Зерно А

Ключи, паспорта и тому подобные важные вещички остались у Эдуарда. Но у моих соседей из квартиры напротив были запасные ключи, врученные мной же на всякий случай. Собственно, вот он, случай.

По-быстрому распрощавшись с соседкой, которая при виде меня побледнела, позеленела и побагровела одновременно, я закрыла за собой дверь и привалилась к ней спиной. Без помощи рук сняла ботинки. Я ощущала волнение, застрявшее где-то в груди, словно мишура от новогодней елки. Знаете, та мишура, которые кошки съедят, а потом блюют, иначе мишура попадет в ее кишечник и распорет все кишки. Так вот, я была кошкой, проглотившей много-много праздничной мишуры.

Стоя под горячими струями в душе, я дала волю эмоциям и расплакалась. Слезы смешивались с шампунем и щипали глаза. Хотелось просидеть в ванной до утра, ведь здесь тепло и вкусно пахнет, а в квартире холодно и пусто. Но я пересилила себя. Выключила воду, замоталась в полотенце и вновь стала Ритой Палисси.

Я переоделась в шорты и майку и не заметила, как в ожидании звонка Чак-Чака заснула с телефоном в руке.

28

Мне снилось, как злобного вида орангутанг тычет в мое лицо длинным пальцем и приговаривает: «Ад пуст! Все дьяволы сюда слетелись!» А потом орангутанг набрал в грудь воздуха и запел голосом Элвиса.

Открыв глаза, я не увидела ровным счетом ничего. Густая тьма. Был момент паники, но потом я сообразила, что нахожусь у себя дома, и что мне больше не угрожает никакой потусторонний монстр.

Из будильника гремел голос Элвиса и его «Вива Лас Вегас». Скатившись с кровати, я прошлепала босыми ногами по полу и тюкнула кнопку будильника, обрывая песню и погружая спальню в тишину. Времени было 20:04. Восемь часов сна! Голова была тяжелой, и я поспешила умыться холодной водой. Затем подошла к зеркалу. Раны на лице к этому времени выглядели так, будто были нанесены мне неделю назад. На их месте остались розовые полосы. Готовая среагировать на малейшую боль, я осторожно согнула и разогнула пальцы на правой руке. Руку все еще неприятно тянуло, но я могла жить с этим.

Телефон молчал.

Я и не заметила, как начала бездумно слоняться по квартире, перекладывая вещи с места на место и тут же забывая, что и куда я положила. Многое в моей жизни за эти четыре дня обратилось прахом – катись, куда хочешь, поступай, как знаешь. Даже, несмотря на то, что я уже который год жила по собственным правилам, именно в этот момент я почувствовала, как обрезаются все пуповины и меня уносит течением. В неизведанные дали.

Эдуард, Федор, мама, папа, - все они волновались за меня, но я не могла заставить себя занять телефон хотя бы на минуту, боясь пропустить тот самый звонок, который приведет меня к Владу. Мне уже было наплевать и на Стефана, и на его босса, и на Уна Бомбера, и на Чак-Чака. Пусть весь мир катится куда подальше! Все, чего я хотела, - чтобы мне вернули моего брата.

Телевизор работал на беззвучном, месиво рекламы и улыбок. Заблеял телефон. Я вскочила и бросилась в спальню. Сердце билось как сумасшедшее, когда я вжимала кнопку ответа.

- Рита? Это ты?

Казалось, со вчерашнего утра прошла целая вечность…

- Нет, не я.

- Ну слава Богу! Кстати, Морозов хорош, сразу видно – мужик знает свое дело.

- Гранин, я не могу сейчас…

- А что я тебе говорил на счет Деревского? У него на лбу буквально было написано «говнюк»! Теперь уж, когда его благоверная сделала ноги, он отгребет за двоих.

- Я сейчас повешу трубку.

- Но что взбесило меня, так это эта Наглая Рожа Громов! Черт меня раздери, если ему удастся выйти сухим из воды!

- Похоже, таки удастся. – Я вздохнула, опускаясь на краюшек кровати. – И нам придется с этим смириться.

Он что-то пробурчал сквозь зубы.

- Как ты, Рита? – спросил он.

При всем желании я не могла рассказать ему, что Громов был моей отнюдь не единственной головной болью.

- Все отлично.

- Понятно, босс. Я сейчас приеду. И не отнекивайся, меня это все равно не остановит.

- Гранин, ты хуже занозы в заднице, - сказала я, но возникшая на моем лице слабая улыбка говорила сама за себя.

- Рад стараться, - загоготал он и грохнул трубку.

Только после этого до меня дошло, как сильно я нуждалась в компании. Ожидание сводило с ума. С Гранином будет проще отвлечься от тягостных мыслей.

Я начала считать про себя: один, два, три, четыре… Чтобы не сидеть на месте, направилась на кухню проверить запасы продуктов, при этом накидывать в уме десяток за десятком. Стоп, запасы продуктов? Откуда взяться этим самым продуктам, если в последнее время я только и делаю, что питаюсь вне дома?

В холодильнике, который втрое превосходил меня по размерам, обнаружились: большая луковица, уксус, прокисшая сметана, половинка лимона, кетчуп, замороженные брокколи, манка в баночке, сыр. А ведь ко мне намылился Гранин! Чем я буду кормить этого кашалота? Хотя обычно я ничем подобным не компостирую себе мозг, но в данный момент мне это было нужно. Мне нужно было что-то, что забьет мою голову подобно тому, как голову самодельной игрушки набивают ватой, понимаете?

Я быстро оделась и, схватив ключи, деньги и радиотелефон, выбежала в ближайший круглосуточный супермаркет. Четыре минуты быстрым шагом. Я бросила считать, дойдя до тысячи четырехсот двадцати пяти – в супермаркете хватало внешних раздражителей, чтобы отвлечь меня. На Левом берегу супермаркеты и гипермаркеты как сплошной внешний раздражитель.

Я выбирала варенье, когда почувствовала на себя чей-то взгляд – словно холодок стек по позвонку. Я скосила глаза. Мальчик лет восьми тянул маму за край полушубка, настойчиво пытаясь привлечь ее внимание.

- Мама, мама, это та тетя, которая разговаривает с привидениями.

Разговаривает с привидениями? Я улыбнулась. По ходу, это самое милое, что я слышала в адрес спиритизма. Дети такие забавные. Куда забавнее рассвирепевших верующих.

Остановив выбор на банке с клубничным вареньем, я повернулась к мальчику. Мальцу как кислород перекрыли: он открыл рот и, судя по остекленевшим глазам, навсегда забыл, как теперь закрыть его.

- Саша, прекрати! – рявкнула ему мама.

- Привет, - улыбнулась я.

Эффект был молниеносным: мальчик скривился, и, вцепившись в мамин норковый полушубок, заныл.

- Саша! Отпусти меня! Да что ты за свинья такая! Ты прекратишь, или нет?

Я опустила банку с вареньем в корзину с остальными продуктами, и направилась к кассе. Хватить пугать детей.

- Дисконт есть? Пакет нужен?

При этом кассирша коротко глянула на меня. Что-то в ее лице сместилось, щелкнуло и перешло из состояния «как мне все осточертело» в «разрази меня гром». Еще одна.

- Дисконта нет. Пакет нужен. Маленький, будьте добры.

- Э-э, да-да, конечно, - пролепетала она, спохватившись и начав быстро пробивать товары. Руки плохо слушались ее.

Насколько в Кварталах всем до тебя нет дела, настолько здесь все наоборот.

Я расплатилась, загрузила купленное в пакет и уже на выходе не смогла справиться с любопытством и полуобернулась. Кассирша что-то возбужденно частила охраннику, заставляя стоявших в очереди недовольно хмуриться. Сам охранник улыбался, но как только его взгляд встретился с моим, его челюсть поползла вниз.

Я успокаивала себя следующим: меня и раньше узнавали, но какое-то время это внимание будет чуть более навязчивым. Чуть более навязчивым? Да над моей головой будто висела огромная неоновая стрелка! Ничего, скоро всем осточертеет мусолить одно и то же. Все уляжется… угу, чтобы потом вновь вспыхнуть. Искрой послужит новость о моей коматозности.

Стоять на кухне у плиты среди ночи, мягко говоря, неприятно: на улице темно, а на кухне горит свет. Выходит, что ты как на ладони, а тебе за окном ничего не видно. Уступая паранойи, я выключила свет и продолжила печь блины под тусклый свет вытяжки. Так-то лучше.

Гранин пришел в пять минут десятого. Я открыла дверь и отступила в сторону, пропуская его в прихожую. Не разуваясь, он заключил меня в медвежьи объятия, в которых я буквально утонула.

- Как это ни странно, Палисси, а я успел соскучиться. Чем это ты пахнешь?

- Блинчиками? – предположила я, аккуратно высвобождаясь из его хватки.

Он выпучил глаза, и я уже было приготовилась отбиваться от заявлений в духе «не может быть, ты да готовишь!» Но, по-моему, он не собирался говорить ничего подобного. Он нахмурил брови; его взгляд, словно рентгеновский луч, скользнул по моим волосам и с почти слышимым «щелк» зафиксировался – о, я знала, на чем – на седой пряди. Бумажный псевдоразумный пакет, который он принес с собой, протестующе затрещал, когда он стиснул его в кулаке. Он держал пакет перед собой как Дед Мороз – мешок с подарками.

Чеканя каждое слово, Гранин утробно спросил:

- Что. С. Твоим. Лицом.

- Упала на лапки котика и поцарапалась.

Его глаза засверкали, как лампочки на снегоуборочных машинах.

- Хрена с два, Рита. Хрена. С. Два.

Я пожала плечами.

«И все равно я рада ему, - подумала я, одним ухом слушая его монолог, как наплевательски я отношусь к собственной безопасности и все в том же духе. – Если он сейчас не взорвется, как Везувий, то это будет почти нормальный ужин – редкость в моей подчиняющейся работе, а в последнее время и переменчивым настроениям всяких подонков, жизни».

- Все? – спросила я, когда он замолчал, чтобы перевести дух. – Выговорился?

- Рита, - его плечи внезапно поникли, а на лице появилась гримаса страдания, - я ведь переживаю за тебя. – В голосе проклюнулись рычащие нотки: - Или это запрещено законом?

- Можешь переживать, сколько влезет, но не тогда, когда у меня остывают блины.

- Я не притронусь к твоей стряпне, пока ты обо всем мне не расскажешь.

- А вот это удар ниже пояса.

Когда у Гранина появляется идея фикс, он становится просто невыносимым.

Я вздохнула и коротко пересказала то, что произошло в доме Деревских. А именно – в спальне Арины Деревской. Он внимал каждому моему слову, все больше мрачнея, сжимая псевдоразумный пакет в кулаке. Пакет пищал все громче. Выслушав меня, Гранин кивнул, открыл дверь, вышел в подъезд и начал спускаться по лестнице.

- Ты куда? – Я бросилась вслед за ним. – Я что-то не так сказала? Федя! Не уходи!

Он остановился как вкопанный, но оборачиваться не стал. Свет из распахнутой двери лился на площадку. Я стояла в этом свете, словно в центре цирковой арены, чувствуя себя уязвимой и слабой.

- Не уходи, - повторила я, - когда я во веки веков что-то приготовила. Да что с тобой?

- Что со мной? – Федор аж затрясся. – Что со мной?! Ты еще спрашиваешь! Я убью его. – Он так сильно стиснул бумажный пакет в кулаке, что костяшки стали совсем белыми. Сам псевдоразумный пакет к этому моменту уже пищал, не переставая, впрочем, писк по мере удушения становился сдавленным. – Убью Громова и плевать, что я сяду за это.

- Не говори глупостей!

Я в два шага приблизилась к нему. Помедлив, положила руку ему на плечо. Стоило сделать это, как я буквально ощутила покидающий его гнев. Когда его спину перестала сотрясать мелкая дрожь, я убрала руку. Федор повернулся и посмотрел на меня снизу вверх.

- Ты же знаешь, - я улыбнулась, вспоминая слова Громова, - смерть это не решение проблемы. Надо быть снисходительнее. Богдан получит по заслугам. Однажды, - добавила я.

- Не люблю ждать, - проворчал Федор. – И все равно, когда я встречу его…

- Ты будешь снисходительным и вежливым.

Он сокрушенно покачал головой:

- Черт подери, Палисси!

- А теперь дай мне этот треклятый пакет, и идем отсюда, пока к нашей милой беседе не подключились соседи.

Гранин послушно протянул мне из последних сил стонущий псевдоразумный пакет. Левой рукой впившись Федору в предплечье, я потащила его за собой в квартиру, от греха подальше. Точнее, от подслушивающих за закрытыми дверьми соседей.

Я поставила тарелку с блинчиками на стеклянный журнальный столик, рядом – варенье в пиале, сахарницу и чайничек с заваркой. Чайник, чашки и блюдца были взяты из некогда подаренного мне фарфорового набора. Так цивилизованно, так по-домашнему.

Так неправильно.

- Чай? Но почему чай?

- Потому что с блинами не пьют кофе, проклятие! Прости, - быстро добавила я, видя, как меняется в лице Гранин.

- Не извиняйся, - он покачал головой, и прядь темных волос дугой упала ему на лоб. – Это я должен просить прощения за то, что постоянно вывожу тебя из себя.

Я затаила дыхание. Вот он, настоящий Федор Гранин, без той маски дерзкого сквернослова, плюющего на всех и вся, каким его знали люди. Мне захотелось взять фотоаппарат и щелкнуть его пару раз, для истории. Я смотрела на него и не могла отвести глаз.

- Чего? Где рога? – Федор принялся ощупывать лоб.

Без лишних слов я скользнула к нему и поцеловала. Его удивление длилось считанные секунды, а потом он засмеялся мне в губы, обвил меня руками и притянул к себе. Стоп, что я делаю? Нет, нет, нет… Я застыла, мои губы прекратили отвечать на поцелуй. Я медленно отстранилась, хотя его руки все еще были на моей талии.

- Это была не самая лучшая идея, - призналась я, отсаживаясь от него и оправляя футболку.

По телевизору шло какое-то кулинарное шоу. Бабур Околоцветник, готовя салат с кальмарами, признавался красавице-ведущей, что это его кулинарный дебют, ибо он человек занятой и на готовку времени не хватает. Зал зааплодировал непонятно чему. Околоцветник продолжал откровенничать, заявив, что, проснувшись сегодня утром, он понял, что в его организме случилась острая нехватка кальмаров, и он просто обязан компенсировать ее сегодня на шоу. И снова зал зааплодировал непонятно чему.

Гранин хмыкнул:

- По мне, так ты гений. Теперь буду чаще просить у тебя прощения. А вообще, я давно должен был сделать это.

- Поцеловать меня или попросить прощения за тот вагон свинства, который ты беспардонно вкатил в мою жизнь?

- Что, правда? Целый вагон?

