Злые происки врагов

Глава 8

— Не обращайте внимания, — сказал Марк пришельцу. — Он не опасен. Проходите.

В дверях гостиной показался какой-то желторотый юнец с длинным острым носом (чуть не написала клювом) и внушительным кадыком, выпирающим из тощей шеи. Юнец обвел нашу компанию растерянным взглядом, споткнулся на мне и явно удивился.

— Это вы — Клюева? Варвара Андреевна?

— До сих пор считалось, что да. Но вы, право, заставили меня усомниться. Что повергло вас в такое изумление?

— Я думал… мне казалось, вы должны выглядеть старше…

— Маленькая собачка до старости щенок, — хихикнул Прошка. — Кстати, молодой человек, вас не предупреждали, что нужно держать с ней ухо востро? Эта невзрачная, ничем не примечательная на первый взгляд особа совратила половину личного состава всей московской милиции. Только не спрашивайте меня…

— Та-ак! Ну-ка немедленно отправляйся на кухню мыть посуду! — оборвал его вошедший следом за юнцом Марк.

— Ну уж нет! — твердо сказал Прошка, не дрогнув под грозным взглядом. — Сам мой! Я сегодня уже ходил в магазин. Кроме того, мне интересно послушать, как Варвара…

— Прошка! — с укоризной сказал Генрих.

— Молодой человек, вы ведь из милиции, я не ослышалась? — заговорила я тем временем с желторотым. — Могу я обратиться к вам с официальной просьбой? Очистите, пожалуйста, помещение от этого лживого, болтливого, безмозглого, злокозненного, мерзкого…

— Не увлекайся, Варвара, — предостерег меня Марк. — Если ты намерена перебрать ВСЕ его характеристки, мы проторчим здесь до пятницы.

— …интригана и пакостника, — быстро закруглилась я.

— Я протестую! Вы, как лицо официальное, будете свидетелем: меня нагло оболгали, попрали мое человеческое достоинство и оскорбили до глу… — Над Прошкиным затылком зависла тяжелая длань Марка. — …действием! — взвизгнул Прошка, в последнюю секунду уклонившись от удара.

Желторотый вконец растерялся. Даже не принимая во внимание его очевидную юность, все равно было ясно, что погоны он надел совсем недавно (кстати, он вообще-то пришел в цивильном) и еще не научился владеть собой в нестандартной обстановке. Вид у него был такой оторопелый, что Леша (который никогда не заговаривает с незнакомцами не будучи им представлен!) сжалился над беднягой.

— Да вы проходите, садитесь, — пригласил он. — Не обрашайте внимания, сейчас они покуражатся немного и перестанут. — И, подумав, добавил: — На время.

Желторотый, похоже, не слишком ободрился, но послушно двинулся к свободному стулу и сел. На него тут же обратились пять выжидательных взглядов. Стушевавшись еще сильнее, молодой человек покраснел, поерзал на стуле, откашлялся и произнес:

— Меня зовут Андрей Юрьевич. Санин. — Он снова кашлянул и добавил совсем уж жалобно: — Можно просто Андрей.

— Начинается! — торжествующе провозгласил Прошка. — Первую ступеньку ты уже одолела. Теперь кокетливо опусти глазки и разреши называть тебя просто Варварой.

— Я что-то не поняла: кто тут у нас специалист по совращению милиционеров? Я или ты?

— Ты, ты, — немедленно отступил Прошка. — Я просто хотел дать совет… по глупости… Из лучших побуждений. Все, молчу, молчу!

— Можете называть меня просто Варварой, — обратилась я к Санину. — Вот этот словоблудливый тип (я ткнула пальцем в Прошку) — ваш тезка. А это Леша. — Я махнула рукой. — А это Генрих и Марк. Вам налить чаю?

— Да, пожалуйста. Если не трудно. — Похоже, Санин постепенно свыкался с обстановкой.

Я щелкнула кнопкой тефалевского чайника, достала из серванта чистую чашку, дождалась, пока вода закипит, и обслужила гостя. Придвинув к нему тарелку с нарезанным сыром, корзинку с крекерами, сахарницу и блюдо с кексом, я посчитала свой хозяйский долг исполненным, забралась с ногами в кресло и стала ждать продолжения.

