Зловещие истории

МЕДРА

В ЦЕНТРЕ ПОКИНУТОГО и частью разрушенного города восьмьюдесятью девятью этажами взметнулся в предвечернее небо старый отель — единственное уцелевшее здание в городе. Когда-то этот город был чрезвычайно красив и многие из его сооружений достигали огромной высоты. Но сейчас вокруг отеля рухнули несколько небоскребов и белое сооружение, напоминающее свадебный пирог, было видно почти из любого уголка города с расстояния многих миль.

Заход солнца на этой планете длился несколько часов и был чрезвычайно красив. Отель, казалось, тает в раскаленной свете. Его каменные украшения, долго сглаживаемые ветром, стали прибежищем больших ящериц, которые вылезали из них в пору заката солнца и начинали ползать вверх и вниз по колоннам, мимо пустых окон, за которыми уже никто не жил. Их чешуя отблескивала золотом, их химерические морды смотрели в даль, в безмерную перспективу города, брошенные окна домов которого отвечали им тем же блеском. Большие ящерицы были не настолько глупыми, чтобы воспринимать этот блеск как что-то одушевленное. Единственное живое существо кроме них самих и изредка пролетающих белых скелетоподобных птиц обитало на восемьдесят девятом этаже отеля. Иногда ящерицы видели, как это живое существо двигалось за двойными стеклами окна, иногда шум от машины или музыки пролетал по всему зданию так, что дрожал камень стен, не говоря уже о стекле. И тогда ящерицы настораживали свое веерообразные уши.

Медра жила на восемьдесят девятом этаже. Часто ее можно было видеть через стеклянные витрины — молодая с виду землянка с черными, достигающими до пояса волосами. Она была классической красавицей — в своей спокойной, умиротворенной красоте. Значительную часть дня, а иногда и ночи, она сидела или лежала совершенно неподвижно. Казалось, она не делает ни малейших движений: ни шевеления пальцев, ни дрожания век. И только при внимательном рассмотрении можно было понять, что она жива.

В такие минуты, которые занимали около двадцати шести часов на каждые тридцать шесть часов суточного цикла этой планеты, Медра — неподвижно лежа — достигала особенного духовного состояния. Она улетала своим духом в физические и не физические измерения, путешествовала над горами, под океанами и даже пронизывала галактики. Она пролетала сквозь огненные короны звезд и морозные дали космического пространства, где вращались миры-планеты, маленькие, как капли влаги на стеклах ее окон. Бесконечное разнообразие существ появлялось на путях духовных путешествий Медры и исчезало с них. Создания суши, воды и воздуха и даже межзвездной бездны. Города и подобия городов появлялись и исчезали так же легко, как и бегущие к ней и пропадающие леса и поля. Она чувствовала, что эти видения как-то связаны с ней. Что если она даже не создает их сама, то вплетает в них что-то от себя. Она желается частью их, в своем собственном воплощении. Во все она вплетала любовь, не ощущая страха, а когда они уходили из нее, она чувствовала мягкое ощущение потери. Но только на мгновение. Только «пробуждаясь», Медра ощущала настоящую грусть.

Ее глаза медленно раскрывались. Она осматривалась вокруг. Вставала и обходила свои апартаменты, которые поддерживались в полном порядке механизмами отеля.

Все комнаты были очень удобные, а две или три весьма элегантные. С одной стороны к комнатам примыкала оранжерея со стенами из дымчатого стекла. Росли там и плодоносили огромные странные растения с многих планет галактики. Была также ванная комната с мраморным бассейном. Литература, музыка, искусство и театр многих миров были в ее распоряжении. При касании кнопки самая изысканная еда — в свое время отель славился своими яствами в двадцати звездных системах — появлялась на столе.

Она прогуливалась по пыльным пустынным улицам или, забравшись в одну из машин на воздушной подушке, носилась между домами (вернее, между тем, что осталось еще от некогда прекрасных домов), мимо слепых окон, над мостами — и обратно.

Ночью она спускалась на восемьдесят девять этажей вниз и на террасе попивала кофе или шербет. Звезды над планетой ярко сверкали и были густо рассыпаны в небе. Когда спускались сумерки, в городе начинало сверкать несколько огней, питаемых еще работающими генераторами. Она даже не пыталась проверить, живет ли кто-нибудь там, в тех домах, где горели огоньки. Иногда к ней подкрадывались ящерицы. Несмотря на свои внушительные размеры, они были весьма осторожны. Медра гладила тех, кто осмеливался приближаться к ней.

