Златообильные Микены

Глава 7. Государственное управление

Три круга источников — мифологические, археологические и памятники линейного письма — предоставляют нам возможность прикоснуться к микенской цивилизации, отстоящей от нас во времени более чем на три тысячелетия. Попробуем же рассмотреть с помощью этих источников отдельные стороны повседневной жизни Микенской Греции — государственное управление, общественные отношения, хозяйство и торговлю, вопросы войны и мира, религию и культ, ремесло и изобразительное искусство, частную жизнь. При этом каждая из названных сторон жизни освещается тем или иным типом источников по особому. Относительно государственного управления, общественных отношений и экономики наиболее важные сведения содержатся в текстах линейного письма Б, однако в области государственного устройства ценное дополнительное освещение дают также археологические раскопки и легенды (в частности, относительно топографии микенских поселений). Все три круга источников имеют важное значение также при рассмотрении вопросов войны и мира, торговли и повседневной жизни микенцев, а также их религиозных верований. Самые обильные и вместе с тем самые надежные сведения о ремесле и изобразительном искусстве предоставляют, естественно, данные археологических исследований, хотя и здесь не стоит пренебрегать прочими источниками.

При освещении интересующих нас вопросов мы будем пользоваться всеми тремя основными видами источников, однако в этой связи следует отметить следующее. Принимая во внимание новизну взглядов, обязанных своим появлением дешифровке линейных текстов, мы будем использовать полученную из них информацию в несколько большем по сравнению с другими источниками объеме.⁷¹ Кроме того, следует иметь в виду, что микенский мир существовал не изолированно, а был тесно связан с цивилизациями Переднего Востока, причем последние иногда даже оказывали решающее влияние на его развитие. Поэтому сравнения с аналогичными явлениями, имевшими место в различных сторонах жизни Эгеиды и стран Востока, также можно считать источниками, хотя и косвенными.

Источники этого типа имеют существенное значение при реконструкции структуры микенского общества, прежде всего его экономической системы и различных институтов, в особенности когда речь идет о натуральной оплате, имевшей место в дворцовом (так называемом распределительном) хозяйстве,⁷² о товарообмене или о выдаче сырья ремесленникам и регистрации их продукции. Сопоставление экономических систем древних обществ Эгеиды и Передней Азии, разумеется, не входит в рамки настоящей книги. Однако в меру возможного мы обратим внимание только на ряд аналогичных явлений.

Как в странах Передней Азии, так и в Эгеиде основу экономики составляло упомянутое выше распределительное дворцовое хозяйство, при котором продукт переходил от производителя непосредственно к потребителю, еще без участия рыночного механизма. Различные продукты сельского хозяйства и ремесла поступали в виде натуральной подати на склады дворцовых центров и распределялись затем в виде натуральной оплаты прежде всего среди непроизводительных групп, непосредственно связанных с дворцом и его учреждениями, — жрецов, чиновников, торговцев, воинов, ремесленников, прислуги и т. п. Распределение выполняло, таким образом, с одной стороны, функции сбора налога, а с другой — частично также и функции оплаты государственной администрации, прислуги и войска (другой важной формой вознаграждения, в особенности лиц высших и средних социальных слоев, было наделение землей). Однако зачастую изделия не доходили до дворцовых хранилищ, а непосредственно раздавались потребителям, и дворцовая администрация только регистрировала это распределение. Такая система предполагала точный учет, и удивительное сходство между административными записями из многих центров Переднего Востока и Эгеиды является одним из наиболее серьезных аргументов в пользу заключения о параллелях, прослеживающихся в социально-экономической структуре обществ Востока и Эгеиды, несмотря на то что здесь не исключено существование и отдельных отличий.

Микенские дворцы, в которых были обнаружены образцы линейного письма Б, имели ярко выраженный характер крупных административных центров. На это указывают уже сами развалины Кносса, Пилоса, Микен и других дворцовых мест, а обильные находки табличек с текстами линейного письма в дворцовых архивах только усиливают это впечатление. То обстоятельство, что на сегодняшний день мы располагаем 4750 документами линейного письма Б и что эти тексты содержат записи главным образом учетного характера, уже само по себе служит доказательством того, что микенские органы управления имели тщательно продуманную хозяйственную организацию и что существенную роль в экономике микенцев играла централизированная администрация. Около 97% найденных документов составляют таблички из дворцовых архивов, и только 140 документов являются записями, выполненными на обломках сосудов. Эти количественные данные приобретают особую значимость в связи с тем обстоятельством, что таблички из дворцовых мест фактически всегда относятся к последнему году существования дворцов. Добавим к этому, что административные записи из переднеазиатских центров, как правило, сохранились в значительно большем количестве, а главное — они более пространны и обстоятельны.

Объем содержащейся в текстах табличек информации поистине огромен. Записи (в частности те, которые сохранились в Пилосе и Кноссе) содержат сведения не только о самом дворце и его ближайших окрестностях, но дают также хорошее представление об административных и хозяйственных проблемах всего управляемого из дворца государственного образования.⁷³

Сказанное относится прежде всего к Пилосу, архив которого сохранился довольно полно. Количество сохранившихся табличек по отношению ко всему предположительно существовавшему (разумеется, к моменту уничтожения дворца) собранию пилосского архива колеблется у различных исследователей от 80 до 90%.

Дошедшее до нас собрание кносских табличек имеет, вероятно, более существенные пробелы, но зато здесь административное делопроизводство превосходит по своему объему делопроизводство Пилосского дворца почти в два раза. Приблизительно таково же и соотношение между числом кносских и пилосских писчих почерков (приблизительно 80 к 40). Однако, учитывая явные пробелы в собрании сохранившихся кносских и пилосских табличек, общее число кносских (и соответственно пилосских) чиновников, в компетенцию которых входило ведение письменной документации, следует считать как минимум 100 (соответственно 50) человек.

При этом ведение письменной документации целым, рядом профессиональных чиновников — далеко не единственное, на что обращается наше внимание при более тщательном анализе табличек; еще большее впечатление производят некоторые цифровые данные. Самое большое из известных к настоящему времени чисел — 19 300 — содержится на кносской табличке с идеограммой овцы. Пятизначные числовые обозначения имеются и на других табличках того же типа. Сохранилась также табличка, на которой зарегистрировано 1800 сосудов. В другом документе говорится о призыве на воинскую службу 569 мужчин. Высоки и итоговые количественные данные статей некоторых более обширных серий табличек. Так, в собрании пилосских табличек, содержащих записи о лицах весьма низкого социального положения, мы встречаем сведения о 2000 человек, главным образом женщинах и детях, а численность боевых колесниц, зарегистрированных на соответствующих кносских табличках, составляет около 400 единиц.

Эти цифры уже сами по себе убедительно говорят о том, что в микенских центрах велся централизованный учет хозяйства, регулярное функционирование которого осуществлял ряд чиновников аппарата управления. При этом записи обнаруживают настолько хорошее знание самых различных деталей административного, топографического и личностного характера, что не вызывает сомнения факт существования непосредственных контактов чиновников с людьми, занятыми на самых различных участках соответствующих отраслей хозяйства. Равным образом это указывает и на существование многолетней практики ведения учета, что, безусловно, явилось результатом опыта многих поколений. Хотя во всех микенских центрах не засвидетельствован такой высокий уровень, как в Пилосе или Кноссе, столь же высокое развитие администраторской практики можно предполагать и для дворцового центра в Микенах.

Открытие микенских табличек окончательно опровергло прежние предположения о существовании крупной микенской державы, управление которой осуществлялось из единого политического центра. Микенские дворцы с их архивами были подлинными центрами независимых правителей, а небольшие микенские государства на территориях, обычно окруженных естественными географическими границами (горы, береговая линия), явились примечательным прообразом греческих городов-государств I тысячелетия до н. э. и резко отличались от государств Ближнего Востока, большинство которых охватывало огромные территории.

Самая обширная территория из числа исторически засвидетельствованных ахейских государств управлялась, очевидно, из Кносского дворца, расцвет которого приходится на время господства ахейцев, особенно на рубеж XV— XIV вв. до н. э. Вплоть до недавнего времени было принято считать, что власть кносского правителя распространялась в то время только на центральную и западную часть Крита, на что указывают топонимические названия, засвидетельствованные на кносских табличках. При этом власть Кносса над западной частью Крита была недавно убедительно доказана находками линейного письма Б на фрагментах керамики из нынешней Каньи, расположенной на месте древней Кидо-нии, упоминания о которой содержатся и на ряде кносских табличек.⁷⁴ В самое последнее время был выдвинут важный аргумент в пользу господства ахейцев и над восточной частью Крита. Отдельные исследователи уже давно задумывались над тем, где находилось то или иное критское поселение, поскольку их названия, содержащиеся на кносских табличках, не удавалось идентифицировать. Вероятное местонахождение двух из них на востоке Крита было со временем установлено на основании любопытного соображения, появление которого в значительной мере обязано анализу химического состава керамики найденных на материке сосудов с надписями, составленными линейным письмом Б. Два критских топонима О-ііи-го-м« и м'а-ію засвидетельствованы не только на кносских табличках, но и на фрагментах керамики из Фив. При этом химический анализ упомянутых фрагментов показал, что состав их глины отличается от состава глины некоторых других видов фиванских сосудов и обнаруживает сходство с керамикой из двух мест восточного Крита, называемых в настоящее время Закро и Палеока-стро.⁸⁵ Это наблюдение позволило ученым прийти к заключению, что именно к этим восточнокритским местностям и относятся два ранее не идентифицированных топонима Крита. Подтверждение такого объяснения явилось бы не только важным аргументом в пользу того, что власть кносских правителей распространялась в то время на восточный Крит, но и интересным свидетельством ранних контактов восточного Крита с материковой Грецией.

С другой стороны, отсутствие на кносских табличках некритских топонимов означает, что правители ахейского Кносса не имели ни одной колонии вне собственно критской территории. Это обстоятельство резко отличает ахейский Кносс от располагавшего довольно обширными колониальными владениями доахейского (т. е. минойского) Крита времени до катастрофической гибели минойских центров около 1470 г. до н. э. К указанному периоду относится расцвет критских поселений не только на Фере, Мелосе, Родосе, Кифере и ряде других островов, но и в районе Милета на побережье Малой Азии. Объяснить это различие несложно. В то время как минойский Кносс занимал бесспорно ведущее положение во всей островной Эгеиде, ахейский Кносс был, вне всякого сомнения, всего лишь одним из множества малых или даже совсем малых государств, существовавших около 1400 г. до н. э. в различных районах древнего Эгейского мира.

Крит — остров, и поэтому территориальные размеры существовавшего здесь ахейского государства определяются легче, чем границы ахейских государств на материке. Впрочем, труд ученых, сумевших в течение последних лет извлечь из линейных табличек информацию и по этому вопросу, заслуживает самого искреннего восхищения. Еще 45 лет назад не было точно установлено даже местонахождение Пилоса царя Нестора, а предпринимавшиеся тогда многолетние попытки решить этот вопрос чем-то напоминают усилия чехословацких археологов идентифицировать великоморавский Велиград.⁷⁵ Сегодня же мы можем уже со значительной степенью уверенности ответить и на вопрос, сколь велико было царство Нестора.⁷⁶

Из своего дворца (или же с какого-то расположенного в непосредственной близости от него места) пилосский властитель мог обозревать весьма значительную часть югозападного Пелопоннеса — во всяком случае все свои владения. Тщательный анализ табличек из Пилоса показывает, что Пилосское царство, вероятно, занимало всю территорию нынешней Мессении. Основным выводом, полученным в результате такого анализа, явилось установление того факта, что территория Пилосского царства в микенскую эпоху делилась на две области, называемые Беися^оЫа («Приэго-лия») и Peraigolaia («Заэголия»). Любопытно, что интерпретация соответствующих пилосских текстов подтверждается и топографией Мессении. Если смотреть на северо-восток от развалин дворца Нестора, мы увидим четкие очертания горного хребта, отделяющего сравнительную узкую полосу западного побережья Мессении от расположенной далее к востоку широкой и плодородной Мессенской низменности, которая действительно называлась в древности Эгалеон (чередование гласных а-о в позиции рядом с 1 — весьма характерная особенность диалектов греческого языка). За этим хребтом, вероятно, лежала вторая, более отдаленная область царства Нестора. В результате детального анализа топонимов, содержащихся в текстах пилосских табличек, были получены новые, более подробные сведения об административном делении всего государства.

Ряд исследователей обратил внимание, что на некоторых пилосских табличках (Сп 608, 1п 829, Уп 20) выступает целая особая группа из девяти топонимов, рядом с которой на одной из табличек имеется перечень еще семи топонимов. Списки этих 9+7 городов (вернее, «округов»), безусловно, составлены в определенной географической последовательности: сначала упомянуто 9 западных («приэголийских») округов в направлении с севера на юг, а затем — 7 восточных («заэголийских») в направлении с юга на север. При этом девятое в ряду этих названий п-р, бесспорно, является линейным написанием топонима Рион, как называлось в древности поселение возле мыса на крайнем юге Мессении. Также и четвертая местность Пилосского царства, обозначаемая топонимом ра-кт-)а-пе («Сфагианес») в западной области, вполне соответствует его действительному географическому положению.

Определение территории отдельных провинций Пилосского царства позволяет также установить общую конфигурацию и размеры владений царя Нестора. Довольно хорошо прослеживается восточная граница, проходившая по горному массиву Тайгета и спускавшаяся к морю по его югозападным отрогам на юго-востоке от нынешней Каламаты. К аналогичным выводам мы приходим и на основании других данных, полученных при анализе табличек, которые указывают, что восточная провинция была надежно защищена со стороны побережья. Северная граница державы Нестора проходила всего лишь в 40-50 километрах от дворца Нестора — как раз там, где к западному побережью Мессении подходят высокие горы, спускающиеся к морю недалеко от нынешней деревни Каковатос, возле которой В. Дерпфельд обнаружил упоминавшиеся выше микенские гробницы.

Таким образом, результаты анализа табличек в значительной степени согласуются с естественным географическим рельефом юго-западной части Пелопоннеса и свидетельствуют, что царство Нестора простиралось приблизительно на 80 км с севера на юг и около 50 км с запада на восток, т.е. было по своим размерам приблизительно в два раза меньше Крита, территория которого составляет около 8300 кв. км.

Полученные таким путем данные отличаются от сведений, содержащихся в гомеровских поэмах, согласно которым держава Нестора занимала значительно большую территорию и простиралась намного далее к северу.⁷⁷ Впрочем, здесь мы имеем дело лишь с одним из явных противоречий между сведениями, полученными из пилосских табличек и гомеровских преданий. Число подобных несоответствий достаточно велико. Учитывая то обстоятельство, что окончательное составление гомеровского эпоса следует относить ко времени на четыре или даже пять веков после падения дворца Нестора, современная наука в общем-то склонна считать, что данные, полученные на основании анализа текстов найденных линейных табличек, являются более надежным источником информации, чем поэмы Гомера. Безусловно, прав был выдающийся английский археолог А. Дж. Б. Уэйс, утверждавший еще много лет назад, что Гомер видит микенскую эпоху «сквозь мглу веков».

Что же касается Микен, то, хотя на основании табличек нельзя сказать ничего определенного о размерах этого государства, вряд ли власть микенского царя распространялась за пределы Арголидской котловины, окруженной довольно широким окаймлением гор. Но уж верховную власть над этой областью ему наверняка не нужно было с кем-либо делить.

Аналогичное господствующее положение над прилегающей округой занимали в микенскую эпоху и другие ахейские центры: Спарта в Лаконии, города у Коринфского перешейка, Афины в Аттике, Фивы и Орхомен в Беотии, Иолк в Фессалии и ряд других. Представляется, что размеры и этих микенских государств тоже, как правило, соответствовали ограниченным горным ландшафтом отдельным районам материковой Греции. При этом они до такой степени были изолированы друг от друга горными кряжами, что более трех тысяч лет назад один правитель вряд ли мог завладеть на сколь-нибудь длительный срок значительной частью материковой Греции или хотя бы одним Пелопоннесом. А если Гомер и рассказывает в «Илиаде» об общегреческом походе на Трою под верховным предводительством царя Микен Агамемнона при участии пилосского царя Нестора, спартанского Менелая, итакийского Одиссея, фессалийского Ахилла и других, то в свете наших сегодняшних сведений о микенской культуре этот поход следует рассматривать лишь как непродолжительное совместное предприятие, в котором принимал участие ряд микенских государств, объединенных друг с другом сознанием общего происхождения, языка, а в ряде случаев и родственными связями их властителей. Гомер не дает даже единого общего наименования воинам, сражавшимся у Трои. Он называет их то ахейцами, то данайцами, то аргивянами, хотя, как известно сегодня, ни одно из этих трех названий не могло полностью охватывать все греческие племена, так или иначе участвовавшие в создании и развитии микенской цивилизации.

Внушительные размеры и великолепное убранство дворцов, обширный административный аппарат в упомянутых центрах являются несомненными признаками существования у микенских греков государственного устройства, однако говорить о каком-либо едином общемикенском государстве, подчиняющемся власти одного правителя, нет достаточных оснований. Большое число открытых на материке микенских дворцовых центров указывает скорее на одновременное существование ряда небольших государств, ведущее место среди которых уже со времен шахтовых гробниц безусловно занимали Микены. Об этом единодушно свидетельствуют как богатые находки предметов материальной культуры в Микенах, так и греческая мифологическая традиция. Правда, содержание сохранившихся в Микенах письменных документов значительно беднее, чем, например, в Пилосе. Главный архив Микенского дворца или вообще не обнаружен до сих пор (что, впрочем, мало вероятно), или же был попросту уничтожен во время ранних раскопок Шлимана, когда ценность открытия определялась скорее тривиальным спросом на найденные предметы, нежели их значением для истории развития мировой культуры.

Впрочем, весьма ограниченное количество письменных документов вполне компенсируется в Микенах столь изумительными археологическими открытиями, что наш краткий обзор археологических комплексов микенской культуры в материковой Греции, составляющий содержание следующей главы, нельзя начать с какой-либо иной местности кроме Микен.

Глава 8. Дворцы и их округа

В настоящее время археологическая зона Микен расположена в стороне от больших дорог, недалеко от одноименного поселка Микинес.⁷⁸ Путешественник, приближающийся по шоссе к мощно укрепленному холму, непременно увидит слева вход в так называемую «сокровищницу Атрея». Этот памятник в непосредственной близости Микен, один из числа девяти гробниц, дошедший в наилучшей сохранности, — принадлежит к числу самых прекрасных в Европе каменных сооружений эпохи бронзы. По мнению Уэйса, «сокровищница» сооружена около 1330 г. до н. э., по мнению других исследователей — только в первой половине XIII в. до н. э. За «сокровищницей Атрея» справа от нас останутся развалины нижнего города Микен, где была обнаружена большая часть микенских документов линейного письма Б. Возле автостоянки дорога поворачивает к самой крепости. Справа от дороги расположен более древний могильный круг Б, датируемый концом XVII и частично XVI в. до н. э., а рядом с ним — две другие купольные гробницы: восстановленная так называемая «гробница Клитемнестры» XIII в. до н. э. и наполовину разграбленная так называемая «гробница Эгисфа» первой половины XV в. до н. э. И вот мы уже стоим перед мощными Львиными воротами, возвышающимися более чем на три метра. Над их верхней плитой весом 20 тонн в кладке имеется треугольное отверстие, закрытое известняковой доской высотой три метра со знаменитым рельефным изображением двух стоящих на задних лапах львиц, которое датируется временем около 1250 г. до н. э. За воротами, на пороге которых до сих пор видны выбоины, оставленные колесами микенских колесниц, дорога поднимается вверх. С правой стороны внимание посетителя привлекает к себе знаменитый шлимановский могильный круг А XVI в. до н. э. с двойной галереей каменных блоков, где на глубине без малого пять метров были сделаны великолепные находки. С левой стороны дорога переходит в остатки некогда величественной лестницы, которая вела к резиденции властителя на вершине скалы, круто нависшей над Львиными воротами. Здесь дорога оканчивается в небольшом дворике с тронным залом в западной части и окружающими его жилыми помещениями собственно дворца, украшенного с восточной стороны входной колоннадой. Позади дворца находятся остатки других строений, к числу которых относится интересная постройка с остатками колонн, а также фундамент дорического храма III в. до н. э. — времен более позднего поселения на территории Арголиды.

Заслуживает внимания и дополнительно пристроенный в конце XIII в. до н. э. выступ, включивший в черту крепостных стен бьющий из скалы подземный источник. К нему можно было спуститься по лестнице из 96 ступеней, внезапно обрывающейся у водной цистерны двухметровой глубины. В этом выступе и дальше в северной части крепостной стены были сделаны две потайные боковые калитки. Здесь посетитель может перейти на один из противоположных склонов и оттуда увидеть Микены как на ладони. Если же подняться на самую вершину, горы Св. Ильи (Агиос-Илиас), на память придут строки из трагедии Эсхила «Агамемнон». Может быть, именно здесь запылал в день падения Трои последний костер в огромной цепи огненных сигналов, протянувшейся от Трои к Микенам. Это пламя возвестило микенцам о победе ахейского войска, а Клитемнестре и Эгисфу — о том, что наступил час готовить кровавую баню Агамемнону.

Рисунок 7. Реконструкция дворца в Микенах. (Рисунок повернут на 90° по часовой стрелке)

С высоты своего дворца Агамемнон мог обозревать почти всю Арголидскую котловину, раскинувшуюся по обоим берегам реки Инах. Археологических комплексов, в особенности относящихся к ранним периодам истории Древней Греции, в этой котловине сконцентрировано намного больше, чем на территории таких же размеров в любой другой области Греции. В самом центре котловины расположен Аргос, считавшийся некогда резиденцией Даная. Здесь следы поселения микенской эпохи были обнаружены, в частности, на конусообразном холме, и поныне называющемся Ларисса (это слово заимствовано из языка догреческого населения и означает высоко расположенное укрепленное поселение). Характер отношений, существовавших между Аргосом и Микенами, не вполне ясен. С точки зрения археологии Микены представляются центром намного большей значимости, чем Аргос, однако греческая мифологическая традиция в ряде случаев ставит Аргос над Микенами. Во-первых, Аргос выступает в мифологии как более древний из двух городов (Микены якобы основал аргосский царь Персей, отдаленный потомок Даная). Во-вторых, Аргосу принадлежит ведущая роль в походе «семерых против Фив», в котором Микены вообще не участвовали. В некоторых произведениях драматургии классического периода (например, в «Антигоне» Софокла) именно Аргос назван резиденцией царя Агамемнона. Не исключено, что в микенскую эпоху оба города соперничали друг с другом, однако весьма сомнительно, чтобы два столь близко расположенных центра могли сохранять независимость друг от друга в течение продолжительного времени. Во время Троянской войны Аргос, очевидно, находился в подчинении у Микен, хотя в гомеровской «Илиаде» аргосский царь Диомед зависит от Агамемнона не более, чем прочие греческие вожди. Преобладание Аргоса над Микенами в традиции более позднего времени, очевидно, является отображением ситуации, сложившейся после гибели микенской цивилизации: Микены лежали в развалинах, в то время как Аргос первых веков I тысячелетия до н. э. стал во главе обширной области, а впоследствии даже соперничал со Спартой за господство над всем Пелопоннесом. Неудивительно поэтому, что Аргос, игравший в те времена весьма значительную роль, оказался в более выгодном по сравнению с Микенами положении и при литературной разработке древних греческих сказаний.

С высоты возвышающейся над Аргосом Лариссы отдельные части Арголидской котловины видны значительно отчетливее, чем со склонов Микенского акрополя. На северо-востоке перед нами встает мощный горный массив, у подножия которого вырисовываются Микены, а справа от них скорее угадываются, чем просматриваются, развалины самой значительной священной местности Арголиды с остатками святилища Геры, известного под названием Герей-он, древнейшие элементы архитектуры которого относятся, как точно установлено, к УШ в. до н. э. Сама же местность была обитаема начиная с III тысячелетия до н. э. и переживала период первого значительного расцвета в конце микенской эпохи, о чем свидетельствует микенское захоронение у расположенной поблизости деревни Просимна. В долине за ближайшей горной грядой скрывается конусообразная вершина с остатками другого укрепленного микенского поселения, а прямо на запад от Аргоса на высоком холме у деревни Дендра вырисовываются развалины Мидеи. Под ними находятся другие микенские гробницы, в одной из которых был найден единственный целиком сохранившийся экземпляр микенского бронзового панциря XV в. до н. э. (ныне экспонируется в музее расположенного неподалеку Навплиона — древней Навплии).

Несмотря на большое археологическое значение этих мест, туристы появляются здесь только изредка. Зато мало кто упустит возможность осмотреть укрепленную скалу, возвышающуюся у дороги из Аргоса в Навплион. На ней высится живой свидетель бронзового века Греции — могучий Тиринф. Он встает посреди широкой равнины как памятник давно минувших веков, и морские волны, некогда докатывавшиеся почти до самых его стен, отошли к западу на расстояние около двух километров. А ведь когда-то это была одна из самых неприступных на греческой земле крепостей. О ее мощных стенах рассказывали, будто бы их возвели сказочные исполины киклопы, отчего они так и называются — «киклопические». Следы древнейшего поселения в Тиринфе относятся к III тысячелетию до н. э. С конца III тысячелетия сохранились остатки громадного круглого сооружения неизвестного предназначения (возможно, это было убежище для окрестного населения в случае военной угрозы). Но основные достопримечательности Тиринфа относятся к микенской эпохе. Начиная с XVI в. до н. э. здесь высилась могучая крепость, достигшая своего расцвета в XIII в. до н. э. В крепость поднимались по длинной эстакаде, проходившей под высокой стеной и сворачивавшей через узкий проход между башнями к крепостным воротам. Подошедший к Тиринфу враг неизбежно оказывался под обстрелом занимающих выгодное положение защитников. Чтобы проникнуть к дворцу, который был украшен внутри великолепными фресками, неприятелю нужно было прорываться через несколько ворот и внутренних дворов. Остатки тиринфских фресок можно увидеть сегодня в Афинском национальном музее. Сам же Тиринф поражает посетителей своим фортификационными сооружениями и в особенности мощной галереей с внутренним проходом, которую образуют неправильные своды и стены десятиметровой толщины. С этим окружением вполне гармонировал мощный торс прославленного силача Геракла, отправлявшегося отсюда на свершение своих знаменитых двенадцати подвигов. Но и Тиринф подвергся внезапному разрушению в конце XIII в. до и. э. и с тех пор лежит в развалинах.

Рисунок 8. Дворец в Тиринфе (реконструкция)

Однако Тиринфом путешествие по раннеисторическим поселениям Арголиды еще не оканчивается. По обеим сторонам Арголидского залива недалеко от морского побережья расположены два очень древних поселения, уходящие своими корнями еще к середине III тысячелетия до н. э. Вблизи Навплиона, на скалистой вершине, возвышающейся над песчаной полосой берега, недалеко от деревни Толо расположена Асина — укрепленное поселение, население которого непрерывно менялось на протяжении всего бронзового века вплоть до середины I тысячелетия до н. э. На противоположном, западном берегу залива, у дороги, ведущей в глубь Пелопоннеса, расположена Лерна. Для древних греков она была местом обитания гидры — чудовища, убитого самим Гераклом, в то время как современным археологам это поселение известно своим «Домом черепиц» — четырехугольным строением, некогда покрытым терракотовой черепицей. «Дом черепиц» был разрушен пожаром около 2200 г. до н. э., что представляет в новом, весьма интересном освещении проблемы, связанные с приходом индоевропейцев в Эгейский мир.

Самой значительной после Арголиды областью микенской эпохи раннеисторической Греции является Мессения — плодородная равнина на юго-западе Пелопоннеса, обращенная в сторону, противоположную Эгейскому морю, и омываемая с запада водами другого, более дождливого Ионического моря. В раннемикенский период здесь возникает ряд небольших поселений с захоронениями, к числу которых принадлежит множество ранних купольных гробниц с ценными находками, напоминающими таковые предметы из шахтовых гробниц Микен.

Во внутренней части Мессении близ Мальфи находилось укрепленное поселение, расцвет которого относится еще к началу II тысячелетия до н. э. На северо-западе Мессении особенно плотно была заселена прибрежная низменность в районе Кипариссии (с рядом фолосов у Перистерии), к которой примыкает идущая в направлении к северу узкая полоса побережья Трифилии. Здесь следует вспомнить о раннемикенском погребении в Клеиди и прежде всего группу трех знаменитых фолосов у Каковатоса, в район которых В. Дерпфельд ошибочно помещал Пилос царя Нестора. Последний был позднее открыт К. У. Блегеном значительно южнее от этого места, вблизи западного побережья Мессении, откуда виден Наваринский залив. Этот район также богат находками купольных гробниц и прочих захоронений (Эпано-Энглианос, Мирсинохори и др.).

В то время как Микены поражают посетителя великолепными развалинами на укрепленной скалистой вершине в дикой безлесной горной местности, а Тиринф — мощью своих фортификационных сооружений в приморской низменности, Пилос расположен среди холмов, поросших лиственными деревьями, и, по существу, защищен только своим естественным положением. На северо-востоке тянется вдаль до самого горизонта пологая гряда, разделявшая державу Нестора на две части, между тем как на юго-западе местность спускается к морю, где на расстоянии неполных десяти километров от Пилоса блестит гладь Наваринского залива, посреди которого могучей стеной между водами залива и открытым морем встает остров Сфактерия.

Сегодня Пилос царя Нестора является, наряду с Микенами и Тиринфом, одним из наиболее хорошо исследованных центров микенской культуры, а его сохранившиеся в сравнительно хорошем состоянии фундаменты дают весьма отчетливое представление о царском дворце позднемикенского периода около 1200 г. до н. э.

