Золотая жила

ГРЯЗНАЯ КОРМУШКА

Многие видели, как сборщик утильсырья переходит от дома к дому с мешком на плечах или медленно едет на подводе, извещая о своем прибытии сиплым свистком, ударами в небольшой колокол и выкриками: «Старье берем».

Обмен тряпья, бумаги и костей на воздушные шарики и глиняных петушков едва ли может вызвать какие-либо подозрения: уж слишком специфичен и дешев предмет обмена — утиль.

Очевидно, именно поэтому органы милиции и прокуратуры Днепропетровской области не придавали серьезного значения сигналам о злоупотреблениях на предприятиях по заготовке и переработке утиля. Уголовное дело против работников артели «Красная Звезда» расследовалось неглубоко, и из-за неопытности следователя был вскрыт лишь факт хищения незначительного количества ковровых дорожек.

Чуть позже ОБХСС управления милиции города Днепропетровска вновь возбудил дело против работников этой же артели, а потом передал его в прокуратуру города. Следователь Кавун в течение трех месяцев вел расследование без должной инициативы и настойчивости.

Все это я знал понаслышке. О деле вспоминали на совещаниях. Но я никогда не думал, что оно впоследствии перейдет ко мне.

Как-то перед обедом меня срочно вызвал прокурор области.

— Дела у вас были всякие… — начал Иван Ильич. — Справлялись вы неплохо… Но такого еще не расследовали! Слышали об утиле?

— Тряпье, кость и другой хлам? — вырвалось у меня.

— Это дело непростое, поэтому и поручаю его вам, — остановил меня Иван Ильич. — Мусор, говоришь? А посмотри, какая у них зарплата! В три раза выше, чем у сталевара! Почему? Вот вам и надо разобраться, что к чему, провести расследование на высочайшем уровне, чтобы никто из виновников не ушел от законной ответственности…

Приняв дело к производству, я несколько дней изучал его и нервничал. Само слово «утиль» наводило на меня уныние. Но, изучая его, я обратил внимание на то, что у заготовителей действительно непомерно высокая зарплата. Работали в этой системе, как правило, люди преклонного возраста. Одни и те же — долгие годы. Что их прельщало? Высокая зарплата. А доработав до преклонного возраста, работу не оставляли. Почему? Работа с мусором тяжелая. А для старика вдвойне. А может, круговая порука? Преступный сговор? В таком случае чужой глаз — враг номер один! Листаю протоколы допроса свидетелей — рабочих заготовительных пунктов. Все в один голос твердят: «Грибанов? Золотой человек! Ни за что не обидит! Постараемся — и премию получаем!»

Сколько же они получают?

Просматривая наряды на выполненные работы, приобщенные к делу, я обратил внимание, что всем платят одинаково! Сплошная уравниловка! Почему так? Зарплату должны начислять согласно нормам. Есть среди них передовики производства?

Может, прокурор и прав — нужно вывести все это на чистую воду.

А кто такой Грибанов? Читаю анкетные данные в протоколе допроса: «1922 года рождения… По специальности экономист…» Хм, экономист! Что же заставило его идти сюда с такой специальностью? Тоже непонятно…

Нашел протоколы допроса в качестве свидетеля и председателя артели «Красная Звезда» Дунаева… «По происхождению — служащий, до войны работал агрономом в совхозе…»

Почему поменял профессию?

Читаю показания: «У меня все люди на подбор… Я не допущу разбазаривания… У меня каждая государственная копеечка на учете! Будьте покойны! Недостачи? Боже упаси!..»

Дальше мне бросился в глаза путевой лист. По нему значился вывоз трех тонн шерстяного тряпья на симферопольскую фабрику «Химчистка». Все как будто в порядке: приобщена накладная на отправленный груз, акт на прием его завскладом Мельниковым. Никаких расхождений в весе. Все чин по чину, оформление — пореквизитно. Подписи налицо. На путевом листе даже имелась запись: «За превышение скорости на дороге в туман шофер предупрежден. Автоинспектор Симферопольского ГАИ Старовойт». Рядом стояла дата и штамп. Но вот водитель автомобиля перевозку указанного груза отрицал. Причем к протоколу допроса была приобщена справка о том, что в это время его машина стояла на ремонте. На очной ставке заведующий пунктом Грибанов стоял на своем — груз был отправлен.

Кто же говорит правду, Грибанов или Чижиков?

Вызвал Чижикова. Он явился немедленно. Довольно обаятельный человек лет тридцати. Держал себя смело, независимо.

— Да не ездил я туда! Честное слово!

Чуть позже в деле я нашел акт сверки взаимных расчетов артели «Красная Звезда» и фабрики «Химчистка». Из него вытекало что все в порядке: груз отправлен, груз принят, оплачена стоимость транспорта.

«Но почему шофер отрицает? Какая ему разница? Не везли же это тряпье самолетом», — ломал я голову. Этот вопрос в деле так и не был разрешен. Действительно, заколдованный круг!

Дочитав дело до конца, я решил в первую очередь ознакомиться с системой заготовок, посмотреть обработку сырья и другие процессы.

Через день я поехал в артель «Красная Звезда». Был я в простенькой гражданской одежде. Зашел в контору в обеденное время. Явился не как следователь, а как человек, интересующийся работой. За столом сидели мужчины, обедали. На столе стояла недопитая бутылка водки. Все они были уже навеселе. Увидев меня, встали, чьи-то руки утащили бутылку и стаканы. Я поздоровался. Они ответили дружно.

