Знание-сила, 2007 № 03 (957)

«Воскрешаем сожженные корабли, починяем сломанные копья!»

Приверженцам новой научной дисциплины — экспериментальной археологии — уже недостаточно рыться в земле и выставлять экспонаты в музее. Им хочется большего. Ученые превращаются в ремесленников. Они строят корабли и дома, мастерят орудия труда и оружие, чтобы понять, как жили и работали наши далекие предки. Порой, ставя подобные опыты, археологи делают поразительные открытия, опровергающие наши привычные представления. Обзор их достижений был недавно представлен на страницах немецкого журнала «Р.М.».

Мечта о замшелом остове корабля иногда так и остается мечтой. Шторм разбил его в щепы; доски выброшены на берег и сожжены двадцать веков назад. Волны миллионы раз сошлись там, где пробежала триера. Ни следа на воде, ни обломка в остатке — лишь протянувшаяся по берегу полоса там, где волочили судно, спуская его на воду. Случайно этот отпечаток движения не размыла вода, не растеряли по осыпавшимся крупицам столетия. По нему или по неловко процарапанному рисунку на скале современные археологи берутся восстановить в подробностях образ древнего корабля.

Вот так, лишь за последние пятнадцать лет удалось «воскресить» — с неимоверным трудом воссоздать в натуральную величину 8 доисторических кораблей, 19 судов, на которых плавали викинги, и 9 средневековых ганзейских коггов. В этой новой отрасли археологии, — назовем ее «практической», «экспериментальной» или «моделестроительной» — ведущие роли играют исследователи из Швеции, Финляндии, Дании, Германии, Англии и США. Благодаря им в буквальном смысле слова оживает прошлое.

Ганзейский трехмачтовый когг

Восстановленное финнами судно викингов «Heimlosa Rus» в 1996 — 2001 годах совершило плавания не только в Балтийском и Северном морях, дойдя до устья Сены и даже Парижа, как то и явствовало из исторических источников, но даже побывало в Средиземном и Черном морях.

• Тростниковая лодка Abora-2, которую смастерили энтузиасты из «Проектной группы раннеисторического мореплавания» (Германия), отправилась в 2002 году в круиз из Александрии в Бейрут и на Кипр. Тысячи лет назад подобным маршрутом из западной — широкой — части нильской дельты, где впоследствии была основана греческая колония Александрия, отправлялись корабли за ливанским кедром. Еще фараон Снофру, царствовавший с 2723 года до новой эры, приказывает высечь на камне надпись о том, что «сорок кораблей, наполненных кедрами», были доставлены из города, лежавшего у подножия Ливанских гор. Но начиналось все с лодок, подобных «Аборе-2».

Греческий исследователь Эвангелос Гуссис с предельной точностью реконструировал легендарный корабль «Арго», намереваясь пройти путем древних искателей золотого руна (о подобном эксперименте Тима Северина читайте ниже. — Прим. ред.). Путешествие в Колхиду (Грузию) из греческого города Волос (некогда — Иолк) намечено на лето 2007 года. Экипаж будет состоять из 50 добровольцев, набранных в Греции и других европейских странах. Современные аргонавты планируют плыть вдоль побережья Эгейского и Черного морей, ведь античные мореплаватели старались не упустить берег из виду.

Еще недавно всем этим «старым посудинам или, вернее, тому, что случайно осталось от корабельных обломков, место было только в музее, на экспозиции, посвященной настолько далекому прошлому, что оно никак, никак не оживало перед глазами. Разрозненные артефакты хранили, описывали, выставляли напоказ. Сегодня из их дубликатов, словно из кусочков гигантского паззла под названием «Жизнь в *** столетии (до Рождества Христова)», воссоздают те самые предметы, что составляли сущность жизни людей минувшего времени, предметы которые окружали их от рождения, ради которых они жили и умирали, воевали и отправлялись на край света, предметы, служившие им и за годы службы сроднившиеся с ними. Воссоздают корабли и дома, орудия труда и оружие. А заодно обживают прошлое, делают его более понятным и уютным, вновь черпают тот вроде бы недоступный нам опыт обращения с предметами, которых давно уже нет. Беседуя с призраками оживших вещей, учась от них забытой мудрости, археологи и сами проникаются образом мышления людей минувших эпох, решая вновь те же задачи, что ставила им природа, справляясь с неизбежными трудностями на пути в прошлое. Эксперимент оказался возможен не только в науках, «пытающих естество горнилом, весами и мерой» (Е.Баратынский), но и в археологии, где время, казалось, безмолвнее всех камней пустыни и всего мрака небесного.

