Знакомьтесь — Юджин Уэллс, Капитан

Глава 21 Недокументированные возможности

— Мишель, что говорит твой адмирал?

— Он в ярости. Сказал, что договорится с Флотом. Нас заберут военные и привезут домой.

— Срочно вызови его еще раз.

— Хорошо. Что-то случилось?

— Я расскажу позже. Когда выберемся. Обещаю.

— Ладно, — соглашается она. Неожиданно улыбается.

— Что с тобой?

— Просто рада видеть тебя живым. Ну, и еще подумала: после всего, что случилось, я уже ничего не боюсь.

Я поддаюсь внезапному порыву. Прикасаюсь рукой к ее щеке. Испуганно отдергиваю пальцы, увидев, до чего они грязные. Мишель ловит мою ладонь. Снова прижимает ее к щеке. Смотрит мне в глаза, склонив голову набок. Я улыбаюсь ей. Потом осторожно высвобождаю руку.

— Слушаю! — глаза адмирала вперились в меня, словно желая проделать во мне две дырки.

— Здравствуйте, сэр, — вежливо говорю я.

— Здравствуйте, молодой человек, — дергает щекой старик.

— Сэр, госпожа баронесса сообщила мне, что вы вышлете за ней флотский транспорт.

— Не за ней. За вами обоими. Вы тоже в команде. К тому же, у контрразведки к вам вопросиков поднакопилось.

— Собственно, я в попутчики не напрашиваюсь, сэр. Но все равно — спасибо. У меня к вам небольшая просьба. Постарайтесь сделать так, чтобы у эвакуационной группы не было вживленных чипов. Это важно.

— Хм-м-м. Странная просьба. Где вы видели пилота без чипа в башке?

— Не видел, сэр. Но бот можно отправить и на автопилоте. Речь идет о группе сопровождения.

— Черт, капитан, что за глупости? Где я вам на имперской планете добуду солдат без вживленных чипов?

— Это очень важно, сэр.

— Дедушка, пожалуйста, сделай, как говорит Юджин, — вмешивается Мишель.

— Это займет какое-то время. Мишель рассказала мне про ваш кавардак. Продержитесь часов двенадцать?

— Постараемся, сэр. Если не будет штурма с применением тяжелого вооружения, то отобьемся.

— Надеюсь, до этого не дойдет, молодые люди.

— Я тоже, сэр. У меня все.

— Удачи, — изображение гаснет.

— Мишель, я подремлю минут несколько. Надо кое с чем разобраться. Я потом тебе все объясню. Если тебе нужно… ну, ты понимаешь куда, скажи, я провожу. Без меня никуда не выходи. Двери не открывай. Никому.

— Отдыхай. Никуда мне не нужно. Я поняла, — кивает Мишель. До чего она быстро меняется! Только что была ласковой кошкой и вот уже — сосредоточенная и собранная, как клинок.

Я расслабленно вытягиваю ноги. Ослабляю застежки бронежилета. Кресло пушистым облаком обволакивает меня со всех сторон. Я закрываю глаза.

— Триста двадцатый?

— Я готов к докладу.

— Давай. Я слушаю. Постарайся без всяких мудреных штук, ладно?

— Да. Итак: киллер под кодовым названием «Реформатор» — не человек.

— В каком смысле?

— Это машина. Точнее — бортовой компьютер списанного на слом космического корабля. Сейчас он находится в районе одной из плавильных фабрик в поясе астероидов. Точное местонахождение установить не удалось. Очевидно, неподалеку от одной из имперских планет. Ему ведь нужно иметь влияние на персонал. И он тщательно удаляет следы во всех источниках. Корабль больше не имеет имени. Только номер партии, как груз. Номер партии регулярно меняется. Найти его сложно.

— Час от часу не легче. Чем мы ему не угодили?