Санин не стал злоупотреблять нашим терпением. Отправив в рот крекер с сыром и захлебнув чаем, он откинулся с чашкой в руках на спинку стула, посмотрел на меня и сказал:

— Я занимаюсь расследованием одного убийства… Точнее, убийств было несколько, но другие произошли не на нашей территории…

«Приехали! — пронеслось у меня в голове. — Интересно, как ему удалось выйти на меня так быстро? Убийца оставил у Доризо копию моего паспорта? Господи, он сказал, убийство не одно, их несколько! И что, все несколько собираются пришить мне?!»

Разумеется, я постаралась скрыть свои чувства за выражением умеренного любопытства. Но Санин пристально наблюдал за мной, а я никогда не была особенно сильна по части изобразительной мимики. Когда же он полез в карман и вынул сложенный вчетверо лист бумаги, мне стало и вовсе не до того, чтобы следить за лицевыми мышцами. «Что там? — испуганно пискнул внутренний голос, с трудом пробиваясь сквозь грохот в висках. — Предсмертное послание Доризо, в котором он обвиняет тебя в собственной смерти?» Я представила себе, как оно может выглядеть. «Начальнику такого-то отдела УВД от гражданина Доризо Олега Батьковича, проживающего по адресу… Заявление. Я, Доризо Олег Батькович, находясь в состоянии предсмертной агонии…»

Тут, вопреки напряженности ситуации, у меня вырвался дурацкий смешок. Рука Санина, двинувшаяся было в моем направлении, дрогнула и замерла.

— Что?.. — начал он было, но его перебили. Сразу четверо.

Марк:

— Варвара, прекрати!

Прошка:

— Не удивляйтесь, убийства всегда вызывают у нее приступы бурного веселья.

Генрих:

— Это защитная реакция!

Леша (ворчливо):

— Ну вот, Варька в своем амплуа…

— Извините, я больше не буду, — покаянно сказала я. — Это нервное.

Санин смотрел на меня с сомнением, но озвучивать его не стал.

— Взгляните на этот список. Вам не знаком почерк?

Я взяла листок, развернула его, запнулась взглядом на своей фамилии, потом прочла остальное и покачала головой.

— Нет. Имена тоже. Кроме моего, естественно.

— Дай посмотреть! — Прошка потянулся через стол и молниеносно выхватил бумагу у меня из рук.

Я покосилась на Санина, но тот, судя по всему, не имел ничего против. И наши манеры его, похоже, уже не шокировали.

Прошка изучал список долго и с глубокомысленным видом, потом протянул его Леше. Леша, в свою очередь, вперился в бумагу и через минуту передал ее Генриху, а тот — Марку. Марк быстро пробежал список глазами и вернул Санину.

— Можно узнать, где вы его нашли? — спросил он.

— В Битцевском парке. Неподалеку от тела убитой женщины, — сказал Санин. — Но нашел не я, а мои коллеги из другого округа. Две с небольшим недели назад. Я же получил копию по факсу в связи с делом, которым занимаюсь уже три месяца. Если хотите, кое-что могу рассказать. Только это долгая история…

— Ничего, мы не торопимся, — поспешно сказала я.

— Прошка… — угрожающе начал Марк.

— Что — Прошка? — вскинулся тот. — Я молчалив, как гибрид памятника собаке Павлова и статуи Свободы!

— Мы слушаем вас, — сказал Марк Санину, демонстративно повернувшись к Прошке спиной.

Санин в несколько глотков допил чай, поставил чашку и начал рассказ.

Мы сидели как завороженные. Никто не проронил ни слова, даже Прошка до конца честно изображал упомянутого сфинкса.

Когда Санин замолчал, наступила тишина — тягучая и темная, как патока. Липкая, точно паутина с выжидающим где-то в тени пауком. Чтобы порвать ее, я встала и потянулась к чайнику. И только тут заметила, как затекли ноги.

— Черт!

Мое восклицание прозвучало, как сигнал стартового пистолета.

— Бедные женщины! — поежившись, прошептал Генрих.

— На что вы намекаете? — задушенно прохрипел Прошка. — Вы хотите сказать, что этот ублюдок наметил в жертвы Варвару?! — На последнем слове голос к нему вернулся, причем, в виде компенсации — десятикратной интенсивности и частоты.

Я заткнула уши, но остальные, кажется, не обратили внимания на вопиющие децибелы.

— Не может быть, — сказал Леша. — У Варьки же нет денег!

Все повернули головы ко мне.

— Ну, не то чтобы совсем нет, — уточнила я. — Но больше тысячи баксов не наберется, это факт.

