Знакомьтесь — Юджин Уэллс, Капитан

Глава 4 Старые друзья

— Давай пройдемся по кораблю? — предлагаю я после обеда. — Познакомлю тебя с друзьями. Они нормальные, клянусь! Не те, что ты видела, — добавляю, заметив ее недоверчивый взгляд.

Она соглашается только из вежливости. Все равно тут делать больше нечего.

— Пойдем в машинное. Там Кен должен быть. И Пятница. Они меня от крыс спасли.

— От крыс? — поспевая за мной, удивляется она. — Как это?

— Ну, меня за неподчинение приказу в Восьмой ангар сунули. Он законсервирован. Это место тут такое, вроде гауптвахты.

— И что дальше?

— Ну, а там крысы. Огромные такие. Чуть не сожрали меня. У меня до сих пор все ноги в шрамах. Кен меня спас. Он там жил очень долго. Его за самогон наказали.

— А что такое самогон?

И я, стараясь пропускать самые откровенные сцены, рассказываю ей про Петра Крамера. Про спасение Милана. Про бой с охраной. И про сражение с крысами. Не говорю только про Триста двадцатого. Иначе она окончательно от меня отвернется. Кому нужен друг-мутант? Получеловек-полумашина. Рассказываю про Кена. И про умного Пятницу. Про то, как ходил в шубе из крысиных шкур. И как Кена потом в машинном отыскал. В общем, столько всего понарассказывал, что нормальному человеку в это трудно поверить. Вот и Мишель так же. Думает, что я преувеличиваю. Вижу по ее глазам. Тогда я останавливаюсь и расстегиваю липучки на голени. Демонстрирую ногу в шрамах.

— Как же ты выдержал? — спрашивает она. Вот черт. Не хватало, чтобы она меня жалеть начала.

Смеюсь.

— Как обычно. С трудом.

Она только качает головой.

— Иногда я чувствую себя очень глупой. Столько ненужной жестокости. Не могу понять, неужели нельзя без этого обойтись? Вы, наверное, друг другу таким образом мужественность демонстрируете, да?

— Прости, но ты говоришь глупости.

И удивленная улыбка в ответ.

— Ты очень изменился.

— Только бы тебе эти изменения не мешали, — отвечаю я и прикидываю, что она подумает, если узнает хотя бы о сотой доле моих приключений. На мгновение я снова представляю себя там, внизу. В пилотском отсеке флаера, дергающегося от порывов штормового ветра. Запах крови и смерти щекочет нос. Месиво танцующих на полу мертвых тел. Удивленные глаза мальчишки-офицера, рассматривающие кончик ножа, торчащего у него из груди. Бородачи, вцепившиеся в страховочные сетки по бортам, блюющие себе под ноги, не в силах разжать пальцы. Ощущение леденящего ужаса от того, что я сотворил собственными руками. Покаянная скороговорка Триста двадцатого внутри. Я встряхиваюсь, отгоняя неприятное видение.

— Что-то не так?

— Все хорошо, — вру я. — Скоро придем. Вот в этот лифт, и мы на месте.

Слава Богу, я быстро нахожу Кена среди переплетений трубопроводов и силовых щитов. По запаху сивухи. Сгорбленная спина. Волосы лезут из-под кепи спутанными сосульками. Замасленный комбез. Стоптанные одноразовые рабочие башмаки, которые он, как всегда, носит не снимая по многу дней. Рядом с разобранным кожухом какого-то механизма, из которого торчат перемигивающиеся световоды, стоит мягкий прозрачный стакан и большая фляга. Кусок недоеденного пищевого брикета из армейского полевого рациона валяется тут же. Те же неспешные и удивительно плавные движения, что поразили меня там, в Восьмом ангаре. Кен, не глядя, ухватывает жало универсального диагноста. Сует голову под кожух. Тоненький прорезиненный кабель змеится за его рукой. Пятница, как всегда, охраняет тылы. Я встречаюсь с ним взглядом и киваю в ответ на молчаливый вопрос. Большущая крыса-мутант, размером с небольшую собаку, важно садится на задние лапы.

Я смотрю ей в глаза.

— Ну, что, явился, чувак? Кто это с тобой?

— Свои. Как Кен?

— Чего ему будет. Нормально.

— А сам?

— Кормят сносно. Жить можно. И тепло.

— О Господи! — сдавленно произносит Мишель, вцепляясь мне в локоть и прерывая наш молчаливый диалог. — Что это?

Я успокаивающе глажу ее по руке.

— Не бойся. Это друг.

— Кого там принесло, Пятница? — бурчит Кен, снова влезая в блестящее нутро по локоть.

