Зигзаг

25

— И это все, — сказала Элиса. — Разговор был закончен, мы условились, что если что-нибудь случится, то Давид или Райнхард позвонят всем остальным и скажут кодовое слово, услышав которое мы будем точно знать, что нужно снова собраться здесь и что это место безопасно. Мы выбрали слово «Зигзаг», по названию проекта. Встреча должна была состояться в половине первого, в ночь звонка. Тем временем Давид и Райнхард должны были постараться разведать что-нибудь еще, а мы с Жаклин — ждать. Так мы и делали, по крайней мере я — я ждала.

Она провела рукой по волнистым черным волосам и глубоко вздохнула. Все самое страшное уже сказано, теперь ей стало легче.

— Конечно, жизнь была непростой. Мы знали, что медосмотрам «Игл Груп» нельзя доверять, но, к счастью, они проводились все реже и реже. Нас оставили в покое, точно им было на нас плевать. Иногда мне приходили известия от Давида — учебники со скрытыми в переплете записками. Он называл их «выводами». Это были краткие сообщения о том, как продвигается ход расследования… Но я так и не узнала, что это за расследование. Надеюсь, сейчас он все объяснит… — Она посмотрела на Бланеса, и тот кивнул. — Время шло, я пыталась жить дальше. Сны, ночные кошмары не пропадали, но Давид настаивал, чтобы мы вели себя так, как будто ничего не знаем… Мне кажется, я выдержала все эти последние годы потому, что иногда у меня рождалась надежда, что все скоро кончится… Я купила нож — не для того, чтобы на кого-то нападать или от кого-то защищаться, теперь мне это ясно, а для того, чтобы избежать страданий, когда настанет мой черед… Но со временем я начала думать, что мне ничто не угрожает, что худшее уже позади… — Она подавила всхлип. — А сегодня утром во время лекции я прочитала в газете заметку о Марини. Весь день я ждала звонка. Наконец зазвонил телефон, и я услышала, как Давид сказал: «Зигзаг». Тогда я поняла, что все пошло по новой. Вот и все, Виктор. По крайней мере все, что мне известно.

Она замолчала, но никто не шевельнулся и не сказал ни слова. Все четверо сидели за столом, вокруг светового пятна лампы. Элиса посмотрела на Бланеса, потом на Жаклин Клиссо.

— Теперь мне хотелось бы узнать, кто из вас нас предал, — произнесла она другим тоном.

Бланес с Жаклин переглянулись.

— Никто никого не предавал, Элиса, — ответил Бланес. — «Игл Груп» прознала про встречу, и точка.

— По словам Гаррисона, все было иначе.

— Он врет.

Или врешь ты? Не отводя взгляда от своего бывшего преподавателя, Элиса убрала с лица прядь волос и вытерла слезы, которые текли у нее из глаз, пока перед ней чередой проходили воспоминания. Она верила в то, что Бланес так глупо не поступил бы. Все равно уже ничего не поделаешь.

Бланес довольно поспешно заговорил:

— Самое главное сейчас — ввести вас в курс того, что мы узнали. Мы с Райнхардом разведали несколько вещей: они попали к нам из конфиденциальных отчетов, слитых из «Игл Груп», это секретные данные, но их можно проверить…

— Давид, нас слушают, — предупредила Элиса.

— Я знаю, ничего: больше всего меня волнуют не они. Я расскажу вам то, чего вы не знаете. Мы не хотели вам ничего говорить, пока не получим доказательств, и у нас их до сих пор немного, но гибель Серджио все подхлестнула. О ней у нас есть только разрозненные данные, хотя, похоже, она не отличается от всех остальных. Начнем с тебя, Жаклин. — Он сделал жест в ее сторону. — Первый раз Жаклин промыли мозги после отъезда с Нью-Нельсона. Она провела месяц на базе «Игл Груп» в Эгейском море, где позаботились о том, чтобы стереть ее воспоминания с помощью наркотиков и гипноза. Но после второй… Как они говорят?.. Реинтеграция?.. После второй реинтеграции в 2012 году она начала вспоминать.

— К сожалению, — вставила Клиссо.

— Нет, не к сожалению, — поправил ее Бланес. — Ложь повредила бы тебе куда больше. — Он повернулся к остальным: — Сначала Жаклин видела обрывки образов, какие-то фрагменты… Потом, когда мы выслали ей первые отчеты о вскрытиях она вспомнила подробности. К примеру, то, что она обнаружила при осмотре тела Розалин Райтер. Может, расскажешь нам об этом, Жаклин?

Клиссо сидела, опершись локтями на стол и соединяла кончики пальцев, рассматривая руки в свете лампы так, будто они были хрупким произведением искусства. И тут она сделала нечто такое, что заставило Элису содрогнуться: она улыбнулась. И улыбалась все время, пока говорила, так что с ее лица не сходила напряженная и неприятная гримаса.

— Ну, на острове у меня не было необходимых средств для проведения вскрытия, но я действительно обнаружила… некоторые вещи. Сначала то, что можно было ожидать: сильные покраснения и струпья, объясняемые законом Джоуля–Ленца, ну, вы знаете, о сильном нагревании тел при прохождении электрического тока… На правой руке остался отпечаток проводов, на коже был заметен металлический блеск и осажденные частицы металла… Все это нормально для поражения током в пятьсот вольт. Но под ожогами я обнаружила повреждения, которые нельзя было объяснить действием электричества: увечья, вырванные или отрезанные части тела… А в состоянии сохранности тела наблюдались еще большие странности… Я хотела поговорить об этом с Картером, и тут раздался взрыв. Он застал меня по дороге к корпусам, так что я совсем не пострадала. Я даже помогала эвакуировать остальных членов персонала.

— Продолжай, — подбодрил ее Бланес.

— Перед отъездом Картер попросил меня взглянуть на… на то, что было в кладовой. Я специалист по судебной медицине, но при виде этого я вообще забыла, кто я. Точно какой-то пеленой все заволокло. В таком состоянии я пребывала до того, как найденные Давидом отчеты заставили меня снова все вспомнить. — Жаклин с улыбкой рисовала на столе круги. Похоже, разговор был ей приятен. — Например, я увидела на полу пол-лица, кажется, оно принадлежало Черил, но его разрезали на куски, слой за слоем, словно… словно это были вырванные из книги страницы. Я в жизни ничего подобного не видела и даже не представляю, чем можно было это сделать. Явно не ножом и не топором. Рик Валенте? Нет… Я не знаю, кто мог это сделать… и кто мог вырвать ее внутренности и полностью залить ее кровью все стены, пол и потолок, как будто это какая-то декорация… Не знаю, кто это сделал или как… но однозначно, это был не простой человек… — Она замолчала.

— Тогда я прислал тебе отчеты о вскрытии Крейга и Нади, — сказал Бланес, побуждая ее продолжать.

— Да, там были и другие странности. К примеру, мозг Колина был вынут из черепа и разрезан послойно. Внутренности вырваны, а вместо них всунуты ампутированные части его конечностей, точно… точно это какая-то игра, и вся гостиная была в крови, к тому же все там было разбито и перевернуто. Что касается Нади, ее голова была обтесана. Края ее черепа были словно обпилены до неузнаваемости… Никакая машина не может сделать такого за столь короткое время. Это похоже на результат обтачивания камня водой: на это уходят годы. Вот такие любопытные подробности…

— В анализах тоже были сюрпризы, так ведь? — заметил Бланес, когда голос Жаклин снова стих.

Она кивнула:

— Полное отсутствие гликогена в образцах печени, обнаружение поджелудочной железы без признаков автолиза и отсутствие липоидов в капсулах надпочечников указывают на очень медленную агонию. Об этом же свидетельствует уровень катехоламинов в образцах крови. Не знаю, возможно, для тебя, Виктор, это все звучит слишком по-медицински… Когда кого-то пытают, организм приходит в чрезвычайно стрессовое состояние, и находящиеся над почками железы, капсулы надпочечников, выделяют вещества под названием катехоламины, вызывающие тахикардию, повышение кровяного давления и другие физические изменения, призванные защитить нас от опасности. Количество этих веществ в крови в определенной степени показывает степень перенесенных страданий и их продолжительность. Но анализ останков Колина и Нади дает немыслимые показатели: их можно сравнить только с данными некоторых военнопленных, подвергавшихся очень длительным пыткам… Железистая ткань надпочечников гипертрофирована, словно она хронически работала на пределе возможностей, что свидетельствует о том, что они мучились многие недели, возможно, месяцы.

Виктор сглотнул слюну.

— Вот этого я не понимаю. — Он растерянно посмотрел на остальных.

— Действительно, это не соответствует быстроте наступления смерти, — согласился Бланес, как будто разделяя его удивление. — Например, Черил Росс была в кладовой неполных два часа. Стивенсон, солдат, обнаруживший ее останки вместе с Крейгом, не отходил от люка в течение этих двух часов, но не видел и не слышал ничего странного… А Элиса говорила, что слышала в кладовой чьи-то шаги среди ночи. Как Валенте смог войти туда, не будучи увиденным, и сделать с миссис Росс все, что он якобы сделал, с такой скоростью и в такой тишине? Кроме того, не было обнаружено ни следов предполагаемых нападавших, ни какого-либо орудия преступления. И свидетелей убийств нет, ни одного — я говорю не только об очевидцах: никто не слышал криков или шума, даже в случае с Надей, которая за считанные минуты умерла в диких мучениях в квартире с тонкими стенками.

Элиса слушала очень внимательно. Кое-что из того, о чем говорил Бланес, было внове и для нее.