Санин, похоже, расстроился.

— Вы уверены? Может, у вас есть какие-нибудь ценности? Акции, антиквариат, картины?..

На слове «картины» мои друзья дружно вздрогнули, что не укрылось от сыщика.

— Да? Я угадал? Есть ценные картины?

— Варька, а может, Марк ошибается? — спросил Прошка чуть ли не почтительно. — Может, ты у нас — второй Ван Гог? Подарила бы, что ли, парочку своих творений, пока эмиссары Сотбис все по частным коллекциям не разбазарили. Обидно же — чужаки наживутся, а мы останемся с носом!

— Я всегда могу намалевать для вас новые. Или ты боишься, что меня не сегодня-завтра отправят к Создателю?

— Прекрати молоть чушь! — вмешался Марк и сказал, обращаясь к Санину: — Нет у нее никаких ценностей. А картины, о которых мы вспомнили, — любительская мазня самой Варвары. Она за них и доллара ни разу не выручила.

— Но ведь и не пыталась, — заметил справедливый Леша.

— Ладно, чего там! — я махнула рукой. — Марк прав: на мои картины ни один убийца не польстится. Разве что чокнутый какой… маньяк, свихнувшийся на почве любительской мазни.

— Ничего не понимаю, — пробормотал Санин и потер острую, как кромка топорища, переносицу.

— Послушайте, Андрей, а не может быть так, что блокнот принадлежал не убийце, а жертве… этой Метенко? — высказал предположение Генрих.

— Нет. Это сразу проверили, рука не ее. И не Уваровой — это я уже сам сверял.

— А как насчет той, что укатила в Бразилию? — спросил Прошка.

— Вообще-то не исключено, но маловероятно. Баринова, соседка, почерка Висток не признала. Варвара, а не может у вас быть денег, о которых вы не знаете? Скажем, кто-нибудь перевел на ваш счет…

— Вероника! — хором воскликнули Марк, Прошка и Генрих.

— Ну, если эта неуемная миллионерша опять взялась за свои штучки!.. — процедила я сквозь зубы. — Сколько времени сейчас в штате Мичиган? А, плевать! Сама виновата.

И я побежала в спальню звонить своей назойливо-щедрой троюродной сестрице. Перепуганная Вероника клятвенно заверила, что никаким хитрым образом деньгами меня не одаривала. Поскольку я намекнула ей, что речь, возможно, идет о моей жизни, соврать она наверняка не посмела бы.

Когда я вернулась в гостиную, Генрих и Прошка как раз наперебой объясняли Санину, кто такая Вероника и почему она жаждет поделиться со мной богатством.

— Ну? — спросил Марк, заметив меня.

Я отрицательно покачала головой.

— Клянется и божится, что невиновна.

— Скажите, Андрей, а деньги были у всех жертв? И у Метенко? — спросил Марк.

— Точно неизвестно, но наверняка были. За три с половиной месяца до убийства Метенко вернулась из Израиля, где два года работала по контракту в строительной фирме. Она была архитектором по профессии. И, несомненно, вернулась не с пустыми руками. Однако, возвращаясь в страну, денег на таможне не задекларировала. Должно быть, открыла счет в одном из израильских банков, у которых есть связи с нашими. Или оформила кредитную карту. Мои коллеги из ее округа сейчас занимаются этим вопросом. Варвара, давайте попробуем зайти с другого конца. Не появлялось ли у вас за последние три месяца новых поклонников?

Его вопрос поверг меня в смятение.

Тут я вынуждена сделать небольшое отступление и рассказать о своих взаимоотношениях с представителями рода Адамова. Еще в ранней юности я поняла, что любовь, воспетая поэтами и прозаиками, художниками и скульпторами, а равно певцами и композиторами всех времен и народов — не что иное, как опасная ловушка, расставленная на нас, женщин. Это тяжелейшее психическое заболевание, симптомы которого — прогрессирующее слабоумие и полная психологическая зависимость от объекта этой самой любви. Сколько раз я лично наблюдала, как умная, талантливая девушка превращается в бледную тень своего избранника, посылая к чертовой бабушке собственные мечты, увлечения, интересы, чувство собственного достоинства, наконец. И в лучшем случае в награду за такое самоотвержение избранник милостиво брал ее себе в прачки, кухарки и няньки. В худшем… Впрочем, что присходит в худшем случае, известно всем. Хотя бы из той же беллетристики. Однажды я чуть на собственной шкуре не испытала, на что это похоже. И с тех пор раз и навсегда решила: фигушки! Я в эти игры не играю.

