Зловещий шепот

Глава VIII

Майлз рассмеялся:

— Конечно, верю!

— Благодарю, мистер Хеммонд. Мне показалось, что вы в чем-то засомневались. Скажите!

— Нет, вовсе нет. Дело в том, что сообщение профессора Риго прервалось где-то на середине и кое-что мне осталось неясным. К какому выводу в конце концов пришло следствие?

— Они пришли к заключению, что это — самоубийство.

— Самоубийство?

— Да.

— Но на каком основании?..

— Думаю, на том основании, — сказала Фэй, робко и чуть капризно подняв красивые брови, — что не смогли найти другого объяснения и своим вердиктом спасли честь полицейского мундира. — Она запнулась. — И действительно, на рукоятке трости мистера Брука были обнаружены отпечатки пальцев только мистера Брука. Вы слышали про эту палку со стилетом?

— О да! Не только слышал, но и видел.

— Надо сказать, что полицейский хирург, милейший толстячок доктор Поммар, полностью отвергает версию самоубийства. С помощью какого-то технического приема, я не очень поняла какого, он доказал, что самоубийца не может нанести себе удар под таким углом, никак не может, разве что должен держать стилет за лезвие, а не за рукоятку. Но вот отпечатки… — Она пожала плечами и вздохнула.

— Подождите секунду! — воскликнул Майлз. — Я так понял, что еще пропал портфель с деньгами…

— Да, верно.

— Если никто не поднимался на башню, чтобы убить мистера Брука, то кто же, по их мнению, взял портфель?

Фэй отвела взгляд в сторону.

— Полагают, что в агонии, — ответила она, — мистер Брук каким-то образом… сбросил его через парапет в реку.

— А на дне реки искали?

— Да, сразу же.

— И не нашли?

— Ни тогда, ни после… и никогда.

Фэй, опустив голову, глядела в пол.

— Но они очень старались добраться до истины, — сказала она тихо, скребя кончиками ногтей по пыльным переплетам книг. — Этот случай наделал много шума во Франции в первую военную зиму. Бедная миссис Брук умерла той же зимой, как говорят — с горя. Гарри, как я уже сказала, погиб под Дюнкерком.

Потом пришли немцы, которые были рады развлечь общественность каким-нибудь сенсационным преступлением, особенно если оно вызвано… если оно связано с неблаговидным поведением женщины; оккупанты думали, что французская публика очень любит такие вещи и будет им причинять меньше забот. О, они постарались разжечь любопытство людей!

— Значит, немецкое нашествие застало вас во Франции? — спросил Майлз. — Но почему же вы не поторопились вернуться в Англию?

— Я не могла, — ответила Фэй. — Мне было не по себе.

Майлз повернулся к ней спиной и яростно стукнул кулаком по оконной раме.

— Простите. Мы чересчур много говорим обо всем этом.

— Ради Бога, не беспокойтесь! Мне безразлично.

— Нет, не безразлично! — Майлз взглянул в окно. — На этом самом месте я обещаю вам, абсолютно серьезно, что эта тема закрыта навсегда, что я никогда ее не коснусь, что никогда не задам вам ни одного воп… — Он умолк на полуслове. — Значит, вы не вышли замуж за Гарри Брука?

В тускло освещенной створке распахнутого окна он увидел усмешку на лице Фэй, увидел, как она откинула голову назад и опустила плечи, как закрыла глаза, сжала кулачки, — и взрыв истерического смеха буквально вдребезги разбил святую тишину библиотеки и поверг Майлза в неописуемое изумление: ничего подобного невозможно было ожидать от этой олицетворенной кротости.

Он быстро обернулся; мгновенное удивление захлестнула столь сильная волна сострадания и симпатии, что до любви оставалось не более шага и нервы уже не выдержали. Он рванулся к ней, сбив по пути с десяток книг и подняв тучу пыли. Именно в этот момент отворилась дверь и вошла Марион Хеммонд.

— Вы оба, — прозвучал спокойный голос Марион, разом покончивший со всеми безумствами, как хлопушка с мухами, — вы оба имеете представление о времени?

Майлз замер на месте, тяжело переводя дыхание; Фэй Сетон не двигалась, глядя, как всегда, в сторону кроткими голубыми глазами. Эта вспышка вполне могла быть видением в оконном стекле или слуховой галлюцинацией.