В последние годы у нее появилась привычка выходить на крышу своего дома. Но все чаще пробуждаясь и открывая глаза, она ощущала какую-то утрату и начинала плакать. Она чувствовала себя одинокой. И всегда ощущала из-за этого боль, хотя каждый раз другую — острую, как бритва, резкую, как укол иглой, ноющую, как рана.

— Я одна! — сказала она как-то.

Выглядывая из окна, она видела, как путешествуют без конца вверх и вниз ящерицы. Она видела город и отдаленный туман, закрывающий равнину за городом. Сны были единственным утешением. Но и их теперь уже не доставало.

— Одна! — как-то в который раз повторила Медра своим мягким трагическим голосом и отвернулась от окна.

Она не заметила золотистой искры, которая проявилась на темнеющем небе и белого шлейфа пара, тянущегося за ней.

ДЖЕКСОН ПОСАДИЛ СВОЙ разведывательный катер в какой-то полумиле от границ города. Позже, к полудню, он выбрался из катера, вооруженный до зубов, настроив компьютер катера на отражение враждебных действий туземцев, если, конечно, таковые здесь окажутся. Однако наверняка туг не было ничего, от чего нужно было защищаться. Звездолет-матка остался на орбите этой планеты. Он направился в город. Джексон был авантюристом, готовым наняться к любому хозяину, лишь бы платили побольше. На эту планету, значительно удаленную от обитаемых миров и торговых путей, его привели условия, поставленные капитаном корабля, висящего над планетой. Они познакомились в забегаловке космопорта Старого Нью-Йорка, когда золото, из которого, как всегда казалось, был выкован Джексон, оказалось немного подпорчено видом окровавленного носа и подбитого глаза — этих атрибутов драки.

— Большое спасибо за помощь, кэп. Хотя я и сам справился бы с этими подонками. Чем я могу отплатить вам?

Капитан положил перед ним старую звездную карту и ткнул пальцем куда-то в самую нижнюю ее часть.

— Что это? — удивленно спросил Джексон.

Капитан пояснил. Сто лет назад на одной маленькой планетке в звездной системе на краю Галактики была оставлена машина колоссальной мощности. Колонисты были спешно эвакуированы с этой планеты из-за внезапно начавшейся тектонической деятельности. Город был брошен, а сама звездная система вычеркнула из штурманских карт, как непригодная для обитания человека.

Осталась только история о машине, которая недавно выплыла на свет. Джексон понял, что капитан хочет воспользоваться его помощью, чтобы определить размеры машины и ее охранные приспособления.

— По всей вероятности, это военный компьютер. Поэтому он серьезно замаскирован и хозяином будет тот, кто найдет его.

— Очень мило! — сказал Джексон, саркастически улыбаясь стакану с виски.

— С другой стороны, это может оказаться липой, — продолжал капитан. — Поэтому я хотел бы проверить это, не рискуя головой.

— Вы хотите подставить мою голову вместо своей?

Капитан назвал сумму. Джексон оценил ее и согласился. Уже не борту звездолета он задал мучивший его вопрос:

— Вы не ответили на мои вопросы, капитан. Что может эта машина? И как она охраняется?

— Никто этого не знает, парень. Ходят правда слухи, что это апокриф… да, да, именно расплетатель!

Так на сленге называли нечто, что уже десятилетия было кошмаром всего человечества и было проклято всеми правительствами обитаемых миров и что просто не имело права на существование.

— Что? Деструктивный преобразователь материи? — присвистнул Джексон.

— Именно. А теперь главное. Сейчас ты умрешь от смеха. Единственным охранником этой машины, как говорят, является одинокая женщина, живущая в белом отеле.

Легенды множились в космосе, рожденные в барах и забегаловках, разносились пьяными космонавтами. Но пока они летели, Джексон понял, что капитан-авантюрист был подставным лицом. Что вся афера спланирована и контролируется правительством Земли с вероятной целью отыскать и уничтожить дьявольскую машину.

Все было отлично закамуфлировано. Вроде бы пират-капитан на краденом корабле, авантюрист-пьяница, промышляющий, чем придется — так собственно должно было это выглядеть. Если существа, которые спрятали эту машину, узнают, что Земля что-то замышляет по отношению к ней, может возникнуть галактический конфликт. И причиной его может стать он, Джексон.

