Зигзаг

20

— Я потеряла сознание. Как в кошмарном сне, помню полет на вертолете. Я приходила в себя, потом снова отключалась… Меня накачали успокоительными. Во время перелета мне объяснили, что взорвался склад, находившийся рядом с бараком солдат, потому что в него врезался один из приземлявшихся вертолетов, который внезапно потерял управление. Находившиеся на площадке солдаты Мендес и Ли погибли при взрыве вместе с командой вертолета. Военная часть станции уничтожена, а зал управления серьезно пострадал. Лаборатории разрушены полностью. Что же касается нас… нам «повезло». Так нам сказали. — Она хмыкнула. — Мы были на кухне, в закрытом месте, и это было «везением»… Но это не важно, потому что мы были мертвы, мы просто не знали об этом. — Помедлив, она добавила: — Естественно, всей правды нам не сказали.

Виктор увидел, как она поднимает левую руку, и испугался.

Он внимательно следил за всеми движениями Элисы с тех пор, как она попросила его въехать в зону отдыха у шоссе и остановить машину. Он не то чтобы не доверял ей, но услышанная им история, окружавшая их ночь и огромный нож, который она все еще держала в руках, не способствовали успокоению.

Однако Элиса только посмотрела на свои часы с компьютером.

— Уже поздно, почти двенадцать. У тебя, наверное, масса вопросов, но сначала ты должен принять одно решение… Ты пойдешь со мной на встречу?

Эта таинственная встреча в двенадцать тридцать. Виктор о ней уже забыл, поглощенный этой невероятной историей. Он закивал.

— Конечно, если ты… — начал он. Вдруг его собственная тень и тень Элисы, отбрасываемые в свете фар, идущем из заднего стекла, ожили на потолке и боковых стенках салона. В тот же миг послышался хруст гравия под колесами.

— Господи, поехали! — закричала Элиса. — Скорей же!

Виктору на секунду показалось, что он не справится с ролью опытного водителя, но действительность доказала, что его опасения несправедливы. Он почти одновременно повернул ключ и нажал на педаль газа. Резина сцепилась с асфальтом, и колеса закрутились с таким визгом, что ему представился фонтан искр. Сделав умелый маневр, он смог удержать машину под контролем.

Когда они снова оказались на трассе, ведущей в Бургос, Виктор с удовлетворением отметил две вещи: что фургон или какая-то другая машина, которая к ним подъехала, их не преследовала (возможно, это было просто совпадение) и что, несмотря на испытываемый страх, от которого он трясся, как старый будильник, звенящий на тумбочке, ему стало казаться, что началось самое главное приключение в его жизни, и пережить его Виктору предстояло рядом с самой Элисой.

Самое главное приключение в его жизни.

От этой мысли он улыбнулся и даже позволил себе повысить скорость (такого никогда не бывало) и нарушить установленное ограничение. Он не хотел нарушать закон, просто сделал на одну ночь исключение. Он чувствовал себя так, будто везет в больницу беременную со схватками. Один раз можно позволить себе эту вольность.

Обернувшаяся было назад Элиса снова села прямо, тяжело дыша:

— За нами никто не едет. Пока не едет. Может быть, нам удастся… У тебя нет бортового компьютера?

— Нет, и навигатора GPS или Galileo тоже нет. Мне не хотелось их ставить. У меня есть карта автомобильных дорог, по старинке, в бардачке… Уф, как я напугался… Никогда не думал, что я могу так тронуться с места… — Он закусил губу и немного сбросил скорость. — Жаль, что меня не видел Луис Лоперация. — И, обращаясь к ней, он добавил: — Это я про брата.

Элиса не слушала. Какое-то время она была занята разворачиванием прямоугольных листов и что-то искала в тусклом желтоватом свете салона. Свесившиеся вперед черные волосы скрывали от него ее красивое лицо.

— Поезжай до Сан-Агустин-де-Гвадаликс, а потом сверни к Кольменару.

— Хорошо.

— Виктор…

— Что?

— Спасибо.

— Да ну тебя.

Он почувствовал, как ее пальцы ласково коснулись его руки, и вспомнил, как однажды, когда он был у брата на зимних каникулах, от внезапной близости костра у него так же пробежали по коже мурашки.

— Теперь принимаются вопросы и пожелания, — тихо сказала она, сворачивая карту.

— Ты еще не рассказала, что же случилось в кладовой на самом деле. Говоришь, что всей правды вам не сказали…

— Сейчас расскажу. Сначала я хотела бы разъяснить неясности, которые могли остаться у тебя после моего рассказа.

— Неясности, которые у меня могли остаться? Если бы ты сейчас спросила у меня, кто я, мне и то было бы неясно, что ответить… Даже не знаю, с чего начать. Все так… не знаю…

— Странно, правда? Страннее этого тебе ничего слышать не приходилось. И именно поэтому мы должны вести себя так, как никогда еще не делали. Чтобы это понять, мы сами должны стать странными, Виктор.

Эта параллель ему понравилась. Особенно в устах такой красотки, одетой в майку с таким декольте, черную куртку на молнии и джинсы, с таким ножом в руке, на скорости двести километров в час и среди ночи. Да уж, мы странные. И ты, и я. Strangers in the night. Он еще немного прибавил скорость. Потом ему пришло в голову, что на встрече, на которую они едут, будут и другие люди, так что они уже не смогут быть наедине. Это его немного расстроило.

Он решил задать вводный вопрос:

— У тебя есть какие-то доказательства… ну, всего произошедшего? То есть… Ты сохранила какую-то копию записей с динозаврами и… с этой женщиной из Иерусалима?

— Я же сказала, что нам ничего не позволили увезти. В «Игл Груп» утверждают, что все записи были уничтожены взрывом. Может, это неправда, но это меня волнует меньше всего.

— Как может быть, что все научное сообщество ничего об этом не знает? Это произошло в 2005 году, десять лет назад… Великие технологические открытия невозможно скрывать столько времени…

Элиса задумалась, прежде чем ответить.

— Виктор, научное сообщество состоит из нас, ученых. В сороковые годы многие из наших коллег признавали возможность производства бомб на основе распада ядер, но при виде взрывов в Японии они были поражены не меньше остальных. Одно дело — считать что-то возможным, а другое, совсем другое — видеть это своими глазами.

