новогоднюю скидку и оставить в машине? Тогда уж я точно лишусь второй половинки «хлебного шарика».

- Что ты имеешь в виду под… - здоровяк нахмурился. Встряхнув головой, он непонимающе глянул на меня: - Что еще за шарик?

- Не важно. Я хочу сказать, Деревского нельзя оставлять одного. Из этого следует, что он должен быть под твоим присмотром. Никаких «но», - предупредила я.

И, отстегнув ремень безопасности, вышла из авто.

- То был что, дружок твой? – беззлобно полюбопытствовал Чак-Чак.

- Да, то был мой дружок.

- То был Громов, - Лев с отвращением уставился на меня с заднего сиденья. – Он оценит твое исполосованное лицо.

Мой голос не дрогнул:

- А как же, Арина ведь старалась.

Я не стала говорить ему, что раны от арининых ногтей болели уже не так сильно, как полчаса назад… Позволив вспышке надежды затуманить доводы здравого смысла, я медленно сжала правую руку в кулак. От пронзившей руку боли на глаза навернулись слезы. Нет, с этим придется помучиться. Лев, судя ликующему выражению физиономии, по-своему истолковал мои слезы. Мне, впрочем, было лень доказывать ему что-либо.

- Будешь вспоминать о ней всякий раз, глядя в зеркало, - прошипел он.

«Зато ты забудешь о ней уже завтра». Много оскорблений крутилось на языке, но я проглотила все до последнего. Я не стала спорить с ним. Если ему хочется, пусть думает, что я оплакиваю свой загубленный товарный вид. Деревский не знал ни о том, что я коматозник, ни о зерне категории «А». Ах, блаженное незнание.

- Ага, - улыбнулась я, захлопывая дверцу.

Стекло опустилось, и Чак-Чак перегнулся через пассажирское сиденье.

- Уверена, что не нуждаешься в сопровождении? Я могу оглушить Деревского и засунуть в багажник, - это было произнесено совершенно будничным тоном. – Багажник-то вместительный… Не бузи, конь, я не шучу, - Чак-Чак свирепо зыркнул на блондина.

- Да, уверена. Скоро вернусь.

Теплее не становилось. Я тенью скользила по заметенному тротуару; под подошвами хрустел снег. Из-за колючего мороза правая кисть налилась пульсирующей тяжестью. Я на полном ходу толкнула дверь и вошла в ресторанчик, запустив за собой снежинки, которые тут же осели капельками на паркет. При взгляде на холодильную витрину я с удивлением резюмировала, что не отказалась бы от плотного завтрака. Неужели после всего, что я пережила этим утром, я могу думать о еде? Выходит, что да.

А вот и Богдан за дальним столиком, изучает меню. Он выглядел решительно настроенным на утреннюю трапезу и, следовательно, не собирался портить мой праздник души и именины сердца, сваливая раньше времени.

Никто не остановил меня, когда я направилась в сторону двери с табличкой уборной. Я закрыла дверь на замок и подергала ее для полной уверенности. Затем медленно повернулась к зеркалу. Господи помилуй!

Я открутила кран и, сунув под теплую воду левую, здоровую руку, умылась. Вода на дне раковины приобрела едва заметный ржавый оттенок. Оторвав сразу четыре салфетки, я промокнула лоб, щеки, подбородок и шею. Ранки больше не кровоточили, процесс заживления, благодаря зерну, набирал обороты, однако прикасаться к ним все равно было достаточно неприятно. Выкинув салфетки в мусорное ведерце, я набралась смелости, открутила кран с холодной водой и сунула под нее правую кисть. Словно обожглась огнем. Было еще кое-что…

Я провела кончиками пальцев по седой пряди. Прядь начиналась над левым ухом и белой змеей по блестящей каштановой поверхности ползла до самых кончиков. Кое-как скрыв ее в переброшенных на левую сторону пробора волосах, я заставила себя улыбнуться своему отражению. Улыбка вышла перекошенной.