- Будь уверен. Слушай, у меня предложение: давай кушать. Как-никак, последний ужин в уходящем году.

Гранин, конечно же, не почувствовал наигранного энтузиазма в моем голосе – он смотрел на меня щенячьими глазами. Но именно в тот момент упала первая стена в моей обороне от скверных мыслей: о том, что, не исключено, это не только последний ужин в уходящем году, но и в моей жизни, и для этого больше не нужны ни религиозные фанатики, ни двустволки, ни гробы. Достаточно просто лишить меня Влада. И снова ожидание протянулось хрупким мостом, целостность которого могла нарушиться пылинкой.

В итоге Федор проглотил четыре блинчика и запил все двумя чашками чая. Это было поистине трогательно, поскольку чай он ненавидит – в его персональной вселенной официальным напитком провозглашен кофе, максимум Федор может снизойти до каппучино и какао.

В бумажном пакете оказались пряники а-ля маленькие человечки, с глазурованными пуговицами и штанишками.

- Намек на то, что следующими после гномов будут пряничные человечки?

- Да брось! Это же весело.

Я вспомнила нападение псевдоразумных садовых гномов, их визгливые смешки, синие камзолы, деревянные щечки, и мрачно подтвердила:

- Очень.

- Попробуй хоть чуть-чуть, это малая спекла. – «Малой» он называл свою двадцатипятилетнюю старшую сестру. – Тебе голову, животик или ноги?

Он еще что-то говорил, но я больше ничего не слышала – в ушах зазвенело, на лбу выступила холодная испарина, а к горлу подкатил ком. Комната поплыла. «Он спрашивал о прянике. О прянике…» Но я уже видела перед собой Кудрявцева, а именно, ту его часть, которая, покатившись, брошенная, замерла у моего бедра…

- Рита? С тобой все в порядке?

Я с трудом сфокусировала взгляд. Гранин сидел на корточках прямо передо мной, его руки сжимали мои предплечья, он испуганно всматривался в мое лицо.

- Я в норме, - я вытерла со лба испарину.

Я пыталась возражать, но когда встала, меня повело, и ему пришлось поддержать меня.

- Ага, в порядке, я вижу.

- Просто переутомилась.

- Не переутомилась, а позеленела. А под глазами у тебя серые круги. Давай ты сейчас приляжешь, а я пока все уберу.

В ушах глохло, я все норовила завалиться на бок. Голос Гранина звучал в отдалении, хотя он говорил мне в лицо. Была бы у него артикуляция получше, на моем лице блестели бы уже капельки слюны.

- Пеняй на себя, - пробормотала я, - если разобьешь что-то.

Он воспринял мои слова серьезно, что с ним случалось крайне редко. Подведя меня к дивану, подложив мне под голову подушку, он выключил телевизор и принялся осторожно относить посуду на кухню. Тени лентами дыма скользили в мое ставшее податливым сознание…

Когда я открыла глаза, как мне показалось, в следующее мгновение, свет за окном сменился на пушистый, предрассветный. Рассветы зимой особенные, как если бы в стакан с темно-синей акварелью капнули немного оранжевой краски. И оранжевое дрожит сквозь муть.

Значит, настало тридцать первое декабря. Новогоднее утро.

Я не помнила, какой продукт на этот раз сварило мое подсознание; меня, впрочем, более чем устраивали ночи без сновидений. Я приподняла на локте и убрала упавшие на глаза длинные волосы. Правой рукой. Я удивленно моргнула и медленно согнула руку в кулак. Боли не было.

Федя спал на полу, подложив под голову куртку. Такой храп, как у него, я слышала у бульдога моей бабули; пес уже тогда побил все рекорды собачьего долголетия, и храпел так, словно собирался вот-вот взорваться и отправиться к собачьему Богу.

Стянув с себя плед, я накрыла им Гранина, а сама направилась в ванную.

Я почистила зубы, умылась, сварила кофе и, сидя перед распахнутым настежь окном на кухне, употребила его с четырьмя сигаретами. Окурки я один за другим сминала о блюдце. Предостережение на сигаретной пачке вызывало улыбку: никогда прежде мне не доводилось слышать, чтобы хоть один коматозник умер от рака легких.

Телефон зазвонил в десять минут девятого, разорвав утреннюю тишину в клочья и заставив меня подпрыгнуть на меня. А я стала нервной. Пульс застрял в горле. Я сконцентрировалась на том, чтобы голос прозвучал ровно:

- Слушаю.

Приглушенный из-за плохой связи клокочущий смешок:

- Хорошо, что слушаешь. Я заеду за тобой в половину девятого.

- Чак-Чак, если что-то случится с моим братом…

Смех в трубке оборвался, пошли гудки. Я какое-то время бездумно продолжала сжимать трубку в руках. Потом заставила себя разжать руку. Телефон скользнул по ладони и упал на пол, подскочил и замер, покачиваясь на округлой спинке.

- А что может случиться с Владом?

Я подняла голову.

Гранин стоял в арке, ведущей на кухню, и смотрел на меня. Он был заспанным, помятым и еще более взлохмаченным, чем накануне, но взгляд был на удивление цепким и ярким.

- Тебя никто не учил, что подслушивать нехорошо?

- А тебя, что нехорошо отвечать вопросом на вопрос?

Он подошел, поднял телефон и положил на стол, рядом с блюдцем с окурками.

- Мне скоро надо будет уйти, - сказала я. – Кофе будешь?

- Не откажусь.

Оправив футболку, я достала банку с меленым кофе и турку.

- Ты не ответила на мой вопрос.

Я чудом сдержалась от того, чтобы что-то не швырнуть в него.

- А ты на мой.

- Да, Рита, - Гранин плюхнулся на диванчик, следя за моими манипуляциями с банкой и туркой, - меня этому не научили. Твоя очередь.

- Ты невыносим, - продавила я сквозь зубы. – Ничего. Ничего с Владом не случится. В отличие от тебя, если ты сейчас же не прекратишь гримасничать.

Гранин постарался придать своей небритой физиономии мученическое выражение, но его глаза смеялись надо мной. Он по очереди давился то смешками, то зевотой, пока я сторожила содержимое турки. Недолго же продлились его метаморфозы: щенячьи глаза и тому подобное трогательное дерьмо. Надо почаще целовать его? Еще чего!

Поставив перед ним чашку, я налила ему кофе и придвинула ближе сахарницу.

- Лови момент и наслаждайся, - посоветовала я. – Я пошла одеваться.

- Можно еще три вопроса?

- Один, - не оборачиваясь, рявкнула я. На часах было тринадцать минут девятого; на все про все у меня пятнадцать минут.

- Один с половиной, ну пожалуйста!

- Один вопрос или твой завтрак вместе с тобой перемещается на лавочку под подъезд.

- Хорошо. Можно мне блинчик с вареньем?

- Конечно, на здоровье. А теперь, если позволишь…

- Задержись еще на минутку, Рита. То был не вопрос. Вопрос вот: что с твоим лицом?

- А что с моим лицом?

- В том-то и дело, что ничего, - он вгрызся в холодный блинчик и продолжил говорить с набитым ртом: - Вчера, а я точно помню, оно было в этих отметинах… поцарапанное. – Он продемонстрировал скрюченные, как у Дракулы из старых фильмов ужасов, пальцы и рассек ими воздух. Выйдя из образа, взял ложку и съел пару ложек варенья прямо из банки. Я промолчала, не став собачиться из-за подобной небрежности. – Но тут один момент: уже вчера они выглядели так, будто им с неделю, хотя позавчера никаких царапин у тебя на лице в помине не было. И вот сейчас тоже – ни следа. – Он улыбнулся, как на приеме у стоматолога, демонстрируя плохо прожеванные куски блина, все в варенье.

Гранин, может, и не самый тактичный и вежливый человек на Земле, но и идиотом он никогда не был. Такими темпами, подумала я, он быстро догадается, что к чему.

- Выметайся. Подальше.

Я грохнула за собой дверью в спальню и, трясясь от желания вернуться и собственными руками вытолкать его прочь взашей, начала одеваться. Останавливала только нехватка времени. Знаю, это глупо – злиться на того, кто просто делится своими наблюдениями. Другое дело, когда эти наблюдения касаются щекотливых тем. Не сейчас.

Мой гардероб полностью отвечает тому образу жизни, который я веду… или вела, кто теперь скажет точно. Но, помимо пиджаков и блуз, в нем также хватает маек, футболок, свитеров и джинсов.

Я остановила свой выбор на серой майке, поверх – кофта с капюшоном на молнии. Кофта была чуть великовата, из-за чего мои ноги в узких темно-серых джинсах походили на две тощие ходули. Плевать, если это не отвечает утонченному вкусу коматозного деятеля, с которым мне предстоит познакомиться через считанные минуты. Я была не в настроении надевать ни каблуки, ни неудобные юбки. Волосы я собрала в «хвост» на затылке.

Я не надела куртку, и теперь, по пути к стоянке за домом, старалась игнорировать косые взгляды замерзающего Федора. Ладно. Я накинула капюшон и сунула руки в карманы. Этого достаточно?

Чак-Чак оказался пунктуальным парнем – в нескольких метрах от машины Гранина уже урчало двигателем авто Влада. Я бы все отдала за то, чтобы за рулем был брат. Мысли Гранина, судя по всему, были созвучны моим: он в открытую, без тени неловкости, таращился на Чак-Чака, причем, на такой ингредиент, как дружелюбие, в его взгляде был явный дефицит.

Он проворчал:

- Что эта обезьяна делает за рулем машины твоего брата?

- Давай без оскорблений, - нехотя сказала я – как-никак, он только что проявил чудеса проницательности. – Ах да, на всякий пожарный: смотри, чтобы документация была в порядке. Я рассчитываю на тебя.

- Иначе ты с меня шкуру спустишь, да-да, знаю. Слушай, ты точно хочешь ехать с этим… - Гранин запнулся, наверное, решил, что «обезьяна» не полностью передаст весь драматизм внешности Чак-Чака.

У меня, впрочем, не было времени поощрять его желание говорить красочно. Я кивнула Гранину и села в машину. Чак-Чак приветствовал меня знакомой ухмылкой.

- С наступающим, - пророкотал он, выворачивая руль и вдавливая педаль газа.

Да, с наступающим, мать-перемать.

Я обернулась и увидела одиноко стоящую фигуру Федора Гранина, смотрящую нам вслед.

29

Я вошла в отель «Тюльпан», Чак-Чак шагал в метре за мной.

Шаги взлетали под зеркальный потолок. Я не сбавила шаг, когда у зеркальных лифтов увидела мужчину. Хотя он и не тряс табличкой с моим именем, я сразу поняла: этот пришел за мной. Все, что он делал – смотрел на меня. Даже издалека его взгляд ощущался тяжелым грузом. Хотелось передернуть плечами и ссутулиться. Однако я встретила его взгляд и удерживала некоторое время. Во мне, вероятно, не осталось никакой загадки – я самоуверенно играла в гляделки. Лет пять назад я бы покраснела, стала бы производить бессмысленные манипуляции с сумкой, теребить серьгу – да что угодно, лишь бы не смотреть человеку в глаза. Или убийце, как в данном случае, - под его левым глазом была вытатуирована слеза.

Метрдотель, эффектная скуластая блондинка, блеснула отрепетированной улыбкой. По пятибалльной шкале я бы дала ей твердую пятерку. Я вернула ей улыбку, по сути, больше смахивающую на демонстрацию стиснутых зубов.

Пока я шла к мужчине, я внимательно рассматривала его. Средней комплекции, моего роста, одет в серый костюм, сидящий на нем как влитой. Белизна воротничка и манжет рубашки резала глаза. Из-под воротничка выглядывали татуировки, не говоря уже о вытатуированной слезе. Сразу ясно, кто не ходит на собеседования. Его нос был когда-то сломан и теперь представлял собой не самое приятное зрелище. Присутствие этого хищника само собой говорило о том, что коматозный босс любит людей и не оставляет им ни малейшего шанса. Я поймала себя на том, что ногти на левой руке впиваются в ладонь. Я разжала кулак и вновь смастерила на лице нечто похожее на улыбку. Читой воды ширма, за которой прятались напряжение и страх.

Вежливым жестом мужчина пропустил меня в лифт, с зеркалами сплошь в матовом узоре из геральдических лилий. Чак-Чак, сделав мне ручкой, остался в вестибюле. Одного плохиша заменил другой, чему уж тут радоваться? Тем временем, мой новый сопровождающий достал из кармана штуковину, похожую на ключ от домофона, и приложил к мерцающей панели. Потом набрал код. Ох, примерно этого я и ожидала.

Лифт бесшумно рванул вверх.

Телохранитель смотрел перед собой, коротко стриженый затылок окаменел, спина была идеально прямой. Нет, я не преувеличиваю – он мастерски имитировал фонарный столб. Или же просто очень ответственно относился к своей работе.

Девятнадцатый этаж.

- Уши закладывает, - сказала я. – Как вас зовут?

Нет, мне вовсе не хотелось знакомиться с ним. Надо было что-то сказать, вот я и сказала.

Мужчина моргнул, будто я вывела его из транса.

- Григорий.

Двадцать третий этаж.

- Очень приятно, Григорий. А я Рита. И давно вы на… этой работе?

Он посмотрел на меня. Не на мое отражение, а повернул голову и посмотрел через плечо. Редко когда увидишь такое: словно внутри его черепа горел фитиль от бомбы, а отсветы от него мерцали в его глазах.

- Давно.

Я вдруг почувствовала себя запертой в клетке с гиеной. Самое время начинать колотить в стены и орать, чтобы меня выпустили, но тут лифт замер с легким толчком, тем самым избавив меня от позора.

Пентхаус, значит. У меня язык не повернулся бы назвать это «гостиничным номером». Царскими покоями – это да. Впрочем, во всем, что я видела, был существенный недостаток, который напрочь отметал желание донести пятую точку до ближайшего дивана и, раскинувшись, закурить. Этим недостатком было присутствие умного, расчетливого и дорого упакованного куска мяса. Мы еще не были лично знакомы, но уже были крепко связаны зерном «А» и моим братом. Непозволительно длинный список общего, как по мне.

А еще было это крайне занимательное обстоятельство, от которого я буквально потеряла дар речи.

Дело в том, что я сразу узнала коматозного босса Церкви механизированных (хотя известность ему принес несколько иной род деятельности). Сидящий передо мной мужчина был так же узнаваем, как Иисус или Президент. И, надо же, именно его хотел сожрать, прожевать и выплюнуть Уна Бомбер! Теперь уж у меня были абсолютно все основания полагать, что я вляпалась по уши.

