Джон Диксон Карр «Зловещий шепот»

Глава I

Ужин в «Клубе убийств» — наше первое собрание после более чем пятилетнего перерыва — состоится в отеле «Белтринг» в пятницу, 1 июня, в 8.30 вечера. Мы, как и прежде, не склонны приглашать посторонних, но если Вы, дорогой Хеммонд, пожелаете быть моим гостем…

«Еще одна примета времени», — подумалось ему.

Когда Майлз Хеммонд свернул с проспекта Шафтсбери на Дин-стрит, зачастил дождик, холодный и колкий, как осенняя изморось. Майлз не смотрел на часы, но, судя по сгустившейся мгле, было около половины десятого. Быть приглашенным в «Клуб убийств» и явиться туда с почти часовым опозданием означало нечто худшее, чем просто невоспитанность, и в любом случае будет расценено как явная беспардонность.

Тем не менее Майлз Хеммонд остановился у первого поворота с Ромили-стрит к загородным кварталам Сохо. Да, приметой времени было пригласительное письмо, лежавшее в кармане пиджака. Приметой этого, тысяча девятьсот сорок пятого года, принесшего Европе мир, в котором он, Хеммонд, еще не освоился.

На углу Ромили-стрит Майлз огляделся: слева высилась боковая стена церкви Св. Анны. Эта серая стена с большим круглым окном уцелела, но оконное стекло было выбито, а за стеной смутно рисовались контуры какой-то башенки. Там, где взрывы мощных бомб полностью разрушили дома на Дин-стрит, превратив их в груды мусора, и где недавно среди паркетной щепы и осколков стекла валялись связки чеснока и лука, уже успели сделать пруд с чистой водой, огражденный колючей проволокой, чтобы туда не лазили дети. Но упрямый дождь то и дело обнажал шрамы войны. На церковной стене, как раз под круглым окном, поблескивала отмытая от пыли металлическая доска с именами погибших в последней войне.

Фантастика!

Да, говорил себе Майлз Хеммонд, дело совсем не в каком-то особом мироощущении или игре воображения, не в разбитых войной нервах. Просто теперь всю его жизнь — в хороших или в дурных ее проявлениях — иначе как фантастикой не назовешь.

В свое время Майлз пошел добровольцем на фронт, веря, что рушится отчий дом и что любым способом надо помешать катастрофе. Не успев совершить подвига, он отравился выхлопными газами танков, такими же смертоносными, как и все прочие средства из арсенала врага. Полтора года он провалялся на госпитальной койке в жесткой белоснежной постели, потеряв счет вяло текущим дням. Когда деревья за окном снова оделись листвой, ему сообщили о смерти дядюшки Чарлза, который скончался так же тихо и безмятежно, как и жил, в уютном отеле «Девон» и оставил ему, Майлзу, с сестрой все свое состояние.

Майлза всегда раздражала нехватка денег. Зато теперь их у него было предостаточно.

Дом в Нью-Форесте, где находилась библиотека дяди Чарлза, для Майлза был всегда предметом восхищения. Теперь — это его собственность! Но кажется, больше всего ему хотелось вырваться из тисков казарменной дисциплины, бежать подальше от ближних своих. Они не давали свободно дышать, как в битком набитом автобусе! Хорошо бы теперь плюнуть на воинский устав и делать то, что заблагорассудится! Хорошо бы вволю помечтать и почитать книги, не подчиняться начальству и медицинским сестрам. Все это стало бы возможным, если бы война наконец прекратилась.

И вот, корчась в конвульсиях, как принявший яд гаулейтер[1], война протянула ноги. Майлз вышел из госпиталя худой и бледный, с белым билетом в кармане, а Лондон встретил его разрухой и лишениями — Лондон с длинными очередями, редкими автобусами и пустыми магазинами; Лондон, где рано тушили уличные фонари ради экономии электроэнергии, но где уже никто не опасался осточертевших воздушных налетов.