- Ну же, Палисси, ты можешь лучше.

Нет, не могла: перед глазами с фотографической четкостью проступила отрубленная голова Кудрявцева, следом – лежащий без сознания Влад… А, к черту. Я щелкнула замком и зашагала прямиком к Богдану Громову.

Громов, впрочем, все еще был поглощен меню. Фактически, он зафиксировал мое присутствие лишь тогда, когда я взялась за спинку стула и начала отодвигать его, чтобы сесть.

- Да, я готов сделать заказ. Значит, омлет с беконом, томатами и шампи… - он запнулся на полуслове.

- Привет. Не спеши заказывать, о’кей? Девушка! – Я села и подняла руку, подзывая официантку.

Миниатюрная официантка не заставила себя долго ждать.

- Еще одно меню, будьте добры, - попросила я.

- Секундочку.

В ее случае – в буквальном смысле «секундочку».

- Позовите, как будете готовы сделать заказ, - улыбнулась официантка, вручая мне меню, и упорхнула так же быстро, как и появилась.

- Губа не дура, да, Богдан? Место не из дешевых, да и чаевые здесь положено оставлять приличные.

- Рита…

- Итак, - я открыла меню на первой странице, - что посоветуешь отведать? «Цезарь»? Нет, для «Цезаря» рановато. Так-так… - Я переворачивала страницу за страницей. – Может, оладьи с кленовым сиропом? Нет, лучше мюсли с холодным молоком. И фрукты с медом. А из горячих напитков… кофе грубого помола. На правах твоего возлюбленного конкурента, так уж и быть, позволю тебе заплатить по счету, - я заговорщицки подмигнула, откладывая меню и вновь подзывая официантку.

Я проворковала свой заказ. Пришла очередь Богдана. Стоит отдать ему должное, он быстро оклемался от первого потрясения. Его голос был почти таким же самодовольным и зычным, как обычно. Но даже Богдан, каким бы притворщиком он не был, не настолько искусен, чтобы скрыть скользящий в голосе страх, словно подводное течение, сотнями микроскопических иголок колющее ноги. Я чувствовала его страх комом, застрявшим в моем горле. Страх окружал его липкой тягучей аурой… Стоп, какого черта? Я чувствовала его страх! Возможно, это еще одно проявление зерна «А». Однако – нет, я не хотела ничего знать об этом. Даже если мне удастся выпутаться из всей этой передряги и остаться в здравом уме и, что не менее важно, функционирующем теле, я не буду лезть из кожи вон, чтобы узнать обо всех дарованных мне зерном «А» возможностях. Я бываю такой нелюбознательной.

Кроме нас, в ресторанчике было четверо посетителей, потягивающих кофе и шуршащих утренними газетами. Идиллия.

- Ты был очень плохим мальчиком, Богдан, - сказала я, закидывая ногу на ногу. – Не жди от Деда Мороза ничего, кроме горки углей.

Наши глаза встретились. По коже словно пробежал электрический разряд, но, в отличие от Богдана, который скривился и передернул плечами, я не шелохнулась.

- Меньше всего ожидал встретить тебя… здесь.

- О, не сомневаюсь. Иначе не сунул бы сюда свой нос.

Он нахмурился, и между медного цвета бровями залегла морщинка.

- Не понимаю, чем тебе не угодил мой нос.

- Всем угодил. Мне, между прочим, всегда нравился твой нос.

- А мне твои глаза, - неожиданно он улыбнулся своей фирменной обезоруживающей улыбкой, и подался ко мне. – И губы. А твои ноги… они кажутся бесконечными.

- Ну-ну, полегче. Ты смущаешь меня.

- Разве? А мне всегда казалось, что это невозможно.

- Чепуха! Еще как возможно. Последний раз это произошло не далее, чем позавчера, когда ты был в «Темной стороне».

Он в притворном удивлении выпучил глаза:

- Не может быть!

Я важно закивала:

- Свиньей буду, если солгала.