Белые кожаные диваны плавно огибали огромную плазму. У французского окна стояли вазы с хризантемами. Вообще, здесь было много цветов – излишество чистой воды. Я сделала два шага по ковру цвета шампанского, заметив без особой, впрочем, досады, что комочек грязи, а может и дерьма – в которое я периодически окунаюсь в последние дни, - отлепившись от моей подошвы, остался на ковре. Я полуобернулась. Мужчина с вытатуированной слезой прожигал меня взглядом, но остался стоять у лифта. Видимо, дерьмо – это не по его части. Тут что-то ткнулось в мой ботинок. Я опустила глаза. Несколько псевдоразумных уборщиков появились черт знает откуда и, зажужжав, вмиг расправились с грязным напоминанием о мире вне стен «Тюльпана».

Он сидел в кресле, за массивным дубовым письменным столом, и что-то сосредоточенно писал в разложенных перед ним бумагах. Он был в очках в тонкой золотой оправе, воротник накрахмаленной рубашки расстегнут, галстук ослаблен. Конечно же, он знал, что я стою и смотрю на него, но продолжал делать вид, что поглощен работой. Дешевые понты в духе Овального кабинета. Президент решает судьбы человечества, ага.

Я некоторое время таращилась на него. Вот он – мое главное препятствие на пути к Владу и к спокойной жизни, любимец общества, ведущий двойной образ жизни, ловкий бизнесмен, и все в одном лице. В лице Человека-Цыпленка.

Он заставил всех полюбить сахар и холестерин, предложив простой рецепт счастья – обеды по 12.99. Ненавидеть его это как ненавидеть Олимпийского Мишку, то есть невозможно. Теоретически невозможно. Но копни глубже – и причины всегда найдутся. А мне вот даже копать не пришлось.

- Здравствуйте, - сказала я. – Надеюсь, что не помешала вам.

Еще до того, как наши глаза встретились, я уже знала, что такие, как он, шутки шутят только на стаканчиках с содовой и на коробочках из-под бургеров и цып-пирогов. В реальности они поглощены проблемами. И вот он смотрит на очередную свою проблему, которую стремится сделать безопасной для себя и бросить в свою копилку, как очередной сияющий рубль.

Кто еще кого бросит в копилку, сукин ты сын.

Кроме меня, Человека-Цыпленка и мужчины с вытатуированной слезой, стоящего со сложенными руками перед лифтом, в апартаментах не было никого. Ладно, я никого больше не видела, а это две разные вещи. Я закусила щеку. Где они держат Влада?

- Очаровательная Маргарита Палисси! Рад видеть вас в моей скромной обители.

Человек-Цыпленок встал навстречу мне, левой рукой снимая очки, правую протягивая для рукопожатия. Я колебалась всего секунду, и, надеюсь, он этого не заметил. Что мне понравилось – обе наши руки остались в вертикальном положении, он не пытался доминировать. Поздоровался со мной, как с равной. Возможно, так и было, да только равной ему была никак не я, а зерно внутри меня. Его ладонь была массивной, широкой и тяжелой. От таких, как он, не жди болезненных пощечин. Эти руки не для воспитания, а для сокрушительных ударов в челюсть. Ели он сожмет руку, его кулак будет размером с два моих. С другой стороны, если он и захочет меня ударить, он, зуб даю, перепоручит эту работу кому-то другому. Я подавила желание отдернуть руку и вытереть ее о свитер.

И все-таки созерцать его со столь близкого расстояния было, мягко говоря, странно. Будто перед тобой ожившая фотография. Серовато-белые перья на голове – его визитная карточка, - были по-особому зачесаны и уложены. Судя по морщинкам вокруг глаз и губ, он стал коматозником в возрасте за сорок, и застыл в этом возрасте на… сколько прошло времени с момента знакомства зерна с его телом? Время, впрочем, больше не имело значения; оно по-своему обтесало его, подобно тому, как вода воздействует на камень, оставив на его лице отпечаток постоянного стресса и бремени ответственности. Он был важной персоной от ногтей до кончиков перьев на голове. Важность разве что не капала у него с пальцев.

И вот она я – кучка пыли и камней, которая по фатальному стечению обстоятельств стала горой, и, вопреки всему, сама пришла к Магомету.

- Да вы, оказывается, умеете не только сколотить деньги там, где, казалось, уже ничем нельзя удивить, но и прибедниться не к месту.

По мере того, как из моего крикливого рта вылетали слова, я словно бы воспарила над своим телом и стала наблюдать за происходящим со стороны. Фу ты, черт, неужели я не могла ограничиться какой-то стандартной пустозвонной фразой? Подкол не стоил и выеденного яйца, хотя в любой другой ситуации, с любым другим собеседником, я бы непременно оценила острые нотки в своем голосе. Но сейчас это было также неуместно, как и мое пребывание в этих шикарных апартаментах.

Человек-Цыпленок вышел из-за стола. По всему было видно – и даже в том, как он подвигал кресло, - что он привык работать на публику. Хозяин-барин, будь он неладен.

- Спасибо, - поблагодарил он. – Может, хотите закурить?

Он подвинул ко мне шкатулку. Не знаю, где он достал такую шикарную шкатулку, но она распалила мое художественное воображение. Безо всякого выражения я взяла сигарету. Под недовольное ворчание псевдоразумного уборщика, я стряхнула пепел после первой затяжки на пол.

Человек-Цыпленок сел напротив, перекинул ногу на ногу, левую руку положил на спинку дивана, а правой манерно держал сигарету. Я задалась вопросом: а было бы проще, выложи он сразу, что к чему, и начни грязно играть?

Чертовски проще, да.

Нас разделяли два метра. Мне не хотелось сокращать эту дистанцию. Это как сидеть на ток-шоу и улыбаться ведущему и подвывающей публике. Напряженно улыбаться, сплетя пальцы на коленке. Именно так я всегда и сидела. Так сидела и сейчас.

- Мне нравится ваш стиль, - сказал Человек-Цыпленок, наблюдая за моими манипуляциями с сигаретой, во всей красе продемонстрировав свой идеальный прикус.

Я глубоко затянулась и, выдохнув дым, потянулась к стеклянному журнальному столику. Столешницу держали три купидона, со стразами вместо глаз, сочными губками и толстенькими мясистыми ножками. Я придвинула пепельницу и струсила пепел туда. Все-таки лучше быть «очаровательной», чем свиньей.

- А мне ваш стиль как кость поперек горла.

Мое сердце вновь екнуло, пропустив два удара. Ну почему я не могу быть более сдержанной? Я прикинула, слышит ли нас тип с набитой слезой. Да и не обязательно ему слушать нас краем уха – Человеку-Цыпленку достаточно кивнуть ему, и татуированный живо покажет мне, что такое кость поперек горла. Хотя, вполне возможно, Человек-Цыпленок еще не готов настолько упасть в моих глазах.

- Как так? – Пепельные брови в изумлении взлетели вверх. – А я думал, мы с вами одного поля ягоды.

- Одного поля, - согласилась я, чувствуя, как потеют ладони, - но с разных кустов. Мы похожи в том, что оба пытаемся казаться теми, кем не являемся на самом деле. Вы – добрым дядечкой, а я – добропорядочной гражданкой. Скажите… э-э… проклятие, - я щелкнула зубами, зажмурилась и покачала головой. – Это нелепо. Не называть же мне вас Человеком-Цыпленком?

Разрази меня гром, если я когда-то встречала информацию о том, как на самом деле зовут Человека-Цыпленка! Должно же быть у него нормальное, человеческое имя, верно? Вообще, он настолько сросся со своим образом оперенного добряка, что раньше (а если быть точным, пять минут назад) я бы и не задумывалась о том, какую он ведет жизнь вне вылазок на телешоу, вне шумихи вокруг «Фермы» и его головы в пепельных красиво уложенных перьях.

Я ждала реакции, но, кроме лучистой улыбки, ничего не получила.

- Все ясно. Можете не говорить. Переживу.

Я встала, чтобы уйти. Естественно, никуда бы я не ушла, но как элемент театральщины это смотрелось неплохо. По-крайней мере, мне хотелось так думать.

- Простите, простите, я не хотел злить вас. Меня зовут… – он назвал свое имя. Я остановилась и посмотрела на него в упор. – Прошу вас, скажи, что вас так удивило.

- Я ожидала чего-то… не нашего.

На загорелом лице проступили все до единой мимических морщинки. Он не пытался спрятать улыбку – играл со мной, как с несмышленышем. Да и зачем, в самом деле, прятать улыбку, когда вы вложили в нее столько средств?

- Чему вы улыбаетесь? Я сказала что-то смешное?

- Вовсе нет. Я просто хочу произвести на вас хорошее впечатление.

- Вы давно произвели на меня впечатление.

- Но нехорошее, - он зажег новую сигарету. – Замечательно! Я представлял вас именно такой.

- Какой такой?

- Вы говорите, что думаете, и не идете на уступки.

- Ну почему же, иду на уступки, и еще как, особенно когда мне тычут в лицо пистолетом. Надеюсь, вы не собираетесь вытворять ничего подобного. Это бы очень огорчило меня.

Еще чуть-чуть, и у него треснет физиономия, как переспелый арбуз, решила я. Мне уже порядком начало доставать, что он смеется над каждым моим словом.

Человек-Цыпленок обладал тем типом внешности, благодаря которому о мужчине говорят «мужественный», но не «привлекательный». Его скулы были широкими, туго обтянутыми кожей, как на качественном барабане, и когда он смеялся, на них появлялись длинные тонкие морщины. Он смеялся, но глаза оставались далекими и пустыми, словно не принимали участия в улыбке, жили собственной жизнью и не разделяли веселья хозяина. Мне вдруг меньше всего захотелось испытывать на себе его гнев или другие опасные для моего физического благополучия эмоции.

- Я не такой подонок, как вы обо мне думаете.

- Откуда вы знаете, как я о вас думаю?

- Право, Маргарита, это же очевидно! Вы ждете подвоха. У вас костяшки побелели. Расслабьтесь. В мои планы не входит ничего из того, о чем вы говорили.

Я разжала пальцы и откинулась на спинку дивана. Сердце ухало, я кинула все свои силы на то, чтобы мой голос звучал хладнокровно, но на душевное хладнокровие сил не хватило. Я боялась его отстраненных глаз. Телевизор и фотография не могли передать их засасывающей пустоты. Такой взгляд может быть только у обтесанных жизнью людей, болезненно обтесанных, которые, хотя и реабилитировались от старых ран, но уже никогда не станут прежними.

Я чувствовала, как сужаются мои глаза, приподнимается верхняя губа, а губы вдавливают в пахнущий лилиями воздух слова, одно за другим:

- Как знать, как знать. Все так переменчиво. Поэтому, на вашем месте я бы не ставила на это.

- К счастью для меня, - хохотнул Человек-Цыпленок, - вы не на моем месте. Однажды, - заметил он задумчиво, - могли бы занять его, если бы сейчас согласились работать на меня.

- Совершенно верно – «если бы». Должно быть, хлопотно: целая сесть «Ферм», да Церковь механизированных в довесок. Общественность метала бы заголовки, как осетр икру, узнай о том, что вы держите под крылышком еще и Церковь. Это несколько снизило бы планку вашей святости в глазах тысяч потребителей, не так ли? Не говоря уже о детях, которые так любят вас. Не то, чтобы я переживала, что ваши рейтинги могут упасть, просто я знаю, какого это – обманываться.

Бизнесмен неторопливо подался вперед и струсил пепел в пепельницу. Вместе с пеплом он струсил часть своей ослепительной улыбки.

- Маргарита Викторовна, со мной уже давно не говорили таким тоном. Однако, - в его ухмылке появилось что-то новое, зловещее, тяжелое, иными словами, сразу ясно, почему с ним не смели разговаривать дерзко, - вам простительно.

- Вы забыли уточнить: мне или моему зерно? Видите ли, Стефан заверил меня, что мое мнение в вопросе сотрудничества с вами никому не интересно.

- Приношу свои извинения за Стефана. Это, несомненно, было грубо.

- Грубо? Он сказал правду – в отличие от вас, продающего мне свой образ святоши. Я не знаю, чего от вас ожидать, - я назвала его по имени. – Стефан и Чак-Чак хотя бы обходятся без свиста художественного. Они открыли мне глаза на многое. Но благодаря вам я увидела гораздо больше. Достаточно для того, чтобы сделать нужные выводы.

- Не поделитесь?

- Нет.

- А вот у меня от вас нет секретов.

Я знала несколько предпосылок для таких громких заявлений. Обычно фразу «от вас у меня нет секретов» говорят либо влюбленные, либо психи, либо те, кто не исключает вашу скоропостижную смерть. Даже не знаю, к кому относится Человек-Цыпленок.

Я похолодела, боковым зрением заметив какое-то движение.

- Если вы отвечаете за свои слова, тогда прямо сейчас скажите мне, где мой брат, - внезапно осипшим голосом сказала я, глядя на Человека-Цыпленка в упор и боясь отвести глаза – увидеть то, что, даже будучи на периферии, показалось мне знакомым.

- Эмма! – Человек-Цыпленок встал, глядя в направлении странного движения. – Что я тебе говорил! Нельзя донимать гостям! – назидательно отчеканил он, судя по всему, говоря это уже не в первый раз.

- Папочка, мы пили чай с Алиной и Катей.

- Это ее куклы, - объяснил Человек-Цыпленок краем рта, и вздохнул. – Зачем ты надела на него слюнявчик?

- Алина сказала, что он ест торт, как свинтус, и велела мне надеть на него один из ее слюнявчиков. Папочка, а кто такой свинтус?

- Неопрятный поросенок, любимая, совсем как в той книжке, которую вы недавно прочитали с Алиной. А бантики? Зачем ты надела на нашего уважаемого гостя бантики?

- Это красивые бантики.

- Только красивые? Какие еще?

- Замечательные.

- Правильно, а еще?

- Изумительные.

- Умница, - похвалил Человек-Цыпленок. – Однако боюсь, Эмма, наш гость согласился надеть эти изумительные бантики исключительно для того, чтобы не огорчить тебя.

- Нет! Ему понравились бантики! Он сам это сказал!

Онемев, я смотрела на девочку лет пяти-шести, в кремовом платьице принцессы, гольфах и лакированных туфельках. Глядя на нее, я вдруг вспомнила мультфильм времен детства моих родителей.

Девочка по имени Эмма, стоящая возле высокого витого торшера, и Поночка из мультфильма отличались лишь в том, что у первой на голове не было никакого проклятого банта.

У Эммы было много общего с обычным человеческим ребенком – за исключением того обстоятельства, что, в отличие от Человека-Цыпленка и его оперенной головы, она была полностью покрыта белыми мягкими на вид перьями. У нее был короткий желтый клюв и внимательные карие глаза. Каждый из десяти пальцев на обеих руках впивался в псевдоразумную куклу в таком же платье, как и у нее. Кукла улыбалась совсем не по-доброму.

Эмма назвала Человека-Цыпленка «папочкой».

Но потрясение от этого было и близко не таким сильным, как от вида направляющего ко мне зверолюда…

- Святые Небеса, - выдохнула я.

Я не заметила, как оказалась рядом с ним.