Входные ворота вели в окруженный колоннадой двор размерами 12,90 * 7,30 м, откуда через вестибюль с колоннами можно было пройти в прихожую, а затем в главный дворцовый зал площадью 12,90 * 11,20 м с четырьмя опорными колоннами и очагом посредине. Вестибюль, прихожая и главный зал были украшены фресками, фрагменты которых сохранились и в настоящее время экспонируются частично в Афинском национальном археологическом музее, частично — в местном музее, находящемся в районе Хоры.

К центральным комнатам примыкали различные административные и хозяйственные помещения и склады. В них были обнаружены изделия высокой художественной ценности, а также тысячи глиняных сосудов, притом зачастую в столь больших количествах и столь однотипных, что они явно предназначались не для домашнего хозяйства царя Нестора, а на вывоз. Сегодня образны их выставлены в музее Хоры. Эти экспонаты могут восхитить любого посетителя своеобразием своей формы. Как правило, в музейных витринах выставляют отдельные экземпляры различных типов памятников материальной культуры. В Хоре же все наоборот. Главный зал местного музея напоминает скорее торговую палату: витрины заполнены почти совершенно одинаковыми сосудами. Кажется, будто еще и сегодня здесь ожидают, что через день-другой причалит прибывший из Элиды, Лаконии или какой-либо другой области материковой Греции, с островов Закинф, Итака или Кефалления, или же с лежащих за морем италийских берегов, микенский парусник, капитан которого закупит пилосские керамические изделия для правителя своей страны. Покупателям было бы что выбрать здесь и сегодня. Общее количество найденных в Пилосе сосудов составляет приблизительно 8000 экземпляров. Только в одном помещении было обнаружено 2853 фрагмента керамики — сплошь кубки с тонкой ножкой и широким горлышком. Столь большое количество кухонной посуды вряд ли требовалось для личного домашнего хозяйства пилосского царя.

Рисунок 9. План Пилосского дворца времени около 1200 г. до н. э.: А — северо-западная (древнейшая) часть дворца; Б — мегарон; В — двор; Г — вход; Д — хранилище

Сопоставление Пилоса с Микенами приводит посетителя к некоторым другим соображениям. Микенская крепость встает перед нами как расположенный в сердце греческих земель эпохи бронзы центр многовекового государственного образования, тщательно укрепленный во время господства здесь честолюбивого рода Пелопидов, не брезговавших для достижения своих целей даже убийством и всегда претендовавших на главенствующую роль среди греческих государств.

В противоположность этому Пилос — с его значительно менее продолжительной и менее богатой историей и окраинным положением на западе микенского мира — представляется скорее коммерческим и хозяйственным центром, ведущим оживленную торговлю с ближними и дальними соседями по суше и морю и процветающим под властью царей из рода Нелеидов, прибывших сюда из северной греческой области Фессалии. Особого расцвета город достиг во время правления дальновидного Нестора, чья мудрость и рассудительность явно не пришли к нему вдруг, сами по себе лишь во время боев под Троей.

Из числа прочих местностей Пелопоннеса заслуживают упоминания богатые остатки микенских поселений в районе Коринфа (Истмия, Кораку, Зигуриес), а также в Элиде в районе Олимпии. Здешние находки показывают, что в предании о микенском происхождении Олимпийских игр, связанном в греческой мифологии с именем Пелопа, может содержаться и какая-то доля истины.

Результаты археологических раскопок микенских поселений и гробниц в Лаконии на юге Пелопоннеса вполне соответствуют исторической традиции. Греческие сказания повествуют, что властителем этой области был брат Агамемнона Менелай, из чьего роскошного дворца в Спарте троянский царевич Парис похитил супругу царя прекрасную Елену. Дворца микенской эпохи ни в Спарте, ни в других местностях Лаконии до сих пор не обнаружено, хотя здесь и открыт целый ряд археологических комплексов интересующего нас времени (Амиклеон, Менелеон, Агиос-Стефанос).

На территории Лаконии было сделано также одно из самых замечательных открытий микенской эпохи. В 1888 г. Хр. Цундас⁹⁰ исследовал близ лаконской деревни Вафио к югу от Спарты купольную гробницу, возведенную, как это часто встречается в Лаконии, Мессении и Фессалии, на вершине высокого холма. Гробница была известна с 1805 г., а грабители, несомненно, наведывались сюда и ранее. Впрочем, последние не сумели выполнить свою задачу должным образом. Мало того, что после их посещения на полу осталось много мелких ценных предметов, основным их упущением оказалась яма, вырытая в полу гробницы. В ней X. Цундас обнаружил остатки мужского, скелета с большим числом ценных изделий (десятки аметистовых бусин, камей, золотых перстней), комплектом различных предметов личного оружия и большим количеством сосудов из различных материалов. К числу этих находок относятся два знаменитых золотых кубка с великолепным рельефным изображением сцен с быками, указывающим на их критское происхождение. Кубки датируются временем около 1600 г. до н. э.

Значительные археологические комплексы микенской эпохи были открыты и за пределами Пелопоннеса. В Аттике к их числу относятся, например, фолосы в Мениди, Перати, Форику и Марафоне (где знатное лицо захоронено вместе с парой коней), камерные гробницы в Бравроне, Элевсине, Афинах и других местах. На Афинском акрополе открыты остатки микенской крепости, аналогичной по своей строительной технике крепостям в Микенах и Тиринфе. Однако существование микенского дворца в Афинах археологически не засвидетельствовано, несмотря на то, что в греческой мифологии упоминания о таковом содержатся в легендах о Тесее. При этом Афины могут гордиться тем, что они были единственным центром микенской цивилизации на материке, не затронутым волной опустошительных разрушений, и что жизнь города на рубеже бронзового и железного веков не была нарушена какими-либо внешними потрясениями.

Одной из важных областей микенской культуры была также Беотия. Мы уже упоминали о выдающейся роли Фив в греческой мифологии и о достойных восхищения открытиях археологов, сделанных во время раскопок Кадмеи — дворца Фив микенской эпохи, в том числе о находке десятков памятников письменности и великолепных остатков фресковых росписей. Вблизи дворца были обнаружены камерные гробницы и среди них одна совершенно уникальная: это первая из известных к настоящему времени микенская гробница, украшенная фресковыми росписями и при этом соединенная с внешним миром двумя входными коридорами. В последнее время Беотия внесла свой вклад в изучение микенской живописи благодаря тому, что в захоронении XIII в. до н. э., открытом в последние годы в Танагре — поселении к востоку от Фив, — была найдена группа расписных ларнаков (глиняных погребальных ларцов), ранее известных в пределах бассейна Эгейского моря только на Крите.⁷⁹ Эта беотийско-критская параллель не является единственной, имея другие любопытные аналоги. Выше мы уже упоминали, что линейные надписи на глиняных сосудах из Фив содержат топонимические названия, встречающиеся на востоке Крита. Следует подчеркнуть также то обстоятельство, что весьма тесные связи между Беотией и Критом отражены и в греческой мифологии.

К числу прочих раннеисторических местностей Беотии принадлежит расположенный на юго-востоке Эвтресис, ранние слои которого относятся к неолиту. Но особенно примечателен комплекс микенских поселений к северу от Фив, вблизи ныне осушенного Копаидского озера. На его южном берегу существовало укрепленное микенское поселение вблизи более позднего Галиарта, на северо-западе находился Орхомен — легендарная резиденция царя Миния, где сохранились остатки дворца и купольная гробница XIV в. до н. э., к сожалению, полностью разграбленная. А в северо-восточной части озера на большом острове возвышалась мощная крепость, с киклопическими стенами протяженностью три километра. Ныне это одно из самых загадочных мест Микенской Греции называется Гла. Крепостные укрепления окружали здесь территорию площадью около 20 га, т.е. в семь раз большую, чем в Тиринфе. Этот археологический комплекс имеет необычный план, и, согласно преобладающему мнению исследователей, в данном случае речь должна идти об убежище для населения целого ряда окрестных микенских селений Беотийской равнины, прятавшегося здесь в случае возникновения военной опасности. При этом местные жители, очевидно, провели мелиоративные работы по сооружению канала, связанного с водной системой Копа-идского озера посредством комплекса дамб. Остатки этого канала сохранились до настоящего времени.

Основным районом микенских поселений в Фессалии был Иолк у Пагасейского залива — город, из которого, согласно преданию, отправились в плавание за золотым руном аргонавты. Археологи открыли здесь остатки дворца, а чуть поодаль от него купольные гробницы.

На западе и северо-западе элладского мира следы микенских поселений не столь многочисленны, как на северовостоке. Упоминания заслуживают здесь Кирра у Коринфского залива в Фокиде (неподалеку от Дельф), Фермой в Этолии, Парга в Эпире с открытой здесь купольной гробницей и острова Итака и Кефалления в Ионическом море.

И наоборот — в Эгейском море, т.е. на востоке будущего греческого мира, следует предполагать существование микенских поселений на многих островах, а именно на Кеосе, Аморгосе, Делосе, Паросе, Наксосе, Мелосе (в Филако-пи) и Кифере, затем на Крите (особенно в Кноссе), из островов Восточной Эгеиды — на Родосе (в Ялиссе), Карпатосе, Косе, Калимносе, Самосе и Хиосе, а также на западном побережье Малой Азии — прежде всего в Милете, Колофоне и современном Мюскеби на юго-западе полуострова.

Среди археологических местностей островной Эгеиды первое место занимает недавно открытое доисторическое поселение в Агиа-Ирини на острове Кея (древнегреческий Кеос; оба названия женского рода). В 1960 г. американский археолог Дж. Л. Кескей обнаружил здесь на одном из северо-западных выступов острова на расстоянии около 21 км от Европейского материка развалины поселения, существовавшего от начала II тысячелетия до н. э. с некоторыми перерывами почти до начала нашей эры.

Приблизительно в XV в. до н. э. на Кеосе произошла катастрофа, связанная с упомянутыми выше катастрофами на Фере и Крите, следствием которой было частичное запустение обитаемого района. К этому времени принадлежат различные находки, относящиеся к минойской и микенской культурам. Довольно хорошо сохранились остатки поселения с жилищными комплексами, погребами, улочками, лестницами и большим могильным курганом. На окраине города на берегу моря обнаружено отдельно стоящее здание святилища размерами 23 X 6 м с двумя несколько меньшими внутренними помещениями, где было найдено около 20 дошедших в той или иной степени сохранности женских фигур различных размеров вплоть до величины с человеческий рост. Фигуры представляют женщин, облаченных в длинные колоколообразные юбки, с открытой грудью и тщательно уложенными волосами. Изготовлены они из терракоты. По мнению Дж. Л. Кескея фигурки меньших размеров представляют танцовщиц, исполняющих танец вокруг своей богини. Храм, несомненно, подвергся перестройке в XII в. до н. э. и оставался местом отправлений культа вплоть до эллинистической эпохи.

Самым значительным центром микенской культуры за пределами материковой Греции, несомненно, является Кносс. Учитывая то обстоятельство, что ахейцы добились господства над Кноссом, не прибегая к разрушительному военному вторжению, а лишь в результате ослабления политического и экономического могущества Крита, вызванного извержением вулкана на Фере, микенский Кносс, по существу, следует рассматривать как древний минойский Кносс, перешедший под власть новых хозяев. Около 1450 г. до н. э. ахейцы заняли огромный Кносский лабиринт, насчитывавший около тысячи помещений, который и далее продолжал сохранять свою прежнюю планировку с широким внутренним двором, великолепными переходами и лестницами, обширным комплексом разнообразных сооружений, в том числе и четырехэтажных, а также изумительные фресковые росписи и технически совершенные бытовые удобства. Ахейцы со временем внесли сюда лишь некоторые изменения, например украсили тронный зал новыми фресковыми росписями, в которых прослеживаются материковые влияния. Утвердившись в Кноссе, ахейцы овладели во второй половине XV в. до н. э. значительной частью Крита (если не всем островом) и оставались хозяевами Кносского дворца вплоть до его окончательного разрушения, имевшего место приблизительно в начале XIV в. до н. э.

Итак, мы совершили путешествие по целому ряду основных центров микенской культуры от Микен и до Кносса. Очевидно, микенских поселений было значительно больше — вероятно, намного более пятисот. Конечно они не существовали одновременно на протяжении всей этой эпохи. Но во всяком случае, ко времени расцвета микенской цивилизации в XIII в. до н. э. только в материковой Греции их насчитывалось 264.⁸⁰ И в каждом из этих поселений развивалась микенская культура и кипела жизнь первого великого периода культурной истории Греции, вызывающего у нас такое восхищение.

Глава 9. Социально-политическая структура

Обнаружение каждого нового архива памятников микенской письменности означает также открытие еще одного значительного административного центра, из которого осуществлялось управление обширной округой. А если мы еще и прочтем архивные записи, то при сопоставлении с данными античной традиции сможем почерпнуть из них много весьма важных сведений, которые невозможно получить в результате одних только (пусть даже самых обстоятельных в смысле информативности!) археологических изысканий. Так, весьма тщательно исследованный Блегеном Пилосский дворец дает нам довольно точное представление о том, как выглядел микенский дворцовый центр. Но только на основании того обстоятельства, что дворец находится в районе, куда античная мифологическая и литературная традиция помещает центр владений рода Нелеидов, мы можем строить предположения о том, кто владел этим дворцом, а принимая во внимание некоторые намеки и описания «Илиады» и «Одиссеи», можно сделать также некоторые выводы и об общественных отношениях, существовавших в царстве Нестора. Однако основным критерием истины является согласованность этих выводов со сведениями, содержащимися в текстах пилосских табличек.⁸¹

Уже сами по себе титулы мужей, занимавших главенствующее положение в социальной структуре Пилосского царства, указывают на существенное расхождение между Гомером и текстами табличек. Если у Гомера, как и в более позднем греческом языке, правители микенских государств зачастую выступают под титулом basileus (причем это слово переводится на чешский язык как krai — «король»),⁸² то как на пилосских, так и на кносских табличках властители носят титул wanax (родительный падеж — wanaktos). Это слово также известно из более позднего греческого языка. Гомеровское anax является, в сущности, синонимом слова basileus, но имеет более широкое и менее специфическое значение, приблизительно соответствующее чешскому pan — «господин», хотя означает уже некоего обладающего значительной властью человека, как, например, царя Микен Агамемнона, или же некое божество. Впрочем, эти же функции религиозного содержания имело уже и микенское wanax на некоторых пилосских табличках серии Fr, содержащих сведения о благовонных мазях, пожертвованных различным божествам.

В противоположность этому микенский термин kwasileus, являющийся праформой более позднего греческого Ьа8Йеш, на пилосских табличках означает лишь правителей местного значения. В Пилосском царстве таковыми были особые лица, осуществлявшие надзор за работой и официальными заказами кузнецов и выполнявшие, помимо прочего, функции царских оружейных инспекторов в том или ином административном районе. Аналог этому имеется и в «Одиссее», где говорится о многих басилеях на Итаке («Одиссея», 1.394 и сл.), а феакийский царь Алкиной имеет в своей свите двенадцать басилеев («Одиссея», УШ.340 и сл.).

Различие между микенским и более поздним греческим значением слова «басилей» весьма отчетливо отражает то обстоятельство, что политическая власть, сосредоточенная в микенскую эпоху в руках незначительного числа ванактов, была распределена после падения микенской цивилизации между более значительным числом местных правителей, для обозначения которых и стало употребляться слово «баси-лей», а со временем, когда власть отдельных басилеев распространилась на более обширную территорию, это понятие существенно увеличило свою значимость. Слово же «ва-накт», напротив, исчезло из политической жизни, поскольку с падением микенской цивилизации исчезло и лицо, обозначавшееся этим словом. Поэтому, хотя слово «анакт» и значится в более позднем греческом языке, оно уже ограничено только областью культовой жизни, в которой обозначает приблизительно то же, что «господь» в выражении «господь бог».

Не вызывает сомнения, что пилосский властитель упомянут на табличке Ег 312, где говорится о площади земельных участков, которыми владеют различные представители господствующего класса Пилосского царства — ванакт, лавагет и три телеста. Лавагет (этот титул известен как в Пилосе, так и в Кноссе) был, очевидно, вторым человеком в Пилосском царстве. Это название указывает, что его следует считать верховным командующим. Само по себе это слово означает «владыка народа», что, однако, еще не дает оснований наделять его особой военной властью. Достаточно вспомнить по этому поводу о чешском уеуоііа («герцог»), возникшем из уо](е)уоііа и вскоре утратившем свое первоначальное значение. Сведения, почерпнутые из поэм Гомера, также указывают, что верховным предводителем войска был сам властитель. Таким образом, лавагет был, вероятно, высокопоставленным государственным сановником, неким министром ванакта. Что же касается телестов, то, по-видимому, это были представители местной родовой знати в государственном аппарате Пилосского царства.

Из той же таблички мы узнаем, что площадь земельных владений ванакта была в три раза больше, чем лавагета, и равнялась земельным владениям всех трех телестов, вместе взятых. Можно, однако, предполагать, что речь идет о записи, касающейся только определенного земельного надела (в тексте выступает словосочетание м'апаке-гопіетеж« — «земельный надел властителя»), но ни в коем случае не всех земель ванакта. Прилагательное м'апайею несколько раз засвидетельствовано в Пилосе и в качестве поясняющего определения принадлежности некоторых ремесленников, а также в связи с изготовлением тканей в Кноссе.

Любопытную параллель с указанной табличкой обнаруживает пилосская табличка ип 718, содержащая сведения о четырех лицах, посвящающих дары богу моря Посейдону: на втором месте здесь тоже появляется лавагет, а на первом, якобы предназначавшемся для ванакта, — лицо, обозначенное графически как E-ke-ra₂-wo, т.е., вероятно, Enkheliawon. Большинство исследователей усматривает сегодня в этом слове собственное имя пилосского властителя того времени, к которому относятся сохранившиеся тексты. Это имя, неизвестное в греческой мифологии, встречается и на других пилосских табличках. На основании одной из них (Er 880) можно считать, что это лицо обладало земельными владениями значительных размеров (в три раза большими, чем размеры «теменоса», упоминаемого на табличке Er 312). Кроме того, у Энхелиавона было сорок гребцов, что приблизительно составляет команду одного крупного военного корабля того времени (An 610). Сопоставление прочих табличек аналогичного содержания привело шведскую исследовательницу М. Линдгрен к сходному выводу — что пи-лосского лавагета, вероятно, звали Веданей и что он был владельцем крупных отар овец и располагал двадцатью гребцами.⁸³

Более важное место по сравнению с телестами, упоминаемыми на табличке Er 312 на третьем месте, занимали в иерархии пилосского (и, возможно, также кносского) общества так называемые «гекветы» («спутники»). Это были высокопоставленные сановники, сопровождавшие властителя, т.е. члены его свиты. Языковые аналоги соответствующего типа хорошо известны: члены королевской и императорской свиты в эпоху раннего средневековья носили латинский титул comes, т.е. «спутник», из которого возникли затем аристократические титулы «граф», например, во французском (comte) и английском (count) языках.

Слово «геквет» засвидетельствовано на пилосских и кносских табличках около двадцати раз; при этом одиннадцать гекветов выступают как командующие отрядами, выделенными для обороны отдельных прибрежных районов Пилосского царства. В результате сопоставления различных данных французскому ученому М. Лежену удалось установить, что один из гекветов тождествен одному из крупнейших пилосских землевладельцев Амфимеду.⁸⁴ В Кноссе данные табличек более фрагментарны, но гекветы засвидетельствованы и там. Военные функции гекветов подтверждает и то обстоятельство, что они, несомненно, имели особую форму одежды и располагали выделенными им боевыми колесницами.

Представляется, что высший слой господствующего класса микенского общества состоял из двух частей: центральной власти, представленной властителем (ванакт), его первым министром (лавагет) и свитой властителя (гекветы), а также местного управления в отдельных административных округах, которых насчитывалось шестнадцать. По мнению Дж. Чедуика, во главе каждого округа стоял так называемый koreter со своим заместителем, называемым prokoreter.⁸⁵ Управляющие округами выполняли самые различные задачи. Из сохранившихся пилосских табличек времени непосредственной военной угрозы Пилосу явствует, что в этих чрезвычайных обстоятельствах они должны были произвести сбор бронзовых предметов — очевидно, для дополнительного изготовления воинских доспехов.

К представителям местного управления в отдельных округах принадлежали и телесты. Это были крупные землевладельцы, находившиеся в таком же соотношении с коре-тером, как гекветы с ванактом. Численность их была довольно значительна. В главном пилосском округе, где находился и дворец, согласно данным табличек их было 13 или 14.

На Крите телесты засвидетельствованы в четырех местах. В Аптаре, на западе острова, их было целых 45. В качестве земельных собственников они именовались также ktoinookhoi — «владельцы земли», но не всякий ктенух являлся телестом. Очевидно, ктенухи составляли верхний социальный слой свободного населения округа, для обозначения которого употреблялось собирательное название damos, что является микенской праформой более позднего греческого demos («народ»).

О близости терминов ktoinookhoi и damos свидетельствует и одна из пилосских табличек, где сначала было написано слово ktoinookhoi, затем стерто (к счастью, неудачно) и заменено словом damos. В распоряжении дамоса — т.е. населения, которое следовало бы называть скорее «община», а не «народ», — находилась общинная земля, часть которой можно было сдавать в аренду отдельным лицам. Вполне очевидно, что это было выгодно прежде всего ктенухам, как это явствует из текста табличек. Не совсем ясно, в каких отношениях находился дамос как собственник общинной земли к властителю. Кое-что поясняют аналоги, имевшие место на Ближнем Востоке (там правитель был владельцем всей земли, хотя с течением времени только символическим), но окончательное суждение можно вынести только после более тщательного изучения общественных отношений, сложившихся в Эгеиде.

Представители средних социальных слоев, составлявших ядро дамоса, фигурируют в текстах табличек главным образом в записях, касающихся различных трудовых профессий свободных общинников, в частности ремесленников. Довольно высокая численность последних указывает на значительную степень разделения труда в микенском обществе.

Что касается области ремесел, то в текстах табличек встречаются упоминания о лицах, занимающихся обработкой металла — «кузнец», khrusoworgos — «золотых дел мастер»), дерева (dratomos — «лесоруб», tekton — «плотник», thronoworgos — «столяр», harmoteion — «оков-щик»), строительным делом (toikhodomos — «зодчий», naudomos — «корабельщик»), изготовлением тканей и выделкой кожи (knapheus — «сукновал», rapter — «портной»), изготовлением глиняных сосудов (kerameus — «гончар»). Из лиц, имеющих отношение к земледелию, животноводству и охоте, кроме ктенухов — «владельцев земли», т.е. землепашцев, выступают главным образом poimen — «овчар», gwougwotas или gwoukolos — «волопас», sugwotas — «свинопас», zeugeus — «возничий», kunagetas — «псарь, охотник», из профессий, связанных с приготовлением пищи, — artopokwos — «пекарь», а из профессий общественного характера — angelos — «вестник», karux — «глашатай», iater — «лекарь», eretas — «гребец».

Само собой разумеется, никто не может с полной уверенностью утверждать, что во всех случаях, когда на табличках упоминаются перечисленные профессии, речь действительно идет о свободных гражданах. Однако в большинстве случаев контекст табличек вполне ясно указывает на это — в частности, когда упомянутое лицо является арендатором земельного участка. С другой стороны, названия женских профессий, о которых говорится на табличках серий Аа, ЛЬ, Леї, бесспорно, относятся к лицам с весьма низким социальным статусом, занятым в дворцовом хозяйстве. Тексты линейного письма Б предоставляют нам не только хорошую возможность определить высшие и средние слои микенского общества, но в то же время являются богатым источником информации и в отношении лиц, стоящих на самых нижних ступенях социальной лестницы микенского общества.

Основу экономического роста микенских государств, несомненно, составляла эксплуатация лиц с зависимым или вообще бесправным социальным статусом, однако социальной структуре того времени был совершенно чужд четкий разграничительный рубеж, отделявший класс рабов от класса рабовладельцев, — явление, имевшее место позднее — в I тысячелетии до н. э., в особенности в классическую эпоху. Впрочем, известно, что даже в классическую эпоху в целом ряде греческих городов-государств социальные слои не выкристаллизовались столь четко, как это имело место в Афинах. Между лицами, занимавшими, безусловно, положение раба, и господствующим классом в ряде областей и городов-государств находились общественные слои с более или менее зависимым статусом, как, например, так называемые периэки в Спарте, занимавшие промежуточное положение между свободными спартиатами и совершенно бесправными илотами. В Микенской Греции вдобавок ко всему прочему существовала наследственная монархия, при которой понятие полностью свободного гражданина фактически ограничивалось царем и его ближайшим окружением. Это равным образом означает, что понятие «раб» в классическом смысле этого слова в Микенской Греции также еще не могло существовать.

Микенологи зачастую еще не вполне осознают этого обстоятельства и ставят знак равенства между микенскими понятиями (1ое1оз, (1ое1а и их более поздними лексическими эквивалентами классической эпохи (1и1оз, (Ме, означающими в развитом рабовладельческом обществе раба и рабыню. Таких «доэлов», согласно данным линейных текстов, имел не только ванакт, но и некоторые другие отдельные лица, например гекветы и даже пилосские кузнецы. На пилосских табличках серии самое малое число «доэлов» равняется тринадцати, а на основании одной из поврежденных табличек можно сделать вывод о существовании еще 36 других «доэлов» мужского пола. На некоторых табличках из Кносса идеограммы мужчин и женщин стоят рядом с греческим словом kwrijato, соответствующим классическому (e)priato, что значит «купил», на основании чего принято считать, что документ сообщает о покупке рабов.

Трудность состоит также в том, что понятия doe1os, (1ое1а употребляются и при обозначении лиц, называемых Шеою (1оеЫ или Шеою (1ое1ар т.е. «божьи слуги», «божьи служительницы». Последние же зачастую фигурируют на пилос-ских табличках в качестве арендаторов земельных наделов, а представление о рабе, являющемся одновременно арендатором земли, совершенно несовместимо с понятием раба как совершенно бесправного лица.

В сколь сложные земельно-правовые отношения вступали пилосские «божьи слуги» и «божьи служительницы» видно, например, из таблички Ео 247, которая содержит записи о наделе, сдаваемом в аренду богатым ктенухом Ай-тиоквсом. Арендуют этот надел один жрец, трое «божьих слуг» и две «божьи служительницы». При этом большая часть арендаторов не ограничивается арендным соглашением с одним Айтиоквсом. Например, один из «божьих слуг» взял в аренду наделы еще у трех других ктенухов, а некоторые арендуют, кроме того, наделы еще и у всей общины. С другой стороны, то странное обстоятельство, что «божьи слуги» лично не владеют никакой землей, свидетельствует об их более низком общественном положении хотя бы даже в сравнении со жрецами, которые могли обладать земельной собственностью.

Каких лиц обозначало, таким образом, понятие «божьи слуги», продолжает оставаться загадкой, хотя все исследователи признают возможность их связи с культом. Определенно можно сказать лишь следующее: «божьи слуги» не были рабами в более позднем греческом значении этого слова. Эта же оговорка распространяется, на наш взгляд, и на некоторых других «доэлов». Так «доэлы геквета Амфимеда» могли арендовать землю наряду с ктенухами и «божьими слугами», и, таким образом, их нельзя считать совершенно бесправными лицами.

Естественно, возникает вопрос, имеются ли в текстах линейного письма Б упоминания о рабах в полном смысле слова, т.е. о лицах, лишенных всяких прав. Обычно специалисты дают положительный ответ на этот вопрос, исходя из того обстоятельства, что среди пилосских табличек имеется целая серия записей о рабочих группах женщин и детей, безусловно занимавших самое низкое положение в социальной структуре общества. Имеются в виду таблички серий Аа, ЛЬ и А(1, на которых упоминается 49 различных групп женщин и детей, причем некоторые из них фигурируют два и даже три раза. Наиболее полной представляется серия Аа, содержащая две группы табличек, каждая из которых составлена своим особым писчим почерком и, несомненно, касается одной из двух главных пилосских провинций. Здесь приводятся прежде всего суммирующие данные о количестве женщин и их детей (отдельно девочек и мальчиков), после чего даются сведения о численности лиц, которым поручен надзор за этими рабочими группами. Серия ЛЬ включает те группы серии Аа, которые относятся к западной области, кроме того, здесь же содержатся и записи о выдаче им хлеба и смокв. Серия А(1 интересна тем, что содержит сведения только о мальчиках — сыновьях женщин, зарегистрированных на табличках серий Аа и ЛЬ, которые, несомненно, уже достигли физической зрелости и поэтому могли работать отдельно от своих матерей. С этим согласуется и тот факт, что в сериях Аа и АЬ численность мальчиков ниже, чем девочек.

То обстоятельство, что на табличках упомянутой группы отсутствуют сведения о других мужчинах, кроме сыновей женщин, занятых в дворцовом хозяйстве, вполне соответствует тому, что говорится об источниках рабства у Г омера и других античных авторов. При взятии города или военном вторжении в рабство обращали только женщин и детей, тогда как всех взрослых мужчин попросту истребляли. Очевидно, опыт показал, что использование последних на подневольной работе было сопряжено с такими значительными неудобствами и требовало соблюдения столь значительных мер предосторожности, что это оказывалось нецелесообразно.

Приведем несколько примеров, которые могут дать представление о содержании табличек:⁸⁶

Aa 783: Женщины-прачки

ЖЕНЩИН 38, девочек 13, мальчиков 15, [лицо] DA 1, [лицо] Та 1

Ab 553: Пилос — прачки (женщины)

[женщин] 37, девочек 13, мальчиков 15, ЗЕРНА 11 крупных + 1 средняя мера, СМОКВ 11 крупных + 1 средняя мера, DA, TA.

Ad 676: Пилос — мальчики прачек (женщин)

МУЖЧИН 22, мальчиков 11.