— И все-таки…

— Бедный Виктор… — сказала она, и он быстро взглянул на нее. — Ты не поверил ни единому моему слову, так ведь?

— Нет, конечно, поверил. Остров, эксперименты, видеозаписи… Просто… Слишком много всего происходит в одну ночь.

— Думаешь, я брежу.

— Нет!

— Ты вправду веришь, что было что-то вроде проекта «Зигзаг»?

Этот вопрос заставил его задуматься. Верил ли он? Она довольно подробно обо всем рассказала, но воспринял ли он это сам? Смог ли он расчистить магистрали своего мозга, чтобы переварить такой поток невероятной информации? И главный вопрос: понял ли он, что все это значит, если то, что она рассказала, — правда? Возможность видеть прошлое… «Теория секвойи» позволяет открыть струны времени в видимом свете и превратить картинку из настоящего в картинку из прошлого. Это казалось ему… Возможным. Правдоподобным. Восхитительным. Логичным. Абсурдным. Если бы это было так, история человечества в корне переменилась бы. Но как в это поверить? До сих пор он знал то же, что и все остальные физики: теория Бланеса была привлекательной с математической точки зрения, но возможностей для ее экспериментального подтверждения существовало крайне мало. Что же до остальных странностей (таинственные тени, необъяснимые смерти, призраки с белыми глазами), если сама основа рассказа казалась ему немыслимой, как можно поверить в них?

Он решил ответить честно.

— Не совсем верю… То есть мне кажется невероятным, что я узнаю о самом великом открытии со времен теории относительности здесь, в машине, полчаса назад, по дороге в Бургос… Прости, но я не могу… Я еще не могу это переварить. Но с той же уверенностью могу сказать, что тебе я верю. Несмотря на… на твое странное поведение, Элиса. — Он сглотнул слюну и выложил все: — Буду с тобой откровенен: за эту ночь я передумал много вещей… Я еще не знаю толком, от кого мы убегаем, не знаю, почему у тебя в руке такой… такой нож… Все это меня пугает и заставляет сомневаться в тебе… и в себе. Твой рассказ, даже твое поведение — для меня огромная загадка. Настоящий ребус, самый сложный за всю мою жизнь. Но я выбрал решение. Мое решение такое: «Я верю тебе, но сейчас не могу верить в то, во что веришь ты». Я понятно выразился?

— Вполне. Спасибо за откровенность. — Он услышал, как она глубоко вдохнула. — С этим ножом я ничего не сделаю, честное слово, но прямо сейчас я без него обойтись не могу, как не могу обойтись и без тебя. Потом ты поймешь. В общем, если все выйдет так, как я думаю, через пару часов ты поймешь все и мне поверишь.

Звучавшая в ее голосе уверенность заставила Виктора содрогнуться. Одинокий указатель сообщил о близости поворота на Кольменар. Виктор выехал с автомагистрали и поехал по небольшой дороге с двусторонним движением, не менее темной и опасной, чем его собственные мысли. Голос Элисы доносился как во сне:

— Я расскажу тебе то, что рассказали мне. После перелета на вертолете я очнулась на другом острове. Он находится в Эгейском море, названия тебе лучше не знать. Сначала я почти никого не видела, только каких-то людей в белых халатах. Мне сказали, что под влиянием Воздействия Черил Росс сошла с ума и, спустившись в кладовую станции на Нью-Нельсоне, покончила с собой… Мне это показалось диким. Я же говорила с ней прямо перед этим… Я не могла поверить.

Виктор перебил ее, чтобы задать один из самых важных для него вопросов:

— А Рик?

— О нем мне ничего не хотели говорить. В первую неделю мне только делали разные анализы: крови, мочи, рентген, магнитный резонанс, все, что угодно. И я все так же никого не видела. Терпение у меня было на исходе. Большую часть времени я сидела взаперти в палате. У меня отобрали одежду и наблюдали за мной с помощью видеокамер: отслеживали все, что я делала… все реакции… как за подопытным кроликом. — Голос Элисы задрожал от внезапно подступившего отвращения. — Я не могла одеться, не могла спрятаться. Единственное их объяснение, которое всегда давалось через громкоговоритель, никогда лично, заключалось в том, что им необходимо удостовериться, что со мной все в порядке. Что-то вроде карантина, говорили они… Какое-то время я держалась, но в конце второй недели нервы у меня почти сдали. Я закатила скандал с криками и истерикой, тогда они вошли, снизошли до того, чтобы выдать мне халат и привели Гаррисона, того типа, который был с Картером, когда я подписывала в Цюрихе контракт. Уже сам вид его был мне неприятен: сухой, бледный, с невероятно холодным взглядом… Но именно он рассказал мне то, что назвал «правдой». — Она помедлила. — Мне жаль говорить тебе то, что я скажу. Тебе это не понравится.

— Ничего, — сказал Виктор, щуря глаза, словно это им, а не ушам, предстояло получать неприятное известие.

— Он сказал мне, что Рик Валенте убил Розалин Райтер и Черил Росс.

Виктор зашептал какие-то слова, обращенные к Богу: тихие, едва артикулированные. В конце концов, несмотря ни на что, Рик был его лучшим другом детства. Бедный Рик.

— Воздействие повлияло на него больше, чем на всех остальных. Они решили, что той ночью, в субботу, в октябре, он вышел из спальни, оставив вместо себя подушку, чтобы все думали, будто он спит, вызвал Розалин в зал управления с помощью каких-то врак, а там ударил ее и швырнул на генератор… Потом он сделал нечто такое, чего никто не ожидал: спрятался в одном из холодильников в кладовой. Похоже, после короткого замыкания они сломались. Во время обыска, произведенного солдатами, он прятался там, и никто его не обнаружил. Потом, когда туда вошла Черил Росс, он изрубил ее на куски. Он где-то раздобыл нож или топор — поэтому на стенах было столько крови. После этого он покончил жизнь самоубийством. Спустившись в кладовую, Колин Крейг нашел оба трупа и начал кричать. Через несколько минут по несчастной случайности произошло крушение вертолета. И это все.