Константин издал нечто среднее между вздохом и стоном, когда я коснулась его лица. Кожа под моей ладонью была холодной и твердой, как если бы я гладила лед; она разве что не таяла и была не такой холодной, как моя рука.

- Святые Небеса! – тупо повторила я, глядя на него сквозь нахлынувшую на глаза пелену.

- Рита, - его голос был глухим, будто звучал из барахлящего динамика- я замерз.

- Сейчас, сейчас.

Я надежно положила руку ему на спину и, вцепившись второй в предплечье, повела к диванам. Я заметила, что он передвигает ноги неуверенно, осторожно, будто вот-вот забудет, как это – делать шаг за шагом, идти. Я усадила его на диван и сдернула с кресла верблюжий плед. Накинула плед ему на плечи, села рядом и обняла его.

- Я так рада, что с тобой все хорошо! Я думала, что больше не увижу тебя. Стефан сказал, чтобы я… что ты…

- Рита, я замерз, - повторил Константин. – Почему здесь так холодно?

Я прижала ладони к его лицу и заставила посмотреть мне в глаза.

- Послушай, здесь не…

Константин не просто смотрел на меня, а впивался полубезумным взглядом, точно горел изнутри, точно внутри него ревело пламя, сжирая его, причиняя нестерпимую боль. В его черных, как два колодца, зрачках отражались силуэты, которых в помине не было в номере… Я могла провалиться в его зрачки, словно Алиса в нору. Да только, в отличие от Алисы, преследуя не белого кролика, а сам ад, выглядывающий из его глаз.

Разум сразу все понял, но естество отказывалось верить ему.

- Он пил горячий чай и не обжег язык, - сказала Эмма несколько обиженно. – А я обожгла. Катя сказала, что мать его – турист. Но я не поняла, причем тут его мама, когда…

- Это Катя так сказала? – рявкнул Человек-Цыпленок. – Ничего страшного, милая, - возвращаясь к прежнему, бархатному тому, утешил он, - нашему гостю не больно, он и не заметил, что обжегся. А вот Катя уже не в первый раз… говорит неправду. Надо провести с ней воспитательную работу.

- Только быструю воспитательную работу, хорошо, папочка? Мы вечером смотрим фильм.

- Очень быструю, любимая. Гриша, будь добр, э… попроси госпожу Катерину на выход.

Яростно смаргивая туманящие взор слезы, я срывала с черных, жестких волос Константина банты. Одну за другой сняла цветастые заколки, развязала и отшвырнула желтый слюнявчик с летающими по нему бабочками. Сквозь душащие меня слезы, я бормотала мольбы, чтобы он простил меня.

Его лицо осунулось и стало напоминать отражение в кривом зеркале.

- Я что, умер?

- Д-да…

- Я попаду в ад?

- Не знаю, - призналась я.

- Рита, прости меня за все плохое, что я сделал тебе.

- Успокойся, ш-ш, ты ничего плохого не сделал мне.

Я услышала мелодичный смешок и свирепо зыркнула на Человека-Цыпленка.

- Мертвые заслуживают знать правду, - сказал он с виноватой улыбкой и присел на корточки перед девочкой. – Эмма, мне надо поговорить с нашими гостями. Пусть Алина почитает тебе какую-то книжку.

- Не какую-то, папочка, а «Незнайку в Цветочном городе».

- Рад за вас, любимая.

Топанье маленьких ножек вскоре затихло вдали.

Я сидела с закрытыми глазами и повторяла про себя: «Успокойся, Палисси, успокойся…» Толку-то.

- Кто?

- Маргарита, я не буду отвечать на этот вопрос.

Ничего, не проблема, я узнаю.

Тогда я продавила сквозь зубы:

- Когда?

- В ту же ночь, когда вы были в Церкви. Меньше пяти дней назад. Да, ваш друг неплохо выглядит, - продолжал Человек-Цыпленок, словно прочитав мои мысли, - во всем виновата непомерная доза «Туриста». Не смотрите на меня так. Я уважительно отношусь к усопшим и, поверьте, вовсе не нахожу привлекательным факт пребывания в моем доме мертвеца. Но Эмме он понравился, а дети – им так сложно сказать «нет». Когда тело Константина израсходует последние запасы «Туриста»… - он развел руками – жест смиренности. – Сами понимаете.

Да, я понимала.

Константин дрожал под пледом, но я видела, его глаза были остекленевшими, он внимал каждому слову Человека-Цыпленка. Будь я проклята, если это не так.

- Что вы хотели от него?

- Имя заказчика зерна, - ответил он и лениво улыбнулся. – Но, похоже, ваш друг затрудняется с ответом.

- Он не знает заказчика?

Я вспомнила его же слова: под «Туристом» не врут.

- Нет, - медленно подтвердил Человек-Цыпленок, следя за моей реакцией, - не знает. В отличие от вас, разумеется.

«Разумеется», - повторила я про себя мрачно. Хотя оперенный сукин сын добрался до меня практически без помех, изначально я – нежданный игрок на поле. Вот Уна Бомбер – другое дело. Он жаждал зерно категории «А» и, зуб даю, был осведомлен в том, с кем оно его сроднит. Бомбер знает маленькую отвратительную тайну любимца детей страны. И у него на Человека-Цыпленка свои планы.

- Я не в теме.

- Это лишь подтверждает мою догадку, что заказчик зерна выходил с вами на связь.

Без особого удивления я услышала собственный хрипловатый смех.

- Ну-с, раз вы готовы поставить на это, как теперь поступим? Как и Чак-Чак, вы, уважаемый… - я назвала его по имени, - распрекрасно знаете, на какие точки давить, чтобы вызвать страх. Что это будет? Что мне надо сделать, чтобы вы оставили Константина в покое?

- Ничего. Моя обязанность – проследить, чтобы, когда Константин… гм, вновь заснет, его больше не потревожили.

По телу Константина прокатилась волна дрожи. Я зажала его уши ладонями и впилась испепеляющим взглядом в Человека-Цыпленка.

- Вы нужны мне, Маргарита.

- А вы мне нет.

- Прошу вас, обдумайте все хорошо, прежде чем отвергать мое предложение.

Я оценила это. Обычно такие, как он, влиятельные шишки, непосредственно перед тем, чтобы что-то попросить, как бы невзначай замечают, что «обычно просят их, а не они».

- Думаете, что достаточно прополоскали мне мозги для того, чтобы я вписала свое имя в Лигу друзей Человека-Цыпленка? Черт, - я шумно выдохнула, - таки достаточно. Дайте мне время.

Пора освобождать помещение.

- Сегодня в Церкви механизированных новогодняя вечеринка. Приходите. – Это прозвучало легко и добродушно. – Буду ждать вас с нетерпением.

Но, по-моему, он уже кое-что понял.

Он понял, что я не соглашусь стать его собачкой. Ни за какие гребаные коврижки.

Хотя я не раз подводила его к этому, Человек-Цыпленок по известной ему одному причине не спекулировал моим братом в разыгрываемой партии. Никто не ставил меня перед выбором: либо я соглашаюсь с Человеком-Цыпленком, либо мой брат умрет. Это было, по меньшей мере, странно. Причем, я готова была спорить, здесь основополагающую роль играл отнюдь не человеческий фактор. А фактор зерна. Какие-то тонкости эксплуатации зерна категории «А»? Наверное. Может, я еще узнаю об этом.

- Я вернусь, - прошептала я на ухо Константину и встала, чувствуя покалывание в ногах.

- Рита…

- Скоро, - я потрепала его по щеке и поспешила отвернуться, пока он не увидел вновь наворачивающиеся на мои глаза слезы. – Обещаю.

- До встречи, Маргарита.

Я направилась к лифту, моя спина горела, словно на нее положили проваренное в кипятке полотенце.

«Обернись, Господи Боже!» - пульсировало в мозгу.

Но я не обернулась.

Я размышляла о том, что только что услышала. То сотрудничество, которое предлагал мне Человек-Цыпленок, явно не сводило меня до роли технического исполнителя. Но все равно, это были бы непаритетные отношения. Я-то знала, откуда ноги растут. Какие к черту байки о преемстве? Человек-Цыпленок не хотел покидать насиженную, такую удобную жердочку, а посему заклевывал любого, кто сознательно или несознательно посягал на нее.

Вокруг него не было никого с зерном «А» в кишках. Наверное, потому что однажды ответили отказом на его щедрое предложение стать его собачкой.

Что-то подсказывало мне, что он не будет особо переживать по поводу моего отказа. Он сотрет меня с лица земли, сдует, как пылинку. И заживет дальше как ни в чем не бывало.

Мужчина с вытатуированной слезой спускался со мной. Стоял, сложив руки перед собой, но по взбугрившимся желвакам я поняла, что мое общество он не приветствует. Не ново. Я вжалась в угол и, не отрываясь, смотрела на цифры: шестнадцать… семь… два… Я вылетела из лифта и вихрем пронеслась через фойе, к выходу, покрыв все расстояние за считанные секунды.

- Палисси!

- Свободен, Чак-Чак. – Он не последовал за мной, скорее всего, получив кое-какие инструкции. Ключи от машины Влада остались у него, но это не могло остановить меня. – Вот упырь, - пробормотала я.

Сбежав по ступеням и запустив по мостовой, я про себя горько улыбнулась: как же легко поддаться панике! Но, спрашивается, как не поддаться панике, когда я только что фактически отшила самого Человека-Цыпленка? Едва не свалившись, я перескочила через кучу грязного снега и оказалась прямо на дороге. Таксист дал по тормозам, и капот замер в тридцати сантиметрах от меня. Таксист, курчавый мужчина лет сорока, уставился на меня, не в силах даже начать ругаться. Я открыла дверцу и скользнула на переднее сиденье.

- Добрый день, - вежливо сказала я. – В Кварталы, пожалуйста.

За последние дни я моталась в Кварталы чаще, чем за весь уходящий год. Однако в той ситуации, в которой оказалась я, помощи ждать не от кого.

Кроме как от Эдуарда.

Мужчина поморщился.

- Девушка, вот вы остановили такси и вам хорошо, а меня чуть родимчик, черт подрал, из-за вас не схватил. Никогда так больше не делайте!

Таксист тронулся с места, то и дело стреляя взглядом карих, почти черных глаз в зеркальце заднего вида. Я вжалась в сиденье, гладя на проносящееся мимо марево зданий, столбов и светофоров. Многие деревья по проспекту были украшены паутиной лампочек – Порог был во всеоружии, готов к встрече Нового года. Нас обогнала иномарка, водитель иномарки опустил стекло и, шипя сквозь зубы проклятия, сунул в окно самый востребованный на дороге жест.

Перед плотиной образовался затор, и мы стояли в веренице сигналящих машин. Правый берег лежал как на ладони – заснеженные массивы старых домов, скелетов деревьев и фонарных столбов. По сравнению с Кварталами, центр города нервно курил в сторонке – противоположный берег тонул в иллюминации, хотя время было не позднее, начало первого дня. Небо, казалось, вот-вот с треском упадет в реку. В тучи врезался бивший из глубин противоположного берега сноп света; дразнящий женский силуэт, реклама очередного увеселительного заведения, пританцовывал, повиливал бедрами. То, что в Новый год в этом заведении яблоку негде будет упасть, я была уверена на все сто.

Я чувствовала себя чем-то вроде лампочки для самой прожорливой моли в этом городе. Мне уже не сойти со сцены целой и невредимой. Но надо хотя бы попытаться. И даже не ради себя, а ради Влада.

Таксист включил печку на полную мощность. Он был в толстенном свитере, под которым наблюдалась еще пара-тройка более легких слоев, и все равно было видно, что он мерзнет. Я же сидела с расстегнутой до середины груди кофтой. Будь я человеком, это давно обеспечило бы мне топ-болезнь моего детства – бронхит.

«Фиат» вильнул в сторону и прибавил скорость. Вслед за ним мы объехали место аварии. Ничего страшного, пара-тройка вмятин на кузовах и разбитая фара, водители бодрячком, разве что посиневшие от холода и злобы, милиция в высоких фараоновых шапках и с поднятыми овчинными воротниками заполняет какие-то бумаги.

Чем ближе такси подъезжало к «Ананасам в шампанском», тем туже сжимался узел в моем желудке. Эдуард не любит вдаваться в долгие анализы. Он мог списать мое исчезновение на изъяны моего характера. А изъянов у моего скорпионьего характера, следует признать, чертовски много. Я задалась вопросом: расскажу ли я ему о том, что случилось на самом деле? Если он не выведет меня из себя в первую минуту нашего разговора, то возможно.

Я подумала о Кирилле, эдуардовом телохранителе: уволен ли он? Как-никак, именно он был последним, кто видел меня. Помнится, он весьма однозначно отзывался о том, что, если со мной что-то случится, его по стенке размажут. Хотя такого попробуй размажь по стенке – одна головная боль.

Может, Эдуард сейчас места себе не находит, бросил все силы на мои поиски. Может, рвет и мечет. Или уже возненавидел меня за то, что не выключила свет в зале, прежде чем уйти, подгоняемая, словно овечка на лугу, громилой пастухом.

Кристально ясно было одно: я определенно произведу фурор, ввалившись в «Ананасы в шампанском».

30

Таксист сунул полтинник в «бардачок», проворчал что-то и укатил.

Вдохнув через нос, я медленно выдохнула через рот, повторила это несколько раз, и когда убедилась, что держу себя в руках, то зашагала по направлению к входу в закрытый на дневное время суток ресторан.

- Кто там?

- Открывай давай, умник.

Дверь щелкнула, и распахнулась. Из темного вестибюля пахнуло ванилью, сигаретным дымом, дорогим парфумом, кожей. Сердце болезненно сжалось, к горлу подкатил ком. Вдруг войти в эту дверь стало почти также физически сложно, как протиснуться в кроличью нору. Но я вошла, Бог видит, я вошла и не замедлила шаг. Дверь закрылась, и тьма сомкнулась вокруг меня теплым коконом. Артур выскочил мне навстречу, как черт из табакерки, и заключил в объятия. Я заметила, что он без перчаток. Теперь он мог не бояться причинить мне вред.

- Да-да, взаимно, малыш, - я не могла ни улыбнуться. Прочистив горло и упершись рукой в грудь Артуру, я восстановила между нами некоторую дистанцию.

Артур широченно ухмыльнулся, но глаза его оставались взволнованными:

- Ты как сквозь землю провалилась! Где ты пропадала?

Я всмотрелась в его лицо.

- Не знаю, догадываешься ты или нет, насколько ты сейчас близок к правде. Нет, - решила я, - не догадываешься.

- Уходишь от ответа?

- Ухожу от ответа, - кивнула я. – Эдуард здесь? Мне надо с ним поговорить. Давай, Артур, вываливай, у меня нет времени на позы и ужимки.

Артур поморщился.

- Что, неужели его одолел вирус обиды? – Я вскинула брови. На самом деле я ничуть не удивлюсь, если это так.

- Не думаю, что это так.