В заглавии каждого из приведенных трех текстов указывается конкретный вид трудовой деятельности женщин, о которых (а также о детях которых) идет здесь речь. Серии Ab и Ad, как правило, отличаются от серии Aa тем, что содержат в заглавии указание на место трудовой деятельности (Пилос таковым является не всегда). Мы уже говорили, что на табличках серии Ab встречаются и сведения о продовольственном рационе. Из сопоставления с другими табличками явствует, что каждая женщина получала по две «средние» меры⁸⁷ хлеба и смокв, каждый ребенок — по одной мере, лицо DA — пять мер (надзиратель), а лицо TA — две меры (надзирательница). Если, руководствуясь этим штампом, подытожить данные таблички Aa 783, то общая сумма составит 111 мер (38 * 2 + 13 + 15 + 5 + 2 = 111). На табличке Ab 553, которая, впрочем, совершенно идентична табличке Aa 783, вместо 38 ошибочно упоминается 37 женщин (общая сумма объемных мер для 37 женщин должна составлять 109). Добавим к этому, что одна упоминаемая здесь мера составляет около 9,6 литров и что рацион был рассчитан на месяц. Знаменательно, что смоквы и зерно выделялись в качестве продовольственного рациона и в странах Ближнего Востока.

Численность женщин в различных рабочих группах различна, колеблясь от 1 до 38. Число детей, зарегистрированных на табличках вместе со своими матерями, довольно низко и, как правило, не превышает общей численности упомянутых женщин на тех же табличках. Очевидно, в состав рабочих групп входило и много женщин старшего возраста, дети которых к тому времени были уже привлечены к трудовой деятельности иного рода. На табличках серий Aa и Ab зафиксировано около 750 женщин и несколько большее количество детей (450 девочек и 350 мальчиков). Из них около 450 женщин, т.е. 60%, было задействовано на работах непосредственно на территории округа главного города, около 100 трудилось в прочих населенных пунктах западной провинции, остальные 200 — в восточной провинции, причем более половины в Левктрах — административном центре провинции. Количество молодых мужчин и юношей на табличках серии Ad составляет около 450. При этом опять-таки более 60% мужской рабочей силы было занято в Пи-лосском округе. В целом же на табличках упомянутых трех серий зарегистрировано, таким образом, около 2 тыс. человек.

В Пилосе существовало два критерия классификации трудовых групп женщин: род деятельности и место рождения. В первом случае мы встречаемся со столь разными профессиями, как мукомольщицы, пряхи, швеи, прачки, прислуга и т. п. Речь идет исключительно о женских профессиях низшего порядка, связанных непосредственно с домашним хозяйством, прежде всего с текстильным производством.

Образованные от топонимов определения, указывающие на происхождение женщин, зачастую относятся к отдаленным областям на западном побережье Малой Азии — например, милетянки (Милет был городом с микенским населением уже с конца XV в. до н. э.), книдянки (Книд — полуостров и город на юго-западе Малой Азии), зефириянки (Зефирий — город в районе Галикарнасса к северу от Книда), лемниянки (остров Лемнос расположен в северной части Эгеиды, приблизительно на морском пути из Греции в Трою) или женщины из Асвии (явно греческое название какой-то области на западе или юго-западе Малой Азии, о которой уже в хеттских клинописных текстах говорится как о земле Ашшува — ср. ниже, с. 258 [в данной публикации с. 405]).

Каким образом эти женщины очутились в Пилосе? Путь морем из Пилоса до малоазийского побережья составляет по меньшей мере 650 км. При этом из поэм Гомера известно, что в Троянской войне принимало участие 90 пилосских кораблей, т.е. около 5 тыс. человек. На основании же тех сведений о завоевании Трои и обращении в рабынь троянских женщин, которые заимствовал из мифологической традиции Гомер, естественно предположить, что отдельные группы женщин, работавших в Пилосском дворце, были из добычи, захваченной под Троей. Впрочем, с другой стороны, известно, что малоазийский Милет был населен, по крайней мере частично, микенскими греками и нападение пилосцев на такое поселение не представляется правдопо-добным.⁸⁸ Более вероятно, что «милетянки» получили свое имя по той причине, что были куплены на рынке рабов в Милете. Что же касается книдянок и прочих групп женщин, то и они могли быть приобретены в Милете или других ма-лоазийских городах, поскольку и в Книде, и в Галикарнассе обилие микенской керамики в местных захоронениях указывает на присутствие там микенского населения в период около 1200 г. до н. э.

Однако не все женщины, зарегистрированные на упомянутых табличках, являются уроженками далеких земель Малой Азии. Имеется, например, упоминание о киферянках. Остров Кифера находился на расстоянии одного дня пути на корабле от Пилоса, и тамошние жители могли попасть в плен в результате военного нападения пилосского царя.

Таким образом, весьма вероятно, что лица, упомянутые на табличках серий Аа, ЛЬ и Л<1, отличались в этническом и языковом плане от представителей господствующего класса Пилосского государства. При этом не следует исключать возможности, что этнически и лингвистически отличалась и часть сельского населения Пилосского царства, относившаяся к еще догреческому этносу. По мнению некоторых исследователей, упоминавшийся на пилосских табличках термин кашаИеме обозначает социальный слой, занимавший более низкое положение, чем широкие слои населения, обозначаемые термином (Зашс« и этнически связанные с господствующим классом.

Но как бы то ни было, тексты линейных табличек из Пи-лоса, безусловно, содержат красноречивые аналоги к описанию жизни во дворцах ахейских властителей (в том числе к упоминаниям о дворцовых рабынях и служанках в гомеровских поэмах). Правда, численность этой прислуги оказывается у Гомера значительно меньшей, чем на пилосских табличках: даже Гомер не мог представить себе всего великолепия дворцов микенской эпохи. Для сравнения стоит вспомнить, например, о знаменитом пассаже из «Одиссеи» (УП.103-107), рассказывающем о ведении домашнего хозяйства во дворце царя феаков Алкиноя:

Жило в пространном дворце пятьдесят рукодельных невольниц:

Рожь золотую мололи одни жерновами ручными,

Нити сучили другие и ткали, сидя за станками

Были так плотны, что в них не впивалось и тонкое масло.

Наличие этих аналогов вынудило большинство исследователей склониться к тому мнению, что лица, упомянутые на пилосских табличках серий Aa, Ab, Ad, находились в Пилосском дворце в совершенно бесправном положении.

Таким образом, в свете текстов линейных табличек основные черты социальной структуры микенского общества вырисовываются сегодня довольно четко. Речь идет о весьма дифференцированном обществе с многоступенчатой шкалой социальных слоев, нисходящей от властителя (wanax) и его наместника (lawagetas) к высшим государственным сановникам, по всей вероятности, тождественным высшим представителям родовой знати (hekwetai), далее к прочим держателям частной земли (ktoinookhoi), первое место среди которых занимали представители местной знати (telestai), а также жрецы (hierewes) и зажиточные ремесленники, затем к «божьим слугам» и «божьим служительницам», вплоть до лиц весьма зависимого положения, каковыми являлись doeloi, doelai, а уже за ними следовали лица, упомянутые на табличках серий Aa, Ab, Ad. Где-то посредине находились рядовые члены общины (damos) самых различных профессий, главным образом сельскохозяйственных и ремесленных, причем несколько ниже, по всей видимости, стояли остатки догреческого сельского населения (kamahewes). Давать более подробную характеристику отдельным упомянутым группам затруднительно, поскольку состояние этого вопроса в настоящее время не дает возможности привлечь для его решения необходимые конкретные данные. Однако картина, составленная на основании данных, содержащихся в текстах линейных табличек, отличается от развитой социальной структуры античного общества, существовавшего, например, в Афинах классического времени (V—IV вв. до н. э.), которое характеризуется острыми противоречиями между классами рабов и рабовладельцев. Более того, она не согласуется даже с картиной микенского общества, составленной ранее на основании поэм Гомера.

Детальный анализ аналогий и различий между Гомером и текстами линейных табличек показывает, таким образом, что микенский мир XIV—XIII вв. до н. э. и гомеровский мир VIII в. до н. э. разделяла глубокая пропасть, в которой на протяжении XII в. до н. э. безвозвратно исчезли роскошные микенские дворцы и вся создавшая их цивилизация. Несмотря на все великолепие гомеровских описаний, мир ахейских героев изображен в «Илиаде» и «Одиссее» значительно более скромным, в сравнении с его реконструкцией, произведенной на основании данных линейных табличек и археологических раскопок. Гомер имел довольно хорошее представление о том, что за несколько веков до него на территории материковой Греции существовала цивилизация, с которой не могла равняться его собственная эпоха, однако подлинного могущества микенских властителей и великолепия их дворцов он даже не мог вообразить.

Таким образом, когда в XII в. до н. э. происходит крушение микенского мира, Эгеида претерпевает столь существенные перемены политического и экономического характера, что цивилизация, формирование которой на развалинах микенского мира относится к началу I тысячелетия до н. э., носила уже весьма отличный характер, была довольно неоднородной в политическом отношении и находилась на значительно более низком уровне по сравнению с цивилизацией эпохи расцвета Микен. Современники Гомера уже с удивлением слушали рассказы о том, что царь мифического острова феаков Алкиной имел при своем дворе 50 служанок. Но как бы изумились слушатели Гомера, если бы узнали, что линейные тексты из Пилоса регистрируют только в одной группе табличек две тысячи человек, весьма тесно связанных с хозяйством Пилосского дворца!

Послемикенская эпоха весьма часто вносит в воображаемую картину микенского мира некоторые современные ей черты.⁸⁹ В гомеровских поэмах таковыми являются, например, упоминание о железе (микенская эпоха относится еще к бронзовому веку), изображение своеобразной военной демократии микенских властителей, совещающихся на сходках со своим народом во время войны, или же рассказ о том, что отец Одиссея бывший итакийский царь Лаэрт трудится и живет вместе со своими работниками в принадлежащем ему саду. Однако стремящийся к объективности исследователь наших дней вынужден смириться с тем, что в микенских дворцах место доблестных, но простых гомеровских героев заняли могущественные властители в одеяниях восточных деспотов, со своим развитым бюрократическим аппаратом, централизованной экономикой и десятками чиновников, регистрировавших во дворцах каждый поломанный треножник, каждое запасное колесо боевой колесницы или недоимки установленного натурального налога. Встречается на табличках и слово «герусия», обозначающее совет старейшин, «сенат», но только когда речь идет о местном управлении, а вовсе не о центральной дворцовой власти, которая производит впечатление государственного образования, стоящего намного ближе к ранним обществам Ближнего Востока, чем к греческим государствам I тысячелетия до н. э.

При этом, однако, Микены занимали окраинное положение среди областей, подвергшихся сильным влияниям Востока. Минойский Крит, особенно в период, предшествующий вулканической катастрофе около 1470 г. до н. э., стоял к Востоку намного ближе, чем греческие государства. В то время как Крит унаследовал от Востока экономическую систему вместе с целым рядом культурных явлений тамошнего образа жизни, а критские дворцы были не только политическими центрами, но и центрами производства и товарообмена, ахейцы заимствовали на Востоке главным образом систему хозяйственного управления. Их дворцовые центры всегда носят характер преимущественно оборонительных сооружений. При этом производительная и товарообменная хозяйственная деятельность осуществлялась зачастую вне территории собственно дворца (например, в Микенах — в предместье, расположенном между дворцовыми укреплениями и так называемой «сокровищницей Атрея»).

Глава 10. Земледелие и животноводство

Содержащиеся в текстах линейных табличек сведения о микенском обществе, имея для нас исключительно важное значение, при всем этом остаются сведениями косвенными. Ведь само собой разумеется, что писцы не ставили своей целью дать характеристику микенского общества — они только составляли записи хозяйственного характера. Тем более обоснованы надежды, что в линейных текстах кроется возможность почерпнуть из них более подробные сведения по ряду частных вопросов, связанных с ведением в Микенской Греции сельского хозяйства.¹⁰²

Весьма ценным источником информации являются пилосские таблички серии E, содержащие сведения о земельной собственности. Как правило, на них встречается идеограмма зерна, которой предшествует словосочетание ^«оп sperma, что значит «столько-то семян», «столько-то зерна». Идеограмма обычно сопровождается числовыми и метрическими знаками, сообщающими сведения о размерах участков обрабатываемой земли, которые определяются количеством необходимого для их засева зерна. Например, четыре крупные таблички подсерии En общим объемом 66 строк знакомят нас со значительной частью земельного фонда Пилосского царства, расположенного непосредственно в округе, в котором находится сам Пилос. Некоторые фрагменты повреждены, однако их содержание восполнимо на основе 13 других, более кратких табличек подсерии Eo (прочие данные более кратких табличек были со временем перенесены на суммирующие таблички больших размеров). На шести других табличках подсерии Ep общим объемом 76 строк мы встречаемся с другим пилосским земельным комплексом, суммирующим сведения многих десятков табличек подсерии Eb объемом от одной до трех строк.

Принципиальное различие между двумя упомянутыми комплексами состоит в том, что речь идет о различных с точки зрения правового владения группах наделов. Земля, обозначенная как ktimena кюіпа (т. е. «обладаемая, возделываемая земля»), несомненно, находилась в частном пользовании отдельных лиц, даже если первоначально и составляла часть земельного фонда властителя, как это имело место на Востоке. И наоборот, kekeimena Илии (первое из этих слов до сих пор не получило удовлетворительного толкования) была землей, принадлежащей «народу» (ііато8), т.е. общине.

Отдельные собственники земли часто обозначаются на табличках термином котоокЬоі (т. е. «держатели земли»), причем некоторые из них одновременно являются телестами. Однако среди держателей земли этого типа фигурируют и различные ремесленники и представители других тру до -вых профессий, относящихся к дворцовому хозяйству, например сукновал, царский гончар, пастух и т. п.

Наделы обоих типов часто сдавались в аренду. Сами ктенухи нередко арендовали также и другие наделы, как правило, у общины, что производит впечатление земельных спекуляций. Например, ктенух Айтиоквс⁹⁰ арендовал у общины наделы, размеры которых определяются числом 87 малых мер зерна. Для сравнения укажем, что участок, выделенный общиной ванакту, содержал 30 больших (т. е. 1800 малых) мер, а наибольшее (после ванакта) количество земли, выделявшейся отдельным собственникам, соответствует 606 малым мерам. Однако кроме земли от общины Айтиоквс лично владел землей в 94 меры, из которой сдавал в аренду участки величиной в 90 мер. Отсюда следует предположение, что у общины землю можно было арендовать на более выгодных условиях, чем у частных владельцев. В роли арендаторов (onateres) в текстах табличек выступают прежде всего жрецы, различные ремесленники, а зачастую также «божьи слуги» и «божьи служительницы», о чем мы уже упоминали выше (стр. 134 [в данной публикации 215]) в связи с частным земельным владением ктенооха Айтиоквса.

Среди записей упомянутого типа поражает фиксация большого числа арендаторов, имеющих отношение к культу. Например, один из наиболее крупных участков общинной земли находится в держании жрицы Эрифы ^гНЬя), которая, согласно свидетельству табличек, даже вела тяжбу с пилосской общиной. Община утверждает, что Эрифа получила в обычную аренду участок величиной в 237 малых мер, в то время как Эрифа заявляет, что эта земля принадлежит не ей, а божеству, жрицей которого она является, и что поэтому речь идет о пользовании землей без арендных обязательств. Эта запись существует в двух версиях, несколько отличающихся друг от друга (на суммирующей табличке Ер 704 размеры участка меньшие, чем на табличке ЕЬ 35).

Значительное количество жрецов, жриц, «божьих слуг» и «божьих служительниц», выступающих в роли арендаторов, обусловлено, вероятно, тем обстоятельством, что речь идет о наделах, расположенных непосредственно в округе Пилосского дворца. Интересно было бы узнать, как обстояло дело в прочих 15 округах Пилосского царства. Но записей такого рода не сохранилось: возможно, они были составлены и хранились не в царском дворце, а в каком-то другом месте.

Если упомянутые четыре подсерии пилосских табличек (En-Eo и Ep-Eb) представляют собой некий кадастровый перечень, то на прочих подсериях пилосских табличек серии Е, регистрирующей земельные участки, содержатся записи несколько иного характера. Например, включающая 15 табличек подсерия Es, несомненно, фиксирует дополнительную повинность, имеющую определенное отношение к культу. На табличке Es 650 сообщается общая величина наделов 13 лиц (опять-таки выраженная в мерах зерна), на табличке Es 644 — годичная натуральная повинность пшеницей, а на прочих 13 табличках — распределение натуральной повинности, которую эти же лица должны исполнять по отношению к отдельным божествам, или отправления ими культа. Обращает на себя внимание тот факт, что натуральная повинность по отношению к богу Посейдону всегда в несколько раз превосходит таковую и отправление культа в отношении прочих божеств. Это указывает на особое почитание Посейдона в Пилосе.

То обстоятельство, что земля регистрировалась в дворцовых архивах, свидетельствует о том, что дворцовая администрация была заинтересована в ее учете. Сам ванакт прямо назван держателем земли только один раз — на упоминавшейся выше табличке Er 312, согласно которой ванакту выделяется 30 больших мер (т. е. 1800 малых), лавагету — 10, а трем телестам, вместе взятым, также 30. Причем названную табличку следует читать в совокупности с табличкой Un 718, где эти же лица приносят пожертвования Посейдону и где ванакт назван своим личным именем — Энхе-лиавон. Из таблички Er 880 следует, что Энхелиавон имел в частном держании земельный участок величиной в 94 большие меры (т. е. 5640 малых мер). Это в то же время и самая крупная земельная собственность, засвидетельствованная в текстах линейных табличек. Поскольку одна большая мера содержит около 96 л, в целом это составляет 9024 л зерна, что соответствует почти 57 ц зерна, предназначавшегося для засева упомянутой земли (1 л зерна весит около 0,63 кг). В результате сопоставления с нормой засева, существовавшей в древности на Ближнем Востоке (50 л на 1 га),⁹¹ был сделан вывод, что указанным количеством зерна засевалась площадь около 180 га. Это довольно значительная земельная собственность, достойная богатого пилосского властителя. К ней, однако, нужно добавить еще упомянутый на табличке Er 312 теменос ванакта величиной в 30 больших мер, т.е. 2880 л зерна, что составляет еще около 58 га земли.

Хотя мы не располагаем аналогичными текстами из Кносса, там сохранились (правда, отрывочно) записи о сборе урожая зерна (E 668). В них говорится, что в Ликте собрано 246,7 больших мер пшеницы, в Тилиссе — 261, в Лато — 30,5. Это соответствует, например, для Тилисса приблизительно 25 050 л зерна, т.е. примерно 15,8 т собранного урожая. Такой урожай в нынешних условиях Крита составляет земледельческую продукцию приблизительно с 10 га посевной площади. Однако самые высокие показатели сбора урожая зерна на кносских табличках относятся к местности под названием Dawos (F 852), расположенной, вероятно, где-то на плодородной равнине Месара на юге Крита. Запись, составленная опять-таки в больших мерах, частично повреждена, но определенно соответствует по крайней мере нашему пятизначному числу, начинающемуся с цифры 1. Даже если предположить, что минимальное возможное число — 10 000, то это составляет не менее 600 т зерна.

Отсутствие подобных же данных в Пилосе обусловлено тем, что гибель его, несомненно, приходится на весеннее время. Но кое-какие сведения можно получить косвенным путем. Сохранился фрагмент пилосской таблички, очевидно регистрирующей суммарно месячный рацион зерна для рабынь, о которых говорится на табличках серий Aa, Ab, Ad. Данные содержат 192,7 больших мер, т.е. около 11,7 т пшеницы. В год это составило бы около 140 т. Для сравнения укажем, что сегодня во всей Мессении производится около 22 000 т пшеницы.⁹²

Тексты табличек содержат также интересные сведения о том, какие именно культуры возделывались в микенском мире. Из зерновых это были прежде всего пшеница и в несколько меньших количествах ячмень. Весьма богатыми были и урожаи маслин. В Кноссе сохранились записи о двух сортах маслин, а наибольший урожай (точнее, «наибольший сбор натурального налога») отмечен на юге Крита в Давосе — 8640 л (F 852). Упоминания о выращивании маслин имеются и в текстах пилосских табличек. Кроме того, оно подтверждается и находками остатков плодов в микенских поселениях. Маслины (как сами плоды, так и оливковое масло) употреблялись не только в пищу, но также для освещения (сохранились образцы микенских ламп), в гигиенических (вместо мыла) и косметических (в качестве компонента благовонных масел) целях.

В больших количествах выращивались смоквы. В Пило-се они упоминаются в пищевом рационе рабынь: речь непременно идет о равных количествах пшеницы и смокв (возможно, сушеных). В Кноссе мы располагаем как рядом суммирующих записей об урожае смокв (в одном случае — 7200 л [F 841p, так и записями о несколько меньших количествах смокв, вина, ячменя и оливкового масла, подносимых богам в качестве жертвенных даров. Любопытна запись из Кносса, регистрирующая 1770 смоковниц (Gv 682). На значимость смокв в экономике Пилоса указывает существование лица, называвшегося opisukos, т.е. «смотритель смокв».

Получило распространение и виноделие. Из пилосской таблички Er 880 со сведениями, касающимися Энхелиавона, мы узнаем, что последний владел виноградниками размерами в 1100 лоз и по крайней мере 1000 смоковницами. Само вино регистрируется на пилосских табличках только в малых количествах. Однако его популярность в Пилосском дворце убедительно доказана результатами археологических раскопок. Одно из тамошних строений было определено как винный склад. Об этом свидетельствуют находки крупных сосудов и особенно глиняных черепков с печатными оттисками идеограммы вина (один из черепков имел при этом пометку «с добавлением меда»). Значительно больше зафиксировано в Кноссе: на сохранившейся фрагментарно табличке Ош 840 приводится совокупность четырех статей, касающихся распределения более 14 тыс. л вина.⁹³

Имеются и сведения о меде, упоминающемся главным образом в качестве жертвоприношения в записях с культовым контекстом. Целый ряд записей касается различных видов растений. Самый богатый ассортимент представляют таблички из Микен, однако здесь невозможно определить, какие виды кореньев культивировались на месте, а какие ввозились с Ближнего Востока (тмин, мята, шафран и др.).

Важным сельскохозяйственным продуктом был лен, из которого изготовлялось полотно. В Пилосе записи о полотне содержатся почти на ста табличках, причем производство льна регистрируется здесь для каждого из 16 административных округов в отдельности. Первоначально таблички находились в двух корзинах, каждая из которых содержала записи, относящиеся к одной из обеих провинций. Суммирующие данные, касающиеся западной провинции (^ 319), составляют 1239 единиц, т.е., согласно Дж. Чедуику, около 37 т.⁹⁴ Итоговая табличка, касающаяся восточной провинции, повреждена (^ 332), но содержащееся на ней число составляло не менее 200 и не более 899 единиц. Общая совокупность данных двух табличек колеблется, таким образом, от 43 до 64 т и вполне согласуется с тем фактом, что сегодня весь Пелопоннес производит около 300 т льна.

Ряд табличек содержит параллельные данные о различных видах продуктов, главным образом сельскохозяйственных. На двух подсериях табличек (Ma в Пилосе, Mc в Кнос-се) имеются даже записи, свидетельствующие об определенной системе натурального налога различными изделиями. Особенно наглядно представлено это на табличках пи-лосской серии Ma, где перечисляются отдельные, чаще всего точно не идентифицированные продукты, сопровождающиеся числовыми обозначениями, которые находятся в отношении друг к другу в строго установленной пропорции A:B:C:D:E:F = 7:7:2::3:1,5:150. Такое соотношение в принципе прослеживается во всех 16 округах Пилосского царства. Между отдельными данными иногда имеют место числовые диспропорции, но это можно объяснять тем обстоятельством, что распределение налога в отдельных случаях варьируется внутри более или менее обширных групп пи-лосских округов. При общем же распределении отдельных продуктов эти диспропорции не наблюдаются. На основании этих данных Ж.-П. Оливье вычислил, какое количество того или иного вида продуктов натурального налога приходилось в Пилосе на одного налогоплательщика — отдельное лицо или определенную хозяйственную единицу.¹⁰⁸ Эти записи являются еще одним доказательством скрупулезного хозяйственного учета, имевшего место в микенских дворцах, который, очевидно, осуществлялся на протяжении многих поколений с использованием испытанных временем традиционных методов. Тщательный анализ данных пилос-ской подсерии Ма позволяет прийти к выводу, что, хотя западная провинция насчитывала девять округов, а восточная только семь, по всему экономическому потенциалу западная провинция уступала восточной. Такой вывод целиком согласуется с различием географических условий двух провинций: расположенная у реки Памис восточная часть Мессении всегда была более плодородной, чем западная. При этом имеется поразительное сходство между количественными показателями натурального налога в Пилосе и Кноссе, что опять-таки подтверждает сходство администраторских принципов, применяющихся в этих двух крупных центрах микенской цивилизации.

Многие таблички, прежде всего кносские, содержат и записи, касающиеся животноводства. Поскольку учет скота осуществляется по головам, то здесь таблички дают весьма точную информацию. Например, на табличке Бп 1088 содержатся сведения о 13 300 овцах, а на табличке Би 1319 — о 11 900 овцах, относящиеся к критскому Амниссу. Исчисление тысячами приводится также и в других аналогичных текстах. Общая численность овец, зарегистрированных на кносских табличках, составляет — с учетом определенного допуска — около 100 тыс. голов (для сравнения: в 1974 г. поголовье овец на Крите составляло 400 000).¹⁰⁹

На важную роль овцеводства в хозяйственной жизни Крита указывает и то обстоятельство, что о разведении овец упоминают около 850 табличек и фрагментов при общей численности 3369 найденных в Кноссе документов, т.е. четвертая часть. Документы из Пилоса содержат сведения только приблизительно о 10 тыс. овец и 2 тыс. коз. Хотя эти данные наверняка неполные, тем не менее по ним можно судить, что разведение овец и коз получило широкое распространение в Мессении.

Примечательно, что численность овец, зарегистрированных на кносских табличках, составляет, как правило, круглую сотню или ее кратное. Это объясняется тем, что таблички подсерий Da-Dg представляют собой записи итогов ежегодного крупного подсчета овец. Это предположение подтверждается наличием табличек, на которых меньшие количества восполняются недостающей величиной до сотни. Например, табличка Бе 1118 в вольном переводе читается приблизительно так: «Стадо пастуха Вадунара в Кутайте, находящееся под верховным присмотром Дамния, насчитывает 77 баранов, недостает 23 барана». Подробные количественные сведения приводятся, например, на табличке Dg 1280, сообщающей, что в стаде пастуха Синита из Лукта (более поздний Литт) насчитывается 39 баранов, 11 овец, 10 старых баранов и 40 баранов — «одногодок» (упомянутые в начале 39 баранов и 11 овец являются, очевидно, ягнятами). (Примечательно, что стада состояли, как правило, из животных различного возраста и что в них неизменно численно преобладают бараны над овцами. Это иногда объясняется тем, что наиболее выгодными для производства шерсти были кастрированные бараны. Увеличение поголовья стад достигалось путем разведения ягнят, о чем говорят записи на табличках подсерий Во.¹¹⁰

Сведения о налоге шерстью, установленном для пастухов овечьих стад, которые перечисляются на табличках серий Da-Dg, содержат таблички подсерий Бк. Одна основная налоговая мера шерсти, предположительно равнявшаяся 3 кг, составляет продукцию, получаемую или от 4 голов (для более старых кастрированных особей), или от 10 голов (молодых особей, в том числе ягнят). Таблички зачастую содержат сведения и о налоговых недоимках. Так, пастух Ка-данор из Кутайта явно не был образцовым работником, поскольку ко времени подсчета задолжал из положенной нормы 75 кг шерсти от 100 овец почти 40 кг (Бк 1065), а его товарищ Тимиза из положенной нормы около 150 кг от 200 овец задолжал 50 кг (Бк 1076). Очевидно, шерсть обрабатывалась непосредственно в тех же пунктах, где происходила стрижка. Это следует из совпадений топонимов на табличках серий Б и Ь, тексты которых содержат сведения о налоге текстильными изделиями.

Как явствует из приведенных примеров, каждое стадо поручалось попечению одного лица, непременно фигурирующего на табличках. Однако третья часть табличек серии Б непременно содержит также и имя лица, в отношении которого можно предполагать, что это был какой-то заслуженный сановник, получивший от кносского властителя право собирать налог шерстью на свой счет.

Оставшиеся две трети, очевидно, поступали в царские хранилища без такого посредничества.

Ранее уже предпринимались попытки определить количество годового производства шерсти в областях, находившихся под властью Кносса. Однако вследствие фрагментарности табличек выводы ученых нельзя считать окончательными. На основании данных сохранившихся табличек Ж.-П. Оливье определил установленное количество производства шерсти в Кноссе в 17 300 основных единиц шерсти, что составляет около 51 900 кг. Из всего этого количества ко времени составления табличек было собрано только 10 300 единиц (около 30 900 кг),¹¹¹ т.е. неполных 60%. При благоприятных условиях пастухи еще имели бы возможность восполнить недостачу до конца года. В год составления табличек этого уже не случилось, поскольку летом Кносский дворец неожиданно подвергся полному разрушению. В Пилосе же сведения о производстве шерсти вообще отсутствуют. Дворец был разрушен еще весной — ранее того срока, когда производилась весенняя стрижка овец.

На табличках содержатся также и сведения о козьих стадах, но их численность намного ниже, чем овечьих. Интересна серия табличек Мс, содержащая учет рогов критских диких коз, называемых в настоящее время «агрими». Численность рогов доходит до нескольких сот, а их использование стало предметом самых разнообразных домыслов ученых (изготовление луков, рессор боевых колесниц). Упоминания о поросятах встречаются реже и притом только в малых количествах.

Лишь изредка тексты табличек упоминают о лошадях и ослах, зато бычьи стада, несомненно, отличались большим поголовьем. Однако относительно последних мы располагаем только косвенными данными случайного характера. На кносской табличке С 59 содержатся сведения о 80 быках, использовавшихся в качестве тягловой силы, на табличке ОИ 902 упоминается 12 быков и 144 теленка. На табличках подсерии Ма приводятся сведения о налоге бычьими кожами со всех 16 пилосских округов, величина которого составляет в целом 234 кожи. Такая норма предполагает существование довольно высокой численности бычьих стад, поскольку величина налога, несомненно, могла определяться в расчете только на старых, уже не годных для тяжелой работы животных.

