Знак судьбы

Находка в саду

Ранним мартовским утром, когда Том Ярдли обходил сад, чтобы проверить, как поживают недавно посаженные розы, он обнаружил нечто удивительное.

Том служил садовником у доктора Марлина в Коммонвуд-Хаусе и, как он говорил, не мог долго спать. Он часто поднимался с первыми лучами солнца и шел в сад, который был смыслом его жизни.

Садовник не поверил своим глазам. Сначала он услышал крик, потом заглянул под куст азалии — тот самый, который доставил ему столько хлопот в прошлом году, — и что же он нашел?! Младенца, завернутого в шерстяную шаль.

Этим младенцем была я.

Доктор Марлин жил в Коммонвуд-Хаусе с тех самых пор, как приобрел практику у старого доктора Фримена. Он купил ее на деньги своей жены, по крайней мере, так говорили. А в таком маленьком местечке, как наше, люди всегда знают подробности из жизни своих соседей. Доктор и его супруга владели удобным домом — тоже, разумеется, приобретенным на деньги миссис Марлин. Она была и хозяйкой, и хозяином в доме.

К моменту моего появления в семье Марлинов уже было трое детей. Аделине исполнилось десять лет. Она была умственно отсталой. Из разговоров слуг я узнала, что роды протекали тяжело. Девочка была немного не в себе. Миссис Марлин, которая не могла смириться со случившимся, была крайне расстроена, и прошло некоторое время, прежде чем родился Генри. На тот момент, когда я появилась, ему исполнилось четыре года. Он был совершенно нормальным, как и Эстелла, которая была на два года младше брата.

В детской заправляла няня Гилрой. Ей помогала Сэлли, которая работала в Коммонвуд-Хаусе совсем недавно. В то время ей было тринадцать лет. В будущем Сэлли хотела стать няней. Мне очень повезло, что она оказалась в этом доме. Именно Сэлли рассказала мне (когда я достаточно подросла, чтобы понимать такие вещи) и о моем появлении в доме, и о том, к каким последствиям это привело.

— Тебя могли просто не найти, — говорила она, — ты могла остаться под кустом и умереть там, бедная крошка. Но, как я понимаю, ты дала знать о себе криком. Том Ярдли вошел в детскую, держа тебя так, словно ты могла его укусить. Няня еще спала. Она вышла из спальни в старом красном фланелевом халате, с папильотками на голове. Я тоже услышала крик, поэтому вышла. Том Ярдли сказал: «Смотрите, что я нашел… под кустом азалии… тем самым, который доставил мне в прошлом году столько хлопот». Няня Гилрой уставилась на него. Потом воскликнула: «Бог ты мой! Вот уж, что называется, доброе утро!» — «Я сразу же принес его к вам. Люблю деток, особенно когда они маленькие и беспомощные — до того, как начнут повсюду совать свой нос». — «Это цыганский ребенок. Вот морока! Приезжают сюда, устраивают неприятности, а потом исчезают, оставляя за собой беспорядок. Убирай потом за ними!»

Мне не понравилось, что меня назвали «беспорядком». Но сама история мне нравилась и я продолжала ее слушать. Наверное, цыганский табор расположился где-то в лесу, недалеко от Коммонвуд-Хауса. Лес был виден из окон с тыльной стороны дома. За домом располагались общинные земли, поэтому усадьбу и назвали Коммонвуд[1].

Сэлли рассказывала, что няня Гилрой считала наиболее разумным отдать меня в сиротский приют или работный дом, куда отправляли детей, найденных под кустами. «Ну это обычное дело», — объясняла она.

— Миссис Марлин пришла в детскую взглянуть на тебя. Ты ей не очень понравилась. Она скривила губы, прикрыла глаза и сказала, что одеяло нужно немедленно сжечь в мусорной яме, а тебя искупать. Потом следует обратиться к властям, чтобы они забрали тебя.

Пришел доктор. Он некоторое время глядел на тебя, ничего не говоря. Затем осмотрел как врач и сказал: «Ребенок голоден. Дайте ей молока, няня, и искупайте».

Эта штука висела у тебя на шее.

— Я знаю, — сказала я. — Я всегда ее ношу. Это медальон. Он на цепочке, и на нем какие-то значки.

— Доктор посмотрел на медальон и произнес: «Это цыганские знаки… или что-то вроде этого. Должно быть, девочка из цыганского табора». Няня была довольна: именно это она и говорила. «Я так и знала, — сказала она. — Приезжают сюда, в наш лес. Это нужно запретить!» Доктор поднял руку, ну ты знаешь, как он обычно это делает… словно не хотел ее слушать. Но ты же знаешь няню, она всегда уверена в своей правоте. Она заявила, что чем быстрее ребенка отправят в приют, тем лучше. Для младенца это самое подходящее место. «Вы в этом убеждены, няня?» — спросил доктор. «Ну это обычный цыганский ребенок, сэр. Для таких и существуют приюты и дома для бедных». — «А вы уверены, что эта девочка цыганка?» — Его тон стал очень холодным, и няне следовало бы обратить на это внимание. Но она вечно так самоуверенна! «Я ни капли в этом не сомневаюсь!» — «Тогда вы более проницательны, чем я, — сказал хозяин. — Для меня происхождение младенца еще не ясно». Ты снова начала кричать изо всех сил, и я очень хотела, чтобы ты замолчала, потому что твое лицо покраснело и сморщилось — не самое приятное зрелище. И я подумала: «Они избавятся от тебя, глупенькая, если ты и дальше будешь так себя вести. И как тебе понравится в приюте?»

«Мне кажется, сэр…» — начала няня, но доктор оборвал ее. «Не утруждайте себя, — сказал он, что означало «закройте рот» в вежливой форме. — Мы с миссис Марлин сами решим, как следует поступить». Няне пришлось сделать так, как велел доктор. Она искупала тебя и надела на тебя какую-то одежду мисс Эстеллы, и тогда ты стала выглядеть, как и подобает младенцу. Мы знали, что ты некоторое время проведешь в Коммонвуд-Хаусе, потому что кто-нибудь мог разыскивать тебя. Правда, это было маловероятно: чьим бы ребенком ты ни оказалась, твоя мать оставила тебя под кустом азалии. Няня сказала: «Доктор человек мягкий, но последнее слово вовсе не за ним. Хозяйка сама решит, что делать. Он не понимает, что для ребенка лучше уехать сейчас, пока малышка не привыкла к господской жизни». Няня ошибалась. Она готова была поклясться, что хозяйка как можно скорее отошлет найденыша из дома. Но по какой-то причине ей пришлось уступить доктору.

Итак, я осталась в Коммонвуд-Хаусе и, что самое удивительное, жила в детской вместе с детьми Марлинов.

— Я возилась с тобой больше, чем кто-либо другой, — продолжала Сэлли. — Я привязалась к тебе, а ты — ко мне. Няня никак не могла забыть, каким образом ты попала в дом. Она говорила, что здесь тебе не место. Она не могла заставить себя относиться к тебе, как к остальным детям.

Я это прекрасно знала. Что же до миссис Марлин, она едва смотрела в мою сторону. А когда бросала на меня взгляд, тут же отводила глаза. Доктор держался отстраненно, и в те редкие моменты, когда я встречала его, он всегда рассеянно улыбался, гладил меня по голове и спрашивал: «Все в порядке?» Я нервно кивала, он кивал мне в ответ и быстро уходил, словно старался держаться от меня подальше.

Аделина всегда была добра ко мне. Она любила малышей и помогала мне, когда я была маленькой. Она держала меня за руку, когда я делала первые шаги, показывала книжки с картинками. И радовалась им так же, как и я.