Народ, однако, с ума от радости не сходил, как об этом трубили газеты. Впрочем, пресса лишь скользила по необъятной поверхности города. Майлз Хеммонд подумал, что большая часть населения, как и сам он, меланхолично воспринимает реальность, ибо надо было еще привыкнуть к новому образу жизни.

Однако что-то всколыхнулось в глубинах человеческих сердец, когда газеты стали публиковать результаты игр в крикет, а из метро вынесли спальные койки. Воспрянули духом и такие общества сугубо мирного времени, как «Клуб убийств»…

«Этак я туда сегодня не доберусь!» — подумал Майлз Хеммонд и, надвинув на глаза мокрую шляпу, решительно перешел на правую сторону Ромили-стрит к отелю «Белтринг». Четырехэтажное здание, всегда сверкавшее белизной, ныне с трудом различалось в туманных сумерках. Издалека, с Кембриджской площади, донеслось грохотанье последнего автобуса. Яркие окна ресторана бросали вызов дождю, который, казалось, набирал силу. У входа в «Белтринг», как в добрые старые времена, стоял рассыльный в униформе.

Хеммонд не захотел идти в «Клуб убийств» через парадный подъезд, а завернул за угол на Грин-стрит к боковому входу. Распахнув низкую дверь, он поднялся по лестнице, устланной толстым ковром (по которому, говорят, ступали королевские особы, заглядывавшие сюда тайком), и оказался в коридоре первого этажа, куда выходят двери отдельных кабинетов.

Поднимаясь по лестнице, Майлз Хеммонд на мгновение испытал паническую растерянность, услышав приглушенный гул голосов, характерный для больших ресторанных залов.

Он был приглашен на ужин доктором Гидеоном Феллом, но, даже будучи почетным гостем, не переставал ощущать себя здесь чужаком.

О «Клубе убийств» слагались такие же легенды, как о похождениях того королевского отпрыска, потайной лестницей которого Майлз воспользовался. Число членов клуба не превышало тринадцати: девять мужчин и четыре женщины. Их имена были широко известны в кругах писателей, художников, ученых и законоведов. Некоторые были известны также тем, что не гнались за известностью. Среди членов были, в частности, судья Колмен, токсиколог доктор Бенфорд, романист Мерридью и актриса Эллен Ней.

До войны собрания клуба происходили обычно четыре раза в год, в двухкомнатном кабинете, который специально резервировался метрдотелем Фредом. Первая комната служила импровизированным баром, а вторая предназначалась для ужина и бесед. Именно здесь, где Фред по такому случаю вешал на стену гравюру с изображением черепа, все эти мужчины и женщины сидели почти до рассвета, обсуждая с детской увлеченностью преступления, ставшие криминальной классикой.

И вот теперь рядом с ними будет восседать он, Майлз Хеммонд…

Спокойно! Спокойно!

Да, сейчас он окажется среди них, чудак, ворвавшийся в мокром пальто и мокрой шляпе в отель, где раньше весьма редко позволял себе такую роскошь, как обычный ужин. И является он сюда непозволительно поздно, в ужасном виде, всячески подбадривая себя, чтобы не оробеть перед недоуменно вскинутыми подбородками и вздернутыми бровями, когда ему придется…

Успокойся, несчастный!

Ему вдруг вспомнилось, что до войны, в те далекие спокойные дни, жил-был ученый по имени Майлз Хеммонд, последний в длинном ряду своих предков-академиков, среди которых был и сэр Чарлз Хеммонд, недавно почивший в бозе. Ученый по имени Майлз Хеммонд, получивший в тысяча девятьсот тридцать восьмом году Нобелевскую премию. Как ни странно, этим человеком был он сам. Не стоит нервничать, даже если чувствуешь себя прескверно. У него есть все права быть здесь! Да, мир меняется, но какое ему дело до того, что люди легко обо всем забывают?..

Убедившись, что цинизм помогает обрести душевное равновесие, Майлз вошел в холл второго этажа, где над полированными дверями красного дерева поблескивали матовым стеклом таблички с номерами кабинетов. Было пусто и тихо, лишь издали, из банкетного зала, доносились приглушенные нестройные голоса. Все совсем как в довоенном ресторане «Белтринг». Над одной из дверей освещенная табличка гласила: «Гардероб для джентльменов». Здесь Майлз оставил пальто и шляпу. Почти в конце холла он увидел дверь красного дерева с надписью «Клуб убийств».