- Артур! – рявкнула я.

Он мотнул головой и поморщился. Ага, согласна, это было громко даже для меня.

- Помнишь Софию? Прости, глупый вопрос. Конечно, помнишь. Так вот, она сейчас здесь, - сказал Артур, понизив голос.

Он это серьезно? Ощущение было таким, точно мне двинули под дых. Я приказала себе учесть позитивные стороны такого заявления. Артур с таким же успехом мог начать рассказывать мне о том, какой теперь дрянью считает меня Эдуард. Вместо этого он распространяется о психопатке Софии. Значит, все не так плохо. Совладав с собой, я решительно мотнула головой:

- Мне надо увидеть Эдуарда. И меня не волнует, что по этому поводу думает эта чокнутая. Плевать.

Вообще, я не расценивала категоричность в даваемых Софии оценках как признак своей импульсивности или незрелости. Напротив, я считала себя объективной. София тоже верила, что все крепкие выражение в мой адрес были ничем иным, как объективной оценкой. София и я на ножах после первой нашей встречи, когда она налетела на меня сгустком черных волос и красных ногтей и попыталась выцарапать мне глаза. Да, сознаюсь, я спровоцировала ее. Во всем виноват мой длинный язык. Как я потом выяснила, прикладывая лед к ушибам и синякам, она считает, что я неблагоприятно влияю на Эдуарда. Что-то в этом роде. Они типа друзья, представляете? Дружба вообще странная шутка. Все сводилось к тому, чтобы я не приближалась к Эдуарду на расстояние пушечного выстрела. Я бы с радостью не приближалась к нему на расстояние сотни пушечных выстрелов, но, увы, обстоятельства складываются иначе.

Я уставилась Артуру за спину, вглубь вестибюля, отороченного, как кружевом, мягким синеватым светом.

- Да, я вижу, как тебе плевать, - Артур коснулся моей щеки кончиками пальцев, заставляя меня посмотреть на него.

Я вздрогнула и поморщилась. Он мог подумать, что это из-за его слов, и ошибся бы наверняка.

Его рука была холодной и твердой. Ничего общего с теплым человеческим прикосновением. Даже когда человек замерзает, прикосновение не бывает таким. Артур все понял: уголки его глаз болезненно сжались, и что-то появилось в его глазах, затравленное и печальное, от чего я почувствовала себя редкостной сволочью. Если вы думаете, что одно удовольствие иметь друзей, когда вы одним прикосновением можете убить, вобрав в себя их тепло, словно содовую через трубочку, то вы глубоко заблуждаетесь.

Артур не убрал руку – по правде говоря, это стоило ему огромных усилий.

Слова крутились на кончике языка. И я сказала это, хотя понимала, что не надо, что уязвлю его еще больше, но сказала:

- Во-первых, если я говорю, что мне плевать, значит, так и есть. Во-вторых, убери руку, Артур и сделай два шага назад.

Он покорно отступил от меня. Я постаралась не думать о том, что могла обидеть Артура. У меня действительно не было времени разводить болтовню.

- И все же, имей в виду, со мной ты можешь пооткровенничать.

- Даже не мечтай, - рявкнула я, но парень уже улыбался. Едва заметно, уголками губ. Шею и щеки залило жаром. Он заметил, он знал, что мое отношение к сказанному им выходит далеко за рамки моего грубого ответа. Я закрыла глаза, а когда открыла их, то уже с железной уверенностью, что мой панцирь не пробить. – Артур, я не шутила, когда говорила, что приехала по делу.

- Ладно, больше не достаю. Так что, говоришь, стряслось?

- Я не уверена, что могу рассказать это тебе, а потом ручаться за твою безопасность. Эдуард – другое дело, - я невесело хмыкнула. – Идем.

Мы вошли в зал. Я окинула быстрым взглядом зал и в дальнем углу, на диванах, увидела Эдуарда. С ним сидел внушительных габаритов мужчина, в сером костюме, с лежащим на плечах шарфом и проглядывающей из-под расстегнутой на верхние пуговицы рубашки золотой цепью.

Затем я заметила Софию. Она отделилась от тени, подсела к Эдуарду и – я непроизвольно напряглась – коснулась его плеча, струшивая невидимые пылинки. На ней была белая шелковая блуза, узкие джинсы и туфли не иначе как на пятнадцатисантиметровом каблуке, насыщенного цвета бургунди. Я напряглась. Словно что-то почувствовав, Артур положил руку мне на плечо.

- Марго, - позвал он.

- Отстань, все феерично.

Я повела плечами, тем самым струшивая его руку, и направилась к диванам. У меня в распоряжении было достаточно времени, чтобы насладиться производимым эффектом. Эдуард поднял голову. Он так и остался сидеть, глядя на меня, перьевая ручка замерла в сантиметре над блокнотом. Поставщик продолжал что-то бубнить, пока не понял, что его никто не слушает, и тогда тоже уставился на меня, правда, скорее, негодующе, чем доброжелательно. Он не был коматозником, что, судя по надменной мине, ничуть не смущало его. Я перевела взгляд на Софию. Улыбка исчезла с ее лица, будто была срезана подобно гнильце из яблока. Я с садистским удовольствием наблюдала, как хорошенькое личико вытягивается и застывает.

Время текло одновременно и быстро, и медленно. Затянутый страхом узелок рассосался, когда я посмотрела Эдуарду в глаза. Я указала глазами в сторону, мол, отойдем. Но вместо него мне навстречу поднялась София:

- Да это же Палисси! Сколько лет, сколько зим.

Ни дать, ни взять, красота Софии была едва ли не удушающей. Вплоть до того, что это было нечестно по отношению к другим представительницам слабого пола. Однако меня таким не смутить.

- Ты удивишься, узнав, что я не числюсь среди твоих фанатов, София. И, тем не менее, это так. Так что советую сменить тон на более уважительный, - сказала я. Обычный такой треп.

- Да ну? А чем ты особенная?

- Да так, особенно ничем. Две руки, две ноги, одна голова. – Я с облегчением заметила, как дрогнули уголки губ Эдуарда. – Эдуард, нам надо поговорить. Немедленно.

Он поднялся, но путь ему продолжала заграждать София. Поскольку он был из воспитанных мира сего, то лезть через столик не стал. А надо было. Меня начинало порядком доставать, что из-за этой дуры я теряю время. Я чувствовала Артура у себя за спиной. Он стоял не дальше, чем в трех шагах за мной. Толстяк что-то чиркнул в тетради и вперил на меня маленькие блестящие глазенки, словно два вращающихся металлических колесика.

- София, прочь с дороги, - сказала я.

- Подойди ближе и скажи мне это в лицо.

- Я не в том настроении, чтобы перекидываться пустозвонными угрозами, поэтому считаю своим долгом сразу поставить тебя перед фактом: если я подойду, то ты ляжешь.

На ее лице появилось неподходящее для такой красотки выражение. Еще чуть-чуть, и она взорвется как паровой котел.

Я перевела взгляд на Эдуарда и слегка улыбнулась ему. София проследила за моим взглядом. Я сразу поняла, чему суждено случится.

У всех бывают черные полосы в жизни. Среднестатистическая черная полоса: вы разлили кофе на новые штаны, опоздали на работу, босс сделал вам выговор, вы поцапались с любимым человеком. Черная полоса Риты Палисси: на вас клепают липовое обвинение, вас убивают, вы становитесь коматозником, любимые вам люди попадают под удар, вы знакомитесь с Уна Бомбером и самим Королем Начинок. Как видите, мое невезение носило весьма насильственный характер. Так и хотелось заорать: «Да что с тобой, большой белый мир? Ты это серьезно?» А тут еще эта неуравновешенная коматозница. Как говорится, все дерьмо до кучи. Жаль, что к такому невозможно привыкнуть.

Проворнее, чем я ожидала от женщины на таких каблуках, она налетела на меня черно-белым сгустком. Я упала, стукнувшись затылком, в ушах зазвенело, а из глаз посыпались искры. Я еще отметила, что у нее хорошие духи, когда она ладонью заехала мне по физиономии – это хорошо, значит, я не настолько достала ее, чтобы она была готова сломать себе ногти. Как бы там ни было, а это было последней каплей.

Я сгребла ее блузку на груди в кулаки и в следующую секунду оказалась на Софии. А вот и еще один плюс коматозничества: я чувствовала себя сильнее, в самый раз, чтобы потягаться с кем-то моей весовой категории. Я двинула Софии в челюсть, но удар соскользнул и получится не таким тяжелым, как мне хотелось бы. Тогда я схватила ее за волосы и пару раз приложила затылком к полу. Дала сдачи, угу. Я и забыть забыла, что мы не одни.

Чьи-то руки обвили меня вокруг талии и содрали с ругающейся девицы. Я попыталась спихнуть с себя руки Эдуарда. Но бороться с Эдуардом то же самое, что вступать в ближний бой с куском закаленной стали. Усилив хватку, от чего у меня перехватило дыхание, он тем самым ясно дал мне понять, что не намерен отступать. Софию держал Артур, но долго ему ее не удержать.

Я услышала властный голос Эдуарда:

- Немедленно прекратить!

- Какого черта, она первая начала, - рявкнула я, вытирая кровь с разбитой губы. Я коснулась языком губы там, где ее припечатали к зубам, и невольно поморщилась.

- София, - холодно проговорил Эдуард.

Девушка оттолкнула от себя Артура и стояла, поправляя всклокоченные волосы. Не без мрачного удовлетворения я отметила, что порвала ей блузу, а ведь вещь явно не из дешевых. Проглядывал белый кружевной лифчик, подчеркивающий смуглость ее кожи.

- Мы еще не закончили, Палисси, - она ткнула в меня указательным перстом. Жест вышел театральным.

- А я думаю, что закончили.

- Все равно, что бы ты ни говорила, ты боишься меня до судорог.

Любопытно, догадывается ли София, что я теперь одна из коматозников? Держу пари, что нет, но у нее есть шанс, когда она успокоится и посмотрит на вещи не сквозь туман злобы, то бишь еще очень не скоро. Не знаю как, но я чувствовала других коматозников. Как будто во мне теперь радар, способный указать, какой домик пустой, а какой полный. Впрочем, кто был обладателем пустого, а кто полного домика – люди или коматозники – я не бралась утверждать. Равно как говорить и о коматозниках, используя «мы». Не сейчас, но и не в ближайшем будущем.

- Ну да, до судорог, а как же. Тебе подарить шапку Наполеона? Я могу, мне не жалко. Эдуард, или ты угомонишь эту чокнутую, или я сама все организую. И лишиться мне мизинца, если я только что соврала.

- Я лишу тебя не только мизинца, - охотно пообещала София.

Я устала от всей это свистопляски, моя голова была нафарширована совершенно другим и заботами, поэтому я просто пожала плечами:

- О’кей, сладенькая.

Толстяк кривил губы в ухмылке. Персонал ресторана, обрадованный незапланированной передышкой от кропотливой подготовки к новогодней ночи, отвлекся от дел; обращенные в нашу сторону лица десятками лун мерцали в сумраке. Бесплатное представление, а я – главный клоун.

- Возвращайтесь к своим обязанностям! Рита, ты все еще хочешь поговорить с глазу на глаз?

Я сглотнула солоноватую от крови слюну и кивнула. Эдуард подошел к толстяку и что-то тихо сказал ему, тот решительно кивнул и сделал очередную пометку в блокноте. Ухмыльнувшись по очереди мне и Софии, толстяк подхватил пальто и направился к выходу. Мы отошли в дальний угол, причем, Эдуард шел сразу за мной. Боялся, что я захочу реванш? Ну нет, меньше всего мне хотелось продолжать перепалку с Софией и довести ее до логического завершения. Моя правая многострадальная рука онемела от падения, но я даже не пикнула, лишь крепко сцепила зубы. Сказать по правде, я бы не ставила на себя в схватке с этой фурией – хотя София и выглядела хрупкой, у нее был тяжелый удар.

- Прости, - выдохнула я, когда убедилась, что никто нас не услышит. – Эдуард, моя проблема в том, что я неуважительно отношусь к чувствам окружающих. Я признаю это. А ты слишком добр ко мне. Даже София придерживается такого мнения.

Его лицо окаменело, я ничего не могла прочитать по нему.

Глядя на меня в упор, даже не моргая, он холодно, не меняя интонации, проговорил:

- В следующий раз предупреждай, когда собираешься куда-то, на ночь глядя. Не меня, так Кирилла или Артура. Ты понимаешь, как я волновался. – У него даже вопрос прозвучал не вопросом.

- Следующего раза не будет. – Я поспешила добавить: - Позволь мне все объяснить.

- Откуда у тебя седые волосы?

- Я все объясню, - хрипло повторила я и сложила руки на груди – не хотела, чтобы он видел, как они дрожат. – Только, чур, не перебивать. Если хочешь сесть – садись, потому что тебе это вряд ли понравится. – Он не шелохнулся, и я выдавила из себя улыбочку: - Ну как хочешь, мое дело – предупредить.

- Да, ты всегда предупреждаешь, - заметил он мрачно.

Я некоторое время думала, как начать. Эдуард терпеливо ждал. Ничего не придумав, я стянула с волос резинку, и волосы тяжелыми ровными прядями рассыпались по спине и груди. И заговорила.

Я рассказала ему все. Ну, или почти все – ни Кудрявцев, ни «Темная сторона» не всплыли в моем повествовании. Я бы сказала следующим образом: я рассказала Эдуарду достаточно для того, чтобы его лицо наполнилось потрясением с оттенком страха. Редко кому удается развести его на столь явные эмоции, а мне вот удается, причем, не в первый раз. Я опустила глаза и поняла, что руки Эдуарда сжимают мои. Более того, что по моим щекам текут слезы, а губы шевелятся, беззвучно произнося имя брата. Вот как легко потерять лицо.

- Это все из-за меня, - слышала я чей-то сиплый надтреснутый, так не похожий на мой, голос. – И кто я после этого? Что они сделают с Владом после моего отказа? Я не переживу, если с ним что-то…

- Ничего с ним не случится. Тебе надо поговорить с Человеком-Цыпленком и объяснить ему, что ты не претендуешь на его место.

Я посмотрела Эдуарду в лицо. Из-за слез оно было расплывчатым.

- Твои слова, да Богу в уши! Попробуй объяснить это подонку, который, чтобы достичь своего нынешнего положения, оставил за собой ни один труп. И ему ничего не стоит переступить еще через парочку. – Глаза защипало. – Человек… гребаный… Цыпленок!

- Что ты предлагаешь?

- Мне нужна твоя помощь. Но я пойму, если ты откажешься.

Я выглянула из-за его спины. София сидела за барной стойкой и прикладывала к вырезанной, словно из слоновой кости, скуле стакан со льдом, Артур сидел на некотором отдалении от нее и нервно поглядывал в нашу сторону.

- Рита, посмотри на меня.

