Знакомьтесь — Юджин Уэллс, капитан

Глава 2 Прибытие

Привет. Я — Юджин Уэллс. Помните меня? Я тот самый пилот, капитан в отставке. Почему в отставке? Ну, как же, я ведь рассказывал. Меня выставили с Флота по состоянию здоровья, так это в моих бумагах называется. Приставили ко мне приходящего врача и пару уборщиц. До той поры, пока мой биочип в загривке не рассосется. На самом деле, после того случая, ну, когда я с небес в море сковырнулся, я просто с катушек слетел, так все вокруг говорили. Да и неудивительно это после пары недель болтания на плотике. Бррр! До сих пор помню горький вкус океанской воды. И летучих рыб. Я их ловил растянутой рубахой и ел сырыми. Такие дурищи: прыг — и мчатся, куда глаза глядят. А тут я ее — хлоп! И уже жую. А вкус у этих созданий такой, будто холодную резину в рот сунул. А дальше все как в тумане. Как сказано в медицинском заключении — дегидратация организма и, как следствие, повреждение мозговой ткани и нарушение высшей нервной деятельности. Слишком долго я болтался в море и пил забортную воду. Честно говоря, если бы не счастливый случай, я бы вам и этого не рассказал. Я теперь не помню даже того, как в детстве в школу ходил. И того, что со мной пару минут назад происходило — тоже не помню. Забываю напрочь. Котелок мой — как дырявое решето стал. Сколько ни лей в него — все обратно на землю вытекает. Но когда Триста двадцатый влез в меня без спроса — все пошло на лад. Пожалуй, он — единственное существо, которое мне как брат. Моя половинка. Пусть он всего лишь программная оболочка боевого робота — ни о ком, кроме него, я так тепло не думаю.

Я стоял во весь рост в кабине оператора оружия старенькой спарки «Москито». Физиономия моя почернела от въевшейся сажи, черная бородища промокла от земного ливня и спуталась. Грязный летный скафандр весь покрыт заплатами, ботинки заляпаны грязью. Настоящее чудище из каменного века, таким я вернулся с веселой прогулки на древнюю Землю. Рядом извлекали из пилотской кабины моего спасителя — Милана. Я не обращал на него внимания, как и на людей внизу, что уставились на меня, побросав дела. Я спустился на палубу, поддерживаемый Ченгом, своим техником. Он говорил что-то ободряющее, а я кивал в ответ, но глаза мои были обращены только туда, вперед. На нее. Кроме нее, я никого сейчас не видел. Кажется, она тоже.

— Ты меня напугал, Юджин! — сказала Мишель, и мы крепко обнялись. Стояли на виду у всех посреди огромного ангара, и сажа с моего скафандра пачкала щеку баронессы. Она опустила голову, чтобы я не видел, как она плачет. Она считает себя очень сильной, и никому на свете не позволит сомневаться в этом. Никто не в силах заставить лить слезы баронессу Радецки фон Роденштайн. Тем более, такой недоумок, как я. Поэтому она прижималась ко мне все крепче, и слезинки скатывались по резине моего скафандра, оставляя на нем мокрые дорожки.

Мишель никак не желала поднять голову. Не хотела, чтобы я увидел ее такой. Плачущей. Только я все равно заставил ее сделать это. Легонько приподнял ее голову за подбородок. Тогда Мишель закрыла глаза. Она очень смешная, с пятном сажи на щеке, с мокрыми ресницами и хлюпающим носом. Зачем-то вырядилась в синий технический комбинезон. Такой чистенький на фоне неряшливых палубников.