Эстелла была то дружелюбна, то враждебна. Казалось, иногда она вспоминала нелюбовь няни ко мне и разделяла ее. А в другое время относилась ко мне, как к своей сестре.

Что до Генри, то он меня почти не замечал. Но поскольку у него, казалось, не было времени на девочек младше его, даже на собственную сестру, это меня совсем не обижало.

Прошло довольно много времени, прежде чем Марлины решили, что мне нужно дать какое-нибудь имя. До этого они называли меня либо «ребенок», либо, как няня, «этот цыганенок».

Сэлли рассказала мне, как это произошло. Она интересовалась значением имен.

— …с тех пор как я узнала, что мое имя означает «принцесса», понимаешь? Они хотели назвать тебя Розой. Том Ярдли все время рассказывал о том, как он пошел посмотреть на розы, которые только-только посадил, и нашел тебя под кустом азалии. Поэтому они решили, что Роза — подходящее для тебя имя. Мне оно не нравилось. Ты в моем представлении совсем не Роза. Роз много, а ты отличалась от остальных. Я подумала, что ты немного похожа на маленькую цыганочку. Однажды я слышала об одной цыганке, которую звали Кармен… нет, думаю, ее звали Кармел. И знаешь, когда я выяснила, что Кармел означает «сад», то решила, что это как раз то, что нужно. Никак иначе тебя назвать нельзя. Ведь тебя нашли в саду. «Кармел, — сказала я, — вот как ее зовут, и никак иначе». Никто не возражал, и все стали называть тебя Кармел. А Март… ну, Том Ярдли нашел тебя в марте. Так что можно считать, это я дала тебе имя.

— Спасибо, Сэлли, — сказала я. — Роз действительно много.

И вот я — Кармел Март, происхождение неизвестно, проживающая в Коммонвуд-Хаусе из милости доктора Марлина и вызывающая снисхождение со стороны миссис Марлин и няни Гилрой.

Наверное, поэтому неудивительно, что я выросла, как выражалась няня Гилрой, «бесцеремонной». В доме, где мне приходилось самой себя защищать, я вынуждена была постоянно доказывать, что не намерена терпеть такое отношение, словно я — никто. Я давала понять, что, хоть происхождение мое и неизвестно, я все равно ничем не хуже, чем они.

Тогда, в ранние годы моей жизни, моим мирком была детская, где няня Гилрой делала четкое разграничение между мной и остальными. Я была здесь чужой, и хотя мне приходилось признавать ее правоту, в то же самое время я хотела показать, что есть нечто особенное в том, что твое происхождение — загадка. Мое присутствие в доме объяснялось только тем, что доктору в голову пришла странная идея пригреть сироту. По какой-то непонятной причине миссис Марлин согласилась на это. Поэтому я и была дерзкой. Я говорила, что ничем не хуже них. И это делало меня напористой.

— Цыганская кровь, — комментировала няня. — Они всегда назойливы и бесцеремонны — ходят со своими прищепками и просят позолотить ручку, а взамен рассказывают сказки о большом наследстве, которое вы получите.

Я часто думала о цыганах и пыталась узнать о них все, что можно. Мне удалось выяснить, что они живут в кибитках и кочуют с места на место. Они казались мне загадочным и романтичным народом. И во мне росла уверенность, что я — одна из них.

Мисс Мэри Харли, дочь викария, приходила с нами заниматься. Высокая, угловатая, с непослушными тонкими волосами, вечно выскальзывавшими из-под шпилек, которые должны были их скреплять, она была нервной и стеснительной, и, как я теперь понимаю, не очень подходила на роль учительницы. Но она была неизменно добра, а поскольку я всегда остро реагировала на доброе ко мне отношение, то очень к ней привязалась.

Нас учила мисс Харли, потому что миссис Марлин говорила, что детям еще слишком рано ехать в школу и дочь викария ее вполне устраивает.

Мэри Харли приходила в Коммонвуд-Хаус с удовольствием. Я слышала, как няня Гилрой объясняла миссис Бартон, поварихе, что Мэри очень рада этому заработку. В семействе Харли денег не водилось, и это неудивительно, потому что у викария было три дочери, которых нужно выдать замуж, а ни у одной из них «не на что смотреть». Все говорили, что мистер Харли беден как церковная мышь. Так что эти деньги были как нельзя кстати.

Мисс Харли научила меня читать. Я обычно сидела с Аделиной, которую очень скоро превзошла. Мне очень нравились эти уроки.

Самым выдающимся событием в моем раннем детстве была первая встреча с дядей Тоби. Когда я в одиночестве гуляла в саду, ноги часто приводили меня к кусту азалии. Я представляла то мартовское утро, когда меня подбросили. Воображала расплывчатый силуэт человека, крадущегося по саду, чтобы никто не услышал. И себя, завернутую в шаль. Меня осторожно, с любовью положили под кустом, а перед этим нежно поцеловали, ведь она — это должна быть женщина, потому что именно женщины в моем представлении были связаны с младенцами, — очень страдала из-за того, что приходится со мной расставаться.

Кто она? Няня говорит, что цыганка. У нее, должно быть, крупные серьги и черные вьющиеся, струящиеся по плечам волосы.

Когда я стояла там, у куста, ко мне подошел незнакомец.

— Привет, — сказал он. — Ты кто?

Я резко повернулась. Мужчина показался мне огромным. Он и правда был очень высоким. У него были светлые волосы — как я выяснила позже, выгоревшие на солнце, — а кожа — золотисто-коричневая. А еще — самые синие глаза, которые я когда-либо видела. Он улыбался.

— Я Кармел, — проговорила я с достоинством, которое научилась на себя напускать.

— Это прекрасно, — сказал он, — я знаю, что ты особенная. А что ты здесь делаешь?

— Смотрю на куст азалии.

— Он очень красивый.

— Когда-то он доставил немало хлопот Тому Ярдли.

— Правда? Но он тебе нравится?

— Меня нашли под этим кустом.

— А, так это было здесь? Ты часто приходишь взглянуть на него?

Я кивнула.

— Не каждого ведь находят под кустом, правда?

Я пожала плечами и рассмеялась.

— Сколько тебе лет, Кармел?

Я показала четыре пальца. Он с серьезным видом пересчитал их.

— Четыре года? Вот это да! Какой замечательный возраст! И сколько же ты здесь живешь?

— Я появилась в марте. Поэтому меня и назвали Кармел Март.

— А я — дядя Тоби.

— Чей дядя?

— Генри, Эстеллы и Аделины. И твой, если ты согласна.

Я снова засмеялась. Я всегда смеялась без видимой причины, когда была счастлива. А в этом человеке было нечто такое, отчего я чувствовала себя счастливой.

— Так ты согласна?

Я кивнула.

— Вы тут не живете, — заметила я.

— Я приезжаю в гости. Прибыл вчера вечером.

— А вы останетесь?

— На некоторое время. Потом уеду.

— Куда?

— В море. Я живу в море.

— Это рыбы живут в море, — недоверчиво возразила я.

— И моряки.

— Дядя Тоби! Дядя Тоби! — К нам подбежала Эстелла и кинулась к моему собеседнику.

— Привет! — Он взял ее на руки, и они оба рассмеялись. Я почувствовала укол ревности.

Потом подошел Генри.

— Дядя Тоби!

Мужчина поставил Эстеллу, и они с Генри заговорили.

— Когда вы приехали? Вы надолго? Где вы были?

— Все расскажу, — ответил дядя. — Я приехал вчера вечером, после того как вы легли спать. Я узнал обо всем, что вы делали, пока меня здесь не было. И уже познакомился с Кармел.

Эстелла уничтожающе посмотрела на меня. Но дядя Тоби улыбнулся мне.

