ЗНАК ВОПРОСА 2002 № 01

К читателям

Что же такое пиратство? Вопрос поначалу может показаться совсем простым. Кто не знает: пиратство — это морской или речной разбой.

Кто такой пират? Тоже ясно: морской разбойник. Здоровенный детина с кирпичной рожей и татуировкой на мощных плечах. Черная повязка вместо одного глаза, уродливый шрам через щеку, серьга в ухе. Зверская внешность, отмеченная печатью всех пороков. За поясом кинжал и пистолет. Пьянствуя, он орет во всю свою просоленную глотку:

Если бы все пираты походили на этакого тупого бандита, то о них не стоило бы писать. А ведь среди них были и прославленные мореплаватели, и открыватели новых земель, и изысканные интеллектуалы.

Пиратство — явление сложное и неоднозначное. Это хищный спутник морской торговли, подобно тому, как волки являются спутниками оленьих стад, а акулы — косяков рыб. Хищники не только вредят, но могут и приносить пользу. У животных они способствовали биологической эволюции, в море-плавании — прогрессу кораблестроения.

В иные эпохи пиратство становилось важным фактором мировой экономики, способствуя процветанию одних государств и угасанию других… Короче говоря, чтобы разобраться в том, что же такое пиратство, имеет смысл провести небольшое исследование.

ГЕРОИ ИЛИ ПРЕСТУПНИКИ?

Пиратов поминают по-разному. В безмятежные «застойные» времена, когда расцветает торговля и складываются капиталы, морские разбойники изображаются как отпетые негодяи, пьяницы и насильники, лишенные чести и совести убийцы, достойные только петли.

В романтические эпохи «бури и натиска», дерзаний духа, ломки привычного постылого уклада жизни, устремленности в неведомое пираты предстают увлеченными искателями счастья и свободы, наделенными сверхчеловеческой силой, отвагой и благородством.

… Кто же такой пират? Отличный мореход, бесшабашный авантюрист, умелый воин, искатель легкой наживы на морских путях, безжалостный грабитель, хладнокровный убийца. Таковы требования профессии — трудной, опасной и преступной.

Верно отметил Вольтер: «Это были отчаянные люди, известные подвигами, которым не хватало только честности для того, чтобы считаться героями».

Пиратство — дитя, хотя и незаконное, цивилизации. Оно интересно не только кровавыми стычками, морскими приключениями, страшными личностями и загадочными островами сокровищ. В нем проявились многие характерные черты прошедших эпох: научно-технические достижения, уровень мореходного и военного дела, верования, нравы и обычаи, политическая и природная обстановка.

Одни люди добывают средства для существования в поте лица своего каждодневным трудом. Другие — путем захвата (силой или хитростью) чужого добра. Недаром проницательный циник Мефистофель — из «Фауста» Гёте — отметил:

… Для начала выясним происхождение слова «пират». Оно появилось в Древней Греции в тот мифотворческий период, когда еще не имело значения «морской разбойник». Слова, имеющие с этим общий корень, обозначают: опыт, испытание, подвергнуться испытанию; покушение, предприятие (возможно, опасное); нападение, вступать в схватку; выпытывать; искушение. Кроме того, существовала коринфская гавань Пирей (а в тех краях пиратство тоже процветало).

Все приведенные характеристики вполне соответствуют тем или иным особенностям пиратского ремесла. В древности оно считалось не хуже, хотя и менее надежным, чем многие другие. Кого оно могло привлечь? Смелых искателей удачи, готовых подвергнуться трудным испытаниям, нападать, вступать в схватки, осуществлять опасные предприятия. И, конечно же, речь идет о людях, не выдержавших искушение перед возможностью легкой наживы…

Примерно такие ассоциации возникали при слове «пират». Но это относится к тем древним временам, когда оно только входило в обиход. Чем богаче и могущественнее становились государства, чем активнее велась торговля и лучше осваивались морские просторы, тем решительней менялось мнение о представителях этой хищной профессии.

Безусловно, бандит есть бандит. А все-таки тот, кто решился выйти в море, помимо всего прочего, должен противостоять грозным природным стихиям: воздушной и водной; сражаясь не только с людьми, но и со шквалами, штормами, водоворотами; сталкиваясь с неведомыми опасностями, подстерегающими моряка. Надо учесть, что до прошлого века большинство кораблей были не слишком надежными, а многие морские пути — плохо изучены.

Наконец, немало пиратов были вынуждены выбрать это занятие по причинам, от них не зависящим. Золотой век пиратства приходится на период смены феодального строя капиталистическим и формирования крупных рабовладельческих держав нового типа (Соединенные Штаты Северной Америки) и колониальных империй. Крупные социальные перемены застают многих людей врасплох. Появляются изгои, не сумевшие освоиться в новых условиях. «Первобытный» капитализм отличается алчностью, обманами и преступлениями, совершаемыми ради накопления и приумножения личных богатств. Это в сущности настоящее пиратство, но только финансовое.

Каждый пират в некотором роде более «честный бандит», чем обычный вор, грабитель, убийца, казнокрад. На суше человек имеет возможность жить скрытно, притворяясь законопослушным гражданином. Тот, кто уходит на вольный промысел в море, обрекает себя на многие годы скитаний. Чаще всего путь на родину ему заказан. Так стихийно возникали пиратские братства, сообщества, которые жили по законам анархии, коммуны.

Настоящую жгучую ненависть к морским разбойникам испытывали прежде всего те, кто их панически боялся: богачи, торговцы. Для простого народа, и без того ограбленного и обманутого, пираты оставались все теми же рисковыми ребятами, готовыми сыграть в орлянку хоть с самой смертью, если на кон поставлено золото, а в порту ожидают развеселые девицы и бочонок рома…

И опять все не так просто, как представляется на первый взгляд. Среди богачей и правителей всегда были такие, кто поощрял морской разбой, извлекая из него экономическую или политическую выгоду. С помощью морских злодеев избавлялись от конкурентов, добывали за бесценок дорогие товары (существовало выражение «пиратская дешевка»), пополняли государственную казну, наносили ущерб своим политическим и эко-комическим противникам. Не случайно, конечно, многие пираты состояли на государственной службе, а иные удостаивались высоких официальных почестей.

… Порой задумываешься: чем же нас привлекают пираты? Островами сокровищ? Душераздирающими злодеяниями? Резким контрастом с честными порядочными людьми? Романтикой опаснейших приключений? Риском в надежде на удачу? Презрением к смерти? Острым чувством свободы?

Пожалуй, все это резонно. К тому же едва ли не каждый мужчина в глубине души пусть немного, хотя бы отчасти, на самую малость — пират.

ПЕРВЫЕ МОРЕХОДЫ

Около 30 тысячелетий назад люди, практически не отличавшиеся от нас (их называют кроманьонцами), распространились на всех материках, исключая Антарктиду. Затем они освоили большинство более или менее крупных островов. На побережьях рек, озер и морей кроманьонцы занимались рыболовством, о чем свидетельствуют многочисленные гарпуны, рыболовные крючки и остатки «даров моря» в кухонных отбросах.

Набор первых средств был невелик: плоты, а также лодки-однодеревки (долбленки). На таких примитивных и ненадежных приспособлениях древние люди осмеливались преодолевать очень серьезные водные преграды, включая морские проливы.

Этому способствовали природные условия, сложившиеся к концу последнего оледенения. Гигантские ледники, скопившиеся на севере Евразии и Америки, сформировались за счет воды, «перекачанной» (через атмосферу) из Морского океана. В результате его уровень понизился на несколько десятков метров. Обширные прибрежные отмели были осушены. Берингов пролив отсутствовал, и проход из Северо-Восточной Азии в Америку по суше был открыт.

Еще проще было перейти на Британские острова, ибо Северного моря, в сущности, не было вовсе (на его дне обнаружены остатки поселений каменного века). Сложней приходилось добираться из Юго-Восточной Азии в Австралию и Тасманию. Но и здесь проливы, ныне разделяющие острова, были невелики.

Условия плавания в Средиземноморье 10–12 тысячелетий назад были проще, чем после окончания ледниковой эпохи. Сравнительно недавно археологи во время раскопок поселения каменного века на берегу залива Арголинос на Пелопоннесе обнаружили в слое, относимом к VIII тысячелетию до н. э., обработанные пластинки из обсидиана, вулканического стекла. Попасть сюда эти изделия могли только с острова Милос (откуда родом знаменитейшая статуя Венеры). Но каким образом? Ведь остров удален от континента на 140 км, а заселен от был «всего лишь» около 5 тысячелетий назад.

Простейшие плавательные средства

Вероятно, первыми добрались до него рыбаки. То ли случайно, то ли из любознательности они открыли остров, осмотрели его и обнаружили залежи обсидиана. Столь замечательный и смелый переход они, по-видимому, совершили на плотах с прямоугольным парусом, управлять которым могли с помощью рулей и специальных подъемных килей. Можно согласиться с писателем Ж. Блогом: «За шесть с лишним тысяч лет до Троянской войны такой переход был подвигом».

На рубеже VII–VI тысячелетий до н. э. отважные мореплаватели стали осваивать острова Кипр и Крит. К сожалению, трудно сказать, кто они были, но не приходится сомневаться в их мужестве и находчивости. Не случайно именно на острове Крит сложилась первая мощная европейская цивилизация, немногим уступающая по возрасту египетской и месопотамской, а по уровню развития мореплавания, пожалуй, даже превосходящая их.

Первые зримые доказательства развития судоходства и зарождения пиратства относятся к древнейшему искусству Египта. На керамических сосудах встречаются изображения ладей, по-видимому, ритуальных. Найдена небольшая глиняная модель (детская игрушка?) тростниковой лодки.

Роспись на стене гробницы вождя в Иераконполе изображает несколько крупных тростниковых, по-видимому, ладей с постройками (шалашами) в центральной части. На суше — фигурки животных и людей, сцены военных сражений и культовых танцев.

Ладья египетского вельможи.

II тысячелетие до н. э.

Эти сюжеты из жизни и деяний вождя. На нескольких лодках он с дружиной, по всей вероятности, совершал плавания по Нилу, захватывая добычу или ведя торговые операции. В те далекие времена разбойные нападения и мирный обмен товарами совмещались: все зависело от конкретной обстановки. Конечно же, пиратствовать было выгоднее, хотя порой и опасней.

Корабли, изображенные на фреске, заметно различаются по величине и отчасти по конструкции. Они прогнуты посередине, где располагались пассажиры. Особо выделен цветом корабль с высоко поднятым и загнутым носом. Похоже, что он деревянный. Тогда вдоль Нила росли крупные деревья, вполне пригодные для судостроения. (Сходного типа ладья, но уже с мачтой и прямоугольным парусом, нарисована на глиняном сосуде.)

Очевидно, еще до создания Египетского государства пиратство содействовало социальному расслоению и неравенству. Оно позволяло накапливать богатства в руках немногих, что привело к созданию классового общества и государственной системы.

Темная лодка на фреске в Иераконполе удивительно похожа на деревянную ладью фараона, найденную у пирамиды Хеопса. Можно предположить, что египтяне, свято хранившие традиции, из века в век передавали навыки постройки деревянного судна (не исключено, что это превратилось в торжественный ритуал). Отступления от стандарта (ладья сиятельного Ра!) не поощрялись, как обычно бывает в архаичных обществах.

ЛАДЬЯ ФАРАОНА

В 1954 году южнее пирамиды Хеопса, в траншее, вырубленной в известняках и засыпанной щебнем, археологи откопали 65 десятков деталей судна, аккуратно уложенных в 13 слоев.

Реконструкция судна продолжалась 16 лет. Кедровые смолистые доски прекрасно сохранились. Очевидно, это была царская ладья Хеопса. Длина ее 43 м. Киль и шпангоуты отсутствуют. Доска со специально пробитыми отверстиями скреплялась канатами. Щели и пазы законопачивались папирусом и смолились.

В настоящее время ладья выставлена в специальном помещении со стеклянными стенками над траншеей, где она была найдена. «Царская ладья фараона Хеопса, — пишет английский историк Ненси Дженкинс в книге «Ладья под пирамидой», — это самое древнее, самое большое и лучше всего сохранившееся из всех до сих пор обнаруженных древних судов, поразительное свидетельство мастерства древних корабелов и бесценный образец истории мореходства».

Трудно поверить, что такое замечательное судно было придумано и сделано только для развлечения фараона. Корабелы должны были сотни лет оттачивать свое умение, прежде чем научились мастерить подобные изделия.

НИЛ — КОЛЫБЕЛЬ СУДОХОДСТВА

Фараон Хеопс царствовал в середине III тысячелетия до н. э. А лодки, подобные его ладье, судя по рисункам, продолжали плавать по Нилу еше не один десяток веков. Судя по всему, они существовали и задолго до Хеопса. Столь сложную конструкцию, продуманную во всех деталях и удивительно изящную, несмотря на большие размеры, создали мастера, продолжавшие вековые традиции египетских корабелов.

Итак, первые достаточно крупные и маневренные деревянные лодки появились в Египте не позже IV тысячелетия до н. э. (шведский ученый Б. Ландстрем отодвигает дату еще на тысячелетие в прошлое). Это событие, по-видимому, было тесно связано с пиратскими набегами на поселения вдоль берегов Нила. Смелые, сильные, жестокие и удачливые речные разбойники богатели, сколачивали дружины, обретали власть и переходили к захвату территорий. Подобный промысел был выгоден в период предгосу-дарственный, когда племена были разобщены, а поселки беззащитны. Ситуация осложнилась после становления отдельных племенных союзов, переходящих в номы, княжества.

Когда в начале III тысячелетия до н. э. номы объединились в Верхнее и Нижнее царства, которые затем слились, пиратство на Ниле и вовсе прекратилось. Любые бандитские действия быстро пресекались сильной централизованной властью. Река стала главной транспортной артерией. Судя по фрескам, наскальным гравюрам и надписям, на лодках перевозили зерно (главной житницей был Верхний Египет), крупный и мелкий скот, строительные материалы, сосуды… Никаких упоминаний о речных разбойниках не встречается.

Египетское парусное гребное судно

Корабль египетского флота

времен царицы Хатшепсут

Перевозить грузы и управлять землями, протянувшимися почти на тысячу километров вдоль могучей реки, удобнее всего было, используя водный путь. Часто приходилось переплывать с одного берега на другой — с запада на восток или с востока на запад.

Этот маршрут, возможно, вдохновил египтян на создание мифа о небесных плаваниях ослепительного солнечного бога Ра (Рэ). У него две ладьи: дневная, на которой совершается видимый путь, и небесная, позволяющая пересечь подземное царство и к утру вернуться на прежнее место восхода. (Кстати, у древних греков Харог перевозит души умерших через подземную реку Стикс — сюжет, подозрительно напоминающий версию плавания бога.)

Телу умершего и воскресшего бога Осириса тоже довелось плыть в погребальной ладье, но уже не по небу, а по Нилу, выйдя в Средиземное море и далее — достигнув города Библа. По-видимому, еще 5 тысячелетий назад египтяне рисковали выходить в море. Впрочем, это могло произойти раньше: ведь изображение лодки с парусом (предполагающим достаточно высокий уровень мореходства) нанесено на скале в Нубийской пустыне и относится к VI тысячелетию до н. э.

За десятки веков египтяне могли бы значительно усовершенствовать корабельное мастерство и стать замечательными мореходами. Однако на голубой текучей магистрали великого Нила словно остановилось время. По берегам появились обработанные сельскохозяйственные угодья (VI тысячелетие до н. э.), а там и бассейновая система орошения (IV тысячелетие до н. э.); образовались Верхнеегипетское и Нижнеегипетское царства, а затем объединились; начался отсчет династий фараонов с полулегендарного Мина (Мене-са); с эпохой Древнего царства (XXVII–XXIII вв. до н. э.) появились крупные каменные постройки; прославленный ученый Имхотеп воздвиг первый шестидесятиметровый мавзолей Джосера (XXVIII в. до н. э.), а затем поднялась искусственная гора пирамиды Хуфу (Хеопса) и почти такая же Хафра (Хефрена); началось «смутное время», прошла эпоха Среднего царства, вторглись орды семитов-гиксосов, а после новых смут возникло Новое царство (с XVI в. до н. э.)…

Но что бы ни происходило на суше, по реке двигались, почти не меняясь со временем, широкие неповоротливые баржи из связок папируса и дерева, перевозившие тяжелые грузы, в том числе каменные блоки для пирамид, деревянные бескилевые объемистые торговые суда, роскошные ладьи фараонов и знати, легкие лодки рыбаков. Суда без кабин предназначались преимущественно для перевозки скота, а с центральной кабиной — для зерна. Нередко проплывали целые флотилии. На крупных деревянных судах совершали морские путешествия. Купцы, вельможи, дипломаты из Нила выходили в Средиземное море и вдоль восточного берега достигали крупного торгового центра Библа. Там обосновались семиты, перешедшие от кочевой к оседлой жизни (возможно, именно в Библе они узнали, что такое папирус и книга, после чего появилось слово «библия»).

Почему же корабельное дело у египтян сохранялось на одном уровне, почти не развиваясь? Вполне вероятно, из-за отсутствия пиратства! Судите сами. Уже были придуманы и успешно использовались плавсредства для самых разных надобностей. Чего еще надо? Не было необходимости создавать, скажем, быстроходные, узкие килевые суда, предназначенные для внезапного нападения. А значит, не требовалось придумывать и средства защиты от таких нападений.

Ну а почему на Ниле отсутствовали местные пираты? Этому препятствовали политические (единое государство) и географические (низкие спрямленные берега, где трудно спрятаться) причины.

Иное дело — северо-восточная часть Средиземного моря, буквально усеянная большими и малыми островами. Берега здесь причудливо изрезаны, с бухтами и заливами, скалами и пещерами.

Мореходы еще в каменном веке на утлых суденышках открывали острова один за другим, в конце концов добравшись до Крита. Первооткрыватели были по большей части сорви-головами, признающими лишь право сильного. При первом удобном случае они принимались разбойничать. Для достижения своих целей им требовались быстроходные, маневренные, прочные и остойчивые суда, пригодные для дальних переходов, внезапных нападений и спешного бегства. Таким образом, пиратство стимулировало прогресс корабельного дела и мореходства. Тем более, что для борьбы с пиратами приходилось создавать корабли, пригодные для боевых действий и преследования разбойников.

Итак, в Древнем Египте сравнительно быстро было покончено с нильскими пиратами, а судоходство достигло относительного совершенства.

О дальнем плавании того времени рассказывает, в частности, «Сказка о потерпевшем кораблекрушение», написанная на папирусе во времена Среднего царства (XXI–XVII вв. до н. э.).

«Я направлялся к руднику государя. Я спустился к морю [и сел] на корабль сто двадцать локтей длины и сорок локтей ширины. На нем было сто двадцать отборных египетских моряков. Смотрели ли они на небо, смотрели ли они на землю — их сердца [всегда] были отважнее львиных. Они предсказывали бурю, прежде чем она грянет, и грозу, прежде чем она разразится».

По-видимому, здесь речь идет о плавании по Красному морю за металлом, благовониями, ценными сортами дерева. Большинство моряков были гребцами. Морское путешествие в те времена считалось опаснейшим предприятием из-за природных стихий, а не по причине возможной встречи с грабителями.

Именно в Египте сохранилось свидетельство об одном из крупнейших морских походов, совершенных 3,5 тысячелетия назад. Вот что пишет об этом историк Ю. Я. Перепелкин: «Знаменитое плавание в середине XVIII династии судов с воинами фараона-женщины Хатшепсут в Южное Красноморье (страну Пунт) было скорее грабительским, чем торговым предприятием. Египетский посол принес в дар местной богине сосуды с жертвенными припасами и «всякие добрые вещи»: кольца, ожерелья, секиру, кинжал. При отплытии же обратно египетские суда были нагружены до отказа всевозможными травами, грудами благовонной смолы и производящими ее деревьями, черным деревом, разным другим ценным деревом, слоновой костью, золотом, курениями, притираниями, а также обезьянами, борзыми, шкурами барсов и, наконец, невольниками и их детьми. Посольство сопровождалось установлением египетского господства над Пунтом».

Сам факт этого плавания доказывает, что судостроительное дело в Древнем Египте было вполне налажено. На рельефе храма Мединст-Хабу, отображающем битву египтян с «народами моря», корабли с той и другой стороны сходны; имеют по одной мачте с прямым парусом, квадратные надстройки на корме, где у руля находился кормчий.

ДОСТИЖЕНИЕ ВЕЛЬМОЖИ УНЫ

Одно из древнейших письменных свидетельств о плавании относится к концу XXV — началу XXIV века до и. э. На каменной плите, найденной в Абидосе (Верхний Египет), иероглифами повествуется о жизни и деяниях крупного вельможи Уны. Вот отрывки из текста.

«Его величество послал меня в Ибхат доставить саркофаг «Ларь живущего» вместе с его крышкой и драгоценной и роскошной верхушкой для пирамиды «Является и милостив Меренра» госпожи. Его величество посылал меня в Элефантину доставить гранитную плиту… и гранитные двери… Они плыли со мной вниз по Нилу к пирамиде «Является и милостив Меренра» на шести грузовых и трех перевозочных судах восемь (?) месяцев… в течение одной экспедиции. Никогда ни в какие времена не посещали Ибхат и Элефантину за одну экспедицию…

Его величество посылал меня в Хатиуб доставить большую жертвенную плиту из хатнубского алебастра… Я отправил ее вниз по Нилу на грузовом судне: я построил ему грузовое судно из акации в шестьдесят локтей (около 30 м) длиной и тридцать локтей шириной, причем постройка заняла всего лишь семнадцать дней…»

Согласно этому тексту, в Древнем Египте были умелые судостроители и моряки. Грузовое пароходство по Нилу осуществлялось, по-видимому, нерегулярно и преимущественно по течению.

ДРЕВНЕЙШИЙ ЦЕНТР МОРЕПЛАВАНИЯ

В III тысячелетии до н. э. развитая островная цивилизация, подобная критской, сформировалась на о. Бахрейн в Персидском заливе. По вполне правдоподобной теории датского археолога Дж. Бибби, этот остров сопоставим с легендарной страной Дильмун, из которой товары, в частности лес, доставлялись в шумерское Двуречье и где, по-видимому, обитал бессмертный собеседник Гильгамеша Утнапиштим, переживший потоп.

Предполагается, что освоение Персидского залива шло с территории современного Омана, расположенного на стыке путей, которые соединяли древнейшие цивилизации бассейнов рек Пила, Тигра, Евфрата и Инда. Уже в IV тысячелетии до н. э. здесь возникли порты, где шла торговля между этими районами. Возможно, именно в этом районе впервые в истории человечества были построены относительно крупные парусные корабли, способные совершать дальние морские переходы. В III тысячелетии до н. э. моряки Макана (так называли район Омана) доставляли в города Двуречья (Месопотамии) медь и золото из Аравии, строевой лес из Индии.

Мореплаватели, освоившие острова, и в частности Бахрейн (Дильмун), были не только смелыми и предприимчивыми, но и технически грамотными, умелыми, знающими людьми. Укоренившись на новом месте, они создали своеобразную культуру (убейдскую).

Возможно, было одно событие, в результате которого часть жителей низовий Тигра и Евфрата оказалась на Дильмуне. Это «всемирный потоп», великое наводнение. О нем сообщается в Ветхом Завете. Но на много веков раньше это событие описано в «Эпосе о Гильгамеше», который, в свою очередь, основан на более древнем тексте. Шумерского, древнейшего прототипа библейского Ноя и вавилонского Утнапиштима звали Зиусудра. Он был царем и жрецом. Его огромный корабль семь дней и ночей носило по бурным водам, после чего боги поместили его «в страну перехода, в страну Дильмун, где восходит солнце».

Этот вариант сказания, самый древний, выглядит и самым верным, почти без выдумок. Вполне правдоподобно, что большое судно было унесено нахлынувшим потопом вниз по течению (в библейском варианте — вверх) и через 7 дней достигло благословенного острова Дильмун. Неудивительно, что после этих бедствий и опасностей он показался землей обетованной. Тем более, что именно из Дильмуна, согласно преданиям, прибыли предки шумеров.

В крупном шумерском городе Уре и некоторых других поселениях Двуречья в слоях, относимых к XXIII–XXII векам до н. э., найдены предметы, изготовленные вдали отсюда, в долине Инда: керамика, печати. В ту пору эта долина была одним из центров цивилизации с крупными городами на месте современных поселков Хараппа и Мохенджо-Даро. Трудно определить, какого рода связи существовали между ними и, например, Уром. Торговые? Пожалуй. Но не исключено и другое. Нам известно, что война, торговля и пиратство тогда были триедины. Не исключено, что именно из долины Инда пришло в Двуречье — по рекам и морю — племя с высокой культурой.

Вавилонский историк Берос (III в. до н. э.) привел древнейшее предание: «И вот в первый год из Эритрейского моря (так назывался Персидский залив)… появилось разумное существо по имени Оан… Оно передало людям письменность, науки, искусства всякого рода, научило их селиться городами, возводить храмы, устанавливать законы и измерять землю, научило их сажать и собирать различные плоды…»

По обычной традиции мифическому герою приписывается множество необычайных достижений. В остальном описание вполне реалистично. Оно относится, по-видимому, к дошумерской убейдской культуре V–IV тысячелетий до н. э. Правда, культура Хараппы значительно моложе, так что речь может идти о каком-то центре (Дильмуне?), объединявшем цивилизации Двуречья и Инда.

От тех времен дошла до нас древнейшая на свете парусная лодка, точнее ее модель. Произошло это потому, что жившие тогда люди были очень рассудительными. Они верили в загробный мир и потому старались снабдить душу умершего всем необходимым и привычным. Однако было бы слишком неблагоразумно закапывать в землю металлические — ценнейшие! — орудия труда, оружие и тем более отправлять с ним на тот свет его жен и слуг. Как тут быть?

Был найден остроумный выход: стали класть в могилу… глиняные модели предметов и статуэтки. Замечательная мысль! Ведь понятно, что дух не будет махать топором или мечом. Достаточно обозначить их, передать их суть, подобие (образ). Так вот среди прочих вещей здесь найдены модели лодок.

