Знание-сила, 2005 № 09 (939)

Демографические странности

Цифры эти вроде бы всем известны, но всякий раз они поражают воображение: 4 миллиона лет ушло на то, чтобы человечество достигло численности в 2 миллиарда, 46 лет — на прирост еще 2 миллиардов и всего 22 года — на добавление следующих 2 миллиардов. По прогнозам ООН (по самому сдержанному варианту), в 2050 году на планете будет 9 миллиардов людей (есть вариант, по которому — 14 миллиардов). И все это в результате резкого снижения смертности и продления жизни человека. Поскольку планета, кажется, вовсе не готова накормить, напоить, вообще содержать такое количество довольно капризных и немыслимо деятельных существ, здесь уже формируется первое — оно же главное — противоречие нашего времени.

Человек стал жить намного дольше, чем когда-то: в XVIII веке средняя продолжительность жизни европейского аристократа равнялась 35 годам, теперь для жителей Европы, Америки, Канады и Японии она составляет 75 лет, и демографы осторожно говорят, что вряд ли в первой половине XXI века население развитых стран будет жить в среднем больше ста лет. И это хорошо.

Но нас стало слишком много. И это плохо.

До сих пор рост производства сельскохозяйственной продукции обгонял рост численности населения планеты, и хотя бывали неурожайные голодные в каких-то регионах Земли годы, никакой глобальной катастрофы не было. Теперь, утверждает доктор экономических наук Евгений Ковалев, напоминая нам эсхатологические предупреждения докладов Римского клуба, продовольственная проблема становится глобальной, потому что темпы прироста продукции сельского хозяйства не могут больше угнаться за темпами роста населения планеты. Более того, если человечество хочет еще долго жить на ней, необходимо умерить аппетиты: интенсивное земледелие и особенно животноводство губят почву, тяжелые машины уплотняют ее, а орошение уменьшает запасы грунтовых вод.

Между тем грех упрекать людей в чрезмерных аппетитах. По оценке Поля Эрлиха, в свое время обвиненного советскими политиками и учеными в приверженности людоедскому мальтузианству, «около 250 миллионов человек умерло от причин, связанных с голодом, за последние четверть столетия — примерно 10 миллионов в год».

Как раз жители Европы (теперь принято говорить — жители стран Северного кольца, принадлежащие к «золотому миллиарду» людей с относительно высоким уровнем благосостояния) эту проблему решили единственным способом, каким она решается без массовых эпидемий, войн или политического насилия: они снизили рождаемость. В самом начале восьмидесятых годов известный наш демограф и старинный друг журнала Анатолий Вишневский, директор Центра демографии и экологии человека Института народнохозяйственного прогнозирования РАН, со страниц нашего журнала объявил о начале великой демографической революции: демографическое равновесие высокой смертности и высокой рождаемости на наших глазах сменяется новым равновесием низкой смертности и низкой рождаемости.

Казалось бы, тот же самый результат, только другим способом достигаемый — но сдвиг произошел в самом ядре европейской культуры, высшей ценностью которой стала человеческая жизнь. Это можно обосновать тем, что единственный ребенок (а типичная европейская семья имеет именно одного ребенка) стоит родителям и обществу таких материальных, психологических, интеллектуальных затрат, каких прежде никому не пришло бы в голову вкладывать и в десятерых. Но на самом деле ценность человеческой жизни не нуждается в обосновании — она на то и одна из главных ценностей, что сама служит обоснованием поведения, мыслей, чувств, направляя деятельность людей, институтов и обществ в целом. Вся жизнь европейцев была перестроена в соответствии с ней. В семейных расходах, как и в расходах государственных бюджетов, вперед выдвинулись здравоохранение и образование.

И это прекрасно — по крайней мере для носителей новой культуры.

Правда, при этом пропитанная высокими (уманистическими ценностями Европа начала тихо вымирать. Падение рождаемости давно проскочило точку равновесия и продолжается до сих пор. Практически все страны Северного кольца (за исключением США) сами себя не воспроизводят.

Но сокращение населения — это отлично, если говорить о выживании на планете человека как биологического вида, и очень жаль, что прочие народы, вне «золотого миллиарда», живут в своем традиционном патриархальном мире бедно, скученно и тем не менее продолжают «плодиться и размножаться». Бороться со смертностью они у европейцев быстро научились, поскольку тот, кто позже начинает, имеет большие преимущества — он все получает готовым. А при нынешних коммуникациях распространение самых последних лекарств, методов санитарии и гигиены по всей Земле не представляет никаких трудностей.