— Пойдемте в дом, — сказал он. — Мне столько нужно вам рассказать! И столько показать!

— Да, да! — рассмеялась Эстелла.

— Идемте, — сказал Генри.

Эстелла схватила дядю Тоби за руку и потянула его к дому. Я вдруг почувствовала себя очень одинокой и покинутой, но дядя Тоби повернулся ко мне и протянул руку.

— Идем, Кармел, — позвал он.

И я снова была счастлива.

Визиты дяди Тоби были самыми счастливыми эпизодами моего детства. Они случались нечасто и тем ценнее были. Дядя Тоби был братом миссис Марлин. Это не переставало удивлять меня. Трудно найти людей, которые были бы так не похожи друг на друга. В дяде Гоби совсем не было жесткости и строгости, присущих его сестре. Создавалось впечатление, что его ничто не тревожит в этом мире и что бы ни случилось, он преодолеет любые невзгоды. В его присутствии начинало казаться, что и тебе под силу справиться с любой трудностью. Возможно, в этом и был секрет его очарования. Когда приезжал дядя Тоби, все обитатели дома вели себя иначе. Даже няня Гилрой смягчалась. Он говорил ей то, что никак не мог думать всерьез. «Ложь ли это?» — размышляла я. Лгать, конечно, не очень хорошо. Но в моих глазах все, что делал дядя Тоби, было правильным.

— Няня, — говорил он, — каждый раз, когда я вас вижу, вы становитесь все краше.

— Бросьте, капитан Синклер! — возмущенно отвечала няня Гилрой, поджав губы. Думаю, на самом деле она ему верила.

Даже миссис Марлин менялась. Ее лицо становилось мягче, когда она смотрела на брата. Я по-прежнему удивлялась тому, что он ее брат. На доктора присутствие дяди Тоби тоже оказывало влияние: он больше смеялся. Что до Эстеллы и Генри, они не отходили от гостя ни на шаг. Он был добр и особенно нежен с Аделиной. Она сидела, смотрела на него и улыбалась — и становилась по-своему красивой.

Но что особенно очаровывало меня: дядя Тоби всегда подчеркивал, что я одна из его племянников. Мне казалось, я нравилась ему больше остальных. Но, возможно, мне просто хотелось в это верить.

— Идем, Кармел, — говорил он, сжимая мою ладонь в своей, — держись ближе к дяде Тоби. — Словно меня нужно было об этом просить!

— Это мой дядя Тоби, — напоминала Эстелла. — Он не твой!

— Он говорит, что будет моим дядей, если я захочу. А я хочу.

— У цыган нет таких дядей, как дядя Тоби.

Эти слова меня опечалили, потому что были правдой. Но я отказывалась смириться с этим фактом. Думаю, на самом деле Тоби специально подчеркивал, что хочет быть моим дядей.

Приезжая, дядя Тоби много времени проводил с детьми. Эстелла и Генри учились ездить верхом. И он сказал, что я тоже должна учиться. Он усаживал меня на пони, брал его за повод, специально привязанный к сбруе, и водил по полю, крут за кругом. Я была на вершине блаженства.

Дядя Тоби рассказывал нам о том, что делал в море. Он объехал весь мир и описывал места, о которых я никогда прежде не слышала: загадочный Восток, чудесный Египет, красочную Индию, Францию, Италию и Испанию.

Я, бывало, стояла у глобуса в классной комнате, вращала его и спрашивала у мисс Харли: «Где Индия? Где Египет?» Мне хотелось узнать больше о тех замечательных местах, которые посещал наш чудесный дядя Тоби.

Он привозил детям подарки, и — о чудо из чудес — мне тоже! И напрасно Эстелла говорила мне, что он — не мой дядя Тоби! Он мой… и даже больше, чем их!

Дядя Тоби привез мне в подарок шкатулку из сандалового дерева, на которой сидели три обезьянки. Он сказал мне, что они обозначают: «Я не вижу плохого, не говорю плохого, не слышу плохого!» Когда крышку шкатулки поднимали, играла мелодия «Боже, храни королеву». У меня никогда еще не было ничего столь прекрасного. Я не расставалась со шкатулкой, ставила ее у кровати, чтобы ночью можно было протянуть руку и проверить, на месте ли она. Первое, что я делала, когда просыпалась, — открывала крышку и слушала мелодию.

Коммонвуд был волшебным местом, пока там был дядя Тоби. Но когда он уезжал, дом опять становился скучным и обыкновенным. И все же в моей душе теплилась надежда, что дядя приедет снова.

Когда мы прощались, я прижималась к нему. Мне казалось, что ему это нравится.

— Вы скоро вернетесь? — спрашивала я, и его ответ всегда был один и тот же:

— Как только смогу.

— Но вы точно вернетесь? — пылко настаивала я, зная, что взрослые склонны давать обещания, которые не собираются исполнять.

И к моей несказанной радости, дядя Тоби отвечал:

— Теперь, когда я познакомился с мисс Кармел Март, меня ничто не сможет задержать.

Я стояла и слушала стук копыт и скрип колес коляски, которая увозила его прочь. Потом, когда мы возвращались в дом, Эстелла говорила:

— Он не твой дядя Тоби!

Но ничто не могло меня в этом убедить.

Однажды весной, после первого приезда дяди Тоби, Генри пришел в детскую и объявил:

— В лесу цыгане. Я видел кибитки, когда проходил мимо.

Мое сердце застучало быстрее. Уже много лет они не появлялись здесь — с самого моего рождения.

— Боже мой! — воскликнула няня Гилрой. — Нужно что-то делать. Ну почему они приезжают сюда и досаждают нормальным людям? — Говоря это, она смотрела на меня, словно я была виновата в том, что они приехали.

— Они имеют право, — сказала я. — Лес — для всех, кто захочет туда пойти.

— Будьте любезны, не дерзите мне, мисс, — сказала няня. — У вас могут быть причины, чтобы любить их. Но я — и тысячи таких, как я, — имеем другое мнение. Неправильно разрешать им приезжать сюда, и с этим нужно что-то делать. Если они придут в Коммонвуд-Хаус со своими прищепками и пучками ерики[2], можешь с ними не церемониться, Сэлли. И от меня они услышат то же самое!

Сэлли благоразумно промолчала, а я постаралась придать лицу печальное выражение, что было довольно глупо, потому что это никогда не срабатывало.

Все только и говорили о цыганах. Люди относились к ним с подозрением. Цыгане приставали к местным жителям, пытались что-нибудь украсть, запугивали, как обычно, предрекая несчастья тем, кто не станет покупать их товары или не захочет гадать.

По вечерам они разводили костры в лесу, сидели вокруг и пели. Мы слышали их из сада. Мне казалось, что песни у них довольно мелодичные. Некоторые из местных девушек ходили к цыганам погадать — услышать предсказания о своей судьбе.

Няня просила Эстеллу быть очень осторожной.

— Они способны на всякие пакости. Они воруют детей, морят их голодом и заставляют ходить и торговать прищепками. Люди жалеют изголодавшихся детей.

— Это неправда, — сказала я Эстелле. — Цыгане не похищают детей!

— Нет, — согласилась она. — Они оставляют детей под кустами, чтобы другие о них заботились. Конечно, ты их защищаешь!

«Эстелла завидует мне, — говорила я себе. — Она на два года старше, а я умею читать так же, как она. И потом, дядя Тоби любит меня больше всех».

— Нам сказала строго мать: «Не ходите в лес гулять. С полными карманами нельзя играть с цыганами. Это ведь такой народ, что в два счета оберет!» — пропела она. — А почему? Потому что они могут украсть тебя, отнять туфельки и чулочки и заставить торговать прищепками.