— И все же… — Бланес склонился над столом, не отводя глаз от Виктора. Свет лампы делал контрастными его черты. — Все, кто видел хотя бы одно место преступления, все без исключения, включая представителей властей и специалистов, испытывали что-то вроде шока. Это называют так, хотя и не знают, что это на самом деле — симптомы бывают разными: от состояния временного помешательства, например, как в случае с Крейгом и Стивенсоном в кладовой, или внезапного невротического припадка, как у Райнхарда на выходе из люка, до психоза, не поддающегося обычному лечению…

— Но все эти преступления были жуткими, — возразил Виктор. — Я думаю, естественно, что…

— Нет. — Все взгляды обратились к Жаклин Клиссо. — Я судмедэксперт, Виктор, но, когда я спустилась в ту кладовую и увидела останки Черил, я полностью утратила над собой контроль.

— Мы хотим сказать, что это зависит не только от увиденного ими ужаса, — пояснил Бланес. — Это абсолютно ненормальные реакции даже для столь травматических зрелищ. Возьми, к примеру, солдат. Это были опытные бойцы…

— Понятно, — сказал Виктор. — Это странно, но не невозможно.

— Я знаю, что это не невозможно, — согласился Бланес, глядя на Виктора прищуренными глазами. — Невозможного я тебе еще не рассказал. Сейчас мы к нему перейдем.

Гаррисон знал, что «совершенство» значит «защита».

Можно было сказать, что в его случае речь шла о профессиональном изменении личности, но те, кто знал его поближе (насколько Гаррисон позволял себя узнать), заколебались бы, представься им возможность выбрать между яйцом и курицей. Профессия ли влияла на его характер? Или характер наложил печать на профессию?

Ответа на этот вопрос не знал и сам Гаррисон. Работа и личная жизнь в нем накладывались друг на друга. Когда-то он женился и развелся, уже двадцать лет координировал вопросы безопасности научных проектов, у него была дочь, которая теперь жила где-то далеко и с которой он никогда не виделся, и все это заставляло его глубже осознавать свою «жертвенность». Это сознание «жертвенности» превращало его в идеального человека для занимаемой им должности. Гаррисон знал, что делает «доброе дело»: его дело — защищать. Если он не спал, не ел, если сразу старел на пятнадцать лет или не имел свободного времени, все это заставляло его думать, что такова цена, которую он платит за то, чтобы «защитить» других. Это была роль, которую большинство актеров в великом театре мира отвергают, но Гаррисон решил ее сыграть.

«Без слабостей». Так отзывалось о нем начальство: человек без слабостей. Что бы ни значила эта фраза, имя Гаррисона был синонимом надежной защиты. Все собаки с годами становятся похожими на хозяев, а все люди — на работу, которую они выполняют. Будучи ответственным за вопросы безопасности во всех проектах «Игл Групп», Гаррисон знал, что цель у него одна — создать надежную броневую защиту, через которую ничто не сможет проникнуть ни внутрь, ни наружу.

Все шло хорошо, пока десять лет назад в какую-то щель не просочился «Зигзаг».

Он думал об этом, покидая дом в Сото-дель-Реаль в то утро в сопровождении трех своих людей. В горах близ Мадрида мартовская ночь была холоднее, чем в городе, но мягче того, к чему привык Гаррисон, а когда он сел в салон автомобиля, то почувствовал себя еще комфортнее. Это был «Мерседес-Бенц S-класс W» специального выпуска, его черный корпус сверкал, как туфли на шпильке какого-нибудь травести, и был укреплен мощными поликарбонатными стеклами и армирован двойным слоем кевлара. Пуля весом девять с половиной граммов, выпущенная из ружья на скорости девятисот метров в секунду в голову любого сидящего в машине, имела бы не больший успех, чем оса-камикадзе, бросившаяся на окошко. Взрыв гранаты, наземной или минометной мины вывел бы автомобиль из строя, но никто из находящихся внутри не получил бы серьезных ранений. В этом бункере на колесах Гаррисон чувствовал себя более или менее нормально. Не в полной безопасности («безопасность заключается в том, чтобы думать, что ты никогда не бываешь в полной безопасности», — повторял он своим ученикам), но более или менее нормально, а это все, к чему может стремиться более или менее нормальный человек.

Водитель сразу тронулся с места, умело вырулил между двумя другими машинами и фургоном, припаркованными у дома, и заскользил в ночи тихо, точно космический корабль. Было без четверти два, на небе сияли звезды, дорога была пустынна, и по самым пессимистическим расчетам они должны были прибыть в аэропорт где-то через полчаса. У них будет более чем достаточно времени, чтобы встретить вновь прибывшего.

Гаррисон размышлял.

После нескольких минут поездки, проведенных в неподвижности, достойной статуи, он вынул руку из удобного кармана пальто.

— Дай мне монитор.

Сидящий слева мужчина вручил ему предмет, похожий на плитку бельгийского шоколада. Это был плоскоэкранный приемник на тонкопленочных транзисторах с диагональю пять дюймов и таким разрешением, что пользователю могло показаться, будто у него на ладони — настоящий кинотеатр. Меню функций позволяло использовать его как компьютер, телевизор, GPS-навигатор или терминал для видеосвязи. Гаррисон выбрал последний вариант и нажал указательным пальцем на опцию «Подсоединенные системы». Послышался звуковой сигнал, и на экране появилась небольшая комнатка в форме буквы «Г», в которой вокруг стола разговаривали четверо ученых. Несмотря на слабое освещение, изображение обладало чрезвычайной четкостью, так что можно было рассмотреть разные оттенки одежды и волос всех присутствующих. Качество звука тоже было потрясающим. Благодаря двум скрытым камерам, передающим изображение, Гаррисон мог выбирать между двумя углами обзора, но ни один из них не позволял увидеть лица Элисы Робледо анфас, поэтому ему пришлось довольствоваться ее профилем справа.

В этот момент говорила Жаклин Клиссо.

— Нет. Я судмедэксперт, Виктор, но, когда я спустилась в ту кладовую и увидела останки Черил, я полностью утратила над собой контроль…

Они говорили по-испански. Гаррисон мог подключить систему автоматического перевода, интегрированную в программу наблюдения, но делать этого ему не хотелось. Понятно, что они рассказывали о своих бедах и вводили Лоперу в курс всего происшедшего.

Он погладил подбородок. То, что ученые столько обо всем узнали, его интриговало, хоть Картер и получил множество доказательств того, что перед смертью Марини им помогал. Но можно ли было объяснить вмешательством Марини, к примеру, получение копий отчетов о вскрытии? Принимая во внимание, что сам Марини об этом практически ничего не знал, кто мог быть их осведомителем? Кто мог слить информацию? Это начинало беспокоить Гаррисона.

Слив информации. Трещина. Через которую что-то может проникнуть внутрь или вырваться наружу. Сбой в системе защиты.

Теперь говорил Бланес. Как ненавистно ему было чванство профессора своим превосходством и умом.

Взгляд его задержался на Элисе Робледо. В последнее время на некоторые вещи он всегда смотрел одинаково: не мигая и даже не дыша, крайне внимательно. Он знал принцип устройства глаза и понимал, что зрачок — не пятно, а маленькое отверстие. Иными словами, трещина, слабое место.

Слив информации.

Через это отверстие могли проникать неприятные сцены, например, те, которые он видел четыре года назад в доме Колина Крейга и в квартире Нади Петровой или вчера на столе для вскрытий в миланском морге. Сцены зловонные и нечистые, как рот умирающего. Они снились ему каждую ночь (из тех, в которые он спал).

Он уже решил, что будет делать, и получил добро от начальства на обеззараживание, ампутацию гангрены. Он приблизится к ученым под хорошей защитой и удалит всю больную плоть, которая перед ним находится, и с особым рвением он удалит ту плоть, из-за которой появляются трещины, щели.

И больше всего внимания он уделит Элисе Робледо. Этого он не говорил никому, даже самому себе.

Но знал, что поступит именно так.

Вдруг весь экран заполонили зубцы пилы. Гаррисон на миг подумал, что Всемогущий наказывает его за дурные мысли.

— Помехи в передаче, — сказал сидевший слева мужчина, подправляя что-то в «шоколадной плитке». — Может, недостаточное покрытие.

Гаррисон не придал особого значения невозможности видеть или слышать. Все эти ученые, включая Элису, были лишь слабой светящейся точкой на его личном небосводе. У него были свои планы, которые он осуществит в подходящий момент. Сейчас он хотел сосредоточиться на последнем деле, ожидавшем его в эту ночь.

Бланес собирался сказать что-то еще, но тут его прервали.

— Самолет профессора Зильберга приземлится через десять минут, — сказал Картер, входя в комнату и закрывая за собой дверь.

Это вмешательство настолько вывело Элису из себя, что она подскочила на стуле:

— Убирайтесь отсюда немедленно! — отрезала она. — Вам недостаточно подслушивать через микрофоны? Мы хотим поговорить без посторонних! Уходите прочь!

Позади себя она услышала грохот отодвигающихся стульев и просьбы успокоиться со стороны Виктора и Бланеса. Но она уже достигла критической точки. Пристальный взгляд Картера и стоящее перед ней тело, мощное, как кусок гранита, казались ей символичными: они были точной метафорой ее беспомощности перед происходящим. Она приблизилась к нему на расстояние нескольких сантиметров. Элиса была выше ростом, но, толкнув Картера, почувствовала себя так, словно пыталась сдвинуть с места кирпичную стену.

— Вы что, не слышите? Не понимаете по-английски? Убирайтесь, блин, вместе со своим шефом раз и навсегда!

Не обращая на Элису внимания, Картер посмотрел на Бланеса и кивнул:

— Я включил передатчики помех. Гаррисон поехал в аэропорт и сейчас не может ни слышать, ни видеть нас.

