Змеиное варенье

Глава 13. Хризокола

Захлопнувшаяся за ним дверь. Приглушенный гомон праздника снаружи. Затихающие отзвуки фейерверков. Неровное биение собственного сердца. Назад пути нет. Я обхватила себя за плечи, наблюдая за дрожащим пламенем костра в дальнем углу парка. Знак того, что у Антона все получилось.

Княжна похищена Серым Ангелом в то время, как я обжималась с инквизитором. Лучшего прикрытия сложно и желать, так почему же так холодно и мертво на душе? Сиятельную мечтательницу никогда не найдут, даже если перевернут вверх дном всю столицу. Да что там, даже если все княжество… Я задрала голову и отыскала на небосклоне созвездие Источника. Иногда Единый все же подыгрывает мне… Глупое пристрастие княжны, образец почерка инквизитора, попавшего мне в руки вместе с сопроводительным письмом, и… братик, так вовремя появившийся в столице вместе с Дылдой… А уж на мышиную возню вокруг реликвии, ставшей камнем преткновения между тайным советником и настоятельницей, вообще грех жаловаться.

Я поежилась и закрыла окно. Пора спускаться в зал, гости уже потянулись обратно во дворец. И нельзя упустить каноника, этот похотливый козел еще может взбрыкнуть. На мгновение я замешкалась, припоминая мелькнувшее в толпе лицо, но потом встряхнула головой. Да нет, мне почудилось, этого просто не может быть… Я толкнула дверь и выругалась сквозь зубы. Придурок запер ее на ключ. Можно подумать, меня это остановит, только время отнимет. Я заметалась по комнате в поисках подручных средств, потому что шпильки вместе со всеми украшениями остались в доме Лешуа. Надо велеть Тени принести их, пригодятся и в монастыре. Я хищно оскалилась, припоминая общение с сумасшедшей княжной Федорой и заливая в замочную скважину расплавленный воск с подсвечника. Поддев застывший воск отломанной от дивана деревянной щепкой, я легко провернула простенький засов и выскользнула наружу.

По лестнице уже поднимался тучный каноник, пыхтя и задыхаясь. Завидев меня, он дернул на себе ворот и возмущенно просипел:

— Милое создание… ну где же вы ходите… Я же могу и обидеться…

Я вымучено ему улыбнулась и бросилась навстречу, подхватывая под руку.

— Простите, меня задержал инквизитор… Насилу избавилась. Теперь я вся ваша…

Он хрюкнул от возбуждения и зажал меня в углу, норовя запустить руку под рясу. Я хищно мурлыкнула ему, обнимая за шею, и уточнила:

— Прямо здесь? А то там комната есть свободная…

Я раздраженно пнула ногой бездыханное тело. До дивана мы так и не добрались. Стоило мне залезть канонику в штаны, как он захрипел, схватился за сердце и рухнул, как подкошенный. Сколько же чашек шоколада успела вылакать эта жадная скотина? Что ж мне так не везет! В пору самой объявлять обет целомудрия…

Поймав за рукав пробегающего слугу, я сообщила, что верховному канонику стало плохо с сердцем. Кто теперь объявит исход состязания? Неужели все напрасно… Холодная ярость затопила меня. Стоя на лестнице, я разглядывала заполняющийся гостями зал. Зажравшиеся, самодовольные ублюдки… Змеиная колдунья в своем праве удавить вас всех… Сожрать и выплюнуть… Потому что вы — лишь мешки дерьма… паразитирующие на других… не заслуживающие большего… Горечь во рту стала нестерпимой, я тяжело сглотнула и начала спускаться вниз. Мне было все сложнее защититься от холодной змеиной ненависти, вымораживающей разум и чувства…

Спешащий вниз стражник чуть не сбил меня с ног. В зале начался переполох, чему я удивилась. Неужели княжны так быстро хватились? Инквизитор стоял с бледным напряженным лицом, кардинал грозно потрясал сжатым кулаком у него перед носом, смешно притопывая ногой. Смешавшись с толпой, я выяснила, что пропала реликвия святой Милагрос. Все только об этом и судачили. Самое пикантное в этой ситуации было то, что я к этому никакого отношения не имела. Неужели происки тайного советника?

