Золотая жила

«БЕЗНАДЕЖНОЕ ДЕЛО»

На одном никопольском комбинате ревизией была выявлена крупная недостача гипса, мраморной крошки, цемента и других материалов. Причину столь большой недостачи установить не удалось. По материалам ревизии прокурор района Гречаный возбудил дело. Дважды оно закрывалось. Поступали жалобы, следствие возобновлялось… и вновь прекращалось.

Наконец это почти что безнадежное дело попало в мои руки, к четвертому по счету следователю.

Материалы дела я изучал долго: тщательно и внимательно читал показания свидетелей, анализировал документы, разрабатывал новые версии. Действительно, дело было запутанным, сложным, но интересным. В самом деле, куда же девались дефицитные строительные материалы? Ответа на этот вопрос я так и не нашел в материалах дела. Следствие велось без всякой системы, поверхностно и, по существу, было заведено в тупик. Подозреваемых значилось много: один был дважды судим, другой — замешан в валютных операциях, третий — спекулянт и отъявленный вор, иные просто тунеядцы, шабашники и т. п. Следователи добивались от них признания в хищении материалов, и в этом заключалась основная их ошибка. Сбором новых доказательств никто из следователей по-настоящему не занимался. Нужно было все начинать сначала.

На комбинате строительные материалы расходовались безучетно. Со склада их брали все, кто хотел, без документального оформления. Преступная халатность многих ответственных лиц была налицо. Бесхозяйственность чувствовалась повсюду. Везде валялись куски металла, перемешанного с землей и щебнем. Из арматуры и труб сделан забор высотой в два метра, который опоясывал огромную территорию предприятия.

В экспериментальной мастерской, где отливались из гипса детали, вовсю кипела работа. Работали три человека. Один из них размешивал гипс, другой черпал его ковшом и заливал в пресс-формы, третий стоял рядом, уткнувшись в чертежи. Они так увлеклись работой, что не заметили моего прихода. Я поздоровался, мне ответил за всех тот, что держал чертежи. Высокий, стройный шатен, с продолговатым лицом и грустными серыми глазами.

— Глес Аркадий Титович, старший мастер, — отрекомендовался он и тотчас же спросил: — Заказать что-то хотите?

Я представился и объяснил цель своего прихода. Глес смутился, суетливо начал объяснять:

— Вот. Отливаем картуши для дома культуры. Работаем втроем. Ребята неплохие. Работы хоть отбавляй — экспериментируем. Это модельщик по фамилии Болячка, а это разливщик — Замотайло.

Время шло к обеду, и рабочие, закончив разливать гипс, вымыли руки, подошли к нам. Как раз в это время с шумом распахнулись створки дверей и на пороге мастерской появилась молодая, элегантно одетая женщина. В помещении резко запахло духами. Глес вздрогнул и кинулся ей навстречу.

— Краля его, Соня, — шепнул мне Болячка. — Сегодня у нас получка, и она тут как тут.

Я стал наблюдать за женщиной. Действительно, она была очень красивой. Гладко зачесанные шелковистые волосы спадали на оголенные плечи. Голову держала высоко и гордо… Чуть вздернутый маленький носик, ровный подбородок и большие круглые глаза. Ей было не более двадцати пяти лет. Походка ровная, грациозная. Прошла мимо нас, оставив после себя запах дорогих духов. Я сразу определил: она и Глес — разные люди. Во-первых, Соня выглядела гораздо моложе Глеса; платье плотно облегало фигуру, сияло красным шелком. Глес по сравнению с ней выглядел жалким и несчастным. Его лицо посерело, сморщилось. Соня, ничего не говоря (видимо, к этому привыкла), на глазах у всех полезла к мужу в карман и извлекла оттуда бумажник. Тут же, не стесняясь, начала потрошить его.

— Так всегда, — вздохнул Замотайло, — грабит, бедного, средь белого дня, даже на обед не оставляет.