— Замечательно, — ответил Бланес.

Элиса растерянно переводила взгляд с одного на другого, не понимая смысл их диалога. Тогда Бланес сказал:

— Элиса, это Картер многие годы тайно оказывает нам помощь. Он является нашим источником информации в «Игл Груп», он передал нам копии отчетов о вскрытии и все имеющиеся у нас доказательства… Эту встречу мы готовили вместе с ним.

26

— Он убил всех моих людей, которые были на Нью-Нельсоне. Их было пятеро, помните? От их смертей, как и от гибели ваших друзей, кровь стынет в жилах, но они не столь известны, правда, сударыня? Они не были… «выдающимися учеными».

Картер помолчал. На какой-то миг в его светлых глазах, казалось, поднялся занавес, но металлические части лица снова сомкнулись, и все прекратилось.

Он продолжил бесстрастным тоном:

— Мендеса и Ли он угробил во время взрыва на складе, но вскрытие показало, что перед этим он немного позабавился с Мендесом… Йорк погиб три года назад, в день смерти профессора Крейга, на военной базе в Хорватии. Берджетти и Стивенсона он искромсал в этот понедельник, за несколько часов до гибели Марини. Берджетти был на больничном из-за психического расстройства, его убили дома; увидев его тело, жена выбросилась из окна. Стивенсона прикончили спустя десять минут после этого, когда он находился на обычном дежурстве на корабле посреди Красного моря. Как это случилось, никто не видел. Не успели и глазом моргнуть, как перед ними труп… Первые подозрения у меня возникли, когда я узнал о смерти Йорка. В «Игл Груп» мне об этом не рассказывали, я узнал из своих источников… После этого я решил начать сотрудничать с профессором Бланесом…

— Теперь, Элиса, ты понимаешь, что никакого предательства не было? — проговорил Бланес. — Мы все специально подготовили. Если бы Картер не проинформировал о нашей встрече «Игл Груп», мы бы все уже возвращались на Имнию, накачанные наркотиками. Но он убедил их, что сначала лучше послушать, что мы хотим сказать… Он помогает нам уже много лет. Он организовал не только эту, но и предыдущую встречу. Помнишь то музыкальное сообщение?

Элиса кивнула: теперь было понятно, откуда взялось это послание, не соответствующее способностям Бланеса.

— Я должен вам кое-что пояснить, — сказал Картер. — Вы нравитесь мне не больше, чем я вам, иными словами, совершенно не нравитесь. Но если выбирать между «Игл Груп» и вами, я предпочитаю вас… А если выбирать между вами и им, я все равно предпочитаю вас, — добавил он. — Я не знаю, кто или что это за хрен, но он уничтожил всех моих людей, а теперь, наверное, придет за мной.

— Он уничтожает всех, кто был на острове десять лет назад… — прошептала Жаклин. — Всех.

— И вы его тоже видите? — с содроганием спросила Элиса.

— Конечно, вижу. Во сне, как и вы. — Запнувшись, он поправился, и в его голосе почувствовалась легкая дрожь: — То есть нет, не вижу: когда он появляется, я закрываю глаза.

Он отошел от Элисы и ослабил узел галстука со словами:

— «Игл Груп» вас обманывает: они вовсе не стараются вам помочь. На самом деле они ждут следующей смерти… Я думаю, они хотят нас изучить, понять, что происходит, когда оно выбирает свою следующую жертву. Меня тоже обследовали на Имнии, но мне они еще доверяют, и, безусловно, в этом мое преимущество. Так что, нравится вам это или нет, вместе с Зильбергом вас не четверо, а пятеро. Вам придется включить меня в свои планы.

— Шестеро.

Все взгляды обратились к Виктору, который, похоже, был удивлен своим заявлением не меньше остальных.

— Я… — Он замялся, сглотнул слюну, глубоко вдохнул и смог проговорить с неожиданной силой: — Меня вам тоже придется включить в планы.

— Вы уже все ему рассказали? — спросил Картер, словно несколько сомневаясь в ценности этого нового приобретения.

— Почти все, — ответил Бланес.

Картер позволил себе ухмыльнуться.

— Тогда вперед, профессор. Нам еще нужно дождаться Зильберга.

— Я хочу, чтобы он поскорее приехал, — признался Бланес. — В документах, которые он везет, — ключ ко всему.

— Ты о чем? — спросила Элиса.

— В них — объяснение тому, что с нами происходит.

Жаклин шагнула вперед. В ее голосе с новой силой зазвучала тревога:

— Давид, скажи мне одну вещь: он существует? Он реален или это коллективное видение… галлюцинация?

— Мы еще не знаем, что это, Жаклин, но оно реально. В «Игл Груп» это знают. Это абсолютно реальное существо. — Он обвел их взглядом, точно перед ним были последние уцелевшие после катастрофы. В его глазах Элиса заметила отблеск страха. — В «Игл Груп» его называют Зигзагом, по имени проекта.

Чуть ли не впервые в жизни Райнхард Зильберг думал о себе.

Все знавшие его видели, что он скорее чересчур альтруистичен и жертвенен. Когда его брат Отто, который был на пять лет старше и возглавлял одну берлинскую компанию, производившую оптическое оборудование, позвонил ему однажды, чтобы сообщить, что у него нашли рак, название которого он не мог выговорить, Зильберг поговорил с Бертой, взял академотпуск в университете и уехал к Отто. Он заботился о нем и поддерживал его до самой смерти, случившейся на следующий год. Через два месяца после этого он собрался и отправился на Нью-Нельсон. В эмоциональном плане он переживал тяжелый период, когда радость жизни то и дело сменялась унынием. В то время он думал, что проект «Зигзаг» — это счастливое вознаграждение, которое Бог посылает ему в Своей бесконечной доброте, чтобы облегчить потерю брата.

Теперь он думал совсем по-другому.

Как бы там ни было, пока все не приняло окончательный оборот, Зильберг никогда не боялся того, что с ним может произойти. Не из-за того, что обладал какой-то особой храбростью, а из-за того, что Берта называла «гормональными проблемами». Страдания окружавших его существ причиняли ему большую боль, чем его собственные; в буквальном смысле. «Если кому-то в доме суждено заболеть, пусть это будет Райнхард, — говаривала его жена. — Если заболеваю я, мы болеем оба, и он мучается больше, чем я».

Я так люблю тебя, Берта… Когда он думал о ней, она вставала у него перед глазами: чужие люди могли сказать, что это уже не та полненькая, но ладная девушка, с которой он познакомился в университете почти полвека назад, но для Зильберга она оставалась самой желанной женщиной в мире. Несмотря на то что детей им завести не удалось, тридцать лет счастливой супружеской жизни убедили его в том, что единственный рай на Земле — это возможность жить рядом с тем, кого любишь.

Однако был период, когда гармония чуть не нарушилась. Несколько лет назад, придя в ужас от своих снов, Зильберг принял решение, очень похожее на то, что привело его в дом старшего брата: уйти, чтобы помочь другому. Он собрал вещи и переехал в принадлежавшую им маленькую холостяцкую квартирку около университета, которую они обычно сдавали студентам. Он не мог жить рядом со своей женой, каждую ночь боясь проснуться и увидеть, что наяву сделал с ней все то, что вытворял в своих нелепых сновидениях… Для Берты он придумал массу отговорок: от необходимости посмотреть на все «с определенного расстояния» до нервного кризиса. Но тут стало плохо ей, и она использовала все средства, чтобы Зильберг вернулся. В конце концов он согласился, хотя его опасения лишь усилились.

В этот вечер он с Бертой распрощался. Он не хотел, чтобы то, что случится с ним с этого момента, застало его рядом с ней, что бы это ни было. Он не стал ее сжимать в объятиях, но обнял за плечи и погладил так мучившую ее в последнее время спину, сказав ей, что появился «новый проект» и что он должен в нем участвовать. Ему придется на несколько дней уехать. Он не стал скрывать, что собирается встретиться в Мадриде с Давидом Бланесом — он знал, что «Игл Груп» уже в курсе их дел, а обмануть жену значило подвергнуть ее опасности допроса.

Естественно, всей правды он ей не сказал, потому что в Мадриде они с Бланесом и другими членами группы должны будут принять некоторые радикальные решения. Он знал, что не увидит жену в течение долгого времени (если вообще увидит), поэтому придал такое значение краткому прощанию.

Но сейчас он думал даже не о Берте. Он жутко боялся за себя, за свою собственную жизнь, за свое будущее. Он испытывал страх, подобный страху ребенка, упавшего в глубокий колодец.

Источник его ужаса лежал в чемоданчике, уложенном в отделение для ручной клади.

Зильберг летел на частном самолете «Нортвинд» на крейсерской скорости пятьсот двадцать километров в час. Он находился в салоне длиной двенадцать метров, где стояло семь пахнувших новой кожей и металлом кресел. Сидевшие перед ним два единственных пассажира были людьми, которых «Игл Груп» прислала, чтобы проводить профессора из его небольшого кабинета на физическом факультете Берлинского технического университета в Шарлотенбурге. Зильберг уже много лет руководил кафедрой, название которой заставляло создателей визитных карточек изрядно попотеть, чтобы втиснуть его в свободное пространство: «Кафедра философии и теории науки, истории науки и техники». Кафедра относилась к факультету гуманитарных наук, поскольку занималась изучением философии науки, однако, будучи не только историком и философом, но и физиком-теоретиком, Зильберг располагал базой и на физическом факультете. Там он дочитал документы и записал все выводы, над которыми работал весь день — теперь они были спрятаны в чемодане под компьютерным замком.