Я покорно посмотрела и сразу все поняла. Мне захотелось обнять его, но я вовремя вспомнила о Софии, сделала шаг назад и решила обойтись кивком. Мое лицо было стянуто слезами, поэтому улыбка, задуманная как благодарная, получилась, скорее, мученической. По крайней мере, я все еще могу улыбаться.

31

С широко открытыми глазами я вбирала в себя наступающую ночь. Я пыталась прислушаться к своим ощущениям, к тому, что диктует мой внутренний голос. Но он молчал.

Мы были в кабинете Эдуарда. Я приоткрыла дверь и выглянула в коридор.

Все, как я и предполагала: в аду не суетятся так, как в «Ананасах» тридцать первого декабря. Столики в ресторане на новогоднюю ночь были зарезервированы задолго до декабря. Трапезничающие гудели не хуже диких пчел, звучала живая музыка, звякали столовые приборы. Эдуард сказал, что праздничная программа будет насыщенной. Организация любого мероприятия требует полной отдачи, а Эдуард относится как раз к тем руководителям, которые не могут делать что-то половинчато.

Минус был один: на этом празднике жизни не будет меня. Я буду на своем празднике – в Церкви механизированных. И я выдергивала вслед за собой Эдуарда. Считайте меня свиньей, но меня успокаивало следующее: да, я, черт возьми, совершила ошибку, рассказав ему обо всем, но на остальные ошибки он подписался сам.

Я прикрыла дверь и повернулась к присутствующим. Артур сидел на диване; казалось, все его существо перебазировалось во взгляд. Впрочем, как и мое. И Артур, и я, - мы оба во все глаза вытаращились на Эдуарда. Не боясь помять белую выглаженную рубашку, Эдуард как раз застегивал ремень наплечной кобуры, затем поверх накинул пиджак. Я впервые видела его с оружием и меня, по правде говоря, увиденное пугало. Его образ заиграл иначе, в нем появилась иного рода… харизма.

Здесь был и Кирилл и, судя по белозубому оскалу, мои волнения были напрасны – с наполовину китайцем все в порядке. На нем был темно-серый костюм, только вместо рубашки – черная тесная футболка. Пиджак он снял, и наплечная кобура предстала во всей красе. Вторая кобура крепилась к поясу на сильной стороне. Пистолет в напоясной кобуре был безошибочно узнаваем – совсем недавно фанатик по имени Игорь угрожал мне таким же. Кирилл осклабился и привалился к стене. Совсем как ковбой гребаный Мальборо.

Не знаю, чего во мне, глядя на Кирилла, было больше – радости или разочарования. Наверное, парень просто-напросто действовал мне на нервы. В то время как я кусала губы и непрерывно хмурилась, он выставлял посаженные частоколом зубы на просушку. Никакого видимого волнения, представляете! Раздражал, не смотря на то, что любезно привез все мои вещи из эдуардовой квартиры. Впрочем, из всего того барахла, которое делало мою сумку похожей на вот-вот готовый лопнуть стручок, мне по-настоящему был нужен один-единственный клочок бумаги, выуженный из кармана джинсов. С номером телефона Уна Бомбера.

У меня появлялось ощущение давящей пустоты в грудной клетке всякий раз, когда я думала о том, что собираюсь сделать. Я была нужна Бомберу как ниточка, которая приведет его к зерну категории «А», которое, в свою очередь, позволит ему лихо подняться по карьерной лестнице жизни. Зерно категории «А» было нечто вроде пропуска в вип-зону. В отличие от меня, Бомбер жаждал воспользоваться этим пропуском.

Я сжимала клочок с телефоном в кулаке, а мое внимание было приковано к оружию, которыми теперь были нафаршированы находящиеся в комнате мужчины.

- «Макаров»? – спросила я, нарушая тишину. Кирилл испытующе посмотрел на меня, будто бы спрашивая: «Да ну?» Я пожала плечами: - У отца такой же. Он редко носит его, но когда носит, то в напоясной кобуре… Что? Что я такого сказала? А, ясно. Да, черт возьми, - рявкнула я, прожигая взглядом потешающегося Кирилла, - мы, Палисси, все с криминальными наклонностями.

- Пора выдвигаться. Все готовы? – поинтересовался Эдуард. Он всегда снисходительно относился к моим всплескам раздражительности.

Я не была готова.

- Да, - кивнула я, - готовы. На все сто процентов.

- Говори за себя, принцесса, - Кирилл упер руки в боки, демонстрируя накаченные бицепсы. – Потому что я готов на все двести.

Небрежно накинув пиджак на бугристые плечи, Кирилл подмигнул мне и вышел. Эдуард, Артур и я – следом за ним.

Я попросила у Эдуарда мобильный и, замедлив шаг, набрала написанный на клочке бумаги номер. На четвертом гудке мне ответил знакомый клокочущий голос. Говорила я не долго, по существу.

- Ах, как это мило! Маргаритка очаровала пчелку, и теперь пчелка пригласила маргаритку в свой улик! – сладко пропел Бомбер, выслушав мое сухое повествование. – Встречаемся в Кварталах у «Фермы».

- Но мне нечего предложить тебе. Я не достала зерно «А».

- Зато ты очаровала главную пчелку, - повторил он. – Запомнила? Кварталы, на «Ферме». Не начинайте без меня, цветочки.

Я стояла, сжимая в руке мобильный и слушая гудки.

- Рита. – Эдуард подошел ко мне и протянул руку. Наверное, хотел коснуться меня, зато я этого не хотела, просто вложила ему в руку телефон. Хватит на сегодня прикосновений.

- Через, - вздохнув, я посмотрела на часы, - пятнадцать минут, на стоянке «Фермы», ты познакомишься с Уна Бомбером.

Трудно было понять реакцию Эдуарда, выражение его лица не изменилось, ни одна морщинка не углубилась, даже ресницы не дрогнули. Он закрылся в себе не хуже чертового моллюска, приоткрываясь лишь тогда, когда считал нужным. Наверное, уже раз двадцать подряд успел пожалеть, что однажды связался с двойняшками Палисси.

Бок обок мы вошли в зал с гостями. Декор был на высшем уровне. Ледовые скульптуры походили на огромные драгоценные камни, каждый столик поражал богатством убранства, повсюду были композиции из заснеженных ягод, плодов и еловых веток.

Идя рядом с Эдуардом, в джинсах, объемной кофте и ботинках на шнуровке я выглядела как обормот. Но да ладно, все равно все взоры отскакивали от меня, как горох от стенки, и впивались в Эдуарда. Женщины улыбались ему, мужчины приветственно кивали; здесь были и целые семьи, и пожилые пары, и влюбленные парочки, и компании друзей. Кто-то поворачивался ему вслед, кто-то провожал взглядом, но все, я повторяю, все без исключения реагировали на его появление.

- Куда это вы собрались без меня? – вопросила вынырнувшая черт знает откуда София.

- Дай нам минуту, - попросил меня Эдуард.

Не в моих правилах наступать на одни и те же грабли, поэтому, поджав губы, я оставила их и вышла на улицу, где меня поджидали Артур с Кириллом.

«Ауди» мигнуло фарами. Кирилл сидел за рулем, Артур умостился на пассажирском сиденье. Я же осталась стоять на морозе (хотя мороз нынче стал для меня понятием относительным). Закурив и облокотившись о багажник, я смотрела, как по дороге проносятся авто, как сквозь насыщенный персиковым светом воздух скользят снежные хлопья. Когда, наконец, появился Эдуард, я захотела провалиться сквозь землю.

Я отшвырнула окурок в сугроб и, не прокашлявшись, прохрипела:

- София, дорогая, ты заблудилась? Позволь мне указать тебе верное направление, в нем всего три буквы…

Порванную блузу черноволосая сменила на кофту с глубоким декольте, на ее плечи был накинут норковый полушубок. О, боги, куда там мне, в моей серой майке и растянутой кофте!

- Рита, прошу тебя, не начинай, - Эдуард щелкнул литой зажигалкой, язычок пламени лизнул сигарету. – Она поедет с нами.

- Не понимаю, почему ты постоянно выгораживаешь ее!

- Рита…

- Так, признавайтесь, у кого здесь еще сезонное обострение слабоумия?

- Палисси, да в чем твоя проблема?

- Мне жаль, София, что я не могу объяснить тебе это так, чтобы ты поняла.

- Мне тоже, - сказала черноволосая с сарказмом, - я бы хотела это послушать.

Я открыла дверцу и хотела сесть в авто, когда смуглая рука легла на тонированное стекло.

- София, убери руку.

- Послушай…

- Убери руку! У меня нет времени на это дерьмо.

- Палисси… Рита. Твой брат – лучший друг Эдуарда, и я не могу стоять в стороне, когда ему плохо.

Если бы я не знала эту змею так хорошо, ее слова прозвучали бы для меня двояко. А так все кристально ясно.

Я хрипло расхохоталась:

- Ты только послушай, Эдуард: она не может стоять в стороне, когда тебе плохо! Я умилена. Ты, трепло, на кой ты рассказал ей все?

Эдуард не отреагировал на «трепло». А жаль. Я была в настроении выместить на него свою злость.

- Иначе она бы не отстала, - ответил он, я услышала потрескивание сигареты при очередной затяжке.

- Если тебе сложно сказать ей «нет», так бы сразу и сказал – я бы все уладила.

- Видишь ли, Пал… Рита, я действительно могу оказаться полезной. Я буду перетягивать большую часть внимания на себя. Я как рыба в воде на подобных мероприятиях.

- Мы идем туда не языки чесать.

- Я знаю, что кому и что вы там будете чесать, - София фыркнула. – Ставлю сотку на то, что потом ты скажешь мне спасибо.

- Звучит так, будто только что я срубила сотку.

Я впервые видела ее улыбающуюся. На ее щеках появились ямочки. Да, если бы я не знала ее лучше, она могла бы мне понравиться.

- Я у окна! – воспользовавшись моим замешательством, проворковала девушка и приглашающим жестом указала на авто.

Сжав зубы, сдерживая готовые вот-вот посыпаться с языка проклятия, я влезла в салон. Когда все расселись, Кирилл сдал назад и вырулил на дорогу. Я предупредила, что в первую очередь надо заехать на здешнюю «Ферму». Я ближе придвинулась к Артуру и уставилась в окошко с его стороны. От запаха духов Софии голова становилась чугунной.

Меньше чем через пятнадцать минут «ауди», мягко миновав «лежачий полицейский», въехало на стоянку «Фермы». Судя по забитой стоянке, дела «Фермы» шли как нельзя лучше. Коровы-зазывалы то и дело поправляли съезжающие на глаза новогодние красные колпаки. Черт, что за нелепица!

Я вытянула шею, пытаясь найти взглядом Бомбера, но все, что я видела, это месиво пятнистых шкур, красных колпаков и воздушных шаров.

- Дайте я вылезу.

- Если я открою дверцу с этой стороны, то зацеплю «опель», - сказал Артур.

- По ходу, парковаться здесь умею только я, - проворчала я. – София, выпусти.

Голова шла кругом. Самообладание влетало мне в копеечку, однако волнение потихоньку брало свое – мои руки начинали дрожать. Я сунула их в карманы и направилась к входу на «Ферму». Одна из коров, с шоколадно-коричневым пятном на глазу и в красных часах «касио», незамедлительно поспешила ко мне, словно я была огромным цветком клевера.

- Специальное предложение в честь праздника! И сам Король Начинок поздравит вас с наступающим Новым годом!

Упоминание Короля Начинок заставило меня дернуться, как от пощечины.

- Не нужно мне его гребаное поздравление, понял? Пошел вон, парнокопытный.

Зазывала бросил взгляд мне за спину, помрачнел и отошел. Я обернулась. Кирилл шутливо отдал мне честь, обеспечивая тыл.

Я подошла к панорамным окнам. Внутри я насчитала шесть новогодних елок и как минимум дюжину новогодних венков из еловых веток и ленточек. Все до последнего поверхности сияли; даже ногти на руках кассиров. На «Ферме» было полно семей: папочки, мамочки и чумазые от кетчупа и сладких начинок детишки. Судя по улыбкам, взрослые и в ус не дули, что привезли своих ребятишек в Кварталы, что в данный момент они находятся на территории полуживых. Впрочем, следует признать, преступность в Кварталах гораздо ниже, чем на Левом берегу. Коматозники пекутся о своем имидже и готовы порешить любого, кто поставит их доброе имя под угрозу. Конечно, другое дело «Ферма». Здесь угроза уже иного рода – спрятана под румяными корочками.

Что-то заставило посмотреть в сторону.

В натянутой на глаза шапке, с обмотанным вокруг шеи шарфом, Уна Бомбер стоял в паре шагов от меня. В верхней одежде он выглядел еще внушительнее. Такой себе шкаф. Если упадет, услышат все.

- Ну что, поздравим Короля Начинок с наступающим Новым годом? – спросил он и подкрепил свой вопрос хищной ухмылкой.

Я окинула Бомбера взглядом. Если он и припрятал оружие, то его не было видно. Он может зайти на «Ферму», и никто его не остановит. Он был волком в овечьей шкуре: ходил, блеял, щипал траву совсем так, как овечки, но при этом находился в постоянной готовности вцепиться в курчавую глотку.

- Зачем вам это? – Я подалась к нему, чтобы промышляющие по соседству зазывалы ничего не услышали. – Хотите откусить свой кусок от птички? Я ведь не вчера родилась, Бомбер.

- На счет куска – непоэтично.

- Проглотить Человека-Цыпленка целиком – так будет поэтичнее?

- Несомненно.

- Что ж, полагаю, сегодня у вас будет шанс получить свое. Но должна вас предупредить, что моя цель – не зерно «А», а мой брат. Он у них и… – Я сглотнула слюну. Я также не стала говорить ему о Константине – сомневаюсь, что это взыграет на струнах его души. – Я понимаю, что изначально спутала ваши планы и мне очень жаль. Если бы у меня была машина времени, в тот вечер я бы поехала домой, а не к Агнии. Возможно, она была бы жива сейчас… Да, я чертовски сожалею о случившемся.

Уна Бомбер кивнул. Он нависал надо мной, в рыжей бороде запутались снежинки. Он мог сойти за доброго здорового дядьку, если бы не этот блеск в глазах. Глаза всегда выдают людей с потрохами.

- Тише, - он обернулся. Пятнистая корова, та, что в часах «касио», смотрела на нас.

Я подняла руку в неприличном жесте. Ничего не могу с собой поделать, никогда не любила стиль «Фермы», особенно ее разношерстных в буквальном смысле слова сотрудников.

- Ну-ну, не будем дразниться, - сказал Бомбер и взял меня под руку. – Идемте, идемте же, Марго.

Эдуард стоял возле открытой дверцы «ауди».

- Я не доверяю вам, - заявил он, не успели мы подойти.

- Эдуард! – Я выразительно посмотрела на него.

- Ну-ну, не ссорьтесь из-за меня, детки.

- Вы проходимец.