Однако напряженность, витавшая в воздухе, притушила лучезарный взгляд Марион.

— Уже почти половина двенадцатого, — продолжала она. — Хотя Майлз любит проводить ночь на ногах, мой долг позаботиться, чтобы вы не забывали о сне.

— Марион, ради Бога, не…

Марион внимательно на него посмотрела.

— Дорогой Майлз, будь добр, не сердись. Можете ли вы понять, — доверительно обратилась она к Фэй, — можете ли понять, почему со всеми на свете он мил и любезен, а на меня рычит, как лев?

— Я думаю, почти все братья таковы.

— Да, возможно, вы правы. — Плотная, аккуратно причесанная Марион в чистом фартуке, опасливо и брезгливо озираясь, пробиралась среди серых от пыли книжных пирамид. Нагнувшись, она подняла лампу Фэй и решительно сунула ее в руку гостье. — Мне очень понравился ваш прелестный подарок, — полушепотом сказала она Фэй. — У меня для вас тоже кое-что есть. Премиленькая шкатулочка, она там, в моей комнате. Поднимайтесь, я сейчас иду, мы поболтаем, а потом вы спуститесь к себе. Дорогу наверх найдете?

Фэй ответила ей улыбкой, подняв лампу над головой.

— Да, конечно! Я уже хорошо ориентируюсь в доме. Очень мило с вашей стороны, что вы…

— Не говорите глупости, дорогая! Идите, я сейчас.

— Спокойной ночи, мистер Хеммонд.

Фэй, уходя, бросила взгляд назад, на Майлза, и закрыла за собой дверь. При свете оставшейся лампы трудно было различить выражение лица Марион, стоявшей в полумраке. Однако даже посторонний человек ощутил бы, что атмосфера в комнате накалена.

— Майлз, милый! — ласково обратилась к брату Марион.

— Да?

— Ты совсем разучился владеть собой. Тебе так не кажется?

— С чего ты взяла?

— Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать.

— Напротив, дорогая Марион, не имею ни малейшего представления. — Майлз сказал это тоном, который ему самому показался напыщенным и неестественным, и видел, что Марион это понимает и начинает злиться. — Разве что ты случайно оказалась за дверью и слышала…

— Майлз, ты впадаешь в детство!

— О, ты пытаешься еще и обосновать свое дурацкое обвинение! — Он широко шагнул к ней, сбив локтем книги со стеллажа. — Думаю, все дело в том, что тебе не по нраву Фэй Сетон. Верно?

— Ошибаешься. Она мне вполне по душе! Только…

— Продолжай, пожалуйста!

Марион смешалась, воздела руки к потолку и тут же бессильно уронила на фартук.

— Ты сердишься на меня, Майлз, потому что я знаю жизнь, а ты — нет. Не моя вина, что я родилась такой практичной. Вот.

— Я тебя никогда ни в чем не упрекаю. Но почему ты меня все время в чем-нибудь обвиняешь?

— Ради тебя же стараюсь, Майлз! Я даже Стива… А ведь Бог свидетель, что я очень люблю Стива!

— По-моему, Стивом ты должна быть вполне довольна.

— Несмотря на усы и всю свою флегматичность, Майлз, он очень неуравновешен и романтичен. Должно быть, все мужчины таковы, не знаю. Но Стиву в общем-то нравится, когда ему дают умный совет, а ты не только не слушаешь советов…

— Ради Бога, не надо…

— …ты даже не хочешь выслушать предостережение, а это, признайся, очень глупо. Мы с тобой не можем и поговорить нормально, сразу ссоримся. Извини, но я больше не желаю…

— Послушай, Марион. — Он взял себя в руки, слова звучали размеренно и веско. — У меня нет никакого личного интереса к Фэй Сетон, если ты опасаешься именно этого. Мой интерес — чисто познавательного характера. Человек убит на верху башни, где никого, аб-со-лют-но никого не было…

— Хорошо, Майлз, хорошо. Не забудь запереть дверь на засов, когда пойдешь спать, дорогой. Спокойной ночи.

Марион направилась к двери, оба хранили напряженное молчание. Майлз не выдержал первый:

— Марион!

— Да, дорогой?

— Ты не обиделась, малышка? — Он даже постарался весело ей подмигнуть.