Майлз приоткрыл дверь и замер на месте.

— Кто там еще? — В вопросе слышалось явное раздражение и недовольство, но тут же резкий женский голос обрел присущую ему мягкость: — Простите, вы кто?

— Я ищу «Клуб убийств», — ответил Майлз.

— Входите, пожалуйста. Только…

Да, только там что-то случилось, что-то очень странное.

Посреди пустой комнаты стояла девушка в белом бальном платье. Темный пушистый ковер оттенял белизну ее туалета. Этот первый кабинет был слабо освещен лампами под желтыми абажурами, тяжелые драпри с золотой бахромой прикрывали окна, выходящие на Ромили-стрит. Вдоль окон тянулся длинный стол, покрытый белой скатертью и служивший баром: бутылки хереса, можжевеловая водка и разные настойки красовались рядом с дюжиной искрящихся хрустальных бокалов и рюмок. Кроме девушки, в кабинете абсолютно никого не было.

Справа Майлз заметил полураскрытую двустворчатую дверь, ведущую во вторую комнату. Был виден большой круглый стол, предназначенный для гостей и окруженный строгим рядом стульев с высокими спинками. Сверкающие столовые приборы были разложены в таком же безукоризненном порядке, причудливые узоры из алых роз и зеленого папоротника украшали белую скатерть; четыре свечи еще не были зажжены. Дальше, над камином, висело пренеприятное изображение черепа, извещающее, что заседание «Клуба убийств» открыто.

Однако «Клуб убийств» не заседал. Все его известные члены отсутствовали.

Майлз стоял и смотрел, как к нему приближается незнакомка.

— Ради Бога, простите, — сказала она тихим, чуть дрожащим и таким чарующим голосом, что его сердце, остававшееся глухим к профессионально нежным голосам больничных сиделок, мгновенно растаяло. — С моей стороны было просто невежливо так кричать.

— Отнюдь нет! Ничуть!

— Я… я полагаю, что нам надо друг другу представиться. — Она с улыбкой подняла на него глаза. — Меня зовут Барбара Морелл.

Барбара Морелл? Барбара Морелл? Что это еще за знаменитость?

Перед ним стояла совсем юная сероглазая девушка. Привлекала внимание ее нескрываемая жизнерадостность, редкая для этого обескровленного войной мира; ее живость, сквозящая и в блеске больших глаз, и в насмешливом изгибе губ. Свежий, розовый цвет лица, шеи, плеч невольно ласкал взор. «Как же давно, — подумалось ему, — я не видел дам в вечерних платьях!» И как же нелепо должен выглядеть он рядом с ней!

Между двумя окнами, выходящими на Ромили-стрит, висело длинное зеркало. Майлз тайком взглянул на отражение ее обнаженной спины и роскошной короны пепельно-белокурых волос. Над ее правым плечом торчало отражение его собственной физиономии, истощенной, бледной, ироничной, с острыми скулами под миндалевидными карими глазами; седые виски придавали солидность, хотя ему было всего лишь тридцать пять: настоящий Карл II Мудрый[2], правда, не такой импозантный.

— Я — Майлз Хеммонд, — ответил он и оглядел комнату в тщетной надежде увидеть хоть кого-нибудь, перед кем надо извиниться за опоздание.

— Хеммонд? — Она на секунду умолкла, и ее округлившиеся серые глаза уставились на него. — Но, значит, вы не член клуба?

— Нет. Я — гость доктора Гидеона Фелла.

— Доктора Фелла? Я тоже! Я тоже — не член клуба. Но в этом как раз вся беда. — Барбара Морелл развела руками. — Никто из членов клуба сегодня не явился. Весь клуб… куда-то исчез.

— Исчез?

— Да.

Майлз обвел взором комнаты.

