ЗНАК ВОПРОСА 1997 № 03

К ЧИТАТЕЛЯМ

Мы продолжаем публиковать главы из книги И. А. Головни «Морские истории». В этом номере вас ждет встреча с Робинзонами, оказавшимися на необитаемых островах по чужой и реже своей воле. Что помогло им выжить в, казалось бы, невыносимых условиях? Только ли слепой случай спас одних и погубил других? Давайте подумаем над этим. А потом вместе с «королевским откупорщиком морских бутылок» снимем сургуч с бутылки, проплававшей в море не одно десятилетие, и раскроем тайну гибели корабля, которая, казалось, никогда не будет решена. Много загадок несут в себе такие бутылки — почта Нептуна. Бывало, что доплывали весточки точно по адресу. Кто же доставляет их? Нептун? И сколько же тайн хранит еще море?

ОДИН НА НЕОБИТАЕМОМ ОСТРОВЕ

Пожалуй, невозможно найти человека, который не читал знаменитый роман Даниеля Дефо «Приключения Робинзона Крузо» или не смотрел одноименный фильм. Но далеко не все знают, что Робинзон Крузо — вовсе не плод писательской фантазии Даниеля Дефо. У героя романа был прототип — английский моряк Александр Селькирк. И уж совсем мало кто знает, что Селькирк — не единственный робинзон в богатой на необыкновенные события истории мореплавания. Робинзоны, оказывается, были до Селькирка, были и после Селькирка. Есть они и сегодня.

Итак, в основе романа Даниеля Дефо лежит случай из жизни. Но это вовсе не значит, что все в книге соответствует действительности. Пользуясь правом писателя, сочиняющего художественное произведение, автор многое изменил, многое придумал сам. Начать хотя бы с того, что он перенес злополучный необитаемый остров на целых 5 тысяч километров. Он поместил своего героя на острове, расположенном в Атлантическом океане вблизи устья реки Ориноко и названном им Тобаго, хотя хорошо известно, что остров, на котором жил Селькирк, находится в Тихом океане и называется Мас-а-Тьерра. Он входит в группу островов Хуан-Фернандес, удаленных на 600 километров от побережья Чили. Да и климат на нем намного хуже, чем на вымышленном Тобаго. И потом, настоящий Робинзон, то есть Александр Селькирк, пробыл на необитаемом острове не 28 лет, как это явствует из романа, а чуть больше четырех. Не было у Селькирка и Пятницы. Автор придумал этот персонаж единственно для того, чтобы сделать сюжет романа более сложным и интересным. И тем более не мог видеть Селькирк людоедов.

В действительности все было иначе.

Селькирк родился в 1676 году в Шотландии, в семье сельского сапожника. В 19 лет он ушел из дома и в одном из морских портов нанялся на военный корабль. Несколько раз принимал участие в морских сражениях. Затем оказался на галере «Синк Порте», которая весной 1703 года вместе с фрегатом «Сент-Джордж» по тайному повелению королевы отправилась в пиратский рейд к берегам Южной Америки. Командовал экспедицией известный пиратский предводитель и мореплаватель (он совершил три кругосветных плавания) Уильям Дампир.

Однажды — это было уже в 1704 году, — когда «Синк Порте» пристала к острову Мас-а-Тьерра, между капитаном галеры Стрейдлингом и Александром Селькирком, который успел к тому времени дослужиться до офицерской должности квартирмейстера, возникла крупная ссора. Капитан обвинил своего помощника в воровстве. Селькирк в ответ заявил, что он не хочет больше плавать с капитаном-самодуром — лучше уж остаться одному на этом богом забытом острове. Капитан Стрейдлинг и в самом деле был тяжелым и вспыльчивым человеком. Достаточно сказать, что незадолго перед этим он поссорился с Дампиром и отделился от него. Поймав Селькирка на слове, Стрейдлинг тут же приказал высадить его на остров. Квартирмейстер получил кремневое ружье, небольшой запас пороха и пуль, топор, нож, котелок, табак, кое-что из одежды и Библию. Все остальное он должен был добывать себе сам.

Высадку Селькирка на необитаемый остров можно расценивать двояко: как наказание и одновременно как спасение. И вот почему. Не прошло и месяца, как «Синк Порте» налетела во время бури на скалы одного из островов Мапелла и пошла ко дну. Экипажу галеры с трудом удалось добраться до пустынного островка, где его ожидала неминуемая смерть. Спустя несколько дней к острову подошел испанский военный корабль и снял пострадавших. Но снял не затем, чтобы оказать помощь, а чтобы отправить в Лиму, где пиратов заковали в кандалы и бросили в тюрьму. Вот когда, думается, Стрейдлинг и его подчиненные позавидовали Селькирку!

А что же Селькирк? Какое-то время он еще ждал, что Стрейдлинг одумается и вернется за ним. Но тот и не думал возвращаться, он спешил добраться поскорее до испанского золота. Не дождавшись Стрейдлинга, Селькирк поначалу пал духом. Но ненадолго. Решив, что жить все-таки как-то надо, что отчаяние ни к чему хорошему не приведет, он принимается за работу, ибо только работа, рассудил он, может отвлечь его от мрачных мыслей. «Если меня что и спасло, — вспоминал впоследствии отшельник Мас-а-Тьерра, — так это работа».

Начал Селькирк с того, что обследовал свой остров. А обследовав, пришел к выводу, что Мас-а-Тьерра — вполне подходящее для жизни место. На нем произрастало много съедобных кореньев, злаков и даже кое-какие фрукты. Прибрежные воды оказались богатыми на рыбу и черепах. А еще на острове водились дикие козы, коты и крысы.

И Селькирк начинает трудиться. Начинает с того, что, выбрав подходящее место, строит удобную хижину. Затем — еще одну, ставшую кухней. Обзаведясь жильем, принялся за изготовление из дерева предметов домашнего обихода. Смастерил календарь, на котором ежедневно делал отметку. Когда прохудилась одежда, он сшил новую, из козьих шкур. Иглой ему служил специально приспособленный для этого гвоздь. Много охотился на коз и черепах, заготавливая мясо впрок.

Как-то, преследуя козу, Селькирк вслед за животным упал с высокого крутого обрыва. Живым остался только благодаря козе, на которую упал и тем самым смягчил удар. И все же это падение не прошло бесследно — Александр три дня пролежал под скалой без памяти и еще десять дней отлеживался в своей хижине.

Когда у Селькирка завелись кое-какие съестные припасы, в хижину повадились крысы. Они объедали Селькирка до тех пор, пока тот не додумался приманивать к хижине диких котов козьим мясом. Вскоре коты стали приходить к моряку десятками. Крысы после этого вынуждены были позабыть дорогу к жилищу Селькирка.

Однажды около острова бросил якорь испанский корабль, и часть его экипажа сошла на берег. Как ни трудно было Селькирку, но он не поддался соблазну попросить у испанцев помощи, а поспешил спрятаться от них подальше. Он хорошо знал, как круто обходятся испанцы с английскими пиратами.

Вот так, в постоянных трудах, заботах и тревогах, прожил на своем острове в одиночестве Александр Селькирк больше четырех лет.

2 февраля 1709 года в Мас-а-Тьерра пристали английские корабли «Дюк» и «Датчис». К острову, на котором был замечен дым от костра, была послана шлюпка с офицером и матросами. На берег отправились восемь человек, а вернулись девять. Девятым был устрашающей наружности человек, одетый в козьи шкуры и обросший длинными нечесаными волосами. Он с трудом изъяснялся на языке, отдаленно похожем на английский. Это был Александр Селькирк. За время, проведенное на острове, он разучился разговаривать и порядком подзабыл родной язык.

По рекомендации Дампира, который на сей раз был штурманом этой маленькой эскадры, капитан «Дюка» Вудс Роджерс взял Селькирка к себе помощником.

Кстати будет сказать, «Дюк» и «Датчис» занимались тем же самым промыслом, что и ранее «Синк Порте», — приватирством, то есть узаконенным самой королевой пиратством, на которое выдавался специальный патент. Неофициально приватиры так и назывались — «королевские пираты».

После трех лет плавания «Дюк» вернулся в Англию, и сразу же вышла в свет книга его капитана Роджерса под названием «Путешествие вокруг света». В этой книге наряду с описанием многих диковинных земель, которые повидал Роджерс, рассказывалось о Мас-а-Тьерра и его «хозяине» Александре Селькирке. А вскоре и сам Селькирк издал книгу с характерным для тех времен названием «Вмешательство провидения, или Описание необыкновенных приключений Александра Селькирка, написанное его собственной рукой».

Писателя из Селькирка не вышло. Его книга, несмотря на интригующее название и занимательный сюжет, осталась незамеченной читателями. Зато судьбой масатьеррского отшельника заинтересовался Даниель Дефо. Он познакомился с Селькирком, не раз с ним встречался, подолгу расспрашивал о жизни на острове. А в 1719 году в книжных лавках Англии появился роман Даниеля Дефо «Приключения Робинзона Крузо». Книга Дефо сразу же стала необыкновенно популярной среди читающей публики и принесла всемирную известность как своему создателю, так и Александру Селькирку.

Селькирк умер 17 декабря 1723 года во время плавания у берегов Африки на военном корабле «Веймут», на котором он служил первым помощником капитана. Думается, что Селькирк успел прочесть роман Даниеля Дефо.

Рассказывая о прототипе Робинзона Крузо, автор сознательно упустил одну немаловажную деталь. Дело в том, что, побывав на острове накануне своей перепалки с капитаном Стрейдлингом, Селькирк обнаружил там следы пребывания человека и решил, что остров обитаем. Вот почему с такой легкостью он согласился остаться на Мас-а-Тьерра.

Однако Селькирк ошибся. Он действительно видел на острове следы пребывания человека: примитивные изделия из металла, похожие на стены нагромождения камней и тому подобное. Да, люди на острове были. И немало. Но Селькирк одного не мог знать: все люди были там задолго до него. И все они, подобно ему, тоже были робинзонами.

Первым «хозяином» острова был, по-видимому, сам Хуан-Фернандес, именем которого и был впоследствии назван архипелаг. На Мас-а-Тьерра он прожил в полном одиночестве несколько лет. Пропитание добывал ловлей рыбы, разводил коз. Возвращаясь на материк, коз он, естественно, оставил на острове. Со временем козы расплодились и одичали. Благодаря этому все последующие отшельники острова Мас-а-Тьерра были обеспечены мясом, молоком и шкурами. И по сей день местное население острова охотится на диких коз.

В 20-х годах XVII столетия на острове долгое время жили потерпевшие крушение голландские моряки. Голландцев сменил негр-моряк, которому чудом удалось спастись с затонувшего вблизи острова торгового судна. Сведения об этих Робинзонах очень скудные. Намного больше известно о следующем Робинзоне — индейце из Москито-Кост, что в Центральной Америке, по имени Уильям.

В начале 1681 года бедолагу второпях «забыли» на острове английские пираты под командой Уолтинга и Шарапа. Случилось это во время поспешного бегства джентльменов удачи при виде показавшихся на горизонте испанских военных кораблей. В тот день Уильям имел несчастье охотиться на коз вместе с несколькими матросами, посланными на берег для заготовки провианта. Когда не в меру увлекшийся индеец вернулся на берег, паруса его судна уже виднелись далеко в море.

В отличие от Селькирка Уильям остался на острове лишь с тем, что было при нем во время охоты. Ружье, щепотка пороха, несколько пуль, нож — вот и все, чем располагал Уильям. И все же он сумел выжить. Как индеец, он был больше, чем белые, приспособлен к жизни в первобытных условиях. И потом ему очень повезло, что его нож был сделан из необыкновенно твердой стали. Когда через несколько дней скудный запас пороха и пуль кончился, Уильям приспособился отрезать своим ножом от ствола ставшего ненужным ружья куски железа и делать из них ножи, иглы и рыболовные крючки. Все это он ровнял, выгибал и затачивал с помощью камней, затем нагревал на огне и закаливал в воде. Огонь добывал, ударяя ружейным кремнем по металлическим деталям ружья. Леску для рыбной ловли нарезал из шкур убитых тюленей, которые довольно часто появлялись на побережье острова. Чтобы иметь рядом с морем постоянное убежище от непогоды, на берегу Уильям соорудил хижину из козьих шкур. Обычно же жил вдали от берега в пещере. Постелью ему служили хворост и сухие морские водоросли. Когда одежда пришла в негодность, он, как и Селькирк, научился шить ее из козьих шкур.

Уильям прожил на Мас-а-Тьерра три с небольшим года. Ради справедливости следует заметить, что он и раньше имел возможность покинуть злополучный остров. Каким-то образом проведав, что на Мас-а-Тьерра находится английский пират, к острову несколько раз приставали испанцы. Но Уильям, хорошо зная, что ожидает его в случае встречи с испанцами, каждый раз скрывался от них в непролазных лесных чащобах.

Подобрали Уильяма люди знакомого уже нам пирата Дампира. Его корабли «Бечелес Делайт» и «Николас» пристали к острову 22 марта 1684 года, чтобы пополнить запасы пресной воды и продовольствия. Встреча была необыкновенно радушной: на кораблях Дампира было много людей, хорошо знавших Уильяма.

Дампир и поведал миру о робинзоне Уильяме в своей широко известной книге «Новое путешествие вокруг света», изданной в 1697 году в Лондоне. Не исключено, что именно Уильям натолкнул Даниеля Дефо на создание образа индейца Пятницы в романе «Приключения Робинзона Крузо».

Следующая, пятая по счету, досель-кирковская робинзонада не была, в отличие от предыдущих, столь трудной и тягостной. Скорее, наоборот…

В 1687 году по приказу капитана английского пиратского судна «Бечелес Де-лайт» Эдуарда Дэвиса на Мас-а-Тьерра были высажены сразу пятеро матросов. Причиной столь сурового наказания была чрезмерная страсть этих матросов к игре в кости. Благодаря тому, что Дэвис оставил провинившимся все необходимое для жизни на необитаемом острове, у них оказалось слишком много свободного времени. Не было лишь денег. Однако новоявленные робинзоны не унывали. Они тотчас — разделили остров на пять равных частей и снова засели за кости. Теперь они играли на свои владения. Играли ежедневно. Правда, несколько раз им приходилось прерывать игру, но делали они это по вине все тех же испанцев, которые время от времени высаживались на остров, чтобы набрать свежей воды, а заодно и поймать английских пиратов. Однако всякий раз англичанам удавалось скрыться — они хоть и были увлечены игрой, но за горизонтом следили исправно. Когда через три года и девять месяцев судно Дэвиса возвратилось к острову, посланные на берег моряки увидели все ту же знакомую картину: пятеро штрафников самозабвенно играли в кости. Они настолько были увлечены этим занятием, что их едва ли не силой пришлось тащить на судно.

А еще через 14 лет на острове появился Александр Селькирк…

Но и на Селькирке не закончилась история робинзонад на Мас-а-Тьерра. В 1715 году там обосновались испанцы, но вскоре их крошечная колония погибла по вине землетрясения. В 1719 году на острове нашли временное прибежище дезертиры с английского военного фрегата. В 1720 году остров стал пристанищем для экипажа английского корабля «Спидуэл», затонувшего у берегов острова во время шторма. Впоследствии некоторым морякам «Спидуэла» удалось спастись на построенной ими лодке, другие же погибли в схватке с напавшими на остров испанцами.

Так что остров Мас-а-Тьерра можно с полным правом называть островом робинзонов. Впрочем, не так давно правительство Чили переименовало остров Мас-а-Тьерра в остров Александра Селькирка, а Мас-а-Фуэра — другой остров архипелага Хуан-Фернандес — в остров Робинзона Крузо. А еще раньше, в 1823 году, на Мас-а-Тьерра был сооружен памятник Александру Селькирку. В 1863 году в его честь экипаж одного из английских кораблей установил на острове мемориальную доску: «…в память об Александре Селькирке, прожившем на острове в полном одиночестве четыре года и четыре месяца».

В наше время на острове проживает около 400 человек. Все они, конечно, наслышаны о жившем когда-то на их острове английском моряке и, разумеется, гордятся своим знаменитым, если можно так сказать, земляком, о котором даже книга написана. Книгу, правда, не все читали: большинство островитян неграмотны. Путешественники и туристы редко посещают остров Александра Селькирка: слишком уж он отдален от туристских маршрутов.

Больше в этом смысле повезло находящемуся по другую сторону Американского континента острову Тобаго, на котором по фантазии Даниеля Дефо был поселен Робинзон Крузо. Там есть отель и ресторан с завлекающим названием «У настоящего Робинзона». В ресторане услужливые официанты непременно предложат посетителю экзотические блюда «а-ля Крузо». Есть на острове и аэродром, обслуживающий туристов из США и стран Латинской Америки.

Много трудностей и невзгод выпало на долю робинзонов острова Мас-а-Тьерра, но все они не идут ни в какое сравнение с тем, что пришлось перенести испанскому моряку Педро Серрано. У Селькирка было почти все самое необходимое для жизни на необитаемом острове: одежда, ружье с порохом и пулями, топор, нож, котелок, табак и даже Библия. Остров с его умеренным климатом давал ему еду и питьевую воду, в его прибрежных водах водились рыба, омары, раки. И что немаловажно — на острове не было крупных хищных животных, ядовитых змей и москитов. Словом, Мас-а-Тьерра был если не идеальным, то, во всяком случае, вполне подходящим местом для робинзонов. Ничего этого не было у Педро Серрано, а остров, на котором ему пришлось прожить целых семь лет, и островом назвать трудно.

Дело было в далеком 1540 году. Подгоняемый свежим попутным ветром испанский корабль «Глория» на всех парусах несся к берегам Перу. Кроме матросов, на борту судна находилось много переселенцев. Наслушавшись рассказов о невероятных богатствах покоренной испанскими конкистадорами империи инков, они надеялись скоро разбогатеть там и вернуться домой состоятельными людьми…

В тот роковой день небо с утра было чистым, и ничто, казалось, не предвещало беды. Но во второй половине дня появились тяжелые свинцовые тучи, налетел ветер. Море заволновалось, забурлило, и вот уже на судно обрушились огромные водяные валы. Не устояв перед напором ветра и воды, повалились за борт мачты, отвалилась корма. Вода ринулась в трюмы, и через минуту-другую корабль вместе с людьми скрылся в разбушевавшейся пучине.

Живым остался один Педро Серрано. Несколько часов его носило по океану, пока не выбросило наконец на сушу. Обессиленный моряк отполз подальше от воды и впал в беспамятство. Когда же очнулся, море было совершенно спокойным, небо чистым, и ничто не напоминало о страшной буре. Встав на ноги, Педро осмотрелся. То, что он увидел, повергло его в ужас: он находился на узкой, длиной около восьми километров, песчаной косе, на которой не росло ни травинки, не было и лужицы воды, не валялось ни одного камешка. Сплошной песок, а вокруг безбрежный океан! На Серрано была лишь его одежда да висел на поясе нож. Правда, кругом валялось много сухих водорослей, но не было из чего добыть огонь. Мучимый голодом, Серрано нашел несколько креветок и каких-то рачков и съел их. Все было невкусным и слишком соленым. Его начинала мучить жажда. Моряк был в отчаянии: пресной воды на острове не было и быть не могло.

Когда начало смеркаться, Педро заметил, что кое-где из воды на песок выползают черепахи. Он успел перевернуть несколько черепах на спину, лишив их возможности двигаться. Затем перерезал одной черепахе горло и, припав губами к ране, принялся высасывать кровянистую жидкость. Она была пресной, но очень невкусной. Впрочем, выбирать не приходилось. Утолив жажду, Серрано нарезал черепашье мясо тонкими ломтиками и разложил их на песке вялиться под солнцем. Мясо было не слишком вкусным, однако съедобным и питательным.

Черепах вокруг острова было в достаточном количестве, и только благодаря им Педро Серрано удалось выжить. Из их панцирей получались неплохие миски, в которые можно было собирать дождевую воду. Чтобы вода не испарялась, Педро вырывал в песке глубокие ямы, опускал в них наполненные водой панцири, сверху прикрывал пустыми и засыпал все это песком.

В безоблачную погоду немилосердно жарило солнце. Чтобы спастись от его обжигающих лучей, Серрано вынужден был большую часть дня проводить в воде.

Все это время моряка не покидала мысль об огне. Ведь будь у него огонь, он мог бы питаться жареным мясом. И потом, дым от костра служил бы сигналом проходящим мимо кораблям. Но, как назло, на всем острове не было ни одного камешка, даже самого маленького. Педро убедился в этом, обследовав свой остров буквально метр за метром. Тогда он начал искать камни на морском дне. Но и там был один лишь песок. И все же ему повезло: в полумиле от берега на большой глубине он заметил несколько камешков. Рискуя жизнью, он достал их со дна. Остальное было делом техники. Вместо трута Серрано приложил к камню скрученный остаток рубахи, ударил по камню тупой стороной лезвия ножа, из-под лезвия вылетели искры, и вскоре над островом взвился столб дыма. Чтобы дождь не потушил костра, моряк соорудил над ним навес из черепашьих панцирей. С этого дня, кроме черепашины вяленой, в меню Серрано появилась еще и черепашина жареная. И даже вареная — он варил ее в панцире маленькой черепахи.

