На 87-м году жизни скончался Даниил Семенович Данин, старинный друг нашего журнала, доброжелательный советчик, замечательный мастер популяризации, фантазер и выдумщик.
И совсем молодой. Мы скорбим.
Пусть земля ему будет пухом.
Дане досталось от эпохи все. Он появился на этой земле в канун первой мировой войны и ушел в конце второй чеченской. Всего за его жизнь их было тринадцать. В одной из них, второй мировой, он, ополченец, провоевал от начала до конца.
«Пережив окружение в октябре 41-го и повидав ее всю, четырехлетнюю, до последней счастливейшей ночи в Саксонии с восьмого на девятое мая 45-го, могу удостоверить: в свободное от смерти время на войне жили, а умирали — в свободное от жизни время».
Три попытки высшего образования выплавили поразительный феномен ума, знаний, любви и чувствования. И сказочную способность выразить это нездешним сегодня русским языком.
«Тревога питалась не чувством незнаемой вины, а чувством сужающейся облавы» — это о всей жизни. Его и нашей. Убегая от «борьбы с космополитизмом» в сибирские экспедиции, затаиваясь в переплетных занятиях на десятилетие, он родил несколько замечательных книг, открывших нам, живущим в КПЗ одной шестой части суши, мир физики («Неизбежность странного мира»), мир гениев науки (Резерфорд, Бор) и долго маялся, выбирая дорогу последним усилиям (очень хотел написать об Эйнштейне и Пикассо). Но пожизненная любовь к поэзии победила, и мы держим в руках «Бремя стыда» — Пастернак и мы, — одну из лучших книг, доставшихся нам за жизнь.
Книга эта для меня сродни Библии, я читаю ее постоянно — это пронзительное для нас и о нас.
Грустно втискивать прощание в страничку текста. Невозможно.
Когда хоронили Даню, к залу ритуальных прощаний стояла очередь из автобусов. Шел снег, мартовская промозглость, сырость. Все дрогли.
Я спросил у шофера: «А чего мы ждем?»
«Да ведь здесь Живая очередь», — ответил он мне.
До свидания, Даня.
Борис Жутовский