— Никого здесь нет, — подтвердила девушка, — кроме вас, меня и профессора Риго. Метрдотель Фред — вне себя от ярости, а профессор Риго… О!.. — Она прервала себя. — Чему вы смеетесь?

Майлз и не думал смеяться, он ни за что на свете не назвал бы смехом свою кривую ухмылку.

— Прошу извинить меня, — поторопился сказать он. — Мне всего лишь подумалось…

— О чем же?

Да о том, что уже многие годы члены клуба здесь заседают и слушают докладчиков, сообщающих жуткие подробности какой-нибудь нашумевшей криминальной истории. Оживленно обсуждают преступления, разбирают всех по косточкам и даже вешают для вдохновения на стену этот живописный череп.

— Ну и?..

Майлз смотрел на волосы девушки, пепельно-белокурые и блестящие, будто отливающие серебром, разделенные несколько старомодным пробором. Его глаза встретились с ее серыми глазами, он не моргая смотрел прямо в черные бусинки зрачков. Барбара Морелл замерла, сложив руки и ловя каждое его слово: ну просто идеальная собеседница для человека с расстроенными нервами.

Майлз усмехнулся.

— Мне подумалось, — помедлив, ответил он, — какая была бы грандиозная сенсация, если бы к нынешнему вечернему заседанию каждый член клуба бесследно пропал или уютно сидел бы дома в кресле с ножом в спине.

Попытка пошутить успеха не имела. Барбара Морелл слегка изменилась в лице.

— Какие мрачные мысли!

— Вам так кажется? Простите. Я только хотел…

— Вы, случайно, не пишете детективные романы?

— Нет, но охотно читаю. Так вот, я хотел…

— Ой, не надо шутить, — взмолилась она совсем по-детски и даже покраснела. — Ведь профессор Риго притащился бог знает откуда, чтобы рассказать об этом невероятном случае, об этой непонятной трагедии в башне, а с ним так обошлись! Я не понимаю!

Может быть, в самом деле со всеми что-то стряслось?.. Нет, слишком невероятно и фантастично. Впрочем, все возможно в такой фантастичный вечер. Майлз вернулся к реальности:

— Нельзя ли нам как-нибудь выяснить, почему тут никого нет? Нельзя ли позвонить кому-нибудь по телефону?

— Уже позвонила!

— Кому?

— Доктору Феллу, почетному секретарю, но никто не ответил. Профессор Риго сейчас пытается дозвониться до президента, судьи Колмена.

Однако профессору Риго, как видно, не удалось связаться с президентом «Клуба убийств». Дверь шумно распахнулась, и появился он собственной персоной.

Жорж Антуан Риго, профессор французской литературы в Эдинбургском университете, был невысок и грузен, но по-кошачьи быстр и ловок, в одежде небрежен и даже неряшлив — от криво повязанного галстука и лоснящихся рукавов темного костюма до сбитых каблуков нечищеных ботинок. Волосы, обрамлявшие лысину, выглядели неестественно черными, как и смоляные усики на фоне румяных щек. По натуре профессор Риго был необычайно экспансивен и смешлив, золотой зуб то и дело озарял блеском его веселую улыбку.

Но теперь ему явно было не до веселья. Узкая оправа очков и черные усики, казалось, вибрировали от негодования. Голос звучал хрипло и резко, его английский был почти безупречен. Он поднял руку ладонью кверху.

— Пожалуйста, помолчите, — начал он.

У стены, на мягком стуле, обитом розовым шелком, лежали темная фетровая шляпа с обвисшими полями и толстая трость с изогнутой ручкой. Весь вид профессора Риго говорил о переживаемой им трагедии.

— Не один год, — продолжал он, глядя на шляпу, — меня умоляли прийти в этот клуб. Я отвечал: нет, нет и нет, я не люблю газет, терпеть не могу газетчиков. «Не будет никаких газетчиков, — уверяли меня, — никто не разгласит вашу историю». «Вы мне обещаете?» — спрашивал я. «Да!» — говорили мне. И вот я приехал из Эдинбурга. Я не смог достать билет в спальный вагон из-за каких-то там «льгот». — Он выпрямился и потряс в воздухе короткой толстой рукой. — Это слово «льготы» дурно пахнет, это не для честных людей!