Но, как известно, природа требует своего, и попытки обмануть ее или подавить силой воли редко приводят к успеху, поэтому пришлось мне разработать собственную стратегию борьбы с опасной заразой (то бишь любовью). Всех окружающих меня представителей так называемого сильного пола я разбила на три множества. Множество первое, самое многочисленное, — мужчины, которые оставляют меня совершенно равнодушной. Множество второе — мужчины, которые вызывают мою симпатию, человеческий интерес, уважение, участие и тому подобное. И третье — мужчины, привлекающие меня физически.

Разбить на множества, как вы понимаете, дело нехитрое. Главное — внимательно следить, чтобы второе и третье множества ни в коем случае не пересекались. Лично мне больше всего хлопот доставляло второе. Поначалу, пока запрет на влечение к симпатичным, умным, располагающим к себе людям еще не превратился в своего рода табу, наподобие запрета на инцест, мне приходилось несладко. Пару раз я была вынуждена порвать отношения с очень приятными и достойными личностями только потому, что их случайные или дружеские прикосновения вызывали у меня чересчур бурную реакцию на гормональном уровне. Но годы усердной работы над собой принесли свои плоды — теперь мужчины, вызывающие во мне приязнь, не представляют для меня опасности. (А может, работа над собой здесь и ни при чем. Может, просто гормоны с годами малость утихомирились.)

Дабы аналогичной проблемы не возникло с третьим множеством (то есть чтобы мужчины, привлекательные физически, не имели возможности поразить меня своими человеческими достоинствами), я старалась ограничить общение с ними одной-двумя, ну максимум тремя встречами. И, как следствие, таких мужчин в моей жизни было, скажем так, многовато.

Однако, поскольку подобная стратегия вступает в противоречие с общепринятой моралью и у меня нет ни малейшего желания выслушивать по этому поводу дурацкие остроты, данную сторону своей жизни я никогда не афиширую. Более того, на протяжении многих лет я с неизменным успехом дразню друзей, заявляя, что умной, здравомыслящей женщине мужчина вообще ни к чему — дескать, без него гораздо лучше. В доказательство я привожу статистику, свидетельствующую о том, что незамужние женщины дольше живут, в два раза реже страдают онкологическими заболеваниями и в четыре — нервными и душевными. (Кстати, это не шутка, можете проверить.) Нужно ли говорить, что зараженные мужским шовинизмом Марк и Прошка всякий раз подпрыгивают от злости, а женатый Генрих погружается в глубокую задумчивость?

И вот теперь Санин (желторотый птенец, юный осел!) не нашел ничего лучшего, как спросить меня в их присутствии о поклонниках! Да если открыть им правду, они же заклюют меня до смерти!

Прошка первым почуял неладное. Секундная заминка и мои бегающие глазки немедленно навели его на грязные мысли.

— Так, та-ак! — протянул он, барабаня пальцами по столу. — Целомудренная Варвара! Мужененавистница с железобетонными принципами! Воинствующая дева, ведущая крестовый поход за чистоту женских рядов! Что же ты приумолкла, скромница?

К нему тут же присоединился Марк:

— Варвара! Уж не хочешь ли ты сказать, что не в состоянии вспомнить ухажеров, увивавшихся за тобой в последние месяцы? Их что, было так много? Или ты прикипела к кому-то сердцем и не хочешь отдавать его на растерзание?

— Варька, это же не шутки! — подключился Генрих. — Мерзавец убил четырех женщин!

Только Леша ничего не сказал, но в его взгляде, обращенном на меня, явно читалось недоумение.

Я лихорадочно соображала, что же делать. Наврать, что никаких ухажеров не было? Теперь уже никто не поверит. Сказать все, как есть? Заклюют! И главное — мое признание ничего Санину не даст. Во-первых, я сознательно выбрасываю из головы всякого, с кем перестаю встречаться. Не помню ни имени, ни облика, ни обстоятельств встречи. Хранить воспоминания — удел романтичных особ, а я — закоренелый прагматик. Во-вторых, среди моих кавалеров просто не может быть того, кого ищет Санин. У меня железное правило — сразу же объявлять претендентам на мое внимание, что затяжной роман или тем паче брак им не светит. А убийца явно делал ставку на серьезные отношения. Вряд ли кто-нибудь подарит случайному знакомому пару-тройку десятков тысяч долларов. Да у меня их и нет — десятков тысяч…

— По-моему, нам лучше пойти погулять, ребята, — предложил тем временем тактичный Генрих.