— Кто-кто. Свои, старый ты алкоголик, — и, улыбаясь, наблюдаю, как Кен молниеносно разворачивается к нам. Облако перегара накрывает нас не хуже боевого отравляющего вещества. Быстрый взгляд, молниеносная оценка ситуации. Кен все тот же. Смертельно опасный хищник, пофигист и неисправимый пьяница. Все в одном букете. У меня слезятся глаза. Невольно смаргиваю. Бедная Мишель.

— Вот черт! — говорит он, и мы крепко обнимаемся. — Ожил, значит? А говорили, накрылся…

— Это Мишель. Она меня вытащила, — церемонно представляю я свою спутницу.

Как ни удивительно, Мишель не морщит нос, хотя я и представляю, каково ей. И чувства брезгливости в ней нет, как я боялся. Когда Кен рядом, даже у привычных ко всему технарей физиономии перекашивает. Не то, что у таких рафинированных дамочек. Она смело подает Кену руку.

— Очень приятно, Кен, — улыбка ее способна расплавить все предохранители в ближайших окрестностях.

— И мне, мэм, — серьезно говорит старый выпивоха, откровенно разглядывая ее прищуренными глазами.

— Для вас — просто Мишель.

— Заметано, — кивает он. — Вот незадача. Стакан у меня один.

— Ничего, мы по очереди, — смеется она.

— Эх, чувак, вот во всем тебе везет. Это ж надо, такую мамзель оторвал! — восхищенно щелкает пальцами Кен. — Пробуйте, Мишель. Такой выпивки вам нигде не нальют. Собственное производство.

И подает ей стаканчик с мутной жидкостью. Мишель растерянно оглядывается на меня. Я киваю утвердительно. Она набирает воздуха и делает отчаянный глоток. Открыв рот, судорожно пытается вдохнуть.

— Хороша водица? — улыбается Кен. Протягивает тот самый недоеденный пищевой брикет. Мишель, не глядя, отхватывает здоровенный кусок и яростно жует. Щеки ее рдеют румянцем.

— Теперь ты, везунчик.

Жидкий огонь вливается в меня. С хрипом протолкнув в себя воздух, я, так же как и Мишель, закусываю, не чувствуя вкуса.

— Эх, молодежь, — насмешливо улыбается Кен. Выпивает залпом. Нюхает рукав вместо закуски. — За тебя, везунчик.

Потом я даю вежливо ожидающему Пятнице кусочек мяса, что захватил с собой в баре. Крыс с достоинством разворачивает подарок, берет его передними лапами и аккуратно сгрызает к восторгу Мишель.

— Он не заразный? — спрашивает она.

— Что вы, Мишель. Он моется чаще, чем я.

— Можно, я его тоже угощу?

— Запросто, — и тычет пальцем в баронессу: — Пятница, это — друг.

Крыс внимательно смотрит на Мишель. Та отщипывает кусочек от брикета. Протягивает. Пятница вновь поднимается на задние лапы. Берет кусочек из ее ладони. Продолжая сидеть по-человечески, аккуратно заталкивает вкусность в пасть.

— Просто как человек! — не может поверить Мишель.

— Он только говорить не умеет. А так — член команды. Вечером ему на вахту. Дежурит на камбузе. Непрошенных гостей гоняет.

— Гостей?

— Таких же, как он. С хвостами, — поясняет Кен. — Еще по стаканчику, мэм?

— А что, — храбрится моя спасительница, — Можно.

И мы снова пьем то ли серную кислоту, то ли горючее для ракет, если судить по вкусу. Чего я никак не пойму, так это почему чертова огненная вода до сих пор фляжку и стакан насквозь не проела. Скоро и я, и Мишель с непривычки становимся красными. Языки наши заплетаются, когда мы пытаемся рассказать что-то смешное, перебивая друг друга и не замечая этого. А Кену ничего. Свеж, как огурчик. Улыбается, на нас глядючи. Подмигивает весело. И как ему удается эту ядерную смесь переваривать?

— Произвожу фильтрацию крови. Удаление из организма вредных химических веществ, — ворчливый голос Триста двадцатого звучит внутри, когда мы втроем, смеясь, топаем навестить техников в моем ангаре. Пятница важно шествует в арьергарде. Встречные оглядываются нам вслед. Кен во весь голос рассказывает, как познакомился со мной в Восьмом. Как я брызгал на палубу своей кровью и грыз нападавших крыс зубами. Отчего-то дикая эта картина веселит нас неимоверно. И мы хохочем, вызывая неодобрительные и внимательные взгляды охраны.