По мнению немецкого археолога Б. Брен-тьеса, они «свидетельствуют о том, что в то время умели строить, кроме весельных лодок, и парусные суда, которые, очевидно, спускали на воду не в реках, а на море. Строили их, по-видимому, «нагары» — до-шумерские плотники — для нужд рыболовства и морской торговли. О ее развитии говорит то обстоятельство, что, по шумерской традиции, в Двуречье еще до шумеров с островов Персидского залива завезли финиковую пальму».

Для древнейших цивилизаций не следует преувеличивать роль торговли. Трудности перевозки, огромные опасности в пути, натуральный обмен (деньги еще хождения не имели) — все это заставляло предпочитать разбой и захват рабов. Кстати, о торговле нет упоминания ни у Гомера, ни в древних эпо-сах разных народов. Вряд ли кто-нибудь тогда стал бы сооружать корабль и уходить к чужим берегам только в надежде на купеческое счастье; пиратское — заманчивей.

… В восточно-азиатском центре цивилизации — Древнем Китае — начало речного и морского судоходства относится приблизительно к III тысячелетию до н. э. Плавания совершались по р. Хуанхэ и вдоль морского побережья. Некоторые моряки добирались, например, до о. Тайвань.

В Тихом океане величайшими первооткрывателями были люди каменного века, достигшие удаленных островов Полинезии. Пока развивалось местное, очень своеобразное мореплавание, продолжался культурный прогресс: множились изобретения, совершался обмен не только товарами, но и знаниями. Изолированное пребывание отдельных племен на островах (включая континент Австралию) тормозило развитие культуры, а то и содействовало ее упадку. Здесь как бы замедлялось время. Напротив, там, где шло интенсивное взаимодействие разных племен, народов и культур, бурлила интеллектуальная жизнь, происходило множество разнообразных событий. Здесь словно ускоряли ход времени. Именно такая обстановка сложилась в восточной части Средиземноморья.

ПИРАТЫ В ЛЕГЕНДАХ И МИФАХ

Римский поэт Овидий поведал легенду о Вакхе и тирренских пиратах (пересказав более раннее греческое предание). В ней указаны причины, по которым становились морскими разбойниками: для одних — бедность и постылая однообразная жизнь, для других — совершенные на родине преступления. Перечислены необходимые для этого ремесла: умение управлять кораблем и ориентироваться по звездам, знание капризов погоды и удобных причалов.

По всей вероятности, к началу I тысячелетия до н. э. пиратство уже осуждалось. Во всяком случае, один из тирренских разбойников пытался защитить юного бога Вакха (в греческой версии — Диониса). Буйная вольница не послушалась командира (яростный Ликабант, изгнанный из своего города за убийство, свалил Акета ударом в горло). Когда они отчалили сначала на веслах, затем поставив парус, — корабль чудесным образом был весь обвит плющом. Возникли бог Пан с копьем и дикие звери. Команда в панике бросилась за борт и превратилась в дельфинов.

Как видно, дисциплина у этих пиратов оставляла желать лучшего; они пьянствовали на корабле и допились если не до бредовых видений, то до жестокой драки. Правда, такова версия Акета, которую кто-то из слушавших назвал «лукавыми россказнями».

В древнегреческих мифах многократно упоминаются набеги морских разбойников. Хотя иногда с оговорками: мол, это аборигены заподозрили в пришельцах бандитов по ошибке. В частности, когда Геракл подплыл к острову Кос. местные жители стали обстреливать корабль из пращи. Однако герой высадился ночью, захватил и разграбил город Астипалею. То есть доказал, что он — самый настоящий разбойник.

Участники дальних морских походов слишком часто при первом удобном случае принимались опустошать селения, угонять скот, захватывать заложников и рабов. Существовали и береговые пираты. В легендах о царе Беле и Данаидах упоминается знаменитый мореплаватель Навплий, изучивший искусство навигации, потомок которого стал грабителем судов: он заманивал их на скалы, зажигая ложные маяки, а затем подбирал то, что выбрасывали волны после кораблекрушения.

Воспетый в мифах поход славных аргонавтов на пятидесяти весельном судне был предприятием, имевшим конечную цель захватить колхидское золото («золотое руно») в устье реки Риони. На своем долгом пути они не раз вступали в схватки с местными жителями, убивали людей, грабили селения.

Но несмотря ни на что, эти древние мореплаватели удостоились чести немалой: о них складывали героические сказания. И не случайно. Вот, например, как описан в «Одиссее» выход в море:

Эти строфы стоит обдумать внимательно. Как видим, мореходам-эллинам приходилось много работать веслами (тем более утром, когда обычен ветер с моря). Из-за примитивной конструкции паруса — прямого с простым такелажем — использовать его было удобно только при попутном ветре, а лавировать и вовсе невозможно.

Парис похищает Елену Прекрасную

(с античного барельефа).

Типичная пиратская акция, хотя не исключено,

что Елена была очарована похитителем

«Могучими» названы весла вследствие больших размеров и солидного веса (гребцам надо было быть могучими тоже). «Разом» — не случайное слово. Череда длинных весел требовала отличной согласованности движений гребцов, тем более — на биерах или триерах.

Неудивительно, что молодые, сильные и ловкие мужчины, отважно уходившие в открытое море, вызывали восхищение.

И все-таки, несмотря на отвагу воспеваемых поэтами пиратов, бандитский промысел в основе своей — как на море, так и на суше — имел не столь романтическую материальную подоплеку. Это признавал гомеровский Одиссей:

Как следует из текста, в ту пору немногие торговцы рисковали доставлять свои товары по морю («пустому»), так что пираты промышляли преимущественно набегами на прибрежные районы.

Иногда морскими разбойниками становились по случаю, поддавшись искушению легкой добычи. В одной из легенд рассказана история Ариона из Мефимны, знаменитого кифариста. Разбогатев в Италии благодаря своему искусству, он решил вернуться на родину, в Коринф. В порту находился корабль земляков, согласившихся взять богатого пассажира. В море Арион предавался пению, завораживая умных игривых дельфинов. Моряки, позарившись на чужое добро, бросили несчастного кифариста в море.

А на берегу потрясенных пиратов ожидал Арион вместе с воинами. Оказывается, дельфин подхватил на спину сладкоголосого певца и доставил его на сушу. Корабельщиков казнили.

Интересные и поучительные изменения происходили с греческими богами и духами природы. Так, в древнейших сказаниях Не-рей представлен старцем, не имеющим особой силы и власти. Его дочери, нимфы нереиды, были буйными воплощениями непредсказуемой морской стихии; океанидами назывались нимфы озер и рек. Со временем, по мере освоения греками морских просторов, Посейдон превратился в одного из могущественных богов, порой не уступающего Зевсу в величии. Нимфы обернулись прекрасными женщинами.

Мифы отражали общественнное сознание. А оно, естественно, изменялось. «Освоение» владений Посейдона — прежде всего отчаянными разбойниками — сказалось и на отношении людей к бескрайним водным просторам. Море становилось источником не только новых знаний, но и богатства: лучших пород скота, рабов (а чаще заложников, освобожденных за выкуп).

Между прочим, и в древнейших египетских мифах тоже порой проступает человеческая сущность богов. К примеру, Ра на 363-м году царствования отправляется с войском в Нубию, а в Египте демоны решают устроить мятеж. Узнав об этом, он в священной Ладье Вечности с сыном Хором стал курсировать по Нилу. Хор уничтожал врагов, которые порой принимали облик гиппопотамов и крокодилов.

РЕАЛЬНАЯ АТЛАНТИДА

Обычно считается, что парусные суда появились на Ниле около 5–6 тысячелетий назад. Однако известно одно предание, согласно которому начало мореходства следовало бы отнести на 10–12 тысячелетий в прошлое. Это — рассказ Платона об Атлантиде в диалогах «Тимей» и «Критий», написанных около 360 года до н. э. Там сказано, что атланты имели 1200 военных кораблей и многие тысячи корабельщиков. В центре столицы находился огромный храм, посвященный Посейдону. Понятно, что при таком развитии мореплавания атланты хозяйничали на всех морских побережьях, куда только доплывали.

Такова легенда об Атлантиде — философская фантастика. В столь отдаленные времена нигде на Земле не существовало подобной развитой морской цивилизации, которая активно использовала целый ряд металлов. И уже абсолютно невероятна война атлантов с эллинами, которых в ту пору просто-напросто не было (как и значительно более древних цивилизаций Египта и Двуречья). Платон сочинял философские диалоги, а не исторический труд.

Впрочем, у платоновской Атлантиды мог быть реальный прототип — островное государство, погибшее в результате природной катастрофы не в столь отдаленные эпохи.

В 1977 году блеснула надежда обнаружить остатки затопленного древнего города на вершине подводной горы Ампер в 300 милях западнее Гибралтара. Там на глубине около 50 м на фотоснимках удалось запечатлеть нечто похожее на каменную стену. Однако последующие детальные обследования с помощью подводных аппаратов и водолазов полностью опровергли первоначальное предположение. Это оказались природные образования.

Более убедительны гипотезы «средиземноморской Алтантиды». Здесь действительно имеется несколько районов, где вполне могла произойти — на памяти людей, в историческое время — крупная природная катастрофа: вулканический взрыв, мощное землетрясение, таранная волна цунами. Наиболее правдоподобна версия, согласно которой прообразом Атлантиды послужила критская (микенская) цивилизация. На ее судьбе так или иначе должен был сказаться страшный взрыв вулканического острова Тиры (Санто-рин), расположенного севернее Крита, происшедший 3,5 тысячелетия назад.

Платон, создавая образ Атлантиды и ее обитателей, исходил из насущных задач своего времени и родного народа. В трудный для Афин период греко-персидских войн великий философ решил показать согражданам устройство идеального общества, а также поддержать патриотические чувства. Недаром в его рассказе египетский жрец восклицает: «Именно тогда, Солон, государство ваше явило всему миру блистательное доказательство своей доблести и силы; всех превосходя твердостью духа и опытностью в военном деле, оно… встретилось с крайними опасностями и все же одолело завоевателей и воздвигло победные трофеи».

МОРЯ СРЕДИ ЗЕМЛИ

Научившись строить надежные суда, люди стали обживать внутренние моря: Красное, Персидский залив, Средиземное море. Последнему в истории мореходства и пиратства уготовано особое место. Десятки веков его воды бороздили суда рыбаков, торговцев и пиратов. Этому способствовали природные условия и особенности развития общества.

Многочисленные острова и глубоко вклинившиеся полуострова отгораживают местные моря: Эгейское, Адриатическое, Ионийское, Тирренское, не говоря уже о Черном и Азовском. По берегам расположено множество стран. Одни из них богатели и процветали, другие опустошались во время войн. Среди местного населения немало было людей изобретательных и отважных. Да и время благоприятствовало отчаянным предприятиям: началось решительное разделение на богатых и бедных, господ и рабов. Наладились торговые взаимоотношения, преимущественно по воде (расчлененный рельеф не способствует сухопутным связям). Были созданы разнообразные суда и выработались навыки навигации.

Стал складываться и культ героев — сильных незаурядных личностей. Они порой обожествлялись, а память о них передавалась из поколения в поколение. Пират — отважный мореход и воин — не мог тогда считаться преступником уже потому, что «преступить» рамки морального и уголовного законов ему не приходилось: они еще не выработались окончательно и четко. Система государства с ее строгими установками только формировалась. Торжествовала анархия, основанная на праве сильного, смелого, ловкого, удачливого, умелого. С появлением отчетливого социального и профессионального расслоения, зачатков государственных структур, влиятельных, могущественных и богатых людей, изобретательных мастеров, когда стали отмечать последовательность событий и царских династий, появились и первые летописцы. Выдающиеся люди уже не терялись в общей массе, а сами были не прочь заявить о себе, похвастаться подвигами перед современниками и потомками.

Неизвестны имена тысяч и тысяч рабов и надсмотрщиков; остались — Джосера, Хеопса, Хефрена. Безымянны тысячи эллинов, обрабатывавших нивы, ковавших мечи, выходивших на рыбную ловлю, прославлены пиратствовавшие Геракл, Тесей, Одиссей.

Сохранились имена не обязательно лучших, но непременно чем-то выделявшихся из массы (личными деяниями, предками или социальным положением). Вспоминаются слова английского мыслителя Томаса Карлейля: «Всемирная история, история того, что человек совершил… есть, по-моему разумению, в сущности история великих людей… Все содеянное в этом мире представляет… внешний материальный результат, практическую реализацию и воплощение мыслей, принадлежавших великим людям, посланным в этот мир». Утверждение не бесспорное, однако вполне приложимое к началу исторического периода — становлению государств и летописных хронологий, а также культа выдающихся людей.

И еще одно уточнение. Говоря о герое, мы привычно имеем в виду не просто незаурядного человека, но совершившего славный подвиг во имя высоких идеалов добра и справедливости. А в давние времена понятия «герой» и «подвиг» были мало связаны с моралью, представлениями о добре и зле. Поэтому древняя история сохранила память о разбойниках, но как бы и не заметила многих добродетельных тружеников. Тут вполне уместно мнение Н. К. Михайловского: «Героем мы будем называть человека, увлекающего своим примером массу на хорошее и дурное, благороднейшее или подлейшее, разумное или бессмысленное дело… Без сомнения, великие люди не с неба сваливаются на землю, а от земли растут к небесам. Их создает та же среда, что и толпу, только концентрируя и воплощая в них разрозненно бродящие в толпе силы, чувства, инстинкты, мысли, желания».

Финикийское судно времен царя Соломона

Приведенные выше суждения и замечания оправдывают интерес к пиратству как одному из ярких (хотя и преступных) проявлений человеческой деятельности, а также незаурядному историческому явлению.

Итак, благодаря благоприятным обстоятельствам именно Средиземноморью на долгие века суждено было стать центром передового судостроения, мореходства и, конечно же, пиратства. Едва ли не больше других преуспели в этом деле критяне, тиррены (этруски), финикийцы.

Они были жителями небольших государств. В Египте, где судоходство возникло рано, профессия моряка считалась очень уважаемой и не имела авантюрного характера. Представители ее занимались регулярными перевозками людей, скота, разных грузов. По реке осуществлялись постепенные административные и экономические связи между регионами, нанизанными как бусины, на нить Нила. Не случайно в Египте сформировалось с глубокой древности семь каст: жрецы, воины, пастухи рогатого скота, свинопасы, мелочные торговцы, толмачи, кормчие.

На побережье Малой Азии возникли крупные финикийские города Библ, Угарит, Сидон, Тир. Морская торговля тесно связывала их с Египтом, которому в большом количестве требовался лес, а также смола для мумий (в XX — начале XVIII в. до н. э. Нил был под властью Египта). И чем богаче становились приморские поселения, тем сильней они притягивали пиратов, прежде всего с Крита и островов Эгейского моря.

Впрочем, и финикийцы не отличались примерным поведением и честностью. Закончив торговые операции, они не прочь были обманом заманить на корабль группу женщин или мужчин, а затем неожиданно выйти в море, увозя их с собой. Этих людей продавали в рабство или возвращали за выкуп.

В конце III тысячелетия до н. э. в Кноссе, резиденции легендарного критского царя Миноса, был воздвигнут большой дворец с лабиринтом комнат и коридоров. Отсутствие у городов на острове крепостных сооружений показывает, что мореходы-критяне не имели опасных врагов вблизи родных берегов. Критяне сами на своих кораблях наводили ужас на иноземные приморские поселения и на купеческие суда.

Таким был главный источник процветания местных владык. Они не налаживали новых выгодных торговых связей, не вели победоносных войн. А вот пиратский промысел… Нет, не случайно могучий Зевс скрывался в детстве на Крите, а потом умыкнул при случае и привез туда красавицу Европу!

Греческий историк Фукидид писал: «…Те города, которые ревностно занялись мореходством, добились большого могущества, добывая себе богатства и распространяя свое господство на другие города. Так, на своих кораблях они нападали на острова и подчиняли их себе».

Действительно, в бронзовом веке особенно быстро развивалась культура греческого мира на Кикладских островах благодаря торговле, мореплаванию и судостроению. Судя по рисункам того времени, в первой половине III тысячелетия до н. э. жители островов строили крупные многовесельные корабли с высоким носом. Ремесленники изготовляли из местного мрамора статуэтки, сосуды. Изделия островитян пользовались спросом на побережьях Малой Азии и Африки, на Крите. По-видимому, первоначально преобладали мирные торговые связи.

Вскоре объявились и морские разбойники. Об этом можно судить по характерному факту: островные города и поселки теперь обносились крепостными стенами. За этими укрытиями находились однотипные жилища. Следовательно, была племенная демократия, относительное равенство граждан без постоянных вождей, царей. Правда, судя по захоронениям, имущественное различие внутри общины существовало, полная уравниловка не практиковалась.

Историк Т. В. Блаватская пишет: «История населения ранней Греции отличается от истории многих европейских племен тем, что в III тысячелетии значительная часть вооруженных конфликтов происходила, прежде всего, в приморских землях. Это придало особый оттенок социальному развитию, так как с морем была связана значительная часть населения… Их военный промысел был тесно связан с мореходством».

Поначалу пиратствовали жители мелких островов. Со временем выделился своим могуществом Крит. Его правители, в первую очередь легендарный Минос (это была царская фамилия, а не один властелин), не потерпели конкурентов. Создав хороший флот, стали господствовать в окрестных акваториях.

В древних хрониках это толкуется как борьба с пиратами. Но более вероятно, что прежний анархический морской грабеж приобрел «цивилизованные формы» рэкета: торговцы вынуждены были платить определенную мзду одним разбойникам с тем, чтобы иметь защиту от других.

Как и в додинастическом Египте на островах Восточного Средиземноморья благодаря пиратству стали обособляться зажиточные граждане и предводители дружин (князья). В свою очередь это содействовало развитию ремесел, в частности ювелирного дела.

Нечто подобное происходило в прибрежных районах материковой Греции, на полуострове Пелопоннес. Например, на берегу Навплийского залива в XXVI веке до н. э. возник городок, опоясанный оборонительными сооружениями. Затем в центре поселения был построен крупный прямоугольный дом — нечто вроде первобытного дворца местного князя. А в XXII веке до н. э. воздвигли монументальное двухэтажное здание с черепичной крышей. В обширных кладовых этого уже настоящего дворца хранились глиняные сосуды и деревянные ящики, в которых, по-видимому, прятали сокровища. Однако через несколько десятилетий крепость подверглась нападению, была захвачена, а дворец разрушен и сожжен. Похоже, что здесь поживились пираты (с Крита?).

Расцвет критской цивилизации начался около XX века до н. э. Кроме верховных правителей, сложилась социальная группа зажиточных граждан. «В то время, — пишет Т. В. Блаватская, — во многие могилы клали печати — новый феномен в общественных представлениях, отражающих широкое признание прав отдельного человека на его имущество, понятие индивидуальной собственности переносили уж и в загробный мир. На печатях встречаются изображения кораблей весельно-парусного типа. Несомненно, что именно развитие морской торговли способствовало быстрому обогащению связанных с ней людей.

Однако быстро разбогатеть можно было именно благодаря разбою. В те времена, судя по мифам и преданиям, профессия торговца не считалась ни почетной, ни выгодной, ни распространенной. Как мы помним, все гомеровские герои предпочитали добывать богатства мечом, силой, а не торговыми хитростями. Если бы имелись особо удачливые, быстро разбогатевшие купцы, то о них, по-видимому, охотно рассказывали были и небылицы (как в Египте — о потерпевшем кораблекрушение, как в средневековом Новгороде — о гусляре и купце Садко).

Критские суда XVII–XVI веков до н. э.

В начале I тысячелетия до н. э. награбившие богатства «династии пиратов», опять же по обычной закономерности, стали предпочитать мирную торговлю. Этому способствовали сложившиеся традиции мореходов и воинов, судостроителей и кормчих. Пригодились и выработанные бандитским промыслом качества: смелость, находчивость, предприимчивость. Этим людям для успеха в своих непростых профессиях требовалось освоить разнообразные знания, навыки, искусства: навигацию, астрономию, механику, географию, металлургию, чужеземные языки, правила торговли, арифметику. Ко всему этому они были подготовлены пиратством.

В XVIII веке до н. э. критяне стали вести счетные записи и усовершенствовали письмо. Это свидетельствует об успешной торговле и культурном прогрессе. Сформировался мощный флот. На фресках, обнаруженных при раскопках на острове Фере, изображены разные лодки и военные многовесельные корабли с тяжелым килем и высоким ахтерштевнем, с элегантным профилем. Длина их достигла 30 м, число весел — 38. Возможно, уже использовался металлический якорь. Появились специальные пристройки для кормчих и для знатных пассажиров. Военные суда оснащались тараном. Специальные «гиппагоги» предназначались для перевозки лошадей. Иногда устраивали две, а то и три мачты; имелась палуба, а каркас судна укреплялся шпангоутами.

Господство на море было залогом процветания Критского государства. Это же обстоятельство стало одной из главных причин его стремительного упадка.

Взрыв вулкана Сантория, о котором мы уже упоминали в связи с легендой об Атлантиде, не мог нанести непоправимого ущерба земледельцам, скотоводам и ремесленникам Крита. Однако таранная волна цунами, обрушившаяся после вулканической катастрофы на побережье острова, очевидно, уничтожила едва ли не весь флот критян, разрушила портовые сооружения, погубила многих моряков. Удар природы пришелся на жизненно важную отрасль хозяйства, что сокрушило всю островную цивилизацию.

Безусловно, для такого финала еще требовалась и соответствующая внешняя и внутренняя обстановка.

Появились сильные государства в материковой Греции, в Малой Азии, в Северной Африке. Критяне испытывали все большее противодействие в их притязаниях на гегемонию на морях. Нападать на прибрежные поселения стало слишком опасно. На самом острове, по-видимому, к обычным конфликтам между избыточно богатыми и чересчур бедными добавились этнические. Сказалось то, что со временем все больший вес приобретали селяне, которые выдвинулись на первый план после катастрофического удара природы по флоту.

Господству критян в Восточном Средиземноморье в середине И тысячелетия пришел конец. К тому времени на полуострове Пелопоннес выделялся крупный богатый город Микены в окружении Коринфа, Аргоса, Лерны, Тиринфа и других. Характерная особенность: большинство из них строились в отдалении от моря. По-видимому, это объясняется желанием обезопасить себя от нападений пиратов.

Еще во времена критского владычества обитатели континентальной Греции совершали дальние плавания. Так, известны находки ранней микенской керамики (XVI в. до н. э.) на Липарских островах, откуда привозили обсидиан (более близкие залежи его на острове Мелос находились под контролем критян). Медь доставляли с Крита. Для изготовления бронзы требовалось еще и олово. Его вывозили, по-видимому, из Средней Италии, Южной Испании (Иберии), а также с Касситеритовых (Оловянных) островов (так называлась Британия), где найдены некоторые микенские изделия, например бронзовый меч (в Уэссексе).

ТИРАНИЯ ТИРРЕНОВ

На смену Критской цивилизации пришла Микенская. Материковая Греция, можно сказать, заявила о себе во весь голос, слышимый и за морем. Не случайно, согласно легенде, корабль «Арго» был построен в городе Иолке (Фрессалия). Изображения кораблей появляются на сосудах, ларцах, стелах.

Суда были преимущественно неширокие, длиной до 30–35 м. Они ходили на веслах, а при попутном ветре — под прямоугольным парусом. В Эгейском море передвигались от острова к острову, избегая открытых акваторий. На Кипр и в Египет добирались через остров Родос и вдоль побережья Малой Азии.

Эти торговые связи были достаточно прочными. В столице фараона Эхнатона (Аменхотепа IV), мужа прекрасной Нефертити и смелого религиозного реформатора, провозгласившего единобожие, культ Солнца, найдены остатки сотен керамических микенских сосудов. Встречается подобная керамика и в других пунктах Египта.

Оживленная торговля по обыкновению сопровождалась грабительскими набегами. Но в этом занятии греки не были слишком оригинальны и даже, возможно, уступали первенство финикийцам. Последние поначалу разбойничали на Красном море, но потом обосновались на восточном побережье Средиземного. Их главными базами стали города-крепости Тир, Берит и Сидон. Крупный торговый центр периодически переживал тяжелые времена, когда пираты особенно нагло грабили корабли, направлявшиеся сюда с разнообразным грузом. Впрочем, и сами финикийские торговцы не гнушались хитростью или силой захватывать людей, превращая их в товар. Так, один финикиец, «злой кознодей», обманул даже самого Одиссея.

После Троянской войны, сильно ослабившей флоты, принимавшие в ней участие, финикийцы стали господствовать на Средиземном море. Их прочные, красивые, быстроходные суда из ливанского кедра, украшенные деревянными конскими головами, бороздили его вдоль и поперек, выходя в Атлантический океан. Они добрались до Канарских островов и Мадейры.

С XI века до н. э. наступили, можно сказать, библейские времена. Не только из-за возвышения Библа. Началась история иудеев и израильтян, увековеченная в Библии. Эти два кочевых народа образовали государство. Их предводитель юный Давид ловкостью победил великана-филистимлянина Голиафа, а Саул возглавил Израильско-Иудейское царство. В X веке до н. э. сын Давида Соломон стал царем, укрепляя могущество своей державы активной торговлей, сопряженной с дальними путешествиями.

В Библии сказано, что вместе с финикийцами люди царя Соломона из Красного моря ходили в страну Офир за драгоценностями (торговым или пиратским было это предприятие, неясно).

До сих пор остается загадкой, где находится Офир и «копи царя Соломона». Интересно бы выяснить, откуда экспедиция привезла 20–30 т золота! Столь сказочно богатой страны вроде бы не обнаружено. Есть два района ее возможного местонахождения. Во-первых, где-то в Западной Индии (район города Абхир?). В таком случае плавание было, в общем-то, вполне заурядным. Во-вторых, золотоносные участки на юге Африки в районе современного порта Сафала в Мозамбике. Там, помимо древних золоторазработок, возвышаются руины сооружений Зимбабве. Или возможен третий вариант?