Известие о смерти Рика не произвело на Виктора Лоперу сильного впечатления — о ней он уже знал. Знал уже десять лет, но до сих пор единственной известной ему версией, которую он столько раз пытался себе представить, была версия «официальная»: что его старый друг детства погиб во время взрыва лаборатории в Цюрихе.

— Возможно, объяснение покажется тебе несколько натянутым, — продолжила Элиса, — но это было хоть какое-то объяснение, а мне очень нужно было хоть что-то услышать. Кроме того, Рик на самом деле умер: в кладовой нашли его тело, были похороны, сообщили родителям. Естественно, вся информация была секретной. Моя семья, друзья и все остальные знали только, что в лаборатории Бланеса в Цюрихе произошел взрыв. Погибли Розалин Райтер, Черил Росс и Рик Валенте… Весь спектакль был очень хорошо подготовлен. Был даже настоящий взрыв в Цюрихе, без жертв, чтобы спрятать концы в воду… С нас взяли клятву не разглашать то, что нам было известно. Нам также запрещалось общаться друг с другом или поддерживать какие-то отношения. Какое-то время после возвращения к нормальной жизни за нами собирались установить строгое наблюдение. Все это, по словам Гаррисона, делалось «для нашего блага». Воздействие могло иметь другие, еще неизвестные последствия, так что определенное время мы должны были оставаться под надзором, а потом начинать жизнь сначала. Всем нам предоставили работу, средства к существованию… Я вернулась в Мадрид, защитила докторскую у Норьеги и получила преподавательскую должность в университете Алигьери. — Тут она замолчала так надолго, что Виктору показалось, что все уже сказано. Он уже собирался ответить, когда она продолжила: — И так закончились все мои мечты, мое желание вести исследовательскую работу и даже работать по специальности.

— И ты никогда не возвращалась на Нью-Нельсон?

— Нет.

— Мне очень жаль… Бросить такой проект после таких результатов… Я тебя понимаю. Это должно быть очень тяжело.

Элиса не смотрела на него. Она не сводила глаз с темной дороги. Ответ прозвучал жестко:

— Никогда в жизни я ничему так не радовалась.

Они смотрели на гибкий экран, скатертью разложенный на коленях седого мужчины, а бронированный «мерседес», в котором они сидели, катился в тишине по автомагистрали, ведущей в Бургос. На экране мерцала красная точка в лабиринте зеленых огоньков.

— Она везет его на встречу? — спросил плотный мужчина, заговорив впервые за несколько часов. Вязкая густота его голоса соответствовала фигуре.

— Похоже.

— Почему его не перехватили?

— Не было никаких признаков того, что она кого-то вовлекла в это дело, и мне кажется, что их не было потому, что она втянула его сегодня ночью. — Седой мужчина сложил экран, и зеленое сияние с красной точкой исчезло. В темноте автомобиля он растянул губы в улыбке. — Очень хитро с ее стороны. Умудрилась обмануть прослушку с помощью какого-то ребуса, ответ на который знал только он. По сравнению с прошлым разом, Пол, они подналовчились.

— Давно пора.

Услышав этот ответ, Гаррисон с удивлением взглянул на Пола Картера, но тот снова отвернулся к окошку.

— В любом случае вмешательство еще одного… субъекта не меняет наши планы, — прибавил Гаррисон. — И она, и ее дружок скоро попадут к нам. Единственное, что меня беспокоит в сегодняшней шахматной партии, это движение немецкой фигуры.

— Он уже в пути?

— Вот-вот отправляется, но его перехватят. Его и все то, что он везет.

И вдруг произошел криз. Мгновенно, неожиданно. Гаррисон даже не понял, что происходило (потому что случилось это с ним), но Картер все понял, хотя сначала это было почти незаметно: он увидел только, что Гаррисон снова раскрыл свернутый экран компьютера так осторожно, словно разворачивал лепестки розы, чтобы поймать спрятавшуюся в ней пчелу. Потом коснулся экрана и выбрал одну из опций меню: весь прямоугольник заполнило красивое лицо в обрамлении черных волос. Из-за того, что экран был совсем тонким, когда Гаррисон положил его на колени, показалось, что лицо тает: выпуклость, долина, еще одна выпуклость.

Лицо принадлежало преподавательнице Элисе Робледо.

Гаррисон обеими руками поднял эту маску, и тогда Картер понял, что происходит.

Криз.

С лица Гаррисона исчезло всяческое выражение. В нем не было не только любезности, проявленной в беседе с молодым водителем по прибытии в аэропорт Барахас, или холодности при разговоре по мобильнику — его черты были лишены всяческих эмоций, неподвижны и невыразительны. Они были совершенно безжизненны. Ведущий «мерседес» мужчина в темноте салона не мог их видеть, и Картер этому радовался: если бы ему взбрело в голову посмотреть в зеркало заднего вида и он увидел Гаррисона (в смысле, если бы он разглядел лицо Гаррисона), в тот же миг авария была бы им обеспечена.

Картер уже присутствовал при нескольких подобных приступах. Гаррисон называл их «нервными кризами». Он говорил, что уже слишком долго занимается этим делом и что ему уже пора на пенсию. Но Картер знал, что это не вся правда. Кризы становились сильнее после определенных событий.

Милан. Это из-за того, что мы видели в Милане.

Он подумал: «Почему же не становится хуже мне?» — и решил, что это потому, что хуже уже некуда.

— Есть такие вещи, на которые нельзя… смотреть никому и никогда, — сказал Гаррисон, приходя в себя, складывая экран и пряча его в карман пальто.

Да уж. Картер не ответил: он ограничился созерцанием темноты за окошком. Если бы кто-то присутствовал при этой сцене, он бы никогда не сказал, что увиденное на него подействовало.

Но на самом деле Пол Картер испытывал страх.

— Подожди! По-моему, я все понял!

— Ты еще не можешь понять.

— Нет, подожди!.. Гибель Серджио Марини… О которой говорили сегодня в новостях, я еще сам позвонил тебе, чтобы ты посмотрела… — Виктор открыл рот и чуть не привстал на сиденье. — Элиса, ты связала одно с другим! Я понял! Ты пережила ужасную ситуацию, это так… Погибли трое твоих сотрудников из-за того, что один из них сошел с ума… Но это было десять лет назад!

