Золото тофаларов

Глава 17 СМЕНА КАРАУЛА

Очнулся я в каком-то сарае, на глинобитном полу. Слабый свет сквозь щели в дощатых стенах пробивается. Серенький свет, сумерки, наверное. Вечер или утро уже? Ох как голова гудит! Пощупал — надо же, перебинтовали, человеколюбцы.

Сарай пустой, потолок низкий. Дверь надежная, заперта основательно. Окон не видать. Жбан жестяной в углу — на вкус и запах вода. Пить очень хочется. А вдруг отравлена? Нет, мозги еще в норму не пришли. На кой шут так сложно? Не Борджии какие-нибудь здесь, не Медичи. Наша, отечественная сволочь. Пристрелят, и все, чего им фантазировать. А то ножичком, умельцы среди них есть.

Кто это там сопит за стенкой? Похоже, не внешняя стена, свет отсюда не идет. Охрана или еще какой-нибудь горемыка?

Я приложил губы к доскам.

— Эй, кто там?

Черт, голоса своего не узнаю, так отходили. Завозился кто-то у стенки, тоже к доскам прижался.

— Андрей я, егерь с заповедника, — донесся сквозь щель хриплый шепот.

— Сергей из Москвы, будем знакомы.

— Ты зачем здесь?

— А на тебя приехал посмотреть.

— Сейчас рассвет, не до шуток будет.

— А что на рассвете?

— Кончать придут. Тебя — не знаю, а мне точно — пуля. На рассвете всегда кончают. Традиция у них такая.

— За что?

— Дружка хотел выручить, тофа. Охотник мой знакомый. За долги на лоток поставили, золото мыть.

— Из тех, что у ручьев, ниже поселка?

— Точно. Если туда попал — до смерти с этим лотком не развяжешься.

— Зимой же замерзает все?

— Не все. Здесь еще тахты есть. Ближе к Исселею.

— Не получилось с дружком?

— Нет, не удалось. И его загубил, и себя тоже.

— Может быть, отпустят?

— Куда там! Я же псину ихнюю, охранника то есть, прикончил. Хорошо если просто стрельнут.

— А как еще бывает?

— Худо бывает. Здесь такие изобретатели есть — неделю подыхать будешь, сам попросишь, чтобы скорее прикончили.

— А бежать?

— Если б мог, уже убежал бы. Я здесь третий день. Бьют сильно, еле двигаюсь уже. Не, не убежать мне… Во, слышишь, идут! Наверное, рассвет уже. Прощай!

Но шли не к егерю, шли за мной. Дверь распахнулась. В проеме, на фоне предрассветного неба возникло несколько темных силуэтов.

— Очухался, мусор! А ну, вставай! — предложил мне веселый молодой голос.

Ишь ты, мусор. Жору Абашидзе, значит, побоку. Стало быть, больше на агента оказался похож. Да только дела это не меняет.

Медленно я поднялся, распрямился с трудом. Ух, б…! Каратист, никак, этот молодой! Ну и лупанул. Хорошо у него ноги в среднем уровне работают, ребра слева, наверное, треснули — боль резкая, пронзительная. Да, сейчас я на роль макивары только и гожусь.

— Быстрее вставать будешь, тля! А ну, пошли!

Солнце еще не взошло, но видно уже хорошо. Коротки летние ночи в горах. На востоке, за сопками появилась желтая полоска.

Недалеко я «отдыхал», вот он, барак знакомый, в двух шагах. Вот и коридор, и комнатенка в три окна приветливая.

— Сел, быстро!

Сел. Довольно быстро. И на том спасибо. Чтобы стоять, силы нужны. А не осталось почти сил.

Кедрова нет, только пара охранников. Эти вчера были, нет? Никак не вспомню лица.

Открылась дверь, еще двое охранников втащили Степаныча. Ну и отделали же его! Я по сравнению с ним — огурчик. Хотя, если со стороны глянуть — тоже не первой свежести огурец. Но до Степаныча все равно далеко. Лицо аж синее, одна бровь раскроена до кости, губы насквозь прокушены, весь подбородок в сгустках крови. Рукав левый оторван, рука посиневшая жгутом перетянута, двух пальцев нет, мизинца и безымянного, клочья кожи с кисти свисают. На стул рухнул, голову на грудь опустил, дышит тяжело, со всхлипами. Да, повезло мне, что сознание потерял вчера.