— Присаживайтесь к нашему шалашу, — откликнулся один из них, как я потом узнал, грузчик Бурчак, сорокалетний мужчина, полненький, кругленький, с маленькими бегающими глазками.

— Приятного аппетита — сказал я, подойдя к столу.

— Спасибо, спасибо, — ответили все хором.

Помолчали. Мужчины не стали есть, уставились на меня.

— Я вижу, к нам на работу хотите? — улыбнулся второй, старший по возрасту, разглядывая меня с ног до головы, и тут же торопливо добавил: — Можем принять в нашу компанию… Меня звать Мефодий, а проще — Мифа.

— А где начальство? — перешел я ближе к делу.

Опять пауза. Они переглянулись.

— Уехали-с на обед-с, — чинно, с протяжкой, сильно фальшивя, ответил третий, тоже грузчик, по фамилии Плешня, средних лет блондин с серыми, прямо глядящими глазами, тонкими губами и упрямым подбородком.

— Да ты садись, оно вряд ли сегодня появится, — кивнул мне Бурчак, вытирая полотенцем засаленные губы.

Мифа встал из-за стола, подошел ко мне и сильно по-приятельски хлопнув по плечу, сказал:

— Ну не тяни, выкладывай, чего к нам?

— Руководство мне нужно, — повторил я.

О своем действительном намерении я умолчал. Решил ближе познакомиться с людьми и узнать у них все, что меня интересовало.

— А мы тебе не начальство! — сверкнул глазами Бурчак. — Документы липуем и…

Дальше ему не дали говорить.

— Не чеши попусту своим дурным языком, — набросился на него Плешня. — Что шеф просил?

— Чего там бояться? Его? Видать, свой человек, свой в доску, — отмахнулся Бурчак и тут же обратился к Мефодию:

— Эй, Мифа, а ну налей-ка ему первачка ради знакомства.

— Не пью, — отказался я и тут же добавил: — а разве можно пить в рабочее время?

— Да чего там… Пол-литра на четверых… Для аппетита… — зачастил Плешня, наливая в стакан мутную жидкость.

— Пей! — подал мне. — Тут еще и закуска осталась.

В это время Бурчак вытер полотенцем соленый огурец и стал резать его кружочками.

Пить я отказался.

— Выпей хоть капельку… Это же как лекарство, — не отступал Плешня.

— Не хочете? С нами, с рабочим классом? — вспыхнул вдруг Бурчак.

— Я такой же рабочий, как и ты, но пить мне нельзя, печень больна, — схитрил я.

— Печенка! А нам и сам бог велел… На такой работе… — улыбнулся Мефодий, пряча бутылку в сумку.

— Значит, ты к нам на работу? — спохватился Мефодий. — В самом деле или фонарем?

— Фонарем? — сделал я удивленный вид, будто слышу это слово в первый раз.

Бурчак подмигнул мне.

— Или фонарем! Это лучше.

— Ну и должность придумали — фонарь! — не выдержал я. — Может, еще и на курсы пошлете?

— Хм, не знаешь? — тягуче произнес Мефодий, еще раз хлопнув меня по плечу.

— Первый раз слышу, — ответил ему.

— Должность чистенькая! Не бойся, — продолжал Мефодий, затем взяв меня под руку, отвел в сторону.

— Фонарь, — метнул на меня глазами, — это то, что светит, да не греет.

— Мертвые души? — переспросил я.

Мефодий вмиг отскочил от меня. Его лицо сразу стало серьезным.

— Эй, эй! А ты откуда знаешь за фонарей?

— Ты же сам сказал!

Он сразу притих, подумал и заговорил уже осторожно, намеками.

— Хочешь получить приличную пенсию — давай вступительные. Конечно, не мне, а шефу, и зачислят тебя фонарем. Нет, нет, не работать… Это только на бумаге. Сам иди на все четыре стороны. Хочешь поехать в Крым пузо греть — поезжай! Но изволь, дорогой, явиться в день получки, чтобы расписаться в ведомости на зарплату… А деньги…

Мефодий сделал паузу, вздохнул. В это время его позвали к себе рабочие.

— Ну, я пошел, потом, — махнул рукой. Но сделав пять-шесть шагов, вернулся и продолжил: — В конце месяца нужно составить отчет о своей «работе».

— Так это же нарушение? — перебил я его.

— А ты думаешь как! Риск — благородное дело, — улыбнулся он. — Ну, по рукам! Не бойся, это дело поставлено на крепкую основу. Людей берем подходящих… Молчунов… Мне поручено, а у меня комар носа не подточит.

В это время к нам подбежал Плешня:

— Чего разболтался? Забыл уговор? Папа узнает, лишит премиальных.

— Не бузи, Плешь. Я знаю, с кем имею дело, — отмахнулся Мефодий.

— Я же просил тебя — заткнись, а тебе хоть на голове кол теши, — процедил сквозь зубы Плешня.

Они ушли. По дороге Плешня продолжал отчитывать Мефодия за его длинный язык.

Мне же этот разговор дал многое. Наконец-то открылся ларчик: стало ясно, как расхищаются денежные средства за счет подставных лиц, так называемых «фонарей». Я подошел к рабочим. Они как раз приступили к работе: тюковали разное тряпье.