Он использовал исключительные полномочия, чтобы выставить реликвию на состязании в качестве приманки для Серого Ангела, впрочем, удачно мне этим подыграв. Но я подозревала, что Сипицкий просто узнал о том, что Ангел именует себя учеником Цветочка, поэтому и пытался поймать сразу двоих…

В свое время я ему здорово насолила. Но настоятельница с моей подачи подпортила планы советника.

Вот уж и вправду — змеиный клубок. На всякий случай выбрав себе местечко поукромней, я приготовилась наблюдать за происходящим.

В толпе мелькнула лысая макушка Нишки. Мне ее стало почти жаль. Опять на нее свалят всю вину за исчезновение реликвии, кажется, кардинал именно ей поручил охрану святыни. Но нет… Я опять не угадала. Нишка с победным видом тащила за шиворот Йожефа, который вцепился в гравюру с безумным отчаянием. Демон! Куда его понесло? Наверняка, наслушался бредней о том, что реликвия дарует исцеление разума, хотя, судя по княжне Федоре, она только отнимает последние его крохи…

Я со злорадным удовлетворением смотрела, как заметался распорядитель, узнав, что каноника хватил удар, как он дрожащим голосом объявил о том, что оглашение исхода состязания откладывается, как побледнел инквизитор и начал пробираться сквозь толпу к лестнице. Неужели вспомнил о моей скромной персоне?..

— Не думал, ваша светлость, что еще когда-нибудь увижу вас… — раздался тихий голос у меня за плечом.

Я вздрогнула и повернула голову. Мне не показалось, это действительно был он. Тот самый безымянный повар из монастыря, который научил юную вояжну ненавидеть и обращать свой гнев против врагов. Он сильно постарел и сдал, но этот отрешенный взгляд исподлобья невозможно было не узнать.

— Вы обознались, — холодно ответила я и отвернулась.

— Вы забыли, как я учил вас резать лук, а представлять своих обидчиков? — прошелестел он, становясь рядом. — Жаль… А я не забыл… Я вас сразу узнал… До сих пор помню, как горел монастырь, и визжали церковники… которых вы казнили… Ваши глаза… Их сложно забыть…

Холодная пустота разъедала внутренности, поднимаясь к горлу кровавой изжогой. Я уставилась на этот призрак из прошлого, гадая, говорю ли сама с собой, или же с человеком из плоти и крови, и не зная, что из этого хуже.

— Светлая вояжна Ланстикун была в своем праве… — я оскалилась, схватила повара за воротник и притянула к себе, — творить суд на собственной земле… карать и миловать… Глаза, говоришь, помнишь?

Так посмотри в глаза той, в руках которой твоя жизнь и… смерть!..

Он не отвел взгляда и не изменился в лице.

— Ваша светлость, вы можете убить меня… Но тогда я не смогу объявить вас… победительницей…

Что? — отпрянула я, уже почти не сомневаясь в том, что это очередной подлый выверт моего сознания.

— Чжон Орфуа к вашим услугам, ваша светлость.

Я оторопело смотрела на княжьего повара, на безумный блеск в его чуть раскосых глазах и припорошенную пеплом седины голову, склоненную передо мной.

— Вот как… — пробормотала я, силясь собрать воедино разлетевшиеся осколки воспоминаний.

От монастыря осталось лишь безобразное пепелище, чадящее смрадом горелой плоти. Я казнила всех продажных церковников… всех, на ком видела ненавистные черные мантии… Обслуга и послушники в ужасе разбежались, побросав нехитрый скарб. Какое-то время я еще бродила по догорающему пожарищу босиком, зарывая руки в тлеющие угли и стремясь согреть стынущую в венах кровь, но тщетно. Ледяной ветер сковывал движения, замораживая последние искры сознания пригоршнями золы в лицо. Ничего не осталось в душе… души тоже не осталось… Я легла в еще теплый пепел и начала бесконечное падение в равнодушную звездную тьму северного неба. Но меня не пустили.

Горячая детская ладошка схватила за плечо и стала тормошить, обжигая слух жалобным плачем.

Настырный мальчишка таскался за мной везде, путаясь под ногами и цепляясь за юбку. Я не могла смотреть в эти до боли знакомые синие глаза, я гнала его и била, но он продолжал ходить за мной.