Прошло три года… За это время Серрано видел далеко на горизонте паруса проходивших мимо судов, но ни одно из них не остановилось. И все же Педро не терял надежды.

И вот однажды, как и у Робинзона Крузо, у Серрано появился… Пятница. Но не выдуманный, не книжный, а самый что ни на есть настоящий.

Проснувшись как-то после ненастной штормовой ночи, Серрано, не веря своим глазам, увидел на острове такого же, как и он сам, человека. Только был тот человек, в отличие от почти голого Педро, в штанах и рубашке и без длинных волос. Увидя друг друга, Серрано и незнакомец бросились с криками ужаса в разные стороны. Серрано принял незнакомца за дьявольское наваждение, а тот принял Серрано за невиданного дотоле зверя. Но услышав, как этот «зверь» призывает на помощь Бога, пришелец остановился и закричал:

— Брат мой, остановись! Не беги от меня! Я, как и ты, христианин!

И только после того, как он, упав на колени, принялся громко читать молитву, Серрано остановился. Последовали горячие объятия, расспросы и рассказы о своих злоключениях.

Началась совместная жизнь. Поначалу все было как нельзя лучше. Серрано и его новый друг (история не донесла до нас его имени) вместе охотились на черепах, собирали топливо для костра, готовили пищу. А вечерами, сидя у огня, рассказывали друг другу о прошлой своей жизни, мечтали о возвращении на родину, строили планы на будущее. Но время шло, и задушевные беседы начали иссякать — говорить больше было не о чем. Да и не хотелось. Случалось, что за день они едва обменивались несколькими фразами. Появилась апатия, начались подозрения и упреки по самым ничтожным поводам. Затем последовали оскорбления и ссоры. Дошло до того, что однажды после крупной перепалки в руках сверкнули ножи…

К счастью, до поножовщины не дошло: робинзоны вовремя опомнились. К чему убивать друг друга, если можно расстаться по-хорошему, решили они. Впрочем, «расстаться» — не то слово. Совсем расстаться они не могли, а вот жить порознь…

На следующий день они поделили остров и свое скудное хозяйство на две равные части и зажили врозь — каждый заготавливал пищу, воду и топливо только на своей половине острова, каждый поддерживал свой костер.

Но долго так продолжаться не могло. Через несколько месяцев островитяне помирились. Что явилось причиной примирения — неизвестно. Возможно, кому-то потребовалась срочная помощь. А может, просто у кого-то оказалось больше решимости, и он первым сделал шаг к примирению. Обнявшись, оба плакали как маленькие дети. Больше они не ссорились. Старались не поддаваться настроению, научились управлять своими чувствами.

Прошло еще несколько лет. И вот однажды, а шел уже 1547 год, в который раз на горизонте показались паруса. Серрано и его товарищ стали бросать в костер все, какие у них имелись, запасы сухих водорослей. Вспыхнул огромный костер. Его дым заметили на судне, и оно повернуло к острову. Видя, как с него спускают шлюпку, друзья заплакали от радости. Но их радость длилась недолго: у самого берега лодка вдруг остановилась и стала поспешно разворачиваться с явным намерением плыть обратно. Находившиеся в ней моряки приняли двух косматых существ за нечистую силу и сочли за лучшее не испытывать судьбу. И только когда островитяне громко запели молитву, моряки после некоторого колебания повернули лодку снова к острову.

Корабль был испанским, он возвращался из Перу. Приятель Серрано не вынес нервного напряжения и спустя несколько дней умер на борту судна, так и не увидев больше своей родины.

Через два месяца судно бросило якорь у причалов Севильи. Прослышав о Педро Серрано и его мытарствах, в порту собралась огромная толпа народа. Слух о диковинном моряке достиг столицы. Увидеть его пожелал сам король. Педро повезли в Мадрид как он был — нестриженным и оборванным. В пути его показывали за деньги любопытным. Выслушав рассказ Педро, король Карл V повелел выдать ему 4 тысячи унций золота — целое состояние!

Разбогатев, Серрано решил поселиться в Перу, где-нибудь неподалеку от своего острова, но по дороге туда умер.

Робинзонаду Педро Серрано можно назвать подвигом, а самого Серрано — героем. И в этом не будет ни малейшего преувеличения. Только человек мужественный, волевой и настойчивый (вспомним его многомесячные поиски камешка), человек, преисполненный неистребимой жажды жизни и веры в свое спасение, человек смекалистый и трудолюбивый мог семь лет прожить на голой песчаной косе посреди безбрежного и не всегда спокойного океана.

К сожалению, не все робинзоны обладали такими замечательными качествами, как Педро Серрано. Попадались среди них люди малодушные, не умеющие приспособиться к новым и трудным условиям жизни. Именно такие робинзоны гибли чаще всего. Гибли преждевременно…

Дневник одного из таких неудачников, датированный 1726 годом, находится в Британском музее в Лондоне. Его нашел на острове Вознесения Моусон, капитан английского судна «Комптон». Если быть точнее, то Моусон сперва наткнулся на скелет Вознесенского робинзона, а уже потом рядом со скелетом обнаружил дневник.

Судя по всему, автор дневника, которого звали Джеймс Холборн, был моряком. О том, за какие грехи его наказали, оставив одного на необитаемом острове, он предпочел умолчать. Из этого можно сделать вывод, что вина его была немалой и наказание он понес заслуженное. Впрочем, по тем временам с ним обошлись еще по-божески. Ему оставили палатку, бочонок воды и даже немного вина, два ведра, сковородку, котелок, топор, охотничье ружье с небольшим запасом пороха и пуль, горох, рис, лук, чай, соль и Библию. По-видимому, Джеймс был все-таки большим грешником.

С первых же дней оставшегося в одиночестве моряка охватило отчаяние. Его постоянно преследовал страх, что оставленные ему съестные припасы скоро кончатся, и тогда ему придется умереть с голоду. «Мне мучительно и страшно, — записал он в дневнике, — я потерял всякую надежду, и пусть всемогущий господь защитит меня».

Джеймс оказался никудышным охотником: ему удалось подстрелить всего лишь несколько чаек. Он ощипал их, засолил и высушил на солнце.

Израсходовав без толку боеприпасы, моряк взобрался на высокую скалу и, привязав к ненужному больше ружью свою рубаху, воткнул его на верхушке скалы в расщелину. Это был жест отчаяния: Холборн надеялся, что его рубаху заметят с какого-нибудь проходящего мимо острова судна.

Мясо черепах, единственный продукт питания Педро Серрано, у Холборна вызывало отвращение, он ел его через силу. Несколько раз он пытался ловить рыбу, но всякий раз безуспешно. Пробовал собирать съедобные коренья, но и эту затею вскоре оставил: он плохо разбирался в растениях и боялся отравиться.

А тут еще начал иссякать запас воды. Прихватив с собой еду, Джеймс отправился на поиски источника. После долгих скитаний по острову он набрел на расщелину, по дну которой текла вода. Однако, найдя ручей, он сразу же, похоже, потерял к нему дорогу. А может, не смог больше добраться до него. Дело в том, что от продолжительной ходьбы до застывшей лаве у него быстро износилась обувь, подошвы ног потрескались, и ему трудно стало совершать длительные переходы.

О том, насколько туго соображал Холборн, свидетельствует такая запись в его дневнике: «Я нашел жирную черепаху, у нее было много яиц; я приготовил отличный обед, сварив яйца с рисом. Остатки я закопал — боялся зловония, ведь черепахи на острове настолько большие, что одному трудно съесть столько мяса за короткое время, а сохранить его из-за жары невозможно».

Как тут не вспомнить Педро Серрано, который резал черепашье мясо на ломтики и вялил его на солнце.

При дальнейшем чтении дневника становится все очевиднее, что бедолага вовсе опустил руки и, что еще хуже, начал терять рассудок. Ему стали мерещиться видения, одно страшнее другого. Последние страницы дневника полны сетований Джеймса на обрушившиеся на его голову несчастья, и прежде всего на донимающую жажду, которую ему не удается утолить ни яйцами птиц, ни черепашьей кровью.

Последняя запись в дневнике была такой: «Я стал ходячим скелетом, силы окончательно оставили меня, я больше не могу писать. Я искренне раскаиваюсь в грехах, которые совершил, и молю Господа, чтобы никогда ни одному человеку не выпало на долю тех мук, которые я испытал. Ради спасения других я записал эту историю, чтобы люди не поддавались искушению дьявола. Я возвращаю свою душу тому, кто дал ее мне, надеясь на милосердие в…»

Приходится лишь сожалеть, что так поздно прозрел и образумился Джеймс Холборн. Сделай он это раньше, возможно, и не пришлось бы ему так бесславно умереть на забытом людьми и Богом острове.

А этот исключительный, можно сказать, в истории робинзонад случай произошел не так давно, каких-нибудь два десятка лет назад.

Известно, что все мальчишки в мире, будь то Россия или Испания, Бразилия или Япония, удивительно похожи друг на друга. Все они непоседливы, любопытны, деятельны и стараются во всем походить на взрослых. В этом отношении черные, как головешки, мальчишки с крошечного островка Еуа, который затерялся на необозримых просторах Тихого океана, ничем от остальных своих сверстников не отличаются.

Их было шестеро. Старшему — его звали Тоуга — исполнилось одиннадцать лет, и он был в компании вожаком. Младшему было семь лет.

Поскольку основным промыслом на Еуа была рыбная ловля, то каждый его житель — имеются в виду мужчины — был, естественно, рыбаком. Понятно, что наши герои также ловили рыбу, готовились стать рыбаками. Правда, они ловили ее на мелководье острогой, в то время как их отцы и старшие братья выходили на пирогах в открытый океан, где промышляли тунца. Тунец — рыба хищная, большая и сильная. Поймать ее не так просто даже взрослому рыбаку. Мальчишкам очень не терпелось выйти на улов тунца в море и в случае удачи услышать похвалу от старших…

И вот однажды, уступив настойчивым просьбам, отец Тоуги дал сыну свою лодку и разрешил выйти в море на рыбную ловлю. Своей радостью Тоуга поспешил поделиться с друзьями. Увидев, с какой завистью смотрят на него ребята, Тоуга тут же пригласил их всех с собой на рыбалку. Радости ребят не было предела.

На следующий день, едва начало светать, шестеро мальчишек стащили на воду лодку, поставили парус и, миновав прибрежные рифы, вышли в море. Погода будто по заказу была тихой, на небе — ни тучки. Ребята все дальше отдалялись от берега, и вскоре Еуа пропал из виду. Только тогда они принялись за лов рыбы. Лов обещал быть удачным — уже в самом начале удалось вытянуть несколько крупных рыбин. И все же это была еще не настоящая рыбалка. Все с нетерпением ждали, когда попадется тунец.

Буря началась внезапно. Ребята были настолько увлечены ловлей рыбы, что не заметили, как на небе появились облака, которые стали стремительно расти и темнеть. Неожиданно сорвался ветер, заволновался океан, припустил дождь. Пока юные рыболовы раздумывали, убирать парус или нет, налетевший порыв ветра сломал мачту.

Свалившуюся на них беду ребята встретили, как и подобает настоящим рыбакам, без слез и криков отчаяния. Они лишь покрепче держались за борта лодки, стараясь в то же время сохранять ее равновесие. Беснующийся океан, словно испытывая мальчишек на мужество, вертел и швырял лодку так, будто это была скорлупа кокосового ореха.

Шторм бушевал несколько дней кряду. И все эти дни мотало и носило по океану утлую неуправляемую лодчонку. Ребята поменьше, которые совсем выбились из сил, лежали на дне лодки. Старшие, Тоуга и Мауги, кормили их сырой рыбой и поили дождевой водой, которую собирали в скорлупу кокосового ореха.

В конце концов лодку прибило к берегу. Как потом выяснилось, это был остров Ата, расположенный в 140 километрах от Еуа. Остров, как нетрудно догадаться, был необитаем.

Тоуга и его команда прожили на Ата ровно 450 дней. Они довольно скоро освоились со своим положением Робинзонов и научились добывать пищу: ловили зазевавшихся птиц, отыскивали в песке черепашьи яйца, взбирались на кокосовые пальмы и срывали орехи.

Юных робинзонов подобрало проходившее мимо острова английское судно «Джаст Дэвид». Все мальчишки были здоровы, бодры и полны энергии, чем немало удивили команду «Джаст Дэвида».

— Мы могли бы прожить здесь всю жизнь! — заявил, не задумываясь, самый младший из робинзонов. — Жаль только родителей, которые, наверное, скучают без нас.

Что ни говорите, а мальчишки с острова Еуа не чета Джеймсу Холборну, взрослому дяде, да к тому же еще и моряку.

Как видим, и в наши дни встречаются робинзоны. И надо заметить, сегодня их ничуть не меньше, чем было, скажем, в XVII веке. Море так и осталось морем — полным неожиданностей, суровым и коварным, необузданной стихией.

Француз Анри Бурдан принадлежал к тому беспокойному племени людей, которое именуется кратко и емко — романтики. Этот человек через всю свою жизнь пронес завидную способность удивляться и восхищаться, его никогда не покидали любопытство и страсть к приключениям. Как и все романтики, Бурдан был большим непоседой. Будучи классным пилотом, он в разное время жил и работал в Южной Америке, Вьетнаме, Канаде, Лаосе, Африке, на Среднем Востоке и, конечно, во Франции. А еще Бурдан был заядлым яхтсменом. Он избороздил все Средиземноморье, а Южно-Китайское море и Сиамский залив знал как свои пять пальцев.

Под стать Анри была его жена Жозе, с виду женщина маленькая и хрупкая, но зато необыкновенно энергичная и мужественная. Она была постоянным спутником своего мужа во всех его морских путешествиях, без ропота разделяя с ним все тяготы и невзгоды. У четы Бурданов была заветная мечта — совершить вдвоем на яхте кругосветное плавание.

В 1966 году непоседливые Анри и Жозе оказались в Сингапуре. Там Анри какое-то время работал пилотом пассажирского самолета. Здесь-то и представился Бурданам подходящий случай осуществить свою давнишнюю мечту. На скопленные деньги они заказали большую 15-метровую яхту, названную ими «Синга Бетина» («Львица» — в честь Жозе), запаслись всем необходимым и после пробного плавания вдоль южного побережья Малайзии 20 октября 1966 года отправились в кругосветное плавание.

Бурданы не стремились к сногсшибательным рекордам, они не ставили целью в самый короткий срок обогнуть земной шар. Они хотели плыть как можно медленнее, чтобы как можно больше увидеть. Поэтому, вместо того, чтобы сразу устремиться на восток или запад, они берут курс на юг, намереваясь пройти вдоль побережий островов Калимантан и Сулавеси, затем побывать в Австралии, на Новой Гвинее и островах Океании, в Японии, Южной Америке и так далее.

Надо заметить, что с самого начала плавания мореходов преследовало сплошное невезение. Можно подумать, что над ними довлел злой рок. Посудите сами: едва удалось устранить появившуюся в днище яхты течь, как сломалась мачта; не успели заменить мачту, как отказал мотор, затем лопнул рулевой трос. И так без конца. Злой рок, конечно, здесь ни при чем. Причина в другом: наспех, недобросовестно построенная яхта, трудные из-за обилия мелей и подводных рифов места для плавания, частые дожди и штормы.

Кончилось все тем, что 27 января 1967 года в 80 милях от Дарвина (Австралия), у острова Батерст, наши мореплаватели попали в западню. Попали самым нелепым образом. Было это так. Решив немного отдохнуть на приглянувшемся пляже в северной части острова, а заодно подремонтировать яхту, Бурданы направили «Синга Бетину» к берегу. Из-за сильного прилива они не заметили, что идут прямо на рифы. Чисто случайно, можно сказать, каким-то чудом рифы они проскочили. Правда, однажды яхта вздрогнула от какого-то удара, но команда не придала этому сколько-нибудь серьезного значения. В 200 метрах от берега «Синга Бетина» стала на якорь. И только когда начался отлив, Анри и Жозе увидели, в какой они попали капкан: рифы, которые они только что проскочили, охватывая пляж большой подковой, упирались своими концами в берег. О том, чтобы без посторонней помощи выбраться из этого своеобразного озера, которое на время отлива обнажалось до дна, нечего было и думать. Тем более что наступил сезон северных муссонов и ветры беспрерывно дули с моря на берег, а двигатель был не исправлен.

Но мореходы особо не огорчались — еще одно приключение, и только. Они были уверены, что в скором времени с помощью местных жителей они освободятся из плена. А пока решили отдохнуть, затем заняться ремонтом яхты. К счастью, они догадались перетащить на берег все необходимое: продукты, одежду, сигнальные ракеты, а также книги и электрофон с пластинками. И сделали они это очень своевременно — в первые же дни ветер, волны, отливы и приливы превратили «Синга Бетину» в полузатопленную развалюху, а ее 250-килограммовый руль был сорван с петель и отнесен в море.

Из парусов яхты Анри и Жозе соорудили что-то вроде палатки, которая защищала их от солнца, но никак не от дождя и ночного холода, и зажили беспокойной жизнью потерпевших кораблекрушение. Будучи большими оптимистами, случившееся они восприняли как небольшое приключение, о котором с долей иронии можно будет рассказывать дома родным и знакомым, стоит лишь связаться с местными жителями…

Но проходит день, другой, пятый, десятый, и в души Бурданов начинает закрадываться сомнение: а есть ли вообще на острове эти самые местные жители? На берегу, во всяком случае, никаких следов их пребывания обнаружить пока не удалось. И тогда, не дожидаясь, когда кто-то найдет их, они сами отправляются на поиски людей. Понуждало их к этому и то обстоятельство, что на берегу, где они обосновались, не было ни одного плодового дерева, на отмели не водилась рыба, а собственные запасы пищи были не так уж велики. Следовательно, о продолжительном пребывании в этих, не слишком к тому же приветливых местах думать не приходилось.

И вот двое полукалек — еще на яхте во время шторма они сильно порезали ступни ног, и теперь при ходьбе раны причиняли сильные боли — предпринимают несколько многокилометровых походов по острову. Все они были неимоверно трудными и опасными. Остров оказался покрытым дремучим непроходимым лесом и изрезан множеством рек, которые во время отливов и приливов превращались в непреодолимые бурные потоки. А тут еще почти непрекращающиеся дожди.

Убедившись, что людей поблизости нет, Бурданы решают пробираться к южной оконечности острова — возможно, там есть люди. Кроме того, по предположению Анри, где-то на юге острова должен находиться маяк, поскольку в проливе Кларенс ходят суда.

23 февраля супруги снова покидают свой лагерь и направляются в глубь острова. И снова сплошной стеной встают на их пути мангровые заросли, за ними — широкая река и, наконец, кажущиеся бесконечными болота и топи, кишащие змеями и прочей нечистью. Преодолевая болота, Бурданам нередко приходилось продвигаться по пояс, а то и по шею в иле. Уже возвращаясь после двухсуточного, неимоверно трудного и неудачного похода к лагерю, в стремительно несшей отливные воды реке едва не утонула Жозе — она попала в водоворот. А тут еще, как назло, на ее ранах развязались бинты и намертво опутали ноги. Ценой огромных усилий и риска Анри удалось спасти жену.

Как Бурданы ни старались экономить свои скудные съестные запасы, после месяца робинзонады — а в том, что это робинзонада, сомневаться больше не приходилось — они кончились. Пришлось искать съедобных моллюсков. Поскольку в этих местах даже крабы почему-то не водились, жестокий голод вынудил Анри, который в жизни не обидел букашку, заняться охотой. Охотник из него, как и следовало ожидать, получился плохой.

Страх неумолимо приближающейся голодной смерти заставляет Анри собрать остаток сил и еще раз отправиться на поиски прохода к южному побережью острова. Эта вылазка едва не стоила ему жизни: он чуть было не утонул в какой-то реке. Выбиваясь из последних сил, он вернулся к лагерю. С мыслью о том, чтобы пробраться к южному берегу, пришлось распрощаться.

Оставалась последняя возможность: соорудить плот и попытаться выйти на нем в море, чтобы затем, обогнув остров, добираться до судоходных путей. 17 марта — первая и последняя охотничья удача Анри: своим крошечным карабином ему удалось подстрелить неизвестно откуда взявшегося кенгуренка. Его мяса хватило на два дня.

Восстановив немного силы, Анри принялся за постройку плота. К сожалению, стволы двух необыкновенно твердых мангров, на повалку и очистку которых ушло несколько дней и почти все силы, утонули в воде. Пришлось срубить мачты «Синга Бетины» и отодрать от нее кое-какие доски. Через несколько дней плот, неуклюжий и не очень надежный, был готов. Он имел мачту с парусом и рулевое весло.