— Навесы у вас хорошие, а сырье держите под открытым небом, — сказал я. — Это не по-хозяйски!

Рабочие промолчали.

— Эх, вы, а еще рабочий класс! — я попытался втянуть их в разговор.

— Эх ты! Детская целина, — не выдержал Мефодий. — Что значит не в курсе дела.

— Премиальные-то за экономию получаете, — продолжал я.

Опять отозвался Мефодий:

— Экономим. Принимаем сухим, а сдаем мокрым, процентики набегают.

Мефодий подошел ко мне, взял меня под руку и сказал:

— Ну как — решил?

— Сколько надо вступительных? — спросил я.

Мефодий помялся, почесал себя за ухом и тихо произнес:

— По таксе. Если грузчиком, — три куска, заготовителем — полтора… Ну, конечно, для закрепления дружбы с артельщиками — две сотни на пропой. Сколько дашь?

— Тяжелая для меня работа — возразил я. — Не выдержу.

— Тяжелая? — вскрикнул он. — Не бойся, живот не надорвешь… Тюки легкие… А если грузить, то воздух…

Я не выдержал и улыбнулся.

— Смеешься? Да мы больше всего воздух и грузим. Не веришь?

— А чему тут верить, ерунду городишь, — возразил я.

— Зря ты так… — нахмурился Мефодий. — Обижаться не будешь.

— И сколько же вам платят? — поинтересовался я.

— Нормально. Кроме зарплаты, шеф еще на молочишко дает, вроде премиальных. За честную службу и язык. Не будешь им попусту чесать — получай надбавочку…

Пробыл я на заготовительном пункте около двух часов. Откровенность рабочих открыла мне глаза на многое. Действительно, дело сложное. Круговая порука, мелкие подачки развратили рабочих. С чего же начинать? С допросов — рано. Назначить новую ревизию? Их уже провели две. А что она даст? По документам — все гладко. Поймать с поличным? Но как и на чем? Нужно прежде всего определить уязвимые места. А где они? Решил связаться с начальником ОБХСС города Тутовым.

Анатолия Васильевича я знал давно, еще когда он был начальником отдела милиции. Это был опытный работник. Широта взглядов, усидчивость, выдержанность и олимпийское спокойствие. Это помогало ему выйти из любого тупика.

Тутов пришел под конец рабочего дня.

— Чего нос повесил? — начал он с порога. — Не такие дела раскручивали! Обсудим и начнем!

Я подробно рассказал ему о своем визите на заготовительный пункт.

— Разоблачить «фонарей» не так легко, сплошную проверку не сделаешь, — подметил Тутов. — Я попытаюсь сам…

— Начать следствие надо с заготовительного пункта. Вначале проведем инвентаризацию материальных ценностей, а затем перепроверим все акты на сортировку вторичного сырья. Со специалистами установим фактический выход: проценты засоренности и влажность.

— Это пустая затея, время упущено, — сказал Тутов. — Преступники не дремали, следы своих грязных дел они уже успели замести. Пару месяцев тому назад там неожиданно возник пожар и нужные нам документы сгорели. Так что напрямую идти — пустой номер.

Тогда я нашел путевой лист на перевозку тряпья на фабрику «Химчистка» и показал его Тутову.

— Новая задачка! — задумался Анатолий Васильевич. — Ты считаешь, начало дела там, в Крыму? Заманчиво! Но учти, это не наша область, трудно будет.

— Да, нелегко, — согласился я. — Однако другого выхода у нас нет.

Тутов подумал и сказал:

— Ну что же, резон есть! По-моему, неплохо, и преступников собьем с толку.

— Выделишь мне пару оперативников? Там работы много.

— Дам. Я, пожалуй, и сам смогу на недельку поехать.

Потом обсудили все вопросы предстоящей работы. Наметили план, а на другой день доложили в прокуратуру Ивану Ильичу Громову и начальнику областного управления милиции Олейнику Петру Александровичу. Наши предложения были одобрены, выезд в Симферополь разрешен.

В тот же день в Симферополь выехала оперативная группа в составе трех работников ОБХСС управления милиции города — Чуднова, Коваленко и Суркова. Их задачей была разведка. На месте они должны были изучить обстановку, определить круг лиц, замешанных в махинациях, установить связи их с артелью «Красная Звезда». Мы их строго-настрого предупредили — открыто на фабрике не появляться. Чуднову поручили проверку путевого листа с отметкой работника Симферопольского ГАИ.

Тем временем я продолжал усиленно изучать технологию изготовления войлока и другой продукции из вторичного сырья. Мы знали, что фабрика «Химчистка» занимается этим видом продукции. Сам технологический процесс был сложен, поэтому я пригласил соответствующих специалистов.

— Мы получаем от этой фабрики войлок повышенной влажности, — заявил начальник отдела снабжения завода им. Коминтерна Савин. — Возвращали им продукцию. Приезжал директор — наладить дело, но войлок до сих пор такой же.

Я изъял переписку. Много рекламаций я обнаружил и на других заводах, и в строительных организациях. Новую партию войлока, прибывшую с фабрики «Химчистка», я осмотрел со специалистами. Взяли образцы на анализ. Кроме повышенной влажности, эксперты обнаружили в войлоке недовложение шерстяной группы. Это намного снижает качество выпускаемой продукции.