— Ты обещала, обещала!.. Не бросай… Не умирай… Вставай, ну пожалуйста…

Он пытался поднять меня, а потом стал колотить по груди, заливаясь слезами и развозя их отвратительными потеками сажи по лицу

— Никогда не сдавайся… — прошептала я, повторив за его сестрой. — Никогда… Как тебя зовут?

— Антон… Ты забыла? Я говорил! Вставай, а то замерзнешь!

— Не замерзну…

— Что?

— Княжий повар, говоришь… Хорошо устроился…

— Я не выдам вас, ваша светлость.

— Не смей меня так называть. Нет вояжества, нет вояжны, и меня нет. Есть лишь послушница Лидия, которая победила в состязании. Запомнил?

Он сверкнул глазами и кивнул.

— А жаль… Жаль, что нет.

— Жалеешь, что не сгорел там?

— Жалею, что больше никто не сгорит. Жалею, что вы забыли… и простили… Жалею, что сами стали одной из этих… церковных крыс…

В его темных глазах стыла горькая пустота. Повинуясь мгновенному наитию, я небрежно поинтересовалась:

— А ты жалеешь, когда готовишь для всех этих ублюдков? Жалеешь, что не можешь накормить их мясом собственных детей?

Он едва заметно вздрогнул и прищурился. Безумие исказило его неподвижные черты.

— А вы и впрямь колдунья, ваша светлость…

— Нет, — покачала я головой, — я хуже… много хуже… Последняя из проклятого рода ничего не забыла… и не простила. А ты?

— А я тоже… в своем праве. Праве мстить.

— Нет. У колдуна нет прав.

— Я помню ту свадьбу… Вояг Мирстены выдавал дочь за гаяшимского сановника. Я готовил изысканные яства, а моя жена доедала последнюю краюху хлеба. Церковники жировали и бросали объедки собакам, а моя новорожденная дочь пухла от голода. Одного из слуг высекли до смерти за то, что он посмел украсть требуху на кухне. Другой отчаявшийся посмел кинуть воягу обвинения, за что его предали жестокой казни, на потеху упившимся гостям. От голода люди теряли человеческое обличье, превращались в жестоких безумцев, но никому до этого не было и дела. А потом Святой Престол швырнул милостыню… черное сгнившее зерно…

— Почему же ты не уничтожил их? Зачем превращаешь в колдунов их детей?

— А почему вы, ваша светлость, сбежали и бросили свою землю и людей на растерзание северному выродку? Вы знаете, какие зверства творил вояг Густав? Живые позавидовали мертвым, когда он пришел за вами и не нашел…

Слова запутались и утонули в глазах, полных боли, отчаяния и ненависти. Мне нечего было ему возразить. Я бежала… бежала, как крыса, трусливо спасая собственную шкуру… Я не имела права называться вояжной.

— Не оправдывайтесь, ваша светлость, — вдруг горько усмехнулся он. — Все мы совершаем ошибки.

Пойдемте их исправлять.

Он двинулся вперед, а я запоздало сказала ему в спину:

— Вояг Густав скоро будет в столице.

— Правда? — Орфуа склонил голову, разглядывая меня исподлобья, а потом тускло улыбнулся. — Надеюсь, я смогу для него что-нибудь приготовить.

— Я тоже… надеюсь.

Я не видела лиц и не слышала звуков, меня словно укутала серая пелена отчуждения. Прошлое догнало меня раньше, чем я думала. Орфуа… Он не колдун. Его эмоции — боль и отчаяние — слишком горькие и настоящие, это чувства еще живого душой человека. Змеиная ненависть, отравившая меня, была порождением мертвой души колдуньи… Жена Орфуа? Похоже, слухи о ее смерти немного преувеличены.

Где она? А с другой стороны, зачем она мне? Имею ли я право ему мешать? Но нет, колдовство должно быть остановлено, иначе… Иначе я стану одной из них. Орфуа может выдать меня в любой момент, а я никак не могу ему помешать, разве что убить. Да, убить… И ее тоже. Всех убить.

Плечо обожгло жестокой болью. Меня резко дернули и развернули.

— Вы!.. Это вы довели каноника до приступа! — взбешенное лицо инквизитора плыло и искажалось в тумане. — Отвечайте! Где вы были?