— Абсолютно согласен, — с жаром подтвердил Майлз.

Профессор Риго несколько умерил пыл и уставился на Майлза темными глазками, гневно поблескивавшими в тонкой оправе очков.

— Вы согласны, мой друг?

— Вполне.

— Очень мило. Вы…

— Нет, — ответил Майлз на его немой вопрос, — я не член клуба. Меня сюда пригласили. Мое имя — Майлз Хеммонд.

— Хеммонд? — повторил профессор Риго и взглянул на Майлза с живым любопытством. — Вы — не сэр Чарлз Хеммонд?

— Нет. Сэр Чарлз Хеммонд — мой дядюшка. Он…

— Совершенно верно! — Профессор прищелкнул пальцами. — Сэр Чарлз Хеммонд скончался. Да, да, да! Я читал в газетах. У вас есть сестра. Вы с сестрой унаследовали библиотеку.

Майлз заметил, что Барбара Морелл смотрит на них с растущим удивлением.

— Мой дядя, — объяснил ей Майлз, — был историк. Много лет он прожил в небольшом доме в Нью-Форесте и собрал тысячи книг, которые загромоздили несколько комнат. По правде говоря, я за тем и приехал в Лондон, чтобы найти толкового библиотекаря, который бы привел в порядок эти книги. Доктор Фелл пригласил меня в «Клуб убийств»…

— Книги! — шумно вздохнул профессор Риго. — Ох, какие там, наверное, книги!

Новое волнение словно паром распирало его: грудь вздымалась, лицо побагровело.

— Этот Хеммонд, — объявил он с пафосом, — был великий человек! Он был любознателен невероятно! Он был ненасытен! — Профессор Риго с нажимом повернул кулак, будто вставляя ключ в замок. — Он досконально изучал предмет! Я отдал бы полжизни, чтобы покопаться в его книгах, я отдал бы… Однако я забыл, что оскорблен и разгневан! — Он тряхнул своей шляпой. — Я ухожу.

— Профессор Риго! — вдруг нежно окликнула девушка.

Майлз Хеммонд, чутко улавливающий колебания людских настроений, заметил едва ощутимую перемену в своих собеседниках. Во всяком случае, что-то изменилось в их манере поведения, и, как ему показалось, именно тогда, когда он упомянул о доме своего дядюшки в Нью-Форесте. Но ничего определенного он сказать не мог и был готов поклясться, что это ему померещилось.

Однако когда Барбара Морелл вдруг умоляюще сложила руки и заговорила, в ее голосе слышалось явное волнение.

— Профессор Риго! Пожалуйста! Не могли бы мы… не могли бы мы втроем, вопреки правилам, провести заседание «Клуба убийств»?

Риго повернулся к ней:

— Мадемуазель?

— С вами обошлись нехорошо, я понимаю, — поспешила она добавить. Легкая светская улыбка не вязалась с просительным выражением глаз. — Я так долго ждала этого собрания! Дело, о котором идет речь, — тут она прямо обратилась к Майлзу за поддержкой, — это дело чрезвычайно интересное, даже сенсационное. Случилась эта история во Франции, как раз накануне войны, и профессор Риго один из тех немногих оставшихся в живых, кто знает все детали и подробности. Речь идет о…

— О влиянии, — сказал доктор Риго, — одной женщины на судьбы людей.

— Мистер Хеммонд и я будем великолепными слушателями и ни слова не скажем журналистам! Кроме того, вы сами знаете, нам же надо где-то поужинать, а я сомневаюсь, что мы успеем куда-то еще, если покинем «Белтринг»… Не могли бы мы остаться здесь, профессор Риго? Не могли бы? Не могли бы?..

Метрдотель Фред, мрачный и злой, тихо выскользнул в полуоткрытую дверь и кому-то махнул рукой в коридоре.

— Пожалуйте к столу, — произнес он, вернувшись в комнату.

Загрузка...