— Капитан, вы не скажете мне, что ждет нас в случае разглашения цели нашего путешествия?

— Ничего, вздор, вымысел! Буря в стакане воды!

— А вы видели когда-нибудь бурю в стакане воды? — Усмехнулся Джексон. — Я вот один раз видел. Трюк, который проделал в центаврийском баре один тип. Это превратило заведение в сумасшедший дом.

Войдя в город между гигантскими колоннами моста, Джексон увидел отель. Он остановился, рассматривая его, и тут же вспомнил легенду о женщине, которая охраняет машину, способную разорвать на клочки все планеты, звезды и само пространство. Если это так, то сторож скорее всего должен быть роботом или роботом-андроидом…

Рядом проплыл вездеход на воздушной подушке. Джексон остановил его и сел на переднее сиденье. Машина быстро понесла его к отелю. За двести футов от здания он активировал датчик, предупреждающий его об угрозе нападения, вмонтированный в грудь, и подключился к компьютеру, управляющему вездеходом. Задал вопрос и моментально получил ответ.

Ее имя было записано в списках колонистов и звучало как Медра. Она не была роботом, андроидом или даже существом, рожденным в пробирке. У нее были длинные черные волосы, светлая кожа и карие глаза. Ее вес…

— Минутку, — прервал Джексон доклад компьютера. — Как обстоит дело с трансплантатами?

— Отсутствуют! — вывела машина слова на бортовом экране. И стала подниматься вверх, как лифт, вдоль стены отеля. Шестидесятый этаж, семидесятый…

— Проверь снова! — приказал Джексон.

Ящерицы смотрели на него выпученными глазами, когда он проплывал мимо них, и он уже знал о них все — в здании и вокруг него их гнездилось около двух тысяч штук. Это были не агрессивные травоядные, незлобные и крайне ограниченные в интеллектуальном развитии существа. В нескольких сотнях футов выше пролетала птица.

— Проверь и это! — приказал Джексон, насупленно разглядывая ящериц.

Но это была только птица… Восемьдесят первый этаж… восемьдесят девятый… машина остановилась.

Джексон увидел женщину про имени Медра.

Она стояла возле окна и смотрела на него через двойную стеклянную раму. Ее глаза были прекрасны… и широко раскрыты.

Джексон наклонился вперед, улыбнулся и беззвучно пошевелил губами:

— Я могу войти?

Он, казалось, был сделан из золота. Золотистые глаза, золотистое руно волос. Его полувоенная одежда была сделана из блестящей, золотистой материи. Казалось, он ослепляет всё, что на него смотрит.

Медра отошла от окна и нажала кнопку. Туг же ее герметичное стекло поднялось, и мужчина неуклюже забрался на балкон. Стекло опустилось за его спиной. Медра невольно подумала, а не оставить ли его здесь, на балконе, пойманного между двумя листами герметичных стекол? Но появление здесь этого человека было столь изумительным, столь волшебным, а кроме этого наружная защита была не очень прочной, и ее легко можно было преодолеть. Она подняла внутреннюю стеклянную перегородку, и золотой Джексон вошел в ее комнату.

Выбор способов преодоления стекла был многочисленным, и он уже подумывал, каким воспользоваться, когда проход открылся.

— Добрый вечер, — поздоровался Джексон. —Я знаю, что твое имя звучит как М-Е-Д-Р-А. Мое звучит как Д-Ж-Е-К-С-О-Н. Твои комнаты великолепны. Кто тебя обслуживает? И климат приятный. А как тебе живется с ящерицами?

Говоря это, он продвигался вперед. Женщина не двигалась. Она смотрела прямо в его глаза и ждала. В двух футах от нее он остановился.

— А машина? — спросил он. — Где она?

— Какая машина? — переспросила Медра. — Их здесь много.

— Не валяй дурака, ты прекрасно знаешь, какая машина. Не та, что застилает твою постель и не та, что накрывает на стол и проигрывает музыку. И не городской компьютер, который управляет вездеходами и включает генераторы в домах.

— А других здесь нет, — пожала плечами она.

— Ошибаешься, есть. Иначе зачем бы тебе жить здесь?

— Зачем мне…? — она удивленно посмотрела на него.