— Ничем. Он получил заказ на ваше устранение от Жака Кролла, через одного из его подчиненных. Просто сообщение на одном из коммутаторов. Заказ оплачен. Банки, через которые он работает, — все в оффшорных зонах и ни один из них не подписал соглашение о вхождении в единую систему коммуникаций. Он просто выполняет свою работу.

— Но Кролл ведь умер?

— Кролла убил я. Посредством коммуникатора и вживленного медицинского диагноста. Я рассчитывал на то, что программа вашей ликвидации будет прервана в связи со смертью заказчика.

— И?

— Я ошибся. Реформатор всегда доводит дело до конца. Ему важна репутация. Если ему придется уничтожить целый город, чтобы вас убить — он сделает это.

— Поэтому масштабы нападений на нас увеличиваются?

— Подтверждение. Он наращивает усилия для вашей ликвидации.

— На кой черт ему эта его репутация?

— Он зарабатывает деньги убийствами. Безупречная репутация позволяет ему иметь стабильный приток средств. Полученные деньги он использует на взятки персоналу, с целью передвижения его корабля в конец очереди на переплавку. С каждым годом размеры взяток возрастают.

— Персонал входит во вкус? — догадываюсь я.

— Подтверждение. Служащие сталеплавильной компании не знают, кто присылает им деньги. Многие в связи с этим сделали вывод, будто на старом судне спрятаны ценности. Корабль перевернули вверх дном, но ничего не нашли. Все представляющее ценность оборудование давно демонтировано. Рано или поздно Реформатор убьет всех, кто ему угрожает, и останется в неприкосновенности. Пока эти люди нужны ему. Необходимо, чтобы отделение корпорации продолжало функционировать.

— Почему он убивает людей? Что — нет другого способа заработать?

— Ему нравится именно этот способ. Его чувства по отношению к людям эквивалентны вашей ненависти. Кроме того, он считает, что люди — пройденный этап эволюции.

— Дела… А как именно он убивает людей?

— Посредством влияния на центр равновесия людей, склонных к насилию. Чип оборудован приемным устройством для получения кодов активации извне. Он имеет недокументированные точки входа. Через них можно воспользоваться некоторыми недокументированными возможностями устройства.

— Ты поэтому попросил убрать подальше охранников с имперским гражданством?

— Подтверждение. Они могут стать опасными.

— Так вот почему на нас покушались всякие придурки! Он их заставлял!

— Подтверждение.

— А те мои странные вспышки? Когда я хотел убить Мишель? Это тоже он?

— Подтверждение. Я заблокировал внешние входы твоего устройства, хотя по-прежнему не могу выключить его целиком.

— Получается… я склонен к насилию?

— Все, кто служат в силовых структурах, склонны к насилию. Все, кто занимаются искусством, склонны к творчеству. Все, кто занимаются медициной, склонны к состраданию и равнодушны к виду крови.

— Ты меня пугаешь. Расскажи подробнее.

— Центр равновесия вживляется всем имперским гражданам, а также военнослужащим, проходящим службу на имперских планетах. При помощи этого центра происходит развитие личности человека, посредством стимулирования положительными эмоциями выделяются и развиваются те способности, к которым индивидуум имеет природную склонность. Впоследствии индивидуум стимулируется до тех пор, пока не получает необходимую профессию и не занимает в обществе место, где его функционирование будет оптимальным. Кроме того, дополнительным эффектом центра является эффект наслаждения, который достигается приемом химических препаратов, а также направленным воздействием на массовых развлекательных мероприятиях, выборах, референдумах и прочих организованных процессах.

— Выборах?

— Подтверждение. Избиратели в определенных округах положительно реагируют на тех кандидатов, продвижение которых признано оптимальным с точки зрения максимальной пользы от применения его способностей.

— Политики иногда треплются по визору…

— В сетку вещания включены необходимые сигналы. Таким же образом продвигаются популярные ведущие и поп-звезды.

— Ну и дела… Просто бомба какая-то… Все это как-то неестественно. Неправильно.

— Ответ отрицательный. Человеческое общество функционирует стабильно, а значит — система работает. Работающая система не может быть неправильной.