Рыжебородый заржал:

- Ну спасибо!

Так, хватит.

- Эдуард, лезь в машину, черт тебя дери! И вы, Уна. Живо! Нашли место и время для словесных баталий.

Софии пришлось потесниться; теперь ее бедро прижималось к моему, а ее волосы щекотали мою щеку. Но я как воды в рот набрала. На часах было шесть минут десятого. Меньше трех часов до боя курантов, брызг шампанского и исполнения всех-всех желаний.

Ага, а как же.

32

Казалось, иллюминации в Пороге прибавилось за последние часы. Десятки обвешенных гирляндами деревьев делали улицы похожими на сказочный лес. Кому-кому, а детям праздник. Мороз, много снега – идеальная погода для Нового года.

Стоянка у Церкви была забита похлеще фермерской, а ведь час парковки здесь стоит не многим ни мало полтинник. Вот и говорите потом о высших целях. Конечно, не все, кто сейчас находился в Церкви, были с зерном, но так или иначе, судя по мигающему сигнализацией обилию иномарок и джипов, Церковь добилась благодарной аудитории. Благодарной во всех смыслах и во всех физических состояниях.

В одном из прихожан – поодиночке, парами или группами направлявшихся к Церкви, - я узнала ведущего новостей. У него были вертикальные зрачки и мохнатые беличьи уши. Мы пристроились за ним.

Сад искрился под тонкой коркой инея. Будто все было облито жидким серебром. Под подошвой хрустнул заиндевевший листок. Сквозь витражи на сад падал мягкий свет. Я шла и внимательно изучала окружающую обстановку. Я так и не увидела стационарного поста охраны, но на входе в само здание Церкви стояли два охранника в форме и проверяли гостей по списку. Я не сомневалась, что была в списке. В отличие от остальных.

Ведущий новостей вошел в фойе Церкви.

- Добрый вечер. Ваше имя, - пророкотал один из охранников. Здоровенный парень, скажу я вам.

- Маргарита Палисси.

Я невольно напряглась, когда он углубился в просмотр электронного списка.

- Что-то не так, - я посмотрела на нашивку, - Евгений?

- Все в порядке, госпожа Палисси. Можете проходить.

- Гм… Вообще-то я не одна.

Без надежды на успех я представила всех по очереди, Бомбера оставила напоследок и представила под выдуманным именем.

Дохлый номер, разумеется.

- Здесь, должно быть, какая-то ошибка! – неубедительно возразила я.

- Исключено. Прошу прощения, вы задерживаете очередь.

Я еще успела подумать: «Вот он, отличный пример дрессировки. Интересно, сколько им платят в час?», когда меня окликнули по имени. Обернулась. По ступенькам ко мне поднимался… Я не сразу сообразила, кто это. А потом мысленно надела на него розовый свитер и все мгновенно встало на свои места. Пять дней назад, на моих глазах он перерезал глотку такому же бандиту, как он сам.

- Платон, - улыбнулась я, - вечер добрый.

Платон был одного роста со мной, но тяжелее этак килограмм на сто. Его костюм безукоризненно сидел по фигуре, не сковывая движения и пряча недостатки. Толстые щеки раскраснелись от холода. Он улыбнулся мне с выражением приятной внимательности на лице, поправил очки, на пальце блеснул массивный золотой перстень.

- Маргарита! Вот мы с вами и пересеклись, - он галантно поцеловал мою руку. – Ох, душенька, я так сожалею за тот инцидент!

Я поборола сильнейшее желание вытереть руку о джинсы.

- Все в порядке, Платон.

Свет отражался от линз очков. Я не видела его глаз, но пухлые губы с готовностью треснули в улыбке:

- Похоже, у вас возникли некоторые трудности с этими парнями. Поправьте меня, если я вздор несу.

- Вовсе не вздор. Молодые люди говорят, что… моего имени нет в списке.

- В самом деле? – Лысый сладко улыбнулся ошарашенному такой вопиющей ложью охраннику, в резце блеснул бриллиант. – Так-так, не понял, в чем фишка. Ты знаешь, кто эта молодая особа?

- Маргарита Палисси, - кивнул охранник. – Но…

- Никаких «но». Наше с тобой общение строиться на принципе «вопрос-ответ». Ты меня понял?

- Да, господин.

- Чудесно.

Вот ведь дела! Рядом с Платоном Евгений больше не казался всесильной горой мышц. Минус девяносто процентов крутости, а то, что осталось, взирало на толстяка сверху вниз испуганными щенячьими глазками. Евгений только что допустил колоссальную ошибку и навлек на себя недовольство одного из криминальных авторитетов города. В его лице вдруг ясно прочиталась потребность умаслить хозяина. Был бы у него хвост, он бы его поджал.

- Еще вопросы к Маргарите Палисси будут?

- Приносим свои извинения за причиненные неудобства, - вступил в разговор охранник Павел. Просек, чем может закончиться треп, если его напарник будет продолжать гнуть свое. – Должно быть, ошибочка вышла.

Вот что я вам скажу: списки – это святое. Ошибки быть не может. И вышибалы прекрасно понимали это. Евгений был хорошим мальчиком и все делал правильно, пока не появился Платон. А таким, как Платон, плевать на списки.

Что ж, теперь обоих охранников теперь, как пить дать, вышибут с работы.

- Ошибочка, - фыркнул Платон. – В следующий раз за такую ошибочку будете двор мести или сидеть в будке и жать на кнопку, поднимая и опуская шлагбаум. Замечательно, что мы поняли друг друга.

Платон уплыл прочь совсем как планета, осознающая свои масштабы.

Вчетвером – я, Эдуард, Уна Бомбер и София – мы прошли в холл, когда охранники остановили Кирилла и Артура. Я как печенкой почувствовала неладное, и обернулась.

- Стоять, - пробасил Евгений. Покорность и испуг как ветром сдуло с его квадратной рожи.

Его осанка была безупречной, но я видела напряжение в его плечах. Я даже могла его понять. Он переживал, злился. Но злости было куда больше. Откуда я это знала? Очень просто: в нем была легкая примесь животного, гены медведя, подаренные технологией, и энергия, исходящая от него, будто пульсация сверхновой, щекотала мой нос.

- Не будь занозой в заднице, приятель, - Артур ослепительно улыбнулся охраннику. Мое коронное выражение. Я бы оценила это обстоятельство по достоинству, если бы так не переживала.

Евгений медленно, мучительно медленно подался к Артуру, поднял руку, которая на мгновение зависла в воздухе, а потом опустилась парню на плечо. Лично я на месте Артура отступила бы на шаг и не позволила этому здоровяку коснуться меня. Но я не была на месте Артура.

Артур не шелохнулся.

- Я тебе не приятель, - охранник наклонился к лицу Артура и почти интимно прошептал, - понял, урод гребаный?

Кирилл зыркнул на меня поверх плеч вышибал. Его взгляд упрекал меня: «Я хочу туда, с вами».

- Ждите в машине, - одними губами сказала я.

Если их начнут тормошить, на дно сядут все, а это недопустимо.

Кирилл кивнул – быстро, четко. Он все понял. Молодец. По очереди пронзив взглядом обоих охранников, он зашагал вниз по лестнице, Артур за ним. Может, оно и к лучшему. Я волновалась за каждого, кто приехал в Церковь со мной. Теперь же с моих плеч упало два грузика волнения. Осталось три. Нет, вру, два – Уна Бомбер может катиться на все четыре стороны. Я удивилась, что не смогла сказать подобного о Софии. Наверное, моя неприязнь к ней была несколько раздутой. Красивые люди получают по жизни больше скидок, так?

В фойе журчал фонтан. Единственные распахнутые двери вели в огромный зал. Мы вошли. Я огляделась и присвистнула. Ни скамей, ли алтаря, ни икон. На паркете из темных пород дерева стояли столики и кресла с низкой спинкой, переходящей в подлокотники. У ломящихся от кулинарных изысков столов крутились гости. Линию обслуживали официанты. Отдельно был установлен бар. Сцена в другом конце зала, с микрофоном, колонками, подсветкой. Фоновая музыка – продукт «Музыкальных Небес», - гармонично сочеталась с обстановкой. Все учтено и гармонирует, вплоть до салфеток на столах.

- Скукотища, - констатировала София.

Уна Бомбер стянул шапку и лихо сунул ее в карман:

- Они нашли с Ним наиболее простой и прямой способ взаимодействия – через выпивку и караоке.

- Здесь нет Бога, - сказала я.

- Я говорю о механическом Иисусе.

Я наградила бородача тяжелым взглядом:

- Смотрю, вам здесь уж больно нравится. Может, тоже хотите вступить в секту? Ну разумеется, хотите.

Стоявший в паре метров от нас объемистый мужчина оглянулся, мол, кто это там базарит; его взгляд выражал такое же удивление и потрясение, как если бы пятилетний ребенок рассуждал о ядерной физике.

- Это не секта, Марго, - Бомбер облизал губы и поспешил растянуть их в оскале, - а закрытый клуб тех, кто владеет этим городом. Здесь и сейчас собрались самые крупные представители своего вида. Рабочей пчеле не пройти – ее остановят и выбросят.

- Да-да, всегда пожалуйста.

Бомбер и ухом не повел.

Я ни на секунду не забывала, что это бизнес, просто бизнес, сдобренный добрыми сказочками и евроремонтом. Интересно, какие здесь действуют системы выкачивания денег? Может, скоро узнаю.

У меня по спине толпами бродили мурашки, пульс застрял в горле. Я знала, что Человек-Цыпленок где-то поблизости. Не спрашивайте, откуда. Это из рода тех ощущений, которые вливаются в каждую клеточку вашего тела и растекаются по нему обжигающей волной.

Я задрожала и пошатнулась.

- Все в порядке. В порядке, говорю! – Я спихнула руку Эдуарда, когда он полуобнял меня.

- Не трогай ее, - влезла София. – Видишь, ей не нравится.

- Идите за столик, - я сглотнула, - я сейчас приду. Эдуард, не надо со мной спорить. Я знаю, что делаю. Я связана с ним через зерно, и сейчас ощущаю такое, чего не должен ощущать нормальный человек. Коматозник в том числе. Ситуация ясна? Или повторить под запись?

- Зерно? Коматозник? – попугаем повторила София.

Следует отдать Эдуарду должное, он разболтал далеко не все. Да, я бываю не справедлива к нему.

- Только не злись слишком громко, не стоит привлекать внимание.

И я оставила троицу, взяв курс к шведскому столу.

Не надо быть знатоком моды, чтобы понять, что я была неподходяще одета для вечера. Это, впрочем, скорее, ремарка, чем чувство вины. Без Эдуарда под боком я ловила на себе взгляды. О, много взглядов. Взгляды делились на две категории: узнающие и не узнающие. Если в первых в равных пропорциях были смешаны удивление и любопытство, то вторые были сугубо оценивающими. Впечатление о человеке почти на восемьдесят процентов формируется из того, как он выглядит. И требуются годы, чтобы трансформировать первое впечатление. Что-то подсказывало мне, что у тех, кто не узнавал меня, впечатление складывалось средней паршивости. Волновало ли меня это? Ничуть. Женщина с длинными рыжими волосами улыбнулась, что-то сказала собеседнику и легким кивком головы указала в мою сторону. Да, я засветила физиономию. Наберется пол зала, которые потом смогут засвидетельствовать, что я была здесь.

Если будет это «потом».

Надо было чем-то занять руки. Взяв тарелку, я стала наполнять ее, без намерения, впрочем, в дальнейшем набить желудок. Аппетита не было. Официант порывался помочь мне, но я дала ему понять, что не нуждаюсь в помощи. Параллельно я косилась по сторонам, ища взглядом Человека-Цыпленка. Я чувствовала, что он в Церкви, но не в зале. Выбрал более укромный уголок для встречи. И правильно. Кто знает, на какой уровень выйдет наше общение после моего отказа.

Между лопаток возникло неприятное покалывание. Кто-то буравил мою спину взглядом. Или то, что пониже спины. Я напряглась, рука зависла над блюдом с канапе.

- Так-так-так, - услышала я тягучий, как расплавленный сыр, голос. Я не шелохнулась. Черта с два. Я сюда не знакомства пришла заводить. – Какой соблазнительный экземплярчик.

Унизанная перстнями рука легла на стол аккурат передо мной. Ногти были выкрашены в черный. Только этого не хватало. Передо мной возник мужчина с доходящими до плеч платиновыми выжженными краской волосами. Он был небрежно расчесан и аналогично выбрит. На нем была подчеркнуто мятая футболка, из серых замшевых ботинок неопрятно торчали джинсы. Солнцезащитные очки скрывали глаза. Мистер Острая-Нехватка-Кальмаров-В-Организме собственной персоной.

Ни слова не проронив, я взяла канапе и положила на тарелку. Мужчина придвинулся ко мне, и я была вынуждена отступить на шаг. Он стал в позу, опершись ягодицами о стол и сложив руки на груди.

- Как жизнь, мисс Стройные Ножки?

Я улыбнулась плотно сжатыми губами, ничего не ответив.

- Вы, наверное, не узнали меня. Меня зовут Бабур Околоцветник.

Вздохнув, я взяла тарелку в левую руку, а правую протянула для рукопожатия. Вежливость, даже с такими, как он, пока никто не отменял. Блондин протянул руку ладонью вверх. Он слабо сжал мою руку, словно она, черт возьми, могла треснуть и рассыпаться. Но, поскольку у меня такого страха не было, я все сделала наилучшим образом, беря на себя инициативу и властно встряхнув его руку. Мне понравилось, как при этом расширились его глаза.

От Бабура резко пахло сигаретами и пряной туалетной водой. Он все не выпускал мою руку из своей – ждал, когда я представлюсь. Поборов поползновение закатить глаза, я сказала:

- Маргарита.

- У меня такое чувство, будто мы с вами уже встречались. Случайно, не на какой-нибудь закрытой вечеринке Острова?

- Сомневаюсь.

- Нет, я определенно где-то уже видел вас, - он пригрозил пальцем. – Маргарита, Маргарита… - забормотал он, задумчиво прищурив глаза.

Я хотела было облегчить ему задачу, но передумала.

- Прошу прощения, Бабур, я бы непременно осталась с вами поболтать, но меня ждут.

Я не видела его глаз за стеклами очков, но была уверена, что он прожигает меня взглядом.

- И кто же этот счастливчик?

- Прошу прощения?

- Кому выпала честь сопровождать такую прелестную девушку?

- Ему, - я уныло ткнула пальцем в сторону Эдуарда.

- А я его знаю. Это владелец ресторана в Кварталах. Он ваш…

- Он мой друг.

- Друг! – повторил Бабур и облизал нижнюю губу. – Это очень, очень хорошо. Впрочем, меня не смутило бы и иное положение вещей. – Он наклонился ко мне и шепнул: - Когда мне что-то нравится, я готов на все, чтобы заполучить это.

Рядом с именем Бабура слово «придурок» просто блекнет.