А вот и Станислав Михайлович пожаловал. Бодр и весел, как всегда. Махнул небрежно охранникам, двое вышли. Ну и правильно, в таком состоянии мы опасности никакой не представляем.

— Ну что, Сергей Александрович, отдохнули? Пора продолжать. Вот видите, к чему приводит дурацкое упрямство. — Кедров кивнул в сторону Степаныча.

Я промолчал.

— Не желаете поддержать беседу? Ну что ж, ваш выбор. Искренне сожалею, но времени на уговоры у нас уже не осталось. Эй, ты, позови Гордона с его парнями!

Один из охранников вышел.

В комнате было прохладно. Кедров присел у холодной еще печки, поворошил кочергой в топке. На секунду я поймал его взгляд, искоса брошенный в мою сторону. Виноватое было у него лицо, грустное. Ну актер! В переводчиках лицедейство освоил или еще где?

На улице послышался шум мотора. Гусеничная, похоже, машина. Специфическое постукивание траков о камни прослушивается. Охранник выглянул в окно.

— Федор ночную дозу привез.

— Рановато он сегодня. Вертолет не раньше одиннадцати часов будет. Могли бы и обождать, сняли бы побольше.

— Полцентнера и так наберется.

— Чем больше, тем лучше. Сейчас каждый килограмм важен.

— За кордоном вкладываемся, Станислав Михайлович?

— На их месте хочешь оказаться? Нет? Тогда помалкивай. Сергей Александрович, подойдите-ка сюда.

Я добрел до окна, оперся на подоконник. Горшков с геранью всего два осталось. Неужели на меня все израсходовали?

— Вам, наверное, будет интересно. Посмотрите.

Смотрю. По улице транспортер медленно катит.

Знакомая модель, 71-й вездеход. На Чукотке на таком рассекали. Хороший аппарат.

Транспортер подошел к огороженному дому. Ворота раскрылись, и он исчез за забором. Шум двигателя стих.

— Вот вам, Сергей Александрович, и золото. То, что вы так хотели видеть. Ночной улов, сорок пять-пятьдесят килограммов. Вчерашнее уже отправили, ночью борт был, пока вы, хм, отдыхали. Вы когда-нибудь сам металл видели? В естестве, не в изделиях?

— Не видел.

— Занятное зрелище! Волнует кровь. Жаль, вам уже, я думаю, не доведется. Ну, садитесь, садитесь, я же вижу — тяжело стоять.

Я сел у печки, прислонился спиной к ее уже нагревшимся побеленным кирпичам. Прав Кедров, ничего уже больше не доведется. Меня охватило тупое безразличие, даже боль в ребрах почти утихла. Степаныч тоже откинулся к стене в каком-то полузабытьи. Сейчас живодер ихний придет, Гордон кажется, и все — финиш…

Снова донесся звук мотора. Он быстро нарастал. Ого! Дроссель полностью открыт, движок аж воет. Это уже не транспортер, больше похоже на тяжелый грузовик.

Кедров привстал, прислушался тревожно.

— Кто это так гонит?

— Да вроде Колькин «Урал», — сказал охранник, выглядывая в окно. — Его Гордон на Андреевский вчера посылал. И чего летит, дурила? Да нет, не Колька за рулем…

Вот грузовик совсем рядом. Бах! Удар в стену нашего барака. Да какой! Все затряслось, охранник с подоконника слетел, Степаныч тоже на полу оказался. Кедров вскочил, рванулся к окнам.

Мотор взревел на высокой ноте и заглох. Секунда тишины, потом дробный треск автоматных очередей, а вот и пулемет с чердака ударил! Тонко звякнуло разбитое стекло, шмякнула о кирпичи печки шальная пуля, брызнула побелка.

Ну, Серж, давай! Похоже, на пересдаче козырь выпал!