Я повернулась к ней спиной и ушла, стараясь выглядеть важной и высокомерной. Но я забеспокоилась. Если бы дядя Тоби был здесь, я бы поговорила с ним о цыганах.

Мне тогда было лет шесть, но думаю, выглядела я несколько старше. Мы с Эстеллой были одного роста, и это придавало мне уверенности в себе. В конце концов, мне постоянно давали понять, что хотя меня и кормят, и одевают, и обучают в детской вместе с другими детьми, это делается только из милосердия. Поэтому мне все время приходилось доказывать, что я ничуть не хуже — а может, даже лучше, — чем все остальные.

Я любила Сэлли. Была привязана к Аделине и к мисс Харли. Я любила всех, кто проявлял ко мне доброту. И обожала дядю Тоби. Я отзывалась на любое доброе к себе отношение, потому что мне его очень не хватало.

Мне трудно было ускользнуть из дому, и я тотчас направилась к лагерю цыган. Там, притаившись где-нибудь в укромном месте, я могла наблюдать за кибитками, никем не замеченная.

Вокруг бегало несколько ребятишек — смуглых, босоногих. Они играли все вместе. Молодые женщины сидели на корточках и плели корзины из ивовых прутьев или вырезали что-то из дерева ножами. Они тихо напевали и разговаривали за работой.

Там была одна женщина, которая меня особенно заинтересовала — очень старая, с густыми черными волосами, кое-где тронутыми сединой. Она всегда сидела на ступеньках фургона и работала вместе с остальными. Старуха много говорила. Я стояла слишком далеко, чтобы понять, что именно она говорит, но слышала, как время от времени она пела. Она была довольно полной и часто смеялась. Мне очень захотелось узнать, что ее рассмешило.

Я иногда думала, что случилось бы со мной, если бы меня не оставили под кустом азалии. Была бы я одной из этих босоногих детей? Я содрогнулась при мысли об этом. Хоть я и не была особо желанным ребенком в Коммонвуд-Хаусе, я все же радовалась, что живу там. И была вдвойне признательна доктору: он настоял на том, чтобы меня оставили. Он почти не обращал на меня внимания, но, возможно, думал, что если отошлет меня в приют, то впоследствии дорога в рай будет для него закрыта. Хорошо, что он оставил меня в доме, какими бы ни были его мотивы.

День выдался жарким. Притаившись за деревьями, я наблюдала за цыганами. Дети что-то кричали друг другу, полная старуха, как обычно, сидела на ступеньках фургона. На коленях у нее стояла недоплетенная корзина. Женщина выглядела так, словно в любой момент уснет.

Я подумала, что из-за жары цыгане стали менее внимательными и я могу подобраться поближе. Я резко поднялась — и не заметила камня, торчавшего из земли, споткнулась об него и кубарем выкатилась на поляну.

Все случилось так быстро, что я не удержалась и закричала. Потом почувствовала резкую боль в ноге и увидела кровь на чулке.

Дети уставились на меня, и я попыталась вскочить. Но вскрикнула от боли и снова упала, потому что левая нога меня не слушалась.

Старуха спустилась со ступеней.

— Что случилось?! — воскликнула она. — О Господи! Что с тобой? Ты поранилась, да?

Я посмотрела вниз, на окровавленный чулок. Женщина опустилась на колени, а дети собрались вокруг меня и с интересом глазели.

— Здесь болит, голубушка?

Она потрогала мою щиколотку, и я кивнула. Старуха что-то проворчала и повернулась к детям.

— Идите к дяде Джейку. Скажите, чтобы пришел сюда… быстро.

Двое детей куда-то побежали.

— Ты немного порезалась, дорогуша. Не сильно. Но все-таки нам нужно остановить кровь. Джейк придет сюда через минуту. Он вон там… рубит дрова.

Несмотря на боль и на то, что я не могла ступить на ногу, я была очень взволнована. Мне всегда хотелось избежать скуки, а жизнь в отсутствие дяди Тоби была такой однообразной. И я радовалась любому повороту событий. Этот случай был особенно интригующим, потому что помог мне приблизиться к цыганам.

Дети вернулись в сопровождении высокого кудрявого мужчины с золотыми серьгами в ушах. У него было очень смуглое лицо. Он приветливо улыбался, обнажая белоснежные зубы.

— Джейк, — сказала старуха, — с этой маленькой мисс случилась неприятность. — Она беззвучно рассмеялась. Только вздрагивающие плечи выдавали, что она смеется. Мне показалось, что она правильно подобрала слова, и я улыбнулась.

— Лучше отнести ее в фургон, Джейк. Я наложу мазь на рану.

Цыган взял меня на руки и понес через поляну. Он поднялся по лесенке, на которой обычно сидела женщина, и мы очутились внутри фургона. С одной стороны была скамья, а с другой — нечто вроде дивана. Джейк положил меня на диван. Я огляделась по сторонам. Это была маленькая комната, очень неопрятная, на лавке стояли кружки и бутылки.

— Ну вот мы и пришли, — сказала женщина. — Я просто приложу кое-что к твоей ране. А потом мы подумаем, как отправить тебя домой. Откуда ты, голубушка?

— Я живу в Коммонвуд-Хаусе с доктором Марлином и его семьей.

— Подумать только! — воскликнула женщина. Ее плечи снова задрожали, словно от смеха. — Они, наверно, будут беспокоиться о тебе, дорогая. Так что нам нужно сообщить им.

— Они не будут беспокоиться обо мне… пока.

— А! Ну тогда все хорошо. Мы снимем чулок, ладно?

— Все в порядке? — спросил Джейк.

Женщина кивнула.

— Мы позовем тебя, когда ты нам понадобишься.

— Хорошо, — согласился мужчина, дружелюбно улыбнувшись мне.

— Итак, — проговорила женщина. Я сняла чулок и уныло уставилась на кровь, которая сочилась из раны. — Сначала промоем ее, — сказала старуха. — Вот так. — Она кивнула детям, которые зашли следом за нами в фургон. — Принесите мне миску с водой. — Дети кинулись выполнять ее поручение. Из расписного кувшина они до половины наполнили водой таз, стоявший на заставленной всякой всячиной лавке. Женщина взяла кусок ткани и начала промывать мою рану. Я с ужасом смотрела на пропитавшуюся кровью тряпку и покрасневшую воду в тазу.

— Не переживай, дорогая, — сказала женщина. — Все скоро заживет. Мы кое-что приложим к ране. Я сама это готовила. Цыгане знают в этом толк, можешь мне поверить.

— Я верю, — ответила я.

Она улыбнулась, сверкнув прекрасными зубами.

— Сначала будет немного больно. Но чем больнее сейчас, тем быстрее заживет рана, понимаешь?

Я кивнула.

— Готова?

Я вздрогнула.

— Все в порядке? Ты дочка доктора, да?

— Нет. Не совсем. Я просто там живу.

— Гостишь?

— Нет, я живу там. Я Кармел Март.

— Какое красивое имя, дорогая!

— Кармел означает «сад», именно там меня и нашли, а поскольку это было в марте, моя фамилия Март.

— В саду?!

— Все в округе знают об этом. Меня положили под кустом азалии. Тем самым, который когда-то доставил немало хлопот Тому Ярдли.

Женщина уставилась на меня в изумлении, кивая.

— И теперь ты живешь в этом доме, да?

— Да.

— Они хорошо к тебе относятся?

Я заколебалась.

— Сэлли, и мисс Харли, и Аделина… и, конечно, дядя Тоби, но…

— Но не доктор с женой?

— Я не знаю. Они меня почти не замечают, но няня Гилрой говорит, что мне там не место.

— Она не очень приятная женщина, верно?

— Она просто думает, что мне не следует там жить.