Соня, наверное, услышала наш разговор, увела за собой Глеса. Когда они вышли, Замотайло, кашлянув в кулак, продолжал:

— Тунеядка! На шее его сидит. Такая здороваха вместе с матерью нянчит единственного сына, которому уже пошел шестой год.

— А как деньги любит, — вмешался Болячка, — из-за нее Глес здесь, в этой дыре… А какой он специалист… Золотые руки… Отменный строитель, архитектор и скульптор.

— Почему же он не уйдет на другую работу? — спросил я.

— Хм, на одну зарплату с такой кралей не проживешь. Вынужден…

Дальше Болячка не стал говорить, ему помешал Замотайло, незаметно наступив на ногу. Сам же продолжил:

— Вы спросите его, отдыхал ли он когда-нибудь по-человечески. Видел ли он настоящее море? Эх, житуха у него — горше хрена. Денег не хватало, он брал отпуск и уезжал на заработки на Урал: строить коровники, зернохранилища, дома. В это время его Соня укатывала в Ялту. А он ей — телеграфом денежки. Отдыхай, милая, наслаждайся. Тьху! Чтоб ее черт забрал, — сплюнул собеседник.

Итак, в мастерской комбината выполняют частные заказы из государственного сырья. Вот куда нужен был гипс! Теперь нужно было выяснить: какие это заказы? Чьи?

На второй день утром я решил сходить на рынок, надеясь увидеть гипсовые изделия и таким путем утвердиться в намеченной версии. Но, к моему большому сожалению, на рынке подобными изделиями не торговали.

Возвращаясь обратно, я шел мимо городского кладбища. Решил зайти туда, там было множество всякого рода памятников.

Кладбище было огорожено железным забором, вдоль которого росли деревья и шиповник… Войдя на его территорию, начал рассматривать обелиски. Их было много. Все они были изготовлены из гипса и мраморной крошки. По всей вероятности, на комбинате. Я стал переписывать памятники, кто под ним похоронен и когда, и радовался своей находке.

Но эта радость была недолгой. В течение недели все было проверено милицией и, к моему удивлению, установлено, что все памятники и обелиски были изготовлены в Запорожье и привезены сюда.

Начал работать по другим версиям. Ко мне пришла мысль проверить отходы производства комбината. Выбрал путевые листы, по которым значился вывоз на свалку с комбината отходов. Таких путевок я нашел пять. Вызвал шоферов, допросил их, а затем предложил им показать места, куда они сгрузили отходы. Пригласил понятых и поехал на свалку. Свалка была огромная и занимала территорию в пять гектаров. Попробуй что-либо найти там. Каждый день туда привозили мусор со всего города.

На эту работу потратил два дня. Найденные подходящие детали из гипса мною описывались и тут же фотографировались. Наконец мне попалась деталь, отлитая из гипса: часть крылышка с головкой.

«Что это могло быть?» — ломал я голову. Но так и не догадался.

Деталь мы оттуда увезли. На комбинате я просмотрел наряды по экспериментальному цеху, но там такого литья не значилось. Вызвал главного инженера Севастьянова и предъявил ему найденную на свалке вещицу.

— Это не с нашего предприятия, — категорически запротестовал тот.

И я решил поговорить с Глесом. Вызвал его в прокуратуру.

Явился он с большим опозданием., Был заросший, опустившийся, в мятой одежде.

— Что стряслось? — спросил я. — Вы не больны?

— С женой развожусь, — сказал он, вздохнув.

Я не стал больше интересоваться, почему он вдруг решился на такой шаг. Мало ли бывает причин. Объяснив, что допрашивается он в качестве свидетеля, я заполнил протокол, предупредил об ответственности за дачу ложных показаний и, вытащив из стола найденную на свалке деталь, спросил:

— Это ваша визитная карточка? Кто заказывал эту деталь?

Глес растерялся. Лицо его посерело, а затем покрылось багровыми пятнами, задрожали руки.