Ему показалось, что она внимательно прислушивается к его словам. Теперь для него все стало ясно: его слова нужны были сейчас Элисе больше, чем его способность вести машину в кромешной тьме по узким дорогам. Ее преследовали только воспоминания. Она ужасно боялась того, чего уже не было. Кстати, этому есть какое-то медицинское название… Посттравматический стрессовый синдром, кажется. Жуткое совпадение: жестокое убийство Серджио Марини послужило катализатором такой реакции… Что же ему делать? Самое разумное решение — помочь ей увидеть происходящее именно с этой точки зрения.

— Ты подумай, — попросил он. — У Рика Валенте была масса причин для душевного расстройства, и уверяю тебя, что меня вовсе не удивляет, что это ваше Воздействие или что бы там ни было пробудило в нем худшие инстинкты… Но он уже мертв, Элиса. Ты не должна… — И тут у него в голове молнией сверкнула другая мысль. — Погоди-ка… Мы едем на встречу со всеми остальными, так ведь? — Ее молчание подтвердило его догадку. Он решил развить гипотезу: — С остальными участниками проекта «Зигзаг», ясное дело… Вы встречаетесь сегодня ночью. Смерть Марини заставила вас предположить, что… что еще один из вас сошел с ума, как это случилось с Риком… Но в таком случае не лучше ли попросить о помощи?

— Никто нам не поможет, — сказала она так печально и отстраненно, как никогда раньше. — Никто, Виктор.

— Правительство… Власти… «Игл Груп».

— Это они нас преследуют. Это от них мы бежим.

— Но почему?

— Потому что они пытаются нам помочь. — Ему казалось, что каждый ответ Элисы выводил его на новый виток замкнутого круга. — Когда мы приедем на встречу, ты все поймешь. Уже недалеко. Надо съехать с дороги после поворотов…

На какой-то миг он сосредоточился на двойном повороте. Названия городков, мимо которых они проезжали, складывались у него в голове в цепочку: Серседа, Мансанарес-эль-Реаль, Сото-дель-Реаль… В черном поле плыли рассеянные огоньки, иногда стягивавшиеся в небольшие рои деревень. В свете дня окружающий их пейзаж был очень живописным (Виктор уже проезжал здесь раньше), но сейчас это напоминало блуждание по руинам огромного заколдованного собора. Расстояние, отделяющее человека от ужаса, столь мало, что уже само по себе вселяет страх, думал Виктор. Всего три часа назад он занимался своими гидропонными растениями в удобной квартире в районе Сьюдад-де-лос-Периодистас, а теперь, подумать только, едет по темной дороге в обществе женщины, которая может оказаться сдвинутой.

— Поэтому ты вооружена? — Он попытался быстро увязать все вместе. — Ваш враг — «Игл Груп»?

— Нет, наш враг намного хуже… Несравнимо хуже.

Виктор въехал в новый поворот. На мгновение фары выхватили из темноты деревья.

— Что ты имеешь в виду? Это разве не Рик?..

— История с Риком — выдумка. Нам солгали.

— Но тогда…

— Виктор, — жестко сказала она, глядя на него в упор, — уже десять лет кто-то убивает всех, кто был на этом проклятом острове…

Он собирался что-то ответить, когда на следующем повороте в свете фар появилась машина, перекрывающая им дорогу.

21

Все его тело превратилось в правую ногу.

Однако разум не упростился до такой степени: он успел удивиться, обратить внимание на крик Элисы, подумать о родителях, призвать Бога и с ужасной ясностью осознать: Мы разобьемся.

Стоявшая посреди дороги масса металла налетела на лобовое стекло так, словно двигалась она сама. Виктору-Правой-Ноге показалось, что он весь погружается в самую глубину механизма, выжимая педаль тормоза. В его ушах стоял крик Элисы и визг цепляющихся за асфальт покрышек, перешедший в одну пронзительную ноту, в исполненный ужаса хорал спятивших старух. В двух аспектах им повезло: поворот был не очень крутой, и преграда находилась на небольшом отдалении. И все-таки, несмотря на полное выкручивание руля влево, правый бок машины врезался в водительскую дверцу стоявшей на дороге машины. На какой-то миг он был этому почти рад. Кто бы ни был этот козел, он свое получил. Потом их вынесло на обочину, и радость Виктора кончилась: за ней была только пара деревьев и склон горы. Да, Виктор, склон, идущий вниз. Но после оглушительного скольжения в заносе мир резко остановился на барьерном ограждении. Стукнулись совсем несильно: подушки безопасности даже не посчитали нужным надуваться, ньютоновская инерция слегка качнула их тела, и настал покой.

— Господи! — крикнул Виктор, словно «Господи» — это ругательство, от которого краснеют даже грузчики в порту. Он повернулся к Элисе. — Как ты?

— Вроде ничего…

Ноги у Виктора дрожали (выполнив свой долг, его правая нога превратилась в беспомощное желе), но в дело вступили его руки. Он отстегнул ремень, бормоча: «Вот козел… Я на него в суд подам… Придурок…» Он уже собирался открыть дверцу, когда вдруг остановился.

Сначала ему показалось, что появившийся за окошком и ослепивший его свет идет из той машины, но он плыл в воздухе без всякой поддержки.

— Это они, — прошептала Элиса.

— Они?

— Те, кто за нами гонится.

Черный кожаный кулак постучал в стекло.

— Выходите, — сказал кулак.

— Эй, что вообще происходит?..

Когда Виктор испытывал любые сильные эмоции, кроме злости, он обычно сердился. В данный момент ему было страшно. Он не хотел покидать защитную крепость кабины, но перспектива ослушаться приказа Черного Кулака была не из приятных. Страх говорил ему: «не открывай», и тот же страх шептал: «слушайся».

В световом конусе фар продефилировало несколько темных костюмов, полы пиджаков развевались на ветру.

— Не выходи, — сказала Элиса, — я с ними поговорю.

Она крутила ручку, чтобы опустить стекло. За ним возникло незнакомое лицо и клочок света. Элиса заговорила с лицом по-английски.

— Мистер Лопера не имеет к этому никакого отношения… Отпустите его…

— Он тоже должен идти с нами.