На помощь снова пришли специалисты.

— Недовложение — не что иное, как один из способов создания излишков сырья, — категорически заявил Иванченко, пожилой человек с открытым добрым лицом, эксперт бюро товарных экспертиз.

— Для чего им понадобились эти излишки? Перекрывать недостачи? — не успокаивались мы. — А почему именно суконного?

Иванченко поднял на лоб очки и улыбнулся.

— Зря ломаете головы. Обратите внимание на стоимость самой заготовки. По ценнику стоимость каждой тонны заготовленной шерстяной группы тряпья — сто шестьдесят рублей, а хлопчатобумажного — шестьдесят. Вот в этом вся суть! За счет чего лучше красть? Ясно, за счет того, что дороже! А дальше вы, юристы, делайте выводы.

Я не выдержал и поделился с Иванченко мыслями по поводу путевого листа оформленного на Чижикова.

— Ну вот, — улыбнулся он. — Как видите, я прав. Закваска этих дел там, на фабрике.

Медлить было нечего, и мы с Тутовым срочно выехали в Симферополь.

Чуднов доложил, что автоинспектора по фамилии Старовойт, сделавшего отметку на путевом листе, в Симферополе нет и никогда не было.

— Вот тебе и номер! — вскочил Тутов.

— Да, эта фамилия вымышленная, — продолжал Чуднов. — Но это еще не все. Штамп на путевом листе — поддельный. Ясно, как божий день: сырье на фабрику не завозилось.

— А этот недогруз перекрыт излишками, созданными на фабрике за счет недовложений при изготовлении войлока, — догадался я.

— Значит, Чижиков правду сказал, — буркнул Тутов.

Имея на руках документы с подписями работников фабрики «Химчистка» Мельникова и Букача, удостоверявшими получение партий утильсырья, в то время как свидетели это опровергали, и располагая данными, что указанные лица живут явно не по средствам, мы одновременно произвели у них обыск.

Оказалось, что Мельников, получая зарплату сорок пять рублей, выстроил двухэтажный дом из восьми комнат, гараж, приобрел автомашину «Москвич», пианино, холодильник, телевизор. Букач месяц тому назад купил дачу за двадцать тысяч рублей. Михно приобрел автомашину «Победа» и мотоцикл.

Каждого из задержанных расспрашивал в отдельности. Все соглашались, что проявляли халатность в работе: мол, в потоке бумаг запутались. Что касается строительства домов, приобретения автомашин и другого ценного имущества, отвечали в один голос: «Жизнь после войны наладилась, нужно подумать о культуре. Маленькая зарплата? Родители зато богатые!»

Преступную связь с работниками артели «Красная Звезда» все отрицали. Правда, Мельников назвал один случай, когда вместо шерстяного тряпья они получили хлопчатобумажное. Поднялся шум, к ним приезжал Грибанов и уладил этот вопрос: привез восемьсот рублей. Эти деньги забрал Михно.

Михно же данные обстоятельства отрицал.

На нашем пути вновь встали трудности: длинная цепочка с множеством обособленных звеньев. В каком же звене кроется разгадка?

Назначив документальную ревизию по фабрике «Химчистка» и оставив оперативную группу в Симферополе, мы с Тутовым возвратились домой.

Допрос Грибанова ничего не дал. Решено было вернуться к артели «Красная Звезда». При проверке выяснилось, что в артели имелось два заготовительных пункта. За каждым из них было закреплено восемь — двенадцать штатных и нештатных заготовителей, которые за наличный расчет скупали у населения утильсырье, сдавали его на заготовительный пункт, где оно сортировалось, а оттуда поступало в концервальный цех. В конечном итоге сортированное и промытое тряпье перерабатывалось на обтирочные концы.

— Хм! Заготовка!.. и концы! Действительно, концы в воду, — вздохнул Тутов.

— Начнем снова с документов.

— Их не найдешь теперь. Многие сгорели, а остальные вряд ли нам помогут — второстепенные, — махнул рукой Тутов.

— Вторые экземпляры документов остались на руках у заготовителей и заведующих пунктами, — возразил я. — Важно сейчас их заполучить. И пора заниматься «фонарями». Нужны хорошие оперативники.

— Бери Камочкина и Стародубцева, — тут же решил Тутов. — Ребята надежные, не подведут.

Наше вмешательство вызвало переполох среди дельцов.

Почти каждый день Камочкин и Стародубцев раскрывали их связи. Преступники выдавали себя даже на самых малых «операциях».

Через день ко мне, запыхавшись, прибежал Камочкин:

— К Кирюхину зашел подозрительный тип. Средних лет мужчина, в кожаной куртке, с большим чемоданом.

— Понаблюдай за ним, — предложил я.

Через неделю Камочкин позвонил мне домой и сообщил, что мужчина в кожаной куртке вновь явился к Кирюхину.

Мы нагрянули туда с обыском. Стали стучать. Нам никто не ответил. Обратились к соседям.

— Дома они, — ответили те.

Пришлось взломать дверь. Кирюхина стояла у стенки и дрожала. Руки ее были в ссадинах и в крови.

— Почему у вас руки в крови?