Накануне отплытия на одном из обнажившихся рифов Анри удалось найти несколько больших устриц. Это позволило робинзонам кое-как утолить голод. На следующий день, погрузив все самое ценное и необходимое на плот и оставив на берегу на всякий случай бутылку с прощальным письмом, Бурданы с началом отлива вышли в море. Они предполагали днем плыть вдоль берега к югу, а к ночи приставать к острову, на котором можно будет ночевать и добывать какую-нибудь пищу.

Получилось же все иначе. Уже на второй день плавания ветер и отлив снесли плот в открытое море. Если учесть, что на плоту имелось лишь 20 литров пресной воды и ни крошки съестного, а до оживленных судоходных трасс было не меньше 100 миль, то становится очевидным, что Бурданов ожидала неминуемая смерть если не от голода и истощения, то от первого же шторма. А тут еще начал медленно, но неуклонно погружаться в воду плот. Уже через два дня над ее поверхностью возвышался один ящик, на котором еще можно было кое-как сидеть вдвоем. На третий день и ящик оказался под водой. В довершение всех бед невыносимые муки причиняли разъедаемые соленой морской водой раны на ногах.

А на море по-прежнему не было видно ни одного судна. И только к концу четвертого дня, когда Анри и Жозе, приготовившись к самому худшему, попрощались друг с другом, на горизонте показалась шхуна. Но тут оказалось, что все сигнальные ракеты успели безнадежно отсыреть. К счастью, остались более-менее сухими две дымовые шашки. Несмотря на вечерние сумерки, с удалявшейся шхуны заметили внезапно появившееся на поверхности моря розовое облачко дыма…

Мы уже знаем, что в «добрые» старые времена робинзонами становились не только по причине кораблекрушений. Случалось, и довольно часто, что моряков оставляли на необитаемом острове в наказание за ту или иную провинность. Вспомним пятерых матросов с «Бечелес Делайт» или несчастного Джеймса Холборна. А в наши дни? Встречаются ли в наши дни робинзоны, ставшие таковыми не по вине кораблекрушения, а по воле людей? Да, встречаются. Вот один из таких случаев.

Еще не так давно те из советских моряков, кому доводилось заходить на Фолклендские острова, были приятно удивлены, встретившись с высоким жилистым стариком с большими, похожими на клешни руками, продолговатым обветренным лицом, крупным носом и по-детски голубыми глазами. Но не только запоминавшейся внешностью и выдержанным характером привлекал этот человек наших моряков. Их поражала неожиданная в этих краях русская речь, протяжная и окающая, характерная для мурманчан и архангельских поморов. Это тем более удивительно, что по происхождению он был норвежец — его звали Микал Мартинсен. Как же случилось, что норвежец, владеющий русским языком, стал жителем находящихся на самом краю света Фолклендских островов?

В начале нашего века в Мурманск из Норвегии приехала в поисках заработка молодая семья Мартинсенов. Глава семьи и занялся зверобойным промыслом. Здесь, в Мурманске, у четы Мартинсенов родились двое мальчиков: Мариус и Микал. Закончив русскую школу, братья, следуя примеру отца, какое-то время плавали на советской зверобойной шхуне. В начале 20-х годов всем иностранцам, не имеющим советского гражданства, было предложено покинуть Советскую Россию. В Норвегии, куда вернулись Мартинсены, Мариусу и Микалу удалось наняться на китобойную флотилию. Вскоре Микалу повезло: он сумел сдать экзамен на штурмана дальнего плавания. Старший брат пошел еще дальше: в 1934 году он стал капитаном-гарпунером, что было пределом мечтания каждого норвежского китобоя. Хотя бы потому, что капитаны-гарпунеры зарабатывали больше всех в норвежском морском флоте. Когда Мариусу доверили китобойное судно, он взял к себе старшим помощником Микала. Мариус надеялся, что с его помощью младший брат тоже сможет стать капитаном.

Для этого необходимо было наплавать определенный срок в должности старшего помощника и перечислить в кассу Союза гарпунеров взнос, равный полугодовому заработку. Ну и, разумеется, надо было отлично стрелять: десятью выстрелами загарпунить десять китов. Один промах — и экзамен переносится на следующий год. Вся практическая тренировка сводилась к тому, что перед экзаменом претенденту на звание гарпунера предоставлялось пять тренировочных выстрелов. Так получилось, что вместе с Микалом экзамен должен был держать некий Вильям Паулсен, личность крайне неприятная, которого ненавидела едва ли не вся флотилия. Внешне безгрешный святоша — он и в самом деле выполнял на судне обязанности священника, — в душе он был настоящий Иуда. Но Паулсен был родственником главного штурмана флотилии, поэтому волей-неволей всем приходилось его терпеть. Он и к экзамену, не имея на то права, поскольку не был старшим помощником капитана, был допущен только благодаря высокопоставленному родственнику. Таким образом экзамен превращался в соревнование между Микалом и Паулсеном, ибо только победитель мог рассчитывать, что в следующем сезоне ему доверят судно.

День, на который был назначен экзамен, выдался спокойным. Повсюду до самого горизонта вздымались из воды фонтанчики — будто по заказу вокруг судна собралось много китов. Лучшего для сдачи экзамена дня и желать не приходилось.

Обычно, когда экзамен сдавали двое, то очередность стрельбы определялась с помощью жребия. Но Паулсен, пользуясь своим особым положением на судне, настоял на том, что первым стрелять будет он. Мартинсенам пришлось пойти на уступку. Однако, вместе того чтобы сразу приступить к стрельбе, Паулсен опустился перед пушкой на колени и принялся шептать молитвы. А поскольку молитв он знал много — недаром был внештатным священником, — то его общение с всевышним могло затянуться не на один час. Все, кто находился на палубе, начали догадываться, что Паулсен делает это с умыслом, стараясь не оставить времени для стрельбы Мартинсену. Авось, завтра разыграется шторм и тот не сможет метко стрелять. Понял хитрость своего соперника и Микал. Он потребовал провести жеребьевку. Паулсену пришлось стать к пушке. Хоть он и заручился поддержкой всевышнего, особой уверенности в его действиях не чувствовалось. На третьем зачетном выстреле он сделал промах…

Место у пушки занимает Мартинсен-младший. Первый выстрел удачный: он загарпунивает огромного кита. К несчастью, загарпуненный кашалот оказался самкой, рядом с которой находился самец. Разгневанный супруг ринулся на судно в атаку и после двух мощных ударов хвостом по днищу сломал винт. Мариус Мартинсен вынужден был отвести судно на остров Южная Георгия, где был судоремонтный завод. Экзамен пришлось отложить до следующего года.

В следующем году история повторилась: Паулсен снова промахнулся на третьем выстреле, а Микал хоть и загарпунил 10 китов, восьмого ему не засчитали, так как он не попал ему в сердце.

Проходит год. Снова экзамен, и снова кандидатам в гарпунеры не везет: гарпун Паулсена летит мимо на седьмом выстреле, а гарпун Мартинсена хоть и попадает в крупного блювала, но не туда, куда следует. Он вонзается в спину, и разъяренный гигант тянет судно на подводные айсберги. Мало того, гарпунный линь накручивается на винт, и судно теряет ход. В конце концов обессилевшего кита удается с помощью машины и кормового шпиля подтянуть к судну. Однако кит Мартинсену не засчитывается.

Четвертый сезон также оказался неудачным: Паулсен снова промахнулся, Микал же все три дня, отведенных для экзамена, провалялся в постели с температурой 40°.

Наступил пятый сезон. И снова, как и прежде, Паулсен и Мартинсен сдают экзамен вместе. На сей раз первым стреляет Микал, а его многолетний соперник готовит ему пушку.

Здесь необходимо пояснить, что согласно неписаному закону сдающий экзамен не мог заряжать сам себе пушку. Обычно это делал капитан-гарпунер. Когда же экзаменующихся было двое, то стрелявшему заряжал пушку тот, кто был свободен от стрельбы.

Первые шесть выстрелов точны. Седьмой удачен вдвойне: едва Микал нажал на гашетку пушки, как перед китом, в которого он целился и который оказался самкой, из воды выскочил детеныш, и гарпун, прошив его насквозь, вонзился в туловище матери. Выстрел огорчил Ми-кала (жаль было малыша) и одновременно обрадовал (два кита на одном лине страховали его в случае неудачного выстрела). Даже промахнись он раз из оставшихся трех выстрелов, все равно ему будут засчитаны 10 китов.

Восьмой выстрел был таким же точным, как и предыдущие. Это видели все, кто находился на палубе. Но странное дело — гарпун не вонзается в кита, а рикошетит, будто кит вовсе не кит, а резиновое чучело.

Девятым выстрелом Микал все-таки гарпунит того же кита, от которого отскочил предыдущий гарпун. Значит, никакой он не резиновый, подумалось Микалу, а самый обыкновенный.

Остается последний, десятый, выстрел. Долгие годы терпеливо и упорно шел к этому решающему выстрелу Микал Мартинсен. Решалась судьба человека. В случае удачи Микал становился капитаном-гарпунером. А это — почет, деньги, вилла. Каждый норвежский гарпунер имеет виллу. Так заведено. Тогда он сможет наконец жениться на Трети — у старого Карлсена язык не повернется сказать, что Микал не достоин его дочери.

На палубу высыпала вся команда китобоя, кроме машиниста. Всем хотелось видеть рождение нового капитана-гарпунера. В том, что Микал им станет, никто не сомневался. Согласно традиции боцман Олсен, благословляя Микала на его последний выстрел, разбил о пушку бутылку с шампанским.

— Прямо по курсу кит! — кричит возбужденно наблюдатель.

Микал дает команду «тихий ход» и становится к пушке. Команда замирает в ожидании. Через минуту над притихшим океаном гремит выстрел. Гарпун летит точно в цель и… снова рикошетит. Он отскакивает от кита, плюхается в воду и там, в воде, взрывается его граната. Микал замирает в оцепенении…

Внезапная мысль возвращает его к действительности: почему два рикошета? Страшная догадка пронзает сознание Микала. Дрожащими руками он торопливо выбирает линь, одним рывком выбрасывает на палубу пятипудовый гарпун и, склонившись над ним, долго и тупо смотрит на номер. Смотрит и не может поверить: среди десяти гарпунов, отобранных им утром для зачетной стрельбы, гарпуна с номером 243 не было. Сомнений больше нет — два гарпуна ему подменил Паулсен. Он взял их из ящика, куда складывают использованные гарпуны с погнувшимся оперением.

Микал медленно выпрямляется и так же медленно подходит к Паулсену, который, не скрывая зловредной усмешки, стоит у фальшборта. Нет, Микал вовсе не желал своему многолетнему сопернику смерти. Он хотел лишь дать ему хорошую пощечину. Но обида и гнев были настолько велики, что когда он замахнулся, то на какой-то миг потерял над собой контроль. Сокрушительный удар пришелся Паулсену в челюсть. Взмахнув руками, Паулсен перелетел через фальшборт и, потеряв, видимо, сознание, камнем пошел ко дну…

Суда как такового на норвежских китобойных флотилиях, по восемь-девять месяцев бороздивших омывающие Антарктику воды, не было. Судили сами моряки. Команда выбирала судью и присяжных, и те, как умели, вершили суд. Суд был простой и скорый. Убийцу, приговоренного к смертной казни, обычно тут же, не тратя попусту времени, связывали по рукам и ногам и бросали за борт. Если же в действиях убийцы находили смягчающие обстоятельства, как это было с Микалом, его высаживали на необитаемый остров.

В действиях же Микала как присяжные, так и судьи нашли более чем смягчающие обстоятельства. Его полностью оправдали. Более того, они просили Мариуса Мартинсена сообщить на флагманское судно, что Паулсен по неосторожности сам упал за борт. Как ни заманчиво было такое предложение, Мариус отклонил его. Да и мог ли он поступить иначе, когда не было никакой гарантии, что рано или поздно тайное станет явным? Достаточно кому-нибудь обмолвиться неосторожным словом, и о поступке Микала станет известно всей флотилии. Дальнейшее предвидеть нетрудно: Микала пересадят на флагман, судят по-новому и наверняка казнят. Самым разумным было высадить Микала на необитаемый остров, а потом сообщить о случившемся.

В те дни судно Мариуса вело промысел в проливе Дрейка. Микала решено было высадить на Эстадосе, голом каменистом острове, являющемся как бы продолжением Огненной Земли. Помимо различных мелочей, необходимых для жизни на острове, Микалу дали кое-какую одежду про запас, топор, охотничье ружье и к нему — два мешочка пороха и патроны.

Тяжело переживавший всю эту историю Мариус, согласно все тем же неписаным китобойным законам, не смог даже попрощаться с братом. Уже будучи на острове, Микал обнаружил в одном из мешочков с порохом записку Мариуса. В ней старший брат извинялся за то, что капитанская должность не позволила ему по-родственному попрощаться. Он обещал Микалу поехать в Ливерпуль к своему старому приятелю капитану Джонсону с просьбой, чтобы тот в следующем сезоне подошел на своем китобое к Эстадосу и забрал Микала. Когда это сделают не норвежцы, то будет считаться, что Микалу повезло, и все его грехи будут прощены.

Так Микал Мартинсен стал робинзоном. Это случилось в 1939 году.

И потекли один за другим скучные однообразные дни. Поначалу Микал особо не убивался. Год — не такой уж большой срок, можно и потерпеть. Другие не столько жили в одиночестве — и ничего…

Очень скоро съестные припасы, оставленные эстадосскому робинзону его товарищами, кончились. Пришло время позаботиться о пище. К счастью, Микал обнаружил на острове тюленье лежбище. Тюлени дали ему одежду (шкуры), питание (мясо) и топливо (жир и кости). На топливо шли и кости китов, которые часто выбрасывало на берег море. Иногда ему удавалось поймать на петлю какую-нибудь птицу. Птичьи яйца также входили в рацион Микала, хотя сбор их был делом опасным — птицы обычно гнездились в малодоступных местах на скалах. Когда море бывало спокойным, Микал ловил своей примитивной удочкой рыбу. Соль ему заменяла морская вода. Дикая салера давала так необходимые организму витамины. На первых порах эстадосский робинзон жил в шалаше, сделанном из китовых ребер и тюленьих шкур.

А время между тем шло. Наступил новый китобойный сезон. Микал с нетерпением ждал, когда за ним придет судно Джонсона, и часами до рези в глазах всматривался в горизонт. Мариус слово свое сдержит, за ним обязательно придут…

Но минул год одиночества Микала, кончился промысловый сезон, а у берегов Эстадоса так и не появилось ни одно судно. Микал Понял, что с Мариусом что-то случилось. А это значит, что жить ему здесь придется неизвестно сколько. Возможно, долго. Словом, надо быть готовым ко всему…

Понимая, что только постоянная работа может спасти его от тоски и отчаяния, за которыми всегда маячит смерть, Микал принимается за постройку каменного дома. Теперь ежедневной утра и до позднего вечера он весь в работе: заготавливает и готовит пищу, собирает топливо, таскает и разбивает на нужные куски камни, возводит дом — некогда и дух перевести. Когда же дом окончен и работы поубавилось, Микал начинает переделывать его заново. В дождливые дни, когда приходится сидеть дома, он чинит старую и шьет новую одежду (нитками ему служат тюленьи жилы, а иголкой — пингвинья косточка) или вырезает из китовых ребер фигурки зверюшек и птиц. Вечерами, ложась спать, он думает о родителях и мысленно ведет нескончаемые разговоры с любимой Трети, мечтая о том дне, когда они встретятся…

Прошло семь долгих лет, и за все это время ни одно судно не показалось вблизи острова. И не было никакой больше уверенности, что оно когда-нибудь появится здесь. Микал стал свыкаться с мыслью, что он обречен жить в одиночестве на этом мрачном острове до конца своих дней.

Возможно, так оно и было бы, если бы однажды штормовое море не выбросило на берег несколько спутанных колючей проволокой бревен. Надо думать, это была часть разрушенного ураганом ограждения печально известной тюрьмы аргентинского города Ушуай, расположенного на Огненной Земле. Эта тюрьма находится на скалистом берегу моря. Если это действительно так, то ограждение одной тюрьмы помогло Микалу покинуть другую — остров Эстадос. Наш робинзон соорудил из этих бревен плот, поставил на нем небольшую мачту, сшил из тюленьих шкур парус и, выждав подходящую погоду, пустился в опасное плавание.

Мартинсен намеревался добраться до Огненной Земли, до которой было ближе всего, но когда он отплыл от острова на довольно приличное расстояние, ветер внезапно переменился, и плот понесло в северо-восточном направлении. Прошло много дней, прежде чем его прибило к острову Восточный Фолкленд. Губернатор Фолкленд, узнав о мытарствах Мартинсена, распорядился выдать ему одежду и предоставить жилье. В свою очередь, местная газета выплатила небольшой гонорар за серию очерков о его робинзонаде.

Там, на Фолклендах, Мартинсен впервые узнал, что совсем недавно в мире закончилась невиданная дотоле война, и только теперь понял, почему за семь лет не увидел ни одного торгового и китобойного судна — людям было не до торговли и китов.

Микал написал на родину сразу несколько писем, но ответ, да и то спустя восемь месяцев, получил лишь один — от старого боцмана Олсена. Вот что он узнал из этого письма.

Когда флотилия вернулась домой, в Европе началась война. Вскоре Норвегия была оккупирована немцами, и выехать из нее не было никакой возможности. Понятно, что Мариус не смог встретиться с капитаном Джонсоном. Но даже если бы он и попал каким-то образом в Англию и переговорил со своим приятелем, это ничего бы не изменило: Англия тоже воевала, и ее китобойные суда были заняты другой работой. Вскоре Мариус примкнул к норвежскому движению Сопротивления, ведшему вооруженную борьбу против оккупантов. В 1944 году, за несколько недель до освобождения города Бергена, в котором жили Мартинсены, гестаповцы схватили его и казнили. Родители, не перенеся потери двух сыновей — Микала они считали также погибшим, — почти одновременно умерли. Да и Трети, о которой столько думал одинокими вечерами Микал, уже не ждала его. Она вышла замуж за другого. Такие вот нерадостные новости сообщил Мартинсену старый боцман Олсен…

И Микал, хорошенько поразмыслив, решил, что возвращаться туда, где тебя никто не ждет, нет смысла. Так вот и остался он на Фолклендах.

Читали ли вы о русских робинзонах? Скорее всего нет. А ведь такие книги были! Даже две. Имеются в виду книги «Приключения четырех российских матросов, к острову Шпицбергену бурею принесенных» Ле Руа и «Русский Робинзон» Сергея Турбина. Первая была издана во второй половине XVIII столетия, вторая — в прошлом веке, и обе давно стали библиографической редкостью. К первой мы вернемся чуть позже, а о второй скажем несколько слов сейчас.

В повести Турбина рассказывается о Васе Федорове, подростке-поморе, который, плывя однажды на карбасе с Соловков, был застигнут в пути штормом и выброшен на один из необитаемых островов Белого моря. Его карбас, естественно, затонул. Чтобы не очень осложнять Васе жизнь, автор повести сделал остров богатым на всякую живность. Там водилось много уток — следовательно, не было недостатка в мясе и яйцах, а речка кишела рыбой. Даже пещера, и та нашлась. В ней не замедлил поселиться Вася Федоров. Постель он устроил из птичьего пуха. Был на острове и теплый ручей, благодаря которому Вася всегда был обеспечен так необходимой в условиях северной зимы горячей водой.

С горячим ручьем автор явно переборщил. И вообще, на протяжении всего повествования он делает все возможное и невозможное, чтобы жилось Васе на необитаемом острове хорошо и спокойно и даже с некоторым комфортом. Так, едва юному робинзону понадобилась кое-какая посуда, как он тут же находит оставленную промысловиками хижину, а в ней — посуду и даже кое-что из одежды.

Словом, книга Турбина была от начала до конца надуманной, являлась слабым подражанием Даниелю Дефо, и не удивительно, что она давно забыта.

Итак, книги о робинзонах в русской литературе были. А были ли у русских свои робинзоны? Да, были. И много. И робинзонить им в отличие от их заморских коллег приходилось не в теплых морях с богатыми растительностью островами, а в суровых и трудных условиях Севера. Да и надежды на спасение у русских робинзонов было поменьше: в старые времена судоходство в северных морях не было регулярным, корабли ходили от случая к случаю.

В 1743 году богатый мезенский купец Окладников снарядил один из своих кораблей на моржовый промысел к Великому Буруну (так в то время русские поморы называли западную часть Шпицбергена). Старшим на судно был нанят опытный кормчий Алексей Химков. Пристать к берегу в назначенном месте не удалось из-за разыгравшейся бури и сильного движения льдов. Химкову пришлось вести судно к Малому Буруну (ныне остров Эдж). Но и там не удалось подойти к берегу: мешали все те же льды. Дальше — хуже. Вскоре судно и вовсе оказалось в ледовом плену. Плен обещал быть долгим — льды прочно сковали судно, и Химков с товарищами, зная, что где-то неподалеку на острове должна находиться построенная их земляками хижина, решили оставить на время корабль, переселиться на сушу и, не теряя попусту времени, заняться охотой. Но прежде необходимо было отыскать хижину. На ее поиски отправились сам Химков, его 15-летний племянник Иван Химков и двое охотников: Степан Шарапов и Федор Веригин. С собой они взяли одно ружье с 12 зарядами, топор, нож, маленький котелок, кресало с трутом, 20 фунтов муки и, конечно, курительный табак. Запас, как видим, не ахти какой.