Черная мантия на его плечах. Ненавижу!.. Боже, как же я их всех ненавижу… Словно тихий омут всколыхнулся донной грязью, поднимая на поверхность грехи прошлого… Лицемерные святоши… Убить…

Спалить… Всех до единого… И этого тоже… Всего лишь пешка на моем пути… Никто… Пепел… Грязь под ногами… Он сам выбрал свою участь…

Инквизитор запнулся на полуслове и спросил:

— Вам нехорошо?

— Главное, чтоб ей… чтоб сиятельной княжне было хорошо…

— Что? О чем вы?.. — он отпрянул и застыл, шаря взглядом по лицам гостей и не находя свою драгоценность.

— Послушница! — резкий окрик настоятельницы. — Где же вы ходите? Давайте быстрей, уже объявляют результаты.

Это было похоже на дурной кошмар, от которого силишься очнуться, но не можешь. Орфуа заменил каноника и после недолго совещания с остальными судьями провозгласил шоколад лучшим блюдом года, а меня — победительницей. Наградную грамоту торжественно вручил сам великий князь, перед которым пришлось преклонять негнущиеся колени. Рядом стояла матушка-настоятельница с довольным видом, свысока поглядывая на хмурого советника. Мне вдруг смертельно захотелось лечь прямо на пол, свернуться в клубок, как змея, и уснуть. Почему я должна досматривать этот скучный спектакль? Княжну уже искали, однако все еще не поднимая тревоги, ведь никому и в голову не приходило, что Юлия могла сама уйти с похитителем.

— Ваша светлость, — едва слышно прошептал Орфуа, склоняя голову, — берегите себя…

— И ты береги… жену.

Он улыбнулся едва заметным движением тонких губ, потом кивнул в толпу.

— Инквизитор, которому вы поднесли кубок, довольно хорош собой… Будет жаль, если с ним что-то случится.

— Кому жаль? — я повернулась и уставилась на Орфуа. — Тебе? Мне лишь жаль, что он отказался от кубка.

Потому что тогда бы удар хватил его, а не этого старого козла. И прости… я, кажется, испортила тебе задумку с каноником… Перестаралась с шоколадом…

— Да, жаль. Жаль, что он не увидит…

— Не увидит чего? — нахмурилась я. — У него же нет… Или есть? Внебрачные дети? Есть?

Орфуа пожал плечами и растворился в толпе. Сонливость сняло, как рукой. Идиотская мысль засела в сознании раскаленной иглой. Я же ничего толком не знала о родителях Кысея. Ну а вдруг… Вдруг его матушка сходила налево, и каноник… Нет, это сумасшедший бред! А даже если и так. Пусть. Мне все равно. Так даже лучше. Не будет путаться под ногами. Пусть сдохнет. Пальцем не пошевелю. А потом…

Он же наверняка здесь ничего не ел и не пил. А если отрава попала к нему еще раньше?.. Вызвать у него рвоту? Или уже поздно?..

Испуганные возгласы и дикий гогот резанули по ушам. Целое мгновение я простояла, пытаясь унять сердцебиение, а потом нырнула в толпу, проталкиваясь и орудуя локтями. Среди гостей началась паника, задние напирали, стремясь увидеть происходящее, а передние в ужасе пытались оказаться от увиденного подальше.

— Что? Что там? — я толкалась и пыталась увидеть инквизитора поверх голов.

— С ума сошел… Хохочет и плюется ядом!

— Кто? Кто? — я стучала кулаками по каменным спинам и пиналась, не получая ответа, но тут толпа вдруг резко подалась назад, грозя опрокинуть и растоптать, и меня, словно щепку в мутном потоке, вынесло вперед.

Высокий хлыщ в дорогой одежде. Хохочет, хватаясь за горло. Черная мантия инквизитора. Выставленная в успокаивающем жесте рука. Еле уловимое глазу движение раздвоенного языка. Хохот и ядовитый плевок. Отпрянувший Кысей. Вопль дамы, хватающейся за обожженное лицо. Рывок вперед. Безумец повален инквизитором. Хрипит и задыхается. Синеет. Его бьет судорога. Дама рыдает от боли. Гневные выкрики. Толпа в ярости. Запоздавшие стражники. У них оружие. Теперь вопит и умоляет магистр. Его сын корчится под их ударами. Я отступаю обратно. Мне уже неинтересно. Скучно. Хочу в монастырь. Там тепло и уютно.

