Золотое древо

Глава X Спор о природе хагсмаров

— Я знаю, что вы сердитесь на меня за побег! — кротко потупившись, сказал Корин. Но, справедливости ради, хочу напомнить, что не я первый придумал ударяться в бега без разрешения. В первый же день нашего путешествия я выслушал интереснейший рассказ о тайном побеге четырех друзей с Великого Древа.

— Упрек принимается, — вздохнул Сорен.

— Но зачем ты это сделал? Зачем улетел среди бела дня, ничего не сказав? Глаукс, да мы тут с ума сходили от тревоги! — воскликнула Гильфи. — Ты не обычная сова, Корин. Ты — король!

— Да, это так. Я необычная сова, — повторил Корин и, поколебавшись, грустно добавил: — Но это никак не связано с тем, что я король.

Сорен окаменел, чувствуя тревожную дрожь в желудке. «Но ведь он не собирается рассказать им? Он не должен…» Казалось, Корин услышал его мысли, потому что повернулся к дяде и просто сказал:

— Они должны узнать, Сорен. Пришло время.

— О чем узнать? Для чего пришло время? — наперебой закричали Гильфи, Сумрак и Копуша.

Закрыв глаза, Сорен попытался успокоиться. Возможно, Корин был прав. Может быть, друзья и в самом деле должны узнать всю правду, и, возможно, откровенный разговор поможет Корину избавиться от изнуряющих мыслей о матери.

— Я думаю, что моя мать, Нира, на самом деле хагсмара.

Гильфи и Копуша съежились, разинув клювы. Даже здоровенный Сумрак вдруг сжался, став похожим на собственную тень.

— Не может быть, — сипло выдавил он.

Сорен шагнул вперед, намереваясь что-то сказать, но Корин резко остановил его:

— Нет, Сорен! Не отрицай.

Никогда прежде никто не слышал, чтобы в его голосе звучала такая непривычная властность.

— Дело не в отрицании, Корин, — осторожно заметил Сорен. — У нас нет никаких доказательств — одни подозрения и догадки. Я хочу сказать, друзья, что все намного сложнее, чем предполагает Корин.

— Я в этом не сомневаюсь, — заметил Копуша, который всегда отличался философским складом ума, поэтому, не ограничиваясь тем, что лежит на поверхности, умел докапываться до подлинной сути вещей и явлений.

— Но если Нира — хагсмара, то тогда ты… То есть ты либо хагсмар, либо нет — одно из двух! — выпалил Сумрак, прежде чем сообразил, что говорит. Разумеется, он тут же спохватился и неловко залепетал: — То есть я ничего такого… Я, наоборот, хотел сказать, что мы все к тебе хорошо относимся.

— Заткнись, Сумрак! — рявкнул всегда сдержанный и тактичный Копуша.

— Да я что, я ничего, — совершенно потерялся Сумрак. — Я хочу сказать, что судим-то мы не по словам, а по делам. А Корин никогда не вел себя, как хагсмар.

— Ты совершенно прав, Сумрак! — неожиданно воскликнул Копуша. — Это потрясающе, но я сам вряд ли смог бы сказать лучше!

— Вот то-то, — мгновенно приободрился смутившийся было Сумрак. — Ты вечно меня стыдишь и велишь заткнуться, а я, между прочим, высказал эту мысль втрое короче, чем это сделал бы ты!

— Хорошо, хорошо, — отмахнулся Копуша. — Но я чувствую, что ты сказал нам не все, Корин. Это так?

— Расскажи им, — тихо попросил Сорен, стараясь не выдать своего отчаяния.

— Хорошо, — бесстрастно кивнул Корин. — Видите ли, сущность хагсмаров не оставалась неизменной на протяжении столетий и тысячелетий. И в наши дни почти каждому из нас доводилось сталкиваться с хагсмарами, только сейчас они всего лишь бессильные тени, которые мы видим крайне редко, чаще всего во время полета и в состоянии крайней усталости. Хагсмары — это ночные вороны, каким бы странным ни показалось вам это сравнение. Вспомните, что первоначально хагсмары были ошибкой природы, нарушением естественного хода истории, случившимся миллионы лет назад, в то время, когда птицы впервые разделились на различные виды. В те далекие времена хагсмары были особенно опасны…

Сорен кашлянул и поднял крыло.

— Извини, что перебиваю, но я хотел сделать одно маленькое замечание. Сразу оговорюсь, что это всего лишь мое личное мнение. Сейчас совершенно другое время! У нас нет никаких доказательств того, что Нира — это не просто исключительно бессердечная и опасная сова. В конце концов, Корин, ведь мой родной брат и твой отец тоже был злой и опасной совой!

— Но только у моей матери было чудовищно огромное лицо, совершенно необычное даже для сипухи. И у меня точно такое же лицо, Сорен.

— Глаукс Великий, да при чем тут лица, окраска и внешний вид! Вся эта чепуха имеет значение только для Чистых с их дурацкой иерархией. Это они считали, что сипухи стоят выше всех остальных сов, поэтому такие критерии изначально обесценивают твои выводы! — горячо выдавил Сорен.