Кирюхина ничего не ответила, спрятала руки под передник, села в угол, притаилась. Она в летах, но следит за собой: хорошая прическа, подведенные карандашом брови, накрашенные губы. Мужчина забившись в угол, искоса поглядывал на нее. Мы приступили к обыску. Многие вещи из дома уже исчезли: холодильник, телевизор, пианино, магнитофон, аккордеон. Удивительно было и то, что в доме не нашлось ни одного рубля. Словно после тщательной «ревизии». Особенно по этому поводу негодовал Тутов:

— Как же вы живете без денег?

— Так и живем. Еле концы с концами сводим, — вздохнула Кирюхина. — Представьте, на кусок хлеба нет.

Паспорта на пианино, телевизор, радиоприемник, аккордеон спрятать не успели.

— Берите, берите, это чужое… Отец перед смертью отдал, — ответила хозяйка, сверкнув злыми глазами.

Начали составлять протокол. «Неужели ошиблись с обыском? — засомневался я. — И кто этот мужчина? Любовник? Так по возрасту вроде не подходит…»

Я отложил протокол и решил еще раз пройтись по комнатам. Зашел в туалетную. И тут обратил внимание на унитаз, переполненный водой. Присмотрелся. Сверху плавали какие-то клочки лощеной бумаги. Выловил одну из них. Рассмотрел. Так это же кусочек денежной купюры! Вот почему у Кирюхиной окровавленные руки. Увидев нас, она заметала следы — прятала деньги в унитаз.

Я позвал к себе понятых и хозяйку. Понятые подошли, а Кирюхина бросилась бежать. Ее настигли на улице, привели обратно.

— Что здесь? — спросил я.

— Сами видите — мусор, — процедила она сквозь зубы.

— Ничего себе мусор! — вскрикнул Тутов. — Вот и кусочки купюр сторублевых.

Сняли унитаз. В сточной трубе мы обнаружили большой комок разорванных облигаций трехпроцентного займа, сберегательных книжек на предъявителя и купюры денег. Всего на сумму свыше восемнадцати тысяч рублей.

Кирюхина была задержана за сокрытие похищенного.

Сразу же после этого мы сделали обыск и у Золотаря, как назвался мужчина. У него было обнаружено немало: одиннадцать сберегательных книжек на предъявителя с остатком вкладов на шестнадцать тысяч рублей, на семь тысяч облигаций трехпроцентного займа, десять золотых монет царской чеканки, шесть золотых часов, золотые кольца с бриллиантами, два золотых слитка по сорок граммов.

— Это не мое, — стал отнекиваться Золотарь. — Попросили люди схоронить.

— Кто вам передал эти ценности? — поинтересовал^{ся я.}

— Люди. Просят — храню, два процента за это платят.

— Значит, банкиром стали?

— Какой из меня банкир? Просто доживаю свои денечки, — скривился Золотарь.

— Чьи же ценности?

— Не помню. Фамилии не спрашивал. У нас все по-честному.

— Рискуете, Золотарь, — сказал Тутов. — Дело серьезное. Можете проиграть…

— Я все сказал, врать не собираюсь, — буркнул тот.

Хотя, по всем правилам, я должен был арестовать Золотаря, но не стал этого делать. Я решил пойти на психологическую хитрость. Из поведения Золотаря мы понимали, что обнаруженные у него ценности — только часть, остальные нужно искать. Как и где? Я вызвал Золотаря в прокуратуру. Он явился вовремя. Прихватил с собой большую сумку. В коридоре нервничал. То и дело схватывался со стула. Затем возвращался на свое место и рылся в сумке. Я разложил на столе изъятое у Золотаря золото. Правда, заменил его прежнюю упаковку: заполнил стеклянную банку, жестяную коробку и просто положил россыпью.

Позвал Золотаря. Он вошел, сел, увидев на столе золото, потянулся к нему, но тут же спохватился отдернул руку… Нижняя губа у него задрожала.

Золото на него подействовало и, используя его растерянность, я задал первый вопрос:

— Ваше?

— Мое, — выпалил он. — Извините… Я забыл вам сказать… Это вы забрали у моей сестры?

Я кивнул головой, хотя ничего о его сестре и не знал.

— В Харькове она постоянно прописана, а живет с внуком в Полтаве, — затараторил Золотарь. — Так получилось… Моя жена отказалась ее принять.

Я не перебивал его, и он продолжал:

— Почему-то не мирят они. Бабы… А все это из-за того, что я свою сразу не прикрутил, попустил удила — и получай: на старости лет негде голову приклонить.

— А у кого еще вы прятали золото? — наступал я.

— Вы же сами знаете. То, что в коробке, у соседки Сони…

Затем Золотарь задумался, посопел носом и сказал:

— Спрятал от своей карги, на черный день. Там мало. Не хотела брать. Еле упросил. Оставьте ее в покое, она женщина честная…

— Продолжайте, продолжайте… — Я понимал, что упускать инициативу нельзя. — Эта Соня… Она могла и не отдать всего. Пересчитайте хорошенько. Там двадцать две монеты…

— У Никитина тоже? — не удержался Золотарь. И тут же осекся, замахал руками, схватился за голову. — Я спутал.

Но слово не воробей. Фамилию я запомнил.

— Да, и там забрали, — подтвердил ему.

Он притих, опустил голову, задумался, шаркая ногой по полу. Прошло несколько минут, Золотарь поднял голову, и я его не узнал. Он изменился на глазах. Передо мной сидел уже другой человек: лицо вытянулось, посерело, сделалось каким-то старым, морщинистым, глаза потускнели.