— Повторяю вам…

— Не усложняйте, пожалуйста, ситуацию.

Пока он прислушивался к этому чинному спору, в его сиденье внезапно прорвалась ночь. Им как-то удалось открыть его дверцу, хотя он не помнил, чтобы он снимал блокировку. Теперь между Черным Кулаком и ним не было никаких преград.

— Выходите, мистер Лопера.

Его предплечье сжала чья-то рука. Слова застряли у него в горле: никто и никогда к нему так не притрагивался, все его отношения с людьми строились на вежливом расстоянии. Рука тянула, силой вытаскивала его из машины. Теперь, помимо страха, он испытывал ярость честного гражданина, которого запугивают представители властей.

— Эй, что вы делаете!.. По какому праву?..

— Идемте.

Их было двое: один лысый, другой светловолосый. Говорил лысый. Виктору показалось, что светловолосый даже не понимает по-испански.

Да ему это было и ни к чему.

У светловолосого был пистолет.

Дом, расположенный в нескольких километрах от Сото-дель-Реаль, был таким, каким она его помнила. Возможно, единственное различие заключалось в том, что внутри был больший беспорядок, а вокруг выросли новые здания. Но все та же двухскатная крыша, белые стены, веранда и старый бассейн. Было темно, хотя, когда она была здесь в первый раз, тоже было темно.

Все было таким же, и все изменилось, потому что во время первого приезда она ощущала прилив надежды, теперь же, напротив, была совершенно подавлена и обессилена.

Комната, в которой ее заперли, оказалась маленькой спальней, где, похоже, уже многие годы никто не спал. Никаких украшений, только кровать без покрывала и тумбочка с голой лампой — единственным источником света. И два шкафа: один деревянный, с прогнувшейся от старости правой дверцей, другой — из плоти и крови, в черном костюме, с наушником и скрещенными руками, стоял прямо перед дверью. Элиса уже пробовала говорить со вторым шкафом, но это было также бесполезно, как и с первым.

Пока она вышагивала по пустынной комнате под пристальным взглядом цербера, ее мысли возвращались к единственной из множества важных тем, самой насущной. Прости меня, Виктор. Прости меня, пожалуйста.

Она не знала, куда его увели. Скорее всего тоже сюда, в этот дом, но устроившие им засаду люди разделили их, заставив Виктора сесть в другую машину. Ее повезли в автомобиле Виктора (естественно, отобрав дурацкий бесполезный нож). Однако она была почти уверена, что обе машины ехали в одно и то же место, и что Виктора привезли раньше, чем ее. В данный момент его, наверное, допрашивают в другой комнате. Бедный Виктор.

Она решила, что поможет ему выбраться из этой дыры, пусть это даже будет последнее, что ей доведется сделать. Втянуть его в это дело было с ее стороны непростительной слабостью. Она поклялась себе, что сделает все возможное, использует свою жизнь как обменную монету или мостик, по которому он сможет выбраться. Но для начала ей нужно было получить ответ на ужасно волнующие ее вопросы. Например, почему звонок состоялся, если это место было небезопасным? И откуда узнали о встрече они? Может, они с самого начала устроили им ловушку?

Через двадцать — тридцать минут дверь резко распахнулась, ударив охранника по спине. В комнату заглянул какой-то человек без пиджака (не Важная Особа, пока не она, хотя Элиса была уверена, что вскорости ее увидит). Оба мужчины обменялись извинениями на английском, но никто не стал ничего ей объяснять. Тот, кто ее сторожил, сделал ей знак своей громадной головой, и Элиса подошла ближе.

Ее провели через гостиную в сторону лестницы. Пахло свежесваренным кофе, и люди в пиджаках или без них сновали в кухню и из кухни с чашками и стаканами. У них все было спланировано заранее.

Наверху ее снова обыскали.

Уже не с помощью металлодетектора, а руками. Заставили снять куртку, поднять руки над головой и расставить ноги. Обыск проводила не положенная по закону женщина-полицейский, которая может касаться другой женщины, а мужчина, но ей было все равно. За годы слежки и допросов она утратила чувство самоуважения. И ясно было, что они тоже не собираются обращаться с ней уважительно. Что они искали? Что она могла им сделать? Они нас боятся. Намного больше, чем мы их.

После тщательного досмотра мужчина кивнул, вернул ей куртку и открыл дверь в другую комнату, где было устроено что-то вроде библиотеки.

И в ней, о да, сидел Важный Подонок.

— Госпожа Робледо, я всегда рад новой встрече с вами.

Ей казалось, что она готова к этой встрече.

Но она ошибалась.

Подавляя ярость, она согласилась сесть в кресло перед небольшим столом. Один из мужчин вышел из комнаты и закрыл дверь, другой остался стоять за ее спиной, готовый действовать, если она, к примеру, решит броситься на седого дедушку и выцарапать ему глаза. Вероятность этого, конечно, существовала.

— Я знаю, почему вы хотели сюда сегодня приехать, — сказал седовласый на правильном английском, усаживаясь к столу после того, как она села. Он явно только что прибыл: пальто еще висело на стуле, и на нем блестели капельки ночной сырости. — Обещаю, что много времени у вас не отниму. Мы только мило побеседуем. А потом вы сможете встретиться с вашими друзьями… — Стоявшая на столе лампа с большим абажуром наполовину скрывала его лицо; мужчина отодвинул ее, и Элиса увидела его улыбку. Зрелище было не из тех, которые ей страстно хотелось бы увидеть, но ничего не поделаешь.

За последние годы Гаррисон заметно постарел, но взгляд его глубоко посаженных глаз из-под почти не существующих бровей и эта улыбка на бритом лице (он давно перестал носить усы, которые были у него в момент первого знакомства) выражали всегдашнюю «холодность-вежливость-угрозу-доверие». Хотя под ней, пожалуй, просвечивало что-то еще. Что-то новое. Ненависть? Страх?

— Где мой друг? — заявила она, не испытывая особого желания докапываться до сути.

— Который? У вас их несколько, один лучше другого.

— Профессор Виктор Лопера.

— А, он отвечает на пару вопросов. Когда мы закончим, вы сможете…

— Оставьте его в покое. Вам нужна я, Гаррисон. Отпустите его.