— Мне это не очень нравится, дорогая. А сейчас я перевяжу рану.

— Вы очень добры.

— Мы, цыгане, хорошие люди. Не верь тому, что говорят о нас.

— А я и не верю.

— Я вижу. Ты ведь не боишься меня, правда? Я покачала головой.

— Ты храбрая малышка, да? А теперь мы отправим тебя домой. Джейку придется отнести тебя, потому что идти ты не сможешь. Но сначала мы с тобой выпьем чего-нибудь вкусного и поболтаем, пока ты немного отдохнешь. С твоей щиколоткой все будет в порядке. Это просто растяжение. Будет немного побаливать, но скоро все пройдет. А пока тебе нельзя ходить. Это напиток из трав… он успокаивает после нервного потрясения… такого, которое было у тебя.

Отвар был довольно приятным на вкус. Цыганка внимательно смотрела на меня, пока я пила.

— Ну вот, — сказала она. — А теперь давай поговорим. Расскажи мне о докторе и его жене, и о няне, и обо всех остальных. Тебя хорошо кормят?

— О да.

— Это замечательно.

Она очень внимательно слушала меня, пока я рассказывала о Коммонвуд-Хаусе.

— Не нравится мне эта няня, — сказала цыганка.

— На самом деле она хорошая. Просто думает, что я недостойна воспитываться вместе с остальными детьми.

— А ты даешь ей понять, что она не права. Я в этом уверена.

Ее плечи затряслись от смеха, и я тоже рассмеялась.

— Ты боишься няни? — спросила старуха серьезно.

— Ну… да… немного… иногда.

Потом я рассказала ей о дяде Тоби, и ее глаза заискрились какой-то тайной радостью.

— И он подарил тебе шкатулку с обезьянками? Мне кажется, он приятный человек.

— О да! Очень приятный!

— Он нравится тебе, и он любит тебя?

— Думаю, он любит меня больше, чем остальных.

Она кивнула, и плечи ее снова задрожали от смеха.

— Ну это-то меня совсем не удивляет, голубушка, — сказала цыганка.

Это было замечательное приключение. Женщина мне очень понравилась. Она сказала, что ее зовут Роза… Роза Перрин. Потом я рассказала ей, что меня тоже хотели назвать Розой, и почему.

— Подумать только! — воскликнула она. — И мы бы с тобой были двумя цветущими розами!

Мне было немного жаль, что пора возвращаться в Коммонвуд-Хаус.

Все пришли в ужас, когда Джейк появился на пороге со мной на руках.

— Маленькая мисс упала, — объяснил он Дженет, служанке, которая открыла ему дверь.

Дженет не знала, что ей делать, и он вошел внутрь.

— Она не может идти, — сказал Джейк. — Лучше я отнесу ее в кровать.

Он прошел вслед за Дженет наверх, в детскую. Няня была потрясена.

— Это еще что такое?!

— Девочка упала в лесу, — ответил Джейк. — Она не может ступить на ногу. Я положу ее в кровать.

Сэлли была рядом. Она круглыми от любопытства глазами смотрела, как он опускает меня на постель. Дженет проводила Джейка вниз, а потом разразилась гроза.

— Что ты задумала? Зачем ты привела в дом цыгана? — требовательно вопрошала няня.

— Она не могла идти, — заметила Сэлли. — Ему пришлось нести ее.

— Я ничего подобного никогда не слышала! Что ты замышляешь?! Зачем ты пошла в лес? К цыганам?

— Они нашли меня, когда я упала, — ответила я. — Они были ко мне очень добры.

— Добры, еще чего! Они всегда шныряют, выискивая, что бы стащить у порядочных людей!

— Они ничего у меня не взяли. Цыгане угостили меня отваром из трав.

— И что дальше? Что дальше? Я прямо сейчас расскажу хозяйке, что случилось.

В конце концов пришел доктор. Няня стояла рядом, поджав губы, и укоризненно смотрела на меня. Доктор не сказал ей ни слова. У меня создалось впечатление, что он ее не любит. Но меня он одарил доброй улыбкой.

— Ну и что же ты делала?

— Я упала в лесу, — рассказала я ему — Меня нашли цыгане. Одна цыганка угостила меня напитком и наложила какую-то мазь на рану, а потом перевязала.

— Ну давай посмотрим. Болит?

— Сейчас нет. Но болело сильно.

Он пощупал мою щиколотку.

— Немного растянуты связки. Но ничего серьезного. Ты должна просто полежать несколько дней спокойно. — Доктор снял повязку и сказал: — Хм, тут все в порядке. Оставим повязку на некоторое время. Этого достаточно. — Он снова аккуратно перевязал мою рану и с нежностью улыбнулся мне. — Ничего серьезного, — успокоил он меня.

— Ей не следовало бродить по лесу, — вставила няня. — И приводить этих людей в дом!

Доктор довольно холодно посмотрел на нее, и это еще больше убедило меня в том, что няня ему очень не нравится.

— Кармел не могла вернуться самостоятельно. Цыгане были очень добры и позаботились о ней. Думаю, миссис Марлин захочет написать им записку и поблагодарить за их доброту.

Он повернулся ко мне, и на его лице снова появилась добрая улыбка.

— Они сказали, как их зовут?

— О да! — воскликнула я. — Одну из них — ту, которая угощала меня и перевязывала мне ногу, зовут Роза Перрин.

— Я запомню, — сказал доктор, кивнул и вышел.

— Боже мой! — пробормотала няня. — Писать письма цыганам! Дальше что?! Ну ладно! Хозяйка не настолько глупа, чтобы делать это! Ну ты и натворила! Упала в лесу, а потом привела в дом этих людей!

Сэлли стала расспрашивать о моем приключении, и думаю, Эстелле хотелось бы, чтобы это произошло с ней, а не со мной. Сэлли сказала, что со стороны цыган было очень благородно помочь мне.

Доктор каждый день заходил посмотреть на рану и проверить, как заживает щиколотка. Он всегда был добр и нежен со мной и холоден с няней. И по этим причинам он нравился мне все больше. Миссис Марлин не навещала меня. Мне было интересно узнать, написала ли она записку Розе Перрин.

Этот случай стал поворотным пунктом в моих отношениях с доктором. Он начал замечать меня и иногда спрашивал:

— Ну как твоя щиколотка? Не болит?

Я все больше привязывалась к нему. Мне казалось, что он тоже хорошо ко мне относится, что я — «в порядке», хотя меня и нашли под кустом азалии и принес в дом цыган.

Самым большим домом по соседству была усадьба Грандж. Она принадлежала сэру Гранту Кромптону, который владел целым поместьем. Сэр Грант и леди Кромптон были благодетелями нашей округи. Они нанимали немало местных жителей, сдавали фермы в аренду и на Рождество каждой семье бедняков посылали по гусю.

Все было в лучших традициях. Леди Кромптон председательствовала на праздниках, организовывала благотворительные базары и другие мероприятия, во время которых собирали деньги на благие цели. Кромптоны всегда появлялись в церкви, если жили в своем загородном поместье, и сидели на скамьях, которые уже два столетия отводились для их семьи. Слуги располагались позади хозяев. Сэр Грант щедро жертвовал на нужды церкви. В нашей округе он пользовался большим уважением.

В семье Кромптонов было двое детей — Лусиан и Камилла. Я часто видела их верхом, в сопровождении конюха. Они казались очень красивой, высокомерной парой и редко смотрели в нашу сторону, когда мы оказывались рядом, на соседних аллеях — они, на своих породистых лошадях, и мы, пешком. Эстелла вздыхала и мечтала жить в Грандже и ездить на белой лошади, и чтобы брат ехал рядом на такой же прекрасной лошадке. Кроме того, Лусиан был гораздо выше и гораздо привлекательней, чем Генри.