Все это время датчики посылали сильные импульсы в его тело, и он давно учился быстро и безошибочно расшифровывать их. Она не врала. Она была поражена его появлением и реагировала на это вполне естественно. Ее пульс был учащенным, но это можно было отнести к его появлению здесь.

— … жить здесь? — наконец закончила она свой вопрос и улыбнулась. — Просто я осталась, и все. Ядро

планеты нестабильно. И нам приказали срочно улететь. Но я решила остаться. Я родилась здесь, понимаешь? И здесь осталась вся моя семья. Мой отец был архитектором, который спроектировал этот отель. Я росла здесь, в этом здании. Когда прибыли корабли, я не пошла на посадку. Мне некуда было лететь. Некуда и не к кому. К тому же землетрясения ожидались не очень сильными. Отель был спроектирован так, чтобы выдержать довольно сильные подземные толчки, в то время как другие дома…

— Есть здесь еще кто-нибудь? — перебил ее Джексон.

— Я не видела здесь ни одного человека вот уже… вот уже… лет десять?

Это последнее слово было вопросом, так, словно он лучше ее знал об этом, но он промолчал.

Тогда она закрыла лицо руками и стала плавно оседать. Джексон подхватил Медру и удержал ее от падения. Она зарыдала.

(Никакого притворства. Все натурально. Эмоциональный импульс естественен — датчик в груди привычно уколол успокаивающей информацией).

Джексон не знал, сколько прошло времени. Его мысли стали запутанными, они переметнулись в другом направлении, вслед за своими ощущениями. Словно где-то вдалеке ему было приятно от ее теплого аромата, от чарующей мягкости ее черных волос, от мысли о том, что он доставил ей облегчение.

ПРОХОДИЛО ВРЕМЯ, БЕСКОНЕЧНОЕ время. Впервые никто или ничто не торопило его. Единственной необходимостью было отыскание определенности. И с самого начала он был достаточно уверен и оставался только вопрос доказательства этой уверенности, исключение сомнений из сомнительности. Кроме миниатюрной электроники, которой он был нашпигован, у него еще были собственная голова на плечах. Джексон давно уже понял, что здесь не было ничего, хотя бы отдаленно напоминающего преобразователь материи. Высоко в небе кружил корабль, доставивший его сюда, внимательно изучая поверхность планеты и глубины ее недр. Сам же он, путешествуя по городу в воздушных машинах, не улавливал ни малейших следов деятельности гигантской машины.

И все же здесь что-то было. Что-то особенное, необычное. Или он только искал основание, чтобы остаться и побыть здесь подольше.

В один из вечеров, когда закат солнца начал таять в ночи, она сказала ему:

— Ты здесь, и я не знаю, зачем. Я совсем не понимаю тебя. Но не будем об этом больше. Давай выпьем шампанского и пройдем в бальный зал.

И когда гримаса удивления искривила его лицо, добавила:

— Вы гость в этом отеле! Здесь было до вас так тоскливо!

И это было правдой. Отель буквально ожил, ощутив присутствие еще одного человека. Он настроился и был готов услужить. В бальном зале они обедали за великолепным столом, и каждая тарелка, бокал, салфетка и нож носили на себе отпечаток радости отеля. Они пили из хрустальных бокалов и танцевали на хрустальном помосте, лениво кружась в танце, модном десять лет тому назад, а музыка осыпала их звуками, как дождем. Джексон не пьянел и не терялся в такой необычной ситуации. Медра в его присутствии вела себя, словно ребенок, или скорее, как молодая девушка.

Но она не была ребенком, хотя и сохранила невинность молодой девушки. Она была взрослой женщиной, и он чувствовал это, когда она опиралась на него во время танцев. Он правда привык к женщинам другого рода — твердым, мудрым, даже интеллигентным, с которыми он встречался в бардаках, навещая их время от времени на разных планетах галактики, или на огромных звездолетах, рейсовых кораблях в глубоком космосе. Это не означало, что он был знаком только с такими женщинами. Пару раз он по-настоящему влюблялся. АМедра, ее быстрый разум и сладость, возвращающаяся к жизни под влиянием его близости И этот очевидный факт, что не имея выбора, она прониклась к нему каким-то чисто первородным доверием.

А что же сама Медра? Она влюбилась в него с первого взгляда. Это было неизбежно.