Если верна вторая версия, тогда финикийским мореходам принадлежит часть открытия Южного полушария. Ибо данный район расположен на 20° южной широты, и по пути к нему пересекается экватор.

Впрочем, подобное пересечение должно было бы состояться значительно раньше времен царя Соломона (960–935 гг. до н. э.). Даже менее мудрый правитель не станет строить большие корабли и снаряжать дальнюю экспедицию в неведомое без предварительных знаний о маршруте и цели, без твердой надежды на успех. Недаром же еще при фараоне Рамзесе II Великом в XIII веке до н. э. был проложен судоходный канал от восточной протоки Нила до Красного моря. Вряд ли такое крупнейшее инженерное сооружение не имело никакого экономического смысла. Очевидно, фараон пробивал «окно в Азию» в расчете на богатства, например, страны Офир.

Вероятнее всего Южное полушарие было открыто при мудром и энергичном фараоне Нехо (609–595 гг. до н. э.). Он пытался восстановить канал Рамзеса Великого, пришедший в запустение из-за нашествий варваров. Это предприятие завершить не удалось, в отличие от другого, не менее грандиозного: путешествия вокруг Африки, называемой в ту пору Ливией.

Совместная египетско-финикийская флотилия направилась вдоль побережья Красного моря на юг. Когда запасы пищи на борту скудели, делалась долгая остановка. На берегу разбивали лагерь, высаживали семена культурных злаков, выращивали и собирали урожай. Обновив запасы пищи и воды, отправлялись дальше. Во время стоянок моряки ремонтировали корабли. На третий год путешественники со стороны Атлантики вошли в Средиземное море и вернулись к берегам Египта. Впервые было обследовано все Африканское побережье и открыто Южное полушарие..

Об этом замечательном достижении впервые поведал Геродот, основоположник исторических и географических наук. По его словам, в Мемфисе — столице египтян — торжественно чествовали великих мореплавателей. Сам Нехо не дожил до триумфа.

Сообщение Геродота, сделанное через полтора века после данного события, неоднократно ставилось под сомнение. Да и сам он счел нужным сделать примечательную оговорку: «Рассказывают также, чему я не верю, а другой кто-нибудь, может быть, и поверит, что во время плавания кругом Ливии финикяне видели солнце с правой стороны».

Что это может значить? Представим: корабли плывут вдоль восточного побережья Африки на юг. Пересекают экватор, где солнце стоит прямо над головой. Огибая в Южном полушарии континент и повернув на запад, они видят солнце справа. Затем вновь минуют экватор, идя курсом на север, поворачивают на восток, проходят Геракловы столбы и опять видят солнце справа. Иначе говоря, сначала оно было для них на юге, после экватора на севере, а затем вновь на юге.

Скептическая оговорка Геродота считается в наше время наиболее убедительным доказательством путешествия вокруг Африки. Ученый изложил в точности то, что слышал, поделился сомнениями. Правда, ни сами мореплаватели, ни Геродот не поняли, что был пересечен экватор и открыто Южное полушарие. Но ведь и Христофор Колумб полагал, будто он обнаружил путь в Вест-Индию. Этим великим географическим открытием египтяне (с помощью финикийцев) реализовали свое некогда существовавшее первенство в кораблестроении и судоходстве.

Тем временем в Центральном Средиземноморье возникла этрусская культура, предшествовавшая римской. Основали ее, по-видимому, выходцы с востока — тиррены. Они поселились на Сардинии, откуда распространили свое влияние на Центральную Италию.

В гробницах жителей Сардинии находят бронзовые модели кораблей. В отличие от финикийских, эти суда украшены головой оленя (одна такая модель датируется VII в. до н. э.).

Тирренское море не столь благоприятно для пиратов, как Эгейское. Но ведь и время уже было другое. Появились надежные быстроходные корабли.

Подводная часть этрусских судов имела металлический таран (римляне называли его ростром). Замечательный натуралист Плиний Старший приписывал его изобретение «тиррену Писею» с добавлением: «как и якорь». Впрочем, изобретателями якоря называли и фригийского царя Мидаса, и скифского мудреца Анахарсиса, и грека Евпалама.

Вообще-то различные якоря появились давно: каменный, деревянно-каменный, в виде корзины с камнями. Но тут уже речь идет о металлическом якоре со штоком и двумя лапами. На монетах ряда этрусских городов изображался такой якорь — ценное изобретение, позволявшее надежно крепить корабли в гавани.

Помимо флота из тяжелых судов (пентеконтер — пятидесятивесельный, длиной до 30 м), а также триер (Геродот считал, что их сооружали в Египте по приказу Нехо), тирренцы часто использовали легкие быстроходные либурны, очень удобные для пиратских нападений.

Бронзовый корабль из захоронения на о. Сардиния. VII век до н. э.

Нередко пираты собирали целые флотилии. Так, у Поступил было 12 триер. Они разбойничали на море, грабили торговцев или брали с них дань. В 339 году до н. э. Поступий был схвачен и казнен как преступник. Но хотя хищные этрусские корабли рыскали по Средиземному морю в поисках легкой добычи, основой стабильного процветания народа была торговля.

«Развитие этрусской торговли, — пишет историк А. И. Немировский, — стимулировали не только рост ремесленного производства и потребности сбыта изделий, но и складывающаяся аристократическая прослойка, заинтересованная в приобретении предметов роскоши…

Этруссия, судя по археологическим находкам, приобретала все лучшее, что создавалось в ремесленных мастерских Коринфа и Афин, Кипра и Карфагена: изящную коринфскую керамику, сменившуюся около 540 года до н. э. краснофигурной аттической; золотые украшения, серебряные чеканные блюда, бронзовые котлы с протомами в виде сирен или голов грифонов; изделия из слоновой кости, фаянсовые сосуды, египетские скарабеи и даже страусовые яйца… Чем же расплачивались этруски за всю эту роскошь?»

Никакого убедительного ответа на этот вопрос нет. В большинстве случаев товарообмена не было: этруски нападали на торговые караваны и грабили их или брали дань.

В VI веке до н. э. нередко противостояли им на море эллины-фокейцы. Близ Корсики произошло крупное морское сражение в 535 году до н. э. И хотя соединенные флотилии этрусков и карфагенян победили, морское господство этрусков пошло на убыль.

Теперь уже в Тирренском море появился «пришлый» пират-фокеец Дионисий. Поначалу он разбойничал в родных водах, ограбил и потопил несколько кораблей. Затем перебазировался на побережье Сицилии. Он нападал на карфагенские и этрусские суда, серьезно мешая торговле, несмотря на то, что имел лишь три корабля.

Его успехи свидетельствуют не столько о его силе, сколько о слабости этрусков, так и не сумевших объединиться в мощное государство. По-видимому, они привыкли действовать небольшими группами, не умели организовать общее руководство, а потому нередко проигрывали морские сражения, даже имея численный перевес.

Этим проще всего объясняется так называемая «тирренская загадка»: одновременное падение господства этрусков на море и развитие у них пиратства. Если крупный флот позволяет контролировать акватории и «цивилизованно» взимать дань с торговцев, то после его распада отдельные группы кораблей становятся настоящими бандитскими шайками. «Тиррен» стало именем нарицательным, синонимом пирата; так уже называли представителей разных народов и стран.

Ослаблением этрусков воспользовался сиракузский тиран Дионисий, в 384 году до н. э. возглавивший грабительский набег на берега Этрурии и Корсики, в котором участвовало 60 триер. Так что вряд ли прав был Цицерон, высказавший мысль, что финикийцы занимались мореплаванием ради торговли, а этруски — с целью разбоя. Как мы уже не раз убеждались, древние мореходы обычно замещали эти два занятия. Во времена объединения в крупное государство преимущество отдавалось торговле. Но при его распаде, что характерно для всех времен и народов, преобладал разбой.

Греческая диера. VI век до н. э.

Наконец, надо учитывать и повышение спроса на рабов в растущей Римской империи. Рабовладельческий рынок, испытывая дефицит в товаре, в «говорящих орудиях труда», стимулировал пиратство. Торговля пленными стала выгодным занятием для «тирренов». (С этрусков этот «промысел» перешел к критянам и киликийцам: «спрос рождает предложение».)

В падении Этрурии, возможно, сказался и экологический фактор. Ради строительства судов вырубались леса. Оголенные склоны не задерживали выпадающие осадки, подвергались эрозии, результатом чего, помимо местных сильных наводнений, было заиление речных русел и морских лагун. Города этрусков, расположенные в некотором отдалении от берега, оказались отрезанными от гаваней, превращаясь в бедные поселки.

В конце концов этруски, создатели организационной культуры, учителя римлян в мореходном деле, сравнительно быстро превратились в искателей легкой наживы. Но занятие это сделалось весьма нелегким по мере укрепления мощи некоторых государств Средиземноморья, прежде всего Карфагена и Рима.

В таких условиях пиратство принимало новые формы. Помимо мелких разбойничьих групп стали возникать значительные объединения, требующие единой организации. Получалось нечто подобное пиратским государствам. Геродот, говоря об империи «тирренов», как бы предварил то событие, которое произошло в другое время и в другом месте. Хотя тоже в Средиземноморье.

Впрочем, некоторым «пиратским гнездам» суждено было славное будущее. Так, около 1100 года до н. э. большие группы молодых граждан Тира — мореходов, торговцев и воинов — основали на побережье Северной Африки город Утику, а в Испании — Гадес (Кадис). Несколько позже, в конце IX века до н. э., на перекрестке морских путей был заложен Карфаген («Новый город»), ставший со временем соперником Рима. Благодаря господству на море финикийцы устраивали поселения на многих островах Центрального Средиземноморья. Показательно, что в X–IX веках до н. э. Тиро-Сидонское царство не вело войн на суше: его интересы были прочно связаны с морской торговлей и пиратством.

КТО ГОСПОДСТВУЕТ НА МОРЕ?

По сообщению Геродота, царь Лидии, переживший страшный голод, отправил своего сына Тиррена с группой воинов и моряков искать удачи в разбое. «Тиррены» совершили ряд успешных нападений на приморские селения и осели на западном побережье Италии. Они распространили свое владычество на окрестную акваторию до Сицилии и Сардинии, вследствие чего море стали называть Тирренским. (Увы, нет возможности отделить в этом рассказе вымысел от реальности.)

Под натиском персов часть фокейцев, подобно «тирренам», переселилась из Малой Азии на северо-западное побережье Средиземного моря, основав колонию Массалию (Марсель). Они грабили корабли и прибрежные поселения. Этруски и карфагеняне, некогда разбогатевшие на морском разбое и затем ставшие торговцами, как мы уже знаем, разгромили фокейцев. Однако пиратство не прекратилось. Поначалу это был узаконенный промысел. В Афинах законодательно учредили Общество пиратов, которым предоставлялась свобода действий у чужих берегов, тогда как в обязанность им вменялось охранять свое государство и его торговые пути. Это были, можно сказать, пираты-патриоты.

Поликрат Самосский (оттиск на монете)

В северо-восточной части Средиземного моря, где потаенные бухты создавали прекрасные условия для «разбойничьих гнезд», возникло, по-видимому, первое в истории пиратское государство.

Торговец и пират Поликрат сумел объединить морских бандитов, создав флотилию из 100 кораблей. Они хозяйничали в Эгейском море и на берегах Малой Азии. Разбогатев, удачливый Поликрат стал царствовать на острове Самос. Выстроил великолепный дворец и организовал, говоря современным языком, морской рэкет: взымал дань с каждого торгового корабля, пересекавшего акватории, которые контролировали пираты. Он даже осмелился захватить корабль с богатыми подарками египетского фараона Амасиса лидийскому царю Крезу.

Греко-персидские войны, проходившие в первой половине V века до н. э., сказались и на пиратском промысле. Военные действия велись на суше и на море. Два крупных флота сильно осложнили жизнь разбойников, с которыми активно боролись афиняне, построившие хорошие военные корабли. Такие соперники — это не то что грузовые торговые суда.

Крупнейшее морское сражение древности произошло в конце сентября 480 года до н. э. у острова Саламин в Эгейском море.

Грекам удалось заманить огромный персидский флот Ксеркса — около тысячи кораблей — в сравнительно небольшой пролив, где возможности для маневра были ограничены. Это обстоятельство благоприятствовало греческому почти втрое меньшему по численности флоту, которым руководил Фемистокл.

Разукрашенные разноцветными парусами и стягами, блистающие оружием воинов корабли персов шли тяжело — против ветра. Тысячи рабов гребли изо всех сил под барабанный бой и хлесткие удары плетей. А навстречу с попутным ветром двинулись длинноносые маневренные биеры и триеры греков, врезаясь в борта персидских судов. Греческие гребцы — свободные граждане, а не рабы — оставляли весла, брали мечи и шиты и бросались на врага. Персидские гребцы, прикованные к своим скамьям, во время боя старались помогать врагам своих поработителей.

Прежде всего, сказалось моральное превосходство греков, отстаивавших свою свободу. К тому же греческие корабли были приспособлены к быстрым маневрам, а экипажи действовали слаженно. Когда таран врезался в корпус вражеского судна, на палубу врага бросали горючую смесь, вызывали пожар. Пока персы боролись с огнем и течью, греки подходили с другого борта на абордаж.

Персы потерпели сокрушительное поражение. Они потеряли более двухсот кораблей и тысячу воинов. Потери греков были впятеро меньше.

Победа греков и их власть над островами Эгейского моря серьезно ослабили средиземноморское пиратство. Расцвела морская торговля. Афины создали морской союз государств Восточного Средиземноморья.

Мирный период быстро закончился. В 431 году до н. э. началась Пелопоннесская война, длившаяся 27 лет. Потерпев поражение, Афины утратили контроль над акваториями.

Как обычно в истории, пиратство процветает в периоды безвластия или соперничества нескольких государств. Тогда до разбойников никому нет особого дела, а число их пополняется за счет мародеров или мирных жителей, лишившихся крова и имущества.

С ослаблением Афин пиратский промысел расцвел. К нему приобщилось немало опытных воинов и моряков, оставшихся без работы. Они даже осмелились напасть на крупный афинский порт Пирей: ограбили купцов и ростовщиков, захватили рабов и заложников, а затем преспокойно отправились восвояси.

Могущественная, но недолговечная империя Александра Македонского объявила войну пиратам. С ними сражались флотоводцы Гегело и Амотер, однако решающих успехов не добились. После распада империи морской разбой возродился в прежних масштабах.

Усилившемуся Римскому государству пираты тоже доставляли немало беспокойств. Иллирийские племена с северо-восточного побережья Адриатического моря стали объединяться для совместных разбойных нападений. Они регулярно грабили не только торговые корабли, но и портовые города, образовав пиратское государство. Заметно уменьшился приток продуктов питания в Рим. Пришлось снарядить военный флот (200 кораблей) и сразиться с пиратами. Римляне победили и некоторое время могли успешно вести морскую торговлю.

В результате кризиса греческих городов-государств (полисов) обедневшие и обездоленные люди становились пиратами. Значительно расширилась работорговля. Остров Делос, например, превратился в крупнейший невольничий рынок Европы и Малой Азии. Пираты регулярно поставляли сюда «живой товар».

В 146 году до н. э. римляне разрушили Карфаген, флот которого некоторое время господствовал на море. Это также сыграло на руку пиратам, ибо римский флот был еще слабоват. Однако расплодившиеся банды морских разбойников начали выяснять отношения между собой и бороться за зоны влияния. В результате их стычек остров Делос утратил свое богатство и значение.

СЧАСТЛИВЕЦ ПОЛИКРАТ

Вот что рассказал о Поликрате греческий историк и географ Геродот.

В короткое время могущество Поликрата увеличилось, и слава о нем разнеслась по Ионии и по всей Элладе. Где бы он ни вел войну, везде ему сопутствовала удача. Он располагал сотней пятидесятивесельных кораблей и тысячей стрелков из лука. Всех без различия он разорял и грабил, покорив множество островов и взяв многие города на суше.

Счастье Поликрата все возрастало, и египетский царь Амасис написал к нему письмо: «Приятно слышать, что друг и союзник благоденствует; но твои необыкновенные удачи не радуют меня… Я никогда не слышал, чтобы кто-либо, пользуясь во всем удачею, не кончил несчастливо и не был бы уничтожен вконец. Поэтому послушай меня и прими против твоего счастья следующую меру: сообрази, что есть у тебя самого драгоценного, потерею чего ты был бы больше всего огорчен, возьми эту вещь и закинь так, чтобы никогда она не попадалась на глаза людям. Если и после этого удачи не будут у тебя перемежаться с неудачами, то и впредь исправляй свою судьбу предлагаемым мною способом».

Прочтя письмо, Поликрат снарядил пятидесятивесельный корабль, взошел на него сам и приказал отплыть в открытое море. Там он снял свой драгоценный перстень и бросил в море.

На пятый или шестой день после этого один рыбак поймал большую прекрасную рыбу и преподнес ее в дар Поликрату. Когда слуги разрезали рыбу, то в животе нашли перстень Поликрата. Они принесли его Поликрату. Счастье вновь улыбнулось ему, но это была опасная улыбка.

Поликрат утвердил свое господство на море. И тут его постигла беда. Обманом его завлек к себе наместник персидского царя Кира и приказал убить, а труп распять на кресте. С той поры история Поликрата вот уже 25 веков служит поучением для тех, кого слишком балует счастливая судьба.

ИМПЕРИЯ ПРОТИВ АНАРХИИ

Великая Римская империя включала множество стран, имевших разнообразные природные и культурные богатства. Это резко оживило морскую торговлю. Олово из Британии, различные металлы из Испании, зерно с северо-востока Черного моря, пурпур из Антиохии, жемчуг и кораллы с Красного моря, пряности и благовония из Аравии, хлопок и самоцветы из Индии, китайские шелка… Поистине драгоценные корабли бороздили воды Средиземного моря!

Пиратство сделалось очень выгодным и популярным занятием. Ему покровительствовал понтийский царь Митридат, имевший сильный флот и старавшийся ограничить притязания Рима на мировое господство. Можно сказать, он встал на путь Поликрата, осуществляя морской рэкет.

Попытки римлян пресечь пиратство большого успеха не имели. Ведь морские разбойники по большей части были профессиональными моряками и воинами. Справиться с ними было нелегко.

По состоянию пиратства можно судить о внутреннем положении страны, как по температуре тела определяют степень серьезности заболевания. В конце II века до н. э. пришла в упадок государственная система, велись неудачные войны в Северной Африке и в Галлии (с кимврами и тевтонами), а также вспыхивали восстания рабов. Активность пиратов быстро пошла вверх. Они причиняли немалый ущерб населению и торговле.

Римское торговое судно имперской эпохи

(барельеф)

В самом конце века талантливый полководец Марий провел реформы в армии и одержал ряд побед. Для борьбы с пиратами был снаряжен флот под началом Антония. Ему удалось очистить море от разбойников. За это его удостоили в 102 году до н. э. триумфа. Но когда пошли крупные восстания рабов и волнения среди плебса, снова стали рыскать по морю пиратские корабли. Помимо всего прочего, они захватили дочь Антония, которая направлялась в свой загородный дом; триумфатору пришлось платить за нее выкуп.

Среди пиратов находилось немало беглых рабов, ненавидящих римлян. С особым удовольствием грабили они имения знатных граждан, а захватив корабль, глумились над теми, кто гордо заявлял, что он — представитель Великого Рима.

По словам римского историка Плутарха, самоуверенными и дерзкими пираты стали только со времени царя Митридата, у которого служили матросами. Когда римляне в пору гражданских войн сражались между собой, пираты не только принялись нападать на мореходов, но и опустошали острова и прибрежные города. Даже некоторые знатные люди начали вступать на борт разбойничьих кораблей и принимать участие в пиратском промысле. Он был превосходно организован.

Флотилии, которые они высылали в море, отличались не только прекрасной матросской выучкой, но также искусством кормчих, быстротой и легкостью кораблей, предназначенных специально для этого промысла.

«Гнусная роскошь пиратов, — писал Плутарх, — возбуждала скорее отвращение, чем ужас перед ними, выставляя напоказ вызолоченные кормовые мачты кораблей, пурпурные занавесы и оправленные в серебро весла, пираты словно издевались над своими жертвами и кичились своими злодеяниями. Попойки с музыкой и песнями на каждом берегу, захват в плен высоких должностных лиц, контрибуции, налагаемые на захваченные города, — все это являлось позором для римского владычества. Число разбойничьих кораблей превышало тысячу, и пиратам удалось захватить до четырехсот городов. Они разграбили много неприкосновенных до сего времени святилищ… Сами пираты справляли на Олимпе какие-то таинства…

Могущество пиратов распространилось почти на все Средиземноморье, так что море стало совершенно недоступным для мореплавания и торговли.

Тактика разбойных нападений была достаточно проста. Наблюдатели с высокого берега осматривали округу. Завидя добычу, подавали условные сигналы (не отсюда ли пошла морская азбука жестов?). Тотчас остроносые либурны мчались наперерез. Для устрашения противника не раз поднимали флаги с символами смерти — черепом или скелетом. Подплыв к судну вплотную, пираты спрыгивали на его палубу с кастели — высокой надстройки на своем корабле. В рукопашном бою разбойники действовали профессионально, дружно и бесстрашно: отступать им было некуда, а сдаваться не имело смысла, ибо их ожидала смертная казнь.

На торговых кораблях обычно имелась охрана. Да и редкий купец отваживался плавать на одиноком судне. Чаще всего снаряжался целый караван. Так что и пиратам приходилось объединяться, наиболее рационально организовывая свой доходный, но опасный промысел. Создавались «пиратские гнезда», общины. На побережье в укромных бухтах они устраивали пристани и доки для ремонта поврежденных судов. На прибрежных высотах сооружали наблюдательные башни (приходилось заботиться и о том, чтобы не быть застигнутыми врасплох военными кораблями). А в некотором удалении от берега устраивали крепости, где можно было отдыхать, прятать награбленное добро и держать пленников до получения выкупа.

Царь Митридат

Пиратские объединения со временем обретали сложные формы организации, становились могущественными — как бы своеобразными хищническими государствами. Они уже не могли существовать за счет одиночных удачных нападений на корабли. Фортуна улыбалась им далеко не всегда, на сезоны штормов приходились «вынужденные простои», а в период войн и внутренних неурядиц, благоприятные для безнаказанного разбоя, существенно сокращалась торговля. Приходилось заботиться о постоянных доходах. Пиратские объединения совершали регулярные набеги на приморские порты и поселки.

Известная история с Цезарем, побывавшем в плену у киликийских пиратов, свидетельствует не только о его самообладании, но и о «высоком профессионализме» разбойников, предпочитавших терпеливо ждать выкупа, а получив его, — честно выполнить уговор, отпустив опасного пленника на свободу.

Он их отблагодарил достаточно своеобразно. По своему обыкновению быстро и решительно провел карательную экспедицию. На четырех галерах, имея 500 воинов, вернулся на остров Фармакуссу, «базу» пиратов, застав их врасплох (они делили добычу и пьянствовали). Потопил их корабли, отобрал их деньги и захватил более трехсот разбойников. Доставив их в Пергам и памятуя о хорошем к себе отношении, он приказал перерезать главарям горло, а остальных задушить. Такова была милость Цезаря. Ведь пиратам полагалось мучительное распятие и долгое умирание на кресте под жарким солнцем, когда каждый желающий (а потерпевших от разбоя было немало) мог оскорблять и терзать осужденных.

Успешные операции, подобные той, которую провел Цезарь, осуществлялись редко. Мало проку было и от более масштабных карательных экспедиций с участием регулярного флота. Дозорные предупреждали пиратов о приближении эскадры. А если удавалось встретить разбойников в море, легкие и юркие либурны не принимали боя и врассыпную бросались наутек.

Пираты глумятся над пленниками

(с античной вазы)

Дело дошло до того, что редкий торговый корабль мог беспрепятственно, без выплаты дани морским рэкетирам, добраться до крупных городов Великой Римской империи. Наиболее пагубно это отразилось на перевозках зерна. Его поток заметно сократился. В результате поднялись цены на хлеб — основную пищу плебеев — и ухудшилось положение беднейших слоев населения. Начались волнения. Сенат неохотно, но все-таки вынужден был наделить диктаторскими полномочиями полководца Гнея Помпея для борьбы с пиратами.

Помпей решил искоренить зло самым радикальным образом. Прежде всего, приказал снарядить полтысячи кораблей, преимущественно либурнов «пиратского образца», 120 тысяч тяжелой пехоты и 5 тысяч всадников. Сухопутным частям следовало разгромить «разбойничьи гнезда» на побережьях.

Операция была отлично продумана и проведена. Всю западную часть Средиземного моря поделили на 13 акваторий. На каждую было отправлено определенное число кораблей. Центральная флотилия с Помпеем во главе расположилась между Африкой и Сицилией. После основательной подготовки военные действия прошли в считанные дни. Римский флот захватил как бы в гигантскую сеть сотни пиратских кораблей, буксируя их в свои гавани. Плутарх пишет: «Успевшие спастись корабли, гонимые со всех сторон, начали прятаться в Киликии, как пчелы в улье». Против них выступил Помпей со своей флотилией и захватил без большого кровопролития.

Секст Помпей

Разгромив все главные базы и пристани пиратов, Помпей уже через 40 дней после начала карательных действий доложил сенату о полной свободе судоходства в Западном Средиземноморье. Народ восторженно встречал его, ибо в городе в изобилии появилось продовольствие.

Применить ту же тактику на востоке не удалось. Наученные горьким опытом коллег, местные пираты решили объединиться и дать римлянам открытый бой, предварительно поместив свои семьи и сокровища в укрепленных крепостях. У них было больше кораблей, чем у регулярного флота. Однако для победы этого оказалось недостаточно. У римлян было больше воинов — опытных, хорошо вооруженных, дисциплинированных, да еще под единым командованием блестящего стратега Помпея. Он разгромил пиратский флот, а тех, кто сумел бежать, осадил в их крепостях.

Морским разбойникам оставалось либо умереть в бою, либо капитулировать. Они выбрали второе.