- И чем же я смутил тебя?

- А тем, что я вдруг почувствовала жгучее желание превратить твою красивую голову Кена в полигон для моих кулаков. Учитывая то, что раньше это желание никогда не было столь сильным, мне пришлось нелегко.

Громов потрясенно моргнул.

- Что? – выдохнул он.

- Нет, Бодя, на этот раз это не слуховые галлюцинации. А забавная действительность. Я объясню, почему забавная: вместо того, чтобы переломать тебе вначале руки, потом ноги, я сижу и продолжаю трепаться. А знаешь, почему я продолжаю сидеть и трепаться?

- Достаточно, Палисси. Все это утомительное кривляние не способствует пищеварению, - Громов напустил на лицо пресыщенное выражение. Я невольно задалась вопросом, сколько еще он продержится, прежде чем сорвется. – В тебе столько негатива! Просто неисчерпаемый источник. Я вот что слышал, - он зыркнул по сторонам и, убедившись, что никто не подслушивает, самодовольно продолжил, - что вчера на «Темную сторону» выдали ордер на обыск.

- Ублюдок.

- И что по удивительному стечению обстоятельств именно вчера ты пропала с радаров общественности. Тебя ищут, Рита. Ты принесла много горя в семью Деревских. Ты знаешь, что виновата, потому и скрываешься.

Еще чуть-чуть, и, плюнув на все, я бы размазала его по стене! А, принимая во внимание то, что я чувствовала в себе небывалую тягу приложить кулаки к чему-то, это не закончилось бы хорошо. Для Богдана – в первую очередь. Для меня – во вторую, поскольку в таком случае я бы наверняка повредила вторую руку. Я вспомнила слова отца: «Собаки лают, а караван идет». Так что, давай, караван, иди дальше.

- Я задала вопрос, - напомнила я, прикрывая глаза и взывая к самоконтролю. Я была за шаг от срыва, будто вернулась на пару лет назад, и вот мы с Громовым вновь вместе, а ссора в самом разгаре. Старые добрые времена. – Я спросила: знаешь ли ты, почему я продолжаю сидеть и трепаться, вместо того, чтобы доставить тебе массу неприятных ощущений?

Звук удара кулака о столешницу, звяканье столовых приборов. Я открыла глаза. Ага, такого Громова я знала очень хорошо.

- Вот мой ответ, Рита: нет, черт побери, я не знаю, почему ты так поступаешь. Я в принципе не знаю, почему ты появляешься, словно из-под земли, и начинаешь озвучивать всякие гнусности, хотя я больше не дразню тебя красной тряпкой с вереницей ноликов на конце.

Мне особенно потешило «появляешься, словно из-под земли».

- Моя очередь отвечать? В таком случае, слушай внимательно, Бодя, чтобы ничего ненароком не упустить, - я придвинула свое лицо как можно ближе к его разозленной роже. Он учащенно дышал и хмурился, но молчал. – Я появляюсь, словно из-под земли и начинаю озвучивать всякие гнусности по двум причинам…

- Ваш заказ.

Когда все было красиво расставлено, официантка улыбнулась и упорхнула.

Моя правая рука лежала на коленях, левая приняла на себя все ее обязанности. Отхлебнув горького кофе, я отправила в рот облитый медом кусочек дыни, затем взяла ложку и принялась за мюсли.

- Рита.

Я подняла глаза – Громов смотрел на меня. Омлет, тост и кофе дымились перед ним, нетронутые.

- Что? – не поняла я.

Закладываюсь на что угодно, он скривился не из-за моей реакции, а из-за кусочка мюсли, вылетевшего у меня изо рта и шмякнувшегося на скатерть в паре сантиметров от его чашки. Как я уже, наверное, говорила: у Богдана пунктик на счет чистоты.

- Как на счет двух причин? Ты недоговорила.

- Когда я ем, я глух и нем.

- А также неуважителен и неаккуратен.