Спокойный немигающий взгляд Орфуа. Он все видел, стоя поодаль и смотря на меня с едва заметной насмешкой. Как же глупо и досадно…

— Почему этот мальчишка? — я говорила шепотом, хотя до нас никому не было дела. — Разве магистр Лоренц как-то причастен к голоду в Мирстене?

— Магистр женат на Татьяне Калембо.

— Она?.. Кто она канонику? Сестра? Но почему? Он же племянник, а не сын! Зачем ты убиваешь невиновных? Зачем плодишь колдовство?

— Невиновных? Ваша светлость, вам ли не знать, что невиновных нет… Пожалуйста, не мешайте мне, и с ним, — кивок в сторону сгрудившихся стражников и инквизитора, оттирающего дымящееся пятно с мантии, — ничего не случится.

— Не мешать? Разве каноник не последний?

Он ничего не ответил, только склонился в прощальном жесте.

— А твою жену? Как ее зовут?

— Вам это интересно? Интересно, как звали жену презренного холопа? Ее звали Миасса, ваша светлость.

— Миасса… — повторила я, взвешивая каждое слово, словно ступая по топкой зыби, где любой неверный шаг может стать последним. — Красиво… Словно шипение гремучей змеи… Как она переносит сырые южные зимы? От холода не страдает?

— Ее уже больше ничто не может заставить страдать. Но спасибо, что спросили. Кстати… Победителю состязания полагается место при дворцовой кухне. Ваша светлость, вы пойдете ко мне помощником? Или это недостойно светлой вояжны?

— Недостойно. Недостойно вояжны, но для послушницы Лидии в самый раз.

Он вдруг покачал головой и сказал:

— Господи, как же вы сейчас похожи на вашу бабку, воягиню Талму…

У меня пересохло в горле. Пришло горькое осознание того, что передо мной стоит единственный человек, помнящий, кто я, и называющий мой титул и род.

— Скажи… — я с трудом справилась с дрожью в голосе, — как думаешь, вояг Густав тоже узнает меня?

Орфуа шагнул ко мне и вгляделся в лицо, потом покачал головой.

— Не узнает, если глаз не будете поднимать. Как и положено послушнице…

Он ушел, а я отыскала большое, во всю стену, зеркало и застыла, разглядывая себя. Неужели я так сильно похожа на бабушку? Иной цвет волос, но предательская рыжина проглядывает у корней, а лицо и вовсе не похоже, хотя вот эта едва заметная горбинка на носу… Но это если очень приглядываться. А вот глаза… Я приблизилась, разглядывая мертвенную бесцветность собственных глаз. Слишком большие, слишком светлые, слишком мертвые… Узнает… Вот если бы, как Яшлик, можно было вставить стеклянные да цветные… Синенькие, как у Густава…

— Где княжна? — прогремело у меня за плечом. В отражении зеркала возник злобный инквизитор. Мне вдруг представилось, как я выцарапываю его шоколадные очи и забираю себе. Светлые локоны и темные глаза будут смотреться пикантно… Хотя нет, слишком привлекать внимание тоже не следует.

— Если она не найдется… Если Серый Ангел… Если этот мерзавец только посмел…

Или зеленые, как у княжны? У нее слишком светлый оттенок… Лучше насыщенный изумрудный… Хотя тоже будет слишком заметен…

— Посмотрите на меня и поклянитесь, что вы ни при чем!

Инквизитор крепко держал меня за запястье и смотрел в глаза. Что же мне делать с глазами?

— Что вы молчите? — побледнел он и тяжело сглотнул. — Вы специально отвлекали мое внимание? Чтобы он мог ее похитить? Говорите!

Нет, все-таки синие. Как у Антона. И очки. Точно.

— Господин инквизитор, — равнодушно ответила я, — смею напомнить, что я была заперта вами в комнате.

Где меня нашел каноник. Пытался обесчестить, но слишком перевозбудился. Его хватил удар. Мне жаль, что он не увидел… как его дражайший племянник превратился в змееныша и оплевал ядом почтенных гостей… Было забавно.

— Племянник?.. — растерялся Кысей. — Фабиан — племянник каноника? Откуда вы знаете?

Я освободила запястье из его пальцев и растерла покрасневшие следы.