Рукоятка кочерги как раз под правой ладонью оказалась. Охранник с пола поднимается, башка из-за стола показалась. Сейчас я тебе припомню горшок цветочный, падла! Справа налево хлесткий длинный удар! Хорошая кочерга, тяжелая, прямо в переносицу попал. Есть ли у Кедрова пистолет? Если он сейчас ствол вытащит, то я был не прав, зря погорячился.

Нет, шарахнулся к стенке Станислав Михайлович, ручонками лицо загораживает. Не носишь оружия, вежливый ты мой? Чужими руками привык работать.

Зажал я Кедрова в углу. Кочергой воздух со свистом рассекаю перед гладковыбритой побледневшей физиономией. Рост у нас примерно одинаков, но я потяжелее буду, кило на двадцать потяжелее. Но в клинч входить мне интереса нет — двинет по треснувшим ребрам, могу отключиться от боли. Машу кочергой, но вижу — уже приходит Стасик в себя, подобрался, сейчас прыгнет. Эх, что же Степаныч так долго возится? Или пустая кобура оказалась у охранника на поясе?

Выстрел! В комнате. Ну наконец-то! Пуля над головой Кедрова расщепила доску. Обмяк Стасик, руки поднял, А все же кочерги тебе не избежать, дружище. Вот так! Полежи пока.

Степаныч лежа стрелял, встать не может. Пистолет ко мне по полу толкнул, откинулся навзничь. Плохо дело, совсем он не боец. Я подобрал тяжелое оружие. Точно — «стечкин». Вторая обойма? Есть, где ей и положено лежать. Перевел пистолет в автоматический режим. Не прицельно с руки очередями стрелять, ну да тут расстояния маленькие, почти в упор.

Оттащил я Степаныча за печку, стол тяжелый на охранника с Кедровым навалил. Направил на дверь пистолет, палец на гашетке. Ну, кто первый зайдет на огонек?

А на улице бой идет. Стрельба сильная. Пулемет стрижет с чердака не переставая, как только не перегреется? Взрыв за стенкой! Гарью потянуло, наверное, грузовик зажгли. Топот в коридоре, сюда бегут. Очередь короткая за дверью, еще одна.

Дверь с треском распахнулась внутрь комнаты. Спиной ко мне влетел охранник, раскинув руки, рухнул на пол. «Калашников» с коротким стволом отлетел к печке. Штук пять в брюхо гаденыш получил, не меньше, все разворочено. За охранником мужик в камуфляже вбегает, меня увидел, вскинул автомат. Опустил.

— Серж, живой?

Фу… Как приятно голос знакомый услышать!

— Живой, Игорек, живой! Мишка где?

— Вход держит. Там из дома напротив, где антенны, кто-то сильно поливает. Но вроде один ствол, сам не высовывается.

— Давай Мишку сюда. Из левого окна улица вся простреливается, чего в коридоре торчать?

Гольцев выскочил из комнаты. Стрельба прекратилась. Я засунул «стечкина» за ремень, подобрал автомат, осторожно выглянул в окно. Грузовик сильно горел, горела резина, черный дым стелился вдоль улицы, противный, удушливый запах забирался в комнату. Около машины и на крыльце барака лежало несколько неподвижных тел.

Вошли Игорь с Бахметьевым. Каждый нес по два автомата, а у Мишки в руках был еще и карабин с оптическим прицелом, с изящной ложей темного ореха. Поставив оружие у стенки. Мишка, хромая, подошел ко мне. Молча обнялись. Его била сильная дрожь.

— Ранен?

— Зацепило в бедро. Течет сильно. Надо перетянуть.

— Давай садись. Дай нож. Сейчас брючину распорю. Игорь! Рассказывай быстро!

— Да рассказывать особо нечего. Только повернули мы обратно, на поляну, слышим — стрельба у реки. Бросили рюкзаки, скорее к вам. Пока добежали, смотрим — вас уже увозят. Один малый из охраны остался на берегу. Мы подождали, пока грузовик скроется за поворотом, и взяли его. Он нам кое-что объяснил. Отвели гада в лес, привязали к дереву. А что дальше делать — ума не приложим. Вдвоем базу штурмовать? Глупость. Да и пока сюда дотопаешь, десять раз могут пристрелить. У них посты на каждом километре. Часа четыре просидели — ничего в голову не приходит.