Появления людей из «Игл Груп» Зильберг ожидал, но при виде их изобразил удивление. Они сказали, что им поручено проводить его в Мадрид. Использовать купленный им авиабилет не нужно — он полетит на частном самолете. Причины путешествия в этой «золотой клетке» были ему хорошо известны. Картер уже предупреждал, что Гаррисон собирается задержать его в аэропорту и отнять у него чемодан. Зильберг надеялся, что Картеру удастся его снова заполучить, но даже если не удастся, он принял меры для того, чтобы его выводы попали в нужные руки.

— Начинаем снижение, — предупредил пилот через динамики.

Зильберг проверил, застегнут ли ремень, и снова погрузился в свои мысли. Он уже не впервые размышлял о причинах ужасного наказания, которому все они подверглись. Может, все дело в том, что они нарушили самый категоричный запрет, данный Богом человеку? После изгнания Адама из рая Бог послал туда ангела с огненным мечом, чтобы охранять вход. Тебе нельзя возвращаться: прошлое — недоступный для тебя рай. Однако они в какой-то мере попытались вернуться в прошлое, хоть это было всего лишь созерцание. Разве это не верх развращения? Разве изображения Солнечного озера и женщины из Иерусалима (которые уже десять лет снились ему почти каждую ночь) не были осязаемым свидетельством этого темного греха? Разве они, «обреченные», соглядатаи Истории, не заслужили образцового наказания?

Что ж, может быть, но Зигзаг казался ему наказанием слишком суровым, ужасно несправедливым.

Зигзаг. Ангел с огненным мечом.

Он не знал, как увязать с роившимися у него подозрениями мир, созданный Высшим Благим Началом. Если он прав, если Зигзаг — это действительно то, что он думает, то все намного хуже, чем они предполагали. Если его выводы, поспешно сделанные на основе документов, которые он вез, окажутся правильными, никакие действия им не помогут: и он, и остальные «обреченные» неуклонно движутся к гибели.

Пока его самолет огромной белой птицей кружился над мадридской ночью, Райнхард Зильберг молился Богу, в которого еще верил, чтобы оказалось, что он ошибся в своих заключениях.

Жизнь Виктору Лопере улыбалась.

Его прошлому можно было позавидовать. У него было двое любящих братьев и здоровые заботливые родители. Главной чертой его существования была умеренность: в его биографии не было больших бед и больших радостей; романов было не много и не мало; говорил он мало, но большего ему и не требовалось; хоть он был и не из своевольных людей, просто так подчиняться никому не любил. Если бы он жил под пятой тирана, он бы остался почти таким же, каким был сейчас. Подобно своим гидропонным растениям, он обладал огромной способностью к адаптации.

Единственным экстравагантным пятном в его жизни был Рик Валенте. И все-таки этот опыт был необходим для формирования его личности — по крайней мере Виктору хотелось так думать.

К этому времени он уже понял, что, как говорила ему когда-то Элиса, Рик вовсе был не воплощением ада, как ему это казалось в какой-то момент, а самым обыкновенным парнем, заброшенным родителями и презираемым дядей, парнем, наделенным острым умом и большими амбициями и ощущавшим потребность в дружбе и любви. Когда он думал о Рике, он думал о противоречиях: эгоцентричная душа, способная на привязанность, как стало ясно после той знаменитой ссоры из-за Келли Грэм на берегу реки; искатель наслаждения, который при взгляде назад оказался скромным любителем одинокого удовлетворения с помощью журналов, фильмов и фотографий… Так или иначе, для взрослых он оставался отщепенцем, а для любого ребенка был личностью притягательной и даже поучительной. Виктор приходил к выводу, что дружба с Валенте помогла ему познать жизнь больше, чем учителя и множество книг по физике, потому что опыт дружбы с дьяволом был очень ценен для того, кто, подобно ему, старался научиться избегать искушений.

Хорошим подтверждением тому, что все в его случае обстояло именно так, было то, что, когда он достиг достаточной душевной зрелости, чтобы сойти с орбиты этого одинокого, обиженного на весь мир и гениального парня, он, не колеблясь, сделал это. Воспоминания об их общих авантюрах казались ему всего лишь ступенями его внутренней эволюции. Когда настал момент выбора, он пошел собственным путем, а Валенте продолжал предаваться своим не слишком скрываемым извращениям.

Как бы там ни было, арифметическая сумма его жизни все равно давала положительный результат даже с учетом переменной Валенте.

До сегодняшней ночи.

Если он пытался по порядку вспомнить все прожитое в эту удивительную ночь, его просто тянуло на смех: женщина, которой он больше всего восхищался (и любил), поведала ему совершенно невероятную историю, потом какие-то неизвестные силой вытащили его из машины, отвезли в заброшенный дом и допросили, смеривая его угрожающими взглядами, а теперь какой-то бородатый и, похоже, сумасшедший Давид Бланес с опухшими глазами пытался заставить его поверить в невозможное. Для его мысленного счета это были слишком большие числа.

Единственное, в чем он был уверен, — это что он был там, чтобы помочь им, особенно Элисе, и что он постарается сделать все как можно лучше.

Несмотря на нарастающий страх.

— Ты сказал, что есть еще более странные вещи, — проговорил он.

Бланес кивнул:

— Мумификация. Расскажешь, Жаклин?

— Тело может мумифицироваться естественным или искусственным путем, — сказала Жаклин. — Искусственные способы мумификации использовались в Египте, все мы о них слышали. Но превращать тела в мумии может и природа. Так, в очень сухих местах с постоянной циркуляцией воздуха, например в пустынях, происходит быстрое испарение воды из организма, что затрудняет деятельность бактерий. Но останки Черил, Колина и Нади были мумифицированы каким-то непохожим ни на что образом. В них не было признаков иссыхания или типичного воздействия окружающей среды, да и времени на эти процессы не хватило бы. К тому же есть и другие неувязки: например, процесс химического автолиза, вызванный смертью наших собственных клеток, похоже, происходил, но последующего бактериального разложения не наблюдается. Полное отсутствие бактериального гниения — явление неслыханное… Такое впечатление, что… Что они провели долгое время в каком-то месте, лишенном контакта с атмосферой. С учетом того, когда наступила смерть, это необъяснимо. Поэтому этот процесс назвали «идиопатической асептической мумификацией».

— Я знаю, как это назвали, — вмешался Картер, говоривший по-испански неправильно, но вполне понятно (Элиса вообще не знала, что он говорит на этом языке). Он стоял, опершись на стену и скрестив руки, и, казалось, ждал, чтобы кто-то вызвал его на бой. — Его назвали: «Если кто на хрен знает, что это такое, пусть скажет».

— Именно это и значит «идиопатический», — подтвердила Жаклин.

— А какое это имеет значение? — спросил Виктор.

Заговорил Бланес:

— Прежде всего это значит, что время, за которое предположительно были совершены преступления, не соответствует времени, в течение которого были мертвы жертвы. Крейг и Надя погибли меньше чем за час, но, по результатам анализов, их тела умерли несколько месяцев назад. Именно их тела. Ни на найденных клочьях одежды, ни на окружавших их предметах подобных признаков старения и вообще хода времени не обнаружено, это относится даже к бактериям на их коже — отсюда и отсутствие гниения, о котором говорила Жаклин.

Последовало молчание. Все повернулись к удивленно поднявшему брови Виктору.

— Это невозможно, — заявил он.

— Это мы уже знаем, но это еще не все, — ответил Бланес. — Еще один общий знаменатель во всех случаях — отключение света. То есть не только света, а вообще энергии. Лампы на батарейках выходят из строя, моторы выключаются… Например, резервный генератор на станции не включился именно поэтому. И то же самое случилось с вертолетом, который рухнул на склад и вызвал взрыв: его мотор внезапно отключился в то же время, когда погасли огни в бараке солдат. Это совпало со смертью Мендеса. То же произошло в кладовой во время гибели Росс и в домах Крейга и Нади. Иногда энергия пропадает на большой территории, но эпицентром всегда является место преступления…

— Может, это какие-то гиперперегрузки. — У Виктора Лоперы включился в работу ум физика. Он ничего не хотел знать о телах, но когда дело доходило до электрических цепей, он был, что называется, в своей тарелке. — Иногда гиперперегрузки способны высосать из какой-то системы всю энергию.

— Даже из батареек фонарика, не подключенного к общей сети?

— Должен признать, что это крайне странно.

— Да, — согласился Бланес, — но так или иначе это дает нам отправную точку. Зигзаг и сбои электроэнергии как-то связаны. Точно Зигзагу нужны эти сбои для того, чтобы действовать.

— Темнота, — сказала Жаклин. — Он приходит с наступлением темноты.

Эти слова, похоже, всех напугали. Элиса заметила, как почти все посмотрели на горящую на столе лампу. Она решилась нарушить глубокую тишину:

— Хорошо, Зигзаг вызывает сбои электроэнергии, но это не объясняет, что за существо уже многие годы нас… — Она сердито пригладила волосы: — Нас мучает и убивает…

— Я уже говорил, что окончательное объяснение должен дать нам Райнхард, но могу сказать следующее: Зигзаг — никакое не сверхъестественное существо, никакой не дьявол… Он порождение физики. Это доказуемое научное явление, которое Рику Валенте каким-то образом удалось вызвать на Нью-Нельсоне. — На фоне изумления, с которым было встречено его заявление, Бланес добавил: — Возможно даже, что Зигзаг — это сам Валенте.

— Что? — Виктор, бледнея, обвел их всех взглядом. — Но ведь… Но ведь Рик погиб…

Картер, скрестив руки, встал перед ними.