— Вы отнеслись ко мне благосклонно, не арестовали сразу. Вы хороший человек…

«Лед тронулся», — подумал я. Золотарь начал сдаваться.

— Хвалить меня еще рано. А вы еще не все рассказали.

Золотарь задумался, потер ладонью виски, вскочил.

— Ладно. Поедемте ко мне, и я отдам все остальное.

— Хорошо, — согласился я.

Из практики я знал, если человек решается выдать ценности — медлить нельзя.

Итак, Золотарь добровольно выдал свой клад, замурованный в печке. Там оказалось двадцать золотых монет и бриллиантовое ожерелье. Вскоре мы забрали ценности у его сестры — Заморыш и у Никитина. В общей сложности у них изъяли золотых изделий на десять тысяч рублей.

Ценности, нажитые преступным путем, имеют большую доказательную силу. Задача следователя не только искать преступников, но и похищенное. Пожалуй, второе важнее. Собственность государства — неприкосновенна. Ущерб надо возместить. Это железное правило для всех следователей.

После долгих размышлений я арестовал Кирюхина и Грибанова. Они подписали справку на Золотаря, в которой значилось, что тот работал заготовителем. Эту справку представили в собес, и Золотарю была незаконно назначена пенсия.

Сначала преступники пытались замести следы, изворачивались, лгали, любым путем старались запутать следствие, повести его по ложному пути.

— Мы честные труженики, — клялись на допросах.

В конце концов они поняли — игра проиграна. Будто по команде бросились в другую крайность. Стали топить друг друга.

— Я так себе, совсем мелкая сошка, а вот он — махровый! — бил себя в грудь Грибанов.

— Это он меня подкузьмил, подсунув на подпись фиктивную справку на Золотаря, — доказывал Кирюхин.

Вечером я зашел к прокурору.

— Вот видишь, я же говорил, что это дело золотое! А ты твердил: «Не хочу мусором заниматься», — сказал он.

— Ценностей мы изъяли много, а вот каким путем их добывали преступники, пока неизвестно, — ответил я.

— Как ревизия, много установила? — спросил Иван Ильич.

— Сегодня получил акт. Но там для нас ничего нет. Одни излишки. Недостач не выявили.

— Вот и займитесь излишками. Это один из источников хищения, — подсказал мне прокурор.

И я решил взяться за Золотаря. Не может быть, чтобы тот ничего не знал. С какой целью он посещал дом Кирюхина и с Грибановым встречался? Справку ему дали. За какие заслуги? По словам соседей, после ареста Кирюхина и Грибанова он никуда из дому не выходил. Притаился и чего-то ждал.

Прошла неделя. В начале следующего месяца Золотарь стал исчезать из дому. Сообщения шли одно за другим: «Золотарь садился в поезд, следовавший в Новомосковск… В 12 часов его видели в Никополе. В среду Золотарь выходил из электрички в Павлограде…»

«Почему Золотарь мотается по области?» — задумался я.

Во время встречи с Тутовым стали строить догадки.

— Может, следы заметает? — сказал Тутов.

— Неужели преступная связь артельных дельцов зашла так далеко? — высказал я свои предположения.

— Так трудно сказать, чьи дела он улаживает, — перебил меня Тутов. — Надо все проверить. У меня есть хорошие ребята, Селезнев и Протасов. Им-то мы и поручим проверить. Не возражаешь?

Я согласился.

На второй день они выехали на задание. Долго ждать не пришлось. Селезнев и Протасов вернулись с пенсионными делами на Золотаря. Их было три. Оказалось, Золотарь ездил получать пенсии.

— Хм, интересная эта личность, не пора ли его арестовать? — сказал Тутов, перелистывая пенсионные дела. — Настоящий аферист!

Сказанное задело меня. По существу я был виновен в том, что Золотарь до сих пор разгуливал на свободе. Получив санкцию прокурора, я поручил милиции задержать его. Но не тут-то было. Золотарь скрылся. Досталось мне тогда. Как же так, следователь опытный, а промахнулся, как стажер. По правде сказать, я вначале тоже здорово переживал, а потом, взвесив все за и против, успокоился. Следствие не сделка, где все ограничено реквизитами, здесь всякое бывает, всех нюансов не предусмотришь. Да и зачем волноваться, когда такие ценности изъяты. Я объявил розыск и был абсолютно уверен, что Золотаря найдут.

Через десять дней я получил телеграмму из Магаданской области о задержании Золотаря и сразу же направил туда конвой. Сам же стал тщательно готовиться к его допросу. Теперь он должен все рассказать. Главное: связи с артельщиками. Арестованные Кирюхин и Грибанов по-прежнему молчали. Ревизии и экспертизы не были закончены. Потому я надеялся на Золотаря.

Изучая его пенсионные дела, я обратил внимание на то, что во всех случаях пенсии ему были назначены на основании выписок из трудовых книжек, заверенных работниками отделов социального обеспечения. В них значилось, будто Золотарь с 1936 по 1962 год непрерывно работал рыбаком Дальневосточной флотилии. В делах имелись справки о размере заработной платы. С помощью лупы я установил, что печати и штампы на документах Золотаря подделаны.