Сверху вниз: диера греческая, оснащенная тараном; египетская парусная лодка; египетский деревянный парусный корабль

Молодые британцы, облачившись в римскую военную форму, заряжают самодельную баллисту — осадное орудие, служившее для метания камней, копий, бочек с горящей смолой

Все больше исследователей приходят к выводу, что понять по-настоящему прошлое мы можем, лишь моделируя его — на своем опыте восстанавливая один день (месяц, год) давно исчезнувшей жизни.

• Почти 60 лет назад грандиозный эксперимент в Тихом океане поставил норвежский археолог Тур Хейердал, на то время автор раскритикованного специалистами труда «Полинезия и Америка: исследование доисторических связей». Серьезные ученые не принимали Хейердала всерьез — рукопись не читали, доводов не слушали, — пока он не решился проверить свою гипотезу опытным путем, совершив плавание на бальсовом плоту «Кон-Тики» — точной копии древних индейских плотов — от берегов Перу к Полинезии. Затем последовали плавания на «Тигрисе» и «Ра».

• В 1984 году английский писатель и путешественник Тим Северин взялся доказать, что жители Микен еще во втором тысячелетии до новой эры пускались в рискованные путешествия — лишь бы достичь Черного моря, вожделенной страны Эа, лишь бы добыть столь ценимые тогда металлы — золото и бронзу. Ему потребовалось три месяца, чтобы добраться из Волоса до устья реки Риони, впадающей в Черное море. Позади осталось полторы тысячи морских миль.

• В 1985 году состоялся примечательный эксперимент и на суше. Мюнхенский археолог Маркус Юнкельман решил воскресить практику древних римлян — совершить переход с лично рекрутированной «армией» через Альпы. На собранные им 300 тысяч марок он воссоздал полное боевое снаряжение восьми римских легионеров и их командира — центуриона, а затем с группой добровольцев ранним летом совершил поход из Вероны в Аугсбург по маршруту протяженностью 540 километров, пунктуально следуя тактике боевых римских частей — и воззрениям уважаемых историков.

Принято было считать, что, пересекая Альпы, легионеры, следовавшие в северные провинции империи, «все свое несли с собою», взвалив на спину багаж и щит. Держалась эта амуниция на широком кожаном ремне, крепимом к щиту. К примеру, ремень перекидывали через правое плечо и пропускали под мышкой левой руки. Под тяжестью груза, собранного в дорогу, ремень впивался в грудь воина, но тот упрямо брел по горам и долам, демонстрируя римскую выдержку. Таков был образ солдата, рожденный в часы кабинетных штудий «Записок» Цезаря. И вот современный археолог решился проверить, каково приходилось римлянам, если бы они доверяли не приказам «отцов-командиров», а предположениям ученых потомков.

Уже на второй день новые легионеры стали выбиваться из сил: нещадно лил пот, при каждом движении ныли плечи, в подбитых гвоздями сандалиях жгло ноги. Кто-то уколол голень, у другого поднялась температура. Задолго до прибытия в Аугсбург стало ясно, что прежняя теория трещит по швам. Взвалив на спину деревянный щит, весивший 11 килограммов, и еще снаряжение весом 15 килограммов — плащ, лопату, посуду, провиант, — трудно было стоять, не то что победной поступью шагать по горам. Ремень, на конце которого колыхалась ноша, резал шею и сдавливал грудь так, что невозможно было взд охнуть. Грядущие покорители Альп едва не полегли без сил среди поля, глядя на страшные горы, если бы практик от античной истории Юнкельман не пошел на маленькую хитрость: прикрепил к щиту крест-накрест второй кожаный ремень и накинул его на свободное плечо. Теперь нагрузка равномерно распределилась на оба плеча, и можно было, глотнув воздух, идти покорять страну тенктеров, бруктеров, хамавов, ангривариев, хазуариев и иже с ними племен, о которых солдаты, знай они грамоту, могли бы справиться у Тацита.

Когда-то римские легионеры шли на смерть, выстроившись «черепахой»; теперь для молодых британцев это — лишь забавная игра

Что начиналось с романтических затей — плаваний по морям и океанам на плотах и лодчонках, коим не доверял ни один серьезный ученый, — продолжилось скрупулезным, натуралистически точным моделированием оружия, механизмов и приспособлений, бытовой утвари и хозяйственных построек.