— Это еще одна ложь «Игл Груп», ее сфабриковать было проще всего. Никаких подтверждений вины и тем более смерти Валенте они не обнаружили, но решили приписать ему убийства на острове, чтобы избежать лишних вопросов. Его родители похоронили пустой гроб.

Ошеломленная Элиса не сводила глаз с Картера. Тот добавил:

— На самом деле никто на свете не знает, где находится Рик Валенте.

Он слышал гудение, почувствовал, как холодеет в желудке и начинает покруживаться голова. Из-за перепада высот слуховые проходы заложило, выгнув барабанные перепонки. Огни салона, приглушенные на время посадки, окрашивали все в теплый золотистый оттенок. Эти ощущения знакомы всем пассажирам во время снижения самолета.

Вдруг динамики ожили:

— Посадка через десять минут.

Сидевший перед ним мужчина перестал разговаривать с напарником и посмотрел в иллюминатор. Зильберг последовал его примеру. Он увидел темноту, усеянную в нижней части стекла огнями. Он много раз бывал в Мадриде, и этот небольшой столичный город ему нравился. Он сдвинул рукав пиджака, чтобы взглянуть на часы: 2 часа 30 минут, четверг, 12 марта. Он представил себе все, что произойдет через несколько минут: самолет сядет, люди из «Игл Груп» отвезут его на место встречи, а оттуда в центр на Эгейском море… или кто знает, в какое еще потерянное место. Им с Картером нужно будет разработать план побега. Только вырвавшись из рук «Игл Груп», они могли бы найти какой-то способ противостоять настоящей опасности.

Но какой способ? Этого Зильберг не знал. Он вытер пот рукавом пиджака и почувствовал щелчок открывающегося под полом шасси.

Один из мужчин склонился к нему.

— Профессор, вы знаете, что…

Это были последние слова, которые он услышал.

На середине вопроса свет погас.

— Что? — переспросил Зильберг. И услышал свой собственный голос.

Ответа не последовало.

Гула мощных моторов «Нортвинда» тоже не было слышно. И ощущение головокружения от движения вниз пропало.

На какой-то миг он подумал, что умер. Или, может, у него случилось кровоизлияние в мозг, но оставался еще кусочек сознания, который медленно погаснет в окружении тьмы. Но ведь он только что говорил и слышал свой голос. Кроме того — сейчас он это понял, — он мог трогать руками подлокотники кресла, ремень все еще удерживал его на месте, и он почти мог угадать во мраке смутные очертания кабины. Однако вокруг него все стало немым и неподвижным. Как такое могло случиться?

Люди из «Игл Груп» должны быть всего в трех шагах от него. Он помнил, как они выглядели: мужчина справа — повыше, с крупными чертами лица, волосы на висках доходили до середины скулы; тот, что слева, был светловолосым, крепким, голубоглазым, с очень заметным углублением над верхней губой. В тот миг Зильберг отдал бы все на свете, чтобы снова увидеть их или хотя бы услышать. Но окружавшая его масса черноты была слишком плотной.

Или нет?

Он посмотрел по сторонам. В нескольких метрах справа, там, где должна была находиться стенка кабины, виднелся небольшой просвет. До сих пор он этого не замечал. Он внимательно посмотрел туда, недоумевая, что это может быть. Дыра в фюзеляже? Неподвижный неясный просвет. Дух Божий, который носится над водой. Ничто. Веками философы и теологи пытались понять то, что в этот миг видели его глаза.

В детстве страсть к чтению Библии заставила Зильберга задуматься, что бы он испытал, стань свидетелем чуда: море расступается, солнце останавливается, стены рушатся от звука труб, мертвое тело воскресает, а воды озера во время бури разглаживаются, точно простыня под действием опытных рук. Что ощущали те, кто лицезрел эти чудеса?

Ты уже знаешь, что при этом ощущаешь. Но это чудо не от Бога.

Внезапно он понял, что означал этот просвет и все, его окружавшее.

Это Зигзаг. Ангел с огненным мечом.

Он знал это с самого начала, но отказывался поверить. Это было слишком ужасно.

Вот, значит, как. Даже в самолете.

Он поднес левую руку к бедру и пощупал замок ремня, но открыть не смог: казалось, пряжка и защелка слились в одно целое. В отчаянии он дернулся вперед — ремень врезался в тело (никакой одежды видно не было), заставив его застонать от боли, но не отстегнулся.

Встать он не мог. И это было еще не самое худшее.

Хуже всего было ощущение того, что он не один.

В тишине этой вечной ночи оно было ужасающим. Даже не ощущение, а уверенность в том, что в глубине салона, позади него, там, где последние ряды кресел и туалеты, было еще что-то или кто-то. Он посмотрел через плечо, но ничего не увидел, потому что не мог полностью повернуть голову: его собственное кресло закрывало обзор, и света не было.

Однако он был уверен, что присутствие кого-то вполне реально. И этот кто-то приближался.

Приближался по центральному проходу.

Зигзаг. Ангел с…

Вдруг все сохраняемое прежде спокойствие испарилось. Его охватила жуткая паника. Ничто — ни воспоминание о Берте, ни все прочитанные им книги, ни его обширная образованность, ни большая или меньшая храбрость, — ничто не могло помочь ему вынести этот миг абсолютного кошмара. Он трясся и дрожал. Он зарыдал. Словно бесноватый, он бился с ремнем безопасности. Ему показалось, что он сойдет с ума, но это не происходило. Мелькнула мысль о том, что, похоже, безумие не так-то скоро приходит к жаждущему его разуму. Проще ампутировать конечность, вырвать внутренности или растерзать в клочья трепещущую плоть, чем лишить разума здоровый мозг, подумалось ему. Он почувствовал, что ему предстоит оставаться в здравом уме до самого конца.

Но он ошибался.

В этом он убедился всего мгновение спустя.

Были вещи, способные лишить разума здоровый мозг.

Ночь казалась непрочной. Тонкий черный тюль, усеянный крохотными огоньками. Остроносая морда «Нортвинда» прорезала его ледяным ножом. Большая часть его массы пришлась на гидравлические амортизаторы, пока тормоза пытались сдержать невероятной силы импульс в окружении оглушительного рева.

Гаррисон не стал ждать, пока он остановится. Он отошел от дежурного по аэропорту и указал кивком на припаркованный у терминала номер три фургон. Его люди ловко и бесшумно залезли в машину, последний закрыл дверцу, и автомобиль неспешно заскользил к самолету. В этот предрассветный час коммерческих рейсов почти не было, поэтому можно было не опасаться, что им помешают. Гаррисон только что получил от пилотов отчет о полете: без происшествий. Он подумал, что первая часть задачи — собрать всех ученых вместе — завершена.

Он обернулся к сидящему рядом с ним доверенному человеку:

— Никакого оружия и применения силы. Если не захочет отдать чемодан сейчас, пусть останется у него. У нас будет время забрать его, когда приедем в дом. Прежде всего нужно завоевать его доверие.

Фургон остановился, люди вышли. Прижимавший к земле траву вокруг летных полос ветер разметал снежно-белые волосы Гаррисона. Трап уже подвезли, но люк самолета не открывался. Чего они там ждут?

— Иллюминаторы… — указал доверенный человек.

Сначала Гаррисон не сообразил, о чем он говорит. А потом снова посмотрел на самолет и понял.

Все пять боковых иллюминаторов роскошного «Нортвинда» за исключением стекол в кабине пилотов были словно окрашены в черный цвет. Он не слышал, чтобы в какой-то модели самолетов использовались тонированные стекла. Почему пассажиры сидят в темноте?

Вдруг окошки загорелись так мягко, как в сумраке пробуждаются фонари на пустынной улице. Свет переходил с одного иллюминатора на другой: кто-то явно водил фонариком из кабины. Но больше всего в глаза бросался цвет этого света.

Красный. Грязного оттенка, неравномерный.

А может, что запачкало внутреннюю поверхность стекол?

В животе у Гаррисона похолодело, он не мог двинуться с места. На какой-то миг время, казалось, остановилось.

— Войдите… в самолет… — проговорил он, но, похоже, никто его не услышал. Он сделал вдох и собрался с силами, как генерал, обращающийся к потрепанному войску перед грядущим очевидным поражением: — Войдите в этот чертов самолет!

Ему показалось, что он кричит в каком-то мире, населенном парализованными людьми.

27

— Все спланировал Серджио Марини. Он не хуже меня знал о рискованности этого предприятия, но у него было… — Бланес на миг задумался, словно подыскивая точное слово. — Возможно, больше любопытства. Я, кажется, уже как-то говорил тебе, Элиса, что «Игл Груп» хотела, чтобы мы ставили эксперименты с недавним прошлым, но я отказывался. Серджио никогда не был согласен со мной в этом вопросе, и когда он увидел, что переубедить меня нельзя, однако сделал вид, что капитулирует. Наверное, мое присутствие в проекте было необходимо, так что передо мной ему пришлось притворяться, но за моей спиной он поговорил с Колином. Колин был молодым гениальным физиком, он создал «Сьюзан» и всячески хотел отличиться. «Это наш шанс, Колин», — наверное, сказал он ему. Они стали думать, как сделать все без моего ведома, и им пришла в голову прекрасная мысль: почему бы не использовать одного из студентов? Они выбрали Рика Валенте. Он идеально подходил для этой роли: выдающийся ум, масса амбиций, Колин знал его еще по Оксфорду. Сначала они, конечно, просили его о малом: чтобы он потренировался в обращении с ускорителем и компьютерами… А потом дали уже более конкретные инструкции. Он работал почти каждую ночь. Картер и его люди знали об этом и покрывали его.