Дальновидный Помпей во время всей этой кампании был необычайно милостив к добровольно сдавшимся разбойникам и наказывал лишь тех, кто совершил серьезные преступления. За три месяца он не только обезопасил морские пути, но и овладел укрепленными городами и островами, находившимися под властью пиратов. Среди множества захваченных судов 90 имели окованные медью носы-тараны. А пленных — числом более 20 тысяч — он решил не казнить, а переселить в местности, удаленные от моря, наделив землей. Поучительный пример: победить пиратов Помпею помогло не только военное искусство, но и благородство.

Римская империя временно обрела господство над Средиземноморьем. Только разрозненные группы пиратов продолжали нападать на отдельные торговые суда. Однако не успело наладиться прежнее морское сообщение, как могущество империи оказалось подорванным.

Честолюбивый Цезарь сумел — главным образом ради личных амбиций — отстранить от власти прославленного полководца Гнея Помпея (предательски убитого на египетском побережье, куда он бежал). Однако триумф Цезаря был недолгим. Великого диктатора в 44 году до н. э. закололи кинжалами заговорщики (во имя демократии). Наступила пора относительного безвластия.

Обстоятельства благоприятствовали морским разбойникам, быстро расплодившимся и вновь образовавшим ассоциации. По иронии судьбы их предводителем стал Секст — младший сын Гнея Помпея, уничтожившего прежнее пиратское сообщество.

Помилованные его отцом разбойники с доверием и уважением относились к своему новому руководителю. К нему на службу охотно шли беглые рабы. Опытные пираты обучали их основам своего ремесла. Разбойничий флот Секста Помпея быстро рос и креп, распространяя свое господство на побережья Сицилии, Сардинии и Корсики.

Кстати, известное стихотворение Николая Гумилева «Помпей у пиратов», возможно, точнее было бы назвать «Пираты на службе у Помпея». Потому что воспитанный в римском духе и уважавший порядок, Помпей не поощрял пиратских вольниц, следил за дисциплиной и организовал, по существу, своеобразное государство. Он блокировал торговые пути в столицу империи.

Опасаясь новых волнений среди народа, Октавиан, вскоре ставший императором Августом, заключил в 38 году до н. э. с Секстом Помпеем Мисенский договор, признавая его официальные государственные полномочия. Под властью Помпея оставались Сицилия, Сардиния, Корсика и Пелопоннесский полуостров, берега которых были густо усеяны пиратскими гнездами. За морскими разбойниками и беглыми каторжниками, находящимися на службе у Помпея, был признан статус свободных граждан. Однако запрещалось принимать в это «братство» новых беглых рабов. Кроме того, пираты обязались снабжать Рим пшеницей.

Мир на море длился недолго. То ли без ведома Секста Помпея, то ли с его молчаливого благоволения и от желания подорвать могущество Рима, пираты вновь занялись разбоем. Ряды их продолжали пополняться за счет беглых рабов. Блокированная с моря столица опять перешла на голодный паек. И демос возроптал…

Октавиан вынужден был объявить войну пиратскому государству. Агриппа, командующий римским флотом, по примеру Гнея Помпея, прежде всего провел реорганизацию военно-морских сил. Были построены десятки новых кораблей.

Пиратская либурна

Агриппа, победитель пиратов, в ростальной

короне (изображение на медали)

Не рассчитывая на одну лишь грубую силу и военное искусство, Октавиан использовал «психологическое оружие», обещав сдавшимся без боя пиратам помилование и зачисление в регулярную армию.

В 36 году до н. э. близ северо-восточной окраины Сицилии произошло крупное морское сражение. Римский флот напал на пиратский и после жестокой битвы разгромил его. Лишь 17 кораблей, на одном из которых находится Секст Помпей, избежали плена.

Судьба беглецов была печальна. В Малой Азии их схватили, продали в рабство, а предводителя убили. Да и тем, кто добровольно сдался римлянам, пришлось несладко. Более 30 тысяч беглых рабов отдали прежним хозяевам, а тысячу — казнили.

С тех пор в северной половине Средиземного моря уже не создавались «пиратские государства».

Следует помнить, что морской разбой — явление вторичное, паразитическое. Когда он достигает значительных масштабов, то подрывает свою собственную «экономическую базу» — торговлю и процветание приморских поселений. Происходит естественная регуляция пиратства (примерно такая же, как в экологических системах, где расплодившиеся хищники «выедают» свой пищевой пласт и в результате резко сокращаются в численности).

Крупные пиратские объединения не могли долго существовать. Им приходилось либо превращаться в военный флот, вступая в морские сражения, либо участвовать в торговле (хотя пираты обычно и без того приторговывали), либо дробиться на отдельные банды.

Возможно, отчасти благодаря пиратским «империям» нам особенно подробно известна история морских разбойников Средиземноморья. О них слагали были и небылицы, упоминали географы и историки. В других крупных акваториях пираты действовали не так масштабно и потому остались безвестными.

МОРЕПЛАВАТЕЛИ СОЛНЕЧНОГО ВОСХОДА

Более четверти века назад антрополог из Америки Бетти Меджерс пришла к выводу: «Новейшие археологические исследования и находки убеждают в том, что еще 5000 лет назад японские рыбаки, которые пересекли Тихий океан и высадились неподалеку от бухты Вальдивия, познакомили местных рыбаков с искусством гончарного ремесла».

Бальсовый плот (гравюра XVII в.)

Действительно, орнаменты на керамике из Эквадора удивительно соответствуют японскому стилю дземон. Но на японском острове Кюсю искусство керамики начало развиваться 9 тысячелетий назад, и половина этого срока потребовалась для того, чтобы окончательно сформировался изощренный дземон. А на побережье Вальдивии не удалось обнаружить керамические древности: аналоги данного стиля появились внезапно около 5 тысяч лет назад.

«Гипотеза о проникновении керамических изделий сухопутным путем вдоль Берингова пролива, — продолжает Меджерс, — не имеет необходимого подтверждения… С другой стороны, обнаруженные при археологических раскопках в пределах хронологического периода дземон кости глубоководных рыб, как и найденные выдолбленные каноэ того же периода, со всей очевидностью свидетельствуют о том, что японские рыбаки уходили далеко в открытое море…»

Трудно вообразить рыбака, уходящего в даль океана на утлом каноэ. Да и невозможно на таком суденышке несколько месяцев (а то и целый год) скитаться по воле волн. Значительно вероятнее другой вариант. Снаряжались плоты, оснащенные парусами. Так совершались плавания — или исследовательские, или торгово-пиратские. Люди брали запасы еды и воды. Не исключено, что путешествовали «морские кочевники» в поисках «земли обетованной», мечтая отыскать райские острова вечного блаженства, о которых слагались легенды.

Кто были эти люди? Точно не известно. Предполагается, что в древности Японские острова населяли предки айнов и малайско-полинезийские племена. Сравнительно поздно, в середине I тысячелетия до н. э. сюда переселились жители южной части Корейского полуострова.

Маловероятны контакты в противоположном направлении: от Америки по северной дуге Тихого океана до Японии, Кореи, Китая. Не исключены плавания индейцев в районе тропиков на запад. Гватемальско-кубинский ученый Мануэль Галич пишет: «Племена тихоокеанского побережья Америки издавна занимались рыболовством и плавали по океану на лодках и плотах. С возникновением южноамериканских цивилизаций появилась и морская торговля, для которой использовались главным образом управляемые особыми рулями — гуарами плоты с парусами. Они были удобны для перевозки войск. Уже Писарро, направляясь в Перу, встретил в море такой плот».

В поисках приключений или добычи, а также, что вероятнее, увлекаемые бурей, мореплаватели на плотах могли добраться до Полинезии, как предполагает Галич, «оставшихся в живых пассажиров радостно встречали местные людоеды. Не исключено, впрочем, что съедали не всех». Согласно индейским преданиям, некоторые вожди снаряжали большие экспедиции на многочисленных плотах с сотнями, а то и тысячами (?) воинов. Они якобы добирались до островов и возвращались обратно с пленными-рабами.

Существует небольшая золотая модель плота с вождем и несколькими сопровождающими, сделанная индейцами-муисками. Вряд ли столь великолепно была отображена торговая поездка или рыбалка. Скорее всего, это либо ритуальное плавание, либо пиратский (героический) промысел.

Настенная роспись храма Чичен-Ицы запечатлела плавание на небольших суденышках (по-видимому, сплетенных из тростника; подобные сооружения используются индейцами и поныне). В каждой — по два воина с оружием и круглыми щитами и по одному гребцу, стоящему на носу лодки с длинным веслом, не исключено, что перед нами пиратская группа, промышляющая вдоль берега реки.

Еще интересней более древние рисунки на бронзовых барабанах, пришедшие к нам с противоположной стороны Тихого океана, с берегов Юго-Восточной Азии. Это так называемый донгшонский стиль. Австралийский археолог Н. Беллвуд пишет: «Стенки некоторых из лучших барабанов украшены фризами, которые изображают лодки с носом в виде птичьей головы и кормой в форме птичьего хвоста, а на барабанах из Нгоклу и Хоангха (северная часть Вьетнама) лодки имеют каюту с барабаном внутри и заполнены вооруженными людьми с головными уборами из птичьих перьев. В. Голубев полагает, что это ладьи духов, которые перевозят умерших в страну мертвых».

Даже при таком толковании следует учитывать сам факт изображения воинов в лодке. Наверняка художник отразил какие-то реальные образы. А уж если вооруженные люди в лодке совершали ритуальные обряды, то это должно свидетельствовать об укоренившихся традициях пиратства. Ничего удивительного! Люди, которые отважились на морские путешествия, должны быть готовы и к боевым действиям. В данном случае показан не плот, предназначенный для многодневных переходов, а узкая длинная весельная лодка без паруса. Совершенно очевидно, что вооруженные люди на ней собираются не торговать и не открывать далекие неведомые земли, а нападать то ли на суда, то ли на береговые поселения.

Некоторые племена Юго-Восточной Азии, еще не создавшие государственности (то есть цивилизации), приняли вызов Великого океана и первыми на планете смогли уйти за многие сотни километров от континента. Если бы это происходило в Атлантике, то для открытия Центральной Америки не пришлось бы ждать времен Колумба.

Датировка археологических находок на островах юго-западной части Тихого океана заставляет восхищаться подвигами кроманьонских мореходов. На Новой Гвинее, например, найдены каменные орудия, имеющие, как утверждают ученые, возраст 26 тысячелетий! Скорее всего, тогда еще не был изобретен катамаран.

Основательное заселение островов началось пятнадцатью тысячелетиями позже. Примерно 5 тысяч лет назад на островах стали появляться свиньи, завезенные с материка. Тогда же или даже раньше здесь появилось земледелие.

«Установлено, — пишет П. Беллвуд, — что примерно в XIII в. до н. э. повсюду от Новой Гвинеи до островов Гонга, между которыми 5 тыс. км, распространились носители однородной археологической культуры, которые, судя по данным радиоуглеродного анализа, расселялись очень быстро… Можно утверждать, что они были искусными мореходами. Именно эти «викинги Тихого океана» стали культурными героями полинезийских мифов».

По его предположению, первоначальное распространение носителей этой культуры (называемой «лапита») по Меланезии «было, видимо, связано с инициативой небольшой группы колонистов и торговцев. Эти люди намеренно пускались на поиски новых территорий и новых рынков… К середине I тысячелетия до н. э. колонизация пошла на убыль… Это ослабление было, конечно, лишь временным: самые продолжительные путешествия полинезийцев приходятся на 1 тысячелетие н. э.».

Что заставляло людей уходить в открытый океан? Надежда на успешную торговую операцию? Вряд ли. Нельзя заранее знать, какой товарообмен будет выгоден на тех островах, о которых ты даже не имеешь представления. А вдруг там обитают людоеды и ты попадешь к ним в предобеденную пору?

Разумно плыть к неведомым землям, имея в руках прежде всего оружие. Женщин с собой брать нецелесообразно. Поэтому пиратские отряды, случайно попадая на необитаемый остров, не могли заселять его надолго — только на период жизни данного поколения.

Складывается впечатление, что люди уходили на поиски новых земель (географических открытий!) сознательно.

Снаряжали суда или плоты, целые флотилии, на которых обязательно имелись женщины. Что толкало на такие отчаянные путешествия? Перенаселеность на родине? Вытеснение более сильными пришельцами? Обеднение флоры и фауны обжитых островов в результате активной эксплуатации? Возможно, существовали племена «морских кочевников» на манер охотников и скотоводов, бродивших по степям и полустепям почти всех континентов. А тут — великая пустыня океана с оазисами-островами…

«Морские кочевья» нередко заканчивались трагически, главным образом из-за ураганов, штормов. На что рассчитывали путники, помимо извечного «авось»? По-видимому, их уверенность в успехе основывалась на знании целого ряда островов, разбросанных по просторам океана. Почему бы и дальше не быть островам? Тем более если в том направлении улетают птицы?..

Жителей Океании с полным правом можно называть людьми океана. Для них он был как дом родной. Ученые пытаются понять, по каким признакам те ориентировались в бескрайней водной пустыне? Полагают, что они умели по характеру волн определять направление, где находится остров. Или, скажем, на Маршалловых островах придумали странный вид карты: из переплетенных палочек.

Пиратская лодка

жителей Соломоновых островов

Да, «морские кочевники» понимали и рисунок волн, и плетеные карты, и маршруты птиц… Они умели читать книгу Великого океана. Только вряд ли это делали с помощью рассудка; более — интуицией, живя в единстве с природой. (Между прочим, у кочевников тундр, степей и пустынь тоже обострено умение пользоваться приметами, недоступными «чужакам».)

Не случайно именно они изобрели уникальные лодки с одним или двумя балансирами. Возможно, таков был конечный результат эволюции плота. Сначала — плотный ряд бревен, скрепленных между собой, имеющих настил и мачту с парусом. Затем — неполный ряд бревен с разреженным настилом, как бы две решетки. Наконец два бревна…

Учтем, что одновременно шло усовершенствование лодки. Не составляло большого труда догадаться заменить тяжелые бревна долбленками. Получился примитивный катамаран. А дальше оставалось его усовершенствовать, порой используя два балансира. Устойчивость конструкции позволяла устанавливать на настиле хижину. Получился настоящий плавучий дом, причем несравненно более маневренный, чем плот.

Лодка с балансиром двигалась преимущественно с помощью паруса, имея рулевое весло. Форма паруса была треугольной (острием вниз); изготавливался он из листьев пандануса или циновок. Скорость лодки достигала 20 узлов. Но для того, чтобы балансир не тормозил движение, он должен всегда находиться с подветренной стороны. На таких лодках не делают поворот оверштаг, пересекая направление ветра, а кладут ее бортом к ветру (глафвинд), опускают парус, травят шкот и поворачивают всю оснастку вокруг мачты. После этого продолжают плыть вперед кормой, перенеся рулевое весло на бывший нос. Более устойчиво, но значительно менее маневренно судно с двумя балансирами.

Надо отметить, что с приходом европейцев на крупных островах Меланезии — в первую очередь — произошли существенные перемены в мореплавании. Колониальные власти с помощью военных кораблей быстро искоренили пиратство (новые захватчики не потерпели местных конкурентов). Наиболее крупные и мобильные лодки, которые применялись островитянами для морского разбоя, перестали строить. Колонизаторы позаботились о проведении сухопутных дорог на островах и регулярном морском сообщении между ними, наладили и торговые рейсы. В результате местное судостроение пришло в упадок.

Некоторые пережитки времен морского разбоя сохранились в Океании до нашего века. Так, на восточном побережье Папуа племя моту практиковало торговлю с жителями залива Фрешуотер, перевозя туда за 200 км горшки, а оттуда доставляли саговую муку (масштабы перевозок за один рейс на нескольких катамаранах: 30 тысяч горшков и 40 т муки). Причем, проходя определенный пункт, мореплаватели совершали древний обряд, дабы отогнать враждебных духов, погибших от рук их предков, представителей племени лоло. По-видимому, некогда здесь было совершено удачное разбойное нападение. Позже на том же месте пираты то ли потерпели сокрушительное поражение, то ли их лодки были потоплены внезапным штормом. По обычаю всех первобытных народов, виновниками несчастья были признаны конкретные люди, в данном случае духи убиенных лоло. Приходилось совершать магический обряд, препятствующий их козням…

Жителей Соломоновых островов можно сопоставить с викингами Западной Европы. И те и другие — великолепные мореходы, предпочитающие военные действия и разбойные нападения мирному труду и торговле. Соломонийцы добывали черепа в уверенности, что таким образом ублажают бога войны, увеличивая свою личную силу и доблесть. Некоторые вожди имели коллекции в десятки голов, устраивая для них специальные павильоны.

Характерный «пиратский» облик был у селений этих морских разбойников, вынужденных постоянно опасаться нападений врагов: дома укреплялись глинобитными стенами и нередко располагались в отдалении от берега, среди гор.

…Пиратство жителей островов Тихого океана не имело своих гомеров и Геродотов. О нем приходится судить преимущественно по косвенным данным и разрозненным свидетельствам. Не исключено, что этим делом занимались преимущественно пришлые племена второй и третьей волны колонизации островов, пришедших задолго до прибытия сюда западноевропейских каравелл.

Смешение рас и племен среди коренных жителей Океании проще всего объяснить плаванием в этих краях выходцев из Африки, Малой Азии, Индии. А жители Юго-Восточной Азии, по-видимому, стали первопроходцами Тихого океана.

Однако нельзя сопоставлять первых островитян с нынешними обитателями Азии. Не исключено, что древнейшие аборигены Австралии, Тасмании, Меланезии, Полинезии были кроманьонцами, обладающими комплексом признаков, характерных для более поздних рас. В последующем эти племена, обитая в разных природных условиях, стали приобретать разный облик, в одних случаях наиболее приспособленный к ветреным и пыльным степным районам, в других — к палящему солнцу и жаре, в третьих — к дремучим лесам… Поэтому негроидные, монголоидные, европеоидные черты океанийцев могут объясняться их древностью, а не контактами с другими расами.

ОЧЕНЬ ДРЕВНЯЯ ПРОФЕССИЯ

Сделаем некоторые выводы.

При ломке устойчивого первобытного общественного уклада достигнутый уровень знаний и технологий позволил строить более или менее надежные суда разных типов. Их использовали для транспортировки грузов, для путешествий, торговли, военных набегов. Наиболее удачливые мореплаватели-воины приобретали авторитет, обогащались и становились местными вождями, правителями. Неравенство социального положения и достатка, а также специализация содействовали классовому расслоению общества и переходу к новой формации. В этом смысле мореходство и пиратство активно разрушали первобытно-общинный уклад и укореняли частнособственнический — рабовладельческий.

Сложился культ героя, незаурядной личности: предприимчивой, смелой, утверждающей свое превосходство над другими ловкостью, силой, умением.

Пиратство стимулировало и научно-технический прогресс, прежде всего, в судостроении. В то же время оно порой затрудняло торговые связи между странами, осложняло жизнь мирным труженикам. Нередко набеги наносили урон памятникам культуры, несли с собой гибель и порабощение людей. Но в то же время пираты стимулировали мореходное и военно-морское дело. И сами были заинтересованы в усовершенствовании кораблей и способов навигации, перенимая новейшие технические достижения.

В общем, опять вспоминается аналогия с экологическими системами, где хищники выполняют важную роль регуляторов численности и структуры сообщества, а также двигателей эволюции. Появилась вдобавок и функция отбора и формирования незаурядных личностей — лидеров, героев.

Уже в далекой древности выделились и те, кто воспевал героические деяния. Формировался героический эпос. Мореплаватели и пираты выглядели в глазах потомков уже подлинными героями без страха и упрека, пример которых вдохновляет на подвиги. Их образы приобретали черты, весьма далекие от реальности. Их поступкам приписывались благородные цели.

В «Иллиаде» похищение прекрасной Елены (не исключено, что с ее молчаливого согласия) объясняется волей богов; пиратский набег на Трою воспет как славное предприятие. А в нашем веке поэт О. Мандельштам на берегу Черного моря вспомнил не реальных воинов-разбойников, но гомеровских героев, вдохновленных на подвиги любовью к женщине, тягой к красоте, а вовсе не к презренной наживе.

Так уж повелось с эпических времен: мир поэзии, литературы преображал реальность, переосмысливал заново события, выражая не только увиденное и услышанное, но и прочувственное, продуманное, обобщенное. Прославлялся сильный, своевольный сверхчеловек, сметающий все преграды на своем пути, не признающий дозволенного и обыденного. Он стремится к полнейшей реализации своих возможностей, не считаясь подчас даже с волей богов и не останавливаясь перед убийствами.

В действительности пиратство было другим. Его романтика заключалась, главным образом, в борьбе с силами природы, а также в устремленности в неведомое. Индивидуальность не только проявлялась, но и подавлялась в шайке морских разбойников. Существовали неписаные и неукоснительные законы подчинения, взаимной выручки, дележа добычи, платы за увечья, верности пиратскому долгу… За их невыполнение полагались наказания, порой изощренные (например, протаскивание под килем корабля). Обычно каралось смертью утаивание награбленного и обман своих подельщиков.

Пират вовсе не был «вольной птицей». Преступая законы мирной жизни, он подчинялся правилам военной. Удачливый пират вызывал восхищение обывателей и поэтов. Его поступки и приключения чрезмерно приукрашивались. Хотелось видеть их такими, какими они, конечно же, не были. Избирали профессию пирата или бедолаги, не имеющие крова, или преступники и беглые рабы, или разудалые молодцы, не ставящие ни в грош чужую жизнь и свою собственную.

…Но почему моряки-разбойники не сумели проложить морской путь из Европы в Индию или Китай? Почему не они открыли Новый Свет?

Вот и в районах, прилегающих к Тихому океану, крупнейшие цивилизации древности, находившиеся как на востоке Азии, так и на западе Америки, не смогли бросить вызов величайшему океану планеты. На это отважились только «дети моря», океанийцы, оставшиеся на уровне первобытного хозяйства.

Какая «сила притяжения» удерживала мужественных мореходов-пиратов у берегов континентов?

Прежде всего, конечно, их профессиональная принадлежность. Разбойники искали не новых впечатлений, а материальные ценности. Целесообразно грабить богатые селения и города, о которых есть достаточно надежные сведения. В малонаселенных, бедных и плохо изученных районах пирату делать нечего. Далеко не всякая авантюра его привлекает. Даже если кому-то из команды-банды и захочется отправиться к неведомым землям, ему еще придется убедить других в безопасности и выгодности такого предприятия.

Правда, всегда существовали легенды о заморских странах, где текут молочные реки в кисельных берегах, где находится рай земной и — что более существенно для разбойников — имеется много золота, драгоценностей. Как тут не ринуться, очертя голову, к вожделенным берегам.

Нет, не так-то просто. Не менее популярными, особенно среди моряков, были и байки и страшные истории о водяных чудовищах, проглатывающих корабли, о губительных водоворотах и о крае света, где воды низвергаются в бездну. Обитатели дальних земель сплошь и рядом рисовались отнюдь не в розовых тонах: великаны-людоеды, драконы, хищные птицы-колоссы, могущественные и злые волшебники… Полный разгул поэтического воображения!

И только те племена, которые стояли лицом клицу с природой или, вернее, жившие с ней душа в душу, осмеливались уходить в океанские дали, не рассчитывая на сказочные богатства, но и не боясь порождений собственной фантазии. Эти люди были реалистами.

…Древний этап мореплавания завершался в эпоху античности около двух тысячелетий назад. К этому времени были изобретены и активно использовались весла, парус, металлический якорь, руль. Строились не только маневренные легкие суда, но и огромные корабли, способные преодолевать морские просторы. На них можно было бы совершать кругосветные плавания. Технические средства для этого имелись. Но этого еще было недостаточно.

В ту пору отсутствовали навигационные приборы, позволяющие более или менее надежно выдерживать намеченный курс в открытом море. А главное, не было сколько-нибудь обоснованных знаний о размерах Земли, распределении морей, континентов и океанов. Полагаясь лишь на фантазию и удачу, даже имея надежное судно, ни одна команда не рискнет отправиться в неведомые дали за горизонтом «покорять» бескрайнюю грозную и совершенно неизученную пустыню океана.

ХИЩНИКИ СЕВЕРНЫХ МОРЕЙ

Героический период, который древние греки пережили в II–I тысячелетиях до н. э., отчасти повторился у североевропейских племен во времена распада Римской империи.

Существовала легенда: когда германские воины, победившие римлян, пировали в долине, раздался громовой голос горного духа: «Что хотите вы — золота на сто лет или железа навечно?» Воины, стуча мечами по щитам, закричали: «Дай нам железа! С ним мы всегда добудем золото!»

Легенда в известном смысле правдива. Древние германцы были воинственны и жестоки. Тацит так характеризовал их: «По их представлениям, потом добывать то, что может быть приобретено кровью, — леность и малодушие». В начале новой эры германцы стали создавать прочные родовые союзы.

Разрушение Великой Римской империи происходило, прежде всего, изнутри. Высшие слои общества погрязли в дрязгах и разврате, предпочитая личные и групповые интересы государственным. Не армия подчинялась императору, а императоры свергались и провозглашались армией. В ней все больший вес приобретали наемники-варва^ ры. Огромные размеры державы затрудняли единое руководство и управление провинциями.

Великая Римская империя имела наиболее налаженную структуру, аппарат чиновников, отличную технику, четко организованную армию. Граждане любили грандиозные зрелища. Ради цирковых представлений отлавливались и перевозились тысячи диких животных, обреченных на смертельные бои между собой и с гладиаторами. Устраивались наумахии — схватки боевых кораблей в специальных огромных бассейнах. Первая нау-махия состоялась в правление Юлия Цезаря на Марсовом поле. Водоем окружили трибунами для зрителей. Разыгрывались сражения по типу исторических (при Милах, у мыса Акций, при Саламине). Участвовали сотни гладиаторов и осужденных на казнь преступников. Гибли они не только от оружия, но и в пламени горящих кораблей, а также падая в воду.