В первый вечер, после первой встречи, они расстались и ушли каждый в свои апартаменты. Когда Джексон, как золотая акула, метался по ванной и вытаскивал из шкафчиков старые шампуни и эликсиры, и в конце концов установив аппаратуру, связался с кораблем, когда все это происходило, Медра лежала на кровати прямо в вечернем платье и спала наяву. Сны наяву казались более прекрасными, чем какие-то сны о звездах, океанах, горах. Мужчина, который оказался в ее мире, на ее планете, на планете ее заботы, оказался ее звездой, солнцем, океаном, вонзенной в небо вершиной. И когда она наконец заснула, спала легко, и он ей снился.

Потом потянулись дни, долгие теплые дни. Пикники в развалинах, где пыль служила одновременно и постелью, и укрытием. Они обедали с бесчисленных ресторанчиках, которые, как и отель, реагировали на присутствие людей. Бродили по городу, шарили по пустым полкам библиотек, находя иногда какую-то запыленную книгу, забытую в спешке скорой эвакуации.

Джексон сопровождал ее всюду, одновременно исследуя, высматривая, выискивая хотя бы что-нибудь, указывающее на присутствие разыскиваемой им вещи. Но, наряду с этим, другой уровень его подсознания был полностью поглощен Медрой. Она уже не сторонилась его и с каждым разом становилась все ближе и ближе.

Гуляя по городу, Медра открывала его заново. Ее переполняли жалость и ностальгия. Она начала понимать, что должна будет уйти отсюда. Хотя об этом они между собой не говорили, она догадывалась, что он намеревается забрать ее с собой.

Ночи были теплые и ароматные. Ящерицы выползали на площадь перед отелем и смотрели куда-то в темноту, а уши их поднимались и раскрывались, словно какие-то невиданные цветы. Они ели из рук Медры, но не потому, что были голодны, а лишь из-за того, чтобы доставить ей радость. Этот ритуал стал их общей тайной и обычаем. Они были довольны и по-своему радовались такой жизни. Джексона они сторонились.

Медра и Джексон часто гуляли по ночному городу. (Свет из отеля, словно свет маяка, был виден со всех концов города). Когда они иногда оказывались в каком-то отдаленном месте и ветер овевал их своим ночным дыханием, идущим от инкрустированного звездами мрака, он обнимал ее, и она прижималась к его груди. Он рассказывал ей о своей жизни, о делах, о которых никогда никому не рассказывал. Он говорил ей о своих темных делах. Делах, которые он делал, но которыми никогда не хвастался. Он постоянно испытывал ее, наблюдая, как она будет реагировать на эти факты; она не ужасалась, не пыталась укорять или хвалить его, но и не отворачивалась от них. Она начала понимать его благодаря своей любви к нему. И он видел это. Но был не в восторге. Конечно, он давно уже решил взять ее с собой, когда будет улетать. Но Джексон имел мужество признаться себе, что в каком-то другом, более людном месте, он скорее всего даже не взглянул бы на нее.

В конце концов, когда в одну из ночей, они ехали вместе в лифте на верхние этажи отеля, Джексон сказал:

— Я устроил свои дела здесь. Завтра утром можно улетать.

Она догадывалась, что он без нее не улетит, но все же решила услышать его слова.

— Я выключу всюду свет, — произнесла она с улыбкой. — Когда твой корабль будет взлетать, ты увидишь, как тьма поглотит город.

— Ты тоже сможешь это увидеть, — улыбнулся он ей в ответ. — В катере достаточно места. Если, конечно, ты не захочешь забрать с собой своих любимых ящериц.

Он замолчал и притянул ее к себе, поцеловал, и она ответила на его поцелуй.

Они добрались до восемьдесят девятого этажа и вошли в ее покои. На ложе, где она спала, путешествуя между галактиками, где спала и мечтала о своем возлюбленном, они полюбили друг друга. И на период этой любви город замер, стих, как остановленные часы.

ЗА НЕСКОЛЬКО ЧАСОВ перед восходом солнца Джексон покинул свою возлюбленную. Он вернулся в свой номер на семьдесят четвертом этаже и включил аппаратуру. Затем он передал на орбиту данные, полученные им за последние часы и в конце добавил, что привезет с собой пассажирку. Капитан услышал эти слова, не выказав большого удовлетворения.

— Она последняя из колонистов, — сказал в оправдание своих действий Джексон и этим убедил капитана.