— Ах, профессор, профессор… Ваше нетерпение столь… Всему свое время… Чашечку кофе? Ничего другого не предлагаю, потому что вы, наверное, уже ужинали… Полпервого ночи — поздновато уже даже для вас, испанцев, не так ли? — И он обратился к стоявшему позади нее призраку: — Скажи, пожалуйста, чтобы принесли кофе.

Кофе ей хотелось, но она решила, что не примет от него ничего, даже если будет биться на полу в агонии от отравления, а он предложит ей противоядие. Когда лакей ушел, она решила попробовать разыграть взрыв нетерпения.

— Слушайте, Гаррисон! Если вы не отпустите Лоперу домой, обещаю, что устрою скандал… Еще какой скандал, обещаю: с журналистами, судами, с чем угодно… Я уже не такая послушная дура, как раньше.

— Вы никогда не были послушной дурой.

— Хватит глупостей. Я говорю серьезно.

— Да что вы? — Вдруг всю любезность Гаррисона как рукой смело. Он выпрямился на стуле и ткнул в нее длинным указательным пальцем. — Тогда я скажу вам, что можем сделать мы: мы можем завести на вас дело, на вас и на вашего друга Лоперу. Можем обвинить вас в разглашении секретных данных, а Лоперу в укрывательстве и пособничестве. Вы нарушили все юридические нормы, которые когда-то подписывали, так что нечего угрожать… Может, скажете, что тут смешного?

Элиса, смеясь, отвела волосы от лица.

— Звучит глас правосудия! Вы вторглись в наши дома и наши жизни, вы уже много лет шпионите за нами, когда хотите, похищаете и куда-то увозите… В данный момент вы вторглись в частную собственность: у вас в стране и у меня в стране это называется «нарушение неприкосновенности жилища»… И вы еще позволяете себе говорить о законе!..

Их прервала раскрывающаяся дверь, но, судя по выражению лица Гаррисона, кофе ему уже не хотелось, чему Элиса была рада. Чудесно. Лучше показывай когти и прибереги свою улыбку.

— Значит, так вы расцениваете все меры, направленные на обеспечение вашей безопасности? — ответил Гаррисон.

— Вы обеспечиваете мою безопасность так же, как обеспечили безопасность Серджио Марини?

Гаррисон отвел взгляд, точно не расслышал вопроса. Эта тактика была ей знакома: в арсенале лицемерия ее противника она была одним из самых примечательных средств. Повторять вопрос она не стала.

— Я только что из Милана, госпожа Робледо. Могу вас уверить, нет никаких доказательств того, что происшедшее с профессором Марини как-то связано с проектом «Зигзаг».

— Вы лжете.

— Ну у вас и нрав! — Гаррисон хмыкнул. — Испанский характер… Сколько вас знаю, вы не меняетесь. Очень сильная, очень страстная… и очень недоверчивая.

— Недоверию меня научили вы.

— Да ну, да ну…

Элиса замечала, что в Гаррисоне что-то не так: словно за улыбками и вежливыми словами рычит перепуганный опасный зверь, который с нетерпением ищет возможности вырваться и вонзить ей в шею мокрые от слюны зубы.

От этой неожиданной вероятности того, что Гаррисон находится еще в худшем душевном состоянии, чем она, ее паника только усилилась. Она поняла, что ей было спокойнее видеть в нем палача, чем жертву. Он говорит, что только что из Милана… Значит, он видел…

— Как погиб Марини? — спросила она, внимательно вглядываясь в его лицо. Он снова сделал неприятный финт: «простите, недослышал». Но на сей раз она повторила: — Я спрашиваю, как погиб Серджио Марини.

— Его… его избили. Скорее всего грабители, хотя мы ожидаем получения отчета…

— Вы видели тело?

— Да, конечно. Я же говорю, что его избили…

— Опишите его.

Когда Элиса заметила, что Гаррисон всячески пытается избежать ее взгляда, ей стало жутко.

— Госпожа Робледо, мы отклоняемся от…

— Опишите мне состояние тела Серджио Марини…

— Не перебивайте, — процедил Гаррисон.

— Вы лжете, — простонала она. И мысленно взмолилась: пусть Гаррисон возразит. Но Гаррисон завопил. Завопил удивительно, во весь голос. За какие-то доли секунды его полное спокойствие сменилось этим диким воплем.

— Молчать! — Он сразу овладел собой и улыбнулся. — Вы просто… с позволения сказать… до неприличия упрямы…

Теперь она нисколько не сомневалась: это снова произошло.

И Гаррисон теперь уже перестал быть угрозой, потому что его разум был подточен. Как и у нее, как у всех.

Сознание этого не то чтобы вызвало у нее ощущение беззащитности — она почувствовала себя полностью обессиленной.

Есть моменты, обладающие особой глубиной, провалы в потоке сознания, смятение силы духа, и Элиса внезапно скатилась в такую пропасть до самого дна. Ей стало плевать на Гаррисона, плевать на Виктора, плевать на собственную жизнь. Она погрузилась в вегетативное состояние, в котором слова Гаррисона доносились до нее так, как будто это был диктор скучной телепрограммы.

— Почему вы не можете понять, что мы все в одной лодке? Если утонете вы, утонем мы все… Что у вас за характер… Должен признаться, что меня ваша личность восхищает и привлекает… Не подумайте, что я слишком много себе позволяю, я прекрасно знаю, что я слишком стар, а вы очень молоды… Однако вы мне нравитесь, скажу вам честно… Я хочу вам помочь. Но сначала я должен узнать о сущности этого… ну, скажем, этой «опасности». Если подобная опасность существует…

И вдруг все прошло: она вспомнила о том, ради чего еще имело смысл бороться.

— Отпустите Виктора, и я сделаю все, что вы захотите.

— Отпустить совсем? Боже мой, госпожа Робледо, да ведь это вы его во все впутали!

Следовало признать: тут эта свинья была права.

— Сколько времени он будет задержан?

— Столько, сколько понадобится. Мы хотим проверить, что он знает.

— Я сама могу вам это сказать. Совсем не обязательно запирать его абсолютно голым в комнате со скрытыми видеокамерами, накачивать наркотиками и заставлять во всех подробностях рассказывать о личной жизни… Или эта программа используется только для девушек, а? — Гаррисон не ответил. Его губы сжались в линию. — Я рассказала ему про то, что случилось на острове, — сдалась она. — Только про остров.