Подводя итоги, можно сказать, что домашних животных использовали и как источник сырья для ремесленного производства (овцы для шерсти, козы для ворса и рогов, бычьи стада для кож), и с целью получения молочных продуктов (коровы, козы, овцы; имеются упоминания о сыре), а кроме того, для тяжелых сельскохозяйственных работ (бычьи стада) и, естественно, на мясо (зачастую также с целью жертвоприношений).

Из нашего изложения явствует, таким образом, сколь важную роль играли в микенской экономике земледелие и животноводство. Дешифровка текстов линейных табличек предоставила нам в этой области целый ряд новых сведений, хотя при этом многие детали продолжают оставаться неясными. В частности, это касается точного толкования различных правовых терминов землепользования. Однако можно надеяться, что надлежащий комплексный анализ отдельных серий пилосских табличек прольет новый свет и на этот круг вопросов.

Глава 11. Ремесло

Микенские ремесленники достигли высокой техники в обработке самых различных материалов.⁹⁵ Большинство изделий из этих материалов (в особенности неорганического происхождения) пережило столетия, а труд археологов предоставил нам возможность восхищаться ими как при посещении мест археологических раскопок, так и в экспозициях музеев и коллекций. Сказанное относится к различного типа сооружениям дома, гробницы, крепости, дороги, мелиоративные сооружения), их внешней и внутренней отделке (главным образом скульптура и живопись), а также к предметам роскоши и повседневного обихода из драгоценных и обычных материалов (камень, слоновая кость, стеклянные массы, янтарь и т. п.) или же из обожженной глины (керамика). Определить уровень, достигнутый микенскими мастерами в работе с этими материалами, относительно несложно, поскольку и здесь мы располагаем возможностью сопоставить данные археологии, памятников линейного письма и устной традиции.

Кроме упомянутых материалов ахейские ремесленники работали и с материалами, подверженными разрушительному воздействию времени, каковыми являются дерево и ткани. Изделия из этих материалов сохранились лишь как исключение, поэтому об уровне развития соответствующих ремесел мы располагаем только косвенными сведениями, которые предоставляют нам тексты линейного письма и произведения, восходящие к мифологической традиции — например гомеровские описания изделий художественного ремесла.

Следует сразу же отметить, что ремесленное производство в Микенской Греции существовало в тесной связи с дворцовыми центрами и их филиалами. Здесь получали сырье, необходимое для кузнечного дела, текстильного и прочих ремесел, а сами ремесленники облагались строго установленным натуральным налогом предметами, ими изготовлявшимися.

Наш обзор художественного ремесла мы начнем с архитектуры. Самый верный путь получить представление о строительной технике микенцев это, естественно, исследование сохранившихся до наших дней сооружений той эпохи. Наиболее важные из них мы уже упомянули в главе о топографии, однако следует отметить, что большинство из рассмотренных выше объектов представляют собой архитектурные памятники позднего периода микенской эпохи, т.е. XIV и главным образом XIII в. до н. э.

Весьма существенным исключением, однако, являются погребальные сооружения, представляющие весь временной диапазон архитектуры позднеэлладской эпохи, — от шахтовых гробниц в Микенах и ранних купольных гробниц, прежде всего в Мессении (XVI в. до н. э.), вплоть до монументальных купольных гробниц типа так называемой «сокровищницы Атрея» в Микенах (XIII в. до н. э.). При этом архитектура гробниц не претерпевала изменений при их последующем использовании, в то время как во дворцах весьма часто имели место те или иные перестройки. В порядке исключения архитектура XVI—XV вв. до н. э. представлена остатками некоторых поселений, как, например, упоминавшегося выше минойско-микенского города в Айя-Ирини на острове Кеос, разрушенного в результате естественной катастрофы в XV в. до н. э.

На технике сооружения монументальных гробниц мы еще остановимся подробнее в главе о религии, здесь же скажем только несколько слов о планировке микенских дворцов. Основу их архитектоники составляет характерный для древнейшей элладской архитектуры так называемый мегарон, что является, таким образом, продолжением местных культурных традиций. Архитектоническое ядро составляло здесь чуть вытянутое прямоугольное помещение с круглым очагом посредине и открытой прихожей с более узкой стороны, к которой вела колоннада из дворцового двора. Последний был сравнительно небольшим и, в отличие от Крита, не носил характера открытого центра дворца, вокруг которого концентрировались более или менее самостоятельные сооружения. В основной части мегарона вокруг очага обычно стояли четыре несущие колонны, поддерживавшие высокий потолок. Центральную часть дворца окружал комплекс комнат, являвшихся царской резиденцией, и различных хозяйственных помещений. Микенские дворцы были менее обширны, чем критские, имели более ясную и простую планировку и, в отличие от критских, как правило, были обнесены крепостной стеной. Последняя нередко окружала частично незастроенное обширное пространство. Характер крепости придавало дворцам и их расположение в труднодоступной местности, а также тщательно укрепленные подступы, ведущие от крепостных ворот к собственно дворцу. Иногда отсутствие фортификационных сооружений восполнялось выгодным местоположением (например, в Пилосе).

Возведение подобных сооружений требовало огромного количества строительного материала. Протяженность крепостных стен дворца в Микенах составляла 1100 м, а крепости Гла в Беотии — целых три километра. Глыбы, из которых построена Тиринфская крепость, весят обычно несколько тонн, и неудивительно поэтому, что в более поздние времена рассказывали, будто Тиринф и подобные ему крепости сооружали великаны киклопы. Ведь один только каменный блок над входом в так называемую «сокровищницу Атрея» в Микенах весит около 10 т. Купол этой гробницы имеет высоту около 13 м, ширину — 14,6 м, и, хотя это так называемый неправильный свод, образованный путем постепенного выдвижения строительных камней внутрь гробницы, он представляет собой самое мощное купольное сооружение древности до постройки Пантеона — «храма всех богов», воздвигнутого в Риме в 27 г. н. э., т.е. 1200 лет спустя. Поистине огромной была и потребность в трудовых ресурсах: частые перестройки и пристройки, производившиеся, например, в Микенах, требовали участия в строительных работах сотен местных жителей.

Своим внешним обликом центры политической жизни Микенской Греции напоминали настоящие крепости и уже с первого взгляда отличались от критских дворцов, которые производят скорее впечатление благоустроенных сооружений хозяйственно-административного и культового характера с открытым доступу центральным двором, где совершались культовые отправления. В микенских же дворцовых центрах для таких отправлений попросту не хватало места. Что же касается внутреннего убранства, то они не намного уступали критским. Строгие черты древнего элладского зодчества зачастую сочетаются здесь с многочисленными влияниями, идущими с Крита, — в особенности с богатыми фресковыми росписями в главных дворцовых помещениях и соответствующими удобствами — ваннами, туалетами и т. п.

Микенская фресковая живопись развивалась на основе уже достигшей к тому времени высокого уровня фресковой живописи Крита. Древнейшие образцы критских фресок знаменуют собой возникновение стиля критского художественного натурализма, господствовавшего в течение XVII в. до н. э. Поначалу на них преобладают в основном растительные мотивы, но вскоре появляются мотивы из животного мира. В частности, ко времени около 1600 г. до н. э. относится фреска с лилиями из Амнисса и «Обезьяна, собирающая шафран» из Кносса.

Начиная с XVI в. до н. э. на критских фресках появляются также изображения человека, например монументальная фреска так называемого «Принца» из Кносса, восхитительный портрет «Парижанки», изображения жриц, танцовщиц и танцоров, участвующих в играх с быками и в других сценах. У северного входа Кносского дворца была открыта великолепная рельефная фреска с изображением быка. Однако лучшие из сохранившихся образцов критской фресковой живописи найдены не на самом Крите, а на Фере, где под слоем лавы сохранилось в прекрасном состоянии целое соб -рание фресок самого различного содержания — от картин, представляющих как растительный и животный мир, так и человеческие фигуры (жрицы, повар с рыбами, боксирующие дети), до широкой полосы фрески-миниатюры с изображением морского похода, прибрежного города и окружающего ландшафта.

На фресках, относящихся к последнему периоду существования Кносского дворца, т.е. ко времени, когда его хозяевами были уже микенские ахейцы, изображения утрачивают свою былую естественную непосредственность и подвергаются определенной схематизации. Сказанное относится, в частности, к фресковым росписям тронного зала Кносского дворца, изображающим фантастические существа, так называемых грифонов. Здесь уже заметны влияния, которые шли с материка, проявлявшиеся как во фресковой живописи, так и в декоре современной ей критской керамики. Эти влияния были обусловлены появлением на Крите ахейцев около середины XV в. до н. э.

Древнейшие образцы фресковой живописи на материке открыты в Микенах, они относятся ко времени до прихода ахейцев на Крит. Однако фрагментарность этих фресок не позволяет нам составить исчерпывающее представление об уровне их художественного мастерства. К XIV—XIII вв. до н. э. относят ряд образцов фресковой живописи из Микен (не только из дворца, но также из сооружений, находящихся вне крепостных стен), Тиринфа, Пилоса и Фив, а кроме того, из некоторых менее значительных мест, таких, как, например, поселение Зигуриес к югу от Коринфа. Уровень их исполнения близок к критским образцам лишь в исключительных случаях (например, голова богини или жрицы, открытая недавно в Микенах в слоях, датируемых приблизительно 1350 г. до н. э.). При этом, однако, здесь весьма часто встречается типично критская тематика, например изображения культовых процессий (в частности, довольно раннее изображение из Фив начала XIV в. до н. э., более поздняя фреска из Тиринфа XIII в. до н. э.) или грифонов, напоминающих росписи тронного зала в Кноссе.

При этом в выборе тематики прослеживается и ряд отклонений, которые невозможно объяснить простой случайностью. Так, на материке значительно чаще, чем на Крите, встречаются изображения охотничьих и особенно военных сцен. Первые известны главным образом в Тиринфе и Пилосе, вторые — в Пилосе и прежде всего в Микенах. Микенский мегарон был, очевидно, украшен фризом из фресковых росписей высотой 45 см и длиной 46 м, изображающих военные сцены. Мегароны дворцов отличались, как правило, богатством изображений. Пилосский мегарон мог бы по праву гордиться собранием самых разнообразных сцен, представляющих мир богов и людей, на одной из которых композиционным центром всего изобразительного пространства являются монументальные образы певца с лирой в руках и летящего голубя, как нельзя более удачно вводящие зрителя в атмосферу героики древних эпических песен. В

Пилосе и Тиринфе сохранились также остатки расписного потолка, разделенного на квадраты и украшенного изображениями осьминогов и другими мотивами.

Только в самом конце микенской эпохи во фресковой живописи наблюдается тенденция к упадку, за которым последовало вскоре ее исчезновение в Эгейском мире — в период так называемых «темных веков», наступивших после падения микенской цивилизации.

В отличие от богатых росписей дворцов монументальная скульптура микенского мира была довольно посредственной. В этой области искусства микенские ахейцы не имели возможности использовать критские образцы, поскольку монументальная скульптура на Крите почти не известна (к числу немногих исключений относятся рельефная фреска быка у северного входа в Кносский дворец и якорный камень с рельефным изображением осьминога). Микенская скульптура, в сущности, продолжает местные элладские традиции и представлена главным образом надгробными стелами шахтовых гробниц и, кроме того, декором купольных гробниц, о котором мы можем составить весьма неполное представление на основании лишь нескольких скромных фрагментов, а вершиной ее являются рельефные украшения дворцовых ворот, из числа которых до нашего времени сохранились только изображения на Львиных воротах в Микенах.

Памятники материальной культуры дают нам, таким образом, богатую информацию об архитектуре микенской эпохи. Определенную ценность имеют и соответствующие упоминания о царских дворцах в гомеровском эпосе, хотя живший в значительно более позднюю эпоху Г омер уже не мог иметь представления о всем великолепии микенских дворцов и об их внутреннем убранстве. Памятники линейного письма дают в этой области весьма ограниченную информацию, однако имеющиеся в нашем распоряжении тексты могут дополнительно предоставить некоторые весьма интересные сведения, касающиеся отдельных сторон строительной техники. Так, в тексте одной из пилосских табличек идет речь о группе из 12 зодчих, выполнявших различные строительные работы в четырех различных местах (Ап 35). А в тексте другой таблички из Пилоса встречаем запись о древесных материалах, предназначавшихся для строительства какого-то не вполне понятного сооружения (Уп 46). Наиболее интересной в этом плане является группа из трех документов, в каждом из которых выступает слово карпіа — «дымоход», и упоминание о 22 деревянных балках, образовывавших, по всей вероятности, дымоходное отверстие в крыше. Представляется интересным сопоставить эти сведения с открытыми Блегеном в Пилосе остатками двух очагов, где было обнаружено значительное число фрагментов керамики, из которых оказалось возможным составить две цилиндрические дымоходные трубы длиной около полуметра и диаметром 65 см.¹¹³

Важным строительным материалом микенской эпохи было дерево. Но древесина подвержена процессу разрушения, поэтому по прошествии 3 тыс. или даже 3500 лет от изделий из дерева сохранились ничтожные остатки, да и то лишь в исключительных случаях (например, деревянные предметы середины II тысячелетия до н. э., найденные на Фере под защитившим их слоем вулканических пород, или шкатулка из сикоморы, найденная в одной из шахтовых гробниц в Микенах, датируемая около 1550 г. до н. э.).

Однако довольно много предметов из дерева зарегистрировано в текстах пилосских табличек, в частности составляющих подсерию Ta. Здесь встречаются сведения о столах, креслах, табуретках, служивших подставками для ног, и т. п. предметах. И хотя древесина, из которой они в основном были изготовлены, непосредственно не упоминается, подробно перечисляются различные декоративные детали или из одной только древесины, или же из древесины с использованием золота, серебра, слоновой кости и прочих материалов. При этом в сведениях, содержащихся в текстах табличек, не обнаруживается сходство не только с современными им декоративными изделиями из древесины, найденными во время археологических раскопок, но и с подробными описаниями различных предметов, содержащимися в гомеровском эпосе. Некоторые данные, содержащиеся в линейных текстах, трудно поддаются объяснению. Так, инвентарная запись столов содержит термины, которые можно было бы перевести как «имеющий шесть ножек» либо «имеющий девять ножек», хотя вряд ли можно представить себе стол с девятью ножками. Поэтому Дж. Чедуик предложил недавно новое, довольно логичное толкование, согласно которому эти два слова следует понимать как «шестистопный» или «девятистопный», принимая во внимание, что греческое слово pus или pos означает не только «ногу», но и «стопу», в том числе как единицу измерения длины.¹¹⁴

В еще большей степени, чем дерево, разрушительному воздействию времени подвержены ткани. Выше мы упоминали о двух основных видах сырья, использовавшихся для изготовления тканей в микенскую эпоху, — овечьей шерсти и льняном волокне. Сведения об изготовлении тканей из шерсти содержатся главным образом на кносских табличках (в особенности подсерии Lc и Ld), недвусмысленно указывающих на тщательный централизованный учет текстильных изделий. В Кноссе, безусловно, осуществлялся учет производства тканей на значительной территории Крита, поскольку целый ряд документов упоминает города, расположенные на весьма значительном расстоянии от Кносса (например, находящийся в 60 км к югу Фест). При этом создается впечатление, что то или иное критское поселение специализировалось на различных процессах производства. Для табличек, содержащих эти сведения, характерна идеограмма, напоминающая ткацкий станок с пряжей. Часто встречается здесь и слово pharweha (множественное число от pharwos, pharos — «одежда»). Данные табличек свидетельствуют об изготовлении различных видов шерстяных тканей, отличающихся друг от друга как качеством, которое определяется количеством использованной шерсти, так и размерами, назначением, а также цветом. Общее количество израсходованной шерсти составляло, согласно данным табличек, около 11 500 основных мер шерсти, т.е. около 34 500 кг, что приблизительно соответствует количественным данным налога шерстью, содержащимся в текстах кносских табличек серии Б (см. выше, с. 149 [в данной публикации с. 238]).

Работники, занятые в текстильном производстве (речь идет главным образом о женщинах), были зарегистрированы в централизованном архиве Кносса и получали продовольственный паек из дворцовых кладовых. На этом основании можно считать, что речь идет о лицах, зависимых от кнос-ского властителя: при беглом взгляде представляется, что таковыми были рабыни, во всяком случае лица весьма низкого социального статуса. Мы встречаем здесь упоминания о прядильщице, швее и портнихе, специализировавшихся на изготовлении определенных видов одежды.

Часть женщин, упоминаемых в текстах пилосских табличек серии А (согласно традиционной точке зрения, рабынь), была занята в текстильном производстве: среди них были прядильщицы, швеи и т. п.

В отличие от Кносса основу текстильного производства Пилоса составляла переработка не только овечьей шерсти, но и льняного волокна. Однако более подробные сведения о производстве тканей в Пилосе, которое представляется нам аналогичным кносскому, отсутствуют — то ли по причине иной системы ведения административного учета, то ли потому, что составление табличек относится ко времени года, предшествовавшего составлению таковых записей.

Применение льняных тканей было весьма широким: из полотна изготовляли как нижнюю одежду (ср. микенское слово Ы-ю, соответствующее классическому греческому кШоп), так и корабельные паруса и воинские панцири (наиболее распространенным типом их являлся панцирь, изготовленный из полотна и металлических пластин). Большая численность занятых в текстильном производстве работников и большое количество выпускаемой ими продукции могут указывать также на то, что микенские ткани производились и на вывоз. Это предположение, похоже, могут подтвердить и египетские росписи конца первой половины XV в. до н. э., обнаруженные в гробнице высокопоставленного египетского сановника. На них изображены критские или микенские посланцы, приносящие различные дары, среди которых имеются и ткани (ср. ниже, с. 242 [в данной публикации с. 381]).

А теперь обратимся к изделиям из материалов, неподвластных воздействию времени и дошедших до нас в весьма хорошей сохранности.

Согласно единодушному свидетельству мифологической традиции, археологических находок и памятников письменности, из числа металлов в Микенской Греции имели распространение главным образом золото, серебро, медь, цинк и олово. Возможно, что уже было известно и железо, однако технология его обработки находилась еще на весьма низком уровне.

Основными промышленными металлами были медь и олово и при этом преимущественно в их сплаве — бронзе. Бронза содержала до 10% олова, иногда также с другими примесями, например с мышьяком.

Условия для изготовления бронзы в микенском мире не были особенно благоприятными, поскольку ни медь, ни олово здесь не встречаются. Очевидно, олово привозили из дальних западных стран — Иберии (современная Испания) и Британии, а частично также из Центральной Европы (Круш-ные горы) и гор Передней Азии, хотя не исключено, что существовали менее богатые, но зато более близкие залежи, исчерпанные к настоящему времени, например в Средней Италии.

Основным поставщиком меди являлся Кипр, от названия которого происходит латинское обозначение меди cuprum, а от него также французское cuivre, английское copper, немецкое Kupfer. Это подтверждается распространением по всему Средиземноморью медных слитков (кусков металла в виде шкуры животного), зачастую отмеченных знаками кипро-минойской письменности. Одна из наиболее интересных находок такого рода сделана в 1959 г. у мыса Хелидония к югу от г. Анталья (Турция). Американский спортсмен-подводник и журналист П. Трокмортон обнаружил здесь остатки корабля, потерпевшего крушение в конце XIII в. до н. э.⁹⁶ Груженный металлом корабль, очевидно, плыл с Кипра в западном направлении к одному из центров микенского ремесла. Представляется, что длина корабля составила 9 м, ширина — 3 м, а груз — более 1 т металла, в частности медных (но также и цинковых) слитков и отходов из бронзы. Среди обломков корабля найдено также много ценных предметов из бронзы, набор инструментов кузнечной мастерской и самые различные драгоценности, находившиеся в капитанской каюте: египетские камеи с изображением скарабея, переднеазиатские цилиндрические печати с клинописными знаками, бусы финикийской работы и т. п. Ныне эти предметы экспонируются в музее турецкого города Бод-рум, расположенного на месте античного Галикарнасса. На основании этой и ряда других находок был сделан вывод, что бедная рудами Микенская Греция ввозила медь с Кипра, перерабатывала ее в своих мастерских и экспортировала готовые бронзовые изделия. Многие из этих изделий, в частности бронзовые мечи, встречаются в самых различных странах Средиземноморья. Поэтому у нас действительно создается впечатление, что микенские ахейцы занимались одним из самых выгодных видов торговли: ввозили сырье и вывозили готовые изделия своих ремесленников.

Существование такого экономически высокоэффективного производства подтверждают также тексты пилосских табличек подсерии 1и, содержащие сведения о кузнецах из различных городов Пилосского царства наряду с данными о количестве бронзы, выделяемом им для обработки из дворцового центра в Пилосе.¹¹⁷ В общей сложности на табличках упоминается 270 кузнецов, по меньшей мере из 14 городов (в одном городе работало даже 26 кузнецов, не считая рабов). Очевидно, здесь идет речь о единичных заказах, поскольку их объем небольшой. Норма выработки на одного человека составляла 3-4 кг (минимум — 1,5 кг, максимум — 12 кг). При этом приблизительно третья часть кузнецов вообще не получала заказов. Общая совокупность предназначавшейся для обработки бронзы составляет около 600-700 кг. Сохранилась также табличка с итогом, составлявшим 34,9 талантов, что равняется приблизительно 1100 кг. Принимая во внимание обычный вес микенского оружия (рукоять короткого меча весит 0,35 кг, бронзовый шлем — 0,7 кг),¹¹⁸ такого количества бронзы вполне хватило бы для изготовления 1550 шлемов и вдвое большего числа мечей.

Более трети табличек упомянутой серии утрачено. При этом не исключено, что именно на этих недошедших табличках содержались сведения о кузнецах, проживавших в Пилосе, какое бы то ни было упоминание о которых в сохранившихся текстах отсутствует. С другой стороны, то обстоятельство, что большинство топонимов подсерии Jn не встречается в других текстах, позволило Дж. Чедуику предположить, что кузнецы трудились в основном в менее крупных селениях, расположенных в гористой местности, где постоянно дуют ветры, нужные для работы кузницы. Принимая во внимание, что часть табличек утеряна, можно предполагать, что общее количество кузнецов в Пилосском царстве составляло приблизительно 400 человек. Сопоставление с Востоком дает основание для предположения, что выдача металла из дворца и изготовление заказанных изделий, осуществлялись под контролем царских чиновников (kwasileus) в рамках распределительного дворцового хозяй -ства. В процессе производства кузнецы могли оставлять себе определенную часть сырья. Часть заказанных изделий явно предназначалась на вывоз. Находка затонувшего корабля у мыса Хелидония и анализ текстов табличек подсерии Jn единодушно указывают на взаимосвязь вывоза и ввоза в микенской экономике.

В случае необходимости для получения сырья производился сбор непригодных к употреблению старых предметов из бронзы. Так, текст пилосской таблички Jn 829 содержит предписание собрать из святилищ отдельных городов царства бронзовые предметы для постройки кораблей и изготовления оружия, в частности наконечников стрел и копий. Подобные меры свидетельствуют о военной опасности, что согласуется и с тем обстоятельством, что таблички можно датировать последними месяцами, а некоторые даже последними днями существования Пилосского дворца.

В количественном отношении все упоминания о бронзе в Пилосе уступают записи на кносской табличке Оа 730, регистрирующей 60 бронзовых слитков общим весом 52,1 таланта, т.е. более 1600 кг. Таким образом, один слиток весил около 26-27 кг, что приблизительно соответствует весу слитков, найденных археологами. Отметим также, что слова, обозначающие бронзу, медь и олово, графически не засвидетельствованы⁹⁷ — нам известна только идеограмма бронзы.

В Микенской Греции бронза имела весьма широкое распространение, на что указывают богатые находки бронзовых предметов в ряде поселений и захоронений. Имеется в виду прежде всего наступательное и оборонительное оружие, а также большое число бронзовых сосудов, треножников и других предметов повседневного обихода. Из бронзы изготовлялись самые различные орудия и металлические детали строительной, транспортной и иной техники.

Из числа прочих промышленных материалов олово засвидетельствовано как археологически (из него отливались небольшие металлические фигурки: таково, вероятно, и происхождение кусков олова, расплавившегося во время пожара во дворце в Фивах), так и в текстах линейного письма Б (на одной из кносских табличек содержится слово шоН^^с«, соответствующее классическому греческому то1уЬ(!оз — «свинец».

Из драгоценных металлов, найденных при раскопках объектов микенской эпохи, привлекают внимание прежде всего золотые предметы, сохранившиеся, однако, лишь в немногих оставшихся неразграбленными погребениях (вспомним шахтовые гробницы в Микенах, а также купольные гробницы в Вафио и Перистерии). До нас дошло довольно много золотых кубков, культовых сосудов для возлияний богам (так называемых ритонов), украшений, золотых масок и великолепно инкрустированных золотом и серебром мечей и кинжалов. Уникальными образцами высокого уровня прикладного искусства Микенской Греции являются золотые перстни-печати с мастерски исполненными миниатюрными сценами (наиболее известен перстень из Тиринфа, найденный в более поздних слоях, но изготовленный до 1400 г. до н. э.).

Упоминания о золоте часто встречаются и в мифологической традиции. Например, в «Илиаде» ^1632-635) дано описание золотого кубка, из которого пил царь Пилоса Нестор. Однако на территории Пилосского дворца, к сожалению, не было найдено ни одного золотого кубка. Очевидно, во время захвата дворца все золотые предметы были вынесены оттуда (за исключением нескольких забытых золотых пластинок).

О золоте, доставлявшемся главным образом из нубийских рудников через Египет, говорится и в текстах линейных табличек. Прежде всего отметим, что здесь засвидетельствовано само слово khrusos — «золото» (классическое греческое khrysos, бесспорно относящееся к культурной лексике, заимствованной греческим языком из семитских: ср. ассирийское Мга§и). Тексты содержат и особую идеограмму золота. На пилосской табличке 1о 438 дан перечень изделий из золота, собранного местными сановниками в различных районах Пилосского царства (опять-таки из тамошних святилищ) общим весом почти 6 кг (от 65 г до 1 кг от отдельных лиц). Речь здесь идет о каком-то исключительном случае, вероятно связанном с военной угрозой. В отличие от сбора бронзы целью этого предприятия не являлось непосредственное использование золота в военной технике. По мнению некоторых исследователей, здесь имела место попытка как можно скорее получить денежные средства, необходимые для организации обороны или же, как считает Дж. Чедуик,⁹⁸ попытка откупиться от неприятеля. Впрочем, и то и другое предположения остаются недоказанными. В тексте знаменитой пилосской таблички Тп 316, относящейся к последним дням существования дворца, в качестве жертвенного подношения богам упоминается 13 золотых кубков. Таким образом, защита Пилосского дворца вверялась непосредственному заступничеству богов.

Среди материалов, полученных в результате археологических раскопок, встречаются также серебряные предметы (в частности, сосуды и украшения), а иногда и предметы, инкрустированные серебром (мечи и кинжалы). Находки серебра довольно многочисленны, что позволяет предполагать использование уже в те времена рудников Лавриона, находящихся к востоку от Афин. В отдельных случаях серебро встречается и в сплаве с золотом, который назывался впоследствии «электрон» (например, маска из могильного круга Б в Микенах), а кроме того, в виде особого сплава черного цвета, использовавшегося наряду с золотом и серебром для инкрустации ножен мечей и кинжалов и обозначавшегося на табличках непонятным словом ра-га-ки (в настоящее время этот материал называется «чернью»). Слово а^ште — «серебро» (ср. классическое греческое а^угс«) засвидетельствовано в текстах линейных табличек только в одном случае: на кносской табличке говорится о паре колесничных колес, «скрепленных серебром» (вместо применявшихся обычно бронзовых скреплений).

В целом о металлах можно сказать, что они являлись важным материалом для изготовления предметов повседневного обихода, употреблявшихся как в мирное время, так и для военных целей, а также для изготовления предметов роскоши, относящихся к области прикладного искусства. При этом микенские ремесленники использовали и другие материалы.

Весьма древние эгейские традиции и влияние высокохудожественных критских образцов прослеживаются, например, в художественной отделке перстней-печатей и других изделий из драгоценных камней. Порой даже трудно отличить собственно микенскую продукцию от предметов критского ввоза. Представленные на этих печатях сцены весьма выразительно перекликаются с современными им изображениями на золотых перстнях-печатях, причем во время археологических раскопок те и другие зачастую находят рядом. В шахтовых гробницах Микен было найдено восемь таких предметов, а самая крупная находка (43 перстня) была сделана в купольной гробнице Вафио. Создается, однако, впечатление, что на материке ни геммы, ни перстни-печати уже не выполняли своих первоначальных функций, а являлись попросту женскими украшениями (перстни носили на руках, геммы подвешивали на шею).

Значительную ценность представляют собой и микенские изделия из слоновой кости. К их числу относятся не только упоминавшиеся выше инкрустированные этим материалом мечи из шахтовых гробниц, но прежде всего различные мелкие предметы, целиком изготовленные из слоновой кости. Это шкатулки и ящички с великолепными рельефными украшениями, в которых некогда хранились женские украшения и принадлежности туалета. Богатством исполнения отличаются также дощечки с различными изображениями, служившие декором тех или иных предметов микенской мебели. Сохранился также целый ряд отдельных фигурок и фигурных групп из слоновой кости. Во время недавних раскопок Тейлура в Микенах была обнаружена небольшая человеческая головка из слоновой кости, представляющая исключительную художественную ценность.

Упоминания о предметах из слоновой кости имеются как у Гомера, так и в текстах линейных табличек. Слово elephanteios — «из слоновой кости» часто выступает при регистрации различных предметов, главным образом мебели и ее декора. Примечательно, что некоторые виды изделий из слоновой кости представлены в материковой Греции намного обильнее, чем на Крите. А поскольку слоновая кость ввозилась в Эгеиду, микенские изделия из этого материала должны иметь богатую историю. Кроме того, имеются доказательства и их вывоза в страны Ближнего Востока.