…Итак, на одряхлевший организм Римской империи набросились хищные группы и орды варваров. Из всего многообразия культуры они лучше всего освоили военное искусство. Германцы вторглись с севера в пределы империи, выйдя к берегам Средиземного моря. В 251 году готы захватили и разграбили город Филипполь во Франции. Затем продвинулись до Фессалоник. Снарядив корабли, они совершали разбойничьи нападения на прибрежные города Греции и Малой Азии, в частности, на Эфес, Никомедию, Никею. Если верить античным авторам, в 267 году в пиратской экспедиции участвовали 100 тысяч готов на пятистах кораблях (у страха глаза велики, и потому, пожалуй, цифры преувеличены).

В 429 году восточногерманское племя вандалов после перемещения по Европе от Одера до Южной Испании форсировало Гибралтар. Войско численностью около 80 тысяч человек возглавил король Гейзермах. По его инициативе вандалы построили целую флотилию.

Пираты-вандалы: захват корабля

и расправа над купцами (средневековый рисунок)

Амфитеатр для наумахий

(гладиаторских сражений на воде)

С боями за 10 лет пройдя по Северной Африке и пополняясь рабами, их армия захватила Карфаген. К мирной жизни вандалы не были приспособлены. Они постоянно совершали пиратские набеги в пределах Центрального Средиземноморья. Зона их влияния охватывала Белаарские острова, Сардинию, Корсику, часть Сицилии. В 455 году вандалы ворвались в Рим и две недели беспощадно грабили его, разрушая и оскверняя произведения искусства и архитектуры.

Правители Восточной Римской империи (Византии), обеспокоенные появлением столь агрессивного соседа, снарядили для его обуздания флот. Возглавил его адмирал Вазилиск. Под его командованием находилось 212 галер и 70 тысяч воинов. Избежав открытого боя, пираты-вандалы напали на византийцев врасплох и разбили их наголову.

Однако вскоре морской разбой — при отсутствии налаженной торговли и разорении прибрежных городов — потерял всякую привлекательность. Пришельцы принялись делить награбленную добычу: владения римских магнатов — земельные угодья. Разброд среди знати и жажда обогащения привели к ослаблению вандалов. Их армия была разгромлена в 533 году византийским полководцем Велизарием.

От той эпохи сохранился термин, вошедший в обиход с легкой руки одного из христианских епископов: вандализм, означающий бессмысленное тупое разрушение и осквернение культурных ценностей. (Устойчивость термина демонстрирует неистребимость вандализма; в XX веке он проявился с небывалой силой.)

Одну из первых попыток пиратства германцев описал Тацит в 83 году. После бунта и убийства римских начальников германская когорта в Британии захватила три корабля и отправилась на них вдоль побережья, промышляя разбоем. Предприятие оказалось неудачным. Побережье было малонаселенным и скудным (крупных портов пираты, естественно, избегали). Начался голод. Бунтарям пришлось стать людоедами: сначала съедали слабейших, а затем — по жребию. Бросив лодки, пираты решили искать счастья на суше, но были пойманы и отданы в рабство.

Лиха беда начало! Некоторые германские племена, прежде всего англы, юты и саксы, обитавшие на побережье, освоили судостроение, занимались рыболовством и торговлей, а заодно и совершали разбойничьи набеги на приморские поселения. Наиболее удачливые купцы, а тем более пираты, быстро богатели. Появились могущественные вожди, князья с дружинами.

Основное население Британии составляли пикты и кельты (бритты, скотты), находившиеся под римским владычеством. Легионеры выстроили дороги и укрепления, основали военные поселения, которые со временем становились городами (современные названия, оканчивающиеся на «…честер» и «…кастер», происходят от латинского обозначения военного лагеря).

В начале V века остатки римских войск покинули Британию. Пикты и скотты на кораблях стали совершать постоянные набеги на бриттов, которые были сильно ослаблены междоусобицами. Один из бриттских вождей (королей) Вортигерн попытался призвать себе на подмогу германцев. Однако их предводитель Хенгест стал действовать самостоятельно и основал собственное королевство в Кенте.

Во второй половине V века германские морские разбойники хозяйничали во многих прибрежных районах Британии, порой перевозя сюда свои семьи и захватывая земли, на которых устраивали постоянные поселения. Периодические набеги отдельных дружин перешли в массовую колонизацию, переселение народов. О масштабах явления говорит такой факт. Ныне известно более 1500 могильников V–VI веков, где захоронены около 50 тысяч англосаксов, которые быстро вытесняли кельтов из наиболее обжитых и плодородных районов.

Захватчики были представителями народов, активно занимавшихся пиратством. Англы обитали на юге Ютландского полуострова, юты — на севере его, саксы — между низовьями Эльбы и Везера, фризы на южном побережье Северного моря. Их расселение в Британии было неупорядоченным, что характерно для пиратских набегов, а не для планомерных завоеваний. (Правда, известный средневековый мыслитель и писатель Бэда Достопочтенный отметил районные расселения конкретных германских племен, но это, по словам английского историка П. Блэра, свидетельствует более об упорядоченности мышления Бэды, нежели об организованной колонизации Британии.)

Представители племен-завоевателей смешивались между собой, превращаясь в единое племя англосаксов. В конце IX века король Альфред Великий называл своих подданных — жителей Южной и Средней Британии — англами (англичанами), а государственный язык — англским (английским).

Пиратский характер освоения германцами Британии сказывался и на ее общественном укладе. Предводители дружин, племенные вожди становились князьями (королями). Число их уже в VII веке превышало дюжину. Они постоянно враждовали между собой. Основную часть населения составляли свободные общинники. Рабов было сравнительно мало. Имущественное расслоение было весьма существенным. Обособились отдельные «аристократы». Все это способствовало становлению феодального строя.

В Англии узаконили право частной собственности на землю. Теперь уже рабами стали называть крестьян, экономически зависимых от своего господина и вынужденных работать на него, отбывая барщину. Выделились не только знать — эрлы, но и свободные общинники — кэрлы. Одновременно усиливалась власть короля. Германские пираты, обосновываясь в Британии, обретали государственность, создавали общество с определенной социальной структурой и экономикой, основанное на мирном труде.

…Ремесло пиратов было сопряжено не только с сезонными набегами, яростными схватками, ратными подвигами и быстрым обогащением в случае удачи. Морскому разбойнику негоже было проводить «мирный период» в обыденном труде. По всеобщему стихийному правилу «рыцарей удачи», они, готовясь к новым приключениям, вспоминали на бесконечных застольях прежние подвиги и погибших друзей, которым суждено, как любому смелому воину, павшему в бою, вечно пребывать на пиру богов и сражаться на турнирах, готовясь к тому моменту, когда светлые боги под предводительством верховного воителя Бодана поведут их из небесных чертогов Валхаллы на последний бой с черными силами подземного царства Гэль…

При доблестных земных рыцарях-разбойниках появились скальды, слагающие героические поэмы о подвигах богатырей прошлого, отошедших в небеса: «Беовульф», «Битва при Финнсбурге», «Песнь о Хильдебранде». «Песнь о Нибелунгах». Героический век порождал соответствующие сочинения, содействуя появлению особой профессии поэта-сказителя.

ПРОКЛЯТИЕ НИБЕЛУНГОВ

Романтика пиратства воспевалась германцами не менее фантастично, чем в Древней Греции. Зигфрид (Сигурд) в скандинавском эпосе завладел сокровищами дракона Фафнира, а также кладом Нибелунгов, над которым тяготело проклятие. В конце концов это проклятие и сгубило героя. Вряд ли можно усомниться в том, что герои этих сказаний занимались морским разбоем. И трагическая судьба того, кто силой (а значит, и убивая) захватывал сокровища, очень показательна. Поэты, восхваляя подвиги, словно бы отделяли их от первопричины сражений: жажды добычи, материальных ценностей, богатства, давая понять, что такой способ существования очень и очень ненадежен.

Так, в общем-то, и случилось на самом деле. Пророческими были песни скальдов о золоте волшебников и проклятых кладах. Германцам, разбогатевшим благодаря силе и разбойным нападениям, в свою очередь, суждено было испытать на себе пиратские нравы не менее жестоких и воинственных племен.

Берега Скандинавского полуострова, причудливо изрезанные фьордами, так же как Балтийское море с его заливами, проливами и островами, прекрасно подходят для пиратства. И оно, естественно, здесь возникло, хотя и с некоторым опозданием в сравнении с южными акваториями. Главная причина: более длительное существование первобытного уклада хозяйства, не предполагавшего накопления личных богатств и активного товарообмена. Кроме того, отсутствовали суда, достаточно надежные для морских военных экспедиций. С употреблением бронзы и железа, в результате толковой организации хозяйства и успехов корабельного дела ситуация существенно изменилась. Население стало быстро расти, а удобных земель практически не осталось. Наиболее отважным и обездоленным пришлось отправиться на поиски более богатых стран и пиратской удачи.

Шведы, которых славяне называли варягами, перемещались преимущественно на восток, в районы Финского и Рижского заливов. Возможно, некоторые их дружины стояли у истоков русской государственности. Имеются некоторые сведения в пользу предположения М. В. Ломоносова о том, что пришли они с берегов Роси, притока Немана (откуда и название — россы, Россия). Они имели давние контакты с восточными славянами, зная их язык и обычаи: как иначе можно править страной на добровольных, а не принудительных началах? Они были мореходами и воинами.

Высадка викингов (реконструкция)

Западную часть Скандинавии занимали норвежцы. Их еще называли нортманнами, или норманнами, то есть «северными людьми», «северянами». Они избрали путь на запад, к Фарерским, Шетлендским, Оркнейским, Гебридским островам Северного моря. А впервые веско заявили о себе в VIII веке, нагрянув в Британию.

Это были воинские дружины, которые хотя и нападали с моря, но привыкли вести бои на суше. Их лодки не были приспособлены для крупных морских сражений и для абордажа. Во главе дружины стоял избираемый командир. По одной из версий, его называли викингом. Так как в экспедицию отправлялись десятки (или даже сотни кораблей), то можно было говорить о походе викингов. Более правдоподобны другие версии, связывающие происхождение этого термина со словами, обозначающими «залив», «нападение» или некое сомнительное предприятие (обычно так и говорили: «пойти в викинг»).

Нападали викинги, число которых обычно было невелико, внезапно. Заставая местных жителей врасплох, они быстро выгружались на мелководье (подчас имея лошадей) и стремительно бросались в атаку. Уходить также предпочитали без промедления, унося добычу и уводя невольников.

В 787 году три ладьи пристали к берегу в Дорсетшире, недалеко от порта. К ним направился местный правитель с отрядом воинов. Пришельцы, выйдя на берег, подошли к ним, окружили и, внезапно обнажив мечи, зарубили на месте. Затем, ограбив окрестные селения, незваные гости-пираты удалились восвояси. Это были викинги, жители Дании.

Монеты викингов

В июне 793 года викинги захватили монастырь св. Куберта на острове Миндисфарн. Полтораста лет жили здесь в уединении монахи (поселение основали ирландские и шотландские миссионеры). Одних монахов викинги убили, других взяли в рабство, монастырь разрушили и сожгли, предварительно ограбив. На следующий год таким же образом был опустошен монастырь в Ярроу. Затем нападениям стали подвергаться прибрежные поселения, расположенные еще южнее. В набегах, кроме датчан, участвовали норвежцы и шведы (свей).

Первые удачи вдохновили викингов на более крупные предприятия. Англосаксы были родственны им по языку, но в религиозной вере — отступниками от «языческих богов» во имя христианства. Историк пиратства Ф. Архенгольц отметил: «В душе скандинавов некоторый род религиозного фанатизма соединялся с дикостью их характера и с неутомимой жаждой стяжания».

Не все набеги были удачными. Например, несколько кораблей викингов добрались в 835 году до юго-западной окраины Англии, Корнуолла. Дружный отпор местных жителей заставил их поспешно ретироваться. Однако подобные срывы были редки. Морские разбойники объединялись в целые флотилии. При попутном ветре они от берегов Дании и Скандинавии за три дня достигали Южной Англии. Для них основными противниками в пути являлись штормы, способные разметать корабли в разные стороны. Впрочем, викинги были опытными мореходами, и подобные неудачи, по-видимому, случались с ними не часто. В конце VIII века они уже хозяйничали у берегов Западной Британии и Ирландии.

Норвежские переселенцы из-за нехватки удобных земель на родине принялись заселять Шетлендские, Гебридские и Оркнейские («Овечьи») острова. Климат здесь был благоприятен для скотоводства и земледелия, а географическое положение вполне устраивало викингов: отсюда было удобно нападать на Ирландию, северное и западное побережье Англии, остров Мэн. Датчане грабили по большей части берега Восточной и Южной Англии.

К середине IX века флотилии викингов насчитывали десятки, а то и сотни кораблей (до 350). Разрозненные города и княжества не могли им противостоять.

На своих маневренных судах с неглубокой осадкой викинги вторгались по рекам в глубь страны, высаживались на облюбованной местности и принимались за грабежи, а в случае вооруженного отпора вели боевые действия. Местные жители, включая монахов, все чаще пытались отстоять свое наработанное добро. Но трудно было сражаться с профессиональными, хорошо вооруженными воинами. Викинги имели определенные преимущества: внезапность нападения, четкую военную организацию, презрение к смерти, веру в жестокость и силу. И хотя англичане уповали на помощь Христа, она все-таки была значительно эффективнее в мирной жизни, чем в сражениях. Да и противостояли викингам по большей части крестьяне, ремесленники, торговцы, монахи и прочий мирный люд. Вдобавок рассказы о свирепых варварах, рассекающих на части мирных священников и разрывающих могилы в поисках драгоценностей, наводили ужас на местных жителей и парализовали их волю к сопротивлению.

С середины IX века викинги хозяйничали уже на значительной части территории Англии. От сезонных набегов они перешли к захвату земель и устройству постоянных поселений. В первой половине IX века норвежский конунг Тургейс высадился с дружиной на севере Ирландии, захватил Ольстер и Армих, а затем распространил свою власть почти на всю страну. В 845 году он был убит. Но уже в 853 году новая пиратская флотилия, руководимая конунгом Олавом, осадила Дублин. Ирландцы признали его королем и выплатили дань, а также «штраф» за убийство Тургейса. Из Ирландии норвержцы совершали пиратские набеги на западные берега Британии.

А в Восточной Англии осенью 865 года высадилось войско датчан под предводительством братьев Инвара и Халвдана. Перезимовав на побережье, они вступили в союз с местными правителями и организовали сухопутное войско, включая конницу. Они двинулись на Йорк, где прежде был убит их отец Рагнар Кожаные Штаны, разгромили войско англичан и захватили город. Через несколько лет они уже хозяйничали почти по всей Англии, в 871 году взяв Лондон и успешно совмещая морской разбой с наземными завоеваниями.

Король Альфред (Эльфред), скрываясь от захватчиков, обосновался среди лесов и болот Корнуоллского полуострова, выдавая себя за простого рыбака. Вокруг него сплотилась группа соратников, обустроили военный лагерь и стали готовиться к сражениям. К нему стекались местные жители, разоренные викингами. Согласно преданию, он сам отправился в разведку и, переодевшись музыкантом, распевая под арфу саксонские песни, обошел весь укрепленный лагерь датчан. Выяснив силы противника и определив уязвимое, незащищенное редутами болотистое место, он скрытно подтянул сюда своих сторонников. Внезапность удара англичан во многом предопределила исход битвы. Пираты, сами привыкшие действовать именно таким образом, были застигнуты врасплох, разбиты наголову и бежали.

Для полной победы над викингами этого, конечно, было мало. Альфред заключил с ними перемирие. Согласно договору, викингам отводились земли для обитания.

Мирная жизнь, однако, не прельщала иноземцев. Вскоре они возобновили свои набеги. Альфред, зная об их коварстве, собрал воинство, даже снарядил военные корабли и подготовил береговые крепости для обороны, а также наладил систему оповещения. Пираты столкнулись с организованным отпором и вдобавок были атакованы кораблями англичан. Летом 875 года викинги потерпели крупное поражение в морских схватках. Это заставило их соблюдать мирное соглашение. Руководитель датчан Гутрум принял крещение. Многие воины последовали его примеру и поселились в юго-восточной Британии. В 886 году Альфред занял Лондон, став первым правителем Англии.

В 893 году к Британии подошла флотилия пиратов, возглавляемая прославленным конунгом Гастингом. О его подвигах рассказывали были и небылицы. Он бороздил моря в поисках добычи, совершая набеги на Орнейские острова, Ирландию, побережья Галлии, Британии. Но англичане теперь были готовы к отпору, хорошо организованы и имели опыт побед над пиратами. Морские разбойники потерпели сокрушительные поражения и рассеялись.

Альфред по праву стал называться Великим. Он создал единое государство, объединив англосаксов и датчан. Регулярные армия и флот стали надежной гарантией безопасности граждан. Наступило время морской торговли, которая на многие века обеспечила процветание страны. При Альфреде купцы отваживались добираться до Александрии, а то и, пересекая Суэцкий перешеек, до Персии и Аравии. По инициативе короля была предпринята попытка разведать морской путь в Индию вдоль северных берегов Европы и Азии. Уже сама идея замечательна и свидетельствует о серьезных географических познаниях правителя Англии и его советников. Они собирали сведения не только из римских и христианских источников, но также и от скандинавских пиратов (ведь никто, кроме них, не был знаком с навигацией в заполярных морях).

…Пираты развалили систему британских княжеств, ставших на путь христианства; разрушили монастыри, служившие очагами просвещения, разладили торговлю, ремесло, сельское хозяйство, мореплавание, военное дело. Казалось, хищники моря растерзали общественный организм. Но миновал некоторый срок, и обстоятельства сложились так, что постоянные нападения захватчиков заставили сплотиться разрозненные графства, создать единое могучее государство, пробудить чувство собственного достоинства и у народа, и у правителей, возродить культуру — материальную и духовную.

Впрочем, духовное возрождение отмечается, пожалуй, задолго до Альберта Великого. Англосаксонская литература и история началась с трудов монаха-бенедиктинца из Ярроу — Бэды Достопочтенного (672–735). Но если в те времена происходило становление отдельных выдающихся личностей, то с эпохи Альберта Великого (для России, во многом сопоставимой с временем Петра I) развитие культуры приняло государственные масштабы.

Борьба с викингами-завоевателями вдохновляла англосаксов на создание героического эпоса. В едином государстве с расширением торговли в условиях мирной жизни стало увеличиваться разнообразие тем и приобрели популярность новые лирические произведения. Создавалась основа для последующего расцвета литературы.

Вообще перед лицом общей опасности в обществе усиливаются дух взаимопомощи, патриотизм, национальное самосознание. Тем более что в середине века в Британии возникли очаги духовной культуры — монастыри, школы, университеты. И не случайно здесь появились (или отсюда вышли) замечательные философы: ирландец Иоанн Скот Эриугена (IX в.), англичанин Роджер Бэкон и шотландец Дунс Скот (XIII в.), англичанин Уильямс Оккам (XIV в.)…

Нет, к пиратам эти достойнейшие люди не имеют никакого отношения. Они творили вопреки всем невзгодам, обрушившимся на родину. Да и викинги после хищных набегов на Британию перешли к мирной жизни. Возможно, они косвенно содействовали духовному возрождению страны. Во всяком случае, привнесли в ее жизнь дух дерзаний.

Пример интеллектуальной смелости — вольнодумство Эриугены, отрицавшего власть авторитета над разумом: «Я не настолько запуган авторитетом и не до такой степени робею перед натиском малоспособных умов, чтобы не решиться открыто провозгласить положения, ясно составленные и, без всякого сомнения, определенные истинным разумом…». Это сказано в середине века, которую принято считать временем главенства веры над разумом.

…Впрочем, мы невольно преувеличиваем роль пиратов-викингов в истории средних веков. Рассказы о лихих набегах и кровавых сражениях еще не дают представления о том, как складывалась жизнь европейцев в ту эпоху. Историк Е. А. Рыдзевская отмечает: «Наша прежняя историческая наука ограничивалась весьма расплывчатым представлением о смелых и воинственных викингах, мореходах и завоевателях, вооруженных с головы до ног и бороздивших моря от Ледовитого океана до Каспия на своих кораблях, украшенных разными звериными головами на носу». По ее словам, эффектный образ «морского конунга» заслонял образы тех людей, которые пахали землю, косили сено, мастерили лодки, ловили рыбу и пасли скот. На таком повседневном труде была основана культура народов Северо-Западной Европы. Без этой социальной среды не было бы самих викингов. Сюда, на родину, к друзьям и родным, возвращались они после своих долгих и бурных плаваний и приключений.

ПИРАТЫ-ПЕРВОПРОХОДЦЫ

Конец VII века в Северной Атлантике был отмечен первыми крупными пиратскими экспедициями скандинавов. Отправляясь на запад в поисках добычи, они обнаружили Шетлендские, Оркнейские и Гебридские острова, обосновались на них и стали использовать в качестве баз для нападения на Британию и Ирландию. Расположенные к северу от Британии Фарерские острова были открыты в начале VII века ирландцами; там поселились монахи-отшельники. В конце века несколько групп кельтов поселились в Исландии; бывали там и монахи.

А через несколько десятилетий в Норвегии начались междоусобицы. Победил король Гарольд Гарфагр (Прекрасноволосый), объединив страну. Пиратские дружины вынуждены были подчиниться (что сделали немногие) либо покинуть родину.

В 867 году корабль фарерца Наддода был отброшен бурей на северо-запад к холодной гористой земле. Вскоре сюда же сходным образом попал корабль Гардара. Норвежцы вынуждены были остаться здесь на зимовку. Проведя разведку и проплыв вдоль берега, викинги убедились, что перед ними большой остров. Сообщение о нем учли переселенцы из Норвегии. Сначала сюда добрался Флоки, перезимовал и был сильно разочарован. Возможно, ему просто не повезло, а зима в тот год была особенно холодной и снежной. Или он выбрал для стоянки неудачное место. Во всяком случае, он дал острову название Исланд (Ледяная Земля).

У его спутников было иное мнение. По их совету в Исландию отправились два пирата-побратима Ингольф и Лейф, осужденные на родине за убийства. В 871 году они побывали на острове и решили основать там поселение. Возвращаясь в Норвегию, Лейф попутно совершил разбойное нападение на ирландцев, захватив невольников. Вскоре побратимы на двух судах со всеми домочадцами и рабами, а также добровольными переселенцами навсегда оставили родину и обосновались в Исландии.

Лейф был жесток. Рабы-ирландцы убили его и попытались скрыться на острове Хей-мей. Однако Ингольф нашел их и всех перебил. Он мстил не просто за смерть викинга, но за гибель позорную — от руки раба и в мирное время…

В скандинавских преданиях рассказано о том, как Эйрик Рыжий, у которого в Исландии был земельный надел и богатый дом (по-видимому, за счет морского разбоя), убив нескольких соплеменников, покинул родину. От викинга Гуннбьерна Эйрик узнал, что на западе есть большая земля. Возможно, этот гигантский остров обнаружили викинги давно, бороздя океан в поисках добычи или будучи отброшенными штормовыми ветрами на северо-запад. Эйрик Рыжий первым устроил здесь постоянную усадьбу в бухте, названной его именем (Эйрик-фьорд). На южном побережье острова летом не холодно, много трав и кустов. Зеленая страна — Грюнеланд! Конечно, мощные покровные ледники мало гармонируют со столь веселым жизнерадостным именем.

Вряд ли, конечно, тогда кто-нибудь на свете догадывался, что Гренландия почти сплошь покрыта ледниками, уступая в этом отношении лишь Антарктиде (которую суждено будет открыть через восемь веков). После разведочных плаваний и первой зимовки Эйрик Рыжий наверняка убедился, что на острове господствуют снега, льды, песчано-каменные гряды, а вовсе не зелень. Эта земля с большим основанием могла называться царством льда.

Возможно, Эйрик решил пошутить насчет зелени. Или словесно скрасить нерадостное впечатление от суровой природы. Но скорее всего таким названием он хотел привлечь сюда людей, чтобы основать поселки, освоить остров. Так и вышло. На юге Гренландии появились, по крайней мере, два поселения.

Неуемные викинги не прочь были выяснить, что находится там, за горизонтом, куда ежевечерне скрывается солнце. Они не могли знать, что оказались ближе к Америке, чем к Европе. От Нового Света их отделяли всего 200–300 миль.

Во время одного плавания, блуждая в океане, Бьярни, сын Херьюлфа, увидел на западе невысокий лесистый берег. Не искушая судьбу, мореплаватель повернул на восток, так и не сойдя на сушу. Таким, если верить саге, было первое открытие европейцами Америки. Оно произошло в 985 году.

Сын Эйрика Рыжего Лейф, узнав от Бьярни о неведомой земле, решил добраться до нее. Это ему удалось в 1000 году. С тех пор его стали называть Счастливым (Счастливчиком). Сага описывает знакомство пришельцев с новой землей очень реалистично. Вызывает серьезные сомнения лишь находка дикого винограда. Вряд ли викингам удалось проникнуть далеко на юг. Скорее всего за виноград они приняли крупные гроздья красной или черной смородины.

По праву первооткрывателя Лейф давал названия землям. Хеллуланд (Валунная) — на севере, Маркланд (Лесная) — южнее; похоже, что именно ее увидел Бьярни. Винланд (Виноградная) — в крайней южной точке их маршрута. Увы, ни одного из этих названий нет на картах. Дело в том, что невозможно выяснить, какие места имел в виду Лейф.

Еще в XIX веке на северо-восточной оконечности США и даже на берегах Великих озер и в верховьях Миссисипи обнаружились различные материальные памятники, которые поначалу считались следами пребывания викингов. Был найден камень, получивший название Кенсингтонского (по месту нахождения), испещренный руническими надписями с указанием года — 1362, а также описание трагических событий шведско-норвежской экспедиции на боевых кораблях. Однако большинство ученых считают этот «документ» подделкой.

Более удачливыми были археологи, искавшие остатки древних поселений на юге Гренландии. Под руководством П. Нэрлунда они в 20-е годы XX века раскопали сельские усадьбы, резиденцию епископа (XII–XIII вв.), а также руины домов. Как выяснилось, осваивали Гренландию достаточно быстро. В XIII веке на юге острова жили 3–5 тысяч человек, имелись 17 церквей, мужской и женский монастыри, около 300 хуторов. Викинги были умелыми и рачительными хозяевами. Они охотились на китов, белых медведей, тюленей, ловили рыбу, разводили скот (овец, коров, лошадей), занимались земледелием, несмотря на холодный климат, строили вместительные дома из камня и дерева, выплавляли железо из болотных руд, изготавливали орудия труда и оружие. Они предпочитали свободную самостоятельную жизнь.