— Я… Мы… — начал он бессвязно, заикаясь. — В общем…

Глес ерзал на стуле, хватался за голову, будто вспоминал эту деталь. А может, перебирал в памяти эпизоды своей жизни, искал выход из создавшегося трудного положения.

— Ну, ну, смелее, — поторопил я его.

— Старухи… священник… не давали проходу… Жене деньги подсунули, — невнятно бормотал Глес. — Навязали мне…

Интересно, что он скажет о гипсовой детали, для чего она изготовлена, и где ее искать?

— Сколько же вам уплатили?

— Десять тысяч, — тихо промолвил Глес.

— Где брали материалы? — продолжал я наугад, так как еще не знал, что же они изготовили для церкви и старушек.

— Да там же…

— На комбинате?

— Конечно… Гипс портился… Жалко стало… Потому пустили в дело.

— Что же вы отливали? — наконец задал я главный вопрос.

— Иконостасы.

— Как же их вывозили с комбината?

И Глес рассказал, что в экспериментальном цеху они по заказу церковников изготовили из гипса три иконостаса для никопольской, запорожской и днепропетровской церквей и получили за них двести восемьдесят тысяч рублей. Изготовленные детали иконостасов вывозил шофер комбината Дохленко (муж главного бухгалтера), а затем Глес со своей бригадой монтировал их в церквях.

Нужно было определить, какое количество гипса ушло на изготовление каждого иконостаса, и установить сумму ущерба. Необходимо было со специалистами осмотреть иконостасы, замерить каждую деталь, определить ее объем.

Я решил начать эту работу с Днепропетровска. Прежде нужно было изъять необходимые документы; договор, платежные ведомости, наряды на выполненные работы. Обратился к архиепископу Запорожскому-Днепропетровскому, канцелярия которого находилась на улице Красной в Днепропетровске.

Архиепископ Анисий принял меня с большим удивлением.

— К нам следователь? По какому поводу? Церковь отделена от государства!

— Отделена, — согласился я. — Но нас интересует, почему святая церковь покупает похищенное?

— Да вы что? — вскрикнул он. — Церковь не могла допустить этого! Упаси господь! У нас все законно, оплачено своевременно…

— А иконостасы? — перебил я его. — Как вы их изготовили?

— Иконостасы? — переспросил отец Анисий, и глаза его заискрились. — Заключили договор, оплатили деньги, удержали подоходный налог и перечислили государству.

— Иконостасы ваши изготовлены из ворованных материалов, — продолжал я. — За хищение арестованы кладовщик, мастера… Как же церковь допустила это?

— О том, что воровано, нам неведомо, думали, все законно. — Он вышел из-за стола, прошелся по кабинету. — Да, неприглядная история. И что же нас ожидает? Штраф? Мы уплатим!

— Не в штрафе дело, деньги общественные необоснованно расходуете, — сказал я. — Платите шабашникам, поощряете воров.

— Как же нам нужно было все оформить? — вдруг спросил он. — Таких мастерских сейчас нет, чтобы на церковь работали…

— Нужно было обратиться в тот же комбинат, перечислить деньги, и все было бы законно. А так деньги попали в руки дельцов, которые нажились за счет государства.

— Нехорошо, нехорошо вышло, — забеспокоился святой отец. — Иконостасы заберете? С таким трудом приобрели. Старые-то развалились.

— Все решит суд. Думаю, они останутся в церквях, — ответил я, тут же попросив дать указание посодействовать мне в расследовании.

Архиепископ вызвал настоятеля собора и распорядился выдать мне документы, обеспечить осмотр иконостасов.

Интересно, что скажет теперь кладовщик Лакодей? Позвонил на комбинат и обязал его явиться в местную прокуратуру, назначив время и день.