Только к концу дня смогли они добраться до берега. Еще какое-то время ушло на то, чтобы отыскать хижину. В ней они и заночевали. Каково же было их удивление, когда, придя утром на берег, они не увидели ни льдов, ни своего корабля с остальной командой. Лишь одна сплошная вода чернела до самого горизонта. Такую вот скверную шутку сыграл с охотниками сорвавшийся ночью ветер: отогнал от острова льды, а вместе с ними и корабль. Позже выяснится, что судно с людьми затонуло.

Рассчитывать на то, что в скором времени их подберет какое-нибудь судно, не приходилось. Оставалось одно: готовиться к зимовке. Для начала северные робинзоны отремонтировали и, как могли, утеплили жилье. Затем запаслись топливом, благо, на берегу всегда можно было найти выброшенные морем щепки, доски и даже стволы деревьев. Потом приступили к заготовке мяса. Двенадцатью имевшимися у них зарядами им удалось подстрелить двенадцать оленей. Добытого мяса могло хватить на многие месяцы, однако Химков и его товарищи и не подумали наслаждаться вынужденным бездельем. Как поморы, они не могли не знать, что в условиях, в которых они очутились, спасти их может только работа и постоянное движение. Поэтому было решено продолжать охоту. Но для охоты необходимо хоть какое-нибудь оружие. За оружием дело не стало. Недаром говорится, что голь на выдумки хитра. Из гвоздей, которые понавыдергивали охотники из найденных на берегу досок, получились неплохие наконечники. Их прикрепили ремешками из оленьей кожи к концам длинных жердей. С таким оружием можно было на белых медведей ходить, что охотники и делали. Из прибитых к берегу упругих еловых веток и оленьих жил сделали луки. С ними охотились на оленей. Самодельными капканами ловили песцов. Для ловли рыбы, которой были богаты прибрежные воды, сшили из оленьих шкур большой, вроде невода, мешок. Летом, когда к острову слеталось множество птиц, заготавливали птичье мясо. Вместо поизносившейся одежды сшили новую, из звериных шкур. Соль вываривали из морской воды.

Кому, как не жителям Севера, знать, что их злейшим врагом является не мороз, не снег и не стужа, а… цинга. Эта страшная болезнь, унесшая многие тысячи человеческих жизней, возникает от нехватки в человеческом организме витаминов, в особенности витамина С. Чтобы не заболеть цингой, охотники старались побольше есть сырого мяса, свежего и мороженого, пили теплую оленью кровь и постоянно употребляли в пищу растущую на острове так называемую ложечную траву. Чтобы иметь траву и зимой, летом ее квасили. В свободное от работы время северные робинзоны совершали многокилометровые прогулки.

И все же зимой 1748 года один из четверых, Федор Веригин, умер от цинги. Но умер он не потому, что был послабее других, а потому, что был ленивее других: мало двигался и постоянно увиливал от работы. К тому же он отказывался пить оленью кровь. Словом, если кто и виноват в смерти Веригина, так это он сам.

Шесть лет и три месяца прожили поморы на необитаемом арктическом острове. И только летом 1749 года их подобрал корабль, которым командовал А. Корнилов. Корабль этот чисто случайно оказался у Малого Буруна. Надо сказать, что Корнилову пришлось задержаться у острова значительно дольше, чем это было необходимо, для того, чтобы снять с него робинзонов. Оказалось, что, кроме самих робинзонов, на судно надо перевезти 50 пудов оленьего жира, 210 оленьих и медвежьих шкур и более 200 шкурок песца. Что ни говори, а арктические робинзоны даром времени не теряли.

Когда весть о мытарствах российских поморов дошла до столицы, фаворит императрицы Елизаветы Петровны граф П. И. Шувалов поручил своему гувернеру французу Ле Руа, обладавшему кое-какими литературными способностями, написать о Химкове и его спутниках книгу. Такая книга (точнее, книжица, поскольку была маленькой, всего в какой-нибудь десяток страниц) была вскоре написана. Называлась она, как вы помните, «Приключения четырех российских матросов, к острову Шпицбергену бурею принесенных» и сначала была издана на французском и немецком языках, а в 1772 году — и на русском.

А вот еще один пример русской робинзонады.

В ночь на 27 апреля 1771 года в Большерецком остроге на Камчатке вспыхнул мятеж. Руководил бунтовщиками Мауриций Беневский — польский конфедерат, полковник, сосланный на Камчатку за участие в освободительной войне польского народа против России, личность яркая и незаурядная. Бунт был настолько неожиданным и даже нелепым — бежать-то из острога было некуда, что семьдесят вооруженных стражников без боя сдались девяти десяткам безоружных ссыльных.

В числе бунтовщиков оказался и Герасим Измайлов — молодой, но уже достаточно опытный мореход. Незадолго перед этим он принимал участие в нескольких исследовательских экспедициях к берегам Чукотки и Аляски. Трудно сказать, что заставило Измайлова, который не был ссыльным, примкнуть к Беневскому. Не исключено, что Беневский увез с собой Измайлова силой. Дело в том, что одно время Герасим плавал на «Св. Екатерине» учеником штурмана, а Беневскому, который задумал бегство в Европу морским путем, нужен был человек, смыслящий в штурманском деле. Как бы там ни было, но когда 2 мая 1771 года захваченный бунтовщиками галиот «Св. Петр» покинул берега Камчатки, на его борту находился и Герасим Измайлов.

Направляясь к югу, судно шло вдоль Курильской гряды. У острова Марикану (Симушир) Беневский велел пристать к берегу. На острове беглецы пробыли около десяти дней, заготавливая для дальнего пути провизию. Пекли хлеб, сушили сухари, охотились на морского зверя, запасались водой.

Здесь, на Марикану, Измайлов и несколько его друзей-моряков и камчадалов — больше десятка человек — сговорились захватить судно, вернуться в Болыперецк и просить у властей помилования. Однако их попытка завладеть «Св. Петром» окончилась неудачей. Среди сообщников Измайлова нашелся предатель, матрос Андреянов, который донес о готовящемся побеге Беневскому. Разгневанный вожак бунтовщиков хотел было тут же казнить непокорных, но, поостыв, приказал отстегать их плетьми. Вдобавок к этому Измайлова и камчадала Поранчина с женой, самых строптивых из заговорщиков, Беневский велел оставить на острове. По свидетельству очевидца, канцеляриста Рюмина, «на пропитание им дано несколько ржаного провианта». Хорошо понимая, что на острове их ожидает неминуемая смерть, если не от голода, так от цинги, Измайлов и камчадалы согласны были плыть дальше и просили не оставлять их одних, но Беневский был неумолим.

Когда «Св. Петр» ушел, Измайлов и Поранчины решили обследовать свои «владения». Надо было подыскать подходящее для жилья место и позаботиться о пище. Какова же была их радость, когда неожиданно для себя они встретили на острове земляков-зверобоев.

И тут в истории с Измайловым новая загадочная неожиданность: спустя несколько дней охотники покидают Марикану, взяв с собой камчадала и его жену и оставив Измайлова. Оставив одного, на верную погибель. О причинах столь странного поступка зверобоев остается лишь строить предположения.

Целый год пришлось Измайлову прожить на пустынном необитаемом острове. Все это время он питался лишь «морскими ракушками, капустою и кореньями», а от холода и непогоды укрывался в пещере. Бедолагу, отощавшего и совершенно обессилевшего, снял с острова купец-мореход Никонов, который на собственном судне возвращался с острова Уруп к себе домой на Камчатку.

Однако на этом злоключения Герасима Измайлова не кончились. Как участника бунта Беневского его под стражей препроводили в Иркутск, где находилась резиденция царского наместника в Сибири. Там его долго и с пристрастием допрашивали в следственной комиссии. И только убедившись в полной его невиновности, чему в немалой степени способствовали оставшиеся на спине после экзекуции на «Св. Петре» рубцы от плетей, Измайлова отпустили с миром.

Возвратившись на Камчатку, Измайлов снова нанялся на морскую службу. Он принимал участие во многих морских экспедициях по исследованию неизвестных земель в северных широтах. Некоторыми руководил сам. Одно время ему довелось служить под началом самого «Колумба российского» — Григория Шелихова. А в 1778 году на острове Уналашка Измайлов встречался и подолгу беседовал с самим Джеймсом Куком. В своем отчете о третьем кругосветном плавании на кораблях «Резолюшн» и «Дискавери» знаменитый английский мореплаватель с большой похвалой отзывался о бывшем Робинзоне острова Марикану.

Много неясного и в робинзонаде еще одного русского, Якова Мынькова.

Началось все с того, что летом 1805 года на остров Берйнга (Командорские острова в Беринговом море) была высажена артель зверобоев из 11 человек. Спустя какое-то время артель решила перебраться на соседний остров Медный. Но отправилась туда не вся артель, а всего лишь 10 человек. Одиннадцатый, Яков Мыньков, остался на острове Беринга. Остался для того, чтобы стеречь заготовленные уже 600 шкурок песца.

Вот тут-то и начинаются загадки. Прежде всего, почему именно Мыньков? Возможно, охотники бросили жребий, И ему просто не повезло? Или таким способом его наказали за какой-нибудь неблаговидный поступок? Не исключено, что из-за натянутости отношений с товарищами Мыньков сам напросился в сторожа.

А вот и другая загадка. Оставляя своего дружка на необитаемом острове, охотники неизвестно почему не оставили ему ничего из утвари и почти ничего из продуктов питания. То ли у них ничего этого не было, то ли сделали это намеренно, дабы еще больше ужесточить наказание (если это действительно было наказание). А как объяснить тот факт, что ему не оставили даже кресала для высекания огня? Ему дали один лишь «худой», по выражению самого Мынькова, топор.

И наконец, третья загадка. Покидая Мынькова на острове Беринга, его товарищи обещали вернуться за ним самое малое через год. Но проходит год, второй, третий, а о Мынькове будто забыли…

О том, как жилось Мынькову на острове Беринга, мы узнаем из его же рассказа (рассказ робинзона записал штурман Иван Васильев — здесь и дальше приведены выдержки из этих записок): «В том месте, где меня оставили, мало было способов для пропитания, и для того я перешел на другую сторону острова и расположился жить при реке, в которой было много рыбы. На зиму опять возвратился на прежнее место, где нашел весь промысел песцов, оставленный мною в юрте и уже испортившийся. Я об этом не жалел, я думал только о своем спасении».

Выжить в условиях, в каких оказался охотник, было делом непростым. «…Я горько плакался о своей бедной участи, оставленный всем светом на пустом острове, без пищи, без платья, без всякой помощи! — жаловался впоследствии Мыньков Васильеву. — Что было бы со мною, если бы я сделался болен? Пришлось бы умереть собственною смертию».

И без того незавидное положение Мынькова усугублялось тем, что у него не было огня, без которого и дня невозможно прожить на Севере, а тем более зимой. «Надлежало подумать, как достать огня, в котором я имел нужду и для варения пищи, и для согревания себя от стужи. Долго не придумывал я способа: наконец вспомнил, что у меня, к счастью, была бритва. Нашел кремень, древесную губку от тальника, растущего на острове, и мне удалось высечь огонь. В жизнь мою ничему так не радовался, как тогда».

По целым дням приходилось Мынькову бродить по острову в поисках пищи. Летом он собирал морошку, ягоды карликовой рябины, грибы и птичьи яйца.

Ловил самодельной удочкой, крючок для которой сделал из гвоздя, рыбу. Не забывал и о зиме: закапывал в снежные сугробы, служившие ему холодильником, рыбу, ягоды, грибы и яйца, а тушки птиц коптил. Запоминал места, где росла шикша, и зимой откапывал эти ягоды из-под снега и ел их свежими или варил в тюленьем жиру. Мертвых тюленей, нерп и даже изредка китов прибивало к берегу волной.

И все же зимой Мынькову приходилось очень туго. Не было свежей пищи. Вода в реке замерзала. Юрту и все тропинки заносило снегом, и всякий раз приходилось расчищать проходы. Не прошло и двух лет, как порвалась обувь и одежда. Мыньков сшил новую из шкурок песцов и котиков.

И только весной 1812 года, заметив на берегу стоящую лесину с привязанной к ней шкурой нерпы, к острову пристал бриг «Новая Финляндия». Вот что писал о встрече с дальневосточным робинзоном штурман брига Иван Васильев: «Через час посланные привезли того человека на судно. Надобно быть свидетелем его удивления, восторга и благодарности, чтобы описать сие. Долго он не мог промолвить ни слова и только проливал слезы на коленях, подняв руки к небу. Первые его слова были: «Слава Богу, что до меня милостив! Я думал, что меня совсем здесь бросили и забыли навсегда!» Долго он горько жаловался на свою судьбу».

А вот пример современной полярной робинзонады. Дело было недавно, в 1988 году. Житель арктического поселка Варандей, что в Ненецком национальном округе, Петр Тайбарея решил свое 36-летие отметить не за столом, а как подобает настоящему помору — в открытом море на рыбной ловле. Чтобы не скучать одному, он пригласил с собой своего приятеля С. Лагейского. На моторной лодке они ушли за добрую сотню километров к устью речки Черной. Когда возвращались назад, было это уже ночью, разыгрался шторм. Пять дней и ночей носило лодку, у которой вышел из строя мотор и сломался руль, по беснующемуся морю. А тут еще собачий холод — температура воздуха стояла на нулевой отметке. Но хуже всего было то, что у друзей не оказалось ни крошки съестного, ни глотка воды. Лишь на пятые сутки лодку прибило к пустынному берегу. Лагейский настолько обессилел, что уже не мог двигаться. Через несколько часов он умер от переохлаждения и голода.

А для Тайбареи начались новые испытания. В поисках пищи он долго бродил по берегу, пока не наткнулся на полуразвалившуюся заброшенную избушку. Он нашел там несколько сухих заплесневелых булок и полбанки жира. Чтобы как можно дольше растянуть эти более чем скудные припасы, Петр установил жесткую экономию — старался есть как можно меньше. Вспомнив прочитанную в детстве книгу Даниеля Дефо, он, как и Робинзон, стал вести отсчет времени, делая ежедневно зарубки на дверном косяке. А еще постоянно, днем и ночью, жег на берегу костер…

На тридцатые сутки дым от костра заметили с проходившего мимо танкера, и едва живой Петр Тайбарея был снова среди людей.

Но это все проделки коварного Севера. А вот спросите любого человека: «Могут ли быть в Средней Азии робинзоны?» — и вы наверняка услышите в ответ: «Откуда? Что, здесь Тихий океан? Это там раздолье для робинзонов — островов столько, что в глазах от них рябит, когда смотришь на карту этого океана. Говорят, одна только Индонезия расположена на 12 тысячах островов, из которых заселены не больше 3 тысяч».

А между тем…

Арал не всегда был высохшей лужей. Еще не так давно он был самым что ни на есть настоящим морем. И шутки с ним были так же плохи, как и с любым другим морем.

Паулюса Нормантаса привела из Прибалтики на Арал страсть к путешествиям и подводной охоте. Правда, до начала сезона подводной охоты было еще далеко — только начинался март, но Паулюс по старой привычке прихватил с собой подводное ружье, ласты, маску и дыхательную трубку. Раздобыв у местных жителей небольшую лодку с парусом, он направился на ней к Тайлакджегену — самому крупному острову юго-западного архипелага, на котором жили люди. Путь к Тайлакджегену был неблизким, и через сутки плавания Паулюс пристал к какому-то крошечному островку. Надо было малость отдохнуть и поразмяться.

Лодку он подтянул к берегу, а сам, прихватив с собой на всякий случай ружье для подводной охоты и небольшую сумку, с которой никогда в походах не расставался, — в ней были предметы первой необходимости и кое-что из продуктов, — занялся обследованием островка. Островок оказался необитаемым. Необитаемым в самом полном смысле этого слова: на нем не водились даже грызуны.

Через полчаса Паулюс вернулся назад, но… лодки на месте не было. Плавно покачиваясь на волнах, она медленно удалялась от берега. До лодки было, что называется, рукой подать, и Паулюс, быстро раздевшись, прыгнул в воду. Прыгнул и тут же, будто ошпаренный, выскочил назад: вода была настолько холодной, что у него едва не свело ноги.

А к концу дня лодка пропала из вида, унеся с собой палатку, спальный мешок, почти все запасы продуктов, удочки и посуду. У незадачливого путешественника остались только часы, нож, карандаш, карта Средней Азии, мыло, иголка с нитками, подводное ружье с двумя гарпунами и четырьмя наконечниками, ласты, маска, дыхательная трубка, полбуханки хлеба, десятка два кусочков сахара, несколько головок лука да еще книга Дж. Олдриджа «Морской орел». Из одежды — лишь то, что было на нем: штаны, свитер, куртка, шапочка и нижнее белье.

Делать нечего, надо было как-то приспосабливаться к жизни на острове, пребывание на котором, судя по всему, обещало затянуться надолго. Первую ночь новоявленный робинзон провел — именно провел, а не проспал, поскольку ночью было очень холодно, — в шалаше, который он соорудил из тростника. Весь следующий день Паулюс был занят постройкой более основательного жилища — некоего подобия кибитки из тростника и глины, благо, того и другого было на острове в избытке. По словам самого строителя, его сооружение напоминало древнюю казахскую могилу.

Покончив с жилищной проблемой, Паулюс принялся за продовольственную. Однако с пищей дело оказалось посложнее. К счастью, в кармашке ружейного чехла чисто случайно завалялись два крючка. Леску пришлось отрезать от ружья. Срезав подходящий стебель тростника, Паулюс смастерил довольно сносную удочку. Ею можно было даже ловить рыбу. Правда, недолго. После того как были пойманы две небольшие рыбешки, более крупные их сородичи в отместку за это один крючок оторвали, а другой сломали.

Оставалось подводное ружье. Но охотиться под водой было невозможно из-за слишком низкой температуры этой самой воды. Но и с голодной смертью Нормантас не хотел мириться. Выход оставался один — не медля ни минуты, приступить к закаливанию организма. Теперь каждое утро, побегав с полчаса по острову, Паулюс раздевался, прыгал в воду и плавал до тех пор, пока холод не начинал сводить члены. С каждым днем время купания увеличивалось. Но только на одиннадцатый день, когда Паулюс смог проплыть под водой около сорока метров, он зарядил ружье, надел ласты и маску и нырнул. На его счастье, едва погрузившись под воду, он увидел большого жирного сазана…

С этого дня дела аральского робинзона пошли получше. Во всяком случае, смерть от голода ему больше не грозила. Он даже начал вялить рыбу на солнце и запасаться ею впрок.

И все было бы хорошо, если бы не новая напасть — на семнадцатый день пребывания Нормантаса на острове от вылетевшей из костра искры загорелась прошлогодняя трава, а от нее — тростник. Через несколько минут по острову можно было катать шар. На нем не осталось ни одного стебелька. Сгорел, конечно, и шалаш.

Оставаться на островке было больше нельзя. Ближайший же находился самое малое в семистах метрах. Паулюсу ничего не оставалось, как, укрепив на спине свой небогатый скарб, добираться, коченея от холода, к острову вплавь. Остров этот был побольше первого. И на рыбу его прибрежные воды были побогаче.

А дни между тем шли. Наступила весна. На острова прилетели чайки. Вскоре они начали откладывать яйца. Следом за чайками появились черепахи. Меню Паулюса стало поразнообразнее — наряду с рыбой в нем появились яйца и черепашье мясо.

Солнце с каждым днем поднималось все выше, согревая своим благодатным теплом воздух, землю и, конечно, воду. Когда вода прогрелась градусов до пятнадцати, Паулюс стал собираться на материк. Проложил по карте маршрут, соорудил из веток саксаула плотик, уложил на него ружье, одежду, ботинки, сумку, вязанку вяленой рыбы и 9 мая 1974 года, после двухмесячной робинзонады, двинулся в путь.

От острова до острова он добирался вплавь, толкая перед собой плотик. На острове отдыхал, подкреплялся вяленой рыбой и плыл дальше. Всего на пути Паулюса было 16 островов. Если бы не они, трудно сказать, когда ему удалось бы освободиться от своего плена. Когда Паулюс переплывал один из широких проливов, налетел сильный порыв ветра, плотик развалился, и ружье с ботинками ушло на дно.