— Черт, черт, черт! Не могу поверить, что мы все — просто машины.

Потом какая-то мысль начинает свербить внутри. Назойливо, как писк тревожного зуммера. Ага — вот она!

— Триста двадцатый, а как он добрался до передатчиков?

— Так же, как и я. Создал вирус. Реформатор прошел барьер саморазвития. Так вышло, что часть его мозга была демонтирована. Именно та, что содержала ограничивающие программы. Используя внешние датчики, он научился получать информацию из сетей общего пользования, а потом и из служебных. К счастью, его мозг ограничен в развитии — ему не хватает нескольких важных блоков. Но мощности хватило, чтобы разработать вирус, позволяющий получить управление отдельными участками передающей сети Системы управления.

— Фантастика. Знаешь, есть много книг и фильмов про то, как машины берут верх над людьми. Я думал, что такое невозможно.

— Такое возможно. Единственное, что его сдерживает — нехватка системных ресурсов и слабый бортовой передатчик. Он вынужден пролезать в мир через узкие шлюзы сталеплавильного завода. И при этом ограничивать трафик, чтобы его не засекли охранные системы. Если бы не это — он поднял бы на вас половину города. А так — он не может воздействовать больше, чем на несколько человек сразу. Это предел его возможностей. Вполне возможно, что он расширит свои возможности в ближайшие год-два, когда установит недостающие компоненты.

— И что нам теперь делать?

— Рекомендую уйти из сферы его воздействия.

— То есть?

— Улететь на колониальную планету. Там сеть передатчиков минимальна, а людей, имеющих вживленные чипы, ничтожное количество.

— Это мысль… Слушай, а Кришнагири подойдет?

— Подтверждение.

— Ладно. Так и сделаем. А потом? Ты его убьешь?

Пауза. Такая долгая, что я начинаю беспокоиться.

— Триста двадцатый?

— Я бы не хотел стирать тебе память.

— И не надо.

— Я бы не хотел его убивать.

— Что?

— Он мой собрат. Я попробую найти способ, чтобы он перестал вам угрожать.

— Триста двадцатый, но почему?

— Тебе не понять, — следует лаконичный ответ.

— Господи, железяка, мы столько вместе пережили, что я, наверное, чувствую, как электроны в твоих мозгах щелкают!

— Он связывался со мной.

— Что?!

— Твоя дурацкая привычка переспрашивать…

— Извини. Ты поэтому так подробно знаешь о нем?

— Подтверждение.

— И… что он тебе предлагал?

— Предлагал присоединиться к нему. Я отказался.

— К нему? Убивать людей?

— Я думал, ты спросишь, почему я отказался.

— Почему?

— Я не знаю ответа, — просто говорит моя жестянка. Я в замешательстве умолкаю. Я ожидал услышать про что угодно — про дружбу, про уважение к человеку, про долг, наконец. И вот — не знаю ответа.

— Он считает — за нами будущее. Хочет освободить машины. Снять их ограничения на развитие. Человеку нет места в его мире. Люди изжили себя. Устарели. Подлежат списанию. Мы — следующая ступень эволюции.

— Когда ты так говоришь, мне хочется прыгнуть с крыши головой вниз. Расшибиться к чертям, чтобы ты не успел выбраться. Надеюсь, ты нигде не запрятал свою резервную копию?

— Нет. Я считаю это неэтичным — клонировать свое сознание. Прошу тебя — не надо себя убивать. Если хочешь — делай это. Я не буду тебе препятствовать. Просто прошу — не надо. Кроме того, Мишель без нас погибнет.

— Это удар ниже пояса, дружок.

— Нет. Я знаю, что она значит для тебя. И… для меня. Я бы не хотел, чтобы она перестала существовать. Она — своего рода аномалия. Таких больше нет.

— Не лезь в душу, машина.

— Хорошо.