Вдруг смотрим — «Урал» ползет. Не ваш, а крытый брезентом. На машине — не пешком. Мишка за отвалом спрятался, и когда грузовик близко подошел, он водилу дуплетом разделал. Картечью, сразу наповал. «Урал» в протоку ткнулся и заглох. Из кабины здоровый кабан выскочил с пистолетом. Не стрелял, рванул вверх по реке. Далеко не убежал, я его с берега из «калаша» достал по ногам. Он и рассказал, что вы в поселке, в этом бараке.

По темноте поехали. У поселка переждали до рассвета — и вперед! Я машину думал развернуть у крыльца, но пулемет пробил скаты, не знали мы про пулемет. Я не удержал, ударил в стену. На крыльцо гады выскочили. И началось! Троих мы сразу кончили, но машину они успели зажечь, потеряли мы машину. Последнего я в коридоре замочил. Вот и все.

— Бородатого, пожилого, в свитере, среди них не было?

— Да нет вроде. Все — молодежь.

— Подрастающая смена… Ну вот, Майкл, все в порядке.

— Сильно меня?

— Не смертельно. Навылет, с краю, в мягкие ткани.

— Что делать-то будем, отцы? Степаныч, смотрю, совсем лыка не вяжет. Эк его!

— Ваше положение абсолютно безнадежно!

А, Станислав Михайлович изволили очнуться!

— Это еще кто? — Гольцев с недоумением уставился на выползающую из-под стола фигуру в дорогом костюме.

— Рекомендую, Игорек. Господин Кедров, представитель местного руководства.

— А, сволочь! Щас я его. — Игорь дернул затвор автомата.

— Не вздумай! Станислав Михайлович — наш туз в рукаве. Ценный заложник. Очень осведомленный человек.

— А второй?

— Это просто пес сторожевой.

Кедров выполз из-под мебели, сел на пол у стенки, ощупал нос, сморщился.

— Сергей Александрович! Несмотря на то что вам так фантастически везет, через пару часов все равно все будет кончено.

Насколько гнусавый голос стал у Стасика.

— Это мы еще посмотрим!

— Да чего там смотреть! Через час здесь будет полсотни хорошо вооруженных человек. Ну, продержитесь вы минут двадцать, ну, двадцать пять. Безнадежно.

— А вы-то на что?

— Э, дорогой мой! Я, похоже, паду смертью храбрых вместе с вами. Таких проколов Саманов не прощает. И на пенсию меня он не отправит.

— Раскисли вы что-то, Станислав Михайлович!

Кедров сплюнул сгусток крови, посмотрел на меня, улыбнулся. Да нет, спокойное лицо. Не трус Стасик, однако.

— У меня к вам просьба. — Кедров наконец поднялся с пола. — Постарайтесь не пристрелить меня до самого конца. Я чувствую, вы человек удачливый, может, и вывезет кривая. Да и очень интересно посмотреть, чем все это кончится.

— Другое дело! Слова не мальчика, но мужа!

Охранник, отведавший кочерги, тоже поднялся на ноги, стоял пошатываясь в простенке между окнами, с ужасом смотрел на происходящее в комнате.

Я подошел к нему, снял «стечкина» с предохранителя, глянул в широко раскрытые, какие-то детские глаза.

— Станислав Михайлович! Это специально для вас. В качестве жеста доброй воли. Чтобы у вас и мысли не возникало пятую колонну здесь изображать.

Я надавил на спуск. Черт, автоматический же режим! Буквально пополам перерезало парня. Кедрова затрясло, он судорожно отвернулся.

— А ты, падаль, думал, что мы тебе харакири сделаем?! — Бахметьев ткнул его в зад стволом карабина.

— Разговор серьезный пошел, Кедров. На войне как на войне. Привыкайте. — Я выбросил пустую обойму.

В этот момент с чердака золотохранилища снова ударил пулемет.