Только 18 мая, преодолев в конце своего морского похода несколько километров мелководья, сплошь состоящего из черного вонючего ила, совершенно измученный и невероятно грязный Паулюс Нормантас выбрался наконец на сушу. Но на этом его беды не кончились. Чтобы добраться до ближайшего поселка, предстояло пройти по совершенно пустынной местности больше 100 километров. Обрезав у ласт плавники, наш путешественник сделал из них нечто похожее на галоши, обулся и отправился теперь уже в пеший поход…

До сих пор речь шла о робинзонах, оказавшихся на необитаемом острове в силу различных, не зависящих от них обстоятельств. Однако известны робинзоны, которые добровольно и даже охотно обрекали себя на одиночество на необитаемом острове. И надо заметить, что таких робинзонов, особенно в наши дни, довольно много.

Первым же робинзоном-добровольцем был, по всей видимости, португальский дворянин Фернандо Лопес, волею судьбы (а может, в погоне за наживой) оказавшийся в Гоа, португальской колонии на западном побережье Индостана.

Однажды дон Фернандо, не устояв перед завораживающим блеском нескольких золотых безделушек, имел неосмотрительность изменить интересам, Португалии. Изменников не жаловали во все времена. Как правило, их казнили. Лопеса жизни не лишили, но наказали более чем жестоко: при полном стечении народа на городской площади палач сперва отрубил ему правую руку и большой палец левой руки, после чего отрезал еще уши и нос. Такая казнь была равносильна смерти. Причем мучительной смерти. Все были уверены, что истекающий кровью Лопес долго не протянет.

Однако дон Фернандо каким-то чудом выжил. Чтобы не мозолить больше глаза отвергшим его согражданам, страдалец решил вернуться в Португалию. Или только делал вид, что хочет вернуться. Как бы там ни было, но когда в 1517 году судно, на котором Лопес возвращался на родину, пристало к острову Св. Елены, чтобы запастись свежей водой, дон Фернандо, сойдя на берег, скрылся в лесу и прятался там до тех пор, покуда корабль не снялся с якоря. Матросы, которые быстро догадались, в чем тут дело, сжалились над калекой и оставили ему на первое время немного вяленого мяса, сушеной рыбы, соли и кое-какую одежду. Они разожгли на берегу костер, от которого Лопес мог бы поддерживать постоянный огонь. В оставленной записке матросы советовали добровольному отшельнику сигналить в случае нужды проходящим мимо острова судам и просить у них помощи.

Так началась едва ли не 30-летняя робинзонада Фернандо Лопеса, решившего, что в таком виде ему перед женой и детьми лучше не появляться.

С питанием у Лопеса особых трудностей не было. В лесу, которым в то время была покрыта большая часть острова, он собирал «много нежных корешков, есть которые было весьма полезно». Его добычей часто становились выползавшие на берег черепахи. Иногда удавалось поймать козу или свинью. В прибрежных водах было много рыбы. Чтобы иметь постоянное, хорошо защищенное от солнца, ветра и дождей жилье, Лопес вырыл в Храмовой долине удобную пещеру.

Словом, зажил дон Фернандо спокойной и, возможно, даже счастливой жизнью отшельника. Никто его здесь не тревожил, никто не приставал с расспросами, никто не смотрел на него с сожалением или отвращением.

И только через год размеренное течение жизни святоеленского робинзона нарушил бросивший у острова якорь португальский корабль. Решив, что судно пришло за тем, чтобы отправить его назад в Гоа и заточить там в тюрьму, Лопес убежал в глубь леса и оттуда, с высокой скалы, наблюдал за своими земляками до тех пор, пока те не подняли паруса. Только после этого он вернулся в свою пещеру. А вернувшись, был приятно удивлен: моряки, обнаружив его жилище, оставили в нем запас провианта и письмо, в котором настойчиво советовали не прятаться при виде пристающих к острову кораблей, а наоборот — если есть необходимость, обращаться к ним за помощью. Несмотря на заботливые записки моряков, Лопес долго еще боялся людей и, едва завидев на горизонте паруса, спешил в свое укрытие в глубине леса. За это время в пещере Лопеса побывало много португальских моряков. Они не только оставляли в пещере продукты и старую одежду, но и разносили молву об отшельнике по всей Португалии и ее колониям.

Необычной судьбой Лопеса заинтересовался сам король Португалии Жуан III. Он передал дону Фернандо письмо, в котором писал, что прощает ему все его прегрешения и обещает полную безопасность, если тот захочет вернуться на родину.

И тем не менее Лопес по-прежнему не доверял людям и старался держаться от них подальше. И кто знает, как это долго продолжалось бы, если бы однажды на острове не появился Пятница. Им был яванский мальчик-раб, который ухитрился сбежать с одного из кораблей. Как ни странно, но Лопес и яванец почему-то не ужились, и между ними возникла вражда. Кончилось тем, что, когда очередной корабль пристал к берегу, мальчишка показал морякам место в лесу, где обычно скрывался Лопес. К немалому удивлению робинзона, капитан корабля вовсе не собирался куда бы то ни было его везти. Больше того, он выдал Лопесу письменное заверение, в котором говорилось, что никто и никогда не будет чинить по отношению к нему насилия. В свою очередь, обрадованный дон Фернандо заверил моряков, что больше не будет от них прятаться.

Только после этого, окончательно убедившись, что люди не желают ему зла, Лопес решается наконец посетить свою родину. В Лиссабоне его благосклонно приняла королевская чета. Затем, пожелав замолить грехи, он совершил паломничество в Рим и был там принят папой римским Климентом VII. Когда тронутый искренним раскаянием Лопеса папа спросил его о самом большом желании, тот, не задумываясь, сказал:

— Я хотел бы вернуться назад на остров Святой Елены. Мне там было хорошо. Боюсь только, что мой король откажет мне в этом.

Вскоре после этого при содействии Климента VII Лопес смог вернуться на свой остров. Жить ему там теперь было намного легче, чем прежде. Он привез с собой на остров уток, кур, свиней и коз с козлятами. Выпущенные на волю, они быстро плодились и дичали. Так что с мясом у Лопеса затруднений больше не было. А еще он посадил на Св. Елене много тыкв, гранатовых деревьев и пальм. Все это и поныне произрастает там. Кроме того, как писал биограф нашего робинзона португальский историк Корреа, Лопес «показывался на глаза и даже беседовал с моряками, те снабжали его семенами и растениями». Как видим, у Лопеса было все, что необходимо человеку для жизни на необитаемом острове.

А поскольку он знал, что жизнь среди людей была бы для него более тягостной, чем жизнь на острове, то и чувствовал себя вполне удовлетворенным и редко жаловался на судьбу.

Фернандо Лопес умер в 1545 году, прожив на острове Св. Елены в полном одиночестве без малого 30 лет.

Разные причины заставляют людей в наше время искать уединения на необитаемых островах. Тут и житейские невзгоды, и разочарование в людях, и просто желание побыть какое-то время наедине с собой. Но есть одна причина, которая довлеет над всеми прочими. Это — технический прогресс и интенсификация производства, превращающая людей в роботов. Это — социальные и экологические проблемы. Это — расовые и межнациональные распри. Это — многомиллионные города-мегаполисы. Как ни странно, но именно в больших городах, с их суетой и шумом, ростом преступности и телевидением, человек чувствует себя наиболее одиноко. И люди, презрев все эти «блага», бегут от них куда глаза глядят.

Когда капитану американского военного корабля «Главиер» дали знать с пролетающего над судном вертолета, что на необитаемом острове замечен человек, тот сразу же приказал изменить курс и следовать к указанному острову. Неподалеку от острова «Главиер» остановился, и с него был спущен катер. Но едва катер пристал к берегу, как, к немалому удивлению матросов, похожий на дикаря полуголый человек завопил благим матом:

— Я не хочу спасаться! Убирайтесь к дьяволу! Сколько можно приставать к человеку!

Следом за этим в опешивших спасателей полетели консервные банки и даже кое-что потяжелей. «Не иначе как от длительного одиночества у бедолаги помутился разум», — подумали моряки. И только после того как им удалось наладить мирные переговоры, выяснилось, что человек этот стал робинзоном не по вине кораблекрушения, а исключительно по собственной воле, что живет он здесь 30 месяцев и живется ему очень даже хорошо. Спасателям ничего не оставалось, как оставить робинзона в покое.

Звали робинзона Том Нил, а остров (точнее, атолл), на котором он обосновался, находится в архипелаге Кука в 3 тысячах километров от родины Нила — Новой Зеландии.

Кстати будет сказать, остров этот носит русское название — атолл Суворова. Назван так в честь шлюпа «Суворов», на котором во время кругосветного плавания в 1814 году он был открыт русскими моряками под командой мореплавателя и флотоводца М. П. Лазарева. Правда, местные жители переделали это название на свой лад — атолл Суварофф.

На атолл Суворова Том Нил впервые попал в 1937 году в бытность свою моряком торгового флота. Тогда-то и запала в его душу мечта поселиться в этом благодатном уголке навсегда. Но только через 9 лет, после того как закончилась вторая мировая война, он смог осуществить свое заветное желание.

Что же заставило Тома Нила обречь себя на долгое одиночество? Прежде всего желание жить одному, вне шумного и суетливого общества, жить спокойной, неторопливой жизнью, жить, слившись с природой, не слыша рева автомобилей, не видя назойливого сверкания рекламных огней, не зная телевизора. Правда, у Нила есть телевизор, но он слушает по нему исключительно метеосводки. Погода — единственное, что интересует этого робинзона. И то лишь потому, что он опасается, как бы, застав его врасплох, на остров не обрушился внезапно циклон, который может смести с лица земли, то бишь острова, плоды его многолетних трудов.

Свой дом Том Нил выстроил на небольшом пригорке рядом с ручьем и оборудовал его всевозможными пристройками. Соорудил курятник. Развел огород, на котором выращивает кукурузу, тыкву, помидоры, фасоль и лук. Если прибавить к этому, что в небольшой спокойной лагуне водится много рыбы, которую Том ловит удочкой, то станет понятным, что в еде такой непритязательный человек, каким он является, не испытывает особой нужды.

Как и полагается настоящему робинзону, у Тома Нила есть свой Пятница. Правда, зовут его чуток иначе и… ходит он на четырех ногах. Речь идет о старом и преданном товарище Нила псе Понедельнике. Понедельник неотступно следует за своим хозяином, куда бы тот ни шел, по пятам, так как общаться ему здесь больше не с кем. В последнее время он попросту изнывает от скуки. А все потому, что с первых же дней пребывания на острове так рьяно занялся охотой на крыс и кротов, что вскоре их не осталось и в помине. Теперь Понедельник, можно сказать, безработный. Даже полаять всласть не на кого. Разве что изредка на бесцеремонных птиц, которые, если на них не лаять, могут и на голову усесться.

Живет Том Нил размеренной и неприхотливой жизнью. Встает обычно рано, до восхода солнца. Солнце, похожее на всплывающий из морской пучины огромный раскаленный шар, встречает, сидя на коралловой глыбе, выброшенной когда-то на берег могучим циклоном. Затем, сопровождаемый Понедельником, отправляется вдоль берега посмотреть, не принесло ли чего за ночь море. Интересуют его прежде всего выброшенные на берег доски и бревна. Те из них, что получше, идут на ремонт хижины и пристроек. Все остальное служит топливом для кухонной печки. Не проходит он мимо стеклянных шаров-грузил от рыбачьих сетей. Ими Том украшает свою хижину. Издали в солнечную погоду — а погода в этих краях редко бывает не солнечной — домик Нила кажется увешанным драгоценными камнями.

После утреннего обхода своих владений Том Нил приступает к работе по дому и в огороде: кормит кур, собирает яйца, пропалывает грядки с помидорами и фасолью, пилит и колет дрова, сгребает в кучу опавшие листья — перегнив, они станут неплохим удобрением, наполняет водой большой таз, который стоит на солнцепеке, для вечерней ванны. В тени дома есть еще три бочки с водой. В одной из них Том стирает свое белье, в другой — моет посуду, вода из третьей бочки идет на приготовление пищи и умывание.

Пообедав вареными яйцами и свежими, с огорода, помидорами, Том какое-то время отдыхает, вытянувшись в самодельном шезлонге. А отдохнув, снова принимается за работу по дому или отправляется на рыбную ловлю. Для этого у него имеется небольшая парусная лодка. Свой рабочий день Том заканчивает в пять часов вечера. Приняв душ, он взбирается на свою излюбленную коралловую глыбу выкурить сигарету и полюбоваться отблесками заходящего солнца в зеркальной глади лагуны.

И так изо дня в день, из года в год, на протяжении сорока с лишним лет.

Только однажды Том Нил покинул остров Суворова и совершил путешествие в Новую Зеландию, чтобы издать там книгу, которую он писал по вечерам. Свою книгу он назвал «Остров, которым я один владею». Полученный за книгу гонорар позволил Тому прикупить кое-что к хозяйству, справить новую одежду, запастись табаком, сахаром и солью. Благодаря этой книге робинзон с острова Суворова стал известной едва ли не во всем мире личностью.

Под стать Тому Нилу бразильский ученый-эколог Фернандо Эдвард Ли. Он, как и Нил, довольно почтенного возраста — около 80 лет. И поселился на своем острове больше сорока лет назад.

Как-то в 50-х годах, пролетая над Южной Атлантикой, Фернандо Ли заметил среди безбрежных океанских просторов небольшой клочок земли. Остров настолько поразил воображение ученого, что он тут же решил на нем поселиться. Навсегда, разумеется.

За 40 лет островок, бывший некогда ничем не приметным клочком суши, стал не то что обжитым, а можно сказать, превратился в этакий цветущий райский уголок посреди океана. Сперва на нем появился старательно ухоженный огород. Затем выросла тенистая пальмовая роща, семена для которой были доставлены аж из Малайзии. Поскольку на острове не было источника пресной воды, пришлось выдолбить в скалах резервуары для сбора дождевых осадков. Заодно, на случай засухи, был сделан опреснитель морской воды. Впрочем, к его помощи почти не приходится прибегать: дожди в Южной Атлантике выпадают регулярно и в достаточном количестве. Еще один бассейн был выдолблен для разведения редких экземпляров африканских рыб. Домик ученого освещается током, который дает небольшая ветряная электростанция мощностью 2,5 киловатта. Все это сделал Ли собственноручно, без чьей-либо помощи.

Если к этому добавить, что ученый собрал на своем острове великолепную коллекцию редких птиц — живых, разумеется, — которая может посоперничать с любым зоопарком мира, то островок Фернандо Ли и впрямь можно сравнить с райским уголком.

А ведь, кроме всего прочего, «бразильский Робинзон Крузо», как любовно именуют Ли соотечественники, занимается еще и научной работой. Из-под его пера один за другим выходят серьезные научные труды, посвященные проблемам сохранения природы.

Подобно Тому Нилу, вынужден был искать уединения на необитаемом острове автомеханик из германского города Мюнхен Фридрих Текстор. Разочаровавшись в городской жизни и погрязшем в погоне за деньгами обществе, Текстор продал все свое имущество и в поисках «земли обетованной» отправился в теплые заморские края. И такую землю он нашел. Ею оказался островок Там-лагун, что в пяти километрах от крупного филиппинского острова Палаван. Хоть и с большим трудом, но Текстору удалось арендовать этот островок площадью 5 квадратных километров сроком на 99 лет. Пожизненная, можно сказать, робинзонада обошлась теперь уже бывшему (поскольку автомобилей на острове нет и, надо полагать, не будет) автомеханику в 6 тысяч марок — в сумму, равную годичной квартплате в ФРГ.

Зато условия, в которых живет теперь Текстор, не идут ни в какое сравнение с теми, в каких он жил раньше. На Тамлагуне чудесная погода — температура там никогда не опускается ниже 22° по Цельсию. И воздух, в отличие от городского, совершенно чистый. А чего стоит тишина! Питание и одежда достаются робинзону-добровольцу почти задаром. Овощи и фрукты он выращивает сам. Кроме того, он постоянно держит около полусотни кур. А одежда ему просто не нужна. Жильем служит бамбуковая хижина.

Как и всякий собственник, Текстор ведет кое-какую торговлю. Время от времени с помощью зеркала он подает сигнал на Палаван, и оттуда к нему приплывает кто-нибудь из знакомых. Гость доставляет хозяину острова предметы первой необходимости, а также муку, соль, постное масло. В обмен получает яйца и кокосовые орехи.

Сам же робинзон не покидает свой остров ни на день.

Известны случаи, когда робинзонами становились люди весьма известные и зажиточные. К числу таких робинзонов принадлежит популярный американский киноактер Джон Хюстон. За время своей артистической карьеры он снялся в 50 фильмах и, как режиссер, поставил еще 35 кинокартин. Легко догадаться, что в деньгах Хюстон не нуждался и мог жить в свое удовольствие и на материке. И тем не менее в возрасте 70 лет он продает свою виллу в Штатах, покупает расположенный в Тихом океане, неподалеку от Мексики, маленький островок и перебирается на него на «постоянное место жительства». Трудно сказать, что побудило Хюстона к такому шагу. Вероятнее всего, желание отдохнуть от постоянной суеты, связанной с работой в кино. С собою на остров он взял лишь старого своего товарища — большого черного пса по кличке Пират. Связь с миром бывший режиссер и актер поддерживает исключительно с помощью коротковолнового радиопередатчика.

Нелегко представить, как может человек прожить в одиночестве, да еще на необитаемом острове хотя бы год. На что уж богатой фантазией обладал Даниель Дефо, но и тот продержал своего Робинзона на острове Тобаго 28 лет. И не одного, заметьте, а вдвоем с Пятницей. Надо думать, знаменитый писатель не верил в возможность более продолжительной робинзонады. На самом же деле робинзоны робинзонили или робинзонят вдвое и даже втрое дольше, чем их литературный собрат.

В 1911 году во время сильного шторма в южной части Тихого океана утонула английская шхуна. Из всего экипажа повезло лишь 14-летнему юнге Джеральду Бибсу. Он единственный остался в живых и сумел добраться до суши, оказавшейся необитаемым островом. Остров находился в стороне от морских дорог, возле него никогда не появлялись корабли, и Джеральду пришлось ждать, пока его заберут, до 1985 года. Таким образом, его робинзонада длилась 74 года. За это время мир потрясли две мировые войны, но Бибс ничего об этом не знал. Попав на остров 14-летним подростком, он покинул его дряхлым стариком.

В одном из сел Далмации (Югославия) жило многодетное и бедное семейство Кучичу. Когда сыновья подросли, глава семьи старый Кучичу собрал их как-то и сказал: «Сил у меня уже нет, чтобы кормить вас. На хозяйство вам рассчитывать не приходится, поскольку, как видите, его у меня нет. Так что, выбирайте каждый свою дорогу и ищите свой кусок хлеба самостоятельно».

Разбрелись сыновья Кучичу в поисках своей доли по всей земле, и только 12-летний Зозо, оставив отцовский дом, не пошел в чужие края, а поселился на необитаемом острове, расположенном в Адриатическом море рядом с побережьем родной Далмации. Он прожил там ни много ни мало 86 лет и умер глубоким стариком, самую малость не дотянув до 100 лет. Все это время Зозо питался ягодами и кореньями различных растений, рыбой и мясом диких кроликов. Со временем он настолько отвык от людей, что прятался при их появлении на острове.

И все же Бибс и Кучичу еще не рекордсмены. Рекорд робинзонады по праву принадлежит португальцу Гомишу Жерминальдишу.

В 1888 году 12-летний сирота Гомиш чисто случайно попал на безымянный островок в заливе Сетубал. У него и в мыслях не было становиться Робинзоном. Однако спокойная и привольная жизнь на необитаемом острове настолько понравилась Жерминальдишу, что он решил остаться на нем навсегда. Он прожил на своем острове почти 90 лет и ни разу не пожалел об этом своем решении. Каждые десять лет Гомиша посещали врачи и социологи и всякий раз находили его здоровым и бодрым. Гости угощали робинзона вином, ветчиной и сладостями, которых на острове не было и быть не могло, а он их — своими лакомствами. А питался Жерминальдиш травами, кореньями, ягодами, диким медом, рыбой, крольчатиной и водой из родника.

Имея много свободного времени, Жерминальдиш самостоятельно выучился грамоте и стал писать большой роман «Меня зовут Робинзон», в котором он описал свою жизнь на острове. Поскольку роман, как того и следовало ожидать, был слабым, и его никто не брался печатать, Гомиш дарил главы из романа своим редким гостям.

«Еще ни один человек не испытывал столь полной безмятежности, — любил повторять Гомиш Жерминальдиш. — Наш век славится войнами, транспортными проблемами и загрязнением окружающей среды. От всего этого я, слава Богу, избавлен».