— Этот шум в коридоре… — прошептала Элиса. — Эта тень…

— Это был Рик. Он предпринял и другой шаг, удивив Марини и Колина: завел отношения с Розалин Райтер, чтобы, если кто-то застанет его ночью разгуливающим по корпусам, подумали, будто он ходит к ней.

Элиса мысленно перенеслась в свою комнату на Нью-Нельсоне: она слышала шаги и видела, как в окошке двери скользит какая-то тень. И снова там стоял Рик Валенте, разглядывая ее с презрительной ухмылкой. То, что она теперь знала, очень хорошо увязывалось с ее представлениями о Рике: амбициозность, желание перепрыгнуть даже через Бланеса… Все это ему было свойственно так же, как мелочная игра с чувствами Розалин. Но что же он мог сотворить во время своих ночных экспериментов? Откуда возникли эти сны и видения? Как Рику удалось до такой степени перевернуть жизнь их всех?

Жаклин, казалось, читала ее мысли. Она подняла голову и спросила:

— Но что же Рик такого сделал, чтобы произошло это?..

— Всему свое время, Жаклин, — ответил Бланес. — Мы еще не знаем, что именно он сделал, но я расскажу вам, что, как мы с Райнхардом думаем, случилось ночью в субботу, первого октября 2005 года. В ночь, когда умерла Розалин и исчез Рик.

Они снова сидели вокруг стола, и лампа очерчивала островок света в центре. Они устали и очень проголодались (за последние часы в их желудки попадала только вода), но Элиса практически не могла думать ни о чем другом — только бы слушать рассказ Бланеса. Она подозревала, что концентрация адреналина в крови все нарастает, и то же самое происходит со всеми остальными, включая бедного Виктора. А Картер все это время сновал из комнаты в комнату, отвечал на звонки и отсылал сообщения. Он попросил у Виктора удостоверение личности, объяснив, что, если тот хочет ехать с ними, ему понадобится поддельный паспорт. В этот момент он говорил с кем-то, кто стоял за пределами комнаты. Элиса не могла его слышать.

— Как вы, наверное, помните, — продолжил Бланес, — в ту ночь нам запретили пользоваться электронными приборами из-за грозы. Никому нельзя было идти в зал управления и подключать аппаратуру. Судя по всему, Рик решил, что лучшего момента для того, чтобы свободно поэкспериментировать, не найти, потому что никто не сможет ему помешать. Он ничего не сказал даже Марини и Крейгу. Он встал, как всегда, умостил на кровати подушку и рюкзак, чтобы казалось, будто он спит. Но случилось нечто, чего он не предвидел. Точнее, две вещи. Во-первых (так нам кажется, хотя точных доказательств нет), Розалин пошла среди ночи к нему в комнату, чтобы объясниться: она ему надоела, и он уже несколько дней не обращал на нее внимания, так что она была в отчаянии. Попытавшись его разбудить, она обнаружила обман, это ее заинтриговало, и она отправилась разыскивать его по корпусам. Возможно, она отыскала его в зале управления, а может, попала туда тогда, когда он уже исчез. Как бы там ни было, произошло второе событие, то, что нам предстоит разгадать, то особенное, что сделал Рик (может быть, это сделала Розалин, но сомневаюсь: на нее просто обрушились последствия), то, что пошло неправильно… Все остальные наши заключения — просто догадки: появился Зигзаг, он убил Розалин, а Рик исчез. — Немного помолчав, Бланес добавил: — Потом Марини и Крейг стерли свидетельства использования ускорителя, чтобы мы ни о чем не догадались, или, может быть, они стерлись, когда пропал свет, точно не знаю. Но известно, что Марини сохранил тайную копию экспериментов Рика и своих опытов. О ее существовании не знали даже в «Игл Груп». Их специалисты допрашивали нас с использованием наркотиков, но Картер говорит, что никакой наркотик не принудит тебя признаться в том, что ты хочешь скрыть, если только тебе не будут задавать четкие вопросы. Существование этих данных осталось неизвестным. Несомненно, Серджио их скрывал, потому что заподозрил, что происшедшее могло быть как-то связано с экспериментами Рика, хотя, возможно, полная уверенность в этом пришла к нему только после гибели Колина. Он был первым из нас, кто узнал о ней (и это показывает, что он тщательно следил за событиями). А помните, как он нервничал на базе «Игл Груп» и просил защиты?

— Подонок, — выдохнула Жаклин. Ее нагой живот под топом и грудь ходили ходуном от разъяренного дыхания. — Просто по…

— Я не пытаюсь найти объяснения его поведению, — тихо сказал Бланес после напряженной паузы, — но подозреваю, что то, что вынес Серджио, было похуже того, что пришлось пережить многим из нас, потому что он считал, что знает, с чего все началось…

— Не смей ему сочувствовать. — Жаклин говорила надломленным ледяным голосом. — Даже не пытайся, Давид.

Он обратил на нее взгляд прищуренных глаз.

— Жаклин, если Зигзаг возник из-за человеческих промахов, — медленно проговорил он, — все мы заслуживаем сострадания. Как бы там ни было, Серджио хранил эти файлы на запоминающем USB-устройстве, спрятанном в его миланской квартире. Последние три года он был у Картера под подозрением. Картер посылал к нему в квартиру нескольких профессионалов для обыска, но те ничего не нашли. Повторить попытку он не решился: это значило бы подвергнуться риску раскрытия его двойной игры со стороны «Игл Груп». Однако вчера, когда пришло известие об убийстве Марини, Картер воспользовался этим обстоятельством, чтобы обыскать квартиру с помощью группы своих людей. Он нашел диск в ящике с двойным дном, который Марини использовал для столь любимых им фокусов, и отправил все файлы Райнхарду. Я должен был ехать в Мадрид, чтобы готовить эту встречу, так мы договорились. Зильберг — единственный, кто всю ночь и весь сегодняшний день занимался изучением информации. Сейчас он везет нам свои выводы. Поэтому так важно их получить.

— Но Гаррисон уже обо всем узнал, — заметила Элиса.

— Необходимо было сказать ему об этом, чтобы он ничего не заподозрил. Ему сообщил об этом сам Картер, свалив всю вину на Марини и объяснив, что он так боялся, что отослал эти материалы нам. Он знает, что Гаррисон конфискует всю информацию, но постарается заполучить ее назад.

— А что будет потом?

— Мы сбежим. Картер разработал план побега: сначала мы отправимся в Цюрих, а оттуда — куда он решит. Мы будем скрываться и искать какой-то способ, чтобы… решить задачу с Зигзагом.

Услышав это выражение, Элиса поджала губы. Да уж, задачка. Только посмотри на нас. Посмотри на наш вид, посмотри, во что превратились мы с Жаклин: в трусливых крыс, которые прихорашиваются и дрожат, надеясь, что «задачка» оставит их в живых еще одну ночь. Она не могла избавиться от мысли о том, что, хоть Бланес, Зильберг и Картер и запуганы, им не досталось и трети той грязи, которую им с Жаклин доводилось тоннами глотать каждый день.

Она выпрямилась и заговорила энергично, как всегда, когда принимала решение:

— Нет, Давид. Нам нельзя убегать, ты это знаешь. Нам надо вернуться. — Казалось, до сих пор она сидела за столом с забытыми марионетками, и только теперь кто-то потянул их за ниточки: головы, руки, тела одновременно задвигались. Она добавила: — Вернуться на Нью-Нельсон. Это наш единственный шанс. Если Рик заварил там всю эту кашу, только там мы сможем… Как ты выразился? «Решить задачу».

— Вернуться на остров? — Бланес нахмурил брови.

— Нет! — Жаклин Клиссо бормотала это слово все громче и громче, пока не сорвалась на крик. Тогда она встала на ноги. Она и так была высокая, а черные каблуки делали ее еще выше. Накрашенные глаза сверкали от боли, прорезая сумрак комнаты. — Я в жизни не вернусь на этот остров! Даже не думайте!

— Ну а что же ты предлагаешь? — чуть ли не просительно сказала Элиса.

— Спрятаться! Бежать и где-нибудь спрятаться!

— А пока пусть Зигзаг выбирает следующую жертву?

— Никто и ничто, Элиса, не сможет заставить меня вернуться на остров! — В выражении ее лица под беловатым слоем макияжа и пышной огненной гривой волос, зачесанных назад, и в тоне голоса Жаклин зазвучала угроза: — Там… я превратилась в то, чем я стала! Там… — простонала она. — Там это вошло в мою жизнь! Я туда не вернусь!.. Не вернусь… даже если ОН сам этого захочет!..

Она резко умолкла, точно осознала, что именно она сказала.

— Жаклин… — тихонько позвал Бланес.

— Я уже не человек! — С ужасной гримасой она подняла руку к волосам, словно хотела их выдрать. — Я не живу! Я какое-то больное существо! Зараженное! И заразилась я там! Ничто не заставит меня вернуться! Ничто! — Она подняла руки, как лапы с когтями, словно хотела защититься от физического нападения. Ее соблазнительно открывавшие живот брюки обтягивали бедра. Картинка вышла одновременно сексапильной и жалкой.