Дракар

Однако налаживать торговые связи с материком было нелегко, в частности, из-за пиратов. Поэтому в 1261 году гренландские викинги признали власть норвежского короля Хокона IV. Им стали регулярно доставлять соль, солод, хлеб, различные изделия, вывозя с острова моржовую кость, меха, шкуры оленей карибу.

Судя по всему, в те времена путешествия из Гренландии в Америку были вполне обыденными, а потому о них перестали упоминать (кроме одного курьезного случая, когда корабль, направляясь в Исландию, был отброшен ветрами к Винланду). Но в XIV веке гренландские поселения норвежцев пришли в упадок. Почему? Ученые спорят до сих пор. Высказываются разные гипотезы: резкое похолодание, увеличение деловитости прилегающих акваторий, вытеснение эскимосами, физическое вырождение норвежцев из-за плохого питания, болезней, генетической изоляции.

Эти версии труднее доказать, чем опровергнуть. Есть смысл принять к сведению сообщение летописи о том, что в 1342 году «жители Гренландии по своей воле отказались от христианства и обратились к американскому племени».

Но чем тогда объяснить столь странный поступок? Ни суровостью природы, ни вырождением, ни ледовитостью моря (кто бы тогда решился целыми семьями отправиться в дальний путь, да еще предварительно отказавшись от христианства?!). Наиболее убедительно выглядит версия X. Ингстада об участившихся нападениях пиратов.

Предки норвежских переселенцев в Гренландию сами были пиратами. А теперь их потомки словно расплачивались за грехи отцов. Разрозненные поселения и мирные жители, занятые ведением хозяйства на не очень-то уютной земле, стали легкой добычей для морских разбойников, которых в ту пору развелось предостаточно.

Самым чудовищным для гренландцев было то, что их грабили, разрушая усадьбы и церкви, насилуя женщин, убивая мужчин, единоверцы, христиане! Выходит, Бог на стороне этих озверевших разбойников, оскверняющих монастыри?!

Как тут не прийти в отчаяние и не разувериться в новой религии. Как тут не вспомнить о языческих богах прошлого, с именами которых предки совершали славные подвиги! Да и трудно было восстанавливать разрушенное, возрождать хозяйство из пепла. В южных краях сделать это сравнительно несложно, тогда как на севере требуются неимоверные усилия. Два-три бандитских набега подряд — и гренландцы не выдержали, решив переселяться в Новый Свет.

Норманнские открытия и владения

Раскопки археологов показали, что поселение — и немалое! — существовало и на Ньюфаундленде. Были обнаружены остатки крупных и небольших домов (самый вместительный общей площадью 320 кв. м, причем десятую часть занимал зал с очагом). Нашли также бронзовую булавку и каменное пряслице из стеатита — предметы, распространенные у средневековых викингов, но совершенно неизвестные аборигенам Америки. В поселении имелись баня, яма для получения древесного угля и кузница, а также обработанное железо, выплавленное из болотной руды.

Согласно определениям абсолютного возраста, поселение существовало приблизительно в 1000 году. Возможно, его основал Лейф Счастливый, а позже обжил Торфин Карлсефни. Не исключено, правда, что ни тот ни другой здесь не останавливались и колония вообще не упомянута в сагах или принадлежала тем самым переселенцам, которые бежали от пиратов.

Небольшой изолированной группе людей трудно было жить на новой земле. Общее число переселенцев вряд ли превышало 100 человек (20–30 семей). Среди них было около трех десятков мужчин, способных противостоять нападениям врагов. При первых же серьезных стычках с аборигенами положение пришельцев стало критическим. В конце концов они вынуждены были вернуться восвояси.

СЕВЕРНЫЙ ЦЕНТР КУЛЬТУРЫ

До нас дошли сообщения о викингах — первооткрывателях Гренландии и Северной Америки, прежде всего, по причине необычайного развития в средневековой Исландии духовной культуры.

Небольшое число островитян — несколько десятков тысяч — в трудных условиях страны лугов, ледников и вулканов сумели оставить потомкам множество манускриптов с листами из телячьей кожи, на которых были записаны саги о деяниях викингов. Понятно, для героических преданий необходимы герои, пусть даже злодейские. Но этого совершенно недостаточно. Требуются умелые, знающие, талантливые сказители и трудолюбивые летописцы. Учтем, что в те времена бумаги в Европе не было. Писали на обработанных шкурах животных. И книгопечатание еще не изобрели. Рукописная книга являлась, в сущности, предметом роскоши.

Почему же именно на далекой суровой окраине Западной Европы возник мощный центр духовной культуры?

Исландцы были преимущественно скотоводами. У них скапливалось много телячьих шкур, которые стоили дешево и шли на пергамент. В долгие северные зимы переписчики кропотливо занимались своим ремеслом. Относительное безделье этой поры благоприятствовало беседам, воспоминаниям о событиях прошлого, рассказам о путешествиях и приключениях.

Скальды запоминали и записывали услышанные истории, придавали им литературный вид, порой украшали домыслами. Восхвалялись воинская доблесть, верность долгу, презрение к смерти, чувство товарищества. Это не мешало правдиво изображать и эпизоды, когда викинги становились предателями или трусами. Обычно преобладало самое простое объяснение поступков и событий: ссылка на судьбу. Как говорится, «чему быть, того не миновать» и «двум смертям не бывать, а одной не миновать».

Принимая христианство (но порой сохраняя верность языческой вере даже под угрозой смерти), викинги стали более философски осмысливать жизнь и судьбу. На этот счет имеется очень характерное высказывание в эпической поэме «Беовульф»: «Каждый из нас придет к концу в этом мире; пусть же тот, кто может, завоюет славу, прежде чем умрет, ибо это лучшее, что останется мертвому». Тут уже проглядывает не столько фатализм, сколько реализм с атеистическим оттенком.

Викинги поначалу тешили себя надеждой погибнуть на поле боя, чтобы очутиться на пиру богов. Под влиянием христианства, не став добродетельней и мягкосердечней, они по-иному стали понимать суть бессмертия, воплощенного в славных делах, в продолжателях рода и в памяти поколений. Для сохранения той памяти народа и предназначались саги, слагаемые скальдами и запечатленные на пергаменте.

…Вновь подчеркнем высокий уровень духовной культуры средневековой Исландии, немногочисленное население которой занималось преимущественно хозяйственным трудом и ремеслами, довольствуясь — отчасти поневоле, из-за трудных природных условий, — весьма ограниченным материальным достатком. Они с лихвой восполняли это духовными ценностями. Как писал Самсон Грамматик, «жители Туле (Исландии)…дух противопоставляют бедности».

Их предки-пираты в жестоких схватках добывали для себя неправедное богатство. Теперь потомки бережно собирали знания, сохраняя для будущих поколений память о самых разных событиях и людях, а вместе с тем и уникальные свидетельства великих географических открытий отважных северных пиратов.

ЭПОХА ВИКИНГОВ

Походы викингов были разнообразными и по маршрутам, и по масштабам, и по характеру. Вот какие их предприятия перечисляет историк А. Я. Гуревич: пиратство в северных морях; сезонные набеги на иноземные поселения разрозненных дружин с целью грабежа; нападения на другие страны объединенных (хотя бы на время) отрядов для захвата добычи и оккупации территории с последующим ее заселением; походы больших армий, возглавляемых могучими хав-дингами, а иногда и скандинавскими государями, для организованного ограбления побежденных стран, взимания дани и частичной колонизации; присоединение чужих территорий к своему государству; экспедиции, не носившие завоевательного и разбойного характера, с целью заселения пустовавших до того земель; морская торговля, основание факторий и торговых баз; переход на службу при иноземных государях и князьях, наемничество.

Голова викинга, вырезанная из кости лося.

Швеция, около X в.

Чаще всего каждое из этих занятий сочеталось с другими. Поначалу преобладали экспедиции торговые, переселенческие, а также отдельные разбойные набеги. Со временем нападения приобретали все более организованные и массовые формы.

…Когда читаешь описание зверств и алчности викингов, их неуемной жажды наживы, невольно задаешься вопросом: да что же за люди? Откуда у них такое жестокосердие и презрение к смерти? Ради чего они рисковали выходить в море на утлых ладьях? А сколько их погибло в холодных бурных водах! Да и на вожделенных берегах ожидал их отчаянный отпор местных жителей, защищавших свой очаг, нелегким трудом нажитый скарб, своих домочадцев, детей и родителей. На обратном пути после удачного набега судно, отягощенное награбленной добычей и пленниками, с поредевшей командой вновь рисковало кануть в морскую пучину. В этих водах практически всех потерпевших кораблекрушение ожидала смерть.

И, несмотря ни на что, викинги отправлялись в походы, полагаясь по большей части на удачу, на милость богов и природных стихий. Почему?

Сказывались, прежде всего, природные условия Скандинавии, а также особенности данной эпохи. Полуостров, всего лишь десять тысячелетий назад освободившийся от мощных ледников, горист и покрыт преимущественно неплодородными песчано-каменными отложениями. Даже сейчас в Норвегии обрабатывается всего 3 % всей площади, в Швеции только втрое больше, а в Исландии лишь 1 %.

В средние века началось активное освоение земельных угодий, выжигание и вырубание лесов. У одного из первых шведских конунгов было даже прозвище Лесоруб. Обустроив свои участки, скандинавы поначалу жили в достатке. Выращивали преимущественно овес и ячмень (рожь и пшеницу — в южных районах), варили пиво, занимались скотоводством, охотой, рыбным и китобойным промыслами. Улучшение условий жизни способствовало росту населения. До некоторых пор это не мешало благосостоянию и стимулировало более активную сельскохозяйственную деятельность.

Однако со временем почвы истощались, луга тоже, лесного зверя становилось все меньше, а кормить приходилось все больше ртов. Технические средства для увеличения плодородия земель отсутствовали. Ситуация резко обострялась в неурожайные годы, когда начинался падеж скота и голод.

Возникала потребность в искусственном регулировании населения. За неимением других средств практиковалось детоубийство. Новорожденного приносили к отцу, который определял его судьбу. Если по каким-либо причинам отец не мог или не хотел оставить его в семье, ребенка относили в лес. Так поступали чаще всего с девочками или ослабленными младенцами.

Тогда же существовали гравгангсмены — «люди, обреченные на могилу». Детей, которых родители не могли прокормить, помещали в открытую могилу; любого из них можно было при желании взять себе, остальные обрекались на голодную смерть. Во времена голода дело порой доходило до убийства стариков. Все это было не проявлением каких-то дурных наклонностей древних скандинавов, а стихийно сложившимися принципами искусственного отбора и борьбы за выживание рода. Личные эмоции отходили на второй план.

Благодаря такому отбору наиболее крепких, крупных, здоровых детей скандинавы отличались отменными физическими качествами. А необходимость убийства собственных чад воспитывала сдержанность, суровость и жестокость.

Природными условиями объясняется и пристрастие скандинавов к морскому делу. Небольшие разрозненные участки сравнительно плодородных земель содействовали ведению усадебно-хуторского хозяйства и очень осложняли сухопутный транспорт, торговлю, коммуникации. Водные пути были наиболее удобны. Более или менее крупные сражения также проходили на море. У кого был больше флот, тот и становился повелителем Норвегии.

Избыточное количество мужественных и физически сильных мужчин благоприятствует процветанию данного племени, но лишь до тех пор, пока у них имеется возможность добывать хлеб насущный мирным трудом: охотой, рыболовством, ремеслами, торговлей, сельским хозяйством. Показательно, что до походов викингов многие скандинавские усадьбы именовались «Золотой двор», «Прекрасный двор», «Дом сильного», «Жилище благородного», «Богатая обитель», «Двор радости». Хотя взаимоотношения между домами и родами сильно осложнялись и ужесточались обычаями кровной мести.

Вокруг богатых владений «ситурманов» («сильных людей») группировались мелкие хозяйства зависимых или обедневших. Был и правитель области — конунг или ярл (князь, король). В общем, родовая организация скандинавского общества благоприятствовала созданию дружин, готовых на бандитские операции при строгом единоначалии.

Торговля и пиратство стимулировали появление в Норвегии, Швеции и Дании городов. Но даже наиболее крупные и процветающие из них не шли еще в сравнение с портами южных морей. Так, арабский путешественник Ат-Тартуши. посетивший в середине X века крупный датский порт Хедебю («Город язычников»), сообщает, что там вследствие бедности часть новорожденных детей топят в море, а пение жителей подобно вою диких зверей… А ведь для Северо-Западной Европы этот портовый город, расположенный на перекрестке торговых путей всех прибалтийских стран, считался одним из процветающих культурных центров.

Как всякие хищники, викинги выжидали удобного случая, чтобы наброситься на богатую добычу. Их привлекало королевство франков. Когда после смерти Карла Великого страна стала ослабевать, викинги вторглись в ее пределы. Сначала они нападали на отдельные поселения. А в 836–839 годах основательно разграбили одну из богатейших торговых провинций — Фризию.

От устья Рейна они проходили вверх по реке, захватывая города. Постоянно «осваивая» владения чахнущей Каролингской династии, добрались до устья Сены, опустошив Руан. Монастыри не пытались оказать сопротивление и добровольно отдали пришельцам свои богатства.

В июне 843 года ладьи викингов неожиданно вошли в устье Луары. Скандинавские воины-разбойники высадились на берег у города Нанта, среди жителей которого началась паника. Город был разграблен и сожжен. По-видимому, разрушались города в «наказание» за сопротивление и для устрашения других.

Викинги практиковали сезонные экспедиции — весной и летом. Осенние штормы и зимние холода они пережидали на родине, готовясь к новым разбойным подвигам, залечивая раны и вспоминая на пирах былые набеги и славных друзей, павших в бою. Такая смерть считалась угодной богам; душа убитого воина направлялась прямиком в рай, где ей суждены были вечные застолья и ратные подвиги.

Однако ежесезонные дальние путешествия были утомительны и опасны. Поэтому викинги стали создавать постоянные базы на чужих землях. Так, облюбовав устье Луары, устроили укрепленный постоянный лагерь на островке Нуармутье. Он вскоре превратился в настоящую крепость, захватить и уничтожить которую франки не могли из-за отсутствия флота.

Эта база стала исходным пунктом для набегов на города, лежащие южнее. В 844 году викинги вошли в устье Гаронны и двинулись вверх по течению, грабя, а наталкиваясь на сопротивление, разрушая города, поселки, монастыри. Затем «варяжские гости» добрались до берегов Испании и по Гвадалквивиру достигли Севильи.

Весной 845 года большой отряд викингов с берегов Сены напал на Париж. Город был разграблен и сожжен. Получив богатый выкуп от короля Карла Лысого, разбойники покинули его владения.

Привлеченные обильной добычей, северные морские разбойники двинулись целыми флотилиями к вожделенным берегам. Они устраивали крупные поселения, перевозя сюда свои семьи. По-видимому, важным стимулом для миграции стал демографический фактор: разбогатев на грабежах, норманны, несмотря на потери в боях, процветали, увеличивались численно. Удачливым викингам требовались солидные наделы.

В середине IX века норманны стали в массовом порядке селиться в низовьях рек Сены, Луары, а также Темзы, преимущественно на остовах. Теперь они получили прекрасную возможность осваивать новые, южные регионы.

Около 860 года северные морские разбойники, обогнув Иберийский полуостров, вошли в Средиземное море, опустошая берега Испании, Южной Франции, Италии, а затем и Северной Африки, Малой Азии. Они осмелились напасть на Рим и Византию.

От их набегов страдали жители наиболее богатых районов. Это наносило ощутимый урон экономике и культуре этих стран. Мирным жителям приходилось заботиться о защите от набегов и строить крепости и мосты. Так, после нашествия викингов парижане соорудили хорошо укрепленный мост через Сену. Он им в скором времени очень помог.

С 882 года викинги вновь активно и организованно принялись грабить прибрежные города Франции. Через три года они, собрав значительные силы, двинулись на Париж.

«Их кораблей, — писал сен-жерменский монах Аббон, — было так много, что на протяжении двух миль вниз по течению реки не было видно воды. После того как было отбито первое нападение, викинги разбили лагерь на сен-жерменском холме. С этого места они спускались, чтобы творить грабеж и убийства в окрестностях осажденного города, но проникнуть в город им не удалось».

Высадка викингов в Англии. Фрагмент средневекового гобелена общей длиной 70 м

Это уже был не просто пиратский набег, а планомерная осада, длившаяся 10 месяцев. Если бы не крепостные стены и надежный мост, парижане вряд ли смогли бы успешно противостоять армии викингов, которые вынуждены были отступить, довольствуясь скудной добычей.

В начале X века викинги завоевали значительные районы в устье Сены, получившие название Нормандии. Поселившись здесь, постепенно переняли язык и обычаи местных жителей и слились с ними. Однако не забыли воинских навыков. В 1066 году под командованием Вильгельма Завоевателя они на 1400 кораблях двинулись на Англию, высадились на побережье и 14 октября у Гастингса одержали победу над войском короля англосаксов Гарольда. Вильгельм провозгласил себя владыкой Англии.

КОВАРСТВО И ЖЕСТОКОСТЬ

В Средиземноморье власть настолько окрепла, что нормандский герцог Роберт был провозглашен королем Англии и Сицилии. Выходцы из Скандинавии с презрением относились к христианским ценностям, а там, где не могли победить силой, использовали хитрость и коварство.

Вот что рассказал монах-летописец из монастыря Сан-Квентина. После того как норманны побывали в Пизе и Фьезоле, они повернули свои ладьи к епископскому городу Лукка, расположенному в устье Магры. Город подготовился к приходу викингов. Все боеспособные мужчины заняли позиции на городских стенах и башнях.

Однако штурма не последовало. У городских ворот появлялся безоружный предводитель викингов Хаштайн, а с ним несколько его приближенных. Предводитель выразил желание принять христианство и попросил епископа города совершить обряд крещения. Просьбу согласились выполнить, хотя и приняли необходимые меры предосторожности. Хаштайн был крещен и снова выпровожен за ворота.

В полночь к городским воротам с громкими криками приблизился большой отряд викингов. На носилках они несли тело якобы внезапно скончавшегося Хаштайна. Викинги объявили, что он завещал похоронить себя в соборе города Лукка.

Разве можно было отказать в последней просьбе язычника, принятого в лоно церкви? Епископ приказал впустить в город безоружных людей и внести покойника.

Панихида не состоялась. Перед алтарем Хаштайн вдруг воскрес из мертвых. Викинги схватили спрятанное в носилках оружие и набросились на собравшихся. Воспользовавшись общей паникой, через городские ворота ворвалось в город войско викингов. Лукка была опустошена и разрушена.

КРУПНЫЕ ХИЩНИКИ УНИЧТОЖАЮТ МЕЛКИХ

В X веке нашествия викингов на западноевропейские страны стали массовыми. Усиливалось противодействие агрессии, и викингам приходилось объединяться для успешных боевых действий. При этом пиратство теряло свой классический облик, становясь видом крупных военных операций. (Кстати, в случае со взятием Лукки Хаштайн стал, можно сказать, своеобразным троянским конем.)

…Историк Г. С. Лебедев с некоторым недоумением замечает: «Образ викинга, жестокого и отважного морского разбойника, грабителя и убийцы, надолго заслонил в глазах европейцев (не только средневековых хронистов, но и историков нового времени) другие грани эпохи. Лишь в XX веке, и особенно в последнее десятилетие, в научной литературе стала осознаваться парадоксальная на первый взгляд ситуация: эпоха бури и натиска, военных опустошений и грабежей была одновременно эпохой активного экономического строительства…»

Возможно, викинги стали своеобразным ускорителем общественного развития в Европе. Разбойники приносили много бед, но и заставляли людей объединяться под угрозой нападений, создавать надежные инженерные сооружения.

И на родине викингов происходили противоречивые социальные процессы. Складывались мощные государственные системы, правители которых были заинтересованы в захвате новых земель и торговле, но не в бесчинствах разбойников. Да и самим викингам, сталкивающимся с непривычным для них образом жизни христианской Европы с ее высокой духовной культурой, трудно было сохранять верность традициям. Значительно разумней и выгодней было поступать на военную службу наемниками или обращаться к торговым операциям.

Король Дании (с 1018 г.) Кнуд I Великий создал могущественную морскую державу, распространив свое господство на Англию (с 1026 года) и Норвегию (с 1028 года), а также Шотландию и Ирландию. Ясно, что он поощрял торговлю и решительно пресекал морской разбой.

По свидетельству датского хроникера XII века Саксо, «Холго, сын датского короля Халдана, ставший позднее сам королем Дании, был страстным пиратом». Это занятие стало, можно сказать, королевской забавой: «Халдан, король Дании, после трех лет правления добровольно передал власть своему брату Харальду и, будучи буйной натурой, стал заниматься пиратским промыслом. Коллес, король Норвегии, и Хорвендил, герцог ютландский, жившие в одно время, оба были знаменитыми пиратами».

Однако со временем морской разбой привлек слишком много желающих. На всех просто-напросто не хватало купеческих судов. Это особенно сильно огорчало королей, которые привыкли сами нападать на богатые караваны и брать выкуп. Пришлось срочно избавляться от конкурентов. Как сообщает все тот же Саксо, «Оло, по прозвищу Быстрый, норвежский принц, стал по приказу своего отца пиратом, чтобы очистить море от других разбойников. Он достиг такого могущества на море, что превзошел в силе и уничтожил 70 знаменитых морских разбойников, среди которых были благородные принцы, самых знатных из них звали Бирвил, Гуирфил, Торвилш, Нефф, Орефф, Редиарт, Ранд и Жранд».

…Человеку свойственно судить былые или современные события по критериям добра и зла, пользы и вреда. В обыденной жизни такой подход оправдан. В общественной — приводит к недоразумениям. Если относиться к историческим явлениям по-научному, понимая их как объективную реальность, как естественный стихийный (хотя и закономерный, как любая стихия) процесс, то надо отрешиться от роли судьи или адвоката. Тем более когда речь идет о давнем прошлом, которое требуется понять. Вот и викингов вряд ли разумно осуждать или восхвалять. Они были естественным и даже необходимым проявлением средневековья, привнося в него неповторимый колорит. Силой определенных обстоятельств скандинавам приходилось «идти в викинг», отправляться на рискованные поиски удачи. А силой других обстоятельств их разбойный промысел стал сходить на нет.

Но это еще не означает, будто история имеет свои неукоснительные законы, подобные формулам физики. Конечно, закономерности существуют и происходит взаимодействие разных факторов (рост или убыль населения, технические достижения, изменения природной среды, научные открытия, внедрение новых религий и т. д.). Но вряд ли можно заранее точно определить, что должно произойти. Слишком многое зависит от поведения отдельных людей и от непредсказуемых событий.

В иные времена ход истории словно бы замирает в своем движении или даже идет вспять. Так было с мореплаванием и судоходством в Европе во времена викингов. Почти вовсе исчезли крупные двух- и трехпалубные суда. Зато повсюду распространились хищные пиратские корабли викингов — дракары: с тяжелым острым килем, одним рядом весел, одной или редко двумя мачтами с прямым парусом. Иногда строились торговые и сравнительно крупные военные корабли, но все-таки преобладали маневренные беспалубные ладьи, вмещающие до ста человек.

Как видим, морских разбойников мало, и они стимулируют кораблестроение и мореходство; но когда их становится много, начинается противоположный процесс. Ну а после того как пираты начинают господствовать повсюду, добыча их пропадает, потому что никто уже не рискует выходить в море с ценным грузом. Тут и приходит конец пиратству: без добычи хищник существовать не может.

АЗИЯ — ВПЕРЕДИ ЕВРОПЫ

На юге и востоке Азии феодальные отношения сложились раньше, чем в Европе. После периода раздробленности отдельных городов и княжеств настала пора объединения, создания крупных империй. В Китае это произошло в конце V века. Укрепление страны требовало создания мощного военного и торгового флота. Строились большие суда длиной до 60 м, имеющие до пяти палуб и вмещающие до 800 солдат. Появились крупные торговые порты. С пиратами велась беспощадная борьба. Мореплаватели ходили на остров Тайвань, в Японию, к берегам Кореи, в Индокитай, достигая порой Индии. Некоторые китайские историки полагают, что в V веке мореходы из Китая достигали северо-западных окраин Северной Америки.

Индия благодаря своему положению на пересечении морских путей, соединяющих Европу, Африку, Ближний Восток и дальневосточные страны, вела в средние века активную морскую торговлю. Индийские купцы имели большие двухмачтовые суда, на которых доставляли драгоценности, перец, пряности, шелковые ткани в арабские страны. А уже здесь шел обмен товарами, поступающими с Запада, из Европы, с юга — из Африки, с востока — из Китая и Индии, с севера — из славянских земель и Прибалтики.

О том, как проходило в начале V века плавание из Китая на Яву и Цейлон, повествует китайская хроника тех времен. Вот выдержки из нее (в пересказе):

Фа Сянь сел на большой торговый корабль, вмещающий 200 человек. За большим кораблем на тот случай, если в плавании он будет поврежден или потерпит крушение, из предосторожности следовало меньшее судно.

В течение двух дней плыли они под парусами при попутном ветре в восточном направлении. Вдруг налетела буря, корабль дал течь. С большими трудностями им удалось достичь берега.

В этом океане бесчинствуют многочисленные пираты, которые внезапно нападают на корабль и все уничтожают. Самое же море простирается беспредельно. Восток не отличить от запада. Вести корабль можно, только наблюдая за солнцем, луной и звездами.

В темную ночь видны лишь громадные валы, разбивающиеся друг о друга и излучающие при этом свет, подобный пламени, да огромные черепахи и другие морские чудища. Купцы очень тревожились.

Так плыли они свыше 90 дней и прибыли в страну Юпоти (Ява).