— Что мне сделается, — пробормотал я. И еще добавил какую-то глупость про то, что все будет хорошо. Хотя как тут будет хорошо, когда в моей голове все в узел заплелось. От того, что я рад видеть Мишель. И от того, что понять не могу, как она тут очутилась. В дикой дали, в дыре под названием «Солнечная система». На базе «Будущее Земли». Это ведь только в сказках дураки влюбляются в принцесс, а те отвечают им взаимностью. Не настолько я глуп, чтобы в эти бредни верить. Одно дело — ее письма. И то, какой я ее помнил. Как мы играли в пару на дурацком корабле любви. И совсем другое — когда вот так, на самом деле. Раз — и она уже тут, во плоти. А я не знаю, что и сказать. Точно, дурак и есть.

— Черт возьми, Юджин, — сказала она, отворачиваясь и растирая сажу пополам со слезами. — Не смотри на меня. Дай в себя прийти.

— Не смотрю, — ответил я и зажмурился.

— У тебя просто способности в истории влипать, — пожаловалась она. Вытерла глаза. Я чувствовал ее взгляд даже с закрытыми глазами. И то, что у нее внутри. Тревогу, радость, ожидание. Все вместе.

— Это просто борода. И сажа, — успокоил я. — Там, внизу, все черное. Даже дожди. В жизни такой дыры не видел.

Она улыбнулась, потянула меня за собой. Я потопал следом за ней на негнущихся ногах. Только сейчас я заметил, сколько людей на меня смотрит. Кажется, все свободные от вахты палубники тут собрались. Хлопали меня по плечам, тормошили, жали руку, оглядываясь на Мишель. Отовсюду неслись приветственные возгласы.

— Привет, Юджин! Как там Земля? Отдохнул на природе? Петь не разучился? А бабы там есть? Красивые? Где ты прятался-то? Мы тебя искать замучились. Заходи вечером, пропустим по стаканчику…

А я только кивал и улыбался. Все-таки здорово снова дома оказаться. Словно в другом мире. И Мишель потащила меня прочь под шипение и визг механизмов. А все я никак не мог привыкнуть к тому, что дождь сверху больше не льет.

— Сэр, что с этим делать? — крикнул мне вслед один из техников, показывая мокрый мешок.

— Оставь, после заберу!

База сильно изменилась за время моего отсутствия. Я глазам своим не верю — снова появилась охрана. Сразу у переходного люка торчала парочка типов с внимательными взглядами. Разве что без брони. А так — все при них — дубинки, пистолеты.

Народу в коридорах прибавилось. Много новых лиц. На меня и на Мишель смотрят с любопытством. Есть на что глянуть. Бородатый детина в перепачканном рванье и весь в саже. И красивая женщина с размазанным по щеке грязным пятном и в новеньком, подчеркивающем все ее соблазнительные выпуклости, комбинезоне. Оба — сияют, будто только что родились.

Больше всего удивляло количество бездельников. Пару месяцев назад в коридорах можно было встретить лишь спешащих на вахту или наоборот. Вся жизнь наша была: вахта — обед — короткий сон — вахта. Не до прогулок нам было. А теперь наш списанный авианосец стал похож на гражданскую базу — столько лишних людей толклось в коридорах. Они неспешно болтали друг с другом на перекрестках и у лифтов. Вроде бы им делать больше нечего. И кое от кого ощутимо попахивало спиртным. А в одном месте вентиляция вообще донесла до меня запах травки.

На каждом шагу отличия от прежней жизни. Из санблока через полураскрытый люк несло аммиаком. Робот-уборщик, путаясь под ногами, деловито подвыл, приводя в порядок затоптанную серую палубу. Только вот моющий раствор в него залить забыли, или кончился он. И, по-видимому, отключили у бедняги контрольный блок. Глупая машина старательно шипела соплами и раз за разом пыталась стереть несуществующую пенную лужицу, да так и не могла сдвинуться с места, потому что палуба под ней оставалась грязной, а программа не позволяла перейти дальше. Из кают-компании доносились громкие голоса и грубая брань — кто-то с кем-то крепко спорил, не стесняясь в выражениях. Глядя на эти изменения, мне почему-то вспомнилась таверна «Обожженные барды» на Йорке. Та самая, где я познакомился с вербовщиком. Жуткий вертеп. Разве что здесь опилок на палубе нет. И мне стало неловко за свой дом. За «Будущее Земли». Волшебный мир, куда я мечтал вырваться из ада, как-то вдруг резко краски потерял. Тусклым стал, как древнее фото. Когда тебе плохо, всегда представляешь места, где ты был раньше, лучше, чем они есть на самом деле.