Конечно, это были «дети из Гранджа». Впрочем, доктора принимали в высшем обществе и однажды даже пригласили в Грандж. Правда, возникло подозрение, что им просто нужно было, чтобы число приглашенных было четным или в последний момент не смог приехать более важный гость.

Миссис Марлин это слегка раздражало. Я слышала, как она возмущалась из-за того, что Кромптоны слишком высокого мнения о себе. Но когда появилась возможность ближе познакомиться с соседями, она была в восторге.

Миссис Марлин занималась благотворительностью и однажды посетила Грандж, для того чтобы обсудить некоторые подробности. Там ее благосклонно приняла леди Кромптон. Во время беседы дамы выяснили, что обе озабочены образованием своих сыновей.

Леди Кромптон намеревалась нанять учителя для Лусиана, так как считала, что ему еще рано ехать в школу. А поскольку эта же проблема волновала и миссис Марлин, двум дамам было о чем поговорить. В результате леди Кромптон предложила, чтобы мальчики вместе занимались с учителем, который приедет в Грандж.

Миссис Марлин была в восторге от этой идеи.

Полагаю, она должна была оплатить половину расходов на учителя, потому что я слышала, как няня Гилрой говорила, что, несмотря на свою знатность, Кромптоны не из тех, кто «сорит деньгами». И конечно, мы все знали, что у миссис Марлин водились деньги и она с удовольствием заплатит за такую, как она считала, привилегию.

Итак, каждое утро, кроме воскресенья, Генри отправлялся в Грандж и возвращался во второй половине дня с книгами и домашним заданием на следующий день.

По мнению миссис Марлин, это было очень хорошим выходом из положения, потому что теперь семьи встречались чаще, чем прежде. Лусиан и Камилла приглашали на чай в Грандж Эстеллу, Генри и Аделину. Эстелла была в восторге, но теперь Коммонвуд казался ей невзрачным и скромным по сравнению с Гранджем.

Меня никогда не приглашали туда. Думаю, это дело рук няни Гилрой. И миссис Марлин, конечно, была с ней заодно. Но я не сомневалась, что доктор был бы против такого решения, если бы мог вмешаться.

А потом все изменилось.

К нам приехал дядя Тоби. Его корабль стал в док для какого-то незначительного ремонта. Как всегда, я была в восторге от его приезда. Он привез мне подарок из Гонконга: кулон из нефрита на тоненькой золотой цепочке. На кулоне были выгравированы китайские иероглифы, которые означали «удача».

У меня уже был медальон. Я часто смотрела на него, но никогда не надевала. Мне казалось, он будет напоминать всем о том, как я сюда попала, и о том, что я здесь чужая.

Но подарок дяди Тоби — совсем другое дело. Меня волновало и то, что на кулоне написано пожелание удачи, и то, что его подарил сам дядя Тоби. Няня Гилрой сказала бы, что ребенку моего возраста еще рано носить украшения, и велела бы снять его, поэтому я прятала кулон под одеждой. Но я не расставалась с ним ни на минуту, даже ночью. И первое, что я делала, проснувшись, — прикасалась к нему и шептала: «Удача!» В то же самое время я протягивала вторую руку к шкатулке и слушала «Боже, храни королеву».

Эстелла была сильно взволнована, потому что их с Генри пригласили в Грандж на чай. Если погода будет хорошей — тогда как раз стояла жара, — то чаепитие устроят на лужайке перед домом.

Няня велела Сэлли погладить голубое платье Эстеллы, с атласным кушаком и пышными рукавами. Эстелла должна быть такой же нарядной, как и Камилла.

— И даже красивее, — добавила няня.

Я наблюдала, как Сэлли старательно утюжит платье.

— Очень плохо, что они не пригласили тебя, — сказала она. — Тебе же наверняка тоже хочется пойти, правда? И ты бы выглядела ничуть не хуже, чем любой из них.

— И вовсе мне не хочется, — соврала я. — Я с удовольствием останусь здесь.

— И все-таки, — настаивала Сэлли, — они должны были пригласить тебя. Думаю, они сделали бы это, если бы не няня Гилрой. Могу побиться об заклад, что это няниных рук дело. И еще Ее.

Под Ней Сэлли имела в виду миссис Марлин, и я была уверена, что ее предположение верно.

Эстеллу надлежащим образом нарядили, и я вынуждена была признать, хоть и неохотно, что выглядела она просто восхитительно.

Я наблюдала из окна, как они отправляются в Грандж. Мне в голову пришла безумная идея. Меня не пригласили, но это не значит, что я не могу туда пойти.

Однажды я уже была на территории поместья Грандж. Любопытство оказалось сильнее меня. Это произошло в один из дней, когда дом казался мне особенно тихим. Если меня найдут, убеждала я себя, я могу сказать, что заблудилась. Там был проход через изгородь, которая окружала загон для лошадей, а за ним — заросли кустарника, окаймлявшие лужайку перед домом.

Это было очень красивое здание — выстроенное из серого камня, старинное, с башней с каждой стороны и с большими воротами, которые вели во внутренний двор. Из зарослей кустов я могла видеть всю компанию, и они даже не заподозрили бы о моем присутствии.

Если я не могу быть их гостьей, можно же мне хотя бы понаблюдать за ними? Поэтому, когда они отправились в Грандж, я выскользнула из дома, для пущей уверенности сжав в руке свой счастливый кулон. Мне казалось, что, пока он со мной, я в полной безопасности, как бы дерзко и безрассудно ни вела себя.

Никем не замеченная, я пробралась в заросли. Оттуда мне была видна вся лужайка. На ней стояли стулья и белый стол. К чаепитию на свежем воздухе все было готово.

Эстелла и Генри уже приехали. Сначала их проводили в дом. Я догадалась, что очень скоро они выйдут в сопровождении Лусиана и Камиллы и, возможно, того бледного молодого человека, который обучал их.

Я притаилась за кустами. Меня ни в коем случае не должны увидеть, и потом нужно будет выбрать удачный момент и выскользнуть оттуда. Затем придется проделать самый опасный участок пути — пробежать через загон к изгороди. Как только я проберусь через нее, я буду в безопасности.

Все будет хорошо, потому что со мной мой счастливый кулон. Я поднесла руку к груди — и меня пронзил страх. Кулона не было.

На мгновение я в ужасе замерла, не в силах шевельнуться. Ведь только что я прикасалась к нему. Он должен быть здесь. Это просто сон. Кошмар. Я встала, рискуя быть замеченной, и снова потрогала шею. Ни кулона. Ни цепочки. Что могло случиться? Надевая его, я тщательно застегнула замок. Я всегда проверяла замок. Я отряхнула платье. Посмотрела вниз. Кулона нигде не было.

Он где-то здесь, успокаивала я себя. Всего несколько минут назад он был на моей шее. Я опустилась на четвереньки и принялась искать. Должно быть, он упал. Я потеряла самое дорогое, что у меня было — подарок дяди Тоби, — и с ним всю свою удачу.

Я чувствовала себя несчастной. По щекам струились слезы. Я должна его отыскать! Я ползала вокруг… искала… искала. Нужно вернуться назад той же дорогой. Смогу ли я найти тропинку, по которой шла через загон? Отчаяние захлестнуло меня, я села, закрыла лицо руками и зарыдала.

Вдруг я почувствовала, что рядом со мной кто-то стоит.

— Что случилось? — спросил Лусиан Кромптон.

Я забыла, что не имею права здесь находиться. В голове была только одна мысль: исчезла самая дорогая для меня вещь.

— Я потеряла свой счастливый кулон.