СУРОВОЕ ВЕНЕДСКОЕ МОРЕ

Балтика — неплохое и вполне укромное место для пиратов. На ее восточном и южном берегах располагались богатые города, заселенные преимущественно славянскими, а также балтийскими, финскими племенами и в меньшей степени германцами. Места, удобные для каботажных плаваний и разбойных нападений. Неужели доблестные викинги пренебрегали этим огромным регионом?

Нет, конечно. Как только прибалтийские племена стали богатеть и заниматься морской торговлей, сюда в VII и VIII веках начали часто заглядывать купцы из Фризии. Викинги столь же регулярно их грабили, отваживая от балтийских вод. Однако господствовать в этом море оказалось не так-то просто. Здесь были свои пираты, преимущественно славяне. Они промышляли, конечно, и торговлей, но все-таки разбойничали активно, нередко нападая на богатые города датчан.

Приблизительно в 1065 году датский монах-летописец Адам Бременский писал, что его сограждане считали Балтийское море заливом еще не изведанной длины и ширины. Два отважных и упорных исследователя — датский военачальник Гануз Вольф и норвежский король Гаральд — отправились в плавание, чтобы выяснить восточные пределы этого моря. Их путешествие оказалось очень трудным и изобиловавшим множеством опасностей. Хроникер пишет: «Сии вернулись домой павшие духом и побежденные противными ветрами и пиратами, причинившими им двойной урон».

В то время как викинги хозяйничали на западе, их родичи, предпочитавшие стабильную жизнь, страдали от разбойных нападений со стороны воинственных славян. У викингов была возможность направиться за добычей на запад. А славянской «вотчиной» стало Балтийское море. Его называли Венедским по имени объединенных славянских племен, обитавших на его восточных и южных берегах.

Надо оговориться. Мы привычно указываем племя или народ, представителями которых были морские разбойники. Это упрощение и отчасти даже искажение реальности. Викингами становились не только норвежцы, шведы, датчане (даны). В дружины входили нередко и германцы, и славяне, и бал-ты. А те, кто отправлялся «в викинг», порой становились чужаками на родине. Они при случае могли напасть и на сородичей. Ведь разбойник — профессия. Ее представители связаны между собой поистине кровными узами: пролитой своей и чужой кровью, общими преступлениями и опасностями.

Например, соседствовавшие славянские прибалтийские племена вильцев (лютичей) и ободритов, как отмечает франкская летопись 808 года, находились в закоренелой вражде между собой. Когда Карл Великий решил завоевать вильцев, которых возглавлял князь Драговит, то пользовался поддержкой ободритов (датчане называли их ререгами — от слова «рейр» — тростник).

Вообще, в те времена, когда только еще устанавливались государственные рубежи, поселения разных племен распределялись в пространстве мозаично. Они соседствовали и не отделялись четкими границами. Где-то преобладали представители одного племени, где-то — другого.

В Южной Прибалтике было много поселений, где преобладали славяне, и несколько крупных городов. С запада на восток это: Стариград (Ольденбург), Велиград (Мекленбург, или Рерик); на острове Рюген — Аркона и Ральсвик; Менцлин, Волин, Камень, Колобжеч. Центром княжества ободритов был Велиград, а лютичей-вилцев — Менцлин (в лагуне реки Одер). На главном перекрестке торговых путей располагался остров Рюген. О нем хотелось бы сказать чуть подробнее.

На его северном мысу находился крупный город Аркона (в настоящее время его территория почти целиком размыта морем) со знаменитым языческим святилищем. В нем ежегодно осенью проводились культовые праздники, подробно описанные Саксоном Грамматиком. Люди приходили с идолами-божками, совершали жертвоприношения животных и устраивали праздничный пир. Жрец с длинной нестриженой бородой лишь один имел доступ в главное святилище, где стояла статуя бога войны. Убирая это помещение, жрец не должен был осквернять своим дыханием святыню. Ему приходилось ради каждого выдоха выбегать наружу.

По словам Саксона, «ежегодно причитается идолу с каждого мужа и каждой женщины по монете как сбор на почитание. Ему уделяют также третью часть от военной добычи, так как она была приобретена с его помощью». Ниже он упоминает о добыче, «приобретенной войною или разбоем». Даже странно, что вовсе не сказано о торговой выручке. По-видимому, главным средством обогащения жителей Рюгена (руян, рутинов) было пиратство. О том же свидетельствуют археологические находки на месте Ар-коны. Среди них преобладают детали воинского снаряжения и оружие, а также предметы культа. То, что здесь жили и скандинавы, доказывает раскопанное в 1980 году захоронение в ладье, характерное для викингов.

Вокруг базы морских разбойников концентрировались и представители многих других специальностей. В центре «пиратского» острова Рюгена, где стоял город Ральсвик (его славянское название не известно), найдены остатки мастерских, в которых изготавливали украшения, обувь, металлические предметы. Некоторые жители были очень богаты. Об этом свидетельствует клад, содержащий свыше 2000 серебряных арабских монет середины IX века, отчеканенных в Багдаде, Самарканде, Мерве и других местах. Найден также браслет пермского типа из Прикамья, много находок скандинавского происхождения. Какими путями попадали на остров монеты и украшения? Возможно, торговыми — «из варяг в греки». Не исключено, что и пиратскими — в результате ограблений.

Город располагался на берегу небольшого залива, двумя протоками соединенного с озером. Как пишет немецкий историк Йоахим Херрман, «на озере были устроены многочисленные пристани для судов, состоявшие из чередующихся молов и проходов для кораблей. Эти пристани принадлежали отдельным усадьбам: у каждой был свой причал для корабля». В заливе найдены остатки затонувших судов. По словам ученого, «лодки были изготовлены в славянской традиции».

Если ругины жили более или менее обособленно благодаря островному положению и сильному флоту, то другим прибалтийским племенам приходилось постоянно противодействовать вторжениям германцев (да и собственные внутренние распри очень мешали спокойной жизни). Ободриты союзничали с датчанами. Ободритский князь Мстивой отдал свою дочь замуж за датского конунга Харальтда Синезубого.

Другой князь, Готшалк, в молодости был изгнан из своей страны и участвовал в английских походах Кнуда Великого. В 1043 году Готшалк женился на датской принцессе и вернулся в родные края во главе датского войска. Сила — наиболее весомый аргумент в борьбе за власть. Неудивительно, что ободриты без лишних волнений и раздумий подчинились князю-изгнаннику, который вдобавок захватил часть земель лютичей.

Возможно, он был суров и несправедлив. Во всяком случае, в 1066 году он был убит, когда пытался подавить народное восстание. Его жена с сыном Генрихом бежала в Данию. А в 1090 году Генрих вернулся и подчинил себе Ободритское княжество.

Отсутствие устойчивой власти и нестабильность экономического положения прибалтийских славян заставляли их пополнять ряды пиратов. Для населения, жившего трудом, а не разбоем, пираты оставались «чужаками», варягами. Скажем, арабы и византийцы называли вторгавшихся с севера воинов «русами», и до сих пор нельзя разобраться, кого они имели в виду: шведов, датчан, германцев или славян (скорее всего, их сообщество, где славяне, по-видимому, преобладали).

БАЛТИЙСКИЙ ОСТРОВ СОКРОВИЩ

Готланд с полным основанием можно считать островом сокровищ. Обнаружить здесь клад способна, как говорится, любая собака.

Так однажды и произошло в XVIII веке: безымянная собака, желая спрятать кость, выкопала ямку, из которой вместе с землей выбросила несколько арабских серебряных монет. В этом месте оказался богатый клад. Но рекордное по весу захоронение (около 8 кг серебра, более 2600 арабских монет) случайно обнаружили дети, игравшие в каменоломне.

Откуда взялись эти клады? Кто их спрятал и почему? Точные ответы на эти вопросы дать трудно. Скорее всего, награбленные сокровища оставляли пираты, уходя в очередной раз на свой промысел. И если клады так и остались в земле, то значит, их владельцам не удалось вернуться на остров за своими неправедно нажитыми сокровищами.

ВАРЯГИ

XI–XII века стали «переломными» в деятельности морских разбойников Балтики. Сформировались сильные государства, начавшие решительную борьбу с ними. Эпоха викингов заканчивалась. На некоторое время освободилось поле (точнее — море) деятельности для славянских коллег. Они бороздили Балтику на судах, вмещающих 40–60 человек, предпочитая не торговать, а грабить. Датские короли и князья старались им противодействовать, защищая берега своей страны.

Славяне задумали объединенными силами напасть на богатый норвежский город Конунгахаллу. Его жители были беспечны: потомки викингов не привыкли, чтобы их грабили. Несмотря на предостережение датского короля Эрика IV, город не был готов к обороне.

10 августа 1136 года славянская флотилия вошла в бухту Конунгахаллы. В порту стояло не более десятка кораблей, да и те не готовые к боевым действиям. И что они могли предпринять против сотен судов! По подозрительно точным, скорее всего, преувеличенным сведениям, приведенным в саге «Хеймскрингла» («Земной круг»), флот состоял из 780 ладей по 44 воина и 2 лошади в каждой (кстати, такая вместимость была характерна для славянских кораблей). Возглавляли воинство князь Ратибор и воевода Унибор.

Воспользовавшись паникой среди местных жителей, пираты после недолгого боя овладели городом (кроме кремля) и принялись за грабеж. Ратибор начал осаду крепости, но ее защитники отражали одну атаку за другой. Силы их были уже на исходе, почти не осталось копий и стрел, приходилось отбиваться преимущественно камнями. Наконец они прекратили оборону и сдались на милость победителей. Началась резня. Город сожгли, а уцелевших жителей увели в неволю.

Подобные набеги совершались (в особенности в IX–X веках) и викингами. В результате взаимного грабежа приходили в упадок, прежде всего, мирные промыслы и торговля. Как обычно, расплодившиеся искатели удачи стали подрывать собственную «экономическую» базу и вынуждены были отправляться в поисках добычи в дальние экспедиции.

Оставались и возможности для «переквалификации». В Европе и Малой Азии было немало государств и княжеств, где охотно принимали в гвардию и для личной охраны рослых, смелых и сильных северян, которых называли варягами, русами. В некоторых случаях обустраивались на новых землях целые дружины викингов. Так, на Руси, когда в смутный период междоусобиц потребовалась единая сильная власть, на княжение были призваны варяги Рюриковичи.

По вполне правдоподобному предположению М. В. Ломоносова, «варяги и Рурик с родом своим, пришедшие в Новгород, были колена славенского, говорили языком сла-венским, происходили из древних… россов и были родом не из Скандинавии, но жили на восточно-южных берегах Варяжского моря между реками Вислою и Двиною… Имени Русь в Скандинавии… нигде не слыхано… В наших летописцах вспоминается, что Рурик с родом своим пришел из Немец, а инде пишется, что из Пруссии».

Сразу на память приходят названия: Ререк, Рур, Рюген, Рось (левый приток Немана), Старая Русса и многие им созвучные, распространенные именно к югу от Балтийского моря. Интересно отметить, что арабский историк X века Ибн-Якуби сообщил: «Главнейшие племена севера говорят по-славянски, потому что смешались с ними».

Так или иначе, а начало государственности на Руси связано с пиратскими дружинами, объединявшими варягов славянского, шведского и датского происхождения, которые говорили, по всей вероятности, на славянском (русском) языке.

Как мы уже знаем, «национальные проблемы» в те времена не существовали. Пираты, можно сказать, были интернационалистами, грабя кого угодно без выяснения рода-племени. Так, монах-паломник Ансгарий, который отправлялся из Дании в Швецию, дабы обращать язычников-скандинавов в истинную веру, был по пути ограблен напавшими на его корабль викингами-датчанами и шведами. Его спасло если не чудо, то счастливый случай: оказавшись за бортом, он попал на мелководье и добрел до берега.

Или вот описание Адама Бременского Южной Швеции: «Здесь имеется много золота, привезенного из разбойничьих морских поездок. Эти морские разбойники, которых они называют викингами, мы же ас-команами (по-видимому, слово происходит от названия одного из типов кораблей викингов — «аске»), дают, однако, конунгу данов в дань, чтобы им можно было продолжать свои походы за добычей против варваров… Случается, что они злоупотребляют предоставленной им свободой не только против врагов, но и против своих. Не знают они никакой верности по отношению друг к другу и без сострадания продают один другого, если тот ими захвачен, как несвободного слугу, другу или варвару». Поэтому береговые укрепления строились в городах Балтийского побережья не только для защиты от иноземных разбойников, но и от своих сородичей.

Й. Херрман составил график, показывающий изменение количества балтийских кладов серебра от IX до начала XII века по разным районам. Их наибольшее число — на острове Готланд, где они почти все небольшие, а также в Северной Польше. Пик захоронений серебра приходится на X–XI века. Именно к этому периоду приурочен расцвет пиратства на Балтике. Ведь богатства закапывают в землю или пираты, которым приходится скрывать свою добычу, либо состоятельные жители — в моменты нашествия разбойников.

Грузоподъемность судов на Балтике постоянно возрастала вне зависимости от динамики распространения кладов: от 5 до 25 т за IX–XI века, а затем за 50 лет — до 35 т, хотя кладов стало значительно меньше. По-видимому, на тоннаже судов сказывалась активизация торговли. Это особенно ярко проявилось в начале XII века, когда она стала замещать пиратство, с которым вели борьбу окрепшие государства Северной Европы. С X века началось выдвижение Великого Новгорода как одного из крупнейших культурных и экономических (торговых) центров. Его процветанию способствовало расположение на стыке сухопутных торговых путей с севера, востока и юга при возможности выхода на Балтику. Немалую роль играла отдаленность от морского берега.

Чуть раньше особенно богат и славен был датский город Хайтабу, находящийся на юго-восточном побережье Ютландии. Сюда вели многие балтийские торговые маршруты. Товары выгружались с кораблей и далее перевозились по суше или до портов Северного моря, или в глубь Западной Европы. Огибать полуостров по воде было долго, хлопотно и небезопасно.

Хайтабу стал, можно сказать, жертвой своего географического положения. В X веке его захватывали то шведы, то германцы, то датчане. Он не раз подвергался нападениям викингов и славян, а в 1066 году после опустошительного разграбления был разрушен окончательно. Через столетие нечто подобное произошло и с Арконой на острове Рюген. Это пиратское гнездо разрушили и сожгли датчане. Славяне, которых германские хронисты обычно называли вендами, не остались в долгу. В 1187 году они напали на шведский город Сигтуну, захватили его и разграбили, а население увели в неволю. Люди были едва ли не самой ценной добычей: хотя славяне не практиковали рабский труд, зато с выгодой продавали невольников своим южным и восточным соседям. Торговля людьми процветала, принося доходы не деньгами, а оружием, украшениями, тканями, винами, посудой, драгоценными камнями.

Пиратство, а также войны серьезно осложняли морскую торговлю на Балтике. В конце XI века товарообмен значительно сократился. В то же время увеличивалось число ремесленников, количество и качество их изделий. Купцам предоставлялись хорошие возможности для торговли самыми разнообразными товарами. Тем более что появление богатых феодалов и королей, развитие рыцарства, культ прекрасных дам благоприятствовали сбыту украшений, иноземных диковинок, шелков, благовоний, парфюмерии, пряностей, драгоценных камней, мехов.

Купцы решили создавать товарищества, чтобы объединенными силами на нескольких кораблях с наемниками-воинами проводить торговые экспедиции. Временные союзы становились постоянными. Одной из первых организаций такого рода стала кельнская Ганза. В середине XII века она получила охранную грамоту от английского короля, обещавшего свою дружбу и покровительство.

На следующем этапе контролировать и охранять морские пути начали города, обретавшие благодаря своим богатствам независимость от феодалов. А разорявшиеся феодалы, со своей стороны, небезуспешно осваивали пиратский промысел (не имея ни навыков, ни склонности к труду). Это принудило купцов принять ответные меры: был созван крупный союз городов Любека, Висмара, Ростока, Зеста и Гамбурга с князьями Германии и датским королем для совместной борьбы против северных морских разбойников.

Появились и другие торговые союзы. А Ганза к концу века объединяла уже 24 города. Бремен, кроме того, некоторое время платил пиратам-фризам постоянную дань, избавляясь от необходимости тратиться на охрану.

Активизация морской торговли резко оживила и пиратство. Охрана судов требовала немалых расходов и одновременно уменьшала полезную загрузку товарами. Чтобы окупить эти потери, купцы при удобном случае сами норовили ограбить своих коллег. Да и команды судов охотно становились пиратами: опасности те же, что и на торговых маршрутах, зато выручка в случае удачи огромная.

СРЕДНЕВЕКОВЫЙ НОВГОРОД

Панорама средневекового Новгорода

В романе немецкого писателя XX века В. Броделя «Братья витальеры» так рассказано о первом посещении датским моряком средневекового Новгорода.

«Кто может противиться Богу и Новгороду!» — гласит поговорка тех лет; и это показывает, каким авторитетом пользовался этот город во всем мире… Как город, входящий в Ганзейский союз, он был важным перевалочным пунктом Ганзы на Востоке. Он связывал торговые пути Северной Европы с далекой Азией, с землями Кавказа. Отгороженный непроходимыми болотами, спрятанный глубоко внутри континента и лишь в течение нескольких месяцев связанный с морем водными путями, он был надежно защищен от врага уже своим расположением…

Путь к Новгороду был очень утомительным, но все заботы и волнения были забыты, когда открылся вид на большой торговый город Востока. Это было нечто удивительное!.. Вероятно, около сотни необыкновенной формы церковных куполов — голубых и па-тина-зеленых, красных и даже золотых — возвышались над домами. В центре города, обнесенного высокой мощной стеной, находилась еще одна маленькая крепость, тоже защищенная каменной стеной, и в этой крепости возвышались самые большие и самые великолепные церкви. Дома были большей частью деревянные… Горожане с длинными косматыми бородами, в красочных кафтанах до пят, воины с роскошно расписанными щитами, в остроконечных шлемах, вооруженные мечами и алебардами, — все было непривычно, ярко, красочно. Город казался невообразимо богатым и могущественным. Отсюда шел торговый путь на Черное море, в Персию и Китай, таящие неисчислимые сокровища».

Действительно, средневековый Новгород вполне мог поразить своим великолепием (и, кстати, высоким культурным уровнем горожан) западноевропейца. Хотя к тому времени начали богатеть многие приморские города Северо-Западной Европы.

ВИТАЛЬЕРЫ

Города Ганзейского торгового союза на северо-западе Европы постепенно уподоблялись своеобразной «торговой державе» (нет ли тут сходства с пиратскими государствами?). Первый документ с названием «Германская Ганза» появился в 1358 году. К началу XV века она объединяла сотни городов, имела флот в тысячу кораблей общей грузоподъемностью 100 тыс. т. За один сезон перевозилось около 300 тыс. т товаров. Использовались преимущественно когги.

Ганза приобрела такое экономическое могущество, что могла не считаться с интересами отдельных стран. Главенствовал в ней вольный город Любек. Дания, в сущности, потеряла власть над своими ганзейскими городами. Король Вольдемар IV Аттердаг вынужден был захватывать некоторые населенные пункты собственной страны. В 1361 году он напал на остров Готланд и разграбил богатый ганзейский город Висбю.

Ганза объявила королю Дании войну — письменно, с 77 подписями представителей разных городов. Через три года «торговая держава» победила, что было зафиксировано Штральзундским мирным договором. Он закрепил господство Ганзы на Балтике.

Как бы в ответ на объединение купцов королева Маргарита Датская в конце XIV века сумела сплотить Данию, Норвегию и Швецию. В 1397 году внучатый племянник Маргариты Эрик Померанский был коронован как общескандинавский государь.

Казалось бы, все эти события поставили балтийских пиратов в безвыходное положение. Объединились купцы, государства. И тогда пираты тоже создали мощную организацию витальеров (от немецкого Vitalien-bruder — братство кормильцев). Их главной базой стал переживший упадок город Висбю на острове Готланд. Сюда стекался различный бродячий или поставленный вне закона люд: разорившиеся крестьяне, ремесленники и дворяне, беглые преступники, авантюристы, купцы-неудачники, убийцы, лихие моряки и солдаты. Этот «интернационал» соединил представителей разных народов, преимущественно с берегов Балтики.

Главное, что у них имелись хорошие судоремонтники и оборудованная верфь. Появилась прекрасная возможность приводить в порядок свои корабли. А властям города приходилось проявлять немалую политическую изворотливость, чтобы угодить и Ганзе, и королям, и разбойникам.

Как водится в пиратских вольницах, у витальеров была строгая дисциплина. Приказ шкипера — закон; неповиновение могло караться смертной казнью. Правила дележа награбленного добра также не дозволено было нарушать.

На Готланде скапливалось большое количество «реквизированных» товаров. Чтобы его реализовать, витальеры занимались торговлей (порой их отличие от купцов было только в пропорциях совмещения двух профессий).

Во время войн они обычно присоединялись к какой-либо из сторон и уже грабили суда противника «по закону», имея каперские грамоты, официально разрешающие такой промысел во имя победы над врагом. Захваченные каперы считались военнопленными. Обострение межгосударственных отношений ничуть не вредило витальерам. Их могло беспокоить лишь сокращение объемов морской торговли.

О процветании витальеров говорит то, что на Готланде сконцентрировано наибольшее количество небольших кладов (более полутысячи) Балтики, главным образом серебряных монет. Отсутствие крупных тайников свидетельствует о существовании в вольнице подлинно демократических законов распределения.

Если благополучие пиратов кого-то и радовало, то вовсе не торговцев и королей прибалтийских стран. Маргарита Датская заключила союз с Ганзой и рыцарями Тевтонского ордена, дабы ограничить (если не пресечь) действия пиратов. Но к ним, помимо всего прочего, благоволил его величество случай.

В 1396 году флот датской королевы вышел в море и взял курс на Висбю. Предполагалось внезапным ударом разгромить витальеров прямо в порту. Стратегически план был безупречен за исключением одной лишь неувязки: пиратских кораблей на месте не оказалось по причине, как мы бы теперь сказали, «рабочего дня». Датчане повернули свой флот обратно, рассчитывая встретить беспечно возвращавшихся разбойников (а возможно, даже отягощенных добычей).

Действительно, из-за горизонта показались паруса. Курсом на Висбю шли десятки судов! Пока датчане раздумывали, какую тактику предпочесть, неприятельская флотилия стремительно врезалась в их строй. Началась ожесточенная схватка.

Через некоторое время датчане поняли, что им противостоят регулярные войска. Действительно, это был объединенный ганзейский флот, посланный уничтожить пиратов!

На датском флагмане затрубили отбой, а корабли попытались выйти из схватки. Не тут-то было! Ганзейцы решили, что коварные витальеры пошли на военную хитрость и пытаются выдать себя за подданных датской короны. Именно в этом клялись им десятки пленных. Однако ганзейцы не поддались «на обман» и скинули их за борт.

Разгромив противника, флот Ганзы вошел в порт Висбю. Радостные победители высыпали на берег. И тут выяснилось, что произошла чудовищная ошибка. Кто виноват? Это было ясно. Еще в море до сражения командир кораблей из города Любека предложил не торопиться и сначала выяснить, кто перед ними. Однако его коллега из Данцига настоял на том, чтобы воспользоваться фактором внезапности.

Теперь любекцы вслух поносили данцигцев. Возможно, и те и другие к этому времени успели отпраздновать, «обмыть» свою победу и были чрезмерно возбуждены. Во всяком случае, начались потасовки, перешедшие в побоище…

Когда витальеры с добычей вернулись на базу, они узнали, что, сами того не подозревая, стали победителями сразу двух мощных флотилий. Такая удача вдохновила их на крупное дело с важным политическим подтекстом.

В ту пору Ганза владела Стокгольмом, а претендент на шведский престол Эрик Готландский вынужден был обитать, как нетрудно догадаться, в Готландии. Вместе с ним здесь находились и некоторые знатные аристократы. Те из них, кто не имел иного достояния, кроме звонкого титула, физической силы и храбрости, охотно участвовали в пиратских операциях.

Вот и в 1397 году флот витальеров из 42 кораблей с 1200 вооруженными головорезами отправился на Стокгольм под предводительством знатного рыцаря Свена Стуре. Осада города продолжалась неделю. Защитники, не рассчитывавшие на быструю помощь с моря по причине недавнего поражения своего флота, пришли в уныние. Их руководитель Альберт Руссе уже подготавливал проект капитуляции. Однако на этот раз судьба отвернулась от витальеров. С Готланда прибыл корабль с ошеломляющим известием: король-островитянин умер! Другого претендента на престол в запасе у пиратов не было.

Ограничась разгромлением пригородов Стокгольма, они удалились в замешательстве и разброде.

До сих пор они творили разбой главным образом именем шведского короля, предоставлявшего им соответствующие каперские грамоты. Это было, можно сказать, цивилизованное пиратство, стыдливо прикрытое бумагами с гербовой печатью. В моральном, чисто человеческом плане оно было ничуть не лучше любого другого. Но в организационном давало определенные преимущества как фактор объединения и согласования действий.

Воспользовавшись случаем, ганзейцы решили покончить с готландскими конкурентами. Вступив в союз с Тевтонским орденом, огнем и мечом расширявшим свои владения (хотя и некогда потерпевшим сокрушительное поражение от Александра Невского), Ганза снарядила 80 кораблей с 5 тысячами воинов. Командовал магистр ордена Конрад фон Юргенен.

В конце марта, когда море освободилось ото льда, флот направился на Готланд. Бухта Висбю была еще скована льдом. Виталь-еры не могли вывести свои корабли навстречу противнику. Нападавшие благополучно высадились южнее города, выстроились в боевые порядки, наладили осадные машины, развернули артиллерию и приступили к осаде.

Витальеры не были готовы к отпору. Вдобавок внушительное впечатление производили четкие маневры вражеской армии, ее грозный и нарядный вид: полки были хорошо экипированы; внушительно выглядели тевтонские рыцари на конях, в сверкающих доспехах и белых плащах с черными крестами. Многие горожане, уставшие от пиратской вольницы, готовы были приветствовать нападавших и не желали им противостоять.