— Конечно, нет, глупый! Фэй Сетон мне, в общем, нравится, но, Майлз, все эти твои летающие убийцы и самодвижущиеся предметы… Хотела бы я посмотреть. Ну, доброго сна!

— Постой, Марион, хочу спросить из чистого любопытства: что бы ты сделала, если бы действительно такое увидела?

— Вот уж не знаю. Наверное, выстрелила бы из револьвера. Не забудь запереть дверь, Майлз, и не отправляйся в лес, оставив все двери настежь. Доброй ночи!

И она ушла.

Майлз постоял с минуту не шелохнувшись, приводя в порядок взбаламученные мысли. Затем нагнулся и принялся поднимать упавшие книги.

Все-таки почему женщины так настроены против Фэй Сетон? Например, Барбара Морелл вчера вечером тоже исподволь настраивала его против Фэй Сетон… Или ему так показалось? В поведении Барбары многое было непонятно; ясно одно: она была взволнованна и растерянна. Однако Фэй сказала, что не знает Барбары Морелл, хотя дважды упомянула — с подозрительной настойчивостью — о человеке с той же фамилией…

Джим Морелл, так его звали.

Майлз Хеммонд вернулся к окну и сел на подоконник. Черная лесная громада Нью-Фореста, надвигавшаяся на дом, замерла в каких-то двадцати ярдах от изгороди. Майлз глядел на лес, вдыхал влажный аромат зелени, и нервы постепенно успокаивались. Он распахнул окно во всю ширь, повернулся и выпрыгнул наружу.

Благоуханный мрак вливался в легкие, освобождал сердце от тяжести. Майлз спустился по пологому откосу лужайки и пошел к лесу. Оглянувшись, он увидел свой дом с восточного торца: вот окно библиотеки, вот окно темной столовой, рядом — мерцающий огонек в холле, а там дальше — входная дверь с крыльцом. Большую часть всех комнат Грейвуда занимали спальни, в основном — пустые и неприбранные.

Затем его взгляд скользнул по второму этажу, были видны и окна левой стороны дома, выходившие на юг. Спальня Марион располагалась как раз над библиотекой. Окна спальни, выходившие на восток, были плотно закрыты занавесками, а южные, обращенные к лесу, пропускали слабый желтый свет, падавший на листву ближних деревьев. Хотя внутренность этой угловой освещенной комнаты Майлз не мог разглядеть оттуда, где стоял, он заметил, как в желтоватом квадрате окна вдруг появился темный женский силуэт и тут же исчез.

Кто это? Марион? Или Фэй Сетон, которая поднялась к ней перед сном?

Не все ли равно!

Майлз повернулся спиной к дому и, что-то бормоча себе под нос, зашагал на север, к дороге. Посвежело — не мешало бы захватить плащ, — но звенящая тишина и яркий лик луны над верхушками деревьев заставили его забыть о всех заботах и неприятностях.

Вскоре он дошел до деревянного мостика через ручей. Поднялся на мостик, облокотился на перила и стал слушать ночное журчание воды. Так стоял он минут двадцать, погрузившись в собственные мысли, в которых одна молодая особа занимала далеко не последнее место, как вдруг его привел в чувство шум автомобильного мотора.

Со стороны шоссе по лесной дороге к ручью приближалась машина, под колесами тихо шуршал гравий, ровно урчал мотор. Вынырнув из леса, машина остановилась, из нее вышли двое, один — с электрическим фонариком. Когда они подошли ближе к мосту, Майлз смог различить их силуэты: один приземистый, округлый, быстро семенил короткими ножками; второй — невероятно высокий и толстый, казался в своем длинном пальто с пелериной сказочным великаном, чуть ли не Гулливером; великан шагал вразвалку, шумно отдуваясь, как разводящий пары локомотив.

В первом Майлз через минуту узнал профессора Жоржа Антуана Риго, во втором — своего давнего знакомого доктора Гидеона Фелла.

Он в изумлении окликнул их — оба остановились как вкопанные.

Доктор Фелл, растерявшись от неожиданности, направил луч фонарика сначала куда-то в небо, потом на собственное лицо, и перед Майлзом на секунду предстал дотоле невиданный облик старого друга: багровые щеки, блуждающий взгляд, странно подрагивающий двойной подбородок, съехавшее на кончик носа пенсне, растрепанная седая шевелюра и встопорщенные усы. Доктор Фелл, забыв шляпу в машине, неуклюже манипулировал фонариком, озираясь в поисках окликнувшего их человека.