— Как вы неблагоразумны. — Он взглянул на нее так, словно подбирал намного более грубое слово, но повторился: — Неблагоразумны.

— Мне нужна была помощь!

— Мы предоставляем вам помощь…

— Именно поэтому мне нужна была помощь!

— Не повышайте голос. — Сосредоточенно поправлявший скошенный абажур лампы на столе и, казалось, почти не слушавший ее Гаррисон вдруг прекратил это занятие, поднялся, обошел вокруг стола и склонился к Элисе, приблизив свое лицо к ней до нескольких миллиметров. — Не повышайте голос, — повторил он, предостерегающе тыча ей в куртку пальцем. — На меня голос повышать нельзя.

— А вы, — ответила Элиса, резко отталкивая руку Гаррисона, — не смейте ко мне прикасаться.

Их снова прервали, на этот раз войдя через противоположную дверь, и Элиса с облегчением вздохнула. Ей было плевать на Гаррисона и на его указательный палец, но она начала понимать, что склонившийся к ее лицу тип был уже не совсем Гаррисоном. Или, возможно, это и был стопроцентный Гаррисон, без консервантов и добавок.

Появившегося на пороге человека она узнала сразу. Прошедшие годы никак не сказались на этом гранитном лице и мощной фигуре, с трудом втиснутой в элегантный костюм. Увидев, что хотя бы Картер остался собой, Элиса испытала некое подобие облегчения.

— Я так и думала, что вы где-то поблизости, — презрительно заявила она.

— Ее хотят видеть, — обратился Картер к Гаррисону, не обращая на нее внимания.

Гаррисон улыбнулся, к нему сразу вернулась вся его вежливость.

— Конечно. Госпожа Робледо, пройдите за мистером Картером. Все ваши друзья ждут там, в комнате. По крайней мере те, кто уже съехался… Я уверен, что вам хочется с ними повидаться. — И, пока Элиса вставала, он прибавил: — Вам, наверное, будет также приятно узнать, что об этой встрече нам сообщил один из вас… — Она с недоверием взглянула на него. — Удивлены? Похоже, не все ваши друзья придерживаются одинакового мнения по этому поводу…

Смежная комната, небольшая гостиная в форме буквы «Г», была темной. Там стояли пыльные книжные полки, старенький телевизор и небольшой стол с изогнутой вниз настольной лампой. Из лампы лился свет, и она напоминала странного робота, который ищет что-то в щели дерева. Элисе подумалось, что через некоторое время этот сумрак будет давить ей на сознание, но пока радость встречи заглушала ее страх.

При виде них в горле у нее образовался комок.

Мужчина и женщина сидели за столом, но, когда она вошла, встали. Они быстро обменялись приветствиями: легкими поцелуями в обе щеки. И все же Элиса не смогла сдержать слезы. Ей казалось, что она наконец-то с теми, кто может понять ее жуткий страх. Наконец-то она была с такими же обреченными.

— А Райнхард? — с дрожью спросила она.

— Сейчас он должен выезжать из Берлина, — ответил мужчина. — Его встретят в аэропорту и привезут сюда.

Значит, их снова всех поймали, поняла она. Но кто же их выдал? Она снова посмотрела на них. Кто из них?

Она не видела их уже много лет, и новые изменения, произошедшие в них, удивили ее так же, как изменения, замеченные в прошлый раз. Женщина не только не утратила своей привлекательности — напротив, Элисе показалось, что она стала еще красивее, хотя ей уже должно было быть больше сорока и она заметно похудела. Но выглядела она потрясающе. Густая грива длинных, окрашенных в рыжий цвет волос была откинута назад, лицо напудрено, брови выщипаны. На губах ярко-красная помада. Одежда ее тоже привлекала внимание: закрытый спереди топ на бретельках, брюки в обтяжку и туфли на каблуках — все черного цвета. Сверху была накинута обычная кофта, быть может, потому что в конце (предположила Элиса) ей захотелось как-то сгладить вызывающе грустный вид.

Что же до него, он совсем облысел, набрал несколько килограммов и отрастил средней длины бороду, серую, как его куртка и вельветовые штаны. На него годы наложили больший отпечаток, чем на нее, но внутри она казалась более подточенной. Он улыбался, она — нет. Вот какие различия были заметны с виду.

С другой стороны, их взгляды были сродни взгляду Элисы. В них было что-то общее, подумалось ей. Большая семья обреченных.

— Мы снова вместе, — произнесла она.

Элиса стояла спиной ко входу и сначала услышала шаги, а потом звук открывающейся двери. Виктор в своих очках был похож на перепуганного кролика. Но главное — жив и здоров. Элиса почувствовала облегчение, хотя с самого начала была уверена, что ему ничего не сделают.

— Элиса, ты в порядке?

— Да, а ты?

— Тоже. Я просто ответил на несколько вопросов… — Тут Виктор заметил мужчину, и на его лице мелькнула радость узнавания: — Профессор… Бланес?

— Это Виктор Лопера, помнишь его? — сказала Элиса. — Он был на курсах в Алигьери. Мой добрый друг. Сегодня ночью я многое ему рассказала…

Пока Виктор пожимал Бланесу руку, женщина тяжело вздохнула. Тогда Элиса указала на нее:

— Знакомься, Жаклин Клиссо. Я тебе о ней говорила.

— Очень приятно, — сказал Виктор, и его кадык тоже поздоровался вслед за ним.

Клиссо смерила его взглядом и кивнула. Покрасневший и неуклюжий Виктор, смущенный тем, что невольно оказался в центре внимания, выглядел комично, но никто не улыбался.

От двери послышался ледяной голос Картера:

— Есть что-нибудь хотите?

— Мы хотим, чтобы нас по возможности оставили в покое, — ответила Элиса, не скрывая неприязни к Картеру. — Вам же еще нужно дождаться профессора Зильберга, прежде чем принимать какое-то решение, так? К тому же вы все равно сможете слышать то, что мы говорим, через сотни микрофонов, натыканных по этой комнате, поэтому почему бы вам, черт побери, не уйти и не закрыть за собой дверь?