- Господи Боже, да не нервничай ты так, я сейчас все уберу, - я скомкала салфетку с кусочком мюсли и поелозила ею по оставшемуся на скатерти маленькому пятнышку. – Видишь? Все чисто.

Будто делая мне одолжение, он взял вилку и нож и в течение пары минут сосредоточенно знакомил их с омлетом, который по мере сего знакомства становился все меньше. Я отодвинула пустую тарелку из-под мюсли и принялась за фрукты, политые медом. Кофе был именно таким, как надо – достойное завершение достойного завтрака. Богдан не доел тост, и теперь сидел, мрачно потягивая кофе с коронными двумя ложками сахара.

- Так мило с твоей стороны пригласить меня позавтракать, - я положила в рот последний кусочек манго, допила кофе и промокнула губы салфеткой.

- Две причины, Риты, - напомнил он.

- А вот теперь слушай меня как никогда внимательно. – Я выдержала паузу. Он нахмурился. – Первая причина – на улице, в машине нас ждет Лев Деревский с застрявшим в горле чистосердечным признанием, что во всех ошибках его жизни виноват ты и только ты. И я хочу, чтобы ты насладился каждым мгновением своего фиаско вместо того, чтобы испытывать затуманивающую разум боль от переломов, не замечая ничего, кроме своего ничтожного страдания. Вторая причина – у меня чертовски болит правая рука. Я разбила ее о челюсть Арины Деревской после того, как она, выполняя твои пожелания, позвала к нам на огонек некоего очень мертвого и обстоятельного парня. Ты подставил меня. Хотя нет, ты не просто подставил меня, ты посягнул на самое драгоценное, что у меня есть – на мою душу. Можно кое-что спросить у тебя, Богдан? – Не дожидаясь его ответа, я выдохнула: - Почему, мать твою? Почему ты сделал это?

- Ты ничего не докажешь.

- И это все, что ты можешь сказать в ответ на мою речь?

Богдан пожал плечами и глотнул кофе. Он не выглядел шокированным или мало-мальски взволнованным. Поставив чашку обратно на блюдце, он блеснул зубами:

- Без своего адвоката я глух и нем. Таково положение вещей.

- Ну что ж, Деревский внесет изысканное разнообразие в сие положение вещей.

- Не забывайся, Рита. У меня много влиятельных знакомых. Даже если он взболтнет лишнее, мне от этого не будет ни холодно, ни жарко.

- Я искренне недоумеваю, когда ты успел вылизать нужные задницы. Например, местного судьи.

- Фу, как грубо.

- Я могу убить тебя, - я задумчиво почесала переносицу. – Бьюсь об заклад, госпожа Смерть не числится среди твоих так называемых «влиятельных знакомых».

- Как медиум медиуму: ты же знаешь, это не решение проблемы.

Смерть?

- О да, уж я-то знаю. Благодаря тебе.

- Прости, Рита. Это все конкуренция и, пожалуй, такой фактор, как сильная личная неприязнь. Только без обид, идет?

Я, скорее, почувствовала, чем увидела Чак-Чака, и перевела взгляд на входную дверь. Чак-Чак как раз входил в кафе.

- Да. Идет, - подтвердила я. – Спешит.

Лысый детина увидел нас и зашагал в нашу сторону.

- Это нечестно, - процедил Громов, завидев здоровяка.

- Да, Богдан, нечестно. Познакомься, это Чак-Чак. В отличие от твоих знакомых, он влиятельный физически. Влияет на целостность челюстей и конечностей. Чак-Чак, а это Богдан Громов, собственно, ты уже слышал о нем.

Чак-Чак поднял и опустил здоровенные плечи:

- Палисси, я не могу влиять не целостность его черепа – честно говоря, я получил указания от Стефана не трогать обоих господ… слишком интенсивно. Очень жаль.

Я посмотрела на Чак-Чака другими глазами. А у этого парня, оказывается, есть свой стиль. Он не просто ходячая мясорубка, но еще и неплохой шутник.