— Я здесь, доктор Фелл! На мостике! Идите сюда.

— Аа! — выдохнул доктор Фелл.

Он приближался, грохоча каблуками по доскам моста, величественно покачиваясь, ощупывая дорогу палкой, надвигаясь на Майлза подобно темной лавине.

— Добрый вечер, сэр, — пробасил доктор Фелл, закрепляя пенсне на переносице и расправляя крылья черной пелерины, словно явившийся из мрака демон, принявший образ большого благодушного джентльмена. — Вы вполне можете положиться на нас, на двух… хм… великовозрастных мужчин с академическим складом ума, которые еще способны на сумасбродство. Я понятно, имею в виду…

Доски мостика снова заскрипели и застонали.

Риго, как верный пес ньюфаундленд, бросился вслед за массивной фигурой доктора Фелла, и вот теперь он стоял на мосту, вцепившись в перила и пристально вглядываясь в Майлза, а в глазах его сверкало неистребимое любопытство.

— Профессор Риго, — сказал Майлз, — я должен вам кое-что объяснить. Я хотел позвонить вам сегодня же утром, честное слово, — хотел, но не знал, где вы остановились в Лондоне и…

— Молодой человек, — ответил тот, переведя дух, — не надо мне ничего объяснять. Нет, нет и нет! Я сам в долгу перед вами.

— Как это так?

— Поверьте мне! — сказал профессор Риго, быстро-быстро кивая. — Вчера вечером я с удовольствием рассказал вам одну прелестную историю. Я растревожил и взбудоражил ваше с мисс Морелл воображение, не так ли?

— Да, конечно, но…

— Но когда вы мимоходом заметили, что ищете библиотекаря, я не придал особого значения такому совпадению. Я не мог и предположить, что эта женщина находится вовсе не за полтысячи миль отсюда! Я не мог подумать, никоим образом, что эта особа живет в Англии!

— Вы говорите о Фэй Сетон?

— Именно о ней.

Майлз насторожился и замер.

— Сегодня утром, — продолжал профессор Риго, — мне позвонила по телефону мадемуазель Морелл и стала что-то сбивчиво и невнятно объяснять по поводу моей рукописи, а потом сказала, что Фэй Сетон находится в Англии, что она, Барбара Морелл, знает ее адрес и почти уверена, что агентство направит ее к вам на работу. Мой звонок в отель «Беркли» подтвердил предположение мадемуазель Морелл. — Он кивнул через плечо налево: — Видите этот автомобиль?

— Ну и что?

— Я одолжил его у одного моего американского друга, чиновника из Белого дома, — у него всегда есть бензин. Я нарушил закон, чтобы срочно добраться сюда и сказать вам следующее: найдите какую-нибудь вескую причину, отговорку, сделайте так, чтобы эта женщина, если она уже здесь, немедленно покинула ваш дом.

Свет полной луны отражался в сверкающих глазах профессора Риго, его усики выглядели отнюдь не комично, а даже очень серьезно, если можно так сказать Под мышкой он сжимал толстую желтую трость со стилетом, которым был заколот Говард Брук. Много позже Майлз Хеммонд вспоминал, как громко журчал в ту ночь ручей, как на мосту переминался с ноги на ногу огромный доктор Фелл, как цеплялся за перила толстый французик. Он отступил от них на шаг.

— И вы — тоже?

Профессор Риго поднял брови:

— Не понимаю.

— Откровенно говоря, профессор Риго, все наперебой настраивают меня против Фэй Сетон. Мне надоело, я устал.

— Значит, это правда? Вы все-таки наняли эту девицу на работу?

— А почему бы и нет?

Профессор Риго бросил быстрый взгляд через плечо Майлза на дом:

— Кроме вас, никто не будет здесь этой ночью?

— Только моя сестра Марион.

— Ни одного слуги? Совсем никого?

— Сегодня ночью не будет никого. Но не все ли равно? Что все это значит? Почему я не могу просить мисс Сетон приехать сюда и работать здесь столько, сколько потребуется?

— Потому что вы умрете, — ответил спокойно профессор. — Умрете оба, вы и ваша сестра.