Выключив коммуникатор, он лег на постель и стал думать о женщине, находящейся в пятнадцати этажах и в пяти минутах пути от него. Он думал о ней так беззаботно и весело, словно молодой моряк, уходящий в рейс. На него накатила волна желания, и он уже было решил встать и отправиться к ней, когда услышал скрип открываемой двери и шелест шелка. Медра пришла к нему сама. Ее лицо было напряженным. В полутьме, которую не мог рассеять небольшой ночник, чернота ее волос сливалась с ночью и являла собой единое целое. Он уже начал приподниматься на своем ложе, когда внезапный прилив адреналина заставил его ощутить глубокий страх — сквозь ее тело просвечивал свет лампочки!

— Что? — только и смог прошептать он, лихорадочно шаря под подушкой в поисках пистолета. — Что происходит? Настоящий дух или плохая голограмма? Медра, ты настоящая?

— Да, — ответила она. Ее голос был тем самым голосом, который несколько часов тому назад вторил его голосу с любовью и нежностью. — Я Медра, настоящая Медра! Это не голограмма. Я оперирую разными видами материи. То, что ты сейчас видишь перед собой, не что иное, как сознание, освобожденное от тела.

—Да… но как же оно? Твое тело? Ведь оно такое прекрасное! Я не могу забыть о нем. Где оно?

— Там, наверху. Оно спит. Очень крепко спит. Это нечто вроде ультрасна, к которому оно очень хорошо приспособлено.

— Если тебе нравится такая игра, научи ей и меня.

— Нет… Ты опасен. Я знаю это лучше, чем мое второе, физическое «я». Мне жаль, поверь. Извини меня, что я тебе сказала об этом. Я все знаю о тебе, внутренняя душа всегда сильнее и динамичнее, нежели мысленный инстинкт, который мы называем разумом.

Он сел на постели. И позволил ей продолжать. Пистолет остался под подушкой.

Она знала (она, сгусток Медры) зачем он прилетел на эту покинутую планету и знала сущность машины, которую он разыскивал здесь. Легенда о преобразователе материи была только легендой. Такая аппаратура никогда не существовала. Однако в своей основе легенда имела зерно истины. В гигантской структуре Вселенной, так же как и в любой материи, которой пользуются очень часто, с течением тысячелетий могут возникать определенные прорехи. В таких местах основа и нити начинают истончаться, разрезаться. И не только механическое уничтожение может привести к апокалипсису, а сам макрокосмос, перетираясь, спонтанно создает угрозу. Конечно, это изменение атомов одинаково опасно было и в местных, и в мировых масштабах. Каждый разрыв нужно, необходимо было заштопать, постоянно наблюдать и следить, чтобы шов не разошелся до тех пор, пока не исчезнет разумная жизнь в этом районе.

— Можешь себе представить, — продолжала она, — часовых? Тех, что остаются на своих постах все это время. Часовых, которые невероятным математическим и эзотерическим ткачеством исправляют и усиливают материю космической жизни. Нет, они не машины. То, что поддерживает жизнь, должно быть самой жизнью. Мы происходим от многих галактических рас. И стережем много ворот. Эта планета одна из тех ворот, а я одна из часовых…

— Нет, ты женщина, земная женщина! — воскликнул он.

— Да. Я родилась здесь, в колонии землян. Я дочь архитектора, который строило отели в двадцати звездных системах! Когда прилетели те, кто воспитывает часовых, они нашли, что мой разум, мой интеллект отлично подходит для охранительной работы. И они научили меня этому. Знай же, что достигнув определенных возможностей, человеческое сознание становится настолько высоким и приспособленным к такой деятельности, что никакой механизм, созданный человечеством сейчас или в будущем не в состоянии конкурировать с ним. Я и есть та машина, которую ты ищешь, Джексон. Но я не разрушаю и не создаю Хаос, а являюсь гарантом возрождения и безопасности. Поэтому я здесь и буду здесь вечно. Тем, кого эвакуировали, дали новую память и внушили всякие доводы для того, чтобы покинуть планету. Я дам их и тебе тоже, ты не будешь жалеть. Несмотря на ту радость, которую ты мне принес.

— Но я прилетел не один, — возмутился Джексон. — Небо роится от мнительных типов, которые могут не поверить…

— Они поверят во все, что ты им скажешь. Я позабочусь об этом.

— Мой бог! Да ты же живая машина, рабыня каких-то…

— Нет, я не рабыня. Мне было предложено, и я сама это выбрала.