— Что?! — воскликнул он. — А кто ты? Что ты здесь делаешь?

Я ответила на все вопросы по порядку:

— Кулон, который дядя Тоби привез мне из Гонконга. На нем написано «удача». Я Кармел. Меня не пригласили к вам в гости, поэтому я пришла посмотреть.

— Откуда ты?

— Из Коммонвуд-Хауса.

— Но все сегодня здесь.

— Да… но не я. Я хотела просто посмотреть.

— О, я понял. Ты — та девочка, которую…

Я кивнула.

— Меня нашли под кустом азалии, который когда-то доставил столько хлопот Тому Ярдли. Я Кармел, а это означает «сад». Там меня и нашли, понятно?

— И ты потеряла свой кулон?

— Он был на мне, когда я пролезала под изгородью.

— Под какой изгородью?

Я указала на изгородь за загоном.

— Так вот как ты сюда попала!

Я кивнула.

— И тогда он на тебе был? Ну значит, он должен быть где-то здесь, правильно? Он должен быть где-то здесь.

Мне стало немного легче. Лусиан говорил таким уверенным тоном!

— Давай поищем его. Откуда ты шла?

Я показала.

— Ну идем. Две пары глаз лучше, чем одна. Смотри внимательно. Будь осторожна. Мы же не хотим наступить на кулон, правда? Как он выглядит?

— Он зеленый, и на нем китайскими иероглифами написано «удача».

— Ясно. Его нетрудно будет найти.

Мы дошли до края зарослей.

— Здесь, — сказал Лусиан, — ты пересекла загон. Я вижу, где ты пролезла через изгородь. Там небольшой проем, да? Тут?

Я снова кивнула.

— Тогда мы проверим вот этот район. Смотри внимательно, мы пойдем через загон. Постарайся вспомнить точно, как ты шла.

Мы шагали по лугу, недалеко друг от друга. Около изгороди Лусиан опустился на колени и радостно вскрикнул:

— Это он?

Я чуть не заплакала от радости. Он встал и сказал:

— А, понятно! Смотри, застежка сломалась. Поэтому кулон и упал.

— Сломалась! — в смятении повторила я, сникнув.

Лусиан внимательно рассмотрел ее.

— А, вижу! Звено разогнулось. Все, что нужно — исправить его. С самой застежкой все в порядке. Но это следует отнести ювелиру. Старик Хиггс на Хай-стрит починит ее за пару минут.

Он вручил мне кулон, и я сжала его в ладони с радостью и слезами. Я не потеряла свой подарок, но мне нужно попасть к старому Хиггсу на Хай-стрит. Няня не разрешит мне этого. Придется уговаривать Эстеллу или Генри помочь мне. Или Сэлли.

Лусиан наблюдал за мной.

— Вот что мы сделаем, — произнес он, улыбнувшись, — после чая я отвезу цепочку к Хиггсу, и он сразу же починит ее.

— Правда?! — воскликнула я.

— А почему бы нет?

— После…

— Ну нам уже пора идти, знаешь ли. Пойдем.

— Но мне нельзя туда.

— Я тебя приглашаю. Когда-нибудь этот дом станет моим, и я могу приглашать, кого захочу.

— Но няня…

— Какая няня?

— Няня Гилрой. Она бы сказала, что тебе не следует приглашать меня. Понимаешь, меня нашли под кустом азалии. Няня сказала бы, что мне здесь не место…

— Если я говорю, что тебе здесь самое место, значит, так и есть, — произнес он таким высокомерным, важным тоном, что я рассмеялась.

Я прижимала к себе кулон. Удача вернулась ко мне. Мы вместе отправились в Грандж. Эстелла и Генри были потрясены. Лусиан рассказал им о кулоне, и Камилла захотела на него взглянуть и послушать о китайских иероглифах, которые означали «удача».

— Он просто очарователен! — воскликнула она. — Мне бы тоже такой хотелось!

Я сияла от удовольствия и была просто счастлива. Но Эстелла всполошилась.

— Вы знаете, Кармел… не совсем из нашей семьи.

— О да, — ответил Лусиан, — ее нашли под кустом. Она сказала мне. Но почему ее не взяли с собой?

— Ну… она подкидыш, — объяснила Эстелла.

— Как здорово! — восхитилась Камилла. — Это звучит так интригующе! Как в пьесе Шекспира или в романе…

— Ее положили под кустом азалии.

— Да-да, — подхватил Лусиан, — под тем самым, который когда-то доставил старому Тому Ярдли столько хлопот.

Они с Камиллой переглянулись и залились смехом. Эти двое мне очень понравились. Они были так дружелюбны. Я подумала, дело в том, что они богатые и важные и им не нужно доказывать людям, что они лучше, чем есть на самом деле. Камилла и Лусиан отнеслись ко мне так, словно я была просто еще одним гостем.

Посыпанный кокосовой стружкой торт был очень вкусным. Я съела два куска.

— Тебе понравился торт? — спросил Лусиан, когда я брала второй кусок.

— Он просто чудо!

— Это лучше, чем прятаться в кустах, да? — Они с Камиллой снова рассмеялись, и я сказала:

— Гораздо лучше.

Казалось, я понравилась им обоим. Как только мы закончили пить чай, Лусиан пошел в конюшню и сказал конюху, что он возьмет коляску и мы поедем в город. Лусиан, вероятно, был очень важной птицей, потому что все делали, что он велел, без всяких вопросов. Мы забрались в коляску. Это было очень весело. Лусиан правил лошадью, и я сидела рядом с ним.

Потом мы пошли в лавку мистера Хиггса, и сам мистер Хиггс вышел к нам и сказал:

— Добрый день, мистер Лусиан. Чем могу служить?

— У нас небольшая проблема, — сказал Лусиан. — Звено в этой цепочке. Думаю, его нужно починить.

Мистер Хиггс посмотрел на цепочку и кивнул.

— Джим сделает это. Работа займет пару минут. Нужно зажать колечко. Джим! Здесь мистер Лусиан. Просит отремонтировать цепочку. Посмотри, что тут.

Джим кивнул и вышел.

— Это кулон этой маленькой девочки? — спросил мистер Хиггс.

— Да, ее дядя привез его из Гонконга.

— Китайский, да. Они хорошие мастера, иногда делают такие замечательные вещи! Все ли здоровы в Грандже?

Лусиан заверил мистера Хиггса, что дома все в добром здравии, и я с восхищением слушала, как свободно и просто он беседует с ювелиром. Я с нетерпением ждала, когда мне вернут мой кулон.

И вот его принесли. Такой же, как прежде… Никто бы не догадался, что с цепочкой что-то было не так. Лусиан собирался заплатить, но мистер Хиггс сказал:

— О, это ерунда, мистер Лусиан. Просто зажали одно звено. Рад был услужить.

Лусиан застегнул цепочку на моей шее.

— Ну вот. Абсолютно надежно.

И именно с этого момента я его полюбила.

Няня Гилрой рассердилась, когда услышала о том, что я тоже была в гостях.

— Бесцеремонная, нахальная, — заметила она. — Разве я не предупреждала?

— Ее привел Лусиан, — сказала Эстелла. — Он увидел Кармел в зарослях, когда она потеряла свой кулон.

— Кулон! Откуда у ребенка ее возраста кулоны?!

— Ей подарил дядя Тоби.

Няня заулыбалась, как всегда, когда упоминали имя дяди Тоби, и прищелкнула языком. Было ясно, что не все так плохо, если к этому причастен дядя Тоби.

В следующий раз, когда Эстеллу и Генри пригласили на чай, я тоже была приглашена. Я начала привыкать ездить в Грандж. Мне нравилась Камилла. Она никогда не показывала, что считает меня хуже остальных. Что касается Лусиана, то после истории с кулоном между нами установилась особая дружеская связь.