Когда Элиса услышала ее крики, что-то наболевшее, как пена, всплыло у нее в голове и выплеснулось наружу. Она встала и набросилась на Жаклин:

— Знаешь, что, Жаклин? Мне уже надоело выслушивать, как ты всегда приписываешь себе всю гадость, которую нам приходится выносить. У тебя были тяжелые годы? Добро пожаловать в нашу компанию. У тебя была профессия, муж и сын? Давай я скажу, что было у меня: моя молодость, мои студенческие надежды, мое будущее, вся моя жизнь… Ты утратила уважение к себе самой? Я утратила душевное равновесие, здравый смысл… Я провожу на этом самом острове каждую ночь своей жизни. — Ее глаза наполнились слезами. — Даже сейчас, даже сегодня, несмотря на все, что я знаю, что-то внутри меня упрекает меня в том, что я не сижу в своей спальне в наряде проститутки, грезя о том, что я повинуюсь его гадким желаниям, и меня тошнит от страха, когда я вижу, как он приближается, и противно на себя смотреть оттого, что я не в состоянии ему противиться… Клянусь, я хочу навсегда покинуть этот остров, Жаклин. Но если мы на него не вернемся, мы никогда не сможем оттуда вырваться. Понимаешь? — мягко спросила она. И вдруг неожиданно громко прокричала: — Понимаешь в конце-то концов, Жаклин?

— Жаклин, Элиса… — тихо проговорил Бланес. — Нам нельзя…

Его попытка их успокоить была прервана. Дверь резко открылась.

— Он поймал Зильберга.

Спустя несколько минут, когда ей удалось связно воспроизвести в голове этот миг, Элисе подумалось, что Картер не мог использовать более точного слова. Вот именно, Зигзаг нас ловит, он охотится на нас. Мы его добыча.

— Это случилось прямо во время полета, мне только что звонил один из моих людей. Похоже, все произошло в считанные секунды, незадолго до посадки, потому что пилоты говорили с охраной и все было в порядке… Когда они сели, то увидели, что в салоне нет света, и зажгли фонарики. Охрана валялась на полу, среди моря крови, в совершенно одуревшем состоянии, а растерзанный в клочья Зильберг был размазан по всем сиденьям. Мой осведомитель этого не видел, но слышал, как говорили, что впечатление такое, будто в самолете перевозили бойню…

— Боже мой, Райнхард… — Бланес тяжело опустился на стул.

Тишину прорезал плач Жаклин. Какой-то стонущий голосок, почти детский. Элиса крепко обняла ее и зашептала на ухо те немногие слова утешения, которые пришли ей в голову. На своем плече она почувствовала ободряющее тепло руки Виктора. Ей показалось, что никогда еще столь простые проявления физического контакта не заставляли ее ощутить такое единение с кем-то. Кто не испытал такого страха, не знает, что значат объятия, даже если кого-то любит.

— Хорошая часть новости заключается в том, что Зильберг отправил все материалы по надежному адресу, который я дал ему на случай непредвиденных ситуаций. — Картер говорил и ходил по комнате туда-сюда, собирая какие-то маленькие аппаратики с полок. С того самого момента, как он вошел в комнату, он все время что-то делал. — Перед отъездом я переброшу их на USB-диск, и они будут в нашем распоряжении. — Он остановился и посмотрел на них. — Не знаю, как вы, но я бы думал о том, как бы побыстрей смотать удочки. Потом еще будет время наматывать сопли на кулаки.

— Какой у нас план действий? — бесцветным голосом спросил Бланес.

— Уже почти три часа утра. Надо подождать, пока Гаррисон выедет из аэропорта. Мой осведомитель даст мне знать. Он будет там еще два-три часа. Закроет самолет, отвезет его в военный ангар и уедет — поднимать шум в гражданском аэропорту ему не с руки.

— А зачем нам ждать, пока он уедет?

— Потому что мы едем в аэропорт, профессор, — презрительно ответил Картер. — Мы полетим обычным рейсом, а вы же не хотите, чтобы старик увидел, как мы проходим на посадку, правда? Кроме того, я хочу ненадолго подсоединить скрытые камеры и показать вас всех сидящими за столом, чтобы он не злился. Когда он уедет, мы отправимся в путь. Во дворе есть пара людей не из наших, но их нетрудно будет закрыть в какой-нибудь комнате, отобрав мобильники. Это даст нам небольшой запас времени. Мы вылетим рейсом «Люфтганзы» на Цюрих в семь утра. Там у меня есть друзья, которые смогут укрыть нас в надежном месте. А потом будет видно.

Элиса так и стояла, обняв Жаклин. Она вдруг тихо, но твердо заговорила, обращаясь к Клиссо:

— Жаклин, мы покончим с ним. Мы раз и навсегда покажем этому… этому подонку, кто бы он ни был… Только там мы сможем это сделать… Хорошо? — Клиссо посмотрела на нее и кивнула.

Элиса кивнула Бланесу.

Он было заколебался, но сказал:

— Картер, в каком состоянии сейчас Нью-Нельсон?

— Научная станция? Там все намного лучше, чем пытается представить «Игл Груп». Взрыв на складе не сильно повредил оборудование, несколько механиков привели в порядок ускоритель и все эти годы поддерживают аппаратуру в рабочем состоянии.

— Как вы думаете, мы можем укрыться там?

Картер смерил его внимательным взглядом:

— Я думал, профессор, вы хотите как можно дальше бежать от этого острова ужасов. Вы что, уже придумали, как исправить ошибку?

— Возможно, — кивнул Бланес.

— Нет проблем. Мы можем вылететь в Цюрих, а оттуда на остров.

— Он охраняется?

— Еще бы: четыре вооруженных до зубов патрульных катера и атомная подводная лодка, все в подчинении одного руководителя по вопросам безопасности.

— И кто же этот руководитель?

В кои-то веки Картер позволил себе улыбнуться.

Всякое случается. Это единственный пример неопровержимой мудрости, которую можно приобрести с возрастом. Чтобы его понять, большой учености не нужно. У тебя все в порядке вплоть до того дня, как здоровье рушится, точно карточный домик; ты что-то тщательно планируешь, но все обстоятельства предусмотреть невозможно; знаешь, что случится в ближайшие четыре часа, и за каких-то пять минут все прогнозы опровергаются. Всякое случается.

У Гаррисона был тридцатилетний опыт работы, но он все еще сохранил способность удивляться и даже поражаться. Скажем прямо: ужасаться. Несмотря на все виденное, он знал, что иногда происходят события, которые становятся вехой, разделяя время на «до» и «после». «Это как увидеть снег, летящий вверх», — говаривал его отец. Такое вот было у него любопытное выражение. «Увидеть снег, летящий вверх» для него значило увидеть что-то такое, что заставляет тебя навсегда измениться.

Например, салон этого «Нортвинда».

Такие мысли кружились у него в голове, пока он на всей скорости несся назад в дом Бланеса, закутанный в свое защитное пальто и в бронированную капсулу «мерседеса». После того как видел некоторые вещи, ничто уже не может быть, как раньше.

— Сэр, он не отвечает.

Рядом с ним сидел его доверенный человек. Гаррисон взглянул на него краем глаза: молодой, с аккуратными черными усиками и голубыми глазами, отец семейства, с головой преданный своему делу, чистокровный англосакс. Такой человек, перед которым можно сказать или приказать все, что угодно, потому что он никогда не станет оспаривать решения начальства и не будет задавать неловких вопросов. Именно поэтому его нужно было сохранить… Как бы это сказать, «нетронутым»? Да, пожалуй. Нетронутым самыми опасными вещами. Гаррисон был достаточно умен, чтобы это понимать: можно позволить утратить разум своей голове, но никогда нельзя допускать, чтобы разума лишились твои руки.

— Попробовать еще раз, сэр?

— Сколько раз ты звонил?

— Три. Очень странно, сэр. А на мониторе по-прежнему помехи.

Именно поэтому Гаррисон не позволил ему входить в самолет. И правильно сделал. Пусть эти вещи будут навсегда скрыты от тебя красной завесой, мой мальчик. Пусть тебе никогда не доведется увидеть снег, летящий вверх.

Из троих оперативников, вошедших вместе с ним в «Нортвинд», двоих увезли в больницу вместе с пилотами и охранниками. Третий был в относительно нормальном состоянии, хотя ему вкололи успокоительное. Сам он перенес все без наркоза, так же, как в случае с останками Марини в Милане. Опыт у него уже был, он был частым гостем в трущобах ужаса.

— Позвони Максу.

— Уже, сэр, он тоже не отвечает.

Рассветное солнце золотило бока деревьев. В мадридских горах начинался чудесный мартовский день, хотя для Гаррисона это ровным счетом ничего не значило. После долгих часов напряжения в аэропорту он был обессилен, но отдыха себе позволить не мог. По крайней мере до тех пор, пока не решит, что делать с оставшимися учеными: с этими чудовищами (включая Элису Робледо), из-за которых творятся такие вещи, как то, что он видел в «Нортвинде».

В окошко он увидел, как по встречной полосе пронесся фургон, столь же темный и быстрый, как его мысли.

— Покрытие есть, сэр, и я пробую пробиться по всем каналам, но…

Гаррисон заморгал. В голове у него оставалось мало мыслей, но из них он смог соорудить нечто вроде вывода. Ни Картер, ни Макс не отвечают.

Всякое случается.

Ученые знали то, чего не должны были знать. К примеру, они проведали о том, что Марини, Крейг и Валенте принимали участие в экспериментах, в которых была заинтересована «Игл Груп». Картер сказал ему, что напуганный происходившим Марини во всем признался Бланесу во время личной встречи в Цюрихе. У Гаррисона были доказательства этой встречи.

Их раздобыл Картер.