Крепко зажмурившись, Корин несколько мгновений сидел с закрытыми глазами, а потом медленно проговорил:

— Очень хорошо. Я готов согласиться с тем, что у меня нет никаких доказательств. Но я откровенно признаюсь, что до самого последнего времени мне не давала покоя загадка моего происхождения. Днем и ночью меня терзал страх перед тем, что я ношу в крови страшное наследие хагсмаров. Теперь я понимаю, что вел себя неправильно. Я был непозволительно поглощен собой, а лидер, тем более король, не имеет на это права. Но сейчас, во время своей тайной вылазки, я кое-что нашел.

Внезапно уже начавший успокаиваться Сорен почувствовал ледяной холод в желудке.

— Что же? — спросил он, изо всех сил стараясь оставаться спокойным. Наверное, это ему плохо удалось, потому что от простого вопроса так и повеяло страхом.

— Книгу. Сейчас она принадлежит торговке Мэгз.

— И что это за книга? — медленно спросила Гильфи.

— Меня привлек рисунок на обложке.

— Что за рисунок, ради Глаукса! — взорвался Сумрак. — Да почему из тебя приходится по слову тянуть!

— Там изображен сопик.

Четверо членов стаи оцепенели.

— А теперь, пожалуйста, выслушайте меня внимательно, — сказал Корин.

Сорен пристально посмотрел на своего племянника. «Вот это уже речь настоящего короля, — не беспомощного юнца, занятого самокопанием и бесконечным поиском своей личности!»

— Из прочитанных сказаний мы знаем, что Крит погибла в битве у стен Ледяного дворца. Ее убил могучий волк по имени Дункан Макдункан. Мы также знаем, что у Крит никогда не было ни друга, ни детей. Таким образом, ее хагсмарский род прервался навсегда. Однако мы знаем и то, что идеи — как хорошие, так и дурные — намного долговечнее нас, смертных. Доказательством тому служат наши книгохранилища и библиотеки Дворца туманов, о которых вы мне рассказывали. Так случилось, что книга, в которой Крит записала свои колдовские заклинания, чары и догадки, пережила свою хозяйку и в целости и сохранности дошла до наших дней. — Корин помолчал, серьезно глядя на своих старших друзей. Он видел в их глазах одинаковое выражение смятения и страха, но знал, что должен продолжать. — Я бы попытался выменять эту книгу, но у меня с собой не было ничего ценного. К тому же она слишком большая, я бы ее все равно один не донес.

— Да подумаешь — книга! — фыркнул Сумрак. — Это же лишь слова, да и только.

— Ты отлично знаешь, что слова могут обладать огромной силой, — очень серьезно сказал ему Копуша. — Что ты решил делать, Корин?

— Ты прав, Копуша. Если записи Крит могли сохраниться через столетия, хотя ее книга все это время считалась утраченной и погибшей, то почему не могли выжить отдаленные потомки ее колдовских экспериментов? Возможно, все это время они незаметно жили где-нибудь, не привлекая внимания. Но когда я добыл уголь Хуула, то вместе с ним в нашем мире вновь появилась возможность магии — как доброй, так и злой. Да, хагсмары, с которыми нам доводилось сталкиваться до сих пор, были не более чем беспомощными призраками, ночными кошмарами, бесследно исчезающими после пробуждения. Но так было раньше. Теперь, когда уголь вернулся в наш мир, чары темнодейства могут пробудить хагсмаров к жизни и дать им силы.

«Тем более если хагсмары сумеют завладеть книгой самой Крит!» — подумал про себя Сорен.

— Ты хочешь сказать, что если Нира жива, то она может переродиться? — спросил он вслух, пристально глядя на племянника.

— Упаси Глаукс! — ухнул Сумрак. — Будто она и без того недостаточно страшная!

— Возможно, — задумчиво проговорил Корин. — Хагсмарство чем-то похоже на болезнь, которая может годами дремать в организме, но при благоприятных условиях пробуждается и расцветает с новыми силами.

«Расцветает!» — скривился Сорен. Это слово все меньше нравилось ему. Вот и Великое Древо, которое в последнее время все чаще называют золотым, вдруг ни с того ни с сего пышно расцвело перед приходом зимы… Совы без устали восхищались этим чудом, но у Сорена воспоминание о сверкающих ветках и листьях вызывало непонятный страх, ему каждый раз казалось, будто позолоченные ветви грозят небесам, готовясь прорвать эфирный покров совиной Вселенной. Он с тоской думал о тех днях, когда Золотое Древо было просто Великим Древом. Откуда взялась эта тоска? Неужели он мечтает о возвращении в прошлое? Но разве сами мысли об этом — не предательство? Ему ли не помнить, сколько горя и опасностей было в прошлом и как часто совиный мир находился на волосок от гибели! С другой стороны, те опасности были понятными и зримыми. Чистые были Чистыми, крупинки — крупинками, совы из Сант-Эголиуса — головорезами из Сант-Эголиуса. Самое главное, Ночные стражи каждый раз ясно понимали, кто их враг. Теперь враг был совсем другой, и никто не знал, где он прячется. Нира не была настоящим врагом, она была всего лишь инструментом, при помощи которого древнее зло могло проникнуть в совиный мир. Их врагом было темнодейство — но как против него сражаться?