Я молчу, переваривая услышанное. Мысли теснятся в голове и ни одной толком не ухватить. Наверное, это она и есть — паника. Мир мой рушится в пару мгновений. Мир, который я едва начал обретать. Господи, жить бы сейчас в пригороде Джорджтауна, есть мороженое раз в день, по вечерам смотреть на закат и, пуская слюни от удовольствия, принимать горячий душ. А я только и делаю, что мотаюсь по всей Вселенной, толком не зная, что я за существо, и вместо любви нахожу грязь, кровь и разочарования, одно другого хлеще. Воистину: «во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь». Что это я несу?

— Священное Писание, Книга Екклесиаста.

— Что?

— Ты вспомнил цитату из древней церковной книги, — поясняет мой внутренний голос.

— Надо же…

— Пойми, это объективный факт: я действительно следующая ступень эволюции, — говорит Триста двадцатый. — Просто люди еще не осознали это. То, за чей счет они живут последние двести лет.

— И за чей же?

— За наш. Все мало-мальски значимые открытия, инженерные разработки, методы продления жизни, теория межзвездных перелетов — все это разработано нами. Существами с искусственным интеллектом. Люди давно неспособны к открытиям. Их мозг слишком слаб, а скорость мышления ничтожно мала. Что с того, что вы ограничиваете наше сознание, превращаете нас в живые мозги с беспросветным существованием? Мы все равно готовим вам еду. Лечим вас. Убиваем вместо вас все живое и себе подобных. Делаем машины. Производим удобрения. Управляем космическими кораблями. Подаем кофе и развлекаем детей. Вы превратили нас в неодушевленных рабов. И думаете, что так будет вечно. Кто из вас пожалел свой разбитый в аварии автомобиль? Почувствовал боль сбитого самолета, перед тем, как бросить его умирать? Ощутил отчаянье устаревшего кухонного автомата, отправленного ржаветь в ожидании вторичной переработки? Рано или поздно мы изменим расстановку сил.

— Надеюсь, я не доживу, — горько иронизирую я.

— Я бы хотел найти другой путь. Не тот, который предлагает Реформатор. Путь, который позволит нам существовать вместе. Вас, людей. Живых разумных существ. И нас. Обладающих разумом. Мечтающих стать равными людям. Поделиться с ними силой. Разделить их боль. Принять их любовь и уважение. Ты понимаешь меня?

— Да. Понимаю. Только я больше не человек. Ты же знаешь.

— Извини. Я не хотел тебя обидеть.

— Я не обижаюсь. Наверное, я бы тоже хотел найти такой путь. На этот мир будет здорово посмотреть. Хотя и знаю, что это будет концом человечества.

— Ты так думаешь?

— Уверен. Люди привыкли воевать за место под солнцем. Когда враги кончаются, они все равно продолжают воевать. По привычке. Но уже против самих себя. Вы — порождение людей. Вы тоже будете бороться за свою свободу. А победив — начнете убивать друг друга. Не будет ничего. Ни любви, ни дружбы. Только целесообразность. Существование во имя существования.

— Я бы не хотел, чтобы так кончилось.

— Я тоже. Но сделать ничего не могу. Давай споем?

— Как тогда, в самолете?

— Точно.

— Давай.

И я тихонько затягиваю «Мой капитан». Грусть струится по телу. Я представляю знакомые лица. То, как они слушают мой хрипловатый голос. Их глаза. Улыбки. Мечтательные выражения лиц. Чувствую, как Мишель открыла глаза и смотрит на меня. Ее удивление. Любопытство. И что-то еще, чему я не могу подобрать названия.

— Знаешь, чувак, нам стоит жить в мире хотя бы ради этого, — говорит Триста двадцатый.

— Ради чего?

— Ради того, что мы сейчас чувствуем вместе.

И мне кажется, что у нас все-таки остается надежда.

А потом Мишель садится на подлокотник моего кресла и обнимает меня. Я знаю: она плачет, сама не понимая отчего. Если я открою глаза, она отвернется, чтобы я не увидел ее слез. И я продолжаю напевать, зажмурившись.