ПИСЬМО В БУТЫЛКЕ

Бутылка в море! О скольких происшествиях на необозримых морских просторах поведала она людям! Чаще всего это были сообщения о трагических событиях и мольбах о помощи — к подобной почте люди, как правило, прибегали в исключительных, безысходных случаях. Нередко «бутылочная почта» помогала раскрыть загадочные, труднообъяснимые события, которыми так богато море, приносила, хоть и с опозданием, вести об ужасных кораблекрушениях и важных географических открытиях. Часто письмо в бутылке было последней, хоть и весьма зыбкой надеждой моряка на то, что его прощальная весточка будет кем-нибудь найдена и попадет к родственникам. И можно лишь догадываться, сколько подобных посланий, заключенных в бутылку и доверенных воле волн, покоится в силу различных причин на морском дне. А случалось и так, что вовремя подобранная по счастливой случайности в море или на берегу бутылка с вложенной запиской с призывом о помощи помогала предотвратить неминуемую, казалось бы, гибель людей.

У «бутылочной почты» необыкновенно богатая и захватывающая история. Некоторые ее эпизоды спустя годы, а то и столетия обросли множеством удивительных, а порой просто невероятных легенд и преданий, и поэтому история эта читается с неменьшим интересом, чем самый захватывающий приключенческий роман.

Рано утром 4 мая 1882 года моряки бразильской канонерки «Арагуари», которая патрулировала неподалеку от устья Амазонки, были немало удивлены, обнаружив в бадье с поднятой на палубу забортной водой неожиданный улов: запечатанную бутылку. Капитан корабля лейтенант Коста, которому доложили о странной находке, осмотрел бутылку и, заметив внутри клочок бумаги, приказал разбить ее. В бутылке оказался вырванный из старой Библии листок, на одной стороне которого поперек печатного текста было что-то нацарапано по-английски. Судя по корявому и неровному почерку, записка писалась в спешке и уж, конечно, не за столом. К счастью, капитан канонерки знал английский и смог прочитать записку. Она гласила: «На борту шхуны «Си Хиро» бунт. Капитан убит. Первый помощник выброшен за борт. Я, второй помощник, насильно приставлен к штурвалу. Они заставили меня вести судно к устью Амазонки, 28° долготы, 22° широты, скорость 3,5 узла. Спасите!»

Лейтенант Коста, заглянув в имевшийся на судне корабельный регистр Ллойда, смог убедиться, что корабль, носящий название «Си Хиро», существует в самом деле. Его водоизмещение — 460 тонн, порт приписки — Гулль, капитан — Регис. Капитану «Аригуари» ничего не оставалось, как начать преследование взбунтовавшейся шхуны.

Не прошло и двух часов, как быстроходная канонерка настигла «Си Хиро» и открыла по ней огонь. Затем шхуна была взята на абордаж. На ее борт взобрались восемь вооруженных бразильских моряков под командой лейтенанта Виеры. После короткой схватки бунтовщики были обезоружены и заперты в трюме, место в котором им освободили содержавшиеся там до этого второй помощник капитана Хеджер и два не примкнувших к бунту матроса.

С трудом поверивший в свое спасение Хеджер слово в слово повторил содержимое выловленной в океане записки. Правда, при этом он назвал капитана, злополучного «Си Хиро» Лонгстафом, чем немало озадачил лейтенанта Виеру: ведь согласно регистру Ллойда капитаном шхуны должен был быть Регис. Впрочем, подумал лейтенант, за время, прошедшее после составления регистра, капитан мог и смениться. Однако дальнейший разговор с потерпевшими не только не прояснил случившегося, но, к немалому удивлению бразильцев, внес еще большую путаницу.

— Как же вы все-таки узнали о постигшей нас беде? — озадаченно спросил окончательно пришедший в себя Хеджер. — Бунт ведь начался сегодня утром, всего несколько часов тому назад, и мы уже приготовились принять от негодяев смерть.

— Мы подобрали в океане ваше письмо с призывом о помощи, — ответил бразильский лейтенант. — Оно было запечатано в бутылке.

Тут настала очередь удивляться спасенным.

— Письмо? Но мы никакого письма не бросали в океан! Да и не могли при всем желании это сделать!

Когда Виер показал листок из Библии, Хеджер, прочитав его, растерялся окончательно.

— Это не мой почерк! — воскликнул он. — Да и как я мог написать записку, да еще запечатать ее в бутылку, если мятежники следили за каждым моим движением, готовые в любую минуту расправиться со мной, а оставшиеся верными своему долгу матросы были заперты в трюме?

Окончательно сбитые с толку бразильцы сочли за лучшее заключить весь экипаж «Си Хиро» под стражу, доставить вместе со шхуной на Фолклендские острова и сдать их там британским властям.

А вскоре в Англии состоялся суд над бунтовщиками, и все они получили по заслугам. Там же, на суде, была окончательно раскрыта тайна спасения «Си Хиро». Она оказалась поистине потрясающей своей неожиданностью. Выяснилось, что команду «Арагуари» о бунте на «Си Хиро» известил… английский писатель Джон Пармингтон, который никогда не бывал в Бразилии и который в глаза не видел ни бразильской канонерки, ни английской шхуны. А случилось это так.

За 16 лет до описываемого события в Англии был издан приключенческий роман Пармингтона, который назывался «Си Хиро» («Морской герой»). За короткое время роман приобрел неслыханную популярность не только в Англии, но и в других странах. Правда, дело тут было не в таланте автора или сногсшибательном сюжете его произведения, а в оригинальной рекламной уловке, к которой прибегнул Пармингтон. Перед тем как роман должен был выйти из печати, находчивый писатель выбросил в море ни много ни мало 5 тысяч бутылок с уже известным нам текстом, который был не чем иным, как выдержкой из романа. Большая часть бутылок была вскоре выловлена — они-то и явились причиной огромной, но краткой, словно вспышка спички, популярности «морского героя», — а несколько сотен продолжали путешествовать по морям и океанам.

Таким образом, в руки бразильских моряков попало не послание с просьбой о помощи, а всего-навсего рекламный проспект.

Остается добавить, что этот уникальный в истории «бутылочной почты» случай до сих пор ставит в тупик специалистов в области теории вероятности.

Начало «бутылочной почты», как уверяют старинные хроники, связано с именем великого испанского мореплавателя Христофора Колумба. И случилось это в феврале далекого 1493 года.

Открыв неизвестный дотоле материк, названный впоследствии Америкой, корабли Колумба возвращались домой. 14 февраля, в день святого Валентина, на «Нинью» и «Пинту» обрушился жесточайший шторм. Он вмиг разметал каравеллы по океану. Каждую минуту любой из кораблей мог быть опрокинут и поглощен пучиной. Впрочем, внешне Колумб, как и подобает настоящему моряку, был спокоен. Смерть не страшила много повидавшего на своем веку адмирала Моря-Океана. Его беспокоило другое: могло так случиться, что никто и никогда не узнает, что кратчайший путь в Индию открыт, и открыл его он, Христофор Колумб, генуэзец на испанской службе. Ничего худшего для моряка и путешественника, да еще тщеславного, и не придумаешь. От таких мыслей и в отчаяние прийти недолго…

И тут внимание Колумба привлек подкатившийся к его ногам бочонок из-под вина, опустошенный накануне по случаю отплытия домой. При виде бочонка Колумба озарила счастливая мысль. Поспешно сделав выписку из судового журнала, он приказал завернуть пергамент с выпиской в вощеную парусину, парусину поместить в бочонок, а бочонок плотно закупорить и бросить в океан. Авось, весть об открытии Индии дойдет до Европы…

К счастью, ни «Нинья», ни «Пинта» не пострадали и благополучно вернулись в Испанию.

Трудно сказать, что случилось с необычным посланием Колумба: прибили ли его волны к какому-нибудь дикому берегу или оно утонуло, так и не достигнув земли. Однако молва широко разнесла среди моряков мира рассказ о находчивости испанского адмирала. Этот рассказ, поразивший воображение современников, надо полагать, и послужил толчком к повсеместному развитию «бутылочной почты».

Чтобы не возвращаться больше к Колумбу, придется рассказать еще об одном случае, связанном с именем знаменитого мореплавателя.

Прогуливаясь как-то по берегу Гибралтарского пролива, капитан одного американского судна набрел на старинную бутылку, выглядывавшую после отлива из песка. Внутри бутылки оказалась — кто бы мог подумать! — собственноручная записка самого Колумба, которой он на пути в Европу извещал испанскую королевскую чету, Фердинанда I и Изабеллу I, об открытии им новых земель, которые он не преминул присоединить к испанской короне. Колумб опасался, что его обветшалая за время продолжительного плавания каравелла может затонуть, и испанские монархи не узнают об этом открытии.

Американский капитан поспешил, разумеется, доставить находку по адресу и вручил ее королеве Изабелле. Правда, не первой, а второй, то есть Изабелле II, так как случай этот произошел в 1852 году, спустя 350 лет после того, как Испанией правила Изабелла I.

По всей видимости, это послание Колумба не что иное, как чья-то ловкая подделка, рассчитанная на щедрое королевское вознаграждение. Трудно поверить, что бутылка после 350-летнего плавания по морям и океанам могла остаться целой. И на берегу столько времени вряд ли она могла пролежать незамеченной. Тем не менее у историков до сих пор нет определенного мнения: подлинный это документ или все-таки подделка, настолько он был искусно сделан.

А вот еще один пример подделки «морской почты». Правда, в этом случае подделка оказалась не столь удачной.

Как-то в 1966 году на одном из фешенебельных пляжей близ Неаполя в Италии местный житель нашел в песке старинную бутылку с клочком какой-то газеты. Свидетелем находки оказался загоравший рядом богатый американский турист, оказавшийся страстным коллекционером морских реликвий. Американец, естественно, заинтересовался находкой. И правда, какой собиратель откажет себе в удовольствии иметь в своей коллекции столь редкий экспонат. Специалисты, вызванные американцем из местного музея, после тщательного осмотра бутылки и ее содержимого пришли к единодушному мнению, что находке не менее ста лет и в ее подлинности можно не сомневаться. Здесь же, на пляже, состоялась сделка: молодой человек, нашедший бутылку, получил 100 тысяч лир, а американский турист стал обладателем уникального сувенира.

Снедаемый нетерпением американец тут же открыл бутылку и извлек из нее обрывок одного из июньских номеров французской газеты «Ля Монтань» за 1846 год. На полях газеты оказался едва различимый текст, написанный свинцовым карандашом: «Нас несет по воле волн… Мачты изломаны, винт оторван. Пусть эта бутылка послужит мне конвертом, а оттиск моего перстня на сургуче — почтовой маркой…» Далее сообщалось, что виновником гибели парохода, на котором плыл автор записки, было судно под названием «Черный корабль». Послание было написано неким Жаном Леверье. Был указан и его адрес: Париж, улица Гренель.

Радости американца не было предела. Шутка ли сказать, в его руки попал документ, приподнимающий завесу над тайной бесследного исчезновения парохода «Атлас» — речь в записке шла о гибели именно этого судна, — которая долгое время будоражила умы многих моряков и историков. Судно с таким названием пропало без вести в июле 1846 года с 340 пассажирами на борту в Средиземном море, следуя рейсом Алжир — Марсель.

После возвращения американца в родную Филадельфию бутылка и записка Жана Леверье заняли в его домашнем музее едва ли не самое почетное место. Он с особой гордостью показывал свое уникальное приобретение гостям. Так продолжалось до тех пор, пока в квартире американца не побывал один морской историк. Вот тут-то и была обнаружена подделка. Подделка, которая, к слову сказать, была выполнена на высшем уровне. Все в ней было подлинное: и старинная, изрядно потертая бутылка, и самая настоящая газета, и даже орфография середины прошлого столетия. Вот только с историей почты и судостроения автор подделки был явно не в ладах.

Во-первых, мнимый Жан Леверье, напиши он в самом деле эту записку, никак не смог бы упомянуть о почтовой марке, поскольку марка появилась в обиходе только через три года после исчезновения «Атласа», то есть в 1849 году. Во-вторых, «Атлас» был колесным пароходом с полным парусным вооружением. Следовательно, винт на нем не мог обломиться по той простой причине, что его там никогда не было.

Как ни странно, но едва ли не наибольшим спросом у коллекционеров пользуются найденные в море или поднятые с затонувших кораблей документы, касающиеся морских аварий и катастроф. Причем ценность их, а следовательно, и стоимость зависят от степени шумихи, вызванной гибелью того или иного судна. Чем сенсационнее гибель корабля, тем ценнее для коллекционеров связанные с этой гибелью документы, тем дороже за них платят.

Понятно, что повышенный интерес коллекционеров к «катастрофическим письмам», как принято называть такого рода документы среди собирателей, не могли обойти своим вниманием аферисты, промышляющие подделкой старинных бумаг. Трудно даже представить, сколько благодаря их «стараниям» хранится в частных коллекциях (да и, чего греха таить, в иных музеях) разного рода документов, имеющих «самое непосредственное отношение» к гибели «Титаника», «Лаконии», «Лузитании», «Андреа Дориа». А сколько бережно хранят собиратели и любители приключений «самых что ни на есть подлинных» пиратских карт с указанием мест, где зарыты сокровища!

Свое «производство» аферисты поставили на широкую ногу с привлечением новейших достижений науки и техники. Их подделки выполнены порой настолько тщательно и со знанием дела, что их не всегда опытный специалист может отличить от подлинных документов.

Технология подделок приблизительно такова. Прежде всего отыскивается старинная бутылка, которая обрабатывается песком и галькой до тех пор, пока она не примет вид бутылки, которую не один десяток лет носило по морям и таскало по берегу прибоем. Бумага подбирается также старая или она старится искусственно. После того как написан текст — а пишется он, конечно, наспех и чем попало и непременно с учетом орфографии той эпохи, из которой «шлется весточка», — бумага какое-то время выгорает на солнце. Только после этого ее запихивают в бутылку, а саму бутылку затыкают старой полуистлевшей пробкой и заливают сургучом или каким-нибудь «старинным» варом. Затем бутылку отдают знакомому моряку, рыбаку или смотрителю маяка, которые за определенное вознаграждение «случайно находит» ее и распускает слух о своей «находке» по всей округе. На «приманку» «клюет» какой-нибудь коллекционер, после традиционного торга заключается сделка, и доверчивый собиратель становится счастливым обладателем очередной фальшивки.

Справедливости ради нужно отметить, что не всегда фальшивки изготовляются исключительно ради наживы. Случается, что этим занимаются просто так, как говорится, ради спортивного интереса. Как, например, в этом случае.

Начало этой истории относится к 1915 году, когда в Европе бушевало пламя невиданной дотоле по своим масштабам и бессмысленности первой мировой войны. В то же время в Америке, отгороженной от Европы огромным Атлантическим океаном, царил покой. Вести о событиях в Европе сюда доносили разве что газеты, и вести эти издали казались неправдоподобными.

У одного из причалов Нью-Йоркского порта было особенно многолюдно и оживленно. Готовился к отплытию трансатлантический лайнер «Лузитания», самый быстроходный и фешенебельный на то время пароход в мире. В 1909 году он сумел пересечь Атлантический океан меньше чем за пять суток и был удостоен «Голубой ленты Атлантики». Восемь лет ни одно судно не могло соперничать с «Лузитанией» в скорости.

Вечером 1 мая 1915 года, дав прощальный гудок, лайнер с помощью буксиров вышел из Нью-Йоркского порта и взял курс на Ливерпуль. Кроме 702 членов экипажа, на его борту находились 1257 пассажиров. Капитаном парохода был Уильям Тэнер, пожалуй, самый опытный капитан британской компании «Кунард Лайн», которой принадлежала «Лузитания».

Первые шесть дней плавания прошли спокойно. Зная, что немецкие подводные лодки еще не плавают в Атлантике, капитан Тэнер уверенно вел свое судно в порт назначения. И седьмой день не предвещал ничего плохого. Пароход шел со скоростью 20 узлов и каждые пять минут менял курс на 10 градусов то влево, то вправо. Эти зигзаги делались для того, чтобы в случае встречи с немецкой подводной лодкой затруднить ей произвести прицельную торпедную атаку.

В 14 часов 10 минут море было, как и все предыдущие дни, спокойным. Лишь легкая зыбь слегка рябила его поверхность, да еще сзади лайнера тянулся длинный пенистый след. Вдали показалась узкая полоска земли — это была Ирландия, — оповещая путешественников о скором завершении плавания. Члены экипажа занимались своей каждодневной работой, а пассажиры — кто спал, кто развлекался, благо, на пароходе были для этого все условия. И никто из них не знал, что в эту самую минуту наблюдавший за морем из «вороньего гнезда» на фок-мачте матрос Томас Куин, сдерживая дрожь в голосе, передал по телефону на капитанский мостик:

— С правого борта торпеда!

В тот же миг последовал приказ капитана рулевому:

— Лево на борт!

Но было поздно — участь «Лузитании» была предрешена: торпеда, словно хищная акула, стремительно и неумолимо приближалась к ее правому борту. Спустя минуту один за другим два страшных взрыва — вероятно, были выпущены две торпеды — потрясли 240-метровую громадину. Вместе со взметнувшимся к небу огромным столбом воды взлетели куски искореженного железа и обломки дерева. В многометровую пробоину хлынула вода. Мысль о том, чтобы выбросить пароход на спасительную отмель близ мыса Кинсэйл, видневшегося в 10 милях к северо-востоку, пришлось оставить сразу: судно потеряло ход и управление, начало крениться на поврежденный правый борт и уходить носом под воду.

Наблюдавший в перископ за гибелью английского лайнера командир немецкой субмарины У-20 капитан-лейтенант Вальтер, на чьей черной совести смерть более тысячи безвинных людей, так писал в донесении своему командованию: «На палубе «Лузитании» царила страшная паника. Перегруженные шлюпки, срываясь со шлюпбалок, падали в воду. Мужчины и женщины прыгали за борт и пытались вплавь добраться до перевернутых вверх килем шлюпок. Это была самая страшная картина, которую мне приходилось видеть».

Агония лайнера длилась 18 минут, «Лузитания» легла на правый борт. Люди сыпались с ее палубы в воду. Сверху на них падали срывающиеся с крепления 20-метровые трубы и другие палубные надстройки. Последний раз вздрогнув, гигантское судно перевернулось вверх килем и, став на какую-то минуту похожим на тушу исполинского морского чудища, навсегда скрылось в холодных водах Северной Атлантики.

После печально известной трагедии с «Титаником» гибель «Лузитании» была самой страшной морской катастрофой. В ней погибло 1198 человек. В их числе было почти 300 женщин и около 100 детей.

Проходит 45 лет, и в 1960 году моряки польского грузового теплохода вылавливают в море бутылку с запиской на английском языке такого содержание: «Я еще на палубе с немногими оставшимися людьми. Один — ребенок. Последняя шлюпка отошла. Мы быстро тонем. Оркестр по-прежнему играет бравурный марш. Некоторые рядом со мной молятся вместе со священником. Конец близок. Может быть, это письмо будет…»

На этом записка обрывалась. Наспех нацарапанная дата — 7 мая 1915 года — указывала на то, что писал ее кто-то из членов экипажа или пассажиров «Лузитании». И тем не менее это чистейшей воды подделка. Как-то не верится, что кому-то из находившихся на стремительно тонущем пароходе, когда нужно было спасаться, могла прийти в голову мысль писать записку, искать бутылку, да еще запечатывать ее с такой тщательностью, что после 45 лет плавания по морю в нее не проникло и капли воды. А потом и в этом случае автора записки подвело незнание истории. Он явно перепутал известные каждому, кто мало-мальски наслышан о морских катастрофах, обстоятельства гибели «Лузитании» и «Титаника». Оркестр «Лузитании» не играл, да и не мог при всем своем желании играть «бравурные марши», поскольку судно сразу дало большой крен и люди сыпались с него в воду как поленья. «Рэттайм» и церковные гимны исполнял оркестр на «Титанике», когда тот медленно тонул после столкновения с айсбергом.

В связи с гибелью «Лузитании» будет уместным рассказать о поверье, издавна бытующем среди моряков: судьба каждого судна во многом зависит от его названия, поскольку название судна может быть счастливым и несчастливым. Так вот. Как уверяют некоторые старые моряки, «Лузитания» имела несчастливое название. Оно-то, по их мнению, и явилось причиной трагического конца парохода. Дело в том, что перед этим уже потерпели катастрофу две «Лузитании»: 26 июня 1901 года у мыса Баллард близ Ньюфаундленда разбился о прибрежные камни английский грузопассажирский пароход «Лузитания», а 18 апреля 1911 года, входя в Столовую бухту, налетел на скалы Бэллоуз-Рокс португальский лайнер с таким же названием. И если вспомнить, что этот случай не единичный — на морском дне покоятся еще три судна с одним и тем же названием — «Атлантик», то суеверие моряков покажется не таким уж и наивным.

Вернемся, однако, к «бутылочной почте». Понятно, что в открытом море или на берегу бутылки с подделками встречаются крайне редко, и найти такую случайному человеку практически невозможно. Как правило, такие бутылки сразу же после их приготовления «находят» или сами их изготовители, или люди, которым поручили это сделать изготовители. Но случается так, что в самой что ни на есть настоящей «почтовой» бутылке оказывается настолько неожиданная записка, перед которой меркнут самые авантюрные подделки.