Пол Картер. Безупречный человек, прирожденный боец, стена из мышц и мозга, бывший военный, переквалифицировавшийся в наемника: лучшая из возможных машин. Гаррисон был знаком с ним уже более десяти лет и считал, что знает все, что одному человеку необходимо знать о другом, чтобы облечь его девяносто девятью процентами доверия. Картер воевал (или тренировал тех, кто воевал) в Судане, в Афганистане и на Гаити, всегда оказываясь на стороне тех, кто мог оплатить его услуги. По рекомендации Гаррисона «Игл Груп» купила его, заплатив за его услуги на вес золота, чтобы он координировал военные аспекты проекта «Зигзаг». Насколько Гаррисону было известно, у Картера было только одно правило, один-единственный этический кодекс: его собственная безопасность и безопасность его людей. Это придавало ему некую…

Его собственная безопасность и безопасность его людей.

Гаррисон заерзал на удобном кожаном сиденье.

— Сэр, я ничего не понимаю. Макс сказал, что останется в доме вместе с Картером, и…

Внезапно во тьме его разума воссиял свет. Фургон.

— Дейв, — сказал он водителю через переговорное устройство, не меняя интонации. — Дейв, поворачивай назад.

— Простите, сэр?

— Поворачивай назад. Снова в аэропорт.

Утечка мозгов. Так вроде говорили о печальном положении в науке в таких странах, как его? Виктор пытался развлечься, играя словами. Ученые утекают, как средства из бюджета. Трое испанских ученых бегут из страны и направляются в Швейцарию, как «черные» деньги, скрываясь от властей, чтобы спасти свою жизнь. Вот он, здесь, в первом терминале Барахаса, вместе со всеми ждет, пока Картер на стойке «Люфтганзы» получит посадочные талоны по фальшивым паспортам. Он даже не смог попрощаться с родными, хотя ему удалось позвонить Тересе, секретарю кафедры, и сообщить, что они с Элисой подхватили одну инфекцию и несколько дней пробудут на больничном. Говорить неправду было весело.

Время — почти половина седьмого, но в этой части здания рассвет еще не был заметен. Только самые ранние пташки (деловые дамы и господа) сновали туда-сюда с кожаными чемоданчиками или стояли в очереди к стойкам регистрации. Единственной чертой, роднившей Виктора с ними, была усталость: он целую ночь не сомкнул глаз, выслушивая жуткие истории о невидимом убийце-садисте, от которого все хотели убежать. Испуг и усталость смешивались в нем в равной пропорции. В самолете наверняка усталость превысит страх, и он немного подремлет, но сейчас казалось, что ему в вены впрыснули сыворотку кофеина.

— Сейчас Гаррисон, наверное, уже обнаружил случившееся, — заметила Элиса.

Глядя на нее, Виктор снова подумал, что даже такая изнурительная бессонная ночь не сказалась на ее красоте. Какая прекрасная женщина. Ее длинные иссиня-черные волосы, сводившие его с ума, красиво обрамляли удивительное лицо. Он был просто счастлив следовать за ней. Видеть обращенные к нему улыбки, просто находиться рядом — это более чем достаточная плата за все неурядицы. В аэропорту было холодно, а может быть, это был всего лишь повод ее обнять. «Связанные несчастьем» — такое же избитое выражение, как «утечка мозгов». Но избитое — не избитое, похоже, Элисе было спокойнее, когда она чувствовала на плече его руку.

— Возможно, — согласился Бланес, — но самолет в Цюрих вылетает меньше чем через час, а Картер говорит, что Гаррисон не знает, куда мы отправимся.

— Ему можно доверять? — спросила она, разглядывая широкую спину Картера, стоявшего у стойки регистрации.

— Он заинтересован в побеге не меньше нашего, Элиса.

Картер вернулся и помахал посадочными талонами, как шулер показывает рубашку карт. Виктор оценил его способность командовать людьми: ему не пришлось говорить ни слова, чтобы все двинулись с места и пошли за ним, как послушные ягнята, под стук высоких каблучков Жаклин.

— Думаете, Гаррисон уже в курсе? — спросил Бланес, оглядываясь по сторонам.

— Возможно, — пожал плечами Картер. — Но я его хорошо знаю и постарался опередить его действия. Сейчас он еще должен быть в доме, скорее всего он растерян, отдает приказы и недоумевает, что же произошло… Я оставил ему несколько ложных наводок. Когда он придет в себя и сможет отреагировать, наш самолет уже будет в воздухе.

Продолжая говорить по мобильнику, Гаррисон ступил внутрь первого терминала Барахаса. Он действовал очень быстро, намного быстрее, думалось ему, чем мог вообразить Картер. Недаром он стал начальником службы безопасности, занимавшейся всеми научными проектами «Игл Груп».

— Вы были правы, сэр, — звучал голос в его наушниках, — они только что зарегистрировали пять билетов на семичасовый рейс «Люфтганзы» на Цюрих, представив фальшивые документы. Его узнали на стойке регистрации. Вы хорошо придумали срочно выслать его фотографию. Сейчас он, наверное, идет к выходу на посадку.

Гаррисон молча кивнул и прервал связь. Он хорошо знал Пола Картера: хоть тот и стал предателем, он оставался обычным наемником и пользовался обычными методами и средствами. Но я устрою тебе сюрприз, Пол. Он взглянул на часы, быстро шагая по вестибюлю терминала в сопровождении своего доверенного человека — без четверти семь.

— Ты говорил с Бласкесом? — спросил он, не замедляя шаг.

— Вылет будет отложен, сэр. Испанскую полицию тоже предупредили. Мы задержим их при проверке пассажиров.

Гаррисон уже не впервые порадовался международной панике, в атмосфере которой они жили больше десяти лет. Из-за боязни террористических актов приказы отложить вылет самолета или задержать пятерых подозреваемых в зарубежной стране выполнялись безотказно. Страх полезен и в Европе.

На его пути выросла темнокожая женщина с нагруженной чемоданами тележкой. Гаррисон едва не налетел на нее и чертыхнулся сквозь зубы. Его доверенный человек, не останавливаясь, одним толчком отстранил женщину. И в тот же миг Гаррисон услышал зазвучавшие в динамиках сначала на испанском, а потом на английском языке слова: «Авиакомпания «Люфтганза» сообщает, что вылет рейса… на Цюрих по техническим причинам задерживается».

Они в его руках.

«Повторяем: авиакомпания «Люфтганза» сообщает, что вылет рейса…»

Бланес побледнел; они торопливо продвигались к очереди на контрольный пункт.

— Картер, слышите, они задерживают вылет рейса.

В очереди стояли около шести пассажиров, они укладывали багаж на движущуюся ленту. Вдалеке толпилась большая группа мужчин в форме, которые, похоже, о чем-то совещались. Ни один пассажир не избегал тщательной проверки.

— Вылет рейсов часто откладывается, профессор, не волнуйтесь, — ответил Картер. Он прошел перед одной очередью и направился ко второй. Картер вертел посаженной на мощную ось шеи головой во все стороны, точно что-то искал.

Бланес и Элиса встревоженно переглянулись.

— Картер, вы видели этих полицейских? — снова спросил Бланес.

Вместо ответа Картер продолжал идти дальше. Он прошел перед последним пассажиром, стоявшим в очереди, но не остановился и за ним, а повернул к выходу из аэропорта. Растерянные ученые последовали за Картером.

— Куда мы идем? — спрашивал Бланес.

У выхода ждал темный мини-вэн. Сидевший за рулем мужчина вышел из машины, Картер сел на его место и завел мотор.

— Заходите, ну же! — окликнул он ученых.

Только когда все расселись и машина тронулась с места, Картер сказал:

— Неужели вы на самом деле думали, что мы полетим в Цюрих на обычном самолете, по купленным в аэропорту билетам? — Он сдал назад и нажал на газ. — Я же сказал, что хорошо знаю Гаррисона, и попытался предвидеть его решения. Я подозревал, что он вышлет мое фото властям… Хотя, по правде говоря, он действовал быстрее, чем я ожидал. Надеюсь, он будет возиться с подставой из билетов на Цюрих как можно дольше…

Сидевшая на заднем сиденье Элиса взглянула на Виктора и Жаклин, которые, похоже, пребывали в такой же растерянности, как она. Она подумала, что, если Картер их не подведет, это лучший союзник.

— Значит, мы не едем в Цюрих? — спросил Бланес.

— Конечно, нет. Я никогда туда и не собирался.

— А почему же вы нам ничего не сказали?

Картер сделал вид, будто не расслышал вопроса. Ловко проскользнув между двумя машинами и выехав на автомагистраль, он тихо процедил:

— Если с этого момента, профессор, вы будете зависеть от меня, лучше вам усвоить вот что: правду никогда не говорят, правду делают. В словах нуждается только ложь.

Элиса подумала: интересно, говорит ли Картер правду сейчас.

— Ушли.

Это был единственный вывод, единственная мысль. Его сотрудник все очень хорошо спланировал. Возможно, он никогда и не собирался отправляться в Швейцарию. Может быть, у него даже было какое-то частное транспортное средство в другом аэропорту.

На какое-то мгновение у него перехватило дыхание. Ему стало так дурно, что пришлось безо всяких объяснений встать и выйти из кабинета, где директор Барахаса предоставлял ему последние данные. Он вышел в коридор. Доверенный человек последовал за ним.

— Ушли, — повторил Гаррисон, когда дыхание восстановилось. — Им помогает Картер.

Он понял почему. Он ушел, чтобы спасти свою шкуру. Знает, что перед ним — самый опасный в его жизни противник, и хочет, чтобы эти умники помогли ему выжить.

Он глубоко вздохнул. Перспективы вдруг оказались совсем не радужными.

Зигзаг вполне мог быть великим противником, Противником с большой буквы, самым страшным в мире. Но теперь он знал, что другой его противник — Картер. И хотя их даже и сравнивать нельзя, бывшего сотрудника считать мелкой сошкой тоже невозможно.

С этого момента ему придется серьезно остерегаться еще и Пола Картера.