Замечательные образцы предметов прикладного искусства изготовлялись и из других материалов — кости, раковин, янтаря, различных керамических и стеклянных масс, в частности из фаянса (главным образом вазы и бусы). Последние до 1470 г. до н. э. вывозились с Крита; что же касается более позднего времени, то на материке можно предполагать существование по крайней мере одного самостоятельного центра производства фаянса (вероятно, в Арголи-де, а кроме того, возможно, и в Мессении). В отличие от этого, производство каменных сосудов не получило на материке широкого распространения: большинство найденных здесь образцов такого рода было изготовлено на Крите, где уже в XVII—XVI вв. до н. э. создавались изумительные по красоте изделия из камня (сосуды с изображениями жнецов, кулачного бойца, «принца» и воина, ритон в виде бычьей головы — целиком из серпантина). Критское происхождение имеют также чаша из горного хрусталя с головой утки и большой двуручный кубок из белого камня, напоминающего мрамор, найденные в могильных кругах А и Б в Микенах.

Намного большее распространение на материке получило производство глиняной посуды. Развитие микенской керамики определяется двумя основными моментами: с одной стороны, она продолжает местные элладские традиции, с другой — испытывает интенсивное воздействие критского искусства. Основным источником элладских традиций в микенской керамике является минийская керамика, изготовлявшаяся уже с помощью гончарного круга и названная так Шлиманом в честь мифического царя Орхомена Минии. Сегодня известно несколько видов этой керамики, получивших распространение как на материке, так и в ряде других соседних областей (например, в Трое). Древнейшие образцы минийской керамики относятся к концу раннеэлладского периода (РЭ III, около 2200—2000 гг. до н. э.). Появление этой керамики иногда связывают с приходом на территорию Эгеиды индоевропейского населения.

Наиболее совершенным типом минийской керамики, основное время распространения которой приходится уже на среднеэлладский период (СЭ, около 2000—1500 гг. до н. э.), принято считать тонкую и хорошо обожженную керамику серой и серо-голубой окраски, без каких-либо украшений (в более позднее время зачастую желтой окраски). Наряду с неолитической керамикой культуры Сескло и более поздней микенской керамикой XIV—XIII вв. до н. э. минийская керамика относится к числу лучших достижений гончарного производства доисторического времени в материковой Греции. В понятие «минийская керамика» обычно включают и некоторые более примитивные типы среднеэлладской керамики, в особенности так называемую красную, черную или бурую минийскую керамику. Уровню серой минийской керамики этого времени близка лишь особая, изготовленная вручную матовая посуда, для обозначения которой, как правило, употребляется английский термин matt-painted — «матово расписанная». Подобная керамика украшена линейным орнаментом, наносившимся тусклой марганцевой краской.

Если в первой половине II тысячелетия до н. э. на материке получила распространение минийская керамика, то на Крите изготовлялась самобытная керамика, которая уже в XVIII в. до н. э. (период СМ II) достигла исключительно высокого уровня в изготовлении ваз так называемого стиля «камарес». Это пестрые сосуды, раскрашенные белой и красной краской по темному фону, а их орнамент, мотивы которого занимают промежуточное положение между живой и неживой природой, производит впечатление вихревого движения. Свое название эти вазы получили от селения Камарес, расположенного у подножия горы Ида на Крите, в пещерах которой и были обнаружены первые образцы керамики этого стиля.

На развалинах, в которые обратились города Крита в результате сильного землетрясения около 1700 г. до н. э., возникает критский натурализм. Для этого стиля характерны фигурные композиции, обнаруживающие тенденции, аналогичные тем, которые господствовали в критской фресковой живописи и прикладном искусстве (украшения, перстни-печати, металлические и каменные сосуды и т. п.). Вначале здесь преобладают растительные мотивы, а время от времени появляются и сюжеты из животного мира. Поначалу сосуды расписывались, как и прежде, светлой краской по темному фону (период СМ III). Противоположная техника — переход к темному рисунку на светлом фоне — становится типичной вплоть до так называемого позднеминойского периода, начало которого приходится примерно на 1580 г. до н. э. На протяжении почти всего следующего века в вазовой росписи преобладают устойчивые растительные мотивы (период ПМ I А, около 1580—1510 гг. до н. э.). Эта основная тематика существенно обогащается к концу XVI в. до н. э. так называемым «морским стилем», т.е. натуралистическими изображениями морских растений и животных. Самыми известными образцами этой керамики являются вазы с осьминогами и каракатицами (период ПМ I Б, около 1510— 1470 гг. до н. э.).

После катастрофы, вызванной извержением Ферского вулкана около 1470 г. до н. э., в искусстве Кносса, который вскоре после этого оказался под властью микенских ахейцев, наблюдается значительное отклонение от непосредственности натурализма и переход к противоположной тенденции — схематизации использовавшихся ранее мотивов и их орнаментизации, зашедшей так далеко, что на основании самого только рисунка уже никоим образом невозможно определить предмет, легший в основу орнамента. Так возникает стиль, называемый со времени Эванса «дворцовым», поскольку на протяжении длительного времени он был известен только в Кносском дворце. Еще до начала второй мировой войны А. Дж. Б. Уэйс обратил внимание, что этот стиль имеет весьма близкое соответствие в микенской керамике того времени, изготовлявшейся в материковой Греции, и высказал предположение, что речь идет именно о схематизации критских декоративных элементов, осуществленной ахейцами на материке в течение XV в. до н. э. Сегодня принято считать, что после катастрофы, достигшей критские дворцовые центры, ахейцы перенесли этот стиль с материка на Крит, в частности в Кносс. Следует, однако, отметить, что керамика дворцового стиля не является единственным известным нам типом керамики, получившим распространение на Крите во второй половине XV в. до н. э. (период ПМ II). В этот период там продолжает существовать и более древний натуралистический стиль периода ПМ I. Кроме того, здесь засвидетельствован еще один стиль, который возникает несколько позднее — уже в начале периода ПМ III А (приблизительно 1400—1380 гг. до н. э.). Этот стиль представляет собой своеобразный синтез двух предыдущих — минойского натуралистического и ахейского дворцового. В результате такого сочетания возникает специфический критский стиль, который по сравнению с дворцовым ближе к художественным традициям критского натурализма, в особенности к стилю периода ПМ I А. Но около 1380 г. до н. э. это направление оборвалось в результате гибели Кнос-ского дворца, и с тех пор критская керамика представляла собой всего лишь периферийное течение в развитии керамического производства Эгеиды.

Мы прервали обзор развития производства элладской керамики в конце среднеэлладского периода. Для того времени было типично прежде всего значительное распространение минийской керамики, весьма часто встречающейся также в шахтовых гробницах, в частности в могильном круге Б (около 1650—1550 гг. до н. э.). Однако наряду с ней здесь все чаще появляются сосуды, обнаруживающие следы влияний критского декоративного искусства, характеризующиеся натурализмом изображений и расписанные тусклыми красками. Кроме того, здесь были найдены предметы, изготовленные непосредственно на Крите. Этот удивительный симбиоз особенно характерен для первого периода позднеэлладской эпохи (ПЭ I, около 1550—1500 гг. до н. э.). Критские влияния усиливаются, но традиции керамики среднеэлладской эпохи еще не преодолены.

И наоборот, в XV в. до н. э., т.е. в эпоху ранних купольных гробниц в Микенах (ПЭ II), для материковой керамики уже в высшей степени характерно влияние критского натуралистического стиля с присущими ему растительными и животными мотивами. Однако довольно скоро здесь начинает проявляться то же стремление к схематизации названных мотивов, которое было типичным для дворцового стиля Крита второй половины XV в. до н. э. и рассматривается как результат материкового влияния на критскую керамику. Некоторые виды элладских сосудов этого периода свидетельствуют уже о высокой степени производственной самостоятельности микенской керамики, хотя здесь имеет место использование критских элементов. Речь идет прежде всего о так называемых сосудах из Эфиры, напоминающих по форме среднеэлладские образцы, но использующих различные критские декоративные элементы и при этом в композиционном отношении отличных своим рафинированным однообразием от преисполненной вычурности прочих типов керамики того времени. Этот вид керамики засвидетельствован и в Кноссе времени непосредственно перед разрушением Кносского дворца около 1380 г. до н. э.

Рисунок 10. Элладский сосуд (а) и критский сосуд дворцового стиля (б) второй половины XV в. до н. э. (ПЭII и ПМII)

Рисунок 11. Элладские сосуды ХІУ—ХШ вв. до н. э. а, б: ПЭ IIIА (XIV в. до н. э.)

Рисунок 12. в, г: ПЭ IIIВ (XIII в. до н. э.)

;

Рисунок 13. Элладские сосуды XII—XI вв. до н. э.: ПЭIIIС (а, б—узкий стиль)

Рисунок 14. Элладские сосуды ХЛ—Ш вв. до н. э.: ПЭ IIIС (в —узкий стиль, г — амбарный стиль)

Материковая керамика XVI—XIII вв. до н. э. (период ПЭ III А-Б) продолжает позднеэлладские традиции, для которых характерно стремление к самостоятельному преобразованию критских изобразительных элементов, причем главным образом путем схематизации критских декоративных мотивов вплоть до их полной геометризации. Образцы этой керамики отличаются, как правило, высоким уровнем, однако скорее в том смысле, что речь идет о технически совершенной посуде широкого потребления, но при этом довольно примитивной с художественной точки зрения. Это была массовая продукция в полном смысле этого слова: в центральных и восточных областях Средиземноморья найдены тысячи образцов поздних микенских сосудов, датируемых указанными двумя веками.

Крушение микенских центров около 1200 г. до н. э. знаменует собой крутой поворот в политическом развитии Греции, а в отношении памятников материальной культуры — существенное изменение тенденций ее последующего развития. В керамике это проявляется прежде всего в распространении двух совершенно противоположных стилей. С одной стороны, здесь получает распространение так называемый «узкий стиль», названный так по той причине, что ремесленник заполнял максимум свободного пространства росписью, а с другой — так называемый «амбарный стиль», названный так в связи с тем, что многочисленные образцы керамики этого стиля были найдены в амбаре Микенской крепости неподалеку от Львиных ворот. Этот декоративный стиль, наоборот, ограничивает украшения керамики до минимума, чаще всего — лишь до нескольких волнистых линий, смыкающихся кольцом вокруг поверхности сосуда.

В «темные века», наступившие после падения микенской цивилизации, позднемикенская керамика периода ПЭ III В (около 1200—1125 гг. до н. э.) и в особенности керамика амбарного стиля сменяются субмикенской (около 1125— 1050 гг. до н. э.) и протогеометрической (около 1050—950 гг. до н. э.) керамикой, а затем уже ранней архаической керамикой так называемого геометрического стиля (около 950—700 гг. до н. э.) античной Греции.

Керамика не единственный вид изделий из глины, производившихся в Микенском мире. Весьма ценными находками являются также фигурки из обожженной глины, как правило, изображающие людей и животных. Наиболее значительными являются упомянутые выше находки двух групп статуи и статуэток культового характера из Микен (около 20) и из Айя-Ирини на Кеосе (также около 20). Эти предметы изготовлялись на гончарном круге, а затем работа завершалась вручную. В большинстве случаев это изображения женщин, в том числе в натуральную величину, причем по крайней мере отдельные экземпляры могут указывать на следование критским образцам (обнаженная грудь, критская юбка). Следы критского влияния обнаруживает прежде всего редкостная находка целого ряда ларнаков (глиняных погребальных рак в форме ларца) в расположенной в Беотии к востоку от Фив Танагре, не имеющих к тому же равнозначных аналогов на материке (если не принимать во внимание нескольких находок глиняных ларнаковых ванн).

Глава 12. Торговля и мореплавание

Сельскохозяйственные продукты и изделия микенских ремесленников предназначались отнюдь не только для удовлетворения потребностей дворцов микенских властителей, но являлись также предметами товарообмена. Так, на двух пилосских табличках упоминаются товары, стоимость которых служила эквивалентом некоторых видов кореньев (An35, Un443): в первом случае — 6 кг шерсти, 4 козы, 3 ткацких изделия, 288 л вина и 384 л смокв, а во втором — 30 кг шерсти и 10 кусков ткани. При этом здесь еще нет признаков существования какой-либо твердо установленной единицы обмена (у Гомера цена вещи измеряется определенным числом быков).

Существование торговли в микенском мире убедительно доказано археологическими исследованиями. В нижнем городе Микен А. Дж. Б. Уэйс обнаружил строения, которые он назвал по характеру сделанных там находок «Домом торговца маслом», «Домом виноторговца» и т. п. Сегодня принято считать, что это постройки торгового назначения и склады, относящиеся ко дворцовому комплексу. Многочисленные образцы предметов микенского производства находят почти по всему Средиземноморью.

Что же, собственно говоря, вывозили и что ввозили ми-кенцы?⁹⁹ Важными предметами экспорта были оливковое масло и вино, а также крупные глиняные емкости, являвшиеся средствами перевозки (из 1800 таких сосудов, зарегистрированных в одной кносской табличке, по крайней мере часть предназначалась на вывоз). Предметом вывоза были также керамические сосуды повседневного обихода меньших емкостей, в том числе найденные в Пилосском дворце сосуды различных типов, число которых исчисляется тысячами. Вывозились также изделия из бронзы (прежде всего, очевидно, оружие), ткани (в частности, полотно из Пилоса), а также благовонные мази и различные виды кореньев (например, кипер, найденный в Кноссе). Наиболее надежным критерием при определении мест, куда вывозились товары микенского производства, являются находки микенской керамики. Мы встречаем ее в самых различных областях Средиземноморья. Микенскую керамику находят не только в материковой Греции и на Кикладских островах, но также в Македонии и Фракии, на западном и южном побережье Малой Азии, на Кипре, в Сирии, Палестине и Египте, а в Центральном Средиземноморье — от Мальты до Сицилии и Южной Италии и далее вплоть до Этрурии (Средняя Италия). При этом некоторые из мест, в которых обнаружена микенская керамика, следует рассматривать или как собственно микенские поселения или по крайней мере как микенские торговые центры.

На рубеже XV—XIV вв. до н. э. микенские ахейцы овладели важной колонией критян Миллавандой (Милет) на западном берегу Малой Азии. Наличие микенской керамики надежно установлено и в других местах на западе Малой Азии, и притом иногда в столь значительных количествах и в такой связи (например, в захоронениях), что даже можно сделать вывод о существовании в местах этих находок постоянных микенских поселений. Впоследствии, в начале I тысячелетия до н. э., эти поселения были перекрыты миграционной волной другого греческого племени — ионийцев (в Милете, Колофоне, Эфесе, Клазоменах и ряде других мест).

Перемены, аналогичные тем, которые имели место в Милете, произошли и на острове Родос. Еще в конце XV в. до н. э. здесь возникло микенское поселение в Ялиссе по соседству с более древней критской колонией у Трианды. После падения Кносса остров был быстро микеноизирован, став новым крупным центром микенской цивилизации и важным центром производства микенской керамики.

Несколько более сложной представляется ситуация на Кипре, где микенская керамика появляется уже в первой половине XIV в. до н. э., хотя не все исследователи склонны считать, что уже в то время там существовали колонии ахейских поселенцев, торговцев и ремесленников. Однако некоторые характерные черты кипрской керамики этого периода указывают на то, что речь идет не просто о ввозе из элладских областей, а о продукции, изготовлявшейся непосредственно на острове. Такие же специфически местные черты имеет и микенская керамика Родоса. Это дает основание полагать, что именно местная кипрская, а также родосская керамика составляли важную часть микенского ввоза прежде всего в Сирию, Палестину и Египет, а родосская, кроме того, и далеко на запад — в Италию.

Карта 6. Центральное и Восточное Средиземноморье

Само производство микенской керамики на Кипре XIV—XIII вв. до н. э. не обязательно следует связывать со значительной микенской колонизацией. Большинство специалистов скорее склонно усматривать существование здесь в указанную эпоху микенских торговых пунктов, куда керамика частично ввозилась из Микенской Греции, а частично изготовлялась ахейскими ремесленниками непосредственно на месте.

За микенские товары Кипр расплачивался прежде всего медью. Ее залежи находятся главным образом во внутренних районах острова, и поэтому — если учесть, что предметы микенского происхождения находят, как правило, на побережье, — создается впечатление, что на протяжении всего бронзового века внутренняя часть острова продолжала оставаться территорией местного кипрского населения. Медь экспортировалась в виде слитков, имевших форму распластанной овечьей шкуры. Начиная с XV в. до н. э. такие слитки появляются во многих областях Средиземноморья, в то время как на самом Кипре в силу стечения ряда обстоятельств их древнейшие образцы относятся только к XII в. до н. э. Предположение, что слитки изготовлялись уже за пределами острова, а с Кипра вывозилась только необработанная руда, следует отвергнуть прежде всего потому, что некоторые из найденных за пределами Кипра слитков, имеющих весьма раннюю датировку, отмечены знаками кипро-минойского письма.

Но независимо от того, с какого времени и в какой степени микенские ахейцы колонизировали Кипр и кто владел залежами меди на острове, существование микенских поселений на Кипре самое позднее в последние десятилетия XIII в. до н. э., несомненно, подтверждается тем фактом, что еще во второй половине I тысячелетия до н. э. кипрский диалект классического греческого языка обнаруживает тесные связи с аркадским диалектом внутренней горной части Пелопоннеса, а это сходство невозможно объяснить иначе, как следствием переселения пелопоннесских греков на Кипр еще до конца микенской эпохи. Наличие еще одного близкого диалекта в Памфилии — отдаленной области на юге Малой Азии, равным образом подтверждает предположение археологов, что приблизительно в период падения микенской цивилизации греческие поселенцы обосновались и на южном побережье Малой Азии. Об этом свидетельствует также микенская керамика, найденная в Киликии — приморской области, расположенной вблизи современной турецкосирийской границы (Тарс, Мирсин).

Существование ряда микенских торговых поселений предполагают также на сиро-палестинском побережье (в частности, в Угарите и, возможно, в Тель-Абу-Хаваме и Тель-Сукасе). Отсюда предметы микенского производства ввозились на территорию соседних областей. Сегодня в этом районе известно около 60 мест с находками предметов микенского производства как на морском побережье, так и в глубине материка — от Алалаха (современная Тель-Атхана) и Угарита на севере и далее через Библос, Тель-Абу-Хавам до Лахиша и Ашдода на юге и от Газора к северу от Тивериадского озера через Бет-Шеан до Аммана к востоку от реки Иордан.

Торговые контакты с Микенским миром поддерживал и Египет, несмотря на то, что эта страна долгое время избегала связей с внешним миром. Хотя здесь не было основано ни одного собственно микенского торгового поселения, находки предметов микенского производства в Египте заслуживают упоминания в связи с их исключительной ценностью. Вспомним прежде всего современную Тель-эль-Амарну — столицу египетского фараона Эхнатона, который во время своего недолгого правления в первой половине XIV в. до н. э. отважился вершить судьбами Египта вопреки засилью жрецов Амона. Здесь найдено около 1350 фрагментов микенской керамики, составляющих в общей сложности около 800 экземпляров сосудов. Отдельные находки микенской керамики встречаются и в других местах Египта (почти в двадцати). Чаще всего это сосуды, найденные в египетских гробницах.

В Центральном Средиземноморье предметы микенского производства довольно рано появляются на побережье Албании, однако далее в глубь области Адриатики они не проникли. Изредка они встречаются также на Мальте, весьма часто — в Сицилии (в частности, близ Сиракуз: керамика, украшения), а в исключительно больших количествах — на юге Италии, в Апулии. Весьма ранние образцы микенского вывоза засвидетельствованы на Липарских островах (XVI в. до н. э.). Кроме того, микенская керамика обнаружена в районе Неаполитанского залива (остров Искья) и, наконец, отдельные ее экземпляры найдены в Этрурии (Люни-суль-Миньоне). Наиболее богатые находки микенской керамики на территории Италии сделаны в местности Скольо-дель-Тонно возле древнего Тарента (Апулия), где следует предполагать существование если не настоящего микенского поселения, то по крайней мере мастерских и торговых факторий. При этом интересно отметить, что здешние образцы керамики обнаруживают поразительное сходство с родосской керамикой, что подтверждается и химическим анализом глины. Это обстоятельство указывает на то, что Родос играл весьма важную роль в проникновении микенцев на юг Италии.

Традиционные контакты материковой Греции с сицилийско-южноиталийским регионом восходят еще к среднеэлладской эпохе. Элладское население издревле ввозило с Липарских островов обсидиан, хотя его залежи имелись и значительно ближе — на острове Мелос. Однако вплоть до середины XV в. до н. э. Мелос являлся критским поселением и критяне безраздельно распоряжались вывозом обсидиана с острова. Правильность этого предположения подтверждает тот факт, что после падения Кносса контакты материковой Греции с Липарскими островами идут на убыль, поскольку Микенский мир с этого времени вполне удовлетворяется использованием более близких мелосских залежей обсидиана.

Для производства бронзы ахейцы испытывали необходимость в меди и олове. Залежи меди находились сравнительно недалеко — на Кипре. С оловом дело обстояло слож -нее. Оно встречается реже, чем медь, а его ближайшие залежи находились, вероятно, в Средней Италии. Принимая во внимание это обстоятельство, представляется вполне естественным, что микенскую керамическую продукцию находят на острове Искья, на путях вдоль западного побережья Италии и особенно в Этрурии.

Существуют также свидетельства контактов Микенского мира со странами, расположенными далеко на западе — Иберией, Бретанью и Британией. Там тоже имелись залежи олова, и поэтому неудивительно, что фрагмент микенского бронзового меча был найден в могиле знатного лица в Уэссексе (Великобритания). Не исключено и существование тесной связи между предметами из шахтовых гробниц и некоторыми другими находками в Великобритании (например, золотой кубок из Риллатона в Корнуэльсе рассматривается или как предмет непосредственно микенского производства, или как его местная имитация). Можно усмотреть даже определенную связь между микенскими сооружениями и мегалитическим кругом в Стоунхендже. С другой стороны, янтарные бусы из микенских гробниц (Микены, Какова-тос, Пилос) иногда считают предметом ввоза из Британии, хотя в данном случае предпочитают говорить о контактах с побережьем Балтийского моря. Вероятным представляется и существование контактов Микенского мира с Иберией, где имелись оловянные и серебряные руды, но свидетельства о торговых связях с этим регионом весьма скромны и не всегда ясны (таковыми являются главным образом находки микенских металлических наконечников копий). Некоторые исследователи приписывают микенскому посредничеству распространение производства фаянсовых бусин, изготовлявшихся первоначально в Египте, на территории ряда европейских стран (в Центральной Европе, в особенности на территории современной Венгрии). Предметом микенского происхождения считают также золотой кубок, найденный в Фрицдорфе, неподалеку от Бонна (ФРГ).

В главе об эгейских письменах мы уже отмечали, что влияние эгейской цивилизации довольно рано проникло во внутренние области Центральной Европы, где оказало воздействие на формирование определенных черт памятников материальной культуры. Это влияние прослеживается и на территории нынешней Чехословакии;¹⁰⁰ в настоящее время их все отчетливее различают в ряде недавно исследованных археологами мест (вспомним, например, Спишски-Штврток возле Попрада, где проводил раскопки И. Владар¹⁰¹).

Остается только кратко упомянуть о том, какие товары, в свою очередь, ввозились в Микенскую Грецию. Это прежде всего различные необработанные металлические руды, поступавшие со всех концов известного в то время мира (от Британии и Иберии до Кипра и Нубии, а возможно, и из стран, расположенных еще далее к востоку), слоновая кость из Сирии, где некогда водились слоны, и самые различные предметы роскоши — прежде всего из Египта и Передней Азии.

В настоящее время можно уже утверждать, что микенские государства обладали монополией на внешнюю торговлю, как это имело место и в странах Ближнего Востока. Они располагали опытным административным аппаратом и обширными складами для товаров, а также достаточным для ведения внешней торговли количеством кораблей. При этом высокий уровень учета производства, о существовании которого свидетельствуют архивы микенских дворцов, позволяет с полным правом утверждать, что государство осуществляло также управление внутренней торговлей, т.е. контролировало распределение товаров внутри отдельных микенских государств. Лица, занимавшиеся этим распределением, являлись дворцовыми служащими.

На основании изложенного выше можно говорить, что внешнеторговые связи Микенского мира характеризуются обширным географическим охватом: значительная часть Восточного Средиземноморья представляется, по существу, «микенским» ареалом, так же как в предыдущие столетия многие из расположенных здесь приморских стран можно было в той или иной степени считать ареалом «критским». Материальные предпосылки для этого у микенских государств имелись. После ферско-критской катастрофы и падения минойского Кносса микенские мореплаватели стали законными наследниками древних эгейских мореходных традиций.¹⁰² Самое древнее из сохранившихся до наших дней свидетельств существования таких традиций — это изображение кораблей на терракотовых изделиях с одного из островов Кикладского архипелага, Сироса (III тысячелетие до н. э.). Непродолжительное господство Киклад на море сменилось в первой половине II тысячелетия до н. э. критским, а в XIV—XIII вв. до н. э. микенские ахейцы успешно завершили развитие эгейского мореплавания. Впрочем, ахейцы занимались мореплаванием еще во времена расцвета критского владычества на море, что подтверждается не только находками ранней микенской керамики даже на далеких Липарских островах (XVI в. до н. э.), но также, например, фрагментом среднеэлладского сосуда из Иолка (Фессалия), на котором предположительно изображены два неоконченных корабля (около 1600 г. до н. э.). Учитывая эти древние мореходные традиции Фессалии, представляется не случайным, что именно в Иолке, согласно греческой мифологии, был построен знаменитый корабль Арго, который отправился отсюда в дальнее плавание за золотым руном к берегам Кавказа. Однако еще большее значение имеют некоторые более поздние находки — такие, как рисунок на каменной стеле из Восточной Беотии (Драмеси, около 1500 г. до н. э.) или изображения корабля на глиняном ларце из Траганы возле Пилоса и на сосуде из Асины (XII в. до н. э.).

На основании сопоставления этих данных, а также некоторых других соображений можно сделать вывод, что элладские корабли имели низкую осадку, позволявшую им легко причаливать к берегу в мелководье с песчаным дном. Двигались они с помощью весел, причем сзади имелось еще одно длинное весло, служившее кормилом. Более крупные корабли были, кроме того, оснащены парусом и имели на палубе капитанскую каюту. Число гребцов на обычных эгейских кораблях эпохи бронзы составляло, по данным критских и ферских рисунков, 20, 30 или 42 человека (42 — на ферской фреске с изображением морского похода, которая датируется примерно 1500 г. до н. э.).

Последние из приведенных здесь количественных данных приблизительно соответствуют сведениям Гомера, который насчитывает на каждом корабле, принимавшем участие в походе на Трою, как правило, 50 гребцов. Рассказывая о событиях мирной жизни, Гомер иногда говорит и о двадцативесельных кораблях. Однако вывод об упоминании

Гомером стовесельных кораблей сделан на основании явно ошибочного толкования места из «Илиады» (11.509-510), где говорится, что на палубе беотийских кораблей помещалось 120 мужей. Общая длина гомеровских пятидесятивесельных кораблей предположительно составляла от 30 до 35 м, средняя скорость корабля равнялась около 8 км в час. Знаменитая находка обломков корабля у мыса Хелидония (Турция) не в состоянии дополнить эту картину более подробными деталями, поскольку там была обнаружена только часть корпуса с грузом металла весом около 1т, в то время как прочие остатки корабля были снесены морем. Во всяком случае это был, безусловно, грузовой корабль с несколько более коротким корпусом.

Что же касается основных морских путей сообщения, то анализ данных о микенской торговле и общих тенденций развития мореплавания в Средиземноморье позволяет сделать вывод, что микенские корабли обычно плавали вдоль побережья. В Эгейском море суда передвигались, как правило, от острова к острову. Путь микенских мореплавателей на Восток проходил от острова Родос вдоль южного побе -режья Малой Азии до Кипра и расположенных напротив него Киликии и Угарита, а оттуда — вдоль сиропалестинского побережья к Египту. При плавании в западном направлении нужно было миновать представлявшие опасность для кораблей мысы на юге Пелопоннеса, возле которых Одиссея настигла буря и начались его скитания, а затем плыть вдоль западных берегов Греции до Керкиры. Далее путь лежал через пролив Отранто до области Апулия в Южной Италии, откуда плавание продолжалось вдоль нижней части италийского «сапога» до Мессинского пролива. Затем корабли двигались в избранном направлении или к Сицилии и далее на запад, или на север до Неаполитанского залива, а иногда и дальше на северо-запад — до Лигурийского моря.

Микенские ахейцы вынуждены были плавать по всем этим морям и вдоль всех этих берегов, поскольку их собственная земля не отличалась богатством металлических руд. Морская торговля стала для них необходимым условием достижения культурного уровня своей эпохи. Но думается, что именно эта деятельность, заставившая ахейских предков античных греков стать более целеустремленными и изобретательными, в чем не нуждались народы, создавшие великие цивилизации Передней Азии, и позволила микенским ахейцам в течение нескольких веков преодолеть среднеэлладскую отсталость и создать в Средиземноморье экономический потенциал первой величины. Она явилась в полном смысле слова подготовкой к мощной греческой колонизационной экспансии первой половины I тысячелетия до н. э.