— Куда мы идем? — спросил я у Мишель.

— Ко мне, куда же еще? — удивилась она.

— Может, лучше в кают-компанию? Поговорим как люди. Кок нам вкусность какую-нибудь сготовит. Целую вечность нормальной еды не пробовал.

— Туда? — И на лице ее явственно обозначилась брезгливость. — Ты, видимо, давно там не был. Сейчас там не поговоришь. Сидеть, слушать пьяные россказни и похабные анекдоты и ждать, когда очередной немытый герой удаль передо мной начнет показывать? Удовольствие сомнительное. Да и драки там теперь постоянно. А твой кок третий день, как в лазарете. Его супом ошпарили во время очередной свары.

— Ничего себе… Что тут случилось-то? Пока я тут был, ничего такого не наблюдалось.

— Это ты у вашего босса спроси, у Милана. Развел демократию, — довольно жестко ответила Мишель.

— Милан нормальный парень, — попытался я защитить своего спасителя. Хотя и начал понимать, откуда что взялось. Синяки — они всюду синяки, как ты им не плати и сколько не угождай. Конченые люди. Зря мы охрану тогда поперли. Без кулака в качестве стимула в общении с местным сбродом обойтись трудно. В чем-то прав был Петр Крамер, отставной полковник, которого мы вышвырнули с корабля вместе с охраной.

И все же думать про Милана плохо не хочется. Даже если он и не справился. Поэтому я добавил:

— К тому же Милан меня спас.

— Ну да. Я забыла. Извини, — вежливо сказала Мишель.

Я постепенно приходил в себя. Черт, я ведь похож на пугало. И пахнет от меня, наверное. Отвык я от нормальных условий. Иду рядом с такой женщиной, и про все на свете забыл.

— Давай зайдем ко мне на минутку, — попросил я. — Мне бы вымыться надо. И переодеться.

— Как же, к тебе, — ответила Мишель. — Твоя каюта давно занята. Даже вещи твои растащили.

— Занята? Почему?

И мы остановились.

— Да ведь тебя уже похоронили, Юджин! Бросили. А вещички по жребию поделили. В твоем контракте наследники не обозначены.

— Мишель, что ты такое говоришь? Тут не лучшие люди, конечно. Но мы все же летали вместе. Воевали.

— Эх ты, последний герой галактики, — грустно улыбнулась она, глядя на меня, как на несмышленого ребенка. — Похоронили тебя. Давным-давно. Все твои хваленые боевые товарищи. Слушай, пойдем ко мне, а не то я прямо тут разревусь.

— Ладно. Не нужно реветь, — сказал я. И Мишель тащит меня дальше.

— Душ ты можешь и у меня принять, — сказала она на ходу. — И одежду тебе найдем. Ты меня не стеснишь, у меня большая каюта.

Я топал в своих штопаных-перештопаных башмаках, заляпанных засохшей черной грязью. Никак ее слова в голове не укладывались. Как это — похоронили? Чтобы парни меня бросили? Да быть такого не может! Решаю, что во всем виновата излишняя женская возбудимость. Так уж они скроены, женщины. Сначала чувства, потом, если останется — мозги. Наверное, Мишель не исключение. Она хоть не такая, как все, но все же женщина. И за меня волнуется. Оттого и глупости говорит. Так что, когда мы к ее каюте подошли, я уже был спокоен. Главное, что я жив. И снова тут. Почти дома. И Мишель рядом. Зачем бы она тут ни оказалась. Чего еще желать?