- Ну, судя по всему, одного из господ ты уже доставил кое-куда. Где Деревский?

- В багажнике, - как само собой разумеющееся, ответил Чак-Чак. – Не будешь жрать это? – Не дожидаясь ответа, он взял надкушенный тост Громова и отправил в рот. – М-м-м, французский тост. Недурно. – Громов вскочил, но Чак-Чак, не поднимая головы, рявкнул: - Сидеть, сука.

Громов всем своим видом – сморщенным носом и опущенными уголками рта, - демонстрировал недовольство и пренебрежение. Но сесть он сел без препираний. Еще бы, попробуй выделывать финты с таким парнем, как Чак-Чак.

Я подозвала официантку и попросила принести счет. Когда Громов расплатился, я оставила его на Чак-Чака и заглянула в уборную. Пять минут спустя тесной троицей мы направились к машине. Из багажника не доносилось ни звука: Деревский лежал подозрительно тихо, но Чак-Чак заверил меня, что не оглушал его. Сила убеждения, гордо сказал он. Я представила, как подействовала сила Чак-Чак на убежденность Деревского переместиться из салона в тесный багажник, и скривилась.

- Тебе комфортно на заднем сиденье? – заботливо поинтересовалась я у Громова.

- Я больше ни слова не пророню без своего адвоката.

- Я тебя сейчас так пророню, что вмиг отпадет желание… Что, Рита?

- Не безобразничай. Как это ни печально, но он имеет полное право на адвоката. Кстати, самое время связаться с моим адвокатом. Чак-Чак, можешь пробить номер мобильного Юлия Морозова?

- Без проблем.

Пару минут спустя Чак-Чак заглянул в салон, протягивая мне матово-черный «слайдер».

- Алло, - раздался в динамике знакомый голос.

- Юлий, здравствуйте. Это Рита Палисси.

- Рита! Как я рад слышать вас!

Мое нутро клокотало, я стала еще на шаг ближе к списыванию со счетов этой проклятой заварушки с «Темной стороной». Быстрее бы. Потому что мысли о Владе с каждой минутой причиняли мне все больше и больше боли.

- У меня хорошие новости: сейчас рядом со мной сидит подтверждение нашей с вами теории, по которой Деревские были лишь орудием в руках опытного манипулятора.

- Спасибо, - едко фыркнул Громов. Он закурил. Я не возражала, поймав себя на мысли, что сама не отказалась бы от сигареты. А лучше от пары-тройки.

- Дайте угадаю: его имя уже звучало в наших с вами разговорах?

- Да.

- Богдан Громов?

- В яблочко!

- Да. В яблочко, - повторил Морозов со слышавшейся в великолепно поставленном голосе улыбкой.

- В табло, - мрачно ухмыльнулся Чак-Чак, застывшим взглядом глядя на Громова.

- Со мной рядом также Лев Деревский.

- Езжайте ко мне в офис, Маргарита. Я организую вашим друзьям теплый прием.

Я отдала «слайдер» Чак-Чаку и попросила его, ради всего святого, вытащить Льва из багажника.

Хлопнул багажник и Деревский неуклюже плюхнулся на заднее сиденье. Дизайнерский свитер, платиновые волосы, аристократическое лицо – все смято, словно использованный носовой платок. Он не смотрел на Громова и не проронил за всю дорогу ни слова.

Прием действительно оказался теплым – насколько это вообще возможно в такой холод. Морозов подскочил к нашей машине. С ним было четверо не самого дружелюбного вида мужчин в зимних куртках и натянутых на глаза шапках. Мне не надо было спрашивать, кто они – их лица и так безмолвно вопили: «Прокуратура». Тут был и господин Пальто-Панцирь-За-Пять-Штук.

Выдыхая облачка пара, Морозов постучал по окошку, и я опустила стекло. Чак-Чак тем временем, словно заботливая мамаша, передавал Громова и Деревского в руки служителей закона.