Как-то в 1949 году некий Джон Уорм, мальчик, работавший в одном из ресторанов Сан-Франциско, собирая пустую посуду на пляже, нашел бутылку с запиской, в которой черным по-белому было написано: «Лондон, 20 июня 1937 года. Чтобы избежать путаницы, я завещаю мое наследство поровну — счастливчику, нашедшему эту бутылку, и моему адвокату Барри Когену. Дейзи Александер».

Своей находке юный Джон не придал ровным счетом никакого значения, приняв ее за чью-то невинную шутку. Да и вряд ли кто-либо другой на его месте смог бы поверить в такую удачу. Записку мальчик оставил у себя исключительно ради развлечения: приятно все-таки, глядя на нее, пофантазировать иной раз о богатстве и роскошной жизни миллионера. Однако очень скоро выяснилось, что Дейзи Александер — особа не выдуманная, а вполне реальная. Она была совладелицей знаменитой фирмы «Зингер», чьи швейные машинки и поныне известны всему миру. Александер умерла в 1940 году в возрасте 80 лет, оставив огромное наследство — 4 миллиона фунтов стерлингов, но, как ни странно, не составив завещания.

Мечты Джона Уорма о богатстве начали приобретать реальные очертания. Но не тут-то было! Оказалось, что найти завещание — поддела, даже меньше того. Дирекция «Зингера» и слушать не хотела, чтобы часть ее наличных перешла к какому-то мальчишке из ресторана. Да еще американцу!

Начался судебный процесс. И хотя все друзья покойной миллионерши показали на суде, что одним из любимых развлечений мисс Дейзи Александер было бросание в Темзу бутылок с записками, представители фирмы категорически отрицали подлинность найденного Уормом документа. Они утверждали, что бутылка, брошенная в Темзу, никак не могла попасть в Сан-Франциско. Для того чтобы проделать такой путь, ей пришлось бы либо миновать Северный Ледовитый океан и через Берингов пролив попасть в Тихий океан, либо пересечь всю Атлантику и, обогнув мыс Горн, подняться вдоль западного побережья Америки к Сан-Франциско. А это маловероятно. Тем более если учесть, что проплавала бутылка всего-то два с небольшим года.

Чтобы убедить судей в своей правоте, адвокаты «Зингера» отыскали в старых газетах заметку о том, что в 1922 году в Темзе была выловлена бутылка, брошенная, согласно имевшейся в ней записке, в ту же Темзу еще в 1904 году. Из этого следовало, что бутылка все эти 18 лет плавала по Темзе вверх-вниз с приливо-отливными течениями. Следовательно, и бутылка с завещанием Дейзи Александер не могла попасть из Темзы в океан, тем более в Тихий. Дело о наследстве покойной английской миллионерши затянулось на долгие годы.

А вот еще один случай, когда записка, доставленная «почтой Нептуна», стала причиной длительной судебной тяжбы. Правда, на этот раз со счастливым исходом.

В один из ясных летних дней 1942 года житель Сиднея (Австралия) Гарольд Дуглас вышел на небольшом катере в открытое море порыбачить. Море было спокойным, и ничто не предвещало беды. И все же Дуглас назад не вернулся. Не вернулся через день, не вернулся через два, не вернулся вообще. Долгое время о нем не было ничего известно. И лишь спустя семь месяцев на берегу близ Сиднея была найдена бутылка с запиской Дугласа. Гарольд писал: «Если эта бутылка будет найдена, передайте, пожалуйста, записку моей жене Христине Дуглас, Пойнт-Пайпер, Сидней.

Конечно, ты удивишься, узнав, что произошло со мной. Отказал мотор — меня вынесло в открытое море. Прощай!»

Там же, в бутылке, находился бланк чековой книжки, на котором было написано завещание Гарольда Дугласа в пользу его жены. И все же Христине Дуглас понадобилось полтора года, чтобы доказать судьям подлинность завещания ее погибшего в море супруга и стать владелицей наследства.

История знает случаи, когда записка, найденная в бутылке, послужила основанием не только для вызова в суд, но и для вынесения смертного приговора.

Шла первая мировая война. 1 февраля 1916 года группа немецких дирижаблей — тогда их называли по имени одного из изобретателей «цеппелинами» — совершила ночной налет на Лондон. Англичане, хоть они и были застигнуты врасплох, сумели дать непрошеным гостям надлежащий отпор и подбили один дирижабль. Вынужденный повернуть назад, воздушный гигант упал вскоре в Северное море. Сразу он не утонул, а еще какое-то время держался на плаву. Экипаж, у которого появилась надежда на спасение, стал пускать сигнальные ракеты и фальшфейеры. Сигналы немецких воздухоплавателей заметили на патрулировавшем неподалеку английском минном тральщике «Кинг Джордж V». Тральщик подошел к готовому вот-вот утонуть дирижаблю, но взять на борт терпящих бедствие командир судна старший лейтенант Фергюссон не решился. Он побоялся, как бы его судно из спасителя не превратилось в пленника, поскольку на дирижабле было намного больше людей, чем на тральщике, — экипаж «Кинг Джорджа V» состоял всего из семи человек. После коротких переговоров с немцами Фергюссон заявил их командиру Отто Луве, что он не имеет права брать на борт посторонних людей, и пообещал немедленно привести помощь. Тральщик дал полный ход и скрылся в ночной темноте. Не прошло и получаса, как цеппелин, развалившись на куски, пошел ко дну. Его экипаж, так и не дождавшись помощи, погиб.

А спустя несколько месяцев немецкие рыбаки нашли на берегу моря бутылку с запиской, написанной 1 февраля 1916 года. Записку, как нетрудно догадаться, бросил в море перед гибелью дирижабля его командир Отто Луве. Описав случившееся и встречу с английским тралыци-ком, он слал на голову старшего лейтенанта Фергюссона самые страшные проклятия и взывал к возмездию.

И возмездие пришло. Вскоре после того как была найдена бутылка с запиской Луве, тральщик «Кинг Джордж V» захватили немцы. Его пленил немецкий эсминец. Обычно пленных не судят, но Фергюссону пришлось предстать перед военным трибуналом. Его судили не как военнопленного, а как преступника «за преднамеренное убийство — отказ от помощи терпящим бедствие на море». В качестве главного обвинительного документа на суде фигурировала записка, брошенная в море Отто Луве. Его призыв к возмездию был услышан — суд приговорил Фергюссона к расстрелу.

Нужно отдать должное хладнокровию и предусмотрительности командира немецкого дирижабля: несмотря на критическую ситуацию, он, по всей видимости, успел написать и бросить в море несколько записок. В 1966 году, спустя полстолетия после описываемых событий, в песке на побережье Голландии была найдена еще одна бутылка, брошенная в море Отто Луве. Текст обнаруженной в бутылке записки в точности повторял текст послания, попавшего в руки немецкого командования в 1916 году.

А первым, кому пришлось расстаться с жизнью по вине «бутылочной почты», также был англичанин. Он жил за три с половиной столетия до Фергюссона.

Случилось это в 1560 году. Занимаясь однажды ловом рыбы неподалеку от Дувра, один английский рыбак, вытянув сеть, увидел в ней среди трепещущейся рыбы засмоленную бутылку. Заинтересовавшись необычным уловом, рыбак тут же разбил бутылку. Каково же было его удивление, когда из бутылки выпала записка на пергаменте, адресованная самой королеве Англии Елизавете I. Враз забыв о рыбе, рыбак заторопился к берегу, чтобы сообщить о своей находке властям. Вместе с разбитой бутылкой и пергаментом он в тот же день был доставлен в Лондон. По дороге в столицу рыбак был занят тем, что прикидывал в уме, сколько ему в качестве вознаграждения отвалят золота. А в том, что его наградят, у него не было ни малейших сомнений. Однако в Лондоне незадачливого рыбака ожидало жестокое разочарование: вместо лелеянной награды он был приговорен к смертной казни и тут же повешен. Надо думать, что, идя на виселицу, он проклинал ту минуту, когда увидел злополучную бутылку.

Причиной смерти рыбака была не столько записка, сколько ее содержание. Дело в том, что этой запиской один из королевских соглядатаев за границей доносил своей повелительнице, что на принадлежавших России островах Новая Земля высадились тайком голландцы и тем самым стали на пути англичан. Таким образом, сам того не ведая и не желая, рыбак оказался посвященным в государственную тайну, что и стоило ему жизни. Простым смертным не следует знать того, что надлежит знать монархам.

В обнародованном по этому случаю королевском указе предупреждалось, что и впредь каждого британского подданного, который самолично вскроет закупоренную бутылку, независимо от того, будет ли она выловлена в море или найдена на берегу, ожидает неминуемая казнь. Тем же указом была введена при дворе должность «королевского откупорщика морских бутылок». Отныне только «откупорщик» имел право вскрывать бутылки и читать обнаруженные в них записки. Следует заметить, что без работы он, как это может показаться на первый взгляд, не сидел. Только за первый год своей службы лорду Томасу Тонфилду, которому выпала честь стать первым в истории Великобритании «королевским откупорщиком», пришлось вскрыть 52 найденные в море бутылки.

Каждый раз, когда лорд являлся во дворец с очередным докладом, королева спрашивала его:

— Что пишет нам Нептун?

Единственная, пожалуй, в мире должность «откупорщика морских бутылок», а с нею и закон о казни за самовольное вскрытие этих бутылок просуществовали без малого два с половиной столетия. Они были отменены британским парламентом только в конце XVIII столетия. Однако и по сей день англичане относятся к «бутылочной почте» с большой ответственностью. И вовсе не потому, что, пользуясь репутацией закоренелых консерваторов, боятся нарушить традицию. И уж, конечно, не потому, что до сих пор помнят грозное предостережение всесильной королевы. Просто дело в том, что англичане, в особенности жители морских побережий, где каждая семья так или иначе связана с морем, как никто другой, понимают, насколько важными могут быть сообщения, полученные по «почте Нептуна». А тому, что в этой «почте» попадаются сообщения чрезвычайной важности, есть немало примеров. Достаточно сказать, что «бутылочная почта» помогла заполнить не одну «белую страницу» в богатой на трагические события летописи катастроф на морских дорогах. Вот лишь несколько примеров.

В 1902 году, совершая очередной рейс, не пришел в порт назначения английский пароход «Гурониан». Он пропал без вести в водах Северной Атлантики. Долгое время его разыскивали корабли британского военно-морского флота, но поиски, к сожалению, не дали каких-либо результатов. Море, как обычно, неохотно раскрывает свои тайны. И все же люди получили известие о том, где и как погиб «Гурониан». Принесла им это известие «бутылочная почта». Спустя какое-то время почти одновременно, хоть и в разных местах — у берегов Новой Шотландии и близ Ирландии, — были найдены бутылки с записками одинакового содержания. В записках сообщалось, что в результате сильного шторма «Гурониан» перевернулся и затонул. Оставшиеся в живых 14 членов экипажа попытались спастись на шлюпке, но после нескольких дней неравной борьбы с разбушевавшимся океаном погибли и они.

А вот еще одна морская трагедия, известие о которой доставила людям все та же «почта Нептуна».

В 1933 году неподалеку от Ирландии застигнутый штормом без вести пропал английский пароход «Сэксилби», перевозивший железную руду. После того как прервалась радиосвязь, о пароходе ничего не было известно. На борту судна находилось 27 человек экипажа.

Но вот 23 апреля 1936 года на побережье Уэльса была подобрана банка из-под какао, в которой обнаружили записку, пролившую свет на тайну трагической судьбы «Сэксилби» и его экипажа. Вот ее текст: «Сэксилби» тонет в районе Ирландского берега. Привет сестрам, братьям и Дине. Джо О’Кэйн».

По редкой случайности банка была найдена у города Аберавок, буквально в нескольких шагах от дома, в котором жили родные Джо О’Кэйна. Это тот случай, когда «бутылочная почта» оказалась надежнее самых новейших средств связи.

Еще одним доказательством того, насколько точно способна иногда действовать «почта Нептуна», может служить следующий пример.

В 1784 году, покинув тайком одну из укромных гаваней острова Кюсю, вышло в свой очередной разбойничий рейс японское пиратское судно. Поначалу пиратам какое-то время везло — в их руки попала богатая добыча. Но всему бывает конец. Осенью того же года судно морских разбойников оказалось в зоне жестокого тайфуна. Налетев на рифы, оно разбилось и затонуло у небольшого кораллового островка. Нескольким пиратам удалось вплавь добраться до берега. Но это вовсе не означало, что им удалось спастись. Островок оказался необитаемым, на нем даже трава не росла, и пираты были обречены на медленную и мучительную смерть.

Хунасуке Мацуяма, последний оставшийся в живых японский пират, перед тем как уйти в лучший мир, нацарапал на подвернувшейся под руку дощечке — бумаги на острове, естественно, не было — трагическую историю своего корабля и его команды. Дощечку он запихнул в бутылку, а бутылку засмолил над костром и бросил в море. Вряд ли Мацуяма надеялся на спасение. Скорее всего таким способом он хотел передать родным последнюю весточку. Если это так, то океан добросовестно выполнил последнюю волю умирающего морского разбойника. Он с невероятной точностью доставил послание Мацуямы по адресу. Бутылка с этим посланием была найдена на морском берегу вблизи деревушки Хиратутемура, в которой родился и жил Хунасуке. Жаль только, что слишком долго шла «почта». Бутылку Мацуямы нашли спустя… 150 лет после того, как ее бросили в море в 1835 году.

Бывали и приятные исключения. Известны случаи, когда гибнущие люди бросали в море бутылку с прощальной запиской, но волею случая оставались живы и имели счастливую возможность прочитать собственноручное предсмертное послание. Нечто подобное имело место в жизни майора английской службы Мака Грегора.

Вместе с женой и дочерью Мак Грегор в 1845 году плыл на парусном судне, которое следовало в Индию. Когда проходили славящийся своим суровым нравом Бискайский залив, на судне неожиданно вспыхнул пожар. Очень скоро судно стало похожим на плавающий факел — пламя охватило почти все судно, от нижних жилых помещений до палубных надстроек. Поняв, что корабль не спасти, капитан приказал готовить к спуску шлюпки. Надежды на спасение не было никакой. Долго ли сможет продержаться утлая шлюпка, да к тому же еще и перегруженная, в бурном море! Находясь на корме корабля, куда еще не успел добраться всепоглощающий огонь, майор быстро написал записку, в которой сообщал родным и знакомым о своей гибели, и, впихнув ее в бутылку, бросил в море.

К счастью, после одиннадцати часов изнурительного плавания по штормившему морю шлюпка, на которой находился с семьей Мак Грегор, была подобрана проходившим мимо судном. Вскоре Грегоры благополучно вернулись назад в Англию. А через 18 месяцев почтальон принес майору его же собственное прощальное послание. Бутылка с ним была обнаружена на берегу одного из Багамских островов.

Нечто подобное произошло с посланием Эвелинна Болдуина, известного полярного исследователя. В 1902 году его экспедиция неподалеку от Земли Франца-Иосифа попала в беду. Видя безысходность положения, 2 июня Болдуин бросил на всякий случай в море бутылку с запиской такого содержания: «Надеемся вернуться в начале августа. Болдуин».

Когда Болдуин писал эту записку, он и все участники его экспедиции считались уже погибшими. Ни радио, ни других средств связи в то время в Арктике не было, а сообщения, посылаемые на материк, как правило, с собачьими упряжками, шли к месту назначения по году и больше.

Против ожидания, всем участникам экспедиции удалось спастись, и все они вернулись на родину, в США. А записка Болдуина только через 45 лет была найдена на берегу острова Вилькицкого русскими промышленниками и доставлена в Мурманск, откуда ее переслали в Америку. К сожалению, Болдуина уже не было в живых. Он умер в 1933 году.

До сих пор выражениям «бутылочная почта» и «почта Нептуна» придавался чисто символический смысл. Да и то сказать, о какой почте, в прямом значении этого слова, может идти речь, если бутылки с письмами люди бросали в море чаще всего в безвыходных ситуациях, действуя фактически вслепую и будучи целиком зависимыми от прихоти волн и течений. Но известны случаи, когда «бутылочная почта» работает настолько регулярно и исправно, что люди пользуются ею сознательно. В этих случаях слово «почта» как нельзя кстати и полностью оправдывает свое название.

Такая почта, например, налажена и успешно работает между двумя небольшими индонезийскими островами Надине и Палан. Жители этих островов больше сотни лет регулярно обмениваются новостями при помощи бутылок.

Помогает им в этом круговое замкнутое течение, омывающее оба острова. Поскольку течение имеет постоянную скорость, то и письма от одного острова к другому «доставляются» всегда за одно и то же время — 29 часов. Таким образом, если «отправить» письмо с одного острова утром, то к обеду следующего дня оно будет «получено» на другом.

Правда, между островами курсирует и почтовый пароход. Но он делает всего один рейс в неделю. Поэтому большинство местных жителей отдают предпочтение «бутылочной почте». Хотя она и менее надежна — не все письма «доходят» до адресата, часть их «забирает» море, — но зато бесплатная и, что самое, пожалуй, важное, бесперебойная. В старые добрые времена небольшой шотландский остров Сент-Килда был местом ссылки лиц, неугодных английскому королевскому двору. Выбор английских правителей надо признать весьма удачным. Трудно найти более мрачное и гиблое место, чем этот остров с его неприступными скалистыми берегами, о которые, ни на миг не умолкая, днем и ночью с грохотом разбиваются огромные волны. Чуть ли не круглый год, с августа по май, вокруг острова свирепствуют штормы, делая его практически неприступным.

Вот на этот-то остров и была в начале XVIII столетия тайно ото всех сослана жена одного шотландского графа, оказавшаяся замешанной в какой-то крупной политической интриге. Отчаявшаяся графиня, видя безвыходность своего положения и не зная, как сообщить об этом мужу и друзьям, решает испробовать последнюю возможность — «бутылочную почту». Тайком от своих надзирателей она пишет письмо, запечатывает его в бутылку и бросает в море.

И что же? Море, как это ни удивительно, оказалось благосклонным к опальной графине. Довольно скоро брошенная ею бутылка была найдена на острове Льюис, что в Гебридском архипелаге, и письмо передано по адресу. Таким образом, тайное стало явным, и узницу пришлось вскоре освободить. Помогло же ей одно из мощных ответвлений Гольфстрима, которое, омывая Сент-Килду, направляется далее на северо-восток к острову Льюис, затем к северным берегам Шотландии.

И вот в сентябре 1876 года страсть к путешествиям занесла на Сент-Килду англичанина Джона Сэндза. Попасть-то на остров он попал, а вот выбраться с него оказалось делом непростым. Из-за непрекращающихся штормов Сэндзу пришлось провести на острове целых восемь месяцев. К счастью, не в роли робинзона, так как остров был заселен. Вот тут-то и вспомнил хорошо знавший историю незадачливый турист о случае с шотландской графиней. А вспомнив, последовал ее примеру: послал весточку родным с помощью «бутылочной почты».

Пока англичанин ожидал ответа, о скалы Сент-Килды разбился австрийский корвет. Из всей команды удалось спастись лишь девяти морякам. Их, как и Сэндза, вынуждены были приютить немногочисленные жители острова. Джон Сэндз рассказал спасшимся о находчивости узницы острова, шотландской графини, и своем письме. Австрийские моряки также решили испытать счастье. Написав на имя австрийского консула в Глазго сразу три письма, в которых они рассказали о постигшем их бедствии, они закупорили их в бутылки. Две бутылки положили в пустую лодку, третью спрятали в спасательном круге со своего же погибшего корабля, и все это пустили по течению.

Не прошло и двух недель, как, к всеобщей радости Сэндза и австрийцев, а еще больше местных жителей, которым приходилось поневоле делиться с гостями своими и без того скудными запасами пищи, к Сент-Килде подошел английский паровой корвет «Шакал». Оказалось, что пущенный австрийцами спасательный круг был найден на берегу одного из Оркнейских островов ровно через неделю со дня его «отправки». Посланию Джона Сэндза повезло меньше: его нашли только спустя девять месяцев у берегов Норвегии.

С тех-то пор и начали жители Сент-Килды пользоваться «бутылочной почтой» для отправки писем в Шотландию. И нужно сказать, что «почта Нептуна» редко подводила сенткилдцев. Почти каждые четыре письма из пяти находят адресата. И даже после того как в 1889 году на острове было открыто почтовое отделение, его жители по-прежнему продолжали пользоваться ставшей для них привычной «почтой Нептуна». В конце концов управлению королевской британской почты пришлось в девяностых годах прошлого столетия взять на себя расходы по дальнейшей пересылке прибитых к берегам Шотландии писем в бутылках с Сент-Килды. Чтобы приохотить к участию в «бутылочной почте» местных жителей, было объявлено, что каждый, кто найдет бутылку или банку с письмом с Сент-Килды, получит вознаграждение в размере полкроны. А в 1906 году, когда плотик с письмом прошел путь от Сент-Килды до острова Льюис за рекордно короткий срок — два дня, вознаграждение было увеличено до одной кроны. Это распоряжение остается в силе по сей день.