И в эту минуту меня осенило:

— Стойте! Я вспомнила!

— Вспомнила, сколько у тебя было хахалей, начиная с апреля месяца? — съехидничал Прошка.

— Нет. Вспомнила про деньги.

— Ты хочешь нас уверить, будто у тебя где-то припрятаны полсотни тысяч баксов, о которых ты просто-напросто забыла? Ну, знаешь!..

— Да помолчи ты! — рявкнул на Прошку Марк. — Говори, Варвара.

— Помните, я сегодня рассказывала, что Анненский был посредником при заключении сделки между мной и одной фирмой? Так вот, фирма была японская. Они купили у меня права за тридцать тысяч долларов. Десять процентов пошло Анненскому, остальное — мне. Но я сразу забыла об этих деньгах, потому что на следующий же день выписала чек на всю сумму… одному человеку.

— Кому?! — прорычал Прошка.

— Варька, не темни! — прикрикнул Марк.

— Да не бойтесь вы, не убийце! И не любовнику. Где-то за неделю до подписания договора мне позвонил один старый знакомый. Сказал, что у него крупные неприятности, и если он не раздобудет срочно сорок пять тысяч, то его посадят…

— Голубев! — всплеснул руками Прошка. — Эта идиотка отдала все свои деньги Голубеву! Да лучше бы ты их в унитаз спустила, простофиля! Тебе известно, что этот прохиндей вот уже пять лет живет за счет бывших сокурсников? И до сих пор не обзавелся глупой привычкой отдавать долги. Я думал, дураков и дур у нас давно уже не осталось, ан нет — вот она, родимая!

— Слушай, мне наплевать, прохиндей он или не прохиндей! Кстати, и не прохиндей он вовсе, а просто глупец. Полез в бизнес, не имея к тому ни призвания, ни способностей. Но тюрьма — довольно сильное наказание за глупость, тебе не кажется? А денег мне не жалко. За зверушек мне уже Вадим заплатил. А эти… легко пришли — легко ушли.

— Легко?! А ты знаешь, что тебе с них придется налоги платить? Где ты возьмешь еще тысчонок пять, а? Тебе за них год работать!

— Хватит на меня орать! Заработаю! Не бойся, по миру не пойду.

Но Прошка не унимался:

— Понятно теперь, почему ты про японцев не заикнулась! «Я заключаю десятки договоров! Что мне, про все вам рассказывать!» Нет, вы видели такую кретинку?

— Перестань, Прошка, — сказал Генрих. — Это просто некрасиво с твоей стороны. Варьку не переделаешь. О ее бескорыстии знает вся прогрессивная мировая общественность. Хотите, расскажу вам одну историю, Андрей?

Прошка моментально угас.

— Лучше не надо, — робко попросил он.

— Ага, стыдно стало? Все равно расскажу. Будешь знать, как Варьку за широту души поносить!

— Не стоит, Генрих, — присоединилась я к Прошке. — Человек по делу пришел…

Но остановить Генриха, который решил поведать кому-то одну из своих историй, — дело нелегкое.

— Вы не возражаете, Андрей? Я буду краток.

— С удовольствием послушаю, — вежливо ответил Санин. А что ему оставалось?

Только я не собиралась допускать огласки. Может быть, Генрих считал, что представляет героиню своей байки в лестном свете, но я придерживалась другого мнения. Ладно уж, не буду напускать туману, расскажу вкратце, в чем дело.

Полгода назад Прошка, желая пустить пыль в глаза очередной пассии, повел ее в роскошное ночное казино. Там его охватил азарт, в пылу коего он не только спустил все свои деньги, но и швырнул на стол стопку фишек соседа, который на минутку отлучился за выпивкой. Ставка проиграла, и сосед, который оказался шведом, энергично выразил свое неудовольствие. Учуяв назревающий скандал, Прошкина девица моментально слиняла, а Прошку взяли в оборот крепкие охраннички казино. Поняв, что дело пахнет керосином, незадачливый игрок выпросил у администрации казино разрешение сделать один звонок. И позвонил мне, заклиная приехать и его спасти. На беду, денег у меня в тот момент не было совсем и раздобыть их было негде, поскольку банки ночью закрыты. Но я понимала, что медлить нельзя, иначе Прошке могут начистить физиономию. Поэтому, позвонив Марку и Леше, я быстро обрисовала им ситуацию, а сама взяла бабушкину брошку, села в машину (тогда она у меня еще была) и поехала в казино.