— Оставьте нас, Картер, — попросил Бланес. — Она права.

Картер смотрел на них так, точно находился в нескольких тысячах километрах и слова доходили до него не сразу. Потом он повернулся к своим людям.

Когда дверь закрылась, они остались вчетвером и уселись за стол. Элисе пришло в голову сравнение: будем играть в карты в открытую.

Первый ход сделала Жаклин:

— Ты совершила серьезную ошибку, Элиса. — Она искоса посмотрела на Виктора, который, похоже, не мог отвести от нее глаз. И правда, внешность и голос Жаклин Клиссо были обворожительны, но, глядя на нее, Элиса не могла не думать об адских муках, которые испытывала эта женщина. Они, может, даже похуже моих. — Ты не должна была никого впутывать в… в наше дело.

Она нанесла удар. У Элисы тоже были в запасе упреки, но для начала она предпочла объясниться.

— У Виктора еще есть выбор. Он знает лишь о том, что случилось на Нью-Нельсоне, и его оставят в покое, если он пообещает молчать.

— Согласен, — высказался Бланес. — Гаррисон вовсе не заинтересован в осложнении ситуации.

— А ты? — с внезапной жестокостью обратилась Элиса к Жаклин. — Ты никогда не пыталась искать помощь на стороне?

Она сразу же пожалела о своем вопросе. Жаклин отвела глаза. Элиса поняла, что у нее уже выработалась привычка: прятать глаза от других.

— Я давно сама несу всю тяжесть своей жизни, — заявила Клиссо.

Элиса не ответила. Спорить ей не хотелось, тем более с Жаклин, но ей не нравилась роль Смотрите-все-как-я-страдаю, которую играла француженка.

— Как бы там ни было, — сказал Бланес, — Элиса привела Виктора, и мы должны его принять. Я по крайней мере принимаю.

— Это он должен принять нас, Давид, — ответила Клиссо. — Мы должны рассказать ему обо всем остальном и дать возможность решить, хочет ли он оставаться с нами.

— Хорошо. Я согласен. — Бланес потирал виски, словно пытаясь дать выход своим мыслям. Элиса заметила какую-то перемену и в нем, но разобраться в ней было сложнее, чем в случае с Жаклин. Он был… более уверенным? Более сильным? Или ей просто хотелось его таким видеть? — Ты, Элиса, как считаешь?

— Расскажем ему все остальное, и пусть решает. — Элиса повернулась к Виктору и твердо, но осторожно протянула ему руку. — Виктор, я не хочу ставить тебя в ситуацию, в которой у тебя не будет пути назад. Я знаю, что не должна была тебя ни во что вмешивать, но ты был мне нужен… Мне так хотелось, чтобы ты приехал. Мне хотелось, чтобы кто-то извне мог судить обо всем, что с нами происходит.

— Да, нет, я…

— Послушай. — Элиса сжала его руки. — Я не пытаюсь просить прощения. Я думала, что все выйдет по-другому и эта встреча окажется не такой… Я не извиняюсь, — настойчиво подчеркнула она. — Ты был мне нужен, и я обратилась к тебе. При таких же обстоятельствах я снова сделала бы то же самое. Я жутко боюсь, Виктор. Мы все жутко боимся. Ты еще не в состоянии это понять. Но если я в чем и уверена, так это в том, что нам нужна вся возможная помощь… и в данный момент вся возможная помощь — это ты… — Ей подумалось: Хотя один из вас с этим не согласен. Она внимательно посмотрела на них, раздумывая, кто же мог их предать. Или это просто штучки Гаррисона, чтобы посеять меж ними рознь?

И вдруг кукла с темными курчавыми волосами и очками интеллектуала, которые принадлежали уже не Джону Леннону, а скромному преподавателю физики, ожила:

— Погодите. Я приехал сюда по своей воле, а не потому, что тебе так захотелось, Элиса… Я сделал это, потому что сам так захотел. Погодите. Погодите… — Он делал потешные жесты, словно держал в руках большую коробку и пытался засунуть ее в другую коробку, всего на несколько миллиметров большую, чем первая, этакая сложная проверка ловкости. Неожиданно зазвучавшая в его голосе сила удивила Элису. — Все… Все, кто меня знает, всегда повторяют: «Это из-за меня тебе пришлось сделать то-то, Виктор, извини, блин, дружище»… Но это не так. Я сам решаю. Может, я и не смельчак, но сам принимаю решения. И сегодня я захотел приехать сюда и помочь тебе… помочь вам чем смогу. Это мое решение. Я боюсь опасности. Меня пугает ваш страх. Но я хочу быть с вами и узнать… узнать все.

— Спасибо, — прошептала Элиса.

— Как бы там ни было, нам нужно дождаться Райнхарда, — не сдавалась Жаклин Клиссо. — И услышать его мнение.

Бланес покачал головой:

— Виктор уже здесь, и мы должны рассказать ему обо всем остальном. — Он взглянул на Элису. — Ты расскажешь?

Теперь наступал сложный момент, и она об этом знала. Потом придется пережить еще один, не легче: узнать, кто из них предал. Но сама необходимость рассказать о том, что она скрывала все последние годы (о самом ужасном), казалась ей ужасной. Однако она понимала, что лучше всего это сделать все-таки ей.

Элиса не смотрела на Виктора и на остальных. Она опустила глаза к кругу света, падавшего из лампы.

— Как я уже говорила, Виктор, мы поверили в объяснение происшедшего на Нью-Нельсоне, которое нам предоставили, и вернулись к обычной жизни, дав клятву выполнять наложенные на нас обязательства: не пытаться установить связь друг с другом и никому ни о чем не рассказывать. Новость о якобы произошедшем в Цюрихе взрыве произвела небольшой переполох, но со временем все вернулось в рамки обыденности… по меньшей мере внешне. — Она остановилась и перевела дыхание. — И тогда, четыре года назад, в рождественские дни 2011 года… — Она содрогнулась, услышав в своих устах слова «рождественские дни 2011 года».

Элиса повела рассказ дальше, говоря шепотом, словно пыталась укачать малыша.

Она поняла, что именно это она и делала: укачивала, усыпляла свой собственный ужас.