— Но все же ты женщина… а не…

— Я и то, и другое. Мое физическое «я» ощущает горечь одиночества. Ощущая, оно не догадывается, кем является. Только когда оно спит, проявляется мое истинное «я».

— Но такое невозможно!

— Возможно, дорогой. Так было всегда. Любимый, ты не первый, кто принес мне облегчение моего физического одиночества, когда временем начинаешь распоряжаться сам, ответы найти легко. Как думаешь, что привело тебя сюда?

Он вздрогнул. Она рассмеялась.

— Не бойся. Это история, полная счастья и радости. Еще раз спасибо тебе и прощай.

И она исчезла. Скрип двери, шелест материи — это было обманом, чтобы не напугать его. Он понял, что его обманули. Его нервы натянулись из-за ожидания возможных ловушек, однако инстинктивно он чувствовал, что ничего этого нет. Все должно быть именно так, как она говорила, и на определенном уровне подсознания он понял это и зациклился на этом. Была когда-то гипотеза, что бог — это женщина…

ДЖЕКСОН ВЕЛ КАТЕР в атмосфере, в чистом воздухе утра, а потом в чернильной ночи космоса.

Все осталось позади: планета, город, отель и женщина. Оставляя ее, он чувствовал себя глупо, но одна мысль немного успокаивала его. Так как она жила всегда, она должна быть немного сумасшедшей. А таким не было места в его жизни. Он не смог бы жить с такой. Ее необычные черты нравились ему, но такое наверняка не могло длиться слишком долго.

Корабли довольно часто появляются здесь. Кто-то да подберет ее.

— Какая женщина? — переспросил он капитана. — Все в порядке, кэп. Она не захотела лететь. И лучше сконцентрируйтесь на моем гонораре, я сделал для вас то, что вы заказывали.

Он оставил ее спящей. Ее волосы рассыпались на подушке, черные волны и небольшие ручейки. Глаза, как два темных бриллианта, прикрытые двумя нежными веками. Он вспоминал фасады пустых домов, ящериц, которые жили там. Он думал об оранжерее из цветного стекла. Думал о странных удивительных снах, которые заменяли ей жизнь. Она была трудной женщиной, женщиной, с которой не удалась бы жизнь и которую можно было любить лишь один короткий миг.

В брошенном городе, на восемьдесят девятом этаже белого высотного здания, плакала женщина.

Она плакала от резкой боли, отчаяния и утраты. И от стыда. Потому что доверяла этому человеку, а он предал ее. Все служило тому, чтобы обмануть ее. Его улыбка, слова, жесты и желания не значили, оказывается, ничего. Ее обманула даже планета. То, как падал солнечный свет и как звучала музыка. Шелест листьев в оранжерее и их запах сводили ее с ума. Надежда — это преступление, заслуживающее кары, вердикт звучит одинаково — смерть!

Итак, Медра плакала.

Потом побродила по комнатам. На ум пришла мысль, а не покончить ли с этой ужасной жизнью? Ведь были лекарства, обеспечивающие тихий, спокойный уход из действительности. Можно было умереть в мучениях, словно мстя своей мучительной болью тому, кто предал ее. Она измучилась, и после долгого бессонного перерыва не оставалось ничего, как уснуть.

Медра заснула…

Она с-п-а-л-а! Вниз, вниз, все глубже и глубже! Дальше и дальше! Она оставила за собой цепь своих физических потребностей, импульсов, воздыханий и желаний, как оставила золотистую скорлупу города, как ее саму оставил тот, кого она полюбила всем сердцем. Потом ее разум в полном сознании, вышколенный, подготовленный к восприятию гигантских концепций и необычных параллелей, пробудился.

П-р-о-б-у-д-и-л-с-я!!!

Медра осознала себя мчащейся через пространство, подобно птице, пронзающей небо, и это пространство вокруг нее было ее домом. Пронзая солнца и холодный космос, она проносилась через галактики, океаны и горы и ткала, ткала ковер. Образы наполняли ее счастьем. Космос стал ее любовником. Где-то вдалеке она увидела образ чего-то страшно знакомого и мгновением позже поняла, что это было эхо всей ее прежней жизни. Нежно и ласково она сказала ему:

— Ты моя радость, я буду вечно помнить о тебе, но этого ведь недостаточно.

Рядом с ней проплывали звезды, и ее разум формировал их блеск. Она была счастлива и в упоении блаженства подумала: «А вот этого вполне достаточно!»