Глава 13. Военное дело

О военных событиях в микенском мире мы узнаем как из греческой мифологии, так и из памятников материальной культуры, а также из письменных источников.¹⁰³ Греческая мифология содержит довольно много преданий о войнах микенской эпохи, о способах их ведения и о вооружении, однако реальное ядро из этих сведений выделить весьма сложно. Мы знаем о походе коалиции семи пелопоннесских городов против Фив — событие, отображающее соперничество микенских ахейцев Арголиды с родственным им населением Беотии. Об этом свидетельствуют следы разрушения дворца микенского времени в Фивах — так называемой Кадмее. Мифология сообщает также, что роду Нелеидов, и в частности Нестору, поначалу пришлось в Мессении довольно нелегко: после своего прихода с севера они были вынуждены выдержать там целый ряд ожесточенных войн. С этим вполне согласуется тот факт, что Пилосский дворец Нестора был сооружен только в начале XIII в. до н. э., в то время как более древние поселения греков того же племени находились далее к северу — возможно, именно в исследованной Дерпфельдом местности Каковатос, ошибочно отождествлявшейся им с Пилосом Нестора. Что же касается похода греков против Трои, то, хотя весьма сомнительно, что основной причиной войны явилось похищение Елены, по существу, мы верим в реальность Троянской войны. Однако это событие следует рассматривать только как один из эпизодов целого ряда военных действий, происходивших в конце XIII в. до н. э. на территории Малой Азии и прилежащих областей, весьма важную роль в которых определенно сыграли ахейцы.

Хотя тексты линейного письма Б ничего не сообщают нам о конкретных военных действиях, некоторые содержащиеся в них сведения, бесспорно, отражают военные события. Так, на пилосских табличках подсерии Ап часто фиксируется то или иное число гребцов (еге1ш). Табличка Ап 1 сообщает о 30 гребцах, «направляющихся в Плеврон» (неизвестно, подразумевается ли здесь Плеврон на северном берегу Патрасского залива или, что более вероятно, место с таким же названием где-то вблизи Пилоса). В тексте таблички Ап 610 мы находим даже сведения о 569 гребцах, причем то обстоятельство, что табличка не закончена и повреждена, дает основание предполагать, что общее число упомянутых в табличке лиц было на несколько десятков большим. Однако уже само приведенное здесь количество гребцов равно экипажам по меньшей мере одиннадцати боевых пятидесятивесельных кораблей. Столь высокие количественные данные не должны удивлять нас. Держава Нестора, безусловно, испытывала потребность в сильном флоте. В то время как пути проникновения внутрь территории этого государства со стороны материка были хорошо защищены, со стороны моря царство Нестора было намного уязвимее. Сказанное касается, в частности, района Наваринского залива, от которого не так уж было далеко до дворца, а в северной его части — в бухте, называемой ныне Воидокилия, бесспорно, существовала Пилосская гавань. Пилосский властитель хорошо осознавал исходящую с этой стороны опас -ность и поэтому, как о том свидетельствует отдельная группа пилосских табличек, создал весьма хорошо продуманную систему обороны побережья своего государства. Первая из пяти табличек группы, рассказывающей о системе обороны, — табличка Ап 657 — начинается словами: «Так дозор охраняет побережье страны».

Согласно данным этих табличек, все побережье Пилосского царства было разделено на десять секторов. Каждый сектор находился в ведении определенного лица, имевшего несколько помощников и отряд воинов, численность которых была кратна десяти и нигде не превышала 110. Имеющиеся в нашем распоряжении записи говорят в целом о 800 воинах. Учитывая, что общая протяженность прибрежной линии составляет около 150 км, речь идет, вероятно, об отдельных дозорных отрядах, которые в случае серьезной военной опасности отходили на более выгодные позиции обороны.

Отдельные секторы обозначены на табличках тем или иным топонимом, а отряды воинов — особым знаком, находящимся в явном соответствии с районом их размещения. Иногда в текстах встречается формула «и с ними геквет имярек». Мы уже говорили о гекветах, что они составляли дружину пилосского царя и выполняли функции военного характера. Охрана морского побережья явно относилась к числу их самых важных задач. Ученые долгое время ломали голову над вопросом, почему на упомянутых пяти табличках речь идет об одиннадцати гекветах, хотя секторов обороны было только десять, и почему тот или иной геквет не обязательно был ответственным за один сектор. Так, один геквет ведал тремя секторами, а в другом случае, наоборот, три геквета осуществляли надзор за отдельными участками одного сектора.

Ответ на этот вопрос (и как представляется, окончательный) получил только недавно один из авторов дешифровки линейного письма Б. Дж. Чедуик.¹⁰⁴ Он исходил из вполне обоснованного предположения, что перечень дозорных отрядов подан в направлении с севера (т. е. от горы Ликей) на юг (до мыса Акритас) и далее на восток (вплоть до горы Тайгет). В таком же порядке на табличках составлен и перечень основных округов Пилосского царства (см. выше, с. 109 [в данной публикации с. 180]). При такой географической ориентации секторы I (на северо-западе у устья реки Нед[в]а) и секторы VII и УШ (на юго-западе в районе Нава-ринского залива) действительно представляются наименее защищенными от нападения неприятеля; поэтому неудивительно, что за сектор I несли ответственность два геквета (второй из них осуществлял надзор также над сектором II — с более гористым рельефом и менее подверженным угрозе нападения), за сектор VII — также два, а за сектор VIII — даже три геквета (см. карту Мессении на с. 110 [в данной публикации на с. 182]).

При этом гипотеза Чедуика позволяет рассматривать войско охраны побережья одновременно и как подразделение, способное к быстрой передислокации. Оно представляло собой довольно значительную силу при отражении неприятеля, нападающего с моря, который, по всей вероятности, не мог быть столь многочисленным, как непрошеные гости со стороны суши. На мобильность гекветов указывает тот факт, что, согласно свидетельствам прочих табличек, они имели в своем распоряжении также боевые колесницы.

Основное ядро войска было сосредоточено, таким образом, в секторах I, VII и VIII, где нападение с моря представляло наибольшую опасность, в то время как отряды, размещенные в гористой местности в секторах II-VI, выглядят скорее резервом для перемещения на север или на юг. Дозорный отряд, дислоцированный в довольно обширном секторе IX, мог перемещаться или к западному, или к восточному побережью полуострова, оканчивающегося на юге мысом Акритас. Принимая во внимание конфигурацию области, можно полагать, что непосредственно с юга угрозы нападения не существовало. Странной, однако, кажется при этом малая плотность охраны на побережье Мессенского залива (сектор X). Но основной задачей пилосского царя являлась защита от возможного вторжения дворца и его окрестностей, для чего можно было временно перебросить воинов из восточной части царства, т.е. из долины реки Па-мисс. В случае же проникновения неприятеля через горы, разделявшие восточную и западную части царства, он встречал сопротивление отрядов, стянутых из южных районов. Весьма вероятно, что кроме войска охраны побережья в распоряжении властителя имелись и другие воинские отряды. Некоторые из них, несомненно, размещались в округе Пилосского дворца, на сравнительно обширной территории которого несли службу пять из упомянутых выше 11 гекве-тов.

Если по вопросу об организации обороны Пилосского царства мы опирались только на сведения линейных табличек, то, рассказывая о микенском вооружении, можно вновь обратиться к сопоставлению данных всех трех основных типов источников. Гомеровская «Илиада» как типично военный эпос содержит многочисленные упоминания о военных средствах и личном вооружении ее героев. В отдельных случаях эта тематика выступает и в «Одиссее», поскольку путешествие по морю в конце бронзового века было отнюдь не безопасной прогулкой.

Археологические коллекции содержат большое количество предметов боевой техники позднего бронзового века Эгеиды. В частности, в Афинском национальном археологическом музее мы не устаем восхищаться мечами из шахтовых гробниц Микен, инкрустированными благородными металлами, и прочими предметами микенского вооружения из Арголиды, Мессении и других областей Греции. Но особого упоминания заслуживают полный бронзовый доспех из Дендры, который можно увидеть в экспозиции Музея Навплиона, или же металлический шлем и другие предметы вооружения из находящейся к северу от Кносса гробницы ахейских воинов, которые экспонируются в Музее Герак-лиона на Крите.

Неудивительно, что некоторые сведения о микенском вооружении содержат также тексты линейных табличек, составленных в связи с непосредственной угрозой Пилосу в последний год существования дворца. Так, в Пилосе (а также и в Кноссе) мы часто встречаем идеограмму, несомненно обозначающую панцирь. В Кноссе она иногда дополнена изображением наплечников (Sc 217), в Пилосе — изображением шлема (группа табличек Sh). На табличках упомянутой группы из Пилоса фигурирует и греческое слово, обозначающее панцирь, — thorakes (множественное число от thorax), однако в Кноссе это слово отсутствует. И наоборот, только в Кноссе встречается слово korus — «шлем».

Кроме того, на табличках встречаются сведения об отдельных деталях защитного вооружения. Например, шлем, как в Пилосе, так и в Кноссе, был снабжен четырьмя бронзовыми пластинами, а относительно панциря пилосские таблички с удивительной детализацией говорят о 20-22 больших и 10-12 малых подвесках. Все это свидетельствует о том, что полное вооружение из Дендры включает не совсем обычный микенский панцирь. По-видимому, таковой был похож на египетский, основу которого составляла полотняная рубаха с большим числом нашитых на нее металлических пластин. Существенное различие состояло только в том, что египтяне имели на одном панцире от 250 до 500 таких пластин, в то время как таблички из Пилоса говорят о 30-34 пластинах. Однако сам принцип оставался тем же: вероятно, пять вертикальных длинных пластин на груди и пять сзади, затем дважды по пять (или шесть) более коротких пластин у пояса, навешенных так, чтобы воин мог легко поворачиваться и наклоняться, и, наконец, дважды по пять или шесть пластин для защиты живота и боков.¹²⁷ Хотя точная конструкция кносского панциря нам неизвестна, бесспорно, что плечи были защищены двумя более крупными дополнительными пластинами. Шлем в большинстве случаев изготовлялся из кожи или войлока, а выполнению его защитной функции способствовали также четыре бронзовые пластины.

Рисунок 15. Табличка Ra 1540 из Кносса с текстом слогового письма to-sa pa-ka-na tosa phasgana — «столько мечей», идеограммой меча (более вероятно — кинжала) и числовым обозначением 50

С первого взгляда поражает, что в текстах микенского времени не установлено ни одной идеограммы и ни одного слогового обозначения щита. Однако довольно хорошее представление о различных типах щитов дают нам сохранившиеся памятники материальной культуры. Очевидно, щиты изготовлялись из бычьей кожи и были укреплены металлом. Заслуживает внимания, в частности, закрывавший все тело высокий щит в форме восьмерки, от которого впоследствии произошел излюбленный декоративный элемент настенных фресок. Он встречается уже в декоре Кносского дворца около 1400 г. до н. э.; кроме того, он засвидетельствован и во дворцах на материке, развалины которых на 200 лет младше. В отличие от панциря и шлема щит являлся сугубо личной частью вооружения, поэтому не было нужды регистрировать его как дворцовое имущество, чем и объясняется отсутствие упоминаний о щитах в дворцовых архивах. Самым знаменитым щитом греческой древности был никогда не существовавший щит Ахиллеса из гомеровской «Илиады», изготовление которого описывается в поэме с мельчайшими подробностями (XVIII.478-608).¹⁰⁵

Одна группа табличек из Кносса содержит сведения о предметах, в которых обычно усматривают мечи. Такое толкование дается как на основании схематического изображения (идеограммы) короткого меча, так и на основании предшествующего слогового текста, в котором выступает (при этом во множественном числе) слово phasgana, являющееся одним из обозначений меча у Гомера. Однако, принимая во внимание определенную неясность упомянутой идеограммы, а также возможные изменения значения, которые могли произойти в переходный период между микенской и гомеровской эпохами, некоторые исследователи отдают предпочтение здесь толкованию «кинжал, нож». На одной из кносских табличек (Ra 1540) зарегистрировано в общей сложности 50 таких мечей. Эти данные, несомненно, относятся к какому-то дворцовому арсеналу. По всей вероятности, упомянутые здесь мечи являлись вооружением личной охраны. С другой стороны, на пилосских табличках мы встречаем и другое греческое название меча: ksiphene — «два меча» (двойственное число) и при этом без сопроводительной идеограммы (ср. классическое греческое ksiphos).

Как в Кноссе, так и в Пилосе тексты табличек содержат богатую информацию о копьях. Сюда относится слово enkhe(h)a — множественное число от єпК^ — «тяжелое копье» (на табличках имеется и без идеограммы), а также неясное слово pa-ta-ja, не засвидетельствованное в позднейшем греческом языке. В Кноссе это слово встречается на печатных глиняных ярлыках с изображением стрелы на торце, которые обнаружены среди обломков двух деревянных ящиков вместе с несколькими бронзовыми наконечниками (например, Ws 1704). Таким образом, это слово, очевидно, обозначало легкий дротик, использовавшийся, в частности, на охоте. Кроме того, на табличках встречается идеограмма стрелы с весьма высокими числовыми обозначениями (6010+2630 штук на кносской табличке R 4482).

Особое место среди микенского вооружения занимают боевые колесницы. Мы располагаем их изображениями как на памятниках материальной культуры (в особенности на фресках и сосудах), так и в виде идеограмм на линейных табличках из Кносса. Колесницы были легкой конструкции, двухколесные; запрягали в них, как правило, двух лошадей. При этом последние, как о том свидетельствуют найденные кости животных, были более низкого роста, чем большинство современных пород лошадей. Колеса обычно регистрировались отдельно от остова колесницы. Это согласуется со сведениями из гомеровской «Илиады» (V.722; VIII.441), согласно которым в то время, когда колесницы не были в употреблении, с них снимали колеса, а сами колесницы ставили на подставку и накрывали холстом. При этом в тексте кносской таблички Sg 1811 приводятся рядом количественные данные о колесницах (без колес) и о колесах: здесь упомянуто по меньшей мере 246 колесниц и 208 пар колес. В текстах табличек подсерий Sd и Sc, где говорится еще о 41 колеснице (без колес), мы, кроме того, встречаем и весьма подробное их описание. В частности, в них содержится много конкретных сведений о состоянии колесниц, в особенности об отсутствующих деталях и прочих неполадках. Так, в тексте кносской таблички Sd 4402 читаем: «Колесница без колес, разобрана, пурпурного цвета, без поводьев, к использованию не готова... без подножки, борта и днища». По мнению ряда ученых, только незначительная часть зарегистрированных на кносских табличках колесниц находилась непосредственно в дворцовом арсенале; большинство же их было распределено между различными лицами для присмотра за ними (или даже для использования в мирных целях).

Инвентарные данные о колесах включают также сотни единиц, а по мнению некоторых ученых, они превышают даже тысячи. Это вроде бы позволяет увеличить общее число колесниц по крайней мере на 500, однако таблички слишком уж фрагментарны, чтобы на их основании можно было делать подобные выводы.

В отличие от текстов кносских табличек упомянутых подсерий, найденных в помещении кносского арсенала, который находился за пределами собственно дворца, в текстах табличек подсерий Sc, обнаруженных непосредственно в одном из помещений дворца, была установлена еще 91 идеограмма боевых колесниц, изображенных на этот раз уже вместе с колесами. На каждой из этих табличек упоминается поименно экипаж колесницы (в большинстве случаев два человека — боец и возничий), причем идеографически здесь зафиксировано точное количество колесниц, панцирей и лошадей. Цель составления текстов этих табличек неясна, а сами они отличаются некоторыми особенностями: часть записей не закончена (в одном случае отсутствует конь, в другом — колесница, в третьем — один или два панциря); но главное то, что они составлены почерками разных писцов и притом с определенным стремлением составить каллиграфическую запись и в то же время избежать всех замеченных ранее индивидуальных отклонений. Это привело Дж. Чедуика к любопытной мысли,¹²⁹ что в данном случае мы имеем дело не с отделом дворцового архива, а с учебными текстами для начинающих учеников чиновничьих профессий. Помещение, где были найдены эти таблички вместе с табличками другой подгруппы, содержащими записи подобного типа (на них дан только перечень имен), являлось, таким образом, не чем иным, как школой кносских писцов. Это весьма остроумная догадка, хотя и не вполне обоснованная.

В отличие от Кносса, в Пилосе сохранились только записи о колесах от колесниц и притом в значительно меньшем количестве. Однако этого вполне достаточно для выдвижения гипотезы, что в Пилосе использовались такие же колесницы, как и в Кноссе. Любопытно, что часть колес упомянута в пилосских текстах в таком контексте, что создается впечатление, будто они принадлежали гекветам, а на этом основании можно сделать вывод, что гекветы, как уже отмечалось выше, располагали выделенными им боевыми колесницами. При этом внимание прежде всего привлекает опять-таки то обстоятельство, что способ ведения учета колес отдельно от колесниц в Кноссе и в Пилосе совершенно одинаков, хотя архивы этих двух городов отдалены друг от друга не только на несколько сот километров в пространстве, но также, согласно преобладающему мнению специалистов, и почти на два века временной дистанции.

Не вполне ясным продолжает оставаться и способ использования боевых колесниц в микенском мире.¹⁰⁶ Обычно принято считать, что боевые колесницы с конской упряжью в Средиземноморье занесли в конце XVIII в. до н. э. семитские племена гиксосов и что в Грецию этот вид боевой техники попал, получив там в последующие века распространение, через Египет. На Востоке боевые колесницы использовались непосредственно в сражениях, на что совершенно недвусмысленно указывают изображения разных эпох. Их приняли на вооружение и хетты, которые в течение XIV в. до н. э. владели обширными равнинами Передней Азии от Персидского залива до самого Средиземного моря. Однако в условиях гористой Микенской Греции использование колесниц в сражениях было неприемлемо. Поэтому представляется, что здесь боевые колесницы — по всей вероятности, более легкие, нежели употреблявшиеся на Востоке, — использовались микенскими ахейцами так, как это великолепно описано в гомеровской «Илиаде», т.е. служили для доставки на поле боя облаченных в тяжелые воинские доспехи знатных ахейских воинов. Для этой же цели их применяли, по всей вероятности, и пилосские гекветы.

Очевидно, в Микенской Греции существовали и другие способы использования боевых колесниц. Наличие сети дорог, остатки которых до сих пор хорошо видны, например, в Арголиде (мост через русло ручья возле Микен, дорога с мостами между Навплионом и Эпидавром), в Мессении (дорога от Каламаты до Пилоса) и в районе Кносса, позволяет сделать вывод о широком использовании колесниц в невоенных целях. Это подтверждает, в частности, и фреска из Тиринфа с изображением колесницы, которой управляют две женщины. Таким образом, в условиях Эгеиды колесницы, несомненно, имели весьма широкое применение и стали неотъемлемой частью быта высших слоев микенского общества.

Но вернемся к вопросам военного дела в Микенском мире. Какого уровня мог достичь военный потенциал микенских ахейцев, лучше всего показано в гомеровской «Илиаде». Описание ахейского флота (так называемый «Каталог»), отправившегося под Трою в составе 1186 кораблей из 29 областей Греции, составляет содержание значительной части второй песни «Илиады» (стихи 484-785) и включает 146 топонимов, 46 имен военных вождей и 16 названий различных греческих племен. Поскольку из других источников (письменных и памятников изобразительного искусства) известно, что экипаж микенского корабля составлял около 50 человек, «Илиада» дает сведения о громадных воинских силах, насчитывавших приблизительно 60 тыс. человек.

«Каталог» микенских кораблей, отправившихся за военным счастьем под Трою, является уникальным докумен-том.¹⁰⁷ Им занимались еще античные географы, историки и толкователи Гомера подобно тому, как десятки современных ученых неоднократно предпринимали попытки проанализировать и истолковать его самым тщательным образом.

Большинство исследователей склоняется сегодня к мысли, что речь идет об исключительно древнем литературном произведении, возникшем, вероятно, еще во время, весьма близкое Троянской войне. В отличие от повести о Троянской войне и гневе Ахилла, которая передавалась на протяжении веков из уст в уста поколениями эпических певцов (причем некоторые из них вносили свои дополнения, пока гениальный сказитель Гомер не придал всему повествованию определенную художественную форму), «Каталог» фактически сохранился в своем изначальном виде со времени его возникновения. По мнению некоторых исследователей, он даже рисует картину микенского мира времени Троянской войны и, в сущности, отображает состояние вещей в момент, когда греческие корабли собрались в ожидании попутного ветра в Авлиде на побережье Беотии. Однако другие исследователи склонны считать, что отображаемая в «Каталоге» ситуация имела место примерно на 50, а то и на 100 лет позже и уже носит отпечаток бурных событий после падения целого ряда микенских центров. В этом случае «Каталог» следовало бы датировать второй половиной XII в. до н. э.

Но так или иначе, исключено, что «Каталог» был создан лишь в VIII в. до н. э., когда «Илиада» уже получила свой непревзойденный облик благодаря обработке Гомера: в «Каталоге» имеется целый ряд сведений географического порядка, уже не соответствовавших тогдашней действительности. Согласно результатам последних исследований, 70% упомянутых в «Каталоге» городов можно считать микенскими поселениями, хотя около 40 топонимов невозможно идентифицировать топографически и поныне. При этом в «Каталоге» упоминаются города, о которых известно, что они существовали в микенскую эпоху, но во времена Гомера уже были оставлены жителями, как, например, Пилос в Мессении. Именно упоминание о Пилосе должно свидетельствовать о возникновении «Каталога» до 1200 г. до н. э.

С другой стороны, «Каталог» не мог возникнуть задолго до 1200 г. до н. э., и не только по той причине, что это было время, предшествующее Троянской войне, но также потому, что в нем не содержится упоминания о Фивах, которые были разрушены приблизительно во второй половине XIII в. до н. э. в результате братоубийственной войны между ахейскими греками Беотии и Арголиды. В пользу более «низкой» даты — между 1150—1100 гг. до н. э. должны были бы говорить многочисленные упоминания о беотийцах, приход которых в область, где ранее господствовали ахейские Фивы, датируется только второй половиной XII в. до н. э.

«Каталог», несомненно, возник как произведение мифологического содержания, стихотворная форма которого должна была способствовать лучшему сохранению в памяти преданий о великих исторических событиях. Стихи получили характер канонического списка, который декламировался слово в слово: без дословного заучивания целостность была бы, несомненно, нарушена и перестала бы передавать точную информацию. Кроме того, сам по себе этот список (в силу своего исключительно описательного характера) не представлял достаточных возможностей для последующего творческого усовершенствования. ¹⁰⁸

«Каталог» помещен во второй песне «Илиады», т.е. перед описанием боев, которые вели греки на десятом году войны, и сразу же после рассказа о ссоре Ахилла и Агамемнона. В стихах, непосредственно предшествующих «Каталогу», говорится, как ахейцы готовятся к битве, после чего сказитель взывает к музам, чтобы те помогли ему перечислить «всех приходивших под Трою ахеян» («Илиада», 11.492). В целом содержащиеся в «Каталоге» сведения представляют собой перечень военных сил ахейцев по состоянию лет на десять раньше описываемых событий; поэтому Гомер вынужден рассказывать кое-где о персонажах, которых в то время «уже черная держит могила» («Илиада», 11.699), и при случае вводить в «Каталог» те или иные пояснения. Так, в стихах 687-694 мы встречаем упоминание о временном самоустранении из Троянской войны Ахилла, поскольку он находился тогда в ссоре с Агамемноном из-за того, что Агамемнон отобрал у него прекрасную пленницу.

Внести в «Каталог» эти дополнительные сведения не составляло для Гомера особого труда. Однако при этом от его внимания ускользнули некоторые существенные противоречия между «Каталогом» и прочими частями «Илиады». Например, в «Каталоге» упоминается ряд имен воинов, о которых в «Илиаде» ничего не говорится. Так, о 10 из 46 упомянутых в «Каталоге» главных вождей мы не встречаем больше упоминания ни в одном из 15 тыс. стихов «Илиады». И наоборот, в «Каталоге» отсутствует упоминание о таких героях, как Патрокл, Тевкр или Антилох, играющих в «Илиаде» весьма важную роль, а Патрокл — даже одну из ключевых.

Таким образом, «Каталог» определенно не был создан как составная часть «Илиады». Он принадлежит той же эпической традиции, однако эта последняя выступает в «Илиаде» и в «Каталоге» на различных уровнях своей эволюции. В основу обоих произведений положены события одного и того же исторического и географического плана, имевшие место около 1200 г. до н. э. или вскоре после них. Но поскольку «Каталог» сохранился в практически неизменной форме и представляет собой, по существу, древнейшее из дошедших до нас произведений греческой литературы, он был лишь соответствующим образом прокомментирован Гомером, а в языковом плане несколько модифицирован в духе новой эпохи. Собственно же «Илиада» является результатом длительной работы многих поколений певцов над традиционным повествованием о Троянской войне.

Отметим, что информация, содержащаяся в «Каталоге», не совпадает полностью со сведениями текстов табличек линейного письма из Пилоса. Последние трижды дают перечень девяти городов (Сп 608, 1и 829, Уи 20), несомненно занимавших важное положение в государстве Нестора. Любопытно, что и у Гомера число девять часто выступает при упоминании о Пилосе. Так, в «Каталоге» («Илиада», 11.591 и далее) Нестор назван предводителем войск перечисленных поименно девяти населенных пунктов, а в «Одиссее» (Ш.3 и далее) он во главе девяти групп подвластного ему народа приносит на морском берегу жертву богу моря Посейдону. Отличие состоит в том, что топонимы на трех упомянутых пилосских табличках и в «Каталоге» совпадают только в одном случае и при этом не вполне определенно. В текстах других пилосских табличек выступают еще три топонима, фигурирующие в «Каталоге», и прежде всего название Рик«, как первоначально звучало слово «Пилос».

Эти несоответствия существенным образом усиливают позиции тех ученых, которые считают, что сведения «Каталога» отображают ситуацию, сложившуюся приблизительно в конце XII в. до н. э., когда на Пелопоннесе уже появились дорийцы, а ахейские беженцы из южных и восточных областей Пелопоннеса переселились на север и северо-запад полуострова, в результате чего более точные сведения топографического характера о Пилосском царстве канули в забвение.

С «Каталогом» ахейских кораблей, объем которого составляет более 300 стихов («Илиада», 11.484-785), перекликается «Каталог» троянских союзников, который существенно короче и составляет неполных 100 стихов («Илиада», П.786-877). В нем содержатся сведения о 15 городах и областях. При этом даются сопутствующие описания гор и рек. Поименно здесь перечислено 26 предводителей войск, о многих из которых (восьми) в «Илиаде» опять-таки нет нигде больше упоминаний. И наоборот, некоторые прославленные греки, воевавшие на стороне троянцев, вообще не упоминаются в «Каталоге». Эти и некоторые другие обстоятельства дают основание полагать с достаточной степенью уверенности, что «Каталог» троянских союзников также первоначально не являлся составной частью «Илиады», а представлял собой самостоятельное произведение, версифи-цированное с целью более легкого его запоминания. Тот факт, что этот перечень не отмечает присутствия на мало-азийском побережье к югу от Троады греков-ионийцев (позднейший ионийский Милет здесь еще назван поселением племени карийцев), можно рассматривать как доказательство того, что и «Каталог» троянских союзников был составлен до 1000 г. до н. э., т.е. во время, предшествующее так называемой ионийской колонизации западного побережья Малой Азии. В сущности, здесь мы имеем дело с кратким обзором знаний последних поколений микенских греков о Троаде и некоторых других областях Малой Азии, а также о фракийском побережье Эгеиды, обитатели которого также были союзниками Трои. В этой связи следует отметить, что более подробные сведения о землях Малой Азии (кроме самой Троады) относятся только к области Милета, где с древнейших времен, по-видимому, среди местного населения жили и микенские колонисты, а также к окрестностям Сард в Лидии, где порознь встречаются довольно многочисленные образцы импортированной микенской керамики.

В заключение скажем, что Микенский мир не был столь мирным, как минойский Крит. Об этом свидетельствуют не только укрепленные микенские центры, ярко контрастирующие с лишенными укреплений дворцами Крита, но и гробницы ахейских воинов, появившиеся в округе Кносса вскоре после того, как в Кноссе обосновались микенские ахейцы. В этих гробницах обнаружено микенское оружие, представляющее собой прямые аналоги предметам того же времени, найденным в материковой Греции, в частности в археологическом комплексе Дендры. Это еще не означает, что ахейцы добились господства над Кноссом не иначе как в результате военного вторжения, но военные походы были настолько присущи образу жизни высших слоев ахейского общества, что и на Крите их представители брали с собой в могилу доспехи в качестве необходимого атрибута своего могущества. Такой образ жизни был причиной того, что вместе с купцами в заморские странствия зачастую отправлялись на поиски приключений отряды ахейских воинов, а торговля тесно соприкасалась с пиратством и захватом прибрежных поселений.

Глава 14. Религия и культ

Определить основные характерные черты микенской религии пытались уже многие исследователи, однако до сих пор эта задача не может считаться решенной.¹⁰⁹ Вплоть до дешифровки линейного письма Б все соображения на этот счет основывались либо на интерпретации памятников материальной культуры, либо попросту на анализе данных, относящихся к более поздним этапам истории греческой религии. В определенной степени такой путь, может быть, и является продуктивным, но делать выводы о религиозных воззрениях лишь на основании памятников материальной культуры — это все равно, что исследовать христианское учение, основываясь только на анализе памятников христианского искусства.

Проследить микенские начала греческой религии, безусловно, задача чрезвычайно сложная. Сегодня не приходится сомневаться в том, что ключ к решению этой проблемы кроется в изучении религиозных воззрений Эгеиды позднего бронзового века. Эту точку зрения отстаивал еще в 30-х годах шведский исследователь М. П. Нильсон. При этом религиозные верования эпохи бронзы исходят не из единого источника — в их формировании участвовали по крайней мере два элемента. С одной стороны, это были религиозные воззрения догреческого населения, обитавшего на территории Средиземноморья. Весьма важную роль играло в них женское божество Мать Земля, которое впоследствии встречается у греков в различных местностях и в различных воплощениях. При этом религиозные представления догреческого населения могли, в свою очередь, быть результатом предшествующего взаимодействия различных религиозных верований. Существенную роль, безусловно, играли здесь хтонические (подземные) божества (от греч. chton — «земля»), почитавшиеся туземным раннеэлладским населением. Кроме того, здесь мы встречаем культы восточного происхождения, и прежде всего — специфические критские культы. Вторым основным элементом была религия индоевропейских пришельцев, главной фигурой в которой являлся Зевс — бог ясного неба, а в более поздних представлениях греков — владыка олимпийских богов. Индоевропейское происхождение Зевса находит подтверждение в том факте, что его имя выступает в аналогичных языковых формах в религиозных системах прочих индоевропейских народов: гипотетическое позднее индоевропейское djeus перешло в греческом языке в Zeus, в древнеиндийском (санскрите) — в Dyaus-pita «отец Дияус», а в латинском — в Iuppiter (первоначально «отец» — [D]ju). Равным образом индоевропейское происхождение имеет имя бога Диониса. Его первоначальной формой было Diwos-sunos, т.е. «сын Дия», из которой затем возникло промежуточное Diwonus (s)os, засвидетельствованное уже в микенском диалекте.