— Здорово мы ему наступили на мозоль, теперь не выкрутится, — потирал руки. Тутов.

— С Золотарем у нас все ясно, а вот кирюхинская компания пока не сдвинулась с места, — напомнил я Тутову. — И из Симферополя — ничего.

Вскоре привезли Золотаря, и, как я и предвидел, он задал нам много хлопот. О фикции с пенсиями он рассказал без запирательства. В течение пяти лет Золотарь получал четыре пенсии. Всего — свыше двадцати шести тысяч рублей.

У читателя может возникнуть вопрос, каким образом можно одновременно получать пенсии в нескольких местах, поскольку для назначения пенсии необходимо представить справку с места жительства, а прописаться одновременно в нескольких населенных пунктах невозможно.

Золотарь пользовался халатностью работников отдела социального обеспечения и коммунальных отделов. Например, в Ровеньках ему назначили пенсию, не потребовав справки с места жительства. Трудовую книжку ему заполняли со слов. Так поступил Кирюхин. Что касается штампа о прописке, то его ставили или в гостинице, куда он устраивался на временное жительство, или на частной квартире, как произошло в Павлограде. У хозяйки он занимал одну комнату, исправно платил квартплату, но не проживал. Это устраивало квартиросдатчика и, конечно, Золотаря, так как стоимость жилья была ничтожна по сравнению с получаемой пенсией. Деньги он получал в собесе лично или же через своих знакомых, которым выдавал доверенности.

О своих преступных связях с артельщиками Золотарь умалчивал. Лишь новые обстоятельства, возникшие впоследствии, принудили его развязать язык. А произошло следующее.

Был субботний день, на работу я пришел рано. Около прокуратуры стояла женщина средних лет, худенькая, просто одетая. Увидев меня, пошла навстречу.

— Вы следователь? — робко спросила.

— Да, я, проходите, пожалуйста, — ответил я.

Зашли в кабинет. Прикрыв за собой дверь, она остановилась у порога, осмотрела кабинет и тут же произнесла:

— Удивились, почему я так рано?.. Я уже приходила вчера. Вас трудно застать… Знаю, вы ведете дело об утильщиках.

— Слушаю вас.

Она спохватилась, будто очнулась, и нерешительно произнесла:

— Пора уже утильщиков прибрать к рукам. Я вам кое-что подскажу… Ах, да, я и не представилась. Извините, зовут меня Клара Ивановна.

Тут она опять запнулась, пристально посмотрела на меня и продолжила:

— Председателя артели «Красная Звезда» знаете? Так я его бывшая жена. Нечестный он. Потому и разошлись.

А дальше она рассказала следующее.

…Прожили они чуть ли не пятнадцать лет. Первые годы будто все ладилось. Позже появились у него женщины. А став председателем артели, он зазнался, у него появились лишние деньги. Это насторожило ее. Попыталась добиться от него правды — не получилось… Как-то вечером в отсутствие мужа по телефону позвонил мужчина, назвался Львом и попросил передать мужу, чтобы тот приготовил две тысячи рублей и ждал дальнейших указаний. Она пыталась узнать, что это за деньги, но он бросил трубку. Рассказала об этом мужу. Тот сразу встревожился, а затем махнул рукой, мол, не беспокойся — ошиблись номером. В ту же ночь звонок повторился. Голос был тот же: шипящий, заикающийся. Трубку передала мужу, тот, перекинувшись несколькими словами, оделся, взял с собой деньги и ушел. Вернулся утром. На вопрос, где был, только сдвинул брови, буркнул: «Не твое дело». Но она догадалась. Ровно через неделю снова тот же голос… И снова муж уходил. Позже так исчезли из дома золотые часы, серебряные ложки, облигации…

Клара Ивановна затихла, открыла сумочку, достала носовой платок, вытерла глаза.

— Ну-ну, продолжайте, — попросил я.

Но она не спешила. Вновь полезла в сумочку, порылась там и положила мне на стол записку.

— Вот, подкинули…

Я прочитал:

«Ждем пять кусков. Положи на старом месте, не то — сядешь надолго. Император».

— Потом звонки прекратились, — снова заговорила Клара Ивановна, — и я успокоилась. Но вскоре они последовали один за другим, причем с разными угрозами, что, мол, если муж не принесет деньги, то его посадят. Выход был один — выключить телефон. Так я и сделала. Тогда мне под дверь подсунули эту записку.

Оставшись один, я внимательно прочитал записку. Она была написана печатными буквами, химическим карандашом. Я еще раз прочитал протокол допроса Клары Ивановны. А может, это месть? Бывает, что люди расходятся, а затем долгие годы пишут, обливая грязью друг друга.

Мы встретились с Тутовым.

— Говоришь, Император? Такая кличка где-то проходила, — он стал вспоминать.

— Может, поручим району, пусть займутся сами? — предложил я.

— Поручать другим нельзя, — озабоченно произнес Тутов. — Сами они ничего не сделают. Я вот думаю, с какой целью они шантажируют Дунаева…

Решили выделить на это дело новых оперативников.