Дальше драма переходит в комедию, от одного воспоминания о которой мне становится тошно. Швед долго не мог понять, зачем я тычу ему под нос женское украшение, я пыталась объяснить, что камень в брошке — сапфир и стоит больше тысячи. Прошка требовал, чтобы швед уплатил разницу, поскольку проиграл он максимум пятьсот шведовых долларов. Управляющий вносил свою лепту в общее веселье, убеждая шведа, что казино имеет безупречную репутацию и пользуется популярностью в самых элитарных кругах. Прибытие Леши и Марка с горстями мятых иностранных купюр окончательно превратило сцену в балаган.

Все закончилось хорошо. Швед разобрался наконец в ситуации, умилился, отказался от денег и от брошки, а взамен потребовал, чтобы мы рассказали ему о себе, поскольку он журналист и хочет написать о нас статью. Отказать мы, ясное дело, не посмели. Месяц спустя швед прислал Прошке письмо и газету. Его статья, писал он, имела большой успех, ее перепечатали три крупные скандинавские газеты, и гонорар намного превысил стоимость проигранных Прошкой фишек. Так что он чувствует себя нашим должником. Статья, естественно, была на шведском, поэтому прочитать ее мы не смогли. При помощи словаря осилили только заголовок. «Что мы знаем о русских?» — так он звучит. Если мы, конечно, ничего не напутали при переводе.

Теперь вы понимаете, почему я не испытывала радости от мысли, что наша слава распространится за пределы Скандинавии.

— Генрих, если ты расскажешь эту историю, я тебе в твои Европы целый год не буду писать, — пригрозила я. — Или буду писать Машеньке, а тебе запрещу показывать.

— Но почему?.. — жалобно спросил Генрих.

— Мы отклонились, — пришел мне на помощь Марк, который, видно, тоже не жаждал огласки. — Варвара, кто знал, что тебе перевели деньги, но не знал, что ты отдала их Голубеву?

— Понятия не имею. Я никому не говорила ни о том, ни о другом. Разве что Анненский…

— Вот! — Прошка поднял вверх указательный палец, потом ткнул им в направлении Санина. — Анненский и есть ваш маньяк. То есть, был…

— А что, — сказал Генрих, — похоже на правду. Он был юристом и в числе прочего консультировал, как минимизировать налоги. Вполне вероятно, что погибшие женщины к нему обращались…

— Если бы они к нему обращались, то знали бы, что никакой он не Вэ, а Анненский Юрий Львович, — буркнул Леша. — И то, что ему известно об их деньгах, тоже знали бы…

— Минутку! — вмешался Санин. — Нельзя ли поподробнее? Кто такой Анненский и почему «был»?

Мы коротко ввели его в курс дела. Санин надолго задумался, а потом как-то сразу заторопился.

— Мне пора. Спасибо за помощь. Варвара, если вспомните что-нибудь подозрительное или заметите, что к вам проявляет повышенный интерес незнакомец, позвоните мне, пожалуйста. — И, продиктовав номер своего телефона, пошел к дверям.

Но на пороге вдруг остановился и повернулся к нам.

— Скажите, Варвара, кто из чужих приходил к вам в конце апреля? Высокий, голосистый, с портфелем?

— Анненский, — ответила я, почти не задумаваясь.

— А недели через две? Худой, круглолицый, румяный?..

— Голубев! — в один голос сказали Прошка с Генрихом.

— А вы откуда знаете, что они приходили? — полюбопытствовала я. — Опять Софочка за старое взялась?

— Э… кхм… Мне пора, — вместо ответа сообщил Санин и торопливо закрыл за собой дверь.

— Да-а, Варвара, сегодня ты установила личный рекорд! — объявил Прошка. — О мировом я уже не упоминаю. За один-единственный день вляпаться аж в три истории, связанные с убийствами! Вот это, я понимаю, триумф!

— Учти, если сейчас явится очередной милиционер и принесет весть о новом трупе, я приму меры, чтобы ты угомонилась навсегда, — многозначительно пообещал Марк.