В свое время Европа и США, всякие международные организации, напуганные демографическим взрывом, развернули кампанию за снижение рождаемости в развивающихся странах. Кампания эта с треском провалилась. Анатолий Вишневский объясняет, почему:«Высокая рождаемость — элемент традиционной культуры. Нельзя сохранить традиционную культуру, если из нее изъят этот элемент. В ней все системно связано. А снижение смертности делает бесценную в прошлом норму бессмысленной. Традиционная культура защищает себя, и это совершенно нормально, хотя никакой перспективы у традиционной системы ценностей нет. Но пока она не может смириться с новыми принципами демографического поведения, со свободой индивидуального выбора — и вообще, и в демографической сфере в частности, с новыми семейными порядками, с новым положением женщины и т.п. Поэтому все традиционалистские элементы латиноамериканских, азиатских, африканских обществ, а там они еще очень сильны, выступают против ограничения деторождения и всего, что с этим связано».

Взрыв Торгового центра в Нью-Йорке, устроенный арабскими террористами, Вишневский склонен рассматривать как один из эпизодов войны бедного Юга с его растущим населением против богатого Севера. Он опасается, что подобные — и более страшные — эпизоды у нас еще впереди.

Однако заселение богатого Севера выходцами с Юга идет постоянно, неуклонно, и это мирное его завоевание пока куда более эффективно. На «замещающую миграцию» многие специалисты возлагают огромные надежды как на единственно возможное мирное решение проблем и Севера, и Юга. Север обретает рабочие руки — от высококлассных специалистов, спрос на которых у них на родине невелик, до низкоквалифицированных работников на места, которые не торопятся занимать местные жители. Южане вместе с доходами, на которые они не могли рассчитывать дома, получают естественную прививку европейских ценностей и европейского образа жизни, что в конце концов неизбежно приведет к падению рождаемости в их среде.

Вдобавок все участники такой новой совместной жизни влияют друг на друга, проникаются взаимным уважением и терпимостью, взаимно обогащаются. Хотя, конечно, при всех традициях европейской демократии одни в этом общежитии оказываются все же чуть более равными, чем другие, хотя бы потому, что они — дома, они этот дом создавали, как и правила жизни в нем.

Но рождественская история с сироткой у дверей богатого дома не получается вовсе уж безоблачной. Некоторое недовольство накапливается и с той, и с другой стороны. Местные боятся за свои рабочие места и еще больше боятся потерять самих себя — в последнем был несомненный резон, потому что страна, в которой сначала каждый пятый, потом каждый третий — иммигрант второго или третьего поколения, уже не та страна, в которой они родились и жили когда-то. Их поймет любой москвич в п-ом поколении, поскольку сам пережил или от родителей слышал о нашествии на мегаполис сельских жителей, которые сюда рвались к лучшей жизни и которых сами местные власти зазывали, чтобы было кому работать на тяжелых и непрестижных рабочих местах. «Москва стала не та» — звучит высокомерно, но в этом вздохе старожилов есть своя правда: действительно, ведь не та, что была полвека назад.

Приезжие опасаются ксенофобии тоже вполне обоснованно и жалуются на относительность хваленой западной демократии, которая совсем не всегда и не в полном объеме распространяется на них.

Легче всех других прививку пришлыми перенесли страны классической иммиграции, которые были иммигрантскими с самого начала, — прежде всего Соединенные Штаты (плюс Австралия, плюс Новая Зеландия). Они отнеслись к делу без ненужных сантиментов, практически и прагматически, отбирая из потенциальных сограждан тех, кто им нужен, — по возрасту, по профессиям и так далее. Но в сугубо либеральном laisse feire Соединенных Штатов обнаружился свой недостаток: предоставленные самим себе, иммигранты жались друг к другу в тесных землячествах, сохраняя обычаи и представления былой родины долго, порой всю жизнь, и воспитывая в них следующие поколения. Плавильного котла, в котором все они должны были слиться в один народ, все не получалось, выходил какой-то винирет из совершенно разных культур, выбираться из которого предстоит следующим и последующим поколениям.

Миграция с Юга на Север пока нарастает, но вот один из независимых экспертов Питер Столкер считает, что, может быть, и не очень скоро, но в обозримом будущем ситуация обязательно изменится. Глобализация постепенно выравнивает не только потребительские вкусы и запросы, но и уровень производства благ, за которыми рано или поздно не надо будет далеко уезжать из дома. Уже сейчас люди едут по миру не в одну только сторону. Обратно возвращаются те, кто в изменившихся дома экономических и политических условиях надеется найти работу; те, кто так и не сумел прижиться в чужой стране. Возвращаются порой по причинам не слишком понятным — но факт, что число репатриантов в Южной Корее существенно возросло после сеульской Олимпиады, которую показывали телевизионные каналы во всем мире. Достаточно начаться экономическому буму в стране, из которой прежде активно уезжали, как она становится притягательной и для жителей развитых стран: они живут и работают во многих странах Азии, особенно ставших «азиатскими тиграми».