Переговорили с Кларой Ивановной. Она пообещала нам помочь. Первым делом решили засечь телефон Императора. Из первых попыток ничего не вышло — Император звонил из автомата. Но однажды он позвонил с квартиры Нечко, работавшего в артели «Красная Звезда» грузчиком, ранее судимого за аферы. Сделали у него обыск и изъяли на огромную сумму различных облигаций, которые тот скупал по дешевке. Кроме того, были обнаружены золотые часы, принадлежавшие Дунаеву, серебряные ложки, шесть сберкнижек на предъявителя и разные клише на изготовление печатей и штампов. Самого Императора дома не оказалось. Впустила нас в дом его мать, семидесятилетняя старушка.

Задержали его на рынке при продаже поддельных документов. Привели ко мне на допрос. Это был мужчина лет сорока, обрюзгший, без единого волоса на голове, с шипящей картавой речью. Конечно, он все отрицал. Пришлось произвести эксперимент. Дунаева узнала его по голосу. Оказалось, Император и Золотарь вместе отбывали срок в колонии. Золотарь вернулся позже, и Император изготовил ему фиктивную трудовую книжку.

Теперь Император уже не запирался, стал охотно рассказывать о своих проделках. О том, как он «кинул» Дунаева, то есть сделал «операцию» по извлечению у него нетрудовых денег. Он также назвал случаи, когда лично видел, как Дунаеву вручал деньги Кирюхин. Путем шантажа он вынудил Дунаева передать ему чуть ли не девять тысяч рублей.

Таким образом, дело стало продвигаться вперед. Но сам источник, откуда черпались деньги, был еще неизвестен. На удивление всем, новая ревизия никаких недостач не выявила. Повсюду в артели были излишки.

На следующем допросе Император дополнил свои показания. Он рассказал о Дунаеве больше, чем мы знали, и даже то, что тот передавал деньги на хранение Золотарю.

Встал вопрос об аресте Дунаева. Доказательства его вины уже были. В это время Дунаев хотел повеситься: нашел глухую посадку, привязал к дереву веревку с петлей, залез на дерево… Но веревка оказалась слабой, не выдержала его грузного тела.

Золотарь после отсидки изменился: осунулся, почернел, согнулся…

— А чего там, я человек маленький… Мне давали — сохранял. Знают мою честность. Чужого не беру.

— Кто приносил? — спросил я его.

— Это резонный вопрос. Император, Дунаев, Ленька Грибанов, бухгалтер Кирюхин… Все они отпетые жулики!

Ну и ну! Они жулики, а кто он?

Так бывает всегда: воруют вместе, делят на равные доли, клянутся в верности, но стоит одному из них угодить за решетку — и забываются старые клятвы, каждый-готов проглотить другого, выгородить себя, а остальных утопить в ложке воды.

И Золотарь, и Император, и тот же Грибанов уже побывали в заключении и, казалось, должны были бы усвоить золотое правило: сколько веревочке не виться, а конец придет, но выводов не сделали.

Преступники, как говорится, «посыпались», а нас это не радовало: удалось разоблачить далеко не всех дельцов.

Хотелось знать, что скажет организатор всей этой аферы Дунаев.

А он выглядел жалким, обиженным. Мол, не выдержал клеветы, хотел уйти в «потусторонний мир». На первом допросе вел себя так, словно только сейчас следователь открыл ему глаза на то, что говорили его подчиненные.

— Нахалы! Опозорили всех! Да как они посмели на меня, на мою работу! — вспыхнул он. — Я им верил, как себе! А они, мерзавцы!

— Деньги от них получали? — спросил я.

— Что вы имеете в виду? — вытаращил глаза Дунаев.

— Ну скажем, взятки? Долю от похищенного?

— Да как вы смеете подозревать меня, ответственного работника, в таких темных делах! — вскочил он. — Я… Я все делаю… достаю. Планы выполняю…

Пришлось сделать ему очную ставку с Кирюхиным.

— Не отказывайтесь, Степан Саввич! — медленно произнес Кирюхин. — Я же давал вам лично… Помните, золотые часы?

— Ты что, белены объелся? Какие часы? — не выдержал Дунаев.

— Вам — часы, а паспорт остался у меня. Следователь забрал его, — продолжал Кирюхин. — Не коробьтесь, Степан Саввич, деваться некуда… Закрылась ваша лавочка!

— Перестаньте выслуживаться перед следователем! Я чист! — взбеленился Дунаев. — И не жаль меня? Я ведь тебя на работу пристроил! Забыл, как у меня в ногах ползал?

— А кто заставил нас воровать? Вы что мне говорили? Мол, у вас расходы, не хватает зарплаты.

— Цыц, сукин сын! — набросился на Кирюхина Дунаев.

— Раз так, я вам напомню о тысяче, — вскочил Кирюхин. — Помните, в желтом конверте передал?

— Признаю… Было дело, ехал в командировку… Всего двести рублей… Растратил на благо артели, ради плана.

— Тысячу я дал в машине, — перебил Кирюхин. — Шофер видел…

— Ты же, мерзавец, и меня надул, там было всего двести рублей…

Следствием была полностью доказана вина Дунаева как организатора и вдохновителя компании дельцов.

Когда увели Кирюхина, Дунаев смягчился:

— Что со мной будет? С работы снимут! Жене неприятности!

— С должности вас уже сняли. Что же касается вашей бывшей жены, то беспокоиться нечего, она честный человек.

Следствие продолжалось. Собравшись в моем кабинете, Тутов и другие мои помощники готовились к окончательному наступлению.

А чуть позже Дунаев и его компания предстали перед судом.