Любопытно, но Громов выглядел довольным: он наконец получил благодарных зрителей, и – я читала по его шевелящимся губам – как раз исполнял арию попранной невинности, при этом используя весьма крепкие выражение, с которыми можно ознакомиться в лифтах, подъездах и на заборах. Говнюк, ни дать, ни взять. Он показушно достал мобильный и набрал какой-то номер. Понты налево и направо. Деревский тем временем что-то тихо говорил господину Панцирю.

- Не волнуйтесь, - проследив за моим взглядом, сказал Морозов, - я все проконтролирую. Да только, боюсь, Громова нам не прижать. – Он наклонился ниже и затараторил: - Я навел кое-какие справки; он как пить дать откупится.

- Влиятельные знакомые, - я скорчила гримасу.

- Верно. Все шишки достанутся Деревскому, да и то я почти уверен, что его тоже отмажут… чтобы потом разобраться за опущенным занавесом.

- Пусть разбираются. Плевать. – Я сделала свою часть работы, доставила его целым и невредимым. Все, как и обещала: пара-тройка волосков, не более. – Главное, чтобы Деревский спел свою песенку перед свидетелями, газетчиками… кем угодно, лишь бы это было зафиксировано и обрело огласку. Пусть он подплетает к делу хоть самого дьявола – все, чего я хочу, это получить назад свое доброе имя.

- Само собой. Кстати, где Арина Деревская? Она сыграла не последнюю роль в этом спектакле.

- Спектакль, - повторила я. – Не-а. Арина не считала это спектаклем. И я склонна согласиться с ней. – Я перекинула волосы на плечо и кончиками пальцев здоровой руки взялась за седую прядь. Увиденное произвело на Морозова впечатление. – А еще, как вы, наверняка, успели заметить, она распахала мое лицо.

- Вы хотите сказать, что…

- Что она уехала в неоплачиваемый отпуск, да.

- Бог мой, - взгляд Юлия перебегал с царапин на моем лице на седую прядь и обратно. – Господи милосердный.

Я пожала плечами. И ответила на незаданный вслух вопрос:

- Спиритические штучки-дрючки.

- Будем считать, что я ничего не слышал, - уголки рта Морозова дрогнули, но брови оставались нахмуренными. В его глазах был страх. Я не хотела пугать его больше. Потому что не была уверена на все сто, что не испугаюсь вместе с ним.

- Как вам угодно.

- Надеюсь, документация «Темной стороны» в безопасности?

Я кивнула, зная, что Федор не подведет.

- В таком случае все в порядке, - он улыбнулся. Морозов был одет не по погоде легко, но так одеваются все, кто бывает на улице ровно столько, чтобы дойти от машины до офиса или наоборот. Сегодня, однако, ему пришлось немного изменить заведенный порядок вещей, и он уже порядком окоченел. Еще чуть-чуть, и можно будет струшивать иней с его волос. – Берегите себя, Маргарита.

- Обязательно. До встречи.

Юлий, ежась под порывами ветра, зашагал в офис.

Я позвала Громова. Он обернулся: мобильный прижат к уху, лицо напряжено. Я подняла левую руку с двумя оттопыренными пальцами в знаке «мир». Его верхняя губа поползла вверх, оголяя передние зубы; он беззвучно, одними губами обозвал меня «сукой». Моя улыбка не стала уже. Я медленно развернула кисть на девяносто градусов, одновременно загибая указательный палец, оставляя средний. Громов с отвращением смотрел на меня, потом отвернулся и зашагал вслед за Морозовым. За ним – Деревский в окружении четверых мужчин. Пока, мальчики.

Чак-Чак отвез меня домой. Он сказал, что заедет в ближайшее время, а именно – как только загадочный коматозный босс сможет меня принять. Я смотрела на здоровяка и понимала, что спорить с ним – то же самое, что доказывать что-то трансформаторной будке. Он простой исполнитель. Ну, настолько простой, насколько может быть человек, заявляющий, что может сделать из вас горку костей.