В Германии у Юнкельмана нашлось немало продолжателей. Последние двадцать лет они регулярно пытаются воскрешать эпизоды бытовой жизни далекого прошлого. «Предметом экспериментальной археологии являются любые попытки воссоздать с максимальной точностью различные орудия и предметы минувших эпох, опираясь на известные нам находки, письменные сообщения, народные предания и наблюдения этнографов, — так очерчивает границы этой все более популярной научной дисциплины мюнхенский археолог Тим Вески. — В идеальном случае модель не должна ни на йоту отличаться от своего прототипа. Затем готовое изделие испытывают, чтобы оценить его пригодность и возможность использования на практике».

Одни археологи пытаются, сбраживая растительные материалы, получить подходящий колор для ткани, который знали ведь в бронзовом веке!

Музей под открытым небом в Берлине

Другие, держа наперевес копья, выточенные из оленьих рогов, носятся по лесам и лугам, пытаясь понять, как их предкам было легче охотиться на косулю. Третьи разливают расплавленную бронзу в самые примитивные формы, что можно только придумать, — формы, вылепленные из мокрого песка, перемешанного с коровьим навозом. Подобный опыт доказывает, что металлургией могли заниматься даже племена, находившиеся на крайне низком уровне материального развития. Теоретикам все чаще приходится признавать свои ошибки, когда они знакомятся с итогами иных экспериментов.

Пример тому — реконструкция средневековой деревни Дюппель, лежавшей 800 лет назад на территории современного Берлина. Здесь о былых постройках напоминают лишь ямки от сгнивших столбов да пятна на месте давно снесенных домов. И все же, анализируя известные находки, можно было предположить, что у стоявших здесь хижин был бревенчатый каркас, обитый досками или оплетенный лозиной. Но как скреплялись балки, составившие каркас? Кожаными ремнями? Веревками, свитыми из сухожилий и кишок? Лыком? Ивняком?

В специальной литературе можно прочитать о том, что в средние века крестьяне, населявшие северо-восток Германии, применяли при строительстве домов прутья росшей в этих краях ивы ломкой (Salix fragilis). Именно с охапок прутьев, брошенных на стройплощадку, начался опыт, принесший лишь отрицательный результат. «Всякий раз мы убеждались, что эту иву не зря прозвали ломкой. Ее прутья то и дело ломались», — говорится в сухих до раздражения строках отчета. Подобными прутьями нельзя было связать несущую конструкцию. Теория вновь трещала по швам, как и принесенный ивняк — по сгибам.

Археологам пришлось, как встарь, бродить по округе, посматривая, что бы могло пригодиться в их нелегком «домострое». Наконец, перебрав разные материалы, они прибегли к гениальному приему — к тому, что и теперь еще составляет азы плотницкого искусства. Итак, прежде чем сооружать каркас избы, они обтесали концы бревен, которые собирались ставить вертикально. Теперь эти столбы оканчивались штырями длиной 30 — 40 сантиметров. На концах же бревен, которые укладывали горизонтально, проточили пазы под эти штыри. Осталось лишь насадить одну балку на другую. Без этого приема и восемь столетий назад «в Германии туманной» избы рассыпались, как песочные замки.

Сейчас здесь, в Дюппеле, прямо на территории Берлина, действует музей под открытым небом. Его посетители могут полюбоваться, например, тем, как возле амбара, построенного по всем правилам науки и крытого камышом, красавица в средневековой одежде прядет, склонившись над прялкой.

Так вырубают каменным топором лодку-однодеревку

Вплоть до начала ХК века археология была не чем иным, как беспорядочным собирательством диковин, оставленных нам далеким прошлым и случайно найденных каким-либо энтузиастом, решившим потревожить покой земли.

Современная археология родилась, пожалуй, два века назад, и ее основоположником многие считают датского ученого Кристиана Юргенсена Томсена. В 1806 году датские власти созвали комиссию, которая должна была заниматься вопросами геологии и естественных наук, и ее секретарем был назначен молодой историк Томсен. Ему и пришла в голову идея расположить коллекцию собранных диковин — памятников древности — в хронологическом порядке (стоит отметить, что сами археологи традиционно отмечают день рождения своей науки 9 декабря в день рождения немецкого ученого Иоганна Иоахима Винкельмана, опубликовавшего в 1767 году классический труд «Неизвестные античные памятники» и заложившего основы археологии как науки. — Прим. ред.). Что касается возраста находок, Томсен исходил из вполне очевидной идеи, которая тогда прозвучала, впрочем, как откровение: чем древнее находка, тем глубже в земле она лежит.