- Уверяю, Бабур, - я отступила на шаг. Хватит влазить в мое личное пространство. – На такое вы не готовы. Нам ли с вами не знать, что у всего есть рамки, определяющиеся благоразумием. А теперь вынуждена раскланяться и удалиться.

Непонятно откуда у него в руках возникла ручка. Он написал свой номер на салфетке. Естественно, я не собиралась звонить ему. Словно прочитав мои мысли, он попросил:

- Оставьте и вы мне свой телефончик, ага?

Прозвучало больше как приказ, нежели просьба.

Я задалась вопросом: а что, если бы он узнал меня? Стал бы в таком случае просить мой номер телефона? Не все мужчины захотят звонить девушке, которая в трудовые будни трещит с призраками. Все девушки, впрочем, хотят, чтобы им позвонил Околоцветник. Считайте меня ненормальной, но я не хотела давать ему свой номер. У меня была секунда, чтобы решить, как поступить.

Хорошо, пусть откусит вот это: я написала на салфетке номер Федора Гранина. Федор презирает недалеких людей. Ладно, людей в принципе, а особенно тех, кто звонит ему, ожидая услышать вовсе не его прокуренный злобный голос. Помнится, он рассказывал, как его сестра однажды заказала ему поздравление-розыгрыш на радио. Гранин продержался ровно минуту, затем в прямом эфире стал угрожать жесточайшим побоищем ведущему. Бабур непременно оценит безвкусно исполненные угрозы Гранина.

- Клуб охотников на лису, - пробормотала я, плюхаясь на стул рядом с Эдуардом… Стоп! – Где Бомбер?

- Тебе пальцем показать? Рита Палисси, коматозник, - процедила София, поджав напомаженные губы.

Хорошо, теперь она знает, что я коматозник, и что с того?

- София, ты отвлекаешь меня. Либо ты начинаешь пахать над тем, чтобы отработать свои заверения на счет помощи. Либо, - я указала на выход, - сваливаешь с миром. Ну так как?

Черноволосая молчала.

У меня не было настроения переживать над тем, уязвила я ее чувства или нет. Она уже большая девочка, к тому же, вроде неплохо справилась с новостью о моем вступлении в ряды коматозников. Внутренний голос, как заправский рефери, досчитал до десяти. Я выиграла.

Я отвернулась и стала сканировать помещение на предмет бородача. Почувствовала, как сужаются мои глаза, а в висках начинает пульсировать. Уна Бомбер, избавившись от несолидной куртки и оставшись в белой рубашке и жилете, потягивал шампанское из высокого бокала и ворковал с блондинкой модельной внешности. Не знаю, что на уме у Бомбера, но, судя по тому, как блондинка заглядывала ему в рот, он прекрасно владел ситуацией.

- Я так понимаю, фрегат ушел в свободное плаванье. Пожелаем ему всяческих успехов.

Словно услышав это, Бомбер посмотрел в мою сторону. Наши глаза встретились.

Хитрый лис улыбнулся. Никогда не видела, чтобы люди так улыбались, об этом не может быть двух мнений. Что он задумал?

В висках продолжало пульсировать. Что-то было не так, катилось по наклонной, и я катилась вместе с ним, все набирая и набирая скорость… Воздух вдруг стал вязким, липким. Стараясь не делать резких движений, я поставила тарелку на стол и приложила ладони ко лбу. Руки были одновременно холодными и горячими. Над верхней губой выступила холодная испарина. Я стала дышать быстро и неглубоко.

Эдуард что-то говорил, но я не слышала ни слова; его левая рука легла мне на спину, правая, обжигающе холодная, коснулась щеки. Я хотела попросить, чтобы меня оставили в покое, но язык прилип к небу.

- Панический приступ? – поинтересовалась София.

- Отродясь у меня не было никаких приступов. Я знаю, в чем дело. Он хочет видеть меня.

Я резко встала, Эдуарду пришлось вцепиться стул, чтобы он не опрокинулся. Меня тащило вперед, будто мои кишки были намотаны на невидимый крюк. Утром, в «Тюльпане», я не ощущала ничего подобного. Кажется, я начинала понимать значение слова «притяжение». Я была уверена, что Человек-Цыпленок в значительно большей степени владеет собой, чтобы противится этому притяжению. В данном случае его зерно призывало мое.

Тошнотворное ощущение, словно кто-то перекапывает мои кишки.

Я позволила невидимому крюку тащить меня. В конце концов, разве у меня был выбор? Выбор – это роскошь, которая есть не у всех.

33

Я переступила через порог и едва не упала на колени от облегчения. Мои внутренности вернулись на место, крюк исчез. Сделав глубокий вдох, я подняла глаза.

Все кабинеты похожи друг на друга. Этот был не исключение. Но далеко не в каждом кабинете вас ждет мужчина с перьями вместо волос на голове.

Человек-Цыпленок приветственно развел руки. Он был в свитере, какие носят прилежные семьянины, бежевых брюках и мокасинах на тон темнее брюк. Сразу видно, дорогие тряпки.

- Вы привели друзей! – Его голос – громкий, чистый и поддразнивающий в равных пропорциях – растекся по кабинету. – Я и надеяться не смел, что у нас сложится такая душевная компания! Проходите, проходите, пожалуйста, не стойте на пороге!

Двадцать восклицательных знаков в конце. Мне вдруг до умопомрачения захотелось развернуться и бежать отсюда сломя голову.

Вместо этого я сделала два шага вперед. Эдуард и София стояли за мной.

- Быть может, представите своих друзей? – поинтересовался Человек-Цыпленок.

- Нет.

- Примерно такого ответа я и ожидал. – Он засмеялся низким, приятным смехом. – Ничего страшного, верно?

Я оставила вопрос без ответа. Да, ничего страшного. Страшное будет потом, позже.

Чак-Чак вертелся в большом белом кожаном кресле. Здесь вообще было много белого: стены, ковры, диван. И вот, собственно, белое кресло с оприходовавшим его лысым качком. Мне показалось, или Чак-Чак еще больше раздулся с момента нашей последней встречи? Рукава пиджака были опасно натянуты на бицепсах; складывалось впечатление, что стоит ему согнуть руку, и раздастся треск рвущейся материи.

- Если долго крутиться, Чак-Чак, можно блевануть.

- У меня крепкий желудок, Палисси. – Он на миг замер – руки на подлокотниках из темного полированного дерева, - и посмотрел мне в глаза: - Я и не то делал, и потом не блевал.

Чак-Чак выглядел непомерно расслабленным, словно только что вылез из горячей ванны. Тем временем он продолжил вертеться в кресле. У меня не было никаких иллюзий на счет этого бревна. Он не стал для меня хорошим малым, помогая мне с Деревскими и Громовым. Если ему прикажут, он убьет меня. Конец истории. Какие могут быть сомнения?

Кроме нас пятерых, в кабинете не было никого. Это обстоятельство как пугало, так и злило. Злости, впрочем, оказалось немного больше, и я ухватилась за нее, как за спасательную соломинку. Именно злости я была обязана громким и ровным голосом:

- Я не буду ничего обсуждать, пока не увижу своего брата.

- Ах, опять вы за свое. Поразительная нетерпеливость! Разве Стефан не обещал вам этого? Разве я не обещал?

- Да, - согласилась я, - но с тех пор прошла чертова прорва времени. Вы уж поймите меня, капризную бабу, правильно: ну не могу я существовать в такой атмосфере и одновременно обдумывать вопросы, касающиеся моего зерна и его возможного попадания в ваш оборот.

- Прошу прощения, Рита, но я не уверен, что вашим друзьям стоит знать тонкости наших с вами взаимоотношений.

Эдуард ответил за меня:

- Конечно, стоит. У Риты от нас нет секретов.

- Тогда вам повезло. Со мной она очень осторожна. Выпьете что-то?

- Не заговаривайте никому зубы. Нет, не выпьем.

- Хм, а вот и второе «нет». Ко мне начинают закрадываться подозрения, что большинство ваших ответов сегодня будут именно отрицательными.

- Правильные подозрения, должна вам сказать.

Что-то промелькнуло на лице Человека-Цыпленка. Что-то нехорошее.

Чак-Чак прекратил вертеться в кресле. Воцарилась тишина, от которой звенит в ушах. В такой тишине сердцебиение кажется оглушительным.

- Палисси, да ты рехнулась, - произнес качок почти нараспев и почти дружелюбно. Чертово «почти» портило все. – Тебе горы золотые предлагают, а ты носом ворочаешь.

- Я и не знала, что у тебя есть абонемент.

Это озадачило бритоголового, и он притормозил:

- Какой еще абонемент?

- В городскую библиотеку, конечно же. Где бы еще ты разнообразил свой хреновый словарный запас? И, так уж и быть, я отвечу, почему я ворочаю носом от непомерных благ, предлагаемых твоим господином. Слушай внимательно, Чак-Чак. Все до смешного просто: мой брат у вас. Можно ли при таком раскладе построить крепкие и доверительные отношения? Ответ: нет, нельзя.

- Маргарита права, - неожиданно заявил Человек-Цыпленок. Чак-Чак к этому моменту сжимал и разжимал руки в кулаки и тяжело дышал, будто собирался взорваться. Жилы на его шее вздулись. – Это мое упущение. Я недооценил ее связь с братом. Гнусно с моей стороны держать ее в неведении. Особенно теперь, когда, боюсь, она уже приняла решение. Неверное решение.

У меня дыхание перехватило.

- Насильно мил не будешь.

- Я знаю, - вздохнул он. – Именно поэтому до последнего рассчитывал на ваше благоразумие. И вообще, насилие – это не по моей части.

- А по моей, - издевательски пропел Чак-Чак и поднялся из кресла. Его пиджак был расстегнут. В руке на уровне бедра, как в каком-нибудь старом вестерне, он держал пистолет. – Опусти пушку, пирожок. Ты на прицеле.

- Ты тоже, - парировал Эдуарда.

- Нет, пирожок, ты не понял. Ты на прицеле, - выразительно повторил качок.

И тут я поняла: целился Чак-Чак не в Эдуарда, а в меня.

- Брось пистолет. Руки за голову. Только без глупостей, - прозвучал новый голос. Вернее, не такой уж и новый. Мне уже доводилось слышать его раньше. Это был Григорий – тип с вытатуированной слезой.

Человек-Цыпленок сложил ладони в молитвенном жесте и попытался скрыть улыбку, но ничего у него не вышло. Он выглядел как добрый папочка, который смотрит, как его дражайшее чадо разворачивает подарки. Гадость.

- А, Гриша! Как я рад, что ты заглянул к нам на огонек!

- Брось пистолет, - ледяным тоном повторил Григорий.

Эдуард подчинился и выронил пистолет.

- Руки за голову, - напомнил татуированный тип.

Я посмотрела на Чак-Чака. Все так же держа пистолет на уровне бедра, он в три шага пересек комнату и подошел ко мне. Я узнала пистолет – «беретта», которую вручил мне Влад. Что, пришлась по вкусу? Частичка меня клятвенно пообещала разбиться в лепешку, но застрелить ублюдка из этой же «беретты». Несомненно, громкое обещание.

Схватив за сгиб локтя, Чак-Чак потащил меня к дивану. Там он отпустил меня, а пистолет сунул в наплечную кобуру. Я позволила себе бросить быстрый взгляд на Эдуарда и Софию. Оба стояли со сложенными за головой руками, будто собрались делать вечернюю зарядку. Григорий тем временем, не выпуская из руки ствол, обыскивал Эдуарда. Наверное, неудобно, когда у тебя в распоряжении всего одна рука, плюс ты постоянно должен следить за тем, как бы обыскиваемый не выкинул никакого фокуса. Но Григорий справлялся как нельзя лучше.

- Что, Палисси, не ожидала?

У меня чуть колени не подогнулись, когда тяжелые лапищи Чак-Чака легли мне на плечи.

- Чушь собачья, - выдохнула я. – От тебя разит предсказуемостью.

Он заставил меня снять кофту. Я осталась в майке. Прохлопал мои штанины. Бьюсь об заклад, от его прикосновений останутся синяки.

- Что, никаких подарочков?

- Не-а, - улыбнулась я.

- Чисто, - объявил Чак-Чак.

Григорий поддакнул. Его лицо, в отличие от предвкушающего, светящегося лица Чак-Чака, было отсутствующим, пустым. Лицо безжалостного убийцы. Такого не пронять слезливыми просьбами о пощаде.

- Изумительно! А теперь, если вы не против, мы немного прогуляемся, - сказал Человек-Цыпленок.

Этап вежливой болтовни закончился. Мы перешли на качественно новый уровень общения, где слова больше не играли такой важной роли, как ранее.

Эдуард и София возглавляли шествие. По правде говоря, они не выглядели испуганными или мало-мальски растерянными. В отличие от меня. Я знала, что мои эмоции читаются на моем лице не хуже, чем в сочинении на сию тему. Григорий выполнял роль пастуха, только вместо прутика у него была пушка.

Мы с Чак-Чаком и Человеком-Цыпленком замыкали процессию. Лысый детина топал рядом. Пистолет в кобуре. Честно говоря, у него было оружие помощнее ствола – его руки. Ему достаточно было обхватить меня за талию и сдавить, и я была бы вне игры. Он прекрасно понимал, что на раз плюнуть справится со мной. Я уступала ему по всем физическим характеристикам. Человек-Цыпленок, видимо, тоже считал меня не самым опасным членом его сколоченной на скорую руку Лиги друзей. На его губах играла приятная улыбка, словно он думал о чем-то, доставляющем ему колоссальное удовольствие.

Двери в зал с гостями были распахнуты. Развлекательная программа, судя по аплодисментам и смеху, наполняющим анфиладу, была в самом разгаре.

Мы остановились напротив ничем не примечательной двери, находящейся левее от ведущей на второй этаж лестницы. Вернее, дверь была сделана так, чтобы казаться примечательной. В действительности же это была укрепленная, мощная дверь с кодовым замком. Если не присматриваться, ее можно не заметить.

За дверью была лестница, уводящая в темноту. Дьявол, я так и знала! Лестницы и темнота – лучшие помощники плохишей. Я сдержала поползновение хлопнуть в ладоши. Наполнявший анфиладу свет растекся по верхним ступенькам, остальные ступени тонули в тени и, чем глубже, тем гуще эта тень становилась. Я не люблю темноту. Нет, не боюсь, но не люблю. Именно поэтому сплю с включенным ночником.

Мы начали спускаться. Когда дверь захлопнулась, все погрузилось в кромешную тьму. Сама лестница была не шире полутора метров. Чтобы кубарем не покатится вниз, я расставила руки в стороны, ладони скользили по шершавым стенам. Чак-Чак спускался следом за мной, тихо мурлыча под нос новогоднюю песенку, какую обычно поют ребятишки на утренниках в детских садах. Не знаю, что расстраивало меня больше: тьма, застрявший в горле пульс или его немелодичный голос.