Однако кладовщик не явился. Пришлось направить ему повестку через работников милиции, и его доставили ко мне на мотоцикле. В кабинет он не зашел, а влетел и тут же, прямо с порога, начал возмущаться:

— Снова по этому делу? Я же заявил вам: не вызывайте — все равно не явлюсь!.. Сколько можно издеваться надо мной? Я что, дойная корова? Новый следователь, а вопросы старые: «Куда делся гипс и цемент?» А я почем знаю? Я же рассказал… Все записано там у вас, в вашем деле! Черным по белому.

Я не возражал ему, а слушал и изучал этого человека.

— Садитесь, — предложил Лакодею, когда он выговорился. Лакодей медленно сел, и только теперь его взгляд остановился на столе, где лежала гипсовая деталь.

Он задрожал, его лицо вдруг стало багровым, покрылось потом, он стал вытираться рукавом.

— Можно водички? — тихо попросил он.

Пил он жадно, захлебываясь, а выпив, жалобно произнес:

— Что же будет теперь?

— Расскажите все по порядку.

Он взял деталь в руки, подержал ее, словно взвешивая, сколько на нее пошло гипса, и заговорил:

— Я… Я только давал гипс… делали они… Глес…

— Какую долю вам платили?

Лакодей глубоко вздохнул и попросил у меня закурить.

— Вы же не курите?

— А, теперь все равно…

— Так сколько вам платили за ворованное? — напомнил ему свой вопрос.

— Пустяк… Четвертую часть. Сколько всего — не помню… Они себе брали больше… — Обхватив руками голову, он исподлобья посмотрел на меня.

— Сегодня заберете или домой отпустите переночевать? — спросил.

Следствие продолжалось. Все шло по плану. Сделали обыск у подозреваемых, изъяли крупные суммы денег, золотые изделия, описали на значительные суммы имущество.

Вскоре в прокуратуру явилась жена Глеса — Соня и вручила мне жалобу на работников милиции, якобы незаконно описавших ее имущество. Была она яркая, нарядная, одетая во все светлое, но все же не такая, как тогда, на комбинате, когда приходила к мужу за деньгами. Чувствовалось, что угнетена и расстроена. Изменилась и внешне: лицо посерело, поблек румянец на щеках, под глазами появились мешки. Но все же, несмотря на это, она дышала молодостью и здоровьем. Через прозрачную кофточку просвечивалось красивое загорелое тело. Высокие груди привлекали взгляд. Массивная золотая цепь змеилась на стройной шее. Золото сияло в ушах, на запястье руки и на всех пальцах. К кофточке была прикреплена золотая брошь-паук с бриллиантами.

«Целое состояние, — прикинул я в уме стоимость драгоценностей. — Почему их не изъяли работники милиции?»

Осмотрев себя в зеркальце в серебряной оправе и поправив волосы, Соня скривила губы и капризно молвила:

— Я с мужем в разводе. Жили: он — себе, я — себе. Разделились. И вдруг пришли и описали все имущество. Даже эти безделушки, — ткнула на золото пальцем. — У меня на шее висит сын. Кто его кормить будет?.. Как я буду жить?

— Все описанное имущество нажито нечестным путем, так что не следует возмущаться. Ущерб государству придется возмещать.

— Как это? — удивилась она.

— Очень просто. Все оно приобретено на ворованные деньги!

— Чьи деньги? — вскочила Соня.

— Ваш муж воровал их и покупал вам подарки… Да вы у него и сами брали, расходуя на себя.

— Какой он мне муж… Деньги все пропивал со своими работягами и на любовниц тратил. Меня отец содержал.

Она говорила, конечно, ложь, притворяясь, лила грязь на мужа. К таким приемам прибегали и другие жены. По многим делам я это знал.

Согласно закону следователь обязан принять меры по обеспечению иска и возможной конфискации имущества — описать имущество и изъять ценности. Работники милиции по моему поручению все сделали, но почему-то изъять драгоценности Сони отказались. Возможно, побоялись ее истерики или жалоб на них. Я тут же решил исправить их ошибку.

Через неделю «безнадежное дело» было закончено. Виновные в расхищении социалистической собственности стали перед судом. Но для этого понадобилось почти два года.