Витальеры отчаянно оборонялись, отбивая атаку за атакой. Кое-где горожане открыли крепостные ворота, через которые рыцари ворвались в Висбю. Но на узких улочках в рукопашных схватках организованная армия не имела особых преимуществ. Она не смогла развить успех. Конрад фон Юргенен вынужден был вступить в переговоры с пиратами. Заключили мирный договор. В обмен на свободу витальеры обязались покинуть остров, который переходил под власть Тевтонского ордена.

Ганзейское торговое судно типа когг

Пока продолжалась осада, бухта освободилась ото льда. Витальеры во главе со Свеном Стуре погрузились на свои корабли и вышли в открытое море. С этого момента с ними как единой «идейной» организацией было покончено. Не оставалось никакого оправдания участию аристократов в разбойных набегах. Пришлось отказаться от выгодного, но неблагородного занятия, перейдя на службу к Маргарите Датской. Остальные пираты (предполагается, около 2 тыс.) разделились на группы и направились в разные стороны, имея в виду заранее облюбованные базы и районы действий.

Часть из них взяла курс к берегам Ботнического и Финского заливов. Через местные порты шел поток экзотических товаров: мехов, моржовой кости, янтаря наряду с южными и восточными драгоценностями.

Более крупная флотилия избрала противоположное направление на Северное море. Теперь они вступали под именем ликеделееров (равнодольных) с девизом, не лишенным анархической романтики: «Друзья Бога и враги мира». Тем самым подчеркивалось неприятие существовавшего мироустройства, где властвовали государи и капиталы.

Ликеделееры были правоверными христианами, хотя шли наперекор библейским заповедям и учению Христа. Их оправданием может послужить то, что рыцари Тевтонского ордена («братья св. Марии Тевтонской») начинали как бойцы за веру и Гроб Господень, давая обеты бедности, послушания и целомудрия. Но чем могущественней и богаче становился орден, тем решительней нарушались обеты. Тевтонские рыцари творили жестокости, разбой, предавались разврату и упивались роскошью. В этом отношении пираты были куда честнее перед людьми и Господом.

Итак, очередное эфемерное пиратское государство рассыпалось, положив начало новым, более мелким группировкам. Они делили захваченное добро поровну. Такой принцип и в будущем оставался популярным среди пиратов. Он содействовал взаимопомощи и равной ответственности каждого за исход предприятия.

РАВНОДОЛЬНЫЕ

Уход из пиратской организации аристократов, имевших политические пристрастия, позволил ликеделеерам наладить хорошие отношения с жителями Южной Прибалтики, а также со многими участниками Ганзы. Поэтому они одинаково уверенно чувствовали себя и на море, и на суше. Объектами их нападений были суда англичан, датчан и… пиратов из более мелких групп.

Успехи ликеделееров определялись в первую очередь хорошей организацией. На их кораблях были строгие порядки. С собой на борт позволялось брать только оружие, провиант и минимум личных вещей. Вахтенные постоянно следили за морем. Азартные игры и пьянки в походе запрещались. Перед боем полагалось исповедоваться священнику, очистив душу покаянием.

За «амортизацию» кораблей выплачивалась их хозяевам восьмая часть добычи. Остальное, как уже говорилось, распределялось поровну между всеми, включая капитана. За трусость в бою списывали на берег без всякого вознаграждения. Захватив судно, ликеделееры делили его груз как собственный. Пленных кормили и освобождали в ближайшем порту. За ремонт кораблей (особенно в зимние стоянки) щедро расплачивались с местным населением.

Ликеделееры стали негласными хозяевами Балтики. Особенно заметно страдали от их поборов и грабежей английские купцы, расширявшие торговлю с восточными странами. Отвечая на действия пиратов и справедливо предполагая причастность Ганзы к морскому разбою, английский король приказал конфисковать все ганзейские корабли, оказавшиеся в британских водах. Он пригрозил продолжать арест до тех пор, пока не будут компенсированы убытки английских купцов от пиратских акций.

Ответ последовал незамедлительно. В один прекрасный день в Данцигскую бухту вошли десятки кораблей ликеделееров. Все стоявшие у причала английские суда были захвачены без боя, отведены в неизвестном направлении и распределены по тайным пиратским базам. Английский король вынужден был пойти на попятную.

Правда, подобные операции — как с той, так и с другой стороны — были не правилом, а исключением. Ганзейский союз вовсе не являлся единой организацией. Внутри него существовала конкуренция. Пиратам она была по большей части на руку: предоставлялась возможность беспрепятственно грабить одних ганзейцев по наущению других. Но при этом и риск был немалый: ситуация менялась быстро, и вчерашние друзья могли стать врагами, выдав своих союзников-пиратов.

У ликеделееров было два крупных «базовых» района: на западе — побережье Северного моря, принадлежащее Фризии, и на востоке — акватории, примыкающие к островам Рюген и Хиддензее, полуострову Даре, проливам Бельт и Зунд.

Фризы сами издавна промышляли пиратством и охотно предоставляли свои порты ликеделеерам, которые были щедры и умели ладить с местным населением. Тем более что феодальная раздробленность Фризии на мелкие княжества давала прекрасные возможности для организации пиратских баз.

Ганза пыталась ограничивать активность равнодольных разными способами, включая военные действия. В самом конце XIV века Маргарита Датская разослала соответствующие письма-предупреждения фризским князьям. Они, конечно же, не поддерживали пиратов официально. Тем не менее фризский князь Кено тен Брок выдал дочь за ликеделеерского адмирала Штёртебекера, а у графа Ольденбургского сын промышлял пиратством.

Штёртебекер

Искоренить ликеделееров было почти невозможно уже потому, что они никогда не скапливались в одном месте. Зимовали на разных базах, а затем шли к скалистому острову Гельголанд. Одни эскадры направлялись к устью Везера и Эльбы, другие располагались в бухтах острова и при необходимости вели ремонтные судовые работы, третьи курсировали в данном районе, четвертые совершали рейсы на свои базы, отвозя добычу и раненых. При таком распределении сил противник имел возможность разгромить или рассеять пиратов только частично. К тому же у Гельголанда они отлично знали все рифы и мели, а с высоких скал вели наблюдения за округой.

Помимо всего прочего, ликеделееры имели одно очень существенное и неоспоримое преимущество перед врагами: любовь и уважение народа. Это не было злорадство бедняков над ограбленными богачами. Отчасти сказывалась личная экономическая заинтересованность людей, у которых пираты покупают провизию и которым дают выгодные заказы. Но главное: едва ли не впервые в мире таким образом проявилось активное социальное противостояние богатых и бедных.

Пираты захватывают судно,

убивая охрану (средневековый рисунок)

Это явление не следовало бы толковать с позиции примитивного социализма, пожалуй, здесь можно говорить о новой грани героического эпоса, отражающего идеи социальной справедливости, как, например, в старинных балладах о Робин Гуде. Теперь уже разбойник предстает как бы борцом за справедливость, а не только лихим искателем удачи.

Популярность ликеделееров отразилась в появлении многих былей и небылиц, баллад, песен и более крупных сочинений, посвященных преимущественно Штёртебекеру и Михелю. Такая многоголосица не позволяет более или менее точно восстановить биографии героев и даже их имена. Хотя Штёртебекера чаще всего называют Клаусом (а также — Гансом, Иоханном, Иоганном); Михеля — Годеке или Гедом. О происхождении этих пиратских капитанов сведения противоречивы; ясно только, что оно «не благородное». В городе Висмаре сохранилась запись об охранной грамоте, выданной некоему Йоханну Штёртебекеру в 1400 году (каперское свидетельство?). Наиболее часто эти две фамилии повторяются в обвинительных документах, преимущественно английских.

Гамбургский сенат принял в 1401 году решение покончить с пиратами, выделив на это значительную сумму и снарядив флот с флагманом «Пестрая корова». Зимой шла усиленная подготовка к операции. Получив сведения, что Штёртебекер весной отправился на Гельголанд, гамбургский флот вышел в море и, воспользовавшись туманом, незаметно подошел к острову и встал на якорь в некотором удалении от бухты, где находились пиратские корабли. Ранним утром под покровом тумана каратели подошли вплотную к врагам и начали сражение. Пираты отчаянно защищались, но силы были неравными. Штёртебекер мечом разил врагов, и они боялись к нему подступиться. Кто-то, взобравшись на рею, ловко набросил на него рыбацкую сеть. Штёртебекера взяли живым, а с ним 73 человека (при 40 убитых). О том, как происходило сражение, сведений нет. Известно только, что гамбургский флот понес немалые потери.

Суд длился почти полгода. Штёртебекер взял вину на себя, клеймил богатых и защищал бедных. Пленных присудили к смертной казни.

Говорят, перед тем как положить голову на плаху, Штёртебекер высказал свою последнюю просьбу: помиловать тех его товарищей, мимо которых пройдет его тело после казни. И будто бы его обезглавленное тело пробежало мимо одиннадцати человек и упало лишь потому, что палач подставил ему ногу.

Трудно поверить в правдивость легенды. Человек не насекомое и даже не птица, чтобы суметь скоординировать свои движения без участия головного мозга. И все-таки отметим, что народ воспел дух товарищества и презрения к смерти, характерный для равнодольных.

…Приведя в порядок свой флот и обновив воинский контингент, жители Гамбурга вновь отправились на поиски оставшихся пиратов в устье Везера, напали на флотилию Михеля, взяли в плен его, Вигбельдена — тоже командира — и еще 80 человек. Их доставили в Гамбург, большинство казнили, а головы насадили на колья рядом с головами других, казненных ранее.

Еще одна легенда гласит, что мачты корабля Штёртебекера были выдолблены и залиты чистым золотом. Ясно, что при всей своей удачливости пираты не обладали такими баснословными богатствами, как кому-то грезилось. Правда, захваченных у них средств хватило, чтобы покрыть все расходы на военно-карательные действия и даже частично возместить убытки купцов.

И все-таки пиратство пресечь не удалось. Оно даже стало интенсивнее благодаря налаженной процветающей ганзейской торговле и постоянным междоусобицам на почве конкуренции и политических амбиций. Каждая сторона старалась обзавестись собственными пиратами, которым выдавались каперские грамоты, обеспечивающие «законность» нападений на суда противника. Однако торговцы при случае легко «продавали» союзников-пиратов. Так, в 1408 году один из адмиралов ликеделееров Плукераде и 9 его товарищей были обезглавлены на площади Гамбурга. Через 20 лет, воюя против Дании, Ганза имела на своей стороне 800 ликеделееров. Пять лет спустя гамбургский флот блокировал порт города Эмса и взял в плен 40 пиратов. Они были казнены, а их головы насажены на колья. А еще через 5 лет, в 1436 году, в Гамбурге и Бремене вербовали каперов для войны против Голландии…

Понятно, что такие наемники далеко не всегда руководствовались государственными интересами. При случае они грабили любой купеческий корабль с приглянувшимся товаром. Наиболее удачливым лике-делером этого периода был Ганс Энгельбрехт. Однажды он захватил у шведских берегов 13 голландских судов с ценным грузом. Вскоре славная пиратская вольница, державшая под своим контролем Балтику, перестала существовать. Морской разбой, конечно же, не прекратился: сохранялись слишком благоприятные условия для него. Но он стал либо «частным делом» отдельных групп, либо так или иначе был связан с интересами могущественных ганзейских городов, между которыми не только шла оживленная торговля, но и обострялась конкуренция.

Тем временем все шире распространялся узаконенный, обычно под знаменем и гербом определенного государства грабеж судов, принадлежащих враждебным странам. Так осуществлялась морская блокада противника. Капер, не состоящий на государственной службе, получал специальную грамоту, в которой удостоверялись его полномочия.

Одним из первых знаменитых каперов был монах-расстрига Ойстас по кличке Бич Канала (он промышлял преимущественно в проливе Ла-Манш). Получив от английского короля Иоанна Безземельного охранную грамоту, он с 1205 по 1212 год успешно грабил торговые корабли других стран и поселения на французском побережье, исправно выплачивая в английскую казну десятую часть добычи.

Сердце профессионального пирата горестно замирало, когда он видел проходящие мимо вместительные тяжело груженные торговые суда под британским флагом. Он не смог побороть искушения и ограбил нескольких английских купцов. Разгневанный король приказал не выдавать ему новых каперских грамот. И тогда Ойстас стал служить французам. Его поставили командовать флотом, который совершал набеги на английское побережье. Как пишет X. Нойкирхен, «в 1217 году этот флот был разбит англичанами на широте Сэндвича, а сам командующий попал в плен и был обезглавлен на борту своего корабля».

СЕВЕРНОЕ МОРЕ, ЛА-МАНШ

В периоды смут и распрей резко ослабляется государственный контроль над преступностью, снижаются жизненный уровень, культура и нравственность, появляется избыточно много безработных, обнищавших или обиженных людей. Там, где близко море и есть возможность сделаться пиратом, слишком многие молодые, крепкие, смелые и обманутые судьбой парни зачастую не могут устоять перед таким искушением.

Вот и в Англии на закате средневековья начались общественные бури. О них весь мир знает по трагедиям Шекспира. Борьба за власть осложнялась бунтами, гражданской войной 1263–1267 годов. Образовался совет королевства — первый парламент. Но он лишь усложнил внутреннюю политику, не облегчив положения трудящихся. Они продолжали бунтовать (достаточно вспомнить восстание 1381 года, когда под руководством Тайлера, Болла и Строу был захвачен Лондон).

В результате беспорядков и последующих репрессий ряды тех, кто стоял вне закона, постоянно пополнялись. Количество разбойников — на суше и на море — соответственно увеличивалось. Они заметно ухудшали экономическое положение страны, препятствуя товарообмену с континентальными государствами, и прежде всего с ганзейскими городами. Английские короли старались укреплять флот. Эдуарда II (1284–1327) называли даже «королем морей». Но после его правления последовала пора междоусобиц, завязалась Столетняя война с Францией. Тяжкое бремя налогов придавило народ. Начался новый всплеск пиратства.

Несколько английских торговых городов объединились в лигу, подобную Ганзейской (их называли «купцы-авантюристы»). Она стала монополистом во внешней торговле (прежде всего — в экспорте сукна). Военная флотилия лиги охраняла ее суда от нападений пиратов, одновременно грабя иноземцев. Эта сторона их деятельности стала преобладающей после того, как король предоставил лиге право обыскивать каждый корабль, проходящий через Ла-Манш. Как тут не воспользоваться случаем и не захватывать ценные грузы или не взимать откупные?

Купцам в этих акваториях стало очень трудно жить. Тем более что французских разбойников стало больше прежнего и они, в отличие от государственных владык, избегали столкновений между собой (ворон ворону глаз не выклюет).

Правда, бывали исключения. Обнаглевшие французские пираты напали на порт Дортмунда и основательно его разграбили. Состоявший на службе у лиги пират Джон Хоули организовал карательную экспедицию. У берегов Нормандии и Бретани его флот захватил 34 французских корабля. В 1403 году он, уже в звании вице-адмирала, провел новую успешную вылазку, добыв еще несколько кораблей разных стран.

Официальные звания и титулы не мешали ему заниматься разбоем. Он искоренял пиратские группы, которые были его конкурентами, а при случае не прочь был ограбить и английских купцов.

Другим удачливым пиратом был Гарри Пэй из города Пула. Он грабил купцов и «частным образом», по личной инициативе, а также участвуя в морских экспедициях под командованием лорда-адмирала Томаса Беркли. Именно на службе ему удалось, возглавляя эскадру из 15 кораблей, захватить 120 французских судов. Часть трофеев предоставили властям города Пула. В честь добытчиков был устроен пышный праздник со всеобщей попойкой.

Увы, расплачиваться за дела Гарри Пэя тоже пришлось всем вместе. Дело в том, что он совершил успешный набег на побережье Северной Испании, ограбив, помимо прочего, церковь. Испанцы не смогли снести такое оскорбление. Собрав флотилию, внезапно прибыли в Пул и устроили там грандиозный фейерверк… говоря попросту, спалили город дотла.

Вообще-то едва ли не каждый английский флот имел своих пиратов. Пожалуй, это явление можно назвать морским рэкетом. Пираты находились под покровительством местных властей, с которыми делились добычей. При случае охраняли «своих» купцов, получая от них вознаграждение. Неудивительно, что, когда английские корабли, желая расширить внешнюю торговлю, попытались искоренить пиратство, ничего из этого не вышло.

А на другой стороне Ла-Манша тем временем произошло одно незаурядное событие, ознаменованное появлением первой прославленной женщины-пиратки.

Началось с того, что в 1343 году в Париже был арестован как изменник родины (в пользу англичан) богатый и знатный рыцарь Оливье де Клиссон из Нанта. Не помогли ни его влиятельные заступники, ни мольбы о пощаде его супруги Жанны де Бельвиль, хорошо известной при дворе прежде всего своей красотой. Суд был скорый. И хотя убедительного доказательства виновности рыцаря представить не удалось, его осудили и казнили, а отрубленную голову доставили в Нант, где выставили на городской стене.

Жанна де Бельвиль не могла снести такого удара. Продав всю свою недвижимость, она купила три корабля (по другой версии, они были предоставлены англичанами). Их подготовили к боевым действиям. Сама дама вместе с двумя подростками-сыновьями стала командовать эскадрой. Ее окружали верные слуги, в состав команды входили профессиональные головорезы.

Корабли вышли в море. И начались кошмарные времена для приморских селений Франции и ее торговых судов. Пираты опустошали побережье, убивая жителей, сжигая постройки. Французские суда, попадавшие в плен, сжигались и потоплялись вместе с моряками и пассажирами. Слухи о предводительнице пиратов достигли Англии. Здесь эту женщину почтительно называли леди Клиссон.

Достоверные сведения о ее судьбе отсутствуют, предполагается, что в конце концов она была взята в плен и казнена. Согласно другой версии, она пиратствовала при поддержке английского короля Эдуарда III. Однажды ее корабли были атакованы французской флотилией, во время боя она вместе с сыновьями и дюжиной гребцов сумела скрыться от врагов. Их баркас отнесло далеко в море. Они блуждали целую неделю без еды и питья. Младший сын и два матроса умерли. Наконец показалась земля. Увы, это были не скалы Альбиона, а какой-то невысокий берег. Пиратке удалось найти прибежище среди друзей и вторично выйти замуж. Счастливый финал!

Были свои знаменитости и у германских пиратов.

…Когда флорентийская галера «Св. Фома» пришвартовалась в порту Брюгге, немногие знали, какой товар на ее борту. Однако присутствующий хорошо вооруженный отряд не оставлял сомнений, что сопровождается очень ценный груз.

Пауль Бенеке, капитан крупного военного корабля «Петер Данцигский», получил более точные сведения: на «Св. Фоме» находится золото, серебро, драгоценные камни и другие богатства, принадлежащие папе Римскому. Выяснив маршрут галеры и дату ее отплытия, Бенеке заранее вывел свой корабль в открытое море и стал курсировать, поджидая добычу. У него имелась каперская грамота, выданная Ганзой. Однако с Флоренцией у северных купцов существовал мирный договор.

Вскоре после того как «Св. Фома» покинул порт, ему наперерез направился крупный ганзейский корабль. Они сблизились. Капитан, думая, что произошло недоразумение, закричал:

— Флоренция, Флоренция! — и указал на свой флаг.

— Он нам не помешает! — крикнул в ответ Бенеке.

Несмотря на замешательство, солдаты успели обстрелять пиратов, однако в борт галеры уже впились абордажные кошки и крючья. Корабли сошлись, и разбойники посыпались на палубу «Св. Фомы». Вскоре она была усеяна ранеными и убитыми. Оставшиеся в живых предпочли сдаться. Безусловно, Бенеке совершил тяжкое преступление. По всем правилам каперства, он не имел права грабить судно дружественного государства, да еще с «интернациональным» церковным грузом. Но ведь совсем другое дело, когда в твоем распоряжении оказались огромные ценности и ты стал очень богатым человеком!

Бенеке поступил с добычей так, будто она была результатом каперской реквизиции. Захваченный корабль передал в распоряжение ганзейских купцов, получив соответствующую награду. (Через некоторое время многострадальный «Св. Фома» попал в руки к французским каперам, а затем его выкупили флорентийцы, чьей собственностью он первоначально являлся.) Остальные богатства были распроданы тем же купцам и, по-видимому, по низким ценам — скорее как соучастникам преступления, чем как обычным покупателям. Самую ценную вещь — алтарь работы Ханса Мемлинга с изображением «Страшного суда» — пират подарил церкви св. Девы Марии в Данциге.

Весьма характерный поступок. Мемлинг, великий нидерландский художник, немец по национальности, был в ту пору в расцвете таланта. По левую руку от Христа, восседающего на радуге, он изобразил страшные мучения грешников, низвергнутых в ад, по правую — блаженство достойнейших обитателей рая.

Казалось бы, выбор очевиден. Любой здравомыслящий человек предпочтет вечные радости не менее вечным страданиям. Но такова идеальная ситуация. Она, увы, не вдохновляла ни Бенеке, ни его соратников на душеспасительные деяния. И в данном случае, как обычно, красота и мир остались в ином измерении, мало соприкасающемся с видимой реальностью. Да и христианская вера тоже стала скорее привычным ритуалом, чем образом жизни.

Итак, бравый капер совершил, помимо всего прочего, святотатство, ограбив папу Римского. С понятным возмущением Сикст IV в специальной булле грозил ему карами земными и небесными, не забывая и о тех, кто его укрывает и пользуется награбленными богатствами. Но его слова оказались безрезультатными. Пауль Бенеке, благодаря своему мореходному искусству, богатству и щедрости, стал адмиралом. Его корабли курсировали вдоль западного побережья Европы, преимущественно в районе Ла-Манша и Северного моря, обеспечивая безопасность ганзейских когг. Встречая чужие суда, Бенеке без зазрения совести захватывал их, грабил, а тех, кто оказывал вооруженное сопротивление, вешал на реях.

Однажды ему посчастливилось захватить корабль с грузом поистине бесценным: английским королем Эдуардом IV и лордом-мэром Лондона. Они покинули родные берега под угрозой смерти. Бывший соратник короля граф Уоррик, возмущенный своим оттеснением на второй план в государственных (и казначейских) делах, организовал заговор, совершил переворот и посадил на королевский трон принца Генриха VI.

Бенеке предоставилась возможность лично решать судьбу английской короны. Красивый, обходительный (а для женщин — обольстительный), низверженный монарх произвел на пирата самое благоприятное впечатление и был отпущен на свободу, которой воспользовался очень успешно. В 1471 году он с небольшим отрядом высадился близ Гулля. На родине у него оставалось немало решительных сторонников. Его армия быстро увеличивалась. Уоррик выступил ему навстречу. В ожесточенном сражении войско Уоррика было разбито наголову, а сам он убит. Генриха VI заточили в Тауэр (где и зарезали, дабы пресечь возможные смуты). А Эдуард IV благополучно царствовал до самой смерти, последовавшей в 1483 году. Таковы оказались последствия пиратского «благословения».

Успехам Бенеке способствовал, помимо всего прочего, переданный Ганзой в его распоряжение корабль «Петер Данцигский», прежде ходивший под французским флагом как «Пьер Ла-Рошель». Он был по тем временам огромен и почти вдвое превышал местные торговые «хульки»: длиной 43 м, шириной 12 м, грузоподъемностью 800 т, трехмачтовик с косым парусом на бизани и с площадью парусов на фок-мачте (высотой 32 м) 552 кв. м. Превращение «Пьера» в «Петера» произошло в прямом смысле молниеносно. Когда судно стояло в Данцигском порту, во время грозы в его грот-мачту угодила молния. Пожар удалось потушить, но ремонт требовал больших затрат. Хозяева предпочли продать корабль местному магистру. «Пьер» не только сменил имя, но и профессию: на него поставили 17 пушек, а к 30 членам команды добавили 300 солдат. Его капитан, получив каперскую грамоту, не сильно обременял себя пиратской работой, а потому был заменен энергичным Бенеке.

В конце концов за немалые заслуги и замечательную удачливость Паулю Бенеке доверили командование всем ганзейским флотом. Из капера он стал военным моряком. Ему довелось одержать крупную победу над англичанами, когда его корабли блокировали порты восточного побережья.

Скончался Бенеке в своем богатом доме в Данциге.

Краткое отступление. Фамилию Бенеке носил немецкий философ первой половины XIX века по имени Георг-Фридрих. Правда, вряд ли он был прямым потомком пирата-адмирала, однако по духу чем-то ему близок. Например, он оспаривал идеи признанных авторитетов Канта и Гегеля (тогда еще не признанного Шопенгауэра — тоже), а в этике утверждал отсутствие абсолютных нравственных принципов (типа категорического императива Канта) при существовании относительных.

Вполне вероятно, что некоторое сходство практических взглядов пирата и теоретических — философа совершенно случайно. И все-таки не исключен определенный элемент преемственности. Нередко имя накладывает свой отпечаток на личность. Тем более что Георг-Фридрйх Бенеке, по всей вероятности, с детства слышал о славных (и преступных) подвигах своего однофамильца, если не родственника.

Истории о похождениях и нравах пиратов, безусловно, не только отражают определенные черты психологии общества, но и воздействуют на общественное сознание. Это не означает, конечно, что под влиянием страшных и занимательных рассказов о морских разбойниках дети и юноши становятся потенциальными преступниками. Более реально другое: воспитание бунтарского духа, противодействующего сложившейся косной среде, преодолевающего гнет авторитетных идей и личностей. В XIX веке «бунтарское мировоззрение» обрело социально-революционную окраску…

Пиратство в Северном море и Ла-Манше процветало до начала XVI века по вполне понятной причине: островная Британия, развивая промышленное производство и сельское хозяйство, постоянно расширяла взаимовыгодную торговлю с другими странами. Иных путей, кроме морских, у нее не было. И вполне закономерно появление крупных групп разбойников на этой большой морской дороге.

Обстановка резко изменилась в связи с открытием Америки и ее невиданным ограблением. Караваны судов с драгоценными товарами потянулись через Атлантику. Для пиратов (да и для всего человечества) наступило новое время, когда океаны не разъединяли, а сближали страны и народы. Хотя от такого сближения очень многим людям приходилось несладко. Но об этом — чуть позже. Ведь в средневековье пираты бесчинствовали не только на севере Европы.