— И еще… Вы мечтали избавиться от меня, так радуйтесь. Больше я вам мешать не буду. Я собираюсь тихо-мирно сидеть в монастыре, читать жизнеописание святой Милагрос и… смотреть на звезды. Может быть, даже займусь изучением астрономии. А вы ловите… Ловите Серого Ангела, колдуна, еретиков…

Спасайте кровавые реликвии, спасайте ублюдочных отпрысков тех, кто обрек Асад на страшную смерть, спасайте свою княжну, да кого угодно спасайте… Только без меня. Прощайте.

Матушка-настоятельница была чрезвычайно довольна победой на состязании и потребовала от меня подробный рецепт сладкого шоколада. Я прекрасно понимала, что после этого стану для нее ненужной и даже опасной, ведь могу разгласить рецептуру еще кому-нибудь, лишив тем самым монастырь привилегии единолично ублажать кулинарные прихоти князя и его окружения. И гнить мне тогда в монастыре до скончания дней своих, как несчастной Федоре… Но я спокойно поведала ей рецепт, не упоминая, конечно же, про щепотку сушеной кошачьей травы в составе.

— Простите меня, матушка, неловко говорить об этом, но…

— Что еще? — она торжествовала победу, а лед в ее голосе свидетельствовал, что меня она уже со счетов списала. Демон, как мне надоела благочестивая маска послушницы…

— Но вы не сможете больше приготовить ни одной порции шоколада…

— Какая глупость! Это еще почему?

— Потому что концессия на торговлю какао-бобами на ближайшие двадцать лет принадлежит… моему брату.

— Что?!?

— Да… — я ухмыльнулась и обвела пальцем в воздухе воображаемые контуры береговой линии южного княжества. — И никто на всем побережье не может купить или продать вам сырье без его разрешения.

— Когда он успел?

— А сразу же после прибытия. Концессия дорого ему обошлась, но я убедила Антона, что это выгодное вложение денег. И, кажется, я не прогадала… Как думаете?

Настоятельница прищурилась, разглядывая меня, потом выругалась.

— Прав был инквизитор, ох и прав… Вы понимаете, что я могу вас здесь сгноить?

— Понимаю… — я грустно улыбнулась. — А еще я понимаю, что если великий князь не получит к столу понравившегося лакомства, то сгноят здесь вас… Правда?

Она поджала губы.

— Ну мне гнить недолго, а вы еще молоды…

— Матушка-настоятельница, — мне опять стало скучно и захотелось спать, — вы еще не поняли? Я вовсе не хочу отсюда уходить, здесь так… тепло и уютно гнить…

— Что вы хотите? — не выдержала Селестина, враз постарев.

— Не так много… Я хочу остаться здесь. Оградите меня от инквизитора.

— Не понимаю… — она действительно растерялась. — Сколько вы хотите за саму концессию?

— Я не могу ее продать. А брат уже уехал обратно в Кльечи. Ему не нравится здешний климат, знаете ли.

Но я могу распоряжаться от его имени. Не волнуйтесь, следующая партия какао-бобов будет продана исключительно в монастырь заступницы Милагрос.

— Ловко… — она смерила меня гневным взглядом. — Чего вы добиваетесь?

— Не злитесь на меня, матушка, — пожала я плечами и подошла к ней ближе, — пожалуйста…

Я встала перед ней на колени и склонила голову.

— Я вам не враг, а союзница. Поверьте, очень полезная союзница. Чжон Орфуа предложил мне место помощника при дворе. Если пожелаете, я могу согласиться и быть вашими глазами и ушами. Взамен прошу вашей защиты.

— Какая странность… — она провела рукой по моим волосам. — Кого вы боитесь? Инквизитора?

— Я боюсь себя… — прошептала я. — Инквизитор украл мое сердце и…

— Встаньте, Лидия, — настоятельница даже назвала меня по имени. — Вы можете остаться. Обещаю, что инквизитор больше вас не потревожит. Ступайте, мне еще надо подумать.

В дверях я вспомнила еще кое о чем.

— Могу я просить об одолжении? Достать для меня звездные атласы? Когда я смотрю на небо, мне становится спокойней и… Я не думаю о греховном, не думаю об инквизиторе.

Настоятельница нахмурилась, но потом рассеянно кивнула, погружаясь в раздумья и не видя торжествующей ухмылки на моем лице.