— Крыс… зубами… — задыхается от смеха Мишель, изо всех сил держась за мой локоть.

— Черт возьми, как здорово встретить старого друга, — говорю я вслух непонятно кому. И все со мной соглашаются. И Кен. И Мишель. И Триста двадцатый. Кажется, даже Пятница силится что-то сказать. И морда у него ехидная, точно он улыбается. А может, это я просто перебрал двигательного топлива.

В ангаре мы устраиваем совершенно жуткую попойку с техниками, едва не сорвав вылет очередного звена. В прежние времена наша выходка наверняка закончилась бы Восьмым ангаром или еще чем похлеще. Но сейчас все легко сходит с рук. Мы выслушиваем пьяные тосты, молодые и не очень мужчины хорохорятся в присутствии настоящей леди, и я щедро раздариваю присутствующим подарки из мешка, собранного жителями Беляницы. Ченгу достается отличный боевой нож в кожаных ножнах.

— Я буду всегда носить его с собой! — заверяет серьезно старший техник. И кланяется мне незнакомым глубоким наклоном туловища. Я таких и не видел никогда. Представляю, чего это ему стоит, в таком-то состоянии.

Еще я демонстрирую навыки владения ножом. Мой клинок насквозь прошибает дверцу металлического шкафа у дальней переборки. От восхищенных возгласов мне становится приятно. Хотя и негоже воину хвастаться своим оружием. Не принято. Про себя даю слово, что делаю это в последний раз.

И под шум продолжающейся пьянки мы с Мишель незаметно исчезаем. Только Кен подмигивает мне на прощанье.

— Пусть будет нашей высшей целью одно: говорить, как чувствуем, и жить, как говорим, — произносит он очередной красивый тост.

Крики упившихся парней слышны нам до самого переходного люка. Оба мы не слишком крепко стоим на ногах и приходится держаться друг за друга для равновесия. Согласитесь, нет зрелища более недостойного, чем баронесса, которую не держат ноги. Приходится прилагать обоюдные усилия, чтобы выглядеть более-менее прилично. И эти усилия изматывают нас до невозможности. Пока добираемся до места, устаем, как после часовых занятий на силовых тренажерах. Потом долго плещемся по очереди в ее душе. Падаем в ее постель, переодевшись в свежие комбинезоны, потому что в каюте здорово прохладно. Оборудование старой развалины авианосца дышит на ладан. Даже и вопроса почему-то не возникает, где мне спать. Ни у меня, ни у Мишель. И мы целомудренно засыпаем, обнявшись, как два невинных младенца. И спим, наверное, целые сутки. Такой вот странный побочный эффект у пойла, что нам Кен подливал.

А вскоре прилетел «Либерти». И я взял в одну руку свою дурацкую, штопанную-перештопанную коробочку, а во вторую — ладонь Мишель. И потопал к шлюзу. И два парня из корабельной охраны шли следом и изображали, словно у них тоже контракт закончился. И все вокруг старательно вид делали, что не знают, зачем эта парочка следом за Мишель таскается. И кто-то снова меня узнавал и по плечу хлопал. А я вежливо и немного глупо улыбался в ответ. Кок, черный парень со странным именем Гиви, притащил корзину со снедью: «На дорожку, брат». И Ченг пришел меня проводить. И Милан. И Борислав. И мы постояли немного и помолчали у люка. О чем говорить-то? Вместе служили, вместе воевали. Все без слов ясно. Милан опять навеселе. Хотя на его взгляде это никак не отразилось. Немного ироничном. Грустном. И спокойном. Будто все про эту жизнь понимает. Последние пожатия рук. Короткие, ничего не значащие слова. Вежливые кивки для моей спутницы.

Я поворачиваюсь спиной к старине «Меркурию». Превращенному в базу с глупым названием «Будущее Земли». Нет тут никакого будущего. Труба переходного шлюза гулко стучит под каблуками. Притихшая Мишель молча идет рядом.

— Знаешь, вы прощались, как настоящие солдаты, — говорит она, когда провожающий нас пассажирский кондуктор закрывает за собой дверь каюты.

— Откуда ты знаешь про солдат?

— Я ведь из военной семьи. Мой дед адмирал. У меня куча родственников-офицеров. Наш род — род воинов.

И я в который раз удивляюсь, какая она бывает разная, Мишель. И как мало я ее знаю.

— Наверное, мы и есть солдаты, — говорю я. — Только не знаем, за кого воюем.

Звуки блюза в коридоре. По громкой трансляции. Это старина Джозефо меня приветствует. Джо. Воррент-офицер второго класса, отставной механик с ударного авианосца «Калигула». Все-таки здорово иметь друзей.