Итак, дружба между Коммонвудом и Гранджем росла. Общий учитель для мальчиков был только началом. Миссис Марлин намеревалась возобновить связи с обществом, в котором она вращалась до того, как вышла замуж за человека ниже себя по социальному положению. Она делала все возможное, чтобы заслужить одобрение леди Кромптон — погрузившись в благотворительную работу, особенно в ту, которой занималась ее светлость. Постепенно миссис Марлин стала частой гостьей в Грандже.

Генри мог стать другом Лусиана, а Эстелла — подругой Камиллы. Как удачно, что пол и возраст детей совпадали в обеих семьях! Меня тоже не обходили вниманием. У Лусиана всегда находилась для меня особая улыбка. По крайней мере, я воображала, что она особая. Он часто поглядывал на мой кулон, который я носила поверх платья, когда поблизости не было няни Гилрой. Я знала, что Лусиан с улыбкой вспоминает нашу первую встречу. Жизнь становилась очень приятной.

Миссис Марлин всегда была умелой наездницей, и мы все брали уроки верховой езды. У Эстеллы и Генри были свои пони, и дядя Тоби купил пони и для меня, так что я могла присоединиться к ним. Какой замечательный у меня дядя! Я не сомневалась, что изменения в моей судьбе произошли только благодаря ему.

Я начала понимать, какой властью в доме обладает миссис Марлин. Няня Гилрой в ее присутствии выглядела смирной как овечка. Все в доме ощущали благоговейный ужас в присутствии хозяйки, даже доктор. Наверное, правильнее сказать, «особенно доктор».

Я слышала, как няня Гилрой говорила поварихе, миссис Бартон:

— Она просто наказание Господне. Ни на минуту не дает доктору забыть, кто оплачивает все счета. Она тут настоящая хозяйка.

— Он хороший человек, наш доктор, — отвечала миссис Бартон. — Пациенты очень его ценят. Миссис Гардинер сказала, что мучилась от страшной боли в ноге, пока не пошла к нему. Он очень приятный джентльмен… по-своему.

— По мне — он кроткий как ягненок. Сам за себя постоять не может. Ну деньги-то у нее, а деньги решают все.

— Да, деньги решают все, — согласилась миссис Бартон. — Бедный доктор. Не очень-то у него сладкая жизнь.

Миссис Марлин почти не замечала меня. Казалось, она просто не хочет знать, что я живу в ее доме. Я ничего не имела против такого положения. На самом деле я была даже рада этому. У меня были Сэлли и дядя Тоби, а теперь — Лусиан и Камилла; и Эстелла с Генри не такие уж плохие, а Аделина всегда любила меня.

К концу лета цыгане уехали из леса.

— Ну вот, только что были — и нет их, — сказала няня. — Скатертью дорога!

Я хотела защитить их и напомнить ей о том, как Роза Перрин наложила мне мазь на рану, а Джейк принес домой. Но, конечно, я ничего не сказала.

А потом пошли разговоры о том, что Генри пора отправляться в школу.

— Лусиан из Гранджа едет в школу, значит, и мистеру Генри нужно делать то же самое. Думаю, это будет какая-нибудь солидная школа. Ну они там, в Грандже, решают — и попомните мое слово, в какую школу отдадут Лусиана, туда поедет и наш Генри. Если я хорошо знаю нашу мадам.

— И кому же, как не вам, знать ее? — льстиво вставила миссис Бартон. Она старалась быть в хороших отношениях с няней, которая пользовалась большим авторитетом в доме — уступая во влиятельности только самой миссис Марлин.

Мне не хотелось, чтобы Лусиан уезжал. Они с Камиллой иногда приходили в Коммонвуд на чай. Это всегда было событием, но мне эти дни нравились гораздо меньше, чем наши поездки в Грандж. Миссис Марлин не присутствовала на чаепитии, но находилась где-то рядом. Она очень беспокоилась о том, чтобы все проходило на высшем уровне и чаепития в Коммонвуде были ничуть не хуже, чем в Грандже.

Думаю, она бы предпочла не видеть меня там, но поскольку Лусиан настаивал, чтобы я приезжала к ним в Грандж, она вряд ли могла удалить меня на время их визитов сюда.

Я все чаще обращала внимание на миссис Марлин. У нее был резкий, пронзительный голос и не терпящий возражений тон; и она вечно выражала недовольство из-за того, что было или не было сделано. Она так сильно отличалась от мягкого, кроткого доктора! Думаю, именно из-за нее он был таким покорным и безропотным. Наверное, на людей, подобных доктору, миссис Марлин должна была действовать именно так. Он казался мне человеком, который старается любой ценой избежать неприятностей.

Меня всегда удивляло, что наша жизнь может долго идти по накатанной колее, а потом какое-то событие в корне меняет все. И то, что случается впоследствии, является результатом именно этого поворотного события, без которого ничего подобного не случилось бы.

Именно так и произошло в Коммонвуд-Хаусе.

Миссис Марлин очень хотела принять участие в охоте. Она была такой же страстной охотницей, как и Кромптоны.

Генри, Эстелла, Аделина и я часто выходили посмотреть на начало охоты. Охотники выезжали из Гранджа, и миссис Марлин, которая была опытной наездницей, великолепно управляла своим жеребцом — так же уверенно, как она управляла своим мужем и всем домом. Она неизменно была в центре внимания, обменивалась любезностями с господами, которые собирались со всех окрестных поместий.

Мужчины в алых куртках выглядели восхитительно. Собаки лаяли. В воздухе витало возбуждение.

Доктор никогда не ездил на охоту. Среди всей этой публики он выглядел бы нелепо.

Мы наблюдали, как охотники отправляются в погоню за бедной маленькой лисой, смотрели им вслед, пока они не скрывались из виду, а потом мы возвращались домой.

В тот день было холодно. Я помню, мы бежали всю дорогу домой. Генри вздыхал, мечтая о том, чтобы присоединиться к охотникам. Эстелла еще не решила, хочется ей этого или нет. Она не очень уверенно держалась в седле, и сама мысль о быстрой езде приводила ее в трепет.

День тянулся, как обычно. Откуда нам было знать, что он станет очень важным днем для всех, живущих в Коммонвуд-Хаусе?

Все случилось из-за недавно рухнувшего дерева, вывернутого с корнем после дождя. Оно перегородило тропинку, по которой бежала преследуемая охотниками лиса.

Я была в саду вместе с Эстеллой, когда впервые услышала о случившемся. Все в доме стихло. Удивительно, как все менялось в отсутствие хозяйки! Мы увидели Фреда Картона, местного полицейского, который подъехал к воротам на велосипеде.

— Мистер Картон! — окликнула его Эстелла. — Что произошло?

— Доктор дома? — спросил он. — Мне нужно срочно поговорить с ним!

— Да, он дома, — ответила Эстелла.

Вышла наша горничная Дженет. Она удивилась, увидев мистера Картона.

— Мне нужно срочно поговорить с доктором, — коротко бросил он ей. Обычно мистер Картон был довольно любезен, любил пошутить.

Мы с Эстеллой переглянулись с все возрастающим волнением. Что-то случилось, и мистер Картон приехал об этом рассказать.

Мы последовали за ним в дом, и Дженет пошла наверх, чтобы позвать доктора. Он немедленно спустился и испуганно спросил:

— В чем дело? Что случилось?

Мы с Эстеллой топтались поблизости.

— Сэр, миссис Марлин упала с лошади. Вашу жену отвезли в больницу. Насколько я понимаю, вам сейчас следует отправиться туда.

— Я немедленно еду! — воскликнул доктор.