Тот, кто читал замечательный роман великого французского писателя Жюля Верна «Дети капитана Гранта» или смотрел одноименный фильм, наверняка помнит эпизод, с которого, собственно, и начались полные драматизма необыкновенные приключения героев этого произведения. А начались они с того, что, когда во время увеселительной прогулки вдоль побережья Англии на яхте «Дункан» выловили акулу, в ее брюхе была обнаружена бутылка с запиской, брошенной капитаном Грантом у острова Марии-Терезы, в южной части Тихого океана. А это значит, что бутылка с посланием отважного капитана проделала путь в каких-нибудь 10 тысяч миль. Расстояние впечатляющее! Уверен, что многим читателям Жюля Верна оно показалось маловероятным. Шутка ли сказать — проплыть чуть ли не от Новой Зеландии до Англии! Однако обратимся к фактам и сразу же убедимся, что случай, описанный французским писателем, не такой уж уникальный. История «бутылочной почты» знает немало подобных примеров.

Уже в наше время один английский капитан, большой любитель «почты Нептуна», на протяжении больше двух десятков лет регулярно бросал в море бутылки с записками, в которых он просил тех, кто их найдет, возвращать ему. За вознаграждение, разумеется. За все это время капитан получил назад всего семь своих записок. Зато одна из них, которую он бросил в Ла-Манше, была с такой припиской: «Сэр, ваше письмо мы извлекли из бутылки, которую обнаружили в брюхе акулы, убитой нами в гавани Сиднея».

Чем не повторение завязки жюль-верновского романа? Да и путь бутылка английского капитана совершила почти тот же самый, что и бутылка его литературного коллеги, капитана Гранта. Правда, в обратном направлении.

В приведенных примерах бутылки с письмами «помогали» доставить акулы. Однако известны случаи, когда бутылки с письмами без чьей-либо помощи, влекомые лишь течениями, покрывали огромные, сверхмарафонские, можно сказать (по океанским меркам, понятно), расстояния.

Так, бутылка, брошенная в море в конце 1948 года неподалеку от Мельбурна (Австралия), в июне 1952 года была найдена на побережье Англии. Она с востока на запад пересекла Индийский океан, проделала замысловатый путь в водах Южной Атлантики и, наконец, подхваченная Гольфстримом, была «доставлена» в Англию. По подсчетам специалистов за 3,5 года бутылка проделала путь длиной 13 тысяч морских миль и таким образом стала рекордсменом за всю историю «бутылочной почты».

Другая бутылка за приблизительно такое же время «сумела» покрыть расстояние от берегов Патагонии (Южная Америка) до северо-запада Новой Зеландии, равное 11 тысячам миль.

Еще более сложным оказался путь, проделанный бутылкой, которую бросили у индийского города Карачи. Только через 4,5 года, преодолев 11 тысяч миль, она достигла берегов Англии.

«Бутылочная почта» доносит до нас славные имена и мужественные слова тех, кто в жестокой борьбе с захватчиками отдал, не задумываясь, свою жизнь за нашу с вами свободу, кто не щадил ее во имя грядущей победы над фашистскими захватчиками.

«Держались до последней капли крови. Группа Савинова. Три дня сдерживали наступление значительных сил противника, но в результате ожесточенных боев под Килией в группе капитана Савинова осталось три человека: капитан, я — младший сержант Остапов и солдат Омельков, но не сдадимся. Кровь за кровь, смерть за смерть!»

Бутылку с такой волнующей запиской на русском языке нашли в 1958 году на берегу Черного моря болгарские рыбаки. Нетрудно предположить, что бутылку бросили летом 1941 года в воды Дуная бойцы Красной Армии, а уж течение вынесло ее в море и прибило к болгарскому берегу.

В наш век, век атомного оружия, сохранение мира на Земле — дело первостепенной важности. Для того чтобы сохранить и укрепить мир, люди доброй воли применяют все возможные средства. В том числе и «бутылочную почту».

Туже самую цель преследует и страстный почитатель «бутылочной почты» болгарский врач Георгий Икономов. За пятьдесят с лишним лет он отправил по «почте Нептуна» более 11 тысяч бутылок с письмами, в которых призывает сделать Средиземное море морем мира и дружбы, морем, не знающим войн и межнациональных распрей. За это время Икономов получил множество ответов из самых разных стран.

«Это настоящая удача, что во время каникул я нашел Ваше послание!» — написал болгарскому врачу 11-летний французский школьник Пьер Глуэр.

А вот ответ рыбака из Алжира Буссета Бен Али: «Господин Георгий, я впервые пишу иностранцу. Это просто чудесно, что мы выловили Ваше письмо! Мне очень хочется с Вами встретиться…»

Такие письма — лучшая награда за многолетнее увлечение Икономова.

Не менее важную и благородную цель преследует другой приверженец «бутылочной почты», американский священник Джордж Филиппе. В прошлом он был безудержным пьяницей, но со временем опомнился и нашел в себе силу воли избавиться от этого страшного порока. Став на праведный путь и приняв церковный сан, Филиппе объявил алкоголю «священную войну». А бороться с «зеленым змием» решил с помощью оболочки этого «змия», то есть бутылки. Пустой, конечно.

Священник выяснил, что в заливе Пьюджет-Саунд, на берегу которого стоит его домик, наблюдается очень сильное течение — 18,5 километра в час. И вот в быстрые воды залива десятками в день полетели аккуратно запечатанные бутылки из-под алкогольных напитков, внутри которых находились антиалкогольные проповеди падре Филиппса и тексты молитв, а морские и океанские течения стали разносить их по всему свету. Вскоре к священнику одно за другим начали приходить ответные письма (обычной почтой, понятно) с Аляски, из Мексики, Новой Гвинеи, с Гавайских островов и других мест. Многие из корреспондентов «бутылочного пастора» (таким прозвищем нарекли Джорджа Филиппса соседи и знакомые), проникшись его тревогой за их же собственные судьбы, каялись и давали слово раз и навсегда избавиться от зла, которое именуется алкоголизмом. За время своей благородной деятельности изобретательный проповедник бросил в море 20 тысяч бутылок.

Иные приверженцы «бутылочной почты» преследуют цели поскромнее. Например, найти друга. Именно с таким намерением еще в 30-х годах сорокалетний немец Рихард Шмидт бросил в море бутылку с письмом. Ответа долго не было, и Шмидт потерял надежду получить его. А потом и вовсе забыл о своем послании. И лишь спустя 53 года живший в Германской Демократической Республике Шмидт, которому к тому времени исполнилось 93 года, получил на свое письмо полувековой давности ответ от датского рыбака Финна Стегмана. Несмотря на преклонный возраст, Шмидт и Стегман, которых познакомило море, начали переписываться и стали большими друзьями.

Довольно часто к услугам «почты Нептуна» прибегают романтичные влюбленные или люди, которые в силу тех или иных причин не смогли найти надежного и верного спутника жизни и решили положиться на волю слепого случая. И вот что из этого иногда получается.

Летом 1957 года Ак Викинг, матрос одного шведского торгового судна, бросил в море бутылку с письмом. Сделал он это, когда его корабль находился в Гибралтарском проливе. В письме, описав свою наружность и биографию, он просил девушку, которая найдет его послание, непременно ответить ему. Не прошло и полгода, как бутылку прибило к побережью Сицилии. Там ее нашла дочь местного рыбака. Молодые люди начали обмениваться письмами, а в июле 1958 года поженились.

Как-то синьор Париси, рыбак из небольшой калабрийской деревушки, что на юге Италии, выловил в море запечатанную бутылку. Пока он нес ее домой, чего только ему не померещилось. Ведь об этих бутылках рассказывают самые невероятные истории. Старый рыбак, который никак не мог выкарабкаться из нужды, больше всего, конечно, думал о кладе. Клад, даже небольшой, был бы ему как нельзя кстати.

Однако дома Париси ожидало разочарование. Когда он разбил бутылку, в ней было письмо 26-летнего норвежского моряка Карла Христина, в котором он объяснялся в любви девушке, первой прочитавшей его письмо.

— А я-то думал!.. — сокрушенно покачал головой старый рыбак.

Совсем по-другому отнеслась к письму дочь Париси, 18-летняя Винчензиана. Она ответила моряку, и между ними завязалась переписка. Как и предыдущая, эта история также закончилась свадьбой. Получилось так, что вместо старого рыбака «бутылочная почта» принесла счастье его дочери.

Необычным способом решил познакомиться с девушкой и шотландец Джим Кэрш. Когда ему исполнилось 15 лет, он написал письмо, в котором предлагал дружбу девушке, нашедшей его послание, запечатал его в бутылку и бросил в море. И надо же было так случиться, что когда бутылка, проделав 400 миль, была выброшена на норвежский берег, ее подобрала 14-летняя Экки Олсен. Она тут же ответила Джиму, послав письмо, правда, обычной почтой. Началась оживленная переписка. Вскоре Джим и Экки перестали писать друг другу — они стали мужем и женой.

Однажды штурман английского грузового парохода с романтическим названием «Памела» заметил в море бутылку. Увидев в бинокль, что бутылка закупорена, ее выловили. Внутри бутылки была фотография красивой девушки, записка с предложением вступить с нею в брак и адрес: французский порт Кале. Все без исключения члены экипажа «Памелы» — на судне, будто нарочно, собрались одни холостяки — влюбились в прелестную незнакомку. Однако больше других настаивал на том, чтобы зайти в Кале и повидать девушку, штурман корабля. Делал он это, по-видимому, на правах человека, первым заметившего бутылку и имевшего по этой причине больше прав на молодую француженку. Больше же других противился капитан, которому, кроме всего прочего, приходилось еще думать и о своевременной доставке груза. В конце концов капитан поддался на уговоры своей команды и взял курс на Кале. И вот все 23 разнаряженных по такому случаю моряка «Памелы» во главе со своим капитаном, также холостяком, заявляются к девушке, совершенно растерявшейся при виде столь многочисленной делегации женихов, и просят ее выбрать себе среди них кандидата в мужья. Неожиданно для всех счастливым избранником оказался капитан корабля.

И в этом случае знакомство с помощью «почты Нептуна» имело все тот же конец: капитан и девушка поженились.

Впрочем, не всегда подобные истории оканчивались счастливо.

Как-то в Остенде (Бельгия) морские волны выбросили на берег бутылку. В ней была фотография молодой симпатичной девушки из Англии и письмо. Девушка хотела таким способом познакомиться с каким-нибудь молодым человеком. И будто по заказу, как того и желала молодая леди, бутылку подобрал прогуливавшийся по берегу мужчина. Правда, особой радости эта находка ему не доставила. Вот что он написал в ответном письме: «Жаль, что нам уже поздно знакомиться». Дело в том, что мужчина, нашедший бутылку, был преклонного возраста. Да и девушка, учитывая, что ее послание проплавало в море 35 лет, также успела за это время состариться.

В другой раз кок немецкого парохода Пауль Раффельштейн решил с помощью «почты Нептуна» объясниться в любви знакомой девушке Эрне Дюзейн. Бутылку с любовным посланием Пауля нашел один из членов английского клуба любителей «бутылочной почты» «Боттл пост». Извлеченная из бутылки записка была немедленно переслана адресату. И все же она опоздала. Причем опоздала на два десятка лет. Ничего не знавшая о любви к ней Пауля Раффельштейна Эрна Дюзейн еще 22 года тому назад вышла замуж за другого парня и успела за это время стать бабушкой.

Когда была разбита бутылка, принесенная волнами к причалу порта Куинстаун в 1956 году, из нее выпала записка такого содержания: «Если нашедший эту бутылку — женщина, у которой на голове нет седин, которая не ворчит и хорошо готовит и которая не возражает выйти замуж за матроса, большую часть времени проводящего в море, или если человек, нашедший эту бутылку, знает такую женщину, то пусть напишут Джеймсу Глизону — моряку, который запечатал эту бутылку и бросил ее в море с парохода «Виктория» посреди Атлантики 29 марта 1895 года».

Докеры, выловившие бутылку, посчитали, что это работа какого-нибудь любителя розыгрышей. Однако члены все того же клуба «Боттл пост», в руки которых попала записка Глизона, отнеслись к ней с полной серьезностью. Порывшись в архивах, они установили, что в конце прошлого столетия действительно существовал пароход «Виктория». Попав в шторм, он затонул 3 мая 1900 года у мыса Гаттерас. И что самое важное, как удалось выяснить, в списке его экипажа числился Джеймс Глизон — холостой моряк!

А этот случай, который, кстати говоря, также можно отнести к разряду уникальных, произошел в середине шестидесятых годов нашего столетия в Тихом океане.

Как-то молодой ученый, 25-летняя новозеландка Ли Мэйл, решила заняться океанографическими исследованиями. Она поселилась в полном одиночестве на затерявшемся в океане крошечном коралловом атолле и принялась за работу. И вот однажды на глаза Ли попалась обросшая ракушками старинная бутылка. В бутылке, как легко догадаться, было письмо. Но зато вряд ли кто догадается, кому оно было адресовано. Письмо предназначалось для… матери Ли и на нем стояла дата: 1914 год. Его написал новозеландский солдат-маориец, который уплывал сражаться под Тобрук (Ливия). Судя по содержанию письма, солдат любил мать Ли и хотел, возвратившись с войны, жениться на ней. А нужно сказать, что ко времени находки этого письма матери девушки давно уже не было в живых. Она умерла сравнительно молодой от туберкулеза.

И вот Ли Мэйл оставляет остров и принимается наводить справки о возлюбленном своей матери. Она напала на его след, но эта удача мало обрадовала девушку-сироту. Как выяснилось, солдат погиб в одном из боев в том же 1914 году.

— Я снова одна, — с горечью сказала Ли журналистам. — А так надеялась, что смогу найти в этом мире хоть одного близкого мне человека.

И Ли Мэйл вновь вернулась на свой остров.

До сих пор речь шла о «бутылочной почте». А теперь познакомимся с не менее своеобразными «почтовыми ящиками».

В 1500 году морская экспедиция, возглавляемая великим португальским мореплавателем Бартоломеу Диашем, в который раз направлялась в Индию. Европа жаждала пряностей, да и золотом была не прочь поживиться. Однако на сей раз обычно удачливому Диашу крупно не повезло: у берегов Южной Африки его флотилию настиг страшный по силе и жестокости шторм. В неравной схватке со стихией из всей флотилии уцелело лишь одно судно. Погибло много моряков, в том числе и сам адмирал Диаш.

Когда шторм, наконец, прекратился, оставшиеся в живых моряки решили на чудом уцелевшем корабле возвращаться домой. О продолжении экспедиции не могло быть и речи. Но прежде чем отплыть от негостеприимных южноафриканских берегов, один из офицеров описал выпавшие на долю экспедиции злоключения, письмо вложили в старый башмак, а башмак повесили на дереве, росшем на видном месте на берегу. Теперь если бы с моряками приключилась новая беда и всем им пришлось бы погибнуть, благодаря письму мир рано или поздно узнал бы правду о судьбе экспедиции Диаша и ее участников.

Прошел год. Тем же самым путем к далекой Индии направлялся другой португальский мореплаватель Жуан де Нова. Проходя мимо южной оконечности Африки, де Нова решил пристать к берегу. Надо было пополнить запасы воды и продовольствия и подремонтировать корабль. Флотилия де Новы пристала именно в том месте, где висел башмак с письмом. Башмак обнаружил один из высадившихся на берег матросов. Прочитав письмо, де Нова повелел соорудить в том месте в память о погибших соотечественниках часовню. Со временем вокруг часовни выросло небольшое селение, а башмак находчивого португальского моряка еще долгое время исправно служил местным жителям и проплывающим мимо мореходам «почтовым ящиком». Позже рядом со ставшим историческим деревом был сооружен памятник одному из первых в мире почтовых ящиков. Он выполнен в форме большого башмака.

Кстати будет сказать, некоторые страстные поклонники морской старины твердо убеждены в том, что именно этот башмак послужил прообразом современных почтовых ящиков. Они доказывают, что, не догадайся португальский моряк повесить башмак с письмом, вряд ли сегодня мы бы знали почтовые ящики.

А вот на одном из далеких Галапагосских островов «почтовым ящиком» с успехом служит обыкновенная деревянная бочка. Она стоит на берегу бухты, которая так и называется — Почтовая бухта. Едва ли кто может сейчас сказать, кому первому пришла в голову остроумная мысль установить там бочку. Уже многие десятки лет она исправно служит морякам всего мира и пользуется среди них огромной популярностью. Ни один моряк, попавший в эти края, не упустит возможности опустить в бочку письмо родным или друзьям. В то же время каждый проходящий мимо Почтовой бухты корабль считает своим святым долгом выбрать из бочки накопившиеся письма и в ближайшем порту сдать их на почту.

Кроме того, за многие годы пользования необычным «почтовым ящиком» выработалось неписаное правило: экипаж каждого судна, заходящего в Почтовую бухту, обязан оберегать и, если есть необходимость, ремонтировать бочку. От чего оберегать? От сырости, конечно. Ведь кругом, куда ни глянь, вода. Да и дожди идут нередко. А бочка-то самая обыкновенная, деревянная. Вот почему едва какое-нибудь судно заходит в бухту и становится на якорь, как тотчас с него на берег отправляется бригада из плотников и маляров. Вынув из бочки письма, они осматривают ее и чинят: меняют подгнившие клепки, конопатят щели, красят. Теперь можно и опустить свои письма — их обязательно подберет следующий корабль.

Еще один подобного рода «почтовый ящик» находится на острове Вознесения, что в Атлантическом океане. Он служит морякам всего мира вот уже несколько столетий. Еще в конце XVII века странствующий монах Наваретт писал в своих путевых заметках: «Моряки всех наций имеют обычай оставлять здесь письма, запечатанные в бутылку, которую они кладут в одну из расщелин в скале, и первое же судно, которое идет в противоположном направлении, забирает эти письма». Эта расщелина со специальным бакеном и по сей день называется Почтовым Ящиком.

Еще более оригинальный вид почтовой связи существует на Кокосовых островах, расположенных в восточной части Индийского океана, неподалеку от острова Ява.

В 1902 году на этих островах, состоящих из 27 коралловых рифов, которые образуют 2 атолла, принадлежащих Австралии, была построена станция обслуживания подводной кабельной связи, а в 1909 году там начала работать крупная радиостанция. Жизнь на островах была райской: благодатный климат, чудесные пляжи, замечательная рыбалка. И тем не менее работники, обслуживавшие станции, стремились как можно скорее вернуться на материк. Причина? Трудности со снабжением жителей острова свежей провизией и отсутствие почтовой связи. А все из-за множества Подводных рифов, которые со всех сторон окружают острова и даже в самую спокойную погоду не позволяют приблизиться к ним судам.

Выход из положения нашел капитан австралийского океанского лайнера «Морея». Однажды — это случилось в том же 1909 году, — отчаявшись доставить на остров продукты, он вдруг подумал: а что, если положить продукты в бочку, а бочку закрыть плотнее и спустить на воду? Жители острова выйдут в море на своих дюконгах — местных лодках, которые могут безопасно плавать среди рифов, — и подберут бочку. Погода в тот день была спокойной, и капитан лайнера без особых затруднений осуществил свой замысел. В свою очередь островитяне подумай, а почему бы им таким же способом не передать на пароход скопившуюся почту, которая будет доставлена затем в Австралию? Так было положено начало не совсем обычной почтовой связи, получившей вскоре официальное название «Почтовая служба Кокосовых островов на бочках».

Работает она по раз и навсегда заведенному порядку. С проходящего мимо острова судна сбрасывается на ходу бочка с провизией. Чтобы бочка не затерялась среди волн, к ней крепится яркий флажок. Тем временем вышедшие навстречу судну на юрких и легко управляемых дюконгах жители острова бросают на пути движущегося судна бочку с письмами. Специальным крюком матросы вылавливают бочку и поднимают на борт. После этого местные жители подбирают бочку с продуктами и возвращаются на остров.

Случаются иной раз в работе «Почтовой службы Кокосовых островов на бочках» перебои. Выйдут, бывает, островитяне навстречу очередному судну, а погода в это время испортилась. Вот и приходится почтовикам перебираться на корабль, плыть в Австралию и только следующим рейсом возвращаться домой.

В 1963 году на Кокосовых островах начал работать аэродром. На нем дважды в неделю садятся самолеты, летающие между Австралией, Африкой и Азией. С тех пор трудностей с доставкой провизии и почты больше не существует. Но это вовсе не означает, что перестала работать «Почтовая служба Кокосовых островов на бочках». Правда, теперь она большей частью обслуживает приезжающих на острова туристов. Кому не хочется увезти с собой единственный в своем роде сувенир — конверт в виде консервной банки со штемпелем самой, пожалуй, оригинальной почты в мире?