В 1816 году Томсен стал директором созданного в Копенгагене Датского национального музея. Разбирая и классифицируя вверенную ему коллекцию, он решил разделить историю человечества на три отдельные эпохи, назвав их по имени материала, из которого изготавливались орудия труда: каменный, бронзовый и железный век. Он полагал, что эти века должны сменять друг друга в определенном порядке, так как камень не стали бы употреблять для орудий, если бы располагали бронзой и т.п. Эти два основополагающих принципа археологии вот уже два века верно служат науке, разве что все более дифференцируясь (например, каменный век стал теперь разделяться на палеолит, мезолит и неолит).

На таких лодках-однодеревках в древности плавали по рекам

Два века менялись лишь средства — техника раскопок, приемы консервации и датировки находок. Принцип же оставался неизменным — собирательство артефактов согласно хронологии. Археологические музеи давно превратились в подобие анатомических театров, где на всеобщее обозрение выложены тщательно препарированные части Прошлого — аккуратно нарезанные части Прошлого: под этим стеклом — фибула, там — топор или монета.

Дух прошлого понемногу воскресает лишь при сопоставлении предметов, при их использовании — при попытках жить в кругу этих предметов. Это и предлагают поборники экспериментальной археологии, расширяющие возможности традиционной науки. «Мы не стремимся пересмотреть теории, разработанные классическими археологами в тиши кабинетов, а пытаемся, скорее, ответить на вопросы, которые никто еще не задавал», — говорит немецкий археолог Мамун Фанза.

Вот пример с лодкой-однодеревкой. Никто в точности не знает, как зародилось судоходство и как выглядело первое средство передвижения по воде. Может быть, это был поваленный ствол дерева, на который усаживались и плыли вниз по реке, а, может быть, в этом стволе выдалбливали углубление и ложились в него. Позднее стволы стали связывать вместе, прикреплять к ним бортики из досок, устанавливать парус из звериной шкуры.

Археологи неизменно радуются, когда находят на берегу озера или реки обломки подобной лодки. Находку датируют, консервируют и выставляют в музее. «Никто не задается вопросом, сколько времени требовалось на то, чтобы срубить каменным топором дерево, а потом выдолбить в нем полость. Несколько часов? Дней? Как именно выглядели топоры, предназначенные для рубки деревьев? Быстро ли они ломались? Через час? Десять часов? И вообще как к ним относились? Осторожничали с ними, берегли, использовали подолгу или без сожалений выбрасывали, тюкнув несколько раз по бревну?» — очерчивает круг претензий Мамун Фанза.

Для ответа на эти вопросы требовалось одно — изготовить каменные топоры и вырубить ими настоящую лодку. Профессор Фанза и трое его коллег так и поступили. С каждым ударом топора они все почтительнее относились к нашим предкам. Вот технологические откровения от специалистов по неолиту:

• срубить лесной бук можно в течение одного часа;

• при выдалбливании полости нужна немалая сноровка — иначе топор быстро сломается; кроме того, нужно использовать не только традиционный топор, но и топор с клинком, насаженным поперек топорища;

• в умелых руках каменный топор почти не уступает современному, стальному (один из каменных топоров, которыми выдалбливали стволы деревьев, продержался целых 54 часа).

Поработав топором, ученые убедились, что лодка для людей каменного века была немалой ценностью. Трое крепких мужчин почти девять дней плотничали, чтобы соорудить подобный транспорт. Все это время их, оторванных от обычной крестьянской работы, надо было кормить — и, может быть, даже платить им. За эти дни им пришлось сменить дюжину каменных топоров. Кстати, разве подобная история сооружения лодки, демонстрируемая на мониторе, не будет более интересна посетителям музея, чем невзрачные каменные орудия, пылящиеся на стенде, которому уже добрых сто лет?

Голова лошади. Рельеф с Акрополя. Британский музей

Поспешность в таких экспериментах совсем не похвальна. Американский исследователь Джон Моррисон наделал немало шума своим опытом по реконструкции самого знаменитого боевого судна минувших эпох — триеры. В 480 году до новой эры армия триер, которыми правили рассаженные в три ряда 170 гребцов, уничтожила персидский флот у острова Саламин.