Что же касается имен прочих олимпийских божеств, то ни об одном из них нельзя с полной уверенностью сказать, что в своей окончательной форме оно является индоевропейским. Напомним, что всего олимпийских богов (вместе с Зевсом) было двенадцать:¹¹⁰ Зевс, Посейдон, Гермес, Арес, Аполлон, Гефест, Дионис, Гера, Артемида, Афродита, Афина, Деметра. Существует гипотеза, согласно которой имя Demeter (первоначально Dameter) означает «Мать Земля» (da = греч. ga — «земля», а meter — «мать»), а имя Посейдон (первоначально Poteidaon) — «Владыка (или супруг) Земли» (potis, posis — «супруг», а da/ga — «земля»), однако убедительных доказательств в пользу тождества слов da и ga определенно не хватает.

Много сведений о микенской религии дает прежде всего греческая мифология, а также сопоставление греческой религии классической эпохи с данными, полученными на основе анализа как мифологической традиции, так и памятников материальной культуры. Полученная в результате такой реконструкции картина ранних греческих религиозных верований становится начиная с 50-х годов нынешнего века в отдельных своих деталях все более ясной благодаря использованию результатов интерпретации линейных текстов.

Чрезвычайно важные сведения о микенских божествах сообщает кносская табличка V 52, состоящая к настоящему времени из двух более крупных и одного мелкого фрагментов, остальные части таблички утрачены. Перед изумленными дешифровщиками, прочитавшими в 1952 г. тексты линейных табличек с помощью предложенного М. Вентри-сом ключа, предстали хорошо известные имена четырех греческих божеств:

1) а-їа-па-ро-їі-пі-іа — [АШапа Роїша («Владычица Афина»), что имеет соответствие в часто встречающихся у Гомера сочетаниях слова роїша с именами женских божеств (например, роїпіа Неге), а иногда и высокопоставленных женщин;

2) е-пи-ма-гі-іо — [Епимаї^ (позднее Епуа1іо8) — речь идет об имени божества боевого неистовства и боевых кличей — Эниалия, иногда отождествлявшегося с богом войны Аресом;

3) ра^а-мю [Раіамліп, выступающий у Гомера как целитель богов Раіеоп (позднее Раіап или Раіоп), иногда отождествлявшийся с Аполлоном, причем его имя зачастую являлось эпитетом Аполлона;

4) ро-8е-(1а [ , окончание слова повреждено, но не вызывает сомнений, что речь идет о боге моря Посейдоне, первоначальной формой имени которого было Роїеіііаоп, а в так называемых южногреческих диалектах, к числу которых принадлежал и микенский, — Ро8еіііаоп.

Со временем был найден упомянутый выше малый фрагмент таблички, который позволил заменить слово ра-іа-мю более полной его формой ра-)а-мл)-пе и тем самым было убедительно доказано, что все перечисленные имена стоят в дательном падеже единственного числа. Кроме того, на торцевой стороне таблички удалось прочитать слово е-гі-пи-ме — Егіпінуеі, что является дательным падежом от Егіпш (в классическом греческом Егіпуз — «Проклятие»). В греческой мифологии так называли души убитых, которые преследовали врага, мстя за убийство.

При этом рядом с именами двух первых божеств сохранилось числовое обозначение «1», а за двумя другими именами в первоначальном, неповрежденном тексте также следовало определенное число. При беглом рассмотрении представляется, что табличка V 52 содержит сведения, вероятно касающиеся какого-то жертвоприношения, предназначавшегося упомянутым божествам, и при этом всегда в количестве одной единицы. В то же время текст написан столь тщательно, что, по мнению Дж. Чедуика, не исключено использование этой таблички в качестве учебного материала для упражнений в искусстве письма.¹¹¹ Но как бы то ни было, в обоих случаях табличка представляет для нас несомненную ценность: она является доказательством того, что Афина и Посейдон, т.е. двое из наиболее почитаемых олимпийских божеств, занимали (наряду с прочими) место в микенском пантеоне.

И уж ни в коем случае не носит характер письменного упражнения текст пилосской таблички Тп 316 — один из наиболее спорных в настоящее время линейных текстов. Речь идет о довольно крупной табличке, исписанной (правда, с некоторыми пробелами) с обеих сторон. Не возникает сомнений, что табличка составлялась в большой спешке, мы видим здесь прочерченные строки, заготовленные для последующих записей, которые так и остались ненаписанными, да и сделанные записи местами не поддаются прочте-нию. Детальный эпиграфический анализ таблички показал, что писец начал писать на одной ее стороне, а затем, словно недовольный своей работой, стер все записи и начал писать заново на оборотной стороне. Здесь он заготовил 16 строк для текста, но заполнил только 10, затем снова перевернул табличку и стал писать на выровненной стороне и там опять заготовил 10 строк, из которых заполнил текстом только 6, после чего прервал запись и только внизу справа в спешке добавил несколько непонятных знаков. Что явилось причиной такой поспешности? Не содержится ли ответ на этот вопрос в самом тексте таблички?

Табличка ^ 316 начинается словом po-ro-wi-to-jo, в котором усматривают родительный падеж единственного числа от названия месяца Plowistos, т.е. «месяца, в котором выходят в море», — очевидно, одного из весенних месяцев. Греция расположена на Средиземном море, и поэтому навигационный период длится здесь не круглый год: мореходы впервые выходили в море после окончания периода зимних бурь — приблизительно во время весеннего равноденствия. Текст состоит из четырех частей, каждая из которых начинается линейными знаками pu-ro, что является графическим написанием топонима Pulos (более древнее название Пило-са).

Содержание отдельных частей текста таблички не вполне ясно, но создается впечатление, что речь идет о каком-то религиозном обряде — вероятно, о жертвоприношениях (в тексте встречается греческое слово phero — «несу») целому ряду божеств. Так, уже первый параграф сообщает: «Владычице — один золотой сосуд, одна женщина», а следующие четыре слова также являются именами божеств, каждому из которых приносится по одному сосуду, а в двух случаях также по одной женщине. Подобные сведения содержит и завершающая часть текста таблички — отличие состоит только в именах божеств. В двух случаях, когда речь идет о мужских божествах, им приносится не женщина, а мужчина (по одному в каждом случае).

Эти данные заставили выдвинуть интересную, хотя и вызывающую дрожь гипотезу, согласно которой речь идет о фиксации факта человеческих жертвоприношений. Существование таковых в Микенской Греции в общем-то не должно вызывать удивления. Достаточно вспомнить, что предводитель похода греков на Трою царь Микен Агамемнон принес в жертву оскорбленной им богине Артемиде свою дочь Ифигению, чтобы богиня ниспослала попутный для отплытия к Трое ветер. Представляется, что правильность подобной гипотезы могут подтвердить и находки человеческих костей вблизи некоторых микенских гробниц.

Это проливает новый свет на обстоятельства, при которых была составлена табличка Тп 316. Поспешность писцов, человеческие жертвоприношения различным богам и в особенности тот факт, что в группе из пяти других пилосских табличек содержатся сведения о подготовке военной охраны побережья, а на других табличках — о сборе металла с целью последующей его переработки, — все это так или иначе указывает на то, что Пилосу угрожала какая-то смертельная опасность; вопрос стоял о самом его существовании, и у писца уже не было времени переписывать или хотя бы исправлять текст таблички. Если при этом вспомнить, что все найденные таблички датируются последними месяцами существования Пилосского дворца, то естественно напрашивается мысль, что по крайней мере некоторые из них были составлены в самые последние дни перед катастрофой. Весьма вероятно, что к их числу относится и табличка Тп 316.

Но вернемся к содержанию текста таблички, в частности к сведениям о божествах, которым предназначаются жертвенные дары. На каждой из четырех частей таблички записаны сведения, касающиеся определенной группы богов и богинь, несомненно связанных с тем или иным местом отправления культа. Первое из них расположено в местности, называемой Сфагианес, входившей, согласно свидетельству текстов прочих табличек, в округ Пилосского дворца. Вторая группа данных относится к местности, называемой По-сидайон, т.е. к культовому округу Посейдона. Более точная локализация третьего участка неясна, четвертая же группа сведений касается культового округа Зевса.

Всего на табличке упомянуто 14 божеств, каждому из которых поименно, жертвуются в общей сложности 13 золотых сосудов и 10 человек (двое мужчин и восемь женщин). Как ни странно, в списке божеств, которым предназначаются дары, отсутствует Посейдон, однако появляется его женский аналог — Посидаэя (в текстах на греческом языке более позднего времени богиня с таким именем вообще не засвидетельствована). Из олимпийских божеств упомянут Зевс (вместе с его малоизвестным женским аналогом Диви-ей), а также Гера и Гермес (последний с эпитетом Лгеіа8, напоминающим имя бога войны Ареса). О богине, выступающей здесь под именем Потнии («Владычица»), ничего более подробно сказать нельзя: это попросту «Владычица» (округа Сфагианес), которая была хорошо известна современникам. Некоторые другие имена божеств вызывают у нас определенные мифологические реминисценции и по крайней мере могут быть довольно хорошо интерпретированы на основе греческого языка. Это, однако, не исключает вероятности того, что речь может идти и о догреческих божествах, получивших греческие имена в результате перевода или каким-либо иным образом. Так, имя Ифемедея напоминает об Ифимедее¹¹² — женщине, родившей Посейдону двух сыновей, как о том рассказывает Гомер («Одиссея», XI.305-307). Имя Trisheros («Трижды герой») образовано аналогично целому ряду более поздних греческих культовых имен (ср. Гермес Трисмегистос — «Гермес трижды величайший»).

Таким образом, в тексте таблички 316 прослеживается, с одной стороны, определенная преемственность между верованиями микенской эпохи и последующих периодов истории греческой религии, а с другой — присутствуют имена богов, совершенно неизвестных в более позднее время. В микенском мире весьма широко почитались различные местные божества, большей частью догреческого происхождения.

К аналогичным выводам приводит и анализ текстов отдельных серий табличек, содержащих подробные сведения о жертвоприношениях тем или иным божествам и о различных культовых отправлениях. Наиболее богатую информацию дают тексты табличек серии Г, регистрирующие жертвенные дары, каковыми являлись оливковое масло и благовония, — прежде всего подгруппа Г8 текстов из Пилоса и подгруппа Ер текстов из Кносса. Представляют интерес также тексты других подгрупп, в особенности тех, которые содержат сведения о жертвоприношениях различного рода и при этом зачастую в огромных количествах. Так, на пилос-ской табличке ип 2 содержатся сведения, которые можно рассматривать как информацию о культовом жертвоприношении пилосского властителя. Для этой цели было выделено следующее количество земледельческих продуктов и скота: 1574 л ячменя, 14,4 л кипера (растение, экстракт которого добавлялся в качестве ароматического вещества к маслам и мазям), 114 л муки, 307 л маслин, 9,6 л меда, 96 л смокв, 1 бык, 32 барана, 4 козы, 7 поросят, 585,6 л вина, а кроме того, другие, точно не определенные дары. Из текстов этих и некоторых других табличек явствует, что наиболее почитаемым в Пилосе был Посейдон — божество, власть которого первоначально распространялась на более широкую сферу, чем одна только морская стихия, как это имело место в Греции классического периода. В Пилосе Посейдон был божеством, значительно превосходившим по своему значению Зевса, упомянутого только на табличке Ъ1 316. В свете данных пилосских табличек Посейдон представляется божеством, которому выделяется наибольшее количество различных жертвоприношений — от скота и продуктов земледелия до текстильных изделий, включая масла и благовония. Кроме того, Посейдон имел свой собственный священный округ и жрецов. О столь же значительном почитании этого бога интересным образом свидетельствует и вступительная часть III песни гомеровской «Одиссеи». Сын Одиссея Телемах во время странствий, предпринятых им с целью узнать о пропавшем без вести отце, прибывает к берегам Мессении в Пилос и встречает там Нестора и его подданных в том момент, когда они справляют празднество в честь Посейдона. Значимость Посейдона в культовой жизни Пилоса получила отражение и в легендарной родословной пилосских властителей: отец Нестора Нелей по греческой мифологии был сыном Посейдона.

В отличие от Пилоса главное божество Кносса было, по всей вероятности, женским. Иногда оно выступает под именем Потнии, что значит «Могущественная». Это слово индоевропейского происхождения родственно латинским possum — «мочь», potestas — «власть», греческому posis — «супруг» и обычно переводится как «Владычица». (В данном случае речь идет о верованиях, аналогичных религиозным воззрениям французов, называющих Деву Марию Notre Dame — «Госпожа наша».) Несмотря на индоевропейское происхождение этого имени, речь, бесспорно, идет о догреческом божестве, получившемгреческое имя в результате перевода его изначального имени. Это божество, несомненно, было эгейским аналогом различных восточных богинь — таких, как фригийская Кибела, называемая «Великой матерью богов», сирийско-финикийская Астарта и др., и являлось в целом ряде божественных воплощений, носивших различные имена. При этом имя Потния засвидетельствовано не только в текстах линейных табличек из Кносса, но также весьма часто встречается в Пилосе, а изредка и в Микенах и Фивах. Возможно, что не всегда во всех этих случаях имя Потния обозначало одно и то же божество.

В текстах табличек это имя выступает в некоторых особых сочетаниях. В ряде случаев оно зафиксировано в качестве постоянного эпитета имени собственного: Athana Potnia — «Владычица Атана» (Кносс), Sito Potnia — «Владычица Сито». В последнем случае речь идет о богине плодородия Деметре, имевшей в Греции классической эпохи культовый эпитет Сито, производный от греческого sitos — «хлеб».

Иногда имя Потния сопровождается пояснительным определением в форме прилагательного или же существительного в косвенном падеже. Сюда относится, например, словосочетание Daburin1:hoio Potnia — «Владычица лабиринта» (Кносс), обозначающее богиню-покровительницу Кносского дворца, известного под названием daburinthos или 1аЬшпгй^«.¹¹³ Особенно много подобных случаев употребления родительного (или дательного) падежа существительного засвидетельствовано в текстах из Пилоса, но, к сожалению, поясняющее определение зачастую непонятно. Некоторые исследователи относят сюда и упомянутый выше эпитет Деметры, истолковывая его как Siton (родительный падеж множественного числа) РоЫа, т.е. «Владычица хлебов». Равным образом другие микенологи усматривают родительный падеж и в сочетании a-ta-na-po-ti-ni-ja, толкуя его как Athanas Potnia, т.е. «Владычица Атаны». Вряд ли можно согласиться с утверждением, что это имя обозначает Афины (греч. Athenai является множественным числом и первоначально имело форму Athanai). Впрочем, контакты между Критом и Афинами существовали издревле (достаточно вспомнить о победе Тесея над Минотавром), так что это предположение не может считаться совершенно лишенным основания. Однако против толкования «Владычица Атана» можно возразить, что древнейшей формой имени богини Афины было Athanaia, т.е. «афинская».

Иногда имя Потния выступает в сочетании с пояснительным эпитетом, как, например, Potnia Hikkweia — «Конная Владычица», «Владычица коней» (Пилос). Заслуживает внимания то обстоятельство, что и в классической Греции засвидетельствовано почитание женского божества с конскими атрибутами, например Athena Hippia.

Несколько раз имя Потния выступает самостоятельно (в Пилосе, Микенах и Фивах), в особенности в тех случаях, когда более конкретную характеристику божества дает стоящий рядом топоним. Со своим самостоятельным значением это имя засвидетельствовано в Фивах, где на табличке Of 36 читаем po-ti-ni--a wo-ko-de, что можно, вне всякого сомнения, толковать как Potnias woikonde, т.е. «в дом (храм) Владычицы». Однако ответить на вопрос, о какой богине идет речь в данном случае, невозможно.

Следует отметить, что с божеством, именуемым Потния, каким-то не совсем ясным образом связана информация о пилосских кузнецах. Эти сведения имеют весьма интересные аналоги в исследованиях, касающихся области материальной культуры. Установлено, что некоторые культовые пещеры Крита использовались в качестве кузнечных мастерских; кроме того, недавно У. Тейлур обнаружил на культовом участке Микенской крепости кузнечную мастерскую в непосредственной близости от того места, где была открыта фреска с изображением женщины.

Вероятно, прочитанное в тексте одной из пилосских табличек словосочетание Matrei theiai — «Божественной матери» (дательный падеж) следует расценивать как упоминание о том же древнейшем женском божестве Эгеиды, выступавшем (хотя и в различных воплощениях) под именем Потнии и с самого начала, несомненно, тождественном критской богине Рее, которую греческая мифология называет матерью Зевса. Супругом Реи был отец Зевса Крон, известный тем, что он пожирал собственных детей. Зевс убил Крона и стал владыкой богов и людей. То, что ахейские греки сделали Зевса сыном Реи, имело глубокий смысл: не Крон, а Рея была подлинной владычицей в древнем Эгейском мире, где элементы существовавшего некогда матриархата играли значительно более важную роль, чем в патриархатном мире индоевропейских ахейцев. Только благодаря установлению родственных связей с Реей индоевропейскому Зевсу¹¹⁴ удалось получить божеские почести. При этом Зевс был еще вынужден сделать своими братьями древних эгейских богов Посейдона и Аида¹¹⁵ и доверить им власть над морем (По-

сейдону) и подземнымцарством (Аиду), а также провозгласить некоторые другие божества своими сыновьями и дочерьми, как, например, Афину — древнейший афинский аналог богини Реи. В дальнейшем Рея стала пользоваться славой матери Зевса, а Зевс получил власть над Эгейским миром и над «своей», образовавшейся в результате таких перемен семьей олимпийских богов.

Как было сказано выше, тексты линейных табличек никоим образом не отображают еще той стадии развития верований, когда Зевс всевластно царит на Олимпе над богами и людьми. В Пилосе Зевс упоминается хотя и дважды, но только в тексте одной таблички. Здесь он имел свою святыню, называемую Дивион. В Кноссе Зевс упоминается в текстах целого ряда табличек, но всегда только вскользь: на табличке Fp 1 он назван в числе десяти божеств и при этом даже на первом месте, но ему выделяется лишь незначительная часть пожертвованного количества оливкового мас -ла. Интересно, что здесь он упомянут как Zeus Diktaios — «Зевс Диктейский». Тем самым уже в тексте на кносской табличке времени около 1380 г. до н.э. получает подтверждение микенское происхождение античной традиции, помещавшей место рождения Зевса в пещере на горе Дикта. Очевидно, уже к этой же столь отдаленной эпохе следует относить и завершение процесса, в рамках которого происходит слияние индоевропейского бога ясного неба и владыки грома и молнии Зевса с местным критским божеством плодородия, колыбель которого находилась в Диктейской пещере, а могила — на горе Юкта к югу от Кносса.

В микенском мире Зевс всемогущим владыкой еще не стал. В этой связи неизбежно возникает вопрос, засвидетельствована ли уже в текстах линейных табличек вся совокупность двенадцати олимпийских богов и богинь. Рассмотрим эти божества по порядку.

Об Афродите, греческой богине любви и красоты, с самого начала обнаруживающей древние связи с Востоком, тексты линейных табличек не содержат даже малейшего упоминания, несмотря на то, что согласно мифологической традиции она играла чрезвычайно важную роль в событиях, приведших к Троянской войне.

Равным образом нет в линейных текстах и прямого упоминания об Аполлоне — боге здоровья и болезней в гомеровском эпосе. На кносской табличке V 52 мы встречаем лишь божество, именуемое Pajawon, с Которым, очевидно, был впоследствии отождествлен Аполлон — божествоявно синкретического плана. Впрочем, совершенно неясно, имело ли место это отождествление уже в эпоху, к которой относится табличка.

Арес, греческий бог войны, упоминается в текстах двух табличек и при этом в одном случае, несомненно, в религиозном контексте (странным является здесь только графическое написание a-re, в то время как следовало a-re поскольку здесь употреблен дательный падеж). На почитание этого божества в Микенской Греции указывает и ряд производных мужских имен в Пилосе и Кноссе — таких, как Areios, Areimenes и т. п.

Кроме того, на кносской табличке V 52 засвидетельствовано имя Enuwalios, зачастую выполняющее в греческой мифологии функции эпитета Ареса. Могло ли это иметь место около 1400 г. до н. э., опять-таки остается неясным. Скорее всего речь идет о двух различных божествах: в клас-сическом греческом языке Enuwalios также выступает иногда как имя более или менее самостоятельного божества боевого неистовства и воинственных возгласов.

Артемида, греческая богиня охоты и владычица природы, упомянута в текстах пилосских табличек несколько раз. Форма этого имени колеблется между Artemis и Artimis (при этом на одной более поздней надписи из области Лидия [Малая Азия] оно выступает в форме Artimul, а в родительном падеже — Artemitos вместо ожидаемого Artemidos). Кроме того, к Артемиде имеет отношение текст на одной табличке из Фив, где говорится о выделении шерсти для Амаринфа (Of 25) — топонима, известного в более позднюю эпоху как название важного центра культа Артемиды на западном побережье острова Эвбея, расположенного на незначительном расстоянии от Фив.

Богиня Афина, являвшаяся, согласно М. Нильсону, покровительницей дворцов микенских властителей, а в позднейших верованиях греков также дарительницей мудрости и покровительницей наук и ремесел, фигурирует только в тексте упоминавшейся выше кносской таблички V 52. Встречающееся там словосочетание a-ta-na-po-ti-ni-ja истолковывается как «Владычица Атаны», т.е. «Владычица поселения, называемого Атана».

Имя греческой богини плодородия Деметры в текстах табличек отсутствует. То обстоятельство, что в более позднем греческом языке слово «Потния» выступает во множественном числе («Потнии») как общее имя Деметры и ее дочери Персефоны, может вызвать вопрос, означает ли (по крайней мере в некоторых случаях) Потния в текстах линейных табличек богиню Деметру как самостоятельное божество или же как особое воплощение эгейской богини Земли (Геи). Несомненно, что Деметру следует усматривать в богине, именуемой si-to-po-ti-ni-ja, т.е. Siton Potnia — «Владычица Сито» или Sito Potnia — «Владычица хлебов».

Имя Диониса, греческого бога растительности, вина и буйного веселья, дважды засвидетельствовано в текстах из Пилоса, в том числе в целиком сохранившейся форме Diwonusojo (родительный падеж). Однако контекст здесь весьма фрагментарен (Ха 102). В пользу предположения, что речь идет действительно об имени этого божества, приводится то обстоятельство, что в тексте на оборотной стороне этой таблички начертано слово wo-no-wa-ti-si, рассматриваемое как производное от греческого слова (w)oinos- «вино» (Ха 1419).

Имя божественного кузнеца и бога огня Гефеста (первоначально Haphaistos) непосредственно в текстах табличек не отмечается. Здесь упоминается только личное мужское имя a-pa-i-ti-jo, что может означать Haphaistios или Haphaistion, т.е. имя, производное от Haphaistos — аналогично тому, как, например, Dionysios является производным от Dionysos.

Имя супруги Зевса Геры точно засвидетельствовано по одному разу в Пилосе (на той же табличке, что и имя Зевса) и в Фивах. Отмеченная в Кноссе форма e-ra передает, вероятно, какое-то другое имя.

Имя гомеровского вестника богов Гермеса было прочитано в форме e-ma-ag, т.е. Harmahas в текстах нескольких пилосских табличек, одной таблички из Кносса и одной из Фив. При этом форма, отмеченная в Кноссе, не имеет вполне однозначной интерпретации.

И наконец, последний из двенадцати олимпийских богов Посейдон неоднократно упоминается в текстах табличек из Пилоса и дважды — из Кносса.

Таким образом, в текстах линейных табличек олимпийский пантеон представлен еще не полностью, а Зевс решительно не занимает главенствующего положения среди микенских богов. При этом тексты табличек содержат и имена других богов. Следует вспомнить, что среди памятников линейной письменности встречаются упоминания о жертвенных подношениях, предназначавшихся сразу «всем богам» фвші theoihi). Подобная культовая практика немыслима у Гомера.¹¹⁶

Из божеств, не вошедших в более позднее время в число двенадцати олимпийских богов, но засвидетельствованных на табличках, нам уже известны женские аналоги Зевса (Ди-вия) и Посейдона (Посидаэя), а также Эриния (в единственном числе, в то время как впоследствии говорится обычно о нескольких Эриниях). Кроме того, как мы уже отмечали, некоторые божества, имена которых отмечены на табличках, вообще только с трудом могут быть идентифицированы с богами и богинями, известными в более поздние времена. Но в отдельных случаях линейные тексты, касающиеся менее известных греческих божеств, удивительным образом совпадают со сведениями, полученными из других источников. Так, тексты нескольких табличек из Кносса упоминают в религиозном контексте имя e-re-u-ti-ja, которое следует истолковывать как Eleu1:hia и связывать с греческой богиней деторождения, называемой Илифия, Элевфия или Элевфо. В гомеровской «Одиссее» (XIX. 188) говорится, что она почиталась на Крите в пещере неподалеку от Амнисса. И действительно, в окрестностях этого бывшего кносского порта археологи не так давно обнаружили культовые пещеры, использовавшиеся начиная с минойского и вплоть до римского времени. Эго удивительное совпадение сведений любопытным образом согласуется с тем обстоятельством, что в тексте одной из кносских табличек — в том самом, где говорится об этой богине (Gg 705), — рядом с ее именем упоминается топоним Амнисс.

В тексте на другой кносской табличке (Fp 1) имеется выражение da-da-re-jo-de — Daidaleonde («в дом Дедала»), в котором мы неожиданно встречаем имя Дедала — мифического критского зодчего, якобы построившего для царя Ми-носа его знаменитый лабиринт. Упомянутое выражение обозначает место, куда следует доставить предназначенное жертвенное подношение. Таким образом, речь, несомненно, идет о культовом сооружении, посвященном или самому Дедалу, или скорее всего какому-то божеству, не названному в тексте таблички по имени, святилище которого являлось, по всей вероятности, творением Дедала.

Интересным образом перекликается выражение anemon(h)iereia в тексте из Кносса с тем обстоятельством, что именно на Крите (а также в Афинах) культ ветров пользовался исключительным вниманием и в более поздние времена.

Сведения такого рода подводят нас к вопросу о том, кто совершал отправления культа в Микенской Греции. В товремя как, например, в гомеровских поэмах жрецы и жрицы не играли сколько-нибудь важной роли (обряды совершал, как правило, непосредственно вождь племени или глава семьи), жреческое сословие в свете линейных табличек, как кажется, занимало весьма почетное положение. Наличие понятий Ыегеш — «жрец», Ыеге1а — «жрица» подтверждается десятками примеров. К этой же категории, без сомнения, следует причислять и так называемых «божьих слуг» и «божьих служанок», о которых мы уже упоминали. Культовую подоплеку определенно имеют и некоторые другие обозначения служителей, таких, как (h)ieroworgos — «священнодействующий» (классическое греческое hierurgos) или klawi(d)phoros — «ключница (храма)», выполняющая функции, о которых говорится в гомеровской «Илиаде» (У[.297-304).

В текстах табличек встречаются также некоторые любопытные названия праздников, в той или иной степени поддающиеся идентификации. Достаточно вспомнить хотя бы термин ШеорИопа — «несение богов» (Пилос), т.е. торжественное шествие, в котором проносились священные изображения и статуэтки богов. Сведения о таких культовых обрядах, строго установленных и тщательно выполнявшихся, весьма хорошо согласуются с нашими нынешними представлениями о самых различных сторонах общественной и экономической жизни Микенской Греции, подчиненной централизованному управлению, рисуя нам картину микенского общества и в этом плане значительно более близкой странам Востока, нежели античной Греции.

Обилие сведений о микенской религии, содержащихся в текстах линейной письменности, явно контрастирует с довольно малым числом объектов, бесспорно определенных как культовые сооружения микенской эпохи. Об их существовании мы практически вообще не имели никакой информации вплоть до недавнего времени.¹¹⁷ Было, однако, известно, что определенные культовые отправления совершались в главном зале микенских дворцов, о чем свидетельствуют не только соответствующие места из гомеровского эпоса, но и сохранившиеся остатки интерьера таких залов. Так, в Пилосском дворце в непосредственной близости от царского трона находился комплекс приспособлений сакрального характера с системой отверстий и желобков для культовых возлияний. Важными местами отправления культа во всем микенском мире были и места погребения, в особенности шахтовые и купольные гробницы. Отдельные же сооружения и прочие места, специальнопредназначавшиеся для отправления культа, не были известны вплоть до 1960 г. Было принято считать, что какое-то отношение к культу имел лишь так называемый «Дом Цундаса» в Микенах, относившийся к комплексу строений, расположенных к юговостоку от шахтовых гробниц могильного круга А. Здесь были обнаружены остатки сооружения, в котором можно усматривать алтарь для жертвенных возлияний. Однако в 1960 г., прежде чем в непосредственной близости от этого места были сделаны значительно более важные открытия, в Айя-Ирини на острове Кеос Дж. Л. Кескей обнаружил, кроме прочего, продолговатое сооружение размерами 23 на 6 м, внутри которого был найден ряд культовых предметов, в частности уже упоминавшиеся выше глиняные статуэтки числом около 20 (все находки датированы временем около середины XV в. до н.э.). Эти статуэтки, дошедшие до нас фрагментарно, представляют танцующих женщин, одетых в критские колоколообразные юбки с подчеркнуто зауженной талией и в полуоткрытый тесный корсаж с обнаженной по критскому обычаю грудью.