Конечно, многие предпочли бы жить дома, если бы нужда не гнала. Нужду, как известно, каждый понимает по-своему. Наблюдатели обратили внимание: необходимо, чтобы зарплата была больше той, которую человек получал на родине, как минимум в четыре раза, чтобы он согласился эмигрировать. Но дело не только — и даже не столько — в том, что со временем более или менее выровняются экономические условия жизни в разных регионах Земли. Чем дальше, тем яснее становится, что имеют тенденцию к выравниванию демографические обстоятельства: уровень рождаемости начал снижаться и в самых многодетных частях Земли.

И опять противоречие, на сей раз оно просто бросается в глаза: мы только что приводили цифры прогнозов, и все они свидетельствуют, что к середине столетия нас на Земле будет на треть больше, чем сегодня. Какое уж туг снижение рождаемости!

Так оно и есть: темпы рождаемости действительно начали снижаться и в Азии, и в некоторых странах Африки, а детей пока рождается все больше.

Известный демограф Николас Аберштадт, специалист по Азии, констатирует: демографический взрыв «завершился в Восточной Азии, быстро сошел на нет в Юго-Восточной Азии и даже в Южной Азии положение заметно изменилось. Рождаемость, не превышающая уровня воспроизводства населения (то есть модель рождаемости, которая — при отсутствии миграций — в конечном итоге привела бы к стабилизации общей численности населения, а затем и к ее неизбежному сокращению), установилась во всех странах Восточной Азии, за исключением крошечной Монголии, в Сингапуре и Таиланде, а Индонезия, по-видимому, стремительно приближается к этому уровню. В Южной и Средней Азии впереди в этом отношении Шри-Ланка и Казахстан, но ситуация существенно меняется и в других местах, в том числе в крупных городах и некоторых штатах Индии».

Однако уровень рождаемости в стране зависит не только от того, сколько детей приходится на одну женщину, но и от того, сколько самих женщин, способных рожать. Пока структура населения в развивающихся странах перекошена в пользу детей и молодежи, и — закон больших чисел — необходимо время, чтобы снижение рождаемости ее изменило. Так что пока абсолютная численность населения на Юге растет — и сейчас только специалисты видят, к чему идет дело.

А оно идет к тому, что в будущем, пусть и несколько отдаленном, страны Северного кольца останутся один на один со своими демографическими проблемами, а Юг приступит к решению аналогичных проблем у себя дома.

Тот же Аберштадт уверен, что богатые страны с этими проблемами так или иначе справятся, а вот бедным действительно придется туго. Он сравнивает ситуацию со старением населения в Японии и Китае.

Продолжительность жизни японцев — самая высокая в мире. Страна сильно поседела. «К 2025 году, по „среднему“ варианту прогноза ООН, средний возраст в Японии составит более 50 лет, почти 30 процентов населения будут составлять люди в возрасте 65 лет и старше, почти каждый девятый японец будет в возрасте 80 лет или старше. В будущем на каждого человека „пенсионного возраста“ (65 и старше) будет приходиться только два человека „трудоспособного возраста“, — пишет Аберштадт. Но не видит в этом ничего катастрофического. Конечно, пенсионная система в ее нынешнем виде рухнет — что ж, выстроят новую. Придется кардинально перестроить и систему здравоохранения. Во всем же остальном, считает эксперт, сильная экономика сама справится. Японцы живут дольше потому, что стали намного здоровее, — значит, они смогут и на старости лет найти себе применение в структуре рабочих мест, среди которых уже сегодня лишь немногие требуют тяжелого физического труда, зато на многих других ценятся опыт, компетенция, профессионализм.

Совершенно иначе будет выглядеть та же ситуация в бедном Китае. В Японии пенсионную систему придется перестраивать — в Китае ее просто нет, подавляющее большинство китайцев никакой пенсии не получают, а на старости лет находятся на попечении младших поколений семьи. Вот для семьи уменьшение числа кормильцев и увеличение иждивенцев действительно может стать катастрофой, особенно если она уже сегодня еле сводит концы с концами. Система здравоохранения Китая, мягко говоря, оставляет желать лучшего, условия труда и жизни тоже не способствуют здоровью — пожилые китайцы просто физически не смогут работать намного дольше, тем более что сама эта работа еще долго будет несопоставимо тяжелее, чем в Японии.

То, что пишет Аберштадт о Японии, также относится и к старению населения всех стран Северного кольца. Видите, насколько лучше быть здоровым и богатым, чем бедным и больным?

Но этим банальным выводом демографические парадоксы явно не исчерпываются. Особенно если взглянуть еще и на Россию. Но это уже совсем отдельный разговор (в одном из ближайших номеров).

Николай Сайнаков