Проблема в том, что от триер не осталось ни доски. Мы можем судить о том, как выглядели эти суда лишь по изображениям на рельефе Акрополя, на мозаиках и вазах, античных монетах, на граффити, найденном на стене дома на острове Делос, и даже по паре строк в одной из комедий Аристофана — вот все инструкции, которых могли придерживаться корабелы. Кроме того, судя по раскопкам фундамента античного дока в одном из греческих городов, триера могла достигать 37 метров в длину и шести — в ширину.

Столь бедная фактическая основа не помешала Моррисону собрать деньги со спонсоров и вложить их в строительство триеры «Олимпия», весившей 70 тонн. Результат был плачевен. Сто семьдесят гребцов, расположившись на сидениях, согласно схеме, предложенной исследователем, так и не сумели вывести судно в море. При каждом движении они лишь мешали друг другу.

Стремясь успокоить спонсоров, Моррисон изменил конструкцию триеры, перестав слепо следовать античным свидетельствам, что вызвало возмущение ученых. Вот тогда триера и набрала ход. Однако ее курс пролег за пределами экспериментальной археологии, поскольку Моррисон имел дело уже не с подлинным средством передвижения древности, а с выполненной под старину поделкой.

«Диапазон работ в экспериментальной археологии очень широк: от строго научных проектов до спектаклей, разыгрываемых с привлечением СМИ. Порой случается, что опыты, выглядевшие поначалу вполне научными, через какое-то время превращаются в подобие шоу фольклорного ансамбля», — немецкие историки резко отозвались на «успех» Моррисона, поскольку проблема конструкции триеры, которую он взялся решить, на деле так и осталась неразрешенной.

Еще одно древнейшее судно — плот с парусом из звериных шкур

Зато большой интерес у серьезных ученых вызвал эксперимент, начатый в январе 1999 года в местечке Форхтенберг (земля Баден-Вюртемберг) и проводимый на территории площадью шесть гектаров. Он носит название «Экспериментальная реконструкция подсечно-огневого земледелия в эпоху неолита» и рассчитан на 20 лет.

Теоретически этот метод хозяйствования, популярный в Центральной Европе в 4200 — 3500 годах до новой эры, выглядел так. Крестьяне выбирали участок леса, вырубали кустарник и деревца, а с крупных деревьев сдирали кору и, когда те засыхали, сжигали их. Очищенную от леса территорию возделывали, но через несколько лет забрасывали поле и осваивали новый участок леса — и так далее. По прошествии 15 — 20 лет возвращались на прежнее место, выжигали новую поросль, снова пару лет распахивали эту пустошь и покидали ее.

В чем преимущества и недостатки подобного метода? В справочной литературе говорится, что «в районах с умеренным климатом метод малоэффективен, так как плодородие и урожай, первоначально высокие, быстро снижаются, после чего требуется расчистка новых участков». Исследователи из Вюрцбургского университета решили на своем опыте проверить справедливость подобных суждений и взялись пахать и сеять, как 6000 лет назад.

Эксперимент длится уже восемь лет, и можно подвести некоторые итоги. Действительно, в первые годы после расчистки поля урожаи были достаточно высоки, чтобы прокормить племя. Переходя с одного поля на другое, крестьяне поддерживали высокую урожайность, давая земле несколько лет отдохнуть. Оказалось также, что выжженное поле нет нужды пропалывать — на нем почти не растут сорняки.

В целом подсечно-огневой метод выглядит, по отзывам участников проекта, «гениальной системой хозяйствования, позволяющей при минимальной затрате сил достичь наивысшей урожайности». Очевидно и другое: в неолитическую эпоху племена были хорошо организованы, а авторитет вождей и старейшин — достаточно высок, чтобы заставить людей жить по заведенному распорядку и придерживаться хозяйственного цикла, срок которого превышал ожидаемую продолжительность жизни многих членов племени.

Впереди у ученых еще немало времени, чтобы, собирая зерно или подрубая кусты, размышлять о повседневных хлопотах в каменном веке — или о новых проектах, в которых жизнь людей минувших эпох станет понятна «на собственной шкуре» и видна «как на ладони». Ведь век экспериментальной археологии только начинается!

Петр Ростин