Только в 1969 г. было сделано самое значительное открытие в интересующей нас области. Вблизи «Дома Цунда-са» в Микенах У. Тэйлур обнаружил культовый участок XIII в. до н. э., включающий два небольших святилища размерами около 10,5 и 11,5 * 4 м, представлявших собой комплекс из зала и прихожей,¹¹⁸ с остатками колонн и центрального очага, с интересными фрагментами фресок культового содержания и более 20 культовыми статуэтками, опять-таки преимущественно женскими, и прочими предметами культа, среди которых, в частности, 17 изготовленных из терракоты змей, множество уложенных в сосуды украшений и фрагменты жертвенников. Статуэтки представлены двумя типами: с одной стороны, это 19 довольно грубоватых мужских и женских фигур высотой до 60 см с цилиндрическими телами, изготовленными на гончарном круге, с гротескными головами, искривленными лицами и невероятно пестрой раскраской, с другой — четыре женские статуэтки меньших размеров, изготовленные и раскрашенные уже значительно изящнее. Последним близка по своему характеру и одна более крупная статуэтка богини с воздетыми по критскому обычаю руками.

Одни статуэтки находились вместе с жертвенными дарами непосредственно в святилищах, другие найдены на прилегающей территории. Принято считать, что бо-леекрупнее статуэтки имеют какое-то отношение к культу хтонических, т.е. подземных, божеств и что им приписывались магические функции — либо умиротворения этих божеств, либо нанесения вреда недругам. Статуэтки меньших размеров (и одна близкая к ним по исполнению более крупная) найдены в небольшом помещении с фреской, изображающей женщину, держащую ячменные колосья, что заставляет вспомнить о греческой богине плодородия Деметре. В святилище, к которому относится это помещение, была найдена также восхитительная по исполнению женская голова из слоновой кости. Здесь, очевидно, почиталось другое божество, по-видимому отличное от божества, почитавшегося во втором — «хтоническом» храме, в котором найдено большинство статуэток с искривленными лицами.

Вспомним, что остатки микенских святилищ были обнаружены также в дворцовом комплексе в Тиринфе и, кроме того, под более поздними культовыми сооружениями в Элевсине и на Делосе, а в последнее время в микенских слоях Филакопи на острове Мелос.

Все микенские святилища представляют собой сооружения относительно небольших размеров, весьма тесно примыкавшие к участку дворца или жилища. Фактически это соответствует критским традициям, хотя нам неизвестно о существовании в микенском мире святилищ естественного характера, целый ряд которых был открыт на Крите (в частности, в пещерах). Микенские и критские святилища резко отличаются отсутствием четко выраженной монументальности от греческих храмов I тысячелетия до н. э., на возникновении которых явственно сказалось влияние Ближнего Востока, в особенности Египта.

Формы микенского религиозного культа настолько схожи с культовой практикой Крита, что можно даже говорить об эгейском культовом ритуале в целом. Характерной чертой почитания богов во всей Эгеиде был, например, обряд возлияния различных жидкостей. На это указывают не только находки сосудов для возлияний (так называемые рито-ны), зачастую в форме бычьей головы и встречающиеся повсеместно в Эгеиде, но и использование сложных приспособлений для возлияний, наподобие системы, обнаруженной в Пилосском дворце.

Другой традиционной формой почитания богов было жертвоприношение животных. Изображения их встречаются на самых различных памятниках материальнойкультуры — например, на резных камнях или на одной из фресок, недавно открытой на культовом участке Микенской крепости. Самым известным памятником подобного рода является знаменитая сцена жертвоприношения на саркофаге из Агиа-Триады, датируемом приблизительно 1400 г. до н. э.

На фресках и прочих произведениях изобразительного искусства весьма часто прослеживаются и некоторые другие элладско-минойские параллели, касающиеся области культа: тип эгейской колонны, расширяющейся в верхней части, изображения священных растений и деревьев, почитание животных (прежде всего быков, а также, например, змей) и особенно женские образы, идет ли речь об изображении самих богинь или только их жриц. Следует, однако, отметить, что многие из найденных в материковой Греции изделий представляют собой творения именно критских умельцев. Поэтому совсем неубедительны попытки объяснить сходство между найденными на Крите и на материке резными камнями, перстнями и прочими украшениями всего лишь как результат элладско-минойских аналогий. Но с другой стороны, вполне обосновано утверждение, что подобные аналогии прослеживаются и в элладской и минойской фресковой живописи. При этом фресковая живопись материковой Греции характеризуется значительной степенью независимости от минойской как в выборе мотивов (частое обращение к военной и охотничьей тематике), так и в манере художественного исполнения (заметная склонность к схематизации).

Существенное различие между материком и Критом прослеживается в погребениях, поскольку в Микенской Греции и сам культ мертвых, и в особенности формы погребения целиком основываются на местных традициях среднеэлладской эпохи.¹¹⁹ В материковой Греции засвидетельствовано три типа захоронений микенского времени: могильные (насыпные) захоронения, ямные погребения (включая сюда их усовершенствованные формы — ящиковые и особенно шахтовые гробницы) и, наконец, камерные гробницы с их наиболее совершенной разновидностью — купольными гробницами, являющимися вершиной строительной техники микенских погребений.

Могильные захоронения, т.е. возвышающиеся над окрестным ландшафтом насыпные погребения, в микенскую эпоху встречаются редко. Они засвидетельствованы только на западе Пелопоннеса и имеют, в сущности, местное значение.

Простейшим типом ямных захоронений бьша вырытая в земле прямоугольная яма, предназначавшаяся для одиночного погребения. Другой тип представлен ямами, выложенными каменными плитами, — так называемыми ящиковыми гробницами. Оба типа засвидетельствованы уже в среднеэлладский период, и на их основе на рубеже среднеэлладского и позднеэлладского периодов возникли шахтовые гробницы. Это были глубокие прямоугольные ямы, выложенные снизу слоем мелких камней, а по бокам покрытые каменной кладкой. Погребаемые останки укладывались в яму в небольшом углублении на шкуру животного или деревянный настил, а вокруг складывались погребальные дары. Затем сооружалось защитное покрытие из деревянных брусьев, скрепленных на концах бронзовой оковкой. Сверху на это покрытие укладывали каменные плиты, после чего все оно обмазывалось глиной. В случае необходимости место погребения (например, в могильном круге А в Микенах) отмечалось каменной стелой высотой до двух метров, иногда с рельефными украшениями.

Как уже упоминалось выше, на западном участке Микенского акрополя археологи обнаружили два обширных комплекса захоронений XVII—XVI вв. до н. э. Так называемый могильный круг А, открытый еще в 1876 г. Г. Шлима-ном, включал шесть шахтовых гробниц периода 1600—1450 гг. до н. э. (шестую гробницу раскопал в 1877 г. греческий смотритель П. Стаматакис). Этот круг диаметром 27,5 м был включен приблизительно в XIII в. до н. э. в систему укреплений Микенского акрополя и обнесен монументальным кольцом из каменных блоков. Объяснение этому факту, очевидно, следует видеть в том, что эти гробницы являлись объектом особого почитания со стороны правивших тогда микенских властителей как могилы их славных предков.

Второй могильный круг, открытый греческими археологами в 1951 г. и названный могильным кругом Б, насчитывает 24 гробницы и является несколько более древним. Захоронения здесь производились в период около 1650—1550 гг. до н. э. Это место всегда находилось вне укреплений Микенского акрополя. Только 14 из этих гробниц являются шахтовыми, а остальные представляют собой обычные ям-ные могилы, на которые сверху положен обтесанный камень. Гробницы этого круга, как правило, значительно меньше гробниц, открытых Г. Шлиманом, самая большая из которых имеет размеры 6,55 * 4,1 м при глубине около 4 м, в то время как самая большая гробница круга Б — только 3,8 * 2,8 м при глубине лишь 3,5 м. При этом на участке могильного круга Б обнаружены следы еще более древнего, в значительной степени разрушенного могильного круга, датировать который весьма затруднительно.

Гробницы могильного круга Б более просты, а находки в них беднее. Здесь обнаружена главным образом керамика, а также, хотя и в меньшем количестве, золотые и серебряные сосуды, бронзовые мечи и кинжалы, наконечники копий и прочие предметы вооружения из бронзы, обсидиана и камня. Из числа сделанных здесь находок необходимо отметить три следующих предмета: маска умершего, изготовленная из сплава серебра и золота, который впоследствии назывался «электрон», линзообразная аметистовая печать с изображением бородатой головы и сосуд из горного хрусталя с ручкой в виде повернутой назад утиной головы.

В шести гробницах могильного круга А обнаружены останки 19 человек (9 мужчин, 8 женщин и 2 детей), захоронение которых охватывает временной период около 150 лет. Некоторые могилы использовались для погребения по нескольку раз, на что указывают находки предметов, значительно отличающихся друг от друга уровнем развития ремесленной техники. Наиболее богатые находки сделаны в могилах № 3, 4, и 5. В могиле № 3 было обнаружено 8 золотых и 1 серебряный сосуд, в могиле № 4 — целых 11 золотых и 5 серебряных сосудов (и прежде всего серебряный ритон с рельефом осажденного города, обороняющегося от вражеского штурма). Кроме того, в гробницах № 3, 4 и 5 было найдено 20 бронзовых сосудов, множество фрагментов керамики и огромное количество самых разных драгоценностей и украшений, изготовленных из благородных металлов и прочих редких материалов (золотые диадемы, браслеты, кольца, каменные печати, шкатулки, кубки и т. п.), а также целый ряд бронзовых мечей и кинжалов, богато инкрустированных золотом, серебром и различными сплавами благородных металлов с изображениями военных и охотничьих сцен, и, наконец, — великолепная коллекция из пяти золотых масок, найденных на лицах знатных покойников. В общей сложности во всех этих гробницах было найдено золотых предметов весом около 14 кг.

Как уже было сказано, микенские шахтовые гробницы не имеют равноценных аналогов вне самих Микен. Однако некоторые комплексы аналогичных погребений заслуживают хотя бы краткого упоминания. Так, группа из 33 могил, открытых в середине 20-х годов В. Дерпфельдом в Нидри на острове Левкада (Западная Греция), обнаруживает сходство с шахтовыми гробницами как в отношении предметов заупокойного культа, так и тем, что этот комплекс был окружен каменной стеной. Однако погребения здесь значительно беднее и труднее поддаются датировке (несомненно лишь, что они древнее могильного круга Б в Микенах), а связь этого комплекса с шахтовыми гробницами в Микенах сомнительна уже хотя бы вследствие значительной территориальной отдаленности.

Представляется, что шахтовые гробницы Микен были поистине уникальным явлением в раннемикенской погребальной архитектуре. В других областях материковой Греции в это время получает распространение иной способ захоронений. В особенности это касается раннемикенских погребальных сооружений на Западе Мессении — прежде всего насыпных могил и купольных гробниц в Клеиди и Перистерии, где были найдены предметы, обнаруживающие удивительное сходство с находками из шахтовых гробниц Микен. Гробница в Клеиди, открытая в 60-х годах греческим археологом Н. Ялурисом, представляет собой насыпную могилу, в которой найдено около 120 глиняных сосудов, весьма напоминающих керамические изделия из шахтовых гробниц. Вблизи Перистерии С. Маринатос проводил в 60-х годах исследования трех купольных гробниц, одна из которых предоставила в распоряжение археологов чрезвычайно ценную коллекцию сосудов, оставшихся незамеченными грабителями могил.¹²⁰ Было выдвинуто предположение, что найденные здесь изделия из золота принадлежат той же школе золотых дел мастеров, что и золотые предметы из шахтовых гробниц Микен.

Купольные гробницы, которые уже в XVI в. до н. э. были в Мессении преобладающей формой захоронений для лиц знатного происхождения, становятся начиная с XV в. до н. э. основным типом погребальных сооружений в Микенах, а затем и повсеместно в материковой Греции.

В архитектурном плане купольные гробницы представляют собой усовершенствованный тип так называемых камерных гробниц, использовавшихся с конца среднеэлладского периода для семейных захоронений. Камерные гробницы — это элладские семейные могилы, вырытые в склоне холма наподобие пещер и соединенные с внешним миром дорогой, полого спускающейся к постепенно сужающемуся месту, которое и являлось входом в гробницу. В плане гробница представляла собой прямоугольник со срезанными углами. Члены семьи опускали покойников на пол гробницы, где заранее были вырыты предназначенные для останков небольшие углубления. С правой стороны гробницы имелись ниши для предметов заупокойного культа.

Рисунок 16. Микенское купольное захоронение (фолос)

Купольные гробницы (фолосы) сооружались в склонах холмов и были выложены изнутри камнем. В плане эти гробницы круглые и соединяются с внешним миром проходом, выложенным по обеим сторонам каменной кладкой. Такой проход, называемый «дромос», достигал в отдельных случаях до 37 м длины (в так называемой «гробнице Клитемнестры» в Микенах). Вход в гробницу имел (особенно в более поздних фолосах) массивный порог с каменной дверной рамой, иногда украшенной выпуклыми мраморными колоннами. На дверную раму опускали каменный блок, над которым помещалась вытесанная в форме треугольника каменная глыба, разгружавшая наддверную массу. Вход в гробницу закрывала двустворчатая деревянная дверь, ни один из образцов которой по вполне понятным причинам не сохранился.

Гробница в собственном смысле этого слова сооружалась, как правило, в склоне холма недалеко от его вершины. Ее сооружение начиналось с вертикально выкопанной круглой ямы, которая выкладывалась изнутри — за исключением дверного проема — каменными плитами. При этом каждый последующий (сверху) ряд камней выкладывался с таким расчетом, чтобы кладка в конце концов сошлась посередине в одной точке. Одновременно от склона холма рыли проход, у внутреннего конца которого сооружался вход в гробницу, а по обеим сторонам устанавливалась опорная каменная кладка.

Конструкция фолосов прошла эволюцию от примитивных купольных гробниц с довольно простым входом до эффектных сооружений с великолепно решенным входным пространством. Лучшим образцом такого типа является так называемая «сокровищница Атрея» в Микенах, сооруженная, по всей вероятности, в начале XIII в. до н. э. В более поздних фолосах с правой стороны зачастую встречаются ниши для предметов культового характера.

После совершения обряда погребения дромос засыпали и холм вновь обретал свой первоначальный вид. Лишь на вершине гробницы оставляли холмики из глины, по которым фолосы и распознавались грабителями. Гробница использовалась для захоронений по нескольку раз. При этом, чтобы освободить вход в гробницу, нужно было расчистить дромос от глины.

Как уже было сказано, фолосы сооружались фактически на протяжении всего времени расцвета микенской цивилизации. Древнейшим из них является гробница «Осман Ага» в Мессении у Наваринского залива, датируемая XVI в. до н. э. Ненамного младше и другие мессенские фолосы, как, например, упоминавшиеся выше гробницы в Перистерии. Фолосы же, сооруженные в Микенах, моложе шахтовых гробниц — ни один из них не датируется ранее XV в. до н. э. В общей сложности в районе Микенского акрополя обнаружено девять фолосов. Они датируются XV—XIII вв. до н. э., при этом самые ранние из них были сооружены в то время, когда в отдельных случаях захоронения производились и в шахтовых гробницах могильного круга А. Таким образом, микенские фолосы предоставляют исследователям редкую возможность изучения развития архитектуры купольных гробниц от весьма простых сооружений (к их числу принадлежит так называемая «гробница Эгисфа» неподалеку от Львиных ворот) вплоть до значительно более совершенных, представленных расположенной поблизости от «гробницы Эгисфа» так называемой «гробницей Клитемнестры», а также знаменитой «сокровищницей Атрея», на расстоянии полукилометра к югу. Размеры этой гробницы поразительны: диаметр пола составляет 14,6 м, высота купола — 13,3, высота входа — 5,4, ширина входа — 2,7 снизу и 2,45 сверху, длина дромоса — 36, ширина — 6м.

На сегодняшний день в материковой Греции открыто в общей сложности более 65 фолосов, главным образом на Пелопоннесе и в Средней Греции. Из пелопоннесских гробниц самыми знаменитыми, помимо микенских, являют-сяфолосы Мессении (один из них находится в непосредственной близости от Пилосского дворца Нестора, некоторые другие — несколько далее). Известностью пользуется и фолос, открытый в Лаконии в Вафио (вблизи Спарты). Здесь найден целый ряд ценных предметов, и прежде всего упоминавшиеся выше два золотых великолепно украшенных кубка, изготовленных критским мастером около 1600 г. до н. э. Самым значительным фолосом, найденным за пределами Пелопоннеса, является так называемая «сокровищница Миния» в Орхомене (Беотия), к сожалению разграбленная, как и большинство прочих фолосов. Из числа исследованных фолосов не пострадали от грабителей только три: два в Арголиде (в Дендре и Касарме) и гробница представителя знати в Мессении (в Мирсинохори), где найдено десяток мечей и кинжалов, пять каменных печатей, янтарное ожерелье и прочие предметы. Все остальные фолосы разграблены, по меньшей мере частично.

Круглый план фолосов обнаруживает явные аналоги с подобными же гробницами на Крите еще III тысячелетия до н. э., но у тех иная конструкция. Поэтому было высказано предположение, что купольные гробницы являются исконно элладскими сооружениями, появившимися в результате дальнейшей эволюции элладских камерных гробниц, которые, однако, остались более распространенным типом захоронений, имея аналоги, в частности, на Кикладских островах. Специфически элладской считается также находка костных останков двух лошадей, захороненных в фолосе в Марафоне (впрочем, аналог этому имеется на Кипре).

В отличие от фолосов камерные гробницы были значительно беднее и менее привлекали грабителей, по причине чего многие из них остались неразграбленными. Найденные в них жертвенные предметы имеют для нас исключительно большое значение, поскольку предоставляют возможность изучения быта широких слоев микенского общества. Наряду с пестрой палитрой вещей повседневного обихода мы встречаем здесь также различные культовые предметы, пожертвованные простонародьем. Особое место среди них занимают небольшие глиняные фигурки, опять-таки преимущественно женские, с весьма пестрой раскраской. Камерные гробницы встречаются в большинстве случаев группами в количестве около двадцати, что приблизительно соответствовало родовой структуре местного населения.

Следует отметить, что умершим воздавались почести лишь до тех пор, пока еще не закончилось разложение мягких тканей тела. Это видно из того, что при последующих захоронениях как в камерных гробницах, так и в фолосах, более старые останки иногда попросту зарывали в заготовленную для этого яму или же укладывали в крупные сосуды, чтобы освободить место для нового захоронения посреди гробницы. Предварительно совершалось очищение с помощью благовоний, помещавшихся в курильницы с древесным углем, которые находят в этих гробницах в больших количествах.

Наряду с этими обычными видами микенских захоронений встречаются также захоронения в глиняных ларнаках, что засвидетельствовано в Танагре (Беотия) в слоях конца XIII в. до н. э. и является результатом критского влияния. В отдельных случаях на них уже встречаются изображения умерших, что, очевидно, было элладским нововведением и стало прообразом аналогичных мотивов на античных сосудах I тысячелетия до н. э.

Из нашего рассказа о микенской религии явствует, что религиозные воззрения микенцев формировались под сильным влиянием Крита, но отличались при этом ярко выраженными элладскими чертами. Это была, несомненно, политеистическая религия; значительную роль играли в ней женские божества, подчеркнуто выделен был аспект плодородия. Формы культа в большинстве случаев существенно не отличались от критских, однако почитание усопших предков проводилось явно в соответствии с местными элладскими обычаями и представляло собой весьма важный комплекс специфически элладских черт, заметно отличающихся от культовой практики Крита.

Составленная на основании сопоставления археологических и письменных источников картина микенской религии свидетельствует о том, что культовые отправления в значительной степени регулировались дворцовыми центрами. Письменные документы скрупулезно регистрируют самые разнообразные жертвоприношения божествам, а сделанные в последнее время открытия микенских святилищ очень малых размеров (именно поэтому было весьма затруднительно определить характер этих помещений) дают основания полагать, что официальный культ дворцовых божеств отправлялся в присутствии только узкого круга участников.

На первый взгляд может показаться, что такая картина в значительной степени противоречит тому, что мы узнаемо почитании богов из гомеровских поэм, например о всенародном жертвоприношении Посейдону во время прибытия Телемаха в Пилос. Однако это противоречие только кажущееся. Следы микенских празднеств под открытым небом, разумеется, не могли сохраниться спустя три тысячелетия. Кроме того, согласно данным археологических раскопок, религиозные обряды совершались в особых официальных помещениях дворцов, в частности в зале мегарона. С другой стороны, у Гомера встречаются также сведения о существовании особых дворцовых святилищ, предназначенных только для узкого круга лиц из окружения властителя: например, в «Илиаде» (У1.297-310) говорится о совершении обряда в одном из троянских святилищ.

В заключение можно сказать, что религиозные воззрения Микенской Греции в значительной степени были обусловлены как тщательным контролем со стороны дворцовой администрации, так и исключительным положением господствующего класса микенского общества. Поэтому они представляются весьма далекими от очеловеченного образа греческой религии, известного нам в особенности в последующие века I тысячелетия до н. э.

Глава 15. Повседневная жизнь

Повседневная жизнь микенских греков получила отображение как в произведениях героического эпоса, так и в памятниках материальной культуры, а некоторые сведения о ней сообщают и тексты линейных табличек. Отдельных сторон микенского быта мы уже касались в предыдущих главах, здесь же остановимся на его общей характеристике и рассмотрим подробнее только те его стороны, которые до сих пор оставались вне нашего внимания, в частности то, что нам известно о жилище, одежде и кухне Микенской Греции.¹²¹

Образ жизни в микенском мире, естественно, определялся общественным положением того или иного лица и его социальной принадлежностью. Один образ жизни был присущ представителям господствующего класса, жившим во дворцах, другой — городскому и сельскому населению, в той или иной степени зависимому от властителя, и уже совершенно иными были жизненные условия людей, обреченных на жалкую участь бесправных рабов. Имеющиеся в нашем распоряжении сведения касаются прежде всего образа жизни господствующих слоев.

Жизнь высшего класса микенского общества была насыщена развлечениями и праздниками, о чем свидетельствуют не только Гомер, но и результаты археологических раскопок, в особенности различные изображения на фресках, украшениях и прочих предметах материальной культуры того времени.

Хотя центром общественной жизни являлся дворцовый мегарон, прочие помещения дворца также отличались достаточной благоустроенностью, позволявшей вести утонченный образ жизни. К сожалению, в большинстве случаев мы слабо информированы об устройстве жилых помещений дворцов, которые, как правило, находились на верхних этажах. Достаточно хорошее представление об этом дает нам только восточное крыло Кносского дворца с целым лабиринтом лестниц, прихожих, комнат и соединительных переходов. Большая часть внутреннего убранства дворца была уничтожена в результате пожара и последовавшего за ним запустения. До наших дней дошли лишь предметы из более устойчивых материалов, как, например, ряд глиняных скамей в различных помещениях дворца. Весьма скудны сведения о гигиенических удобствах, которым, по примеру Крита, уделялось большое внимание. Остатки ванных помещений обнаружены в Кноссе, Тиринфе и Пилосе. В частности, в Пилосском дворце сохранилась керамическая ванна; в одном углу ванной комнаты найдены остатки больших сосудов для чистой воды, а в другом — отверстие для стока. Возникает мысль, не описывает ли Гомер омовение, производившееся именно в этой ванной комнате, когда рассказывает в «Одиссее» (Ш.464-468) о пребывании Телемаха в гостях у пилосского царя Нестора?

Тою порой Телемах Поликастою, дочерью младшей Нестора, был отведен для помытия в баню, когда же Дева его и омыла и чистым натерла елеем,

Легкий надевши хитон и богатой облекшись хламидой, Вышел из бани он, богу лицом лучезарным подобный. Микенские греки всегда заботились о том, чтобы иметь достаточные запасы воды. На акрополях Микен, Тиринфа и Афин были сооружены крупные подземные колодцы. В Пи-лосе вода поступала во дворец по водопроводу из источни -ка, находившегося на расстоянии почти одного километра. Для изучения жизненных условий микенского общества сегодня мы уже располагаем не только данны-ми,полученными при исследовании основных дворцовых центров, но и некоторыми другими сведениями. Из числа нескольких сот раскопанных к настоящему времени поселений целый ряд исследован в такой степени, что уже можно составить определенное представление о жилищах широких слоев микенского населения. Независимо от того, находились ли поселения в непосредственной близости от дворцовых центров или же в более отдаленной сельской местности (например, Элевсин, Кораку, Зигуриес, Просимна, Бербати, Навплион, Лерна), в большинстве случаев они встречаются на местах, обитаемых уже в более раннее время, причем сельские поселения оставались, как правило, неукрепленными. Некоторые жилища имели мегарон, однако чаще это были сооружения или с большим числом помещений, непроизвольно образовывавших один архитектурный комплекс, или же архитектурные комплексы, состоящие из нескольких самостоятельных сооружений. К числу последних можно отнести и крупные строения в нижнем городе Микен, например так называемый «Дом торговца маслом» размерами 27 * 18 м, в котором найдены крупные наполненные оливковым маслом сосуды, уже запечатанные и приготовленные к отправке. Согласно преобладающему в настоящее время мнению, здесь мы имеем дело с торговым филиалом Микенского дворца, а не с домом частного лица. С таковыми же мы чаще встречаемся в поселениях, расположенных несколько далее от дворца. Их архитектура значительно проще, зато в этих жилищах зачастую находят множество самых различных предметов повседневного обихода. Так, в Зигуриесе был открыт дом размерами 15 * 11 м, состоящий из пяти помещений. Внутри его найдено около 1 тыс. экземпляров керамики, в том числе более 500 глубоких тарелок определенного типа и большое количество сосудов для смешивания вина. Известно и много случаев обнаружения ремесленных мастерских — гончарных, кузниц и др. Однако и здесь не следует исключать возможности того, что местные ремесленники находились в зависимости от дворцового хозяйства; вспомним, с какой тщательностью регистрировали дворцовые чиновники различные виды ремесленной продукции.

Одежда, в частности женская, известна главным образом по изображениям на фресках, различных предметах повседневного обихода и украшениях. Микенская мода, в сущности, следовала критским образцам и оставалась на редкость неизменной. Одеяния богини на декорированной пряжке из шахтовой гробницьі № 3 в Микенах (XVI в. до н. э.) ничем особо не отличаются от одежды женщины, изображенной на ручке из слоновой кости из так называемой «гробницы Клитемнестры» (XIII в. до н.э.), или от одежд двух женщин (или богинь), которых представляет любопытная скульптурная группа из слоновой кости, найденная в Микенах и датируемая XIV—XIII вв. до н. э. У женщин, которые изображены здесь вместе с ребенком, обнаженная грудь, узкий корсаж с короткими рукавами и длинные юбки с многочисленными складками и оторочками. Волосы одной из женщин подоб -раны сзади, завиты и уложены в прическу, оканчивающуюся остроконечным «хвостом», волосы другой уложены в узел. Принято считать, что речь может идти о матери и дочери, а также что прическа у второй была характерна для младшего поколения.

Женщины из господствующего класса носили в качестве модных аксессуаров различные украшения из благородных металлов и драгоценных камней — перстни, серьги, ожерелья, браслеты, пряжки и т. п. Отметим, что находки всевозможных шкатулок для косметики, корзиночек, гребней и зеркал свидетельствуют о высоком уровне развития микенской женской косметики.

Обычной мужской одеждой была короткая набедренная повязка. Более изысканным видом одежды являлась легкая рубаха типа туники с короткими рукавами, узкий жилет и мужская юбка. Праздничные мужские одеяния, наоборот, были длинными, ниспадая до лодыжек, как об этом свидетельствует фреска с изображением певца, находящаяся в мегароне Пилосского дворца. Мужчины носили высокие кожаные гамаши, очевидно, для защиты ног на дорогах вне населенных пунктов.

Волосы носили длинные, с одним локоном, ниспадающим по критской моде возле уха, а также бороду, однако никогда не носили усов. К числу мужских украшений относятся перстни-печати и геммы-печати, хотя и те и другие зачастую являлись также излюбленными украшениями женщин.

Сведения о микенской кухне основываются главным образом на информации линейных текстов о сельскохозяйственной, в частности животноводческой, продукции. Эти данные подтверждаются частыми изображениями различных животных на предметах материальной культуры. Здесь встречаются домашние животные, охотничья дичь, несомненно дополнявшая микенскую кухню, а также рыбаи прочая морская живность. Самым излюбленным развлечением была львиная охота, о существовании которой в Микенской Греции сообщают как мифология, так и изображения на самых различных памятниках материальной культуры. Отдельные сведения о тех или иных продуктах растительного и мясомолочного ассортимента предоставляют случайные находки некоторых видов этой продукции более чем трехтысячелетней давности, в особенности зерна и оливкового масла.

На должном уровне находилось и кулинарное искусство, о чем косвенным образом свидетельствует огромное количество кухонной посуды, обнаруженной во всех микенских поселениях. Достойную удивления вкусовую изощренность кулинаров подтверждает группа табличек из «Дома сфинксов» в Микенах, регистрирующая различные виды кореньев.

Краткими сведениями о жилище, одежде и кухне мы и закончим наш обзор различных сторон жизни микенского общества. Мы не располагаем возможностью вдаваться в подробности, а также заниматься различными спорными вопросами. Здесь предпринята всего лишь попытка отметить основные характерные черты микенского быта. В частности, мы подчеркнули высокую степень информативности сведений, содержащихся в текстах линейного письма Б, которые до сих пор не привлекались в таком объеме в чешской научной литературе. Совокупность этих сведений может сослужить читателю службу в качестве сопроводительного материала при рассмотрении завершающей части нашей работы, содержание которой составляет обзор ранней истории Греции от появления человека в Эгеиде и до падения микенской цивилизации.